Ворвавшись на бойню, он столкнулся с проблемой.

Проблема явилась ему в обличье субъекта шести с лишним футов ростом, с "ирокезом" из давно немытых, сальных светлых волос. В ухе у субъекта болтался маленький металлический череп на цепочке, джинсовая куртка с оторванными рукавами открывала густо татуированную грудь: демоны в аду терзают и пожирают грешников. Цинк Чандлер с первого взгляда понял, что этот тип надышался крэка.

– Пшел на хрен отсюда, – рявкнул Ирокез на Чандлера, быстро надвигавшегося на него по проходу между тушами.

В помещении скотобойни было темно и стоял тяжелый запах крови и гниющего мяса. В высокие окна под самым потолком заглядывала луна, воздвигая во тьме колонны серебряного света, и подвешенные к железным крюкам туши отбрасывали в ее бледном сиянии зловещие неясные тени.

Шагая по этой мрачной галерее смерти, Цинк Чандлер расстегнул куртку, под которой в поясной кобуре покоился "Смит и Вессон" тридцать восьмого калибра, и услышал щелчок выкидного лезвия раньше, чем увидел нож.

Наркотик вдохнул в Ирокеза необычайное проворство. Вскинув руку с зажатым в ней ножом (остро отточенное лезвие торчало из кулака, точно старинный кинжал), он ринулся на Чандлера.

Цинк Чандлер, крепкий и мускулистый, был лишь на дюйм ниже противника и весил сто девяносто пять фунтов. В юные годы он вдоволь наработался на отцовской ферме в Саскачеване и теперь мог похвастать мощными плечами и крупными, сильными руками. В тридцать семь лет Цинк был совершенно сед – от природы; рожденный с сизо-стальной шевелюрой, ей-то он и был обязан своим именем. У него было приятное, даже красивое лицо – резкие черты, глаза одного цвета с волосами, сизый двухдюймовый шрам справа на подбородке. Цинк напоминал ласкового хищника, и люди умные сразу смекали: его лучше не трогать. Чутье подсказывало им: этого человека не запугаешь и он будет особенно опасен, если приставить ему к горлу нож.

Ирокез, однако, умом не блистал.

Очутившись в трех футах от Чандлера, байкер ударил. Занесенная рука с ножом резко пошла вниз, к цели.

С точки зрения Цинка, стрелять было рискованно. Он обрушил каблук на подъем Ирокеза, чтобы внезапная резкая боль ослабила колющий удар, и левым предплечьем остановил продвижение ножа. Правая рука Цинка мелькнула в воздухе, пронырнула за руку байкера, сомкнулась на левом запястье, и инспектор всем корпусом резко подался вперед, заламывая руку Ирокеза за спину. Услышав резкий хруст кости, он наподдал Ирокезу коленом между ног.

Тот взвизгнул от боли и стал оседать на пол. Тогда Чандлер ударом кулака в затылок послал его в нокаут.

Проход между рядами туш заканчивался раздвижной стеклянной перегородкой. За ней виднелся узкий темный коридор, уходивший в глубь скотобойни. Примерно на середине коридора была запертая дверь.

Чандлер вынул пистолет, рванул перегородку в сторону и бесшумно двинулся по коридору. У двери он остановился и приложил к ней ухо.

Мгновение он прислушивался, потом, довольный тем, что правильно выбрал момент, отошел к противоположной стене и вжался в нее спиной.

Оттолкнувшись обеими руками, он пулей пролетел через коридор и ногой ударил в дверь возле ручки. Дверь распахнулась; Чандлер, используя ее как прикрытие, бросился на пол. В восьми футах от его глаз полыхнуло желтое пламя, вырвавшееся из ствола кольта "Питон Магнум" калибра 0.357.

Приход был слишком быстрым, слишком сильным, и она поняла: перебор.

Вместо глубокого наслаждения, пронизывающего каждую клеточку тела, вместо оргазма желудка, которых она ждала, она почувствовала резкий, выворачивающий наизнанку спазм, тошноту, слабость, как при отравлении. Мир вокруг медленно переворачивался.

Потом она почувствовала, что костлявая холодная рука проникает ей в грудь и легонько сжимает сердце, намекая: Смерть рядом.

"Что за дрянь мне подсунули?" – вскрикнул ее рассудок, но с губ сорвался лишь слабый стон.

Вскоре комната по краям потемнела, точно глаза Дженни заливали чернила, вымарывая все лица, все подробности, обволакивая их чернотой. Последнее, что она мельком увидела, – это хищно присосавшуюся к правой руке стеклянную пиявку шприца. Потом глаза Дженни закатились, а лицо посинело.

Душа ее рвалась вверх, выше, выше, выше – доза оказалась предельной; сейчас в венах Дженни плавало столько героина, что он толкал ее за порог жизни, в смерть.

Внезапный удар грома заставил Дженни вздрогнуть. Оглушительный грохот, захвативший ее врасплох, вдохнул новую жизнь в ее тело.

Дженни Копп вскочила.

Цинк Чандлер ворвался туда, где происходила передача партии героина.

Побеленные стены квадратной, пятнадцать на пятнадцать футов, комнатушки в глубине бойни покрывали плакаты с веселыми коровами и свиньями, расчерченными пунктиром по линиям разделки туш. Некоторое разнообразие вносило изображение дружески обнявшихся мужичков. Расстроенная женщина у них за спиной промокала глаза платочком. Надпись на плакате гласила: "Настоящий мужчина предпочитает рыбе мясо".

Всю обстановку составляли стол и три стула. Но то, что лежало на столе, стоило двести тысяч долларов.

Там были разложены маленькие пакетики с очень мелким белым порошком. У стола стояло ведро, до краев наполненное кровью и мозгом животных. Один цельный мозг лежал в стальном лотке на столе, в разрезе виднелось что-то, завернутое в пластик. Здесь же разместилось все необходимое для фасовки и упаковки героина: тысяча пустых капсул из-под бенадрила (прозрачные половинки отдельно, розовые отдельно), банки с маннитолом и эпсомскими солями для разбавления, аптечные весы, сито, скалка, сотни ярких разноцветных баллончиков, которым предстояло принять заново наполненные капсулы партиями по двадцать пять штук, и (странно, подумал Чандлер) широкий, блестящий мясницкий нож.

Справа за столом восседал неслыханно толстый китаец, какого Чандлер не видывал: жирный Будда, триста с лишним фунтов дрожащей как желе плоти. Перед китайцем стояла большая фарфоровая ступка.

Напротив гиганта сидела Дженни Копп – рукав закатан, на внутреннем сгибе локтя алеет единственная капля крови. В руке Дженни держала пустой шприц. Она вряд ли была старше двадцати лет, но наркотики сделали свое дело, и лицо ее казалось лицом сорокалетней. Заметив остекленелый взгляд Дженни, Цинк понял: она сейчас где-то за несколько световых лет от этой комнаты.

Лицом к двери за столом сидел второй мужчина, в поблескивающей цепями кожаной куртке байкера. Хотя его тело безгласно заявляло: "Я качаю железо", – лицо было размалевано, как у продажной девки: лиловые веки, нарумяненные скулы, алые от помады губы. На куртке эмблема мотоклуба "Охотники за головами".

Когда Чандлер вломился в комнатушку, Кожаный выхватил из-за пояса револьвер.

Первая пуля, выпущенная в спешке, прошла в нескольких дюймах от головы Цинка и отколола кусок штукатурки от стены за высаженной дверью.

Когда "магнум" вновь плюнул огнем, Чандлер откатился влево.

Второй выстрел Кожаного проделал в полу там, где только что была голова Цинка, отверстие величиной с мячик для гольфа. Полетели щепки. Комната наполнилась оглушительным грохотом, точно стреляли из пушки. Дженни Копп, ошеломленная этим двойным громом, вскочила со стула и оказалась между Цинком и байкером. Третья пуля, выпущенная Кожаным в упор, досталась ей. Она вошла в правый бок Дженни и, зацепив позвоночник, изменила траекторию полета. Дробя кости и хрящи, пуля вышла наружу, разворотив девушке спину. Дженни швырнуло на Цинка.

Чандлер (он теперь лежал на животе) выстрелил четыре раза подряд.

Кожаный как раз поднимался из-за стола. Первая пуля угодила ему в низ живота, вторая – в живот, третья – в сердце. Четвертая и последняя попала в голову.

Кожаный рухнул на стену, выбив единственное окно. Будда неуклюже пошел на Чандлера, сжимая в мясистом кулаке нож.

"Надо попасть в голову, иначе эту тушу не уложишь, – подумал Цинк. – Тут нужен сорок четвертый".

Но прицелиться он не успел – Будда бросился на него.

Занеся нож, он схватил Чандлера за руку с пистолетом и рывком поднял инспектора с пола. Цинк успел спустить курок и попал огромному китайцу в грудь. Не обратив на это никакого внимания, Будда вывернул Чандлеру руку, и пистолет оказался направлен в стену.

Цинк перехватил "Смит и Вессон" свободной рукой.

– Ах ты херосос, – прошипел Будда, брызгая слюной.

Цинк вдруг сунул пистолет в открытый рот толстяка, с силой уводя рукоятку вниз, чтобы ствол поднялся под нужным углом. "Сам пососи, сука", – подумал он.

И выстрелил.

Как ни был толст череп китайца, он не сумел остановить пулю тридцать восьмого калибра, выпущенную из "Смита и Вессона" непосредственно в полости рта. Она прошила черепную коробку, разрывая мягкую серую ткань покоившегося там мозга Будды, и в облаке костяной крошки вышла через темя.

Чандлер резко отпрянул, и вовремя: выпавший из руки Будды нож с глухим стуком вонзился в пол. Освобожденный из цепких пальцев великана, Цинк осел на пол, а грузное тело китайца стало медленно валиться назад.

Падая, Будда зацепил стол, и ступка, полная размешанного с наполнителем зелья, опрокинулась. Воздух в комнате побелел, словно внезапно пошел мелкий снег, а пол стал темно-алым – это с грохотом перевернулось ведро. Вокруг Цинка Чандлера разлилось месиво из мозга и крови животных.

– Т-твою мать! – выдохнул Цинк. Потом он сел и постарался успокоиться.

Семнадцать лет он служил в Канадской королевской конной полиции, но за этот срок его лишь дважды вынуждали применить оружие. Во второй раз – сегодня.

Когда костяные пальцы Смерти отпустили его плечо, у инспектора Цинка Чандлера затряслись руки.

* * *

Англия, Лондон

Воскресенье, 5 января, 1:10

Прибыв на Казн-лейн, Хилари Ренд увидела, что отряд по борьбе с терроризмом работает в очень сложных условиях.

Во-первых, из-за повреждения линии электропередачи улица тонула в темноте. Во-вторых, переносных дуговых ламп, доставленных из Ярда, не хватало, чтобы целиком осветить место происшествия. И, наконец, метель вконец разыгралась, и не было никакой возможности разбить пространство в радиусе двухсот метров от места взрыва на сектора, чтобы затем методично прочесать развалины в поисках вещественных доказательств. Честно говоря, задувало так, что Ренд пришлось добираться на метро.

Перед пивной с вылетевшими окнами разговаривали двое, закутанные в пальто. Крутящиеся снежные хлопья быстро превращали их в мультипликационных снеговиков. Один был из особого отдела, другой – из отдела расследования убийств. Их дыхание застывало в морозном воздухе белыми облачками, в какие вписывают реплики персонажей комиксов.

– Хилари!

– Привет, Джим. Дерик...

– Шеф?

– Это не может быть ИРА?

– Вряд ли, – усомнился человек из особого отдела. – В свете последних событий...

– А что это насчет цветов, Дерик? Старовата я для тайных воздыхателей.

Детектив-инспектор Дерик Хон поплотнее запахнул воротник пальто в тщетной попытке удержать тепло. Проклятием этого человека средних лет была лысина, и он старался по возможности не появляться на людях без шляпы. Сегодня Хон щеголял в теплой шапке из канадского бобра.

– Незадолго до того, как я вам позвонил, в управление поступил букет. Я прочитал сопроводиловку и позвонил хозяину цветочного магазина, откуда прислали цветы. Его зовут Алан Мак-Грегор, "Торговля цветами Мак-Грегора, Ист-Энд". Мистер Мак-Грегор сказал, что в пятницу он получил по почте несколько десятифунтовых банкнот и письмо с просьбой отослать два букета цветов по прилагаемым адресам. Письмо было подписано: "Элейн Тиз". Кто это, он не знает. Первый букет, из клевера, просили отослать в субботу, к половине одиннадцатого вечера, в "Римские парные бани" на Казн-лейн. Второму букету, из гортензий, вскоре после первого предстояло отправиться по другому адресу. Однако заказчица умолчала о том, что это адрес Нового Скотланд-Ярда. Мистер Мак-Грегор не сумел в это время года достать нужные цветы и заменил их по своему разумению. Пока мы с ним говорили, в Ярд пришел вызов: взрыв на Казн-лейн, в "Римских парных банях". В тех самых банях, куда предназначался первый букет. Ну я и позвонил вам.

Старший суперинтендент Хилари Ренд нахмурилась и покачала головой.

– А не получал ли Мак-Грегор вместе с заказом записки, которые просили бы отослать с букетами?

– Да, – ответил Хон. – Мак-Грегор получил две десятки, заказ и инструкции, а еще – две запечатанные карточки, их просили доставить вместе с цветами. Второй букет не предназначался никому конкретно. В управлении конверт с карточкой вскрыли, чтоб посмотреть, для кого цветы.

– Где эта карточка?

– На пути в лабораторию. Но у меня есть фотокопия.

Детектив-инспектор вынул из кармана пальто листок бумаги и протянул Ренд. Человек из особого отдела посветил фонариком, и старший суперинтендент прочла:

Хилари! Сделай их всех. Джек.

Сторонний наблюдатель

Ванкувер, Британская Колумбия

10:07

– Этот малый – Чандлер – портач.

– Тогда, Кэл, его бы не поставили на эту работу.

– Да ладно, Бэрк. Я читал его досье. Как, по-твоему, называется то, что случилось десять лет назад в Мексике?

– "Напортачил" здесь ни при чем.

– Да брось. Его напарнику всадили шесть пуль в затылок. Твой портач Чандлер не явился на стрелку.

– Из-за твоегооттавского коллеги.

– Ну да, конечно. Вали все на нас.

– Твой человек подставил их. Что он, не знал, что у мексиканских легавых рыльце в пушку? Не знал, что им платят? Какого черта он связался с тамошней полицией? Дело курировало Американское агентство по борьбе с наркотиками.

– Почем ты знаешь?

– Послушай, мексиканский легавый назвал Чандлеру неправильное время, согласен? Цинк пропустил стрелку, и его напарника застрелили. Это ведь твои мальчики привлекли к делу местную полицию?

– Ты сам-то бывал в Мексике, Бэрк? Имел дело с этой публикой? Их полиция работает не лучше их телефонной сети. Могло выйти недоразумение.

– Враки, Кэл. Мы с тобой оба видели директиву Департамента юстиции. И ты знаешь, там стояло совсем не то, что передали Цинку мексиканцы.

– Это Чандлер так говорит. Может, он сам облажался, а после напридумывал черт-те что, чтоб замести следы. А дело Хенглера? По-моему, ясно, что твой Чандлер – попыхач. И портач.

– Цинк – хороший полицейский.

– Хорошие полицейские не срывают арест миллионной партии наркотиков ради спасения какой-то сторчавшейся девки.

– Ты нашей работы не знаешь, Кэл. Если не проявлять определенной лояльности, все информаторы разбегутся. Нельзя жертвовать ими во имя пресловутого "великого дела". Валюта полицейского – лояльность. То же с напарниками. Цинк знает это.

– И этим ты оправдываешь его партизанскую вылазку в мексиканские джунгли в семьдесят пятом году? Лояльностью? Лояльностью?Его напарник Эд Джарвис тогда уже лежал в могилке. Я называю подобные эскапады сведением счетов. Диво, что он и тут не напортачил.

– Цинк – человек принципиальный.

– Ну да. Расскажи это кому-нибудь другому. Верность напарнику. Плевать, что сорван арест. Лояльность к этой обколотой бабе. Подумаешь, лимон баксов псу под хвост! Пожалуй, лояльность у полицейского может обернуться недостатком.

– Да пошел ты, Уичтер. Ты просто не понимаешь.

Прокурор Кэл Уичтер – невысокий, худощавый, со светлыми вьющимися волосами над очками в тонкой металлической оправе – представлял Корону в Федеральном департаменте юстиции и считался местным экспертом в вопросах, связанных с юридическими аспектами перехвата и прослушивания телефонных разговоров. Несколько лет тому назад в Оттаве приняли акт "О защите частного пространства граждан". Официально этот документ должен был оградить канадцев от неоправданного электронного вторжения полиции в их личную жизнь. На деле, однако, произошло нечто прямо противоположное – "жучки" в телефонной сети принялись плодиться с космической скоростью. Запишите что-нибудь черным по белому, и полиция истолкует все шиворот-навыворот.

Кэл Уичтер безжалостно эксплуатировал новый закон для продвижения по служебной лестнице, ибо превратил прослушивание телефонных разговоров в личную кормушку.

– Давай на минуту забудем про Цинка, – попросил королевский обвинитель. – Расскажи лучше, что дали "жучки" на телефонах Хенглера.

– В смысле наркотиков – ничего, в смысле пленок – кое-что.

– Черт возьми, опять местным повезло. Пусть даже это занюханная порнуха.

– Желчный ты тип, Кэл.

– А ты, дружище, что-то чересчур пресыщен для суперинтендента Королевской конной полиции.

– Желчный и с дерьмецом.

– Да ну? Что ж, давай по новой прополощем грязное белье и посмотрим, что за пакость всплывет.

Бэрк Худ отдал службе в полиции двадцать девять лет. Упрямо стиснутые губы придавали ему сходство с герцогом Эдинбургским, и при взгляде на него тотчас становилось понятно: вот полисмен, который любогоюриста считает пройдохой.

Когда-то давно некий детектив, сотрудник нью-йоркского управления полиции, сказал суперинтенденту: юристы, занимающиеся уголовными делами, бывают трех сортов: Старые Пердуны, этакие Кларенсы Дарроу – быстро стареющие субъекты, которые упорно теребят помочи, хотя их брюки поддерживает ремень; Белые Штиблеты – ловкачи в синих тройках в тончайшую полоску, акулы, для кого юриспруденция – источник немалых доходов; и, наконец, Панкующие Рокеры, дети поколения, пережившего Вьетнам и Уотергейт, твердо знающие, что система – дрянь и что у поножовщины нет правил.

Кэла Уичтера Бэрк Худ считал бюрократическим вариантом Белых Штиблет.

– Ладно, Бэрк, – услышал он голос Уичтера. – Начинаем постирушку. Первое: мы знаем, что Рэй Хенглер по самое некуда сидит в наркотиках. И речь не о каких-то там паршивых амфетаминах. Хенглер занимается "китайским белым" – простенько, без затей и всего восемь процентов примесей.

Второе: мы знаем, что его зелье распространяет банда, именующая себя мотоклубом "Охотники за головами". Еще мы знаем, что на деньги Хенглера снимаются порнофильмы. Полиция нравов утверждает, что, по слухам, в конце прошлого года он профинансировал очередную похабель, где в финале одного из актеров прикончили по-настоящему. Неопровержимых улик на этот счет нет, но оснований начать судебный процесс и без того оказалось предостаточно.

Третье: нам до сих пор не удалось выявить связи между Рэем Хенглером и мотошайкой.

И четвертое: без этого его нельзя арестовать за распространение наркотиков.

Что мы делаем? Вызываем "мидасских метких стрелков"? Идем на поклон к Чипу и Дейлу? Нет, привлекаем к делу меня. Я по просьбе местных ребят ставлю телефоны Хенглера на прослушку, и теперь у нас полно трепотни о порнушке и ни полсловечка – о наркотиках.

Что же, опять-таки, мы делаем? Вызываем американскую морскую пехоту? Техасских рейнджеров? Бэтмена и Робина? Нет! Тебе стукает в голову, что нужно найти кого-нибудь незасвеченного, пусть, мол, встрянет в Хенглеров гешефт. Кто же твой кандидат? Ну конечно, Цинк Чандлер! Вот кто нам нужен! И тогда из... откуда он прилетел, Бэрк? Из Лондона? Ага, из Лондона прилетает Цинк, Сотрудник Специального Секретного Отдела. Я-то, понятно, пустое место. Чего меня спрашивать, верно? Это вы – Королевская конная полиция. Это ваши игры. А у меня всего-то голова на плахе и замешанные в эту историю денежки налогоплательщиков, этак с лимон зеленых. Ясное дело, я никто.

Ладно, оставим лирику. В городе появляется Цинк – якобы большой охотник до зелья и денег у него куры не клюют. Он начинает копать и в конце концов выходит на эту Дженни Копп. Дженни вроде бы живет с кем-то из банды, хотя мне казалось, все эти "Охотники за головами" – охотники до мальчиков.

Дженни дает Цинку понять, что, пожалуй, могла бы ему помочь. Что у нее есть связи. Но потом вдруг пугается. Чует легавого. Тогда он выкручивает ей руки.

А что же я, Бэрк? Слушаю: бип. Боп. И – чем черт не шутит? – снова: бип.

Цинк тем временем загоняет Дженни в угол: шьет ей хранение героина, который она вдобавок пару раз толкала. Суши сухари, детка. Бедная цыпочка без марафета корчится на полу... Так может, выгодней не ломать комедию?

Дженни девушка умная – разумеется, какой выбор у наркоманки. Она говорит Цинку, где происходит передача товара, и сдает Хенглера. Самой ей отводится роль осведомительницы. Потом, когда все закончится, Дженни сможет упорхнуть. Никаких обвинений. Новое имя. Смена места жительства за счет Канадской королевской конной полиции и ежемесячно – чек на некоторую сумму. Девчонка, Бэрк, соображала, на что идет, и приняла решение. Мы с тобой никогда не узнаем, где вышла промашка. Дженни была подопытным кроликом – никто другой в шайке наркотиками не баловался, – и Цинк понял, она наверняка в курсе поставок. В тот раз, когда ее вызвонили на пробу, шайка получила что-то новое. А может, они решили, что Дженни слишком много знает. Короче, бабу постановили убрать. Болваны!

Я, Бэрк, между прочим, вовсе не такой бездушный осел, как ты полагаешь. Но я твердо уверен: в этой жизни каждому воздается по заслугам.

Цинк между тем уже вышел через Дженни Копп на байкеров. Кое-что из последнего поступления предназначалось ему. Тогда он смог бы определить общий объем продаж, хенглеровских в том числе.

Дженни Копп свела Цинка с байкерами – и ее роль завершилась. Конечно, Цинк не знал, когда приходит та или иная конкретнаяпартия товара, но это никого не интересовало – мы тогда не были готовы вмешаться. Мы еще не добрались до Хенглера. Так что назначенная на вчерашний вечер встреча с бабенкой, скорей всего, дала бы Цинку лишь бесполезную информацию, которая...

– Заткнись, Уичтер! – перебил Худ. Он покраснел как свекла и медленно лиловел. "Хватит, наслушался", – думал он. – Хенглер мог объявиться во время передачи товара.

– Нет, не мог! – отрезал Кэл Уичтер. – Хенглер слишком много сил положил на то, чтоб держаться в тени. Не стал бы он походя все губить.

– Ну да! Ты сам доверил бы такой объем зелья чужим рукам? Даже Аль Капоне не гнушался присутствовать при крупных сделках. Где наркотики, там не может быть доверия.

Юрист покачал головой.

– Бэрк, в более крупных масштабах это мура. Итак, Дженни Копп доложила нашему Цинкуше, что вскоре в помещении бойни состоится передача товара. Он не знал, когда точноэто произойдет? Ну и что? Зато он знал достаточно, чтоб смекнуть, что вы установили наблюдение, и, значит, мы засечем Хенглера, если тот объявится. Так какого черта твой хваленый Чандлер поперся туда и все изгадил? Из-за того, что назначил бессмысленную встречу, а когда Копп на нее не явилась, заподозрил неладное? Оттого, что на свой страх и риск отправился на бойню, нашел на земле возле одной из машин знакомую сумочку и решил, что бабенка вляпалась? Поэтомуон ворвался в здание, ухлопал двоих, ранил третьего, сорвал арест миллионной партии героина – и заодно мимоходом угробил Дженни Копп?

Мы подобрались чертовски близко, Бэрк. Чертовски близко. И вдруг этот урод изгадил нам всю малину из-за какой-то сторчавшейся дешевки, замазанной выше крыши. Как ни верти, она того не стоила!

В глазах Бэрка Худа засветилось отвращение.

– В одном ты прав, Кэл, – сказал он. – Я действительно думаю, что ты осел. Чандлер очень хороший полицейский.

– А вчера напортачил.

– Нет, не напортачил. Вчера он вел себя не хуже, чем в семьдесят пятом, в Мексике, когда прихлопнул опиумный канал...

В закрытую дверь кабинета Бэрка Худа коротко и резко постучали.

За ней стоял инспектор Цинк Чандлер.

* * *

Понедельник, 6 января, 7:02

«Hijo de tu puta madre! Trinquinuela!»^[9] – рычит один. «Hijo de la chingada!»^[10] – отвечает другой. Цинк Чандлер наблюдает за ними с пятидесяти футов, из кустов.

Мексиканец, которому кажется, что его обыграли нечестно, поднимается из-за стола с мачете в руке. Он высокий, тощий, остроносый, с широкими индейскими скулами и вислыми усами подковой. Верхняя часть его лица заметно светлее коричневого от загара подбородка: сюда, защищая глаза от солнца, падает тень большого сомбреро.

Его партнер замирает за столом с картами в одной руке и бутылкой текилы – в другой. Он сидит очень неподвижно и, щурясь, пристально смотрит в глаза противнику, пытаясь смутить. Наконец Косоглазый кладет карты на стол, не спеша протягивает руку и упирается ладонью в трухлявый пень гваяканы. Он подносит бутыль к губам, выливает обжигающую жидкость себе в глотку и лишь тогда тоже берется за мачете.

Косоглазый, видит Чандлер, намного крепче большинства местных мужчин. В лице его есть что-то от предков-ацтеков – выступающие скулы, тонкогубый рот, длинные черные волосы и темные, близко посаженные глаза. Его торс облегает насквозь пропотевшая гуаябера, лоб повязан полоской змеиной кожи.

Чандлер берет бинокль, чтобы подробнее рассмотреть этих двоих. Он скользит внимательным взглядом по контурам их тел в поисках предательских выпуклостей там, где под одеждой спрятано оружие. С удовлетворением заключив, что мексиканцы вооружены только мачете, он наводит бинокль на точку, расположенную двадцатью пятью футами правее.

Там к стволу большого дерева сапоте лениво привалился третий, он дремлет в обнимку с автоматической винтовкой. У него сиеста. Даже гневный вопль Сомбреро не вырвал его из объятий сна. Он не похож на индейца, скорее это испанец: кожа у него почти совсем светлая, густо усеянная веснушками. Подбородок зарос колючей ярко-рыжей щетиной. К дереву сапоте, не дающему рыжему упасть, прислонены еще две винтовки.

Цинк Чандлер оценивает расстановку сил.

Он знает, следует очень осторожно относиться ко всему, что видишь в джунглях, – искусству видеть в джунглях нужно учиться. Ведь солнце здесь просачивается сквозь плотный полог густой листвы, рассыпая в глубокой тени островки ослепительно-яркого света. Это раздробленное сияние, в свою очередь, растворяет очертания предметов в беспорядочном чередовании светлых и темных пятен, словно военная маскировка, и в итоге можно увидеть то, чего в действительности нет, или, хуже того, что-нибудь не заметить.

Цинк должен удостовериться, что убийц Эда всего трое.

Краски джунглей – серое и коричневое древесных стволов, красное и желтое гниющих листьев, прохладная зелень подлеска и лиан и блеклая высокого свода ветвей – столь насыщенны и ярки, что кажутся ненастоящими. Однако самое поразительное, думает Цинк, это зловещая, странная тишина.

Он внимательно изучает подлесок, выискивая затаившегося четвертого. Никого не обнаружив, он, довольный, вновь сосредоточивается на троих наркокурьерах. Распластанный на земле, он чуть-чуть поворачивается и тянет из-за пояса свой сорок пятый. Сняв пистолет с предохранителя, он осторожно помещает его прямо перед глазами и целится в сердце человеку с винтовкой.

Звяк! Металлический лязг тревожит течение его мыслей: Косоглазый и Сомбреро все-таки сцепились. Мачете сердито сверкают на солнце.

Услышав звон оружия, Рыжая Борода встрепенулся. Он резко опускает винтовку к поясу.

Цинк держит пистолет двумя руками, упираясь локтями в землю.

Он нажимает на курок – и начинается безумие.

Рыжая Борода из светлокожего мексиканца вдруг превращается в напарника Цинка, Эда, с пробитой в шести местах головой. Пуля, выпущенная Цинком, попадает Эду в лицо, и оно разлетается вдребезги, остается только багровый зев, и оттуда несется пронзительное: «Чандлер, сукин сын, ты убил меня!»

«Нет», – шепчет Цинк.

«Да», – отвечает рассудок.

К Чандлеру мчатся Косоглазый и Сомбреро, размахивая мачете, словно пираты.

Выстрел, другой. Гром, грохот. Мексиканцы спотыкаются, опрокидываются, падают.

И тут Косоглазый перекатывается на живот и смеется, потому что...

...потому что полоска змеиной кожи, обвязанная вокруг его лба, оживает.

Чандлер цепенеет, не веря своим глазам. Он обливается потом, сердце начинает стучать тяжело, часто. Где-то в густых высоких кронах пронзительно звенит цикада. Воздух тоненько поет голосами тысяч москитов. Журчит, впитываясь в землю, кровь Косоглазого и Сомбреро, шипит змея-повязка, и в этом «ш-ш-ш-ш-ш» Цинк слышит сиплый обвиняющий голос Дженни Копп: «Чандлер, сукин ты сын. Ты и меня убил!»

«Нет», – шепчет Цинк.

«Да», – отвечает рассудок.

Змея медленно, очень медленно соскальзывает с головы Косоглазого. Цинк, парализованный, смотрит, как она подползает. Он понимает, нужно стрелять, но не может поднять руку – пистолет, кажется, весит добрую сотню фунтов.

Змея – это рабо де уэско, костехвост – поднимает ржаво-бурую голову, показывая брюхо, грязно-белое с легкой желтизной. Вдоль спины у нее идут черные галочки, а хвост сужен в тонкий костяной шип.

Цинк чувствует укус и закрывает глаза.

«Да, – шепчет он, сдаваясь. – Ваши смерти на мне».

Стрелы боли, зародившейся в укушенной ноге, пронзают все тело Цинка, все печенки и селезенки. Сердце бешено колотится, выпрыгивает из груди, кожа становится влажной, холодной. Цинк понимает, тело предало его – кровь, сметая все барьеры, затопляет рот и тонкими струйками сочится из ноздрей, а потом весь он покрывается кровавой испариной, словно...

* * *

– О Боже! – охнул Чандлер, садясь в постели.

Несколько мгновений – коротких, тревожных, когда сердце продолжало отчаянно трепыхаться в груди, а по лицу текли струйки пота, – он не мог понять, где он. Потом страшный сон развеялся. Цинк выпростал ноги из-под одеяла и неуверенно поднялся, пытаясь сориентироваться.

Он находился на восьмом этаже отеля "Прибрежный".

Взглянув на часы, Цинк подумал: он проспал тринадцать часов.

Потом как был, в одних пижамных штанах, подошел к окну, раздернул занавески и открыл балконную дверь.

Его слух незамедлительно атаковали звуки просыпающегося Ванкувера: невнятный рев гидросамолета, взлетающего из Внутренней Гавани, в котором тонуло мерное пыхтение лениво шлепающих по воде буксиров; шорох шин автомобилей, проносящихся по дамбе через парк; пронзительные крики чаек и сквозь них – хруст гравия под кроссовками утреннего бегуна восемью этажами ниже.

Чандлер подхватил с постели одеяло, набросил его на плечи и набрал номер гостиничного бюро обслуживания.