Уинсом была с Брендом в ту ночь, когда он взвешивал все «за» и «против» этого опасного путешествия, ворочался и метался в постели едва ли не до рассвета, даже после того, как высказал все причины столь немедленного возвращения на родину. И, когда он наконец встал, измученный, осунувшийся и с посеревшим лицом, Уинсом ощутила, что сердце ее разрывается от жалости к мужу.
И теперь, гадая, сколько продлится плавание, Уинсом, тем не менее, чувствовала неприятное стеснение в желудке при мысли о том, что оно рано или поздно должно кончиться.
Она поспешно огляделась. Матросы трудились за веслами, радостно и охотно, стремясь поскорее оказаться на родной земле. Судно двигалось довольно быстро, даже Уинсом видела это, зная, как осторожно оно проходит мимо огромных ледяных глыб, подстерегавших неосторожных мореходов.
И тут она мимоходом заметила Торхолла Храброго, сидевшего у самого борта, прислонясь к нему спиной. Взгляд Уинсом скользнул мимо, зацепился за что-то и вновь вернулся к пленнику. Он выглядел не очень хорошо… даже можно сказать, совсем больным. Уинсом прищурилась, чтобы получше разглядеть его лицо в белом тумане. Очень бледный и измученный. Может, страдает от морской болезни?
Уинсом несколько минут вглядывалась в Торхолла, потом снова начала высматривать айсберги и на несколько мгновений отвлеклась: на плоском обрубке льда резвился игривый тюлень. Позже она увидела нерпу и показала Арни, который начал громко кричать, прося принести гарпун. Когда же Уинсом вспомнила о Торхолле и обернулась, то сразу определила, что он выглядит еще хуже, чем раньше. Поднявшись, она медленно направилась к нему, то и дело хватаясь за поручень, когда особенно грозная волна поднимала судно, и, добравшись до пленника, опустилась на колени рядом с ним.
– Торхолл? – тихо окликнула она. Он открыл замутненные мукой глаза, и сердце Уинсом сжалось. Этот человек ужасно страдал, в этом она была теперь уверена.
– Ja, госпожа?
– Торхолл, что у тебя болит?
Он огляделся, сузил глаза, заметив любопытные взгляды гребцов, и наконец, пожав плечами, схватился за живот.
– Вот здесь.
– Живот?
– Ja, госпожа.
Ничего не ответив, она дотронулась до его лба. Не горячий. Значит, это не лихорадка.
– Может, ты съел что-то нехорошее? – начала расспрашивать она.
Торхолл рассмеялся хриплым гортанным смехом, больше похожим на карканье вороны:
– Nej, моя госпожа. Время от времени мне становится плохо. Это продолжается уже давно, но теперь боль почти не отпускает, вот уже два месяца. Но скоро я поправлюсь.
Уинсом внимательно рассматривала старика. Ей вовсе не показалось, что он может быстро выздороветь.
– Откуда такое беспокойство, моя госпожа? – язвительно усмехнулся Торхолл. – Боитесь, что ваш муж не успеет насладиться местью, о которой мечтает?
Темные глаза словно пронзили распростертого на палубе человека.
– Мой муж не ищет мести, – поправила она.
– Нет? Ты так считаешь? Но что тебе об этом известно.
Уинсом удивленно подняла брови, потрясенная тем, что в этом больном человеке осталось столько воли к борьбе.
– Мой муж желает всего лишь обелить свое имя. Его ложно обвинили в убийстве двоюродного брата.
Оглянувшись, она заметила нахмуренное лицо Бренда и поспешно повернулась к Торхоллу.
– Ну что ж, от меня ему помощи не дождаться, – мрачно проворчал Торхолл.
– Почему?
– Клянусь кровью Тора, девушка, подумай сама! Он притащил меня на корабль, чтобы я свидетельствовал в его пользу. Но я не хочу возвращаться в Норвегию. Может, скоро мне придется умереть, а мертвец вряд ли сможет предстать перед Тингом, ха-ха-ха!
Некоторое время Уинсом молча сидела рядом с больным.
– Ты верно говоришь, – вздохнула она наконец. – В случае твоей смерти, Бренду не оправдаться. До конца дней своих он будет изгнанником.
Глаза женщины наполнились слезами при мысли о том, что муж навеки обречен бежать и скрываться.
– Так ему и надо, – проворчал Торхолл, упрямо выдвинув заросшую щетиной челюсть, но, немного подумав, покачал головой.
– Правда, я не собираюсь умирать. Это я так просто сказал, чтобы напугать тебя.
Уинсом уставилась на старика, но ничего не ответила.
– Я и не думаю умирать, – твердо повторил Торхолл. – Конечно, болит немного, но стоит ли обращать внимание? Я скоро поправлюсь, вот увидишь. Но вот что я скажу тебе, девочка: если придет смерть, я уплыву на ее корабле туда, откуда нет возврата, но только в тот час, когда этого захотят боги. Не раньше.
– Ага, значит, ты не собираешься покончить счеты с жизнью, только чтобы насолить моему мужу.
Торхолл долго глядел на Уинсом, шевеля губами:
– Если бы я мог умереть назло твоему мужу, так и сделал бы.
– Значит, он чем-то обидел тебя?
– Нет, этого не было. Зато он стремится причинить зло кому-то другому.
– Что ты имеешь в виду? – воскликнула Уинсом. – Я ничего не знаю об этом!
Торхолл с жалостью поглядел на собеседницу. Та с трудом верила глазам. Неужели этот сварливый старик еще и жалеет ее? Что он знает, почему так странно относится к ней?
– Уходи, девушка. Я устал от разговоров с тобой.
Уинсом еще немного посидела, неудобно скорчившись, но, видя, что Торхолл отказывается говорить с ней, пробралась на свое место на носу корабля. Несколько раз она поглядывала в сторону Торхолла Храброго, но тот ни разу не повернул головы. Уинсом вздохнула.
Немного позже она принесла пленнику воды и исландского сыра. Он оценивающе оглядел Уинсом, но все-таки поел немного.
– Решила поддержать во мне жизнь ради мужа? – осведомился он наконец, отодвинув тарелку. – Ничего не выйдет, не надейся.
Мохнатые брови сердито сдвинулись, но хитрые голубые глаза не отрывались от ее лица.
Уинсом собрала пустую посуду и поднялась.
– Nej, – ответила она. – Я просто принесла голодному человеку поесть и напиться.
Выпрямившись, она взглянула на Торхолла сверху вниз.
– Моему мужу обязательно удастся обелить свое имя, Торхолл Храбрый, с твоей помощью или без нее.
И, гордо вскинув голову, Уинсом удалилась. Прищуренные задумчивые голубые глаза глядели ей вслед.
– Ja, девушка. Может, твоя помощь ему нужнее, – прошептал он.
На следующий день, когда Уинсом принесла еду, Торхолл поблагодарил ее.
Прошло несколько дней, и он как-то попросил ее посидеть подольше и поговорить немного. Уинсом повиновалась. Правда, оказалось, что он почти все время молчал, но само ее присутствие, казалось, успокаивало старика: Уинсом заметила, что тот гораздо реже хватается за живот.
Наконец Уинсом, набравшись храбрости, спросила, не может ли она осмотреть его. Торхолл настороженно вскинулся.
– Зачем это?
– Я должна определить, что могу сделать для тебя, – просто объяснила она. – Я была целительницей в родной деревне, перед тем как Бренд похи… женился на мне.
– Не нуждаюсь я в целителях, – фыркнул Торхолл, хотя слова прозвучали жалким хвастовством. – Я скоро встану, и все будет хорошо.
– Возможно, – кивнула Уинсом, – но я бы хотела по крайней мере попытаться.
Торхолл надолго задумался, но внезапный приступ боли вновь заставил его согнуться в три погибели.
– Ну ладно, так и быть, – неохотно пробурчал он. Уинсом осторожно подняла подол его туники, мягко нажала на желудок, задумчиво качая головой.
Потом, помедлив, дотронулась еще раз до того места, где живот уродливо выпячивался. Торхолл страдальчески поморщился, всего один раз, но после этого выдержал осмотр с каменным лицом.
Уинсом, закончив, отстранилась и села на палубу.
– Ну? – сварливо осведомился Торхолл. – Разве я не говорил? Не успеешь оглянуться, как я и думать позабуду о болезнях.
Уинсом бесстрастно взглянула на него.
– Я приготовлю травяной настой, – предложила она. – Будешь его пить?
– А что туда положишь? – с подозрением спросил Торхолл. – Не желаю заболеть еще сильнее…
– Это зелье, чтобы успокоить боль, – улыбнулась Уинсом. – Сразу почувствуешь себя лучше. Скажи, ты мочишься кровью?
Она надеялась, что голос не дрогнет и не выдаст ее беспокойство.
– Кровью? Бывает, время от времени, – пожал плечами Торхолл. – У кого такого не случается?
– Ты часто чувствуешь голод, аппетит хороший? – настаивала Уинсом.
Торхолл, прищурившись, оглядел ее.
– Иногда. Иногда нет.
Уинсом заметила, что блюдо с тюлениной, принесенное ею, было совсем нетронутым, но промолчала.
Торхолл заметил ее взгляд. – Сегодня почему-то есть не хочется, – признался он. – Может, завтра…
Уинсом встала.
– Не буду тебя беспокоить, – вежливо кивнула она. – Должно быть, тебе хочется отдохнуть.
Глаза Торхолла сами собой закрывались, но он старался не поддаваться слабости.
– Ничего, все в порядке. Подумаешь, немного живот болит…
Голос его замер. Уинсом, бесшумно ступая мягкими кожаными башмаками, отошла от растянувшегося на палубе человека, но тут же, вернувшись с одеялом, осторожно прикрыла Торхолла, а потом медленно направилась к тому месту, откуда обычно ловила рыбу и наблюдала за айсбергами. Оставшись одна, она невидящими глазами наблюдала, как «Победитель Драконов» проплывает мимо огромной плавучей ледяной горы. Стиснув поручень, Уинсом ощутила, как слезы жгут глаза.
– Торхолл Храбрый, – прошептала она ледяному северному ветру. – Торхолл Храбрый умирает…
ГЛАВА 33
Стевенджер, Норвегия. Зима
Уинсом слезящимися от усталости глазами вглядывалась в покрытое снегом побережье Норвегии.
– Мы дома! – ликовал Бренд. – Дома!
Он взволнованно показывал на низкий холм. На его вершине виднелось какое-то здание.
– Вон там! – закричал он. – Видишь? Это и есть мой дом!
Уинсом пристально вглядывалась вдаль, но так нервничала, что ничего не могла понять.
– Довольно большой… – начала она.
– Да, а те, что поменьше, принадлежат крестьянам, которые работают на моей земле.
Уинсом долго смотрела в указанном направлении, но наконец сдалась.
– Ничего не разберу, – призналась она.
– Неважно, – заверил Бренд, похлопав ее по спине. – Еще насмотришься.
Он вытянул руку в сторону соседнего холма и угрюмо процедил:
– Дом моего дяди. Дяди Эйольфа. Он ярл. Он… Уинсом ожидала, что Бренд расскажет о своей семье, но тот решительно сцепил зубы и замолчал. Она нахмурилась, гадая что муж пытался и не пожелал объяснить, и, со страхом уставившись на большое мрачное здание, дом ярла, вздрогнула от дурного предчувствия.
– Дядя, без сомнения, расставил часовых – высматривать меня, – заметил Бренд. – Хотя вряд ли ожидает, что мой корабль открыто зайдет в гавань под всеми парусами. У меня нет иного выхода, если, конечно, я хочу оправдаться и обелить свое имя, – нахмурился Бренд.
Уинсом протянула руку и нежно коснулась лица мужа.
– Но это слишком большой риск. Я опасаюсь за тебя.
Бренд, смягчившись, поцеловал ее ладонь.
– Ты ведь любишь меня, правда?
– Сам знаешь, люблю, – шепнула она. Большие карие глаза глядели на него с неподдельной искренностью.
– Я так тебя люблю…
– Хорошо, – пробормотал Бренд. – Мне сейчас это необходимо как никогда. Больше, чем ты думаешь.
Уинсом кивнула и, немного помолчав, робко спросила:
– Что дядя может сделать с тобой? Ты говоришь, он ярл?
– Да, человек, стоящий так высоко, может приказать другим людям сделать за него всю грязную работу, – с горечью бросил Бренд. – Он боится встретиться со мной лицом к лицу и назвать убийцей своего сына. Зато смеет болтать всем и каждому за моей спиной, что я ударил кинжалом двоюродного брата.
Бренд с отвращением сплюнул за борт.
– Кроме того, он храбро нанимает убийц охотиться за мной по всему свету. Или подкупать людей, чтобы, когда предстану перед Тингом, мое дело не рассудили по справедливости и вынесли смертный приговор.
– Тинг? Что такое Тинг?
– Что-то вроде суда. Все мужчины, живущие в этой местности, собираются, решают споры и выносят приговоры. Дядя попытается перетянуть большинство из них на свою сторону. Я же попробую убедить их в своей невиновности. Тот, за кого стоит большинство, выходит победителем.
– По-моему, все это не так уж сложно, – решила Уинсом.
Бренд задумчиво вздохнул.
– Ошибаешься. Мой дядя обладает огромной властью и может пожаловать своим людям золото, земли, скот, дать выгодную должность. И, несомненно, так и поступит, чтобы убедить Тинг в своей правоте.
– Вот как? А женщины?
– Женщины? – недоуменно переспросил Бренд.
– Ja. Может, ты сумеешь доказать им, что никого не убивал?
Бренд долго смотрел на жену и наконец выдавил:
– Женщины не имеют права голоса, Уинсом. Только мужчины решают такие дела.
– Какая ужасная ошибка, Бренд, – нахмурилась Уинсом.
– Может быть, – пожал плечами Бренд.
– Конечно! Женщины сразу бы поняли, на чьей стороне правда, и голосовали бы за тебя.
Бренд снисходительно улыбнулся.
– Наверное, так оно и есть, – прошептал он, обнимая жену.
Корабли вытащили на берег. Команда «Победителя Драконов» осторожно подняла судно и отнесла его в принадлежавший Бренду эллинг. Грольф и его матросы сделали то же самое с «Местью Тора». На землю уже спустились сумерки, и не так много людей успели заметить их, хотя Бренд предполагал, что к этому времени весть об их прибытии в Стевенджер уже достигла дядиных ушей.
Уинсом, кусая губы, ковыляла по поселку. Снег громко скрипел под ее кожаными башмаками. Бренд заботливо поддерживал ее под руку, но Уинсом не переставала тревожиться и спрашивать себя, какой прием их ожидает. Ее не успокаивало даже то, что следом шагают матросы Бренда и Грольфа настороженно сжимая рукоятки мечей.
Она огляделась. По обеим сторонам улицы выстроились дома. Некоторые даже усеяли склоны холмов. Одно здание от другого отделяли лишь невысокие деревянные ограды. Из труб струились облака дыма, густым туманом окутывающие снежный пейзаж. Уинсом почему-то вздрогнула, хотя была тепло закутана в мохнатые белые меха.
Олаф и трое самых сильных матросов держались позади, не выпуская из виду Торхолла Храброго. Со стороны старик не казался пленником, но Уинсом знала, что, вздумай он бежать, не уйдет далеко от мускулистых великанов. Правда, вряд ли ему удастся собраться с силами – лицо совсем побледнело, осунулось, и шел он с трудом, так, что остальным пришлось замедлить шаг. Придется спросить Бренда, нет ли здесь какой жены фермера, у которой можно достать травяного настоя. Необходимо как-то помочь Торхоллу.
– Как, по-твоему, ярл Эйольф будет счастлив видеть тебя? – пошутил Грольф.
Бренд раздраженно фыркнул, выпустив струю пара, но ничего не ответил.
– Мы отправимся в мой дом на ферме, – решил он наконец. – Если понадоблюсь ярлу, пусть ищет меня там.
Грольф кивнул. Они долго шли по заснеженной дороге, пока городок не остался за спиной.
– Это недалеко, – объяснил Бренд жене. – За тем холмом.
Уинсом улыбнулась, благодарная за сочувствие, и чуть сильнее оперлась о руку мужа. Этот добрый, хороший человек ни разу не попрекнул ее хромотой, недостатком, из-за которого ее отвергли отец и Храбрая Душа. Иногда она поражалась чувствительности и деликатности Бренда. Может, она была для него бременем, но он ни разу не дал этого понять.
Уинсом снова вздрогнула. Может, Бренд жалеет ее. Но эта мысль была непереносимой. Чего же все-таки она хочет? Чего добивается?
– Вот и пришли, – жизнерадостно объявил Бренд, когда они остановились во дворе довольно большого дома. Уинсом вгляделась в полутьму. Дерновая крыша была покрыта снегом, по стенам свисали сосульки. Рядом были разбросаны выстроенные из дерна хозяйственные постройки. К удивлению Уинсом, в окнах, затянутых пергаментом из овечьей кожи, виднелся свет. Она повернулась к Бренду.
– Там кто-то есть?
– Конечно, – кивнул муж и, заметив ее недоумение, объяснил:
– Престарелый крестьянин и его жена. Почва на их ферме каменистая, почти не давала урожаев, а они одряхлели, да и детей не нажили. Мне было жаль выкидывать их на улицу. Оба в молодости работали на моего отца. Перед отъездом я велел им обрабатывать мою землю и присматривать за домом. В случае моей смерти, дом должен перейти к ним.
Уинсом, улыбнувшись, подняла руку, чтобы коснуться его щеки. Какой великодушный человек! Она убеждалась в этом снова и снова.
– Заходи! – гордо пригласил Бренд, открывая дверь. Уинсом нагнула голову, чтобы не удариться о притолоку, и, ступив через порог, оказалась в комнате с низкими потолками и огляделась. За столом сидела женщина, в дальнем конце на длинной скамье устроился сгорбленный старик. На стенах висели синие и белые покрывала, в углу стояла большая кровать. Несколько покрывал отгораживали еще одну комнату. В очаге весело потрескивали дрова, дым лениво струился из дыры в крыше. Старый черный пес, лежавший у очага, забил хвостом по каменному полу, заметив гостей, но тут же поднялся и направился к Уинсом. Бренд погладил собаку по голове.
– Бьярни? Ты еще жив?
– Конечно! – с упреком заметила старуха, подковыляв к Бренду с распростертыми руками. Тот нагнулся и позволил себя обнять. Старуха похлопала его по спине.
– У него впереди еще много лет, – беззубо улыбнулась она.
– Как и у тебя, – галантно подхватил Бренд и, взяв старуху за руку, поцеловал сморщенную ладонь.
– Ольга, как я рад видеть тебя! Выглядишь очень хорошо.
– Еще бы, – раздался надтреснутый голос. Старик, кряхтя, поплелся к вновь прибывшим.
– Вечно возится с настоями, травами да зельями, как тут одряхлеешь?
Он расплылся в нежной улыбке.
– Конечно, главное, это любовь, она поддерживает Ольгу, – признался он.
– Конечно, – согласился Бренд, не моргнув глазом. – Рад, что ты в добром здравии, Освальд. Ты тоже выглядишь неплохо, словно двадцать лет сбросил.
– Только двадцать? – осведомился Освальд, счастливо улыбаясь.
Уинсом поспешно наклонила голову и улыбнулась в пышные меха. Но проницательные голубые глаза старухи уже остановились на ней.
– Кто это? – бесцеремонно осведомилась Ольга, с любопытством оглядывая незнакомку.
– Моя жена, – объяснил Бренд, выпрямляясь, насколько оказалось возможно в этой низкой комнате.
– Уинсом. Мой Восторг.
– Восторг, вот как?
Уинсом показалось, что Ольга весело хмыкнула, но, больше ничем не выразив своего отношения, поспешно отвернулась и вгляделась в остальных гостей, столпившихся в комнате.
– Грольф! – воскликнула она. – Олаф и Арни! Как ты вырос! Подойди-ка поближе!
Она обняла юношу, приветливо кивнула матросам, пригласила устраиваться Поудобнее и подвинула скамейку Торхоллу Храброму.
– Садись.
Уинсом почувствовала, что немного успокаивается. Почему-то стало понятно, что эта старуха поможет ей ухаживать за больным.
Позже, когда они поужинали бараниной, сыром, пахтой и пивом, мужчины, удовлетворенно отдуваясь, начали обсуждать, что делать дальше.
– Не можешь же ты так открыто появиться в доме дяди, – горячо возражал Олаф.
– Почему нет? – спрашивал Бренд так небрежно, словно говорил о погоде.
– Во-первых, это опасно, во-вторых – неразумно.
– Конечно, опасно, – вмешался Арни.
– С каких пор тебя волнует опасность, парень? – хмыкнул Бренд.
– Можно я пойду с тобой? – осведомился Арни, широко улыбаясь.
– Nej, – засмеялся Бренд, – я пойду один.
– Ну уж не дождешься, – объявил Олаф. – Я отправляюсь с тобой.
– И я, – отчетливо добавила Уинсом. Мужчины как по команде обернулись к ней. Она не мигая глядела на них, упрямо подняв подбородок.
– Я последую за Брендом хоть на край света.
– Неплохая мысль, – кивнул Грольф, ухмыляясь. – Будешь следить, чтобы не попал в беду.
Бренд сурово нахмурился, но Грольф, ничуть не обеспокоившись, добавил:
– И поскольку у нас такая теплая компания…
– Только не говори, что решил присоединиться, – застонал Бренд.
– И не только я. Моя команда тоже.
Бренд закрыл лицо руками и в отчаянии покачал головой.
– Да и мне бы не мешало отправиться к ярлу, – вставил Торхолл Храбрый.
Бренд мгновенно вскинулся.
– Ты – единственный, кого я намеревался взять с собой, – мрачно заметил он. Торхолл с усилием выдавил улыбку. Еда на его тарелке осталась нетронутой, и сердце Уинсом сжалось.
– Бренд! – сказала она. – Торхолл устал. Не мог бы ты…
Бренд поднял руку.
– Никаких отговорок, Уинсом. Он идет со мной.
Уинсом встревоженно посмотрела на Торхолла Старик морщился от боли, хватаясь за живот.
– По-моему, – вмешалась Ольга, – ему никуда не следует идти. Этот человек страдает, Бренд Бьорнсон. – Она пронзила Бренда негодующим взглядом. – Я напою его отваром, который принесет облегчение. Ни к чему брести через холмы до дома ярла. Он может и здесь остаться.
Бренд вздохнул.
– Я гонялся за этим человеком чуть не по всему свету и не собираюсь расставаться с ним из-за ваших капризов.
– Все будет в порядке, – заверила Ольга. Уинсом широко раскрыла глаза, поражаясь храбрости, с которой старая женщина посмела обращаться с Брендом. – Прикажи матросам охранять его. Он никуда не убежит, особенно после настоя, которым я его напою.
Она обернулась к Торхоллу, внимательно наблюдавшему за происходящим сквозь полузакрытые ресницы.
– Будешь спать, как младенец.
Бренд вздохнул, поняв, что потерпел поражение.
– Ладно, – согласился он, – но если Торхолл улизнет…
Ольга отмахнулась скрюченной рукой.
– Не улизнет.
И, поднявшись, приказала здоровенным матросам:
– Ну-ка за работу! Помогите-ка мне убрать со стола!
И те, как ни странно, с готовностью повиновались. Позже Уинсом подошла к старухе, рывшейся в сундуке в поисках тюфяков и одеял для гостей.
– Торхолл Храбрый очень болен, – шепнула она. Ольга выпрямилась.
– Очень? – переспросила она, пристально вглядываясь в Уинсом блестящими глазами.
– Он умирает, – призналась Уинсом. – У него то, что мы, индейцы, называем «изнуряющей болезнью».
Ольга, пожав плечами, вновь вернулась к своему занятию.
– Но он пока еще жив.
Уинсом пристально взглянула на старуху.
– Разве ты не слышишь?! – воскликнула она. – Он умирает. Но Торхолл – единственный свидетель, который может обелить имя Бренда, но дни его сочтены.
Ольга прекратила рыться в сундуке и снова выпрямилась.
– Я слышала тебя, – выдохнула она наконец. – Но сам Торхолл выбирает, что лучше для него – умереть или жить.
Уинсом покачала головой. Она думала, что нашла кого-то, кто согласится помочь, но жестоко ошиблась. Женщина отвернулась, стараясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы.
Ольга задумчиво смотрела вслед красивой женщине, идущей к Бренду через всю комнату. Потом старуха снова нагнулась, добралась до самого дна сундука и вытащила узелок с сухими травами. Удовлетворенно улыбаясь, она подошла к очагу и поставила на огонь горшок с водой.
Чета стариков настояла на том, чтобы уступить кровать хозяину дома с молодой женой. Уинсом и Бренд провели эту ночь в удобной постели, хотя в комнате было слишком тесно, а громкий храп матросов и бесцеремонный пес, явно считавший кровать своей собственностью, не дали новобрачным заняться любовными играми. Взявшись за руки, Бренд и Уинсом мирно уснули.
Утром, когда Уинсом открыла глаза, Бренда уже не было. Он, Грольф, Олаф и Арни отправились к ярлу Эйольфу, оставив в доме Торхолла Храброго с тремя матросами, Уинсом и стариками.
Уинсом радостно улыбалась в. потолок, довольная, что наконец-то распростилась с непрерывной качкой и спокойно отдохнула на твердой земле. Она чувствовала себя настолько полной сил, что быстро поднялась и начала помогать Ольге убирать дом и готовить. Верная своему слову, старуха напоила Торхолла сонным зельем, и тот все еще не проснулся.
Когда почти все дела были закончены, Ольга устроилась на скамье и показала на место рядом с собой.
– Садись, – пригласила она. Уинсом села и взяла у хозяйки чашу с теплым молоком.
– У нас беда, – начала старуха. Уинсом молча глядела на нее с тоской, ожидая продолжения.
– Торхолл умирает. Уинсом отставила чашу.
– Говорила же тебе, – разочарованно ответила она, тяжело вздыхая. При первой встрече старуха показалась такой мудрой и дружелюбной, и Уинсом надеялась на гораздо большее. На помощь Торхоллу…
– Нет, – покачала головой старуха, – ты не поняла.
Уинсом затаила дыхание.
– Торхолл не хочет жить. Ему не для чего жить. Поэтому он и умирает.
ГЛАВА 34
Уинсом все утро старалась занять себя мелкими скучными делами, размышляя над словами Ольги. Один раз она нагнулась над Торхоллом, желая убедиться, что тот спит. Хотя за окнами падал снег и завывал ветер, в доме было тепло и уютно. Торхолл проспал все утро, после того как Ольга снова напоила его настоем.
– Какое зелье ты ему дала? – полюбопытствовала Уинсом.
Острые голубые глаза словно проникали в душу.
– Звездчатый анис, – коротко пояснила старуха. – Маковый отвар.
Уинсом кивнула. Старуха, усмехаясь, наблюдала за ней.
– Пойдем, – пробормотала она, – сейчас покажу. Оставив недорезанное мясо и овощи, они прошли мимо трех развалившихся на полу стражников к маленькому буфету.
– Вот, – провозгласила Ольга, сунув Уинсом пучок неприятно пахнущих трав. Индеанка глубоко вдохнула, узнавая знакомые ароматы.
– Ja, – пробормотала она. Ольга пристально оглядела ее.
– Знаешь эти травы?
– Некоторые, – призналась Уинсом. – Дома пользовались ими.
– Вот как? Ты, должно быть, очень сведуща в искусстве врачевания, если эти травы тебе известны, – заметила Ольга, еще раз посмотрев на собеседницу. – Расскажи-ка о себе, дитя мое, – велела она.
Уинсом почему-то беспрекословно повиновалась. Позже, за чашкой горячего настоя из трав, женщины обменялись рецептами лекарств для больного желудка. Наконец Уинсом вздохнула и тревожно взглянула в сторону Торхолла.
– Знаешь, – нерешительно начала она, – знаешь ли ты, как помочь ему?
Ольга задумчиво посмотрела на спящего.
– Да, – кивнула она, – знаю. И, помедлив, добавила:
– Но скажи, почему ты так стремишься излечить Торхолла?
– Ради моего мужа, – призналась Уинсом. – Без свидетельства Торхолла перед Тингом, Бренд снова будет изгнан, а может, и убит. Но если Торхолл подтвердит, что Бренд невиновен, мужа освободят. Я хочу, чтобы Торхолл жил и помог Бренду.
Ольга задумчиво кивнула.
– А сам Торхолл? Что ты о нем думаешь?
– Он… он… – пыталась она подобрать слова.
– Сварливый старый ворчун? – помогла Ольга, весело сверкнув глазами.
– Да, – с облегчением кивнула Уинсом. – С ним очень трудно говорить.
– Это верно, – согласилась Ольга и, сделав несколько глотков, отставила чашку, весело улыбаясь Уинсом.
– Любовь, – изрекла она наконец. – Это единственное, что может спасти Торхолла.
Уинсом нахмурилась.
– Не шутите со мной, пожалуйста, госпожа Ольга. Я сделаю все, чтобы спасти Торхолла, но, – печально покачала она головой, – он очень болен. Моих знаний не хватит, чтобы исцелить его.
Мудрый взгляд голубых глаз словно приковал Уинсом к месту.
– Я дала ему очень сильный отвар, который облегчит его муки. Но, если Торхолл не захочет жить – а это он должен решить только сам, душой и сердцем, – все наши усилия будут напрасными.
Уинсом отпила травяного отвара.
– Но почему он не хочет жить? Ольга пожала плечами.
– Именно это мы и должны узнать. Они поговорили еще немного, но тут Уинсом, уловив странные звуки, исходившие от Торхолла, поднялась.
– Я должна идти к нему.
Старуха пристально глядела вслед Уинсом. Та, встав на колени перед больным, о чем-то тихо беседовала с ним. Торхолл что-то громко, резко отвечал. Один из стражников, игравших в кости, рассеянно поднял голову, но тут же вновь вернулся к игре.
Ольга толклась у очага, готовя обед, и оставила молодую женщину ухаживать за воинственным стариком.
– Нет, я этого не желаю! – воскликнул Торхолл, отталкивая чашку настоя, протянутую Уинсом. Горячая жидкость расплескалась и обожгла руку женщины. Она уронила чашу, и зелье разлилось коричневой лужицей по утоптанному земляному полу. Уинсом и Торхолл молча смотрели на тоненькие ручейки. Уинсом схватилась за обожженную руку, Торхолл поднял голову и проворчал:
– Убирайся! Не нужна мне твоя помощь!
– Почему? – недоумевающе спросила женщина, хотя ее трясло от гнева. – Я помогала тебе на корабле! Давала настои, отвары, делала все, что могла! Чего тебе еще надо!
И, словно не веря глазам, уставилась на покрасневшую руку.
– Я желаю, чтобы ты убралась! – раздраженно повторил Торхолл. – Оставь меня в покое! Дай умереть!
Значит, старуха сказала правду. Он и в самом деле отказывается жить! Уинсом осторожно коснулась груди, пытаясь утихомирить бешено бьющееся сердце.
– Уйди с глаз моих, – продолжал Торхолл. – Ты…
Он неожиданно замолчал.
– Я, что? – с любопытством спросила Уинсом. Торхолл отвернулся к стене.
– Ты не обо мне заботишься. Думаешь только о себе и своем муженьке.
Уинсом долго сидела в глубокой задумчивости. Любовь, сказала Ольга. Только любовь спасет Торхолла! Неужели старуха действительно ожидала, что Уинсом полюбит этого неуживчивого человека, оставит своего мужа? Нет, конечно нет. Ольга имела в виду совсем другую любовь – доброту и сочувствие.
