Инспектора на диване уже не было.
      Слыша за собой шаги, Денисов проскользнул к столу, сбросил куртку на диван и быстро открыл сейф. Занимаясь личным сыском на вокзале, он, безусловно, не должен был уезжать. Холоди-лин застал Денисова в той же позе, в которой и оставил час назад, — сидящим на корточках у раскрытого сейфа.
      — Никто меня не спрашивал? — спросил Холодилин.
      — При мне нет.
      На одной плоскости была товарная станция, стрелок в литых галошах и огромном тулупе, бойкий, понимавший по-французски стропальщик, он сам, Денисов, только что прибежавший с товарной станции, на другой — заместитель начальника управления полковник Холодилин, полагавший, что все это время Денисов провел в кабинете, вокзал, кабинет с колонной, опять же он сам, инспектор Денисов, являвший ту единственную грань, в которой обе эти плоскости пересекались.
      — …Я отлучался…
      — Прозвенел телефон.
      — Астраханский вокзал, милиция.
      — Меня просили позвонить. Я из контейнерного отделения…
      — Инспектор Денисов. Здравствуйте. — Он на секунду замялся. — Уголовному розыску важно знать, как вы встретили Новый год. Не удивляйтесь. В трубке раздался смех.
      — Неплохо: смотрели телевизор. Часа в три ночи вышли на лыжах. В лесу хорошо! Не приходилось бывать?
      — Приходилось, но давно. Во сколько часов вы вернулись из леса?
      — В шесть, сразу на работу поехала. Можете объяснить, зачем это уголовному розыску?
      Основной вопрос Денисов приберегал на конец.
      — Каким образом вам стало известно, что из электрички в четыре двенадцать кто-то побежал на Дубниковскую улицу? К девятиэтажке?
      — Вот оно что? А я-то думала! — Весовщица снова засмеялась. — Мне подружка рассказала — Нина Устюжанина. Она в той электричке проводницей ездила.
      — Вас понял.
      Круг замкнулся.

      — Кто это приходил к тебе тридцать первого декабря вечером на работу? — спросил Блохин у дежурного по автоматической камере хранения, полушутя и как бы не придавая большого значения. — Давно его знаешь?
      Блохин пригласил Порываева для беседы в кабинет.
      — …Или только познакомились?
      Длинноволосый Порываев сидел перед столом, выставив вперед тонкие, в огромных ботинках ноги. Вопрос застал его врасплох.
      — Да нет. Наш один — белостолбовский.
      — Сосед, что ли?
      — Он вроде теперь в Москве живет. — Порываев оглядел кабинет.
      Блохин спрашивал наугад.
      — Будем считать: товарищ. — Он оживился. — Что его на вокзал-то принесло? В такой день!
      — Кто знает? Может, просто так пришел!
      — Ну уж просто так! Как, говоришь, его фамилия?
      — Я и имени-то не знаю. Поздороваешься обычно: «Как дела, старик?» — «Ничего». Вот и все. — Порываев разговаривал нехотя, но Блохина это не смущало: у него была своя линия поведения во время таких бесед.
      — Бывает. У меня тоже, бывало, друзья-знакомые! Полгорода здоровается, где ни появишься, в любое время суток! Этот-то к тебе в какое время заявился?
      — После мариупольского.
      — Примерно в двадцать один час. Выпивали? По глазам вижу! А закуска? — Блохин засмеялся, снял с головы шляпу, подумал и снова надел. — Или под водичку?
      Порываев колебался.
      — Не бойся, начальнику вокзала не скажу. Старый год провожали?
      Независимо от ответа Блохин знал правду — выпивали. Во время кражи из автоматической камеры хранения дежурный был навеселе. К нему приходил человек, которого дежурный либо не знает, либо хочет скрыть. Все вместе это составляло освященный традицией набор ингредиентов раскрытия любого преступления: подозреваемый, ведущий сомнительный образ жизни; сообщник, которого «не знают», и алкоголь.
      — Ну ладно. Не хочешь — можешь не называть. Не настаиваю. Вот мне что скажи: когда ты открываешь ячейку и видишь, что в ней нет вещей, как ты обязан поступить?
      — Пустую ячейку я оставлю открытой — пусть пассажиры пользуются.
      — Правильно. Следующий вопрос: когда по указанию инспектора ты вскрывал ячейки, какую-нибудь из них оставил открытой?
      — Я? — Порываев с секунду смотрел Блохину в глаза, потом не выдержал, отвел взгляд.
      — …Да или нет?
      — Нет.
      — Вот видишь! Значит, во всех ячейках лежали вещи!
      Порываев не догадывался, куда клонит Блохин, но чувствовал подвох.
      — Повторяю: поскольку ты ни одной ячейки не оставил открытой, значит, среди них не было ни одной пустой — вывод из двух первых посылок. Так?
      — Так.
      — Следовательно, в пятьсот второй — слушай внимательно! — лежали в это время вещи. Их украли уже после этого. Верно?
      — Погодите! Про них я ничего не знаю! Я же только приоткрывал ячейки, чтобы пассажиры свои вещи искали! А сам в них не заглядывал.
      — Ловко? Так и не заглядывал?!
      — Зачем мне? — Порываев переступил на полу тяжелыми нелепыми ботинками. — Да еще при инспекторе?
      — Но, если бы ты открыл пустую ячейку, тебе бы потерпевшие подсказали!
      — А я откуда знаю? С них и спрашивайте.
      «Нечем тебя прижать, ведь врешь! — подумал Блохин. — Сейчас хотя бы еще улику, самую малую!»
      Тут ему снова повезло.
      — Ну ладно, Порываев, верю — не знаешь, не видел… Но о встрече-то с тем человеком вы договорились? Он к тебе зайдет после Нового года или ты к нему? Как?
      Блохин снова попал в точку — и это почувствовал. Дежурный заерзал на стуле.
      — Сказал, утром вернется с первой электричкой…
      — С первой?!
      — Он так сказал…
      — Понимаю. — Блохин пока еще ничего не понимал. — В чем он одет?
      — По-рабочему: куртка, сапоги.

       Москва,
       начальнику Московского управления транспортной милиции.
 
      На ваш № 01/1 от 1 января сообщаю, в период с 22 по 26 декабря на бакинском вокзале зарегистрирован ряд краж из ячеек автоматической камеры хранения. При этом направляю словесное описание лиц, вызвавших подозрение дежурных сотрудников милиции и камеры хранения.
       Начальник линейного отдела милиции на ст. Баку .
 
      Далее шли описания — всего одиннадцать словесных портретов.

      — Ну, теперь краж не будет, честное слово! — обрадовался Денисову механик. — Кончились кражи! При вас не посмеют! Отрезано, товарищ начальник! — Горелов показал на баул, который Денисов нес в руке. — Это вы хорошо придумали. Полная конспирация!
      В лабиринтах камеры хранения было много людей. Щелкали шифраторы, хлопали дверцы ячеек. Уборщицы едва успевали отбрасывать в сторону оберточную бумагу, стружки.
      Киоскер напротив залавливал покупателей, модулируя глухим, хорошо поставленным баритоном:
      — «Две зимы, три лета» — писателя Федора Абрамова! Последние экземпляры! Факты биографии разведчика Георгия Суханова-Ставрова! — Все книги, проходившие через киоск, оказывались в конце концов детективами. — Предупреждаю, товарищи, всем не хватит! Не становитесь, Очень интересная книга!
      У киоска быстро росла очередь.
      Открывая ячейки, чтобы что-то взять или положить, большинство пассажиров не меняло шифр изнутри — как только электронное устройство срабатывало и щелкал замок, они быстро изменяли цифры на наружном шифраторе. Так было проще. Уложив вещи, просто опускали монету и гулко хлопали дверцами. Шифр внутри оставался тот же.
      Денисов прошел по всем отсекам. Обстановку для совершения кражи из автокамеры трудно было назвать благоприятной: наступал очередной прилив пассажиров. Он продолжался два часа, пока были закрыты на обед магазины.
      Вернувшись, обычно из «Лейпцига», «Тысячи мелочей», «Людмилы», пассажиры сортировали покупки. У входа в отсеки толпилось не менее двух-трех десятков ожидающих. О том, чтобы в таких условиях подобрать шифр, переходить от ячейки к ячейке, не могло быть и речи.
      — Пока ничего насчет вчерашних краж? — подошедший сзади Горелов положил Денисову руку на плечо. — Так с концами?
      — Пока да.
      — Хитро делают! Значит, среди них тоже головы есть — будь здоров артисты! А эти… — Механик показал на очередь. — Едут-едут, а шифр и тот набрать ни один как следует не умеет… Ну ладно. К врачу иду! — В руке он держал портфель.
      Сколько помнил Денисов Горелова, тот всегда лечился — это очень вязалось с его обликом лодыря и горлопана. Он лечил зубы, уши, белые пятнышки на руках, болезнь Витилиго.
      — Совсем ушел?
      — Скоро буду. — Механик махнул портфелем.
      На Денисова пахнуло апельсинами.

      — Блохин нашел человека, с которым выпивал Порываев, — сообщил Сабодаш, которого Холодилин на время прислал в камеру хранения, — оказывается, на багажке работал грузчиком! Не слыхал? И фотоэкспонометр нашли…
      — Не может быть!
      Денисов побежал в багажное отделение.
      «Возможно, пассажир, который напугал проводницу, шел сюда! Багажное отделение как раз против последнего вагона…»
      В открытом сверху каменном мешке багажки, как по дну котлована, передвигались люди. Они оттаскивали ящики. Денисов был здесь впервые. Сбоку, со стороны города, к багажке примыкала глухая стена кирпичного дома, с трех остальных — глухой каменный забор.
      — Где нашли фотоэкспонометр? — спросил Денисов у милиционера, стоявшего с рацией у входа в багажный двор.
      — Вот в том углу. Майор Блохин пришел, чтобы узнать, кто из грузчиков ночью отсутствовал, смотрит: что это? — Милиционер показал на дальнюю часть котлована, где мелькала шляпа старшего инспектора. Поодаль, с группой гражданских, стоял Холодилин. — Фотоэкспонометр! Лежит себе на ящике с сервантом…
      — Любопытно. Ящик этот давно поставили?
      — Ночью, завезли с транзитом.
      — Кто из грузчиков ставил?
      — Орлов!
      — О чем люди думают?! — услышал Денисов сзади — заведующая багажным двором кивнула ему как знакомому. — Ведь у Орлова двое детей. Сколько раз говорила, предупреждала: «Ты ведь не холостой парень! Семейный!» После получки, бывало, идешь — они у палатки стоят. «Иди, — говорю, — домой!» — «Я ничего, Татьяна Ивановна, только пивка! Сейчас уходим!» Вот и доигрался.
      — Думаете, он?
      — Клишко на это не пойдет! Давно работает, пожилой и вообще! А Орлов как с вечера ушел, так утром только появился. Решил остаться отработать, но и сейчас он пьяный. Где вот пропадал? — Она вздохнула.
      — Чужие не могли сюда проникнуть? Сколько человек в бригаде? — спросил Денисов.
      — Кроме Орлова, шесть. Три женщины, их можно не считать. Остаются Клишко, Орлов и старик Ахмадулин…
      — Вы не замечали? — Милиционер поправил висевшую на плече. рацию. — Он ни с какой группой не связан?
      — С какой еще группой? — Подавленная новым подозрением, заведующая всколыхнулась. — Ни с кем он не связан! Выпивать выпивает, не скрываю!
      Но милиционер ее не слышал: запищала рация, и он, подхватив микрофон, побежал к Холодилину.
      — Куда выходит этот угол двора? — спросил Денисов.
      — На перрон. — Вопросы, которые ей задавали работники милиции, не были связаны друг с другом, сбивали с толку и заставляли ежесекундно перестраиваться. — Конечно, на перрон.
      Подошел Блохин, тронул Денисова за рукав.
      — Такие дела получаются, Денис! — Он был доволен.
      — Думаешь, грузчик этот, Орлов?..
      — Выходит, да. Но придется повозиться. Он и сейчас пьян — нельзя допрашивать. — Блохин достал из кармана полиэтиленовый мешочек, внутри его что-то лежало. — Узнаешь? «Ле галон» — духи. Успел жене подарить…
      Денисов увидел поодаль женщину в искусственной дубленке, видимо жену Орлова, она тоскливо смотрела в их сторону.

      — Набрала номер, а ячейка не открывается, — сказала женщина, и Денисов весь напрягся, словно почувствовал еле уловимую разницу в поведении этой и других пассажирок, обращавшихся с такими же просьбами. — Кто здесь старший?
      Женщина выглядела не старой, на ней был плюшевый жакет, вязаный платок и резиновые сапоги — униформа тульских колхозниц, приезжающих в Москву за покупками.
      — Пишите заявление, — подошел Порываев, — давайте паспорт.
      — Нет у нас паспорта.
      — Приезжайте с паспортом — без документа не имею права.
      — Да у меня все вещи переписаны!
      — Не могу.
      — Давайте проверим, — предложил Денисов.
      Порываев пожал плечами.
      — Под вашу ответственность.
      — Наша сто сороковая. — Женщина пошла впереди.
      Денисов остался у входа. Он видел, как из бокового отсека появился Антон Сабодаш и пошел вслед за Порываевым и пассажиркой в плюшевом жакете. Денисов проводил их глазами.
      По радио объявили посадку на саратовский и сразу же о прибытии опоздавшего из Липецка.
      — «…К услугам пассажиров, — зачитывала дикторша, — имеются комнаты отдыха, парикмахерские, ресторан, автоматические камеры хранения ручной клади…»
      Отсутствовали они недолго. Первым появился Сабодаш. Денисов все понял, едва увидел его растерянное лицо.
      — Опять? — спросил Денисов, и все у него внутри заныло.
      Антон кивнул.
      — Вы должны вспомнить, — потерпевших оказалось двое: рядом с женщиной, которую Денисов уже видел, стояла ее младшая сестра, в таком же платке и жакете, — кто мог видеть, как вы клали вещи. — Сабодаш явно подражал Блохину. — Сосредоточьтесь! Сейчас это крайне важно.
      — Мамочки, да что же это приключилось! — У старшей были сухие глаза плакальщицы и тонкий голос — Антона она не слышала. — Ведь на свадьбу сироте-то насобирали-и-и…
      Невеста теребила платок, видимо, с детских лет привыкнув во всем полагаться на сестру.
      — Прошу вас, — вмешался Денисов, — что находилось в чемодане?
      Из-под черного плюшевого жакета появилась на свет перегнутая ученическая, в линейку, тетрадь с записями:
      «…Фата — 11 руб.
      Туфли белые — 31 руб.
      Гипюр — 5 метров.
      Два зол. кольца…»
      — …Платье белое из салона новобрачных. В первый день брали. Пододеяльники, полотенца, подзоры… У нас уж так заведено, чтобы все невестино! Подарок жениху, подарок родителям…
      — Может, вы в другую ячейку положили?
      — Вчера открывали — все на месте лежало… И сегодня с утра проверяли!
      — Сегодня? В какое время?
      — В пол-одиннадцатого!
      — Какой вы шифр набирали? — спросил Антон.
      — Один-девять-пять. И четыре.
      — Снаружи он не оставался?
      — Я его снаружи весь перешорудила . Снаружи у меня стояло ноль девять восемьдесят семь. Это я точно помню… Дальше-то теперь что делать?
      В голосе старшей сестры послышалось отчаяние. Невеста сказала:
      — Не судьба. Не пойду замуж.
      — Осмотрите соседние ячейки! — Что-то запершило у Денисова в горле. Не ожидая, пока Порываев начнет ключом открывать камеры, Денисов пошел вдоль отсека.
      У выхода его догнал Антон.
      — Старшая запомнила человека, который стоял у соседней ячейки. Он один мог подсмотреть шифр. Вот приметы. Память у нее отличная. Заметил? Больше никого не было — только этот человек и работники автокамеры…
      — Поставь в известность начальника розыска и дежурного…
      «…Блуждающий форвард из меня аховый!»
      Он вышел на перрон.
      Впереди виднелся огромный, опутанный рельсами, акварельно-синий парк прибытия. Краски на станции никогда не повторялись. Денисов видел ее графитно-серой, туманной и прозрачно-сиреневой. Сегодня она казалась синей над полосами отполированных рельсов. Завтра могла легко стать аспидно-черной.
      «Значит, сегодня это сделано путем подсмотра, — без особой, впрочем, уверенности уточнил Денисов. Это была уже третья версия преступления. — Как будто выслеживаем невидимку. Ни одного свидетеля, который хоть что-нибудь видел!»
      На междупутье несколько уборщиков в оранжевого цвета робах жгли мусор. Сухой белый дым стоял, как воткнутая в снег палка.
      Станция не пустовала ни минуты. Под Дубниковский мост медленно втягивалась очередная электричка. Стекла ее задней, нерабочей, кабины мерцали, как странный неживой глаз огромного пресмыкающегося.
      На другой платформе Денисов снова увидел обеих потерпевших. Они шли в отдел милиции в сопровождении младшего инспектора розыска. Из-за потока пассажиров Денисов не заметил, несут ли они чемодан, но был уверен — вещи найдутся в другой ячейке. Не будет только денег, подарков и обручальных колец.

      В камере горел свет. Блестели окрашенные охрой половицы. Сосед по камере прохаживался вдоль нар, накинув на плечи пальто. Орлову показалось, что все время, пока он находился здесь, тот не переставая ходил по камере.
      — У вас закурить найдется? — Орлов сел, поджал ноги.
      — Проснулись? — Сокамерник тонкими пальцами вынул из кармана сигарету, положил на нары. — Спички есть?
      — Есть. Ну и ситуация…
      — Создается впечатление, что вы попали в беду, и в большую. В первый раз?
      — В первый.
      — Понятно. Моя фамилия Савватьев. Еще вопрос: вы москвич?
      — Москвич.
      — Будем надеяться, что жена и родственники не оставят нас без внимания. Все-таки Новый год! Только бы не догадались сырокопченую колбасу купить! — Савватьев сделал еще несколько шагов.
      — Нельзя?
      — Не положено: быстропортящаяся! Будем надеяться, что в КПЗ объяснят. В стеклянной посуде тоже воспрещено.
      Практицизм Савватьева немного успокоил Орлова.
      — А вы что натворили?
      — Кто вам на это ответит? — Савватьев присел на край нар. — За такой вопрос раньше подсвечниками били. «В чем вас обвиняют?» Разницу улавливаете? Отвечаю: мое дело простое. Не стоит выеденного яйца. Теперь спрашиваю я: в чем вас обвиняют?
      — В краже вещей из автоматической камеры хранения. — Орлов в последний раз затянулся, поискал, куда бросить окурок, но не нашел, поплевав, сунул в карман.
      — Вещи краденые нашли?
      — Экспонометр и флакон духов. Духи жене подарил.
      — По первой части пойдешь. — Савватьев уверенно перешел на «ты». — Что показываешь следователю? Заметь, молодой человек: я не спрашиваю, как было дело. Как показываешь?
      Орлов вздохнул, но как-то неискренне. Он, правда, не знал пока, откуда придет помощь, но знал, что она придет, поскольку так бывало всегда. Настоящие беды обычно проносились над ним. Выручали родители, жена, заведующая багажным двором, сердобольные пенсионерки из дома, в котором он вырос. В последний момент удавалось кого-то неожиданно уговорить, разжалобить, умаслить. Ходатаи заверяли, унижались, клялись, что он переживает, раскаивается, давали слово, что ничто не повторится. Самому Орлову почти не приходилось говорить, он появлялся на сцене в последнюю минуту, когда все было уже решено, и ему приходилось только постоять несколько минут потупившись. Его прощали за молодость, за беспечность, за разлет густых бровей. Ради жены, которая вся извелась, живя с ним. Ради детей. Но проходило совсем немного времени, и все начиналось сначала.
      — Загулял: с последней электричкой уехал на Москву-Третью. Там вагоны разгружают с вином… Утром с первой электричкой вернулся — почтово-багажный принимать. Только сервант перенесли, смотрю — сверху, на ящике, экспонометр. Духи на снегу валяются.
      — Примитивно, — Савватьев поморщился, — в духе дворовой шпаны. Как упрутся на своем… Дети есть?
      — Двое.
      — Родители, иждивенцы?
      — Мать — инвалид труда, двадцать пять лет на «Рот-Фронте»…
      — Тогда лучше на чистосердечное. Мать, дети, все такое. Я смотрю, жена не спешит с передачей? Хорошо с ней жили?
      — Всяко бывало. Позвольте еще сигарету?
      — Магазин закрыт… — Савватьев встал, еще немного походил по камере. В руках он держал спичечный коробок, который быстро переворачивал наподобие колоды с картами. Все время, пока они с Орловым разговаривали, пальцы Савватьева постоянно находились в движении. Наконец Савватьев принял решение: — Кури. Потом сочтемся. Передачку мне сделаете или перевод. Проси у дежурного лист бумаги и карандаш. Скажи, явку с повинной хочешь оформить. Слыхал о повинной?
      Немолодой, плотно сбитый сержант передал в камеру два листа бумаги и карандаш.
      — Нашли себе работу, Савватьев? Эх, елки пушистые…
      — Раз просит человек. — Савватьев развел руками.
      Окошко захлопнулось.
      — На имя прокурора будем писать? — спросил грузчик.
      — В два адреса, в чем и хитрость. — Савватьев подмигнул. — Прессу подключим. — Он назвал фамилию известного публициста, автора судебных очерков. — Слыхал?
      Потом Орлов получил обещанную сигарету и не шевелясь, тихо, чтобы не тревожить наторевшую в ходатайствах мысль сокамерника, курил в углу, а Савватьев, раздевшись до кальсон и аккуратно сложив костюм, сидел на нарах.
      Писал:
      «Уважаемый Николай Иванович!
      Поверьте, ни при каких других обстоятельствах я не осмелился бы потревожить Вас, обратившись с просьбой. Более того, я весьма реально представляю затруднительное положение человека, вынужденного отказывать в чьей-нибудь просьбе, — человека честного и принципиального, разумеется, каким считаю Вас благодаря информации источника, — тут Савватьев на секунду задумался, но сразу же отыскал нужный ход, — который пока давайте оставим без внимания, отнюдь не потому, что он недостоин оного…»

      Илья вернулся домой под утро. Квартира оказалась пустой — хозяйка встречала Новый год в гостях у сына. На столе Илья обнаружил ее поздравительное послание, кусок торта «Прага», испеченного лично хозяйкой, и программу телепередач на праздники. «Щелкунчик» был отчеркнут жирной красной чертой.
      И все же Илья не любил этот дом. Рядом, на лестничной клетке, жил заместитель начальника отделения милиции Александр Иванович, постоянный партнер хозяйки по шахматам, совсем молодой еще человек. В соседнем доме размещалась жилищно-эксплуатационная контора — с паспортисткой, товарищеским судом, штабом народной дружины, — чреватое опасностью соседство. Впрочем, жить в этом доме Илья не собирался: временное пристанище давало право на прописку, и только.
      Несколько минут Илья слонялся по квартире, хотел убедиться в том, что он действительно один. Потом спокойно и обстоятельно осмотрел свои вещи. Их было немного — все ценное хранилось в камерах хранения в Киеве и на Рижском вокзале в Москве. При себе держал только то, что не успел или не хотел отправить на Рижский, — «пентакон», две отличные кинокамеры, еще потрепанный чемоданчик с барахлом, вот и все.
      Илья поднял крышку чемодана — мелькнули расклеенные веером репродукции Айвазовского, несколько смазливых девиц, вырезанных из журналов, фотографии военных кораблей — Илья позаимствовал этот чемодан у Капитана на время, в самом начале знакомства. Все содержимое лежало в том же порядке, в каком Илья оставил его, — хозяйка особым любопытством не отличалась.
      Хотелось спать. Илья лег на софу, укрылся с головой клетчатым спальным мешком, заменявшим одеяло. Под окном с перерывами скребли асфальт дворники. Звук от скребков был такой, словно там что-то жарилось и шипело на огромной, прикрытой крышкой сковородке.
      Сон неожиданно пропал.

* * *

      С Капитаном они познакомились на вокзале.
      Илья привез в камеру хранения портфель с учебниками. Второй экзамен он тоже завалил, и, значит, прощай, институт. Илья уже представлял себе тягостное возвращение в Юрюзань, лицо жены, ее по-детски оттопыренную, перед тем как заплакать, пухлую нижнюю губу. Настроение было испорчено, Илья был подавлен, смят случившимся.
      Дежурный по камере хранения листал забытую кем-то из пассажиров толстую книгу «Оценка доказательств в советском уголовном процессе» — ее передавали по смене недели две. Сержант, молодая женщина в «интересном положении», как говорили еще лет пятнадцать-двадцать назад, беседовала за столом с приезжей.
      Свободных ячеек почти не было. Илья нашел одну — в самом конце отсека. Здесь уже находился пассажир. Мельком бросив взгляд на Илью, он продолжал заниматься своим чемоданом. Илья тут же забыл о нем.
      Похожее на металлическое корыто дно ячейки оказалось сплошь покрытым царапинами. Приезжая в Москву на сессии, Илья успел познакомиться со многими ячейками, но в эту клал вещи впервые. Он продвинул портфель дальше, вглубь, и потянулся к шифратору.
      Вид шифратора сразу насторожил: с внутренней стороны дверцы стояли четыре нуля, словно кто-то специально стер остающийся обычно чужой шифр. Илья посмотрел на человека, возившегося с чемоданом, — поворот головы, спина показались Илье подозрительными — в них чувствовалась неподвижная литая тяжесть.
      Щелк! Илья повернул рукоятку шифратора на одно деление — незнакомец замер, весь обратившись в слух.
      Продолжая наблюдать, Илья набрал шифр.
      Щелк! щелк! — отбивал старенький шифратор с каждым поворотом диска.
      Илья не стал запутывать незнакомца — каждый диск щелкнул ровно пять раз. «5555» — выскочили цифры с внутренней стороны дверцы. Потом Илья опустил в приемник монету, захлопнул ячейку и пошел к выходу.
      Женщина-сержант продолжала тихо консультироваться с приезжей, дежурный ни разу не оторвался от захватившей его книги.
      «Пока не узнает, уехал я или нет, все равно не возьмет», — подумал Илья, идя к выходу, и в ту же секунду услыхал позади тихое пошаркивание — незнакомец взял его под наблюдение.
      Неожиданное событие на время отвлекло от тягостных мыслей. Минут пятнадцать Илья и незнакомец ходили по вокзалу вместе, словно связанные невидимой, но крепкой нитью.
      Илья купил в киоске свежий номер «Москоу ньюс» и в это время еще раз мельком оглядел незнакомца. Тот оказался уже в годах, белобрысый, одетый небрежно, с темными кругами под глазами. Незнакомец купил себе программу телепередач и кусок мыла — продавали в киоске вместе с газетами.
      «Спокоен, видимо, уверен в себе, а может, пьян!» — Илье захотелось поговорить с этим человеком, который рискует свободой ради несвежей сорочки, англо-русского словаря и нескольких учебников.
      Направляясь к такси, Илья потерял вора из виду и больше уже не оглядывался, пока не попал на стоянку. Здесь оказалось немного людей.
      — Прямо! — сказал Илья, садясь рядом с водителем.
      Едва машина вырвалась на простор Садового кольца, Илья добавил:
      — А теперь снова на стоянку.
      «Оперативник», — сообразил таксист.
      Назад Илья продвигался осторожно, чтобы раньше времени не напороться на незнакомца. Поднявшись на антресоли, он остановился у медкомнаты. Илья знал вокзал хорошо, теперь вор не мог ускользнуть незамеченным.
      Ждать пришлось недолго. Новый владелец его портфеля появился на эскалаторе, быстро огляделся по сторонам. Прячась за пассажирами, Илья поспешил следом. Оба снова вышли к стоянке такси. Ближайший водитель показал незнакомцу место рядом с собой.
      — Держитесь вон за той машиной! — скомандовал Илья, вскочив в свободное такси. — Не потеряйте из виду!
      — Ну и денек у вас сегодня! — Рядом оказался тот же шофер, который делал с ним круг по площади.
      — Случается.
      «Белобрысый» — так Илья окрестил незнакомца — привез его на Астраханский вокзал. Здесь Белобрысый оставил такси и некоторое время прятался позади павильона передвижной камеры хранения.
      Когда в одной из электричек раздался звонок к отправлению, Белобрысый оглянулся и рысцой побежал на посадку. Илья оказался на высоте — он ждал нечто подобное: прежде чем тот вбежал в крайний тамбур и оглянулся, Илья обогнал его и вскочил в вагон в другую дверь. Электропоезд тут же отправился.
      Ехать пришлось недолго. Выйдя вслед за Белобрысым в Коломенском, Илья спрыгнул с высокой платформы и перебежал через пути. Вор не пренебрег обязанностями пешехода и воспользовался для той же цели переходным мостом. Убедившись, что опасность больше не угрожает, он зашагал спокойнее — обошел постового у табачного киоска, срезал угол маленького скверика и вошел в подъезд серого невыразительного дома. Илья ускорил шаг, а как только Белобрысый скрылся в подъезде, побежал бегом. На площадке четвертого этажа Илья догнал незнакомца, уже открывавшего квартиру, и, не дав опомниться, шагнул вместе с ним в неосвещенную прихожую. Автоматический замок щелкнул за спиной.