Вот ящик подползает к двери. Джек, как вихрь, носится кругом. Всё напрасно. Ящик уже у порога. Ему только нужно немножко приподняться.
      Но вдруг - прыжок, и Джек очутился на враге. Ящик сразу осел, остановился. Откуда-то, будто из подземелья, послышался испуганный крик Ивана Сергеевича:
      - Я не могу двинуться. Что там случилось?
      - Назад, ползи назад, - командовала Анна Сергеевна.
      - Не могу. Почему так тяжело? - вопил Иван Сергеевич. - Я сейчас пополам переломлюсь.
      Мы с Анной Сергеевной метались по комнате, не зная, как выручить из беды злосчастного "танкиста".
      - Что я наделала? - в отчаянии стонала Анна Сергеевна. - Я погубила его. Как же мы его кормить будем? Ведь это пытка - сидеть под ящиком целых две недели.
      Она без сил опустилась на стул. И в этот миг полного отчаяния на пороге вдруг показался Николай.
      - Николушка! - закричал я, бросаясь к нему. - Не уехал... Вот счастье-то!
      Увидев Николая, Джек не завизжал, не бросился к хозяину. Он только дружелюбно помахал хвостом и, спрыгнув с ящика, полной достоинства походкой отправился на коврик. Всем своим видом он показывал: "Я сделал свое дело, а дальше разбирайся сам".
      Как только Джек удалился, ящик снова ожил, приподнялся, и из-под него выглянуло красное от натуги лицо Ивана Сергеевича.
      Взглянув на него, Николай расхохотался.
      - Да вы тут превесело проводите время. А я и не думал уезжать, обратился он ко мне. - Ну, как мой Джек, хорошо себя вёл? Ты знаешь, ведь он только что кончил сторожевую школу, вот я и устроил ему с твоего согласия маленький экзамен.
      - Как - с моего согласия?
      - А как же? Ведь ты же вчера согласился, чтобы он тебя покараулил. Николай хитро улыбнулся. - Надеюсь, Джек вёл себя хорошо, не мешал вам здесь веселиться.
      - Конечно, нет, - отозвался Иван Сергеевич, вылезая из своей засады. - Ваш пёсик презабавный. Очень жаль, что вы за ним так рано пришли!
      СТАРЫЙ БЛИНДАЖ
      Пошёл я как-то весною в лес. В эту пору побывать в нём особенно интересно: у птиц и зверей появляются на свет детёныши.
      Хорошо, например, разыскать где-нибудь в чаще ветвей гнездо дикой птицы и понаблюдать за тем, как заботливая мать кормит своих птенцов. Ещё интереснее последить за лесными четвероногими малышами - зайчатами или лисятами. Но зато и отыскать их совсем нелегко.
      Всё утро бродил я в лесу. Где только не побывал: и в ельнике, и в молодом березнячке. Измучился. "Ну, - думаю, - теперь отдохну немного, а потом - домой".
      Вышел я на полянку. Вот где благодать-то!
      Вся поляна в цветах. Каких-каких только нет: красные, жёлтые, голубые... Словно разноцветные бабочки расселись и греются в ярких лучах весеннего солнца.
      Люблю я лесные цветы - не рвать, а лечь среди них и рассматривать каждый цветок. Ведь у любого из них свой особый вид и как будто даже особый характер.
      Вот большие, глазастые ромашки - "любишь - не любишь". Они весело растопырили белые лепестки, точно глядят вам прямо в лицо. А розовый клевер совсем иной: он так и прячет в густой траве свою круглую стриженую головку. И тут же склонились, будто о чём-то задумались, большие лиловые колокольчики.
      Помню, в детстве старушка няня мне говорила о них: "Как поспеет трава в лесу, наступит время её косить, тут лесной колокольчик и зазвенит и подаст свой голосок: берите, мол, косы, идите скорее в леса, в луга, запасайте на зиму душистое, свежее сено".
      Вспомнились мне эти нянины сказки, и захотелось, как в детстве, спрятаться в траву, затаиться в ней, чтобы слушать звенящую тишину летнего полдня.
      Я пошёл через поляну - укрыться в тени под старыми берёзками - и неожиданно на самом краю, среди кустов, увидел что-то тёмное, похожее на вход в пещеру. Сверху его покрывали толстые, обросшие мохом брёвна. Многие из них уже сгнили и провалились внутрь.
      "Да это же старый блиндаж!" Я подошёл поближе и заглянул внутрь. Оттуда тянуло сыростью, запахом плесени.
      Невольно вспомнились страшные годы войны, когда людям приходилось рыть эти мрачные земляные убежища.
      Я отошёл в тень под берёзы, улёгся в траву и ещё раз взглянул на разрушенный старый блиндаж.
      Вдруг мне почудилось, что внутри его кто-то зашевелился.
      Я вздрогнул: "Кто это?"
      Из-под обломков брёвен показалась полосатая мордочка барсука.
      Зверёк долго осматривался по сторонам, принюхивался. Но лёгкий ветерок дул от него ко мне, и потому чуткий зверь не обнаружил моего присутствия.
      Убедившись наконец, что поблизости нет никакой опасности, барсук вылез из-под бревна и суетливо забегал по полянке, словно отыскивая что-то. Потом он вновь исчез в блиндаже.
      "Странно! - подумал я. - Барсук - ночной зверёк. Ночью он бродит по лесу, а днём спит в норе. Зачем же теперь он вылезал из своего убежища?"
      И, будто отвечая на мой вопрос, из блиндажа опять показался тот же зверёк. В зубах он что-то тащил.
      Я пригляделся, стараясь рассмотреть его ношу. Да ведь это молодой барсучонок!
      Вытащив детёныша из-под бревна, барсук положил малыша у входа, а сам торопливо вернулся в блиндаж и сейчас же вновь выбежал оттуда со вторым барсучонком. Так он вынес на солнышко четырёх барсучат. Они были маленькие и очень толстые, как дворовые кутята.
      Я крайне удивился, глядя на такой поздний выводок; обычно барсучата родятся ранней весной.
      Молодые барсучки, неуклюже переваливаясь, бродили на своих коротеньких ножках по полянке. А старый барсук (очевидно, их мать) зорко наблюдал за детворой. Стоило только какому-нибудь из малышей отойти немного подальше от других, как барсучиха подбегала к нему, осторожно брала зубами за шкурку и тащила назад.
      Погуляв на солнышке, барсучата один за другим подобрались к матери и начали толкать её своими чёрными носиками под живот.
      Тогда старая барсучиха разлеглась на боку, а барсучки, как поросята, улеглись возле неё и стали сосать молоко.
      Мне было не очень удобно наблюдать зверьков из густой травы. Я приподнялся, нечаянно хрустнул сучком и этим испортил всё дело.
      Барсучиха вскочила, и не успел я опомниться, как она мордой и передними лапами в один миг затолкала всех четырёх детёнышей обратно под брёвна. Сунула и следом исчезла там же сама.
      И поляна вновь опустела, будто на ней никого и не было. Только большая нарядная бабочка махаон не торопясь перелетала с цветка на цветок.
      Я выбрался из-под берёз, размял затёкшие ноги и ещё раз взглянул на старый блиндаж. Но теперь он мне уже не казался угрюмым и мрачным.
      Да теперь это вовсе и не блиндаж, а просто барсучья нора, где спокойно живёт семейство лесных зверей.
      И глазастые ромашки тоже забрались на самый верх, на сгнившие брёвна, и глядят на меня, как глядели когда-то в детстве; и лиловые колокольчики столпились у самого входа, качают головками, будто тихонько звенят о том, что уже наступает пора выходить на луг, косить густую, пахучую траву, а вечером зажигать костры, смеяться и петь весёлые песни.
      Я огляделся кругом, и на душе у меня стало так хорошо, так радостно! В каждом цветке, расцветшем на сгнивших брёвнах, в каждой зелёной ветке чувствовалось столько свежести и молодой, здоровой силы... Они тянулись к солнцу, они хотели жить и всем своим видом твердили о торжестве жизни, которая сможет выдержать самые тяжёлые испытания, выдержать и победить.
      ЧУДО ТЕХНИКИ
      Однажды весной мы с товарищем отправились на охоту за тетеревами; я с ружьём, приятель - с фотокамерой.
      На место прибыли только поздно ночью.
      До утра просидели на полустанке, а едва занялась заря, поспешили в лес.
      Чудесно в нём в эту пору ранней весной. Какой запах от влажной земли, от набухающих почек! Каждое деревце, каждый кустик тянет к вам свои ветки - на, мол, понюхай и запомни потом на всю жизнь.
      Начало быстро светать. Кругом зачирикали первые птички. На далёком лесном болоте звучно затрубили Журавли.
      И вдруг, где-то совсем близко от нас, раздалось долгожданное "чу-фшшшш...". Мы так и замерли на месте.
      Снова и снова послышалось громкое чуфыканье, потом хлопанье крыльев. Это тетерева слетались на токовище.
      Мы начали осторожно пробираться через кусты.
      Впереди уже видна поляна, и на ней взапуски бегают, гоняясь друг за другом, тетерева-косачи. Они то наскакивают один на другого с громким задорным чуфыканьем, то припадают к земле и заводят длинную монотонную трель: "У-ру-ру-ру-ру..."
      Пора. Я тоже начинаю чуфыкать - манить к себе драчунов.
      И вот один из тетеревов услыхал мой призыв. Он лихо подскакивает на месте, распускает лирой хвост и бежит прямо к нам.
      Я сжимаю в руках ружьё, бросаю искоса взгляд на приятеля. Он уже нацелился аппаратом. Раздаётся еле слышный щелчок - снимок сделан. Приятель готовится ко второму.
      Но тетерев неожиданно приостанавливается. Дальше бежать не хочет. "Чу-фшшшш!.." - громко и вызывающе кричит он.
      Я молчу. На таком близком расстоянии отвечать не следует - птицу теперь уже не обманешь, вмиг улетит - и выстрелить не успеешь.
      "Да чего же ждёт мой приятель? Снимал бы скорее!"
      Тетерев снова подскакивает на месте и хлопает крыльями: "А ну-ка, мол, выходи на бой!"
      Я больше не в силах ждать, приподнимаю ружьё, целюсь и... вдруг над самым ухом: "Чу-фссссс!.." - точно автомобильная шина лопнула...
      Косач срывается с места. Я стреляю, почти не целясь. Промах. Перепуганные тетерева разлетаются.
      - Ты что же наделал? Зачем свистел? - вне себя кричу я на приятеля.
      От смущения тот не знает, куда деваться.
      - Да я хотел подманить поближе, - лепечет он. - Зуб у меня со свистом. Приеду, сразу выдерну!
      - Теперь хоть все повыдергай, - возмущаюсь я. - Сорвал охоту. Эх ты, свистун несчастный!
      Мы возвращаемся домой в мрачном молчании. Так кончается день.
      Но к вечеру мир между нами уже опять восстановлен, и мы как ни в чём не бывало садимся вместе проявлять фотографии.
      - Ну и что же, что не убили? - весело говорит приятель. - Неужели тебе кусок мяса нужен? А ты лучше представь, какой снимок я сделал: тетерев прямо на нас бежит, крылья распустил, хвост лирой... Ведь это же память на всю жизнь!
      Я невольно заражаюсь его пылом, тороплю поскорее начать проявление.
      И вот лента негативов уже готова. Она промывается в воде. Потом сушится. Но нам не терпится взглянуть на последний снимок: ведь именно там и запечатлён финал нашей охоты.
      - Плотноват негатив, - говорю я. - Трудно разобрать детали.
      - Не беда, - утешает приятель, - передержал немножко. Это легко исправить.
      Я всё же пытаюсь разглядеть снимок, и наконец мне это удаётся.
      - Ага, вот и тетерев! Какая поза! Так, кажется, и налетит сейчас. А что такое под ним внизу?
      - Бугорок, - поясняет приятель. - Видишь, и кустики на нём.
      - Кустики-то я вижу, но сам бугорок какой-то странный. Вот будто два уха, и нос, и рот... Голова какая-то, а вместо волос - кусты и сверху тетерев. Что за чепуха?!
      Приятель всматривается и вдруг хватается за виски.
      - Ах я болван! - восклицает он. - Настоящий болван!
      Я ещё толком не понимаю, в чём дело, но уже чувствую, что случилось что-то непоправимое.
      - Плёнку не передвинул: два снимка на одном кадре! - в отчаянии говорит он. - Видишь: твоя голова, а на ней кусты и тетерев.
      - Вот те и снимок, и память на всю жизнь! - Я не могу больше сдержать своего гнева и на чём свет стоит ругаю злосчастного фотографа. - Испортил охоту да и снять-то как следует не сумел! Никуда больше с собой не возьму. И не проси лучше.
      Но самое возмутительное, что приятель уже оправился от смущения.
      Он глядит на меня будто ни в чём не бывало, даже улыбается.
      - Да ты постой, не кипятись, - весело говорит он. - Я обещал тебе и повторяю - замечательный снимок выйдет. Ты сам посуди: обычного тетерева на земле ведь каждый дурак снимет. А вот чтобы на голове у охотника сидел, - ну, где ты такое видал? Ведь это же не просто снимок, а художественная композиция, настоящее чудо техники!
      В ЗЕЛЁНОЙ КОРЗИНОЧКЕ
      Иной раз в начале осени выдаётся редкий денёк. Он весь будто вылит из голубого стекла и разукрашен тонкою позолотой. Прозрачно синеет даль, а берёзки на косогоре стоят тоненькие и прямые, как белые свечи. Их вянущая листва так и светится золотым огоньком. Синее небо, синяя даль, блеск солнца и разноцветный убор лесов - как всё это походит на какой-то сказочный праздник, на последний привет уходящего лета.
      Всё в природе словно прощается с солнцем, с теплом, хочет последний раз нарядиться поярче, чтобы потом надолго снять свой прощальный наряд и запереть его в кованный серебром тяжёлый сундук зимы.
      Вот в такой-то погожий осенний день, помню, бродил я с ружьём и собакой по берёзовым перелескам - охотился на вальдшнепов.
      Обошёл одну поляну, другую, третью... Уже начинало смеркаться. Ярче горели в осенних сумерках жёлтые свечи берёз. Ветер стих. Наступал прозрачный сентябрьский вечер.
      Я сел на пень. Каро улёгся у моих ног; так мы провожали этот тихий денёк.
      Неожиданно что-то захрустело вдали, затрещали сучья - всё ближе, ближе... Какой-то хриплый отрывистый рёв, не то стон послышался в тишине.
      Каро вздрогнул, хотел вскочить. Но я приказал ему оставаться на месте. Ничего страшного: ведь это ревёт мирный лесной великан - лось.
      А вот он и сам показался на другом конце поляны и широким шагом направился через неё.
      Какой он могучий, с огромными рогами, будто несёт на голове корявый пень с торчащими в стороны сучьями.
      Лось был, видимо, возбуждён. Он ревел всё громче и громче и мотал головой в разные стороны.
      На его пути - молодая берёзка. Неожиданно лось зацепил её рогом, рванул... Раздался лёгкий треск будто угасшей свечи. Золотая вершинка вспыхнула последний раз, на землю посыпались искры листьев. И вот уже вместо деревца-свечи нелепо, словно огарок, торчит обломанный белый стволик.
      "Погасив свечу", лесной хозяин грузно зашагал дальше и скрылся из глаз. Но ещё долго потом в чаще леса слышался хруст ветвей и глухой рёв уходящего зверя.
      А я смотрел туда, куда скрылся лось, и мне стало как-то не по себе: зачем могучий лесной богатырь так бессмысленно исковеркал, сломал молодое деревце.
      "Лесной житель, и сам же портит, ломает лес", - с досадой подумал я, ещё раз взглянув на сломанную берёзку. Она уныло торчала посреди поляны и больше уже не походила на золотую свечу.
      Начало быстро темнеть, небо заволокли тучи, подул ветер, праздник природы окончился.
      * * *
      Этот маленький, совсем незначительный случай со сломанной лосем берёзкой почему-то надолго остался у меня в памяти. Увидишь, бывало, где-нибудь изуродованное деревце и сразу вспомнишь про ту берёзку.
      Прошло больше года. И вот однажды весной я снова забрёл на ту же поляну. Но теперь всё было совсем по-иному, чем в тот памятный осенний вечер.
      Было утро, весеннее утро в лесу. Роса ещё не обсохла. Крошечные водяные капли повисли всюду на листьях, цветах, на стеблях травы. Из-за вершин деревьев выглянуло солнце, и в тот же миг в каждой капле росы будто зажёгся ослепительно яркий фонарик. Они были все разные - синие, розовые и голубые. Но больше всего розовых. Весь лес сиял розовым светом.
      Это был тоже праздник в лесу, но праздник совсем иной - рождение новой жизни. Теперь вся поляна была покрыта не жёлтыми опавшими листьями, а цветами, тысячами разноцветных цветов. На деревьях шелестела молодая листва, в кустах щебетали птицы, и, словно отсчитывая кому-то много-много счастливых дней, в лесной глуши куковала кукушка.
      А вот посреди поляны и сломанная берёзка. За тот долгий срок, который прошёл с нашей первой встречи, деревце уже успело оправиться. Вместо обломанной лосем верхушки оно выпустило вверх целый пучок тоненьких молодых побегов.
      Я очень обрадовался, что деревце не погибло. Как хорошо растут на сломанном месте её побеги; будто сказочный дед-лесовик начал плести зелёную корзиночку, заготовил прутья, собрал их в пучок, да не успел ещё загнуть концы и как следует оплести их.
      "Славная работа", - подумал я, трогая деревце. И вдруг из его густой зелёной вершины выпорхнула птица - лесная малиновка.
      Я осторожно наклонил берёзку. Так и есть: в развилке ветвей было свито гнездо и в нём лежали розовые яички.
      Отойдя от дерева на другой конец поляны, я стал наблюдать за тем, как малиновка вновь возвратилась в своё гнездо.
      Я мысленно представил себе: вот теперь она уже уселась насиживать яйца. Птичка вся распушилась, сидит такая озабоченная, важная; ведь нелёгкое дело вывести и вырастить детвору.
      Самочка малиновки сидит, затаившись в гнезде, а её парочка пристроилась неподалёку среди ветвей и распевает громкую песню. Эта песня, по-своему, по-лесному, говорит о счастье, о красоте жизни, о любви. И отовсюду кругом, из каждого куста неслась такая же весёлая, счастливая песня.
      Глядя на деревце, я вспомнил старого лося и его "злую" проделку. Да он, оказывается, вовсе не погубил берёзку, не повредил лесу. Случилось совсем иное: лесной богатырь, сам не зная того, просто-напросто помог птице устроить уютное гнёздышко.
      РЕДКИЙ СНИМОК
      Когда Серёжа перешёл круглым отличником в шестой класс, отец подарил ему давно обещанный фотоаппарат "Фотокор". Счастливее Серёжи не было человека на свете. Свой драгоценный подарок он увёз с собой на лето к тётке в деревню. Там Серёжа переснимал всех своих приятелей-ребятишек, да, кажется, и всех жителей своего и соседнего колхоза, кто только изъявлял желание терпеливо посидеть перед аппаратом, пока юный фотограф устанавливал диафрагму, высчитывал выдержку и наводил на фокус.
      Помимо портретов, Серёжа усиленно снимал разные виды, растения, животных. Из этих снимков он решил сделать альбом для школьного кружка юных натуралистов.
      Самым деятельным помощником у Серёжи был его приятель-одноклассник Митя Котов. Они жили рядом и целые дни проводили вместе.
      На дворе у Мити находился глубокий подвал, и там приятели устроили отличную фотолабораторию.
      В подвале даже в самый жаркий солнечный день было темно, прохладно и так приятно попахивало свежей сыростью и солёными огурцами.
      Красный свет фонарика таинственно освещал бочонки с квашеной капустой, огурцами и ворох картофеля, от которого серебристыми змейками расползались в разные стороны длинные тонкие ростки. А над головой ребят дымчатыми причудливыми кружевами свисала паутина.
      Но сейчас приятелям некогда было разглядывать всю эту фантастическую обстановку. Сидя на корточках, они склонились над перевёрнутым вверх дном ящиком. На нём стояли ванночки с проявителем, закрепителем, и там постепенно рождалось новое произведение их творчества.
      - Опять передержал! - недовольно проворчал Митя. - Говорил тебе - с одной сотой надо снимать, а ты пятидесятую поставил. Вот и вышло всё как сажа. Такой негатив и не пропечатаешь.
      - Плотноват немножко, - со вздохом согласился Серёжа. - Ну ничего. Ещё разик переснимем.
      - А это мы что снимали? Подсолнухи в огороде? - спросил Митя, вглядываясь в какие-то тёмные и светлые пятна на негативе.
      - Да нет, это бабушка Аксинья с внуками, - огорчённо ответил Серёжа.
      - Ну, вот видишь! А ты говоришь - переснять. Ведь мы её и так уже третий раз снимаем. Она больше не согласится.
      - Согласится, - уверенно ответил Серёжа. - Попросим - и согласится. Мы ведь дядю Костю пять раз снимали, да ещё верхом на лошади, и то терпел. А ей что за беда на завалинке посидеть!
      - Это верно, - кивнул головой Митя.
      И друзья, отложив незадавшийся негатив, принялись за другие.
      За последние дни у ребят скопилось столько снимков, что они даже не успевали их проявлять.
      - Не беда, потом проявим, когда дожди пойдут, - говорил Серёжа. - А сейчас надо солнцем пользоваться.
      И приятели бегали с аппаратом с утра до вечера.
      Но вот как-то раз утром они отправились в лес, чтобы поснимать птиц.
      Мальчики шли по опушке леса мимо овсяного поля. Оно было всё скошено, и снопы уложены в копёнки.
      Вдруг ребята приостановились: с поля доносились негромкие булькающие звуки, словно там журчал ручеёк.
      - Слышишь, тетерева бормочут... - сказал Митя. - Совсем как весной на току.
      - Верно, верно... - тихо ответил Серёжа.
      Приятели начали подкрадываться из-за снопов к рассевшимся по полю птицам.
      Но подкрасться им не удалось. Тетерева ещё издали их заметили и улетели в лес.
      - Ну, мы их подкараулим! - весело проговорил Митя. - Давай-ка сейчас нарежем прутьев, устроим шалаш, а завтра до света и заберёмся в него. Тетерева непременно на то же самое место вылетят. У них уж это закон. Как облюбовали себе местечко, так и будут туда каждую зорю вылетать.
      - Да ведь это весной, когда они токуют, - ответил Серёжа.
      - А ты разве сейчас не слышал, как они бормотали? Осенью у них тоже вроде тока бывает, - сказал Митя.
      - Ты-то откуда всё это знаешь? - удивился Серёжа.
      - Как же не знать! Я с дядей Васей в прошлом году на охоту ходил. Дядя Вася пока в город не переехал, всю осень за ними охотился. Тоже шалаш делал. А теперь мы их из шалаша поснимаем. Совсем рядом подлетят.
      - Вот это здорово! - обрадовался Серёжа.
      Ребята принялись устраивать шалаш на том самом месте, где только что сидели тетерева.
      Мальчики нарезали прутьев, воткнули их в землю, сделали остов шалаша, а потом обложили с боков и сверху овсяной соломой.
      - Будто снопы сложены, и не разберёшь, что шалаш, - весело говорил Митя. - Тетерева ни за что не приметят. Так кругом и рассядутся, хоть рукой лови!
      - Ну уж, рукой... - недоверчиво возражал Серёжа, боясь поверить такому счастью.
      - А вот завтра сам увидишь, - отвечал Митя.
      И ребята, полюбовавшись на своё сооружение, вернулись обратно в деревню.
      В этот день они ничего не фотографировали, всё готовились к предстоящей съёмке и даже заранее высчитали выдержку - на случай ясной или пасмурной погоды. Ведь тетерева - это не бабушка Аксинья, дожидаться не станут, пока их снимут, а чуть что - сразу улетят.
      Ещё с вечера Серёжина тётка приготовила юным фотографам закусить на дорогу - поставила на стол крынку молока и целое блюдо домашних ватрушек с картофелем.
      Из дому ребята решили выйти в три часа ночи, чтобы до рассвета прийти на место и заранее всё подготовить. Ночевать Митя пришёл к Серёже.
      Мальчики завели будильник, привернули лампочку и улеглись, не раздеваясь, рядом на диванчике. Но спать не хотелось. Каждую минуту то один, то другой выбегал на крылечко посмотреть - какая погода, не собирается ли дождь.
      Наконец, когда обоих друзей уже начало клонить ко сну, вдруг пронзительно резко зазвонил будильник. Серёжа и Митя вскочили. Уже три часа. Пора.
      Приятели быстро оделись, выпили по стакану молока с ватрушкой, сунули по ватрушке в карман, взяли фотоаппарат и вышли из дому.
      Ночь была тихая и уже прохладная по-осеннему. Совсем не то, что летом, когда ходили на рыбалку. Тогда, бывало, только сойдёшь с крыльца, так и окунёшься в темноту, густую, душистую. Пахнет из этой темноты прогретой за день землёй, и цветами, и липовым мёдом. А теперь только увядшей листвой попахивает. И совсем не так уж темно. Над головой всё небо усеяно крупными яркими звёздами. От них даже на траве, на кустах лежит тусклый серебряный отблеск. Да, видно, лету уже конец.
      Ребята молча выбрались за околицу и пошли по знакомой дороге к овсяному полю, где на опушке леса стоял их шалаш. Вот и серая щетина овсяного жнивья. Сложенные копёнками снопы темнеют, как маленькие хатки. Среди этих хаток ребята не сразу разыскали свой шалаш. Наконец нашли и забрались внутрь.
      Усевшись поудобнее, мальчики приладили фотоаппарат так, чтобы он глядел объективом в сторону от зари. А то ведь, если свет будет падать прямо в объектив, снимок не получится.
      Всё устроив как полагается, друзья прижались друг к другу и в ожидании рассвета начали дремать.
      Теперь, ближе к утру, совсем засвежело. С востока потянул ветерок, зашуршал в поле сухой соломой. Но по-прежнему было темно. Над головой ребят сквозь щели в их редкой соломенной крыше всё так же ярко светили звёзды. Была ещё глубокая ночь.
      Вот далеко в лесу закричала сова. А вот кто-то зашуршал в жнивье. Должно быть, заяц пробежал, а может, лиса или волк.
      Ребята ещё теснее прижались друг к другу, вслушиваясь в эти таинственные звуки ночи. Потом всё затихло. Друзья даже и не заметили, как, угревшись друг возле друга, они крепко заснули.
      Вдруг что-то громко зашумело. Оба мальчика мигом очнулись. Что такое? В шалаше светло. Сквозь щели пробивается свет холодной осенней зари. Кругом какое-то движение, слышатся лёгкие шажки и хлопанье крыльев.
      Осторожно, чтобы не зашуметь, ребята заглянули в щёлки.
      На ярко освещённом зарёй поле разгуливали большие чёрные птицы. Некоторые из них были совсем близко от шалаша. Ребята ясно могли разглядеть их синеватые головки с коротким клювом и красными бровями. Это тетерева - петухи. А другие птицы, поменьше, все пёстренькие, - курочки, тетёрки.
      Птицы не торопясь расхаживали по жнивью, поклёвывали оставшиеся зёрнышки. Некоторые взлетали на копны и тоже клевали овёс. А из лесу к ним всё подлетали ещё и ещё.
      Но вот один из петухов поднял голову и громко, на всё поле, чуфыкнул: "Чуфшшшшшш!.." Потом, вытянув шею, опустил голову и забормотал: "Уруруруруру, уруруруруру..."
      Тотчас же, будто по уговору, ему ответили другие тетерева.
      Встречая восходящее солнце, они токовали, как и весной. Но в их песнях уже не чувствовалось весеннего задора. Они не гонялись друг за другом, не дрались, а только, сидя каждый на своём месте, глухо, монотонно бормотали.
      - Наводи аппарат! - зашептал Митя на ухо приятелю.
      Тот нацелился объективом на ближайшего тетерева и уже хотел нажать спуск затвора, но в этот миг раздался шум - и прямо на тетерева с неба упало что-то большое, серое.
      Серёжа даже вздрогнул от неожиданности.
      Перепуганные тетерева уже летели к ближайшему лесу. А перед самым шалашом, где только что спокойно разгуливал чёрный лесной петух, теперь сидел, хищно растопырив крылья и хвост, ястреб-тетеревятник. В когтях у него бился схваченный тетерев.
      - Лови его! - крикнул Митя, выскакивая из шалаша.
      Услышав крик, ястреб рванулся вверх и, бросив добычу, полетел прочь, а помятый тетерев тоже вскочил на ноги и, хлопая крыльями, побежал к снопам. Ребята - за ним. Митя уже протянул руку, чтобы схватить птицу, но споткнулся, упал. А тетерев ещё сильнее захлопал крыльями и вдруг полетел низко-низко, над самой землёй.
      - Держи, держи! - закричал Митя, вновь вскакивая на ноги.
      Но тетерев был уже далеко. Совсем оправившись, он нёсся к тому же лесу, куда скрылись и другие тетерева.
      Ребята переглянулись.
      - Ушёл, поторопились мы, - тяжело переводя дух, вымолвил Митя. Обождать бы маленько, а потом из-за копёнки подкрасться и обоих сразу накрыть.
      - Это всё ты, - чуть не плача, отвечал Серёжа. - Выскочил, заорал и снять не дал. Ты понимаешь, какой бы снимок получился! Ястреб тетерева схватил - и прямо перед аппаратом. Ведь такой случай может только раз в жизни случиться.
      Митя молчал. О чём говорить? Он горевал не меньше Серёжи.
      Ребята молча вернулись в шалаш. Забрали оттуда курточки, аппарат. Серёжа уже хотел положить его в футляр и вдруг так и замер от изумления.
      - Митя... - нерешительно, видно сам не веря глазам, проговорил он, а затвор-то ведь спущен. Когда ж я его спустил? - Он растерянно взглянул на товарища и неожиданно весь засиял. - А ты знаешь когда? Как ястреб на тетерева бросился, я, значит, от неожиданности и нажал на спуск.
      - Ой, Серёжа, неужели правда? - недоверчиво ответил Митя. - Бежим скорей проявлять!
      И ребята со всех ног помчались в деревню.
      Фотография получилась отличная. Ястреб на снимке был как живой, он хватал когтистыми лапами свою добычу.
      Этот снимок осенью ребята с торжеством отнесли в школу и наклеили на видном месте в стенгазете "Юный натуралист".
      ДЛИННОНОСЫЕ РЫБОЛОВЫ
      Хорошее занятие рыбная ловля! Иной раз хоть и ничего не поймаешь, зато посидишь на берегу, на солнышке да понаблюдаешь, что вокруг творится. Только одно условие: сидеть нужно тихо.
      Прошлым летом пошёл я на речку за окунями; рыба никак не клюёт. Стой, думаю, мы тебя перехитрим. Не хочешь на червяка браться, другую приманку предложим.
      Снял я свою соломенную шляпу и тут же на отмели наловил ею, как сачком, мальков. А вот хранить мне их не в чем - ведёрко-то я дома забыл. Не беда.
      Выкопал в песке у самой реки ямку, вода в неё сразу же набралась, и пустил туда рыбок. Отличный "аквариум" получился.
      Двух мальков вместо червей на крючки насадил. Попробуем: не будет ли окунь на эту насадку браться. Опять жду, и опять ничего не клюёт. Я даже слегка задремал под кустом.
      Вдруг вижу - летит над речкой зимородок. Птица такая; немножко побольше воробья. Очень красивая птица: брюшко оранжевое, спинка ярко-зелёная, а нос длиннющий, прямой, как палочка. Им зимородок без промаха мелких рыбёшек хватает.
      Подлетел зимородок к моим удочкам и уселся прямо на удилище. Меня и не замечает; сидит, в воду поглядывает.
      Потом кинулся вниз, да не в речку, а прямо в мой "аквариум", выхватил оттуда рыбёшку и опять на удилище сел. Проглотил, отряхнулся, второй раз туда же - нырь. Поймал другую рыбку, есть не стал, а улетел с нею куда-то.
      Эх, жалко, пусть бы ещё половил, уж очень он занятный. А мальки мне всё равно ни к чему, и на них окуни не берутся.
      Только я об этом подумал - гляжу, а мой длинноносый рыбак уж опять тут как тут, да не один, и второй следом за ним явился - птенец; ещё как следует летать не умеет.
      Уселись оба рядышком на удилище. Потом "старый рыбак" нырь в мой "аквариум", вытащил рыбку и к птенцу. Тот рот широко разинул: давай, мол, еду. А еду давать нетрудно, она тут же вот, рядом, только бери.
      Сунул старый зимородок птенцу в рот пару рыбёшек. Смотрю, и малыш тоже начал вниз поглядывать. Глядел, глядел да как бросится! Цоп клювом рыбку, взлетел на удилище, голову вверх запрокинул, с таким аппетитом свою первую добычу глотает.