В блестящей плеяде борцов за независимость Русского национального государства Кузьме Минину и Дмитрию Пожарскому принадлежит свое особое место. Их имена навсегда связаны с подвигом, который совершил русский народ во имя освобождения родины в 1612 году.
      Трагическое время пережила Россия в начале XVII века. Мор и голод, кровавые междоусобицы, вражеские нашествия разорили страну дотла. Значительная часть ее населения погибла. Смутным временем называли русские люди лихую годину. Истоки Смуты коренились в глубоком социальном кризисе,, разъедавшем общество. Крестьяне, доведенные до отчаяния феодальными землевладельцами, поднялись на вооруженную борьбу, чтобы покончить с крепостническим режимом. Многолетняя гражданская война подорвала изнутри силы государства и сделала его легкой добычей для врагов. Русское государство пережило подлинную катастрофу. В течение двух долгих лет его столица оставалась под пятой иноземных завоевателей. Пали главные пограничные твердыни страны - Смоленск и Великий Новгород. В Западной Европе считали, что Россия не сможет подняться с коленей и никогда не обретет былого могущества. Но то была ошибка.
      Смертельная опасность объединила все патриотические силы страны. Народное движение спасло русскую государственность. Преодоление Смуты воочию показало, какие неисчерпаемые силы таятся в недрах народа, защищающего свою отчизну. В пору безвременья проявились лучшие черты русского народа - его стойкость, мужество, беззаветная преданность родине, готовность ради нее пожертвовать жизнью.
      Выходец из народа, Кузьма Минин стал самым выдающимся из вождей земского освободительного движения начала XVJI века. Все его помыслы, сила духа, великая энергия были направлены к одной цели - освобождению родины. Воевода князь Дмитрий Пожарский выступил в качестве ближайшего соратника Минина.
      Сколько-нибудь полная биография выборного человека Минина, как и биография Пожарского, до сих пор не написана. Трудность состоит в том, что источники сохранили очень немного сведений об их жизни.
      Для любого жизнеописания поистине неоцсишдое значение имеют записки и письма. Из дневников историк черпает сведения о побудительных мотивах тех или ипых деяний. Личная переписка служит еще одним мостиком, ведущим в сокровенный мир человека. Воспоминания дополняют дневники и письма. Без этих источников исследователь не сможет раскрыть потаенных помыслов и чувств людей.
      Мппип и Пожарский не оставили после себя ни дневников, ни писем, ни воспоминании. Их подписи известны лишь по немногим образцам. Даже реконструкция внешних событий их жизни наталкивается па непреодолимые препятствия. Никто не может сказать, когда родился Кузьма Минин. Никто не может обрисовать его черты и приметы. О нижегородском старосте документы упоминают впервые в тот момент, когда он приступил к сбору казны па народное ополчение. Но до этого ои прожил целую жизнь. Кузьма стоял на низших ступенях социальной лестницы. Пожарский происходил из дворян. Биографию его мы зпаел лучше. Но и и ней остается слишком много пробелов. Редкие упоминания о военных успехах Пожарского - вот и всо, чем располагает историк, когда берется описывать первую половину его жизни. Исследователь начисто лишеп права на вымысел. Он принужден довольствоваться крохами, которые сохранили для пего архивы.
      Время и герои - такова извечная проблема жанра исторической биографии. Там, где у автора мало сведении о главных ге-; роях, биографическое повествование уступает место исследованию времени. Сказанное объясняет подзаголовок этой книги - «хроника смутного времени». Народная память и историографическая традиция, возвеличив Минина и Пожарского, отдали долж-icoe заслугам множества других участников национально-освободительной борьбы русского народа начала XVII века. Всем яз-ЕССТНЫ имена воевод Скопина-Шуйского и Шеина, патриарха Гермогепа, дворянина Ляпунова, крестьянина Ивана Сусанина. За ними стояли сотни и тысячи представителен «всей Земли».
      В первые годы Смуты Мипип и Пожарский оставались либо безмолвными свидетелями, либо рядовыми участниками развернувшейся исторической драмы. Но в переломный момент разум и воля этих замечательных людей наложили глубокую печать па все происходящее. В час величайшей опасности они действовали как истинные патриоты своей отчизны.
        

        

        

      Минин и Пожарский. Всего лишь несколько лет довелось этим людям, бороться бок о бок. С тех пор их имена стали в сознании русских людей неразделимы.
      Предки Кузьмы Милана происходили из Балахны - небольшого поволжского городка в окрестностях Нижнего Новгорода. Б России в то время фамилии едва лишь, входили в обиход и- еще- оставались уделом избранных, принадлежавших к верхам общества. Простонародью заменой фамилии служило отчество. Деда Кузьмы звали Анкудкном, отца - Миной Анкудиновым. Самого же Кузьму величал всю итзнь Мининым, а иод конец уважительно - Кузьмой Миничем.
      Балахна располагалась в низине подле самого берега Волги, в неудобных для жизни местах. По весне великая река разливалась и затопляла часть города. Вешние воды нередко сиосили избы и сараи. Но посадские люди неизменно воззращались на обжитые места и отстраивались заново. Городок рос и расширялся. В низине под землей пролегали водоносные слои с обильным соляным раствором. Соль служила тем магнитом, который неизменно притягивал на посад окрестное население. Жители Балахпы издавна кормились соляным промыслом. На торговле, солью непомерно разбогатели именитые люди Строгановы, Им принадлежали десятки соляных варниц, речные суда, торговые фактории в разных концах страны. В конце царствования Грозного Мина Анкудинов числился одним из совладельцев соляной шахты (трубы) «Каменка». Промысел в Балахне требовал больших затрат и трудов. Орудуя заступом и лопатой, посадские люди рыли колодец глубиной в пятнадцать-двадцать метров. Колодец мог в любой момент обвалиться, поэтому его стены крепили с помощью бревенчатого сруба. Место для шахты выбирали на глаз, и случалось так, что скважина проходила мимо соляного источника. Тогда работа шла прахом. Трубу забрасывали. Необходимость заставляла мелких солепромышленников сооружать соляные колодцы в складчину, а затем совместно эксплуатировать их сообразно затраченному труду и капиталу.
      Семье Мины приходилось трудиться в поте лица. На трубе «Каменка» дела хватало для всех. Подрастая, сыновья ездили с отцом в лес по дрова, помогали поднимать из глубины колодца на поверхность бадьи с рассолом, переносили их на варницу и поддерживали огонь в. ее топках. Наконец, белую вываренную соль сгребали в кули и везли на базар в Нижний Новгород. В трудах и заботах проходили дни, месяцы и годы.
      К концу жизни Мина имел пай в нескольких трубах. Но на его долю приходилось не слишком много рассола, и, чтобы не подорвать предприятие, оп всю свою долю промысла отказал отаршим сыновьям Федору и Ивану Мининым. Со временем наследникам удалось расширить дело. Вместе с отцовской «Каменкой» им принадлежала теперь варница «Новик», и они черпали рассол еще из нескольких труб. Одна из скважин находилась в общем владении Федора Минина и князя Дмитрия Пожарского. Но было это уже после изгнания интервентов с Русской земли.
      Кузьма Минин не получил доли в соляных промыслах, и ему пришлось искать свой путь в жизни. В юности он не раз сопровождал отца в его поездках в Нижний Новгород, где близко познакомился с торговым делом. После раздела имущества с братьями Кузьма получил свою долю наследства и перебрался в уездпый центр. Здесь он купил себе двор, завел лавку и занялся мясной торговлей.
      Кузьме Минину пришлось приложить много усилий, прежде чем он обзавелся прочными связями в нижегородском округе. Приходилось объезжать деревни, закупать скот, перегонять его в город, там забивать. В летнюю пору мясо портилось мгновенно, и его надо было успеть продать. Мясоторговцы не могли просуществовать без определенного круга заказчиков, принадлежавших к зажиточным кругам посада. Лавок в мясном ряду Нижнего Новгорода было достаточно, и Минин старался поддерживать добрые отношения со своими заказчиками, чтобы удержать их. Состоятельным покупателям доставались лучшие куски, которые шли по самым высоким ценам. Кости и сухожилия шли бедноте за бесцепок.
      Кузьма Минин женился, по-видимому, уже после переезда в Нижний Новгород. Суженой его стала Татьяна Семенова из посадской семьи. Никто не знает, скольких детей родила Кузьме его жена. Выжил из всех один лишь сын Нефед. Семья Мининых шила подобно сотням других нижегородцев. Двор был обнесеи высоким забором. Подле жилой избы раскинулся яблоневый сад. В дальнем углу на огороде стояла маленькая банька.
      Нижегородский посадский «мир» вел замкнутое существование. Вместе с имуществом горожанин наследовал профессию отца, его социальное положение, деловые и дружеские связи. Как пришлому человеку Кузьме Ми-нилу пришлось всего добиваться самому. Когда посад избрал его своим старостой, для него это было огромным успехом. В голодные годы многие торговцы пустились в бешеные спекуляции. Они буквально грабили посад-скпх людей. Кузьма же и в самые трудные времепа вел дела, как полагалось честному и добропорядочному торговцу.
      Соратник Мипипа Дмитрий Пожарский имел кпяже-ский титул и длинную родословную, но не принадлежал к аристократическим слоям общества. «Родов дряхлеющих обломок» - эти слова как нельзя лучше подходили к истории семьи Пожарских.
      Предки Дмитрия Пожарского были владельцами Ста-родубского удельного княжества, располагавшегося на Клязьме и Лухе.
      При Дмитрии Донском в Стародубе сидел кпязь Анд-. рей Федорович, имевший четырех сыновей. Старший сын, Василий Пожарский, получил от отца большую часть земель. Но к XVI веку наследники буквально растащили на части древнее родовое княжество.
      Дед Дмитрия Пожарского Федор Ивапович Немой происходил из младшей ветви удельного рода. На его долю досталось псиного вотчин. Он владел землею вместе с тремя братьями. В середине XVI века князь Федор служил при дворе Ивана Грозного и даже попал в тысячу «лучших слуг», но потом все круто изменилось.
      В годы опричнины, борясь с княжеско-боярской оппозицией, Иван Грозный сослал на поселение в Казанский край сотню княжеских, семей. Опале подверглись Ярослаекмо. Ростовские и Стародубские княжата.
      В кацапской ссылке побывали пять князей Пожарских со своими семьями. Среди них был и Федор Иванович с женой и детьми. Семья лишилась разом всего. Взамен конфискованных земель и имуществ князь Федор получил па. прокормление в ссылке несколько крестьянских дворов в Бусурманской слободке под Свияжском. Настанет время, и Дмитрий. Пожарский будет оправдывать неудачную службу отца и деда ссылкой на опричную грозу. «Мои родители, - отметит он, - были много лет в государева опале». В действительности опала на Пожарских была кратковременной.
      Вскоре дарю Ивану пришлось признать неудачу своей опричной затеи и вернуть в Москву ссыльнопоселенцев. По его приказу казна стала возвращать ям вотчины либо наделяла их примерно равноценными землями.
      По возвращении из Казани в Москву Федор Пожарский вновь оказался на службе и участвовал в последних кампаниях-Ливонской войны в скромном чине дворянского головы. До воеводского чина он так и не дослужился. Перед кончяной Федор принял пострижение в Тропцс-Сергиевом монастыре. Жена его, княгиня Мавра, пережила супруга па тридцать три года.
      Федор Пожарский женил своего старшего сына Михаила па Марии Берсеневой-Беклемишевой. В ноябре. 1578 года в семье Михаила и Марии родился сын Дмитрий, будущий знаменитый воевода. В лице княжича Дмитрия соединились два опальных рода. Пожарские пострадали от Грозного, Берсеневы - от его отца Василия III.
      Прадед Дмитрия Михайловича Пожарского Иван Бер-сет-ть был человеком широко образованным. Он близко сошелся с известным писателем и гуманистом Максимом Греком. Вокруг этих двух людей собрались все те, кто выражал недовольство политикой Василия III. В откровенных беседах. с Греком Иван Берсень негодовал на самодержавные замашки московского государя, требовал возврата к старым порядкам и прекращения бесконечных войн. Обладая острым язвительным умом, Берсень не божился перечить великому князю. Фанатически настроенное духовенство настояло на расправе с вольнодумцами. Берсенго отрубили голову на льду Москвы-реки. Макеима Грека осудили на вечное заточение в монастырской тюрьме.
      Семья Беклемишевых бережно хранила память о знаменитом деде. Мария Пожарская получила по наследству некоторые из его земель.
      Казанская ссылка подорвала благополучно Пожарских Казна вернула им село Мугреево (Волосъгаино) и некоторые другие родовые земли в Стародубе. Но за время отсутствия владельцев эти вотчины пришли в упадок. Семье предстояло налаживать жизнь заново.
      Сразу после свадьбы Михаил Пожарский продал сельпо Калмань, полученное им с приданым из семьи Марии Берсеневой-Беклемишевой.
      Продажа вотчины позволила молодым поправить свои материальные дела.
      Михаил Пожарский носил прозвище Глухой. Военная карьера ему не удалась. В отличие от отца он не дослужился даже до чина дворянского головы. Михаил умер, когда его сыну Дмитрию едва исполнилось девять лет.
      Княжич Дмитрий рос и воспитывался вместе со старшей сестрой Дарьей и братом Василием, который был на шесть лет моложе его. Детские годы провел в родовом гнезде в Мугрееве. Двор Пожарских, окруженный бревенчатым частоколом, заполняли низкие деревянные постройки. В центре двора стояли рубленые хоромы с резным крылечком. Поблизости от них теснились плоские людские избы и челяднный дьор. Вокруг располагались поварня, погреба, житные клети, конюшня, скотный двор, сенники. Обычной принадлежностью усадьбы был сад с вишневыми деревьями и яблонями, пруды с карасями. Поодаль лежали поля, иа которых трудились кабальные холопы и отбывали барщину крестьяне.
      Дмитрию Пожарскому минуло двенадцать лет, когда в Угличе погиб восьмилетний клязь Дмитрий Угличский, младший сын Ивана Грозного. Царственный младенец явился на свет в недобрую пору. Иван IV подумывал о том, чтобы заточить в монастырь его мать Марию Нагую и заключить более счастливый брак с английской принцессой. Смерть помешала царю осуществить своп замыслы.
      После копчпны Грозного многие поговаривали, что царевич Дмитрий, рожденный в седьмом браке, является незаконнорожденным. На этом основании правитель Борис Годунов запретил церковникам упоминать имя царевича Дмитрия как члена царской семьи на торжественных богослужениях.
      В довершение бед Дмитрия Угличского поранила неизлечимая болезнь - эпилепсия. 15 мая 1591 года царивич
      цогиб в столице своего удельного княжества, смертельно
      йоранив себя во время припадка эпилепсии. О гибели
      младшего сына Грозного говорили и в семье штжегородСЕого посадского человека Кузьмы Минина и в семье княда Пожарского. Угличскую драму забыли очень скоро.
      Дмитрий Пожарский не мог предвидеть того, что ему
      еще придется столкнуться с двойником угличского князя на поле брани.
      Семье Пожарских довелось жить в Москве в первые годы царствования Федора Ивановича, когда там происходили крупные народные волнения. Выступления низов еще не привели к гражданской войне. Но глухие подземные удары уже предвещали близкое землетрясение.
      Стремясь преодолеть последствия воепного поражения в ходе 25-летней Ливонской войны и воцарившейся повсюду разрухи, правительство Федора отменило Юрьев день и ввело крепостнический режим в виде заповедных и урочных лет. Ни помещики, ни крестьяне не могли предвидеть, к каким роковым последствиям могут привести годуновские нововведения- Считалось, что заповедные годы, воспрещавшие крестьянские переходы, - это мера временная и преходящая. Крестьян тешили надеждой на то, что им надо подождать совсем недолго - до «государевых выходных лет» - и их жизнь потечет по старому руслу. Но шли годы, и они убеждались в том, что их жестоко обманули. Тогда-то в русских деревнях и родилась полная горечи поговорка: «Вот тебе, бабушка, ж Юрьев день!»
      Горечь и гнев закрепощенных крестьян еще не производили впечатления на обитателей дворянских гнезд. Но в сельской округе все чаще толковали о появлении разбойников в лесах и об избиении господ их слугами.и холопами. С наступлением темноты дворовые сторожа вапйрали ворота усадеб на все засовы и ночь напролет несли караулы с зажженными фонарями.
      Страна стояла на пороге неслыханно кровавой гражданской войны.
      В семье Пожарских умели ценить образование. Едва дети подрастали, их обучали грамоте. Владельцы дворянских гнезд обычно приглашали в дом знакомого дьякона, и тот проходил с учениками псалтырь и часослов.
      Сразу после кончину мужа Мария Пожарская передала в монастырь деревеньку ради «устроения» его души. Жалованная грамота на деревню была составлена от имени наследника, и мальчик скрепил документ собственноручной подписью. Со временем почерк княжича приобрел твердость и некоторое изящество. Поступив на службу, Дмитрий охотно расписывался за сверстников, не владев игах пером. Однажды ему пришлось расписаться в ведомости сразу за четырех неграмотных княжат и двух дворян.
      Наибольшее влияние на формирование личности Дмитрия Михайловича оказала мать. В течение всей своей долгой жизни она делила с сыном его заботы и радости. Характером и умом Мария, видимо, пошла в своего деда - Ивана Берсеня. После долгих хлопот она добилась того, что Поместный приказ закрепил за наследником Дмитрием часть отцовского поместья. Княжич был старшим в мужском колене, и на нем сосредоточились надежды семьи.
      В девять лет княжич Дмитрий вступил во владение мещевским и сернейским поместьями за Угрой. Его совладельцами числились мать, сестра и младший брат. Поместье было не слишком большим: пашни в нем числилось четыреста четвертей, но лишь часть ее обрабатывалась.
      Когда дритпло время, Мария Пожарская женила сына. На Руси браки заключали в раппем возрасте. «Всякому родителю, - поучала церковь, - подобает сына своего женить, когда будет возрасту ему пятнадцать лет, а дочери - двенадцать».
      Выбирали невесту родители жениха. После удачного сватовства родственники привозили его в дом невесты и там договаривались насчет приданого. Подписав рядную запись, они шли в соседнюю комнату поздравить ждавшую там мать невесты. Во время смотрин невесту показывали не будущему мужу, а его матери. Невеста восседала за обеденным столом, наряженная в «доброе» платье. Иногда жених настаивал на том, чтобы ему показали суженую. Но после сговора у него почти пе оставалось возможности отказаться от невесты.
      «Не ищи невесту знатнее и богаче тебя, чтобы быть господином в своем доме» - таким правилом руководствовалась Мария Пожарская, выбирая невесту сыну Дмитрию.
      Свадебная церемония на Руси отличалась сложностью. Подготовка к свадьбе начиналась с устройства постели для новобрачных. Опочивальню устраивали в сеннике.
      Постель стелили на сорока снопах. В головах постели ставили кадь с шитом и венчальные свечи. В зависимости от достатка свадьбу играли либо в доме невесты - «по меньшому чину», либо па два дома - «но большому чину». Поутру свадебный поезд - жених с «боярами» ехал на двор невесты. Наряженная в красный сарафан, та ждала его в горнице. Свахи расчесывали кудри прежде жениху, потом невесте. Подружки затягивали песнь, оплакивая расставание с девической жизнью. Дружки резали каравай и подносили всем приглашенным. Затем родители передавали дочь жениху с рук на руки, и новобрачные отправлялись под венец. В церкви невеста, едва выйдя из-под венца, падала в ноги жениху и касалась его сапога в знак вечной покорности. Жених сверху накидывал на молодую полу кафтана, обещая ей защиту и прибежище на всю жизнь.
      Женой княжича Дмитрия стала девица Прасковья Варфоломеевна. Ее фамильное прозвище пе получило отражения в документах. Молодая жопа попала в дом, где всем распоряжались мать и бабка мужа. Все это было в порядке вещей. Прасковья всю жизнь безропотно подчинялась свекрови. Своему супругу она родила многих детей.
      Семья разрасталась. Марии Пожарской приходилось все чаще ездить в столицу. Там она гостила в семье дочери либо хлопотала па своем подворье в Белом городе. Дел всегда хватало: надо было присмотреть за домом и дворней, вовремя починить крышу, пополнить запасы в погребах, закупить товары на столичном рынке, навестить духовника, родных и соседей. Дмитрий охотно сопровождал мать в ее поездках. Когда же он поступил на службу, роли переменились. Мария Пожарская старалась не покидать московский двор, пока сын находился там по делам службы.
        

        

      Князь Дмитрий Пожарский был вызван на дворянский смотр в 1593 году. Первые годы его службы ничем не примечательны, если не считать того, что он стал стряпчим. При дворе несколько сот стряпчих, и они жили в столице для царских услуг по полгода, прочее, же время проводили в своих деревнях. Куда бы ни шел государь, в Боярскую ли думу, в поход, в церковь или к обеду, его повсюду сопровождали стряпчие. По торжественным дням они несли скипетр и другие знаки власти. В церкви царь передавал им свою шанку и платок. В военных походах они служили оруженосцами. Будучи стряпчим «с платьем», Пожарский исполнял не слишком сложные обязанности. Когда царь одевался либо раздевался, Дмитрий должен был под присмотром постельничего подавать или принимать различные предметы царского туалета. В ночное время стряпчие несли караул на постельном крыльце кремлевского дворца. Сыновья знатных бояр получали чин стряпчего в пятнадцать лет и носили его недолго, пока не получалп повышение. Князю Дмитрию было за двадцать, но он все еще оставался стряпчим.
      Пять лет провел Пожарский при дворо царя Федора Ивановича. Царь давпо отстранился от дел, и его именем правил Борис Годунов, брат царицы Ирины Годуновой. В руках Бориса сосредоточилась огромная власть. Ему присвоили титул правителя государства, неслыханный в прежние времена. На долю Бориса выпала трудная задача. Став фактическим преемником Грозного, он должен. был пересмотреть его политическое наследие.
      Иван Грозный правил государством, следуя принципу «разделяй и властвуй». Он организовал опричнину и противопоставил избранное дворянское войско боярской аристократии. Разделение высшего сословия на привилегированный «двор» и земщину сохранялось вплоть до времени вступления на трон царя Федора. Борис Годунов ликвидировал «двор» - последыш непавистной опричнины. Эту меру приветствовали одинаково и бояре и дворяне. Раскол феодального сословия, искусственно поддерживаемый па протяжении двадцати лет, был наконец ликвидирован. Борис подавил недовольство в среде влиятельной аристократии, не прибегая к кровопролитию. Выходец из дворян, Годупов прекрасно понимал нужды своего сословия. Оп освободил помещиков от податей за приусадеб-i ную пашню и тем самым впервые провел разграничительную черту между привилегированным и податным сословиями. В обстановке разорения и разрухи разладился ста-: рый порядок перехода крестьяп в Юрьев день. В 1597 году Борис издал указ о сыске беглых крестьян и тем са«\.. мым узакопил отмену Юрьева дня. Меры в пользу дво-v' рян доставили Годунову популярность и поддержку выс-'i ших сословии.
      В январе 1598 года царь Федор умер. С его кончиной., пресеклась династия Ивана Калиты, правившая Московским государством на протяжении трехсот лет. Влияние Бориса Годунова пошатнулось. Зпать мирилась с властью. правителя, пока он вершил дела именем законного царя. Однако в глазах великих бояр Борис оставался не более чем худородным временщиком. Претензии правителя на обладание короной вызпали негодование потомков великих и удельных князей. Годунов пе состоял в кровном родстве с царем и потому пе имел никаких формальных, прав на трон.
      Среди претендентов на шапку Мономаха современники называли Федора и Александра Никитичей Романовых, двоюродных братьев умершего царя. Несколько меньшими шансами обладал глава Боярской думы князь Иван Мстиславский. В жилах удельного князя текла кровь литовских "великих-князей, и он был праправнуком Ивана Ш.
      Борьба за власть расколола Боярскую думу. Романовы считали спои позиции столь прочными, что выступили с открытыми нападками па правителя. Бояре прибегли к клевете, чтобы восстановить против Бориса столичное население. Кто-то пустил слух, что царь Федор был отравлен по его приказу. Опасаясь за свою жизнь, Годунов перестал ездить в Боярскую думу и укрылся сначала на своем подво_рье, а затем в стенах хорошо укрепленного Новоделичьего монастыря.
      Бегство Годунова из Кремля явилось свидетельством неудачи. Многие ожидали немедленной отставки Бориса с поста правителя.
      17 февраля истекло время траура по Федору, и Москва тотчас же приступила к выборам нового царя. Патриарх созвал на своем подворье соборное совещание, принявшее решение об избрании на трон Бориса. В Земском соборе участвовали духовенство, дворяне, дети боярские, приказные люди и всех чипов люди из Москвы и всей Русской зймли. На совете присутствовали бояре Годуновы, их родпя Сабуровы и Вельяминовы; некоторые младшие чины думы. Противники правителя на собор приглашены не были.
      В то время как сторонники Годунова заседали на подворье патриарха, руководство думы созвало свое особое совещание в Большом кремлевском дворце. Боярская дума была высшим государственным органом России, и толь-.. ко этот оргаи мог решить вопрос о престолонаследии.
      Но в думе царил раздор. Не только Мстиславский и Романов, но и другие великородные бояре метили на троп. Спорам не было конца. Наконец бояре пришли к компромиссному решению- Лучший оратор думы дьяк Щелкалов вышел на Красное крыльцо и от имени бояр предложил народу принести присягу на имя думы. Попытка ввести в стране боярское правление, однако, не встретила поддержки в народе.
      Раскол в верхах привел к тому, что вопрос о престолонаследии был перенесен из думных и патриарших палат на площадь. Противоборствующие партии пускали в ход всевозможные средства - от агитации до подкупа, стараясь заручиться поддержкой столичного населения.
      Земский собор оказался более расторопным. 20 февраля ему удалось организовать шествие в Новодевичий монастырь. Борис благосклонно выслушал речи соборных чипов, но на все их «моления» отвечал отказом. Выйдя к толпе, правитель со слезами на глазах клялся, что и не мыслил посягнуть на «превысочайший царский чин». Мотивы отказа Годунова от короны нетрудно понять. Как видно, его смущала малочисленность толпы. А кроме того, оп хотел покончить с клеветой насчет цареубийства. Чтобы вернее достичь этой цели, Борис распустил слух о своем скором пострижении в монахи. Настроения в столице стали меняться, па этот раз в пользу правителя.
      Патриарх и члены собора постарались использовать наметившийся успех. По распоряжению патриарха столичные церкви открыли двери перед прихожанами с вечера 20 февраля до утра следующего дня. Расчет оказался правильным. Ночное богослужение привлекло множество народа. Наутро духовенство вынесло из храмов самые почитаемые иконы и со всей «святостью» двинулось крестным ходом в Новодевичий.
      Выйдя к народу, Годунов обернул шею тканым платком и дал понять всем, что скорее удавится, чем согласится принять корону. Жест произвел большое впечатление на толпу. С еще большим усердием люди кричали: «Сжалься, государь Борис Федорович, будь нам царем-государем!» Их крики огласили все Новодевичье поле. Притворно продолжая упорствовать, правитель покинул церковную паперть и скрылся в келье сестры. Тогда пе-кий мальчик, подсаженный взрослыми, взобрался, на CTQ-ну между зубцами напротив домика царицы и принялся кричать: «Пусть царица разрешит брату быть царем!» Пронзительный голос отрока, повторявшего одну и ту же фразу, покрывал голоса толпы.
      Расчетливо выждав момент, Борис вышел наконец из кельи и великодушно объявил толпе о своем согласии принять корону. Не теряя времени, патриарх повел правителя в ближайший монастырский собор и нарек его на царство.
      30 апреля 1598 года Годунов окончательно вернулся в столицу. За Неглипной его ждали духовенство и парод. Борис выслушал службу в Успенском соборе, затеи прошел в царские палаты и там сел «на царском своем престоле».
      Переезд Годунова в царские апартаменты положил конец разногласиям в стане оппозиции. Бояре начали понимать, что им не удастся остановить Годунова, если они не примут немедленных мер. Выступление боярской оппозиции возглавил Богдан Вельский. Знаменитый временщик Грозного обладал огромным опытом по части политических иптриг, и ему удалось добиться бесспорного успеха. Как доносили из России литовские разведчики, в апреле «некоторые князья и думные бояре, особенно же князь Вельский во главе их и Федор Никитич со своим братом и немало других, однако не все, стали советоваться между собой, не желая признать Годунова великим князем, а хотели выбрать некоего Симеона». Как видно, Вельскому удалось примирить претендентов на трон и уговорить их действовать сообща.
      Крещеный татарский хаи Симеон по прихоти Грозного занимал некогда московский трон, а затем стал великим князем Тверским. «Царская» кровь и благословение царя Ивана IV давали Симеону большие преимущества перед худородным Борисом. Симеон понадобился боярам, чтобы воспрепятствовать коронации Бориса. Их цель по-прежнему сводилась к тому, чтобы ввести боярское правление, на этот раз посредством подсташюго лица.
      Борис не осмелился возражать Боярской думе, но постарался помешать ее деятельности под предлогом опасности татарского вторжения. 1 апреля Разрядный приказ объявил, что крымская орда движется на Русь. Легко догадаться, кому понадобился ложный слух. В обстановке военной тревоги правителю нетрудно было разыграть роль спасителя отечества и добиться послушания от бояр.
      Годунов объявил, что лично возглавит поход па татар. К началу мая полки были собраны, а бояре поставлены перед выбором. Им предстояло либо занять высшие командные посты в армии, либо отказаться от участия в обороне границ и навлечь па себя обвинения в измене. В такой ситуации руководство Боярской думы предпочло па время подчиниться.
      Отдав приказ о сборе под Москвой всего дворянского ополчения, Годунов в начале мая выехал к полкам в Серпухов. Правителю не пришлось отражать неприятельского нашествия, тем не менее он пробыл на Оке два месяца. При пем находились вызванные из Москвы архитекторы и строители. Они воздвигли под Серпуховом целый город из белоснежных шатров с невиданными башнями и воротами. В этом городе Борис устроил поистипс царский пир по случаю благополучного окопчапия своего предприятия.
      Серпуховским поход смел последние преграды па пути к общей присяге. Вековой обычай предписывал проводить присягу в зале заседаний высшего государственного оргапа - Боярской думы. Церемонией могли руководить только старшие бояре. Дума цепко держалась за старину. Но Борис не посчитался с традицией и велел целовать себе крест не в думе, где у него было слишком много противников, а в церкви, где распоряжался преданный ему патриарх Иов. Текст летней присяги состоял, из пространного перечня обязанностей подданных по отношению к «богоизбранному» царю. Подданные обещали «не думать, не дружить, не ссылаться с царем Симеоном» и немедленно выдать Борису всех, кто захочет «посадить Симеона на Московское государство». В этом пупкте заключался главный политический смысл присяги. Ловким ходом Годунов разрушил планы оппозиции, замышлявшей, передать трон «царю» Симеону.
      В сентябре Годунов венчался на царств.о в Успенском
      соборе в Кремле. Патриарх Иов возложил на его голову
      шапку Мономаха. Глава думы Мстиславский осыпал зо
      лотыми монетами в дверях церкви. Новый «помазанник
      божий» нарушил торжественную церемонию речью, не.
      предусмотренной ритуалом. «Отец мой, великий патри
      арх! - воскликнул он посреди литургии. - Бог тому
      свидетель, не будет отныне в моем царстве нищих и бед
      ных». Сжимая ворот расшитой рубахи и ударяя себя в
      грудь, Борис промолвил, что поделится со всеми послед
      ней сорочкой.
      Новый государь дал пир на всю Москву, продолжавшийся двенадцать дней. За праздничным столом кормили всех от мала до велика. В Кремле для народа были выставлены большие чаны со сладким медом и пивом. Служилые люди по всей стране вновь получили денежное жалованье. Многим знатным дворянам царь пожаловал высшие боярские и думные чины. В числе удостоенных особых милостей были Романовы и Вельский. Бояре получили гарантии против возобновления казней. Государь дал тайный обет пе проливать крови в течение пяти лет.
      Его обет ии для кого не был секретом. Казна па два года освободила от торговых пошлин столичных купцов, в особенности тех, которые вели крупную торговлю. Народ получил освобождение от годовой подати. Вдовам и сиротам роздали милостыню, платье и припасы.
      Однако положепие Годунова оставалось довольно шатким и после коронации. За рубежом то и дело распространялись слухи о том, что царь Борис убит своими подчиненными. Вести оказывались недостоверными, по в пих слышался отзвук продолжавшихся раздоров между Годуновым и враждебной ему группировкой бояр.
      Через полгода после коронации правительство созвало в столице новый Земский собор. На нем присутствовали в полном составе вся Боярская дума, мпогие дьяки и приказные люди, дворянство, стрелецкие головы, богатые столичпые купцы, посадские старосты столицы и даже несколько нечлновных помещиков, представлявших провинцию. Все функции последпего собора свелись к тому, что его члены заслушали и подписали документ, закрепивший избрание Бориса Годунова и его наследников на трон.
      Князь Дмитрий Пожарский получил приглашение подписать утвержденную грамоту вместе с сослуживцами по дворцу. По традиции должность стряпчих занимали дети младших членов Боярской думы. При избрании Годунова на трон стряпчими были сыновья окольничего Клеш-нина, казначея Игнатия Татищева, думного дворянина Евстафия Пушкипа, печатника Щелкалова. Самым последним в списке было имя князя Дмитрия.
      Избрание Бориса стало первым крупным политическим событием, в котором Пожарский принял участие.
        

        

      Предметный урок, полученный Годуновым в дни избирательной борьбы, не пропал даром. Борис уяснил, что от знати зависит будущее династии, и старался склонить на свою сторону князей. Впервые после многих лет унижений в думу вернулись с высшим боярским чипом князья Ростовские, с чином окольничих - знатные Стародубские. Наступили лучшие времена и для Пожарских. Не позднее августа 1600 года царь Борис пожаловал Дмитрию поместье на 80 четвертей в Подмосковье. Из стряпчих Пожарского перевели в стольники. Годунов оказал князю Дмитрию большую честь. В СТОЛЬНИКРХ служили преимущественно сыновья бояр, окольничих и знатных дворян. Тут были князья Одоевские, Сяцкие и Лыковы, дворяне Романовы, Годуновы, Сабуровы. Дмитрий Пожарский нежданно-негаданно понал в круг лиц, составлявших цвет столичной знати.
      Своим повышением Дмитрий был обязан скорее всего матери - Марии Пожарской. Взойдя на трон, Борис учредил придворный штат для своей жены Марии и для дочери Ксении. Издавна к детям из царской семьи приставляли честпых боярынь, старых вдов, мамок, нянек и прочих служительниц. Годуновы искали боярынь для Ксении среди достойных и уважаемых дворянок. Вдова Мария Пожарская имела безупречную репутацию, и Борис пригласил ее стать «верховой боярыней» при любимой дочери.
      Ксения к. тому времени уже достигла брачного возраста, и в Москву явился принц датский Ганс, добивавшийся ее руки. Пожарская находилась в свите Ксении во время торжественного выезда по случаю встречи датских гостей. Повозку Годуновой окружала целая кавалькада всадниц, одетых в красные платья и белые шляпы с широкими полями, сидевших в седлах по-мужски. В виде Особой привилегии Пожарская ехала за Ксенией в возке, запряженном четырьмя лошадьми серой масти.
      Приготовления к свадьбе принесли Пожарской много хлопот. Но свадьба так и не состоялась. Жених занемог и скоропостижно умер. Близкие боярыни и служительницы лили слезы вместе с несчастной невестой. Однажды княгиня Скопина-Шуйская и княгиня Лыкова в ее присутствии стали рассуждать «про царевну Аксинью злыми словами». Пожарская не только оборвала их, но и поведала обо всем царице Мария Годуновой. -
      Когда князь Дмитрий Пожарский был пожалован из стряпчих в стольники, круг его обязанностей расширился. Обычно стольников посылали с небольшими посольскими порусгегтями за рубеж, назначали товарищами к воеводам, отправляли в полки с наградами или в приказы. Стольники присутствовали на посольских приемах, а ла пирах держали в руках блюда и потчевали яствами знатных гостей.
      Борис Годунов был первым царем, избранным на трон «всей землей». Его противники не смирились со своим поражением и готовы были возобновить борьбу при первом благоприятном случае. Как и прежде, Богдан Вольский, бывший опричный правитель страны, внушал Годуновым наибольшие опасения. Борис постарался выпроводить его из столицы, воспользовавшись первым подходящим случаем.
      Летом 1599 года Вельский возглавил военную экспедицию на Северский Донец. Государь поручил ему основать новую крепость, получившую претенциозное название Царев-Борисов.
      Воевода отправился в поход в сопровождении много-числепного «двора» и с огромным обозом продовольствия, собранного в собственных вотчинах. В подчинении Богдана находилось 3 тысячи двирян, стрельцов и казаков. Всю эту армию воевода щедро жаловал денежным жалованьем и платьем, поил и кормил из своих запасов. Он добивался популярности и достиг цели: слухи о его щедрости распространились по Москве, и ратные люди повсюду хвалили его.
      Забыв об осторожности, Вельский без всякого уважения отзывался о Борисе. «Пусть Борис Федорович царствует на Москве, - заявлял он, - а я теперь царь в Цареве-Борисове». Служивые иноземцы т-спешили донести о крамольных речах в столицу. Правительство переполошилось, отозвало Вельского из армии и отдало его под суд. После допроса свидетелей суд признал его виновным. Вельский избежал тюремного заточения и казни. Но для него изобрели наказание особого рода. «Мятежпика» выставили к позорному столбу и лишили чести, выщипав волосок за волосом всю его длинную бороду. Богдан Вельский лишился думного чина и отправился в ссылку в Нижний Новгород. Знать со злорадством наблюдала за унижением бывшего опричного временщика.
      Еще до коронации Бориса за рубеж стали поступать сведения о его тяжелой болезни. Один современник Бориса метко заметил, что тот царствовал шесть лет, «не царствуя, но всегда болезнуя». Врачи оказались бессильны поправить его здоровье, и царь искал спасения в молитвах и богомольях. В конце 1599 года он не смог своевременно выехать на богомолье в- Троицу, и его сын собственноручным письмом известил монахов, что батюшка его «недомогает». К осени 1600 года здоровье Бориса резко ухудшилось. Один из членов польского посольства, находившегося в Москве в то время, замечает, что властям не удалось утаить от всех болезнь царя и в городе по этому поводу поднялась большая тревога. После обсуж-дештя создавшейся ситуации в Боярской думе Бориса по-его собственному распоряжению отнесли на носилках из. дворца в церковь, чтобы показать народу, что ол еще жив.
      Ожидая близкой кончины Бориса, Ромаповы стали открыто готовиться к возобновлению борьбы за троп. Они собрали на своем подворье вооруженные отряды из. всех своих укрепленных городков и вотчин. Их холопы распространяли в столице и за рубежом слухи о болезненности и слабоумии Федора Годунова. При таких условиях у малолетнего наследника Бориса не оставалось почти никаких шансов па то, чтобы удержать трон после смерти отца.
      Бояре Ромаповы готовы были пустить в ход любые,
      средства, чтобы ускорить падение Годуновых. Вполне
      подверженные суевериям своего времени, они втайне по
      думывали «извести» царскую семью с помощью колдов
      ских чар. Среди слуг Романовых нашелся человек, ко
      торый предупредил Бориса о грозившей ему опасности.
      То был дворянин Бартенев, служивший казначеем у
      Александра Романова. Дворянин сообщил, что Романов
      велел ему храни- ь в казне волшебные коренья, предна
      значенные для «порчи» царской семьи. Для расследова
      ния измены Боярская дума составила особую комиссию
      во главе с окольничим Михаилом Салтыковым. После то
      го как стрельцы заняли романовское подворье, Салтыков
      произвел там обыск и обнаружил некие корешки. Допос
      полностью подтвердился. Найденные улики были доставг
      пены на патриарший двор, где собрались Боярская дума
      и высшее духовенство. В присутствии их царь велел Сал
      тыкову раскрыть принесенные мешки и «корение из меш
      ков выкласти на стол».
      В Боярской думе у Романовых нашлось много противников. Во время разбора дела бояре, по словам близких к Романовым людей, «аки зперие пьттаху и кричаху». Будучи в ссылке, Федор Романов с горечью говорил: «Боя-ре-де мне великие недруги, искали-де голов наших, а ныне-де научили на нас говорити людей наших, а я де сам видел то не одиножды».
      Братьев Романовых обвинили в тягчайшем государственном преступлении - покушении на жизнь царя. Наказанием за такое преступление могла быть только смертная казнь. Но Борис избегал проливать кровь. Старший из Никитичей, Федор, который был главным претендентом на трон, заточен в монастырь. Вышло так, что монашеский куколь спас жизнь Федору Романову, но отнял у него шансы на обладание троном.
      Четверо младших братьев Федора были отправлены в ссылку в Поморье и Сибирь. Осужденных везли за тысячи верст в тяжких цепях, нередко в морозы, кормили скудной пищей. При таких условиях из младших Романовых уцелел лишь один Иван Никитич.
      Когда Романовым удалось впоследствии основать новую династию, преданные им летописцы не пожалели красок, чтобы расписать злодейства Годунова и представить членов опальной семьи в ореоле мученичества. Из летописей драматические эпизоды перекочевали на страницы исторических и литоратурпых произведений. Один из героев трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» осудил весь режим и образ правления Годунова словами:
      …Он правит нами,
      Как царь Иван (не к ночи будь помянут).
      Что пользы в том, что явных казней нет…
      …Уверены ль мы в бедной ншани нашей?
      Нас каждый день опала ожидает,
      Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы,
      А там - в глуши голодна смерть иль петля.
      В действительности правление Годунова весьма мало напоминало правление царя Ивана. Даже в самые критические моменты Борис не прибегал к резне, а его опалы были непродолжительны. История Романовых может служить тому примером. Через несколько месяцев после суда Борис распорядился смягчить режим заключения опальных, вернул из ссылки Ивана Романовича и нарядил следствие по поводу жестокого обращения приставов с больным Василием Романовым. Детям Федора Никитича и вдове Александра Никитича разрешили покинуть белозерскую ссылку и уехать в одну из родовых вотчин. Родня Романовых, князья Ивап Черкасский и Сицкие, получила полное прощение и вернулась на службу. Старца Филарета Романова царь велел содержать в Антоние-во-Сийском монастыре так, чтобы ему «не было нужи».
      Суд над Романовым бросил тень на князя Бориса Лыкова, женатого на родной сестре Федора Никитича. Бо-piic Годунов не подвергал Лыкова прямой опале, но при первом подходящем случае послал его на воеводство в пограничную крепость Белгород.
      Едва положение Лыковых пошатнулось, энергичная Мария Пожарская решила затеять с ними тяжбу. Будучи боярыней царевны Ксении, Мария предъявила счет княгине Лыковой, служившей в том же чине у царицы Марии Годуновой. Женщинам не положено было судиться между собой, и Мария поручила защиту фамильной чести своему сыну. В октябре 1602 года Дмитрий предъявил иск «в материно место» княгине Лыковой. Стольник рисковал тем, что его выдадут Лыковым, предки которыд еще при Грозном сидели в Боярской думе. Но времена переменились.
      Царь Борис оказал милость Пожарскому, велев боярам рассудить его с Лыковым. На суде князь Дмитрий-избрал необычный путь защиты фамильной чести. Он ссылался на то, что его прапрапрадод был старшим сыпом удельного князя, от младших сыновей которого пошли бояре Стародубские, Ряполовские и прочие. С помощью блестящего родословия «младшей» братии князь Дмитрий и пытался доказать свое превосходство над Лыковым. Второй аргумент Пожарского состоял в том, что честь дворянину дается по царской милости. «Коли надо мной, холопом государя, - говорил он, - милость царская воссияла, и я по его царской милости такой же стольник, как и ои, Борис Лыков, - и то дело чтется царским милосердием, и в чести живут (дворяне) и в бесчестье».
      Аргументы Пожарского не произвели впечатления на бояр, и суд остался «невершеным». Но Борис Лыков не простил Пожарскому унижения и несколько лет спустя подал царю Василию Шуйскому извет на него. «Прежде, при царе Борисе, - писал Лыков, - князь Дмитрий Пожарский доводил на меня царю Борису многие затейные доводы, будто я, сходясь с Голицыным и со князем Та-тевым, про него, про Бориса, рассуждаю и умышляю всякое ало; за эти затейные доводы царь Борис и царица Марья на мою мать и па мепя положили опалу и стали гнев держать без сыску». При Шуйском знать охотно ссылалась на преследования со стороны Годунова. Однако Борис Лыков преувеличивал, говоря о своей опале. Если Лыковы чем и навлекли на себя немижють царя Бориса, так это своей к нему враждой.
 
 
      Глава 4. ВЕЛИКИЙ ГОЛОД
        

      В начале XVII века Россию постигло разорение, которое современники рассматривали как наказание за грехи. Историки придавали первостепенное значение неблагоприятным социально-экономическим условиям, пока не рвялиеь за изучение колебаний климата. Оказалось, что самое крупное похолодание в Европе на протяжении последнего тысячелетия произошло именно в начале XVII века. В различных концах континента - от Франции до России - наблюдались одни и те же явления: резко со-нратилаеь продолжительность теплых летних сезонов, Наступило время сильных морозов и обильных снегопадов. В результате некоторые районы Европы с наиболее Дуровым климатом пережили нодлинпую аграрную катастрофу.
      Лето 1601 года выдалось в России па редкость холод-рым. Солнце' робко, проглядывало из-за туч. Длительные Дожди не дали хлебам вызреть. Морозы грянули необыкновенно рано и погубили урожай. По весне на озимых полях рожь либо вовсе не прорастала, либо давала вялые и редкие всходы. Земледелец, выбиваясь из сил, с надеждой взирал на небо. Все было тщетно. Новый урожай, от которого! зависело благополучие и самая жизпь селяии-на, был пачисто погублен холодом в 1602 году. Из века в век русская деревня переживала два-три больших неурожая каждые десять-пятладцать лет. Пока голодные. годы ггеремежалис?! урожайными, крестьяне кое-как справлялись с бедой. Два неурожая подряд вели к непоправимому несчастью.
      К 1602 году у населения иссякли все запасы продовольствия. Чтобы утолить муки голода, люди употребляли в пищу древесную кору и траву. Собаки и кошки были выловлены, и съедены. Голодиая смерть стала, косить парод по всей стране. Трупы валялись по дорогам. Датские послы, покидая Москву в феврале 1603 года, своими глазами видели огромные братские могилы у самых стен столицы. В окрестностях города появилось множество хищников, привлеченных трупным запахом. Волки сбивались в огромные стаи, и по ночам их вой не давал спать посадским людям. На улицах города появились лисы. Их стреляли во рву у стен Кремля.
      За годы голода в трех московских богадельнях на больших братских кладбищах похоронили более 120 тысяч трудов. Умирали в огромном числе неимущие горожане и холопы.
      Годунов с первых дней оценил страшную опасность и всеми средствами пытался бороться с ней. В некоторых городах он ввел единые цены на хлеб, составлявшие половину рыночной цены. Посадская община в Соль-Вы-чегодске отбирала запасы хлеба у богатых людей, расплачиваясь с ними по твердым ценам. Скупщиков хлеба приказано было бить кнутом, а за возобновление спекуляции сажать в тюрьму. Меры против хлебной спекуляции на городских рынках носили общегосударственный характер. Власти обратились к бедствующему населению с особым воззванием. Они старались успокоить недовольных и убедить всех и каждого, что Борис правит землею справедливо, «всем людям к тишине-, к покою и льготе», что он но своему милосердию оберегает их во всем, «сыскивая» «всем всего народа людям полезная», чтобы было «во всех землях изобиловапие, житие немятежиое и не-повредимый покой у всех ровно».
      Казна не жалела средств па борьбу с голодом. В Смоленск Годунов отправил только в одну посылку 40 тысяч рублей для раздачи посадским людям. В столице он велел раздать нуждающимся еще большие суммы денег, а кроме того, организовал общественные работы, чтобы прокормить население. Но денежные раздачи не достигали цели. Деньги теряли цену. Казенная копейка не могла более пропитать семью и даже одного человека. Между тем слухи о царской милостыне распространились по стране, и народ толпами хлынул в столицу, отчего голод там усилился. Борис провел розыск хлебных запасов по всей стране я приказал продавать народу зерно из царских житниц. Запасы истощились..довольно быстро. Немало хлеба, проданного по твердым цзиам, попало в руки хлебных скупщиков. Царь Борис пытался бороться с хлебной спекуляцией и даже велел казнить нескольких столичных пекарей, мошенничавших на выпечке хлеба. Но лее это мало помогало.
      Меры Годунова могли бы иметь успех при кратковременном голоде. Второй неурожай свел на нет все его усилия. Монастыри и бояре поспешили надежнее припрятать имевшиеся у них запасы зерна. Сам патриарх Иов подал пример всем остальным, отказавшись расстаться с хлебными излишками. Правительство пыталось проводить реквизиции хлеба, но ему недоставало твердости и последовательности. Царь не осмелился идти на серьезный конфликт с богатейшими из своих подданных. Попытки обуздать бешеную спекуляцию торговцев также не удались. Борис благотворил посадам, чтобы сохранить основной источник поступлений денег в казну. Многомиллиош-ше крестьянство было обречено на голод. Даже в дворцовых волостях, фактической вотчппе Годуновых, дело ограничилось продажей крестьянам «старого» хлеба в долг по кабальным распискам. Не обладая материальными резервами, чтобы прокормить деревню, власти пытались использовать социальные рычаги. Многие годы закрепощенные крестьяне жили падеждами на государевы выходные иета. 28 ноября 1601 года страна узнала о восстановлении сроком па год крестьянского выхода в Юрьев день. Указ объяснял крестьянам, сколь милостив к ним «великий государь», который «пожаловал во всем своем государстве от налога и от продажи велел крестьянам да-вати выход».
      Годунов постарался оградить интересы знати, князей церкви, столичного дворянства. Их крестьяне не получили права на выход и оставались крепостными. Юрьев день не был возобновлен в пределах Московского уезда и па государственных черносошных землях. Борис пе желал восстанавливать против себя московских помещиков, постоянно обретавшихся в столице. Что касается черносошных земель, они служили важнейшим источником казенных доходов, и власти старались сохранить черносошных крестьян на их старых наделах.
      Помещики всеми силами противились любым уступкам в пользу крепостпых крестьян. Сопротивление дворян достигло таких масштабов, что царь Борис при повторном издании указа о возобновлении Юрьева дня включил в него пункт, ограждавший крестьян от помещичьего насилия и грабежа. «Насильно бы дети боярские крестьян за собой не держали, - значилось в указе, - и продаж им никоторых не делали, а кто начнет крестьян грабить и из-за себя не выпускать, и тем от нас быть в великой опале». Словесные угрозы не могли испугать дворян, коль скоро дело касалось их доходов. О серьезных же санкциях против дворянства правительство и не помышляло.
      Крестьяне восприняли указы о возобновлении Юрьева дня как возврат к воле. Имея пустые житницы, они перестали вносить последние крохи в счет податей и оброков. Неповиновение голодающей деревни испугало власть имущих. В 1603 году правительство отказалось от всея сделанных ранее уступок и упразднило Юрьев день окончательно и бесповоротно. Надежды крестьян рухнули и уступили место ожесточению.
      Многочисленные помещичьи холопы оказались в столь же трудном положении, что и крестьяне. Господа гнали их со двора, чтобы избавиться от лишних ртов. Холопы не получали при этом вольной. Лишившиеся пропитания люди заполонили все пути и дороги. Самые решительные из нпх стали вооружаться. Голодпые мужики и холопы нападали на дворянские усадьбы, грабили господ на большой дороге, уходили в леса. В стране возгоралось пламя первой крестьянской войны. Восставшие уезды окружали Москву огненным кольцом. Наконец «разбои» появились в непосредственной близости от степ столицы. Царь Борис поручил борьбу с повстанцами окольппчему Бутурлину, одному из лучших воевод Ливонской войны. Бутурлин разослал дворянские отряды против «разбоев» в Коломну, Волоколамск, Можайск, Вязьму, Медынь, Ржев, Белую и другие уезды.
      С мая 1603 года москвичи стали свидетелями невиданных военных приготовлений. Борис Годунов разделил столицу на двенадцать округов и вверил их попечению бояр и окольничих. Окольничий Иван Басманов охранял порядок на окраине «в деревянном городе». Осенью он отправился в поход па «разбоев», подбиравшихся к столице с запада. Воеводам прочих округов царь велел оставаться на месте. Он опасался восстания столичной бедноты. В бою с правительственными войсками «разбои» проявили упорство и смелость. Иван Басманов погиб, но мятежники потерпели поражение, их вождь Хлопко был взят в плен и повешен.
      Волнения охватили многие уезды страны. «Разбои» казались неуловимыми. Они появлялись повсюду. В Москве власти вскоре поняли, что с помощью одних только военных мер им не удастся справиться с повстанческим движением. 16 августа 1603 года царь Борис посулил свободу кабальным людям, не получавшим пропитания от своих господ в годы голода. Восставшим холодам предлагали сложить оружие и явиться в Москву для получения отпускных в Приказе холопьего суда. Таким путем власти -рассчитывали внести раскол в среду повстанцев. Их расчеты оправдались, по крайней мере, отчасти. К концу 1603 года движение «разбоев» пошло на убыль.
      Не только крестьяне и холопы, но и мелкие землевладельцы испытали нужду в годы великого голода. Некто Калпстрат Осорьин составил историю жизни своей матери Ульяны, ее «хождения по мукам» в бедственные годы. Ульяна рано лишилась мужа и десять лет вдовела. Будучи владелицей нескольких деревень, она жила в изобилии и довольстве, пока не наступил голод. Благополучие семьи рухнуло, и в доме «великое было оскудение пищи, потому что не выросло всеянное в землю жито, а кони ее и рогатый скот поколели». Не в пример другим помещикам идова не разогпала челядь. Чтобы прокормить дворню и раздать милостыню пищим крестьянам, она продала оставшийся скот и прочее имущество вплоть до одежды и посуды. Полученные деньги быстро разошлись, и вдова дошла «до последней нищеты, так что в доме ее ни одпого зерна жита не осталось». Тогда она покинула свое муромское село вместе с его голодными обитателями и уехала в нижегородскую вотчину. Там в житницах хранились еще некоторые запасы хлеба. Но их хватило ненадолго, и тогда в доме воцарилась «в.еликая нищета». Помещица собрала холопов и объявила, что распускает их па все четыре сторопы. Никто из челяди не выразил радости. Запоздалая милость грозила им голодной смертью. Сколько ни старалась Ульяна, ей не удалось поддержать мир в барском доме. Среди пеописуемьтх бедствий рушились привычные отношения. Кабальпые люди решительно отказывались повпповаться своим господам и мстили им за свои старые обиды. Старший сып Ульяны Осорь-ииой был зарезан собственным холопом. Что ни день, дворовые умирали голодной смертью. Чтобы избежать гибели, Осорьииа велела собирать лебеду и печь лепешки из древесной коры, лебеды и муки.
      Пожарские обладали большим достатком, нежели Осорьипы. По и на их долю выпали немалые испытания. Владельцы мугреевской усадьбы растеряли почти всю свою дворню. Некоторые из их кабальных холопов разбрелись, другие померли. В деревнях появилось мпоже-ство заколоченных крестьянских изб. Княжие житницы и лсдиики были опустошены. Чтобы прокормить семью.» ирлшлось прирезать весь скот и птицу. Марии Пожарской не удалось уберечь даже лошадей.
      Тем временем началась война. В Литве появился самозванец, собравший войско и вторгшийся в пределы России. Дмитрий Пожарский получил приказ явиться в полки. Когда Пожарский прибыл в столицу и получил двадцать рублей годового жалованья, он позаботился прежде всего о приобретении боевого коня. В Конюшенном приказе ему Предложили приличного иноходца. За него пришлось заплатить двенадцать рублей.
      Подобно прочим дворянам, Пожарский был озадачен вестью о появлении на границе «законного государя», назвавшегося сыном Грозного. Тем не менее он без колебаний отправился на войну, чтобы защитить власть Годунова, занявшего троп в силу земского избрания.
      Война стала важной вехой в жизни Пожарского. Среди испытаний военного времени окончательно сформировались такие черты его характера, как решительность, редкое хладнокровие и непоколебимая верность воинскому долгу.
        

        

      О царевиче Дмитрии Угличском забыли вскоре после того, как прах его был предан земле. Но едва царь Федор умер и бояре стали оспаривать друг у друга коропу, в народе пронесся слух о чудеспом спасении законного наследника из династии Грозного.
      В Москве объявили, что под личиной самозванного царевича скрываемся молодой галичский дворянин Юрий Богдапович Отрепьев, принявший после пострижения в монастырь имя Григория. До побега в Литву чернец Григорий жил в Чудове монастыре в Кремле.
      Собрав показания родственников Отрепьева, Посольский приказ сочинил своего рода назидательную новеллу о беспутном дворянском сынке, которого пороки подвели под монастырь. «Юшка Отрепьев, - значилось в этой новелле, - когда был он в миру, и тогда он по своему злодейству отца своего не слушал, впал в ересь, и воровал, крал, играл в зернь и бражничал, и бегал от отца много раз, и, заворовавшись, постригся в чернецы». Все эти сведения царские гонцы огласили на приеме в невском дворце в Кракове.
      Иную версию услышал венский двор. В. личном послании австрийскому императору Борис писал о беглом монахе следующее: Юшка Отрепьев «был в холопах у дворянина нашего у Михаила Романова и, будучи у него, уча л воровата, и Михайло за ого воровство велел его зби-ти з двора, и тот страдник учал пуще прежпего воровать, и за то его воровство хотели его повесить, и оп от тое смертные казни сбежал, постригся в дальних монасты-рех, а назвали его в чернцех Григорием». Годунов доверял императору, и его объяснения в Вене отличались большей откровенностью. Именно по этой причине в его венском письме впервые было упомянуто имя Романовых. От поляков утаили, что Отрепьев служил у влиятельных бояр. Австрийцев постарались убедить, что Романовы не были пособниками самозвапца. Московским властям важно было доказать, что аваптюра Гришки была предприятием одиночки, за спиной которого не было никакой серьезной политической силы.
      При царе Василии Шуйском Посольский приказ составил новое жизнеописание Отрепьева. Б нем сказано было, что Юшка Отрепьев «был в холопах у бояр у Никитиных детей Романовича и у киязя Бориса Черкасского, и, заворовавшись, постригся в чернецы». Посольский приказ признал теперь, что Отрепьев был связан, по крайней мере, с двумя знатнейшими боярскими фамилиями - с Никитичами - Романовыми и с их шурином Черкасским. Службу Отрепьева у бояр романовского круга можно считать иодлинпым историческим фактом.
      Какую же роль сыграл этот факт в биографии авантюриста? Современники обошли этот вопрос молчанием, И только один летописец, живший в царствование первых Романовых, пренебрег осторожностью и приоткрыл краешек завесы. «Гришка Отрепьев, - повествует он, - утаился в страхе перед царем Борисом, который воздвиг гонение на великих бояр и послал в заточение Федора Никитича Романова с братьею, тако же и князя Бориса Канбулатовита. Гришка же ко кпязю Борису в его благодатный дом часто приходил и от князя честь принимал, что и навлекло на пего гнев царя Бориса. Лукавый юноша вскоре бежал, утаившись от царя во едип монастырь, где и постригся».
      Сколь бы осторожным ни был летописец, он весьма' прозрачно намекнул на подлинные причины пострижения аваптгориста. Отрепьев вынужден был уйти в монастырь в связи с крушением Романовых.
      Точно известно, что чудовский монах Григорий бежал в Литву в феврале 1602 года. Б кремлевской обители он пробыл примерно год. Отсюда следует, что в Чудове Отрепьев водворился в начале 1601 года, а принял монашество незадолго до того, в 1600 году." Как раз в этом году Борис «воздвиг» гонение на Романовых и Черкасских.
      Можно указать еще на одно загадочное совпадение. Именно в 160i) году по всей России распространилась молва о чудесном спасепии царевича Дмитрия. Она-то и подсказала Отрепьеву его будущую роль.
      Современники помнили, что Юшка остался после отца своего «млад зело» и что воспитывала его мать. От нее мальчик научился читать божественное писание. На этом возможности домашнего обучения были исчерпаны, и дворянского недоросля послали в Москву «на учение грамоте».
      Только ранние посольские наказы изображали юного Отрепьева беспутпым негодяем. При Шуйском такие отзывы были забыты, а во времена Романовых писатели не скрывали удивления по поводу необыкновенных способностей юноши, но при том высказывали благочестивое подозрение, не вступил ли он в союз с нечистой силой. Учение давалось Отрепьеву с поразительной легкостью, и в непродолжительное время он стал «зело грамоте горазд».
      Бедность и худородство не позволяли Юрию Отрепьеву рассчитывать на блестящую карьеру при царском дворе, и он поступил в свиту к Михаилу Романову.
      Романовы давно знали семью Отрепьевых. Родовое гпездо Отрепьевых располагалось на Монзе, притоке Костромы. Там яф находилась знаменитая костромская вотчина Романовы/х - село Домпино.
      Царские дьяки называли Юрия Отрепьева боярским холопом. Но их слова нельзя принимать всерьез. Юшка служил Михаилу Романову скорее всего как добровольный слуга. Иначе как мог он перейти во двор к Черкасскому?
      На государевой службе Отрепьевы подвизались в роди стрелецких командиров. В боярской свите они могли рассчитывать на самые высокие посты. Однако опала, постигшая романовский кружок в ноябре 1600 года, едва не погубила молодого дворянина. Под стенами романовского подворья произошло форменное сражение. Вооруженная свита оказала отчаянное сопротивление Борисовым стрельцам. Страх перед виселицей привел Отрепьева в монастырь. Двадцатилетний дворянин, полный надежд, сил и энергии, должен был покинуть свет, забыть свое.мирское имя. Отныне он стал смиренным монахом Григорием. «Чернец поневоле» тяготился монашеским одеянием. Столица притягивала его своими соблазнами, и скоро он покинул провинциальную глушь.
      В Москве в Чудове монастыре доживал свои дни дед Юшки Замятия. Протекция открыла перед скромным иноком двери столичного монастыря. Чудовский архимандрит Пафиутий взял Григория, снисходя к его «бедности и сиротству». Сначала Григорий жил с дедом. Затем ар-химаидрит перевел его к себе в келью и поручил ему сложить похвалу московским чудотворцам. Отрепьев успешно справился с этим поручением, и с этого момента начался его стремительный взлет.
      Григорий жил в-монахах без году неделю, тем не менее Пафиутий произвел его в дьякошл. Роль келейника архимандрита не удовлетворила Отрепьева. Он пагаел себе более влиятельного покровителя в лице патриарха Иова. Переселившись на патриарший двор, Григорий стал переписывать книги и сочинять каноны. Его рвение было вознаграждено. Своим приятелям чернец говорил: «Патриарх, видя мое дпеужество, начал брать меня с собою наверх в царскую думу, и в славу я вошел великую». Фраза Отрепьева насчет его великой славы не была простым хвастовством.
      Потерпев катастрофу на службе у Романовых, Отрепьев поразительно быстро приспособился к новым условиям жизни. Юному честолюбцу помогли выдвинуться не подвиги аскетизма, а необыкновенная восприимчивость к учению. В течение месяцев он усваивал то, на что другие тратили жизнь.
      Служба у патриарха не удовлетворила чернеца. Он покинул Кремль и бежал в Литву. В Москве сравнительно рано дознались, что Отрепьев ушел за рубеж не одипг а в сопровождении двух" монахов - Варлаама и Мисаила. Зима 1602 года была па исходе. Голод в Москве усиливался со дня на депь. По этой причине трое приятелей поспешили с отъездом из столицы.
      Монахи наняли подводу до Волхова, а оттуда перебра
      лись в Новгород-Северский. В течение трех недель бро
      дячие монахи собирали деньги на строительство некоего
      захолустного тверского монастыря. Затем с собранным серебром они бежали в Литву.
      Вопреки легендам никто не пытался задержать Отрепьева на границе. Беглецы миновали рубеж без всяких приключений. Проведя три недели в Киево-Печерском монастыре, друзья отправились к Константину Остроскому, хлебосольному православному магнату. Из городка Острога бродячие монахи отправились на богомолье в Дерманский| монастырь, находившийся во владениях Ост-рожского. Тут-то Гришка и покяиул своих спутников. По словам Варлаама, оы сбежал в Гощу, а оттуда в Вра-чин, имение Адама Випшевецкого.
      Врачин был тем самым местечком, где Л же Дмитрий сделал свои первые самостоятельные шаги. Адам ВИТТЕ-ненецкий взял неведомого самозванца под свое покровительство. Король Сигизмунд потребовал от магната отчет, и тот велел записать на бумагу россказни претепдепта па русский троп. Первое «интервью» самозванца, сохрапив-шееся в королевском архиве, напоминало наивную сказку. Обманщик утверждал, будто его (царевича) спас не-. кий добрый воспитатель. (Имя ему он придумать не мог.) Воспитатель неведомым образом узнал о злодейском замысле Бориса и в роковую ночь положил в постельку угличского князя другого мальчика его же возраста. Младенца зарезали, а лицо его покрылось свинцово-серым цветом, из-за чего мать-царица, явившись в спальню, не заметила подмены и поверила, что убит ее сын.
      После смерти воспитателя, продолжая свой рассказ самозванец, его приютила некая дворянская семья, а затем по совету безымянного друга он ради безопасности Стал вести монашескую жизнь и как монах обошел Московию. Эти сведения полностью совпадали с биографией Григория Отрепьева.
      В Литве «царевич» был у всех на виду. Чтобы не прослыть явным лжецом, он изложил историю своих зарубежных скитаний, не отступая от фактов. Он признался, что явился в Литву в монашеской рясе, и точно описал весь свой путь от московского рубежа до Брачииа. Графически путь самозванца можно было бы изобразить в виде причудливо изломанной кривой. И эта кривая целиком и полностью совпадала с путем Григория Отрепьева, описанным его спутником Варлаамом.
      Биографические сведения, относящиеся к Отрепьеву и самозванцу «царевичу», совпадают но очень многим важным пунктам. Будучи в Остроге, Григорий и его спутники снискали расположение владельца этого местечка князя Константина. Он подарил им книгу, отпечатанную в острожской типографии, с такой надписью: «Лота от сотворения мира 7110 (1602. -- Р. С.) месяца августа в 14-й депь эту кпигу дал нам Григорию з братего с Вар-лаамом да Мисаилом Константин Константинович божьею милостью пресветлый князь Острожский, воевода Киевский». К этой дарственной надписи неизвестная рука приписала под словом «Григорию» пояснение: «царевичу московскому».
      Отрепьев впервые открыл свое «царское имя» монахам Киево-Печерского монастыря. Те указали самозванцу на дверь. Православный князь Острожский тоже выставил Гришку за ворота, едпа тот заикнулся о слоем царском происхождении. Позже авантюрист лашел влиятельного покровителя в лице католика Адама Вишневецкого.
      После перехода границы Отрепьев несколько раз ездил к запорожским казакам и просил их помочь ему в борьбе с «узурпатором» Борисом. Сечь бурлила. Буйная вольница давно точила сабли па московского царя. Многие готовы были откликнуться на призыв самозванца.
      Крепостническое государство, притеснявшее вольных казаков, должно было пожать плоды собственных усилий. К «царевичу» прибыли гонцы с вольного Дона. Они заявили, что войско Донское примет участие в войне с обидчиком «царевича» Годуновым. Самозванец немедленно послал на Дон свой штандарт - красное знамя с черным орлом. Его посланцы выработали затем «союзный договор» с казачьим войском.
      Продолжительный голод и начавшиеся волнения поставили династию Годуновых на край гибели. Между тем царь Борис все чаще болел, и его смерти можно было ждать со дня на день. Отрепьев уловил чутьем, сколь огромные возможности открывает перед ним сложившаяся ситуация. Ему представлялась возможность возглавить выступление угнетенных низов, по самозванец предпочел сговор с врагами России.
      Юрий Отрепьев принадлежал к тому же поколению, что и Дмитрий Пожарский. Но яти люди были антиподами по своим жизненным принципам, нравственности и устремлениям. Неуемное честолюбие и жажда власти побудили Отрепьева пренебречь высшими интересами родины. Одаренный редкими способностями, самозванец употребил их во зло своей стране. Служба на барском подворье, а затем в штате у патриарха помогли Отрепьеву тработать жизненное кредо. Никто не знает, в самом пи деле боярский послужилец был уверен в своем царстве и ном происхождении. Ясно лишь одно. Будучи обдел«н судьбой, юный авантюрист задумал взять от жизни все, что можно, невзирая на цену, которую он предоставлял платить другим. Оказавшись за рубежом, Отрепьев, не задумываясь, использовал в своих целях военно-политические затруднения Русского государства.
      Перемирие с Польшей не обеспечило стране безопасности западных границ. Король Сигизмунд III лелеял планы широкой экспансии на Востоке. Он оказал энергичную поддержку Лжедмитрию I и заключил с ним тайный договор. Взамен самых неопределенных обещаний самозванец обязался отдать ему плодородную Чернигово-Север-скую землю. Семье Мнишков, своим непосредственным покровителям, Отрепьев обещал передать Новгород и Псков. Лжедмитрий, не задумываясь, перекраивал русские границы, лишь бы удовлетворить своих кредиторов, Сигизмунд III готов был ринуться в военную авантюру. Он приказал арестовать главу Посольского приказа Афанасия Власьева, возвращавшегося из Копенгагена в Москву, а затем предложил гетману Яну Замойскому возглавить доход коронной армии на восток. Но Замой-ский отклонил его предложение. Планы короля не встретили одобрения ни в сенате, ни среди шляхты.
      Наемное воинство под знаменами самозванца жаждало лишь одного - пограбить и нажиться. Воевода Янута Острожский следовал за армией Лжедмитрия I по пятам до рубежа, чтобы предотвратить насилия и мародерство. Не желая допустить «царя» в Киев, Острожский велел угнать все суда и паромы с киевских переправ. Лжедмитрию пришлось довольствоваться менее удобными переправами, из-за чего его армия задержалась у Днепра на несколько дней.
      13 октября 1604 года самозванец перешел русскую границу и подошел к черниговскому местечку Мора веку. Жители сдались ему без боя. Ободренные успехом, казаки помчались к Чернигову. Гарцуя у самой крепостной стены, они звали черниговцев переходить па сторону истинного царя Дмитрия. Воевода Иван Татев отогнал их прочь пушечными выстрелами. Но гарнизон перестал ему повиноваться. В городе вспыхнуло восстание. Татев был связан. Воспользовавшись смятением, казаки ворвалпел. в Чернигов. Наемники ничего не сделали для овладения Крепостью, но тотчас потребовали себе вознаграждение.
      Лжедмитрий I мог лишиться наемного войска: он начал войну, вовсе ие имея денег. Ему помогла счастливая случайность - в воеводской казне нашлась изрядная -сумма. Самозванец поспешил раздать деньги «рыцарству» и тем на время успокоил.
      : Борис Годунов, получив известие о появлении «вора», послал в Чернигов воеводу Петра Басманова с 350 московскими стрельцами. Отряд немного не успел дойти до города, как получил весть о его сдаче. Тогда Басманов засел в Иовгороде-Северском, сжег деревянный посад и приготовил крепость к обороне. Под его началом собралось немногим более тысячи ратных людей.
      Лжедмитрий I подошел к городу 10 ноября и тотчас отрядил своих послов для переговоров с жителями. Их встретили выстрелами. Московские стрельцы кричали со стен крепости: «Ах вы, такпе-сякне дети, вы с вором приехали на наши деньги!» Обстрел города из небольших полевых орудий не дал результатов. Тогда охотники из числа гусар спешились и с криками устремились к кре-. пости. Град пуль быстро отрезвил их. С наступлением ночи воинство самозванца возобновило приступ. В темноте казаки запалили ров хворостом и соломой и подожгли. Пламя подступило к деревянным стенам крепости. Но стены все же не загорелись. С полуночи до рассвета, люди Л же дмлтрля I пытались взять крепость штурмом, по ничего ие добились. Никогда прежде не нюхавший пороху, Отрепьев отчаянно трусил. Однако вскоре произошли события, ободрившие его.
      Весть о восстании в Чернигове взволновала умы во всей северской округе. Едва в окрестностях Путивля до-явились фуражиры самозванца, в городе вспыхнул мятеж. Окольничий Михаил Салтыков, прибывший в Путивль с подкреплением, оказался слишком нерасторопным. Изменники напали на него врасплох и, связав по рукам и ногам, увезли в лагерь Отрепьева. Стрелецкие сотни, приведенные Салтыковым, сопротивлялись три дня, а потом принуждены были сложить оружие.
      Примеру Путивля последовали жители Рыльска и Сев-ска. Восстали мужики обширной Комарицкой волости. Кое-как вооружившись, они явились в Севск и захватили тамошних, воевод. Обнаружилась «шатость» и в осажденном Новгород-Северском. 50 человек выскользнули ночью из крепости и перешли на сторону «истинного даря»). К началу декабря власть Лжедмитрия I признал Курск, а затем и Кромы.
      Будучи за рубежом, Отрепьев многократно посылал в северские города письма и прокламации. Он звал своих «подданных» к восстанию против узурпатора Бориса и сулил им лучшее будущее. Население еще не пришло в себя после страшного трехлетнего голода, и «царек» коварно обещал «все православное христианство в тишине и в покое и в благоденственном житие учинить». Социальные мотивы были чужды Отрепьеву, и он ни разу ие намекнул на возможность восстановления старинного Юрьева дня. Зато он писал об общем благоденствии. Сколь бы неопределенными ни были обещания самозванца, черпыи люд охотно им верил.
      Прошел лишь год с тех пор, как правительство разгромило многочисленные повстанческие отряды, подбиравшиеся с разных сторон к Москве. Спасаясь от голода и виселицы, разгромленные повстанцы толпами бежали па северскую Украину. Этот плодородный край избежал полного разорепия, и отсюда можно было уйти в казачьи станицы либо за кордон. «Злодейственные гады», как их именовали дворянские писатели, вновь взялись.за оружие, едва Лжедмитрий пересек границу.
      Борис Годунов сосредоточил почти всю свою армию в Брянске. Он" придавал непомерно большое значение воинственным заявлениям короля Сигизмунда III и ждал • удара на Смоленск. Прошло много времени, прежде чем Борис убедился в том, что Речь Посполитая не собирается нападать на Россию. Тогда-то армия боярина Мстиславского, покинув Брянск, выступила против самозванца. В ночь на 19 декабря 1604 года полки подошли вплотную к лагерю Лжедмитрия возле Новгород-Северского. На другой день две армии выстроились друг против друга в полном боевом облачении, но до сражения дело не дошло. Самозванец хитрил и старался оттянуть битву переговорами. Мстиславский обладал огромным перевесом в силах. Но к Новгород-Северскому со всех сторон шли подкрепления, и боярин решил дождаться их, чтобы действовать наверняка. Бездеятельность годуновских воевод прибавила смелости главнокомандующему самозванца Юрцто Миишку и его ротмистрам. Они решили рискнуть. 21 декабря казаки отразили вылазку из осажденной крепости, после чего роты наемников одна за другой атаковали правый фланг армии Мстиславского. Не получив вовремя помощи других воевод, полк, подвергшийся атаке, стал отступать. Следуя за ним, гусары развернули фронт и ворвались с тыла в ставку Мстиславского. Большой золотой стяг, укрепленный на нескольких повозках подле шатра главнокомандующего, манил i,x как магнит. Никто не ждал нападения.
      Мстиславский оторопел, не зная, что предпринять. Гусары сбили его с коня и нанесли удары».; голову. Несколько всадников, спешившись, подрубили древко и захватили стяг. Но тут прибежали стрельцы, выругавшие незадачливого главнокомандующего. Налет имел плачевный для нападавших исход. Кто успел вовремя поворотить коня, спасся. Прочие гусары вместе с их капитаном попали в плен.
      Стычка длилась диа-три часа и не привела к генеральному сражению. Воеводы, смущенные ранением Мстиславского, отвели полки к ближнему лесу и стали укреплять позиции. Самозванец, потеряв 120 человек, не предпринимал новых атак. В его лагере назревал мятеж. Наемное «рыцарство» окружило шатер «царька» и потребовало денег за одержанную победу. Ночью Отрепьев по совету Мпишка роздал наличность самой преданной из рот. Наутро об этом знали все. Громко проклиная «царька», на-емники стали сворачивать шатры и покидать лагерь. Самозванец пришел в отчаяпие. Од умолял рыцарей, бросался па колени перед ними. В ответ он слышал площадную брань. Наемники сорвали с его плеч дорогую соболью шубу. Л же Дмитрию пришлось постыдно бежать. Следом неслись крики: «Ей-ей, быть тебе на московском колу!»
      Наемная армия распалась, не выдержав тягот двухмесячного похода. Покинутый «рыцарством», Отрепьев 1 января 1605 года бежал из-под Новгород-Северского. Его «главнокомандующий» Юрий Мнишек уехал в Польшу. Убитый неудачей самозванец простился с пареченным тестем и после нескольких дней блужданий повернул на восток, чтобы перезимовать в богатой Комарицкои волости. Без особой охоты «царек» стал формировать из ко-марицких крестьян вооруженные отряды. Дворцовая волость принадлежала царю Борису и его семье. «Измена» волости смутила верноподданных. Едва ли не с тех. далеких времен стала гулять по деревням и весям знаменитая «Комарицкая»:
      Ах ты, сукин сын, комарицкнй мужик! Не хотел ты свойму барину служить.
      Лжедмитрию удалось набрать в свою армию несколько тыфяя комаричей. Войско самозванца на глазах меняло свой облик. Теперь в нем преобладали допские казаки и мужики. На помощь прибыли четыре тысячи запорожцев. Между тем Мстиславский неспешно продвигался следом за самозванцем, отправляя к царю гонца за гонцом с просьбой о новых подкреплениях. Борис ничего не жалел и выслал на помощь Мстиславскому князя Василия Шуйского с царскими стольниками и московскими дворянами - цветом столичной знати.
      21 января 1605 года Мстиславский и Шуйский дали бой Отрепьеву в Комарицкои волости подле села Добры-пичи. «Царек» пытался повторить маневр, удавшийся ему в недавнем бою. Его коипица напустилась на правый фланг царской рати и вышла к Добрыничам. Но там путь ей преградили стрельцы. Не выдержав огня, всадники обратились в беспорядочное бегство. Полки двинулись вперед, Некоторое сопротивление им оказали казаки, имевшие при себе пушки. Но и они были опрокинуты. Отрепьев пытался приостановить бегство и зарубил нескольких беглецов. На него никто не обращал больше внимания. Копь под ним был ранен, и «вор» едва не попал в руки воевод. Наемники думали лишь о себе. Но кто-то из русских отдал самозванцу своего коня и спас его от верного плена.
      Дворянская коппица гнала бегущих на пространстве в восемь верст. После боя воеводы велели подобрать убитых. В наспех вырытые могилы сбросили одиннадцать с половиной тысяч трудов. В руки Мстиславского попали пятнадцать знамен самозванца п вся его артиллерия.
      Потеряв многих сотоварищей., запорожцы решили рассчитаться за мертвых с «царьком». Они едва не перехватили его па пути к Рославлю. Но кто-то предупредил Отрепьева, и тот успел ускакать в Путивль. Там его покинули последние наемники. Самозванец пытался уйти за рубеж вместе с ними. Путивляне помешали ему и даже пригрозили, что за малодушие выдадут его Борису, чтобы избыть вину и заслужить прощение.
      Если бы воеводы организовали энергичное преследование, они могли бы быстро занять Рыльск и Путивль и захватить в плен «вора». Но они задержались под Рыль-ском и дали самозванцу время оправиться от поражения. В Рыльске засели изменивший Борису князь Яков Роща Долгорукий с четырьмя сотнями стрельцов и казаков. Мстиславский не смог полностью прервать сношения гарнизона с Путивлем. Присланный самозванцем отряд проскользнул между полками и проыик в крепость.
      Две недели воеводы бомбардировали Рыльск, а затем поступили так же, как Лжедмптрий I после неудачной осады Новгорода-Северского. Т)пи отступили к Севску и стали лагерем посреди Комарицкой волости. Там они надеялись пополнить запасы продовольствия и переждать последние морозы в рубленых избах у комаричей. Однако волость была опустошена самозванцем. Оказавшись без припасов, Мстиславский созвал поенный совет и, к общему удовольствию, объявил о роспуске дворян по домам на отдых.
      У некоторых современников явилось подозрение, что решение о роспуске полков подсказано было тайной изменой. Но едва ли такое подозрение имело основу. Мстиславскому пришлось действовать в среде враждебного ему населения. Несмотря па поражение Л же Дмитрия, восстание ширилось. Сторонники «царька» прочно удерживали в своих руках крепость Кромы п тылу у Мстиславского. Главная коммуникация царской армии была перерезана, что затруднило подвоз продовольствия из Москвы. Воевода Федор Шереметев много недель осаждал Кромы без' всякого успеха. Знатные воеводы не обладали особыми военными талантами, но им нельзя было отказать в здравом смысле. Они знали, сколь мало дворянское ополчение пригодно к зимней кампании, и пытались предотвратить его разложение.
      Царю Борису казалась чудовищной сама мысль о роспуске армии. Он учинил Мстиславскому разнос и категорически запретил распускать полки. Сколько бы пи «кручинился» царь па нерасторопных воевод за отступление от Рыльска и Путипля, даже ои не считал возможным предпринять немедленное наступление. Прошли считанные дни, и Мстиславский получил приказ отступить на северо-восток, к Кромам. Туда предполагалось доставить артиллерию из Москвы, предназначавшуюся для осады Путивля.
      Приказ о выступлении вызвал возмущение в полках. Вместо долгожданного отдыха ратникам предстояло neрежить весну в полевых условиях. По пути к Кромам многие дворяне самовольно разъехались по домам.
      4 марта 1605 года Мстиславский соединился с Шереметевым в окрестностях Кром. Крепость имела двойную линию укреплений - внутренний острог и внешний «город». Стеньг и башни были выстроены из прочного дуба лет за десять до осады. Небольшой город располагался па высоком косогоре подле реки. Кругом простирались болота. Наверх вела единственная узкая тропа. Удачное местоположение делало крепость неуязвимой.
      Обороной Кром руководил донской атаман Карела.
      Он бьАи невелик ростом, но имел крепкое телосложение. Даже среди казаков выделялся своей отчаянной храбростью. Все его тело было покрыто рубцами от бесчисленных ран. Карела явился к Отрепьеву в Самбор и с тех пор не покидал его. Оказавшись в осаде с ничтожными силами, атаман слал в Путивль гонца за гонцом с просьбой о помощи. Самозванец ценил Карелу и понимал, сколь важно удержать Кромы. После некоторых колебаний он послал на выручку Кареле пятьсот донских казаков и путивльских ратников - добрую половину оставшихся у него сил. Отряд шел на восток днем и ночью. Никто не смог предупредить Мстиславского о передвижении неприятеля. В осадный лагерь под Кромы ежедневно прибывали подкрепления, и караулы приняли казаков самозванца за своих. Свою ошибку они заметили слишком поздно. Карела предпринял вылазку из крепости и очистил путь для отряда, прибывшего из Путивля.
      Воеводы подняли на ноги весь лагерь. Батареи забросали крепость ядрами. Там вспыхнул пожар. С наступлением ночи - отрельцы подтащили хворост к внешней степе и зажгли башни и срубы. Казаки покинули горящие стены и укрылись в цитадели. Ратники воеводы Михаила Салтыкова взобрались на городской вал и залегли среди дымящихся развалин. Но закрепиться там им не удалось. Казаки обстреляли их сверху с цитадели и предпринимали атаки одну за другой. Чтобы спасти своих людей от полного истребления, Салтыков свел их с вала, не дожидаясь приказа Мстиславского.
      Поражение Салтыкова подорвало моральный дух осаждавших. Воеводы обстреливали крепость, не жалея пороха. Но никто не спешил предпринять новый кровопролитный штурм.
      После многих бомбардировок в Кромах сгорело все, что могло гореть. Не только внешний город, но и цитадель была разрушена до основания. На месте, где проходили дубовые стены, осталась одна обуглившаяся земляная осыпь. Но казаки не пали духом. Под внутренним обводом вала они устроили себе жилища - земляные норы, вал покрыли лабиринтом глубоких траншей. При обстреле они отсиживались в лазах и норах, а затем проворно бежали в окопы и встречали атакующих градом пуль. Казаки сражались с яростью обреченных. Карела предпринимал частые вылазки из крепости. Когда он был ранен, вылазки прекратились. Казаки не только свыклись со споим отчаянным положением, но и нашли способы досадить воеводам. Б сумерках на вал взбиралась толстая-претолстая маркитантка, обладавшая не только могучим сложением, но и зычным голосом. Она честила воевод последними словами и выделывала такое, от чего в изумление приходили бывалые воины.
      В середине марта посланцы Путивля повезли письма Л же Дмитрия к донским, волжским, яицким и терским казакам. Донцы оказали самозванцу услугу, взявшись проводить его людей к властителям Большой Ногайской орды. И Годунов пытался заключить союз с ордой. Он прислал в дар хану Иштереку драгоценное оружие и велел сказать, что этим оружием он поразит врагов России. Иштерек не внял его советам и вместе с донцами принес присягу ЛжеДмитрию. Ногайцы получили приказ перенести свои кочевья к Цареву-Борисову. Восставшие казаки должны были собраться севернее - в районе крепости ЛИБНЫ. Пункт этот они выбрали не случайно. В марте 1605 года главный посольский дьяк заявлял в Москве, что город Ливны пришел «в гаатость».
      поенные и дипломатические неудачи обескуражили царя Бориса. Давний советник царя конюший Дмитрий Годунов умер, и его место занял Семен Годунов. Возглавив тайное сыскное ведомство, Семен Годунов наводнил столицу своими соглядатаями. Годунов стал принимать любые доносы холопоп на господ. Доносчиков возводили в дворянство и награждали поместьями. От бесчисленных доносов, утверждали очевидцы, в царстве к-ачалось великое.брожение. Подлиппой причиной его оыли, конечно, не доносы, а крепостнический курс властей. Недовольство низов вело к тому, что агитация в пользу «доброго» царя распространялась повсюду, словно.юветрие.
      Власти оцепили опасность, когда в лагере самозванца появились комарицкие мужики. Царь послал в Севск воеводу Плещеева с конюхами, псарями и прочей дворцовой челядыо. Они подвергли Комарицкую волость неслыханно жестокому разгрому. Мужчин вешали за ноги, жгли и расстреливали из луков, женщип и детей топили. Многих крестьян псари увели пленниками в Москву и там продали в холопство.
      Весть о враждебных действиях допских казаков побудила власти направить па Дон дворянина Петра Хрущева. Десятью годами раньше Борис пытался поставить его атаманом над всем донским войском, но тогда донцы вы-проводили его из Раздор. На этот раз казачий круг арестовал царского дворянина и отослал его к Лжедмитрику еще находившемуся в то время в Польше. Доходили слухи, что в Москве у самозванца немало тайных приверженцев. Известпые дьяки Смирной Васильев и Меньшой Булгаков пили его здоровье па пиру в своих домах. Холопы донесли на них, и царь, по словам Хрущева, велел умертвить Васильева в тюрьме и утопить Булгакова. Слухи о жестоком наказании дьяков оказались беспочвенными. Булгаков продолжал службу в Казеином приказе несколько месяцев спустя после своей мнимой гибели. Васильев оставался в приказе Большого дворца и благополучно пережил четырех царей.
      В действительности феодальное государство, безжалостное к низам, щадило голубую кровь. Годунов проявлял снисхождение к тем, кто проявляй «шатость». Он знал, что делал. Верхи настороженно отнеслись к самозванному царьку. Они опасались возобновления повсеместных восстаний.
      Прежде деятельный и энергичный, Борис в конце жизни заперся в кремлевском дворце, перепоручив дела Семену Годупову. Пораженный тяжкой болезнью, он быстро терял силы.
      13 апреля 1605 года Борис скоропостижно умер \\ своем кремлевском дворце. Передавали, будто он из малодушия принял яд. Но то были пустые слухи. Находившийся при особе царя Я. Маржарет засвидетельствовал, что причиной смерти его был апоплексический удар. Таким образом, в могилу его свел давний недуг.
      Незадолго до кончины Годунов решил вверить командование армией любимому воеводе П. Ф. Басманову, отличившемуся в первой кампании против самозванца. Молодой и не слишком знатный воевода призван был сыграть роль спасителя династии. Последующие события показали, что Борис допустил роковой просчет.
      Эхо войны прокатилось по всей стране. В Нижнем Новгороде Кузьма Минин продолжал торговать в своей лавке. Но теперь ему чаще приходилось иметь дело со сборщиками податей. Война требовала денег, и казна обложила посадское население новыми поборами.
      Столкновения на литовском рубеже круто изменили ход жизни Дмитрия Пожарского. В боях с отрядами самозванца Пожарский получил боевое крещение. Ратная
      служба с ее стихией опасности и риска пришлась ему по душе, и он не жалел сил, выполняя поручения воевод. Князь Дмитрий стойко переносил невзгоды зимней кампании. На всю жизнь запомнил он свой путь в заснежённых полях, стычки с гусарами, долгие вечера у костра, стужу земляиок. Глядя на бывалых воинов, Пожарский учился постигать основы ратного искусства. Но пока ни он сам, ни его сотоварищи даже по догадывались, какое славное будущее ждет его впереди.
        

        

      После смерти Бориса Годунова Боярская дума и население столицы принесли присягу па имя наследника Федора Годунова и его матери. Казна раздала населению много денег на помин души Бориса, па самом же деле чтобы успокоить население столицы. По традиции новый царь объявил общую амнистию. Опальные в немалом числе вернулись в столицу из ссылки. Среди других в Москве объявился удельный князь Иван Воротынский, которого Борис чуть ли не двадцать лет держал в провинции.
      Федор Годунов получил превосходное для своего времени образование и как соправитель отца давно приобщился к делам государства. И все же у шестнадцатилетнего юноши было совсем мало шансов удержаться на тропе. Родня Бориса, заполнившая думу, не пользовалась ли популярностью, ни авторитетом. В трудный час подле Федора не оказалось никого, кто мог бы твердой рукой повести корабль в бушующем море. Власть грозила выскользнуть из неокрепших рук в любой момент. В годуновской семье царили страх и растерянность. Текст присяги не оставлял ни малейших сомнений на этот счет. С голоса царицы Марии Скуратовой Семен Годунов составил пепомерно длинный перечень обязательств, ограждающих безопасность царской семьи.
      Реальная угроза благополучию царской семьи исходила от самозванца. Но составители присяги не обладали мужеством и постарались не касаться темы, казавшейся им слишком опасной. В течение двух лет патриарх и власти метали молнии на голову еретика и расстриги Гришки Отрепьева. Незадолго до смерти Бориса в Москве стало известно о том, что Лжедмитрий I представил жителям Нутивля монаха, клятвенно подтвердившего, что он и есть истинный Григорий Отрепьев. Монах был много старше Гришки. Но разобраться в новом маскараде еще не успели. Введя в игру новую фигуру - Лже-отрепьейа, самозванец добился бесспорного успеха в борьбе за умы. В Москве не зпали, что думать. Замешательство дарило даже среди советчиков Федора Борнео-' вича. Вместо того чтобы следовать раз припятой линии обличения самозванца, Семен Годунов и царица решили новее не упоминать в «записи» имени Отрепьева. Присяга обязывала подданных не приставать к безымянному вору, «что называется князем Дмитрием Углицким», к ттсму пе отъехать и не желать видеть его на Московском государстве.
      Составители присяги свели на нет все достижения официальной пропаганды. По столице стали распространяться самые невероятные слухи. Упорно толковали, будто Борис покончил с собой в страхе перед «сыном Грозного». Несмотря па то, что на всех дорогах появились заставы и без лишних слов вешали гонцов Лжедмитрня I, лазутчики продолжали проникать в столицу и доставлять воровские прокламации. Народ пе желал больше молчать. Большая толпа горожан собралась под окнами царского дворца. Из толпы кричали о том, что надо вернуть из ссылки старую царицу Марию Нагую и перед всем пародом расспросить, жив ли ее сын пли нет. Новая царица Мария Скуратова соглашалась вернуть в Москву опальных дворян, но о возвращении Нагой не хотела и слышать.
      Посад вышел из повиновения, и власти ничего не могли поделать с ним. Бояре Шуйский и Мстиславский, отозванные из армии, поначалу старались держаться в тени и не обнаруживали никакого желания прийти на помощь Федору Годунову. Лишь после того как волнения в народе приобрели угрожающий характер, они забили тревогу. Кпязь Василий Шуйский вышел к народу и поклялся, что он своими руками уложил в гроб тело князя Дмитрия и предал сто земле в Угличе. Не в пример Годуновым Шуйский не преминул упомянуть о расстриге Гришке, наученном самттм дьяволом и писпосланном стране в наказание за грехи.
      Обращение Шуйского произвело впечатление. Волнения в столице на время утихли. Однако восстание на южной окраине государства разрасталось.
      Русское общество было давно подточено изнутри глубоким социальным.конфликтом. Испокон веку русский крестьянин мог докинуть землевладельца в Юрьев день и по первому сапному нути уехать прочь, на поиски лучшей доли. Юрьев день был для обездоленных светом в окошке. Пока нормы Юрьева дня сохраняли силу, крестьянин не числился крепостным феодала, даже будучи зависимым от него. На нороге Смуты в отношениях между главными классами феодального общества произошли драматические перемены. Дворяне упразднили Юрьев день и обрекли народ на неволю.
      Закрепостив крестьян, феодальные верхи ввергли страну в хаос гражданской войны. Страдая от насилия крепостнического государства и царских податей, крестьяне, холопы, посадские люди толпами бежали на южные окраины и пополняли там вольные казачьи станицы. Выступив на стороне самозванца с оружием в руках, они рассчитывали вернуться на Русь вольными людьми. Б движение пришла вся масса казаков. Их отряды продвигались на север по всем дорогам и шляхам. Недавно выстроенные крепости, разбросанные по степному пространству на большом удалении друг от друга, не могли противостоять их напору. Служилые казаки из состава гарнизонов не выражали желания биться с восставшими и первыми переходили на их сторону.
      Некогда Борис Годунов предпринял попытку посадить своих воевод в столице донских казаков городке Раздорах. Когда это ему пе удалось, оп приказал построить крепость Царев-Борисов. Правительство направило в новый город отборные стрелецкие части из Москвы. Служба на дальней степной окраине тяготила стрельцов, надолго оторванных от семей и промыслов в столице. С появлением «истинного» Дмитрия у стрельцов возникла надежда па скорое возвращение домой в Москву.
      Восстание казаков и стрельцов в Цареве-Борисове
      привело к крушению всей системы обороны южной гра
      ницы. Власть самозванца признали Оскол, Валуйки, Во
      ронеж, Белгород, позже Елец и Ливиы. Впоследствии
      правительство прямо заявляло, что «в северских городах
      стрельцы смуту учинили». Пятьсот стрельцол в кумачо
      вых кафтанах отправились из Царева-Борисова в Путивль и встречены были с подобающими почестями. Сво
      док: воевод восставшие приводили к «царьку» связанными.
      Войско самозванца напоминало многоголовую гидру.
      На месте отрубленных голов у нее тотчас вырастали
      новые. Прошло четыре месяца с тех пор, как воеводы полностью уничтожили его рать. Теперь в Путивле стояла новая армия, насчитывающая до десяти тысяч человек.
      Тем временем правительственная армия под стенами Кром таяла. Разбитый в болотистой местности лагерь был залит вешними водами. Вслед за тем в полках открылась эпидемия мыта - так называли тогда дизентерию. Дисциплина в годуновской армии держалась, пока дворянское ополчение громило казаков и комарицких мужиков. Неудачи и бездеятельность деморализовали войско. Едва в лагере узнали о смерти Бориса, множество столичных дворян не мешкая уехали прочь под предлогом царского погребения.
      После смерти Бориса, писали дьяки Разрядного приказа, под Кромами осталось «немного бояр и с ними только ратные люди северских городов, стрельцы, казаки и чорные люди». Дьяки не избежали преувеличения. В лагере оставалось немало дворян из Рязани, Тулы, Каширы, Алексина и даже из далекого Новгорода. Но поредевшие дворянские отряды со всех сторон окружала многочисленная мужицкая посоха, обслуживавшая артиллерию. В условиях углублявшегося брожения перемены в составе армии неизбежно готовили почву для ее разложения.
      При военном лагере возникло торжище. Каждый день окрестные и дальние крестьяне и торговые люди везли на продажу продукты питания и разпые товары. Вместе с ними на торг беспрепятственно проникали лазутчики из Путивля с воровскими прокламациями. Чем больше ратники в сермягах заполоняли лагерь, тем успешнее шла агитация в пользу новоявленного Дмитрия. Брожение затронуло мелкий служилый люд из северских городов. Недовольные поддерживали тайные сношения и с Карелой в Кромах и с Путивлем. Появилось множество перебежчиков. Количество их увеличилось после смерти Бориса. Молодой арзамасец сын боярский Бахмстев первым прискакал из полков в Путивль и сообщил Отрепьеву о кончине царя в Москве.
      Московские власти спешили. Четыре дня спустя после кончины Годунова под Кромы прибыл новгородский митрополит Исидор, новый главнокомандующий кттязь Михаил Катырев и Петр Басманов. Они без особых затруднений привели полки к присяге на верность наследнику престола царевичу Федору. Но сама по себе присяга оставалась пе более чем формальным актом. Горячие головы торопились нанести удар Годуновым до того, как коронация упрочит положение нареченного царя.
      Земские дворяне не забыли того, что Годуновы получили трон благодаря их поддержке. Семилетнее правление Бориса не оправдало надежд многих из них. Едва взойдя на царство, Годунов выступил рьяным поборником местнических порядков, что прочно закрывало путь к воеводским постам и государственным должностям для худородных служилых людей. Новый царь на дна года восстановил Юрьев день, что грозило нанести смертельный удар благополучию мелкопоместных дворян. Особое негодование вызывало то, что действие годуиовского указа распространялось лить на провинциальные поместный ипм-ли, тогда как знать и столичное дворянство не понесли никакого ущерба.
      Не только зависть к аристократии, но и бедственное экономическое яоложепие толкало многих оскудевших помещиков в лагерь оппозиции. Служилые люди едва начали приходить в себя после жестокого трехлетнего голода. А между тем затянувшаяся военная кампания грозила свести на нет все их усилия. В отсутствие землевладельцев дела в поместьях тли вкривь и вкось. Помещики просили об отпуске. IJo воеводы отказывали им, ссылаясь на царский наказ.
      В такой обстановке недовольные составили заговор. Дутого заговора стал рязанский дворяппп Прокофий Ляпунов, впоследствии одип из героев освободительной борьбы русского парода.
      Ляпуновы происходили из провинциальных дворян, пользовавшихся некоторой известностью за пределами рязанской земли. Их имя не раз упомипалось в московской летописи. Тотчас после смерти Грозного они присоединились к выступлению столичных посадских людей против Богдана Вельского, пытавшегося возродить в стране опричные порядки. Московское восстание привело к отставке Вельского. Когда на вольных казачьих окраинах появились первые признаки брожения, Борис Годунов воспретил посылать туда продовольствие и прочие товары. Ляпуновы ослушались наказа, за что и поплатились.
      Подобно Дмитрию Пожарскому, дворянин Прокофий Ляпунов получил первое боевое крещение в период войны с самозванцем. Ко времени осады Кром он успел приобрести репутацию храброго воина и завоевал популярность среди дворян. Именно это позволило ему выступить от имени всех, кто был недоволеп властью Годунова.
      Прокофий Ляпунов и его братья, находившиеся вместе с ним под Кромами, стали главными инициаторами антиправительственного заговора. Поначалу число дворян, подготовлявших вместе с Прокофием переворот, было невелико. Тем не менее заговор таил в себе огромную опасность для царствующего дома. В лагере нод Кромами собралось множество казаков и стрельцов, а также отбывавших повинность «посоингых» крестьян. Война надоела им еще больше, чем дворянам. Многие из них связывали надежды на перемены к лучшему с именем доброго Дмитрия.
      Братья Ляпуновы уклонились от общей присяги. Выждав несколько дней, они собрали в укромном месте единомышленников и «втайне вору крест целовали».
      Незадолго до кончины Борис Годупов решил отозвать из полков Мстиславского и Шуйского. Он был недоволен их нерешительными и безуспешными действиями. Все свои надежды Годуновы возлагали на героя новгород-се-верской обороны Петра Басманова. Царь одарил его без меры и, но слухам, обещал ему руку царевны Ксении. Молодой воевода поклялся, что доставит самозванца в Москву живым или мертвым или погибнет па поле брани сам. Формально Басманов получил пост помощника нового главнокомандующего боярина князя Михаила Катьт-рева-Ростовского. Фактически же Годуновы передали армию ему.
      Катырев и Басманов покинули Москву уже после смерти Бориса. Обеспокоепиый слухами о ненадежности воевод, Семен Годупов послал вдогонку Басманову приказ о назначении на один из высших постов в армии своего зятя боярина Апдрея Телятевского. Сам того не желая, Семен Годунов разжег местнические страсти среди верных воевод. После блистательного взлета в опричнине Басмановы - Плещеевы надолго сошли со сцены, и лишь жестокая борьба могла возродить былую честь фамилии. Басманова оскорбило назначение Телятевского. Выслушав новую воеводскую роспись, он пал на стол и плакал навзрыд почти что час. Придя в себя, оп заявил боярам: «Семен выдал меня зятю своему Телятсвскому в холопы, и я не хочу жив быть, смерть приму лучше того позору».
      Явившись в лагерь, Басманов очень скоро убедился г, том, что армия деморализована и неспособна к наступательным действиям. Преданность его трону заколебалась.
      В лагере под Кронами царили тревога и неуверенность. Среди бела дня лазутчики из Путивля разбрасывали «воровские» прокламации. На многих из них стояли имена адресатов. Л же Дмитрий «великодушно» объявил прощение всем воеводам, действовавшим против него. Он усиленно звал Мстиславского послужить истинному царю. Удельный князь не отвечал на любезные письма.
      Знать проявляла куда больше недоверия к самозванному царю, нежели низы. Бояр пугали казаки и комари-чя, окружавшие мнимого сына Грозного. С одинаковым недоверием они относились и к иезуитам, ни на шаг не отступавшим от Лжедмитрия. Но их отношение к «вору» стало меняться с тех пор, как в лагере самозванца появилась московская знать. Восставшие стрельцы и казаки усердно вязали поевод и волокли их к «Дмитрию». Но тот и не думал казнить «изменников». К удивлению народа, «царь» осыпал милостями своих знатных пленников. Двое из них, князь Борис Лыков и князь Татей, стали вскоре преданными слугами самозванца. Искусный лицедей Отрепьев пустил г. ход все свое обаяние, чтобы расположить к себе дворян. В беседах с ними он охотно обсуждал проекты будущего устройства Русского государства. Отцы иезуиты подслушали эти беседы и послали в Вильно подробные отчеты о них.
      В Путивле князья Лыков и Татев оказали расстриге неоценимую услугу. Недовольные воеводы, оставлявшие без ответа листы «вора», откликнулись на обращение своей же «братии». Трон Годунова шатался и трещал. Предвидя близкую развязку, бояре готовы были вступить в торг с Лжедмитрием.
      По утверждению иезуитов, заговорщики заключили секретное соглашение с «царем» из Путивля. Они будто бы обещали «истинному» Дмитрию престол на тех условиях, что православная вера останется нерушимой, государь будет править самодержавно, но дарует- русским вольности, которыми пользуется польское шляхетство; заняв трон, царь не будет жаловать боярских чипов иноземцам и не назначит их в Боярскую думу, но волен допускать их к своему двору, а кроме того, иноверцы смогут строить церкви в Москве.
      Прибегнув к посредничеству Лыкова и других своих «доброхотов», самозванец постарался рассеять опасения бояр. Привилегии и вольности шляхетства, заявлял он, будут не только сохранены, но и расширены; уступки ж о в пользу иноземцев католиков будут незначительными.
      Голицыны по без колебаний примкнули к заговору Ляпунова. В самый последний момент они отклонили сомнительную честь открыто возглавить мятеж в пользу беглого монаха. Накануне выступления бояре Голицыны договорились с Ляпуновым, что на другой день мятежники для вида свяжут их вместе с верными московскому царю воеводами.
      Князь Василий Голицын умело использовал распри между верными царю Федору воеводами. Играя на самолюбии Басманова, он втянул его в антиправительственный заговор. Басманов доводился Голицыну родственником и с детства пользовался покровительством этой семьи. Теперь он подчинялся авторитету Голицыных.
      Заговорщики посвятили в свои планы воевод Путивля и Кром. Лжедмитрий тотчас направил к Кромам почти все наличные силы - тысячу казаков, пятьсот запорожцев и около пятисот поляков. Отряд самозванца держался на почтительном расстоянии от царской рати. Но его воеводы пустили в ход хитрость. Они подослали в русский лагерь гонца с ложной вестью о подходе сорокаты-сячиого польского войска.
      Седьмого мая 1605 года кучка заговорщиков подняла мятеж. Выступление началось около четырех часов пополуночи, когда лагерь был объят глубоким сном. По сигналу казаки Карелы напали на караулы и захватили мост, по которому проходила дорога в крепость. В тот же миг сторонники Ляпунова подожгли в нескольких местах лагерные постройки. Сам Ляпунов с рязанцами бросился к Разрядным татрам, поднял с постели бояр Ивана Годунова, Михаила Салтыкова и арестовал их. Начало было многообещающим, но до полного успеха было далеко. Заговорщикам не удалось захватить верных царю воевод Катьтрева и Телятевского. Отряд немцев-наемников, наспех построившись возле своего знамени, объявил о верности присяге. Боярин Телятевский прочно удерживал в своих руках артиллерийские позиции. Мятеж в расположении десятитысячной армии казался безрассудной авантюрой. Верные воеводы без труда раздавили бы его, если бы армия не вышла у них из повиновения. События в лагере развивались с той же неумолимой последовательностью, что и события в северских и южных городах. Клич «За царя Дмитрия!» подхватили многие казаки, «посоха», мелкие служилые люди. Сторонники «доброго» царя стали пробиваться к мосту, чтобы быть поближе к Кромам, Вскоре на мосту собралось столько народа, что наплавной мост стал тонуть, и много людей попадало в воду, Телятевский мог повернуть пушки в сторону моста к несколькими выстрелами рассеять толпу. Но на батареях поднялась такая же суматоха, как и повсюду. Телятевского больше не слушали. По словам современников, «никто (в лагере. - Р. С.) не знал, кто был врагом, кто другом; один бежал в одну сторону, другой - в другую, и вертелись как пыль, вздымаемая вихрем». Дворяне, наспех набросив на себя одежду, запрягали лошадей и спешили покинуть лагерь.
      Катыреву и Телятевскому не удалось организовать отиор мятежникам. Басманов оказался расторопнее их. Он бросился к немцам-наемникам и закричал, чтобы они сложили оружие. Немцы колебались. Но, так как их командир фон Розен сам состоял в заговоре, отряд дрогнул и прекратил сопротивление. Телятевскому пришлось бежать с батарей. Появление казаков из Кром усугубило общую панику. Горстка казаков тонула среди десятитысячной рати, но никто не оказал им сопротивления.
      Годуновской армии больше не существовало. Ратники из замосковных и северских городов, успевшие покинуть лагерь, стремились поскорее вернуться в родные места.
      Как только весть о мятеже достигла Путпвля, самозванец немедленно выслал к Кромам князя Бориса Лыкова. Десятого мая Лыков привел к присяге всех, кто оставался еще в лагере. Лжедмнтрий сделал то, чего с нетерпением ждали диоряне. Он приказал распустить рать иа отдых по домам па две-три педели. Лишь наиболее надежные части получили распоряжение выступить в поход на Москву и ждать «царя» под Орлом. Отрепьев выстудил из Путивля иа Москву 14 мая. В пути к нему присоединился один из главных руководителей боярского заговора,.Иван Голицын, с отрядом конницы. Угодливость Голицына не имела предела. Он клялся в вечной верности истинному сыну Грозного, просил его немедленно идти в Москву и возложить на себя древнюю отцовскую корону.
      Несколько позже в ставку Лжедмитрия явились Петр Басманов и Михаил Салтыков, а затем Василий Голицын и Шереметев. Не слишком доверяя вчерашним Годуновским воеводам, самозванец отклонил приглашение явиться в лагерь собствеппой персоной и велел сдавшимся пол-кам идти перед собой в Орел. Даже после соединения с ними в Орле Отрепьев размещал свою ставку не ближе, чем в двух верстах от бывшей годуыовской рати. Польские наемники ни на шаг не отходили от «царской» особы. По ночам 100 воинов несли караул подле его шатра. Из предосторожности самозванец отдал распоряжений боярам идти в Орел без артиллерии. В брошенном лагере остались огромные запасы военной амуниции и боеприпасов. Иезуиты, прибывшие туда с Лжедмптрием, выражали удивление при виде множества пустых шатров и огромных осадных пушек с болитшм запасом ядер.
      Стрельцы и казаки, распущенные из-под Кром, отправились по своим гарнизонам, «прельщая» до пути народ известиями о победе «царя». В лагере под Орлом Лже-дмитрий учинил судилище над воеводами, приведенными г-к нему из разных городов. Боярина Ивана Годунова он велел бросить в темницу. Нашлись и другие воеводы, отказавшиеся целовать крест расстриге. Их под стражей отправили в Путивль и другие места.
      Заняв Тулу, Отрепьев выспал на завоевание Москвы Петра Басманова с его ратниками'. Басманову представился случай второй раз въехать в столицу триумфатором. Сначала Борис, а теперь «истинный» Дмитрий вручил ему судьбу трона.
      Царь Федор послал в Серпухов своих стрельцов, и они отбили все попытки Басманова переправиться за Оку. Приведенные из-под Кром отряды продемонстрировали свою полную небоеспособность. Лжедмитриго пришлось отозвать Басманова в лагерь под Тулу. Там он провел смотр и велел распустить по домам деморализованные части.
      Официальные заявления об успехе под Серпуховом не произвели впечатления в столице. Население ждало появления Дмитрия с минуты на минуту. Па третий день i после серпуховского боя в Москве поднялась страшная паиика. С криками «войска! войска!» толпы народа бежали по узким улицам, увлекая за собой встречных. Одни ', вооружались, другие готовы были отворить крепостные ворота «царю Дмитрию». Молодой Федор Годунов с ма-;\ терью послали дворян из Кремля, чтобы узнать, что происходит. Но те вернулись назад, захваченные общей паникой. Понемногу смятение улеглось, и тогда бояре выехали на Красную площадь и обратились с речью к собравшемуся народу. Никто не мог сказать, с чего началось общее бегство. Для острастки власти схватили первых попавшихся под руку лиц и наказали их палками.
      Но заведенному обычаю бояре и дьяки каждый день съезжались во дворец, и самодержец выслушивал их доклады. Но отлаженный механизм управления полностью утратил действенность. Кремль все больше напоминал замок с привидениями. Дьяки писали указы, государю оказывали подобающие почести, но теперь все превратилось в игру, лишенную смысла. Правительство не могло более направлять ход событий. Одна за другой рвались нити, связывавшие верховную власть с обществом. Грозные зарницы, полыхавшие по всей южной окраине, теперь были видны из окон дворца.
      Лжедмжтрий послал к Москве верного Карелу. Обойдя Серпухов, атаман 80 мая остановился вблизи столицы. При виде казаков правительство па миг стряхнуло оцепенение. Бояре не желали пускать их в Кремль. Распахнулись ворота Кремля, и отряды ратников проследовали по столичным улицам к южным заставам. На стенах крепости установили пушки. Несколько сот донских казаков не представляли реальной угрозы для превосходно укрепленного города. Военная демонстрация, затеянная боярами, имела в виду не столько донцов, сколько московскую бедпоту.
      Растерянные и смущенные, люди воспринимали успехи Лжедмитрия как чудо. Само провидение вело «истинного» царя к его древней столице. Очевидное бессилие Годуновых ободрило недовольпых. Брожение в столице подошло к последней черте.
      Карела расположился табором у самых степ столицы и выжидал, предоставив действовать агитаторам Лжедмитрия. Первого июля 1605 года агенты самозванца Гаврила Пушкин и Наум Плещеев явились в Красное Село, богаты?: многолюдный пригород столицы, собрали там большую толпу и повели се в Москву. Годуновы узнали об их появлении с запозданием. Царь Федор выслал стражу, чтобы схватить посланцев самозванца. Но сладить с народом стража не смогла. Столичные жители сбегались со всех сторон и вскоре запрудили всю площадь перед Кремлем. Они теснились повсюду - у Фроловских ворот, на паперти Василия Блаженного, в торговых рядах. С Лобного места Гаврила Пушкин и Наум Плещеев поочередно читали послание Лжедмитрия.
      Прелестная грамота начиналась с обращения «царя Дмитрия» к «его» боярам Федору Мстиславскому, Василию и Дмитрию Шуйским, к большим дворянам, к лучшим, средним и, наконец, черным людям. Самозванец напоминал боярам, каким притеснениям, каким «мукам нестерпимым» и «разорению» они подвергались от Бориса. Купцам он адресовал строки насчет обременительности годуновских податей. В счет пошлин а платежей, значилось в прокламации, Борис отбирал у торговых людей едва не треть их имущества. В конце манифеста толпа услышала долгожданные обещания «благоденственного жития?» для всех православных христиан.
      Жители Москвы принимали обещания Лжедмитрия за чистую монету. Слишком сильны были вековечные мечты парода о добром и справедливом правлении. Голодный люд едва не восстал при приближении отрядов Хлопка в 1603 году. Теперь у порога столицы стоял «прирожденный, христианский, кроткий и милосердный государь». Как можно было не ответить на его призыв?
      Испуганные и растерянные бояре Годуновы боялись показаться народу. Верный им патриарх Иов пытался собрать преданных людей в Успенском соборе и с их помощью утихомирить толпу. По его никто не слушал. Бояре, выехавшие из Фроловских ворот, вели себя более чем двусмысленно. Опасаясь грабежа, они старались сдержать посад, но никто из них не сказал ни слова в защиту династии.
      Посреди людского моря Гаврила Пушкин скоро стушевался. Его место занял Богдан Вельский. Ояричпьш любимец Грозного, хорошо известный столице, выстудил с открытым призывом к мятежу.
      Широко распространившиеся в народе настроения недовольства имели глубокие социальные корпи. Низы негодовали на обременительные царские подати, на притеснения со стороны власть имущих, на неправый суд приказных. Настал момент, когда они обрушили весь свой гнев на голову тех, кто олицетворял в их глазах неправедную власть.
      Вооружившись чем попало, горожане ворвались в кремлевские ворота и принялись громить царский дворец. Восставшие захватили патриарха в Успенском соборе, а затем побежали к тюрьмам и выпустили на волю всех заключенных. Вскоре восстание охватило весь посад. Годуновы держали многочисленную стражу на своих дворах с частоколом и коваными воротами. Но страх парализовал их волю. Они не оказали никакого сопротивления на-. падавшим. Повстанцы разгромили дворцы Годуновых и их родни - Сабуровых и Вельяминовых, а также некоторых дьяков. Дело обошлось без кровопролития.
      Царскую семью выволокли из дворца па площадь и держали там довольно долго. Вдова царица рвала на себе волосы и, громко рыдая, умоляла народ пощадить жкзпь ее сыну. Толпа явно не могла прийти к единодушному мнению, что делать с попавшим в ее руки царем. Наконец посадские отвели Федора Годунова и его ближних на старый Борисов двор, только что основательно разгромленный.
      Враги Годуновых спешили использовать падение династии, чтобы захватить бразды прашюния в свои руки. Больше всех других шумел Богдан Вельский. Он заявил о своих правах на власть в качестве «опекуна Дмитрия» и его «спасителя». Знаменитый опричник спешил вновь утвердиться в Кремле. Он собрал разбежавшихся стрелецких командиров и велел им расставить караулы подло ворот. Распоряжение оказалось нелишним. Посреди ночи в городе ударили в набат, и толпа поднятых с постели горожан вновь собралась у ворот Кремля. Распространился слух, будто сторонники Годуновых приготовили 400 лошадей и намерены увезти из столицы царскую семью. Убедившись в том, что Федор Годунов по-прежнему сидит под стражей, посадские люди разошлись по домам.
      Народное выступление покончило с властью Годуновых. Низы готовы были благословить «истинного» сына Грозного. Однако Боярская дума не спешила с изъявлением покорности самозвапцу. Лишь 3 июня 1605 года Иван Воротынский повез в Тулу «повинную грамоту». Чтобы очистить столицу от родни низложенного царя, бояре отправили в Тулу вместе с Воротынским Андрея Телятевского, Сабуровых и Вельяминовых. Самозванец, ждавший главных бояр, был взбешен. На торжественном приеме он постарался унизить посланцев думы и допустил их к руке после атамана Смаги Чертепского, прибывшего с Дона. В шатре казаки ругали и бесчестили московскую знать. Более всего досталось зятю Семена Годунова Телятевскому. Его избили и еле живого бросили з тюрьму.
      Петр Басманов спешил свести счеты с недругами. По его навету Сабуровы и Волъямиыовы были ограблены донага и посажены в тюрьму.
      Выступая из Тулы в Москву, Лжедмитрий дал почетные назначения кромским заговорщикам. Князь Василий Голицын и Борис Лыков довели в поход большой полк, Татев - сторожевой полк. Иван Голицын и Михаил Салтыков сопровождали Отрепьева в чине дворовых
      Голицын и Лыков с вовсе поредевшими «полками» дошли до Серпухова и там сделали длительную остановку. Стараниями Вельского в Серпухове все было готово для приема высокого гостя. На живописных зеленых лугах раскинулся диковинный палаточный городок, издали похожий на настоящую каменную крепость. По краям «крепости» высились башни. Четверо ворот вели внутрь городка, где раскинулся огромный царский шатер. Прошло семь лет с тех пор, как в этих шатрах пировал нареченный на царство Борис Годунов. Теперь настал черед Гришки Отрепьева.
      В огромном столовом шатре, дивно украшенном изнутри золотым шитьем, самозванец потчевал пятьсот гостей.,-Кого только не было тут! И великородная московская, знать, и вольный донской атаман, п наемный сброд, го-, товый продать свой меч тому, кто больше заплатит. Новый властитель угощал всех по-царски. Вельский прислал в Серпухов кремлевских поваров и ключников с припасами из дворцовых погребов.
      В лагере под Серпуховом самозванец принял главу думы князя Федора Мстиславского. Князь Василий Шуйский, давно пользовавшийся большим влиянием, чем Мстиславский, не удостоил нового государя визитом. Поглощенный своими делами, он послал к Лжедмитрию своего брата, князя Дмитрия Шуйского.
      Готовясь вступить в Москву, Лжедмитрий решил убрать со своего пути последние преграды. Он назначил управлять Москвой князя Василия Голицына, дутивль-ского «боярина» Василия Мосальского и «печатника» Богдана Сутупова. Петр Басманов сопровождал их с отрядом от Серпухова до Москвы. Новые правители, приняв ключи от Кремля из рук Вельского, начали с того, что низложили главу церкви. Патриарху недели явиться в Успенский собор в полном парадном облачении и там содрали с него митру и мантию, отняли драгоценный посох. Престарелый Иов плакал навзрыд. Из собора его вывели в простой монашеской рясе и, бросив в телегу, увезли в заточение в Богородицкий монастырь. Там в опричные времена начался его стремительный взлет. Теперь он вернулся в Старицу простым монахом. Так Отрепьев отплатил недавнему благодетелю, со свитой которого он впервые переступил порог Думы в Москве. Иов слишком хорошо знал приметы Отрепьева, и тот спешил избавиться от него.
      16 июня Джедмитрий покинул Серпухов и в течение трех дней оставался в селе Коломенском у самых стен Москвы. Там он объявил, что пе вступит в царствующий град, пока жив Федор Годунов. Голицын и Мосальский не ждали повторпого приказа. Через четыре дня после разорения Борисовой могилы Голицын вместе с несколькими подручными явился в тюрьму, где содержались низложенный царь Фодор и его мать. Вдова Бориса обмерла от страха и ие оказала сопротивления. Федор Годунов отбивался с редким упорством и мужеством. Четверо палачей долго выкручивали ему руки, стараясь набросить петлю на шею. Наконец они задушили его и расступились, бросив па полу мертвое тело.
      Когда дело было сделано, Голицын послал за посадскими людьми и объявил им, будто вдова Бориса и ее сын со страху отравились, а Ксению отрава не взяла, и она ожила. Посадским издали показали трупы членов царской фамилии.
      Слухи о смерти Годуновых распространились по городу. Большая толпа горожан собралась в Кремле. Голицын принужден был выйти па крыльцо, и ему вновь пришлось объясняться с «миром». Собравшиеся выслушали речь боярина в безмолвии. Народ сохранил жизнь низвергнутому царю. Бояре пе пощадили его.
      Ксения Годунова избежала смерти, по ее ждал позор. Несчастный колец Годунова свел на нет все успехи семьи Пожарских. Главная боярыня Ксении Мария Пожарская была изгнана из дворца. Ее придворная карьера оборвалась, что немедленно отразилось на благополучии всей семьи.
      Со смертью царя Федора Борисовича первая «выборная» династия, получившая власть из рук Земского собора, пала. Для князя Дмитрия Пожарского, участвовавшего в избрании Годуновых, их падение явилось жестоким испытанием. В сознании Пожарского служение земле - «земщине» п верность долгу были неразделимы. Поэтому князь Дмитрий не покидал лагерь «земского» законного государя. Среди общего замешательства и измены Дмитрий Пожарский не нарушил присяги Годуновым.
        

        

      Бояре не для того избавились от Годуновых, чтобы безропотно передать корону безвестному проходимцу. «Принцы крови» Шуйские не забыли того, что их предки превосходили знатностью предков самого Грозного. Отрепьев так и не дождался к себе на поклон старшего Шуйского. Князь Василий спешил. Короткое междуцарствие предоставило ему счастливый шанс завладеть короной. Для этого ему надо было ие допустить Лжедмитрия в Кремль. Доброхоты Отрепьева подслушали беседу-Шуйского с одним москвичом. «Черт это, а пе настоящий царевич! - сказал боярин. - Ты сам знаешь, что настоящий царевич мертв; не царевич это, но расстрига и изменник». Шуйские имели много приверженцев в Боярской думе. Но они прекрасно понимали, что в наступившую смутную нору верх возьмет тот., кто сможет повести за собой столичное население. Неудивительно, что Василий постарался привлечь на свою сторону вождей посада. Он посвятил в свои планы знаменитого строителя Федора Коня, многих горожан, стрельцов и приходских священников.
      Самозванец был крайне встревожен тем, что со смертью Федора Годунова агитация против него не только не стихла, но, напротив, приобрела широкий размах. При вступлении в Москву 20 июня он принял все необходимые меры предосторожности. Люди Отрепьева тщательно осмотрели весь путь от Коломенского до Кремля. Подле самозванца ехали знатные бояре. Весь царский поезд плотной стеной окружали отряды паемников и казаков. Вооруженную свиту бояр поместили в хвост колонны вместе с дворянами. По приказу самозванца строй московских дворян и ратников был распущен, едва кортеж стал приближаться к Кремлю.
      Узкие городские удочки были забиты жителями. Чтобы лучше разглядеть процессию, люди забирались на заборы, крыши домов и даже на колокольни. Сидя верхом па лошади, Отрепьев двигался среди людского моря. Приветственные крики толпы и колокольный звон катились за ним подобно валу.
      Царский «поезд» задержался у храма Василия Блаженного. В тот же миг ворота Кремля раскрылись, и из них медленно вышла процессия с крестами и иконами.
      Во главе процессии шли епископы в митрах и мантиях, сверкавших золотом и жемчугом. Отрепьев спешился и, дождавшись митрополита, приложился К кресту. Но торжество было испорчено свитой самозванца. Гусары, выстроившись полукругом поротпо,-что есть мочи трубили в трубы и били в литавры.
      С площади Отрепьев поспешил в кремлевские соборы и оттуда во дворец. Польские роты стояли в строю со знаменами подле самого крыльца, пока самозванец не скрылся во внутренних покоях. Парадный зал заполнили бояре.
      С «прародительского» тропа Лжедмитрий обратился с речью к знати. Обливаясь горючими слезами, он поведал собравшимся историю своего чудесного спасепия. Кто-кто, а бояре-то знали истинную цену его небылиц. Но лица их выражали делапиое почтение. Все склонились ниц перед самодержцем.
      Каким бы лицедеем и и был Отрепьев, нервы его с трудом выдерживали напряжение. Опасаясь за свою безопасность, он сменил всю кремлевскую стражу, едва иступил во дворец. Казаки и наемники стали подле всех выходов из крепости с заряженными пищалями.
      Отрепьев знал, какую власть над умами имеет православная церковь, и спешил уладить свои взаимоотношет нпя со священным собором. Следуя приказу самозванца, отцы церкви объявили о низложении Иова «по старости и близорукости» и избрали главой церкви Игнатия. Среди московского духовенства Игпатий пользовался дурной репутацией как «муж грубый, пьяница и пакостник». Он прибыл с Кипра при Борисе Годунове и за три года управления порученной ему рязанской епархией успел основательно скомпрометировать себя. Когда рязанские дворяне «всем городом» изменили в пользу самозванца, Игпатий последовал их примеру. Он первым прибыл в лагерь Отрепьева и сопровождал его при вступлении в Москву. Новый патриарх стал служить Л же Дмитрию верой и правдой.
      Урегулировать отношения с боярством оказалось труднее. Почти два месяца, прошедшие после мятежа под Кронами, путивльеште советники Лжедмитрия готовили почву к соглашению с боярским руководством в Москве. В конце концов они окончательно договорились о распределении мест и должностей. Московская знать добилась того, что самозванец признал своими ((сенаторами» всех, кто получил боярство из рук Бориса. Изгнанию из думы подлежали лишь члены свергнутой династии да их прямая родия - Сабуровы и Вельяминовы.
      Лжедмитрий щедро наградил всех участников заговора в лагере под Кронами. Однако с первых же дней правления ему пришлось столкнуться с мощной боярской оппозицией, которую возглавили Шуйские. Враги самозванца действовали без всякой осторожности, и приверженцам нового «царя» понадобилось несколько дней, чтобы раскутать питы возникшего заговора.
      Па третий день после торжественного въезда в столик цу Отрепьев отдал приказ об аресте мятежников. Если бы вина Шуйских обнаружилась раньше, с ними расправились бы тем же способом, что и с Федором Годуновым. Но с некоторых пор самозванец был связан договором с боярами, и ему приходилось решать дела совместно с «сенаторами». По настоянию «сената» Шуйских предали соборному суду. Собор осудил главу заговора Василия Шуйского на смертную казнь. Однако после вынесения приговора бояре и духовенство сделали все, чтобы спасти осужденного. Отрепьев не решился идти против их воли. На четвертый день после суда Василия Шуйского вывели на площадь для казни. Палач содрал с него одежду и занес топор над головой. Но в последний момент боярину объявили о помиловании. Ни один из предшественников Отрепьева на троне не решал дела без участия Боярской думы. Самозванец, усевшись на престол, не изменил этого порядка. Отмена казни Шуйского явилась первым успехом думы. Приручение пришельца началось.
      Круг советников, настаивавших на жестких мерах в отношении бояр-заговорщиков, потерпел поражение. Последствия этого факта не замедлили сказаться. Богдану Вельскому пришлось покинуть столицу и удалиться па воеводство в Новгород.
      Для думы подлинным бельмом в глазу были казаки на улицах столицы. Бояре не могли успокоиться, пока вольные донские атаманы несли караулы подле особы царя. По их настоянию казачьи повстанческие отряды были удалены, из Кремля, а затем и из столицы.
      Еще в Туле самозванец вспомнил о своей мнимой матери Марии-Марфе Нагой и пытался использовать ее имя, чтобы добиться присяги от городов. По примеру Годунова он велел целовать крест себе и вдовствующей инокине-царице разом. Имя вдовы Грозного Марфы Нагой на всякий случай писали первым. Водворившись в Кремле, самозванец тайно послал к Марфе своего постельничего Семена Шапкина. Впоследствии толковали", будто инокиня согласилась признать самозванца своим сыном, потому что постельничий грозил ее убить. Но это более чем сомнительно. Шадкин приходился Марфе родней и постарался уладить дело по-родственному, с помощью обещаний п подарков. Вдова не заставила долго себя упрашивать. Она готова была заплатить любую цепу, лишь бы вырваться из монастырской тюрьмы и вернуться к давно забытой роскоши и почету.
      В середипе июля Лжедмитрий с толпой бояр и под охрапой польских наемников выехал в село Тайнинское. В поле под Тайнинским вдова Грозного, выйдя из дорожной кареты, впервые увидела человека, нисколько не похожего на ее сына. Отрепьев преодолел минутное замешательство и искусно сыграл свою роль. Он соскочил о седла и бросился к ногам «матери». Той волей-неволей пришлось разыграть свою часть комедии. На другой день вдова с «сыном» въехала в столицу. Толпы народа провожали кортеж от заставы до дворца. Демонстрируя сыновнюю покорность, Отрепьев слез с коня и, сняв шапку, шел пешком подле кареты царицы. Подле Успенского собора Лжедмитрий раздал народу щедрую милостыню. На присутствующих сцена свидания вдовы Грозного с вновь обретенным сыном произвела сильное впечатление. У многих на глаза навертывались слезы.
      Три дня спустя после прибытия царицы Марфы От
      репьев короновался па царство. После воцарения Лже
      дмитрий щедро наградил бояр и дворян, сложил на десять
      лет подати с жителей северской земли. Следуя иоле
      Боярской думы, он распустил затем всю свою наемную
      гвардию, приведенную из-за литовского рубежа. Однако
      Сигизмунд III вскоре напомнил своему ставленнику о
      секретных соглашениях, подписанных в Польше. Опа
      саясь разоблачения, Лжедмитрий не решился прямо от
      казаться от обязательств о передаче королю пограничных
      русских земель, но стал предлагать ему вместо городов
      деньги. Чтобы усыпить подозрения бояр, Отрепьев объ
      явил себя императором и затеял шумный спор с Сигизмуидом III из-за титулов. Все это делалось для отвода
      глаз. Тайный католик, Лжедмитрий откровенно объяснил
      мотивы своих действий посланцу Ватикана. «Пронесся
      слух, - сказал он, - что я обещал уступить несколько
      областей польскому королю. Крайне необходимо катего
      рически опровергнуть это. Вот почему я настаиваю на
      моих титулах».
      Сигизмунд был не на шутку раздосадован дерзостью своего ставленника. Их взаимоотношения окончательно испортились после того, как Лжедмитрий установил тайные связи с польской шляхтой, возглавившей оппозицию королю. Володи оппозиции обещали самозванцу польскую корону, и тот клюнул на приманку. Сигизмунд пришел в исступление, когда ему донесли об этом. Согласно полученной в Кракове информации московский властитель тайно обещал оппозиции сто тысяч флоринов и помощь войсками.
      В марте 1606 года правительство Речи Поспо-литой обнародовало известные ему факты. Литовский канцлер объявил, членам сейма в Варшаве, что враги короля предлагали царю Дмитрию польскую корону и ньтпе поддерживают с ним тайные сношения.
      Не закончив одной авантюры, самозванец очертя голову бросился в другую. Низложение Сигизмунда было бы.для пего подарком судьбы. Отрепьев не мог отдать королю русские земли, но не мог и отказаться от выполнения секретного договора. Он был загнан в угол. Детронизация Сигизмунда разом разрешила бы все его затруднения.
      Бояре мигом оцепили ситуацию и стали домогаться союза с польским королем. Они готовы были заплатить любую цену за то, чтобы согнать расстригу с древнего московского трона. Тщетно самозванец пытался порвать все тшти, енязыпаншие его с прошлым. Слишком многим и Моские известна была его характерная внешность. Слишком могущественные силы заинтересованы были в его разоблачении. Отрепьеву приходилось придумывать всевозможные уловки, чтобы вновь и вновь доказывать свое истинно царское происхождение. Одна из таких уловок и погубила его.
      Благословение мнимой матери царицы Марфы помогло ЛжеДмитрию овладеть умами. Но «семейное» согласие оказалось на редкость хрупким. Когда толки о самозванстве возобновились, царь задумал устроить новую инсценировку, чтобы воочию доказать народу, будто в Угличе погиб некий поповский сын, а вовсе не царевич. Отрепьев распорядился разорить могилу царевича Дмитрия в Угличе, а труп ребенка удалить из церкви прочь. Расстрига оказался плохим психологом. Его намерения оскорбили Марфу Нагую до глубипы души. Она не захотела допустить надругательства над прахом единственного сына. Отрепьев стоял на своем. Тогда Марфа обратилась за помощью к боярам. Те поспешили отговорить Лжедмитрия от задуманного им дела. Но опи оказали услугу Марфе отнюдь не бескорыстно. Бояре сдернули с ее лица маску любящей матери и сделали ее орудием своих интриг. Вдова Грозного помогла заговорщикам установить контакт с польским двором.
      Польский гетман Жолкевский сообщил в своих записках, что Марфа Нагая через некоего шведа Петра Петрея подала королю весть о самозванстве царя. Бояре выбрали Петрея потому, что он был лично известен Си-гизмунду III и находился на царской службе в Москве. При свидании с королем Петрей заявил, что Лжедмит-» рий «не тот, за кого себя выдает», и привел факты, досказывавшие самозванство царя. Швед рассказал королю о признании царицы Марфы, а также сослался на мнение посла Гонсевского, только что вернувшегося из Москвы и «имевшего такие же правдивые и достоверные сведения о Гришке, как и сам Петрей». Петрей имел свидание с королем в первых числах декабря 1605 года, когда король праздновал свадьбу с Констанцией. Сам Сигизмунд под-н твердил, что именно в дни его свадьбы московские бояре вступили с ним в переговоры насчет свержения Отрепьева. Вскоре после Петрея в Краков прибыл царский гонец Иван Безобразов. Он должен был вручить Сигиз-мунду 111 грамоты московского царя. Кроме официального поручения, ему предстояло выполнить секретное зада-«ние. Это задание он получил от бояр, тайных врагов Лжедмитрия. Любая огласка могла привести па эшафот и гонца и его покровителей.
      Безобразов был принят в королевском дворце и от имени своего государя испросил у Сигизмунда III «опасную» грамоту па проезд в Польшу московских послов. Грамота была вскоре изготовлена, но гонец, следуя инструкции, отказался ее принять из-за того, что в пей пропущен был императорский титул «Дмитрия». Перед отъездом московит, улучив момент, дал знать королю, что имеет особое поручение к нему от бояр Шуйских и Голицыных. Король доверил дело пану Гонсевскому. Его свидание с Безобразовым было окружено глубокой тайной. Но ближайшие советники Сигизмупда получили своевременную информацию о переговорах. Гетман Станислав Жолкевский поведал о них миру в своих мемуарах. Устами Безобразова московские вельможи извещали короля о намерении избавиться от обманщика и предлагали царский трон сыну Сигизмунда Владиславу. Гонец говорил о.царе в таких выражениях, которые поразили Гоисевского. Он пенял на то, что король дал Москве в цари человека низкого и легкомысленного, жаловался на жестокость Лжедмитрия, его распутство и пристрастие к роскоши, и под конец заключил, что обманщик недостоин Московского царства.
      Иван Осечка Безобразов не имел нужды прибегать к околичностям и дипломатии но той простой причине, что Ётяре-заговорщики еще раньше установили прямой контакт с королем и успели оказать ему важную услугу. В заговоре против Отрепьева участвовали лица, пользовавшиеся его полным доверием, - Василий Голицын, Мария Нагая, Михаил Татищев и другие думные люди. Нерез надежных людей заговорщики исподтишка вели агитацию против Лжедмитрия, распускали убийственную для него молву. Одновременно организовали целую серию покушений на Отрепьева. Напуганный покушениями, Отрепьев набрал себе новую дворцовую стражу из немцев наемников. Иноземная стража охраняла внутренние покои дворца и сопровождала государя всюду, куда бы он ни поехал.
      Отрепьев пе имел возможности, павербошггь в Москве сколько-нибудь значительное число наемников. Когда события приобрели опасный поворот, ему пришлось вспомнить о своем первом «главнокомандующем» Юрйи Мшинке и его дочери Марине.
      Водворившись в Москве, бывший чернец стремился наверстать упущенное время. В компании с Басмановым и неким Молчановым он предавался безудержному разврату. Царь не щадил ни замужних женщин, ни пригожих девиц и монахинь, приглянувшихся ему. Его клевра-ты не жалели денег. Когда же деньги не помогали, пускали в ход угрозы и насилие. Во дворце было множество потайных дверей. Женщин приводили под покровом ночи, и они исчезали в лабиринтах дворца.
      Наиболее скандальную известность приобрела связь Отрепьева с Ксенией Годуновой. Лишившись отца, а затем матери, Ксения оказалась на девичьей половине дома князя Мосальского. Вместе с другими трофеями царевна, стала добычей самозванца. Царь Борис нежно любил дочь и постарался дать ей хорошее воспитание. Ксению научили «писанию книжному» и чтению. Она подучила музыкальное образование. Страшась за будущее дочери, Борис повсюду искал для нее жениха. Его послы вели
      переговоры в Лондоне, Вене и Грузии. В Москву был приглашен сначала шведский принц Густав, а затем датский герцог Иоганн.
      Несчастная судьба Ксении пробудила сочувствие к ней народа. При жизни Годуновой в Москве был записан «плач», полный жалости к погубленной сироте.
      Сдлачется мала птичка, белая пелепелка:
      Ох-ти мне молодой горевати!
      Сплачется на Москве царевна:
      Ох-ти мне молодой горевати!
      Что едет к Москве изменник,
      Ино Гришка Отрепьев расстрига,
      Что хочет меня иолонити,
      А полонив меня, хочет постричи
      Чернеческий чип палолшти!
      Да хочет теремы ломати,
      Меня хочет, царевну, поимати,
      А па Устюжну на Железную отослати,
      Меня хочет, царевну, постричи
      А в решетчатый ад засадити.
      Ино ох-ти мне горевати:
      Как мне в темпу келью ступати?
      Ксении минуло двадцать. Она засиделась в девках. А ведь царевна была завидной невестой. Современников восхищали скромность царевны и чинность ее речей. Судя по их описаниям, она была настоящей русской красавицей - пригожей, белолицей и румяной. Ее густые волосы падали на плечи, большие черные глаза сияли.
      Подле стройной Ксении Отрепьев казался маленьким уродцем. Приземистый, гораздо ниже среднего роста, он был непропорционально широк в плечах, почти без талии, с короткой бычьей шеей. Руки его отличались редкой силой и имели неодинаковую длину. В чертах его лица сквозили грубость и сила. Облик самозванца вовсе был лишен царского величия. Признаком мужества люди XVI века почитали бороду. Лжедмитрий был ироде скопца. На его круглом бабьем лице не росли ни борода, пи усы. Зато его украшали несколько бородавок. Самая большая из них располагалась подле толстого поса, похожего на башмак. Угрюмый, тяжелый взгляд маленьких глаз дополнял гнетущее впечатление.
      Лишь после того как трон Лжедмитрия закачался, он вспомнил об оставленной в Польше невесте и стал торопить Мнишков со свадьбой.
      Марина Мнишек не обладала ни красотой, ни женским обаянием. Живописцы, щедро оплаченные самборскими владельцами, немало постарались над тем, чтобы приукрасить ее внешность. Но и на парадном портрете лицо будущей царицы выглядело не слишком привлекательным. Тонкие губы, обличавшие гордость и мстительность, вытянутое лицо, расширяющееся книзу, слишком длинный нос, не очень густые черные волосы, тщедушное тело и крошечный рост очень мало отвечали тогдашним представлениям о красоте. Подобно отцу, Мнишек обладала склонностью к авантюре, а в своей страсти к роскоши и мотовству она даже превзошла отца. В чувстве Марины к Отрепьеву тщеславие переплеталось с расчетом.
      Юрий Мнишек надоедал Отрепьеву докучливыми просьбами насчет денег, но не сдешил ехать в Москву.
      Он не считал положение будущего зятя достаточно прочным. Взявшись за подготовку свадьбы дочери, старый Мнишек потребовал, чтобы царь порвал связь с Ксенией Годуновой. «Поелику, - писал он, - известная царевна, Борисова дочь, близко вас находится, благоволите, ВПЯЙ совету благоразумных людей, от себя ее отдалить». Самозванец не стал перечить тестю и пожертвовал красавицей Ксенией. Царевну постригли в монашки и спрятали от глета it глухим мопло/гыре па Белоозиро.
      Посланцы Лжодмитрия отвезли в Самбор двести тысяч злотых. Пти деньги предназначались не только на покрытии долгой Юрия Мнишка и приготовления к свадьбе.. Отрепьев просил тестя как можно скорее навербовать для него солдат и поспешить с ними в Москву.
      Второго мая 160G года царсЕтя невеста со свитой прибыла в Москву. Жители не могли отделаться от впечатления, что в их город вступила армия, а не свадебная процессия. Впереди следовала пехота с ружьями. За пей ехали всадники с копьями и мечами, с йог до головы закованные в железпые панцири. По улицам Москвы горделиво гарцевали гусары, ветераны московского похода. За каретой Марины следовали шляхтичи в нарядных платьях. Их сопровождали толпы вооруженных слуг. За войском следовал обоз. Гостям услужливо показали дворы, где им предстояло остановиться. Обозные повозки одна за другой исчезали в боковых переулочках и за воротами дворов. Москвичи были окончательно сбиты с толку, когда прислуга принялась разгружать скарб. Вместе с сундучками и узлами гайдуки выносили из фур ружья и охапками вносили их наверх.
      Яше Дмитрий чувствовал, как почва уходит из-под ног, и инстинктивно ждал спасения от тех, кто некогда помог ему расправить крылья и взлететь. Старый «главнокомандующий» Юрий Мнишек и рыцарство были вновь подле него. Доносы насчет измены поступали со всех сторон, и Отрепьеву не приходилось выбирать. Он пытался повтсь рить рискованную игру, в которой ставкой была его власть и самая жизнь.
      Жизнь русского двора стала напоминать фантастичен ский сон, полный чудесных превращений и кошмаров. Даже искушенные жизнью старые царедворцы испытывали легкое головокружение при виде лицедея на троне. О чем думал и что чувствовал тогда Пожарский; никто не анает. Следуя своим жизненным правилам, кпявь Дмитрий старался держаться в стороне от придворных интриг. Никому из бояр-заговорщиков и в голову не пришло посвятить его в планы переворота.
      Нижегородскому посадскому человеку Кузьме Минину не довелось видеть Отрепьева. Подобно другим жителям Нижнего, он был поражен сначала вестями о воцарении «Дмитрия», а затем тайными пересудами о его- самозванстве. Князь Дмитрий Пожарский не только видел Лже-дмитрия, но и общался с ним во дворце. На торжествен-ных приемах в честь иноземных послов и гостей стольник Пожарский выполнял почетные поручения". Он потчевал послов яствами и напитками и сидел за одним столом с гостями". При дворе знали, что в ирисутст-вии иноземцев князь Дмитрий не уронит своего достоинства.
      При царе Борисе Пожарский пытался местничать со
      стольником Борисом Лыковым. Предав Годуновых, Лы
      ков совершил быструю карьеру. Лжедмитрий сделал его
      своим кравчим, а затем и боярином. Сомнительными были
      пути тех, кого приблизил к себе повый государь. Князь
      Иван Хворостинин пошел в его покои в качестве фавори
      та. Не успев как следует освоиться с латинской премуд
      ростью и заморским обхождепием, Хворостинин проникся
      бесконечным презропием к родной стране. «Люди здеш
      ние все глупые, и жить не с кем», - будет жаловаться
      он в своих записках, вспоминая об избранном кружке са
      мозванца, где ему довелост, блистать так недолго. Пожар
      ский не завидовал лаврам фаворита и никогда не разде
      лял его образа мыслей.
        

        

      Еще при Грозном российское дворянство устами Ивана Пересветова заявило о своих нуждах и требованиях. Отрепьев сознавал значение военно-служилого сословия и старался снискать его симпатии. Даже обличителя мерзкого еретика изумлялись его любви к «воинству». В своем дворце Лжедмитрий не раз громогласно заявлял, что по примеру отца он рад жаловать «воинский чип», ибо «все государи славны воинами и рыцарями (дворянами): ими они держатся, ими государство расширяется, они - врагам гроза».
      Советники Лжедмитрия, подытожившие казенные траты, утверждали, что за первые шесть месяцев тот истратил семь с полош-гаой миллионов злотых. Па русские деньги это составляло более двух миллионов рублей. Пытаясь паити опору непосредственно в дворянской массе, самозванец задумал расширять выборно-представнтотные органы дворян. Борис Годунов приглашал иа избирательный Земский собор назначенных им самим представителей провинциального дворянства. Отрешав пояыталея установить прямой контакт с выборными представителями уездов. Чтобы полностью учесть интересы уездных дворян, он велел, им выбрать и прислать в Москву своих представителей «с челобитными о поместном верстании и денежном жалованье». Выборные представители получили право отдать свои челобитные непосредственно государю, царю Дмитрию Ивановичу.
      Лжедмитрий разрабатывал планы большой войны против турок и татар. Российское дворянство с воодушевлением поддержало его замыслы. Продвижение на юг.должно было обезопасить владения южных помещиков от продолжавшихся нападений кочевников и давало им надежду на новые пожалования. С помощью своего союзника - войска Донского - Отрепьев рассчитывал быстро овладеть Азовом. Падение Азова привело бы к изгнанию -турок с Дона и перерезало бы широким клином татарские владения в Крыму и на Северном Кавказе. Опорной базой азовского похода стала крепость Елец. Туда из Москвы доставили осадную и полевую артиллерию, там создали склады с огромным количеством военного снаряжепия и продовольствия, С весны 1606 года подготовка к походу вступила в решающую фазу, С разных концов страны к Ельцу шли отряды ратных людей. Замыслам самозванца, однако, не суждено было исполниться.
      Жалованье дворянам и подготовка к войне опустошили государеву казну. Столкнувшись с финансовыми затруднениями, Отрепьев решил поправить свои дела за счет церкви. Он взял три тысячи рублей у Иосифо-Волоколамского монастыря, пять тысяч рублей - у Кирилло-Велозерского монастыря и тридцать тысяч - в Троице-Сергиевой обители. То было лишь начало. Скудеющие дворяпе с жадностью взирали па несметные богатства монастырей. В кругу советпиков-протестантов Отрепьев охотно обсуждал проекты частичной секуляризации доходов церкви и обращения нх на нужды казны и дворянства. До поры до времени церковники прощали самозванцу его подозрительные связи с католиками и протестантами. Но посягательство на их кошелек оказалось для них поистине непосильным испытанием.
      Помолвка царя с Мариной Мнишек подлила масла в огонь. Фанатики честили царскую невесту как еретичку и язычницу. Они требовали вторичного крещения польской «девки». Но патриарх Игнатий не поддержал их. В угоду царю льстивый грек согласился ограничиться церемонией миропомазания, которая должна была сойти за от-речеште от католичества. Л же Дмитрию удалось сломить сопротивление духовенства. 10 января 1606 года близкие к нему иезуиты сообщили, что противники царского брака подверглись наказанию, но никто из них не предан казни.
      Свадьба Лжедмитрия дала новую пищу для агитации против него. Дело дошло до того, что юродивая старица Елена стала предсказывать царю смерть на брачном пиру. Лжедмитрию тотчас сообщили об ео пророчестве. Но он посмеялся над ним.
      Разоблачение надвигалось неотвратимо. О самозванстве царя толковали как враги, так и друзья. Отрепьев не мог положиться даже на ветеранов. Некогда изменники братья Хрипуновы, сбежавшие в Литву, первыми «вызнали» в беглом монахе государева сына. После воцарения Лжедмитрия Хрипунов вернулся в Россию. Па границе он встретил давнего знакомого капитана Боршу, проделавшего с царевичем путь от Путявля до Москвы. Взяв с Борши клятву насчет молчания, Хрипунов сообщил ему, что в Москве уже дознались, что царь не истинный Дмитрий, и скоро с ним поступят как с самозванцем.
      Лжедмитрий еще сидел на троне, а его знатные противники готовы были перессориться из-за того, кто наследует его корону. Из дипломатических соображений бояре готовы были преподнести шапку Мономаха Владиславу. Кандидатура принца призвана была предотвратить раскол, который неизбежно привел бы к крушению наговора. Но католический принц удовлетворял далеко не всех московитов. Противники Владислава вспомнили о царе Симеоне Бекбулатовиче, некогда посаженном на московский трон по воле самого Грозного. Толки насчет Симеона достигли дворца, и Отрепьев счел благоразумным покончить с мирской карьерой крещеного хана. 25 марта 1606 года Симеона постригли в монахи и увезли под стражей в Кириллов монастырь на Белоозеро.