ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Я что-то не очень понимаю. Выходит, моя работа кончена?

— Здесь — да. Дитмар переходит ко мне, а ты получишь другое назначение.

— А… с Келли как же? — неуверенно спросил Кривенко.

Полунин, полуотвернувшись от собеседника и свесив руку за спинку стула, продолжал разглядывать выцветшую афишу с изображением матадора, взмахнувшего мулетой перед самыми рогами быка.

— Ты деньги от кого получаешь, от меня или от Келли?

— Да нет, я просто…

— Короче говоря, пусть это тебя не волнует. Ты сейчас свободен?

— До обеда отпросился.

— Поехали, покажешь мне, где живет эта ваша фрау Клара…

В автобусе Кривенко удрученно молчал — то ли ему не хотелось расставаться с полюбившимся поднадзорным, то ли не давала покоя мысль, не проштрафился ли чем-нибудь перед строгим начальством. На одной из остановок тронул Полунина за локоть: «Следующая — наша… »

Они вышли на тихой, тенистой от платанов окраинной улочке. Полунин осмотрелся, стараясь запомнить ориентиры — альмасен на углу, дом необычной для здешних мест архитектуры, похожий на швейцарский «шале», незастроенный участок рядом. На следующем квартале Кривенко остановился, показал рукой через улицу.

— Вон тот, белый, со ставнями…

— Пошли, нечего пальцем тыкать, — Полунин, не замедляя шага, окинул дом быстрым взглядом, словно сфотографировал в памяти. — Машину где оставляете?

— Дальше, за углом…

Тупичок действительно был глухой и вечером, вероятно, совсем темный.

— Ясно, — сказал Полунин. — Ну что ж, здесь я с ним и встречусь, это удобно…

— Мне его предупредить?

Полунин, закуривая, пожал плечами.

— Да нет, пожалуй… вдруг еще что-нибудь помешает, а он будет ждать. Нет, ничего пока не говори. В субботу, когда оставишь его здесь, приходи сразу в тот бар — возле автобусной станции. С десяти вечера я буду там. Только сразу, никуда не заходя, понял?

— Яволь! Буду как штык.

— Теперь вот еще что. Когда ты последний раз писал Келли?

— Да уж дней двадцать будет, — с виноватым видом сказал Кривенко, — все как-то было не собраться…

— И хорошо, что не собрался. — Полунин достал лист, протянул Кривенко. — Держи! Перепишешь это своей рукой и завтра пошлешь. Почерк разбираешь?

Кривенко, наморщив лоб, стал медленно читать вслух по-испански: «Соратник Келли, в субботу мы с объектом наблюдения едем недели на две в Сан-Луис, так что если что будет надо, то пишите туда до востребования центральный почтамт… »

— Все верно, — кивнул Полунин. — Закончишь там, как у вас принято обычно. «Диос и Патрия» [64] — так, кажется?

— Так точно. А подпись — соратник такой-то.

— Только смотри, завтра же сдашь на почту. Да, пока не забыл…

Он отдал Кривенко деньги — такую же пачку, как прошлый раз в Буэнос-Айресе, новенькую, в банковской оклейке.

— Вот спасибо, Полунин! А то я уж, признаться…

— Иди, иди, на работу опоздаешь.

Обрадованный Кривенко побежал к автобусной остановке. Полунин походил еще по прилегающим улицам, чтобы лучше освоиться с районом действия, даже набросал в записной книжке схематичный план, пометив стрелками улицы с односторонним движением, и вернулся в отель.

— Ну, кажется, все в порядке, — сказал он. — Пришлось дать сукиному сыну еще пять тысяч, но что поделаешь. Пошли пообедаем, и нужно приступать к поиску убежища.

— Кажется, оно найдено, — сказал Филипп. — Дино тут встретил своего земляка…

— Да какой он мне земляк, иди ты! — возмутился Фалаччи. — Я исконный лигуриец, а этот заморыш — из Реджо-Эмилии. С кем они действительно земляки, так это с Бенито, — тот ведь оттуда родом, во время фашизма все реджо-эмильянцы ходили гордые, как индюки, — как же, земляки самого дуче, поррка мизерия!

— Ладно, успокойся, дело прошлое. Расскажи лучше, что ты там нашел со своим не-земляком.

— Понимаете, я ему сказал, что нам нужно помещение где-нибудь за городом, чтобы испытать точные геодезические приборы, которые не переносят шума и вибрации. А он говорит: я знаю такое место, у меня брат сторожем работает в старых каменоломнях…

— Интересно. А где это?

— Где-то там, в сторону гор, вечером съездим. Главное, говорит, там так тихо — кричи не докричишься…

Домик сторожа действительно оказался самым подходящим местом. В карьерах уже давно не работали, отвалы щебня поросли бурьяном, оборудования не было; сторож присматривал только за тем, чтобы не воровали камень, — компания, вероятно, все еще не теряла надежды его продать. За триста песо итальянец охотно согласился на недельку переселиться в город.

— Только раньше не возвращайтесь, — предупредил Дино, подняв палец. — У нас крайне опасные научные эксперименты!

— Нет, нет, — сторож замахал руками. — Боже меня упаси! Вы тогда скажите брату, когда закончите. А опасного ничего не оставите?

— Все вывезем до последнего атома, — заверил Дино.

До западной окраины Кордовы отсюда было около десяти километров, до шоссе, по которому ходил автобус, — не больше трех. Словом, лучшего тайника было не придумать.

В субботу они рассчитались в отеле, забрали свои вещи и, отвезя все в каменоломню, вернулись в Кордову послеобеденным автобусом. Полунин зашел в агентство «Аэролинеас Архентинас» и взял билет до Формосы — на самолет, вылетающий в пять утра. Когда поужинали, оказалось, что нет еще восьми.

— Что за черт, — нервно выругался Дино, — совсем оно, что ли, остановилось, это проклятое время!

— Спокойнее, дети мои, спокойнее, — сказал Филипп, — мы ждали этого дня достаточно долго, чтобы потерпеть еще несколько часов…

— В Энтре-Риос тоже придется ждать, — напомнил Полунин. — Еще неизвестно, вернется ли Морено к двадцатому…

Ровно в десять они были в баре у автобусной станции. Вошли порознь — сначала Дино с Филиппом, устроившись за дальним столиком в углу, потом Полунин, севший у входа. Прошло еще около часа, прежде чем в дверях показался запыхавшийся Кривенко.

— Извиняюсь, припоздал, — сказал он, подсаживаясь к Полунину. — Думал уж, не выберется сегодня герр Дитмар к своей крале…

— А что случилось?

— Да приехали там к нему какие-то камрады, мать их… Весь вечер просидел с ними.

— Пили? — поинтересовался Полунин.

— Не, вроде трезвый вышел, и в машине не пахло…

— Кстати, он вообще как насчет выпивки?

— Это Дитмар? Поддает — будь здоров, — с почтением сказал Кривенко. — Но абы что пить не станет, ему виски подавай, коньяк.

— Генеральские, однако, вкусы у твоего шефа. Ну ладно, ключи давай сюда.

— Ключи?

— Да, я подожду в машине — не на улице же стоять. Потом ему отдам. В чем он одет сегодня?

— Светлый плащ, шляпа такая… вроде зеленая. Только как же я без ключей в понедельник машину из гаража заберу?

— А тебя в понедельник здесь не будет, — Полунин достал бумажник, протянул Кривенко билет. — На, держи. Твое новое назначение — Формоса, самолет завтра в пять утра.

У капитана отвисла челюсть.

— Формоса, — обалдело повторил он. — Это что же, к Чан Кай-ши, что ли, меня посылаете? [65] Да я ведь ни хрена по-китайски не петрю!

— Какой тебе еще к черту Чан Кай-ши? — взорвался Полунин. — Ты что, пьян? Город Формоса, а не остров! Столица аргентинской провинции Формоса, на границе с Парагваем!

— А-а… ну, понятно. Только чего я там делать буду?

— Ждать инструкций, вот что ты там будешь делать. Каждый день, начиная со следующего воскресенья, будешь приходить на главный почтамт и спрашивать «до востребования». Вопросы есть? Нет вопросов. И правильно, капитан. Бывают положения, когда умные люди вопросов не задают. Ключи быстро!

Кривенко беспрекословно выложил на стол два ключа, прицепленных к короткой цепочке с брелоком.

— Тогда все, — сказал Полунин. — Как говорится, до следующей встречи. Инструкции, вероятно, получишь дней через десять, а пока поживи там. Только смотри, Кривенко, — он постучал пальцем по краю стола, — чтобы без фокусов сегодня! За тобой присмотрят, пока ты не сядешь в самолет, так что учти…

Выждав несколько минут после ухода Кривенко, Полунин щелкнул пальцами, подзывая официанта, расплатился и вышел. На углу его догнали Филипп и Дино.

— На, возьми, — сказал он, отдавая Дино ключи. — Чуть не сорвалось сегодня — к Дитмару неожиданно нагрянули какие-то гости… Скорее, вон наш автобус.

Они без труда нашли нужную улицу, дом фрау Клары (ставни были закрыты, но сквозь прорези-сердечки был виден свет), притаившийся в темном тупичке большой черный «плимут». Дино, позвякав в темноте ключами, забрался внутрь, запустил двигатель. Машина тронулась и, прокатившись немного вперед, вернулась задним ходом.

— Ну что ж, все в порядке, — возбужденным шепотом сказал Дино, опустив стекло и высунув голову наружу. — Я тут не сразу разобрался с переключением скоростей. Мотор запускается легко, это главное. Сейчас посмотрим, как с бензином… — Пригнувшись к щитку, он стал нащупывать кнопки, на секунду включил освещение приборов. — Есть, три четверти бака…

— Ладно, сиди тут, — сказал Филипп, — мы пошли.

Вдвоем они вышли из тупичка. Под фонарем Полунин посмотрел на часы — было десять минут первого.

— Волнуешься? — спросил он.

— Ты знаешь, нет… Даже странно, а?

— Я тоже. Переволновались заранее, теперь перегорело.

— Наверное… — Филипп помолчал, потом добавил: — В маки тоже так бывало, помнишь? Заранее волнуешься, а потом весь словно каменеешь в последний момент…

Они медленно дошли до угла и повернули обратно. Свет за ставнями продолжал гореть, в соседних домах было уже темно.

— Ты узнал, как он одет? — спросил Филипп.

— В светлом плаще… Да не все ли равно, вряд ли отсюда выйдет другой мужчина…

— Почем знать. А если это конспиративная квартира для встреч?

— Не думаю, — сказал Полунин. — Они же не в подполье…

Половина первого. Без двадцати час. Пять минут второго. Они по нескольку раз прошлись по одной стороне улицы, по другой, постояли на каждом углу. В двадцать минут второго мужчина в светлом плаще вышел из белого домика, закурил и не спеша направился в сторону тупичка.

— Это он! — сквозь зубы сказал Филипп, ускоряя шаги. — Говори по-испански, громко…

— Я тебе говорю, — подхватил мигом Полунин, — на эту кобылу вообще никто не ставил! Дохлый случай, че, ее давно уже хотели списать…

Он сунул руку в карман кожанки, ощупал теплую угловатую тяжесть «люгера» и большим пальцем сдвинул предохранитель.

— Анда, — насмешливо бросил Филипп. Из скороговорки друга он, естественно, ничего не понял, но знал, что это испанское словцо может выражать что угодно и применимо во всех случаях жизни.

— Не веришь? — продолжал Полунин. — Тогда вот сходи завтра к лысому Пепе, спроси у него — и можешь назвать меня рогоносцем, если он не скажет то же самое. На третьем круге эта дохлятина обходит на полкорпуса самого Фиц-Роя — и как обходит! Мамочка моя, что тут началось на трибунах… Давай, быстро!

Последние слова он произнес по-французски, вполголоса и, бросившись на Дитмара, который к этому моменту опережал их на каких-нибудь два шага, «полицейским» захватом скрутил ему правую руку и ткнул под ребра стволом пистолета. Одновременно то же самое сделал с левой рукой немца Филипп. Дитмар мгновенно замер, не пытаясь вырваться.

— Э, мучачос [66], что за глупая шутка, — произнес он с досадой, — немедленно отпустите меня, слышите…

— Спокойно, Дитмар, спокойно, — по-французски сказал Филипп. — Сейчас все объясним, только без глупостей, иначе будем стрелять…

— Нет, это просто… мальчишество какое-то, — брюзгливо сказал немец, щурясь от яркого света стосвечовой лампы под потолком. Он обвел взглядом убогую внутренность сторожки, посмотрел на сидящего напротив Филиппа, пожал плечами. — Конечно, я помню и вас и… того господина, — он указал подбородком на Полунина. — Я помню задание, которое выполнял в вашей… вашем отряде. Но это было в сорок четвертом году, тогда очень многие выполняли то, что им приказывали. Уверяю вас, если бывший макизар приезжает сегодня в Федеративную Республику, никто и не думает мстить ему за то, что во время войны он убивал германских солдат…

Дитмар держался спокойно, но был бледен и курил сигарету за сигаретой, — консервная жестянка между ним и Филиппом была полна окурков, разговор уже шел второй час По-французски он говорил правильно, хотя и с жестким акцентом, лишь временами запинаясь в поисках нужного слова.

— Правильно, — кивнул Филипп, — но «бывший противник» и «предатель» — понятия разные Не так ли? И потом, если бы мы просто хотели с вами рассчитаться, вы уже давно были бы мертвецом, — куда проще застрелить вас на улице, не устраивая этого похищения. Нам нужно другое. Нам нужно, чтобы вы предстали перед французским судом, чтобы во всеуслышание рассказали историю провала руанской сети весной сорок четвертого года. Прежде всего — чтобы реабилитировать память Анри Фонтэна, который после вашего исчезновения был обвинен в том, что явки провалились по его вине. Во Франции есть люди, пытающиеся задним числом очернить все движение Резистанса в целом Пишут, что макизары были бандитами, что весь гражданский сектор Резистанса был пронизан предательством и так далее. Мне самому приходилось читать, что именно руанские события служат в этом смысле убедительным примером. Так вот — мы хотим, чтобы хоть это пятно было смыто. Мы хотим доказать, что в Руане не было предательства среди своих, а была самая гнусная, подлая гестаповская провокация…

— Прошу прощения, — надменно сказал Дитмар. — Я протестую против подобных выражений. Я был офицером и выполнял задание своего командования. В самом задании тоже не вижу ничего подлого и гнусного, это была обычная инфильтрация — метод, которым пользуется любая разведка. Разве ваша секретная служба не засылала к нам своих людей под видом нацистов?

— Ладно, Дитмар, — сказал Филипп. — Пусть будет так. Если вы действительно выполняли задание, от которого не могли отказаться, и если суд найдет, что в ваших действиях не было состава преступления, — тем лучше, тогда вам нечего бояться. У вас будет адвокат, свидетели защиты и все прочее. А пока изложите свою версию тех событий в письменной форме — вот бумага…

— Зачем? — спросил Дитмар. — Я напишу, а потом вы меня пристрелите?

— Я еще раз говорю: нам нужно, чтобы вы выступили перед судом, — терпеливо сказал Филипп. — Ваши письменные показания нужны только как гарантия — вдруг вы потом решите отказаться от своих слов?

— Не откажусь.

— Прекрасно, тогда что вас останавливает? Предварительные показания будут зачтены судом как доказательство искренности, Готовности помочь правосудию Уж поверьте, ваш адвокат сумеет это использовать…

Дитмар задумался, закурил новую сигарету.

— Что ж, не возражаю, — сказал он. — Должен ли я изложить свои показания по-немецки или по-французски?

— По-французски, немецким мы не владеем.

— Пишите тогда сами, я буду диктовать, а то запутаюсь в грамматике.

— Я готов, — Филипп придвинул к себе маленькую дорожную «оливетти», заправил в каретку два листа бумаги, переслоенных копиркой, и вопросительно глянул на Дитмара.

— Пишите! В декабре тысяча девятьсот сорок третьего года я был вызван к начальнику разведки Семьдесят четвертого армейского корпуса, полковнику Эрнсту Вольфгангу…

Полунин с Дино вышли из сторожки и стали у окна — так, чтобы видеть, что делается внутри. То, что там делалось, выглядело со стороны вполне мирно: Филипп быстро печатал двумя пальцами, Дитмар сидел в непринужденной позе, закинув ногу на ногу и покачивая носком замшевой туфли.

— Спокойный он, этот рогоносец, — заметил Дино, — я думал, начнет скулить…

— Да, в выдержке ему не откажешь. Хотя, в сущности, чего ему бояться? Что мы его не собираемся хлопнуть, он уже понял, а на суде легко отделается.

— О, это уж точно! Я в Италии насмотрелся на эти процессы. Нанимают лучших адвокатов, свидетелей обвинения запугивают, и в результате — пшик. Как отсыревшая хлопушка, знаешь? Впрочем, это уж от нас не зависит. Наше дело — доставить его в Руан, а там уж как получится.

— В Руан… Сначала до Уругвая попробуй добраться.

— Доберемся, — сказал Дино. — Машину только надо хорошо проверить.

— Что-нибудь не в порядке?

— Да нет, я имею в виду обычную профилактику — смазать, почистить карбюратор, установить зажигание. И резину хорошо бы сменить на передке.

— В здешних мастерских это делать опасно, — подумав, сказал Полунин. — Поезжай лучше в Альта-Грасиа — так будет спокойнее.

— Далеко отсюда?

— Километров сорок.

— Прекрасно. Жаль только, придется ждать до понедельника.

Уже рассвело, когда Дитмар кончил диктовать свои показания. Филипп монотонным от усталости голосом прочитал вслух все двенадцать страниц.

— Дитмар, я правильно записал ваши слова?

— Будем считать так…

— Свидетели, — Филипп обернулся к Дино и Полунину, — считаете ли вы нужным добавить что-либо к показаниям Дитмара?

Дино молча пожал плечами.

— Там одно место… насчет Фонтэна, — сказал Полунин. — То, что улики сложились против него, — это случайно вышло, или вы хотели, чтобы так получилось? — спросил он у Дитмара.

— В общем, конечно, не совсем случайно, — подумав, ответил тот.

— Тогда это надо отметить. Прикинь, Фил, как лучше сформулировать.

— Ну… — Филипп подавил зевок — Можно написать так «Также признаю, что улики против Анри Фонтэна были мною подтасованы нарочно, поскольку в мою задачу входило не только установить личности рядовых участников подпольной организации, но и скомпрометировать ее руководство в глазах местного населения». Вы согласны с такой формулировкой, Дитмар? Свидетели тоже?

Он допечатал фразу и передал пачку исписанных листов Дитмару.

— Прочитайте внимательно и подписывайте, если не найдете никаких неточностей. Подписать нужно каждую страницу, оба экземпляра.

Он встал, потянулся и сделал знак Дино и Полунину. Втроем они вышли из сторожки, оставив Дитмара погруженным в чтение.

— Дело вот в чем, — сказал Филипп. — Нам это тоже нужно будет подписать как свидетелям Вопрос — подписывать ли и Мишелю?

— А почему нет? — спросил тот.

— Я бы этого не делал. Дитмар ведь не знает твоей настоящей фамилии? Я даже не уверен, что он помнит, как тебя называли в отряде. Тем лучше, старина, пусть он и пребывает в неведении. Когда на суде речь зайдет о том, как происходило похищение…

— Верно, — подхватил Дино. — Твое имя не должно упоминаться, мы с Фелипе ничем не рискуем, а ты и твоя жена — дело другое. Микеле, он прав.

Полунин почувствовал себя по-мальчишески задетым, но возразить было нечего.

— Как хотите, — он пожал плечами, — можно обойтись и без моей подписи, двух ваших хватит…

Дитмар, когда они вернулись в прокуренную сторожку, заканчивал чтение, аккуратно расписываясь в углу каждой страницы. Дождавшись последней, Филипп снова вставил ее в машинку и напечатал:

— А теперь — спать, — сказал Дино, расписавшись следом за ним. — Первым дежурю я, через четыре часа разбужу Микеле, Филипп пусть выспится подольше, — не понимаю, как у него пальцы выдержали…

Дитмара заперли в кладовой — надежном каменном помещении без окон, войти в которое можно было только через сторожку. Было уже совсем светло, над Кордовой всходило солнце. «Интересно, не опоздал ли Кривенко на самолет», — подумал Полунин, засыпая.

Воскресенье прошло томительно. Дитмар вел себя тихо, шуршал в кладовой газетами, пообедал вместе со всеми и снова удалился к себе Когда ему предложили прогулку, он не отказался — чинно вышагивал по усыпанной щебнем площадке перед карьером, держа руки за спиной, как полагается дисциплинированному узнику. «Заранее входит в роль, — шепнул Дино, указывая на него Полунину, — ничего, пусть привыкает». За ужином Филипп предложил ему написать записку в контору, чтобы там не удивлялись его отсутствию в ближайшие дни.

— И отсутствию шофера тоже, — добавил Полунин.

Дитмар криво усмехнулся.

— Алекс, насколько понимаю, работал на вас?

— Естественно, — сказал Полунин. — Обычная инфильтрация, говоря вашими словами.

Дитмар понимающе кивнул и, вырвав из своей записной книжки листок, написал под диктовку:

В понедельник утром Дино довез Полунина до автобусной остановки и свернул на шоссе, идущее в Альта-Грасиа. Отправив один экземпляр показаний заказным экспресс-пакетом в адрес Дуняши, Полунин отнес в «Консэлек» записку Дитмара, потом отправился на переговорный пункт и заказал разговор с Монтевидео.

Ждать пришлось около часа, но ожидание оказалось не напрасным. Услышав знакомый уже голос личного секретаря Морено, Полунин спросил, нет ли новых известий о возможной дате возвращения дона Хосе, и секретарь сказал, что дон Хосе вернулся в пятницу и находится в своей офисине. Их тут же соединили.

— Ола, — хрипло прорычала трубка голосом доктора Морено. — Это вы, молодой человек? Рад вас слышать. Извините, простужен как бестия. Ну, как там ваша охота?

— Полный успех, доктор, — сообщил Полунин.

— Неужто? Ну, поздравляю. Честно говоря, мне не очень верилось, что вы сумеете выследить добычу. Рад за вас! Что-нибудь от меня требуется? Выкладывайте.

— Доктор, у нас проблема с доставкой трофея, здесь не очень удобно его хранить…

— Ну, еще бы. Так что вы предлагаете?

— Освальдо говорил, у вас есть самолет…

— Правильная информация! У меня одномоторный «бичкрафт». Постойте, вы звоните из Кордовы?

— Да.

— Далековато, дон Мигель!

— Нет, об этом речь не идет. Завтра мы будем в Энтре-Риос.

— Это уже реальнее. Где именно?

— Ну, хотя бы в Конкордии.

— Можно и не так близко. Впрочем, вы правы — чем ближе, тем лучше. Теперь слушайте: в Конкордии остановитесь в отеле «Колон» — это на улице Карлос Пеллегрини — на всякий случай запишите телефон, можно заранее заказать номер. Двадцать восемь пятнадцать. Записали?

— Записал…

— Хотя заказывать не обязательно. Если мест не будет — скажете управляющему, что вы от меня. Он все сделает. Там и ждите, мой пилот вас разыщет.

— Когда приблизительно это может быть?

— В среду утром, самое позднее — в четверг. Если бог захочет, как говорится.

Полунин засмеялся.

— У бога, я думаю, не будет оснований морального порядка ставить нам палки в колеса…

— Мне тоже так кажется. Скорее наоборот — что, кстати, уже и подтвердилось. Ну а дальше? Что вы думаете делать с трофеем потом?

— Отправим во Францию. Эта часть плана, доктор, уже обдумана.

— Ну, тем лучше. Значит, договорились.

— Спасибо, доктор. Да, еще одно — самолет на сколько мест?

— Четырехместный. «Бичкрафт-бонанса», если вы знаете.

— Нет, я в этих вещах невежда. Четыре места, не считая пилота?

— Нет, с пилотом. Пилот плюс три пассажира.

— Ах, вот что… — Полунин задумался. — А пятерых, значит, уже не поднимет?

— Исключено. В самом деле — ведь вас трое, не считая…

— Да, не считая трофея.

— Увы, тут уж ничем не могу помочь. Придется вам кинуть кости, кому лететь.

— Ладно, это мы решим. Вы ведь моих друзей знаете, обоих?

— Конечно, мы знакомы еще с мая. Не волнуйтесь, дон Мигель, кто бы ни прилетел, я сделаю все, что нужно…

Еще раз поблагодарив Морено, Полунин повесил трубку. Действительно, непредвиденное осложнение…

Однако делать было нечего. Когда все идет слишком гладко, это тоже нехорошо — чрезмерного везения судьба обычно не прощает. Полунин пообедал, купил свежих газет, позвонил в «Консэлек» и с удовлетворением услышал спокойный ответ секретарши, что дон Густаво уехал по делам фирмы и вернется, вероятно, только на будущей неделе. Уже на автобусной остановке он вспомнил, что забыл купить Дитмару бритву, которую тот просил Пришлось еще идти покупать сукиному сыну туалетные принадлежности.

Вернувшись в каменоломни, он застал все в полном порядке: «трофей» в своей кладовке слушал радио, Филипп читал журналы, лежа в гамаке под навесом.

— Ну, как дела? — спросил он, откладывая «Пари матч».

— Сейчас расскажу. Ты обедал?

— Да, поел сам и накормил господина обер-лейтенанта. И он еще выразил неудовольствие, что нет спиртного! Все-таки нет более похабной профессии, чем тюремщик, — Филипп плюнул. — Не знаю, как мы это выдержим до прихода «Лярошели»…

— Выдержим, теперь уж недолго. Я говорил с Морено…

— Он уже вернулся? — обрадованно спросил Филипп.

— Вернулся и обещает прислать свой самолет, мы должны ждать его в Конкордии. К сожалению, всем нам не улететь — мест только три.

— А, черт, досадно… Неужели никак не поместимся?

— Пилот не позволит. Так что придется решать — кому…

Филипп задумался.

— Обсудим еще, когда вернется Дино, — сказал он, — но вообще я считаю, что тебе лететь не нужно.

— Какие у тебя соображения?

— Те же, что я уже приводил вчера, когда мы решали, подписываться тебе как свидетелю или не подписываться. Считаю, что тебе разумнее немедленно вернуться в Буэнос-Айрес — ну, как только мы посадим Дитмара в самолет — и постараться обеспечить себе алиби для Келли. Подумай над этим, Мишель, дело может обернуться серьезно. Предположим, здешние немцы что-то заподозрят… Предположим, они поделятся своими догадками с местными альянсистами — не с Келли, который, может быть, тебе доверяет, а с его начальством. Кстати, и его доверие к тебе, — насколько он искренен, кто знает?

— Я, во всяком случае, на его «доверие» не полагаюсь.

— Тем более. А если они возьмутся расследовать это дело всерьез… В конце концов, все наши расчеты до сих пор строились на временной слепоте противника, и пока это оправдалось. Но согласись, стоит лишь им сопоставить ряд фактов — твое участие в экспедиции, которую они уже расшифровали, твой разговор с Келли насчет Дитмара, наконец исчезновение этого рекомендованного тобой осведомителя…

— Ладно, можешь не продолжать. Прекрасно понимаю, что риск есть, — прервал Полунин, — но мы уже обсуждали этот вопрос два года назад.

— С тех пор кое-что изменилось, не так ли? Тогда ты был одиноким бродягой, который при малейшей опасности мог в двадцать четыре часа покинуть Аргентину с одним чемоданом в руке. А теперь? Что будет с твоей женой в случае чего? Как умеет мстить эта сволочь, уж я-то знаю, хотя бы на примере наших ультра…

— Ладно, — сказал Полунин, — отложим это до приезда Дино. Обсуждать — так уж всем вместе.

Он понимал, что Филипп прав и сейчас, как был прав вчера. Мысль об опасности, которую он невольно навлекал на Дуняшу, давно уже беспокоила и его самого. То, что она ни о чем не догадывается, усугубляло его чувство вины. Строго говоря, конечно, он обязан был хотя бы намекнуть ей о возможной опасности…

Дино приехал, когда Филипп уже принялся за приготовление ужина из консервов. Лихо затормозив перед сторожкой, он выскочил из машины и любовно похлопал по капоту.