– Сонечка, миленькая, вот беда… Это так неожиданно, так необычно. Но после того как я своими глазами заглянула в сказку, могу согласиться, что многое начинает восприниматься по-иному…

– Ты заглянула, а я там пожила.

– Но что же теперь делать?

– Лететь обратно. Поварихой. И когда «Царица» исчезнет, надеть одно из ее платьиц и провести еще денек с любимым. Пусть считает, что исчезла Повариха.

– А потом?

– Потом снова сюда, чтобы обрядиться Ткачихой – и снова занять опустевшее место рядом с супругом. А вот вернусь ли из Ткачих – даже не знаю. Эх, сердечко мое, сердечко!

– Гвидонов ни за что не разрешит тебе остаться. Ой, а сам-то Егор почему не возвращается? Караулит машину времени?

Сонька хитро прищурилась:

– А вот и не угадала. Носится твой Гвидонов по Салтанову царству, как годовалый щенок, и везде сует свой любопытный нос.

– Да, это на него похоже. Как бы в беду не попал, в незнакомом-то месте. Он хоть переоделся в подходящую одежду?

– А как же. Я – Повариха сходила на базар и принесла ему какое-то жуткое тряпье. Теперь он ничем не выделяется среди прочих оборванцев.

– Сонечка, когда снова окажешься в прошлом, заставь Егора срочно лететь домой. Его родители места себе не находят, гадают, почему сын дома не ночевал да на звонки не отвечает.

– Передам, – пообещала Сонька и выключила массажное одеяло. – А теперь, подруга, я хочу попросить тебя о помощи.

– Полететь к Салтану вместе с тобой? – живо откликнулась Варя.

– Не выйдет, – качнула головой Сонька. – Мы не умеем управлять машиной времени. Сейчас она настроена на прибытие в определенный момент прошлого, в определенную горницу Салтанова дворца, и без Гвидонова изменить ничего не получится. Не дергать же на авось все эти рычажки?

Варя вздрогнула, вспомнив, что именно по ее вине машина доставила их не на остров Буян, а во владения Салтана.

– Единственное, что мы можем, – продолжала Сонька, – это снова и снова вылезать из скатерки, на радость себе любимым, размножаясь в прошлом, будто мухи. Чем я и занимаюсь, – Сонька усмехнулась.

– Да, повторять твой подвиг раздвоения мне не имеет смысла, – печально закончила ее мысль Варя. – Что ж, тогда нам надо скорее заняться закупкой продуктов для пира. Где можно заказать деревянные бочки, кадушки и… что там еще было?

– А вот тут как раз и нужна твоя помощь, – посерьезнела Сонька. – «Пир на весь мир» стоит денег. А у нас их нет. Зато есть венец, который подарил тебе Гвидонов. Если его продать… но на это, конечно, сложно решиться. Я не вправе просить тебя о такой жертве.

Варя внимательно посмотрела на подругу, потом встала и ушла в ванную комнату. Вернувшись, она поставила на стол резную шкатулку.

– Ты же знаешь, что я решилась. Иначе как бы ты вернулась к Салтану?

– Варька, ты настоящий друг! – Сонька вскочила с дивана и прижала к груди шкатулку.

– Но как ты его продашь? Нельзя говорить, что венец привез Гвидонов, иначе у него будут большие неприятности с лабораторией по перемещениям во времени.

– Никто не узнает, откуда появился этот венец, – искренне пообещала Сонька.

Поздним вечером в рабочем кабинете владельца сети антикварных салонов раздался сигнал видеофона. Поморщившись, господин Кунштейн заставил себя оторваться от компьютерной бродилки и сосредоточиться на грубом вторжении реальности.

На экране появилась незнакомая старушка. Господин Кунштейн ощутил проблески любопытства. Старушки, будучи, так сказать, антиквариатом среди людей, достаточно часто появлялись в его профессиональной судьбе, чтобы, увлажнив слезами некоторое количество носовых платков, расстаться с парочкой фамильных реликвий.

Господин Кунштейн приветливо встопорщил усы.

Сонька – а это, разумеется, была она – подошла к созданию нового «имиджа» профессионально. Уменьшить рост, ссутулившись в глубоком кресле, увеличить объем, надев термокостюм для зимнего плавания, сверху накинуть добротный осенний жакет с воротником стойкой, уютно укрывающим подбородок (и, само собой, шею, которая может выдать истинный возраст женщины), стройные ноги спрятать под уродливо-длинной юбкой, на голову – строгий фиолетовый парик со старомодным вкраплением малинового, небольшую шляпку с каскадом перьев, удачно ниспадающих на лицо, и, конечно, не забыть радужные очки, которые любят носить в хмурый осенний день не только старушки. Неприятнее всего было наносить на лицо морщины. Сонька великолепно владела волшебной силой косметики, но еще ни разу ей не приходилось так себя уродовать. Что ж, если знаешь зачем, можно и пострадать.

Код служебного видеофона одного из известнейших антиквариатов был в ее органайзере. О, чьих только кодов там не было! Не зря Сонька топтала подиумы. Господин Кунштейн кандидатом в мужья не значился, но пользу из знакомства с ним Сонька собиралась извлечь немалую.

Впрочем, как раз об их знакомстве господину антиквару догадываться не следовало.

Итак, «старушка» ожиданий собеседника не обманула. Только мусолить платки она не стада, сразу взяла быка за рога.

– Клад? – недоверчиво протянул господин Кунштейн.

– Именно, – энергично подтвердила старушка. – Понимаю ваши опасения: незнакомому человеку поверить сложно. Я и сама сторонница самых тщательных мер безопасности. Поэтому, как вы понимаете, я не назвала вам своего настоящего имени…

– Так-так… – многозначительно скривился антиквар.

– А что вы хотите? Я женщина хрупкая, пожилая. Много ли нужно, чтобы отправить меня в мир иной? Мошенники, – она округлила глаза за стеклами очков, – бандиты! Неужели я допущу, чтобы весь этот сброд узнал о моем неожиданном счастье?

– Сударыня, боюсь, что на предлагаемых вами условиях сделка не может состояться.

– Я вам еще не называла условий, сударь. А вот теперь слушайте внимательно. Клад, попавший в мои руки, весьма значителен. Для знакомства я сообщу вам, куда перепрятала один из шедевров: драгоценный венец со звездой и месяцем. Вы разыщите венец, оцените его, исходя из личных соображений, и переведете деньги на счет, который я назову, не позднее завтрашнего утра. Я посмотрю, насколько компетентны окажетесь вы в оценке сокровища (в вашей честности я не сомневаюсь – она в ваших интересах!), и решу, говорить ли вам, где спрятана еще часть экспонатов. Заодно сообщу номер следующего счета. И так далее: ваша оплата – моя информация. Однако предупреждаю: беседовать с вами мы больше не будем, видеосвязь слишком ненадежна. Через час я отбываю в путешествие. Вы даете мне личный код, на который я буду отсылать сведения о местонахождении частей клада, а сами сможете поддерживать общение со мной, переводя деньги на указанные счета.

– Сударыня, ваш план чрезвычайно хитроумен. Но позвольте…

– Не позволю. Я уже опаздываю в аэропорт. Записывайте координаты венца – и жду известий на своем счету!

– Но почему вы так уверены, что я вообще что-то заплачу?

– Как только вы увидите венец, вам просто нестерпимо захочется увидеть остальную часть клада, – ухмыльнулась старушка и исчезла с экрана.

Сонька не ошиблась: восторг господина Кунштейна выразился в сумме, превышающей ее самые смелые ожидания. Разумеется, осторожный антиквар убедился, что вещь не значится ни в одном каталоге мира, а также не фигурирует в полицейских сводках за последние тридцать лет. Старинный венец не был запятнан грязью подозрительных историй! Во всяком случае, в обозримое время.

Музейная посуда и свадебные дары вызвали очередной прилив денежных поступлений на счет клиентки. Сонька долго вздыхала над жемчужным гарнитуром: серьги, ожерелье и комплект браслетов. В конце концов она решила: для чего и быть богатой, если не для того, чтобы обладать подобными вещами? И охваченный азартом антиквар лишился счастья узреть такую красоту.

– Почему эта дурацкая машина не может отвезти меня куда-нибудь еще! – сокрушалась Сонька. – С Салтана больше не возьмешь…

Впрочем, выход был, и Сонька прекрасно знала о его существовании. К тому моменту, как господин Кунштейн оплатил выданную ему порцию Салтанова «клада», ни о чем не подозревающая Варя успела снарядить пир на весь мир и даже заказать достаточное для этого «мира» количество недорогого, но симпатичного «полотна». Экспедицию Поварихи откладывать было нельзя: кто станет восторгаться протухшими салатами? Сонька уведомила Кунштейна о своем решении взять небольшой тайм-аут и в ту же среду, ближе к вечеру, снова отбыла в прошлое.

В это время жизнь в Салтановом царстве-государстве текла своим чередом.

Как вы понимаете, злого ворога царь у своих границ не обнаружил. Всё чин по чину, хатки стоят целенькие, поросятки хрюкают, козочки травку пощипывают, курочки кудахчут. Испил Салтан парного молочка – да и двинулся в обратный путь, рассудив, что жечь территорию предполагаемого противника нет пока никакого резона. Кликнул он своих дружинничков, и понеслись они лихим галопом выяснять, что за непредвиденные осложнения возникли в личной жизни государя.

Вернулись ровнехонько к ужину. Видят: Ткачиха с Поварихой слезки утирают, Бабариху от печали аж с лица перекосило, а премудрые бояре только хмыкают в кулаки да крякают в пышные бороды, глаз на государя лишний раз поднять не смея.

– Где Царица, мать незнамо кого? – рявкнул Салтан с порога.

– Не вели казнить, батюшка. Всё сделали, как ты наказывал, – повалились на пол бояре, устилая залу живым ковром.

– А как я наказывал? – удивился Салтан. Насколько ему помнилось, он не успел придумать, что бы повелеть в столь поганой ситуации.

– В бочки засмолили, к берегу покатили, в окиян пустили, – наперебой затараторили бояре.

– То есть как – в окиян? Жену мою – в окиян?! Ах вы, изверги окаянные!!! – возопил Салтан, оседая на пол рядышком с боярами.

Дружинники мигом заметили нарушение субординации, подхватили государя под мышки и доволокли до трона. Всё ж на троне переживать сподручнее!

С низкими поклонами подали в государевы рученьки, пред светлы очи полученную давеча депешу, где черным по белому значилось:

«И царицу и приплод тайно бросить в бездну вод».

Царь внимательно прочел текст, побледнел, выронил листок и прошептал:

– Измена…

Тут уж мамки-няньки заметались, как ошпаренные. Кто царю в лицо водичкой брызжет, кто под корону влажное полотенчико подкладывает, кто под нос бодрящие запахи подсовывает. Медку налили, чайку, кипятку – не помирай, царь-батюшка, не оставляй сиротинушками! Подумаешь – царица. Да мы тебе таких цариц целый табун наведем! А уж богатырей нарожают – во дворце тесно станет!

Салтан приоткрыл ясны очи и закряхтел в скорби и печали. Жаль было ему младой жены. Что она вытворяла в брачную ночь, как вспомнишь – в животе мурашки бегают. Салтан невольно залился краской. Сонька, дитя потомков сексуальной революции, знала толк в отношениях между мужчиной и женщиной. Дьявольский темперамент… ни одна боярыня не сподобится на такое. Впрочем, это как раз и настораживало. Неспроста объявился у младой царицы внебрачный сын…

– Не знаю, кто придумал царицу в бочке топить, но надо признать, она и сама изволила отличиться, – резюмировал Салтан.

Он уставился на позеленевшую от переживаний Бабариху:

– Что ж ты, матушка? Экую коварную гадючищу на груди пригрела!

– Не грела, батюшка, ни секундочки не грела! – замахала руками Бабариха. – Как ее из колыбельки умыкнули, так до вчерашнего дня и не видела. И выполнить свой материнский долг по воспитанию и развитию характера не имела ни малейшей возможности.

– А вы куда смотрели, голубы бестолковые? Почему скрыли от меня наличие атаманова отпрыска? – обратил Салтан грозный взор на Ткачиху с Поварихой.

Те охотно брякнулись на пол – от долгого стояния уже ноги затекли:

– Не гневайся, царь-батюшка! Не ведали мы ни о чем этаком! Мы девицы порядочные, из волшебного чертога своей благодетельницы ни на шаг не отлучались, а уж в плен к разбойникам попасть даже в голову не приходило. Сестрица-то, когда вернулась, мешок корешков сушеных, целебных, с собой приволокла. Говорит, по миру бродила, травку щипала. Кто ж мог подумать, что обманывает?

Ну, Салтан еще немного пошумел, пар выпустил. А потом, как положено, закручинился.

– Так и быть, – говорит, – от ужина отказываться не стану, но больше вы от меня сегодня милостей не дождетесь.

Прожевал свои яства в угрюмом молчании и собрался дальше кручиниться в опочивальне. Царевы приближенные, само собой, тоже скучные ходят, лица скорбные, слова громкого молвить не смеют. И вдруг, в нарушение всяких обычаев, подходит к царю Повариха. Крошку с ворота смахнула и сладенько так говорит:

– Не убивайся ты, царь-батюшка. Не стоит наша непутевая сестра твоих переживаний. Чем кукситься попусту, съездил бы лучше в путешествие, развеялся!

– Где тут развеешься, – буркнул царь.

– Да вот хоть на острове Буяне. И недалеко, и познавательно. Знаешь, какие там водятся чудеса? – И она с чувством продекламировала:

Ель растет перед дворцом,

А под ней хрустальный дом;

Белка там живет ручная,

Да затейница какая!

Белка песенки поет

Да орешки всё грызет,

А орешки не простые,

Все скорлупки золотые,

Ядра – чистый изумруд…

Царь презрительно фыркнул:

– Что я, белок не видывал? Их и в моих лесах по елкам скачет предостаточно. И изумрудов у меня было в избытке… пока не женился. Только я не позволял всяким грызунам их портить.

Тут выскочила вперед Ткачиха.

– И правда, что нам какая-то белка? То ли дело – забурлит море, вспенится игриво, разольется в шумном беге, и окажутся «на бреге в чешуе, как жар горя, тридцать три богатыря, Все красавцы молодые, великаны удалые…»

– Ну, знаешь ли, я тебе не девка – на красавцев любоваться! – начал раздражаться Салтан. – Богатыри должны с врагом рубиться, а не на бережку прохлаждаться. А уж купаться в доспехах могут только отменные болваны!

– Не серчай, царь-батюшка! – распихала «дочурок» Бабариха. – Девки глупые, неотесанные. Если и ехать на Буян, так только для того, чтобы увидать царицу Лебедь. Вот уж люди говорят – диво так диво! Подобной красы на свет еще не появлялося. И умна-то, мол, и стройна! Да только, бают, грустит часто. Одиноко девице…

Салтан хмыкнул:

– Как, говоришь, ее величают: Лебедь?

– Так и есть – лебедушка! Шейку тонку изогнет, бровью высокой поведет, и солнце в небе обмирает. А уж если в пляс пустится…

– А почему бы и не прогуляться в самом деле? – молвил Салтан. – Клин клином вышибают!

Сонька пробиралась нескончаемыми переходами к своей горнице, намереваясь хоть немного поспать перед отплытием. «Тоже мне, дворец! – возмущенно бурчала она. – Хоть бы пару эскалаторов построили, лентяи. Сплошные ступеньки! За день так наупражняешься, что ноги подгибаются. Темнотища, духотища…» Сонька поморщилась. Она еще в первую ночь своего пребывания во дворце, будучи царицей, обшарила все закутки опочивальни в поисках панели климат-контроля. Представьте, не нашла!

О санитарных удобствах дворца даже говорить не хотелось. Исключительная дизентерия! Как только люди могут жить в таких условиях? И ведь ни одного робота. Интересно, каким образом они стирают? Рукава-то уже обмусолились, не говоря о подоле, которым она здесь все пороги обмела. Спасибо профессиональной выучке, ни разу не споткнулась!

Сейчас бы на гидродиванчик, установить температуру градусов тридцать семь и волны включить, чтоб баюкали… После подвигов в рыбачьей лодке плечи так ломит, что и не уснешь. Бочка оказалась тяжеленной. А ведь нужно было еще грести этими ужасными веслами! А как она рубила бочку топором, до сих пор жутко вспоминать…

Ладно, осталось немного, как-нибудь выдюжим. Добраться бы до Буяна, обчистить белку, раздеть богатырей, а там – домой! К богатству и процветанию! Сонька зажмурилась в радостном предвкушении…

– Сейчас ты шлепнешься, – заявил за ее спиной собственный голос.

От неожиданности Сонька запнулась об очередной порог – и грохнулась на деревянный пол, набрав полные ладони заноз.

– Ах ты, стерва! Накаркала! – в ярости обернулась она к Ткачихе.

– Я не накаркала. Я ЗНАЛА, – невозмутимо возразила Ткачиха. – Не забывай, что мы с тобой – один и тот же человек, – она задрала подол и продемонстрировала отвратительную ссадину на коленке. – До сих пор не зажила…

– Трудно привыкнуть к мысли, что я беседую сама с собой, – пробормотала Повариха, держась за ушибленную ногу. – Дурдом на выезде.

– Вставай! – Ткачиха дружески приподняла ее за шиворот. – У меня есть пинцет и антисептик. Захватила с собой из дому, когда смазывала ссадину регенеративом.

– Знала, где упадешь, а соломки не подстелила, – проворчала Повариха.

– Я тебе кричала, а ты, корова неповоротливая…

– Сама такая! – взвилась Повариха. Соньки уставились друг на друга злыми глазищами.

– Ладно, пойдем, попробуем поспать, а то скоро уже петухи раскукарекаются, – сказала, наконец, Ткачиха. – До чего мерзкие твари!

Ранним утром корабль государя отчалил от городской пристани. По синю морю-окияну – прямо к острову Буяну. Сидящий на палубе Салтан мучился угрызениями совести по поводу безвременной кончины молодой жены. Бабариха мучилась дурными предчувствиями. Соньки страдали от морской болезни. И только море выглядело безмятежным – лазурное, играющее бликами в лучах золотистого солнца.