Когда Немировский принес удостоверение Крицкому, то тот - так мне рассказывал сам Немировский - прослезился, прочитав документ с гербовой маркой и за печатью Казенной палаты. Тронутый до слез, Крицкий вручает Немировскому гонорар в сумме 12000 рублей. Пораженный чрезмерностью гонорара, Немировский - так он мне рассказывал - протестует будто бы против размера гонорара; но Крицкий настаивает, и Немировский великодушно уступает и получает 12000 рублей за получасовую письменную работу и за два посещения Казенной палаты. Это был первый жирный клок из капиталов Крицкого.
      Но аппетит приходит по мере того, как ешь, - говорит французская пословица.
      Теперь нужно было оформить другое дело: обеспечить девочек и их мать.
      Немировский составляет домашнее духовное завещание, в котором за выделом нескольких сот тысяч девочкам все остальное миллионное состояние Крицкого предоставляется его сожительнице, которая назначается опекуншей детей, а Немировский - исполнителем воли завещателя и его душеприказчиком.
      Какое вознаграждение получил он за этот труд, не знаю. Надо полагать, очень значительное. Но главное и существенное использование капиталов Крицкого предстояло впереди.
      Прошло несколько месяцев. Крицкий умирает. Окружной суд утверждает его духовное завещание. Бывшая прислуга его, молодая хохлушка делается обладательницей больших капиталов. Расставшись со стариком-сожителем, она хочет пожить для себя, использовать блага жизни, посмотреть на белый свет. И, отбыв шестинедельный траур, она решила поехать в Ялту. Немировский однажды заходит ко мне и рассказывает, что, к великому его удивлению, его брат Григорий сопровождает сожительницу Крицкого в Крым. "Чем и как кончится эта совместная поездка - я не знаю", - закончил свой рассказ Немировский.
      А закончилась она очень просто: свадьбой, и сожительница Крицкого сделалась законной женой Григория Немировского, который немедленно покупает на свое имя большое имение в Пензенской губернии, переезжает туда вместе с женой и малютками-падчерицами. Он поселяется в собственной усадьбе, устраивает в очень больших размерах конный завод, оказывает какие-то существенные услуги государственному коннозаводству, за что получает даже Станислава 3-й степени и тем самым из бердичевского или полтавского мещанина или купца делается потомственным почетным гражданином. В то же время по мере истечения сроков денежных обязательств, векселей и прочего, оставшихся после Крицкого, они переписываются на имя Григория Немировского. К нему же поступают и все платежи по погашаемым обязательствам. Словом, все капиталы Крицкого, за исключением выделов дочерям его, переходят к Григорию Немировскому.
      Люди сведущие утверждают, что А. О. Немировский за все это дело и сватовство получил свыше 200000 руб. После многие говорили о Немировском: "Он не только искусный адвокат, но и ловкий сват".
      Так закончилась история с капиталами Крицкого в девятнадцатом столетии. Но она имела продолжение, или, вернее говоря, послесловие с трагическим финалом в двадцатом...
      Девочки Крицкого подрастали, им дали хорошее воспитание и образование, завещанные им выделы уже представляли весьма солидные суммы. Девочки сделались взрослыми девицами, заневестились. Они могут выйти замуж. Кто же будут их мужья? Возможно, фактически захватив завещанные выделы, они поинтересуются опекунским делом. А фактическим опекуном был вотчим Григорий Немировский. К концу века он ликвидирует свое пензенское имение и переезжает в Петербург.
      Обидно и жалко, если такой большой куш, как наследственный выдел, попадет в посторонние и, может быть, очень цепкие и завистливые руки. Надо придумать комбинацию, чтобы этого не случилось, и, если возможно, оставить этот куш в фамилии Немировских. Комбинация была придумана.
      У А. О. Немировского был сын Юрий, который почему-то вышел из учебного заведения (кажется, медико-хирургической академии), не кончив курса. Отец решил пустить его по коммерческой дороге и выдал ему от себя полную доверенность на участие в принадлежавшем ему акционерном большом деле, правление которого находилось в Петербурге. Были вполне достоверные слухи, что Юрий Немировский очень неосторожно и широко использовал свою доверенность и злоупотребил доверием отца настолько, что А. О. Немировский хотел передать дело прокурору. Но их помирили под условием, чтобы считать Юрия Немировского уже вполне выделенным. Дело было прекращено. Действительно, в завещании А. О.
      Немировского, как оказалось после его смерти в 1914 г., Юрий совершенно обойден. Но эта криминальная история случилась гораздо позже после того, как старшая дочь Крицкого была выдана замуж за Юрия Немировского, который, таким образом, женился на внебрачной падчерице своего родного дяди. Случилось это в 1903 г. Прошли года. Ходили слухи, что Юрий Немировский шикует в Петербурге на славу: роскошные выезды, приемы обширные, богатые квартиры, бросание денег направо и налево и т.п. Так длилось несколько лет. Но вот в 1915 г. газеты оповестили, что Юрий Немировский в кабинете какого-то ресторана пятью выстрелами из револьвера убил наповал князя Енгалычева. Немировского судили, и во время разбора его дела обнаружилось, что Енгалычев был любовником его жены, которая, находясь с ним в связи, более года, под предлогом болезни, уклонялась от исполнения своих законных супружеских обязанностей. После громкого процесса, некоторые части которого слушались при закрытых дверях, обошедшего все газеты, Немировский был признан присяжными заседателями действовавшим в умоисступлении, ненормальным и невменяемым. Ему грозила отдача в психиатрическую лечебницу. Но его замужняя сестра Анна Михайлова согласилась взять его на свое попечение. Суд уважил ее ходатайство.
      Что сталось впоследствии с остальными действующими лицами этой истории, я не знаю. Остановился я на ней потому, что она по отдельным своим фазисам и в целом представляется в высшей степени интересной, характерной и типичной. Это не фантазия драматурга или романиста, но сама жизнь, которая часто рисует такие узоры, до каких не додуматься ни одному беллетристу.
      В цепи моих воспоминаний она является неизбежным звеном, так как я подошел к тому времени, когда была выдвинута "стародумцами" кандидатура А. О.
      Немировского на должность городского головы. История с капиталами Крицкого представляется жирным и рельефным штрихом в характеристике его как дельца и человека.
      Выборы гласных в 1901 г., как уже сказано выше, были очень многолюдные (свыше 500 избирателей) и страстно ожесточенные по партийной борьбе. Кандидаты в гласные от "новодумцев" проходили очень туго. Я прошел только одним голосом, другие проходили также неважно. Но тем не менее прошли: граф Нессельроде, Песков и другие "новодумцы". В. А. Коробков был первоначально забаллотирован и прошел уже только на вторичных выборах. В конечном итоге силы боровшихся партий оказались почти равны. Если "стародумцы" и имели некоторый перевес, то весьма незначительный. Таким образом, решающее значение могли иметь беспартийные гласные, которых было очень немного (4 - 5 человек), или же гласные, которые играли на два фронта.
      Говорили о кандидатуре А. М. Масленникова. Как я узнал впоследствии, Немировский уверил его, что он никоим образом и ни при каких условиях баллотироваться в городские головы не будет. Поэтому Масленников, по-видимому, рассчитывал пройти. Вероятно, в этих видах он во время партийной борьбы держал себя почти нейтрально и, хотя предвыборные собрания посещал на бирже, ничем определенно и ярко не проявил себя. Этим, мне кажется, объясняется, что немедленно по выборе Немировского сразу резко и круто и, пожалуй, даже враждебно Масленников стал в ряды оппозиции. Такую же позицию после выборов занял другой посетитель предвыборных собраний на бирже, выступавший там с соответствующими речами, Д. Е. Карнаухов, рассчитывавший получить должность члена городской управы. Он сделался ярым врагом Немировского, когда не попал в состав городской управы.
      На первых собраниях новой Городской думы в председатели был избран Л. С.
      Лебедев. Кажется, в половине марта состоялись выборы городского головы.
      Баллотировались двое: Немировский и Фролов. Оба получили большинство. Но Немировский превысил Фролова на 3 - 4 голоса. Оба были представлены на утверждение министра внутренних дел. Многие предполагали, что Немировский утвержден не будет и Фролов останется на прежнем месте. Но при этом забывали, что министерская санкция в значительной мере зависит от заключения губернатора, а отношения князя Мещерского к Фролову были не из таких, чтобы последний мог рассчитывать на особое к себе его благоволение. Немировский же успел заранее заручиться расположением и симпатиями Мещерского, которому после выборов самолично вручил свой формуляр, отказавшись передать его в канцелярию городской управы. Кажется, в конце апреля было получено официальное уведомление об утверждении Немировского в должности городского головы.
      3
      Новый муниципальный режим Вступление Немировского в должность. - Неожиданное предложение. - Новые фигуры в управе. - Русский американец И. А. Колесников. - История с распилкой городского леса. - Граф Уваров. Досрочная отставка председателя Крубера По вступлении в должность городского головы Немировский проявил большой такт и некоторое лукавство. Он сделал визиты ко всем гласным без исключения и без различия партий. Заезжал он и ко мне, и мы с ним мирно беседовали, не касаясь, конечно, каких-либо партийных вопросов. Я ему, конечно, отдал визит. Но этот обмен официальных этикетных вежливостей нисколько не поколебал моего намерения отказаться от обязанностей городского юрисконсульта. Но А. В. Песков, который тогда был заступающим место городского головы, заявил мне, что меня просят остаться на прежнем месте и не возбуждать вопроса об уходе. Я ответил, что могу остаться только при условии полной свободы моего поведения и моего образа действий как гласного думы, что я не подчинюсь новому режиму, если он будет идти вразрез с моими мнениями и убеждениями.
      По-видимому, эти мои условия были признаны приемлемыми. Немировский, вероятно, не терял надежды сделать меня своим, применив ко мне прием, который оказался очень удачным и достигшим цели по отношению к одному его сильному и страстному оппоненту - гласному думы, присяжному поверенному В. И. С. Оставляя адвокатуру, Немировский раздавал и переуступал имевшиеся у него дела. Одно из таких больших дел он передал В. И. С., который после того значительно поумерил свой оппозиционный пыл и даже как будто сделался сторонником Немировского.
      Подобный же маневр Немировский применил и по отношению ко мне, предоставив мне одно сравнительно крупное дело по Аткарскому уезду. Я дело принял, но это обстоятельство не изменило моего положения и поведения, и я остался прежним...
      Но вот в конце мая 1901 г. умирает скоропостижно А. В. Песков. Возникает вопрос о выборе заступающего место городского головы на место умершего. С целью наметить кандидата на эту должность Немировский у себя на квартире устраивает частное совещание некоторых наиболее влиятельных гласных. Получаю приглашение на совещание и я. Отправляюсь и попадаю на собрание по преимуществу "стародумцев" и взаимокредитчиков. Немировский предлагает избрать председателя собрания, заявив, что сам должен заняться, ввиду отсутствия жены, хозяйственными делами по дому. Очевидно, все это было предусмотрено и условлено заранее. Присутствующие единогласно просят меня принять председательство в совещании. Я вынужден был согласиться. По открытии совещания Н. И. Селиванов от имени всех присутствующих просит меня выразить согласие баллотироваться в заступающие место городского головы. Я удивлен, поражен неожиданностью и наотрез отказываюсь, заявив, что в составе членов городской управы имеется вполне достойный кандидат - В. А. Коробков. Меня начинают упрашивать, уговаривать, убеждать. Н. И. Селиванов произносит на эту тему целую речь... Тут подают закуски, кулебяку, чай и проч. Я выслушал речь, съев кусок кулебяки, но остался непреклонным.
      Когда на частном совещании гласных в доме Немировского убеждали меня согласиться поставить свою кандидатуру в заступающие место городского головы, то туманными, но очень прозрачными штрихами рисовали радужные перспективы в будущем, намекая, что предлагаемая кандидатура является лишь кратковременной ступенью к более высокому посту. Но я заявил, что я не честолюбив, вполне доволен своим настоящим положением и никаких перемен в этом направлении не желаю и не ищу. Полагаю, что в данном случае главным образом преследовалась единственная цель: обезвредить меня, заручившись в то же время работником, практически знакомым с городским делом.
      Заступающим место городского головы в скором после этого времени был избран В.
      А. Коробков.
      Сделанное мне предложение оставило свой след в местных газетах. Я остался по-прежнему юрисконсультом, в думе держал себя независимо и продолжал в "Саратовском листке" помещать свои "муниципальные беседы", не стесняясь критикой нового муниципального курса.
      Началась моя совместная с Немировским юрисконсультская служба. Нужно сказать правду, что он не проявлял по отношению ко мне никаких начальнических тенденций и мое положение ни в чем не изменилось по сравнению с прошлым четырехлетием.
      При сформировании управы в состав ее были введены Иван Александрович Колесников и Иван Николаевич Кузнецов - люди, практически знакомые с строительством, мощениями и иными хозяйственными работами, предприятиями и т.п. Особенно ценным приобретением был Колесников. Это был один из выдающихся обывателей Саратова. Он начал свою жизненную карьеру простым рядовым кузнецом из Глебова оврага, где он не имел даже собственной кузницы - арендовал кузнечный горн за 5 руб. в месяц. Таково было его начало. А кончил он (скончался в начале 1919 г.) богатым домовладельцем и собственником образцово поставленного чугунолитейного механического завода, занимая в то же время должность товарища директора общественного банка. И все им было заработано и приобретено личным упорным трудом, добросовестным отношением к работе, необычной предприимчивостью, незаурядной практической сметкой, прилежным изучением и хорошим знанием дела. Колесников не получал наследств, больших приданых, не выигрывал при тиражах займов, неповинен в сделках по части ломания рубля с кредиторами и т.п. Поэтому то, что было им приобретено и оставлено, все заработано "собственным горбом" и незаурядной головой.
      Способный, трезвый, плотный, мускулистый, Колесников представлял весьма интересный тип русского американца по трудолюбию, предприимчивости и практической сообразительности.
      При всем этом Колесников, получивший в раннем детстве самое первоначальное элементарное образование, не был чужд духовных запросов. С отроческих лет он был страстным любителем театра. В ранней юности, не имея средств платить за места даже на галерке (20 - 25 коп.), он проникал в театр, входя в соглашение с рабочими по сцене, декораторами и проч. В качестве кого-нибудь из таковых он пробирался на сцену за кулисы или же в оркестр и жадно внимал всему, что видел и слышал на сцене, когда взвивался занавес. Спектакли оканчивались поздно, к себе домой он уже возвращаться не мог, поэтому до раннего утра, когда ему нужно было становиться за кузнечный горн и наковальню, он оставался в театре, спрятавшись где-нибудь под сценой или среди груды декораций и софитов; на голом полу, положив широкую мозолистую ладонь под голову, он дремал до раннего утра, когда приходили истопники и затопляли печи. А летом он проводил остаток ночи на одной из садовых скамеек. Все это я знаю по его рассказам.
      В личном составе городской управы Немировского Колесников являлся большой практически-хозяйственной силой, честной, добросовестной. Но он не выслужил срок, на который был избран, и спустя, кажется, два года оставил городскую управу; избранный вскоре товарищем директора Городского банка, оставался им до самой смерти. Обладая железным здоровьем, ведя вполне правильный образ жизни, чуждый каких-либо вредных излишеств, Колесников не выдержал событий 1917 и 1918 гг. и скоропостижно скончался в феврале 1919 г. еще не старым человеком (58 - 60 лет).
      И. Н. Кузнецов прослужил полное четырехлетие, принимал деятельное участие в асфальтировании наших улиц, которое началось в самом начале девяностых годов.
      По-видимому, Кузнецов проявил знание этого специального дела, и его практические указания оказались очень полезными и целесообразными. Но он во всех отношениях был не похож на Колесникова, и, хотя Немировский называл его своей правой рукой, Кузнецов не был избран в следующее четырехлетие не только в члены управы, но и в гласные думы.
      Ему сильно повредила какая-то темная, сомнительная история с распилкой городского леса на его собственной лесопилке. Эта история была раскрыта Карнауховым. Состоялось даже постановление думы о привлечении его к ответственности, отмененное, по настоянию Немировского, губернским присутствием. Вообще Кузнецову не везло на общественной службе. В самом начале девяностых годов он был мещанским старостой, но не усидел долго и не привился там среди своих общественников. Вопрос о распилке городского леса возник и разрешен осенью 1904 г. - менее чем за год до выборов, на которых Кузнецов и был забаллотирован в гласные думы. История с его лесопилкой оставила глубокий и длинный след в местной прессе. Постановление Городской думы о привлечении к ответственности Кузнецова состоялось единогласно - факт небывалый и не повторявшийся в нашем городском управлении, но было кассировано губернским по городским делам присутствием вследствие какого-то формального упущения председательствовавшего в этом собрании (кажется, Л. С. Лебедев). Немировский ухватился за это формальное нарушение законного порядка и настоял на кассации, после которой вопрос уже больше не вносился в думу. Но факт остался фактом, и наша местная пресса широко использовала его.
      Надо заметить, что Немировский болезненно чутко относился к нападкам печати, а к тому времени "Дневник" уже вышел из рук наших "стародумцев". Поэтому обе газеты ("Листок" и "Дневник") относились недоброжелательно к новому муниципальному режиму и зло критиковали его. Немировский очень редко прибегал к опровержениям, но с целью умерить газетный оппозиционный пыл обращался к губернатору с просьбой воздействовать цензурным путем на местные газеты. Такие его просьбы, по-видимому, иногда достигали цели. Ни один из городских голов и вообще из ответственных городских деятелей, всегда бывших мишенью местных газет, никогда, до Немировского и после него, не прибегал к таким административным мерам воздействия на печатное слово...
      Возвращаюсь к Кузнецову. История с лесопилкой роковым образом повлияла на его репутацию как общественного деятеля, и его попытки в последующие четырехлетия пройти в гласные думы оставались безуспешными. Он не был коренным саратовцем, как Колесников, а явился сюда с Кавказа, где служил на рыбных промыслах М. А.
      Масленникова (отца известного деятеля А. М. Масленникова). Некоторые даже утверждали, что он происходит из армян. Все же он не был лишен инициативы, предприимчивости в практических делах, у него была лесопилка, он устроил прачечное заведение, покупал и продавал дома и т.д. Вообще он, по-видимому, располагал некоторыми личными средствами, которыми не без успеха оперировал.
      Он обладал практическими знаниями и хозяйственным опытом, которые ему после 1905 г. не удалось применить в городском управлении.
      В это же четырехлетие на нашем муниципальном горизонте вырисовывается видная фигура как гласного думы графа Алексея Алексеевича Уварова. Он вошел в состав городских гласных с прочно установившейся репутацией крупного и влиятельного земского деятеля, каким он проявил себя в предшествовавшее десятилетие. Граф Уваров был первой скрипкой в уездном и губернском земском оркестре и часто там "делал погоду". В начале второй половины девяностых годов он не только вынудил председателя губернской земской управы В. В. Крубера выйти досрочно в отставку, но навсегда и бесповоротно лишил его всякого доверия и уважения земских избирателей.
      С Крубером в земстве приключилось то же самое, что у нас в городе с Кузнецовым, но только в гораздо большем масштабе. При этом Уваров проявил такое искусство в расследовании и розыске, которое могло вызвать удивление и одобрение Шерлока Холмса и которому мог бы позавидовать сам знаменитый Лекок.
      В девяностых годах, когда председателем губернской земской управы был Крубер, губернское земство признало выгодным и целесообразным выписать из-за границы, а именно из Австрии (из Вены), косы для сенокошения для продажи и раздачи крестьянам и вообще сельским хозяевам. Уваров обвинял Крубера в том, что он, выполняя этот заказ, вошел в особую в своих личных интересах и с корыстной целью с венским поставщиком сделку. Представляя разные документы в подтверждение своего обвинения, Уваров утверждал, что Крубер был сам в Вене и непосредственно с поставщиком входил в соглашение относительно куртажных, комиссионных и всяких иных сумм, следующих ему, Круберу, в вознаграждение.
      Крубер возражал, что он не был за границей, не заглядывал в Вену и с поставщиком кос вел только официальную переписку. Тогда Уваров из своего портфеля вынул снятую в Вене фотографию, на которой Крубер был изображен вместе с поставщиком и, кажется, его конторщиком. Представление такого документа было для Крубера ударом, после которого он уже не мог оправиться.
      Земское собрание, не возбуждая вопроса об ответственности, как-то скомкало это дело, но Крубер должен был оставить управу и отказаться от звания земского гласного. Вскоре он скоропостижно скончался...
      Но откуда и как мог добыть граф Уваров венскую фотографию? На этот вопрос мог бы ответить только он сам и близкие к нему люди. Говорили, что у него в прошлом была практика в этом направлении, так как по окончании курса в Московском университете (кажется, по историко-филологическому факультету) граф Уваров служил при варшавском генерал-губернаторе и заведывал сыскною частью. У графа Уварова были все данные, чтобы сделать блестящую и громкую карьеру по государственной службе: родовитый, знатный, образованный, богатый, умный, в высшей степени работоспособный, всегда смелый в своих выступлениях. Но этого не случилось.
      Перед приездом в Саратов в конце восьмидесятых годов Уваров некоторое, весьма короткое время занимал должность председателя вольской уездной земской управы.
      В Вольском уезде у него было богатое, громадное и очень доходное имение, полученное им от матери, известной ученому миру по ее работам в археологии. В Саратове он приобрел один из лучших барских особняков на углу Вольской и Крапивной улиц с обширным и густо разросшимся садом. (Дом этот, выстроенный в семидесятых годах губернским инженером Тиденом и перешедший потом к купцу Аносову, в 1922 г. сломан и уничтожен до основания.) В земстве Уваров усиленно добивался должности председателя губернской земской управы как ступени к дальнейшей служебной карьере в большом государственном масштабе. Этим между прочим объясняют его оппозиционные нападки на председателей губернской земской управы и его бескорыстную и усиленную работу в разных земских комиссиях. Но, несмотря на все свои внешние и внутренние достоинства, Уваров почему-то не пользовался доверием земцев и его кандидатура на кресло председателя никогда ими серьезно не ставилась. Говорили о том, что полученное им вполне благоустроенное и очень доходное имение он свел "на нет" и вошел в долги. Были слухи о некоторых его очень неблаговидных и подходивших близко к грани уголовного права сделках и деяниях его по имению. Удивлялись его долгам; жил он сравнительно скромно: ни карт, ни кутежей, ни приемов и никаких иных роскошных излишеств он не практиковал. Жил он как скромный буржуй средней руки. Впоследствии, как это будет видно дальше, его задолженность не осталась без влияния на его земской, городской и как члена Государственной Думы деятельности.
      В нашей Городской думе граф Уваров сразу занял выдающееся положение, проявив себя деятельным гласным и хорошим работником в думских комиссиях. Он был избран в председатели ревизионной комиссии и в высшей степени внимательно и рачительно отнесся к возложенной на него обязанности. Так, ревизуя фактически различные городские предприятия, он осматривал водопроводные сооружения и фильтры, у водокачки в корзине на веревке спускался в очень глубокий водосборный колодезь. Ни один из председателей и членов городских ревизионных комиссий не отважился бы на такое рискованное путешествие в недра земли.
      Нельзя сказать, что выбор Уварова в городские ревизоры был приятен городскому голове Немировскому. В земском инциденте с австрийскими косами сам Немировский (он был губернским гласным от Аткарского уезда) в земском собрании защищал Крубера, который доводился свойственником его жены, когда она была замужем за Слепцовым. При этой защите Немировский позволил себе очень зло и едко отозваться о розыскных способностях графа Уварова, который не любил оставаться в долгу. Говорили, что он припомнит Немировскому его шпильку и сведет с ним счет. Действительно, в начале Уваров круто повел свою ревизию и энергично работал в этом направлении. Но потом температура его энергии понизилась, он остыл, а в 1903 г. вышел из состава ревизионной комиссии. Более подробно об этом отступлении и о причинах его я расскажу позже.
      4
      Разные события и происшествия Снова земский гласный. - Дворянское безлюдье в Новоузенском уезде: как из 4 дворян избрать 11 гласных? - Недолгое губернаторство А. П. Энгельгардта. - Обструкция постановке комедии "Контрабандисты". - Булыжниками - в окна квартир. - Уличная демонстрация. - Похороны писателя И. А. Салова. - Конторщик стреляет в директора банка В конце девяностых и в начале девятисотых годов мне снова, после продолжительного перерыва, пришлось войти в состав земских гласных по двум уездам: Новоузенскому, где я состоял землевладельцем, и по Саратовскому, от которого я впоследствии прошел в губернские гласные. В 1898 г. некоторые из новоузенских землевладельцев усиленно и настойчиво просили меня обязательно прибыть на избирательный съезд дворян-землевладельцев, назначенный в Новоузенске в конце июня 1898 г., о чем я получил извещение и от новоузенского уездного предводителя дворянства Путилова. Я отправился на съезд, на котором мы, потомственные и личные дворяне-землевладельцы, должны были избрать 11 гласных. Но явилось всего четыре дворянина: предводитель Путилов, поляк Микоша, киргиз Шан-Гирей и пишущий эти строки.
      Микоша, кажется, потомок одного из ссыльных поляков, поселенных в Новоузенском уезде после восстания 1862 - 1863 гг., состоял уже несколько трехлетий членом новоузенской земской управы. Шан-Гирей хотя и носил татарскую поддевку и даже тюбетейку на голове, но представлял из себя вполне обруселого инородца. Он кончил курс, кажется, в Пажеском корпусе и перед тем, как вернуться в родные новоузенские степи, служил не то в гвардии, не то в кавалергардах: в какой-то из этих привилегированных частей войск. Поэтому он был не только обруселый, но вполне окультуренный киргиз. Он совершенно правильно, без малейшего акцента, говорил прекрасным русским литературным языком. Ему не было чуждо и хорошее знание французского языка. Председатель Путилов также представлял собой интересный тип оскудевшего и вымирающего дворянства. Это был симпатичный, добродушный старик с старозаветной барственной осанкой и первый новоузенский предводитель. До него сословно-дворянские нужды и интересы по Новоузенскому уезду ведал соседний николаевский предводитель, так как дворянское землевладение в Новоузенском уезде почти отсутствовало и те очень немногие дворяне, которые имели там земли, проживали или в столицах, или за границей, или в больших крупных центрах, очень отдаленных от их владений. Путилов проявился, кажется, в начале девяностых годов, он имел небольшой и почти бездоходный хуторок в виде дачки, под самым Новоузенском. Земство платило ему 1200 руб. в год. За что? Не то за председательство в земском собрании, не то по соображениям иного свойства: без этой поддержки Путилову нечем было бы жить. До конца дней своих он находился на этом земском иждивении. Умер он в Новоузенске в конце первого десятилетия нового века и похоронен в ограде городского соборного храма. Мир его праху. Он не был образцовым, искусным председателем, но вел заседания корректно и беспристрастно. Говорили, что в прошлом он был очень богат и жил широко. Тогда он, конечно, не думал, не предполагал, что сложит свои "белые" кости в захудалом, глухом, захолустном, степном городишке.
      Без всякого выбора все мы четверо автоматически вошли в состав гласных. До законного комплекта дворян-гласных не хватало еще семи человек. Но их негде было взять. Намерения творца земского положения 1890 г. дать дворянам преобладающее положение и значение в земских собраниях, у нас, в Новоузенском уезде, разбивались о непреоборимую силу местных условий. По этому положению в председатели управы могли быть избираемы только лица, имеющие право действительной государственной службы, т.е. лица привилегированных сословий.
      Таковых в составе новоузенских гласных и вообще земских избирателей оказывалось очень мало. Поэтому новоузенские земцы при отказе таких привилегированных лиц от поста председателя или же при нежелании земцев видеть их на этом посту становились в очень затруднительное положение за неимением подходящих кандидатов, которые удовлетворяли бы законным условиям и в то же время были бы желательны гласным. Производились тщательные поиски такого счастливого совпадения.
      За несколько лет до вступления моего в состав новоузенских гласных обращались ко мне с просьбой баллотироваться в председатели управы. Я отказался наотрез.
      Тогда их выбор остановился на местном исправнике Ободовском. Он согласился, был избран и оказался очень хорошим земским работником, вполне удовлетворившим земцев. Его бессменно избирали несколько трехлетий подряд. Очевидно, к нему мирволила и губернская правительственная администрация: на этой земской службе он получил чин действительного статского советника. Умер он вскоре после Путилова и похоронен рядом с ним в ограде новоузенского городского соборного храма.
      Когда я вошел в состав новоузенских гласных, Ободовский был председателем управы уже не первый год; он успел присмотреться к земскому делу и свыкнуться с ним.