- Вор у вора дубинку украл, - утирал слезы смеха Перчик. - Ты бы видел себя со стороны! В штаны не наложил? Это тебя Бог наказал!
      Эх, знали бы они, как их обоих вскоре Бог накажет с помощью фотоаппарата!
      Подторговывали, и довольно успешно, водкой. В первое время за бутылку можно было получить тысячу афгани. Понемногу Руслан "упаковывался", покупая в кантинах Газни вещи. Выбирал качественные шмотки, торговался с афганцами за каждый афгани, набрал "каламов" - чернильных ручек с золотым пером, парфюмерии мужской и женской, часов и теперь подбирался к трехкассетному монстру "Шарп", сияющему никелем и черным пластиком и стоящему столько, насколько выглядел. Так хотелось домой его привезти! Но дорогой, собака!
      Когда Руслан поделился своей мечтой с Перцем, тот предложил:
      - Слухай сюда, военный. Я наладил дорожку в соседнюю крепость к "зеленым". Там есть один старший офицер - капитан по-ихнему, так вот он забивал уже вопрос о покупке водки. Предложил поставлять постоянно. Платить будет сразу по восемьсот афошек. Это за оптовые поставки. Но все равно выгодно - пока одну продашь - позеленеешь, а остальные и выжрешь от расстройства, что не продал вторую.
      Договорились сегодня же вечером пойти в крепость и взять с собой пробный ящик. Да и что в самом деле сложного? Минут пятнадцать туда, как стемнеет, это с грузом. Полчаса - там, пять минут назад - налегке. Делов-то! Риска - ноль, бабки - пополам! И Руслан "затарился" через своих землячков водкой. Из самой столицы - Кабула привезли.
      Пошли, когда уже совсем стемнело. Сумочка - мечта оккупанта. Руслану подумалось, что в нее можно при желании и Перчика упаковать. С красно-синими полосами по бокам, изображением самолетика, надписью "Аэрофлот" и тридцатью бутылками водки внутри.
      Прошли через вертолетные площадки, обошли темную громаду танка и через неширокий язык пустыни добрались до ворот крепости. Часовой в воротах обалдело отдал честь входящим в крепость шурави, тем более что они козырнули первыми, в кои-то веки, почти строевым шагом, с тяжелой-то сумкой, промаршировав в ворота. Затем юркнули в прохладу коридора и быстро прошагали к той двери, которую указал прапорщик.
      Руслану сразу не понравилось, что кроме покупателя в комнате находился еще один человек. Это еще кто?
      Прапорщик показал водку, и офицер, одобрительно поцокав языком, начал отсчитывать деньги. Оба увлеченно следили глазами за тем, как купюры переходили из руки в руки, а Руслан начал выставлять бутылки на стол. Выставил уже двадцать бутылок, когда его внимание привлек негромкий щелчок. Руслан поднял глаза и обомлел. Прямо на него глядел объектив фотоаппарата. Да что там фотоаппарат! На лацкане цивильного пиджака у незаметного человека была прикреплена пластиковая небольшая карточка - бейдж. Руслан машинально поставил на стол еще две бутылки, пытаясь прочитать надпись на бейдже. Арабская вязь, какие-то иероглифы и ниже по-английски что-то похожее на "Асахи".
      Корреспондент!
      С идиотской ухмылкой на лице Руслан попятился в угол, где ничего не заметившие покупатель и продавец считали деньги, и, придвинувшись к Перчику, тихо прошептал:
      - Дергаем! Быстро!
      - Чего ты? - недовольно вскинул голову прапорщик и, проследив в направлении взгляда Руслана, повернулся прямехонько к объективу вторично щелкнувшего аппарата.
      Подхватив зачем-то сумку с оставшейся водкой, Руслан уже громко завопил:
      - Дергаем!
      После секундной заминки, вихрем метя покупателя, Руслан и Перец вылетели из комнаты, печально звякнув сумкой о косяк двери. Выбежали и растерялись. А отснятые кадры?! Руслан, стол с водкой, довольное лицо Перца.
      Все решилось за доли секунды.
      Корреспондент хорошо спланировал свой репортаж. Первый кадр - русские выгружают водку. Второй - считают деньги. Не хватало третьего, завершающего в панике убегают.
      Репортер вылетел с камерой наготове вслед за русскими и как раз в них и уткнулся.
      Прапорщик цапнул фотоаппарат, толкнул корреспондента назад в комнату, прямо на выбегающего за остатками своей водки офицера. И пока эти двое барахтались на полу, толкаясь и мешая друг другу, Руслан и прапорщик рванули так, что успели пробежать через двор крепости и пулей пронестись мимо часового. Выбежав из крепости, Руслан отбросил в сторону чертову сумку, бьющую по ногам и, дрожа, сунулся к Перчику, который трясущимися руками пытался отстегнуть футляр, открыть камеру и выдернуть пленку. Получилось бы быстро, может, этим и закончилось. При свете луны не поснимаешь. Но послышались крики преследователей из крепости. Испуганные этими криками Руслан и Перчик переглянулись и кинулись бежать вокруг крепости. Отчего-то подсознание Руслана заклинила мысль, что камеру нужно вернуть. Или водку? Или забрать остаток денег? Размышлять было некогда, и, вместо того, чтобы отбежать в сторону, оба, как хорошие рысаки, помчались "нарезать" круги. Крепость не имела острых углов. Которые нужно было огибать, поэтому бежали почти как по цирковой арене.
      Цирк!
      Заморский футляр никак не хотел расстегиваться. Где-то у него должна быть пимпочка, которая то ли отстегивается, то ли откручивается. Прапорщик пальцами скользил по коже футляра, сдирая ногти, и никак не мог эту пимпочку нащупать. Длиннорукий, длинноногий Руслан бестолково вертел головой на бегу, матерился и торопил Перчика.
      Что-то завопил за их спинами выбравшийся из крепости и кинувшийся в погоню иностранный корреспондент. Он жалел уже не о сорвавшемся дорогом репортаже, а о дорогостоящем фотоаппарате. Его крики только добавили прыти бегущим фигурам - длинной и коротенькой. Из полосы, освещенной луной, забежали в тень, и Руслан, споткнувшись обо что-то, толкнул под локоть прапорщика. Камера, кувыркаясь, вылетела из рук Перца и приземлилась впереди бегущих, смачно звукнув объективом. Не останавливая бега, Руслан наподдал фотоаппарат носком ботинка. Камера пролетела вперед, и прапорщик подхватил ее.
      Поняв, что его драгоценность пострадала, взвыл сзади бегущий корреспондент. Фотоаппарат отозвался ему, весело бренча разбитыми потрошками.
      Хрен бы с ней, с камерой, но у нее внутри находилась пленка, кадры из которой могли привести под трибунал. Отлично это понимая и с отчаянием услышав, что в крепости поднялась тревога, под окрики часовых на вышках: "Дриш! Дриш!", Руслан и Перец наддали еще. Этакие залитые лунным светом Пат и Паташон, Тарапунька и Штепсель.
      Было бы смешно...
      Они совершенно одурели от бега, страха, шума. Тем более, что не отставал потерявший голову от гибели камеры корреспондент.
      Наконец-то!
      Футляр летучей мышью полетел в репортера, который не поймал его и начал искать в темноте.
      Оторвавшись от погони, Руслан и Перец наконец-то сообразили и юркнули в сторону от крепости, затаив рвущееся дыхание, шмыгнули в сторону танка и своего блока. В это время ворота крепости распахнулись, и из них выбежали солдаты - "зеленые" - подгоняемые своим офицером, преследующим восемь бутылок водки, за которые, впрочем, он еще не рассчитался. Выбежали со света в темноту и завертели головами, куда бежать-то?!
      Правильно решив, что шурави побежали в сторону своей части, офицер лихо выкрикнул какую-то команду, на бегу обернувшись к своим солдатам, и со всего маху перелетел через отброшенную Русланом сумку. "Пропахав" в пыли на брюхе метра полтора, он попытался вскочить на ноги, но на него посыпались как кули с мукой бестолково кричащие, добивающие водку в сумке солдаты, верные своему командиру. В отчаянии заверещал офицер, успевший рассмотреть под ногами сорбозов при свете фонарика красно-синий с самолетиком бок сумки. Последний штрих в куча-малу добавил врезавшийся в общий переполох иностранный репортер, продолжавший погоню за фотоаппаратом... Общие вопли и стоны переполошили еще и всех собак крепости. Оплеухи огорченного офицера смогли навести хоть какой-то порядок среди преследователей. При этом досталось и репортеру. Наверное, случайно. В общем, шумок стоял еще тот!
      Утихли, добросовестно отслужившие свое собаки. Пропустив раскрасневшихся, растрепанных солдат вовнутрь, со скрипом закрылись ворота крепости.
      Руслан с прапорщиком все никак не могли отдышаться, усмирить дрожь в руках и ногах, так что только через полчаса смогли заняться вещичкой, которая могла стать для них поопасней итальянской мины.
      - Как думаете, товарищ прапорщик, от лунного света засветится? - растянув в руках гремучую змею пленки, спросил Руслан.
      - Хрен ее знает! Ты у нас специалист по фотоделу. Импортная. Может, особая какая! Давай утра дождемся. На солнце уж точно почернеет.
      Оба настолько ошалели, что не сообразили просто сжечь пленку. Спичками.
      Добравшись до своей крепости, решили ждать утра. Разлеглись на сдвинутых лавках во дворе, отдышались, закурили.
      - Товарищ прапорщик! Если бы пленка осталась, что бы было?
      - О! Во-первых, жуткий скандал. Может, даже международный. Нас - под трибунал. Тебе - не знаю. Скорее - дисбат. А мне...
      Помолчали, покурили.
      - Слышь, солдат! Вот послушай! Мой отец долго жил в Сибири, и мне рассказывал, - помолчал Перец, - Бурундучка знаешь?
      - Ну, зверек такой пушной. Полоски на спинке, - задремывая, отозвался Руслан.
      - Во. Он чем-то чуть-чуть на белку похож. На зиму орешки запасает. Запасами и доживает до весны. Самое для него страшное - медведь-шатун. То ли люди шатуна из берлоги поднимут, то ли еще чего, только он держится зимой тем, что из-под снега откопает. Сколько-то корешков, ягод. Жрать ему охота, и он, если находит бурундучковы припасы - пирует. Зверек убегает, а медведь грабит все подчистую.
      Прапорщик замолчал, потом закурил еще одну сигарету, выпустил клуб дыма и вновь заговорил:
      - Когда бурундучок возвращается, конечно, медведя уже и след простыл. Так эта тварюшка, вроде бы безмозглая, а делает вот что. Видит, что ничего не осталось, что до весны не дожить. Умирать медленной смертью не хочет, отыскивает подходящую развилку на дереве и вешается на ней...
      - И что? - выдохнул Руслан, не ожидавший такой трагической развязки жизни зверька.
      - Да то, что после статьи мне только бы осталось, что подыскать подходящую развилку.
      Прапорщик дотянул окурок до конца и, отщелкнув его от себя, закончил:
      - У меня дома, в Союзе, мать уже пять лет как парализованная лежит, двое детей, жену года полтора назад как похоронил - рак у нее был... А ты думал, я так хапаю, по натуре гнилой своей?..
      - Н-н-не-е-ет, - растерянно-удивленно протянул Руслан.
      - Ну, ладно, светает. Пленку прикончим - и айда.
      Уже под солнечными лучами поняли, что пленку не спасет и святое провидение. Поделили с таким трудом полученные деньги, пожали руки и побрели каждый в свою комнату.
       
      Глава 7. Восточный базар
      Этот афганский кишлак стоит на пересечении многовековых караванных путей, на нем заканчиваются и от него разбегаются дороги, ведущие из Ирана, Пакистана, Туркмении, Таджикистана. С незапамятных времен здесь было людно, шумно, весело, богато так, как бывает только на Востоке. Тонкие ткани, тонкие ароматы, тонкий звон рупий, динаров, юаней придавали неповторимый восточный колорит кишлаку.
      Караванщикам он щедро дарил долгожданный отдых, предоставляя прохладу зеленых садов, чистую холодную воду, вкуснейшие душистые лепешки и горячий рассыпчатый плов. На местном базаре шла оживленная торговля товарами со всех концов света. Веселые, красивые, смуглые лица, белозубые улыбки, пестрота одежд, характеров, обычаев.
      На Востоке любят заниматься торговлей. Это нелегкое, но почетное и прибыльное занятие, уважаемое всеми. Торг доставляет и продавцу и покупателю наслаждение. Это целое событие, состязание в остроумии, выдержке, ловкости, умении поладить к обоюдному удовольствию сторон и к взаимной выгоде. Здесь отлично знают силу денег, поэтому, умело торгуясь, можно купить и продать абсолютно все: начиная с булавки, продолжая человеком и заканчивая... звездой с неба. Отчего же не продать звезду, если на нее нашелся покупатель? Как он будет ею пользоваться? А это, извините, его проблемы! Он просил продать звезду - ему продали. О лестнице на небо пусть побеспокоится сам или просит Аллаха, чтобы тот сбросил эту звезду вниз.
      Поэтому покупалось и продавалось на Востоке все, начиная с глотка чистой воды, стекающей с горных ледников, заканчивая кишлаком, по которому эта вода протекает уже мутным грязным арыком.
      Такой простор для торговли и привлекал во все века продавцов и покупателей в места пересечения караванных путей. Много таких мест на Востоке. В одном из них и стоит этот кишлак.
      Он же стоял костью в горле у командования контингентом советских войск в Афганистане.
      И вот почему.
      Пришедшая на эту землю война, как страшная громадная птица Рух черными крыльями разметала богатые мирные караваны, разбросала их по опасным узким горным тропам, превратив жизнь караванщиков в полунищенское существование. Но остались дороги, и остались кишлаки на пересечении тех дорог, и потянулись к ним еще более богатые караваны, но теперь уже военные, с грузом оружия или наркотиков.
      Все можно продать и купить, если есть две заинтересованные стороны. Война? Покупай наркотики для солдат-шурави, покупай оружие - бей неверных! Только плати. А платили, принимая военный груз, очень щедро - долларами. К обоюдному удовольствию. Товар доставлен - деньги получены. Доволен и продавец, и покупатель. Утром каравану отправляться в обратный путь, а пока можно отдохнуть, поговорить. На Востоке высоко ценят умного тонкого собеседника. Может, кальян? Музыкантов? Женщину? Может еще что-нибудь угодно купить? Продать? Этот кишлак? Солнце? Небо? Звезду с неба?.. Ха-ха!
      А что? Шурави высоко оценивают этот кишлак! Восьмой год пытаются взять боем - и не могут. Нет-нет, можно не беспокоиться. Сюда пройдут только караваны, а шурави сюда хода нет. Аллах акбар! А, кроме того, вокруг кишлака хитроумное минное поле на два-три километра в радиусе. Много тысяч итальянских, американских и советских мин. Отсюда, из кишлака, замысловатыми тропами, проложенными между минами, разойдется по отрядам моджахетдинов оружие и другой товар, даст возможность уничтожать ненавистных шурави. Вот они и бесятся, пытаются, как только могут, взять кишлак, но мины... да и воины Аллаха не дают. Так что здесь находиться безопасно. Бомбить авиацией не выгодно, они хотят взять центр пересечения дорог, чтобы владеть ситуацией в передвижении караванов. А десантников, которых сюда сбрасывали, всех рано или поздно отправляли на небеса, откуда они спускались, только бестелесными, а их тела в страшных голубых тельняшках позорно корчились под кинжалами правоверных, на колах на рыночной площади, под струями кипящего масла.
      Аллах велик и милостив. У русских по этим минам специалистов много, но карты нет! Даже если правоверные барсы из Пешавара сами будут разминировать это поле, которое сами же и начиняли, и то месяц-другой провозятся. У кого карта минных полей? Так ли это важно? Главное, что идут и идут караваны. Везут оружие, которым бьют шурави...
      Да, сильнее и сильнее бьют советских солдат. Костью поперек горла стоит кишлак - а вот не взять!
      Впрочем, скоро выяснилось, что войти в кишлак совсем не сложно.
      К очередной годовщине Великого Октября верховное командование решило сделать подарок советскому народу и высшему руководству СССР. В штаб Турк ВО и ОКСВА из генштаба пришел приказ о взятии кишлака. Причем информация давала понять, что в случае удачи можно рассчитывать на Звезду Героя, дополнительные звезды на погоны и перевод в Союз на заманчивые теплые штабные места-должности.
      В лоб не взять, уже пытались не раз, и начались переговоры со старейшинами племен и командирами партизанских отрядов, которые сообщили, что за конкретную, разумеется, немалую, сумму, они готовы увести в горы своих людей и не мешать проходу шурави. А потом видно будет. Других обязательств на себя не брали. Отчего же не продать, если нашелся покупатель? Что он будет делать со своей покупкой? Как войдет туда, если все проходы заминированы, а карты нет?
      - А это проблемы покупателя, - сказали продавцы и, забрав деньги, честно ушли в горы.
      Очень уж хотелось отличиться, перебраться в Союз покупателю подальше от смерти, поближе к покою.
      Нет карты? Разминирование займет три месяца? Да вы что? Уже октябрь! Весь советский народ ждет подарка! Вы что все там, о...и? Обещайте солдатам отпуск, дембель, что хотите... И вообще, это приказ! А приказы, как известно, обсуждать можно, но опасно!
      И погнали командиры, кто нисколько не колеблясь, со словами: "Есть!", кто с матом сквозь мужские скупые слезы, кто с сомнением в голосе: "Надо, ребятки!", кто с угрозой трибунала, солдат и себя на минные поля. Да кто же ответит за все это? Кто же кровью умоется? Молчать!!! Что такое жизнь солдата по сравнению со Звездой?! Ведь жизнь человеческая - это миг, это автограф падающей звезды в августовском небе. А Звезда - она будет светить всю Мою жизнь Мне и Моим близким.
      В мощные полевые бинокли командиры видели сквозь жаркое марево, как солдаты, не пригибаясь, не шли, а крались, осторожно ставя ноги на землю, пытаясь попасть в след, который остался от прошедших вперед, аккуратно обходя рваные ямы минных взрывов, раскоряченные, изломанные трупы товарищей. Вздымались огонь и камень прокаленной красной земли. Хорошо было видно в эти бинокли, как тела, невидимыми пальцами гигантского скульптора, капризного и недовольного своей работой, словно глиняные фигурки, раздавливало, разрывало на части и швыряло с размаху оземь.
      Следом двинулись сами и видели теперь уже вблизи командира роты, который, надрывая сорванные голосовые связки, катался по пыльной земле, молотя кулаками по своей голове, по дороге, подтягивая к животу остатки оторванной ноги. Другой ротный с развороченными внутренностями хрипел подходящим к нему санитарам : "Нельзя... нельзя сюда... Назад..." Но не услышали, не поняли командира санитары, не услышали страшного хрипа командира - солдат расшвырял взрыв.
      Повсюду лежали обезноженные, с рваными ранами на руках, лицах, бились в пыли солдаты, в беспамятстве царапая землю, срывая до корней, до мяса ногти, наползая на другие, злобно и глухо бумкавшие под ними мины...
      Такой способ разминирования оказался быстрым и эффективным, и вскоре победным маршем, как было доложено на Верх, полк вошел в кишлак.
      Отзвучали звонкие победные рапорты в Москве, порадовался подарку советский народ, нисколько не сомневающийся, что солдаты наши хлеб и лекарство раздают дружественному афганскому народу, каждый получил, что хотел. Прошел праздник Великого Октября Спустились с Трибуны Мавзолея высших рангов военные руководители. Как и было предусмотрено, через две недели остатки изорванного в клочья полка были вынуждены оставить кишлак "под ответным натиском превосходящих сил противника".
      Некому было оказывать сопротивления, да и некем. Договор есть договор. Сделка есть сделка. Продал - купил. Гости вышли - хозяева вернулись.
      Торг есть торг. Все можно продать и купить, купить и продать на Востоке, начиная с булавки, продолжая человеком, заканчивая Звездой на небе и не только. Только нужно придти к обоюдному согласию двум уважаемым сторонам. Продавцу и покупателю.
      Не желаете ли чего-нибудь купить? Солнце? Небо? Звезду?
       
      Глава 8. Рахматулла
      Солнце каплей жидкого золота давно уже переливалось в лохани серо-голубого неба и блеском безжалостных лучей кололо, резало и терзало глаза людей, залегших в углубления складок каменисто стены, поднимающейся вверх от края дороги.
      Слезящимися глазами Федор, в который уже раз, проследил размытые пыльные очертания дороги, плавно вытекающей из-за поворота скальных нагромождений и также плавно втягивающейся за следующий поворот.
      Удручающе - унылый серо-желтый окружающий ландшафт не увлекал яркими цветовыми пятнами, но и не отвлекал от главной цели засады - дороги.
      Федор передвинул пулемет так, чтобы с металла исчезли слепящие солнечные блики, поглядел влево от себя.
      В напряженном молчании там у гранатомета залегли двое, ожидая цель. Несколько поодаль еще двое с автоматами в руках как бы невзначай следили за Федором, гранатометчиками и дорогой. Встретившись взглядами, один из них указал в сторону дороги, призывая Федора к максимальному вниманию.
      На следующей площадке, на несколько метров выше, группа из пяти человек с "блоупайпами" - английскими ракетами контролировала действия нижних и была готова прикрыть их в случае неудачного проведения операции.
      Подставкой для сошек пулемета служил плоский, раскаленный как сковорода у матери на печи, камень, своим видом напоминающий снятый с такой сковороды блин. На секунду промелькнула перед мысленным взором Федора горка промасленных горячих блинов, мать, толкущаяся у черного провала русской печи и почему-то белый узор на голубых наличниках дома напротив. Выскочившая на камень юркая ящерка прогнала видение, вернула к действительности. Она крутнулась на месте, прицелившись заостренной головой в Федора, и замерла, немигающим глазом уставясь на человека. Так был похож ее взгляд на взгляд сурового командира, что даже в животе у Федора что-то подобралось и напряглось.
      Обострившийся слух уловил гул приближающейся колонны. В такого рода операциях Федор был новичком. Роднее и ближе был крик:
      - Держи колею! Колею держи, мать твою...
      Не имея опыта Федор не мог на слух определить, большая ли колонна. Первым из-за поворота вынырнул БТР, проехал до середины сектора обстрела и остановился. Следом подтянулись ГАЗ-66 с красным крестом на боку, "Урал" с огромной цистерной. Именно в кабине такой машины Федор не раз слышал крик командира про колею. За этими машинами втягивались еще, но какие, рассматривать было некогда.
      На плечо Федора легла крепкая ладонь непонятно когда подобравшегося командира, призывая к вниманию, и указательный палец с серебряным перстнем, отдавая безмолвный приказ, ткнул по направлению к санитарной машине.
      Федор, не выпуская из рук пулемет, о плечо отер лицо и, смахнув накопившиеся слезы, направил, тщательно прицеливаясь, ствол в бензобак машины с красными крестами.
      БТР фыркнул облаком дыма, пошел было вперед, но от удара "блоупайпа", отшвырнутый взрывом, подпрыгнул и ткнулся в скалистую стену, перекрывая дорогу вперед. В ту же секунду Федор нажал на курок, послав первые пули точно в бак машины. Ствол пулемета, дернувшись вверх, рванул очередью брезент кузова, оставляя в нем большие дыры.
      Гранатометчики слева отрезали путь к отступлению остальным машинам, подорвав удачными выстрелами замыкающую "техничку" на базе работяги ГАЗ-66. На зажатую в тесном коридоре, беззащитную колонну сыпался дождь пуль и осколков. Растерянная, робкая стрельба застигнутых врасплох бойцов колонны не остановила радостной ярости нападающих, увлеченных беспомощностью врага.
      Захваченный общим подъемом атаки Федор всаживал одну за другой короткие очереди в дымящиеся машины, мелькающие фигуры отстреливающихся, бил в головы, руки, ноги, - лишь бы достать, попасть, уложить.
      В охоте на людей пулемет слишком неуклюжий, неманевренный. Отбросив его, Федор подхватил автомат и, опустившись ниже по склону, теперь уже из него бил по попавшим в засаду, хорошо видимым, пытающимся спрятаться за искореженными машинами.
      С остервенелой радостью Федор всадил очередь в человека с забинтованной головой, на корточках выползающего из-под брезента горящей санитарки. Каким-то сатанинским озарением Федор почувствовал, что если и есть в санитарной машине живые, то лежат они на дне кузова. Больше спрятаться негде. Боковым зрением увидел, как его группа обрушивается на дорогу, заторопился, откинул сдвоенный пустой магазин и на бегу зашарил привычно в поисках подсумка. Сплюнул бешено, не нащупав ничего, кроме тонкой материи рубахи и штанов, подбежал к уничтоженной колонне. Отметил, что у распластанного тела белобрысого младшего сержанта в поджатой под грудь руке стиснут автомат, пинком перевернул тело и хищно - радостно оскалился, увидев лифчик, полный гранат и магазинов, правда к автомату другого калибра, АКС-74. Ничего! Забросив свой автомат за спину, вывернул из руки убитого оружие, щелканул затвором и побежал к кабине бензовоза, уцелевшего только потому, что одной из целей засады был захват горючего.
      Федор распахнул дверцу со стороны водителя, одновременно уловив движение и нажимая на курок, направляя очередь в испуганные белые глаза, погасив удивленный вскрик.
      Пули откинули голову солдата, и солнце осветило изуродованное, залитое кровью лицо солдата через опущенное стекло.
      Кто это? Кто же это?! Знал... Знакомое лицо..., - отбросив назойливый вопрос, Федор огляделся. Колонна умерла. Его группа подтягивалась к бензовозу, и Федор повернулся к ним. Навстречу, раздвинув остальных, выступил командир. Белозубо улыбаясь, одобрительно цокая языком, пожал руку, обнял за плечи и отошел, давая возможность остальным поздравить нового бойца отряда. Моджахеды подходили, пожимали руку, похлопывали по плечам, по спине, на чужом языке нахваливая воинскую доблесть Федора.
      Он стоял, смущенно улыбаясь, стянутой с головы черной тюбетейкой утирал пот с лица, довольный собой.
      Внезапный вскрик боли, смешанной с удивлением, заставил группу резко обернуться:
      - Фе-е-е-дь-ка-а-а..!
      Фе-е-дь-ка...-, уже не вскрикнул, а удивленно прохрипел раненый, единственный уцелевший солдат из растерзанной колонны, протягивая руку к группе.
      - Это он меня!? - промелькнуло в голове. - Да нет, - отстранился от зова. - Я же не Федька - я Рахматулла.
      - Я - Рахматулла!!! - громко, на все ущелье, на весь мир по-русски крикнул бывший советский солдат Федор Булыгин.
      Направившийся к раненому моджахед обернулся и, улыбаясь, закивал головой:
      - Рахматулло, Рахматулло...
      - Рахматулло, - одобрительно закивали товарищи, готовясь совершить намаз, восхвалявший имя Аллаха и верных его сынов.
      Федор вынул из-за пояса штанов платок, расстелил его на земле, отер лицо сухими ладонями, становясь коленями на платок и вместе со всеми забормотал молитву.
      ... Федор попал в плен одному из воинских подразделений Хекматияра год назад.
      Машину, за рулем которой сидел Федор, командир отправил в договорный кишлак в сопровождении семи солдат и нового замполита. Нужно было отвезти керосин, хлеб, медикаменты - откуп за спокойствие на этом направлении.
      Замполит - восторженный молодой лейтенант Щукин суетился и радовался по-щенячьи. В кишлаке, перед собравшимися стариками и воровато шмыгающими вокруг машины детьми, он произнес торжественную речь о дружбе между двумя великими народами, об укреплении социалистического лагеря на Востоке.
      Переводил флегматичный туркмен Шарипов, и замполиту казалось, что не то он переводит, потому что, слушая пламенные слова Щукина, длиннобородые афганцы восторга не проявили и не шевельнулись до тех пор, пока лейтенант не приказал разгружать "Урал".
      Федор сидел в кабине и с отвращением слушал речь замполита, кривя губы от слов "социализм", "партия", "дружба народов". Уже повидавший многое на этой войне он про себя размышлял: "Подожди, необстрелянный, скоро увидишь "дружбу народов". Скоро поймешь, как духи стремятся к победе социализма". И припомнил Федор достижения социализма у себя дома: ворюгу и хама председателя колхоза, всевластность партийных работников района, угодливое заискивание матери перед руководством и ее слезы после отказа в материале для ремонта дырявой крыши.
      Они умнее нас, - думал об афганцах Федор. - А может просто не такие забитые. Это у христиан - "подставь другую щеку", они же ни левую ни правую подставлять не будут, и не подставляют!
      Тем временем откуда-то из-за дувалов налетела толпа женщин и проворно смела с машины все, что привезли шурави. Самый старый из афганцев что-то говорил в ответ замполиту, оба прикладывали ладонь к сердцу, раз по пятнадцать сказали друг другу: "Ташакур".
      Солдаты давно уже сидели в машине, и Федор с раздражением посигналил замполиту чуть не целующему от умиления руки старейшине.
      Ехали по начавшим сгущаться сумеркам. Замполит тарахтел без умолку, то выговаривая Федору, то размышляя вслух:
      - Что ты дергаешься? Тут, понимаешь, политический момент! Это политика, идеология, а ты сигналишь, торопишь. Социализм в Афганистане это...
      - Знаю я твой социализм, - думал Федор, - насмотрелся в колхозе...
      - Социальная справедливость.., - разливался соловьем замполит.
      - И справедливость эту знаем, - помнил Федор, как вышибли из комсомола, а потом и из техникума за "чуждое" увлечение каратэ.
      Гордость за исполненную работу переполняла замполита и выражалась в трескучих высокопарных словах. Только прикусив язык, оттого что Федор направил колесо в выбоину, Щукин ненадолго замолк. Но так понравилось лейтенанту крепить дружбу народов, что, увидев бахчу, он приказал Федору остановить машину. На бахче два пацаненка помогали старику перетаскивать в старую рассохшуюся арбу черные арбузы.
      Замполит выскочил из кабины, захватив буханку белого хлеба, позвал Шарипова и, переступая через рассыпанные по всей бахче арбузы, направился к старику. Афганцы застыли на месте, всем своим видом показывая смиренность.
      Солнце уже только краем освещало зазубренность гор, колючее поле бахчи и острые башенки вышек ГСМ вдали, почти у самого въезда на кандагарский аэродром.
      Шарипов вернулся к машине:
      - Лейтенант приказал к нему идти, хочет бачам помогать.
      Солдаты, ругаясь, перелезали через борт, нащупывая выступы носками ботинок, лениво сползали, шлепая подошвами в пыль придорожной полосы.
      Федор сказал Шарипову:
      - "Литер" про меня спросит, скажешь - двигатель проверяю.
      Открыл капот, для вида поковырялся и, постелив куртку под передние колеса, улегся на легком сквознячке, закурил, поглядывая на работу солдат и беседующего с дедом замполита.