Фиц-Джеймс сказал: «Мой путь иной,

Не тешусь я чужой виной.

Но погляди за поворот -

Быть может, там засада ждет». -

«Кто верный друг нам до конца,

Тот дал бы знать через гонца:

«Меня любовь ведет в пути,

Мне надо сокола найти».

Что ж, мирный путь и легкий шаг!

А тайно ходит только враг.

Но даже вражеский шпион

Не будет сразу умерщвлен,

Ему готов внимать закон». -

«Пусть так, нам распря не нужна.

Есть за вождем еще вина,

Но пусть не ссорит нас она.

Где б ни таился Родрик Ду,

Я скоро сам его найду.

Я с миром шел в его края,

Но завтра войско двину я

И сам приду не налегке -

Под знаменем, с мечом в руке.

Как жаждет пламенный юнец

Соединенья двух сердец,

Я жажду, жизни не щадя,

Найти мятежного вождя».

«Что ж, будь по-твоему!» — и гэл

На всю округу засвистел.

И кроншнепа протяжный крик

Ему ответил в тот же миг,

И проступили сквозь кусты

Береты, копья и щиты.

Из вереска со всех концов

Поднялись плечи молодцов.

Копье качнулось над скалой,

Упругий лук грозит стрелой,

В чащобах по уступам гор

Над топором блестит топор,

Из каждой заросли на свет

Выходят меч и пестрый плед.

И вот замкнулся круг мечей -

Явилось племя силачей,

Как духи каменной горы

Или подземные пары.

И каждый воин молча ждал,

Когда ему дадут сигнал.

Так глыбы в ярости слепой

Висят над узкою тропой,

И, кажется, в ужасный путь

Ребенок мог бы их толкнуть.

И так стояли в тишине

Бойцы на каменной стене.

Гэл бросил взгляд на горный склон,

Потом взглянул на гостя он

И с гордым видом молвил так:

«Теперь что скажешь ты, смельчак?

Мятежный клан я сам веду.

Вот мой народ, я — Родрик Ду!»

Фиц-Джеймс был смел. Нахмуря брось,

Хоть в нем и холодела кровь,

Он отступил к скале назад

И твердо встретил твердый взгляд.

Так он стоял, к борьбе готов,

Пред лесом копий и щитов.

«А ну, кто первый? Я — скала,

Что остается, где была».

Но Родрик медлил, словно он

Был не на шутку удивлен

И рад, что дерзко говорил

Достойный враг в расцвете сил.

Вождь сделал знак, и в тот же миг

Отряд растаял, как возник.

Где горец был, там горца нет,

Лишь дрогнул вересковый цвет.

В орешнике пропали вдруг

И меч, и щит, и меткий лук,

Как будто бы земля, их мать,

Родив, их пожрала опять.

И ветер, будто напоказ,

Знамена взвил в последний раз.

Через минуту гладил он

Пустынный вересковый склон,

И солнца луч блеснул слегка

На остром лезвии клинка.

Через минуту тот же луч

Скользнул по камню голых круч.

Фиц-Джеймс смотрел по сторонам,

Своим глазам не веря сам.

Как бы в мгновении одном

Все промелькнуло страшным сном.

Ни слова он не произнес,

Но Родрик угадал вопрос:

«Не бойся. Впрочем, нет, не то…

Тебя не устрашит ничто.

Здесь только я имею власть

И на тебя не дам напасть.

Я против жителя долин

Один сражаюсь на один,

Но о пощаде не моли:

Я прогнан со своей земли.

Ступай за мной. Урок хорош.

Ты, храбрый сакс, теперь поймешь:

Здесь не пропустят никого

Без разрешенья моего».

Они пошли. Фиц-Джеймс был смел,

Как я сказать уже успел,

Но было все ж не по себе

Ему, хоть он привык к борьбе.

Вокруг утесы и кусты

Казались мирны и пусты,

Но стоило вождю мигнуть,

Как копья, оборвав их путь,

Пронзили бы пришельцу грудь.

Тайком глазами он искал

Незримых стражей этих скал,

И что-то в вереске густом

Копьем казалось и щитом,

А крик зуйка напоминал

Условный боевой сигнал,

И все не мог Фиц-Джеймс в пути

Свободно дух перевести.

Но вот открылся ровный луг.

Ни леса, ни кустов вокруг,

Откуда прянуть бы могла

Неумолимая стрела.

Вождь шел и путь торил врагу.

И вот они на берегу.

Дочь трех озер, издалека

Струится быстрая река

И гонит за волной волну.

Ее теченья в старину

Достигли римские орлы,

Здесь Рим воздвиг свои валы.

Тут вождь, храня суровый вид,

Бросает наземь круглый щит

И так пришельцу говорит:

«Да, грозен наш могучий клан,

И чужд ему любой обман.

Зовут разбойником меня,

Мой меч карающий кляня.

Я — страшный, кровожадный гэл,

Но посмотри — ты жив и цел.

Тебе защитой наша честь.

Теперь мою испробуй месть.

Я здесь один перед тобой,

И будет равным смертный бой.

Вот Койлантогл, священный брод.

Теперь увидим, чья возьмет».

Фиц-Джеймс ответил: «Я готов.

В бою не тратят лишних слов,

Но смерть твоя мне не нужна,

И ссора — не моя вина.

Ты жизнь мою сегодня спас,

И это примиряет нас.

Довольно крови, войн и бед.

Согласен ты?» — «Нет, путник, нет!

На эти горные хребты

Нас гонят саксы — значит, ты.

Я твердо верю, что пророк

Недаром нас предостерег:

«В сраженье одолеет тот,

Кто первым кровь врага прольет». -

«Сбылись, сбылись его слова!

Вон перекопана трава:

Коварный Мэрдок там зарыт.

Он мною был вчера убит.

То указание тебе:

Не мне покорствуй, а судьбе.

Поедем в Стерлинг ко двору.

Король не вовсе глух к добру.

Но если ты, потрясший трон,

Не будешь королем прощен,

То — я клянусь мечом моим -

Вернешься цел и невредим,

Как прежде, властвовать в горах,

Своим врагам внушая страх».

Но Родрик на врага взглянул,

И взгляд, как молния, сверкнул:

«Простого воина убив,

Ты стал не в меру горделив!

Но я не уступлю в борьбе

Ни людям, ни самой судьбе.

Тебе я жажду отомстить.

Готовься к бою! Может быть,

Ты только в замке на коврах

Не знаешь, что такое страх,

Таскаешь локон на груди,

А в битвах вечно позади?

Великий воин, пощади!» -

«Благодарю за эту речь.

Бодрее дух — острее меч.

Я локон, нежный знак любви,

Готов омыть в твоей крови.

Прощай, затишье! Здравствуй, бой!

Но ты не думай, что с тобой,

Пока мы шли за шагом шаг,

Я поступить не мог как враг.

Пусть я в горах ни здесь, ни там

Стрелков не прятал по кустам,

Но посмотри на этот рог:

Он ярость тысяч вызвать мог,

Лишь протруби я невзначай.

Ты хочешь крови? Получай!»

Тогда по правилам войны

Они отбросили ножны,

И каждый, посмотрев вокруг

На солнце, воду, лес и луг,

Дал ярости себя увлечь.

И меч ударился о меч.

Напрасно Родрик бросил щит,

Что бычьей кожей был покрыт

И часто Родрика спасал,

Как верный, преданный вассал.

Фиц-Джеймс был опытен и смел,

Мечом искусно он владел,

И стал сам меч ему щитом

В бою суровом и крутом.

Рука у Родрика сильней,

Зато искусства меньше в ней.

При каждой схватке вновь и вновь

Меч сакса пил живую кровь,

И грозно лег кровавый след

Через широкий горский плед.

Слабея, хоть как прежде смел,

Дождем удары сыпал гэл.

Но, атакованный вождем,

Как крыша замка под дождем,

Не уступал искусный враг,

Неуязвимый для атак.

Фиц-Джеймс мгновенье улучил,

Он увернулся, подскочил,

Меч выбил у врага из рук,

И гордый вождь упал на луг.

«Сдавайся! Меч остер, как нож,

Клянусь всевышним, ты умрешь!»

«Проклятье твоему мечу!

Просить пощады не хочу!»

Как на охотника змея,

Как волк на запахи жилья,

Как рысь оленю на рога,

Так Родрик прыгнул на врага

И, хоть наткнулся на клинок,

На землю рыцаря увлек.

Фиц-Джеймс! Объятье разорви!

То руки смерти — не любви!

Такой отчаянный обхват

Погнул бы и железо лат.

Вождь наверху, Фиц-Джеймс под ним

Сплелись объятием одним.

Вождь ищет горло, давит грудь,

Фиц-Джеймсу не дает вздохнуть.

Рукой провел он по челу -

Кровь отереть, рассеять мглу,

Еще сильнее горло сжал

И над врагом занес кинжал.

Но ярость боя, гневный пыл

Вождя совсем лишили сил,

Теперь игры смертельной ход

Уже ничто не повернет.

Кинжал сверкнул в последний раз,

Но мутный взор уже погас.

Удар! И в вереск с вышины

Кинжал вонзился, как в ножны.

Тогда пришел в себя второй

Полузадушенный герой,

Не тронутый клинком вождя,

Но еле дух переводя.

Фиц-Джеймс, пошатываясь, встал.

С трудом молитву прошептал.

Потом туда он посмотрел,

Где навзничь распластался гэл,

И локон омочил в крови:

«О Бланш! Меня благослови.

Отважен был обидчик твой -

Он мертвый страшен, как живой».

Он поднял рог и дал сигнал,

Свой воротник широкий снял,

Сорвал берет и у воды

Умылся, кончив все труды.

Но вот стучат копыта в лад,

Четыре всадника летят.

Все четверо под цвет травы

В зеленом с ног до головы.

Два с копьями, два на ходу

Коня держали в поводу.

Вот спешились и, стоя в ряд,

На тело Родрика глядят.

«Не спрашивайте, что стряслось.

Отсюда мы поедем врозь.

Эй, Херберт, Лафнес, вы ко мне

На этом сером скакуне

Врага везите моего,

Сперва перевязав его.

Я в Стерлинг раньше прискачу.

Поторопиться я хочу,

Чтобы увидеть, кто каков

На состязании стрелков.

Баярд всех скакунов резвей.

Де Во и Хэррис, на коней!»

«Баярд!» — окликнул он коня.

Тот замер, голову склоня,

Но говорил горящий взгляд,

Как конь хозяину был рад.

Не тронул стремени ездок,

И на луку он не налег -

На холку положил ладонь,

И вмиг почуял ношу конь.

Фиц-Джеймс прикосновеньем шпор

Пустил коня во весь опор.

Конь прянул бешеным прыжком,

Но, укрощенный седоком,

Помчался лугом, как стрела,

Грызя стальные удила.

Они пересекают брод,

На холм Карони путь ведет,

И двое в брызгах и пыли

За третьим чуть поспеть могли.

Быстрей стремительной волны

Над Тизом мчатся скакуны.

И, оживляя небосклон,

На башнях Дауна рой знамен

Поплыл коням наперерез,

Мелькнул — и позади исчез.

Блер-Драммонд слышит гром копыт,

Сноп искр из-под коней летит.

Еще рывок — и над водой

Возвысил стены Кир седой,

И Форт, угрюмая река,

Омыла скакунам бока.

Прыжок и шумный всплеск, как гром!

Они на берегу другом.

Крейг-Форт по правой их руке,

А вот и Стерлинг вдалеке.

Твердыня Севера встает,

Вонзая башни в небосвод.

Все так же ровно конь бежал,

Как вдруг Фиц-Джеймс его сдержал.

Дал рыцарь знак, и вот де Во

Стоит у стремени его.

«Де Во, твои глаза остры.

Кто там спускается с горы,

Неузнаваем до поры?

Он стар, но строен и высок.

Зачем с горы наискосок

Спешит он к башням городским?» -

«Не знаю. С конюхом таким

Охотиться бы мог барон.

Но в небогатом платье он». -

«Я вижу, тьма в твоих глазах.

Так пусть тебе поможет страх.

Я помню этот гордый шаг,

Никто в стране не ходит так.

Джеймс Дуглас! Дядя он родной

Тому, кто изгнан всей страной.

Скорее в город, ко двору!

Джеймс Дуглас! Это не к добру.

Король сильней своих врагов,

Но к встрече должен быть готов».

И снова — скачка, как полет,

И все у боковых ворот.

А Дуглас по горе крутой

Глухой извилистой тропой

Шел в Стерлинг из монастыря,

С самим собою говоря:

«Да, сколько тяжких перемен!

Отважный Грэм захвачен в плен,

И гордый Родрик обречен -

За свой мятеж заплатит он,

Я голову за них отдам,

Успеть бы лишь по их следам.

Обитель скроет дочь мою:

Ее я небу отдаю,

Хотя счастливее хотел

Я уготовить ей удел.

Но нет, роптать не стану впредь.

Последний долг мой — умереть.

Вы, башни смерти! Возле вас

Кровь Дугласов лилась не раз.

Ты, холм кровавый! Как вчера

Ты помнишь звуки топора,

Когда под тихий женский плач

Знатнейших убивал палач.

Итак, темница и топор,

Готовьтесь! Я спустился с гор.

Но почему на мирный лад

Колокола везде звонят?

Что за флажки видны с горы?

Зачем одежды так пестры?

И почему со всех сторон

И смех, и танцы, и трезвон,

И грохот, и поток людской?

Здесь, видно, праздник городской.

Джеймс будет там. Стрельба в мишень!

Прыжки! Борьба! Ему не лень

Смотреть на это целый день.

Хотя как истый рыцарь он

В боях турнирных искушен.

Тряхну сегодня стариной.

Король увидит, что со мной

Не сладить силе молодой.

Он сам, когда ребенком был,

За эту мощь меня любил».

Вот праздник наконец открыт.

Ворота настежь, мост гудит,

Копыт разноголосый звон

Летучим эхом отражен,

И выезжают на простор

Король Шотландии и двор.

Джеймс ехал улицей крутой

Перед ликующей толпой.

То, отдавая ей поклон,

До гривы наклонялся он;

То слал красавице привет,

Приподнимая свой берет,

И прятала лицо она,

Стыда и гордости полна;

То вновь поклоны раздавал;

То горожанину кивал;

То плясунов благодарил

За их старание и пыл;

И все гремело: «Да живет

Король наш, любящий народ!»

За королем теснилась знать,

И можно было увидать,

Как под бароном гордый конь

Плясал и прыгал, как огонь.

Так проезжал за рядом ряд.

Но виден был и хмурый взгляд:

Угрюмы те, в чьем сердце боль,

Чью гордость обуздал король.

С тоской и бешенством в груди

Плелись заложники-вожди

За королем и за двором.

Далекий вспоминая дом,

Былую власть, былые дни,

Смотрели на толпу они,

И каждый клял толпу и двор

И ненавидел свой позор.

В огромном парке взад-вперед

Волнами движется народ.

Танцуют моррис молодцы,

Звенят на икрах бубенцы.

Но вот уж все туда бегут,

Где появился Робин Гуд.

За ним, героя лучший друг,

Спешит с дубинкой братец Тук,

Сбегаются со всех сторон

Мач, Скарлет и Малютка Джон.

Король идет под звук рогов

Полюбоваться на стрелков.

Взял Дуглас лук. Его стрела

В мишень без промаха вошла,

И в тот же миг стрелок седой

Разбил стрелу второй стрелой.

Король ему под крик «ура»

Вручил стрелу из серебра.

Но тщетно ждал похвал старик:

Король владеть собой привык

И не смягчился ни на миг.

Он только холодно взглянул

И приз почетный протянул.

Очистить место! Рог, звучи!

Вперед выходят силачи.

Тут Джон Элло, Хью Ларберт тут.

Они борцов на бой зовут.

Выходит Дуглас и в бою

Колено раздробляет Хью,

А Джона, подобрав в пыли,

Домой родные унесли.

И Дугласу, как решено,

Кольцо из золота дано.

Он ждет похвал, а не наград,

И ловит вновь холодный взгляд.

От гнева Дуглас задрожал,

Но слово резкое сдержал,

Ушел в толпу, смешался с ней

И на метание камней

Смотрел нахмурясь, тьмы темней.

Но камни для него малы:

Он вывернул кусок скалы,

Напрягся, в воздухе качнул

И под всеобщий рев и гул

Метнул за дальнюю черту!

Еще поныне глыбу ту

Покажет в парке старожил,

Чей прадед Дугласу служил,

Вздохнет о славе боевой

И покачает головой.

Народ, шумя, рукоплескал,

И эхо донеслось от скал.

Король, неколебим и строг,

Герою бросил кошелек,

Но гордо улыбнулся тот

И золото швырнул в народ.

Тогда пронесся над толпой

Как будто вздох: кто он такой?

Народ, встревоженный слегка,

Шептал, что в жилах старика

Кровь Дугласов наверняка.

Соседу говорил сосед:

«Гляди, силач-то стар и сед;

Наверно, много принял ран

И бил отважно англичан

При Дугласе, в те дни, когда

Тот не был изгнан навсегда».

Осанка, поступь пришлеца

Пленила женские сердца.

Дивились юноши вокруг

Необычайной силе рук.

И гул приветственный возник

И перешел в могучий крик.

Но ни король, ни гордый пэр,

Ни самый юный кавалер

Не поглядел на старика,

Чья участь так была горька,

Хоть встарь они почли б за честь

С ним зверя бить, и пить, и есть

И за щитом его в бою

Спасали б голову свою.

Но двор есть двор. От века тут

Изгнанников не узнают.

Король увидел пестрый флаг

И знак дает спустить собак:

На гибель обречен олень.

Охота увенчает день,

И пусть собравшийся народ

Досыта ест и вволю пьет.

Но Лафра — гордость диких гор

И украшение всех свор,

Что Дугласа лишь знала власть,

Увидела и понеслась,

Легко соперниц обошла,

Потом оленя, как стрела,

Настигла — и наискосок

Ему вцепилась в жаркий бок,

И кровью облилась земля.

И тут же ловчий короля,

Слетев с коня одним прыжком,

Ударил Лафру поводком.

Все видел Дуглас. О позор!

Его отверг король и двор,

И пожалела чернь его,

Не понимая ничего.

Но Лафра всюду с ним была,

Кормилась у его стола,

А Элен ей среди лугов

Плела ошейник из цветов.

И если Дуглас Лафру звал,

Он тут же Элен вспоминал.

В нем закипел остывший гнев.

Шагнул вперед он, потемнев.

Как перед кораблем вода,

Все расступились кто куда.

Удар — и дюжий ловчий вдруг

В крови, без чувств упал на луг.

Удар был тяжек, словно он

Стальной перчаткой нанесен.

Тут королевские стрелки

Из ножен вырвали клинки,

Но Дуглас загремел: «Назад!

Рабы! Кто первый хочет в ад?

Пред вами Дуглас! Это он

Тобой, король, был осужден

И много лет блуждал вдали,

Изгнанник из родной земли,

А ныне сам на эшафот

За дружбу старую идет».

Король сказал: «Надменный пэр!

Неблагодарности пример!

Твой клан заносчив и хвастлив,

Но я, весь клан твой осудив,

Тебя, Джеймс Босуэл, одного

Считал за друга своего.

Но дружбы можно и лишить.

Я самозванный суд вершить

Не позволяю никому.

Эй, вы! Обидчика — в тюрьму!

Конец веселью!» Гул вокруг,

И кое-кто сжимает лук.

«Флаг опустить! Убрать народ!

Живее! Конницу вперед!»

Нарушен праздник. Тяжкий гул

В толпе народа громыхнул.

Навстречу коннице, как град,

Угрозы гневные летят.

Там старец падает, крича,

Там женский вопль, там звон меча,

И понемногу там и тут

Дубинки, камни в ход идут.

А Дуглас окружен был вмиг

Десятком королевских пик,

И в их кругу пошел старик.

В бессильной ярости слепой

За ним народ валил толпой,

И видел Дуглас: на беду

Король с народом не в ладу.

Начальника окликнул он:

«Моим стальным мечом, сэр Джон,

Ты в рыцари был посвящен?

Уважь сегодня этот меч,

Позволь к народу молвить речь».

«Друзья! Сыны моей страны!

Пребудьте королю верны

И знайте: жизнь и честь мою

Во власть закона отдаю.

Шотландский праведный закон

Не буйством — разумом силен.

Но если даже он неправ,

Решусь ли я, его поправ,

Из-за несчастья своего

Поднять шотландцев на него?

Ведь это значит — весь мой род

С любимой родиной порвет.

Нет, нет! В тюремной тишине

Ужасно было б думать мне,

Что кровью братьев вся страна

Из-за меня обагрена.

Подумайте, как горько знать,

Что где-то там рыдает мать,

Ребенок плачет без отца,

Жена целует мертвеца,

Резню жестокую кляня, -

И это все из-за меня.

Терпите! Кто меня любил,

Тот сдержит благородный пыл».

Исходит в ливнях сила гроз,

Гнев изошел потоком слез.

Народ молился за того,

Кто сам не жаждал ничего

И, страстно родину любя,

Ей отдавал всего себя.

И были счастливы они,

Что он не допустил резни.

Ребенка поднимала мать,

Чтоб мог того он увидать,

Кто, пыл смирив на этот раз,

Отцов и братьев детям спас.

И сам суровый страж, сэр Джон,

Был общим чувством заражен.

Он шел понуро, хмуря лоб,

Как будто провожая гроб,

И вот у замковых ворот

Со вздохом пленника сдает.

Король на белом скакуне

Угрюмо ехал в стороне,

Дорогу к замку пролагал

И шумных улиц избегал.

«Да, Ленокс, разве что слепой

Возьмется управлять толпой.

Сейчас, забыв и долг и стыд,

Толпа о Дугласе кричит,

А нынче утром что есть сил

Народ меня превозносил.

Когда я Дугласов попрал,

Еще он радостней орал,

А если бы я свергнут был,

Клянусь, он так же бы вопил.

Кто этим стадом был любим?

И кто захочет править им?

Непостоянней, чем листок,

Когда его кружит поток,

Страшнее гнева самого

От безрассудства своего,

Стоглавый бешеный дракон,

Где твой монарх и твой закон?

Но кто на взмыленном коне

Во весь опор летит ко мне?

Он скачет, словно на пожар.

Какие вести шлет Джон Map?» -

«Король, тебя просил кузен

Быть под защитой прочных стен.

В секрете замысел держа,

Скорей всего для мятежа,

Сам Родрик Ду, свиреп и рьян,

Собрал в горах свой буйный клан.

Есть слух, что хочет эта рать

За Джеймса Босуэла стоять.

Кузен твой выступит в поход

И клан мятежный разобьет,

О чем тебе пришлет он весть.

Но ты, пока опасность есть,

В какой бы ни поехал край,

Охрану брать не забывай.

Теперь запомни мой приказ.

(Его отдам я лишь сейчас -

Мне было некогда вздохнуть.)

Итак, скачи в обратный путь

И не страшись загнать коня -

Возьмешь любого у меня.

Скажи кузену, что война

Мной, королем, запрещена,

Что Родрик ранен и пленен,

В единоборстве побежден,

А Дуглас по его следам

Себя нам в руки отдал сам.

Без главарей мятеж любой

Заглохнет скоро сам собой,

А я меча не подниму

И мстить не стану никому.

Спеши, гонец! Спеши, лети!» -

«Король, считай, что я в пути,

Но как проворно ни скачи,

Боюсь, уже звенят мечи».

Из-под копыт летит земля,

Спешит посланец короля.

В тот день ни песни, ни игру

Король не слушал на пиру.

Умолк гостей нестройный хор,

И был распущен пышный двор.

На замок, улицы, дома

Тревожно опускалась тьма.

И кое-кто во тьме шептал,

Что час резни уже настал,

Что в бой выходят млад и стар,

Лорд Мори, Родрик Ду и Map.

Иной о Дугласе скорбел:

«Вот там же дед его сидел!»

И обрывал поспешно речь,

И молча руку клал на меч,

Как бы грозясь его извлечь.

Но в замок проскакал отряд,

И вот уж всюду говорят,

Что на озерном берегу

Был дан смертельный бой врагу,

Что битва длилась дотемна,

А чем закончилась она,

Был каждый погадать не прочь,

Но темный стяг простерла ночь.