О арфа севера, твой след заглох,

Безмолвна ты уже который год,

Порой струны коснется ветра вздох,

Но скоро в роще у журчащих вод

И струны повилика обовьет.

Едва ли, арфа, ныне кто-нибудь

Твою дремоту тихую прервет,

Дабы мужам огнем наполнить грудь

И мягкосердых дев заставить вдруг всплакнуть.

А ведь в шотландском дедовском краю

Не так бывало в прежние года:

Тогда струнам вверяли боль свою,

В них пела радость, плакала беда,

Кругом звенела музыка тогда,

Раздольна, величава и стройна!

И знатные внимали господа

Прекрасной песне, и была она

Оплотом красоты и чести названа.

О арфа, пробудись! Пускай груба

Рука, припавшая к твоей струне,

О, пробудись, хоть не сулит судьба

Мне свой напев сложить по старине,

Пускай не часто доведется мне

Тебе напомнить песни прежних лет,

Однако буду счастлив я вполне,

Коль хоть в одной душе найду ответ.

О чаровница, сбрось молчания обет!

Олень из горной речки пил,

В волнах которой месяц плыл,

Потом он спрятался в тени

За сонным лесом Гленэртни,

Но только первый солнца луч

Коснулся Бенворликских круч,

Как огласил дремавший край

Озлобленный собачий лай,

И вот вдали уже звенит

Короткий, легкий стук копыт.

Как вождь, заслышав стражи крик:

«К оружью! Враг в наш стан проник!»

Олень, властитель этих мест,

Вскочил и поглядел окрест.

Он подождал сперва в лесу

И отряхнул с боков росу,

И ввысь рога воздел затем,

Как гордый вождь — свой пышный шлем;

Он оглядел отроги скал,

Потом принюхиваться стал

И ноздри жаркие раздул,

Но, различив охоты гул

И приближавшийся рожок,

Бежать пустился наутек

И, торопясь оставить лес,

В юм-варских вересках исчез.

Но он услышал за собой

Собак озлобившихся вой,

И отвечал им в тот же час

Окрестных скал стоустый глас;

Собаки лаяли сильней,

Раздалось ржание коней,

И крик, и свист, и звук рожка,

И голоса издалека;

А эхо, нагоняя страх,

Им снова вторило в горах,

И лани трепетной невмочь

Смятенье было превозмочь,

И сокол с неприступных скал

Вниз с удивлением взирал,

Пока, безумьем обуян,

Вдаль не умчался ураган

И понемногу стихший гул

Горам покоя не вернул

И не объят был край лесной

Вдруг наступившей тишиной.

А голоса лесной войны

В Юм-Варе сделались слышны,

Где, говорят, гигант меж скал

Себе пристанище сыскал.

Взойти успело солнце ввысь,

Покамест люди пробрались

По горным склонам — крут был путь,

Пришлось коням передохнуть.

Оленьи потеряв следы,

Редели рыцарей ряды:

Нелегкий выдался удел

Тем, кто отважен был и смел.

По южной стороне горы

Олень понесся с той поры,

Как увидал, взглянувши вниз,

Вдали струившийся Ментиз.

Его смятенный взор блуждал

Меж топей, гор, лугов и скал;

Ему казалось — будет он

Лишь подле Локарда спасен,

Но купы ивовых ветвей,

Склоненных к озеру Экрей,

А дальше сосны и кусты

Он вдруг заметил с высоты.

Надежда прибавляла сил,

И он сильнее припустил,

Усталых обогнав собак,

И от погони спасся так.

Вести не стоит разговор

О гнавших зверя в Кэмбес-Мор-

О тех, кто горной шел тропой,

Бенледи видя пред собой,

Кто вскоре в вересках застрял,

Кто Тиз переплывать не стал, -

Хотя два раза в этот день

Пересекал его олень.

Из них немногим, например,

Пришлось увидеть Венначер,

И лишь единственный из них

Моста Турецкого достиг.

Но этот всадник был ретив

И, остальных опередив,

Едва дышавшего коня

Все понукал, вперед гоня,

Весь в мыле, конь бежал

вдоль скал,

Как вдруг ловцу олень предстал.

Два черных пса неслись за ним,

Чутьем известные своим:

Они держали след, и зверь

Не мог уйти от них теперь.

От псов порою отделен

Лишь на длину копья был он,

Да не догнать было никак,

И дух спирало у собак.

Но, как привыкли искони,

Неслись вдоль озера они

Через кустарники и пни.

Охотничий заметил взор,

Что поднялись отроги гор,

Оленю преграждая путь

И вынуждая повернуть.

Нечаянной удаче рад,

Охотник поднял гордый взгляд -

Торжествовал победу он,

Хоть не был зверь еще сражен.

Когда же затрубил он в рог

И верный обнажил клинок,

Олень удара избежал.

Свернув под сень нависших скал,

Он неожиданным прыжком

Исчез в кустарнике густом

И, подавив на время страх,

Надежно спрятался в кустах.

Зверь в диких зарослях залег,

Откуда различить он мог,

Как, потеряв олений след,

Залаяли собаки вслед

И эхо лает им в ответ.

Охотник приласкал борзых,

Тем подбодрить надеясь их,

Но конь, что нес его меж скал,

В изнеможении упал,

А он, стремясь коня поднять,

Его пришпоривал опять,

Но как ни бился человек,

Конь пал, чтобы не встать вовек.

Взяла охотника печаль,

Коня до боли стало жаль:

«На Сене в давние года,

Я оседлал тебя. Тогда

Я, видит бог, не думал сам,

Что станешь пищей ты орлам,

Не ждал я горестного дня,

Что отнял у меня коня».

Потом, трубя в свой рог опять,

Охотник стал собак скликать,

И подошли, полны тоски,

Шальной погони вожаки -

Явилось двое верных псов

На горестный хозяйский зов.

А рог по-прежнему звучал

Среди насупившихся скал,

Взлетали совы со скалы,

Клектали горные орлы;

Когда стихало все вокруг,

Им отвечало эхо вдруг.

Уже охотник поскорей

Мечтал сыскать своих друзей,

Но не спешил оставить лес,

Который полон был чудес.

По скалам на исходе дня

Струились отблески огня:

На горизонте он возник

И озарял кремнистый пик.

Но ни один пурпурный луч

Не доходил к подножью круч,

Где мрак в ущелье был сокрыт

Под сенью горных пирамид,

Оттуда, где таилась мгла,

Росла огромная скала,

И, охраняя каждый склон,

Вставал гранитный бастион,

Как будто замок среди скал

В долине издавна стоял.

Вздымала дикая скала

Свои зубцы и купола.

Подобно пагоде, она

Была, казалось, сложена,

А если сбоку поглядеть,

То походила на мечеть;

Иль скажет кто про замок тот,

Что там знамен недостает,

Когда в синеющую высь

Над темной пропастью взвились

В росе зеленые кусты

И роз пунцовые цветы,

И в поздний час и поутру

Раскачиваясь на ветру?

Сколь благостна природа гор!

Там все цветы отыщет взор:

Бальзам свой розы льют с высот,

Простой орешник там растет,

Боярышник и первоцвет.

Чего-чего там только нет!

Паслен сулит златой венец,

И наперстянка — злой конец;

Где посветлей, где потемней

Цветы пробились меж камней.

Утес осинником порос,

Порос он купами берез.

Дубов и ясеней стволы

Растут из треснувшей скалы;

Превыше всех вознесена,

Стоит могучая сосна,

Ветвями пышными прикрыв

Ведущий к пропасти обрыв;

А дальше — снежная гора

Сияет ярче серебра.

Тому, кто входит в этот лес,

Едва заметен цвет небес,

И путник смотрит, словно в сон

Какой-то дивный погружен.

Чуть дальше, скалы разделив,

Безмолвный пролегал залив,

Не столь широкий, может быть,

Чтобы его не переплыть,

Но оставлявший кое-где

Простор синеющей воде,

В которой он и отражал

И цепь холмов и гребни скал.

Охотник подошел туда,

Где шире разлилась вода

И где огромные холмы

Не из лесной вставали тьмы,

А из безмолвных вышли вод,

Как замок из-за рва встает.

Прикосновением волны

От прочих скал отделены,

Земли забытые клочки

Преображались в островки.

Но ни тропинок, ни дорог

Охотник различить не мог,

Покамест случай не привел

С горы окинуть взором дол.

Как по ступеням, он стремит

Путь кверху по корням ракит

И достигает высоты,

Где опаленные кусты

И солнца розовый закат

Внезапно замечает взгляд,

А по челу озерных вод

Отображенье их плывет.

Охотник видит, глядя вниз,

Два острова, залив и мыс;

И горных исполинов строй

В краю чудес хранит покой.

Там Бенвеню на юге встал,

Сходя к воде цепями скал,

Холмов, уступов и камней,

Как бы руин минувших дней;

Он диким лесом весь порос,

А к северу — нагой утес

Бен-Эн уходит в синеву,

Подъемля гордую главу.

Пришлец восторженно глядит

На открывающийся вид:

«О, если б тут увидел взор

Старинный королевский двор -

Высокой башне встать бы там,

А здесь беседке быть для дам,

А на лугу, как я смотрю,

Пристало быть монастырю.

Тогда бы утренней порой

Здесь пел рожок во мгле сырой,

А к ночи лютни бы напев

Плыл над безмолвием дерев!

Когда же скрылась бы луна,

В пучину вод погружена,

В тиши бы мы внимать могли,

Как колокол гудит вдали.

Сей звук, парящий вдалеке,

Отшельнику на островке

Велел бы всякий раз опять

Молитву тихую читать.

И пришлеца, как испокон,

Спасал бы дальний этот звон,

Когда с пути собьется он!

Вот заблудиться бы тогда -

Так и беда бы не беда.

Но я теперь скитаюсь тут,

Мне дикий лес дает приют,

И можно камень за кровать

И дуб за полог посчитать.

Что ж, дни охоты и войны

Нам не для отдыха даны,

И эта ночь среди высот

Меня едва ли развлечет.

Не зверь владыка этих мест-

Кишат грабители окрест,

И встреча с ними для меня

Опаснее, чем смерть коня.

Теперь в горах я одинок,

Но созовет друзей рожок;

А если попадусь врагу,

То меч я обнажить могу».

Едва раздался рога звук,

Как увидал охотник вдруг

За старым дубом, что стоял

У основанья древних скал,

Покорный девичьей руке

Прелестный челн невдалеке.

Челн обогнул скалистый мыс,

И волны тихо разошлись,

Пред ним покорно отступив;

Коснулся он поникших ив

И к белой гальке в тот же миг,

Притихнув, ласково приник.

Охотник позабыл про страх,

Однако, притаясь в кустах.

Не шелохнувшись, не дыша,

Глядел, как дева хороша.

Она же продолжала ждать -

Быть может, где-нибудь опять

Прорежет рог лесную тьму.

Внимать готовая ему,

Она во мглу вперяла взгляд,

Откинув волосы назад,

Богине греческой равна,

Уж не наяда ли она?

«Но разве греческий резец, -

Подумал тотчас же пришлец, -

Сей дивный создал образец?»

Не меньше в деве было чар,

Хоть покрывал лицо загар

И краска щеки залила -

Дознаться, что она гребла

Мог всякий: стоило взглянуть,

Как тяжело вздымалась грудь.

Хоть крепкую такую стать

Саксонская не чтила знать,

Но не ступала на луга

Такая легкая нога,

Воздушной поступью не смяв

Ни колокольчиков, ни трав.

Свой горский выговор она

Считать изъяном не должна -

Столь благозвучна эта речь,

Что сил не станет слух отвлечь.

На деве, вышедшей из вод,

Плед, лента, брошь — все выдает

Старинный горделивый род.

Не всякой ленте довелось

Связать такую прядь волос,

Что чернотой своей была

Темней вороньего крыла;

Едва ль столь пламенную грудь

Плед прикрывал когда-нибудь;

Добрее сердца не найдешь,

Чем то, что заслоняла брошь.

Взор девы был и тих и мил

И кротость нежную струил,

Не в силах озерная гладь

Яснее берег отражать,

Чем отражал тот чистый взгляд,

Что сердце и душа таят.

Легко прочесть в ее очах

Благоволение и страх,

Смиренной дочери любовь,

И грусть, нахлынувшую вновь,

И тяжесть горестных невзгод, -

Печальный взор их выдает.

Девичья гордость, может быть,

Не позволяла ей открыть

Страсть, что пылала все сильней.

Так надо ль говорить о ней?

Кругом стояла тишина.

«Отец!» — воскликнула она.

Холмы, лежащие вокруг,

Чудесный поглотили звук,

И молвила она тогда:

«О Малькольм, ты вернулся, да?»

Но до того был голос тих,

Что даже леса не достиг.

«Меня не знают здесь», — сказал

Охотник, выйдя из-за скал.

Ее сомнение взяло,

Она схватилась за весло,

Челнок успела оттолкнуть

И второпях прикрыла грудь

(Как лебедь, ощутивший страх,

Поджал бы крылья второпях);

Но лишь отпрянула, опять

Глаза осмелилась поднять -

Не тот у странника был вид,

Что деву в бегство обратит.

Хоть опыт пережитых лет

На нем оставил явный след,

Но молодость кипела в нем

Страстей бунтующих огнем.

Насмешлив он и весел был

И неуемных полон сил:

В нем загорался, только тронь,

То гнева, то любви огонь.

Он был могуч — казалось, он

Для ратных дел был сотворен.

Хотя не в латах, не в броне

Он странствовал в чужой

стране,

Черты надменного лица

Изобличали в нем бойца,

И, если надо, он в бою

Мог доблесть выказать свою.

Он тихо начал речь вести,

Сказав, что сбился он с пути.

Свободно речь его текла

И обходительна была,

Но голос выдавал — привык

Повелевать его язык.

Взглянув на рыцаря опять,

Решилась девушка сказать,

Что всюду страннику приют

В горах Шотландии дадут.

«И вы не думайте, что вас

Не ожидали в этот час:

Еще рассеивалась мгла,

А вас постель уже ждала,

Подбитый тетерев со скал

К ногам охотника слетал,

И рыба попадала в сеть,

Чтоб к ужину для вас поспеть!»

«О, сколь безмерно вы милы,

Хоть доблести мои малы,

И я, увы, совсем не тот,

Кого ваш дом сегодня ждет.

Судьбой наказанный своей,

Я растерял своих друзей.

Не думал я до этих пор,

Что по сердцу мне выси гор,

Не ведал я, что здесь живет

Владычица озерных вод».

«Я верю, — вырвалось у ней,

Когда коснулся челн камней, -

Что прежде не случалось вам

Бродить по этим берегам.

Но что постигла вас беда,

Нам Аллен-Бейн открыл, когда

За грань грядущего простер

Свой умудренный жизнью взор.

Во мгле неведомого дня

Узрел он павшего коня,

И на владельце скакуна

Камзол зеленого сукна,

На шляпе — яркое перо, -

И на эфесе — серебро,

И золоченый рог, и двух

Собак, бежавших во весь дух.

Он повелел — да будет кров

Для гостя знатного готов.

Но, в толк не взяв тех вещих слов,

Решила я, что мой отец

Домой вернулся наконец».

Он улыбнулся: «Коль пророк

Мое прибытие предрек,

Должно быть он для славных дел

Сюда явиться мне велел,

И я свершать их буду рад

За каждый ваш любезный взгляд.

Так окажите же мне честь -

Велите мне на весла сесть!»

Взглянула на него она,

Лукавой прелести полна:

Едва ли рукоять весла

Ему в новинку не была.

Но, силой рыцарской гоним,

Челнок пошел, и вслед за ним,

Хотя он все быстрее плыл,

Собаки плыли что есть сил.

Недолго озерную гладь

Пришлось плывущим

возмущать -

Принес их вскорости челнок

На одинокий островок.

Однако тропки между скал

Взор чужеземца не сыскал.

Ему казалось, человек

Не появлялся здесь вовек.

Лишь дева гор смогла найти

Следы укромного пути,

Которым и пришли они

К поляне, скрывшейся в тени,

Где несколько берез да ив

Стояли, ветви преклонив:

Там древний вождь соорудил

Убежище от вражьих сил.

Пред ними был обширный дом,

И удивительный притом:

Вождь гэлов, строя сей покой,

Брал все, что было под рукой.

Здесь за опорные столбы

Сошли столетние дубы,

Меж них высокая стена

Была затем возведена,

И смесью глины и листвы

Промазаны в ней были швы.

Строитель сосны для стропил

Сыскал и наверх положил.

И навалил на них камыш,

Какой берут у нас для крыш.

На запад обратив лицо,

Стояло в зелени крыльцо.

Природа два живых ствола

Ему опорой возвела,

Где, на ветвях повиснув, рос

И дикий плющ и ломонос,

Тот девичий прелестный цвет,

Которого милее нет,

И много зелени иной,

Сносившей холод озерной.

И Элен, встав перед крыльцом,

Сказала с радостным лицом:

«В сей дивный зал открыт вам вход,

И дама вас туда зовет!»

«Доволен буду я судьбой,

Влекущей следом за тобой! ..»

Но чуть ступил он в пышный зал,

Как звон металла услыхал.

Хоть он и бровью не повел,

Но, оглядев звенящий пол,

Он у своих заметил ног

Из ножен вырванный клинок.

А на стене висят ножны,

Бог знает кем водружены;

Здесь взор во множестве найдет

Следы сражений и охот.

И рыцарь сразу же узрел

Старинный лук с набором стрел,

И различил тотчас же взор

Копье и боевой топор,

Окровавленные флажки

И вепря дикого клыки.

А по соседству турий рог

И волчью пасть узреть он мог,

И хищной рыси пестрый мех -

Трофей охотничьих потех,

И несколько оленьих шкур.

Он увидал, суров и хмур,

Все, чем строитель украшал

В лесной глуши возникший зал.

От стен не в силах взор отвлечь,

Пришлец упавший поднял меч,

Хоть сладить с тяжестью клинка

Могла б не каждая рука.

И тут сорвалось у него:

«Встречал я только одного,

Кто богатырскою рукой

Клинок бы удержал такой».

И молвит дева, вся горя:

«Пред вами — меч богатыря!

Отец держать его привык,

Как я держу простой тростник.

Могуч он, точно Аскапарт!

Его недаром славит бард!

Но он в горах, и в доме сем

Лишь слуг и женщин мы найдем».

Хозяйка в зал вошла тогда.

Она была немолода,

Но так любезна и мила,

Как будто при дворе жила,

И Элен за родную мать

Ее привыкла почитать.

Был столь радушно принят гость,

Как у шотландцев повелось.

Его не спрашивал никто

Откуда он и родом кто:

В горах гостям такой почет,

Что даже злейший враг — и тот,

Когда придет на торжество,

То примут радостно его.

И наконец открылось тут,

Что гостя Джеймс Фиц-Джеймс зовут

И он наследник той семьи,

Что земли скудные свои

Сумела удержать мечом.

Простился нынче он с конем,

Но, видит бог, готов опять

С мечом за честь свою стоять.

«Я с лордом Мори между скал

Отличного оленя гнал,

Всех обогнал, загнал коня,

И вот вы видите меня!»

Теперь надеялся пришлец

Узнать, кто девушке отец.

По виду старшая из дам

Привыкла к шумным городам,

Но младшей чистую красу

Взрастили словно бы в лесу,

Хоть каждый жест в ней выдает

Старинный, благородный род.

В толпе не сыщется пример

Таких пленительных манер.

Ни слова рыцарю в ответ

Не проронила Маргарет,

И, как ребенок весела,

Вопросы дева отвела:

«Мы жены вещие — возек

Нам жить не там, где человек.

Мы в буйных носимся ветрах,

Мы в рыцарей вселяем страх.

Когда коснется бард струны,

То наши голоса слышны».

Тут песню завела она,

И арфы вторит ей струна.

ПЕСНЯ

Спи, солдат, — конец войне!

Позабудь о бранном поле,

Не терзайся в сладком сне

Ни от раны, ни от боли.

Отдохни у нас теперь,

Нашей вверившись заботе,

Тихой музыке поверь

В этой сладостной дремоте.

Спи, солдат, конец войне!

Не терзайся в сладком сне,

Позабудь о бранном поле,

И о ранах, и о боли.

Не разбудит здесь тебя

Ни доспехов дребезжанье.

Ни трубач, в свой рог трубя,

Ни коней ретивых ржанье;

Только жаворонок тут

Разве крикнет на поляне

Или выпи дробь начнут

Выбивать на барабане.

Не разбудит здесь тебя

Ни трубач, сигнал трубя,

Ни доспехов дребезжанье,

Ни коней ретивых ржанье.

Она умолкла, и сперва,

Стараясь подобрать слова,

Возобновила лишь напев,

На чужеземца поглядев,

Покамест на устах своих

Не ощутила новый стих.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПЕСНИ

Спи, охотник, спать пора.

Отошла твоя тревога.

Солнце выглянет с утра -

Донесутся звуки рога.

Спи! Собаки спят кругом.

Спи! Олень уснул в лощине.

Спи! Забудь, что вечным сном

Спит твой конь прекрасный ныне.

Спи, охотник, спать пора,

Спи, не думай до утра.

Не поднимет здесь тревога,

Не разбудят звуки рога.

Был озарен огнями зал,

И вереск по углам лежал,

Другим охотникам досель

Не раз служивший как постель.

Но в муках гостя виноват

Не трав душистых аромат,

Не от девичьих вовсе чар

В его груди теперь пожар.

В тревожном сне пред ним встает

Картина бедствий и невзгод.

И мнится — конь погиб давно,

И в челноке пробито дно,

Вконец разгромлены войска

И знамя сорвано с древка.

А то — да не предстанет мне,

Виденье страшное вдвойне -

Картина молодых годов,

И вновь он верить всем готов;

Вот он среди друзей опять,

Готовых вновь его предать.

Они, как прежде, входят в сны,

Мертвы, коварны, холодны,

Хоть с виду рад тебе любой,

Как будто был вчера с тобой.

И он решить не в силах сам,

Усталым верить ли глазам

Иль, может, сон недобрый сей -

Грядущих знаменье скорбей?

Ему привиделось потом,

Что с Элен бродит он вдвоем

И шепчет ей любви слова,

И внемлет девушка сперва,

А он ей руку жмет слегка,

Но холодна ее рука.

Тут призрак свой меняет вид

И в шлеме перед ним стоит:

Глаза горят, и грозен лик,

Он весь в морщинах, как старик,

Но рыцарь видит лишь одно -

Он сходен с Элен все равно.

Проснувшись, рыцарь стал опять

Свое виденье призывать.

Поленья, тлевшие в печи,

Бросали тусклые лучи;

Их отблеском озарена,

Добыча дикая видна,

И рыцарь беспокойный взор

К мечу булатному простер.

Был различить не в силах он

Где сон, где явь, где явь, где сон,

И поднялся, а из окна

Глядела полная луна.

Шиповник посреди ракит

Свой щедрый аромат струит,

Дарят березы небесам

Благоуханный свой бальзам,

Луна свой свет неверный льет

На лоно опочивших вод.

Кому могла бы быть страшна

Столь благостная тишина?

А рыцарь все глядит во тьму,

Себе не веря самому.

«Зачем покоя не дает

Мне изгнанный навеки род?

Зачем на дне девичьих глаз

Мне виден Дуглас всякий раз?

Зачем, увидев добрый меч,

Я с Дугласом робею встреч?

Зачем, когда я вижу сон,

Опять в нем Дуглас? Всюду он.

Довольно! Полно грезить мне!

Враг не сдается и во сне.

Так помолиться мне пора

И отдохнуть хоть до утра».

И вот, молитву сотворив

И небесам себя вручив,

Он, позабывши о былом,

Спит непробудным дальше сном,

Пока косач начало дню

Не возгласит на Бенвеню.

С утра расправил тетерев крыла,

И коноплянка бойкая поет,

Природа радость жизни обрела,

Благословляя солнечный восход;

Вдаль незнакомец в челноке плывет,

И старца Аллен-Бейна седина

Склонилась поутру над лоном вод -

Печальная мелодия слышна,

И с арфой севера сплетается она.

ПЕСНЯ

Как от весла короткий след

Уходит навсегда,

Как не останется примет

Того, что отражала свет

Озерная вода,

Сотрется в памяти людской

Былая радость и покой, -

Ступай же, странник, путь далек,

И позабудь про наш островок.

Ты будешь первым средь вельмож

И впереди в бою,

И на охоту ты пойдешь,

И будет летний день хорош

И скрасит жизнь твою.

Владей оружием своим

И будь женой своей любим, -

И все равно на долгий срок

Память удержит наш островок.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПЕСНИ

А если счастья не сулит

Блаженный, теплый юг,

И если твой печален вид,

И нет спасенья от обид,

И ты вздыхаешь вдруг,

И ты узнать желаешь, где

Сумеют пособить беде, -

Хоть будешь ты от нас далек,

Все же припомни наш островок.

А если грянет череда

Несчастий и невзгод,

И для тебя придут года

Забот и тягот, и беда

Тебя подстережет,

О доле не скорби своей,

Неверных не ищи друзей.

Пусть будет жребий твой жесток,

Тебя приютит наш островок.

В тот миг, когда умолк певец,

Причалил к берегу пришлец,

Но прежде чем пуститься в путь,

Он поспешил назад взглянуть

И различил издалека

Как лунь седого старика.

Тот с арфою сидел своей

В тени поникнувших ветвей.

Настроясь на певучий лад,

Он устремил на небо взгляд,

Чтобы от солнечных лучей

Душа пылала горячей.

Казалось, только струны тронь,

И пробудится в них огонь;

Старик затих — он ждал, как ждут,

Пока решенье скажет суд,

И ветерок не смел поднять

Седых волос хотя бы прядь,

И жизнь, казалось, в мир иной

Ушла за дрогнувшей струной.

Но Элен, подойдя к нему,

Смеется вдруг невесть чему.

Ей любо ль видеть, как свой флот

Красавец селезень ведет,

И хоть спаньель рычит опять,

Не может уток он поймать?

Но кто же этим объяснит

Румяный цвет ее ланит?

О верность, велика ль вина,

Что улыбается она

Тому, кто издали с тоской,

Прощаясь, машет ей рукой?

Коль дамы милые начнут

Вершить над Элен строгий суд,

Пускай тогда укажут нам,

Кто устоял бы здесь из дам.

Все медлил он, и до тех пор

Все отводила дева взор;

Когда же гость пустился в путь,

Рукой осмелилась махнуть.

Потом говаривал не раз

Фиц-Джеймс, что сей прощальный час

Ему милее был стократ

Побед турнирных и наград,

Что получать случалось там

Ему из рук прекрасных дам.

Теперь с собаками, пешком,

Охотник за проводником

Идет, спускаясь по холму,

И Элен смотрит вслед ему.

Но чуть он скрылся меж камней,