Теперь ему нечего ждать, когда его кто покормит, - сам научился рыбу ловить. Тут уж они вдвоём взялись за моих мальков, в один миг всех переловили.
      А я ни с чем остался, ни одного окуня не поймал. Не беда, я доволен: разве часто увидишь такую картинку?
      КУЙКА
      Лето прошлого года я провёл в Карелии. Приехав в Петрозаводск, я зашёл в охотничье общество, сказал, что я охотник-натуралист, и попросил посоветовать, куда бы поехать, чтобы познакомиться с природой этого края.
      Тут же на маленьком дружеском совете было решено, что лучше всего мне поехать в Заонежье, то есть на другую сторону Онежского озера.
      На следующий день я сел на пароход, переплыл озеро и поселился в небольшой деревушке Мальково на самом берегу.
      В этих местах озера всё сплошь покрыто мелкими облесёнными островками. Островков так много (больше сотни), что они получили у местных жителей общее название - Уйма.
      Трудно передать, какое чудесное зрелище представляют собой эти острова, в особенности когда плывёшь по озеру в тихую, ясную погоду. Над головой синеет безоблачное небо, а кругом такая же синяя, сверкающая гладь воды, и из неё тут и там поднимаются зелёные, покрытые лесом острова.
      Между островами извиваются протоки, то широкие, открытые, то узкие, поросшие тростником и камышами, - настоящий рай для уток, гагар и другой водоплавающей дичи.
      Невдалеке от нашей деревни, на одном из соседних островов, находилось селение Кижи - несколько домиков, разбросанных по берегу, пароходная пристань, а прямо над нею на высоком пригорке - старинная, рубленная из брёвен церковь о двадцати трёх куполах.
      Эта церковь - замечательный образец древнерусской архитектуры и бережно охраняется как памятник старины.
      Селение Кижи было видно прямо из моего окна, и я, сидя дома, часто любовался им.
      Но особенно красиво бывало по утрам, когда я ещё задолго до восхода солнца отправлялся на рыбалку.
      На прозрачном нежно-розовом фоне зари чётко вырисовывались контуры древнего храма и силуэты кряжистых северных домов.
      И как удивительно всё это гармонировало с огромными серыми камнями на берегу, прозрачной далью, старыми, поредевшими соснами, с плеском воды, криками гагар на озере, со всей картиной угрюмого дальнего севера...
      Стоя на берегу возле своего ботничка, я смотрел, как над озером, над островами, над всем этим суровым краем тихо занималась заря.
      Вот край неба разгорается всё ярче и ярче, на него уже больно смотреть, и вдруг словно поток огненной лавы выльется из-за горизонта, хлынет на озеро и зажжёт его вспышками голубых огней.
      Как раскалённые угли, светятся окна домов. Из-за лесистой Уймы медленно поднимается солнце.
      Я поспешно сажусь в ботник, черпаю вёслами прозрачную, как первые льдинки, воду и выплываю в озеро навстречу солнцу, навстречу новому, едва зародившемуся дню.
      Живя в Заонежье, я почти каждое утро выезжал в озеро на рыбалку и удил до тех пор, пока солнце не начинало сильно припекать. Тогда я возвращался домой.
      Но однажды я заехал дальше обыкновенного. Рыба в это утро бралась хорошо, и мне не хотелось возвращаться домой.
      Неподалёку от меня виднелся маленький, весь заросший деревьями островок. Из зелени ветвей выглядывал деревянный домик.
      "Подъеду к нему. Может, мне удастся купить молока и хлеба, - подумал я. - Поем, а потом ещё половлю". И, снявшись с якоря, направил свой ботник прямо к домику.
      Подплыв к островку, у самой воды я увидел пожилую женщину. Она полоскала бельё. Женщина приветливо поздоровалась со мной и охотно согласилась принести молока и хлеба.
      Не прошло и десяти минут, как она уже вернулась назад с крынкой молока и изрядной краюшкой хлеба. Но взять за всё это плату решительно отказалась.
      - Да что вы, за что же тут платить! - засмеялась она, разглядывая в ведёрке мой улов.
      На дне лодки у меня валялось несколько мёртвых рыбёшек.
      Я взял этих рыбёшек и выбросил в воду.
      - Жаль, что нашей Куйки нет, - сказала женщина, - она бы их сразу подобрала.
      - Какой Куйки? - переспросил я.
      - А вы разве не знаете? Вы не здешний?
      - Нет, я из Москвы.
      - Ах, вот что! Ну, тогда понятно, - кивнула она головой. - Куйкой в нашем крае гагару зовут. Видели, конечно, их много по озеру плавает.
      - Да, гагар я здесь много видел.
      - А вот у нас совсем ручная была, - сказала женщина, - тут около мостков всё время и находилась. Мы её ещё маленьким птенцом взяли, так и выросла среди людей и никого не боялась.
      Это меня очень заинтересовало. Я в своей жизни видел немало ручных птиц - скворцов, сорок, галок, ястребов... Но ручных гагар никогда не видел да и не слыхал об этом.
      Я попросил женщину поподробнее рассказать о своей столь необычной крылатой воспитаннице.
      - Ну что же, я с удовольствием, - согласилась она. - Мы тут с Колей, с сыном, каждое лето на даче живём. Он у меня тоже рыболов, любитель, всякую живность в дом тащит.
      Вот как-то раз летом поехали мы с ним на лодке за ягодами километров за восемь, на остров Игловский Хвост. Весь этот остров в сосняке, в полянах, ягод там бывает видимо-невидимо.
      Плывём мы мимо небольшой луды*. Только поравнялись, вдруг с неё гагара бултых в воду и удирать от нас. А за ней следом гагарёнок, совсем ещё маленький, тёмненький весь, тоже с берега соскочил и поплыл за матерью.
      _______________
      * Л у д а - каменистый открытый островок.
      Подъехали мы к той луде, глядим - у самой воды гнездо гагары. Собственно, и гнезда-то настоящего нет - просто кучка сухого, прошлогоднего камыша, а сверху ямка. В гнезде птенец сидит. Коля его в руки взял, а он и не боится - видно, мал ещё, ничего не понимает. Смешной такой, несуразный, вроде гусёнка. А лапки совсем не в том месте, где у других птиц, - где-то сзади около хвоста. Ему и бегать-то на них никак нельзя.
      Поглядели мы на него и посадили обратно в гнездо.
      Вдруг видим: гагарёнок лапками оттолкнулся и, как лягушонок, из гнезда - прыг, прыг - и в воду! Шлёпнулся, да и поплыл себе как ни в чём не бывало.
      Мы с сыном тоже своим путём к острову направились. Смотрим - а гагарёнок следом за нами плывёт. Мы отгонять, в ладоши хлопать, а он никак отставать не хочет. Коля ему весло протянул. Гагарёнок грудкой на него навалился и вскарабкался.
      Взяли мы его в лодку, посадили в корзинку для ягод. Так и привезли домой.
      Дома прежде всего забота - чем его кормить? Дали каши, хлеба мочёного, творогу и варёное яйцо порубили - ничего не ест. Посадили его в клетку, так целые сутки без еды и сидел. А потом Коля малявок вот у этих же сходен наловил и дал гагарёнку. Тот сразу три штуки съел. С тех пор с кормёжкой дело пошло на лад. Но зато в клетке сидеть гагарчёнок ни за что не хотел. Поставили мы ему туда миску с водой. Он её опрокинул, воду пролил. Вымок, выпачкался, так по клетке и мечется, между прутиками голову просовывает, того гляди, задушится.
      Я и говорю Коле: "Не мучай ты его. Это птица водяная, она в клетке всё равно жить не сможет. Выпусти его лучше у нашего островка возле сходен. Гагар тут много неподалёку плавает, может, он к ним и уплывёт".
      Коля сбегал ещё раз на озеро, наловил малявок, накормил получше гагарёнка, а потом отнёс и выпустил вот в этот заливчик.
      На следующее утро пошёл Коля купаться, гляжу - что такое, уж он назад бежит! "Мама, мама, - кричит, - гагарёнок-то наш никуда и не уплыл! Только я на берег пришёл, а он из кустов выплывает и прямо ко мне: "Пик, пик, пик..." Пищит, рыбки просит. Я за сеткой прибежал. Сейчас наловлю и покормлю его".
      Так гагарёнок и остался жить в заливчике возле сходен. Коля раза три-четыре в день ему малявок ловил. Бывало, позовёт его: "Куйка, Куйка!" - гагарёнок сейчас к нему плывёт и прямо в руки заглядывает, а сам пищит - покорми, мол.
      Сначала Коле занятно было с ним возиться, а потом, видно, надоело. Гагарёнок вырос, ему еду только подавай.
      И досаднее всего: кругом в заливчике малявок видимо-невидимо плавает, особенно когда солнышко пригреет, а гагарёнок и не думает их ловить. Вот и решил Коля его приучить нырять, чтобы он сам за рыбой охотился. Ну и забавно это было!
      Коля разденется, поплывёт - и гагарёнок за ним. Коля отплывёт немного и нырнёт. Тут гагарёнок начнёт по воде метаться, ищет - куда же его приятель делся? Затем голову в воду опустит, перекувыркнётся, а лапы и хвост снаружи.
      Никак сначала нырять не хотел, потом приучился. Но только делу это ничуть не помогло. Рыбу он всё равно ловить не стал, по-прежнему просил, чтобы его из рук кормили. А если ему мало рыбы наловят, не наестся он, тогда прямо на берег лезет, так и прыгает за Колей, как лягушонок.
      Один раз пришла на сходни кошка. Она туда часто ходила. Коля ей тоже там рыбки давал. Пришла она, а гагарёнок на бережку был. Кошка к нему что, мол, за птица, давай-ка познакомимся. Она у меня и с курами, и с утками, со всеми дружила.
      Только подошла к гагарёнку, а тот как шею вытянет, как зашипит да клювом её - цоп! - ущипнул не хуже гуся. Кошка перепугалась, со всех ног прямо домой. С тех пор уж её к сходням и не заманишь.
      Через месяц гагарёнок заметно вырос, но от мостков никуда не уплывал. И ведь дикие гагары тут же, бывало, неподалёку плавают, кричат, а он на них даже внимания не обращает.
      Из заливчика он выплывал только за лодкой. Вот поплыву я на соседний остров корову доить. Она у меня там всё лето паслась. Я плыву, а гагарёнок за мной. Пока я на острове корову дою, он возле лодки плавает, а как вернусь, прямо ко мне лезет. Возьму его на руки, он усядется поудобнее и сидит, плоский такой, как пирожок. Поглажу его и опять в воду пущу. Так обратно домой и приплывём.
      Мы с Колей к Игловскому Хвосту плавали, к той луде, откуда гагарёнка взяли, и он следом за нами, всю дорогу за лодкой плыл.
      Мы думали - может, мать-гагара его увидит и позовёт к себе. Но никакой гагары там уже не оказалось.
      Я и предложила Коле: "Давай-ка мы нашу Куйку всё-таки оставим. Здесь она скорее к диким гагарам пристанет, а то что мы с ней зимой делать будем, без воды она ведь погибнет".
      Вот подождали мы, пока Куйка подальше от лодки отплыла, а потом налегли на вёсла и покатили во весь дух. Только вода за бортом журчит.
      Куйка увидела - и ну догонять нас! Да, видно, не может - смотрим, отстаёт всё дальше, дальше. А потом вдруг нырнула, глядь - вынырнула уже ближе к лодке, ещё и ещё... Под водой нас и догнала. Значит, ей под водой удобнее плыть, чем по поверхности.
      Так мы домой опять все втроём и приплыли.
      Прошло ещё недели две. Куйка совсем большая выросла и такая обжора стала - давай и давай рыбу. Просто хоть с берега не уходи. А сама никак её не ловит. Уж Коля с ней совсем замучился.
      Один раз приплыли к нашему островку рыбаки, сетью рыбу ловить. День был жаркий, мелочь у них уснула; они её и выкинули в воду.
      Куйка как заметила это, сразу всю рыбу с воды подобрала. С тех пор, бывало, только увидит рыбаков на лодке с сетью, прямо плывёт к ним, рыбу клянчит. Нашу Куйку здесь в округе все рыбаки знали, и все её кормили.
      Тут моему Коле полегче стало, Куйка ему уж не так досаждала. Только мы всё беспокоились, что ж мы с ней зимой делать будем.
      А делать-то ничего и не пришлось. Не дожила у нас Куйка до зимы.
      Как-то приплыл к нам рыбак с Волк-острова. Куйка за ним и увязалась. С тех пор и конец, как в воду канула. Уж мы и на Волк-остров плавали узнать, нет ли её там. Не близкое это дело - километров двадцать от нас по воде-то будет. Только нигде нашей Куйки не нашли. Наверное, к диким гагарам всё-таки наконец прибилась и уплыла на волю.
      Вот про нашу Куйку и вся история, - улыбнулась женщина.
      Я поблагодарил её и хотел уже плыть обратно на озеро ловить рыбу.
      - А скажите, пожалуйста, - вдруг спросила меня рассказчица, - не знаете ли вы, сколько лет гагары жить могут?
      - Не знаю, правда.
      - Жалко, - сказала она. - А то я третью весну всё нашу Куйку обратно жду - думаю, не вернётся ли откуда-нибудь. Да нет, уж, видно, больше не вернётся. Ну, прощайте пока, заезжайте ещё, когда будете близко рыбу удить.
      Она взяла пустую крынку и пошла к дому.
      А я поплыл обратно на озеро.
      Уже начало как следует припекать. Дул лёгкий попутный ветерок.
      Я решил больше не ловить рыбу, поставил парус и поплыл домой.
      Вокруг меня, всё в солнечном блеске, сверкало и переливалось озеро. У поверхности играла рыба. А возле островов, у самых камышей, вытянув шеи и высоко подняв остроносые головы, плавали рябухи-гагары. И, глядя на этих птиц, я невольно думал: нет ли среди них той самой Куйки, которую так любовно растили Коля и его мать?
      ГОЛУБОЙ ДВОРЕЦ
      Бывают такие люди: простые, радушные - встретишь человека впервые, а кажется, будто ты давным-давно знаешь его, давно уже дружишь с ним.
      Вот таким именно и был старый лесник Пётр Захарович, по прозвищу "мил человек".
      А прозвали его так за то, что это была его любимая присказка. И по правде говоря, больше всего она подходила именно к нему самому.
      Я познакомился с Петром Захаровичем совершенно случайно. Шёл как-то летом с охоты поздно вечером; лес чужой, путь до деревни, где я остановился, неблизкий. Устал я. А уж начало смеркаться.
      "Не заночевать ли, - думаю, - прямо в лесу? Развести костёр, вздремнуть тут же, под ёлкой. А как начнёт светать, поохотиться на утренней зорьке - и в деревню".
      Только вот беда - уж очень комары донимают. Так и лезут в лицо. Пожалуй, за ночь совсем съедят. Что же делать?
      Иду, раздумываю. Вдруг вижу - в стороне огонёк блеснул. Я - туда. Выхожу на поляну. Посредине её деревянный домик - лесная сторожка. В окне свет горит.
      Вот тебе и ночлег. Наверное, пустят на ночь в избушку.
      Захожу: просторная комната, у окна стол, лампа горит, на столе самовар, а за ним в уголке старичок сидит, чай пьёт. Увидал меня, говорит:
      - Откуда-то гость ко мне пожаловал? Заходи, мил человек. Чайком с мёдом, с малиною угощу.
      - Спасибо, дедушка. - Я поставил в угол ружьё, повесил на гвоздь сумку, куртку и подсел к столу. - Я, дедушка, в вашем лесу первый раз. Вчера только в деревню Дубки в отпуск приехал. Хочу поохотиться, порыбачить.
      - Так-так, - кивнул старик. Он налил мне чаю, пододвинул деревянную чашку с мёдом, кузовок с малиной. - Пей, мил человек, на здоровье, отдыхай, устал небось.
      Выпили мы по стаканчику, по второму, разговорились. Вернее, я больше слушал, а Пётр Захарович рассказывал про свой лес, где какая дичь водится, куда сходить по грибы, по малину.
      - Да чего тебе, мил человек, в деревне сидеть. От Дубков и лес и речка не так уж близко. А у меня всё под боком. Сходи завтра в деревню, возьми своё добро и ко мне возвращайся. Живи хоть месяц, хоть два, сколько душе пожелается. И тебе на охоту ходить способнее, и мне, старику, веселей.
      Так я и сделал. На следующий же день отправился в Дубки, забрал свои вещи и переселился к деду в сторожку. Весь отпуск у него прожил. Какое это было чудесное время! Дни выдались все как на подбор - ясные, солнечные, настоящие летние дни.
      Вставали мы с Петром Захаровичем вместе с солнышком, пили чай, брали немного еды и отправлялись на целый день в лес.
      Дедушка захватывал с собой кузовок. Он его сам сделал. Ловко так смастерил, с перегородкой на два отделения. Одно - для грибов, другое, поменьше, - для ягод.
      Я же брал с собой ружьё или удочку. Так мы сразу распределили обязанности: я должен был заботиться о дичи и рыбе, а Пётр Захарович - о ягодах и грибах.
      Выйдем, бывало, на зорьке в лес. Воздух прохладный, чистый, пахнет свежескошенным сеном. Все поляны седые от обильной ночной росы. А до кустов, до деревьев лучше и не дотрагивайся - чуть заденешь плечом, сразу дождь на тебя польётся.
      - Не беда, мил человек, - улыбнётся, бывало, дедушка. - Солнышко выйдет - разом высушит.
      Мы уходили от дома далеко в лес, бродили по заросшим черникой сухим болотам. В таких болотах нога тонула, будто в перине, в глубоком мху, а в воздухе крепко пахло пьянящим запахом багульника. Потом мы выбирались на лесные поляны, сплошь заросшие душистым клевером и белыми глазастыми ромашками. Мы заглядывали в густые малинники и рвали тёмно-красные спелые ягоды. Рвать их приходилось очень осторожно - иначе они осыпались на землю, оставляя после себя на концах ветвей короткие белые "пальчики".
      Нередко мы посещали и старую вырубку. На ней тут и там торчали широкие полусгнившие пни. На этих пнях на солнцепёке грелись юркие ящерицы и сидели, распустив крылья, красивые бабочки, с тёмными, почти чёрными крыльями, - траурницы и ярко расписные "адмиралы".
      При нашем приближении ящерицы тотчас исчезали в расщелинах пней, а бабочки взлетали и кружились над вырубкой.
      Иногда возле старого пня нам удавалось найти совсем перезревшую ягоду земляники. Она походила на густую, засахаренную каплю варенья и пахла так аппетитно, будто и впрямь была только что сварена здесь на солнышке.
      Потом мы шли в прохладные березняки и осинники, искали в траве среди прошлогодних листьев подберёзовики с тёмно-коричневыми бархатными шляпками и красноголовые подосиновики. Очень часто во время наших скитаний я совсем забывал про охоту и про рыбалку. Мне нравилось, больше чем удить или стрелять, ходить вместе с дедушкой и наблюдать за тем, с каким вниманием, с какой любовью осматривал он всё, что нас окружало.
      Пётр Захарович знал всех птиц, мог определить их по голосу, по внешнему виду, знал, какая из них где гнездится, чем кормит птенцов, какую пользу приносит лесу, помнил все барсучьи и лисьи норы, мог точно сказать, где водятся белки, куницы, где летом держатся лоси со своими лосятами. Он знал лес не хуже, чем свой собственный дом. Да, пожалуй, лес-то и был его настоящим домом.
      Сколько раз мы с ним забирались в самую глушь и бродили там до глубокой ночи. Дедушка никогда не плутал в лесу, всегда безошибочно находил дорогу к сторожке.
      Ходим, бродим, бывало, весь день, наберём ягод, грибов, а вот дичи нет.
      - Не беда, мил человек, - улыбнётся дедушка. - На что нам мясо. Мясо, вещь вредная. Мы сейчас картошку почистим, с грибками наварим, самое хорошее кушанье.
      Всё живое: зверей, птиц, ящериц, лягушек - любил и берёг Пётр Захарович.
      Старик зорко следил за тем, чтобы никто из ребят, пришедших по ягоды, по грибы, не ломал кустов и деревьев, не разорял птичьих гнёзд, вообще не вредил лесу.
      Сам Пётр Захарович выполнял свою работу, как говорят, не за страх, а за совесть.
      С утра до ночи пропадал он в лесу. На десятки километров знал каждое дерево. И всё, бывало, хлопочет: то молодые саженцы проверяет, следит - не напали ли на них вредители, то сушняк соберёт да и сожжёт, чтобы в нём не развелись короеды, то пойдёт старые деревья осмотрит - не треснул ли где ствол, не поломало ли ветром сучья.
      А уж за птицами, за всякой живностью так наблюдает, будто это не простой лес, а заповедник.
      Но, заботясь обо всех обитателях леса, Пётр Захарович имел особую привязанность к крохотным лесным труженикам - муравьям.
      Целыми часами дедушка мог сидеть возле муравейника и следить за этими занятными существами.
      - Нет, ты приглядись-ка получше, - бывало, говорил он, - это вот работники! С утра до ночи трудятся: кто соломинку тащит, кто листочек несёт, а кто на охоту отправился за слизняками, за гусеницами. Сколько погани разной уничтожат, не сочтёшь. Большую пользу лесу приносят.
      Если Пётр Захарович видел, что муравей не может справиться со своей ношей, старик брал прутик или травинку и осторожно помогал маленькому труженику преодолеть препятствие. При этом Пётр Захарович ласково приговаривал:
      - Ты не бойся, дурашка, я ж тебе вреда не сделаю, я ж помогаю тебе.
      И должен сказать, что нигде я не видел таких огромных, никем не тронутых муравейников, как в лесу у Петра Захаровича. Это были настоящие лесные дворцы, сказочные терем-терема.
      Да разве одни муравейники говорили о том, с какой душой выполняет дедушка своё любимое дело.
      Нигде ещё не встречал я такого множества разных птиц и всякой другой живности, такого будто всегда улыбающегося леса. Этот старый весёлый лес всем своим видом напоминал мне самого дедушку.
      Незаметно пролетел мой отпуск в лесной сторожке. Пришло время возвращаться в город. Я простился с Петром Захаровичем, обещая будущим летом опять приехать на отпуск в его лесную избушку.
      Увы, в следующее лето началась война. Наступили тяжёлые годы. Люди даже забыли о том, что такое покой и отдых.
      Только спустя десять лет мне вновь довелось побывать в знакомых местах.
      И вот я опять бреду по той же лесной дороге, прямо к сторожке Петра Захаровича. Наверное, старика давно уже нет в живых. Кто же теперь там живёт, кто охраняет лес с его зверями, птицами, со сказочными дворцами-муравейниками? Деревья редеют. Впереди поляна. На ней сторожка. Но где же она? Может, я ошибся, попал на другое место? Нет, не ошибся. Вот здесь, под соснами, стоял деревянный домик. Полуразрушенный остов из кирпича - основание печи - да обломки сгнивших брёвен, целый ворох гнилушек - это всё, что осталось от домика Петра Захаровича, всё, что осталось как память о нём самом.
      Но нет, не всё! Есть и ещё одна памятка. И кто же её смастерил? Именно те хлопотливые лесные труженики, о которых дедушка всегда так заботился.
      Под старой сосной, где раньше была скамеечка, на которой старик сиживал по вечерам, на этом месте муравьи выстроили свой огромный лесной дворец.
      Я подошёл к нему и даже улыбнулся. Как хорошо! Лесной дворец был построен из тех самых гнилушек, которые остались от домика лесника.
      "Наверное, дедушка был бы доволен, если бы знал, как лесные жители используют остатки его старенького жилища", - подумал я.
      Долго сидел я на лесной поляне и наблюдал за муравьями. А они всё тащили гнилушки, всё отстраивали из них своё удивительное жилище.
      Потом я пошёл бродить по лесу, по тем местам, где мы хаживали вместе с Петром Захаровичем. Хотелось повидать и старый дуб, и барсучьи норы, и заросший черёмухой берег лесного ручья.
      Уже стало темнеть, когда я наконец спохватился: ведь придётся идти обратно в деревню километров двенадцать, а то и больше. "Не беда, в этом лесу мне знакомы все дорожки, все тропы. Правда, за десять лет многие совсем заросли. Ничего, доберусь как-нибудь".
      Не без труда выбрался я наконец на дорогу и пошёл по ней. Вот и поляна, где стояла сторожка. Но что же там светится, неужели остатки костра? Может, кто-нибудь тут ночует? Нет, свет какой-то странный, голубоватый.
      Я свернул на поляну и остановился. За всю свою жизнь я не видел такого зрелища. Это светился лесной дворец-муравейник. Он весь казался сделанным из голубого стекла и был освещён откуда-то изнутри.
      Да и не он один. Вся поляна кругом была точно усыпана тысячами крохотных голубых огоньков. Будто это совсем не земля, а тёмная ночная вода, и в ней отражаются мириады тусклых лесных звёзд.
      Сразу я ничего не понял. Но вскоре догадался. Да это же светятся рассыпанные по земле гнилушки. И муравейник тоже построен из них, из остатков лесной сторожки.
      Я ещё раз взглянул на светящийся, будто вылитый из хрусталя, лесной дворец и подумал: "Вот достойная награда тому, кто всей душой любил родную природу".
      ТРУДНОЕ ЗАДАНИЕ
      Женя считался отличным товарищем, весёлым, всегда готовым помочь другому. Ребята его любили и охотно дружили с ним.
      Но был у Жени один большой недостаток - это его робость. И не то чтобы он побоялся в драке вступиться за слабого или сделать какое-нибудь трудное гимнастическое упражнение. Нет, в этих делах Женя никогда не отставал от товарищей. А вот предложи ему поздно вечером сходить в соседний лес - ни за что не пойдёт.
      - Что ж ты трусишь? - смеялись над ним ребята. - Разбойников и волков в нашем лесу не водится. Днём же ты ходить туда не боишься!
      Женя только смущённо опускал глаза и лохматил рукой свои курчавые волосы.
      - Да я не боюсь, а так как-то жутковато, когда темно, - отвечал он.
      - А ты попробуй, пересиль себя, - советовал ему друг-приятель Володя. - Один раз пересилишь, второй, а там и привыкнешь. А то какой же ты пионер?
      Но что же говорить об этом: Женя и сам сознавал свой недостаток, да вот поди справься с ним.
      Как-то раз приятели отправились в лес за грибами. Набрали их полные лукошки и уселись на полянке отдохнуть.
      - Хорошо летом в лесу! - сказал Женя, греясь на солнышке. - Тепло, светло!
      - Очень хорошо, особенно когда светло! - лукаво улыбнувшись, добавил Володя.
      Женя вдруг вспыхнул:
      - Да брось ты свои насмешки! Тебе-то какое дело?
      - Нет, не брошу! - перебил его Володя. - Не брошу, пока не отучу тебя от этой глупости.
      Он подсел к приятелю и обнял его за плечи:
      - Ты не сердись, а подумай сам. Ну, пойдёшь служить в армию, представь себе, назначат тебя ночью в дозор или разведку, что тогда? Осрамишься прямо.
      - Там дело совсем другое, - замявшись, отвечал Женя.
      - И совсем не другое! - с жаром возразил Володя. - Надо заранее развивать в себе силу воли, а потом поздно будет.
      - Это верно. Да только как это сделать? - угрюмо ответил Женя, обрезая перочинным ножом корешки грибов.
      - А вот как... Давай сюда ножик. - Володя взял его, подошёл к соседней берёзе и положил нож в развилку между сучками. - Вот тебе боевое задание: сегодня ночью, когда у вас все лягут спать, ты потихоньку оденешься, сходишь сюда, возьмёшь свой ножик и вернёшься домой. Ну, сможешь выполнить или струсишь? - Володя вызывающе поглядел на приятеля.
      Женя слегка смутился. Он осмотрелся кругом: весь лес был залит ярким солнечным светом, и Жене самому показалось странным, чего же в нём бояться даже ночью.
      - Ну как? Или не по плечу задание? - подзадоривал его Володя.
      - Выполню, - решительно ответил Женя.
      - Честное пионерское?
      - Честное пионерское.
      И приятели весело отправились домой.
      До вечера Женя вовсе и не думал о том, что ему предстоит сегодня ночью; но, когда стало смеркаться, он вспомнил и невольно слегка поёжился.
      Весь вечер ребята с соседних дач играли в "палочку-выручалочку", в "казаков-разбойников". Наконец пришло время расходиться по домам.
      - Помнишь задание? - шепнул Володя.
      Женя только кивнул головой и, не отвечая, пошёл в переулок, где на самом углу приветливо светились окна их дачи.
      После ужина все отправились спать. Женя спал на балконе. Он быстро разделся и лёг в постель, потушил свет. За стеной папа с мамой поговорили немного и замолчали. Стало совсем тихо.
      Ах, как было бы теперь хорошо повернуться носом к стене, закрыть глаза и заснуть! Зачем он только дал слово Володе? Но слово уже дано, значит - конец.
      Женя лежал с открытыми глазами и глядел в тёмную ночную глубину сада. Изредка ветерок пробегал по деревьям, и от этого они слегка шумели, будто перешёптывались о чём-то. "А как, наверное, страшно теперь в лесу! Тихо-тихо, и ни души кругом". У Жени от одной этой мысли защемило сердце. Однако делать нечего, пора вставать.
      Он встал, быстро оделся и, стараясь никого не разбудить, сошёл по ступенькам вниз, в сад, а оттуда на улицу.
      Весь дачный посёлок спал. Женя прошёл знакомую улицу. Потом дорога пересекла небольшое поле, а за ним - лес. Вон он уже темнеет впереди, по-ночному таинственный и страшный.
      Мальчик вошёл под деревья, и сразу его охватила жуткая тишина. Тишина не беззвучная, не немая, а наоборот, наполненная какими-то шорохами и неясными, приглушёнными звуками.
      Боязливо оглядываясь по сторонам, Женя силился представить себе лес таким, каким он видел его сегодня при солнечном свете, силился - и не мог. Это был совсем другой, незнакомый лес, очень густой и тёмный, полный страшных, неведомых тайн.
      Что-то зашуршало в кустах. Женя вздрогнул, остановился.
      Какой-то маленький толстый зверёк выбежал на дорогу.
      "Да ведь это ёжик!" - обрадовался Женя и быстро подбежал к зверьку. Но ночью и ёж был совсем другой, не такой, как днём. Он вышел на охоту за улитками, червяками, лягушками... В ночной темноте зверёк чувствовал себя гораздо увереннее. Он не свернулся в клубок, а подскочил вверх, больно кольнул Женю в руку и побежал дальше, сердито пыхтя и фыркая.
      Мальчик вновь тронулся в путь. Дорога становилась всё уже. А возле старого пня надо было вовсе свернуть на тропинку.
      Днём по ней можно легко идти, не цепляясь за ветки, но теперь кусты будто сдвинулись, и приходилось на каждом шагу раздвигать их руками.
      Вдруг в лесной чаще блеснул зеленоватый огонёк: "Волк?" У Жени даже захватило дыхание. Мальчик затаился в кустах.
      "Но почему же огонёк не движется? И почему он только один, а не два? Нет, это не волчий глаз. Это жучок-светлячок. А вон и ещё, и ещё..."
      Один зажёг свой фонарик у самых Жениных ног. Мальчик наклонился и осторожно сорвал широкий лист, на котором сидел светляк. Но тот, почуяв опасность, сразу же погасил свой фонарик и стал совсем незаметен на тёмном листе.
      На каждом шагу Женю поджидало что-нибудь необычайное.
      Вот впереди, между ветвями, бесшумно метнулась какая-то острокрылая птица и тут же села на дорожку, припав всем телом к земле.
      Но только мальчик шагнул вперёд, она вновь взлетела и, делая в воздухе замысловатые петли, исчезла в темноте.
      Жене стало ещё более жутко. Он знал, что это ночная птица козодой, странная птица с мягкими перьями, как у совы, и огромным ртом, как у жабы. Этим ртом козодой на лету хватает разных ночных насекомых.
      А вот где-то в глухих отрогах леса дико захохотала сова.
      Скорей бы! Скорей бы поляна с берёзой! Взять нож - и домой. Жене казалось, что идти обратно к дому не так страшно.
      Неожиданно всё кругом вдруг посветлело. "Неужели уже рассвет? обрадовался мальчик. - Нет, это луна". Она медленно показалась из-за верхушек и осветила лес. Но от её холодного синего света на душе у Жени не стало спокойнее. Наоборот, под деревьями и кустами тени сделались ещё гуще, ещё таинственнее; казалось, что кто-то неведомый затаился там, караулит, ждёт.