Вот он и дома. Отворяет дверь. В лицо пахнуло теплом и свежим печёным хлебом.
      Мама и папа пьют чай за столом, покрытым чистой, нарядной скатертью.
      - Явился пропащий! - весело промолвил Иван Захарович. - Ты куда так рано исчез?
      У Пети перехватило дух, но он справился с этим и, стараясь не волноваться, сказал:
      - Я ходил на остров за лебедем.
      Мать так и застыла, держа в руках надкусанную лепёшку. Иван Захарович не понял. Он опустил чашку и переспросил:
      - То есть как - на остров? Ведь по льду ещё не ходят.
      - А я ходил, - еле слышно пробормотал Петя и, уже не в силах сдержать подступившие слёзы, бросился к матери.
      Петю никто не упрекал, не наказывал. Но он и сам чувствовал, что поступил не совсем так, как следует. Конечно, он сделал хорошее дело спас лебедя, - а что было бы с папой и мамой, если бы он провалился и утонул? И от одной этой мысли мальчику становилось не по себе...
      Иван Захарович устроил для крылатого гостя во дворе закуток, настелил свежей соломы, поставил корытце с водой, накрошил туда хлеба, насыпал овса.
      Лебедь, видимо, очень наголодался. Как только люди вышли из закутка, он сразу же принялся за еду.
      - Будет жив! - одобрительно кивнул головой Иван Захарович и, обняв сына за плечи, пошёл в дом.
      ЗА ЛИСОЙ
      Я сидел за столом и набивал патроны, когда в комнату вошёл мой приятель, художник.
      - Здорово, тёзка! Ты это куда собрался? - спросил он.
      - Хочу на охоту за лисой поехать.
      - Отлично! - сказал приятель. - У меня как раз свободный день, я с тобой тоже поеду. Вот и встретим в лесу начало зимы!
      Это известие, признаюсь, меня не очень обрадовало. Дело в том, что мой приятель совсем не охотник и даже в известной степени противник охоты. "Не понимаю удовольствия стрелять зверей или птиц, - часто говорит он, гораздо интереснее наблюдать их, а потом нарисовать". С точки зрения художника он, наверное, прав, но мы, охотники, совсем не прочь и подстрелить дичину. Вот поэтому я и не очень обрадовался такому товарищу в предстоящей охоте.
      Но приятель, видно, не обратил на это никакого внимания. Он ушёл домой переодеться и часа через два уже был у меня, одетый в тёплую куртку, ушанку и валенки. Я тоже переоделся, взял ружьё, и мы отправились на вокзал.
      Была уже глубокая ночь, когда мы добрались до деревни, где жил знакомый старичок охотник дядя Федя. Хозяин постелил нам постель, и мы улеглись, чтобы отдохнуть немного перед охотой.
      Отдыхать пришлось недолго. Скоро в окне забелел мутный зимний рассвет. Старик встал, поставил самовар. Мы все выпили по стакану чаю, оделись, взяли заплечные мешки с флажками и отправились на охоту.
      Утро было чудесное, именно начало зимы. Свежий, пушистый снег укрыл всю землю. Лес был мохнатый, белый, а над ним неярко синело прозрачное зимнее небо.
      Мы шли по тропинке через мелколесье. Кое-где по сторонам возвышались старые сосны, сплошь усыпанные снегом. На синеватом фоне неба они казались совсем белыми, будто вылитыми из гипса.
      За мелколесьем начались овражки, поросшие кустарником, и густая, непроходимая чаща.
      Мы внимательно осматривали на снегу свежие ночные следы зверей, видели несколько заячьих и беличьих, а лисьего следа всё не попадалось.
      Но вот наконец и он: ровный, лапка в лапку, словно выведенный по нитке, тянется от опушки прямо в чащу густых кустов.
      - Подождите меня тут, - сказал дядя Федя, снимая с плеч свой мешок с флажками и кладя на землю. - Я мигом эту чащу обойду и погляжу, есть ли выходной след. Может, лиса здесь и улеглась на днёвку.
      Мы тоже сняли свои мешки и уселись на них. Сидели молча, боясь разговором спугнуть чуткого зверя.
      Вскоре старик показался с другой стороны. Он почти бежал.
      - Нет выходного. Тут в чаще и лежит, - зашептал он, быстро развязывая мешок с флажками. - Становись здесь у ёлочки и карауль, - сказал он мне, а ты со мной иди, я тебя у полянки поставлю, - обратился он к приятелю. На чистом месте ты её хорошо разглядишь.
      Дядя Федя вынул из мешка верёвку, на которой были нашиты красные лоскуты - флажки, и начал её растягивать, цепляя за ветки кустов. Он шёл всё дальше и дальше, опоясывая лесную чащу красной гирляндой. А мой приятель шёл следом за ним, помогая развешивать флажки.
      "Только бы они как-нибудь не спугнули лису раньше времени, успели бы обтянуть флажками всю чащу! - думал я. - Тогда уж лиса не уйдёт. Куда ни сунется - всюду наткнётся на флажки". Так и будет бегать по чаще, отыскивая выход из круга, пока не наскочит на охотника. Нужно только стоять очень тихо, не шевелиться, чтобы зверь тебя не заметил.
      Я стоял у ёлки и с нетерпением ждал, когда дядя Федя затянет флажки.
      Наконец он вновь показался из кустов и весело подмигнул мне:
      - Затянул, теперь не уйдёт!
      Он привязал верёвку с флажками к кустам, шагах в двадцати позади меня. Круг был замкнут. Я очутился внутри его.
      - Сейчас зайду с другой стороны и буду её легонько на вас попугивать, а ты стой, не шевелись. Она прямо на тебя и выскочит.
      Дядя Федя скрылся в лесу. Скоро где-то вдали послышался его негромкий окрик: "Ау-ау!.."
      Я замер на месте, зорко вглядываясь в лесную Чащу. Охота началась. Теперь лиса, испуганная человеческим голосом, уж, верно, вскочила с лёжки и мечется по лесу, стараясь найти выход из флажкового круга. Каждую секунду она может проскочить мимо меня.
      Вдруг что-то ярко-жёлтое мелькнуло среди белых кустов. Лиса! Она неслась по чаще лёгким галопом. Я вскинул ружьё, но зверь уже вновь скрылся. Лиса направилась в сторону той полянки, где стоял мой приятель.
      Я перевёл дух и опустил ружьё: не беда, деваться ей некуда, сейчас вернётся назад.
      Но прошло минут пять - десять, дядя Федя, слегка покрикивая, подходил к нам по лесу ближе и ближе, а лиса всё не выскакивала. Да куда же она девалась?
      Наконец впереди из-за кустов показалась засыпанная снегом фигура старика. Он подошёл ко мне:
      - Где же лиса?
      - Не знаю. Один раз проскочила вон там, мимо ёлок, пошла к поляне - и конец.
      Дядя Федя в недоумении пожал плечами:
      - Что за история! Мимо меня тоже не проходила, я хорошо глядел. Может, впереди где-нибудь затаилась, залезла под валежину и сидит? Пойду-ка по следу, разберусь.
      Старик опять скрылся в лесу, а я вновь принялся ждать. Неожиданно из-за овражка с поляны послышался громкий крик. Дядя Федя кого-то ругательски ругал на весь лес.
      Я поспешил на его голос. Перебрался через овражек, вышел на поляну и вижу - на самом краю на пеньке сидит мой приятель и что-то рисует в блокноте. А перед ним стоит дядя Федя, весь красный, шапка на затылке, руками размахивает, кричит. Я к нему:
      - Что случилось?
      - А вот полюбуйся, что твой дружок здесь натворил!
      Я поглядел на полянку. Что такое? Она и не затянута флажками. Флажки разорваны и замотаны на кустах с двух сторон по краям полянки, а прямо посредине через неё идёт свежий лисий след. Значит, лиса здесь и вышла из круга.
      - Почему же вы полянку не затянули? - изумился я.
      - Как - не затянули? - в бешенстве закричал дядя Федя. - Это вот твой дружок ей ворота открыл.
      - Зачем вы так кричите? - добродушно, как ни в чём не бывало обратился к нему мой приятель. - Я же сказал, что вину свою искуплю, привезу из Москвы вам не одну, а две лисьи шкурки, да ещё выделанные, совсем готовые.
      - Ну вот и поговори с ним! - махнул рукой дядя Федя. - Разве это охота?
      - Объясни, пожалуйста, в чём тут дело? - спросил я товарища.
      - А вот в чём, - охотно ответил он. - Понимаешь, стою я здесь. Впереди полянка, вся белая, так и искрится на солнце. А за полянкой, видишь там - зелёные ёлочки из-под снега выглядывают. Вот бы, думаю, по этой полянке да лиса проскочила! Ты понимаешь - рыжая, на белом снегу, на фоне этих ёлочек... Какой сюжет для рисунка, а?.. Ну, я ей выход на полянку и устроил. Забыть не могу, как она по ней пронеслась. Хвост на сторону, трубой. Так перед глазами и стоит. Такой, брат, рисунок будет, ты прямо ахнешь. - Приятель кивнул в сторону дяди Феди. - А он вот понять не хочет, сердится, кричит. Я ж у вас в долгу не останусь, две лисьи шкурки вместо одной привезу.
      - Нет, ты мне шкурки из Москвы не вози, у меня своих хватит, - сурово ответил ему старик, принимаясь сматывать флажки. - А вот что слушай: больше не смей ко мне и на глаза показываться... - Он помолчал и вдруг, лукаво улыбнувшись, добавил: - Ежели ты мне настоящую картину всей этой охоты не привезёшь. Чтобы и снег был, и ёлочки, и лиса на снегу... Всё, как ты здесь сейчас рассказывал.
      - Вот это дело! - радостно воскликнул приятель. Он вскочил с пенька и обнял старого охотника. - Привезу, дедушка! Уж для тебя от всей души постараюсь. Вот видишь, - сказал он мне, - дедушка, значит, тоже в душе художник. Ему не шкурка нужна, а сама лиса!
      - Да чтоб на снегу как живая была! - добавил дядя Федя.
      ЗА СЕЛЕЗНЯМИ
      Как только в воздухе запахнет весной, потянут с юга перелётные птицы, тут с нами, охотниками, начинает твориться что-то неладное. В эту пору охотника сразу можно узнать и отличить от обыкновенного человека.
      Вот посреди мостовой стоит пожилой человек и, подняв кверху лицо, взволнованно шепчет: "Раз, два, три... пять... восемь... одиннадцать..."
      Кругом несутся автомобили, обдают потоками грязи, а он всё смотрит и смотрит вверх и считает: "Двенадцать... пятнадцать... семнадцать..."
      - Гражданин, - трогает его за плечо какая-то сердобольная женщина, тебе что - померещилось что-нибудь?
      Но он, не отвечая, продолжает считать: "Двадцать... Двадцать два, двадцать три..." И так он будет стоять и глядеть вверх как зачарованный, пока вереница гусей не скроется в голубой весенней дали.
      В эту пору и самих охотников неудержимо тянет вслед за птицами в леса, на разливы озёр и рек, туда, где природа справляет весёлый праздник весны.
      Хорошо тогда сидеть с ружьём в шалаше на берегу тихой заводи и подкарауливать диких селезней. А чтобы подманить их к шалашу, охотник пускается на хитрость; он сажает на воду перед шалашом привязанную за ногу ручную утку.
      Утка покрякивает, селезень подлетает. Только стреляй вернее, не промахнись, и ты всегда вернёшься домой с хорошей добычей.
      У кого есть ручная, или, как её охотники называют, "подсадная" утка, тот охотник - счастливец. Ну, а как же быть тому, у кого такой утки нет? Тут уж надо идти на двойную хитрость: вместо живой утки сажать на воду чучело (деревянное или резиновое), а чтобы ветер его не угнал, снизу привязать на длинной верёвке грузик.
      Крякать такое чучело, конечно, не может, поэтому приходится самому. Одни охотники крякают в манок, другие просто в кулак, кто как сумеет. Но всё-таки как ни крякай, а вот как настоящая утка - никогда не сумеешь.
      Охота без утки плоха ещё тем, что чучело сидит на воде неподвижно. На то оно и чучело. Хорошо, если есть ветерок, тогда деревянная уточка плещется на волнах, будто живая. А когда ветер стихнет, чучело торчит на воде, как колчушка, к нему никакой селезень не подлетит.
      Долго думали мы - охотники-безутятники, как бы нам "оживить" нашу приманку. Наконец кто-то придумал и напечатал в журнале отличный способ: к той самой бечёвке, на которой подвешен к чучелу грузик, надо ещё привязать сбоку тоненький поводок с крючком, а на крючок прицепить живую рыбку. Рыбка будет дёргать за поводок, и чучело начнёт шевелиться, будто живая утка. Просто и хорошо.
      ...И вот я уже сижу в шалаше, а передо мной на неподвижной воде весело плавает моя "ожившая" уточка.
      На крючок я прицепил шустрого карасика, он живой, энергичный, так и дёргает за бечёвку.
      Я достаю из сумки манок и начинаю усиленно крякать. Крякаю полчаса, крякаю час... И вдруг откуда-то издали слышится ответный крик селезня. "Шварк, шварк", - отвечает он мне и, свистя крыльями, опускается на воду... Как он хорош в своём весеннем наряде: голова сизая, грудь тёмно-коричневая, а спина серая, с синим зеркальцем на крыле.
      Высоко подняв голову и зорко оглядываясь, он плывёт всё ближе и ближе к моей уточке. Ещё секунда - и можно стрелять.
      Но тут происходит что-то невероятное: моя деревянная утка неожиданно бросается в сторону, ныряет, вновь появляется на воде и во всю прыть пускается наутёк.
      Чучело "ожило". Забыв об охоте, я выскакиваю из шалаша. Селезень улетает. Но я уже и не думаю о нём, бегу к лодке и пускаюсь в погоню за уткой. Не тут-то было: она удирает и от меня. С трудом настигаю беглянку, хватаю за шею, тащу из воды, утка упорно сопротивляется. Наконец она в лодке, но какая-то невидимая сила пытается вырвать её у меня из рук и утащить обратно в воду. Я хватаюсь за бечеву и после короткой борьбы подтаскиваю к лодке крупную щуку, значит, попалась на моего карася и теперь на крючке. Ещё миг - щука обрывает бечёвку, скрывается под водой.
      Вот и конец. Я сижу в какой-то растерянности, сам не могу понять, кто же я: охотник или рыбак? А впрочем, не всё ли это равно; главное - то, что у меня нет ни щуки, ни селезня. Получилось совсем как в пословице: "За двумя зайцами погнался, ни одного не поймал".
      НЕОЖИДАННОЕ ЗНАКОМСТВО
      Весенняя безлунная ночь.
      Я выхожу из лесного кордона и сразу же погружаюсь в непроглядную тьму. Но дорога мне хорошо знакома.
      Я уверенно спускаюсь в низину, перехожу дощатый мостик через ручей, выбираюсь на пригорок и иду дальше по лесной дороге.
      Иду, руководствуясь вовсе не зрением, а догадываясь об окружающей меня местности по различным звукам и запахам.
      Вот в стороне от дороги слышится вкрадчивое, ещё негромкое урчание лягушек. Значит, я прохожу мимо заболоченной низины. А дальше пойдёт сосновая грива.
      Как славно запахло смолой! Под ногами чувствуется не грязь, а сухая земля - песок. За сосняком начинается берёзовое мелколесье.
      Лёгкий ветерок доносит горьковатый и очень приятный запах набухающих, готовых раскрыться почек.
      О том, что кругом мелколесье, я догадываюсь ещё по лёгкому шуму при каждом порыве ветра. Так тихо, едва слышно могут шуметь только очень молодые верхушки деревьев.
      Мелколесье кончается.
      Я - на большой поляне. Теперь мне надо найти здесь мой шалаш. Его я смастерил ещё накануне днём, сделал из таких же тоненьких, срубленных мною берёзок. А все щели между ветками аккуратно заткнул клоками старого сена. Оно валялось тут же, подле кустов.
      Наконец я ощупью нахожу шалаш и забираюсь внутрь. Входное отверстие я тщательно заделываю ветками и клоками сена.
      Вот теперь хорошо. Теперь я могу спокойно сидеть в своей засаде и ждать рассвета.
      На утренней зорьке сюда, на поляну, обязательно прилетят чёрные лесные петухи - тетерева. На это место они собираются каждую весну, чтобы попрыгать, погоняться друг за другом, помериться силами и громкой, задорной песней возвестить на весь лес о начале весны.
      В моей засаде они меня не заметят, и, когда хорошо рассветёт, я сумею застрелить одного, а может, и парочку краснобровых лесных красавцев.
      А пока до рассвета можно и подремать немного. Но дремать не приходится: ночью лес полон самых различных звуков. То филин заухал; то, свистя крыльями, пронеслась стая уток, а вот тоненьким голоском не то заржал, не то заверещал заяц. Только ранней весной и можно услышать голос этого робкого, молчаливого зверька.
      Ночью весенний лес не замолкает ни на минуту. Ухо невольно ловит все эти странные, полные таинственной прелести звуки. Слушаешь их и стараешься угадать, кому из лесных крылатых или четвероногих обитателей они принадлежат.
      Но, чу, где-то высоко в небе послышался негромкий, протяжный звук, будто там, в вышине, заблеял барашек. Это взлетел над болотистой низиной и затоковал бекас. Значит, скоро рассвет. Нужно устроиться поудобнее, положить рядом ружьё и сумку с патронами, чтобы всё было под руками.
      Только я закончил необходимые приготовления, и вдруг возле самого шалаша как зашипит кто-то: "Чуф-шшш..." Помолчал немного и снова: "Чуф-шшш..." Вот он, желанный гость, - старый тетерев-токовик первым пришёл пешком на поляну и первым ещё до света подал голос тетеревиному сборищу, или току, как его называют охотники.
      В ответ на призыв старого токовика из разных концов леса донеслось громкое чуфыканье. Тетерева начали слетаться на место тока.
      Тяжёлые, крупные птицы садились вокруг моего шалаша. Я слышал их, но ничего не мог разглядеть в серой предутренней мути. Задорное чуфыканье раздавалось с разных сторон. С громким хлопаньем крыльев тетерева подскакивали и перелетали с места на место. Потом они замирали и заводили звонкую воркующую трель: "Уру-ру-ру-ру... уру-ру-ру-ру..." Казалось, что вокруг меня переливаются и журчат невидимые весенние ручейки. Затем снова раздавалось чуфыканье, хлопанье крыльев и поднималась какая-то возня: раззадорившиеся петухи начинали весёлую потасовку.
      С каждой минутой становилось светлее. Теперь вся поляна казалась наполненной туманной серой мутью, и среди неё, то появляясь, то исчезая вновь, бегали, прыгали и перелетали с места на место какие-то тёмные силуэты.
      Хорошо я их ещё рассмотреть не мог, но твёрдо знал по прошлому опыту, что это тетерева.
      Ещё посветлело. Я уже ясно начал различать отдельных петухов. Они распускали лирой свои чёрные, на белой подкладке хвосты и, припав к земле, долго монотонно ворковали.
      А вон в стороне, у куста, с громким чуфыканьем сходятся два лесных драчуна. Подступают друг к другу всё ближе, ближе, сейчас сцепятся.
      Я направил на них ружьё, чтобы одним выстрелом взять сразу пару тетеревов. Но тут что-то случилось. Все тетерева разом сорвались с поляны и исчезли в лесу. Кто же спугнул их? Неужели ещё какой-нибудь охотник подкрадывается к токовищу?
      Лёгкий треск сучьев заставил меня обернуться и поглядеть в сторону.
      Из кустов на поляну выбирался кто-то на четвереньках. Охотник? Да нет, это вовсе не человек, а какой-то зверь. Медведь! Вот он совсем вылез из-за веток, а следом за ним выскочили два медвежонка. В первую минуту мне сделалось как-то не по себе. Ружьё заряжено дробью на птицу, и ни одного пулевого патрона.
      Но тут же я устыдился сам себя: "Какой же ты после этого натуралист, если испугался зверя в лесу, да ещё какого зверя - самого трусливого! Ведь только свистни - его уж и след простыл".
      Так, подбадривая себя и держа на всякий случай ружьё наготове, я следил из своей засады за косолапой Семейкой.
      Между тем мамаша с детьми вышли на полянку и занялись своими делами. Медведица начала разламывать лапами старые, трухлявые пни, засовывала морду в труху и, очевидно, выбирала оттуда разных жуков и личинок, а медвежата бегали возле матери, гонялись друг за другом и боролись, как толстые, неповоротливые щенки.
      Потом один из них подбежал к матери и стал тоже тыкаться мордой в труху. Тем временем другой медвежонок отправился бродить по полянке.
      Вдруг он остановился как вкопанный: очевидно, что-то заметил на земле.
      Мне было очень интересно узнать, что именно увидел малыш, но я ничего не мог разглядеть.
      Вот мишка приподнимается на дыбки и вперевалочку делает шаг, другой к заинтересовавшему его предмету. Потом снова опускается на четвереньки и осторожно, с опаской тянет лапу вперёд. Тронул что-то и скорее отдёрнул лапу прочь.
      Стараясь не хрустеть сучками, я привстал, взял лежавший рядом бинокль и поглядел в него.
      Ну и потеха! Перед медвежонком на земле сидит большая лягушка. Она, видно, только недавно очнулась от зимней спячки - сидит вялая, полусонная. Медвежонок тянет к ней лапу. Лягушка делает в сторону небольшой скачок. Мишка принимает это за игру. Он тоже неуклюже подскакивает вслед за лягушкой. Так они добираются до ближайшей лужи. Лягушка прыгает в воду, медвежонок суёт туда лапу, отдёргивает, трясёт ею и с удивлением смотрит, куда же девался его новый приятель.
      Постояв в недоумении возле лужи, медвежонок нехотя отходит и бредёт дальше, прямо к моему шалашу. Он уже всего в каких-нибудь пятнадцати двадцати шагах.
      Я не могу оторвать глаз - до чего он хорош! Такой с виду мягонький, толстый, неповоротливый... Хочется взять его и потискать, побороться с ним, как с кутёнком. Даже не верится, что это вовсе не дворовый щенок, а лесной дикий зверь.
      Он подходит ко мне ещё ближе. Это уже не совсем хорошо: ну-ка заметит меня, испугается и закричит. Тут мамаша может броситься на защиту.
      Конечно, по теории, медведя легко отпугнуть, но ведь одно дело теория, а другое - опыт "на собственной шкуре".
      Я пробую пугнуть непрошеного гостя - еле слышно щёлкаю пальцем по биноклю.
      Медвежонок мигом услышал. Вот какой слух! Он поднимается на дыбки и пытается заглянуть в шалаш. Наверное, он уже заметил меня, только не может понять, кто это сидит за ветвями.
      Любопытство его разбирает. Он наклоняет головку то в одну, то в другую сторону. Какая плутоватая у него мордочка! Ни дать ни взять, озорной мальчишка! Кажется, сейчас скажет: "Дяденька, ты что тут делаешь?"
      Постояв немного, медвежонок неуверенно делает шаг, другой в мою сторону.
      Нет, это уж слишком. Так, пожалуй, он и в шалаш ко мне заберётся. Пора кончать игру.
      - Кши ты! - И я захлопал в ладоши.
      Эффект получился полный. Медвежонок рявкнул, чуть не перекувыркнулся через голову и со всех ног кинулся к матери.
      В один миг вся семейка исчезла в кустах.
      Я тоже выбрался из шалаша. Вот и конец охоты. Значит, придётся домой возвращаться без дичи, пустым.
      Ну и что же? Неужели такое знакомство в лесу не стоит убитого тетерева?
      Конечно, стоит.
      ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ СТОРОЖ
      В субботу вечером я сидел за столом и читал. Вдруг распахнулась дверь, в комнату вбежал мой товарищ Николай с огромной немецкой овчаркой.
      - Здравствуй, - поздоровался он. - Сто лет не видались.
      Я очень обрадовался гостю. Николай - самый весёлый из моих юных приятелей. Он, как мальчишка, вечно готов что-нибудь натворить, набедокурить.
      - Познакомься, - сказал Николай, - мой новый друг - Джек. Живём душа в душу.
      Я оглядел Джека и невольно подумал: "Внушительный пёс, настоящий волк: весь серый, морда острая, уши торчком и хвост, как у волка, пушистый, висит поленом".
      Мы с Николаем сели за стол, а Джек улёгся на коврике. Он положил голову на передние лапы и глядел на нас суровыми умными глазами. Казалось, он хотел сказать: "И о чём они так много болтают, наверное, всё о пустяках".
      - Ну, как тебе нравится мой Джек? - спросил Николай.
      - Хороший пёс, - похвалил я. - Видно, умница.
      - У-у-у... та-акая умница; ты ещё не знаешь! Вот познакомишься поближе - сам убедишься. И сторож какой: в комнату без хозяина кого хочешь впустит, а уж обратно... извини...
      Мы проговорили весь вечер. Наконец, собираясь уходить, Николай сказал:
      - Собственно, я к тебе за делом. У меня просьба.
      - Какая? - спросил я.
      - А вот какая: мне завтра утром нужно срочно уехать в командировку недели на две. Нельзя ли у тебя на это время оставить Джека?
      Я запротестовал:
      - С кем же он целый день останется, ведь я на работе.
      - Не беда, - перебил Николай. - Он у меня затворник. Я ведь тоже целый день на работе. По крайней мере, у тебя сторож в комнате будет. Ещё, гляди, так подружитесь - водой не разольёшь...
      Уговорив меня, Николай вывел пса погулять, потом собрался домой.
      - А ты, Джек, останься здесь. Здесь лежи, - приказал Николай.
      Собака поглядела на него понимающим взглядом и улеглась на коврик.
      - Да стереги получше, чтобы краснеть за тебя не пришлось, - наставлял Николай.
      Простившись со мной, он ушёл. А я лёг спать.
      На следующий день было воскресенье, и я решил поехать к знакомым на дачу.
      "Вот хорошо, что Джек останется. Уж, наверное, воры не заберутся", подумал я.
      Джек, как и вчера вечером, лежал на коврике и внимательно глядел на мои приготовления.
      - Ну, пойдём погулять, - позвал я его, направляясь к двери.
      Но, едва я взялся за ручку двери, Джек вскочил и с грозным рычанием преградил мне дорогу. Я остановился. Джек тоже стоял в угрожающей позе.
      - Что ты, ошалел, что ли? Пшёл вон! - решительно прикрикнул я.
      Но пёс и ухом не повёл. Он не позволял выйти из комнаты. "Что же делать?" Я оказался взятым под стражу.
      Вначале я пробовал усовестить, уговорить Джека, даже хотел подкупить сахаром или печеньем. Ничего не помогало. Тогда мною овладело отчаяние. Неужели придётся сидеть здесь две недели, пока вернётся товарищ? Да ведь за этот срок и я и Джек умрём с голоду, интересно только - кто первый. Не знаю, сколько времени я так просидел, но вдруг за дверью послышались шаги. В квартиру кто-то вошёл.
      "Вот история, - подумал я, - значит, Николай, уходя вчера, не захлопнул на замок входную дверь".
      Я прислушался. Шаги приближались. Кто-то быстро шёл ко мне. Не успел я крикнуть, предупредить об опасности, как в комнату уже входил мой сослуживец Иван Сергеевич.
      Джек не двинулся с места. Он только значительно поглядел на вошедшего и самодовольно облизнулся. Казалось, он желал этим сказать: "Иди, иди, голубчик, тебя здесь только и не хватало".
      Иван Сергеевич тяжело дышал, вытирая платком лоб.
      - Здравствуйте! Запыхался... лез к вам на пятый этаж. Едемте с нами на дачу.
      Я мрачно ответил:
      - Никуда мы с вами больше не поедем.
      Иван Сергеевич с любопытством взглянул на меня.
      - Почему так?
      - А вот попробуйте-ка выйти из комнаты.
      Он в недоумении пожал плечами, сделал шаг к двери... Но тут же в ужасе отскочил в дальний угол.
      А Джек, пугнув смельчака, опять улёгся на прежнее место.
      - Что же теперь делать? - растерянно проговорил Иван Сергеевич. - Я ведь из дому на минутку... за папиросами... даже не сказал, что к вам зайду. Сестра подумает - попал под машину...
      - Да-а, и вам не скоро придётся её успокоить.
      Иван Сергеевич с опаской покосился на Джека:
      - Откуда вы этого изверга взяли?
      - Товарищ просил подержать до его возвращения.
      Иван Сергеевич облегчённо вздохнул:
      - Ну, это другое дело. Тогда посидим, подождём, пока он вернётся.
      - Боюсь, что это вас мало устроит: он вернётся через две недели.
      Иван Сергеевич схватился за голову:
      - Да ведь мы же умрём с голоду.
      - Я уж сам об этом подумывал. Ничего, потерпим пока. У меня в буфете есть хлеб, масло, сахар, даже печенье.
      - Нет, это невозможно! - решительно возразил Иван Сергеевич. - Нужно не сидеть сложа руки, а действовать.
      Он встал и, опасливо озираясь на Джека, прошёлся вдоль стены.
      Пёс лежал на коврике, положив голову на лапы, и, не спуская глаз, следил за нами.
      - У-ух, ты какой! - поёжился Иван Сергеевич. - Кажется, разорвёт сейчас. Слушайте! - вдруг воскликнул он. - Давайте стучать в стену.
      - Бесполезно: соседи уже с месяц на даче. Здесь хоть из пушек пали никто не услышит.
      - Да, да, положеньице, нечего сказать, - вздохнул приятель. - Хоть бы записку в окно бросить или покричать... - Он подошёл к окну.
      Джек сейчас же насторожился. Косясь на собаку, Иван Сергеевич робко заглянул через стекло.
      - Шут знает что - крыша какая-то внизу... Отсюда никого не дозовёшься. - Он сокрушённо махнул рукой. - Квартира у вас какая неудобная: ни вылезти, ни крикнуть.
      Я ответил, что, собственно, и не выбирал квартиру, чтобы из неё удобно было лазить в окно.
      - И жаль, что не выбирали, - раздражённо ответил Иван Сергеевич. Сейчас очень бы пригодилось.
      Вдруг он прислушался и в отчаянии замахал руками:
      - Идут, идут... Это, наверное, за мной... сестра... Не входи, не входи! - закричал он.
      Но дверь широко распахнулась, и сестра Ивана Сергеевича с разгневанным видом вошла в комнату.
      Джек любезно пропустил новую жертву.
      - Я так и знала, что ты здесь! - возмущённо заговорила Анна Сергеевна. - А сказал, только за папиросами... Извините, я с вами и не поздоровалась, - обратилась она ко мне. - Прямо беда с ним. Молочница пришла за деньгами, а он ушёл и пропал... Ну, идём скорее... Она ждёт...
      - Дорогая моя, - безнадёжно проговорил Иван Сергеевич, - мы в засаде, отсюда нет выхода.
      Узнав, в чём дело, Анна Сергеевна всплеснула руками:
      - Боже мой, теперь молочница решит, что я от неё сбежала. Вот скандал!
      - Какая там молочница! - негодующе заговорил Иван Сергеевич. - Ты понимаешь: мы, может, здесь две недели просидим, а ты о своей молочнице...
      Он тяжело опустился на диван.
      Анна Сергеевна, как свежий человек, ещё не растративший запас энергии, начала придумывать план спасения.
      - Идея! - вдруг воскликнула она. - Я всё придумала. Вынимайте скорее книги вон из того фанерного ящика...
      - Зачем это? - запротестовали мы.
      - Живо, живо! - приказала Анна Сергеевна. - Вы тут рады две недели сидеть, а я не намерена.
      Пришлось повиноваться. Работа закипела. Мы выбирали книги и ставили их стопочками у стены.
      Джек с большим интересом следил за нашей работой и вовсе ей не препятствовал.
      Наконец огромный ящик оказался пуст.
      - Теперь, Ваня, садись на корточки, - скомандовала Анна Сергеевна брату, - мы тебя накроем ящиком, ты выползешь из комнаты и позовёшь помощь.
      Иван Сергеевич с ужасом поглядел на Джека.
      - Анечка, а если и он под ящик залезет, ведь он меня там съест?
      - Глупости! Никак он туда залезть не сможет, - ответила Анна Сергеевна. - Стыдно быть трусом.
      Иван Сергеевич тяжело вздохнул и присел на корточки. Мы опустили над ним ящик.
      - Ну и чудесно, - одобрила Анна Сергеевна. - Теперь ползи, а мы будем тебе говорить право или лево.
      И вот на наших глазах ящик вдруг ожил. Он чуть приподнялся и, покачиваясь, пополз к двери.
      Джек, до сих пор спокойно наблюдавший за нами, вскочил. Удивление и даже испуг отразились на его морде. Потом он весь ощетинился и со страшным рычанием бросился на подступавшего врага.
      Несчастный Иван Сергеевич! Что только переживал он внутри своего "деревянного танка".
      Джек царапал, грыз стенки ящика, но ничего не помогало. Ящик медленно полз всё дальше и дальше. Мы замерли, притаив дыхание.