— Внимание, космодор первого ранга Гавон Рен-Барх! Готовность к старту!

Индикаторы излучали яркий желтый свет — сигнал нуль-поля. Деформированное пространство гасило звезды на экране.

— Космодор первого ранга Гавон Рен-Барх! До старта осталось восемь… семь… шесть…

— Космодор первого ранга Гавон Рен-Барх! — Величественный голос Доктринера врезался в диктовку автомата. — Жду очередного Вашего успеха в Вашей миссии.

— Старт!

Автоматика вытолкнула корабль в нуль-тоннель и отключилась. С этой минуты Гавон был предоставлен самому себе.

Отвратительное головокружение, появившееся при переходе, упорно не желало проходить. Потребовалось восстановить силы в биокамере, после чего Гавон вернулся в кабину ощутимо посвежевший. Пульт приятно холодил пальцы. Тихие пощелкивания переключателей оживили экран, который с этого момента должен стать продолжением его зрения. Наконец, Гавон увидел Солнечную систему не в записи Станции-300, а воочию. Мощность локатора давала возможность рассмотреть каждую планету в отдельности, но сейчас не это интересовало космодора.

Экран развертывался перед ним широким полотном привычного и удобного космоса, который существовал, чтобы быть завоеванным настоящими и твердыми мужчинами, такими, как Гавон Рен-Барх. Несколько лет тому назад Станция-300 зарегистрировала в этом неизученном районе Галактики довольно развитую культуру технического типа, подобную цивилизации на Дархе несколько веков тому назад. Для покорения цивилизации такого типа давно были разработаны стереотипные инструкции. Несомненно, случай был ниже уровня его способностей, но он, как всегда, старательно занялся им. Мысль о качествах интеллекта была едва уловимой, но психономатор моментально отреагировал и в углу экрана появились три основные психономические характеристики:

Сложность интегральных связей — 97 %

Скорость анализа — 78 %

Результативность анализа — 90 %

Гавон мог даже не задерживать взгляда на индикациях — уже несколько лет его интеллект безотказно работал в данном наиболее оптимальном режиме и радовал безошибочным ходом. Сапиенсоиды Алгоро могли убедиться в этом уже после вторых переговоров, когда несколькими тонкими намеками он сумел заставить обе враждующие коалиции забыть свои договоры и после короткой изматывающей войны сделать планету пригодной для колонизации. Земноводные Ваама так и не сумели разобраться, как космический гость убедил их верховное божество не высиживать целое поколение яиц, что привело к необходимости приносить ему дань по десять грузовых звездолетов плутониевой руды в год.

Безупречные социотехнические операции снискали Рен-Барху славу и авторитет одного из лучших освоителей в дархианской истории, но не это делало его счастливым. Он любил чувствовать себя нужным своему народу. Но только мощный мозг Доктринера был в состоянии оценить изящество операций космодора, сделать единственный лаконичный и глубокий комментарий, который заставляет слушателя почувствовать себя великим дархом. В памяти всплыли морщинки вокруг глаз Доктринера…

Сигнал с пульта управления вспугнул воспоминания. Тахионный луч остановился на объекте поиска — одном из десяти местных кораблей, которые, согласно докладу Станцни-300, исследовали внешнее космическое пространство. Гавон включил увеличение, и изображение корабля зависло в центре экрана.

Космодор рассматривал его с каким-то смешанным чувством. Примитивная конструкция напоминала ему о ранней космической истории Дарха. Когда-то на почти таких же атомных ракетах, ползущих со скоростью одной восьмой света, первые космодоры отправились в бесконечное пространство. С отчаянной смелостью они вызывали Космос на поединок, и вот уже более четырех столетий были победителями. Гавон снова прикоснулся к регулятору и луч лроник внутрь корабля.

Перед пультом, загроможденным чудовищным количеством приборов, сидел человек. Лицо, обтянутое странно розовой кожей, несомненно, выражало озабоченность, а движение челюстей свидетельствовало о пережевывании безвкусной пищи. Человек держал в руке наполовину съеденное подобие дархианского бутерброда.

В Гавоне крепло убеждение, что этот меланхолично жующий земной космодор отвечает всем требованиям. Гавон быстро перенастроил Гиперцилатор и сконцентрировал зону его действия вокруг кресла в чужом корабле.

От мощного разряда конденсаторов освещение слегка мигнуло. Землянин утонул в ярко-синем свете. Гавон повернулся к камере-приемнику, которая раскрылась одновременно с сигналом. В центре стояло кресло с земным космодором, который, отчаянно кашляя, пытался проглотить кусок. Рен-Барх осторожно похлопал его по спине.

Землянин проглотил кусок, еще несколько раз кашлянул и повернул покрасневшее лицо к космодору:

— Вы… Кто вы такой?

— А вы кто? — спросил Гавон. — Как вас зовут?

— Сайрас Джеральд, астронавт земной армии. Но кто вы? Гавон повернулся спиной к нему и устремил взгляд на экран. — · Астронавт, — повторил он. — Астронавт. Звездоплаватель.

Это ваше звание?

— Да. А вы с летающих тарелок?

Гавон усмехнулся. В сообщениях Станции-300 особое место занимал анализ любопытного общественного феномена — веры в летающие тарелки. Космодор думал использовать это.

— Да, из тех самых. Зовут меня Гавон Рен-Барх, космодор первого ранга. Если не ошибаюсь, я должен обращаться к вам «мистер»?

— Нет, что вы! Называйте меня просто Сайрас или Сай, так даже короче и не затруднит вас…

Гавон повернулся к нему.

— Это меня не затруднит. Я владею вашим языком лучше вас самих. Но раз вам нравится, буду называть вас так. Вы же можете называть меня по-вашему — мистер Рен-Барх. У вас есть научная

степень, Сай?

— По всему видно, вы хорошо изучили Землю, мистер Рен-Барх.

Да, есть. Я магистр физики.

— А ваши политические убеждения?

— Пессимист.

— Разве это политические убеждения? Я воспринимаю это, скорее, как психономическую характеристику.

— Простите, мистер Рен-Барх, но я вас не вполне понимаю.

— Естественно, Сай. Вы едва ли имеете какое-либо представление о психономии. Но все-таки мне интересно, как вы понимаете свой пессимизм.

Не отвечая на вопрос, землянин неуверенными шагами вышел из камеры. То, как он осматривал рубку, свидетельствовало бы об интересе, если бы с лица его хоть на минуту сошло выражение кислой досады. Создавалось такое впечатление, что этот первобытный гуманоид ужасно отягощен банальной необходимостью каждый день осматривать летающие тарелки, космические корабли и другие инопланетные транспортные средства, которые не дают спокойно съесть бутерброд. Но Гавону не надо было гадать. «Мотивационная психограмма», — мысленно приказал он, и разбуженный психономатор начал отвечать с недоступной для человеческой речи скоростью: «Сильная нервозность из-за изменения жизненного уклада. Прикрывает свое изумление досадой. Воля рассредоточена по периферии сознания. Эрудиция достатэчно высокая, чтобы быть полезным для Миссии. Уровень анализа — удовлетворительный. Скорость интеллектуальной реакции незначительно превышает среднюю. Объект является подходящим для манипуляции…». «Хватит!…» — остановил его Рен-Барх. Действительно, этих сведений было достаточна. Он даже почувствовал, как его напряженное чувство охотника обволакивает тень скуки — до такой степени оказался стандартным психономический тип пленника. Операция по освоению Земли обещала быть довольно-таки простой. Все прекрасно совпадало с данными Станции-300 — технократическая культура с высокой степенью нервной возбудимости и обостренными социальными конфликтами. Индивиды, мечущиеся в сетях собственных неясных мотивов и страстей, не понявшие суть своих желаний, не знают универсальных психономических формул, которые единственно могут дать им свободу силы.

— Так как же понимать ваш пессимизм, Сай? — с легкой иронией повторил свой вопрос космодор.

— А?! — пришел в себя гость.

— Садитесь, Сай! — улыбнулся Рен-Барх. — Вы в состоянии разговаривать сейчас или хотите привыкнуть немного?

— Сейчас! Сейчас! — возбужденно замахал руками землянин.

Гавон синтезировал для него один из личных коктейлей, которые разрешал себе лишь в исключительных случаях (а ведь случай был именно таким, не правда ли?). Они начали длинный разговор о том, как прекрасно, когда высокоразвитые цивилизации посещают своих отсталых собратьев и помогают им поднять на более высокую ступень свой разум.

Вечером (по корабельному времени) Гавон наконец расслабился в пружинящих волнах магнитной кровати. Сайрас, довольно измотанный пережитым за день, спал под гипноизлучателем в соседней каюте. Гавону хотелось немного поразмышлять, но усталость сразу овладела им. А за ней пришел сон.

Мучительно медленно, словно в густой жиже, Гавон шел по дымящейся, скорченной Земле. Иногда опора под ногами исчезала и он неуловимо медленно падал, пока не ступал на ту же раскаленную потрескавшуюся почву. Свет струился откуда-то сзади. Рядом с тенью Гавона скользила тень Сайраса Джеральда.

— А как вы понимаете пессимизм, мистер Рен-Барх? — спросила тень Сая.

— Для нас это понятие древности, Сай, — ледяным голосом промолвила тень Гавона. — Среди дархов пессимистов нет.

— Разве это возможно, мистер Рен-Барх?

— Конечно. Дархи обеспечены всем, что только могут пожелать. Наше производство может удовлетворить даже самые изощренные требования. Другие планеты для нас — неисчерпаемый источник сырья. Двести шестнадцать цивилизаций торгуют с нами.

— Разве это возможно, мистер Рен-Барх?

— Вполне. Мы ввели психономию как основное средство регулирования общества. Каждый занимает место, определенное его личной психограммой. Движение подсознания уже не тайна. Каждый осведомлен об инстинктах и о способах, которыми он может удовлетворить или обуздать их. Все это идет на пользу нашей цивилизации. Дархи счастливы.

— Разве это возможно, мистер Рен-Барх?

И в который раз почва под ногами Гавона исчезла. Он начал падать в сизый дым без запаха, долго летел между потрескавшимися серыми скалами, пока не проснулся в своей магнитной кровати. Уловив, что он открыл глаза, автоматы медленно зажгли свет. Гавон лежал несколько минут, забывая свой нелепый сон. Потом встал и пошел в каюту Сайраса.

После завтрака оба устроились в салоне корабля. Психономатop постоянно следил за напряженной психикой Сайраса. Внимательно вслушиваясь в информационные телепатемы, Гавон заговорил:

— Сейчас слушайте меня внимательно, Сай. Будьте добры не прерывать меня.

Он медленно отпил свой коктейль.

— Сай, вы понимаете, что я не альтруист. Я должен создать условия для торговли с вашим миром. Знаю, что в пределах Земли вы имеете огромную практику в торговле, следовательно, знаете, что если стороны неравноценны, одна из них становится ведущей. В данном случае этой ведущей стороной буду я… Из трех вариантов — нейтралитет, война, торговые взаимоотношения — я устанавливаю третий… Нейтралитет невозможен, так как мы никогда не уходим оттуда, куда пришли. Война бессмысленна — мы лучше вооружены. В таком случае получается, что торговля — единственный вариант. Теперь можете задавать вопросы.

«Сайрас Джеральд находится в угнетенном состоянии», -со-общил психономатор, — «он поражен сказанным, пытается найти выход из ситуации, которая выглядит для него ужасающей и безнадежной. Не сомневается в нашем могуществе».

— Мистер Рен-Барх, я не сомневаюсь в вашем всемогуществе, — пытаясь скрыть дрожь в голосе, сказал Сайрас после молчания.

— Но мне непонятно, зачем вам устанавливать торговые взаимоотношения, если вы просто можете завладеть Землей.

— Это не гуманно, Сай, — возразил Гавон. — Да и не нужно. Вы уже завладели Землей, ваши фирмы, сверхфирмы, транснациональные фирмы. Они продадут нам Землю, конечно, они поймут, что такой контракт для них не особенно выгоден, но военные действия еще невыгоднее. Вообще-то на этот счет у вас хорошая пословица — из двух зол выбрать меньшее.

— Значит, вы все-таки нас порабощаете, мистер Рен-Барх?

— Да, что вы, Сай? Вы же поработили себя сами. А мы требуем лишь налога с ваших хозяев. И они его заплатят, потому что они рабы самих себя. Увы, психономическая свобода, которая делает нашу цивилизацию счастливой, оказалась недоступной для всех остальных цивилизованных обществ. И для вашего тоже, пока.

Сайрас долго молчал, рассматривая фужер из радужного кристалла, который держал в руках. Наконец, спросил:

— А я? Чего вы хотите от меня?

— Совсем немного. Быть посредником в переговорах. А пока я хочу услышать полный рассказ о земной жизни, расскажите обо всем, что вам было доступно.

Сайрас Джеральд нервничал, он кусал губы, тер потные ладони, мял виски — вообще происходили все те физиологические процессы, которые показывали, как трудно назвать собственным именем предательство, даже давно внутренне признанное. Гавон был спокоен и настроен покровительственно. С землянином все была ясно. Необходимо только дать ему немного времени все обдумать и принять единственно возможное решение. Но Сай сказал что-то совершенно неожиданное:

— Разве это возможно, мистер Рен-Барх?

Космодор только случайно удержался от вскрика. Изумление от странного совпадения реальности со сном отозвалось в нем непонятным страхом. Лицо его осталось непроницаемым и может быть только в глазах на минуту мелькнула растерянность. Но eго собеседник ничего не заметил. Остались только неясная тревога и мысль, что необходим серьезный разговор с психономатором.

Больше он не вспоминал о сне. Сай, видимо, успокоившись и примирившись, начал рассказывать о жизни на Земле. Гавон слушал его, не стараясь запомнить — для этого был психономатор. Его объективы ощупывали каждое движение, мимику Сая, все это переводилось в единицы знаковой информации и он копил их в своей холодной памяти, добавляя штрихи к образу подсознательной жизни астронавта Сайраса Джеральда. Потом, когда Газон уже в роли дипломата будет искать точнейшую реакцию, гибчай-шую многозначительность, телепатические советы психономатора отшлифуют его поведение до единственно возможного для этой цели совершенства, до правдивейшей для землян мимики.

Со стороны они выглядели как двое друзей, которые за рюмкой доверяют друг другу свои маленькие житейские тайны. Когда Сайрас говорил об интимных подробностях, космодор располагающе и в то же время многозначительно улыбался, поднимал фужер к самым глазам и рассеянно скользил взглядом по серебристой поверхности коктейля — знал, что в такие моменты лицо его 'становится неповторимым — мужественным и красивым.

Этот разговор продолжался весь день, не прекратился он даже во время ужина. И только оказавшись в каюте, Гавон понял, что все время в нем дремало какое-то беспокойство. Здесь, в одиночестве, беспокойство перешло в обыкновенный страх, вызванный сновидением. Существование этого страха было чем-то неправильным, неестественным, оно пугало больше самого сна, так как это означало, что универсальные психономические формулы перестали быть универсальными. Действительно, там еще предвиделась и непредсказуемость третьего подсознательного пласта, но… «Психономатор, — вскрикнул космодор, — что со мной происходит?!».

«Не особенно сильное катативное смущение третьего пласта подсознания…».

«Хватит! Профилактика?».

«Катативная реакция зоны третьего пласта имеет высокую степень непредсказуемости…».

«Хватит! Можешь следить за мной ночью и прервать сон сразу же, как только он начнется?».

«Да».

Космодору почему-то показалось, что в бесплотном голосе психономатора прозвучало угодничество. И впервые в жизни испытал к нему что-то похожее на отвращение.

Уснул он незаметно. Его окружила спасительная темнота без времени и места, но она оказалась зыбкой. Чья-то рука подняла и бросила космодора на ту же самую равнину в трещинах, стянутую обручем горизонта. И снова рядом с ним шагал Сай, и перед ними скользили две тени, очерченные странным светом, падающим сзади.

«Значит, ты утверждаешь, что счастлив?» — спрашивала тень Сая.

«Как счастливы все живущие по законам универсальной психономии», — покровительственно ответила тень Гавона.

«А все живут по этим законам?».

«Все».

«И всю жизнь?».

«Да», — ответил Гавон и замедлил шаг.

«Почему молодые не всегда подчиняются Универсальным Психономическим Формулам, мистер Рен-Барх?».

Гавон удивился вопросу, потому что Сай не мог этого знать.

Шагая под бесконечным дымящимся сводом, он ответил:

«Для этого необходимо созреть, Сай. Универсальные Психономические Формулы изучаются в школе, но необходимо время, пока личность сумеет обуздать инстинкты. Добавим и физическое соревнование, которое заставляет молодых бунтовать в поиске выхода своей биологической энергии».

Что-то замедлило шаги космодора. Стена. Гавон присел на неровный каменный выступ. Опершись на стену, Сай смотрел на него светящимся взглядом своих черных глазниц. За его спиной образовалась трещина и сквозь нее были видны звезды. Трещина, корчась, как губы паралитика, произнесла голосом Сая:

«Но среди зрелых уравновешенных личностей также встречаются неудовлетворенные, мистер Рен-Барх».

«Это неправда, Сай. Ты не можешь знать этого».

«Мистер Рен-Барх, — произнесла трещина, — почему так часто взрослые, зрелые личности, не знавшие серьезных проблем в жизни, кончают самоубийством?».

«Во всякой цивилизации есть свои психические больные, Сай».

«Но почему их так много, мистер Рен-Барх?».

Что-то взорвало сон Гавона. Когда куски сознания, разбросанные взрывом, улеглись, космодор с удивлением подумал, что психономатор никогда не будил его столь сильным импульсом.

«Психономатор, — мысленно позвал он. — Почему дал развиться сну? Команда была точная».

«Физиологическая реакция, — ответил психономатор. — Сон был сконцентрирован в кратком временном интервале в ограниченной зоне мозга. Первый импульс оказался слабым, второй…».

«Хватит, — мрачно прервал его Гавон, — от второго еще болит голова. Сделай что-нибудь».

Из стены вылезло блестящее щупальце. Конец пневмошприца коснулся его виска. Гавон почувствовал легкую боль, приятное головокружение и снова уснул, на этот раз без сновидений.

После утренних процедур в биокамере к Гавону почти полностью вернулось бодрое и реалистическое восприятие жизни. Почти, так как внутри все же затаился мутный приглушенный ужас иррациональной бури сна… Как настоящий воспитанник психоно-мической культуры, Гавон хорошо знал фантазию — грязный источник душевных смут, место, где все возможно, где простая истина мечется в пылу сомнений и ничего окончательного и определенного не существует. Она была врагом его душевных сил, его гибкого, как хищный зверь ума, его неистребимого желания победы. Что это за ассоциативный взрыв, какие пласты подсознания перемешались, как получилось, что этот смешной и наивный Сай стал символом самого подсознания, заговорил языком какого-то «анти-я»? Рен-Барх не мог ответить себе на эти вопросы и не хотел почему-то обсуждать их с психономатором. Кроме того, логика дневного сознания выдвинула дневные мысли, которые не оставляли места стыду ночных видений. О, Великий Дарх, уже через пару дней надо начинать усвоение, а какие глупости лезут в голову. — Итак, ваш мир мне ясен, Сай.

Гавон замолчал и вперил взгляд в землянина. Глаза Сайраса, в которых сначала светился интерес, постепенно наполнились страхом. Астронавт начал понимать, что означают эти слова. И Гавон дал ему необходимое для этого время.. — Слушаю вас, мистер Рен-Барх, — хрипло прошептал Сай.

Гавон начал с обобщения. Земля, пояснил он, с точки зрения представителя высшей цивилизации, это огромное поле незримой войны. Настоящие войны остались в прошлом, чтобы уступить место этой возне непрестанного взаимного выталкивания нескольких сверхпредприятий. Между ними существуют неисчислимо и неизмеримо сложные для обычного человека связи. Отношения между ними напоминают дархианскую игру, в которой двое из противников заключают игру против третьего, что, однако, не улучшает их взаимоотношений. Каждый в совершенстве овладел своим оружием — производством, торговлей, технологическим прогрессом. У каждого есть свой аппарат для того, чтобы удержать положение, своя полиция, своя армия. Несчастные жители Земли находятся в центре разнонаправленных интересов, и что получается из этого, ты сам знаешь. Всех ваших социальных срывов, крамольных идей могло бы и не быть, если бы у вас существовало настоящее централизованное управление и вы могли бы заняться решением психологических проблем индивида. Наша психономия давно пришла к заключению, что индивиды составляют общество. Это для тебя может быть звучит банально, но из него мы можем сделать важный вывод, что сначала надо заняться индивидом, организовать такое существование, которое удовлетворяло бы его. Если же нет возможности полностью удовлетворить их потребности, то сделать противоположное — воспитать такие потребности, которые бы находились в границах доступного. А этого можно достичь только с помощью наших психономических формул. Мы с вами, Сай — мы оба! — выберем одну из земных суперфирм и поможем ей победить другие. Благосостояние человечества резко повысится. Фирма автоматически превратится в правительство, которому все народы будут благодарны, которому будет доверено введение новой психономической педагогики. Да, Сай, я убедился, что земное человечество достаточно близко Дархианскому и может воспринять психономию. Со своей стороны, правительство никогда не забудет, кому оно обязано, благодаря чьим психономическим консультациям достигнуто счастливое равновесие. Нашему Дарху останется снарядить лишь несколько грузовых звездолетов, которые периодически будут выплывать из нуль-пространства, приземляться около секретных складов и взлетать оттуда с грузом. Улавливаешь… помощник космодора Сайрас Джеральд?

Рен-Барх закончил свое вдохновенное выступление со сдержанной ораторской артистичностью, которая не раз показывала свою действенность при различных дипломатических миссиях. Тем более что психономатор во время всего монолога удачно нашептывал ему наиболее подходящие слова, точнейший текст…

А Сай, помощник космодора Сайрас Джеральд, был готов. Его страх, вечный страх интеллигента, порожденный постоянными сомнениями в нравственной правоте своих действий, исчез. Напротив Гавона сидел соратник, единомышленник, который, не задумываясь, отдал бы жизнь за грандиозную цель. «Готов! Готов!» — мурлыкал психономатор, хотя и сам Рен-Барх прекрасно видел это. Именно так надо создавать настоящего местного манипулятора.

«Прекрасная работа, Гавон Рен-Барх» — улыбается Доктринер, приводя в движение тонкую сеть морщин вокруг глаз.

Гавон усадил своего новоиспеченного помощника в кресло и начал объяснять ему, как манипулировать пультом гипнотаблии. Сай безошибочно повторил все действия, гипноизлучатель тихо загудел, а на экране начали мелькать таблицы программы «Теории информации и социального манипулирования». Знания, которые гипногенератор вводил в его мозг, многократно превосходили все университетские курсы Земли. Психономатор регистрировал почти стопроцентное усваивание информации. На глазах у Гавона создавался умный, гибкий, хитрый дипломат, ученый и боец. Параллельна с теорией мозг Сая усваивал и новую систему ценностей, в которой в качестве объекта преклонения и восторга Гавону Рен-Барху отводилось второе место после Доктринера.

— Приятной работы, Сай! — пробурчал Гавон и ушел в отсек.

Вечером он выключил гипногенератор. Не хотел перенапрягать мозг своего помощника, да и в этом не было необходимости. Сай уже знал почти все необходимое, а завтрашний курс окончательно затвердит принятую информацию. Мужчины поужинали спокойно, почти не разговаривая. Устаревший Сай отправился к себе в каюту, пожелав Гавону, как это требует земной обычай, спокойной ночи. Космодор кивнул ему в ответ и подумал, что ночь, без сомнения, будет спокойной — половина миссии исполнена, мысли спокойны, снов не будет. Мелькнула какая-то тень, но она быстро исчезла — нет, никаких снов не будет! Он даже не будет приказывать психономатору следить за его сном: это недостойно, это значит, что он все еще испытывает страх, притом без оснований.

Гавон Рен-Барх вошел в свою каюту. И сон встретил его на пороге. Его тело автоматически совершало действия отхода ко сну, а мысли окунулись в уже знакомую темноту. Где-то над ним была та растрескавшаяся, пульсирующая земля, а он падал с нее в пропасть неба. Земля поднялась над ним и Гавон остался один между звездами.

Потом сквозь звезды начали вырисовываться стены пещеры. Удобно устроившись между двумя сталагмитами, за ним следил Сайрас Джеральд. Свет, исходящий из черных глазниц, падал на лицо космодора, который уже знал, каким будет первый вопрос:

«Почему ваша цивилизация порождает так много психических больных, мистер Рен-Барх?».

«Что означает „много“, Сай?».

«Почти у двадцати процентов населения Дарха зарегистрированы резкие отклонения от нормы, мистер Рен-Барх. Это составляет более трех миллиардов человек. Больше, чем все население Дарха триста лет тому назад».

«Ты не можешь знать этого, Сай!»

«Но ты знаешь это, Гавон».

Рен Барх почувствовал, что где-то там, в реальности, его тело уже покоится в кровати, но здесь, во сне, он ощутил прилив ярости:

«Да! Знаю! Знаю, что психономия кастрирует дух! Но что делать с этим духом, если он всегда требует нереальных, абсолютных категорий! Непрестанно ищет вину среди тех, кто правил обществом! Что делать, если сама организация общества делает невозможной свободу духа! Свободу верить в мифы добродетелей и нравственности!»

Голос его стал плотным, почти материальным, словно свинцовые капли, направленные на Сая, но проходящие сквозь него, и только гранитная стена вздрагивала от сверхмощных ударов.

«Что нужно этому духу, Сай? Дружба?! Любовь?! Новые горизонты?! Все это мерзкие иллюзии, Сай! Они могут только испортить наслаждение реальными радостями жизни…»

Последние залпы слов пролетели сквозь загадочно неподвижного Сая и совсем разрушили стену за ним. Она бесшумно распалась и открылась комната. Та самая комната.

Рен-Барх вдруг перестал быть непреклонным космодором и ощутил в себе того молодого двадцатилетнего Гавона — организатора школьных похождений, самого интеллигентного и непокорного воспитанника 517-й Гипнодидактической школы.

Гавон узнал комнату, понял, какие события снова разыграются на его глазах, и ему захотелось умереть. Где-то очень далеко в реальности его тело конвульсивно металось в бесплодных попытках выкарабкаться из сна. Широко открытые, застывшие глаза узнавали эту комнату с кроватью и столом, пьяного парня и красивую обнаженную девушку. ВоспОхМинание о любви к ней превратилось в саму любовь и в невыносимое страдание от цинизма происходящего. Это была женщина, которую он позволил себе любить больше самого себя, а пьяный, с которым она через минуту ляжет — его лучший, единственный друг, последняя возможность веры в дружбу. И сейчас она снова посмотрит на него, Гавона, ледяным презрительным взглядом, как тогда, и отдаст свое тело его другу· и не остановится даже тогда, когда Гавон, подталкиваемый яоследнимш остатками юношеского достоинства, зажжет свет.

Где-то глубоко в сознании все же оставалась часть космодора Рен-Барха, потому что на миг мелькнуло презрение к могуществу сна, тратящего силы на давно прожитое. Но то, что произошло потом, отнюдь не было повторением. Спинка кровати начала вытягиваться и утолщаться, приняла очертания дарха… не просто дарха, а Доктринера — он был значительно моложе, таким, каким он был в первые годы их знакомства. Великий Доктринер наклонился над сплетенными телами. Рассматривал их внимательно и заинтересованно, словно перед ним были инфузории, поведение которых разрешит важную биологическую проблему. Когда в кровати все было кончено, он взглядом подозвал Ее. Девушка подняла голову; в ее глазах засветилось нетерпеливое радостное ожидание, то ожидание, с которым все личные сотрудники Доктринера, в том числе и Гавон, спешили получить следующую задачу от любимого, шефа.

И невероятная догадка пронеслась в мозгу, разрушила преграды между сознанием и подсознанием, между молодым Гавоном и зрелым Рен-Бархом, между спящим и бодрствующим, между сном и действительностью. Происходило то, что происходило не раз перед ним, что он сам много раз совершал при наборе и воспитанив новых космодоров и социотехников. То, что Доктринер шутя называл «облегчением совести от иллюзий», а социотехника ясно сформулировала как «разрушение утопических ценностей». Гавон понял, что должен крикнуть и даже сделал это, но изо рта его выплеснулось пламя, подожгло кровать, Ее, его друга, Доктринера. Остался лишь дым, он принял очертания Сая и сказал…:

— Пора просыпаться, Гавон.

Это был живой и реальный Сай. Он наклонился над' Гавоном и смотрел на него спокойно и приглашающе. Но космодор не хотел вставать. Факт, что он проснулся и сон кончился, на этот раз не принес облегчения. Сон был где-то рядом, сила его заключалась в выводах, оставленных после себя. Гавон испытывал всепоглощающее чувство страха.

«Психономатор!»

В ответ лишь тишина.

«Психономатор!»

— Он не поможет тебе, Гавон, — спокойно сказал Сай.

Рен-Барх окинул его диким взглядом и быстро вскочил. Потребовалось огромное усилие, нет, даже насилие над собой, чтобы возвратить себе хотя бы на миг способность анализировать. Этого быг ло Гавону достаточно, чтобы увидеть, как изменился Сай. Точно. отмеренные движения, сменившие суетящуюся взвинченность вчерашнего и позавчерашнего Сая? Что могло означать это непроницаемое лицо, этот взгляд, похожий на тот, светящийся темнотой взгляд Сая из сна?

— Что это значит? — тихо, едва владея голосом, спросил Гавон. — Кто вы, Сай?

— Человек с Земли, Гавон.

Космодор вскочил с кровати, приблизился к Саю, долго смотрел на него, потом вдруг замахнулся. Целился в челюсть, но рука его ударилась обо что-то невидимое. Рен-Барх вскрикнул от боли. Он сделал еще одну попытку взять себя в руки. Не смог.

— Вы не с Земли, Сай! — вскрикнул он. — Я знаю, кто вы! Вы агент высшей цивилизации! Еще сто лет назад теоретически было предсказано ваше существование. Сто лет мы боялись, что встретим вас. Потом успокоились, вот в чем и наша глупость! А вы ждали, пока мы успокоимся, ведь так! Вы следили за нами…