Астрид перевела. Следователь подумал и сказал, что оружие не так легко продать — есть номера, они зарегистрированы. На дорогую оптику тоже не сразу найдешь покупателя, даже в столице. А коробки с бобинами воры забрали по невежеству — наверное, просто не знали, что там внутри, а посмотреть не успели, торопились. Индейцы, дикий народ, что вы хотите.

— «Индейцы», черта с два, — сказал Филипп, когда следователь ушел, заверив их, что полиция приложит все усилия к скорейшему возвращению похищенного. — Тут сработано со знанием дела! А взломанная дверь — это для отвода глаз, чтобы обыск выглядел ограблением. Боюсь, мы и в самом деле допустили какую-то оплошность… Ладно, идите спать, уже поздно. Думать будем завтра.

Астрид вздохнула, пожелала ему покойной ночи и нехотя удалилась. Филипп лег, но сна не было и в помине, совет «думать завтра» легче было дать, чем выполнить самому. Он попытался читать, но скоро бросил книгу и закурил. Действительно ли это местные полицейские штучки, или Кнобльмайер и К° что-то заподозрили и теперь проверяют их реакцию? Потому что реакция может быть двоякой: если экспедиции нечего скрывать, то она останется на месте и будет настаивать, чтобы власти разобрались с кражей бобин и вернули бумаги. В противном же случае ее сотрудники немедленно удерут не только из Каакупе, но и вообще из Парагвая…

Возможно, расчет был именно на это. И, пожалуй, именно уехать сейчас и было бы самым разумным — в интересах собственной безопасности. А в интересах дела? Бегством они выдадут себя с головой, и уж тогда-то за ними будет немедленно установлена такая слежка, такой хвост потянут они за собой в Аргентину, что шансы подобраться к Дитмару станут практически равны нулю…

Он лежал без сна и курил, пытаясь что-то придумать, как вдруг в дверь поскреблись, и она открылась, тихонько скрипнув. Вошла Астрид, кутаясь в долгополый халат.

— Не сердитесь, Фил, — сказала она жалобно, — я проходила мимо и увидела у вас свет, а я тоже не могу заснуть, и вообще мне страшно…

— Чего это вам страшно? — спросил Филипп не очень любезным тоном.

— Ах, меня украдут сегодня ночью, непременно украдут, я это чувствую, — я теперь понимаю, что все провалила еще в немецкой колонии, только они тогда не подали виду, и я даже думаю, что…

— Послушайте, — Филипп повысил голос, — не валяйте вы дурака. Примите снотворное и ложитесь, завтра вы сами будете смеяться над своими страхами!

— Завтра, завтра! Почем знать, где я буду завтра, — обиженно возразила Астрид. — Завтра я уже буду сидеть в каком-нибудь подвале, связанная по рукам и ногам. Вы думаете, мне простят, что я их обманывала?

— Да вы просто психопатка! Начитались какой-нибудь дряни из «Черной серии», вот вам и мерещится. Отправляйтесь спать!

— Я боюсь идти в комнату, под окном кто-то все время ходит — я сама слышала, неужели вы мне не верите? — У Астрид даже голос задрожал. — Пустят какой-нибудь сонный газ, а потом вынесут через окно, никто и не услышит…

— Нет, это просто черт знает что. Мне, что ли, стеречь до утра в вашей комнате, чтобы не украли такое сокровище?

Астрид приблизилась к кровати и скромно села на краешек, глядя в сторону.

— Никогда не думала, что вы такой бессердечный человек, — продолжала она тем же вздрагивающим голосом. — Я к вам пришла, чтобы вы меня утешили, успокоили, а вы…

— Ладно, не скулите, сейчас я вас успокою, — сказал Филипп. — Тут у меня в шкафу была бутылка коньяку, если только его не свистнули вместе с бобинами…

Он уже готов был встать, как вдруг Астрид перегнулась через него гибким движением и протянула руку к лампе на ночном столике.

— Идите вы со своим коньяком, — услышал он в темноте быстрый шепот. — Ах, Фил, ну что вы за идиот…

На другой день он действительно чувствовал себя идиотом. Ничего страшного, конечно, не случилось, но… После своего неудачного брака Филипп побаивался женщин и не очень им доверял. И вообще, решил он, хватит с меня этих историй… Ну, разве что встретится некто Единственная, Неповторимая. И кто же встретился? Веснушчатый чертенок, хулиган в обманчивом женском обличье — и даже не таком уж обольстительном, говоря по правде. Нужно еще выяснить ее намерения…

— Ты что, замуж за меня собралась? — поинтересовался он за завтраком.

Астрид, с набитым ртом, отрицательно помотала головой.

— Что ты, — сказала она, прожевав. — Рано! Я еще хочу порезвиться.

— Хорошенькое дело, — Филипп, неожиданно для себя, обиделся. — Только тогда уж договоримся: резвись впредь со своими сверстниками, а взрослых оставь в покое…

— Тебе было со мной не очень хорошо? — участливо спросила она. — Странно, а мне показалось…

— Я не об этом. Боюсь, мы с тобой очень уж по-разному смотрим на некоторые вещи. Сегодня тебе захотелось порезвиться со мной, а завтра вернется Дино — кстати, может быть, ты и с ним уже?..

— Не говори глупостей! — воскликнула Астрид, заливаясь краской.

— А что? — Филипп пожал плечами, намазывая маслом булочку. — Если подходить к этому как к развлечению, то почему бы и нет? Завтра Дино, послезавтра Мишель, потом опять я…

Астрид швырнула салфетку и выбежала из комнаты.

Правда, через полчаса они встретились как ни в чем не бывало — состряпали очередное «Письмо из сельвы», отобрали фотографии. Астрид села перепечатывать очерк набело. Она была в отличнейшем настроении, казалось вот-вот замурлычет. «Фил, ты, конечно, сказал мне ужасную гадость, — объявила она снисходительно, — но я на тебя не сержусь. Понимаю, что у тебя были некоторые основания думать обо мне так, но поверь — ты ошибаешься… » Филипп почувствовал себя скотиной. После сиесты она сказала, что сходит в полицию: лучше делать вид, что они поверили версии с грабителями и теперь, естественно, интересуются ходом расследования. Филипп предложил пойти вместе, она возразила: это было бы не очень солидно, глава экспедиции не станет общаться со всякими там полицейскими, послать секретаршу — дело другое. «А ведь деловая девчонка», — подумал он с некоторым удивлением, когда она ушла, очень уверенная в себе, точь-в-точь кошка с распушенным от гордости хвостом.

Через час Астрид вернулась, еще более довольная обой. Никаких воров, сказала она, до сих пор не поймали, но зато она сделала интереснейшее открытие: пусть-ка он, Маду, попробует догадаться, кто здесь начальником полиции?

Филипп подумал и честно ответил, что не знает.

— Опять немец! — Астрид даже взвизгнула от восторга. — И какой! Вот уж это моф так моф!

Филипп даже застонал, выругавшись сквозь зубы.

— Все, с меня хватит, — объявил он. — Давай укладываться, я сейчас же звоню и заказываю билеты до Монтевидео! На этом проклятом Парагвае можно уже приколотить вывеску «Nur fur Deutsche» [51]…

— Ты с ума сошел — удирать именно сейчас! Наоборот, завтра я поеду навестить своего доброго старого приятеля Кнобльмайера…

Филипп изумленно уставился на нее, а потом высказал не очень лестное для собеседницы соображение о влиянии известного рода излишеств на умственные способности.

— Уж не с тобой ли я им предавалась, этим излишествам? — фыркнула Астрид. — Хорош мужчина, которого надо обхаживать два месяца! Знаешь, когда на меня кинулся Освальдо? Через два часа после того, как нас познакомили…

— Прибереги эту деталь для своих будущих мемуаров. Могу уже сейчас подкинуть название — «Из постели в постель, или Мужчины в моей жизни». Звучит?

— Если хочешь знать, не так-то уж их было много, — мирно возразила Астрид. — А Освальдо в тот вечер схлопотал от меня по физиономии, бедняжка Да как! Но ты все-таки послушай, что мне пришло в голову.

— Ну?

— Смотри, Фил, ведь это может быть проверкой. Я все-таки не думаю, что Лернер разыгрывал комедию, — не может быть, чтобы они туда нарочно прислали такого хорошего актера. По-моему, Лернер сказал правду, и никакая это была не ловушка, но просто Кнобльмайер меня подозревает — а если меня, то, значит, и вообще всех нас, — и они решили проверить свои подозрения…

— Кражей?

— Да, а сначала проверкой бумаг!

— Не знаю, — Филипп пожал плечами. — Если ты уверена, что Лернер тебя не разыгрывал…

— Совершенно уверена!

— … и если предположить, что кто-нибудь из них не побывал там после нашего визита…

— Где, у Лернера? Ну, вряд ли кто потащится в такую даль, — сказала Астрид. — Да и что они могут у него узнать? Я действительно спрашивала про своего пропавшего фатера, — Лернер, надо полагать, вспомнит это, если у него еще сохранилась хоть капля рассудка…

— Он может вспомнить и то, что дал тебе адрес Дитмара, — задумчиво заметил Филипп. — И если они знают, кто такой Дитмар… и чем он занимался во Франции, — а экспедиция-то французская, недаром это их сразу насторожило уже там, в колонии… Ну, хорошо, продолжай. Зачем тебе ехать к оберсту?

— Но, Фил, это же элементарно! Допустим, у них есть определенное подозрение; они тогда устраивают все эти штучки — сначала настораживающая нас проверка бумаг, затем изъятие бобин…

— Изъятие, — ухмыльнулся Филипп. — У тебя уже появился профессиональный жаргон. Дальше!

— Все очень просто! Если мы не те, за кого себя выдаем, то какой должна быть наша реакция? Та самая, что предложил ты: немедленно смотаться. А если мы действительно чисты и невинны? Тогда мы вопим, скандалим, требуем разыскать и вернуть похищенное. Я считаю, именно так мы и должны действовать, если не хотим потащить за собой в Аргентину вот такой хвост…

Филипп подумал.

— Что ж, в этом есть резон. И ты хочешь начать скандалить у Кнобльмайера?

— Ну, у него я скандалить не буду, наоборот, я приду умолять о помощи — как доброго соотечественника…

— Тебе-то, немке, какое дело до интересов французской экспедиции?

— Ну как же, ведь благодаря вам я получаю возможность искать папочку!

— Да, но теперь, когда ты встретила соотечественников, логичнее ожидать помощи от них, а не от нас.

— Тоже верно, — признала Астрид. — Но ты думаешь, женщины так уж часто опираются на логику? Иногда некоторая нелогичность поведения как раз и говорит об искренности… а если все слишком уж логично — это тоже настораживает. Я вовсе не уверена, что вариант с Кнобльмайером окажется успешным, но убеждена, что твой гораздо опаснее.

— Не спорю. Смыться — это, конечно, не лучший выход… Просто мне осточертела эта парагвайская экзотика, ты понимаешь.

— Фил, ты великолепен, — Астрид рассмеялась. — Хорошо, что у меня достаточно чувства юмора!

Филипп смутился.

— Прости, я вовсе не имел в виду наши с тобой…

— Да ладно уж, не оправдывайся, я не обижена. И вообще я за откровенность в таких делах. Было бы гораздо хуже, если бы ты из галантности начал изображать из себя этакого Тристана… я-то ведь тоже далеко не Изольда! Будем относиться ко всему этому проще, не заглядывая в будущее… Кстати, я подумала — мне, пожалуй, лучше перебраться к тебе, зачем платить за лишний номер?

— Можно и так, — согласился Филипп без особого энтузиазма.

Утром Астрид взяла машину и отправилась умолять о помощи своего доброго соотечественника.

На заправочную станцию она приехала около полудня, измученная двухчасовой тряской по отвратительной дороге, плохо представляя себе, о чем конкретно будет говорить с Кнобльмайером. Линию этого разговора они в общих чертах наметили совместно с Филиппом, но сейчас ею владела странная неуверенность, Астрид уже почти жалела о своей затее. По дороге она несколько раз пыталась заставить себя сосредоточиться, еще раз хорошо все обдумать, чтобы не попасть впросак, если герр оберст начнет ее прощупывать. Но сосредоточиться не удавалось, вероятно ей лучше было бы не спешить с этой поездкой; она то и дело возвращалась мыслями к тому, что произошло у нее с Филиппом, и ей становилось все яснее, что получилось нехорошо и ненужно — совсем не так, как представлялось ранее…

Кнобльмайер встретил ее с обычной своей любезностью, даже поцеловал в щечку на правах этакого старого дядюшки.

— Рад снова увидеть, чрезвычайно, — пыхтел он, не отпуская ее рук, — в колонии часто вас вспоминают — произвели прекрасное впечатление…

— Ах, вы все так добры ко мне, милый господин оберст, я просто не знаю, что бы я здесь без вас делала…

— Пустяки, не о чем говорить. Помочь соотечественнице — священный долг. Как ваши дела, Армгард? Экспедиция еще действует? Да, кстати, вам удалось повидать этого… как его… Лернера?

Небрежный тон, каким была произнесена эта последняя фраза, показался Астрид чуточку нарочитым, — впрочем, может быть, она в данном случае сама чрезмерно подозрительна.

— О да, мы туда ездили, — ответила она так же небрежно, — мне было ужасно неловко перед шефом — заставить всех тащиться в такую даль по своему личному делу… там к тому же такое бездорожье! Но самое печальное, что господин Лернер не знал моего отца и ничем не смог мне помочь…

— Да, да, — Кнобльмайер сочувственно покивал. — Что ж, это неудивительно, в дивизии было много офицеров, все не могли знать друг друга… Карльхен! Поставь-ка нам кофе!

— Яволь! — отозвался тот откуда-то из мастерской.

— Хорошо снимает усталость — у вас утомленный вид, — объяснил Кнобльмайер. — Позже отвезу вас пообедать. А вечером, может быть, в колонию?

— Я бы с огромным удовольствием, но шеф просил к вечеру вернуться в Каакупе, — у нас там неприятности, мое присутствие может понадобиться…

— Что ж, понимаю! Служба есть служба. Но мы пообедаем вместе?

— Благодарю вас, милый господин Кнобльмайер, я буду рада.

— Прекрасно. Карльхен тем временем займется вашей машиной. Вы сказали, экспедиция сейчас в Каакупе?

— Да… вернее, мы с шефом — вдвоем. Фалаччи уехал в Италию, в Милане сейчас проходит антропологический конгресс, а радиста отправили в Буэнос-Айрес за какими-то приборами. Так что у нас пока вроде каникул. Я и сама думала отпроситься на недельку, но тут началась эта история…

— Да, вы говорили о неприятностях. А что у вас там происходит?

— Я бы сама хотела это знать, господин оберст! Собственно, я для этого и приехала — посоветоваться с вами…

— Польщен, рад буду оказаться полезным! Выкладывайте смелее!

Астрид выложила факты, потом сказала нерешительно:

— Не знаю, удобно ли… но я хотела попросить вас, милый господин оберст… если вас не затруднит, разумеется…

— Нисколько, нисколько. Всегда рад помочь вам — если смогу.

— О, я уверена, для вас это не составит труда! Дело в том, что начальник полиции Каакупе — наш соотечественник…

— Да, я его знаю. Превосходный человек — работал в имперской службе безопасности, огромный опыт. И что же?

— Может быть, вы могли бы ему написать? Во-первых, попросить поскорее расследовать дело с ограблением, и потом… не знаю, конечно, насколько это зависит от него — эта проверка экспедиционных бумаг…

— В принципе, это мог быть приказ из Азунциона.

— Разумеется, я понимаю… Но все же начальник полиции — фигура достаточно влиятельная, и если бы он захотел…

— Я напишу ему, Армгард, — сказал Кнобльмайер и ободрительно похлопал ее по коленке. — Напишу сегодня же, и вы увезете письмо с собой.

— Ах, я вам так благодарна! — воскликнула Астрид.

Вошел с подносом Карльхен, успевший уже отмыть руки и переодеться в белую куртку, поставил перед Астрид и Кнобльмайером чашечки и разлил кофе со сноровкой хорошо вышколенного денщика. Астрид поблагодарила его улыбкой. Молодой фридолин, вероятно ее ровесник, был скорее симпатичен; судя по тому, как он исподтишка на нее таращился, для нее не составило бы труда заручиться если не его содействием, то хотя бы сочувствием — на всякий случай. Впрочем, об этом нужно было подумать раньше…

Дождавшись, пока Карльхен вышел, она сказала:

— Вас может удивить, господин берет, что я сейчас защищаю интересы этой дурацкой экспедиции… Признаться, я и сама колебалась, стоит ли это делать. Но, видите ли… начать хотя бы с того, что я работаю у них и получаю от них жалованье, а меня всегда учили, что служащий должен охранять интересы работодателя. Не так ли? И потом, честно говоря, мне бы не хотелось быть в долгу: они ведь тогда поехали со мной к Лернеру, поехали по моей просьбе, хотя могли этого и не делать…

— Да, да, я вас понимаю, — отрывисто сказал Кнобльмайер. — Германское чувство верности — всегда этим отличались — даже в ущерб себе. Не то что проклятые макаронники! Жаль, что поездка оказалась напрасной. Лернер, значит, так вам ничего и не сообщил?

— Нет, — Астрид покачала головой и отпила из своей чашки. — Он сказал только, что в Аргентине есть несколько офицеров из Семьсот девятой дивизии, ему писали об этом.

— Ну, это уже что-то. Имена он называл?

— Нет, имен он не помнит…

— Ни одного?

— Ни одного, и вообще он… — Астрид пожала плечами. — Может быть, он это все придумал. Я должна сказать, господин Лернер произвел на меня странное впечатление… никогда не думала, что офицер вермахта может позволить себе так…

— Опуститься?

— Да, именно это я хотела сказать. Очень печально, господин оберст.

— Да, да. Не все выдерживают испытание. К сожалению! Когда-то был неплохим офицером этот Лернер. Пьет?

— Боюсь, что да…

— Но вы все-таки должны были попытаться получить от него хотя бы один адрес, Армгард. Аргентина — большая страна.

— Ах, он был в таком состоянии, — машинально отозвалась Астрид и тут же с опозданием ощутила укол тревоги: тон Кнобльмайера опять показался ей каким-то необычным. Пожалуй, она допустила промах, сказав, что Лернер не назвал ни одного имени. Почему жирный моф так упорно об этом спрашивает? Неужели они успели связаться с Лернером…

Эта мысль привела ее в смятение. Может быть, еще не поздно переиграть, «вспомнить» про письмо с адресом Дитмара? Нет, поздно, она уже трижды подтвердила, что Лернер никого не называл, теперь это выглядело бы совсем подозрительно. Не следовало бросаться сюда очертя голову, нужно было спокойно все обдумать, перебрать разные варианты. Впрочем, насчет письма все — Филипп, Дино, Мишель — все согласились, что упоминать о нем не следует. Ах, какая ошибка!

Ужасно расстроенная, она с трудом допила кофе, чувствуя, что вот-вот разревется — из-за всего сразу, по совокупности. Эта дурацкая поездка (и еще два часа обратного пути!), сознание допущенной ошибки, наконец история с Филиппом — тут впору не то что разреветься, попросту взвыть…

— Что с вами, Армгард? — участливо спросил Кнобльмайер.

— Извините, — ответила она с усилием. — Просто мне сейчас вспомнилось… я так надеялась узнать что-нибудь о папочке — была совершенно уверена… Когда мне сказали, что в Парагвае много соотечественников…

— Ничего… ничего… не нужно терять надежды! Важно, что есть офицеры, которые служили с ним в одной дивизии. Не может быть, чтобы никто ничего не знал!

Если бы не обещанное письмо к начальнику полиции, Астрид уехала бы немедленно — так ей захотелось поскорее увидеть Филиппа и поделиться с ним своей тревогой. Но уехать было нельзя. На ее счастье, к станции подвезли на буксире пострадавшую в аварии машину, и Кнобльмайер ушел договариваться с владельцем о стоимости ремонта, извинившись перед Астрид и предложив ей пока отдохнуть.

Лежа в гамаке в тени развесистой сейбы, она слушала усыпляющий шелест листвы, резкие крики какой-то местной пернатой живности, и все это вдруг показалось ей каким-то ненастоящим. И ее пребывание здесь, в Южной Америке, и странная экспедиция, членом которой она стала совершенно случайно, — честное слово, можно подумать, что приснилось. Единственной реальностью во всем этом был Филипп… но опять-таки — почему именно он, почему не Лагартиха, почему никто из других, там, раньше? Приятелей у нее всегда, в общем-то, хватало; одни нравились ей лишь постольку-поскольку, с ними можно было подурачиться, не заходя слишком далеко, а другие заинтересовывали больше, и тут уж она не ставила себе заранее никаких границ — как получалось, так и получалось…

Именно так, случайно, начался у нее роман с Лагартихой. Казалось бы, ничего серьезного, но с Лагартихой ей было хорошо, по-настоящему хорошо. И она была уверена, что с Филиппом будет еще лучше. Однако с Филиппом получилось плохо, она сразу поняла, что делать этого не следовало. Можно было легко сойтись с Освальдо, можно было бы шутки ради соблазнить Дино; но она не должна была, не имела права играть в эту игру с Филиппом, потому что он уже стал значить для нее слишком много.

Еще больше расстроенная всеми этими мыслями, Астрид пообедала с Кнобльмайером, получила от него обещанное письмо к начальнику полиции и тронулась в обратный путь на своем джипе, смазанном и вымытом старательным Карльхеном.

В Каакупе она приехала уже вечером, в сумерках. Филипп ждал ее, сидя на каменной скамье в садике перед отелем; увидя подъехавший джип, он подошел, помог ей сойти и очень нежно поцеловал в щеку; Астрид при этом почувствовала себя такой дрянью, что едва не разревелась.

— Как съездила? Успешно или не очень?

— Я думаю, да, — ответила она уклончиво. — Письмо он написал, и вообще был любезен… как всегда. Пожалуй, они все-таки ни о чем не догадываются…

Астрид была уже почти уверена в обратном, но решила не делиться своими опасениями с Филиппом — мало ему еще забот. Просто сама она будет смотреть в оба. Если мофы их и заподозрили, то по каким-то своим соображениям это скрывают; вот и прекрасно, она догадывается, что оказалась под подозрением, но тоже не будет показывать вида. Совсем как в шпионском фильме! А Филиппу она скажет только, если возникнет реальная опасность.

Они поужинали в полупустом зале отельного ресторана, поднялись в номер. Астрид начала собирать свои вещи.

— Ты что это? — удивленно спросил Филипп.

— Знаешь, я лучше вернусь в свою комнату, все-таки так приличнее, — отозвалась она, не глядя на него. — Хозяйка знает, что мы не женаты, в провинции на такие вещи смотрят не очень-то одобрительно.

— Вот те раз! С каких это пор стала ты обращать внимание на условности?

— Лучше поздно, чем никогда…

— Послушай, Ри, — сказал он уже обеспокоенно. — Я чем-нибудь… обидел тебя?

— Ну что ты, Фил! Ничего подобного, просто… так будет лучше, понимаешь? Покойной ночи, милый, я пойду уже, я сегодня действительно устала…

— Покойной ночи, — отозвался он машинально, безуспешно пытаясь сообразить, что это вдруг на нее нашло. Вероятно, она все же обиделась на него за что-то, — но за что? Может быть, за эту его вчерашнюю грубую шутку насчет мемуаров? Но ведь мало ли какие вещи привыкли они говорить друг другу, по-приятельски не стесняясь в выражениях…

Он подошел к окну и распахнул его, погасив свет, чтобы не налетели москиты. Ночь была прохладной, звезды затянуло тучами, пахло близким дождем. «Барометр падал весь день, — подумал Филипп, — мне всегда не по себе, когда резко меняется давление… » Но сейчас дело было вовсе не в атмосферном давлении, он прекрасно это понимал.

В эту самую минуту полковник Кнобльмайер посигналил фарами у ворот генеральской виллы в Колонии Гарай. Вышедший из сторожки привратник осветил машину лучом фонарика и, узнав гостя, вскинул руку.

— Проезжайте, господин оберст, его превосходительство вас ждет, — сказал он почтительно, откатывая решетку.

У дверей кабинета Кнобльмайер одернул пиджак, подтянул живот и деликатно постучался. «Входите», — послышалось изнутри. Кнобльмайер вошел, щелкнул каблуками, четко выбросил правую руку.

— Хайль Дойчланд! — рявкнул он строевым голосом.

— Хайль, — согласился его превосходительство, небрежно приподняв к плечу ладонь. — Садитесь, оберст, и рассказывайте, что у вас там случилось. По телефону, должен сказать, ваш голос звучал весьма… взволнованно. Сигару?

— Благодарю, экселенц! — Кнобльмайер присел в кресло и кончиком пальцев взял из протянутого ящика толстую «корону». — Прошу извинить за столь поздний визит, — не смел бы нарушить покой вашего превосходительства, но дело представляется неотложным.

— Я догадался, оберст. Ничего, я ложусь поздно, привык работать по ночам. Кстати, могу вам сообщить, что одно аргентинское издательство заинтересовалось моей книгой… «Ассандри», в Кордове, в позапрошлом году они издали Руделя. Так что очень может быть, что мои воспоминания выйдут одновременно и дома, и здесь — на испанском. Сегодня у меня был переводчик Руделя, некто Хильдебранд. Впрочем, я вас слушаю, оберст.

— Экселенц, — Кнобльмайер кашлянул, глядя на свою незажженную сигару. — Я чрезвычайно сожалею, но боюсь, что оказался прав в вопросе этой французской экспедиции.

— Узнали что-нибудь новое?

— Так точно, экселенц. Сегодня у меня была эта девчонка — Армгард, как она себя называет, — весьма подозрительная особа, подтвердила худшие мои подозрения.

— Чем именно, оберст? Можете курить, если хотите.

— Благодарю, экселенц, позже. Что касается Армгард, то она, — ваше превосходительство помнит мой рапорт о посещении гауптмана Лернера? — она начисто отрицает, что получила от него какой бы то ни было адрес. Я нарочно переспросил, экселенц, сделал это дважды. Упорно отрицает! Чудовищная испорченность, экселенц, — столь юное существо — непостижимо уму! Немка, сотрудничающая с врагами Германии, — возмутительно!

— Она, кстати, не немка, — заметил генерал, окутываясь клубами сигарного дыма. — Она бельгийка.

— Так точно, по паспорту.

— И в действительности. Паспорт у нее настоящий.

Генерал выдвинул ящик стола и достал конверт.

— Дело в том, что я писал в Бельгию, просил выяснить. Это оказалось несложно. Отец этой особы — довольно крупный антверпенский промышленник, человек порядочный, во время войны честно сотрудничал с имперскими экономическими органами. Его дочь, Астрид, порвала с семьей около трех лет назад, скорее всего из-за своих левых убеждений. По слухам, находится сейчас в Южной Америке. А вот и фотография этой самой девицы…

Кнобльмайер долго разглядывал снимок. Армгард — или Астрид, черт их теперь разберет, — была изображена с другой прической, без очков, и все же сомнения не было.

— Но ведь это ужасно, экселенц, — сказал он слабым голосом, возвращая фотографию. — Они теперь все здесь разнюхали, кретин Лернер выдал им адрес этого человека в Кордове, через него они нащупают всю нашу аргентинскую сеть…

— Спокойно, оберст, спокойно, обстановка не так опасна. Постарайтесь взглянуть на нее с военной точки зрения. Мы не только раскрыли оперативный план противника, но и можем уже в общих чертах представить себе его, так сказать, стратегический замысел. Противник между тем явно ни о чем не догадывается. В этом наше преимущество, Кнобльмайер. Хотя, не скрою, мы имеем дело с сильным противником. Следует подумать, как быть дальше…

— Экселенц, наша военная доктрина всегда была наступательной. Смею думать, это применимо и к данной ситуации. Банду нужно обезвредить немедленно, одним ударом!

Генерал отрицательно покачал головой.

— Ошибка, оберст Опасная ошибка! Вас ничто не удивляет в этой истории?

Кнобльмайер подумал и пожал плечами.

— Скорее возмущает, экселенц, — неслыханная наглость — коварство — впрочем, наши противники всегда этим отличались.

— Не спорю, Кнобльмайер, не спорю. Но все-таки? К нам засылают агента, причем эта операция выглядит на редкость так топорно: агент является под своим настоящим именем, со своими подлинными бумагами, заявляя в то же время, что они подложны. И вообще несет невообразимую чушь. Вы знаете, у разведчиков есть такой термин — «легенда»; обычно она продумывается самым тщательным образом, хорошая легенда должна выдержать любую проверку. А здесь? С какой легендой явилась к нам эта… Стеенховен? С нагромождением лжи, которое развалилось при первом прикосновении. Ведь, чтобы разоблачить ее, хватило одного-единственного запроса! Все это подозрительно, Кнобльмайер, весьма подозрительно…

— Что предполагает ваше превосходительство? — спросил оберст после недолгого молчания.

— Тут можно предполагать что угодно. Для меня ясно одно: противник, засылая к нам свою разведчицу с такой нелепой легендой, не мог не предусмотреть нашего ответного хода — то есть проверки. Говоря иными словами, расчет был построен именно на разоблачении. Я склонен думать, что они ждут с нашей стороны именно тех действий, которые вы только что предложили, то есть ответного удара. Для чего? Для чего угодно, дорогой Кнобльмайер. Для чего угодно! Хотя бы для того, чтобы поднять шумиху в так называемой «прогрессивной» печати. Маду действительно связан с «Эко де Прованс», но это, естественно, только лишь прикрытие, камуфляж. Откуда мы знаем, кто стоит за его спиной? Это может быть кто угодно, оберст, кто угодно! Страшно даже подумать, к каким последствиям может повести малейший необдуманный шаг с нашей стороны…

На это Кнобльмайер не нашелся что сказать. С полминуты генерал смотрел на него испытующе, потом взял с пепельницы свою сигару и снова запыхтел, окутываясь клубами синеватого дыма.

— Итак, повторяю: никаких опрометчивых шагов. Акции с проверкой бумаг и изъятием магнитофонных записей пока достаточно. Завтра же позвоните Хагеману, пусть все вернут.

— Я написал ему сегодня письмо, девчонка приезжала просить именно об этом…

— Правильно сделали. Пусть ничего не подозревают! Завтра еще позвоните — в дополнение к письму. Получив назад бумаги и бобины, они придут в замешательство, — вы меня понимаете? Они ждут от нас какого-то удара, рассчитывают на это, тут все очень не случайно — даже то, что группа вдруг разделилась, оставив здесь одного Маду с девчонкой. Тут дьявольский план, Кнобльмайер, поверьте чутью старого солдата…

Его слова прервал осторожный стук в дверь Генерал обернулся и раздраженно крикнул: «Войдите! » На пороге вытянулся адъютант.

— Экселенц, прошу прощения, есть важные новости. Монтевидео сообщает о попытке военного переворота в Буэнос-Айресе.

— А! — крикнул генерал и хлопнул по столу ладонью. — Теперь вы поняли? Радио, Вебер!

Адъютант метнулся к стоящему в углу большому консольному аппарату. Генерал встал, вскочил со своего места и Кнобльмайер. С минуту приемник шипел и потрескивал, потом забормотал что-то неразборчивое; Вебер повернул ручку настройки, и сквозь шипение прорезался торопливый голос: