В одной из комнат первого отдела Нового Скотланд-Ярда – "Мокрушной" – стояло три десятка светлых деревянных столов: двадцать – друг против друга по два в ряд по центру комнаты, остальные – парами вдоль правой стены. Дальний левый угол занимал кабинет руководителя следственной группы, старшего суперинтендента Хилари Ренд. У самой двери стоял стол детектив-инспектора Дерика Хона, установленный под небольшим углом, дабы подчеркнуть особый статус хозяина, и развернутый с тем расчетом, чтобы детектив-инспектор мог незаметно приглядывать за остальными сотрудниками. Хон в совершенстве постиг тонкую и сложную науку организации и осуществления работы тыла, и там, где дело касалось движения персонала и оборудования или материально-технического снабжения, в Ярде ему не было равных. За восемь месяцев охоты на Убийцу-Вампира следственная группа приняла 29 000 письменных заявлений от 114 000 опрошенных, проверила 1,2 млн номеров автомобилей, зарегистрировала 44 000 телефонных звонков и 1,9 млн раз обращалась к центральной базе данных ЕНПКС.

В Новом Скотланд-Ярде нет отдела расследования убийств – по крайней мере в традиционном смысле. Группу, которой обязано своим возникновением известное выражение "привлечь к делу Ярд", в семидесятые годы упразднили. Однако традиции в Лондонской муниципальной полиции чрезвычайно живучи, и когда в минувшем июле поимку Убийцы-Вампира решили поручить первому отделу, группу полицейских, назначенную на эту охоту, немедленно окрестили "отделом расследования убийств". К описываемому моменту ОРУ был представлен ядром из тридцати четырех детективов, втиснутых в описанное выше помещение, и тремя сотнями сотрудников вне его стен, "в поле".

Когда Уинстон Брейтуэйт вошел в "Мокрушную", у дверей беседовали двое.

– Как будто мы не убийц брать приехали, а на нарушение общественного спокойствия, – говорил один. – Видел бы ты этих уродов, сержант! Один мне хотел нос расквасить.

– Небось, ирландец?

– Да нет, негритос. Я ему, козлу, чуть башку об стену не расшиб.

– Да, черномазые, бывает, взбрыкивают. Впрочем, кое-кто из наших цветных коллег тоже.

– Больно много об себе понимают.

– Что ж, значит, придется их поучить, ясно? Нельзя на это сквозь пальцы глядеть. Раз прохлопаешь, потом черт знает до чего дойти может. Брикстонская заварушка. Тоттнэм. Нечего всякой шпане воображать, будто они...

– Тс-с-с! Легок на помине...

Они обернулись и воззрились на Брейтуэйта. Сержант кивнул, и собеседники отправились по местам. Брейтуэйт остановился и осмотрелся в поисках старшего суперинтендента Хилари Ренд.

Доктор Уинстон Брейтуэйт родился в Бриджтауне, на Барбадосе, в семье чернокожих резчиков сахарного тростника. Это был крепкий, жилистый сорокалетний мужчина. Он носил очки в роговой оправе, прекрасно играл в крикет, а когда улыбался, во рту сверкал золотой зуб. Одевался доктор безукоризненно: сшитый на заказ синий фланелевый пиджак, серые брюки свободного покроя, белоснежная рубашка и галстук в красную полоску. Брейтуэйт не был женат. Смысл и содержание его жизни составляла работа.

Двадцать лет назад страсть к учебе привела его, родсовского стипендиата, в Британию. К двадцати четырем годам он закончил Оксфорд, получил степень бакалавра медицины и на базе лондонской больницы Модсли приступил к докторской диссертации, избрав областью своих исследований судебную психиатрию. Работа называлась "Структура личности буйного социопата". В настоящее время доктор Брейтуэйт консультировал Министерство внутренних дел и муниципальную полицию по вопросам психиатрии.

Наконец в глубине помещения, в нише, занятой терминалами ЕНПКС, Брейтуэйт заметил старшего суперинтендента и двинулся к ней.

Проходя через комнату, он увидел информационный стенд шириной во всю стену. Несколько человек внимательно изучали приколотые к нему листы. Их было столько, что они налезали один на другой. Карта муниципального округа, утыканная булавками и флажками. Выборка документов и фотографий из картотеки отдела регистрации преступлений – перспективные случаи. Глянцевый снимок: трое мужчин возле пивной, голова одного жирно обведена красным мелком. Список штатных переводчиков и расписание дежурств дактилоскопистов. Приметы и фотороботы находящихся в розыске, больше похожие на злые карикатуры, поскольку часть сведений о разыскиваемых была получена от медиумов, а часть – от специально загипнотизированных свидетелей. Распечатки оперативных сводок, поступивших из участков, – списки арестованных за минувшую ночь. Переданные по телефону сообщения частного характера. Рекомендации касательно работы ЕНПКС, поступившие с периферии. Последний номер "Службы" – выходящей раз в две недели ярдовской многотиражки. Плюс распечатки данных, спущенных из C-11 – информационного центра и отдела внутренней инспекции и надзора.

Звонили телефоны, стучали пишущие машинки, попискивали рации.

Проходя между рядами столов, Брейтуэйт невольно слышал обрывки разговоров:

– ...вся штука в том, что он не может уломать начальство, верно? Ну так пусть найдет кого-нибудь посмелее и обыщет эту хазу...

– ...Кроуфорд, поди сюда! Имя ты записал правильно, а причину задержания не указал...

– ...повтори-ка еще разок номер этой машины, лапушка...

– ...и ладно бы только чужие жены, Смит, так нет же, столько хороших людей нажили неприятности из-за...

– А, мистер Брейтуэйт, – сказала Хилари Ренд. – Спасибо, что пришли. А я как раз собиралась перекусить. Не составите компанию? Чай. Сэндвичи. Если предпочитаете кофе, есть и кофе.

– С удовольствием выпью чаю.

– Прекрасно. Вы читали утренние газеты?

Брейтуэйт кивнул.

– Тогда, если не возражаете, совместим приятное с полезным.

Высокой, худощавой Хилари Ренд шел пятьдесят пятый год. Серый фланелевый костюм, простая белая блузка, никакой косметики – лишь губы тронуты красной помадой, – умеренно короткая стрижка. Однако назвать эту даму хрупкой язык не поворачивался: ни грамма сентиментальности и умные, проницательные ярко-голубые глаза.

"Будто знает, что у тебя на уме, – подумал доктор, – и внимательнейшим образом наблюдает за тобой, ждет, чтобы ты невольно чем-нибудь да выдал себя, ждет долго, терпеливо – и ты, раздавленный этим пристальным взглядом и атмосферой недружелюбного молчания, в конце концов оправдываешь ожидания".

Кабинет Ренд, отделенный от "Мокрушной" перегородкой, представлял собой прямоугольник пятнадцать на двадцать пять футов. Справа от двери, перед доской, на которой висел свернутый проекционный экран, стоял старый письменный стол из дуба. Перед ним в два ряда выстроились шесть стульев. Длинная стена против двери почти целиком состояла из окон, выходивших на Виктория-стрит. За ними серело низкое, обложенное тяжелыми снеговыми тучами небо. От двери начиналась большая, во всю стену, доска объявлений, усеянная листками не менее густо, чем стенд в общей комнате, а слева поблескивал латунью шкаф с "трофеями". Кроме того, чин старшего суперинтендента обеспечивал Хилари роскошное добавление к обстановке: ковер и кожаное кресло.

– Со времени моего прошлогоднего визита здесь многое изменилось, – заметил доктор, рассматривая фотографии на доске.

– Да, – согласилась Ренд. – Иногда мне кажется, что моя работа сродни не столько миру фактов, сколько ужасному вымыслу...

Брейтуэйт улыбнулся.

– Детектив, вы говорите так, словно...

– Хилари, если не возражаете, – перебила Ренд.

Психиатр кивнул. Сверкнул золотой зуб.

– Хорошо. Хилари, вы говорите так, словно вы моя пациентка, а не детектив из отдела убийств. Вас бы на мое место! В нашей профессии все– сплошной вымысел.

– Спасибо, доктор, но...

– Уинстон, если не возражаете.

– Спасибо, Уинстон, но предложение отклоняется.

Хилари Ренд закрыла дверь кабинета и подошла к своему столу, где стоял чайный поднос. В стеганом чехле уютно устроился небольшой чайник. Хилари наполнила чашки; сквозь прозрачный целлофан просвечивали три сэндвича.

– Яйцо, сыр с луком или говядина, – перечислила она. – Выбирайте.

– Яйцо, – ответил Брейтуэйт.

Придвинув стул к столу, психиатр внезапно почувствовал, как холодно в кабинете. Хозяйка отключила обогреватели? Зачем? Для того ли, чтобы голова оставалась предельно ясной, или чтобы те, кто бывает здесь, не дремали? Тут не хотелось задерживаться надолго.

Некоторое время они молча ели, приглядываясь друг к другу. Брейтуэйт отметил: Ренд отлично освоила искусство детективов Ярда сохранять непроницаемое выражение. Что коренным образом отличает британского полисмена от простого смертного? Манера держаться. Британский полицейский сознательно превращает свое лицо в неподвижную, ничего не выражающую маску – и вынуждает тех, с кем имеет дело, обороняться, ибо не дает им никакого ключа к тому, что, собственно, он думает.

Ренд допила чай, поставила чашку на блюдце и смахнула с губ крошки.

– Уинстон, – спросила она, – вы знаете, что такое "пчелиная царица"?

– На вашем жаргоне – старший офицер-женщина.

Ренд вскинула бровь.

– Держу ухо востро, – пояснил доктор.

– Что ж, Уинстон, – с грубоватой прямотой сказала Ренд, – мне нужна ваша помощь. И ваша осторожность. А потому буду с вами откровенна. В Ярде, как вы, возможно, уже догадались, женщин не очень-то жалуют.

– Без сомнения, – согласился Брейтуэйт.

Он отлично знал: занять такой кабинет непросто. Ренд приходилось работать за двоих, только чтобы не отставать от других офицеров первого отдела, не говоря уж о повышении. Всю жизнь доктор нес тот же крест.

– Большинству наших ветеранов, – продолжала Ренд, – никогда не приходилось работать с женщиной – высококвалифицированным специалистом. Ни вместе с ней, ни у нее в подчинении. Они знали нас только как секретарш, любовниц и жен. Ведь женщины пришли в полицию совсем недавно.

– Синдром "младшей сестренки", – подсказал Брейтуэйт.

– Да, – согласилась Ренд. – Плохо, конечно, когда мужчина внезапно сталкивается с опасностью, но и представить невозможно, как тяжело это сказывается на женщине-полицейском. Кое-кто до сих порпоговаривает, что женщинам-де не место в полиции.

– Бог, может быть, и дал ей мозги, но не дал крепких кулаков.

– Вот-вот.

– Как же вы продвигались по службе?

– Сперва, распутывая дело о заказном убийстве, сыграла роль этакой добросердечной тетушки – пришлось сходить в дамскую комнату вместе с очень испуганной и очень разговорчивой подружкой подозреваемого. Потом, в семидесятые, прошедшие под знаком Женщины, мое повышение оказалось весьма полезно в смысле общественного мнения. И, наконец, я льщу себя мыслью, что я неплохой работник... а главное, скромный – предоставляю пожинать лавры вышестоящему начальству.

– Почему именно вам поручили возглавить это расследование? – полюбопытствовал Брейтуэйт.

– Видите ли, на тот момент было всего три жертвы, все – девочки моложе двенадцати лет. На восьмом этаже решили, что эта работа в самый раз для меня.

– Понятно, – сказал доктор.

– Но мы-то с вами знаем, – продолжала Ренд, – что женщин – и представителей этническихменьшинств – в Ярде принимают далеко не столь тепло, как это внушают общественности.

Брейтуэйт вспомнил обрывок разговора, случайно подслушанный у дверей "Мокрушной". А совсем недавно некий детектив-сержант, недовольный диагнозом "психическое расстройство", поставленным Брейтуэйтом его подопечному, обвиняемому в нападении на констебля, в сердцах назвал доктора "черномазым знахарем".

– Система такова, – говорила Ренд, – что и мужчине трудно продвигаться по служебной лестнице только благодаря таланту, опыту и знаниям. Поэтому мне, вероятно, просто везло. По крайней мере, до сих пор.

– О-хо-хо, – вздохнул Брейтуэйт, кивая. Ему это было знакомо.

– Кажется, Честертон сказал: "Общество отдано на милость убийцы без мотива"? Что ж, – добавила детектив, – и я, кажется, тоже.

– Вас вот-вот отстранят от дела Вампира?

– Да. И очень скоро. Что, по мнению некоторых господ с восьмого этажа, вернет меня, женщину, туда, где мне самое место, и восстановит естественную гармонию.

– О, эта Естественная Гармония, – воскликнул Брейтуэйт. – Что бы мы без нее делали?

– Бог весть.

– Честно говоря, Хилари, Честертон, по-моему, ошибался. Мотив есть всегда, нужно только понять, что движет убийцей. Вернее было бы сказать: "Общество отдано на вероятную милость убийцы с иррациональной мотивацией".

– Верно подмечено, Уинстон, – отозвалась Хилари Ренд. – Потому, собственно, я и попросила вас прийти.

– О-хо-хо, – снова вздохнул Брейтуэйт и улыбнулся.

Еще совсем недавно считалось, что вопрос о мотиве преступления входит в компетенцию полиции и только полиции. Но вот настало время Йоркширского потрошителя, Сына Сэма, Ночного охотника, Зодиака, Охотника за головами, Бостонского душителя, Черной пантеры, Болотных убийц, "семьи" Мэнсона, Убийцы из Грин-Ривер, Хиллсайдского душителя, "Дома ужасов" Денниса Нильсена – и мотив преступления превратился в прерогативу судебных психиатров.

– Мне нужно, – объяснила Ренд Брейтуэйту, – получить более четкое представление об убийце. Когда вы были здесь прошлым летом, следствие буквально тонуло в версиях. Естественно, вы тогда высказались чрезвычайно осторожно.

– Каюсь.

– В тот раз, Уинстон, вас, увы, ознакомили не со всеми фактами. Ярд, как водится, не раскрыл всех карт.

– Опасаясь подражателей.

– Да. Но не только поэтому. Чем больше посвященных в подробности дела, тем сложнее расставить убийце ловушку после ареста. Слетевшая с языка арестованного маленькая подробность, известная только нам, способна разрушить любую самую несокрушимую защиту.

– Понимаю, – кивнул доктор.

– Не сомневаюсь. Но, когда вы загнаны в угол, подобные предосторожности превращаются в непозволительную роскошь. Поэтому вот вам краткое изложение того, что нам известно на сегодняшний день.

Ренд протянула Брейтуэйту несколько листков. Доктор стал читать.

В период с 13 мая по 12 августа 1985 года лондонской речной полицией извлечено из Темзы восемь трупов малолетних девочек. Все тела плавали в воде на участке реки западнее моста Блэкфрайерс, вниз по течению от Ист-Индия-Докс. Проведенный при вскрытии анализ внутренних органов на наличие диатомовых водорослей дал отрицательный результат. Это и отсутствие воды в легких указывает на то, что ни одна из девочек не тонула. Последнюю из жертв нашли почти пять месяцев назад.

Возраст девочек колеблется от семи до одиннадцати лет. Все они найдены без одежды, но осмотр показал, что сексуальному насилию ни одна из них не подвергалась. В каждом случае тело жертвы подверглось полному обескровливанию посредством нанесения глубокой раны в области шеи. У всех жертв вырезаны сердца. Газета "Миррор" метко окрестила убийцу "Вампиром" (см. прилагаемые протоколы вскрытия).

Брейтуэйт немедленно взялся за последние листы в стопке. Он внимательно прочел все протоколы вскрытия, затем вновь бегло просмотрел их и, сложив пальцы домиком у самого лица, погрузился в сосредоточенное раздумье. Чуть погодя доктор разнял пальцы – с усилием, словно они были намагничены.

– Странно, – проговорил он. – Во всех случаях вскрыта не вена, а артерия.

– И разрез очень аккуратный, – добавила Ренд. – Об аффекте речи нет.

– Да. Это говорит о многом.

Материалы дела свидетельствовали о том, что кровотечение из раны в области шеи у всех жертв было прижизненным: исследование трупов выявило бледность и резкое малокровие внутренних органов. При посмертном кровотечении внутренние органы сохранили бы нормальную окраску. Кроме того, в мягких тканях шеи в области повреждения сонной артерии описаны кровоизлияния и гематомы, которые не могли бы образоваться, будь жертвы мертвы.

Во всех восьми случаях патологоанатомы пришли к заключению, что смерть наступила от быстрой потери крови. Обескровливание производилось при жизнижертв, а после умерщвления убийца вырезал у них сердце.

"Своего рода coup de grace",^[6] – подумал Брейтуэйт.

Однако сильнее всего доктора интриговал сам способ убийства. Вскройте вену, как это делают на станциях переливания, и кровь потечет медленно, вяло – ведь вы имеете дело с сосудом, по которому она возвращаетсяот органов к сердцу и, следовательно, находится под низким давлением. Но вскройте крупную артерию, и кровь ударит струей: вы затронули сосуд, по которому сердце гонит ее к органам.

Быстрая потеря крови вызывает у жертвы гиповолемический шок. Организм, стремясь сохранить нормальный уровень кровяного давления, включает механизмы гомеостаза. Это приводит к сужению кровеносных сосудов.

В теле двенадцатилетней девочки около пяти-шести пинт крови, что составляет приблизительно семь процентов его объема. Быстрая потеря половины этого количества крови означает для ребенка неминуемую смерть. Сердце останавливается, кровяное давление падает до нуля, и в результате небольшая часть исходного объема крови задерживается в трупе. Однако во всех рассматриваемых случаях трупы подверглись практически полномуобескровливанию, а значит, после смерти девочек остаток крови из их тел был удален.

Брейтуэйт нахмурился.

– Заметьте, – сказала Ренд, – кровь у девочек неодинаковая.

– Да, – отозвался доктор. – У пяти – первой группы, у двух – второй и у одной – третьей. Это не вполне соответствует традиционному распределению групп крови у населения, но отклонение незначительное.

– И что же?

– А вот что...

Психиатр задумался, постукивая пальцами по столу.

– Во-первых, убийца хочет собрать всюкровь своих жертв. Во-вторых, он стремится обставить это возможно драматичнее, сознательно выбирая сонную артерию, а не крупную вену. На мой взгляд, это говорит о том, что убийца испытывает патологическое влечение к человеческой крови. Об этом же говорят вырезанные сердца.

– Это соответствует симптомам какого-нибудь психического заболевания? – спросила Хилари Ренд.

– Да. Гематомании. Но позвольте мне дочитать.

За окном со свинцового неба сыпал густой снег. Водители неважно приспосабливались к этому новому обстоятельству: едва земля побелела, прямо перед вращающимся знаком Ярда столкнулись три легковые машины.

Через несколько минут Брейтуэйт вернул Ренд отчет.

– Не густо, – покачал он головой.

– Да, – согласилась детектив. – Мы провели самое масштабное со времен Йоркширского потрошителя и Черной пантеры расследование, но подозреваемого до сих пор нет. Все жертвы, насколько нам известно, были выбраны совершенно случайно. Общее у них лишь одно: все они из вполне обеспеченных семей, принадлежащих к верхушке среднего класса. Но это не дает нам никакой зацепки.

– Странно, что от ЕНПКС так мало толку, – заметил Брейтуэйт.

В распоряжении Ярда имелась система анализа почерка преступников, разработанная Министерством внутренних дел в 1983 году и предназначенная для сличения характера преступлений, занесенных в банки памяти ЕНПКС разными службами охраны порядка.

– Мы ввели в ЕНПКС все подробности жизни девочек, какие удалось узнать: их прошлое, окружение, повседневный уклад, – рассказывала Ренд. – Но кроме того, что все восемь убийств совершены одним способом, выяснили очень немного. Все девочки пропали средь бела дня, это первое. Точно испарились. В разных частях Лондона, но все днем: кто с улицы, кто из парка, кто по дороге в школу или из школы.

– Значит, убийца безработный или работает по ночам, – резюмировал Брейтуэйт.

– Или он – она – сам себе хозяин или хозяйка и ведет свободный образ жизни. Но даже если мы ошибаемся и убийца с девяти до пяти все-таки на работе, откуда мы знаем, не сказался ли он разок-другой больным? А может, он или она работает на дороге?

– Интересно, как убийце удалось похитить восемь девочек и не засветиться.

– Этого мы до сих пор не знаем.

– Ага... – задумчиво протянул Брейтуэйт.

– Мы знаем, что все девочки в момент исчезновения находились вне дома одни. К нам поступило несколько тысяч описаний машин, якобы замеченных поблизости от тех мест, где девочек в последний раз видели живыми. Но это ничего не дало. Однако интересно вот что: все восемь преступлений были совершены в дождь. Мы полагали, что ненастье давало убийце возможность скрывать свой истинный облик, не вызывая ничьих подозрений...

– Но теперь вы думаете, – перебил Брейтуэйт, – что это делалось для того, чтобы собаки не могли по следу убийцы или его жертвы выйти к канализации?

– Уинстон, – Ренд разгладила карту, приколотую к доске, – я слышала, что, если человек хорошо знает этот подземный лабиринт, он может пройти Лондон из конца в конец, ни разу не поднявшись на поверхность.

– И теперь вы охотитесь за убийцей из канализации? – спросил доктор.

– Да, – ответила Ренд.

– Ладно, вернемся к этому. Но сначала расскажите, что еще вам удалось обнаружить.

– Не так уж много, – созналась Хилари. – Во внешности жертв нет ничего, что позволило бы вывести закономерность вроде "голубоглазые блондинки". Две девочки занимались балетом, но в разных студиях. Две за месяц до смерти делали покупки в "Хэмли", но каждый год через этот магазин игрушек проходит половина Лондона. И все.

Брейтуэйт прищурился.

– Невероятно, правда? – спросила Хилари Ренд. – Может быть, Честертон все-таки прав?

– Вы сказали, все девочки были из обеспеченных семей. Выкуп не требовали?

– Ни разу.

– Никаких деловых связей? Никаких причин для мести?

– Нет. Насколько нам удалось выяснить, никакого общего мотива, связанного с семьями, нет.

Доктор пожал плечами. Его вопросы иссякли.

– В этих убийствах уже созналось более двухсот психопатов, – вздохнула Ренд. – На случай, если способ убийства связан с медициной, мы тщательно проверили работников здравоохранения. Врачей. Медицинских сестер. Студентов-медиков. Биологов. Научных работников. И вновь безрезультатно. Мы допросили всех числящихся в Центральном архиве растлителей и насильников, кого сумели разыскать. Без толку. Мы сняли скрытой камерой похороны, чтобы посмотреть, кто пришел на кладбище. Мы пробовали гипнотизировать свидетелей и обращаться к медиумам. Опять ничего. Репортажи в средствах массовой информации спровоцировали поступление десяти тысяч заявлений, но ни одно из них не принесло пользы следствию.

– Понятно, – хмыкнул Брейтуэйт. – И теперь все ищут козла отпущения.

– Да, – подтвердила Ренд.

– Как вы думаете, сколько у вас времени?

– День, два... В лучшем случае – три. События прошлой ночи, несомненно, накалят обстановку. На восьмом этаже считают, что дело чересчур разрослось для того, чтобы им занималась женщина.

– На ваших людей можно положиться?

– Только на Дерика Хона. Никто не хочет подстраховывать неудачницу, рискуя собственным благополучием.

– Когда идет травля, все собаки лают.

– У меня в подчинении сотни людей, а мне кажется, я работаю с одними компьютерами.

– Одиночество острее всего чувствуешь в толпе.

– Я знала, вы поймете.

– Итак, что от меня требуется?

– Поддержка. Я в отчаянии, Уинстон. Работа – это моя жизнь.

Доктор встал из-за стола и прислонился лбом к оконному стеклу. В нем отражалось мертвенное сияние ламп дневного света. Внизу, на мостовой, на вечернем синем снегу сгрудились автомобили. Три техпомощи и семь патрульных машин пытались ликвидировать пробку, вызванную аварией.

Кто-кто, а Брейтуэйт знал, чего стоило Ренд, вопреки всему сопротивлению, добиться успеха на избранном ею поприще. Оба платили непомерно высокую цену: она – за свой пол, он – за цвет своей кожи. Доктор был польщен и не на шутку озабочен просьбой старшего суперинтендента. Польщен, поскольку Новый Скотланд-Ярд – самая закрытая организация в сегодняшней Британии, и все же Хилари нарушила установленный порядок, доверившись ему. Озадачен, поскольку, если он откажется или не сумеет помочь, Хилари Ренд в определенном смысле станет егожертвой. Порядочный человек всегда больше тяготится нравственным долгом защищать ближнего, нежели необходимостью защищаться.

Брейтуэйт слыхал, будто когда-то Хилари Ренд крепко повздорила с одним из ветеранов независимой службы охраны порядка Сити, и тот заявил: "Хилари, лучшее лекарство от всех ваших проблем – это хороший мужик". На что Ренд, по слухам, ответила: "Возможно, инспектор, но тогда вымне ни к чему".

"Черномазый знахарь", – подумал Уинстон Брейтуэйт.

Он отошел от окна.

– Хорошо, Хилари. Можете рассчитывать на меня. Помимо всего прочего, мне вдруг захотелось разгадать загадку, которую столь дерзко предлагает нам убийца. Нам, британцам, никогда не обогнать Америку по "валу" убийств, но, если говорить об извращенности, в наших убийствах есть нечто уникальное. Я думаю, как нация мы убиваем поистине с блеском.

– Да, Уинстон, – ответила Ренд. – Что да, то да.

Язык цветов

Англия, Лондон

13:47

Когда Джек Ом смотрел на мир, тот представал перед ним изображением на экране монитора.

Дело в том, что собственное сознание Джек воспринимал как помещение со стенами из нержавеющей стали. Один бок этой металлической коробки целиком занимал гигантский экран компьютера. Левее стояло периферийное оборудование системы DEC VAX 11/780. Сам VAX представлял собой шкаф размерами 6 на 15 футов. Сейчас лампочки на его панели помигивали, свидетельствуя о том, что управляющая им берклеевская операционная система UNIX функционирует без сбоев. У противоположной стены, развернутый к экрану, стоял единственный стул – из нержавеющей стали, с прямой спинкой. Он был придвинут к большому рабочему столу со встроенным компьютерным терминалом и несколькими электронными системами безопасности – "РG-2000" с камерой, работающей по принципу видикона (матрица из 100 Х 100 элементов идентифицировала личность, считывая линии на ладони); "Ай-Дентифаером",^[7] анализирующим рисунок кровеносных сосудов сетчатки глаза с погрешностью 0,005%; «Айдентиматом», снабженным цепочкой фотоэлементов для измерения геометрических характеристик ладони, и системой распознавания голоса от «Тексас инстраментс».

Несомненно, Джек Ом был оченьосторожным человеком.

В жизни Ома значился период, когда он свято уверовал в то, что к нему в компьютерную систему проник чуждый разум, упорно внедряющий в глубины его, Джека, подсознания некие идеи. Эта уверенность возникла у Джека вскоре после того, как он прочел книгу Вэнса Паккарда "Тайные увещеватели" и узнал о подробностях проката в пятьдесят седьмом году в Нью-Джерси фильма "Пикник".

Ученым давно известно, что человеческое подсознание способно поглощать информацию, которой не пробиться сквозь непрерывность сознания. Джек Ом прослышал о том, что в запечатленную на целлулоиде игру Ким Новак были вмонтированы возникающие на экране на долю секунды и незаметные при просмотре фильма одиночные кадры, призывавшие аудиторию покупать воздушную кукурузу и прохладительные напитки. И что же? Буфет кинотеатра в тот день штурмовали толпы алчущих зрителей.

Узнав об этом, Джек Ом немедленно вообразил, будто стал жертвой зловещей атаки неведомого хакера на подсознание. Ведь он видел внешний мир только на экране компьютера, а значит, был совершенно беззащитен перед психотропным промыванием мозгов.

Кто-то же внушал ему омерзительную мысль: "Не бойся гомиков"?

Внушал!

Поэтому несколько дней Джек Ом потратил на тщательную проверку всех информационных каналов и связей своего мозга, стараясь отловить хакера, который бомбардировал его тайными приказами и подслушивал его мысли. Он ничего не обнаружил, и его страхи утихли – по крайней мере до поры, – но, стремясь обезопасить себя от возможного будущего нападения, он на следующий же день купил себе электронную защиту. И с тех пор чувствовал себя в безопасности – вот как сейчас.

Слово "безопасность" было главным в жизни Джека Ома.

– Купить тебе выпить?

– Э-э...

– Пива?

– О... э... я еще не допил это.

– Не возражаешь, если я присяду?

– М-м...

– Не робей, красавчик. Врежем по пивку.

С этими словами мужчина в римской тоге уселся за стол.

Джек Ом был убежден: все, с кем бы он ни сталкивался, считают его ничтожеством. Сам он видел себя грузным коротышкой, которого никак не назовешь божьим даром женщине, робким и застенчивым скромным ученым – заурядное незапоминающееся лицо, ранняя лысина в обрамлении редеющего венчика тусклых каштановых волос, нерешительные карие глаза. Но это не означало, что в нем не было изюминки.

Кто, как не он, считался лучшим студентом выпускного курса в Гарварде? И кто, защитив в Массачусетском технологическом институте диссертацию на тему "Микроканальцы мозга человека как белковый аналог компьютерной сети", был удостоен за нее Техасской премии?

Джек Ом знал себе цену.

Так отчего, сотни раз задавался он вопросом, все вокруг считают, что он не стоит их внимания?

Все – но не подсевший к нему мужчина.

Человек в римской тоге уже изрядно нагрузился. От него разило кислым пивным духом. Этот пухлощекий субъект с тремя или четырьмя подбородками и бугристым, в сетке лиловых жилок, носом картошкой разменял пятый десяток. Прижимаясь ногой к колену Джека, он не отрывал водянистых глаз от застежки на брюках молодого человека.

– Я видел, миленький, как ты поглядывал отсюда на баньку. – Говорил он негромко, с трудом ворочая языком. Судя по выговору, это был житель северных штатов. – Уставился из окошка, а глазенки так и блестят. Может, прогуляешься со мной, исследуешь новые глубины? – Он подмигнул и добавил: – Конечно, если ты меня понимаешь.

– На какую баньку? – спросил Ом.

– Да ладно, мой сладкий, хватит тянуть кота за хвост. Владычица паров зовет! Идем со мной, прошмыгнем в заднюю дверь. – Он снова подмигнул: – Если ты, конечно, смекаешь, о чем я.

И Джек Ом смекнул.

Он хотел убрать колено, но человек в тоге придвинулся ближе.

Джек отвернулся к окну, делая вид, будто не замечает пьяных авансов, и почувствовал, как потная рука ласково погладила его яички.

– Чудесная корзинка, сынок. Есть за что подержаться.

Джек встал, хотел выйти из-за стола и оказался нос к носу с другим мужчиной в римской тоге.

– Не обращай внимания на Альфонса, – успокоил вновь подошедший, тоже североамериканец. – Он бисексуал. Любит и зрелых мужчин, и мальчиков.