— Принято, — ответил Филипп.

— Еще бы вам не принять, ха-ха. Вы, милые мои джентльмены удачи, у меня теперь все вот здесь! — Астрид показала сжатый кулак и обвела своих спутников торжествующим взглядом. — Вздумайте только пикнуть. И вообще, это сафари с нынешнего дня получает кодовое наименование «Операция Южный Крест».

— Какой еще крест, — испуганно закричал Дино, — ты что, хочешь погубить нас всех?!

— Успокойтесь, синьор Фалаччи, я имею в виду созвездие!

Дино, уже нацелившийся в нее рогами из пальцев, тут же успокоился.

— Созвездие — это ничего, — признал он. — Но вообще с такими вещами лучше не шутить.

— А я и не думаю шутить. Вы поняли, почему я выбрала именно Южный Крест? Там четыре звезды — одна наверху и три пониже. Улавливаете аллегорию?

— Я думаю, — сказал Филипп, — никто из нас не откажется уступить пальму первенства представительнице прекрасного пола.

— Вот вам типичный француз, — вздохнула Астрид. — Комплименты выскакивают мгновенно, как шоколадки из автомата. И так же равнодушно. А вот наш Великий Молчальник опять чем-то недоволен. Что, не нравится название?

— Да нет, почему же, — отозвался Полунин. — Как кодовое — сойдет. Даже остроумно, в вашем истолковании. Просто мне само это созвездие не очень по душе.

— А, ну еще бы! Вам подавай Медведиц, да побольше…

Подождав еще с полчаса, чтобы иссяк текущий по дороге ручей, они собрались уже трогаться дальше, как вдруг Дино насторожился и стал прислушиваться.

— По-моему, собаки где-то лают…

Остальные тоже услышали в отдалении собачий лай.

— Это жилье, — сказал Дино. — Надо сходить узнать, что-то я не уверен в этой дороге, очень уж она выглядит заброшенной. Может, сходим, Микеле? По-моему, тут недалеко.

— Куда вы потащитесь через мокрые заросли? — возразила Астрид. — Поедем дальше, куда-то эта дорога нас приведет.

— Она может привести в такое место, откуда потом не выберешься, — сказал Полунин. — Что ж, давай сходим, вымокнуть мы уж и так вымокли. Ты тогда оставайся здесь с Астрид, Филипп, там все равно понадобится знание испанского.

— Э, хотел бы я быть в этом уверен, — с сомнением сказал Дино. — Местные индейцы, по-моему, говорят только на гуарани. Однако попытаться стоит, ничего не поделаешь. Филипп, достань там пару мачете!

Филипп попросил Астрид пересесть и, отвалив в сторону тюк со спальными мешками, вытащил два длинных тесака со слегка изогнутым» лезвиями. Без этого универсального орудия, заменяющего жителю Южной Америки косу и топор, в сельве нельзя сделать ни шагу; не говоря уже о необходимости прорубать себе дорогу в густом подлеске и рассекать то и дело преграждающие путь лианы, именно мачете с его острым и тяжелым клинком шириной в три и длиной в двадцать дюймов наиболее удобен как надежное оружие против змей — главной опасности этих мест.

Едва Дино и Полунин успели скрыться в зарослях, как проглянуло солнце. Мокрая зелень ослепительно засверкала, туман стал подниматься от быстро просыхающей земли; воздух, ненадолго очищенный ливнем, снова насыщался тяжелыми гнилостными испарениями.

— Проклятый климат, — упавшим голосом сказала Астрид, — настоящая турецкая баня. Фил, можно попросить вас исчезнуть минут на десять…

— Исчезаю, — кивнул Филипп и спрыгнул в грязь. — Я отойду, а вы посигнальте, когда будете готовы.

Переодевшись во все сухое, Астрид почувствовала себя лучше — но только физически. Ей было стыдно за недавнюю истерику. Что он теперь о ней подумает? Взбалмошная девчонка, дура, и к тому же трусиха. То говорила, как ненавидит нацистов, а то вдруг впадает в панику оттого только, что ее попросили помочь обезвредить одного из них. Должна бы радоваться, что ей дали возможность сделать в жизни хоть что-то полезное.

Вдоволь натерзавшись такими мыслями, она нерешительно выглянула из-под брезента Филипп стоял на дороге метрах в сорока от джипа, запрокинув голову, и разглядывал что-то 6 ветвях. Астрид выбралась наружу и пошла к Филиппу, с трудом вытаскивая из грязи резиновые сапоги.

— Что вы там увидели, Фил? — крикнула она, подойдя ближе. — Гнездо какое-нибудь?

Филипп обернулся.

— Обезьяны, — сказал он негромко. — Идите скорее, их тут целый выводок…

— Где, где? — заторопилась Астрид. — Покажите!

— Смотрите вон туда, вон, где толстая лиана, видите? Чуть выше и левее…

Он полуобнял ее и нагнулся к ее щеке, показывая на какой-то просвет в мокрой зелени. Астрид честно попыталась что-то разглядеть, но оказалась так близко от Филиппа, что ей уже было не до обезьян. Постояв так с неистово колотящимся сердцем, она закусила губы и отодвинулась.

— Действительно, очень интересно, — сказала она светским тоном.

— Видели, да? По-моему, это ревуны… черт, хорошо бы их сейчас телеобъективом…

— Принести камеру?

— Не надо, чувствительности пленки все равно не хватит. Там слишком темно. Бедняги, они совсем мокрые…

— Фил, — сказала Астрид.

— Да?

— Раз уж я остаюсь с вами, расскажите мне про этого немца, которого вы ловите.

— Да в общем, в этой истории нет ничего исключительного. В начале сорок четвертого года у нас в отряде появился перебежчик. Ну, естественно, полного доверия к нему сначала не было… но со временем он прошел все проверки и стал полноправным бойцом. Он по-настоящему дрался, этот Дитмар, никогда не отказывался от опасных заданий, словом придраться было не к чему. А потом выдал всю сеть. Не только отрядные базы, но вообще всё решительно — всё, что успел выведать, вплоть до системы явок среди гражданского населения…

— Кошмар… — прошептала Астрид. — Так он был специально заслан?

— Разумеется. Дино утверждал это с самого начала — ему не верили… Нельзя же, мол, подозревать человека только потому, что он родился в Германии! А как же тогда Тельман, Буш и другие? Да он и в самом деле не давал поводов для подозрений… пока не оказалось слишком поздно. Что ж, надо признать — сработал он ловко. Правда, ядро отряда пострадало не так уж сильно, но вся наша гражданская сеть погибла… связные, система явок… В общем, в результате этого предательства немцы расстреляли в Руане и его окрестностях около ста человек. К тому же Дитмару удалось провести свою операцию таким образом, что в предательстве был заподозрен мэр одного из маленьких городков… человек, который сделал для Резистанса больше, чем любой из нас. И улики были настолько серьезны, что этот человек так и умер под подозрением, не сумев оправдаться в глазах всех окружающих. Точнее, он покончил с собой… вскоре после войны. Именно из-за этого.

Астрид долго молчала.

— Действительно, ужасная история, — сказала она наконец. — Но, Фил, я не совсем понимаю… если даже после войны улики против этого мэра не были опровергнуты — откуда же вы знаете, что…

— Что он не был виновен? Потому что Фонтену я верил, как самому себе. Это был мой учитель, Ри, и я просто знаю, что он не был способен на предательство. Кроме того, его дочь слышала разговор с Дитмаром — последний их разговор, это было как раз накануне разгрома, — из которого поняла, что отец раскусил немца. Ну, свидетельству дочери значения не придали… это тоже в какой-то степени было понятно, особенно в то время…

— А сам Дитмар?

— А Дитмара один наш бывший макизар видел уже год спустя, весной сорок пятого. Этот тип спокойно жил в лагере для пленных немецких офицеров, причем даже фамилию не потрудился изменить. Наш парень поднял шум, начал требовать у американцев, чтобы того передали французским властям, но американцы с такими делами спешить не любили. Пока все это ходило по инстанциям — Дитмара в лагере не оказалось. То ли бежал, то ли был куда-то переведен, никто этого не знал.

— Да-а, — протянула Астрид. — Действительно, история… Но показания этого человека, который его видел, — почему их не приняли во внимание? Ведь если Дитмар после всей этой истории оставался в вермахте — значит, он никак не мог быть настоящим перебежчиком…

— Как сказать — не приняли, — Филипп пожал плечами. — Фонтен не был ведь осужден формально, и именно потому, что прямых доказательств его измены все-таки не нашлось… но и оправдать его не оправдали. Дело было прекращено за недостатком улик, а это, в общем, формулировка страшная своей двусмысленностью. Она-то Фонтена и убила. А насчет встречи в Мюлузе… ну, многие склонны были считать, что парень просто ошибся. Прояснить всю эту историю могло только появление в зале суда самого Дитмара, но Дитмар-то как раз и исчез. Исчез и пропадал до тех пор, пока Мишель не обнаружил, что он перебрался в Аргентину…

— Каким образом?

— Да просто случайно: в старом журнале увидел снимок группы только что прибывших из Европы иммигрантов и там красовался наш Дитмар. У него характерная морда — со шрамом во всю щеку.

— Нет, но какое совпадение! Просто чудо…

Продолжая разговаривать, они вернулись к машине. Филипп опустил тент и перегнал джип на открытое место, чтобы солнце высушило сиденья. Прошел уже почти час, как ушли Дино с Полуниным.

— Пора бы им возвращаться, — заметил Филипп, посмотрев на часы. — Неизвестно, сколько еще ехать… боюсь, нам сегодня придется спать в палатках.

— Это даже интересно, — сказала Астрид. — Ночлег в палатке в глубине парагвайской сельвы — такое не часто бывает.

— Лиха беда началом… Хорошо, если Лернер знает что-нибудь о Дитмаре, а если нет — ума не приложу, где его еще искать.

— Должен знать, вероятно, — сказала Астрид. — Наверное, после той истории он стал известной фигурой, по крайней мере среди сослуживцев.

— На это-то мы и рассчитываем. Но захочет ли Лернер сказать, вот вопрос…

Было уже около полудня, тяжелый влажный зной становился нестерпимым. Вокруг стояла особенная тишина сельвы, наполненная — если прислушаться — мириадами звуков, в большинстве своём совершенно непонятных, загадочных и поэтому пугающих. Астрид испытывала какое-то странное беспокойство, настроение ее становилось все более подавленным — и не только из-за этой рассказанной Филиппом истории с предательством. Скорее, дело было в самом Филиппе, — у Астрид была достаточно трезвая голова, чтобы безошибочно разбираться в причинах своих настроений. Как жаль, подумалось ей, вот уж об этой причине было бы куда приятнее не догадываться…

Как просто и хорошо чувствовала она себя с Филиппом еще две-три недели назад! Тогда это была просто привычная и забавляющая ее игра, старая как свет, игра в соблазнительницу и соблазняемого; игра, в которую — сознательно или бессознательно — спокон веку играет всякая молодая и свободная женщина, заполучив более или менее подходящего партнера Астрид всегда считала, что в этом вопросе она ничуть не лучше и не хуже других, и вела себя так, как было принято в ее кругу Впрочем, некоторых вещей она себе никогда не позволяла: например, отбить друга у приятельницы или соблазнить женатого приятеля. Секс был для нее спортом, и она придерживалась правил честной игры — развлекайся сколько угодно, но не порти жизнь другим.

Взять, например, ее последний роман — с Лагартихой Они чудесно провели время, целое лето прожили почти как муж и жена, разве что на разных квартирах, и расстались вполне мирно. Ну, конечно, Освальдо устроил сцену, на то он и аргентинец: тряс ее за плечи, швырнул на постель, угрожал громадным пистолетом — все это ей очень понравилось, она впервые испытывала на себе знаменитые южноамериканские страсти; впрочем, отвергнутый любовник скоро успокоился, пистолет спрятал, а ее попросил перепечатать в пяти экземплярах полученное из Буэнос-Айреса циркулярное письмо.

Примерно так же представлялся ей с самого начала и будущий роман с шефом. То, что Филипп был явно не бабник, делало предстоящий матч еще более интересным; невелика заслуга, скажем, забраться в постель к тому же Дино — тот и сам не пропускает ни одной юбки. Филипп же был дичью, достойной охотника.

Так что игра обещала быть интересной. Но игры не получилось, получилось что-то совсем другое. Насколько другое — Астрид предпочитала не думать, несмотря на всю трезвость своего ума. Пока еще это ей удавалось.

Но с Филиппом ей теперь было трудно. Она могла навязаться в любовницы — это было привычно, забавно; навязываться же в любимые ей до сих пор просто не приходилось, и она меньше всего хотела учиться этому теперь.

— О чем задумались, Ри? — спросил Филипп.

— Да так… просто, — Астрид вздохнула. — Обо всей этой истории, что вы рассказали. Вообще, конечно, гнусная штука… Хорошо бы вы сумели разыскать этого Дитмана.

— Дитмар, а не Дитман. Не ошибитесь, когда будете говорить с Лернером.

— Нет, я запомню… Фил, а как вам удалось организовать экспедицию? Ведь это, наверное, не так просто было — достать деньги, разрешения…

— Случай помог. Я когда приехал в Ним, «Эко де Прованс» была при последнем издыхании — штат бездарный, подписчиков с каждым месяцем все меньше и меньше, в редакции сонная одурь… Ну, я, как человек новый, пытался там что-то сделать, частично мы дела поправили, но нужен был какой-то гвоздь, понимаете? Мы с главным ломали голову и так и сяк, а тут вдруг приходит это письмо от Мишеля. Я тут же позвонил Дино, он приехал. Обсудили мы это дело, видим — нужно ехать. А на какие средства? Дино говорит: «Я на первое время могу кое-что подкинуть, но все равно — нужна прочная финансовая основа… »

— Фалаччи состоятельный человек? — спросила Астрид.

— Я бы не сказал. У него маленькая рекламная фирма — сводит концы с концами, не больше. Мы тогда так ничего и не придумали, а на другой день он мне звонит: «Слушай, у меня идея: попробуй заинтересовать свою газету мыслью об экспедиции, по-моему, это единственный выход и для нее, и для нас». Представляете? Странно, что мне, журналисту, не пришло это в голову. Я поговорил с главным, потом с издателем, они в принципе заинтересовались Начали рекламную кампанию. «Эко де Прованс» посылает собственную экспедицию в глубину южноамериканской сельвы! Тайны погибших цивилизаций! Загадка гибели полковника Фосетта! Кровавые обряды древних жрецов! Читайте в ближайшее время леденящие душу сообщения нашего специального корреспондента» — ну и так далее, в том же роде. Вы вот смеетесь, а ведь число подписчиков сразу увеличилось…

— Еще бы, — кивнула Астрид. — Можно представить, как заволновались местные тартарены! Ним, кстати, это недалеко от Тараскона?

— Да, в тех краях… — Филипп поднял голову и прислушался. — Кажется, наконец возвращаются. Словом, вот так и родилась наша экспедиция.

— Синьор Фалаччи, оказывается, умеет не только бегать за женщинами…

— Что вы! Дино производит обманчивое впечатление. Это человек умный. Я вам говорил — первым Дитмара раскусил именно он. С самого начала утверждал, что его к нам заслали.

Из зарослей выбрался Фалаччи, за ним Полунин. Мокрые с головы до ног, обсыпанные зеленым крошевом, в изодранных колючками штормовках, они подошли к джипу и стали жадно пить.

— Видели кого-нибудь? — спросил Филипп.

— Да, все в порядке, — тяжело переводя дыхание, сказал Полунин. — Дорога правильная, а ехать еще часов двенадцать — так они говорят.

— Мамма миа! — Дино врубил свой мачете в искривленный ствол жакаранды. — Да я согласен не вылезать из-за руля все двадцать, только бы не таскаться пешком по этой сельве. Хуже, чем в Африке! Микеле, сколько мы прошли в один конец — километра три, не больше? Я под Тобруком так не уставал, а мы там однажды делали марш-бросок в полном снаряжении, э! Сорок километров, и я был как огурчик. А сорок километров по пустыне — это, знаете…

— Сидел бы дома, легионер, — подмигнул Филипп. — Чего тебя туда носило — не давали покоя лавры Сципиона Африканского?

— Это все Бенито, — не обижаясь, объяснил Дино и озабоченно потрогал свежий волдырь на ладони. — Это ему, рогоносцу, не давали покоя лавры цезарей. Слушайте, сейчас уже третий час — может, сразу и пообедаем, чтобы потом не останавливаться? Пообедаем и тронемся…

— Можно, — согласился Полунин. — Заодно попросим Астрид вооружиться иголкой и немного привести нас в порядок, — он показал выдранный колючкой треугольный клок рукава штормовки. — Чтобы не являться к Лернеру бродягами.

— Да уж вижу, — сказала Астрид. — Шить, готовить, на что еще годится прекрасный пол. Фил, помогите мне достать плитку и продовольственный ящик — опять их засунули куда-то к черту под самый низ…

Через час, после стандартного обеда из консервов, они снова погрузили в машину свои пожитки и двинулись дальше. На десятом километре сельва кончилась сразу, словно обрезанная ножом; дорога, проложенная, видимо, во время парагвайско-боливийской войны, шла дальше по невысокой насыпи, слева и справа раскинулись огромные пустые пространства, залитые водой, с торчащими тут и там редкими одиночными пальмами. Потом, ближе к вечеру, местность начала подниматься, пошли пологие песчаные холмы. Начиналась пустынная часть Чако. Уже в темноте, выбрав при свете фар подходящее для ночлега место, они остановились и принялись готовить ужин и разбивать палатки.

Ночью было очень холодно, Астрид даже закоченела в своем спальном мешке.

Фактория «Ла Форесталь Нороэсте», до которой они добрались уже после полудня, состояла из нескольких бараков, крытых изъеденным ржавчиной гофрированным железом, длинного навеса — цеха, где были установлены пилорамы, и сборного из щитов домика конторы. Здесь кругом опять были заросли — теперь уже в основном «железного дерева», кебрачо. Джип въехал во двор, покрытый многолетним слоем слежавшихся опилок. Стояла тишина — фактория была явно недействующей, и давно, судя по всему. Полунин пошел выяснять обстановку. В одном из бараков, оказавшемся кухней, нашелся старый полуглухой индеец; кое-как они объяснились. Индеец сказал, что фактория и в самом деле не работает, — весной, может быть, начнут снова валить лес, но пока не валят. Рабочие отсюда ушли, остались только трое, если не считать его, повара, и еще управляющий, сеньор Алеман.

— Алеман? — переспросил Полунин. — Разве управляющего зовут не Лернер?

— Да, да, — закивал индеец. — Лерна, да Алеман [41].

— А, ну конечно! — Он только сейчас сообразил, что «фамилия» управляющего означает просто его национальность. — Так где же он, этот сеньор?

— Спит, — объявил индеец. — Сеньор пить много чича.

— Пожалуй, придется его разбудить.

Старик отрицательно покачал головой.

— Разбудить, когда солнце там, — он показал скрюченным пальцем на верхушку высокой араукарии. — Сейчас будить нельзя.

— А вы все-таки попробуйте! Скажите, к нему приехала гостья, сеньорита алемана.

Индеец подумал и нерешительно направился к хижине Из джипа выбралась Астрид, подошла к Полунину.

— Похоже, мы приехали напрасно?

— Нет, почему, ваш Лернер здесь. Отсыпается после попойки, старик попробует его разбудить…

Через несколько минут индеец вышел и сказал, что сеньор уже встал.

— Ну, желаю удачи, — сказал Полунин. — Нам, пожалуй, представляться ему не нужно, разве что сам захочет. Вы поняли, как с ним говорить?

— Я все запомнила. Сначала спрошу насчет «отца», — Астрид начала загибать пальцы, — потом он, вероятно, спросит, не знаю ли я кого-нибудь еще из этой дивизии, кто служил с ним вместе, и тогда я назову Дитмара. Скажу, что отец однажды о нем писал и мне запомнилась фамилия.

— Правильно. Действуйте, Астрид, — Полунин потрепал ее по локтю и пошел к джипу. Оглянувшись на полпути, он увидел, как на крыльце конторы показалась живописная бородатая фигура в шортах и расстегнутой до пупа рубахе. Сеньор алеман был взъерошен, как дикобраз, но поклонился Астрид не без ловкости и даже, кажется, попытался щелкнуть босыми пятками — за неимением подкованных каблуков.

Филипп отогнал джип под навес пилорамы, они вылезли, разостлали на опилках брезент и улеглись, приготовившись к долгому ожиданию.

— По-моему, ни черта не выйдет, — заметил Дино.

— Увидим, — отозвался Филипп. — Может, что и получится.

— Вряд ли, — с сомнением сказал Полунин. — Похоже этот тип спился до потери человеческого облика…

Не прошло и получаса, как из конторы вышла Астрид. Она огляделась, заслоняя глаза от солнца, и вприпрыжку побежала к навесу. Филипп вскочил на ноги.

— Ну, что? — крикнул он.

Астрид молча показала поднятый большой палец.

— Неужели узнали что-нибудь? — спросил Филипп, когда она подбежала ближе.

Астрид бросилась на брезент и закрыла глаза с блаженным видом.

— Мальчики, это потрясающе, — сказала она и поболтала в воздухе ногами. — Такое везение бывает только в сказках… — Она запустила руку в карман и вытащила смятый грязный конверт. — Держите крепче, дарю вам вашего Дитмара! Фил, я уж и не знаю, чем вы теперь со мной будете расплачиваться. Во всяком случае, поцелуем в щечку не отделаетесь.

— Насчет платы столкуемся, — заявил Дино. — За мной не пропадет, но ты рассказывай, рассказывай!

— Да тут и рассказывать нечего! Я все выудила из него за десять минут, а потом просто посидела из приличия, чтобы не уходить сразу. В общем, когда я назвала Дитмара, он сказал, что этого припоминает и что даже, насколько ему известно, Дитмар сейчас тоже в Южной Америке, в Аргентине где-то. «Мне, говорит, о нем недавно писал один камрад из Кордовы». Я попросила адрес, он стал рыться в бумагах — беспорядок у него чудовищный, просто берлога какая-то! — и нашел вот это письмо. «Можете, говорит, взять с собой, мне оно не нужно… »

— Прекрасно, — сказал Филипп. — Вы прочитайте-ка это письмо сейчас, на всякий случай. Он ведь мог спьяну и перепутать?

— Нет, мы смотрели вместе, — Астрид приподнялась на локте и вытащила из конверта листок почтовой бумаги. — Вот здесь… ага: «… а также небезызвестный тебе Дитмар, у него электромонтажная фирма, довольно процветающая». Собственно, вот и все — адреса, как такового, нет.

— Адрес — это мелочь, — сказал Полунин, — адрес мы узнаем. Важно, что он в Кордове.

— Ну что ж, — медленно сказал Филипп. — Собственно, поиски подходят к концу. А, парни?

— Мы теперь прямо в Аргентину? — поинтересовалась Астрид.

— Нет, — сказал Полунин. — В Аргентину поеду пока я один, а вам придется еще с месяц потаскаться по Парагваю.

— Да, внезапный отъезд всей экспедиции выглядел бы подозрительно, — Дино зевнул и потянулся. — Лично я ничего против Парагвая не имею…

— Я думаю, — ехидно сказала Астрид. — Уж в Аргентине вам такого раздолья не будет, синьор павиан! Знаете, какой там процент женщин?

— Нами Лернер не интересовался? — спросил Филипп.

— Нет, даже не спросил, с кем я приехала. Он, правда, извинился, что не может выйти поздороваться, так как «чувствует себя не в форме».

— Ну, это мы переживем. Тогда, я думаю, больше нас здесь ничто не задерживает? Ри, сходите-ка вы к этому старику, может он нас покормит чем-нибудь неконсервированным, а если у него ничего нет, возьмите инициативу на себя. Пообедаем и тронемся обратно, пока не начала портиться погода…

На следующее утро маленький двухместный геликоптер приземлился на поляне возле фактории. Когда полозья коснулись травы, из-под круглого плексигласового колпака с трудом вылез толстяк Кнобльмайер и, пыхтя и оглядываясь, двинулся по тропинке к конторе.

Лернер, с утра еще трезвый, принял гостя с вежливым равнодушием. Кнобльмайер объяснил, что был по делам здесь неподалеку, в менонитских колониях, и, узнав, что есть возможность воспользоваться геликоптером, решил навестить камрада; хотя они и не служили вместе, все-таки фронтовое товарищество обязывает. Они поговорили о том о сем, потом Кнобльмайер упомянул о генерале и поинтересовался, не приезжала ли к нему, Лернеру, некая фройляйн с письмом от его превосходительства.

— Была, вчера, — кивнул Лернер. — Хотела узнать насчет пропавшего без вести отца, но я его не знал. Вообще не помню такой фамилии у нас в дивизии.

— Так, так, — Кнобльмайер задумался. — Весьма странно, весьма. Уверяет, что отец служил в Семьсот девятой. Вы не заметили ничего подозрительного?

— А что я должен был замечать? Приятная девочка, с которой я охотно переслал бы, если бы еще был на это способен.

— Мне она подозрительна. По-моему, все это выдумка — насчет отца. Цель, впрочем, непонятна.

— Ну, не совсем выдумка, — возразил Лернер. — Отца ее я не помню, это верно, но в дивизии было много обер-лейтенантов, и неизвестно, сколько времени прослужил у нас этот Штейн… как его там. Может, ухлопали через неделю после прибытия. А одного из его сослуживцев, имя которого девочка назвала, я знал лично. Так что это уже не выдумка. И совпадения быть не может, она говорит, что отец писал что-то о шраме, а у Бандита морда действительно располосована…

— Почему «бандита»?

— А это мы Дитмара так называли. Он побывал у французов, в маки, с особым заданием. После этого кличка и приклеилась.

Кнобльмайер насторожился.

— С особым заданием, говорите? Какого рода?

— Инфильтрация. Он проник к партизанам и раскрыл целую сеть на территории Руанской комендатуры.

— Так, так… И что же она спросила о нем?

— Спросила, не знаю ли я, где он сейчас живет.

Кнобльмайер нахмурился, лицо его стало еще более озабоченным. В Колонии Гарай Армгард ни о каком Дитмаре не упоминала, хотя упомянуть было бы естественно…

— Скажите, Лернер, она что-нибудь рассказывала вам о себе? А о своих спутниках?

Лернер пожал плечами.

— А я ни о чем не спрашивал. Генерал ее рекомендует, что мне еще? Да и рекомендация была ни к чему — черт возьми, девчонка разыскивает отца, что тут такого…

— Подозрительно, чертовски подозрительно. Там она ничего не спросила о Дитмаре, потому что там знали об экспедиции. Здесь она об экспедиции умалчивает — и спрашивает о Дитмаре. Логично. Весьма логично. Французская экспедиция — Дитмар в свое время выдал французских партизан — странное «совпадение».

— Так, так. И что же вы ответили ей касательно Дитмара?

— Просто дал адрес, и все.

— Чей адрес? — Кнобльмайер побагровел, вытаращивая глаза.

— Дитмара, чей же еще. Она сказала, что попытается с ним связаться.

— Лернер, вы сошли с ума. Дайте мне этот адрес, быстро!

— По-моему, это вы спятили, Кнобльмайер. Я вам только что сказал, что отдал его девчонке! Вы что, немецкого языка уже не понимаете?

— Отдали и не оставили себе?

— Да, он был в письме. На кой черт мне его адрес? Переписываться я с ним не собираюсь. Дитмар, между нами говоря, всегда был порядочным дерьмом.

— Лернер, вы идиот!! — заорал Кнобльмайер. — Вы соображаете, что наделали!

— Ну, ну, потише. И не орите на меня, ясно? Тут вам не ваш вшивый вермахт, кончились золотые деньки Аранхуэса. Вот так-то. Чичи хотите?

— Я этой индейской мерзости не пью. Лернер, но вы все же попытайтесь вспомнить — может быть, у вас остался где-то записанным…

— Слушайте, идите вы к черту с вашим Дитмаром! Нет у меня больше его адреса, и кончено…

Лернер нагнулся, достал из-под стола бутылку, заткнутую кукурузным початком, и отпил прямо из горлышка.

— Вы не немец, вы грязная спившаяся свинья! — в бешенстве пролаял Кнобльмайер. — Я подам рапорт его превосходительству!

Лернер вытер губы тыльной стороной руки, не спеша заткнул горлышко початком и снова спрятал бутылку под стол.

— Его превосходительство может поцеловать меня в зад, — сказал он непринужденно. — Вы также, оберст. Не желаете? Тогда не откажите в любезности встать и сделать поворот налево кругом. И если вякнете еще одно слово — я вам разнесу череп из моего винчестера, не успеете вы сделать по двору и десяти шагов. Марш отсюда, жирный ублюдок!