Ударил по струнам старик -

Ему был ведом их язык.

И перешел их гордый гнев

В меланхолический напев.

Старик согнулся, говоря:

«Меня ты, Элен, просишь зря,

Ты только мне терзаешь грудь,

Не властен в песнях я ничуть:

Струнами властвует, звеня,

Тот, кто стократ сильней меня;

В восторге я коснулся их,

Но звук безрадостен и тих,

И марш победный обращен

В надгробный плач, в протяжный стон.

О, счастлив буду я вполне,

Коль смерть сулит он только мне!

Есть слух, что арфы этой глас

В дни наших дедов смертный час

Владельцу своему предрек.

О, пусть меня настигнет рок!

Вот так же ей пришлось рыдать,

Когда твоя кончалась мать -

Хотел извлечь я из струны

Напевы гневные войны,

Любви желал воздать сполна,

Но непокорная струна,

На все ответствуя одним

Стенаньем горестным своим,

Парадный оглашала зал,

Хоть Дуглас бед еще не знал.

О, если груз былых невзгод

Опять на Дугласов падет

И пенье арфы принесло

Прекрасной Элен только зло,

То радости грядущих дней

Не будут воспевать на ней:

Я песню скорбную спою,

В нее вложив тоску свою,

Потом сломаю арфу сам

И душу господу отдам».

«А ты, — она сказала, — пой,

Чтоб обрела страна покой.

Любой напев тебе знаком,

Что прозвучал в краю родном,

И там, где Спей свой бег

стремит,

И там, где протекает Твид,

В былые дни и в наши дни -

Вот и мешаются они,

И вперебой твой слух томят

То скорбный плач, то шаг солдат.

Откуда нынче ждать беды?

Уже давно мы не горды.

Так отчего отцу опять

Перед судьбиной трепетать?

Еще какую ждать напасть?

Он отдал титулы и власть.

Да, буря листья унесла,

Но ей не сокрушить ствола.

А я, — рекла она, сорвав

Цветок, пробившийся меж трав, -

Я не любила никогда

Былые вспоминать года.

Мне этот нежный цвет полей

Венца монаршего милей.

Росой омытый, он возрос

Пышнее королевских роз,

И, коли честен ты и прям,

То, верно, согласишься сам -

К моим идет он волосам!»

И девушка спешит скорей

Цветок приладить меж кудрей.

Ее взволнованная речь

Сумела старика увлечь,

И к ней свой просветленный взор

Он благодарственно простер

И, умилившийся до слез,

Благоговейно произнес:

«Прекрасная, ты знать должна,

Чего ты нынче лишена.

Мечтаю я о той поре,

Когда ты снова при дворе

По праву будешь принята.

Твоя безмерна красота!

Кто сам хорош собой — и тот,

Тебя увидев, лишь вздохнет,

И Сердце девичье в крови note 1

note 2

В нем разожжет огонь любви.

Вздохнула девушка: «Мечты!

(И дрогнули ее черты.)

Нет, мшистый камень мне милей,

Чем трон шотландских королей,

Я веселее не смогу

Быть во дворце, чем на лугу.

Пусть барды там поют толпой -

Им не угнаться за тобой.

Пускай поклонники бы там

За мной ходили по пятам,

Но из твоих выходит слов -

Здесь Родрик мне служить готов!

Саксонцев бич, отчизны честь,

Он страх на всех успел навесть,

Но рад провесть денек со мной,

Прервав набег очередной!»

«Ты плохо, — старец ей в ответ, -

Для шуток выбрала предмет:

Кровавым Родрика зовут,

Над ним не посмеешься тут.

Он в Холируде, я видал,

Вонзил в соперника кинжал,

И расступился молча двор

Перед убийцей. С этих пор

Он страшен — горная страна

Жестоко им покорена.

Мне не хотелось бы опять

Тот день печальный вспоминать,

И все же Дуглас в скорбный день

Мечась, как загнанный олень,

Где отыскал родную сень?

Лишь атаман разбойных сил

Нас в эту пору приютил.

Ты расцвела, и он, поверь,

О свадьбе думает теперь.

Лишь вести ждет из Рима он,

Что брак сей папой разрешен.

Хоть Дуглас, и в чужом краю

Отвагу сохранив свою,

Поныне грозен и силен,

А Родрик красотой пленен,

И ты бы ныне, да и впредь,

Могла б как хочешь им вертеть,

Над ним не смейся, осмелев:

Перед тобой — свирепый лев».

«Поэт! — ответила она,

Гордыни, как отец, полна. -

Не позабыла я о том,

Чем для меня был этот дом,

Мы честь хозяйке воздаем.

Уже за то ее я чту,

Что приютила сироту,

Что сын ее бесстрашный нас

От короля шотландцев спас.

Мы всем обязаны ему,

И за него я смерть приму,

Всю кровь отдам по капле я,

Но не возьму его в мужья.

Я в монастырь пойду скорей

Влачить остаток жалких дней,

Я лучше за море уйду

Свою оплакивать беду,

Скитаться по миру начну,

В чужую убегу страну -

Не назовет меня женой

Тот, кто любим не будет мной.

Старик, ты хмуришься опять?

Что можешь ты еще сказать?

Я знаю, он — храбрец, старик,

Но как морские волны дик.

Он честь блюдет, — покуда гнев

Не вспыхнет, сердцем овладев.

Хоть, жизни не щадя своей,

Он за своих стоит друзей,

Он бессердечен, точно сталь, -

Врагов ему ничуть не жаль.

Не стану спорить я о том,

Что одаряет он добром,

Какое дал ему разбой,

Свою родню, придя домой.

Но остается стыть зола

На месте шумного села.

Хоть я обязана вдвойне

Руке, отца сберегшей мне,

Но не могу питать любви

К тому, кто весь в чужой крови.

Его достоинствам дано

Лишь показать, что в нем черно,

И озарить дурное в нем,

Как будто молнии огнем.

Еще в младенчестве, пока

Была по-детски я чутка,

Чуть появлялся черный шлем,

Терялась, помню, я совсем.

Заносчивый, холодный взор

Меня пугает до сих пор.

И если ты, старик, всерьез

Слова о свадьбе произнес,

Страшиться мне пришел черед,

Коль страх и Дугласов берет,

Бог с ним. Поговорить пора

О том, кто был у нас вчера».

«Что мне сказать? Будь проклят час,

Когда явился он у нас!

Не зря звенел отцовский меч,

Но чтобы нас предостеречь!

Ведь тот, кто прежде им владел,

Укрывшись тут от ратных дел,

Знал: если меч звенит, дрожа,

Враги стоят у рубежа.

Суди сама — добро ль суля,

Тут был лазутчик короля?

Ужель, последний наш оплот,

И этот островок падет?

Но если даже честен гость,

Умерит разве Родрик злость?

Ты, верно, помнишь до сих пор,

Какой он учинил раздор, -

А оттого лишь был он зол,

Что Малькольм в пляс с тобой пошел.

Хоть Дуглас охладил их пыл,

Поныне Родрик не остыл.

Будь осторожна! Но постой,

Что слышу я? Не ветра вой,

Не шелест трепетных ветвей,

И не шипенье горных змей,

И не волненье сонных вод…

Все ближе, ближе голос тот!

Он повторяется! Внемли!

Уж не труба ль поет вдали?»

Вставали, словно бы со дна,

Четыре темные пятна,

И расширялись и росли,

Преображаясь в корабли:

Их чем-то, видимо, привлек

Забытый всеми островок.

Все ближе, ближе, ближе он;

И ярким солнцем сто знамен

С изображением сосны

На кораблях озарены.

Узрели дева и старик

Сверканье копий, стрел и пик,

И плед шотландский на ветру

Вздымался к шляпе и перу.

Они заметили потом

Гребцов, согбенных над веслом:

Гребцы склоняются вперед,

И по волнам корабль несет.

А на носу, построясь в ряд,

Певцы с волынками стоят;

Волынки свой заводят гуд,

И звуки хриплые плывут,

И, поднимая гордо взгляд,

Певцы поют на старый лад.

А корабли вперед плывут,

И все слышней далекий гуд,

Хотя нельзя еще сперва

Понять отдельные слова,

Но, вырываясь из-за гор,

Все явственней, все ближе хор.

Вслед за тревожною трубой,

Весь клан сзывающей на бой,

Внезапно возникал в ушах

Воинственный, тяжелый шаг.

Уже казалось, что на зов

Сбежались тысячи бойцов,

И начал сотрясаться лог

От топота солдатских ног.

А этот топот среди скал

Обычно людям предвещал,

Что скоро гул и гром войны

Им будут явственно слышны.

Сулил призывный глас трубы

И, нарастая, звон мечей

Все становился горячей;

Кипела битва, и опять

Враг принужден был отступать,

Клан побеждал, но враг был смел,

И жаркий бой опять кипел, -

И вдруг стихало все, и вдруг

Преображался дальний звук,

Спеша излить печаль свою

И славя тех, кто пал в бою.

Смолкали трубы, и потом

Гремело эхо за холмом,

И тут, притихший до сих пор,

Внезапно пробуждался хор,

Решив, пока умолкла медь,

Вождя отважного воспеть.

Пел, веслам в такт, ему хвалу

Гребец, склонявшийся к веслу,

И голосов ломался строй,

Как ветер осенью сырой.

Сначала разобрал старик:

«Будь славен, Родрик, и велик!»

Стоустый приближался глас,

И песня воинов лилась.

КОРАБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ

Храброму воину вечная слава!

Вечнозеленая, славься, Сосна!

В знамени нашем расти величаво,

Будь горделива, светла и стройна.

Влага с небес падет,

Хватит подземных вод,

Чтобы ты людям на благо росла.

Горный собрался люд,

Все как один поют:

«Родрику слава, и честь, и хвала!»

Ты не тростинка из нежных растений,

Ты не цветок, что цветет лишь весной.

Листья срывает пусть ветер осенний:

Элпайн весь год под зеленой Сосной.

Нет ничего сильней

Цепких твоих корней,

Хоть под тобой раскололась скала.

Слышен со всех сторон

Эха веселый звон:

«Родрику слава, и честь, и хвала!»

Наши волынки гудели в ложбинах,

Слезы да стоны слыхали в ответ.

Рос-Ду и Глен-Ласс поныне в руинах,

Лучших оттуда в живых уже нет.

А у саксонских вдов,

Верно, не хватит слов,

Чтобы порочить Элпайн со зла.

Ленокс и Ливен вдруг

Вздрогнут, чуть внемлет слух:

«Родрику слава, и честь, и хвала!»

Эй, налегайте на весла, вассалы,

Правьте во имя зеленой Сосны,

Время домой ворочаться настало,

Алые розы вдали нам видны.

Пусть же судьба привьет

Дивной породы плод

К ветви любимого нами ствола;

Пусть же клан Элпайн весь

Радостно грянет днесь:

«Родрику слава, и честь, и хвала!»

Тут леди Маргарет к судам

Сошла в сопровожденье дам,

Они спускались под откос,

Не повязав своих волос,

И хором воздана была

Герою Родрику хвала.

И, продолжая ликовать,

Счастливая велела мать,

Чтобы двоюродной сестрой

Был встречен доблестный герой:

«Не Дуглас разве твой отец?

Надень же храброму венец!»

И Элен, с горечью в душе,

Повиновалась бы уже,

Но в эту пору среди скал

Трубач далекий заиграл.

«О Аллен-Бейн, пришел домой

Родитель благородный мой;

Давай на ялике вдвоем

Его сюда перевезем!»

Она быстрей, чем солнца луч,

К воде сбежала с горных круч;

Покамест Родрик среди скал

Предмет любви своей искал,

Был от нее уже далек

Уединенный островок.

Из смертных быть дано иным

Причастным к чувствам неземным,

И так порой слеза чиста,

Что человеком пролита,

Как будто кротко в час тоски

Скатилась с ангельской щеки,

И удержать ее невмочь

Отцу, увидевшему дочь.

Бесстрашный Дуглас, полный сил,

Дочь обнимая, ощутил,

Что затмевают слезы взор,

Хоть их не знал он до сих пор.

И, встрече радуясь с отцом,

К его груди припав лицом,

Узрела дочь, что мучит стыд

Того, кто в стороне стоит,

А представлять его зачем,

Коль это юный Малькольм Грэм?

Тогда же Аллен увидал,

Что Родрик к острову пристал,

Но прежде чем глаза опять

На горца гордого поднять,

С тоской на Дугласа взглянул

И слезы со щеки смахнул.

А Дуглас, Малькольма обняв,

Сказал (и был, должно быть, прав)

«Мой друг, наш Аллен омрачен -

Все позабыть не может он

Тебе неведомого дня,

Когда хвалой встречать меня

К воротам Босуэла пришло

Певцов несметное число.

Несли у Нормана в боях

Отбитый мной кровавый стяг

Пятнадцать рыцарей — любой

Славней, чем Родрик удалой.

Я мог доволен быть собой.

Но, Малькольм, верь: была тогда

Моя душа не столь горда,

Хоть каждый шедший в свите лорд

Мной, победителем, был горд,

И в Босуэле, в любом углу

Все воздавали мне хвалу, -

Как ныне, старца видя грусть

И радость дочки, я горжусь,

И мне милее их привет,

Чем счастье воинских побед.

Прости, но мне они дарят

Замену всех моих утрат».

От щедрой стали похвалы

Девичьи щеки вдруг алы,

Но в том и прелесть сих похвал,

Что Дуглас рек, а Грэм внимал.

И Элен, скрыть стараясь стыд,

Теперь собак к себе манит,

И на девичий нежный зов

Спешит покорно свора псов.

К ней на плечо, чуть позвала,

Сел сокол и сложил крыла.

Он к ней и ластится и льнет,

Не помышляя про полет.

Она, меж сокола и псов,

Подобна божеству лесов.

Хотя родитель, может быть,

Сверх меры начал дочь хвалить,

Влюбленному еще трудней

Сужденье высказать о ней:

Любимый облик вновь и вновь

Внушает пылкую любовь.

Отлично Малькольм был сложен.

Да и лицом хорош был он.

Едва ль досель в шотландский плед

Ему подобный был одет.

И что, скажите мне, вилось

Нежней льняных его волос?

Но от него, как от орла,

Укрыться птица не могла.

Он все тропинки знал в горах,

Не ведал, что такое страх,

И лань спастись старалась зря,

Когда вставал он, лук беря:

Хотя как ветер мчалась дичь,

Он успевал ее настичь

И дальше шел путем своим,

Отважен и неутомим.

Он и душою и на вид

Был пылок, смел, учтив, открыт.

До встречи с Элен не был он

Еще ни разу так влюблен.

Плясало сердце в нем — совсем

Как гребень, украшавший шлем.

Но люди, знавшие о том,

Что не мирился он со злом,

Что волновал его не раз

О древних подвигах рассказ,

Не сомневались ни на миг:

Когда б он зрелости достиг,

То, полный разума и сил,

Совсем бы Родрика затмил.

Обратно двинулся челнок,

И дева молвила: «Далек

Ты был от нас и одинок,

Отец, что ж не спешил назад?»

Все прочее добавил взгляд.

«Мое дитя, охота мне

Напоминает о войне,

Напоминает лишь она

Мои былые времена.

Близ Гленфинласа предо мной

Явился Малькольм молодой.

Небезопасно было там:

За мной ходила по пятам

Толпа охотников, но он,

Хоть этим преступал закон,

Рискнул сопровождать меня,

От верной гибели храня.

Надеюсь, Родрик удалой

Не вспомнит о вражде былой,

А иначе бог весть к чему

Стоять за Дугласа ему».

Увидев Грэма, храбрый гэл

Мгновенно весь побагровел,

Хотя не выдал грозный взгляд

Того, что гостю он не рад.

За разговорами денек

Так весь у них бы и протек,

Да в полдень прибывший

посол

В сторонку Родрика отвел,

И обнаружилось тогда,

Что ожидает их беда.

Все Родрик мыслил о своем,

Но к ужину велел звать в дом

И рассадил у очага

Мать, Грэма — своего врага

И Элен с Дугласом. Он вдруг

Умолк, потом взглянул вокруг,

Как будто пробовал сперва

Сыскать достойные слова.

Потом, поправив свой кинжал,

Он поднял брови и сказал:

«Я буду краток — я таков,

Что попусту не трачу слов.

Отец мой! — если так назвать

Себя позволит Дуглас. Мать!

Сестра! Но отчего с тоской

Ты, Элен, взор отводишь свой?

И Грэм, с кем буду я знаком

Как с добрым другом иль врагом

(Об этом речь пойдет, когда

Войдет он в зрелые года), -

Внимайте: объявил король

Смерть всем, кто вольным был дотоль!

Кто выходить любил на лов,

На дичь пуская соколов,

Сам угодил теперь в капкан;

А кем король на пир был зван,

Кто послужить хотел ему,

Тот умерщвлен в своем дому.

Их кровь ко мщению зовет

В краю, где льется Тивиот,

Где Эттрик свой поток стремит

И плещет полноводный Твид.

Наш край, что вольно жить привык,

Теперь пустынен стал и дик.

Днесь коронованный тиран,

Кровавой спесью обуян,

У нас бесчинствует в стране.

Охота вновь пролог к войне!

Пример соседних областей

Раскрыл намеренья гостей.

К тому же ведайте, что враг

Заметил Дугласа в горах, -

Об этом мой вассал донес.

Что ж делать нам — вот в чем вопрос?»

Со страху помутился свет

Для Элен и для Маргарет.

Одна в отца вонзает взгляд,

Где сын — глаза другой глядят.

В лице менялся между тем

Неустрашимый Малькольм Грэм,

И, коль судить по блеску глаз,

За Элен он дрожал сейчас.

Тут старый Дуглас молвил им,

Печален, но неколебим:

«Отважный Родрик, грозен гром,

Но не всегда чреват огнем,

И все же лучше я уйду,

Чтоб не втянуть и вас в беду

И гневных молний не навлечь;

Я избегу с монархом встреч.

А ты, коль будешь ты не прочь

Войсками королю помочь,

То, покорясь и поскромнев,

Ты отведешь монарший гнев.

Останки Сердца — я и дочь -

Уйдут вдвоем отсюда прочь

Искать лесной сторожки сень,

Где мы, как загнанный олень,

В беде прибежище найдем

И где погоню переждем».

«Нет, — молвил Родрик, — никогда!

Такого не снести стыда

Моей наследственной Сосне,

Мечу отцовскому и мне.

Нет, Дугласов почтенный род

Один на гибель не пойдет!

Послушай, дай мне в жены дочь,

Советом обещай помочь,

И — Родрик с Дугласом вдвоем -

Друзей немало мы найдем:

Ведь есть причины, чтобы к нам

Пристать всем западным вождям.

Чуть возвестит труба мой брак,

От ужаса согнется всяк

Во вражьем логове в дугу,

А факел свадебный зажгу -

Так будет выжжена земля,

Что сон пройдет у короля.

О Элен, погоди! О мать,

Меня не надо осуждать -

Я вот ведь что хотел сказать:

К чему пылание войны,

Коль Дуглас всех детей страны

Сплотит и все мы вместе с ним

В горах проходы заградим?

Ведь коль закрыт в горах проход,

Король обратно повернет».

Найдется меж земных сынов

Такой, что в башне спать готов,

Когда внизу морской прилив

Безумствует, нетерпелив.

Он спит, дурные видя сны,

Покуда небеса темны.

Но чуть, зарею пробужден,

Внезапно в бездну глянет он,

Ему откроется провал.

Он слышит, как бушует шквал,

И видит: ложе, где он спит,

Как волос на ветру дрожит.

Не здесь ли возникает страх

В железных некогда сердцах,

Который им велит идти

По наихудшему пути?

Вот так и Элен страх толкал

Теперь как в бездну, как в провал:

Едва понятны стали ей

Все ужасы грядущих дней,

Пришла ей мысль спасти отца

Ценою брачного венца.

По виду девы в тот же миг

Грэм в этот замысел проник.

Рванулся юноша вперед,

Но не успел раскрыть он рот,

Как Дуглас увидал, что дочь

Не в силах муки превозмочь,

И то она огнем горит,

А то отхлынет от ланит

Вся кровь, и вновь она бледна,

Как уходящая луна.

«Довольно, Родрик! Знай, что ей

Вовеки не бывать твоей!

Румянец у нее не тот,

Что склонность сердца выдает.

Тому не быть. Ты нас прости

И лучше с миром отпусти.

Знай, не в обычае моем

На короля идти с копьем.

В былые годы у меня

Учился он седлать коня.

Он славный мальчик прежде был,

И я, как дочь, его любил.

Его поныне я люблю,

Хоть не угоден королю.

Не стоит принимать тебе

Участие в моей судьбе».

Такой ответ смутил вождя.

Он, зал огромный обходя,

Глядел из-под густых бровей,

Не пряча горечи своей.

При факелах отважный гэл

Полночным демоном смотрел,

Склонившим тени темных крыл

Там, где паломник проходил.

Неразделенная любовь

Вождя терзала вновь и вновь,

И Родрик Дугласа опять

Стал пылко за руки хватать,

И слезы хлынули из глаз

С его рожденья в первый раз.

Без упованья прежних лет

Померк навеки белый свет,

И ходуном ходила грудь;

Уж не гордился он ничуть

И лишь без умолку рыдал,

Притихший оглашая зал.

Рыдает сын, страдает мать,

И ужас деву стал терзать,

Она встает, нельзя грустней,

И Малькольм следует за ней.

Но Родрик обернулся к ним,

Огнем безжалостным палим.

Все — стыд, и боль, и пыл,

и злость -

В багровом пламени слилось:

Отныне Родрик удалой

Вернулся к ревности былой.

Он тотчас Малькольма схватил

И во все горло завопил:

«Назад! Иль свет тебе не мил?

Назад, мальчишка! Иль не впрок

Тебе недавний был урок?

Так радуйся, что здесь мой дом!

А счеты мы еще сведем!»

Но, как борзая, между тем

На Родрика рванулся Грэм:

«Пусть на меня падет позор,

Коль меч не разрешит наш спор!»

Сильны, смелы и горячи,

Схватились оба за мечи.

Бой грянул. Дуглас в тот же миг

Развел соперников лихих

И молвил: «Кто продолжит бой,

Отныне враг навеки мой!

Безумцы, прочь войны металл!

Ужель так низко Дуглас пал,

Что даст оспаривать в бою

Он дочь любимую свою?»

Обоих охвативший стыд

Им отпустить врага велит,

Но на врага нацелен взгляд

И острый меч в руке зажат.

Но скоро меч в ножны убрать

Уговорила сына мать,

И храбрый Малькольм был смущен,

Услышав Элен горький стон.

А Родрик, спрятав острый меч,

Повел язвительную речь:

«Проспись! Грешно в такую ночь

Ребенка гнать из дома прочь.

А утром к Стюарту ступай,

Скажи, что Родрик за свой край

Сумеет постоять в бою

И не уронит честь свою.

А к нам пожалует король -

Путь указать ему изволь!

Мой паж, чтоб зла не сталось с ним,

Охранный лист ему дадим!»

Но Малькольм вымолвил в ответ:

«Тебе страшиться нужды нет:

Незыблем ангела приют,

Хоть там разбойники живут;

Глумись же ты над теми, в ком

Нет силы стать тебе врагом.

Я знаю горные пути

И в полночь там могу пройти,

Хотя бы даже где-нибудь

Сам Родрик преградил мне путь.

О Элен, Дуглас, мы опять

Должны друг друга увидать.

Я отыскать сумею вас

И не прощаюсь в черный час.

Знай, Родрик, встретимся и мы!»

Он молвил и пропал средь тьмы.

И Аллен вышел с ним во тьму

(Так Дуглас повелел ему).

Он гостю объявил о том,

Что Родрик Огненным крестом

Поклялся озарить страну,

Клан поднимая на войну,

И Грэму встретить не к добру

Тех, кто сойдется здесь к утру.

Старик совет ему дает,

Где переплыть чрез бездну вод,

Но тратит на ветер слова.

Не внемля старцу, Грэм сперва

Снял все, во что он был одет,

И, уложив в свой пестрый плед,

Им обвязал крест-накрест грудь,

И в озеро готов нырнуть.

Но прежде рек: «Прощай, отец,

Ты — преданности образец!» -

И руку протянул ему.

«О, даже в собственном дому

Не властен я укрыть друзей!

Господствует в стране моей

Теперь король, а я пока

Владелец сердца да клинка.

Но если я в своем роду

Хоть душу верную найду,

Забудет Дуглас в тот же день,

Что жил как загнанный олень,

Пока его родную дочь…

О, даже вымолвить невмочь!

Но Родрику сказать могу,

Что у него я не в долгу -

Я не взял даже и челна!»

И скрыла юношу волна.

И вот по гребню пенных вод

Отважный юноша плывет,

И Аллен свой усталый взор

Вслед смельчаку туда простер,

Где по-над кипенем волны

Тот плыл в сиянии луны,

И волны прочь гнала рука,

Как будто пену с молока.

Не смог он, к берегу приплыв,

Сдержать ликующий порыв

И громко крикнул, и поэт

Махнул рукой ему в ответ.