Он отверн-улся и увидел перед собой молодого парня в желтой рубашке, коричневых, тщательно заплатанных, коротких, до колен, штанах и тяжелых черных ботинках. Светлые волосы были зачесаны к затылку, открывая широкий лоб над испуганными голубыми глазами.
      Парень как будто собирался о чем-то просить.
      - В чем дело, Ганс? - спросил берлинец.
      - Прошу вас, господин, - отвечал Ганс, - меня сегодня рассчитала хозяйка. Она - иностранка, венгерка. Она не имеет права так поступать с немцами, как она со мной поступила.
      - А почему она вам отказала? - спросил берлинец.
      - Я не знаю. Я работал хорошо и старательно.
      - Да, вы хорошо работали, - согласился берлинец.
      Помолчав, он прибавил:
      - Так вот как с нами поступают иностранцы, Ганс? Иностранцы по-хозяйски с нами обращаются, Ганс, не правда ли?
      И добро бы француженка, а то еще какая-то венгерка, а? Нет, Ганс, все это никуда не годится.
      - Помогите мне, пожалуйста, - сказал Ганс.
      - Попробуем, - отвечал берлинец. - Попытаемся. Постараемся, Ганс, устроить в Германии хорошую жизнь для немцев.
      Они двинулись вместе к пансиону.
      - Мы это сделаем, не правда ли? - говорил берлинец. - На то мы и немцы, чтобы помочь самим себе, да? И слишком богатых людей мы с вами, Ганс, тоже не очень любим, не так ли?
      Немцы должны быть равны в труде и богатстве.
      Он дружески коснулся руки Ганса.
      - Мы, немцы, сумеем помочь себе! Правильно я говорю?
      Надо сейчас твердо идти к цели, Ганс, надо уничтожить врагов народа, и тогда все несчастья останутся позади. Что же вы молчите, Ганс?
      - Вы очень добры ко мне, - отвечал Ганс. - Помогите мне, пожалуйста, вернуться на работу. Кроме вас, мне некого просить.
      5
      Зеленоблузый мужчина, как истый немец, пунктуально, от дома к дому, изучал всех здешних рабочих и служащих. Таков уж был его обычай, всегда спасавший его в затруднительных случаях. Знания его могли быть оплачены в полиции, в местной фашистской ячейке, а также могли пригодиться для того, чтобы спихнуть кого-нибудь и занять его место. Вот узнал он, например, что баварец, служитель пансиона, очень любит пиво, но все сдерживается. Немножко внимания в эту сторону - и вот, из нескольких дел это удалось первым: баварец оправдал надежды ,и очистил место. Правда, какой-то проходимец перебил дорогу, но и о проходимце удалось выяснить такое, что даже и не иностранка выгнала бы его. Он очень хитро намекнул хозяйке, что она нарочно взяла на службу такого, потому что, как иностранка, не любит честных немцев. А с такими рекомендациями, как у зеленоблузого, на освободившееся место берут сразу. Только вот редко места освобождаются. Тут надо очень думать и хорошо понимать политику, чтобы не пропасть.
      Все это очень тонкая и небезопасная работа. В Гамбурге грузчики даже грозились убить зеленоблузого. Пришлось перебраться в Штеттин. Тут стало тоже неуютно, и зеленоблузый покинул и Штеттин. Он перебирался с места на место, накапливая знания и опыт, которые, может быть, когда-нибудь дадут ему настоящую хорошую должность.
      Пока что зеленоблузый довольствовался мелкими выгодами своего ремесла, и мелкая служба в пансионе могла пока что удовлетворить его в эти трудные времена.
      Случались, конечно, в его практике и ошибки. Случалось, что сведения его оказывались неправильными. Может быть, он ошибся и насчет Ганса. Он с недоумением и некоторой даже тревогой смотрел, как Ганс в дружеской беседе с берлинцем приближаются к пансиону. Если ошибся зеленоблузый - то надо удирать отсюда: подстерегут где-нибудь и прибьют, как уже бывало. Но действовать сейчас надо решительно и напролом.
      Он поднял руку, приветствуя берлинца (конечно, он уже знал, что это за человек). Берлинец ответил тем же.
      Хозяйка сидела под зеленой шляпкой деревянного гриба.
      Она встала, обеспокоенная.
      - Почему вы прогнали Ганса? - спросил берлинец. - Я задаю вам, простите, этот вопрос, потому что немцы в своей стране должны помогать друг другу.
      Не успела хозяйка свалить вину на зеленоблузого, как тот сам заговорил - спокойно и солидно.
      С первых же его слов берлинец мгновенно изменился - он выпрямился настороженно и взволнованно.
      Для Ганса ничего неожиданного не было в словах зеленоблузого - ведь он, в сущности, потому и не добивался причин увольнения, что чуял их и без того, только не решил тогда, как быть. А теперь рискнул.
      - Отец - бунтовщик, - рассказывал зеленоблузый, - а сам он в дружбе с коммунистами, с вожаком одним сюда пришел, потом разошлись нарочно. Разве такого можно допускать? Сюда честные немцы отдыхать приезжают, нам таких работников сюда не нужно.
      Хозяйка поддакивала обиженно и удовлетворенно.
      - Где этот вожак? - спросил берлинец.
      Зеленоблузый усмехнулся:
      - Нет его уже, вчера мы его убрали.
      - Ну, что вы на все это скажете, Ганс? - сурово обратился к парню берлинец.
      Этот человек был уже совсем не похож на того добряка, который только что, в дружеской беседе, шел рядом с Гансом.
      Он был сух, зол, и фашистский знак на рукаве его коричневой рубашки чернел угрожающе. Швейцарка стояла на пороге, в безмолвном испуге и ожидании глядя на Ганса. Католический бог на помощь не приходил...
      Ганс молчал растерянно.
      Швейцарка отчаянно вскрикнула, и это было последнее, что услышал Ганс перед тем, как зеленоблузая тяжесть навалилась на него и опрокинула...
      Сентябрь 1932
      СЛОНИМСКИЙ Михаил Леонидович (1897 - 1972). Католический бог.
      Впервые опубликован в журнале "Звезда", 1932, № 10 - 11. Печатается по изданию: Слонимский Мих. Избранное: В 2-х т. Т. 1. Рассказы. Повести. Л.: Художественная литература, 1980.