Носился слух — ужасен он, -

О том, как Брайан был рожден:

Мать понесла его во мгле

На кровью политой земле,

Где груды праха и костей

Лежат под небом с давних дней.

Солдат испытанный — и тот

При зрелище таком вздохнет.

Здесь корень руку оплетал,

Что прежде гнуть могла металл;

Где сердце билось много лет,

Теперь был высохший скелет,

Там иволга, синица, дрозд

Себе нашли места для гнезд,

И, кольца мерзкие вия,

Сквозь прах и тлен ползла змея.

Хоть черепа размозжены

У полководцев той войны,

Но, как венец, вокруг чела

Цветов гирлянда расцвела.

Всю ночь, одолевая страх,

Блуждала дева в тех местах.

Не прикасался к ней пастух,

И ловчих не было вокруг,

И все же девичий убор

Алисе не к лицу с тех пор.

Ушла веселость прежних дней,

И поясок стал тесен ей,

И с этой ночи роковой

Девица в церковь ни ногой.

Пришлось ей в сердце тайну скрыть

И без причастья опочить.

Один меж сверстников своих

Рос Брайан, сумрачен и тих.

Сызмальства полный горьких дум,

Был нелюдим он и угрюм

И, уязвлен молвою злой,

Все думал, кто же он такой?

Ночами лесу и реке

Он сердце поверял в тоске,

Пока не вздумал как-то раз

В людской уверовать рассказ,

Что был родным его отцом

Туманом созданный фантом.

Вотще несчастному приют

Монахи кроткие дают,

Вотще ученые мужи

Врачуют скорбь его души -

Он и в томах старинных книг

Отраву находить привык,

И, в непонятные места

Все углубляясь неспроста,

Он в них отыскивал слова

Для каббалы и ведовства,

Пока, измучен и разбит,

С душой, исполненной обид,

В пещере горестной своей

Он не сокрылся от людей.

В пустыне позднею порой

Пред ним вставал видений рой.

Сын темных сил, у черных скал

Он ключ кипящий созерцал,

Пока, из пены вод рожден,

Пред ним не возникал дракон;

Туман спускался с высоты,

Приняв бесовские черты,

И неумолчный ветер выл,

Как хор восставших из могил.

И видел он грядущий бой

И поле смерти пред собой, -

Так, отрешенный от людей,

Себе он создал мир теней.

Но был на свете уголок,

Который сердце старца влек:

Ведь с материнской стороны

В родстве с ним Элпайна сыны.

И вот на дне его души

Раздался вещий глас бэн-ши,

А ночью ржание коней

Неслось с Бен-Харроу все сильней

И топот конницы у скал,

Где путь ничей не пролегал.

Наутро смотрит — там видна

Грозой разбитая сосна.

То знак войны! Он эту весть

В клан Элпайна спешит принесть,

Готовый клан родной опять

Благословлять и проклинать.

Все приготовлено. Пришла

Пора заклания козла,

И патриарха тучных стад

Клинком отточенным разят.

И смотрит жертвенный козел,

Как ток малиновый пошел,

Но вскоре смертной ночи мгла

Ему глаза заволокла.

Священник, хил и слаб на вид,

Молитву тихую творит,

И крест из тисовых ветвей

Спешит связать рукой своей.

Вдали, в Инч-Кэльяхе видны

Деревья — Элпайна сыны

Под ними спят, и, к ним склонен,

Тис стережет их вечный сон.

Подняв рукой дрожащей крест

И дико поглядев окрест,

Монах без воплей и без слез

Проклятье трусу произнес:

«Кто, с этим встретившись крестом,

Не вспомнит тотчас же о том,

Что мы, покинув отчий дом,

Выходим все на бой с врагом, -

Проклятие тому!

А тот из нас, кто бросит бой

И клан в беде оставит свой,

Не жди пощады никакой!

Нет, с прахом предков жалкий свой

Прах не смешать ему!»

Потом остановился он,

И тут мечей раздался звон,

И глас его был повторен

Вассалами со всех сторон,

Все вторили ему.

Сперва их клятва чуть слышна,

Потом, как бурная волна,

Восставшая с морского дна,

Растет и ширится она:

«Проклятие ему!»

И этот грозный клич во мгле

Орла встревожил на скале,

И, словно отклик боевой,

В лесу раздался волчий вой.

Когда утихнул гул в горах,

Опять заговорил монах,

Но глуше голос зазвучал,

Покуда крест он возжигал.

Безмерный гнев его не стих, -

Хоть призывал он всех святых,

Но тем лишь осквернял он их.

И у горящего креста

Твердили злобные уста:

«Вовеки будет проклят тот,

Кто меч немедля не возьмет.

Он от возмездья не уйдет:

Огонь безжалостно пожрет

Его в его дому.

Ему придется увидать,

Как будет кров его пылать

И дети малые стенать,

Но он о помощи воззвать

Не сможет ни к кому».

И женский крик со всех сторон

Был словно карканье ворон.

Навек предатель осужден:

Детьми — и то произнесен

Был приговор ему.

И прозвучал всеобщий глас:

«Пускай он сгинет с наших глаз,

Пускай погибнет в тот же час,

Пускай навек уйдет от нас

И скроется во тьму!»

И смесь стенаний, воплей, слез

В Койр-Эрскин голос эха нес,

Туда, где ввысь ряды берез

Взбирались по холму.

Хоть Брайан после этих слов

Как будто замолчать готов,

Его все так же грозен взгляд:

Отшельник злобою объят.

Ему вторично гнев и страсть

Велят отступника проклясть,

Коль на креста призывный знак

Тот не откликнется никак.

И крест он окунает в кровь

И голос возвышает вновь,

И внятен каждому вокруг

Глухой и хриплый этот звук:

«Клан Элпайн, пусть гонец с крестом

Теперь заходит в каждый дом.

У тех, кто будет к зову глух,

Пускай навек исчезнет слух;

Пусть те, кто в бой идти не смог,

Навек останутся без ног;

Пусть ворон очи им клюет,

Пусть волк их в клочья разорвет,

Чтоб кровь очаг их залила,

Как кровь убитого козла.

Угаснут пусть, как жизни свет, -

Предателям пощады нет!

Рассыпься в прах! Исчезни, сгинь!»

И глухо слышится: «Аминь!»

Тут Родрик, поглядев вокруг,

Взял крест у Брайана из рук.

Пажу он молвил: «Этот крест

Прими и с ним скачи окрест

И в Лэнрик созывай людей.

Спеши, мой Мэлис, в путь скорей!»

Быстрей, чем пташка от орла,

Понесся легкий челн посла.

Он на корме один стоял,

Бросая взор на выси скал.

Гребцы без устали гребли,

От милой уходя земли,

И челн по вспененным волнам

Стремил их к дальним берегам.

Но вот осталось до камней

Не более трех саженей,

И спрыгнул на берег с челна

Гонец, несущий весть: война!

Спеши, мой Мэлис! До сих пор

Не мчалась лань так быстро

с гор.

Спеши, мой Мэлис! Ведь досель

Столь важной не бывала цель.

Стремглав взбирайся по холму,

Стрелой спускайся по нему

И не страшись, коль путь ведет

В лесные дебри, в глубь болот.

Умей ручей перемахнуть,

Подобен гончей, Мэлис, будь,

Чтоб и отвесная скала

Тебе препоной не была.

Пусть жажда жжет тебя огнем,

Ты не склоняйся над ручьем,

Пока весь путь не пройден твой.

Герольд, сзывающий на бой,

Не к милой ты теперь спешишь,

Не за оленем в чаще мчишь

И, состязаясь в быстроте,

С друзьями не бежишь к мете, -

Война и смерть в руке твоей.

Вперед, мой Мэлис, в путь скорей!

Завидев вещий знак, спешат

К оружию и стар и млад.

И селянин и житель гор

Хватают пику и топор.

А вестник все летит вперед,

Крест предъявляет и зовет

Всех к месту сбора, и потом

Вновь исчезает, как фантом.

Бросает сеть свою ловец,

Берется за кинжал кузнец.

Некошен, зеленеет луг,

Заброшенный ржавеет плуг,

Скучает праздно борозда,

Без пастухов бредут стада,

И, уплатив смятенью дань,

Охотник упускает лань.

«К оружию!» — раздался зов,

И толпы Элпайна сынов

Спешат собраться поскорей

Внизу, у озера Экрей.

Родное озеро! Беда

Ходила вкруг тебя тогда.

А нынче взглянешь — выси скал

И рощу тихий сон объял,

И только жаворонок в зной

Вдруг потревожит их покой.

Спеши, мой Мэлис! Там, глядишь,

Данкрэгген встал цепочкой крыш;

И, как утес, поросший мхом,

Вознесся замок за холмом.

Здесь отдохнешь ты, вещий крест

Отдав владельцу этих мест;

И, словно ястреб с высоты,

К желанной цели мчишься ты.

Но слышишь? .. Плач со всех сторон

Час возвещает похорон.

Бойцу уж не вернуться в бой,

Ушел охотник на покой,

И где герой найдется тот,

Что место павшего займет?

Мертвец не солнцем озарен,

Он факелами освещен.

Лежит наш Дункан недвижим,

И слезы льет вдова над ним.

И старший сын скорбит душой,

И плачет горестно меньшой.

Толпа безмолвная стоит,

И песня плакальщиц звучит.

ПОМИНАЛЬНЫЙ ПЛАЧ

Как ручей, что сокрылся

Между скал в летнем зное,

Так и он распростился

С милой чащей лесною.

Если горным потокам

Дождь несет обновленье, -

В нашем горе глубоком

Нам нет утешенья!

Зрелый падает колос,

Серп по ниве гуляет,

Скорбный плакальщиц голос

Храбреца поминает.

Бродит осенью ветер,

Он играет листвою.

Был наш Дункан в расцвете -

Смерть сразила героя.

Был он в сердце — добрейшим,

Был он в беге — легчайшим,

Был он в битве — храбрейшим,

Спит он сном глубочайшим.

В небе облачко тает,

Истощаются реки,

И роса высыхает -

Ты уходишь навеки.

У ног покойника поник

Пес, что служить ему привык.

Бывало, лишь заслышит зов,

Уж он стрелой лететь готов.

Но что ж он уши навострил?

Чей быстрый шаг он уловил?

То друг давнишний, может быть,

Явился горе разделить?

Но нет, ужасный вестник с гор

Примчался к ним во весь опор.

Никто и слова не сказал,

А Мэлис уж ворвался в зал

И, крест вздымая, возвестил,

Там, где покойник опочил:

«Сей знак пусть примет кто-нибудь,

И в Лэнрик все держите путь!»

И юный Ангюс принял крест -

Ведь он наследник здешних мест,

Потом родительский кинжал

И меч на пояс повязал,

Но уловил, взглянув назад,

Молящий, безутешный взгляд

И, всей душой жалея мать,

Спешит несчастную обнять.

Рыдая, шепчет мать: «Ступай,

Не посрами родимый край!»

Смахнув слезу, он глянул в зал,

На ложе, где отец лежал,

Потом вздохнул разок-другой,

Потом берет поправил свой

И, словно юный гордый конь,

Неукротимый, как огонь,

Прочь поспешил своим путем

С подъятым огненным крестом.

Еще он был среди своих,

А плач вдовы уже затих,

И, слезы осушая, мать

Решилась Мэлису сказать:

«Кому ты нес вождя приказ,

Того уж ныне нет меж нас.

Пал старый дуб — защитник мой,

Дубок остался молодой.

Он защитит нас от обид,

И пусть господь его хранит.

Все те, кто на полях войны

Бывали Дункану верны, -

На бой! А с плачем петь

псалмы

И без мужчин сумеем мы».

Тут тихий оживился зал,

И ратный зазвенел металл,

И все, что на стенах висит:

Кинжал и меч, копье и щит -

Вдова бойцам передала.

Уж не надежда ль в ней жила,

Что сможет боевая рать

Из гроба Дункана поднять?

Но вскоре пыл ее угас,

И слезы хлынули из глаз.

Уж на Бенледи виден крест,

Он освещает все окрест.

Ни разу дух не перевел

Младой гонец, войны посол,

И слезы смахивал со щек

Ему лишь легкий ветерок.

Но Тиз к лесистому холму

Дорогу преградил ему -

Мы на холме поросшем том

Досель часовенку найдем.

Мост был далеко, а река

Была, разлившись, глубока,

Но юноша спешил вперед

И стал переправляться вброд.

Держа свой меч одной рукой,

Горящий крест подняв другой,

Он словно по земле идет

По лону разъяренных вод,

А волны, преграждая путь,

Его стремятся захлестнуть.

Споткнись он — яростный поток

Его бы в глубину увлек,

Но, ни на миг не устрашен,

Все крепче крест сжимает он

И, выйдя на берег из волн,

На холм взбегает, рвенья пели.

А там, шумна и весела,

Процессия к часовне шла -

Жених с невестою своей:

То Норман с Мэри из Томбей.

И свадебный кортеж плывет,

Вступая под церковный свод.

Мы различить могли бы там

Почтенных лордов, чинных дам,

И много юных дерзких лиц,

И принаряженных девиц,

И расшумевшихся детей.

Пред пестрою толпой гостей

Старался каждый менестрель

Воспеть, как никогда досель,

Невесту, что в тот час была

Как роза алая мила.

Она проходит краше всех,

Ее фата бела как снег;

Идет жених-красавец с ней,

Гордясь победою своей;

И вслед им продолжает мать

Свои напутствия шептать.

Но кто к часовне подошел?

Судьбы безжалостной посол.

Нерадостен пришельца взгляд,

Тоской и горем он объят,

Еще вода с него течет,

И тяжко дышит он, и вот,

Подняв войны зловещий знак,

Всем людям объявляет так:

«Сходитесь в Лэнрик до зари!

Ты, Норман, этот крест бери!»

Ужель теперь своей рукой,

Навеки связанной с другой,

Возьмется он за крест такой?

Как этот день его манил!

Он счастье Норману сулил.

И вот теперь его должны

Отнять у молодой жены!

Увы, несчастлив жребий тот!

Но Элпайн ждет и Родрик

ждет.

Приказу, гэл, послушен будь!

Спеши, спеши! Скорее в путь!

Он в сторону бросает плед,

Ему невеста смотрит вслед,

И слезы ей унять невмочь,

Но он не в силах ей помочь.

И тотчас он пустился в путь,

Не смея на нее взглянуть,

И несся вдоль реки, пока

Не впала в озеро река.

Гонец угрюм и удручен,

Все снова вспоминает он,

Как собирался поутру

Гулять на свадебном пиру…

Но тише в нем звучит любовь,

И ратный пыл явился вновь,

И в нетерпении мужском

Он рад на бой идти с врагом,

Чтоб защитить любимый клан,

И, жаждой славы обуян,

Победу видит впереди

И Мэри на своей груди.

Отдавшись пламенным мечтам,

Стрелой летел он по горам,

Свою печаль и свой порыв

В напеве горестном излив.

ПЕСНЯ

Ночным приютом, степь, мне будь,

Туман, плащом мне ляг на грудь,

В тиши дозор свершает свой путь,

Вдали от тебя, моя Мэри.

Быть может, когда наступит рассвет,

Мне ложем станет кровавый плед,

Рыданья твои, твой прощальный привет

Меня не разбудят, о Мэри!

Ведь даже вспомнить без грусти нельзя,

Как ты тоскуешь, любовь моя,

И что мне сулила клятва твоя,

Твои обещанья, о Мэри!

Твержу себе: Норман, врага не щади

И вместе с кланом к победе иди,

Натянутый лук — твое сердце в груди,

А ноги — стрелы, о Мэри!

И если гибель настигнет в бою,

Я вспомню тогда невесту свою:

Тебя, одну тебя я люблю

До самой смерти, о Мэри.

Стремительно во мгле ночной

Пожар проносится степной.

Врываясь пламенем в овраг,

Он рушит все, как злобный враг,

Румянит гладь озерных вод

И скалы жаром обдает.

Но все ж быстрей на этот раз

Войны пронесся трубный глас.

Принес гонец призыв к войне

Угрюмой горной стороне.

Он над безмолвием озер

Тень знака вещего простер

И повернул потом на юг.

И встали все в зловещий круг,

Кто честью клана дорожит:

От старика, хоть и дрожит

Его рука, что держит меч,

До мальчика, хоть пренебречь

Им можно бы — ведь в силах он

Из лука лишь пугать ворон.

Они по высям темных гор

Сходились кучками на сбор

И ручейками вдоль долин

Стекались все в поток один,

Который несся между скал.

И голос воинства крепчал,

И вот уж тысячной толпой

Они вступить готовы в бой;

Им всем сызмальства меч был дан,

Им был всего дороже клан,

И повелось у них в роду

Жить так, как скажет Родрик Ду.

Но если меня победа ждет,

К нам счастье в тот тихий вечер войдет;

Тогда коноплянка нам песню споет,

Мне и жене моей Мэри.

А Родрик Ду в тот день послал

Своих гонцов к отрогам скал

Седого Бенвеню, веля

Разведать, чем живет земля.

И получил ответ такой:

Где правят Грэм и Брюс — покой,

Озера спят, как испокон,

Не видно в Кэрдроссе знамен,

Не видно конницы нигде,

Никто не мыслит о беде.

Все предвещает мир — к чему

Тогда тревожиться ему,

В далекий уходя поход,

И ждать на западе невзгод?

Но деву — дорогой заклад -

Отроги Бенвеню хранят.

Покинул Дуглас островок,

Где жить бы мог он без тревог,

И меж поросших лесом скал

Себе пещеру отыскал.

Хоть кельтами была она

Кэр-нэн-Урискин названа,

Но сакс давно уже зовет

Пещерой Карлика тот грот.

Едва ль приют ужасный тот

Другой изгнанник изберет.

Как рана на груди, зиял

Проход в пещеру между скал.

Толпясь вокруг него, лежат

Обломки каменных громад,

Подземным свалены толчком,

И глыбы поднялись торчком,

Когда-то павшие с высот,

Просторный образуя грот.

Деревья, облепив скалу,

Хранят и днем ночную мглу.

Лишь иногда полдневный луч

Скользнет между зубчатых круч,

Как если бы пророк свой взор

Во глубь грядущего простер.

Кругом покой и тишина,

Лишь болтовня ручья слышна,

Да легкий ветерок дневной

Коснется озера порой,

Гоня послушную волну

Вести со скалами войну.

А наверху утес навис,

Грозя вот-вот сорваться вниз;

Глаза волчицы там горят,

Там рыси прячут рысенят,

Там Дуглас с дочерью сыскал

Себе пристанище меж скал.

Давно ходил в народе слух,

Что там живет нечистый дух,

Что феи там в полночный час

С урисками пускались в пляс

И навсегда губили тех,

Кто видел этот смертный грех.

На озеро ложилась тень,

И завершался долгий день,

Но шел, отважен и упрям,

С отрядом Родрик по горам.

Он сквозь таинственный проход

К Пещере Карлика идет,

А свите назначает срок,

Чтобы на озеро челнок

Она спустила поскорей -

К дружине он спешит своей,

Что ждет его на Лох-Экрей.

А сам, отстав, тоской томим,

Идет вдвоем с пажом своим,

Который был при нем в пути,

Чтобы тяжелый меч нести;

А люди, сквозь кусты пройдя,

Ждут возле озера вождя.

На них мы сверху бросим взор:

Стоят на фоне темных гор

Красавцы, словно на подбор.

Да, были Элпайна сыны

Великолепно сложены,

И был хорош их гордый строй

И пестрых пледов их покрой!

Перо на шапочке горит,

Звенит палаш, сверкает щит.

Готовы дать отпор врагу,

Они стоят на берегу.

Но медлил вождь и потому

Все не спускался по холму:

Уйти недоставало сил

Из мест, где Дуглас дочь сокрыл.

Забыл он, как в начале дня

Он обещал, судьбу кляня,

Чтобы любовь избыть вполне,

Отдать все помыслы войне.

Но кто пожар гасил платком,

Кто воды сдерживал песком,

Тот, уж наверно, знает сам:

Нельзя приказывать сердцам.

И вечер Родрика застал

Невдалеке от тех же скал.

Пусть он не видеть дал обет

Вовек любви своей предмет,

Но все же он мечтал опять

Хоть голос милой услыхать.

Теперь он ветер проклинал

За то, что тот листвой шуршал.

Но что там слышится вдали?

О Родрик, Аллену внемли!

Там струны нежные звучат

На благостный, смиренный лад,

И чей-то голос различим…

То Элен или серафим?

ГИМН ДЕВЕ МАРИИ

Ave Maria! Дева, приди!

Девы скорбящей горе развей,

И, оскорбленных, нас пощади,

И, одиноких, нас пожалей,

Нас разреши ото всех скорбей,

Ужас изгнанья у нас впереди…

О, не отринь молитвы моей,

Утешь дитя на своей груди.

Ave Maria!

Ave Maria! К нам снизойди!

Пусть наше ложе — груда камней,

В ложе из пуха его преврати,

Своим участьем нас отогрей.

Сумрак пещеры улыбкой своей,

Благостным светом для нас освети,

Услышь слова молитвы моей,

Прижми дитя к непорочной груди.

Ave Maria!

Ave Maria! От нас отведи

Демонов козни дланью своей.

Коварство и злобу их осуди,

Нас огради от их сетей.

Милостью нас, твоих детей,

Не оставляй на скорбном пути.

Дева, склонись к молитве моей,

Отцу моему на помощь приди!

Ave Maria!

Когда умолк последний звук,

Наш вождь пришел в себя не вдруг -

Все будто песне внемлет он,

На меч тяжелый свой склонен.

А паж который раз подряд

Напоминает про закат,

Но Родрик, завернувшись в плед,

Твердит одно: «Надежды нет!

В последний раз… В последний раз

Я ангельский услышал глас!»

И, мыслью этой взятый в плен,

Сошел он, смутен и смятен,

На берег, бросился в челнок,

Лох-Кэтрин снова пересек,

А дальше, миновав залив,

К востоку путь свой обратив,

Достиг он Лэнрика высот.

Стемнело, вечер настает,

Давно уж наготове рать -

Гонцы успели всех собрать.

Являет лагерь пестрый вид:

Один сидит, другой стоит,

А большей частью на земле

Бойцы лежат в вечерней мгле,

И взор чужой не различит

Отряд, что в вереске сокрыт.

Не выдаст их шотландский плед,

Ни темный вересковый цвет,

Ни папоротника листок;

Лишь изредка, как светлячок,

То тут, то там блеснет клинок.

Когда, немного погодя,

Бойцы увидели вождя,

То их приветный клич тотчас

Вершины горные потряс;

Три раза Родрику была

Всем кланом воздана хвала,

Потом все стихло между скал,

И мертвенный покой настал.