Николай Иванович СЛАДКОВ
      Лесные тайнички
      Рассказы и сказки
      Книги известного писателя-натуралиста Николая Ивановича Сладкова, друга и единомышленника Виталия Бианки, хорошо знакомы читателям. Его рассказы и сказки о животных включены в школьную программу. В них он пишет о том, как прекрасна и неповторима жизнь природы, о загадках, которые она загадывает людям, о бесконечном разнообразии окружающего нас мира.
      ________________________________________________________________
      СОДЕРЖАНИЕ:
      Дмитриченко Е. "ИДУ Я ПО ЛЕСУ..."
      В ЛЕСАХ
      Январь
      Как медведя переворачивали
      Кусок хлеба
      Своя песня
      Синичка необыкновенная
      Вороний сигнал
      Лесные шорохи
      Февраль
      Бюро лесных услуг
      Песенки подо льдом
      Цена песенки
      Еловая каша
      Без слов
      Домашняя бабочка
      Лесные шорохи
      Март
      Зимние долги
      Заячий хоровод
      Весенние ручьи
      Вежливая галка
      Первые
      Крылатые песни
      Тетеревиные ноты
      Тёплая струйка
      Овсянкины советы
      Медведь и Солнце
      Сногсшибательный душ
      О чём пела сорока?
      Отчаянный путешественник
      Стеклянный дождь
      Синички-арифметички
      Апрель
      Двое на одном бревне
      Следы и Солнце
      Весенняя баня
      Оттаявшие происшествия
      Ранняя птичка
      Лесные оборотни
      Нечеловеческие шаги
      Певица
      Пылесос
      Незваные гости
      Лебеди
      Целая жизнь
      Дрозд и Сова
      Плясуны
      Филипп и Федя
      Весёлые старушки
      Флажки на болоте
      Дятлово колечко
      Барабанщица
      Ивовый пир
      Пять тетеревей
      Шепчущие следы
      Все хотят петь
      Лесной гребешок
      Май
      Званый гость
      Птицы весну принесли
      Растерявшиеся перелески
      Любитель цветов
      Горячая пора
      Гнездо
      Сиплая кукушка
      Чижик
      Дятел
      Новый голосок
      Воробьишкина весна
      Деревья
      Соловей поёт
      С днём рождения
      Лишний гвоздь
      Отчего у лисы длинный хвост?
      Сердитые чайники
      Ночная кукушка
      Июнь
      Кому помочь?
      Лесные тайнички
      Птенцы-хитрецы
      Весёлая игра
      Пищухин вальс
      Почему зяблик - зяблик?
      Певчая дорожка
      Поющее дерево
      Приёмыш
      Как медведь сам себя напугал
      Лежачий камень
      Баклан
      Розовое болото
      Соловей и лягушка
      Кукушкины годы
      Вороний глаз
      Гриб-подгнездовик
      Топик и Катя
      Третий
      Тонкое блюдо
      Сорока-воровка
      Июль
      Непослушные малыши
      Лесное время
      Тень
      Приёмыши
      Поганчики
      Серьёзная птица
      Три яичка
      Скворцы-знахари
      Ночные охотники
      Чеканчик
      Тук-тук!
      Бежал ёжик по дорожке
      Крутые меры
      Карлуха
      Скатерть-самобранка
      Ягодознание
      Медовый дождь
      Первый полёт
      Август
      Федот, да не тот!
      Лесные силачи
      Таинственное озеро
      Загадочный зверь
      Бабочки
      Задумчивый дятел
      Козодой
      Птичьи посты
      Дуб и Ветер
      Сорочий клад
      Дежурный
      Серая цапля
      Жабий король
      Звериная баня
      В конце таинственного следа
      Выеденное яйцо
      Бабочка и солнце
      Крапивное счастье
      Сентябрь
      Осень на пороге
      На великом пути
      Паучок
      Время
      Птицы
      Белкин мухомор
      Крылатая тень
      Сова, которую позабыли
      Хитрый одуванчик
      Друзья-товарищи
      Лесные шорохи
      Октябрь
      Швейня
      Страшный невидимка
      Фазаний букет
      Деревья скрипят
      Тайна скворечника
      Старый знакомый
      Сорочий поезд
      Осенняя ёлочка
      Упрямый зяблик
      Лесные шорохи
      Ноябрь
      Почему ноябрь пегий?
      Курорт "Сосулька"
      Волшебная полочка
      Пороша
      Трясогузкины письма
      Отчаянный заяц
      Синичий запас
      Скворцы прилетели
      Лесные шорохи
      Декабрь
      Суд над декабрём
      Мурлыка
      Какой заяц длины?
      Тайна чёрного дятла
      Жадная сойка
      Сыч
      Шепелявая птица
      Лесные шорохи Не долго думая
      В ГОРАХ
      Жизнь в облаках
      Бегство цветов
      Сушёные камни
      Тетёрка
      Медвежья горка
      Ночь на Карадаге
      Грабители
      Зазнайка
      В ущелье Боздага
      Ночь огней
      Жужжало
      Стоит и молчит
      Конь-великан
      Царь-птица
      У костра
      У лисьей норы
      Нищий
      Плясунья
      Под снегом
      Серебряный хвост
      Неслух
      В колее
      Медвежий характер
      Карабаш
      Медвежья услуга
      Крик
      Хитрющий зайчишка
      ПОД ВОДОЙ
      Под водой
      Подводные ежи
      Поющий клоп
      Зачем тритону хвост?
      Пятое имя
      Воздушный замок
      Линь
      Золотая рыбка
      Пустота
      Рыцарь
      Рыбята
      Голубой рак
      Подводный закат
      Умирающее озеро
      Подводная птица
      Синий луч
      Озорники
      Избушка на ножках
      Санитар
      Рыбьи пляски
      На лунной дорожке
      Гости подводной поляны
      Шёпот рыб
      Кружит
      Осень под водой
      Спящие красавицы
      Сладков Н. Почему я пишу о природе
      ________________________________________________________________
      "И Д У Я П О Л Е С У"
      Замечательный русский писатель Николай Иванович Сладков всё своё творчество посвятил природе. Как каждый талантливый писатель он открыл в ней что-то своё и писал о ней по-своему, не похоже на других. "Каждая полянка в лесу, - говорил он, - каждая низинка и каждый бугорок - не просто полянка, низинка и бугорок, а место согласия. В согласии живут на них присущие им растения и животные, благоприятно влияя друг над друга..."
      Родился Николай Иванович в 1920 году в Москве, но всю жизнь прожил в Ленинграде. С детства он любил и интересовался природой. Со второго класса начал вести дневники, куда записывал свои первые впечатления и наблюдения. С Виталием Валентиновичем Бианки - замечательным писателем, ставшим его учителем, другом и единомышленником - он познакомился будучи юннатом. Вместе с Бианки он много лет готовил радиопередачу "Вести из леса", отвечал на многочисленные письма слушателей.
      Профессия военного топографа помогла Николаю Ивановичу в работе над книгами. Он открыл для себя горы Кавказа и Тянь-Шаня, которые полюбил на всю жизнь. Николай Иванович много путешествовал, побывал в пустыне Каракумы, на Белом море, в Индии и Африке. С фоторужьём он бродил по лесам, поднимался высоко в горы, плавал с маской в озёрах, восхищаясь подводным миром. Отовсюду он привозил записные книжки, которые стали источником сюжетов его рассказов. "Что значат для меня старые записи? Это возможность до сих пор путешествовать по горам и пустыням, степям и лесам, заново пройти по старым тропам с умудрённой годами головой", - писал Николай Сладков. Многочисленные фотографии, сделанные во время путешествий, он использовал в своих книгах.
      В 1953 году вышла его первая книга. Она называлась "Серебряный хвост". Потом были другие: "Безымянной тропой", "Десять стреляных гильз", "Трясогузкины письма", "В лесах счастливой охоты", "Иду я по лесу", "Планета чудес", "Под шапкой-невидимкой"...
      Всего Николай Сладков написал более шестидесяти книг. В них он говорил о том, как прекрасна и неповторима жизнь природы, о загадках, которые она загадывает нам, о бесконечном разнообразии окружающего нас мира. Николай Сладков писал о том, что знал лучше всего, что любил больше всего и чему больше всего удивлялся. За книгу "Подводная газета" он получил Государственную премию имени Н. К. Крупской.
      Всю жизнь Николай Иванович Сладков был защитником природы, всем своим творчеством помогая ценить и любить её красоту, видеть необыкновенное в природе своими глазами.
      Е в г е н и я Д м и т р и ч е н к о
      В Л Е С А Х
      Зелёную лесную страну населяют удивительные жители: в
      перьях, в шерсти, в чешуе. И удивительные там происходят
      события. Только там можно попасть под медовой дождь или
      грибной снег, увидеть жабьего короля, услышать змею-кузнечика.
      Встречи там всегда неожиданны, знакомства негаданны, а загадки
      там - на каждом шагу. Охота за ними - радостная охота.
      Счастливая охота в зелёных родных лесах.
      Всё есть у тебя для путешествия в страну лесов: ноги,
      чтобы идти, уши, чтобы слышать, глаза, чтобы видеть. И
      голова - чтобы всё понять.
      Каждый год мы путешествуем вокруг Солнца. Летим на нашей
      Земле, как на огромной ракете. В пути пересекаем двенадцать
      месяцев - словно двенадцать разных стран. Проносятся мимо
      зелёное лето, золотая осень, белая зима и лазоревая весна. Мы
      летим вокруг Солнца.
      Я н в а р ь
      Январь - месяц больших молчаливых снегов. Прилетают они всегда вдруг. Вдруг ночью зашепчутся, зашепчутся деревья - что-то творится в лесу. К утру станет видно: пришла настоящая зима! Лес утонул в дремучих сугробах. Под холодным сводом неба, покорно склонив тяжёлые головы, застыли скорбные белые деревья.
      Вместе со снегом налетели и набежали в лес диковинные невиданные существа. Они расселись по пням и сучкам, вскарабкались на ёлки и сосны странные белые фигурки, неподвижные, незнакомые, но на что-то очень похожие...
      Тут вылез из сугроба лесной человечек в огромной белой папахе. Там, на пеньке, сидит не то белочка, не то зайчик. Сложил он белые лапки на белое пузечко, молчит и смотрит на белый лес. На камне у речки белая Алёнушка: склонила голову на плечо, подпёрла белой ладошкой белую щёчку. Обласкало солнце пригорюнившуюся Алёнушку, и с мохнатых хвойных ресниц её закапали слёзы...
      А вот зверёк-оборотень. Сделай шаг в сторону, посмотри чуть со стороны - и обернётся зверёк простым сучком, запорошённым снегом. Вот птица не птица, зверь не зверь: пальцем тронь - рассыплется в прах.
      Белые медведи и белые совы. Зайцы, куропатки, белочки. Сидят, лежат и висят.
      Полон лес диковинных птиц и зверей. Хочешь увидеть их - поторопись. А то дунет ветер - поминай как звали!
      КАК МЕДВЕДЯ ПЕРЕВОРАЧИВАЛИ
      Натерпелись птицы и звери от зимы лиха. Что ни день - метель, что ни ночь - мороз. Зиме конца-краю не видно. Разоспался Медведь в берлоге. Забыл, наверное, что пора ему на другой бок перевернуться.
      Есть лесная примета: как Медведь перевернётся на другой бок - так солнце повернёт на лето.
      Лопнуло у птиц и зверей терпение.
      Пошли Медведя будить:
      - Эй, Медведь, пора! Зима всем надоела! По солнышку мы соскучились. Переворачивайся, переворачивайся, пролежни уж небось?
      Медведь в ответ ни гугу: не шелохнётся, не ворохнётся. Знай посапывает.
      - Эх, долбануть бы его в затылок! - воскликнул Дятел. - Небось бы сразу зашевелился!
      - Не-ет, - промычал Лось, - с ним надо почтительно, уважительно. Ау, Михайло Потапыч! Услышь ты нас, слёзно просим и умоляем - перевернись ты, хоть не спеша, на другой бок! Жизнь не мила. Стоим мы, лоси, в осиннике, что коровы в стойле, - шагу в сторону не шагнуть. Снегу-то в лесу по уши! Беда, коли волки нас пронюхают.
      Медведь ухом пошевелил, ворчит сквозь зубы:
      - А мне какое до вас, лосей, дело! Мне снег глубокий только на пользу: и тепло, и спится спокойно.
      Тут Белая Куропатка запричитала:
      - А не стыдно, Медведь? Все ягоды, все кустики с почками снег закрыл - что нам клевать прикажешь? Ну что тебе стоит на другой бок перевернуться, зиму поторопить? Хоп - и готово!
      А Медведь своё:
      - Даже смешно! Зима вам надоела, а я с боку на бок переворачивайся! Ну какое мне дело до почек и ягод? У меня под шкурой сала запас.
      Белка терпела-терпела - не вытерпела:
      - Ах ты, тюфяк мохнатый, перевернуться ему, видишь ли, лень! А ты вот попрыгал бы по веткам мороженым, лапы до крови ободрал бы, как я!.. Переворачивайся, лежебока, до трёх считаю: раз, два, три!
      - Четыре, пять, шесть! - насмехается Медведь. - Вот напугала! А ну кыш отседова! Спать мешаете.
      Поджали звери хвосты, повесили птицы носы - начали расходиться. А тут из снега Мышка вдруг высунулась да как запищит:
      - Такие большие, а испугались? Да разве с ним, куцехвостым, так разговарить надо? Ни по-хорошему, ни по-плохому он не понимает. С ним по-нашенски надобно, по-мышиному. Вы меня попросите - я его мигом переверну!
      - Ты? Медведя?! - ахнули звери.
      - Одной левой лапкой! - похваляется Мышь.
      Юркнула Мышь в берлогу - давай Медведя щекотать. Бегает по нему, коготками царапает, зубками прикусывает. Задёргался Медведь, завизжал поросёнком, ногами задрыгал.
      - Ой, не могу! - завывает. - Ой, перевернусь, только не щекочи! О-хо-хо-хо! А-ха-ха-ха!
      А пар из берлоги - как дым из трубы.
      Мышка высунулась и пищит:
      - Перевернулся как миленький! Давно бы мне сказали.
      Ну а как перевернулся Медведь на другой бок - так сразу солнце повернуло на лето. Что ни день - солнце выше, что ни день - весна ближе. Что ни день - светлей, веселей в лесу!
      КУСОК ХЛЕБА
      На мусорную кучу зимой только сытый не летит. Но сытых зимой мало. Всё видят голодные птичьи глаза. Чуткие уши всё слышат. Думаете, раз птичьи уши не заметны, то они и не чутки? Как бы не так! Тихо скрипнет дверь - а птицы слышат. Хозяйка выплеснет из ведра помои - сразу увидят. Уйдёт - они тут как тут. Они - это вороны, галки, сороки и сойки. Птицы смышлёные, осторожные, хитрые. Человека они знают и знают, когда его надо бояться. Больше всего они любят тех, кто не обращает на них внимания. Но внимание на них трудно не обратить.
      Вороны прилетают, шумя отсыревшими крыльями, и забавно моргают, мелькая белым веком. Будто закатывают глаза от удовольствия.
      У сорок на чёрных бархатных спинках искрятся снежинки. А хвосты и крылья будто покрашены нефтью: отливают зелёным, лиловым и жёлтым.
      Чёрные галки - в серых воротничках, глаза у них белые и удивлённые.
      Сойка наряднее всех: рыжий хохол, на крыле голубое - как рябь на воде. Ладная, ловкая. Полный рот набьёт, даже горло раздуется. И скорее в лес: по углам рассовать. Рассуёт и снова летит. Страшно, а летит. От страха даже рот открывает и хохол поднимает дыбом. Даже бормочет что-то под нос. Но голод ещё страшней.
      Голод пригнал галку-инвалида. Какой-то охотник отстрелил ей нижнюю половинку клюва. Ни клюнуть, ни взять, ни почистить перья.
      Села, странно тонконосая, взъерошенная, отощавшая, с перьями-сосульками на брюшке. Будь что будет.
      Положила головку на снег и боком-боком уцепила кусок. Кусок - день жизни. Будет ли он и завтра?
      Видимо и невидимо птицы вокруг жилья.
      Стукнула дверь: друг или враг? С ведром или с ружьём?
      Лучше бы спрятаться, да надо лететь. На мусорную кучу только сытый зимой не летит. А сытых зимой мало.
      СВОЯ ПЕСНЯ
      Все птицы хороши, но скворцы с особой изюминкой; каждый у них в особицу, один на другого не похож.
      Пером и росточком одинаковы - скворцы и скворцы! - да у каждого свой талант. Один вдруг чечевицей крикнет, а сосед - куличком. Кому воробей по душе пришёлся, кому - жаворонок. А иному - петух, а то и кошка! И от этого скворец не просто "скворец", а "скворец с чечевичкой", "скворец с иволгой", "скворец с куликом". А есть и такие, что на многие голоса молодцы.
      Собрались как-то у меня зимой в клетках разные птицы: зорянка, щегол, синица, чиж, клёст да снегирь. Птиц много, но все разные, на разных языках говорят, друг друга не понимают. А самим с собой разговаривать не очень-то весело. Нахохлились птицы.
      Но был среди них скворец. Пикнет, бывало, зоряночка грустно - скворец ей в ответ зоряночьим голоском: "Ти-ик!" Зоряночка насторожится, просвистит что-то. И скворец в ответ просвистит. Зоряночка весёлую нотку свистнет - скворец ответит. Потом скворец просвистит - зоряночка откликнется.
      И так с каждой птицей: со щеглом, чижом, синицей, снегирём. Птицы радуются: кому не приятно на родном языке пересвистнуться! Так всю зиму и жили припеваючи.
      А всё скворец! С каждым общий язык нашёл, каждого расшевелил. И себя не забыл: песню свою новыми звуками наполнил. Хороша песня стала: и своя и для всех!
      СИНИЧКА НЕОБЫКНОВЕННАЯ
      Звонкоголосую и белощёкую нашу синицу называют большой или обыкновенной. Что большая, я с этим согласен: она больше других синиц пухляков, московок, лазоревок. Но что она обыкновенная, с этим я не могу согласиться!
      Она поразила меня с первой же встречи. А было это давным-давно. Она попалась в мой западок. Я взял её в руку, и она... умерла! Только что была живая и резвая, щипала с вывертами за пальцы - и вот умерла. Я растерянно разжал руку. Синичка неподвижно лежала на раскрытой ладони вверх лапками, и глаза затянулись белым. Я подержал её, подержал - и положил на пенёк. И только руку отвёл - синичка вскрикнула и улетела!
      Какая же она обыкновенная, если такая необыкновенная обманщица! Захочет - умрёт, захочет - воскреснет.
      Потом я узнал, что многие птицы впадают в какое-то странное оцепенение, если их положить спинкой вниз. Но у синички это получается лучше всех и часто спасает её от неволи.
      ВОРОНИЙ СИГНАЛ
      Какое дело воронам до рыб?
      Какое дело рыбам до ворон?
      А рыбакам - тем дело до всего. Назначили рыбаки ворон в сторожа рыбу караулить. Давно замечено, что нельзя доверить козлу капусту, а коту сметану. Но рыбаки рыбу воронам доверили. Дошлые эти рыбаки.
      В подлёдном мире сейчас темно - чёрная там зима. Холодно и душно. Сонные рыбы лениво шевелятся и разевают рты. Им нечем дышать. Запас кислорода подходит к концу; свежему воздуху не просочиться под лёд. Того и гляди, начнётся рыбий замор. Гляди... а кто же будет глядеть?
      Сторожа-рыбака, что ли, к каждой проруби сажать?
      А сажать надо. Прозеваешь начало замора - останешься летом без рыбы.
      Выручают рыбаков вороны. Рыбы, когда начнут задыхаться, собираются к прорубям и высовывают из воды губы. Вороны сейчас же всё замечают, поднимают крик и слетаются к прорубям со всех сторон. Знают рыбаки: коли кружит над прорубью вороньё - значит, пришла беда. Хватают они ломы, топоры, пешни и спешат спасать рыбу. Рубят большие проруби, чтобы в них, как в широко раскрытые окна, ворвался свежий и чистый воздух. По первому вороньему сигналу все спешат, как один.
      Зорок вороний глаз. Сторожа это надёжные и бесплатные. Им можно рыбу доверить.
      Они не проворонят!
      ЛЕСНЫЕ ШОРОХИ
      Лиса и Заяц
      - Почему это, Заинька, у тебя такие длинные ушки? Почему это, серенький, у тебя такие быстрые ножки?
      - А всё потому, Лисонька, что уж очень у тебя шажки тихие да уж очень острые зубки!
      Ястреб и Оляпка
      - Ну, Оляпка, попадись: сейчас я тебя сцапаю!
      - А я, Ястреб, от тебя в полынью нырну.
      - А я тебя у полыньи подкараулю!
      - А я во вторую полынью выскочу.
      - А я у второй подкараулю!
      - А я тогда в первую выскочу.
      - А я... И долго ты так от полыньи к полынье будешь мотаться?
      - Да пока тебе за мной гоняться не надоест!
      Сорока и Волк
      - Эй, Волк, чего ты хмурый такой?
      - От голода.
      - И рёбра торчат, выпирают?
      - От голода.
      - А воешь чего?
      - От голода.
      - Вот и говори с тобой! Заладил, как сорока: от голода, от голода, от голода! Чего это ты нынче такой неразговорчивый?
      - От голода.
      Воробей и Синица
      - Угадай, Синица, какое у людей самое страшное оружие?
      - Ружьё?
      - Э-э, не угадала!
      - Пушка?
      - Опять не угадала!
      - Какое же тогда, Воробей?
      - Рогатка. Из пушки-то по воробьям не стреляют, а из рогатки - только успевай отскакивать! Я-то уж знаю, я-то стреляный воробей!
      Сорока и Заяц
      - Вот бы тебе, Заяц, да лисьи зубы!
      - Э-э, Сорока, всё равно плохо...
      - Вот бы тебе, серый, да волчьи ноги!
      - Э-э, Сорока, невелико счастье...
      - Вот бы тебе, косой, да рысьи когти!
      - Э-э, Сорока, что мне клыки да когти? Душа-то у меня всё равно заячья...
      Волк и Сова
      - Мы, Сова, с тобой во всём одинаковые: ты серая, и я серый, у тебя когти, и я хищник. Почему же встречают нас люди по-разному? Тебя хвалят-расхваливают, меня клянут-проклинают.
      - А ты, Волк, что ешь-то?
      - Да всё больше жирных барашков, да козлят, да телят...
      - Ну вот видишь! А я всё мышей вредных. Похожи мы с тобой по одёжке, да разные по делам!
      Ласка, Белочка и Медведь
      - Я, Ласочка, к зиме беленькой стала - как берёзка!
      - А я, белочка, серенькой - как осинка!
      - Ну а я, Медведище, как ёлочки: зимой и летом одним цветом!
      Дятел и Тетерев
      - Здравствуй, Тетерев! Со вчерашнего дня не виделись. Где летал, где спал?
      - Летал я "над", спал "под".
      - Что это за ребус такой: то "над", то "под"?
      - Это не ребус, а снег. Летал над снегом, ночевал под снегом.
      - Ишь какая у тебя жизнь развесёлая. А я, горемыка, всё "в" да "в". Летаю в лесу, прыгаю в ёлках, ночую в дупле. Ску-учно!
      Ф е в р а л ь
      Свистит косая метель - белая метла дороги метёт. Дымятся сугробы и крыши. Рушатся с сосен белые водопады. Скользит по застругам яростная позёмка. Февраль летит на всех парусах!
      Гонятся вихри за санями, машинами, кружат хороводы вокруг домов, заметают пути-дороги.
      Тонут в белые волнах заборы. За каждым столбом - снеговорот. Над каждой елью - белые флаги.
      Завевает, кружит, заносит. Свистит, скулит, воет. Лепит в глаза, в спину толкает, дышать не даёт.
      Тучи-снегосыпы сыплют снег сверху. Сугробы-снеговеи веют снег снизу. Солнце запуталось в вихрях, как золотая рыба в белой сети.
      Круговерть от земли и до неба!
      БЮРО ЛЕСНЫХ УСЛУГ
      Нагрянул в лес холодный февраль. На кусты сугробы намёл, деревья инеем опушил. А солнышко хоть и светит, да не греет.
      Пригорюнились птицы и звери: как дальше жить?
      Хорёк говорит:
      - Спасайтесь кто как может!
      А Сорока стрекочет:
      - Опять всяк сам за себя? Опять поодиночке? Нет чтобы нас сообща против общей беды! И так уж все про нас говорят, что мы в лесу только клюёмся да грызёмся. Даже обидно...
      Тут Заяц ввязался:
      - Правильно Сорока стрекочет. Один в поле не воин. Предлагаю создать Бюро лесных услуг. Я вот, к примеру, куропаткам помочь могу. Я снег на озимях каждый день до земли разрываю, пусть они после меня там семена и зелень клюют - мне не жалко. Пиши меня, Сорока, в Бюро под номером первым!
      - Есть-таки умная голова и в нашем лесу! - обрадовалась Сорока. - Кто следующий?
      - Мы следующие! - закричали клесты. - Мы шишки на ёлках шелушим, половину шишек целыми вниз роняем. Пользуйтесь, полёвки и мыши, не жалко!
      "Заяц - копатель, клесты - бросатели", - записала Сорока.
      - Кто следующий?
      - Нас запиши, - проворчали бобры из своей хатки. - Мы осенью столько осин навалили - на всех хватит. Приходите к нам, лоси, косули, зайцы, сочную осиновую кору да ветки глодать!
      И пошло, и пошло!
      Дятлы дупла свои предлагают для ночлега, вороны приглашают на падаль, вороны свалки показать обещают. Сорока еле записывать успевает.
      Притрусил на шум и Волк. Ушами попрядал, глазами позыркал и говорит:
      - Запиши и меня в Бюро!
      - Тебя, Волка, в Бюро услуг? Что же ты в нём хочешь делать?
      - Сторожем буду служить, - отвечает Волк.
      - Кого же ты сторожить можешь?
      - Всех сторожить могу! Зайцев, лосей и косуль у осинок, куропаток на зеленях, бобров в хатках. Я сторож опытный. Овец сторожил в овчарне, кур в курятнике...
      - Разбойник ты с лесной дороги, а не сторож! - закричала Сорока. Проходи, проходимец, мимо! Знаем мы тебя. Это я, Сорока, буду всех в лесу от тебя сторожить: как увижу, так крик подниму! Не тебя, а себя сторожем в Бюро запишу: "Сорока - сторожиха". Что я, хуже других, что ли?
      Так вот и живут птицы-звери в лесу. Бывает, конечно, так живут, что только пух да перья летят. Но бывает, и выручают друг друга.
      Всякое в лесу бывает.
      ПЕСЕНКИ ПОДО ЛЬДОМ
      Это случилось зимой: у меня запели лыжи! Я бежал на лыжах по озеру, а лыжи пели. Хорошо пели, как птицы.
      А вокруг снег и мороз. Слипаются ноздри и стынут зубы.
      Лес молчит, озеро молчит. Петухи в деревне молчат. А лыжи поют!
      И песенка их - как ручеёк, так и льётся, так и звенит. Но ведь не лыжи же, в самом деле, поют, где уж им, деревянным. Подо льдом кто-то поёт, прямо у меня под ногами.
      Уйди я тогда, и подлёдная песенка осталась бы чудесной лесной загадкой. Но я не ушёл...
      Я лёг на лёд и свесил голову в чёрный провал.
      За зиму вода в озере усохла, и лёд навис над водой, как лазоревый потолок. Где навис, а где обрушился, и из тёмных провалов курчавится пар. Но ведь не рыбы же поют там птичьими голосами? Может, и вправду там ручеёк? Или, может, звенят рождённые из пара сосульки?
      А песня звенит. Живая она и чистая, такую ни ручью, ни рыбам, ни сосулькам не спеть. Такую только одно существо на свете может спеть птица...
      Я стукнул лыжей по льду - песенка смолкла. Я постоял тихо - песенка зазвенела опять.
      Тогда я что есть силы стукнул лыжей об лёд. И сейчас же из тёмного провала выпорхнула чудо-птица. Села она на край полыньи и трижды мне поклонилась.
      - Здравствуй, подлёдная певунья!
      Птичка опять кивнула и спела на виду подлёдную песню.
      - А я ведь знаю тебя! - сказал я. - Ты оляпка - водяной воробей!
      Оляпка ничего не ответил: он умел только кланяться и кивать. Снова юркнул он под лёд, и оттуда загремела его песня. Ну и что, что зима? Подо льдом ведь ни ветра, ни мороза, ни ястреба. Подо льдом чёрная вода и таинственный зелёный полумрак. Там, если погромче свистнуть, всё зазвенит: эхо помчится, стукаясь о ледяной потолок, увешанный звонкими сосульками. Чего бы оляпке не петь!
      А нам чего бы его не послушать.
      ЦЕНА ПЕСЕНКИ
      Чижа я купил за рубль. Продавец сунул его в бумажный кулёк и подал мне.
      Я посадил чижа в клетку и стал разглядывать. Зеленоватенький, шустрый, с хитрым чёрным глазком. Словом, чижик-пыжик!
      Кормил я чижа спелыми берёзовыми серёжками да изредка просовывал в клетку свежие веточки вербы. Была зима, но дома в тепле на прутиках вербы, стоящих в банке с водой, появились "барашки". Как белые заячьи хвостики.
      Чиж любил трепать клювом эти заячьи хвосты. Треплет, треплет, а растреплет - и запоёт. За окном зимняя тишина, холодина, а дома птица поёт! Юлит на жёрдочке, и из клювика её так и брызжут, так и брызжут весёлые посвисты!
      Поёт по всем птичьим правилам. У людей ведь как - поели и запели. А у птиц наоборот - попели и заели. Весной в утренних сутёмках, когда ещё и не видно ничего, гремит мощный птичий хор. А как развидится - притихнет. Увидали, значит, разных там жучков и паучков.
      Прожил чиж у меня год. Совсем обжился. Вскочит, бывало, на палец, устроится половчее, горлышко у него задрожит - и полетели из клюва звонкие брызги!
      Привык я к чижу.
      И вдруг приходит тот самый продавец, у которого купил я чижа, и говорит:
      - Продай чижа назад! Завтра на ловлю, а мой манный чиж околел. Продай твоего.
      Я даже не поверил - как так продать?
      - Да так, - говорит, - продай!
      Я совсем растерялся:
      - Как же я его продам, если...
      - Что если, - жмёт продавец, - что если? Потратился на него? Ну так вот: платил ты за него целковый, корма за год извёл на трёшку. Вот тебе четыре целковых и давай чижа.
      - Да я его и за червонец не отдам! - рассердился я. - Да что за червонец, даже за сотню!
      - Ну и спекулянт, - свистнул продавец, - ну и хапуга! Брал за целковый, отдаёт за сотню! За что же ты хочешь с меня девяносто девять рублей взять?
      Я и сам удивился: и верно, за что же я хочу взять с продавца такие деньги?
      Продавец плюнул и ушёл, стукнув дверью.
      А я всё сидел и думал: "За что?"
      Потом махнул рукой. И всё сразу встало по своим местам.
      В комнате пахло клейкими зелёными листиками и вербиными барашками. Барашки были уже с розовым подшёрстком и стали похожи не на заячьи хвостики, а на белые яички птиц, в которых просвечивает розовый зародыш.
      И на всю комнату гремела весёлая чижиная песня: будто из клювика чижа вылетали звонкие брызги!
      Казалось, не было за окном зимы, сумеречных дней, оледенелых сучьев. Был май и весна. И будто бы...
      Так вот что оценил я так дорого - песенку о "будто бы"!
      ЕЛОВАЯ КАША
      У всех день рождения - радость. А у клестят - беда. Ну что за радость вылупиться зимой? Мороз, а ты голышом. Один затылок пухом прикрыт.
      У всех птиц родители как родители, детей летом выводят, когда тепло и сытно. Одним клестам законы не писаны. Угораздило же высидеть клестят зимой, да ещё двадцать девятого февраля! Что это за день рождения, который бывает один раз за четыре года? Прямо хоть плачь: ни зелени, ни гусеничек; снег, холод...
      А родители хоть бы что!
      Вон папа-клёст - сидит себе на ёлке и песни поёт. А у самого пар из клюва, будто трубку курит!
      Это я так про клестят думаю.
      Только вижу, что сами клестята живут не тужат!
      Клестята кашу едят. Хороша каша из еловых семян! Каши наедятся - и спать. Снизу гнездо - как пуховая перинка, сверху мама - как перяное одеяльце. А изнутри каша греет. Ёлка клестят баюкает, ветер им песни мурлычет.
      Немного дней прошло - выросли клестята. Ни горлышки не застудили, ни носы не отморозили. Да толстые такие, что в гнезде тесно. И неугомонные: чуть из гнезда не вываливаются.
      Это, наверное, всё от забот маминых и от еловой каши.
      А ещё от яркого солнышка и морозного ветра.
      Нет, день рождения - всегда счастливый день.
      Пусть даже зима и мороз. Пусть даже двадцать девятого февраля.
      Всё равно!
      БЕЗ СЛОВ
      - Чего они, дурачки, меня боятся? - спросила Люся.
      - Кто боится тебя? - спросил я.
      - Воробьи.
      В скверике прыгали воробьи. Люся кидала им крошки, а они в страхе улетали.
      - Почему они улетают? - удивлялась Люся.
      Загадала девочка мне загадку! Действительно - почему? Раньше я не думал об этом: боятся и боятся. На то они и дикие птицы. Но вот девочка хочет их накормить, воробьи голодны, но они улетают.
      Почему?
      - Почему они меня боятся? Я ведь никогда их не обижала! - говорит Люся.
      - Ты не виновата, - успокаиваю я её.
      - А кто виноват?
      - Мы виноваты. Все-все. Одни - потому что всегда птиц обижали, другие - потому что позволяли обижать.
      - Но за что же их обижать? Они ведь маленькие...
      - Ничего, - сказал я Люсе. - Ты бросай и бросай им крошки, и они поймут, что ты им друг.
      - Вы думаете, они поймут?
      - Непременно поймут! Ведь поняли же они, что надо спасаться, когда в них кидают камни.
      - Я им скажу, что я бросаю не камни, а крошки!
      - Ничего не нужно говорить, Люся. Они поймут без слов.
      - Без слов? А я-то думала, что они дурачки! - сказала Люся.
      Птицы поняли Люсю.
      ДОМАШНЯЯ БАБОЧКА
      Ночью в коробке вдруг зашуршало. И выползло из коробки что-то усатое и мохнатое. А на спине сложенный веерок из жёлтой бумаги.
      Но как я обрадовался этому уродцу!
      Я посадил его на абажур, и он неподвижно повис вниз спиной. Сложенный гармошкой веерок стал отвисать и распрямляться.
      У меня на глазах безобразный мохнатый червяк превращался в прекрасную бабочку. Наверное, так вот лягушка превращалась в царевну!
      Всю зиму куколки пролежали мёртво и неподвижно, словно камешки. Они терпеливо ждали весну, как ждут её семена в земле. Но комнатное тепло обмануло: "семена проросли" раньше срока. И вот по окну ползает бабочка. А за окном зима. А на окне ледяные цветы. Живая бабочка ползает по мёртвым цветам.
      Она порхает по комнате. Садится на эстамп с маками. Развернув спиральку тоненького хоботка, пьёт из ложечки сладкую воду. Опять садится на абажур, подставив крылышки жаркому "солнцу".
      Я смотрю на неё и думаю: а почему бы не держать дома бабочек, как держим мы певчих птиц? Они порадуют цветом. И если это не вредные бабочки, весной их, как птиц, можно выпустить в поле.
      Есть ведь и певчие насекомые: сверчки и цикады. Цикады поют в спичечном коробке и даже в неплотно стиснутом кулаке. А сверчки пустыни поют прямо как птицы.
      Завести бы дома красивых жуков: бронзовок, жужелиц, оленей и носорогов. А сколько можно приручить диких растений!
      А волчье лыко, медвежье ухо, вороний глаз! А почему бы не развести в горшках прекрасные мухоморы, огромные грибы-зонтики или гроздья опят?
      На дворе будет зима, а у вас на подоконнике - лето. Папоротники высунут из земли зелёные кулачки. Ландыши вывесят восковые бубенчики. Раскроется чудо-цветок белой кувшинки. И запорхает первая бабочка. И запоёт первый сверчок.
      ...И чего только не напридумываешь, глядя на бабочку, пьющую из ложечки чай с вареньем!
      ЛЕСНЫЕ ШОРОХИ
      Окунь и Налим
      - Чудеса подо льдом! Все рыбы сонные, апатичные - один ты, Налим, бодренький да игривый. Что с тобой такое, а?
      - А то, что для всех рыб зимою - зима, а для меня, Налима, зимою лето! Вы, окуни, дремлете, а мы, налимы, свадьбы играем, икру мечем, радуемся-веселимся!
      - Айда, братцы-окуни, к Налиму на свадьбу! Сон свой разгоним, повеселимся, налимьей икоркой закусим...
      Выдра и Ворон
      - Скажи, Ворон, мудрая птица, зачем люди костёр в лесу жгут?
      - Не ожидал я, Выдра, от тебя такого вопроса. Промокли в ручье, замёрзли, вот и костёр разожгли. У огня греются.
      - Странно... А я зимой всегда в воде греюсь. В воде ведь морозов никогда не бывает!
      Королёк и Пухляк
      - Ну, брат Королёк, и растолстел же ты за зиму! Сразу и не узнаешь эвон какой верзила. Что в длину, что в ширину. Тяжелей меня небось стал?
      - Тяжелей тебя, Пухляк, разве станешь... Вон ты дылда какой, сучки под ногами ломаются, ветки до земли гнутся. Сколько веса-то уже набрал?
      - Я-то? Да десять граммов тяну, а ты?
      - А я семь...
      Заяц и Полёвка
      - Мороз и вьюга, снег и холод. Травку зелёную понюхать захочешь, листочков сочных погрызть - терпи до весны. А где ещё та весна - за горами да за морями...
      - Не за морями, Заяц, весна, не за горами, а у тебя под ногами! Прокопай снег до земли - там и брусничка зелёная, и манжетка, и земляничка, и одуванчик. И нанюхаешься, и наешься.
      Барсук и Медведь
      - Что, Медведь, спишь ещё?
      - Сплю, Барсук, сплю. Так-то, брат, разогнался - пятый месяц без просыпу. Все бока отлежал!
      - А может, Медведь, нам вставать пора?
      - Не пора. Спи ещё.
      - А не проспим мы с тобой весну-то с разгону?
      - Не бойся! Она, брат, разбудит.
      - А что она - постучит нам, песенку споёт или, может, пятки нам пощекочет? Я, Миша, страх как на подъём-то тяжёл!
      - Ого-го! Небось вскочишь! Она тебе, Боря, ведро воды как даст под бока - небось не залежишься! Спи уж, пока сухой.
      Сорока и Оляпка
      - О-о-ой, Оляпка, никак, купаться в полынье вздумал?!
      - И плавать и нырять!
      - А замёрзнешь?
      - У меня перо тёплое!
      - А намокнешь?
      - У меня перо водоотталкивающее!
      - А утонешь?
      - Я плавать умею!
      - А... а... а проголодаешься после купанья?
      - А я для того и ныряю, чтоб водяным жучком закусить!
      М а р т
      Голубой месяц март. Голубое небо, снега голубые. На снегах тени - как синие молнии. Голубая даль, голубые льды. Голубые на снегу следы. Голубые перелески, голубые канавы. Первые голубые лужи и последние голубые сосульки. А на горизонте - синяя полоска далёкого леса. Весь мир голубой!
      В марте горят снега: всё усыпано солнечной сверкающей пылью. Снежное сияние обжигает лицо. На мартовском солнце даже деревья загорают. Тонкие ветви берёз становятся бронзовыми, а заросли ольхи - лиловыми.
      Днём на солнце капель.
      Ночью - звонкий мороз.
      А на рассвете - морозный пар. Белые берёзы в седой дымке. Как будто это пар от тёплого их дыхания, как будто берёзы дышат.
      Март голубой на дворе - пора яркого солнца и полосатых снегов; зиме конец, а весне - начало.
      ЗИМНИЕ ДОЛГИ
      Расчирикался Воробей на навозной куче - так и подскакивает! А Ворона-карга как каркнет своим противным голосом:
      - Чему, Воробей, возрадовался, чего расчирикался?
      - Крылья зудят, Ворона, нос чешется, - отвечает Воробей. - Страсть драться охота! А ты тут не каркай, не порть мне весеннего настроения!
      - А вот испорчу! - не отстаёт Ворона. - Как задам вопрос!
      - Во напугала!
      - И напугаю. Ты крошки зимой на помойке клевал?
      - Клевал.
      - А зёрна у скотного двора подбирал?
      - Подбирал.
      - А в птичьей столовой у школы обедал?
      - Спасибо ребятам, подкармливали.
      - То-то! - надрывается Ворона. - А чем ты за всё это расплачиваться думаешь? Своим чикчириканьем?
      - А я один, что ли, пользовался? - растерялся Воробей. - И Синица там была, и Дятел, и Сорока, и Галка. И ты, Ворона, была...
      - Ты других не путай! - хрипит Ворона. - Ты за себя отвечай. Брал в долг - отдавай! Как все порядочные птицы делают.
      - Порядочные, может, и делают, - рассердился Воробей. - А вот делаешь ли ты, Ворона?
      - Я раньше всех расплачусь! Слышишь, в поле трактор пашет? А я за ним из борозды всяких корнеедов и корнегрызунов выбираю. А Сорока с Галкой мне помогают. А на нас глядя, и другие птицы стараются.
      - Ты тоже за других не ручайся! - упирается Воробей. - Другие, может, и думать забыли.
      Но Ворона не унимается:
      - А ты слетай да проверь!
      Полетел Воробей проверить. Прилетел в сад, там Синица в новой дуплянке живёт.
      - Поздравляю с новосельем! - Воробей говорит. - На радостях-то небось и про долги забыла!
      - Не забыла, Воробей, что ты! - отвечает Синица. - Меня ребята зимой вкусным сальцем угощали, а я их осенью сладкими яблочками угощу. Сад стерегу от плодожорок и листогрызов.
      Делать нечего, полетел Воробей дальше. Прилетел в лес, там Дятел стучит. Увидел Воробья, удивился:
      - По какой нужде, Воробей, ко мне в лес прилетел?
      - Да вот расчёт с меня требуют, - чирикает Воробей. - А ты, Дятел, как расплачиваешься? Как расплачиваешься?
      - Уж так-то стараюсь, - отвечает Дятел. - Лес от древоточцев и короедов оберегаю. Бьюсь с ними не щадя живота! Растолстел даже...
      "Ишь ты, - задумался Воробей. - А я думал..."
      Вернулся воробей на навозную кучу и говорит Вороне:
      - Твоя, карга, правда! Все за зимние долги отрабатывают. А я что хуже других? Как начну вот птенцов своих комарами, слепнями да мухами кормить! Чтобы кровососы эти ребят не кусали! Мигом долги верну!
      Сказал так и давай опять на куче навозной подскакивать и чирикать. Пока свободное время есть. Пока воробьята в гнезде не вылупились.
      ЗАЯЧИЙ ХОРОВОД
      Мороз на дворе, особый мороз, весенний. Ухо, которое в тени, мёрзнет, а которое на солнце - горит. С зелёных осин капель, но капельки не долетают до земли: замерзают на лету в ледышки. На солнечной стороне деревьев вода блестит, теневая затянута матовой коркой льда.
      Порыжели ивняки, а ольховые заросли стали лиловыми.
      Днём плавятся и горят снега, ночью пощёлкивает мороз.
      Пришла пора заячьих песен. Самое время ночных заячьих хороводов.
      Как зайцы поют - по ночам слышно. А как хоровод водят - в темноте не видать.
      Но по следам всё понять можно: шла прямая заячья тропа. От пенька до пенька, через кочки, через валежины, под белыми заячьими воротцами - и вдруг закружила немыслимыми петлями! Восьмёрками среди берёзок, кругами-хороводами вокруг ёлочек, каруселью между кустов.
      Будто закружились у зайцев головы, и пошли они петлять да путать. Пляшут и поют: "Гу-гу-гу-гуу! Гу-гу-гу-гуу!"
      Как в берестяные дудки дуют. Даже губы подскакивают!
      Нипочём им сейчас лисицы и филины. Всю зиму жили в страхе, всю зиму прятались и молчали. Довольно!
      Март на дворе. Солнце одолевает мороз.
      Самая пора заячьих песен.
      Время заячьих хороводов.
      ВЕСЕННИЕ РУЧЬИ
      Весенние ручьи говорят, говорят...
      У каждого ручья свой голос. Один чуть шепчет, а другой звонко кричит. И каждый о своём.
      Сидел я на пне у лесного ручья. Сидел и слушал. Сперва просто так бубнил ручей. А потом заговорил:
      "Я лесной ручей: из лесного снега рождён. Топтали этот снег лоси да волки, зайцы беляки по снегу прыгали, тетерева и рябчики под снегом спали. Теперь все следы растаяли, в звонкие капельки превратились. Столько за зиму всяких историй произошло - за всю весну не перескажешь. Расскажешь не перескажешь, расскажешь - не перескажешь..."
      Перебрался я к полевому ручью. Слышу, и полевой поёт:
      "Зень-зень-зень! Зиме конец, конец зиме... Я ручей полевой, из полевых снегов рождён. Топтали снег зайцы-русаки да серые куропатки. Рыжая лиса мышковала - полёвок ловила. Все события на снегу отпечатались. А теперь следы растаяли, в певучие капельки обратились. Столько событий: рассказать - не рассказать, рассказать - не рассказать..."
      Бегут, торопятся в речку ручьи разные: лесные, полевые, болотные, дорожные, деревенские, огородные. И у каждого свои рассказы: что было, что случилось, что надолго запомнилось. Говорят, говорят, говорят...
      Хочешь лесные, полевые и болотные тайны узнать - сядь у речки на бережок.
      Может, чего и услышишь.
      ВЕЖЛИВАЯ ГАЛКА
      Много у меня среди диких птиц знакомых. Воробья одного знаю. Он весь белый - альбинос. Его сразу отличишь в воробьиной стайке: все серые, а он белый.
      Сороку знаю. Эту я по нахальству отличаю. Зимой, бывало, люди за окно продукты вывешивают, так она сейчас же прилетит и всё растреплет.
      А вот галку одну я приметил за её вежливость.
      Была метель.
      Ранней весной бывают особые метели - солнечные. Снежные вихри завиваются в воздухе, всё сверкает и несётся! Каменные дома похожи на скалы. Наверху буран, с крыш, как с гор, текут снежные водопады. Сосульки от ветра растут в разные стороны, как косматая борода деда-мороза.
      А над карнизом, под крышей, есть укромное местечко. Там два кирпича из стены выпали. В этом углублении и устроилась моя галка. Чёрная вся, только на шейке серый воротничок. Галка грелась на солнце да ещё и расклёвывала какой-то лакомый кусок. Уютное местечко!
      Если бы этой галкой был я, я бы никому такое местечко не уступил!
      И вдруг вижу - подлетает к моей большой галке другая, поменьше и цветом потусклее. Прыг-скок по карнизу. Круть-верть хвостом! Села напротив моей галки и смотрит.
      Ветер её треплет - так перья и заламывает, так белой крупой и сечёт!
      Моя галка кусок свой схватила в клюв - и шасть из углубления на карниз! Тёпленькое местечко чужой уступила!
      А чужая галка хвать у моей кусок из клюва - и на её тёпленькое местечко. Лапкой чужой кусок прижала - клюёт. Вот бессовестная!
      Моя галка на карнизе - под снегом, на ветру, без еды. Снег её сечёт, ветер перья заламывает. А она, глупая, терпит! Не выгоняет маленькую.
      "Наверное, - думаю, - чужая галка очень старая, вот ей место и уступают. А может, это всем известная и всеми уважаемая галка? Или, может, она маленькая, да удаленькая - драчунья". Ничего я тогда не понял...
      А недавно вижу: обе галки - моя и чужая - сидят себя рядышком на старой печной трубе и у обеих в клювах прутики.
      Эге, гнездо строят! Тут уж каждый поймёт.
      И маленькая галка совсем не старая и не драчунья. Да и не чужая она теперь. И уж, конечно, не всеми уважаемая.
      А моя знакомая большая галка совсем не галка, а гал!
      Но всё равно мой знакомый гал очень вежливый. Я такого первый раз вижу.
      ПЕРВЫЕ
      Закапало с сосулькиных носов. Холодное небо залила тёмная солнечная дымка.
      Каждую весну я с изумлением слежу за великим переселением птиц с юга. Мчат над головой быстрые кулики. Совсем недавно бегали они по отмелям тропических рек, кося глазком на зубастых крокодилов. Летят журавли, может, на перьях их ещё сохранилась пыль берегов Нила.
      Все спешат туда, где сами выклюнулись из яйца и впервые увидели синее небо и зелёную землю.
      Удивительное это дело - перелёт птиц!
      Но ещё больше изумляют п е р в ы е.
      Капают сосулькины простуженные носы. По ночам ещё позванивает мороз. Только крошечные проталинки наклюнулись на белых холмах, а п е р в ы е уже тут.
      ...Лиловые тучи приподнялись над горизонтом и открыли оранжевую полоску зари. В оранжевую щель со свистом ворвался вихрь: зазвенела на ветру упругая жёлтая стерня. На чёрной маслянистой пашне вспыхнули от зари лужи, будто в подземных окнах включили свет.
      На север, борясь с вихрем, мелькая белым брюшком, пролетела п е р в а я ласточка.
      ...Захлёбываюсь ветром. Ветер заливает рот, нос, глаза и уши. Тону в ветре, как тонут в бурной горной реке. Цепляюсь за жёсткие стебли травы, прячу голову за камень. Под камнем лисья нора - пахнет сырой землёй и зверем. Неглубоко в норе птичка - горный конёк. Конёк спасается от бури. Это п е р в ы й конёк. Так и лежим рядом - человек и птичка. Слушаем, как обрушиваются на скалы тяжёлые валы ветра.
      А в степи?
      ...На белую степь смотреть нельзя. Снег занастился и полыхает на солнце литым стеклом. Редко-редко чёрные точки - первые проталинки. В полдень над проталинками струится парок. И, как рождённая из пара, поднимается вверх на трепещущих крыльях птица. Льётся над снежной степью её ветряная песенка. Это первый жаворонок.
      На много дней полёта впереди своих стай, терпя голод и холод, страстно рвутся вперёд первые вестники весны - п е р в ы е птицы.
      И захотелось мне узнать, какие же они, эти п е р в ы е? Чем они отличаются от остальных? Что это за птицы, которые наперекор всем невзгодам обогнали свои стаи и летят впереди?
      Может, эти птицы больше ростом, сильней? Может, у них теплее перо и гуще пух? Может, крепче у них клювы и ноги? Или окраской они отличаются от всех других?
      Я стал наблюдать.
      Я находил их замёрзшими. Ловил обессиленных. Уж очень хотелось узнать тайну п е р в ы х.
      Подробно разглядывал я этих птиц. Ощупывал крылья, дул под перо, измерял, описывал окраску. И потом сравнивал.
      Нет, ничем эти п е р в ы е внешне не отличались от всех других. Такое же перо, та же окраска, те же размеры крыльев и клюва. Желудок только чаще бывал пуст. Да кожа под пером синеватая, без жира.
      Так и не разгадал я тайну п е р в ы х. Так и не узнал, чем отличаются передовые от летящих позади. По виду они совсем такие же.
      Значит, различие у них не снаружи, а внутри. Что ж, это очень похоже на истину. Пожалуй, это так и должно быть. У всех п е р в ы х что-то особое внутри, а не снаружи.
      Только вот - что?
      КРЫЛАТЫЕ ПЕСНИ
      Небо сияет - глаз не поднять. И в этом сиянии, невидимо, летят с юга на север птичьи песни. Летят в одиночку и стайками; никому их не видно, но всем слышно.
      Медленно тонут в набухшем снегу нагретые солнцем соринки, чешуйки и щепки. Синицы собирают на снегу оттаявших комаров и мух. Услышав летучие песни, синицы скачут вверх по стволу, с сучка на сучок, всё выше и выше, как по ступенькам винтовой лестницы. Вот и конец, вот еловый шпиль; дальше синее небо, белое сияние - ничего не видать. Разве песни увидишь?
      А песни летят; песня за песней, одна за другой, журчащие, как ручейки.
      Осенью птицы улетают молча: были - и нет. Или кричат унылыми прощальными голосами. А весной каждая пичужка звенит, песни летят наперегонки. Видно, торопятся песни домой. Не видя, их узнаешь. Вон та трясогузка, а эта - зорянка. А эта, что летит и журчит, - жаворонок. Близкая сердцу птица: песня и полёт!
      Вот чибисы; кому не знакомо их тягучее "у-вы!" и "кувырк!" Но чибисов не видно, слышны только их голоса! Неужели, как в сказке, голоса обогнали хозяев и первыми прилетели домой? И так и не так.
      Бегают по липкой пашне скворцы и кричат чибисиными голосами. Видно, устали чибисы в пути, и скворцы обогнали их. На лету подхватили чибисиные унылые крики и унесли их с собой. А может, налетела на чибисов беда, может, снежные вихри заломили им крылья и понесли по земле. Не долетела бы песня домой, если бы не скворцы.
      Весна - вот и торопятся песни домой. Песни спешат наперегонки.
      Песни летят как на крыльях!
      ТЕТЕРЕВИНЫЕ НОТЫ
      Ещё не поют в лесах тетерева. Ещё только ноты пишут.
      Пишут они ноты так.
      Слетает один с берёзы на белую поляну, надувает шею, как петух. И семенит ножками по снегу, семенит. Крылья полусогнутые волочит, бороздит крыльями снег - нотные строчки вычерчивает.
      Второй тетерев слетит да за первым по снегу как припустит! Так точки ногами на нотных строчках и расставит:
      "До-ре-ми-фа-соль-ля-си!"
      Первый сразу в драку: не мешай, мол, сочинять! Чуфыкнет на второго да по его строчкам за ним:
      "Си-ля-соль-фа-ми-ре-до!"
      Прогонит, поднимет вверх голову, задумается. Побормочет, побормочет, повернётся туда-сюда и лапками на своих строчках своё бормотание запишет. Для памяти.
      Потеха! Ходят, бегают - расчерчивают снег крыльями на нотные строчки. Бормочут, чуфыкают - сочиняют. Песни свои весенние сочиняют и ножками да крыльями их на снегу записывают.
      Но скоро кончат тетерева песни сочинять - начнут разучивать.
      Взлетят тогда на высокие берёзки - сверху-то хорошо ноты видно! - и запоют. Все одинаково запоют, ноты у всех одни и те же: бороздки да крестики, крестики да бороздки.
      Все разучивают да разучивают, пока снег не сойдёт. А и сойдёт - не беда: по памяти поют. Днём поют. Утром и вечером поют.
      Здорово поют, как по нотам!
      ТЁПЛАЯ СТРУЙКА
      Зима - тяжёлое время. Даже могучие звери прячутся в берлоги и норы. Трудно представить, что где-то сейчас, в тайничках под снегом, лежат окоченевшие бабочки. Бывало, чуть ветер, чуть дождь, а они уже сникли. И пыльца на крылышках сбилась и потускнела.
      Но они есть, они ждут; ждут весну и тепло.
      Бабочка-крапивница зимовала в стогу. Солнце нагрело стог, и заструилось от него тепло. К теплу, на припёк, и выползла неловкая и сонная бабочка. Подкрылышко одно отпало, другие оббились, стёрлась пыльца. Нелегко зимовать в стогу.
      Крапивница отогрелась и затрепетала от нетерпения. Качнулся ветерок, она вспорхнула и понеслась.
      И вдруг её обдало жгучим морозом; вокруг стога ещё лежали снега. Лес и луга в снегу; один стог оттаял и высох. Крапивница сникла и опустилась на снег.
      Хорош мартовский снег: в гранях и блёстках, с весенней голубизной. И крапивница на нём как первый цветок.
      Но кому красиво, а крапивнице - смерть. Уже окоченела совсем, когда тёплая струйка ветра от нагретого стога протянулась и к ней; она встрепенулась, вспорхнула и понеслась по тёплой струе, как по знакомой дорожке. Струйка-тропинка привела её к стогу.
      Каждый солнечный день теперь вылетает крапивница полетать. Смело носится над заснеженным полем. Но далеко не улетает. Текут от стога нагретые струйки, колышутся за ним, как невидимые ленты. Крапивница чувствует их тепло, они для неё - как дорожки к жизни.
      Всё выше солнце, всё жарче стог, всё длиннее тёплые струи-дорожки. Всё дальше и дальше отлетает по ним от стога крапивница. Пока однажды не долетит до первой большой проталины. Там и останется весну встречать.
      ОВСЯНКИНЫ СОВЕТЫ
      Песенку овсянки мы сначала и слушать не хотели: уж больно проста. Да и певица невидная: сидит неподвижно на ветке, прижмурив глаза, и поёт одним голосом: "Синь-синь-синь-си-инь!"
      Но нам сказали, что хоть и одним голосом она поёт, да о разном.
      - Вы только вслушайтесь, - сказали. - Слышите?
      "Синь-синь-синь-си-инь!"
      И верно, вокруг синь! Как мы раньше этого не заметили! И небо синее, дымка над лесом синяя, тени на снегу - как синие молнии. А если ещё и глаза прижмурить - всё станет синим.
      Синий месяц март!
      - Это ещё не всё, - сказали. - Послушайте-ка её в апреле.
      В апреле овсянка песенкой своей давала советы. Увидит возчика в розвальнях на раскисшей дороге и запоёт: "Смени сани, возьми во-озз!"
      В мае у овсянки песня та же, но совет другой. Увидит, что скотник сено коровам несёт, и сразу: "Неси, неси, неси, не тру-си-и!"
      - Ишь ты! - усмехается скотник. - И откуда она знает, что сено у нас к концу?
      Любит овсянка возле человеческого жилья петь. Одна у неё песенка, только каждый переводит её на свой лад.
      МЕДВЕДЬ И СОЛНЦЕ
      Просочилась в берлогу Вода - Медведю штаны промочила.
      - Чтоб ты, слякоть, пересохла совсем! - заругался Медведь. - Вот я тебя сейчас!
      Испугалась Вода, зажурчала тихим голосом:
      - Не я, Медведушко, виновата. Снег во всём виноват. Начал таять, воду пустил. А моё дело водяное - теку под уклон.
      - Ах, так это Снег виноват? Вот я его сейчас! - взревел Медведь.
      Побелел Снег, испугался.
      Заскрипел с перепугу:
      - Не я виноват, Медведь, Солнце виновато. Так припекло, так прижгло растаешь тут!
      - Ах, так это Солнце мне штаны промочило? - рявкнул Медведь. - Вот я его сейчас!
      А что "сейчас"? Солнце ни зубами не схватить, ни лапой не достать. Сияет себе. Снег топит, воду в берлогу гонит. Медведю штаны мочит.
      Делать нечего - убрался Медведь из берлоги. Поворчал, поворчал да и покосолапил. Штаны сушить. Весну встречать.
      СНОГСШИБАТЕЛЬНЫЙ ДУШ
      Простаки эти голуби!
      Воробьи похитрее.
      Голуби честно ищут корм, а воробьи-хитрюги за ними подглядывают. Как увидят, что голуби на подоконник слетелись, толкаться начали, так и мчат сразу, но не на подоконник, а на панель под окно.
      Наверху толкотня, драка: зёрна и крошки сыплются вниз. Воробьи внизу не зевают: клюют себе с выбором. Вот пройдохи!
      Но раз попали и воробьи впросак!
      Видят как-то: собрались голуби, затеяли возню. Приседают, хвосты веером, хлопают крыльями. Встряхиваются, толкаются, воркуют. Но собрались они на этот раз не на подоконнике, как всегда, а внизу, на земле. Ничего не понять!
      "Нас провести хотят!" - смекнули самые стреляные воробьи. И со всех сторон скорее в голубиную толчею: шмыг, порх, скок!
      Но тут самому первому воробью по затылку - стук!
      Да так, что он носом в снег.
      Второму по спине - плюх!
      Трах третьему по носу. Так брызги и полетели!
      "Наших бьют!" - загалдели воробьи.
      А кто бьёт?
      Неизвестно. Голуби не бьют.
      А первому снова - стук в голову!
      Тут уж до воробья дошло - капли бьют!
      Тяжеленные капли с сосулек под крышей.
      Висят высоко голубые сосульки. И с них, как из краников, капли сыплются - целый душ!
      Голубям что - они большие. Толкутся себе, вертятся, купаются - рады живой воде.
      А воробьишкам душ не под силу: того и гляди, с ног сшибёт и покалечит.
      Взлетели воробьи на ветки. Стали клювами пёрышки перебирать да пересчитывать: все ли целы?
      Который по носу получил, нахохлился.
      Но ненадолго. Чего хохлиться - весна идёт!
      О ЧЁМ ПЕЛА СОРОКА?
      Пригрелась сорока на мартовском солнце, глаза прижмурила, разомлела даже крылышки приспустила.
      Сидела сорока и думала. Только вот о чём она думала? Поди угадай, если она птица, а ты человек!
      Будь я на её птичьем месте, я бы сейчас вот о чём думал. Дремал бы я на припёке и вспоминал бы прошедшую зиму. Метели вспоминал, морозы. Вспоминал бы, как ветер меня, сороку, над лесом бросал, как под перо задувал и крылья заламывал. Как в студёные ночи мороз стрелял, как стыли ноги и как пар от дыхания сединой покрывал чёрное перо.
      Как прыгал я, сорока, по заборам, со страхом и надеждой заглядывал в окно: не выбросят ли в форточку селёдочную голову или корку хлеба?
      Вспоминал бы и радовался: зима позади и я, сорока, жив! Жив и вот на ёлке сижу, на солнце нежусь! Зиму отзимовал, весну встречаю. Длинные сытые дни и короткие тёплые ночи. Всё тёмное и тяжёлое позади, всё радостное и светлое - впереди. Нет времени лучше, чем весна! Время ли сейчас дремать да носом клевать? Будь я сорокой, я бы запел!
      Но тсс! Сорока-то на ёлке поёт!
      Бормочет, стрекочет, вскрикивает, пищит. Ну чудеса! Первый раз в жизни слышу песню сороки. Выходит, что птица сорока думала про то же, про что и я, человек! Ей тоже петь захотелось. Вот здорово!
      А может, и не думала: чтобы петь, не обязательно нужно думать. Весна пришла - ну как не запеть! Солнце-то всем светит, солнце всех греет.
      ОТЧАЯННЫЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК
      Путешествие - трудное дело. Всякий путешественник терпит невзгоды. И упорные, бывает, сдают.
      Но есть путешественники беззаветные, непоколебимые, просто отчаянные. О них я подумал, когда увидел на снегу паучка.
      Вот он - чёрная точка рядом с лыжнёй. Ножки поджаты, мёртвый, оцепенелый, застылый. Но поднимется солнце, пригреет чуть - и он оживёт. Зашевелится, разомнёт замлевшие лапки - и снова в путь!
      Так и идёт: светит солнце - бежит всё вперёд и вперёд. А накроет тень - съёжится и лежит. Лежит и ждёт терпеливо, авось тепло опять воскресит, чтоб снова продолжить путь!
      Бежит и лежит, лежит и бежит...
      СТЕКЛЯННЫЙ ДОЖДЬ
      Слышно было, как уходил ночью из леса мороз. Он стучал клюкой по деревьям всё тише, всё дальше.
      Я вышел во двор и долго стоял, вглядываясь и вслушиваясь.
      В воздухе плыл шорох.
      Уху знакомо шуршание трав, кустов и ветвей. Но сейчас шуршало ни на что не похоже.
      Казалось, шуршит сам воздух. Шуршит и чуть слышно позванивает.
      На смену морозу пришла оттепель.
      Я вытянул в темноту ладонь. В ладонь стали покалывать крохотные иголочки. Ничего было не видно, но что-то творилось в лесу.
      Утром все увидели: снег заковала хрустящая глазурная корочка. Ветви берёз и хвоя сосен оделись в стеклянные чехольчики.
      Всё похрустывает и позванивает, как обёрнутое в скрипучий целлофан. Стены, заборы оплыли матово-голубым льдом.
      Сыплет мелкая водяная пыль. Невидимые капельки, не долетая до земли, замерзают в льдинки. Льдинок тоже не видно, но слышно - шорох и звон!
      Сыпучий снег стал гремучим. Глазурная корочка с грохотом проламывается и рушится под сапогом. В проломах - белые битые черепки.
      Всё шуршит, хрустит и звенит.
      Звонкий весенний денёк!
      СИНИЧКИ-АРИФМЕТИЧКИ
      Весной звонче всех белощёкие синички поют: колокольчиками звенят. На разный лад и манер. У одних так и слышится: "Дважды два, дважды два, дважды два!" А другие бойко высвистывают: "Четыре-четыре-четыре!"
      С утра до вечера зубрят синички таблицу умножения. "Дважды два, дважды два, дважды два!" - выкрикивают одни.
      "Четыре-четыре-четыре!" - весело отвечают другие.
      Синички-арифметички.
      А п р е л ь
      На всех снежных полях рыжие пятна - проталины. Это апрельские веснушки.
      День ото дня их всё больше и больше. Не успеешь и глазом моргнуть, как все эти маленькие веснушки сольются в одну большую весну.
      Всю долгую зиму в лесах и полях пахло снегом. Сейчас оттаяли новые запахи. Где ползком, а где на лёгких струйках ветра понеслись они над землёй.
      Чёрные пласты оттаявшей пашни, как чёрные гряды волн, пахнут землёй и ветром. В лесу пахнет прелыми листьями и нагретой корой.
      Запахи сочатся отовсюду: из оттаявшей земли, сквозь первую зелёную щетинку травы, сквозь первые цветы, похожие на брызги солнца. Струйками стекают с первых клейких листочков берёз, капают вместе с берёзовым соком.
      По их невидимым пахучим тропинкам торопятся к цветам первые пчёлы и мчатся первые бабочки. Зайчишки так и шмыгают носами - чуют зелёную травку!
      И сам не удержишься, сунешь нос в ивовые барашки. И станет твой нос жёлтым от липкой пыльцы.
      Быстрые лесные ручьи впитали в себя запахи мхов, старой травы, лежалых листьев, тяжёлых берёзовых капель - и понесли по земле.
      Запахов всё больше и больше: они всё гуще и слаще.
      И станет скоро весь воздух в лесу - сплошной запах. И даже первая зелёная дымка над берёзами покажется не цветом, а запахом.
      Веснушки-проталинки слились в весну.
      ДВОЕ НА ОДНОМ БРЕВНЕ
      Вышла речка из берегов, разлилась вода морем. Застряли на островке Лисица и Заяц. Мечется Заяц по островку, приговаривает:
      - Впереди вода, позади Лиса - вот положение!
      А Лиса Зайцу кричит:
      - Сигай, Заяц, ко мне на бревно - не тонуть же тебе!
      Островок под воду уходит. Прыгнул Заяц к Лисе на бревно - поплыли вдвоём по реке.
      Увидела их Сорока и стрекотнула:
      - Интересненько, интересненько... Лиса и Заяц на одном бревне что-то из этого выйдет!
      Плывут Лиса и Заяц. Сорока с дерева на дерево по берегу перелетает.
      Вот Заяц и говорит:
      - Помню, до наводнения, когда я в лесу жил, страсть я любил ивовые ветки огладывать! До того вкусные, до того сочные...
      - А по мне, - вздыхает Лиса, - нет ничего слаще мышек-полёвок. Не поверишь, Заяц, целиком их глотала, даже косточки не выплёвывала!
      - Ага! - насторожилась Сорока. - Начинается!..
      Подлетела к бревну, на сучок села и говорит:
      - Нет на бревне вкусных мышек. Придётся тебе, Лиса, Зайца съесть!
      Кинулась голодная Лисица на Зайца, но бревно окунулось краем - Лиса скорей на своё место. Закричала на Сороку сердито:
      - Ох и вредная же ты птица! Ни в лесу, ни на воде от тебя нет покоя. Так и цепляешься, как репей на хвост!
      А Сорока как ни в чём не бывало:
      - Теперь, Заяц, твоя очередь нападать. Где это видано, чтобы Лиса с Зайцам ужились? Толкай её в воду, я помогу!
      Зажмурил Заяц глаза, бросился на Лису, но качнулось бревно - Заяц назад скорей. И кричит на Сороку:
      - Что за вредная птица! Погубить нас хочет. Нарочно друг на друга науськивает!
      Плывёт бревно по реке, Заяц с Лисой на бревне думают.
      СЛЕДЫ И СОЛНЦЕ
      Зимой, когда Солнце стояло низко над горизонтом, оно было равнодушно к Следам на снегу. Иногда даже ласкало их, оттеняя синью и посыпая блёстками.
      А теперь, когда поднялось высоко, прямо осатанело. Терпеть не может Следов: стирает, портит и искажает.
      - Мы запечатлели всё, что в лесу произошло! - говорят Следы.
      - А я всё сотру! - ярится Солнце.
      И стирает, как резинкой с бумаги.
      - Мы отпечатали каждый коготок и пальчик! - сообщают Следы. - Мы всё по правде!
      - По правде? - сердится Солнце. - А я всё искажу - сами себя не узнаете!
      И топит следы и плющит, растягивает вкривь и вкось.
      Идёт спор. Как в песенке:
      - А мы просо сеяли, сеяли!
      - А мы просо вытопчем, вытопчем!
      С каждым днём Следы всё слабее и хуже, всё расплывчатее и неопределённее.
      Солнце берёт верх.
      Солнце высоко стоит.
      ВЕСЕННЯЯ БАНЯ
      Ванятка считал себя знатоком птиц. Ему приходилось держать в клетках чижей, чечёток, снегирей, синиц, щеглов, клестов, зябликов. А сегодня вышел Ванятка из школы и видит: на краю снеговой лужи сидят три совершенно незнакомые птички ростом с воробья. Одна чёрная, другая коричневая, а третья вовсе рыжая.
      Прыг-прыг-прыг - по гузку, по самый хвостик - в лужу, и ну купаться! То грудку окунут в воду, то на задок присядут и бьют, бьют тупыми крылышками по воде, трепыхаются в ней. Брызги над ними как фейерверк: в каждой капельке - искорка солнца.
      Выскочили из лужи и, встряхнув мокрые крылышки, взъерошенные, перелетели на песчаную дорожку. И - вот глупыши! - давай барахтаться в грязном песке. Песок к перу липнет - измазались все! Не поймёшь, какого и цвета стали.
      Скоро так песком облипли, что и летать не могут. По земле поскакали.
      Прыг-дрыг-скок - и опять в лужу! Опять над ними солнечный фейерверк, да ещё радуга в брызгах. Моются, стараются.
      Выкупались, вымылись - и выскочили на бережок.
      Ванятка так и ахнул:
      - Воробьи! Все трое - обыкновеннейшие воробьи!
      Все трое серенькие, свеженькие такие, чистенькие. А вот вода в луже стала грязной...
      Понял Ванятка: воробьи так за зиму измазались, что и на себя стали не похожи. Это они сейчас в бане мылись, зимнюю грязь с себя смывали. С песочком тёрли!
      Чёрный сажу смывал: он всю зиму в дымовой трубе ночевал.
      Коричневый - спал в сыром дупле, в гнилой трухе вымазался.
      Рыжий - в кирпичной стене устроился, в дырке.
      Вот и стала вода в луже чёрно-кирпично-коричневой.
      - С лёгким паром! - крикнул Ванятка воробьям и побежал домой, разбрызгивая ногами весенние лужи.
      ОТТАЯВШИЕ ПРОИСШЕСТВИЯ
      Всё, что случилось зимой в лесу, - всё скрыл снег. Злодейство ли, доброе ли дело - всё погребено в сугробах: снегом укрыто, метелью заглажено. Ни памяти, ни следа.
      Но пришла оттепель, и всё вышло наружу. Всё, что копилось, всё, что скрывалось, выступило напоказ. Оттаяли хвоинки, прутики, листики, кусочки коры. Везде под кузницами дятлов грудами лежат шишки.
      Вот перья вороны, которую в конце зимы разорвал ястреб. Вот подснежные спаленки-лунки рябчиков и тетеревов. В них они спали в самую глухую зимнюю пору. Тут снеговые тоннели крота: ишь ты, он и в снегу искал червяков!
      Шишки, сброшенные клестами и оглоданные белками. Подстриженные зайцами ивы.
      А вот землеройка, задушенная и брошенная лаской. Вот хвостик белки-летяги - остатки обеда куницы.
      Будто листаешь прочитанную книгу и рассматриваешь картинки. Ветер и солнце долистают белую книгу. Скоро покажется и обложка - земля. Тогда все зимние происшествия встретятся, соединятся и растворятся в тысячах и тысячах других, скопившихся на земле за долгие-долгие годы.
      Вся земля под ногами - это бывшие происшествия.
      РАННЯЯ ПТИЧКА
      Незаметно зажглась и тихо начала разгораться в небе алая полоска зари. Утренний ветерок прошумел в вершинах берёз. Тонким перезвоном оледенелых хвоинок отозвались ему высокие сосны.
      Внизу, в глубокой темноте леса, явственней зажурчал невидимый ручеёк. И весь лес стал полниться чуть слышным шуршанием, шорохом, хрупким, тихим звоном - звуками неодушевлённой жизни. И каждый звук был сам по себе: то хруст ветвей, то звон капель, а то посвисты жёстких хвоинок.
      Но вдруг все эти отдельные хрусты, звоны и свисты соединились и зазвучали слаженно и живо.
      И вот возникла - просто, как живая струйка воды из-под глыбы снега, родилась в предрассветной мгле лесная песенка. Возникла и полилась тихо, полная робкой радости, светлой весенней грусти. Это запела зорянка.
      И чудом соединила в песне своей все неодушевлённые шорохи, шелесты, звоны и хрусты дремучей лесной ночи. Соединила и оживила, и стали они понятны и близки всем.
      Рано, одной из первых среди наших перелётных птиц, возвращается она к себе на родину - в наши неодетые леса, где и в дневных сутёмках долго ещё будет хорониться от солнца хрупкий, хрусткий под ногой снег. Рано - чуть свет - пробуждается она утром и поёт тихонько, как будто спросонья, свою тонкую, звонкую, замирающую в конце песенку. Живую песенку, сложенную из мёртвых, чуть слышных звуков просыпающегося весеннего леса.
      ЛЕСНЫЕ ОБОРОТНИ
      Чудесное в лесу происходит незаметно, без чужого глаза.
      Вот сегодня: ждал я на зорьке вальдшнепа. Зорька была холодная, тихая, чистая. Высокие ели поднялись на опушке, как чёрные крепостные башни. А в низине, над ручьями и речкой, навис туман. Ивы утонули в нём, будто тёмные подводные камни.
      Я долго следил за утонувшими ивами. Всё казалось, что непременно там должно что-то произойти!
      Но ничего не происходило; туман с ручьёв медленно стекал к реке.
      "Странно, - думал я, - туман не поднимается, как всегда, а стекает..."
      Но тут послышался вальдшнеп. Чёрная птица, взмахивая крыльями, как летучая мышь, протянула по зелёному небу. Я вскинул фоторужьё и забыл про туман.
      А когда опомнился, туман уже обернулся в иней! Застелил белым поляну. А как это случилось - я проглядел. Вальдшнеп глаза отвёл!
      Кончили тянуть вальдшнепы. Показалось солнце. И все лесные обитатели так ему обрадовались, будто давно-давно не видели. И я засмотрелся на солнце: интересно смотреть, как зарождается новый день.
      Но тут я вспомнил про иней; глядь, а его на поляне уже и нет! Белый иней обернулся в синюю дымку; дрожит и струится она над пушистыми золотыми ивами. Опять проглядел!
      И проглядел, как народился в лесу день.
      Вот всегда так в лесу: что-нибудь да отведёт тебе глаза! И самое чудесное и удивительное произойдёт незаметно, без чужого глаза.
      НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ШАГИ
      Ранняя весна, вечер, глухое лесное болото. В светлом сыром сосняке снег ещё кое-где, а в тёплом ельнике на бугре уже сухо.
      Я вхожу в густой ельник, как в тёмный сарай. Стою, молчу, слушаю.
      Вокруг чёрные стволы елей, за ними холодный жёлтый закат. И удивительная тишина, когда слышишь удары сердца и собственное дыхание. Дрозд на еловой макушке высвистывает лениво и звонко. Свистнет, прислушается, а в ответ ему тишина...
      И вдруг в этой прозрачной и затаившей дыхание тишине тяжёлые, грузные, нечеловеческие шаги! Всплески воды и позванивание льда. Топы, то-пы, то-пы! Будто тяжело груженная лошадь с трудом тянет по болоту воз. И сразу же, как удар, ошеломляющий грохочущий рык! Дрогнул лес, качнулась земля.
      Тяжёлые шаги затихли: послышались лёгкие, суматошные, торопливые.
      Шажки лёгкие догоняли тяжёлые. Топ-топ-шлёп - и остановка, топ-топ-шлёп - и тишина. Торопливым шажкам нелегко было догнать неторопливые и тяжёлые.
      Я прислонился спиной к стволу.
      Под ёлками стало совсем темно, и только мутно белело между чёрных стволов болото.
      Зверь рыкнул опять - как из пушки грохнул. И опять охнул лес и качнулась земля.
      Я не выдумываю: лес вправду дрогнул, земля вправду качнулась! Лютый рык - как удар молота, как раскат грома, как взрыв! Но не страх порождал он, а уважение к его необузданной силище, к этой чугунной глотке, извергающейся как вулкан.
      Лёгкие шажки заторопились, заторопились: зачмокал мох, захрустел ледок, заплескала вода.
      Я давно уже понял, что это медведи: дитё и мама.
      Дитё не поспевает, отстаёт, а мама чует меня, сердится и волнуется.
      Мама предупреждает меня, что медвежонок тут не один, что она близко, что лучше его не тронь.
      Я хорошо её понял: предупреждает она убедительно.
      Тяжёлых шагов не слышно: медведица ждёт. А лёгонькие спешат, спешат. Вот взвизг тихий: медвежонка шлёпнули - не отставай! Вот шаги грузные и лёгкие зашагали рядом: то-пы, то-пы! Шлёп-шлёп-шлёп! Всё дальше, всё тише. И смолкли.
      И опять тишина. Дрозд кончил свистеть. Лунные пятна легли на стволы.
      В чёрных лужах вспыхнули звёзды.
      Каждая лужа - как распахнутое в ночное небо окно.
      Жутковато шагать в эти окна прямо на звёзды.
      Не спеша я бреду к своему костру. Сладко сжимается сердце.
      А в ушах гудит и гудит могучий зов леса.
      ПЕВИЦА
      Тем хорош лес, что сколько в него ни ходи, сколько ни смотри и ни слушай, а всё увидишь невиданное и услышишь неслыханное. А увидишь и услышишь - и опять пойдёшь.
      Стоял я на тяге. Уж солнце утонуло в лесу, а вальдшнеп всё медлил. И такая была прозрачная тишина, что упадёт хвоинка - и слышно, капля сока с берёзы капнет - слышно. Слышно даже, как муравьи бегут - так и топочут.
      В луже лопались пузыри, таинственно и тихо. "...Уук! Уук!.." - это запевала жаба. И вдруг шумная возня, шорох листьев и писк. Я прислушался. И услышал новую песню!
      Будто птичка пела в кустах. Стрекотала и щебетала. Повторяла своё "ци-ци-ци" на разные лады и манеры.
      Я слушал и вспоминал. Зорянка не так поёт, дрозды не так свистят. Всех птиц знаю, а такой никогда не слыхал.
      Я нагнулся, чтоб разглядеть, но под ольхами загустела тьма, даже видно стало свечение гнилушек. Тогда я включил фонарь. Гнилушки потухли, а там, где они голубели, выдвинулся пенёк. А на том пеньке сидела лесная мышь: усы топорщились, глаза блестели. Погасил фонарь - засветились гнилушки, послышалась песнь!
      Поющая мышь - дело неслыханное.
      Что ж, буду знать.
      И если кто меня спросит, скажу:
      - Слышишь? Это поёт мышь!
      ПЫЛЕСОС
      Старая история: воробей, пока не прилетели скворцы, решил скворечник занять. Напыжился, почирикал для храбрости и нырнул в леток.
      Старую подстилку выносил пучками. Выскочит, а в клюве целый сноп. Разинет клюв и смотрит, как сухие травинки падают вниз.
      Большие перья вытаскивал по одному. Вытащит и пустит на ветер. И тоже следит: поплывёт перо или штопором вниз закрутится?
      Всё старое нужно выкинуть дочиста: ни соринки чтоб, ни пылинки!
      Легко сказать - ни пылинки. А пылинку ни в коготках не зажать, ни клювом ухватить.
      Вот вынес в клюве последнюю соломинку, вот выбросил последнее перо. Остался на дне один сор. Пылинки, соринки, шерстинки. Кожица от личинок, перхоть от пера - самая дрянь!
      Посидел воробей на крыше, затылок лапкой почесал. И в леток!
      Я стою, жду.
      Началась в скворечнике возня, послышалось жужжание и фырчание. А из скворечника - из всех щелей! - завихрилась пыль. Воробей выскочил, отдышался и опять нырнул. И опять я услышал фырчание, и опять полетела пыль. Скворечник дымил!
      Что там у него - вентилятор или пылесос? Ни то и ни то. Сам затрепыхался на дне, крылышками забил, погнал ветер, завихрил пыль - сам себе пылесос, сам себе вентилятор!
      Чист скворечник, как стёклышко.
      Самая пора свежую подстилку носить. Да поторапливаться, пока скворцы не прилетели.
      НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ
      Пробил дятел в кленовой коре дырочку - напился сладкого сока.
      За дятлом долгохвостая синица прилетела - тоже носик помочила. За долгохвостой - лазоревка: три капельки выпила.
      Улетели птицы - насекомыши собрались. Мухи прилетели. Две бабочки-крапивницы. Траурница-красавица.
      Все сладкий сок сосут - улетать не собираются.
      Муравьишка приполз - усами шевелит.
      Комарик прилетел - долгими ногами в патоке увяз.
      Может, и ещё кто-нибудь притащился бы, да тут опять дятел - порх! Гости незваные - кто куда.
      Муравей замешкался - дятлу на язык прилип.
      Запил дятел кислого гостя сладким соком.
      А улетел дятел - гости опять тут как тут.
      За долгохвостой синицей лазоревка. За лазоревкой - мухи и бабочки. За бабочками комарик. За комаром - муравей.
      Гости не гордые.
      Хоть и незваные, а хочется им сладенького.
      Кому сладенького-то не хочется?
      ЛЕБЕДИ
      Лебеди раздражённо кивали: они сердились, что на них смотрел человек.
      Это были лебеди-кликуны, белые, как морская пена, с тонкими строгими шеями и литыми из золота клювами.
      Тут и там в небе белые косяки: напряжённо вытянутые шеи, мерные взмахи крыльев.
      С неба, с воды, со льдин звучат неумолчные лебединые голоса. В них тонет всё: звон торопливых утиных крыльев, ленивый гогот гусей, заунывные посвисты кроншнепов и радостные взвизги чибисов.
      Несколько лебедей сплылись клюв в клюв, потом разом вытянули шеи вверх, раскрыли клювы и затрубили. Хлещут белые крылья, взбивая кипучую пену, всплескивая каскады воды. Огромная кувшинка-лилия на воде из белых тел - лепестков и тонких шей - тычинок! Это знаменитый танец лебедей и лебединая песня.
      Так лебеди встречают весну.
      Каждую весну останавливаются на болоте для отдыха стаи уток и лебедей. Так было испокон веков, так есть и сейчас. И как бы хотелось, чтобы это осталось и в будущем. Ведь нет больше на земле городов, где бы дикие лебеди встречались на конечной остановке трамвая. Да и на всей-то земле осталось лебедей не так-то уж много.
      Да и не в том только дело. Что сможет заменить зелёное болотце с белыми лебедями? Не павильон же смеха с кривым зеркалом или площадка для бега в мешках, которые тут хотят выстроить?
      На берегу - на краю земли! - можно сидеть часами. Волны воды и ветра. То потянет теплом и водорослевой прелью, то пахнёт пронзительной свежестью синей воды. Блёклый, захламлённый берег, унылая быль у ног и рядом - перед глазами! - синяя сказка с белыми льдинами и белыми птицами.
      Медленные вереницы сказочных птиц с изогнутыми шеями плывут вдоль лазоревой кромки льда. Медленные косяки тянут вдоль сизого бока белого облака. С воды и с неба далёкими колоколами плывут лебединые клики. Клики кликунов-лебедей.
      Лебеди лежат и стоят на льдинах. Или бегут по воде, натужно устремив вперёд шею и звучно шлёпая широкими чёрными лапами.
      Взлетев, плывут над водой, плавно загребая под себя струи ветра. И крылья их поскрипывают, как на шарнирах. А то с лёту плюхаются на волны, воздев крылья, как руки, и буруня воду крутой белой грудью.
      Потягиваются, охорашиваются, перебирают перья. Смотрят на своё отражение.
      Почему на этих птиц можно смотреть часами? Не задерживается же глаз на вздорных, крикливых утках, суетливо снующих тут же?
      Есть в этих величавых и медлительных птицах что-то такое, что заставляет всех - от мала до велика! - поднимать лицо в небо: "Смотрите, летят лебеди!" И долго-долго провожать их глазами.
      ЦЕЛАЯ ЖИЗНЬ
      Прилетел на скворечник скворец. На ноге колечко - знакомый! Шестой год он живёт у меня в скворечнике.
      Каждую весну он прилетает на скворечник, осматривает его со всех сторон, забирается внутрь, долго там шуршит и ворочается. Потом садится на крышу и негромко поёт. Негромко, но с наслаждением: трещит, пощёлкивает и высвистывает от удовольствия, как разыгравшийся поросёнок. Клюв золотой в небо, глаза закатывает, крылышками разводит. А сам то петухом, то ягнёнком, то кошкой мяукнет, то собачонкой протявкает. Соскучился на чужбине по дому...
      Потом со скворчихой чистят скворечник, птенцов выводят. Вместе растят, вместе на выгоны улетят с ними.
      Осенью, перед отлётом, скворец прилетал на скворечник один. Есть у скворцов такое правило: прилетать перед отлётом к гнезду. Посидеть в тишине, пёрышки на солнце почистить, помурлыкать под нос. А потом - на юг. В страны дальние, земли чужие, за синий горизонт.
      Но чуть весна - мой скворец тут как тут! На скворечнике сидит, песни поёт, крылышками разводит. И колечко на лапке блестит.
      И так вот уже шесть лет...
      Шесть раз я говорил ему весной "здравствуй" и пять раз осенью сказал "до свиданья".
      И стал замечать, что скворец мой постарел.
      В первую весну, помню, он весь от песен дрожал! Перья на горлышке дыбом. Весь блестит, будто маслом намазанный.
      В шестую весну смотрю - и глазам не верю. Сидит в летке, чуть только нос высунул. Поёт нехотя: свистнет и помолчит, свистнет и помолчит, будто сам себя слушает. Других птиц не передразнивает, голоса их позабыл, что ли.
      Свистел, свистел, пригрелся на солнышке - и задремал. И это в разгар пения! Голову свесил, носом "клюёт" и глаза закрыл. Никогда такого с ним не бывало.
      В шестую осень только раз к пустому скворечнику прилетел. Посидел, помолчал, колечко на лапке потрогал.
      - До свиданья! - сказал я ему. В шестой раз сказал "до свиданья".
      Пришла весна. Опять прилетел скворец на скворечник, но не тот, не мой, без кольца. Может, сосед его, может, сын. Молодой, горластый и непоседливый. И блестит, будто маслом намазанный!
      А старик не вернулся. Где-то ветер перья его разнёс? Прощай, старый скворец, - в последний раз. Здравствуй, молодой, - в первый!
      ДРОЗД И СОВА
      - Слушай, объясни ты мне: как сову от филина отличить?
      - Это смотря какую сову...
      - Какую сову... Обыкновенную!
      - Такой совы не бывает. Бывает сова-сипуха, сова-неясыть серая, сова ястребиная, сова болотная, сова полярная, сова ушастая...
      - Ну вот ты - какая сова?
      - Я-то? Я неясыть длиннохвостая.
      - Ну вот как тебя от филина отличить?
      - Это смотря от какого филина... Бывает филин тёмный - лесной, бывает филин светлый - пустынный, а ещё рыбный филин бывает...
      - Тьфу ты, нечисть ночная! До того всё запутали, что и сами, поди, не разберётесь, кто у вас кто!
      - Хо-хо-хо-хо! Бу!
      ПЛЯСУНЫ
      Комары-толкуны - плясуны известные. Пляшут они где придётся, было бы только тепло. Тепло их бодрит, веселит, прямо на воздух поднимает.
      Где тихо, солнечно, где нагрето - там и площадка для танцев. В тёплых струях легче плясать.
      Пока на земле ещё снег лежит, пляшут они меж тёплых сосновых ветвей. Потом толкутся над первой проталиной. Над оттаявшим муравейником, над прогретой поленницей дров, над копной соломы. Над отогревшимся склоном, над подсохшей тропинкой, над вскопанной грядкой. Вверх-вниз, вверх-вниз живой столбик золотистых пылинок. Каждую победу весны они отмечают танцем.
      Весна идёт - и ширятся танцы. Любят комарики поплясать!
      Бывает, над головой зароятся. Гонишь-гонишь, а им нипочём. Пляши, раз тепло и солнце. А что там внизу чья-то голова или поленница дров - какое им дело? До этого им дела нет.
      ФИЛИПП И ФЕДЯ
      Я прислонился к ёлке и стал слушать певчего дрозда. Дрозд пел на самой верхней еловой свечке. Выше его было только небо. А в небе - звезда.
      Дрозд высвистывал. Свистнет - и помедлит. Будто прислушивается: так ли свистнул? Ещё свистнет - и опять помедлит: так ли отозвалось эхо? И вдруг трель - будто стёклышки посыпались с ёлки! Слышно даже, как язычком прищёлкивает. Рад, наверное, что и свистнуть сумел и эхо отозвалось как надо. Каждый свист - слово. Так прямо свистом и выговаривает: "Филипп, Филипп, Филипп! Приди, приди! Чай пить, чай пить! С сахаром, с сахаром!"
      "Кто же этот Филипп?! - думаю я себе.
      А дрозд: "Приди, кум! Приди, кум! Выпьем, выпьем!"
      И тут на вершину соседней ёлки взлетел дрозд-сосед. И засвистел: "Федя, Федя, Федя! Не хочу, не хочу, не хочу!"
      Так вот он кто - кум Филипп!
      "С сахаром, с сахаром, с сахаром!" - уговаривает Федя.
      А кум Филипп своё: "Не хочу, не хочу, не хочу!"
      Так и препирались, пока и в небе, и в лесу не стало черным-черно. Тогда смолкли. Какой уж тут чай - спать пора!
      ВЕСЁЛЫЕ СТАРУШКИ
      На солнечной скале веселятся крапивницы. Бабочки перезимовали зиму и радуются теплу. Зима свирепой была, её ледяные когти проникли в самые потайные убежища. Не все бабочки выжили. Крылышки у них выцвели и потёрлись. Кто без усов остался, кто без ноги. А у кого от цветных крыльев одни жилки остались, как у высохшего листа. Но пережившие свой век калеки и инвалиды, древние бабочкины старушки всем на зависть весёлые и игривые! Старушки играют в пятнашки!
      Весело налетает пятна на спокойно сидящих, дремлющих на припёке. Мелькание крыльев, весёлая суматоха, стайка бабочек штопором ввинчивается в синее небо. Они кувыркаются и барахтаются на струях тёплого ветра. Потом сломя голову кидаются вниз и снова рассаживаются на гладкой нагретой скале. Они игриво поводят обтрёпанными крылышками и расправляют лапками ощипанные усы. Старики и старушки играют и веселятся. Словно и не было позади страшной зимы.
      ФЛАЖКИ НА БОЛОТЕ
      Неохота вылезать из-под тёплого одеяла!
      За окном сырая весенняя ночь. Без того знобит, а тут натягивай ещё скользкие сапоги, задубелую куртку.
      - Ну куда тебя несёт? - возмущается во мне нытик. - В чёрное лесное болото? Под сапогами будет булькать вода, засопит и зачмокает хлябь, в глаза будут тыкаться сучья...
      А бодрячок хорохорится:
      - Подумаешь - хлябь, первый раз, что ли? А вдруг что-нибудь и увидишь!
      - Ну и что ты увидишь? - канючит нытик. - Всю весну месишь грязь; всё уже видано-перевидано! Всё расписано по минутам. В два пятьдесят заблеет бекас, в три часа прилетят косачи. В пять десять пролетит над током ворона, в пять тридцать прилетят на болото чайки. Хоть часы проверяй!
      - А вдруг? - сопротивляется бодрячок.
      - Что "вдруг", что "вдруг"? - сердится нытик. - "Вдруг" только в книжках бывает. А вот ноги будут в засидке мёрзнуть - чай, воды по колено. Спина замлеет, пальцы перестанут сгибаться. И уж это не вдруг, а наверняка!
      - Всё так! - вздыхает бодрячок. - И руки, и ноги, и пальцы. И замлеет спина. И чайки прилетят в половине шестого. Пошли!
      Я выхожу за дверь и долго стою, приглядываюсь к темноте. Но вот сдвигается туча, и показывается луна. И сразу земля отделилась от неба можно идти.
      Я шагаю мимо деревни. Морозит, грязь под ногами мнётся, как упругий пластилин. Луна поочерёдно вспыхивает в окнах домов, будто в них кто-то зажигает и сразу же гасит свет.
      Я иду по болоту, и лунный свет теперь уже вспыхивает и гаснет в лужах. Всё, как говорил нытик: и темь, и холод, и хлябь.
      Бодрячок хрипло дышит. Потом толкает меня в шалаш и прячет нос в воротник.
      Два часа пятьдесят минут. Над головой заблеял бекас.
      Три часа. Короткое "па-па-па!" - и рядом уселся косач.
      Три часа пять минут. Слышится странное бульканье, будто воду льют из бутылки. Это косач заворковал.
      Нытик зевает:
      - Я что говорил?
      И вдруг...
      Бодрячок кричит прямо в ухо:
      - Ты только послушай, ты такого ещё не слыхал!
      - Тише, тише, - успокаиваю я его. - Может, тебе показалось?
      Но я уже знаю: не показалось! Слышатся звуки, которых я ещё не слыхал. Я слушаю и пишу: "3 часа 30 минут. На чёрном болоте незнакомые звуки - будто быстро лопаются пузыри". Как и положено, ровно в пять десять над током пролетела ворона. Ровно в пять тридцать появились и чайки. Но нытик уже не ехидничает.
      Вода на болоте золотая от солнца. Кочки в ней - как чёрные камни. И чуть не на каждой кочке - белый флажок! Непонятные белые треугольники, непонятные тихие звуки.
      Белые точки то появляются, то исчезают. Так умеют подмигивать солнечные зайчики. Но это не "зайчики", это чибисы. Первый раз в жизни я вижу чибисиные танцы!
      Бодрячок хватает нытика за воротник:
      - Будешь, будешь скулить? Говорил я тебе "а вдруг"? То-то, Фома неверующий.
      На каждой кочке - пара. До чего ж они хороши! Зелёные крылья и спинки, снежно-белые грудки и красные ножки, блестящие от росы и солнца.
      Он поклонится ей, клювом сорвёт травинку и отбросит её вправо. Она сейчас же - ответный поклон, тоже сорвёт травинку, но отбросит влево. Поклон и травинка, поклон и травинка. Наверное, на счастье бросают: по всему видно, что будет у них тут гнездо.
      "У-у, ку-ку-ку-ку! У-у, ку-ку-ку-ку!" - начинает петь кавалер, а сам клонится грудкой в мох, сложенные крылья ставит торчком, хвостик задирает вверх и трясёт им, как белым платочком.
      Чибисы ждали этого дня. Хорош бы я был, если б его пропустил! Никогда б не узнал, что этот пернатый народец так занятно танцует на кочках болота.
      Я тычу нытика носом в мох. Потому что новое не узнать - это хуже, чем старое позабыть. Подумаешь, старое! Оно всем известно.
      ДЯТЛОВО КОЛЕЧКО
      Дятел - мастер на разные штуки.
      Может дупло выдолбить. Ровное, круглое, как пятачок.
      Может станок для шишек смастерить. Втиснет шишку в него и выколачивает семена.
      Есть у дятла и барабан - звонкий упругий сучок.
      Надолбится, набарабанится - захочет пить.
      На этот случай есть у дятла питьевое колечко. Его он тоже делает сам.
      На землю дятел спускаться не любит: коротконогий он - неловко ему на земле. Не летает он и на водопой - на речку или к ручью. Пьёт как придётся. Зимой схватит снежку, летом слизнёт росинку, осенью - капельку дождя. Дятлу немного надо. И только весной - дело особое. Весной дятел любит пить берёзовый сок. Для этого и делает дятел питьевое колечко.
      Колечко, наверное, видели все. Даже на берёзовых поленьях. Дырочка к дырочке на берёзовой коре - колечком вокруг ствола. Но мало кто знает, как дятел делает это кольцо. И почему оно сделано не как-нибудь, а всегда кольцом... Я стал следить и понял, что дятел... и не думает делать кольца!
      Он просто дырочку в берёзе пробьёт и слизнёт капельку сока.
      Немного погодя опять прилетит: ведь на дырочке набухает сок. Сядет так, чтобы удобно было слизнуть, слизнёт набухшую каплю - вкусно. Да жалко, сок из старой проклювинки тихо течёт. Дятел чуть голову вбок отведёт и пробивает новую дырку.
      Ещё прилетит - садится уже под новую дырочку, старая-то заплыла. Выпьет из новой сок - рядом свежую дырочку продолбит. И опять ни выше, ни ниже, а сбоку, где, не трогаясь с места, удобно клювом достать.
      Дел весной много: дупло, барабан, станок; Охота и покричать: прямо в горле всё пересохло! Потому то и дело летит на берёзу - горлышко промочить. Сядет, лизнёт, добавит к ряду проклювинку. Так и получается на берёзе колечко. И ничто другое получиться не может.
      Жаркая идёт весна.
      Кольцует дятел берёзы. Нижет колечко к колечку.
      Мастер дятел на штуки.
      БАРАБАНЩИЦА
      "Барабанщик" - мужественное, крепкое слово!
      И барабанить - дело мужское. Дятел-барабанщик - звучит вполне подходяще.
      Бьёт дятел в барабан весной. Дятлов барабан - это сухой звонкий сучок. Но хоть и сучок, а дробь на нём получается настоящая барабанная. Палочек тоже нет: барабанит собственным носом.
      Здорово получается: дрррррр! - и эхо за рекой.
      Я сам думал и в книжках про то читал, что барабанит на барабане только дятел-самец.
      Всем заявляет: "Тут моё дупло, я тут хозяин - поберррегись!" Так я и задумал его снять.
      Услышал дробь, увидел барабанщика и стал подходить, прикрываясь деревьями. Я подходил, а барабан гремел. Это был особенный барабан: всем барабанам барабан! Сучок был сухой и звонкий, а барабанщик лихой. Он откидывался назад, опираясь на хвост, гордо осматривал лес с высоты и, дрогнув, вдруг начинал стучать носом по сучку с такой быстротой, что головка его виделась как расплывчатое, неясное пятнышко. Приложи ухо к дереву - оглушит! Что за молодец! Да, барабан - мужской инструмент.
      Я навёл фоторужьё и вдруг близко увидел не барабанщика, а... барабанщицу! Не дятла, а дятлиху! На затылке у неё не было красной полоски - украшения дятла-самца.
      Видом не видал, слыхом не слыхал. И никому бы никогда не поверил, но своими глазами вижу: музыкантша, а не музыкант!
      Я отступаю спиной, след в след, от дерева к дереву, унося своё маленькое открытие.
      А барабан гремит. Лихой барабан! Даже эхо откликается за рекой.
      ИВОВЫЙ ПИР
      Зацвела ива - гости со всех сторон. Кусты и деревья ещё голые, серые; ива среди них как букет, да не простой, а золотой. Каждый новый барашек пуховый жёлтый цыплёнок: сидит и светится. Пальцем тронешь - пожелтеет палец. Щёлкнешь - золотой дымок запарит. Понюхаешь - мёд.
      Спешат гости на пир.