Стромфьорд (первое поселение европейцев на месте современного Ньюфаундленда, год 1000 от Рождества Христова)
 
      Двое индейцев бесшумно скользили между высоких деревьев, теснившихся в лесной чаще. Только однажды девушка, споткнувшись, что-то пробормотала себе под нос. Юноша немедленно знаками приказал ей замолчать.
      Они шли по следам оленя, продираясь через спутанные ветви кустов. Несколько минут спустя юноша раздвинул листву и увидел невысокий, поросший травой холмик.
      – Туда, – прошептал он, взмахнув луком. Девушка кивнула и, когда они добрались до места, почти рухнула на мягкую землю, вытянула ногу и принялась массировать сведенные мышцы, не обращая внимание на то, что смазывает охру, покрывавшую тело.
      – Как хорошо немного отдохнуть, – заметила она неразговорчивому молодому человеку, усевшемуся рядом. Тот ничего не ответил. Но девушка, ничуть не смутившись, снова спросила:
      – Мы ведь заблудились, брат мой, не так ли?
      В голосе ее не было никакого упрека, одно лишь сочувствие. Брат все-таки был совсем еще мальчиком, и ему трудно признать свою ошибку. И, по правде говоря, ей тоже.
      Юноша по-прежнему молчал, оглядывая тихую поляну, и наконец грустно ответил:
      – Да, Уинсом. Мы заблудились. Попали в туман, он и. сбил меня с толку. Я думал, что хорошо знаю дорогу.
      И, вздохнув, добавил:
      – Дедушка, кажется, так ясно все объяснил, показал!
      Плечи молодого индейца безнадежно опустились, он казался совсем поникшим, но вскоре, встряхнувшись и придя в себя, сел прямее, с видом настоящего мужчины, которому любая трудность, любая невзгода нипочем.
      – Пойдем, – позвала сестра. – Не стоит упрекать себя, ты не виноват. Я тоже хотела навестить родственников, но прошло слишком много времени с тех пор, как кто-то из нашего племени забирался так далеко на север.
      Девушка умными карими глазами наблюдала за братом. Солнце высвечивало почти красные блики в длинных темных волосах, придавая им цвет каштана.
      – Туман и меня запутал, брат мой, – улыбнулась она, – мы мудро поступили, оставив каноэ на берегу и решив идти пешком.
      Брат по-прежнему молчал, и она, не дожидаясь ответа, продолжала:
      – Зовущий Птиц, нам потребуется время, чтобы отыскать дорогу. Даже если мы доберемся туда, где дедушка в последний раз видел поселок двоюродного деда, племя могло перекочевать в другое место. Они должны отыскивать новые охотничьи угодья для мужчин.
      Неожиданно юноша встрепенулся:
      – Тише!
      Оба напряженно прислушались к окружающему их молчанию.
      – Что это было?
      Озноб прошел по стройному телу Уинсом, и она поспешно выпрямилась, обводя взглядом поляну. Тишина внезапно взорвалась дикими воплями, сотрясшими землю. Индейцы взметнулись, словно вспугнутые олени, но было уже поздно.
      Десятка два странных созданий с дикими глазами, напоминавшие огромных, обросших светлым мехом медведей, высыпали на поляну. Неприятный запах ударил в ноздри Уинсом, и она, прихрамывая, побежала в чащу.
      – Хо! Поглядите на эту! – заорал медведь, пускаясь в погоню. – Думает, что сможет удрать! Свен! Смотри в оба!
      Другой гигант, с чем-то вроде соломы над губами и на подбородке, засмеялся, когда медведь бросился на Уинсом и опрокинул на землю, словно затравленного оленя. Девушка едва не потеряла сознание под тяжестью вдавившего ее в грязь тела.
      – Пусти! Пусти меня! – бешено вскрикнула она, стараясь столкнуть неподъемную ношу.
      Медведь медленно встал, все еще громко хохоча:
      – Ну, Свен! Видел когда-нибудь такую?
      Он схватил Уинсом за руку, рывком поднял, и та пошатнулась, стараясь сохранить равновесие.
      Два медведя подтащили к ней Зовущего Птиц. Кровь сочилась из многочисленных царапин, усеявших раскрашенное охрой тело: злобные звери, по-видимому, не желая отпускать его, вцепились в руки.
      Уинсом едва не затошнило от вони, исходившей от этих чудовищ. Голова кружилась так, что она едва смогла удержаться на ногах, пока медведи тащили, толкали и волокли ее неизвестно куда. Пытаясь сопротивляться, она лягнула одного из захватчиков здоровой ногой. Тот взвыл, выпустил ее, и медведи позволили Уинсом идти одной. Дикарь, которого называли Свеном, усмехнулся в бороду цвета высохшей травы.
      Только теперь девушка поняла, что это не медведи, а люди, правда, очень странного вида, но все же люди. Гораздо выше ростом любого индейца, они были одеты в шкуры и меха, делавшие их еще шире и толще. На головах красовались какие-то диковинные горшки, и от этого они казались настоящими чудищами. И говорили эти создания на каком-то непонятном наречии, издавая почти звериные гортанные звуки, никогда ранее не слышанные девушкой.
      Она беспомощно наблюдала, как грубо обращались с братом. Медведи – люди связали его так, что Зовущий Птиц не смог сохранить равновесие, а когда упал, великаны, оглушительно захохотав, начали пинать его. Уинсом закусила губу, чтобы не закричать. Удар пришелся мимо, но девушка страшно испугалась за жизнь брата. Во рту разлился металлический вкус крови.
      Странная процессия медленно углубилась в лес на две или три лиги, и наконец индейцев грубо вытолкнули на прогалину. Перед ними расстилалась широкая равнина. Слева вилась лента реки, впадавшей в синее море. На равнине возвышались девять домиков – по-видимому, нечто вроде поселения. Крытые дерном крыши венчали низкие длинные глинобитные здания, окруженные сложенной из дерна стеной.
      Так вот, подумала Уинсом, дрожа, куда их привели, в эту мрачную, слепленную из грязи деревню мерзких чудовищ. Непонятно, почему мать и бабушка никогда о них не рассказывали. Слишком ужасны, чтобы поверить в их существование!
      При этой мысли страх снова охватил Уинсом. Она взглянула на Зовущего Птиц. Так молод! Именно его благородная решимость сопровождать сестру к двоюродному деду довела их до беды.
      Уинсом ощутила глубокую печаль при мысли о том, что ее желание навестить родственников стало причиной их поимки, а, возможно, и смерти. Эти великаны наверняка попросту сожрут их.
      Чудовища о чем-то заговорили между собой, и Уинсом пожалела, что не может понять, о чем идет речь. Время от времени кто-нибудь показывал на нее или брата и произносил одно слово: скрелинги. Остальные, смеясь, подталкивали друг друга. Уинсом то и дело пыталась увернуться от жадно тянувшихся к ней рук. Сжавшись в комок, она поглядела вдаль, за границу деревни и окружающей ее заросшей травой равнины, туда, где серебрилось море. Соленый запах мешался с неприятной серной вонью, исходившей от поселения. Может, ей и Зовущему Птиц сбежать и, плывя вдоль побережья, добраться до родной деревни? Конечно, путешествие будет долгим, но они смогут его проделать.
      Но времени думать не оставалось: ее потащили к домам из грязи. Деревянные ворота со стуком захлопнулись за пленниками.
      Уинсом и Зовущий Птиц попались в ловушку. Прекрасный мир остался за оградой, а они оказались в омерзительном логове зверя.
 
      Когда их впервые поставили перед высокой светловолосой женщиной, Уинсом решила, что их сейчас принесут в жертву этому невиданному созданию.
      Женщина, закутанная в белые с синим одежды, сидела на скамейке. Глаза оказались синими, цвета неба, живот сильно выдавался вперед, женщина, очевидно, была на сносях. Длинные косы свисали по обеим сторонам грубоватого лица.
      Великаны скинули меха и странные горшки и встали полукругом, наблюдая. У некоторых свисали с пояса мечи, у всех были кинжалы и даже топоры. Уинсом вздрогнула при мысли, каким неописуемым пыткам могут подвергнуть эти жестокие люди ее и брата.
      Наконец светловолосая заговорила. Уинсом напряженно прислушивалась, отчаянно пытаясь понять смысл странных звуков, произносимых великаншей.
      – Где вы отыскали скрелингов? – требовательно спросила женщина.
      – В лесу. Ульф не нашел оленя, зато набрел на этих вот, Фрейда.
      И Свен снова расхохотался.
      – Скрелинги! Мерзкие твари, опасные и таинственные. Только их не хватало! И какие тощие!
      Погладив себя по надутому животу, Фрейда уселась поудобнее.
      – Вы, как я полагаю, хотите женщину? – осведомилась она, переводя взгляд с Уинсом на воинов. Те широко ухмылялись.
      Глупцы неотёсанные, подумала Фрейда, вечно думают своими…
      Она снова заерзала. Черт возьми, эта беременность совсем не вовремя. Проклятые мужчины! Почему на их долю выпадает только наслаждение? Мужчины тоже должны страдать, мстительно думала Фрейда. Коварная улыбка скользнула по одутловатому лицу, и тут же исчезла.
      – Придется обойтись, приятели, – почти промурлыкала она. И, не обращая внимания на громкие гневные протесты, властно подняла руку.
      – Сначала выслушайте.
      Некоторые из присутствующих бросали на нее злобные взгляды. По-видимому, им нелегко было отказаться от законной добычи. Но Фрейда не собиралась уступать.
      – Эта скерлинг, – ощерилась она, – и на женщину-то не похожа. Настоящее животное. Взгляните на нее! Вся покрыта красной краской с ног до головы! И мальчишка тоже. А какой мерзкий запах! Мы настоящие люди, не эти твари!
      Фрейда презрительно показала на стройную загорелую женщину, с гордым видом стоявшую перед ней.
      – В толк не возьму, как кто-то может захотеть переспать с такой!
      Мужчины ошеломленно уставились на предводительницу. Неужели Фрейда внезапно ослепла? Хотя женщина скрелингов и покрыта красной грязью, таких красавиц им еще не приходилось видеть. Эта рабыня дорого стоит! Красновато-каштановые волосы выглядели густыми и мягкими, широко раскрытые карие глаза метали молнии, а гордое лицо было нежным и прелестным. Какой контраст представляла ее смуглая красота с бледными лицами и светлыми волосами викингов! А стройная фигурка и тонкие руки завораживали мужчин так, что некоторые бессознательно облизывали губы.
      Фрейда, усмехаясь, наблюдала за ними. Совсем как дети! Большие, неразумные, неловкие дети!
      Она, снова поморщившись, переменила позу. Подумать только, даже Торвальд, ее ни на что не пригодный увалень-муженек, тоже похотливо уставился на эту дикарку. Ну и пусть, злобно радовалась она. Все равно ничего у него не выйдет.
      – Далее, – продолжала Фрейда, – я не желаю, чтобы вы передрались из-за этой твари. Впереди долгая зима – сейчас только начало лета – и я не потерплю, чтобы мои люди начали убивать друг друга ради уродины-скрелинга.
      Она нетерпеливо почесала живот. В комнате немедленно раздался хор возбужденных голосов:
      – Никаких споров! Мы договоримся! По очереди…
      Фрейда едва не рассмеялась вслух.
      – Nej – упрямо покачала она головой, – нет. Не на этот раз.
      Ленивый тон не обманул мужчин. Они хорошо знали, как ловко управляется эта женщина с боевым топором, с которым не расставалась. Воины нерешительно переминались с ноги на ногу; индейцы напряженно наблюдали за врагами. Уинсом видела, что эти гиганты боялись странной женщины. Индеанка вздрогнула. То, что говорила светловолосая мужчинам, явно пришлось им не по душе – уж это Уинсом могла понять.
      Фрейда снова заговорила, на этот раз уже гораздо резче:
      – Отведите их в каземат.
      Воины недовольно зашумели, но повиновались. Двое, Свен и Ульф, тот, что поймал Уинсом, потащили упиравшихся индейцев на улицу, провели через все поселение и втолкнули в крохотную грязную лачугу, стоявшую в стороне, а потом, заперев скрипучую деревянную дверь, ушли. Уинсом и Зовущий Птиц мрачно уставились друг на друга в тусклом свете, падавшем из крохотного окошка.
      – Что теперь? – прошептала Уинсом.
      Брат не ответил, только злобно ударил ногой в дверь, в стену, так что в лицо ударили комья грязи. Повернувшись к сестре, юноша вздохнул, и в глазах отразилась безбрежная тоска.
      – Нужно подождать, – с трудом выговорил он. Уинсом побоялась спросить, чего и сколько ждать.

      – Вот, – объявил здоровяк Свен.
      Шел второй день неволи, и впервые за это время великаны позаботились принести пленникам еду и воду. Уинсом жадно припала к деревянному ковшу, протянутому Свеном. Капли побежали по подбородку, но ей было все равно – давно уже девушка не испытывала такого облегчения. Она думала, что гиганты решили уморить их голодом. Пока пил брат, Уинсом исподтишка изучала врага. После двухдневного наблюдения из узкого окошка, индейцы получили некоторое представление о передвижениях странных людей. Девушка видела, как они бегали между домами, спасаясь от дождя, как рано утром они вышли из огромных деревянных ворот, а позже вернулись с двумя убитыми оленями. Она слышала звон железных топоров, вгрызающихся в деревья.
      Зовущий Птиц тоже наблюдал за гигантами и наконец объяснил Уинсом, что это не сказочные чудовища, а обыкновенные люди. Они пили, ели, спали и мочились совсем как индейцы, следовательно, здесь ничего нет необычного – люди как люди, только странные, никогда не виданные. Кроме того, неприятно бледная кожа, по мнению юноши, придавала чужеземцам болезненный вид. Однако Уинсом не согласилась, считая, что они выглядят достаточно здоровыми, но выругала себя за то, что по-прежнему считала незнакомцев великанами. Наверняка они не обладают сверхъестественными силами, только человеческими. Но для нее и этого достаточно.
      Свен внес блюдо с едой. Он тоже был бородатым и носил куртку из мохнатого коричневого меха поверх чего-то напоминавшего свободно висевшую гладкую кожу. Девушка никогда не видела животного с такой кожей, белого, голубого или красного цветов, как на сорочке Свена. На голове у него не было горшка, и Уинсом удивленно рассматривала длинные светлые волосы, свисавшие ниже плеч и, как ни странно, аккуратно расчесанные. Правда, она уже успела заметить, что чужеземцы, и мужчины и женщины, тратят много времени, ухаживая за волосами. Она даже видела, как один человек, старательно вырезав что-то из куска дерева, внес его в дом, из чего заключила, что чужаки ценят красивые вещи.
      В поселении было мало детей, зато повсюду бродили гигантские лохматые коричневые псы и щипали траву. Рога на головах «собак» придавали им устрашающий вид, однако жители поселка, казалось, совсем их не боялись. Уинсом беспокойно подпрыгивала каждый раз, когда одна из «собак» издавала странное мычание, хотя брат при этом неизменно улыбался.
 
      Свен, поставив у двери небольшую чашу с водой и блюдо с чем-то коричневым, молча удалился. После его ухода Уинсом подошла поближе и принюхалась к содержимому блюда.
      – Тюленье мясо, – объявила она. – Копченое тюленье мясо.
      Зовущий Птиц коснулся мяса смуглым пальцем, потом, отломив кусочек, положил в рот, сделал гримасу и швырнул блюдо через всю комнату. Мясо рассыпалось по грязному полу.
      – Не буду есть пищу этих дикарей, – отрезал он. – Лучше умру с голоду.
      Уинсом с жадной тоской поглядела на мясо, но ничего не сказала и довольствовалась тем, что снова выпила немного воды. Брат с отчаянием наблюдал за ней.
      – Не хочу, чтобы ты голодала, – тихо сказал он.
      Заметив смятение в глазах юноши, Уинсом, ничего не ответив, направилась к своему месту у окна и снова стала наблюдать за жизнью поселения, в надежде отвлечься от голодных болей в желудке. Через некоторое время она спросила:
      – Почему ты предложил сопровождать меня к двоюродному деду, брат мой?
      – Я знал, что наша мать не позволит тебе отправиться туда одной.
      Уинсом наморщила носик.
      – Она хотела запретить мне, это верно. Если бы не твоя готовность пойти со мной, пришлось бы остаться в деревне. Зачем ты это сделал?
      – Почему ты задаешь такие вопросы? – пожал плечами юноша. – Неужели брат не имеет права защищать сестру, когда той вздумалось отправиться в опасное путешествие?
      Уинсом задумчиво оглядела брата.
      – Но мы никогда не были близки, – размышляла она вслух. – Даже почти не играли вместе.
      – Родителям не очень это нравилось.
      – И все же ты согласился разделить со мной тяготы пути. Знал, как много это значит для меня?
      – Знал, – кивнул Зовущий Птиц. – У меня есть глаза. Ты не была счастлива в нашей деревне. А когда Храбрая Душа…
      Заметив, что сестра отвернулась, он поспешно замолчал. Но через несколько мгновений Уинсом сумела взять себя в руки.
      – Продолжай, брат мой. Договаривай все, что собирался сказать. Когда Храбрая Душа…
      Девушка затаила дыхание, ожидая жестоких, словно расчетливые удары, слов. Но юноша подошел к окну и, встав рядом с сестрой, посмотрел поверх грязных крыш на море и, не отрывая глаз от безбрежной синевы, тихо сказал:
      – Когда Храбрая Душа выбрал в жены Красную Женщину, я понял, что ты… как бы это объяснить, огорчена.
      Не огорчена, думала Уинсом. Уничтожена, раздавлена, унижена и желала умереть, но только не огорчена.
      Схватившись за висевший на шее шнурок, она скользнула по нему рукой, пока пальцы не наткнулись на маленький мешочек с лекарствами, спрятанный между грудями под платьем из оленьей кожи. Что она могла сказать о человеке, которого любила едва ли не с самого детства? Сильном, мужественном, красивом человеке, который предпочел ей другую женщину.
      – Я была… – Уинсом помедлила, – наверное, немного удивлена.
      Брат одобрительно кивнул головой. Да, у женщин тоже своя гордость.
      – Когда ты сказала, что хочешь навестить родственников, я посчитал это мудрым решением. Тебе необходимо было на время покинуть деревню.
      Уинсом промолчала. Зовущий Птиц неловко потоптался рядом.
      – Будут и другие молодые люди, Уинсом.
      – Другие, которые станут смеяться надо мной, издеваться? – горько вздохнула девушка. Брат болезненно поморщился.
      – Мужчина, который насмехается над твоей ногой, не стоит ни слез, ни боли, сестра моя. Он просто не мужчина.
      – Точно так же, как все утверждают, что я не женщина? Не настоящая женщина? – Голос Уинсом оборвался. – Ни один воин не захочет хромую жену, жену, с ногами разной длины, жену, которая даже не может убежать от дождя.
      – Зато твое умение исцелять людей велико, сестра моя. Никто из жителей деревни не знает столько о лечебных травах и растениях.
      Уинсом, отвернувшись, снова выглянула в окно и, опершись о стену, вытянула больную ногу.
      – Мое великое умение исцелять, как ты говоришь, не сумело помочь излечить ногу и дать в мужья человека, которого я хотела! – отчаянно, с болью выкрикнула она. – Храбрая Душа не любит меня! И все из-за этого!
      Она с силой хлопнула себя по искалеченному бедру.
      – Не может быть, чтобы он так сказал! – выдавил брат.
      – Не словами, – признала Уинсом. – Но взгляд говорил яснее всяких слов. Много раз я видела, как он смотрел на мою ногу и тут же отводил глаза. Он не хотел меня и не любил – какому мужчине нужна жена-калека?!
      – Но это почти незаметно… – запротестовал Зовущий Птиц.
      – Я знаю об этом. Ты знаешь. Храбрая Душа тоже знает. Вот он и сделал свой выбор. Красную Женщину.
      Зовущий Птиц ощутил внезапную беспомощность перед горечью обид сестры. Именно из-за этого он решился тогда сопровождать ее в деревню их двоюродного деда. Они путешествовали много дней, сначала вдоль побережья, в каноэ, потом, спрятав лодку, пробирались через лес. Путь был долгим и нелегким, но сестра была полна решимости и не жаловалась. Может, надеялась найти мужа в чужой деревне? Он сам мечтал, что двоюродный дед знает какого-нибудь доброго человека, который не обратит внимания на недостаток Уинсом, а разглядит красоту ее души. Кроме того, как целительнице ей не было равных.
      Юноша мрачно вздохнул, глядя на синюю полосу моря. Не стоит думать о том, что могло бы быть. Теперь они оба – пленники бледнолицых, и Уинсом… ну что ж, Уинсом придется безропотно вынести все. Он надеялся только, что они сумеют выжить.
      Остаток дня был проведен в молчании. На этот раз, когда бородатый мужчина принес им воду и еду, индейцы поели.

      Корабль лениво переваливался с волны на волну, снасти негромко поскрипывали. Мужчины осторожно направляли судно поближе к каменистому берегу. Хотя здешние места совсем не походили на отвесные мрачные фьорды у них на родине, эти люди были опытными мореходами, и вскоре судно мягко уткнулось в прибрежную гальку.
      Два человека, с трудом волоча третьего, мешком обвисшего в их руках, сошли на берег. Поселенцы, молча сгрудившись на покрытом травой холме, наблюдали за первыми гостями, прибывшими к ним. С добром или со злом?
      – Теперь хорошенько запомни, – наставлял викинг, вцепившись в плечи потерявшего сознание мужчины.
      Юноша, державший капитана за ноги, сдул со лба длинные белокурые волосы и поднял глаза, стараясь вслушаться в смысл слов товарища:
      – Ja?
      – Не говори никому, что наш капитан скрывается от властей. Ни к чему здешним людям знать, что он изгнанник. И так достаточно народу охотится за его головой, новые нам не нужны.
      Мальчик пробурчал что-то себе под нос, стараясь не уронить капитана и пошатываясь под непривычной тяжестью.
      – Предупреждаю, Арни!
      – Я слышал тебя, Олаф. И не выдам капитана. У меня на это нет причин.
      – Вот и хорошо, – мрачно кивнул Олаф. – Смотри, не хотел бы я отделить твою красивую головку от этих костлявых плеч. Ах, как будут плакать девушки!
      Но юноша вполне добродушно воспринял насмешки.
      – Получше следи за своими дочерьми, Олаф! Мужчина снова нахмурился.
      – Это не смешно, мальчик! Держись подальше от моих девочек. Их мужьями должны стать порядочные люди, не какой-то…
      – Кто вы? – прозвенел женский голос, и мужчины остановились как вкопанные.
      – Олаф Триггсон, госпожа, – почтительно отозвался тот. – Мы с корабля «Победитель Драконов» и пристали к вашему берегу потому, что на борту больной.
      – Больной? Что у него за болезнь? Мы опасаемся принимать таких людей.
      – О нет, госпожа, он не опасен. Просто мечется в жару. Ножевая рана, – пояснил Олаф, смущенно кашляя.
      Высокая светловолосая женщина медленно шла по берегу и остановилась, не дойдя до них примерно на длину корабля.
      – Откуда вы? К нам редко приезжают гости.
      – Прекрасно, – пробормотал Олаф себе под нос, а вслух пояснил:
      – Мы плывем из Норвегии.
      – Норвегии? Значит, путешествуете по всему свету?
      – Нет, госпожа. Просто усталые матросы, ищем, где приклонить голову, и хотим дать капитану место и время отдохнуть. Шторм принес нас к вашему берегу. Мы просим только позволить нашему капитану немного побыть здесь. Может, у вас найдутся сытная еда, лекарства и добрая женщина, которая могла бы поухаживать за ним.
      – Нет у нас никаких женщин, – отрезала Фрейда. – Вернее, их слишком мало, чтобы торчать у постели какого-то неизвестного моряка.
      И, смерив Олафа взглядом, добавила:
      – Но еды достаточно, и вы можете присоединиться к нам. В обмен на новости, конечно. Мы здесь совсем ничего не знаем, а сердце мое жаждет услышать весточку с родины.
      – В таком случае, – проворчал Олаф, – нельзя ли нам уложить его в постель? Руки у меня совсем затекли. Очень уж он тяжел.
      Женщина улыбнулась.
      – Твои руки выглядят достаточно сильными, Олаф Триггсон.
      Она безразлично скользнула взглядом по мальчику и добавила:
      – Можете отнести раненого в каземат.
      Войдя первой в ворота, Фрейда подозвала Свена, велела ему показать, куда нести больного, и бесстрастно наблюдала, как тот повел шатавшихся под весом огромного тела мужчин к лачуге, стоявшей немного в стороне от остальных.
      – Предупреждаю, Триггсон, – окликнула она, – мы придерживаемся старинных обычаев в уходе за больными. Оставляем их одних, и если поправятся – тем лучше, если же нет… – она пожала широкими плечами, – на все воля богов.
      – До чего же добрая душа, – пробормотал Олаф. – Не будь мы в таком отчаянном положении… да и капитан не в себе… я бы… – Он замолчал, не договорив, что бы хотел сотворить с этими холодными неучтивыми людишками.
      Юноша дважды споткнулся о выступающие корни, и Олаф выругался.
      – Никогда не стоит поручать мальчишке мужскую работу, – фыркнул он.
      Арни, услышав нелестные слова, снова споткнулся, чем еще сильнее обозлил викинга, но только засмеялся, когда Олаф разразился потоком цветистых проклятий.
      Свен удивленно обернулся, но Олаф немедленно расплылся в улыбке и поклонился.
      – Неплохое местечко. Вас здесь много?
      – Достаточно, – коротко бросил Свен. В конце концов, норвежцам не впервой нападать на соседей. Кто знает, может, эти двое задумали что-то недоброе. Многие викинги разбогатели на набегах.
      Они добрались до каземата, и устало пыхтевший Олаф остановился на пороге: от тяжелой одежды шел пар. Лицо, в гриве седеющих локонов, побагровело от напряжения.
      – Кладите его сюда, – скомандовал Свен, открывая тяжелую деревянную дверь. Олаф вошел в темноту, за ним послушно следовал юноша, так и не выпускавший ног капитана. Олаф, встав посреди комнаты, огляделся в поисках подходящего места.
      – Кровь Тора! – выругался он неожиданно. – Что это за мерзкие создания!
      В этот момент Олаф пожалел, что руки заняты, и он не может схватиться за меч.
      – Ты обманул нас, грязный датчанин! – завопил он на Свена.
      – Nej, отозвался тот, ухмыляясь, – просто небольшая компания, чтобы скрасить одиночество вашего капитана. Это скрелинги.
      – Скрелинги? Эти твари? Кто? Что?
      Арни весело фыркнул, наблюдая, как обычно многословный Олаф потерял дар речи. Пренебрежительная усмешка мальчишки сразу заставила Олафа прийти в себя.
      – Ну что ж, – кивнул он, – куда прикажешь его положить?
      Свен, мгновенно став серьезным, показал на стену, у которой стояла грязная скамейка. На ней валялось что-то вроде вымазанного сажей одеяла.
      – Сюда.
      Олаф с отвращением поморщился.
      – Да я и собаке не позволил бы лечь на эту…
      – Уж это точно, – дерзко бросил Арни. – Со своими псами ты обращаешься куда лучше.
      Даже хмурый Олаф был вынужден согласиться с наглым мальчишкой.
      – Нет ли у вас лишних меховых покрывал? Одеяла почище? – процедил он сквозь стиснутые зубы, стараясь казаться вежливым.
      Свен немедленно исчез, а Олаф принялся с подозрением разглядывать скрелингов.
      – Видел когда-нибудь таких, Арни? – спросил он.
      – В жизни не встречал, – с благоговейным ужасом прошептал подросток. – Они совсем не выглядят дикими животными, а девчонка – так вообще красавица.
      Он показал подбородком на Уинсом и перехватил поудобнее ноги капитана.
      Вернулся Свен, неся несколько вытертых одеял и две шкуры.
      – Это лучше, – заметил Олаф, довольный, что сумеет как следует устроить капитана.
      – Потерпите немного, сейчас все устроим, – пробормотал он.
      Уинсом из своего угла зачарованно наблюдала за чужеземцами. Она видела все, что произошло на берегу, и уже успела обсудить с братом появление большого каноэ, прибывших на нем людей, их странную ношу, и вот теперь незнакомцы оказались здесь, в этой хижине! Викинги почти уронили мужчину на скамейку, и тот глухо застонал.
      – Воды и поесть, – обронил человек постарше, и Свен снова вышел, но вскоре появился с кувшином и блюдом тюленьего мяса. Уинсом заметила, что мяса гораздо больше, чем они с братом получили за шесть дней, проведенных в лачуге. Она, по-прежнему вжимаясь в угол, наблюдала, как старик приподнял голову лежавшего без сознания человека и попытался влить ему в горло немного воды. Тонкие струйки потекли по щекам и шее, разбиваясь об одеяла. Седой мужчина произнес несколько слов, и по тону Уинсом предположила, что тот ругается. Юноша промокнул лужицу другим одеялом и заботливо подложил третье под голову раненого.
      Уинсом с облегчением заметила, что они не попытались сунуть ему в рот мясо – тот наверняка бы задохнулся.
      Сделав все возможное для больного, викинги немного постояли у скамьи. Наконец Свен сказал:
      – Давайте пойдем в дом к Фрейде. Она ожидает услышать новости.
      – Я, пожалуй, останусь с капитаном, – предложил Олаф.
      – Как хочешь, – пожал плечами Свен. – Но там горячая еда и свежее пиво. Пусть мальчик позаботится о нем.
      Олаф вновь повернулся к скрелингам.
      – А эти двое? Они опасны?
      – Nej, – рассмеялся Свен, – эти слабые тщедушные создания, которых мы поймали, не причинят вреда. Мальчишка сможет легко с ними справиться.
      Но Олаф почему-то сомневался. Ему казалось, что молодой скрелинг повыше ростом и весит больше Арни. Однако Арни был крепким малым и умел драться – Олаф сам научил его. Кроме того, неплохо бы посидеть в веселой компании, узнать, много ли им известно, слышали ли они о Бренде Бьорнсоне и убийстве…
      Олаф перевел глаза с капитана на юнгу, потом на скрелингов и снова на капитана. И в конце концов принял решение:
      – Я оставлю тебе меч, Арни. Крикни, если эти скрелинги что-нибудь выкинут.
      – Я буду защищать Бренда до последнего дыхания, Олаф, – серьезно пообещал юноша. Олаф громко хлопнул его по спине.
      – Знаю, Арни, ты настоящий воин!
      Уинсом уставилась на викингов. Потом взглянула на раненого. Видно, друзья очень беспокоятся за него. Он, должно быть, великий вождь, решила она.
      Мужчины вышли. Олаф от порога бросил предупреждающий взгляд на скрелингов. Свен весело усмехнулся. Светловолосый мальчик схватился за рукоятку ножа, и Уинсом заметила, как дрожат его пальцы. Арни несколько раз нервно оглянулся на Зовущего Птиц. Уинсом он игнорировал.
      Индеец пересек комнату и подошел к сестре.
      – Давай убьем его, – предложил он небрежно, словно беседуя о пустяках.
      Мальчик, судорожно сглотнув, поднял меч.
      – Не знаю, что ты сказал, скрелинг, но, если подойдешь ближе, я… я прикончу тебя.
      – Он боится, – тихо заметил Зовущий Птиц. – Видишь, руки трясутся, а лицо блестит от пота. Я просто чувствую запах его страха.
      Уинсом застыла и напряглась. Уж она точно боялась!
      – Если мы будем действовать вместе, можно подбежать к нему, наброситься, убить, а потом взять меч и выбраться из этой грязной дыры.
      Голос Зовущего Птиц был хриплым от подавляемой ярости. Белокурый мальчик насторожился и угрожающе шагнул вперед.
      – Здесь мой капитан, – пробормотал он, – и я предупреждаю: держись подальше, скрелинг!
      Уинсом подумала, что юноша очень храбр, хотя и напуган.
      – Я целительница, Зовущий Птиц, – ответила она, – и не желаю никого убивать.
      Индеец презрительно фыркнул:
      – Но это наш единственный шанс выбраться отсюда, Уинсом.
      – То, что говоришь ты, брат мой, – чистая правда. Но я не могу это сделать, – дрожащим голосом ответила девушка, чувствуя, что разрывается между долгом и совестью. Ей совсем не улыбалось навсегда оставаться пленницей и еще, чего доброго, самой быть убитой, но и поднимать руку на невинного мальчика тоже не хотелось.
      Зовущий Птиц начал осторожно, кругами приближаться к Арни. Юноша расставил для устойчивости ноги, загородил собой капитана, взмахнул мечом и ощерился:
      – Подходи, скрелинг! Почувствуешь укус доброго меча Олафа. Я готов встретить тебя!
      Индеец остановился перед юношей, протянул руку и мягко сказал:
      – Я отвлеку тебя сладкими словами, дикарь, а когда начнешь доверять мне, положу конец твоей жалкой жизни.
      Арни услыхал дружелюбный голос, увидел протянутую руку и, нерешительно отступив, опустил оружие. Зовущий Птиц мгновенно попытался выхватить меч. Уинсом, громко вскрикнув, зажала рот рукой. Молодые люди клубком покатились по комнате; каждый старался завладеть мечом.
      – Nej, ты его не получишь! – выдавил Арни сквозь стиснутые зубы.
      – Отдай! – прорычал Зовущий Птиц и, схватив мальчика за руку, попытался вырвать тяжелую рукоятку.
      Меч был длинным и неудобным, а Арни не мог его поднять, особенно потому, что Зовущий Птиц был так близко. Оба на миг застыли, и тут индеец впечатал кулак в подбородок юного викинга. Белокурый мальчик прикрыл глаза от боли, но вцепился в меч смертельной хваткой. Неожиданно раненый застонал и, открыв глаза, уставился на соперников.
      – Что здесь происходит, парень? – пробормотал он.
      – Этот… этот скрелинг пытается убить меня, – пропыхтел Арни.
      – И это все? – простонал капитан.
      Юноши молча продолжали толкаться и отпихивать друг друга.
      – Дай мне меч, – велел капитан.
      Отбиваясь одной рукой от индейца, Арни бросил меч викингу: тот, ловко поймав его, положил между собой и стенкой и тут же вновь впал в беспамятство. Молодые люди, лишь мельком взглянув на мечущегося в жару человека, снова набросились друг на друга. В ушах Уинсом звенели невнятные возгласы и стоны, а сердце сжималось в отчаянии.
      Зовущий Птиц подставил Арни подножку и, когда тот упал, навалился на него. Оба вновь покатились по грязному полу крохотной лачуги, один, безуспешно пытаясь вцепиться в волосы, другой – в горло.
      Уинсом нерешительно выбралась из своего убежища. Несколько раз дерущиеся почти подбирались к ее ногам, и она вжималась в стену, широко раскрыв огромные глаза. Ей совсем не хотелось вмешиваться в эту безжалостную драку.
      Наконец девушка заметила, что молодые люди начали уставать, светловолосый юноша немного раньше Зовущего Птиц. Прекрасно, подумала она, может, он сдастся, и весь этот ужас прекратится.
      Но нет, белокурый продолжал сопротивляться, беспорядочно молотя кулаками во все места, куда удавалось попасть. Однако и индеец ухитрился отвесить противнику несколько мощных ударов.
      Уинсом, гадая, останется ли жив хоть кто-нибудь к концу драки, поглядела в сторону спящего, надеясь, что тот придет в себя и остановит мальчишек, но он лежал, не обращая внимания на разыгравшееся в маленькой хижине сражение, лишь грудь тяжело поднималась и опускалась.
      Драчуны еще возились на полу, но медленно, неловко, словно нехотя, подолгу держась друг за друга, почти как любовники, замершие в страстном объятии… если бы не тумаки, которыми они обменивались время от времени. Когда Зовущий Птиц в очередной раз замер, чтобы перевести дыхание, Уинсом воспользовалась возможностью.
      – Зовущий Птиц, – настойчиво окликнула она, – отпусти его! Тебе ни за что не удастся его сейчас убить. Пусти же, тебе говорят!
      – Не могу, – пропыхтел брат, – он меня прикончит!
      – Чем? – раздраженно осведомилась девушка. – Голыми руками? Ни он, ни ты на это не способны. Ну же, прекрати это!
      Белокурый юноша лежал под индейцем, тяжело дыша, пытаясь боком, словно краб, выползти на волю, но потом замер и начал прислушиваться к разговору, будто понимая, о чем толкует Уинсом брату. Наконец он, проворчав что-то, уперся в противника обеими руками и едва не столкнул его, но Зовущий Птиц напрягся и, глядя в светлые глаза мальчика, прошипел ругательство. Тот отпустил проклятие на своем языке. Уинсом расстроилась еще больше.
      – Это нам не поможет, Зовущий Птиц, – уговаривала она. – Взгляните-ка! Вы оба в крови!
      Поспешив к грязной постели, она подняла одеяло и осторожно вытерла лицо брата, перекрещенное глубокими царапинами. Зовущий Птиц молча позволял сестре ухаживать за ним; Арни, почувствовав, что враг расслабился, воспользовался моментом, чтобы столкнуть его.
      – Прекрати! – повелительно бросила Уинсом светловолосому, и тот в изумлении повиновался. Девушка спокойно протерла порез над его глазом и смахнула кровь со щеки. Мальчишка терпел, покорно глядя на Уинсом.
      Зовущий Птиц, застонав, немного отодвинулся.
      – Как я могу убить врага, когда ты перевязываешь ему раны, сестра моя? – рассердился он, хотя в голосе не слышалось истинного гнева. Осторожно передвигая ноги, индеец подошел к скамье и уселся. Уинсом последовала за братом и начала протирать синяк на его руке.
      Белокурый юноша с трудом поднялся, кое-как умудряясь сохранять равновесие, потряс головой, несколько раз согнул и разогнул руки, распрямил плечи и неожиданно улыбнулся Зовущему Птиц. Тот расплылся в ответной улыбке.
      – Ты хорошо дерешься, – заметил викинг.
      – Не понимаю твоих слов, – объяснил индеец, – но в следующий раз победителем окажусь я, вот увидишь.
      Черные глаза сверкнули при одной лишь мысли о победе.
      – Надеюсь, – вздрогнула Уинсом, – следующего раза не будет. Мне невыносимо думать, что тебя могут убить.
      В этот момент дверь отворилась, и на пороге показались Олаф и Свен.
      – Ну вот, парень, – громогласно провозгласил Олаф, – видишь, мы вернулись. Надеюсь, эти скрелинги не доставили тебе неприятностей?
      – Nej, Олаф, – небрежно ответил мальчик, – ничего такого, с чем я не смог бы справиться.
      Олаф пригляделся к кровоточащим царапинам на его лице.
      – Арни! Что с тобой, парень?
      Он тревожно нахмурился и повернулся к индейцам.
      – Как… эти?! Что они с тобой сделали? И, не успел Арни открыть рот, зарычал:
      – Где мой меч?
      Казалось, викинг вот-вот бросится на Зовущего Птиц.
      – Вон там, Олаф, – отозвался Арни, с трудом выдавливая слова.
      – Почему он у капитана?
      Олаф перевел внимательный взгляд с темноволосого юноши на белокурого, заметив синяки и ссадины, которыми был покрыт индеец.
      – Он ведь не сам себе наделал такое? – задумчиво спросил викинг.
      – Nej, – признался Арни.
      Олаф, оглушительно расхохотавшись, ударил себя по колену.
      – Маленько повздорили, значит? – радостно заревел он и ткнул Свена острым локтем под ребро.
      – А ты говорил, эти скрелинги – тщедушные слабые создания.
      И рассмеялся еще громче при виде обескураженного датчанина.
      – Что они сделали, Арни? Пытались убить капитана?
      Смех великана почему-то успокоил Уинсом. Эти люди в слишком хорошем настроении, чтобы причинить зло ей и брату.
      – Не капитана, Олаф, – последовал тихий ответ. – Меня.
      У Олафа начался новый приступ веселья.
      Но Уинсом заметила, что юноша вовсе не находит забавным то, над чем смеются взрослые, и хмуро уставился на старшего товарища.
      Наконец Олаф угомонился.
      – Значит, вы на равных, – заключил он и лукаво подмигнул. – Ну что ж, остается убить скрелингов и покончить со всем делом.
      – Nej, – тут же выкрикнул Арни. – Мы друзья!
      – Друзья, говоришь? – протянул викинг. – Вижу, что друзья: одних синяков и царапин не пересчитать! А как насчет девчонки? Может, ее придушим?
      – Nej, Олаф! Неужели ты ни о чем другом не думаешь, кроме как об убийствах? Девушка очень добра. Она… она помогла мне.
      – Вот как? – осведомился Олаф, переступая с носка на пятку, и, наконец устав играть с мальчишкой, серьезно спросил:
      – Можем ли мы оставлять тебя наедине с ними, Арни? Они не нападут на капитана?
      Арни, поколебавшись, еще раз оглядел скрелингов и кивнул.
      – Думаю, он в безопасности, Олаф. Олаф ударил его по спине.
      – Прекрасно! Значит, я могу вернуться в теплый дом, Арни. Мне кое с кем нужно поговорить.
      Он направился к выходу, и Свен поспешил следом. Дверь за ними закрылась. Уинсом показалось, что у белокурого юноши изумленный вид, и, обернувшись, заметила, что лицо у брата тоже удивленное: он, видимо, не понимал, почему их снова оставили наедине. Зовущий Птиц с шумом выдохнул:
      – Интересно, о чем они говорили?
      – Неважно, главное, они не собираются нас убивать, – заметила Уинсом.
      – О сестра! О чем это ты? Когда и кого убивали за несчастную драку? По-моему, неволя ослабила твой разум!
      Девушка раздраженно поглядела на брата.
      – А кто здесь совсем недавно толковал об убийстве? – напомнила она Зовущему Птиц.
      Тот виновато потер ноющую челюсть.
      – Я больше не собираюсь прикончить его! – провозгласил он и, ухмыльнувшись Арни, громко охнул и показал на огромный синяк. Арни в ответ дотронулся до ссадины на руке и так же громко застонал. Оба засмеялись. Уинсом укоризненно покачала головой и направилась к наблюдательному пункту у окна. Иногда она решительно отказывалась понять мужчин.
      Через некоторое время она повернулась и увидела, что юноши знаками и жестами пытаются разговаривать и даже произносить слова на непонятных друг другу языках. Нет, решила она, мужчин и в самом деле невозможно понять.

      – Он умирает, – прошептала Уинсом. Зовущий Птиц пожал плечами. Оба индейца молча наблюдали, как седеющий высокий человек с мрачным лицом, приплывший на большом каноэ, идет к выходу. Весь день то один, то другой житель поселения появлялись в хижине, оглядывали раненого и спешили удалиться. За последние дни Уинсом и Зовущий Птиц узнали от Арни достаточно норвежских слов, чтобы уяснить: не в обычаях пришельцев с Севера было лечить больных и раненых, они просто относили их в стоявшие на отшибе дома и предоставляли самим себе, оставляя на волю богов. Но Уинсом была уверена, что этому, лежавшему без сознания воину, грозила верная смерть.
      Только Арни иногда пытался влить в рот капитану несколько капель воды и заставить его сесть, но мальчик ничего не смыслил в искусстве исцеления, и больному с каждым днем становилось хуже.
      – Арни очень беспокоится о вожде, – тихо сказала она Зовущему Птиц. Брат и сестра смотрели на встревоженное лицо юноши, наклонившегося над капитаном.
      – Может, я сумела бы чем-нибудь помочь капитану?
      – Да, но если он умрет? Эти дикари тут же тебя прикончат, – фыркнул Зовущий Птиц. – Нет, сестра. Пусть он с миром отойдет к праотцам.
      – Ты не очень высокого мнения о моем лекарском искусстве, Зовущий Птиц. Но ты совсем недавно превозносил мои знания.
      – Эти варвары совсем иные. На них никак не действуют наши травы и зелья.
      – Да? Откуда такая уверенность, брат мой? Они кажутся мне обычными людьми, и я хотела бы помочь ему.
      – Нет, – упрямо повторил Зовущий Птиц. Уинсом, вздохнув, вновь припала к окну.
      Наступил вечер, никто больше не появлялся, лишь Арни, уныло сгорбившись, сидел у изголовья раненого. Тот с трудом дышал, и, очевидно, часы его были сочтены. Иногда он начинал метаться, выкрикивать непонятные слова на чужом языке, и Арни наваливался на капитана всем своим весом, пытаясь удержать его от падения с узкой скамьи. Но сейчас в крохотной хижине, освещенной единственной масляной лампой, слышались лишь прерывистые всхлипывающие стоны. Уинсом хотелось заткнуть уши руками, чтобы не слышать ужасных звуков. Она, которая не могла вынести даже страданий животных, должна теперь равнодушно смотреть, как гибнет человек.
      – Я иду к нему, – вызывающе объявила она брату. Тот преградил ей дорогу.
      – Не делай этого, сестра. Ты накличешь на нас смерть.
      – Этот человек мучается. Я обязана сделать что-нибудь.
      Зовущий Птиц понял, что сестру не переубедить, и лицо его окаменело.
      – Ты можешь возносить хвалу богам, – предложила девушка, чтобы смягчить боль, причиненную брату открытым неповиновением. – Это поможет исцелить его.
      Зовущий Птиц, не отвечая, отвернулся. Уинсом подошла к Арни и показала на раненого. Юноша отступил, давая ей взглянуть на капитана. Девушка, сознавая, что Арни доверился ей, медленно подошла к спящему, из горла которого вырывались страшные, почти нечеловеческие хрипы, а лицо было мертвенно бледным.
      Уинсом, покачав головой, дотронулась до его шеи, пристально всмотрелась в осунувшееся лицо. Нос больше, чем у индейских мужчин, но и все остальное тоже огромно. Соломенного цвета волосы падали на высокий лоб, по углам рта глубокие морщины. Подбородок закрывала густая борода, бесцветные губы открывали два ряда белоснежных зубов. Мужчина беспокойно метался, то и дело сбрасывая одеяла, и что-то кричал. Каждое движение было исполнено сдержанной животной силы, и Уинсом, словно зачарованная, нагнулась, чтобы получше рассмотреть раненого. Он застонал, и девушка отступила, чувствуя, как лихорадочно бьется сердце.
      Пытаясь обрести уверенность, она потянулась к висевшему на шее мешочку с зельями, сняла его, поднесла к носу, ощущая знакомый успокаивающий запах ароматных трав, и вновь вгляделась в красивого, лежавшего без сознания мужчину. Осмелится ли она попробовать вылечить его? Брат прав, это очень опасно. Если он умрет, после того как выпьет лекарство, чужеземцы наверняка убьют Уинсом и Зовущего Птиц. Но позволить ему погибнуть, когда она может помочь…
      Уинсом в отчаянии ломала руки. Ее магические силы взывали к ней. Что-то в этом воине влекло девушку. Жизнь для нее была драгоценным даром, и она будет мучиться до конца своих дней, если не пошевелит пальцем, чтобы попытаться исцелить умирающего.
      Она нерешительно шагнула вперед, нагнулась над раненым. Да, ему плохо, очень плохо. Он умирает. Лихорадка измучила и ослабила его, лишая последних сил.
      Девушка дрожащими пальцами коснулась лба. Сухой, очень горячий. Пальцы обвели потрескавшиеся губы и отдернулись, словно от ожога. Уинсом трясущейся рукой показала на сосуд с водой, и Арни так спешил исполнить просьбу, что даже немного расплескал. Отчаянный взгляд юноши и его готовность повиноваться убедили Уинсом, что он и другие ничего не понимают в знахарском искусстве. Если раненый и поправится, то лишь благодаря ей одной, теперь Уинсом ясно видела это.
      В кувшине осталось немного воды. Девушка окунула туда руку, провела по губам раненого.
      – Имя? – спросила она Арни. Тот быстро подошел.
      – Э?
      – Имя?
      Она дотронулась до широкого плеча мужчины.
      – Как имя?
      Юношу внезапно осенило:
      – А, вот что! Ja, ja, имя! Бренд. Его зовут Бренд, Бренд Бьорнсон.
      Уинсом кивнула, повторяя про себя странные звуки.
      – Бренд… Бренд…
      Губы девушки решительно сжались. Она сделает все возможное, чтобы вернуть его в мир живых.
      – Еще воды, – твердо приказала Уинсом. – Свежей воды.
      Зовущий Птиц что-то проворчал, Арни смущенно огляделся.
      – Ему нужно тепло. Огонь, горячая вода. Пожалуйста, помоги. Скажи Арни, он должен понять.
      За последние несколько дней они научились объясняться жестами, короткими словами, знаками, и теперь Зовущий Птиц смог объяснить юноше просьбу Уинсом.
      Арни развёл небольшой костер за дверью хижины, потому что внутри не было очага, нагрел воду в металлическом горшке и принес Уинсом. Девушка бросила несколько листьев из мешочка в кипяток и, дождавшись, пока зелье остыло, подошла к спящему. Он снова беспокойно метался на узкой скамье. Уинсом пыталась влить несколько капель ему в рот, но раненый начал отбиваться.
      – Зовущий Птиц! Арни! Помогите!
      Молодые люди бросились к ней. Но Бренд слепо сопротивлялся, очевидно, не сознавая, что делает, и глухо стонал, выкрикивая нечленораздельные фразы.
      – Я иду за помощью, – встревоженно пробормотал Арни, бросаясь к двери. Он вернулся с Олафом. Трое мужчин навалились на раненого, пока Уинсом старалась напоить его травяным настоем. Проглотив немного жидкости, Бренд с нечеловеческой силой вырвался из державших его рук.
      – Ложитесь, капитан, – умолял Олаф, но Уинсом видела, что больной ничего не сознает. Его необходимо успокоить! Бренд впустую растрачивает последние силы, сопротивляясь державшим его людям. Так ему ни за что не выздороветь!
      Девушка покачала головой, но в это мгновение услышала высокий голос брата, нараспев возносящего молитву верховному духу, и, повернув голову, благодарно улыбнулась юноше. Мало-помалу раненый затих, усмиренный ритмом песни. Целительные слова, молившие высшие силы о помощи, произвели магическое действие.
      Уинсом набралась мужества. – Я должна посмотреть его рану, – сказала она Арни на ломаном языке, подкрепляя слова жестами. Молодой воин, наконец, понял и, откинув одеяла, поднял рубашку Бренда. Запах, ударивший в ноздри, был настолько отвратительным, что Уинсом невольно зажала нос рукой. Живот прикрывала грязная тряпка.
      Девушка осторожно сдвинула засаленный клочок ткани и охнула. В боку зияла рана, красная, воспаленная, длиной почти с палец Уинсом и казавшаяся очень глубокой. Когда девушка осторожно дотронулась до краев, мужчина вскрикнул. Арни мгновенно вскочил, сердито сверкая глазами.
      – Я должна сделать это, – пояснила Уинсом тоном, не допускающим возражений, – чтобы понять, насколько тяжело его увечье.
      Арни послушно опустился на скамейку. Девушка поднесла ближе светильник, заправленный тюленьим жиром, и покачала головой. Рана выглядела ужасно. Уинсом сделала Арни знак нагреть еще воды, и тот немедленно отправился выполнять поручение.
      Несколько минут спустя перед ней уже стоял горшок с дымящейся водой. Девушка оторвала самый чистый клочок одеяла, который только смогла найти, и, окунув в горячую жидкость, начала промывать рану. Работа оказалась долгой, тяжелой, и дважды ей приходилось выбегать на свежий воздух, но каждый раз, возвращаясь, она замечала огонек надежды в глазах Арни и возобновляла усилия.
      Наконец, полностью промыв рану, Уинсом выпрямилась и вздохнула: надежды на то, что воин поправится, почти не осталось. Однако она постарается сделать все, что возможно.
      Уинсом попросила и получила еще воды, на этот раз холодной, и начала протирать лоб раненого. Нужно, чтобы жар немного спал.
      Было уже далеко за полночь, когда она, закончив обмывать голову и грудь Бренда, легла в углу и устало, но благодарно улыбнулась Арни, отдавшему ей одно из своих драгоценных одеял. Все это время она и брат спали на голом полу, ничем не прикрытые.
      Зовущий Птиц пел несколько часов, и Уинсом взглянула на брата из-под полуприкрытых век. Она поблагодарила бы и его тоже, но была слишком измучена.
      На следующее утро Уинсом проснулась первой. Арни и Зовущий Птиц еще спали. Раненый метался и стонал. Девушка вновь начала обтирать ему лоб. Проснувшийся немного позже Арни разжег огонь и стал греть воду. Уинсом снова очистила рану от гноя.
      На третий день напряженной работы Уинсом дошла до такого состояния, что время от времени засыпала на ногах. Бренд по-прежнему метался в жару, но она поражалась тому, что он до сих пор жив. Зовущий Птиц охрип от постоянного пения.
      Почти потеряв сознание, девушка едва не упала, но чьи-то заботливые руки подхватили ее у самого пола. Она проснулась гораздо позже, когда на улице уже начало смеркаться, и, подняв глаза, заметила, что Арни, приподняв больного, пытается напоить его водой. К удивлению индеанки, веки Бренда затрепетали, и он начал жадно пить. Она немедленно вскочила и, подбежав к скамье, положила руку на лоб больного, чтобы узнать, по-прежнему ли тот находится во власти губительного жара, но он, схватив ее за руку, потянул на себя.
      – Кто это? – завопил он так громко, что насмерть перепуганная Уинсом, вырвавшись, отпрянула. Но Арни что-то тихо сказал, и раненый, мгновенно обмякнув, взял чашку и принялся пить.
      Уинсом пораженно уставилась на викинга. Ему гораздо легче! И он пьет самостоятельно!
      – Что нужно этой девице с разинутым ртом? – осведомился Бренд.
      – Эта девица с разинутым ртом, как ты выразился, спасла тебе жизнь, – раздраженно пояснил Арни. – Она день и ночь не отходила от тебя, тогда как остальные и пальцем не пошевелили, чтобы помочь. Мы уже думали, тебе не жить, – добавил юноша для пущего впечатления и удовлетворенно усмехнулся при виде покаянного выражения на лице капитана.
      Бренд коротко кивнул женщине из племени скрелингов, вновь поднес к губам чашку и, осушив ее, потребовал еще воды. Арни немедленно бросился выполнять приказ. Уинсом потешалась, наблюдая, как юноша мечется по хижине, принося воду, еду и снова и снова подбегая к капитану. Почувствовав внезапную усталость, она легла и, все еще улыбаясь, заснула. На этот раз, когда девушка открыла глаза, было уже утро. Уинсом быстро вскочила. Нужно еще раз промыть рану, иначе она опять загноится. Но викинг крепко спал, дыхание его было ровным, а когда она коснулась заживающей раны, даже не пошевелился. Уинсом начала гадать, как он получил это увечье. Может, во время охоты на тюленей.
      Не успел Бренд прийти в себя, как тут же начал отдавать приказы. Арни, устав от беготни, в конце концов позвал Олафа. Мужчины унесли выздоравливающего капитана из лачуги в дом Фрейды. Уинсом наблюдала из окна, как они бредут, шатаясь, а капитан тяжело опирается на их плечи.
      Вождь викингов ушел, а вместе с ним исчезло настойчиво-нетерпеливое чувство, державшее Уинсом в напряжении все эти дни. Теперь брат и сестра остались одни. Они тихо переговаривались; казалось, все утихло, но Уинсом чувствовала странную тоску, словно потеряла что-то дорогое.
      Ни капитан, ни Арни не возвращались. Скрелингов вновь предоставили самим себе.
 
      А в это время Фрейда, улыбаясь, наклонилась над неотразимо красивым гостем. С той минуты как он, оправившись от болезни, переступил порог ее дома, женщина оказалась во власти вожделения. Она хотела этого незнакомца и готова была на все, чтобы завоевать его благосклонность. И вот теперь она велела поставить на стол все лучшее, что было в кладовой.
      – Еще оленины? – предложила она. – В этом сезоне мясо превосходно.
      Улыбнувшись, женщина поглядела в сияющие синие глаза и была принуждена схватиться за край стола, чтобы не упасть в обморок.
      Клянусь Тором, лучшего мужчины я не встречала, – подумала Фрейда. Гораздо привлекательнее, чем этот увалень Торвальд, за которого она была принуждена выйти замуж. Отец фактически продал ему дочь. Правда, она сделала все, чтобы муж горько пожалел об этой сделке.
      – Вы долго собираетесь пробыть у нас? – осведомилась Фрейда, зазывно улыбаясь.
      Бренд поколебался. Он не знал, сколько успел рассказать Олаф этой женщине, но какой-то инстинкт предостерегал его от излишней откровенности.
      – Некоторое время, – осторожно ответил он.
      – Прекрасно, прекрасно, – пробормотала Фрейда, подливая пива в чашу. Они поговорили еще немного; наконец Бренд встал и потянулся, чувствуя странное беспокойство. Осторожно, чтобы не вызвать подозрений, он спросил:
      – Ты слышала когда-нибудь о человеке по имени Торхолл Храбрый?
      Фрейда задумчиво нахмурилась и оглядела остальных сидевших за столом. Внимание всех было приковано к гостю, лишь Торвальд, как всегда, что-то выстругивал – обрезки валялись по всему полу.
      – Торвальд! – рявкнула Фрейда, но, заметив, как поморщился красивый гость от резкого тона, немедленно смягчилась:
      – Торхолл Храбрый. Ты слышал о нем? Торвальд, покачав головой, вернулся к своему занятию.
      – Почему ты спрашиваешь? – поинтересовалась Фрейда, но Бренд загадочно улыбнулся.
      – Я ищу его.
      – Может, он должен тебе деньги? – не отставала Фрейда, но гость лишь снова улыбнулся. Хозяйка внимательно оглядела Бренда, думая о тех вещах, которые была бы рада показать ему в постели и проделать вместе с ним и для него. А что, если сделать вид, будто ей известно что-то…
      – Торхолл Храбрый… – сделала она вид, что размышляет вслух. – Сдается мне, я где-то слышала его имя. Нужно вспомнить.
      И улыбнулась про себя, заметив внезапно насторожившийся взгляд капитана. Она, кажется, нашла способ удержать его.
      – Ja, – повторила она, – нужно поразмыслить, откуда это имя мне знакомо.
      Бренд задал себе вопрос, уж не играет ли с ним эта женщина. Ему не нравился ее голодный взгляд. Все же… если она что-то знает о Торхолле Храбром, придется выносить эту блудливую кошку. Он медленно направился к двери низкого глинобитного здания. Столбы поддерживали стену и служили опорой для крытой дерном крыши. Проходя мимо очага, Бренд мельком взглянул на старуху, жадно доедавшую остатки супа из горшка, и переступил порог. На улице уже стояли сумерки. Запах коровьего навоза, которым поселенцы удобряли поля, смешивался с солеными ароматами моря, доносившимися из залива. Бренд чихнул.
      Ах, если бы вновь очутиться на корабле, плыть куда глаза глядят!
      Бренд решил спуститься к тому месту, где было пришвартовано судно, проверить, в каком состоянии Олаф оставил его. Не совсем зажившая рана в боку ныла, но Бренд старался не обращать внимания на боль. Его люди всегда беспрекословно выполняли приказы, чего, правда, нельзя было сказать о том парне, которого он нанял в прошлый раз. Приземистый коренастый человек, который вечно держался особняком, был опытным матросом и сначала казался просто чересчур спокойным человеком, но, когда в ответ на приказание он вытащил нож и бросился на капитана, Бренд увидел и понял его истинную натуру. Последовала быстрая беспощадная схватка, и, после того как все было кончено, на борту остался только один из дерущихся – Бренд. Мятежный матрос покоился на дне моря.
      Бренд вздохнул. Вот она, одна из опасностей жизни изгнанника. Он был вынужден нанимать матросов в спешке, когда бежал из Стевенджера, выбирать тех, кто был под рукой, а не людей из знакомых семейств, с которыми Бренд участвовал в предыдущих набегах, или таких, о ком он хотя бы слышал от других капитанов. Нет, пришлось взять то, что было под рукой, и, откровенно говоря, он набрал далеко не лучшую команду – гораздо боле грубых, жестоких и неотесанных людей, чем хотелось бы. Исключением оказался Олаф и, конечно, Арни.
      Бренд закончил проверку корабля. Кажется, в дереве не завелись черви – он был рад этому. Олаф проследил, чтобы судно вытянули на безопасное место, а корпус очистили от ракушек. Весьма предусмотрительно с его стороны. И понадобится быстроходный корабль.
      Викинг спустился на берег и вошел в ворота, проделанные в глинобитной стене. Маленькая хижина, стоявшая в стороне, привлекла его внимание. Там он лежал, когда метался в жару и беспамятстве.
      Бренд оглядел убогий домишко и подумал о женщине, которая спасла ему жизнь. Он не успел разглядеть ее, потому что в хижине было темно, и болезнь туманила рассудок, но почему-то ясно представил прохладные руки и нежный голос. Может, стоит пойти поблагодарить ее?
      Бренд неожиданно сообразил, что должен был сделать это раньше. Однако женщина и юноша, по всей видимости, пленники, как называют их поселенцы. Скрелинги, таинственные и опасные полузвери. Да, именно так. Ну что ж, звери или нет, нужно сказать ей спасибо и покончить с этим.
      Викинг стряхнул с себя странную нерешительность и вошел в темную лачугу.

      Бренд остановился на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку грязной комнаты. Оба скрелинга стояли у окна, небольшого отверстия в стене, пробитого на уровне лица женщины. Она не обернулась на шум открывшейся двери. Юноша стоял рядом, опершись рукой о стену, и настороженно наблюдал за Брендом. Женщина продолжала смотреть в окно, словно увидела что-то интересное, хотя Бренд был уверен, что она просто притворяется: слишком много дней скрелинги провели в неволе и, конечно, должны заинтересоваться любым гостем.
      Бренд откашлялся и уже хотел заговорить, но неожиданно замялся, не зная, что сказать этим людям, несчастным пленникам поселенцев Стромфьорда, и впервые за все время пристально вгляделся в скрелингов. Женщина, стоящая на самом свету, была видна немного отчетливее.
      Сердце Уинсом отчего-то забилось сильнее с той минуты, как викинг появился в хижине. Она незаметно коснулась бешено пульсирующей жилки на шее, чтобы успокоиться и убедить себя, что им ничто не грозит. Мужчина, которого она вырвала из лап смерти, сейчас стоял здесь живой и невредимый. Она часто наблюдала, как он вечерами бродит по поселку, и жадно отмечала ленивую грацию его походки, привлекательное лицо и мужественную фигуру. Индейцы-беотаки выбирали своих вождей за рост и красоту, и девушку не удивило, что викинги поступают точно так же. В этом человеке чувствовались такая мощь и сила, что Уинсом не могла отвести от него глаз. Как он, должно быть, удивился бы, если бы узнал, что она часто следит за ним из окна!
      Интересно, что привело его сегодня в хижину? С тех пор как товарищи унесли его, сюда приходил лишь Свен, чтобы принести еду. Зато Уинсом успела заметить, что светловолосая женщина Фрейда, как называл ее Арни, каждый день гуляет с вождем викингов, показывая ему угодья и скот: ее рука постоянно ложится на плечо Бренда в преувеличенно-дружеской манере, глаза не отрываются от его лица, каждое слово вождя встречается громким смехом.
      Уинсом это зрелище, неизвестно почему, сильно раздражало. Может, потому, что, исцелив этого человека, она невольно начала считать, что он каким-то образом принадлежит ей?
      – Я пришел поблагодарить вас, – сказал викинг, протягивая руку скрелингам, но, видя, что ни один из них не пошевелился, опустил ее.
      Видно, не так все просто, подумал Бренд. Нужно было привести Арни, тот, кажется способен понимать их и даже кое-как объясняться… но Арни ушел в лес – охотиться на оленей – и до утра не вернется. А Бренд стоял здесь, в этой мрачной комнате, и, погруженный в невеселые раздумья, машинально потирал заросший щетиной подбородок.
      Молодой скрелинг отошел от окна и, чуть расставив ноги, настороженно приглядывался к чужаку. Бренд не знал, что делать, как убедить этих двоих, что он всего лишь хотел поблагодарить женщину за спасение.
      Повернувшись, он заметил, что девушка тоже не отрывает от него взгляда, и удивился, внезапно поняв, какие у нее огромные глаза и как молода и хороша она собой. Смутные бредовые воспоминания о прохладных руках и целительном прикосновении, казалось, были связаны с женщиной постарше, намного взрослее и опытнее.
      Бренд медленно, почти против воли, шагнул к девушке, притягиваемый непонятными ощущениями, и только сейчас понял, насколько она прекрасна. В полумраке было трудно отчетливо разглядеть ее черты, но было ясно, что ему в жизни не приходилось видеть такого изящно очерченного лица и столь необычных красноватых волос. Бренд удивленно уставился на густые тяжелые пряди, уверенный, что этот цвет не может быть естественным.
      Он снова взглянул на скрелинга. Тот пристально наблюдал за ним, но не казался слишком встревоженным или испуганным. Его волосы были того же оттенка, черные глаза поблескивали в темноте, кожа отливала темно-красным. Бренд был настолько изумлен необычной внешностью скрелингов, что совсем забыл, зачем пришел сюда, и как зачарованный подвинулся ближе к окну, стараясь разглядеть цвет глаз девушки. Вот… наконец… они темно-карие.
      Бренд остановился, с любопытством изучая незнакомку. Она в самом деле оказалась красавицей, и он удивился, почему никто из мужчин Стромфьорда не попытался воспользоваться ее беспомощностью. Женщин в поселении, очевидно, было меньше, чем мужчин, а северяне, включая и его самого, никогда не упустят случая оценить по достоинству хорошенькую девушку.
      Бренд улыбнулся про себя. Эта девушка дорого бы ценилась в любой стране, а подобных пленниц, захваченных в набегах, продавали едва ли не на вес золота. Жизнь в этом сонном маленьком поселении неожиданно показалась гораздо более интересной.
      Пока мысли Бренда принимали совершенно иное, куда более легкомысленное направление, Уинсом неловко ежилась под его пристальным взглядом. Она и раньше считала чужака привлекательным мужчиной, даже несмотря на болезнь, но теперь, когда он стоял совсем рядом и выглядел таким здоровым, она почему-то задрожала. Его близость, высокая широкоплечая фигура, суровый вид казались ей немного угрожающими, но одновременно притягательными и завлекающими. Но откуда это чувство? Отчего он производит на нее такое странное действие?
      Наконец ей удалось стряхнуть с себя странное оцепенение, и, показав на его бок, она спросила на языке беотаков:
      – Тебе лучше?
      Но викинг лишь непонимающе поднял брови, и тогда Уинсом попробовала вспомнить те немногие фразы, которым Арни научил ее и брата:
      – Ты лучше, ja?
      Мужчина громко рассмеялся, и Уинсом покраснела, гадая, что же такого смешного она сказала.
      Но Бренд считал, что слова его языка в ее устах звучат восхитительно, хотя и непривычно певуче. Но это ему нравилось даже больше. Хорошо бы она еще что-нибудь сказала.
      Он кивнул и, ободряюще улыбнувшись, похлопал себя по едва зажившей ране, стараясь при этом не морщиться.
      – Очень хорошо, очень хорошо.
      Девушка, видимо, поняла его, и Бренд был доволен, что так легко сумел объясниться. Кому нужен Арни?!
      Низкий рык, исходивший от юноши-скрелинга, внезапно приковал его внимание. Индеец мгновенно встал между ним и девушкой.
      – Оставь мою сестру в покое, – предупредил Зовущий Птиц на языке беотаков, и у Бренда не осталось ни малейшего сомнения относительно того, что хотел сказать юноша. Викинг поднял руки.
      – Подожди, у меня нет желания причинить зло ни тебе, ни ей, – объяснил он, спокойно глядя на разъяренного молодого человека. – Я пришел только, чтобы поблагодарить ее, а не сделать больно.
      Зовущий Птиц внезапно расслабился, хотя, по-видимому, не собирался отходить от сестры, по-прежнему защищая ее своим телом. Они долго стояли так, не желая уступать, и наконец Бренд, сообразив, что сегодня ему ничего не добиться, отвесил поклон, повернулся на каблуках, вышел из хижины и зашагал прочь, чувствуя, как в спину впивается взгляд темных глаз. Но викинг не обернулся. Мысли беспорядочно бились в голове… почти так же беспорядочно, как сердце – в груди, Придется все хорошенько обдумать.
 
      Бренд и Олаф тихо разговаривали, стоя в укромном уголке дома Фрейды.
      – Ты вообще слышал что-нибудь о Торхолле Храбром? – спрашивал Бренд верного спутника. Оба решили потихоньку, по отдельности расспросить поселенцев.
      – Nej, – с отвращением покачал головой Олаф, – эти крестьяне ничего не знают.
      Он презрительно сплюнул на грязный пол.
      – Та женщина, Фрейда, утверждает, что слышала о нем, – вздохнул Бренд, – но я ничего не смог от нее добиться, кроме двусмысленных шуточек. Она не желает говорить о том, что меня больше всего интересует: как найти Торхолла Храброго.
      Олаф пожал плечами и сплюнул.
      – Ничего она не знает! Просто хочет заманить в постель здорового сильного викинга.
      – Знаешь, и мне это в голову приходило, – весело хмыкнул Бренд, но тут же, став серьезным, добавил:
      – Правда, она совсем меня не привлекает. Я привык быть охотником, а не дичью.
      Олаф искоса взглянул на капитана.
      – А по-моему, разок-другой и ты становился жертвой стрел неукротимых охотниц, решивших заполучить великолепный трофей для своей спальни.
      – Признаюсь, ты прав, – дружелюбно улыбнулся Бренд. – Но поверь, трудно найти время, чтобы гоняться за женщинами, когда следы моей собственной добычи с каждым днем остывают и теряются.
      Он покачал головой и добавил:
      – Торхолл Храбрый оказался неуловимым. А я думал, когда услыхал, что он отправился в колонии, отыскать его будет легко.
      – Да и я тоже, – кивнул Олаф. – Но шторм принес нас сюда, к этой жалкой деревушке, и, вместо того чтобы оказаться в Западном Поселении, в Гренландии, мы застряли тут. Какой жестокий удар!
      Друзья задумчиво помолчали.
      – А эта драка на ножах – еще одно плохое предзнаменование, – добавил Олаф. – Люди могут покинуть корабль, если посчитают, что ты приносишь несчастье.
      – Это их дело, – пожал плечами Бренд. – Невелика потеря. Буйный народ. Надеюсь, ты как следует наблюдаешь за ними, Олаф.
      – По крайней мере пытаюсь, – кивнул тот. – Но это нелегко. Каждый день свары и ссоры. И все из-за женщин.
      – В таком случае, подними их завтра пораньше и отправь в лес нарубить деревьев. Пусть работают до ужина. Нам нужно продать лес в Гренландии, а люди так устанут, что им будет не до женщин.
      – Я здесь пока видел только одну привлекательную женщину, и ту из племени скрелингов, – пробормотал Олаф, усмехаясь, когда Бренд резко поднял голову. – Значит, ты тоже заметил? А я уже начал волноваться, что ты ослеп.
      Бренд подозрительно фыркнул.
      – Почему мужчины Стромфьорда оставили ее в покое? Странно, такая красавица.
      Олаф осторожно оглянулся, прежде чем ответить:
      – Фрейда велела, чтобы держались от нее подальше. Мужчины сами не понимают, в чем дело, разве только из-за беременности, – шепотом признался он. – Однако все они боятся Фрейды, потому что та сражается не хуже любого воина.
      Бренд вопросительно поглядел на него, и Олаф поспешил объяснить:
      – Она уже убила двоих, чтобы завладеть их кораблем, по крайней мере ходят такие слухи. Они были ее торговыми партнерами, а Фрейда предала их.
      Он помолчал и предостерегающе добавил:
      – Она опасная женщина, Бренд. На твоем месте я не доверял бы ей.

      Фрейда заманила Бренда за ограду поселка, на побережье, и, вцепившись в его руку, предложила немного прогуляться.
      Ты выглядишь таким бледным, – объявила она, я просто должна сделать все, чтобы на твои щеки вернулся румянец.
      Она улыбалась красивому воину, как ей казалось, нежно и соблазнительно, надеясь, что тот откликнется на призыв. Но Бренд отвернулся, поднял с земли маленький камешек и, размахнувшись, с силой забросил в море, наблюдая за полетом еще долго после того, как крохотный комочек бесследно канул в море.
      – О-о-о, какой ты сильный, как далеко упал камень! – воскликнула женщина. Бренд, подняв голову, серьезно взглянул на нее.
      – Как твоя рана, дорогой Бренд? Хорошо заживает? – осведомилась она.
      – Довольно хорошо, спасибо.
      – Знаешь, я с радостью помогу тебе, сменю повязки, промою, все что угодно. Конечно, тебе придется снять рубашку.
      – Nej, спасибо.
      – Ты, наверное, устал. Почему бы нам не посидеть немного на песке, не потолковать… по-дружески? Ты смог бы отдохнуть.
      – Я предпочитаю пройтись.
      Некоторое время они молча шагали по песку. Наконец Фрейда сказала:
      – Дорогой Бренд, ты так и не объяснил, что привело тебя в нашу маленькую колонию.
      – Шторм.
      – Ты еще к тому же и находчив, – рассмеялась Фрейда. – Знаю, что твой корабль прибило штормом к нашим берегам. Я бы сказала, счастливым ветром.
      Бренд что-то проворчал.
      – Но почему, – продолжала Фрейда, – человек твоего положения очутился здесь, в такой глуши?
      – Какого положения? – удивился Бренд.
      – О-о-о, – рассмеялась Фрейда, – не стоит быть таким скрытным, дорогой Бренд. Я понимаю, ты человек знатный, а может, даже и богатый, а?
      Не получив ответа, она тем не менее не смутилась.
      – Не часто красивые викинги, а возможно, даже и сыновья ярлов… – она многозначительно замолчала, но Бренд по-прежнему не издал ни звука, – приплывают в нашу убогую деревушку. Я даже подумала, уж не скрываешься ли ты от чего-то? А может, от кого-то?
      Фрейда снова расплылась в обворожительной улыбке. Бренд улыбнулся в ответ: блеснули два ряда безупречно белых зубов. Фрейда никак не могла понять, нравится ли ей такой оскал. Все же, как, должно быть, восхитительно ощутить эти зубы на своем теле…
      – Ты сказал, что ищешь человека по имени Торхолл Храбрый. Он так отчаянно необходим тебе, дорогой Бренд?
      – Почему ты спрашиваешь?
      Пожав плечами, Фрейда привычно похлопала себя по сильно выдающемуся вперед животу и многозначительно улыбнулась.
      – Я подумала, что, если он не так уж тебе необходим, ты мог бы остаться с нами. Побыть здесь подольше. Насладиться радостями сельской жизни.
      Бренд ответил ей такой же улыбкой.
      – Великолепная идея! Глупо было бы не воспользоваться такой возможностью, но увы…
      Он развёл руками, потом схватился за бок.
      – Я поклялся найти Торхолла и должен выполнить свой долг.
      – Понимаю.
      Помолчав, она крайне деликатно осведомилась:
      – Он причинил зло тебе? Или, может, твоей семье? Лицо ее вновь озарилось ослепительной улыбкой, и Бренд раздвинул губы едва не до ушей.
      – Nej, дорогая Фрейда, вовсе нет. Мне нужно отыскать его, чтобы получить некоторые сведения, чрезвычайно важные для моих родственников.
      – Ах, вот оно что. Сведения чрезвычайной важности. Ясно. Теперь я вижу, что ты получил образование и готовился занять завидную должность. Ни один из моих знакомых не выражался так цветисто, – жеманно потупилась Фрейда. – Ты такой необыкновенный человек, Бренд Бьорнсон. Мне ужасно не хватало компании сильных могущественных людей. Я окружена одними болванами!
      Она тяжело вздохнула. Бренд с сочувствием покачал головой.
      – Жаль! Такая прелестная женщина! Должно быть, это очень тяжело!
      – Да, да, ты прав.
      – Хм-м-м, – пробормотал Бренд, поднимая еще одну гальку, и, широко улыбнувшись, послал ее вслед за первой.
      – Но, должно быть, и вас иногда посещают гости: лесорубы из Гренландии и Исландии, путешественники или жертвы кораблекрушения?
      – Время от времени здесь бывают охотники за тюленями или лесоторговцы, которые перевозят строевой лес с Маркленда на север, – кокетливо прошептала Фрейда. – Но за этот год нас никто не навещал. Ты первый.
      Голубые глаза откровенно дерзко глядели в синие.
      «Проклятие, – подумал Бренд. – Значит, она лгала, когда утверждала, что слышала о Торхолле Храбром. Убийство моего двоюродного брата случилось в прошлом году, и Торхолл скрылся немедленно после этого. Дрянь!»
      Он сурово нахмурился, и Фрейда немедленно сообразила, что проговорилась:
      – О, подожди! – воскликнула она, стремясь любой ценой удержать его. – Подожди, было одно судно… человек по имени Торхолл… нет, не могу вспомнить! О, я так беспомощна! Дай мне время, дорогой Бренд. Уверена, что смогу все объяснить тебе.
      Она мило улыбнулась, но Бренд хмуро процедил:
      – Надеюсь, моя госпожа, надеюсь.

      – Откройте! – раздался громкий голос за дверью хижины.
      Уинсом и Зовущий Птиц переглянулись.
      – Кто… – начала она.
      – Оставайся на месте, – властно приказал Зовущий Птиц и, подойдя к двери, настороженно прислушался, готовый в любую минуту наброситься на врага.
      – Арни? – осторожно спросил он.
      – Бренд, – ответили из-за двери. Подождав и не получив ответа, он добавил:
      – Бренд Бьорнсон, не Арни.
      Брат и сестра снова переглянулись. Наконец девушка прошептала:
      – Это вождь викингов.
      – Да, – нахмурился Зовущий Птиц, – не знаю стоит ли его впускать.
      – Он гораздо больше тебя, и если вздумает напасть…
      – Я не боюсь! – раздраженно вскинулся юноша.
      – Нет, – согласилась Уинсом и выжидающе напряглась.
      Наконец Зовущий Птиц, приняв решение, осторожно потянул за ручку двери, и, к его удивлению, она легко открылась. На пороге стоял вождь викингов, держа большое блюдо, нагруженное едой. Аппетитный запах жареной рыбы ударил в ноздри. У Уинсом невольно потекли слюнки.
      – Принес вам кое-что, – объяснил Бренд, осматриваясь, куда поставить поднос, и, подойдя к скамье у стены, торжественно водрузил на нее блюдо.
      Индейцы ошеломленно уставились на гостя. Девушка судорожно сглотнула.
      – Идите, – позвал он. – Ешьте. Хорошая еда, а? Он сделал вид, что жует, облизнулся, чтобы убедить их.
      Но индейцы не двигались с места.
      – Он не притронулся к этому странному месиву, – заметил Зовущий Птиц. – Только притворяется. Ожидает, что мы это съедим? Какая-то игра, чтобы поиздеваться над нами?!
      Он почти кричал. Уинсом не знала, как успокоить брата.
      Но это странная игра, – нерешительно заметила она.
      Я чувствовал бы себя увереннее, если бы он сам попробовал то, что принес, – отозвался юноша.
      – Это и в самом деле выглядит непривычно, – согласилась Уинсом. – Рыбу я знаю, но странные желтые комья никогда не видела.
      Она осторожно коснулась пальцем скользких кружочков.
      – А что это за густой белый напиток? – удивился Зовущий Птиц. – В нем тоже комки.
      Викинг с интересом наблюдал, как скрелинги, возбужденно переговариваясь, показывали на сыр, масло и пахту. На губах его играла улыбка.
      В животе Уинсом что-то болезненно сжалось при виде вождя. Она так давно не видела его… то есть, это было только вчера. Она робко улыбнулась Бренду, и его ответная улыбка стала еще шире. Сердце девушки глухо забилось. Как он красив!
      Небрежно кивнув на блюдо, он отломил кусочек рыбы, съел и что-то сказал на своем языке. Индейцы непонимающе уставились на него, и викинг, наконец, медленно отошел к окну. Уинсом пугливо сжалась, чувствуя непонятное напряжение и неловкость в присутствии этого великана… но и волнение тоже. Но в этот момент Зовущий Птиц тихо проворчал:
      – Если он ест, должно быть, мы тоже можем не опасаться.
      – Да, – согласилась Уинсом. Но брат по-прежнему не сделал попытки прикоснуться к еде. Она терпеливо выжидала, хотя восхитительные запахи терзали желудок. О, как она голодна! Как хочется попробовать вкусную жирную рыбу!
      Она искоса взглянула на викинга, прислонившегося к стене у окна. Бренд молчал, только в глазах блестели веселые искорки. Он знал, что скрелингам давно ничего не давали, кроме тюленьего мяса. Этого достаточно, чтобы поддерживать жизнь, но явно не хватает, чтобы удовлетворить здоровый аппетит. Он видел, что скрелинги едва не теряют сознание от голода, но почему-то колеблются. Иногда они бросали на него полные подозрения взгляды. Но викинг спокойно ждал, зная, что скрелинги долго не выдержат. Он оказался прав. Женщина сдалась первой. Взяв кусочек рыбы, она осторожно попробовала и что-то пробормотала. Юноша последовал ее примеру; ткнув пальцем в масло, сунул его в рот и мгновенно поморщился. Скрелинг все-таки проглотил кусочек, но не потянулся за вторым, довольствуясь рыбой, так что вскоре от нее остались одни кости.
      Девушка ела, деликатно облизывая пальцы. Ни брат, ни сестра не притронулись к пахте. Может, этот напиток им не знаком? Он мало знал об обычаях скрелингов, как, впрочем, и поселенцы, и сейчас лениво наблюдал, как девушка, отломив крохотный ломтик сыра, понюхала его и начала жевать. Глаза ее расширились, она Что-то объяснила юноше, но тот не сделал попытки попробовать.
      Остаток обеда прошел в молчании, и Бренд поздравил себя с тем, что догадался накормить пленников. Они выглядели совсем исхудавшими, и он спросил себя, сколько времени им пришлось жить на тюленьем мясе и воде.
      Когда с едой было покончено, Бренд предложил скрелингам кувшин с пахтой, но те дружно покачали головами: девушка что-то вежливо пробормотала. В следующий раз он просто принесет побольше воды. Или, может быть, пива.
      Он отнес блюдо в дом Фрейды, не обратив внимания на неодобрительное фырканье кухарки.
      – Не понимаю, как можно тратить хорошую пищу на этих тварей, – объявила она, ни к кому в особенности не обращаясь. Сварливая старуха прекрасно знала, кому гость отнес рыбу.
      Викинг, не удостоив ее ответом, вернулся в хижину. Там стоял неприятный запах, поскольку скрелингов не выпускали за дверь, а горшок с помоями выносили очень редко. Неожиданный гнев загорелся в душе Бренда. Как могут поселенцы так жестоко обращаться с пленниками? К скоту они относились гораздо лучше!
      Пойдем, – велел он скрелингам, распахивая дверь. – Гулять.
      Уинсом нерешительно переступила порог лачуги. Зовущий Птиц пошел следом. Яркий свет ударил в глаза, и пленники, очутившись на солнце после полумрака, ошеломленно замигали. Уинсом обернулась, посмотрела на тюрьму, в которой провела столько времени, и вздрогнула. Бренд понял, о чем она думает.
      – Простите, госпожа, – тихо сказал он, – я лишь ненадолго могу увести вас отсюда. После прогулки мы должны вернуться.
      Он гадал, поняла ли девушка. Она казалась такой смышленой! Она стояла лицом к морю, ноздри хищно раздувались.
      Чувствует запах моря, подумал он. Как же прекрасно оно пахнет!
      Но в эту минуту в нос девушки ударила вонь коровьего навоза, которым поселенцы удобряли поля, и ее сразу же затошнило. И тут к ним подбежал Арни.
      – Ведете скрелингов на прогулку, капитан? Давно пора.
      – Хочешь присоединиться к нам, Арни? Буду очень рад.
      Арни пошел рядом с Брендом и скрелингами.
      – Отправимся на берег? Им там понравится. Бренд кивнул и, заметив, что несколько поселенцев с любопытством глазеют на маленькую процессию, державшую путь к воротам мимо кузницы, домов и хозяйственных построек, постарался не поворачивать головы и смотреть только вперед. Пусть только попробуют остановить его! Но никто не осмелился и слова сказать.
      Вскоре компания добралась до побережья. Уинсом, прихрамывая, подошла к кромке песка и, приподняв до колен платье из оленьей кожи, ступила в прохладную воду. Как хорошо вновь ощущать непривычную свежесть! Интересно, как поступит вождь викингов, если она скинет платье и нырнет в набегающие волны? Подумает, что она собирается сбежать? Исподтишка оглянувшись и заметив, что оба чужеземца пристально наблюдают за ней, Уинсом не решилась на такой смелый поступок. Вместо этого она вымыла лицо и руки, немного поплескалась в воде, подпрыгивая на крошечных волнах, разбивавшихся о берег. Красная охра, покрывающая ее тело, растворилась, и теперь кожа казалась совсем светлой.
      Зовущий Птиц не соизволил последовать примеру сестры и лишь жадно глядел в ту сторону, где находилась родная деревня.
      – Если бы мы только могли сбежать, – пробормотал он.
      Уинсом снова исподтишка глянула на викингов, сидевших на бревне и не сводивших с нее глаз.
      – Будь осторожен, брат мой, – предупредила она. – Тот, молодой, немного понимает наш язык.
      Юноша замолчал, но Уинсом видела, как в его глазах загорелся огонек надежды. Сама она, однако, была охвачена отчаянием, зная, как трудно будет осуществить побег и усыпить бдительность викингов.
      Игривое настроение мгновенно испарилось, как только девушка подумала, что скоро придется возвращаться в грязную вонючую лачугу. Она медленно вышла на берег и села на песок, предоставляя теплому солнышку высушить мокрый подол. Она и так уже натрудила больную ногу долгой ходьбой и сейчас радовалась возможности передохнуть.
      Бренд и Арни продолжали тихо переговариваться, пока Уинсом, отвернувшись, смотрела на море, положив подбородок на поднятые колени. Так ли уж трудно сбежать от них? Без каноэ не обойтись, поскольку по воде путешествовать легче, чем по суше. Но где достать каноэ?
      Устав от навязчивых мыслей, девушка рассеянно набрала горсть песка, пересыпала из ладони в ладонь и начала строить маленькую крепость из гальки и камешков.
      Зовущий Птиц подошел к одному из четырех низких зданий, стоявших в стороне, и, немного раздвинув дощечки в стене, вгляделся в темноту. Уинсом тоже захотела узнать, что привлекло внимание брата. Она встала и, прихрамывая, поковыляла к нему. Бренд и Арни, занятые беседой, не обращали внимания на индейцев.
      – Лодки, – пробормотал Зовущий Птиц. – Эти странные люди строят дома даже для лодок!
      Уинсом прижалась щекой к неотесанным доскам и тоже присмотрелась. Внутри виднелись смутные очертания лодки, гораздо более длинной и тяжелой, чем любое каноэ.
      – Если бы нам удалось прокрасться сюда ночью, – начал Зовущий Птиц, – может, сумели бы завладеть таким судном и быстро добраться до деревни.
      – Она слишком тяжелая, – заметила Уинсом. – Думаешь, у нас хватит сил подтащить ее к воде? Это довольно далеко.
      Зовущий Птиц опытным взглядом смерил расстояние от сарая до берега и мрачно проворчал:
      – Давай взглянем на другие лодки. Наверное, сумеем найти поменьше.
      Уинсом кивнула, и брат с сестрой успели проверить все сараи, прежде чем их хватились. Оказалось, что остальные корабли были еще больше и длиннее. Сильно обескураженные, индейцы заглянули в последний домик.
      – Похоже, это тот корабль, на котором приплыли Бренд и Арни! – взволнованно воскликнула Уинсом. – Я запомнила чудесный красный рисунок на бортах. Как я люблю этот цвет!
      В действительности, не одна она питала пристрастие к различным оттенкам алого цвета. Все племя индейцев-беотаков покрывало красной охрой лица, волосы, одежду и оружие, свято веря, что краска обладает магическими свойствами, охраняет от зла и, кроме того, очень красива.
      Зовущий Птиц еще раз всмотрелся в корабль.
      – Самый огромный из всех, – с отвращением бросил он.
      – Арни рассказывал, что они прибыли из очень далекой земли, – напомнила сестра. – Им необходимо крепкое судно, чтобы проплыть такое расстояние и благополучно вернуться. И они умеют делать так, чтобы ветер подгонял корабль…
      В этот момент кто-то хлопнул девушку по плечу так, что она подпрыгнула от испуга.
      – Что…
      – Пора возвращаться, моя маленькая скрелинг, – ответил Бренд. – Вижу, ты необычайно заинтересовалась этими лодками. Мечтаешь сбежать, моя красавица?
      Он широко улыбнулся девушке и заметил, как сильно она дрожит. Но прелестные карие глаза глядели на него с вызовом. Правда, через мгновение Уинсом, покраснев, отвернулась.
      – Ну так что? Виновны? Хм-м-м, да вы, кажется, в самом деле что-то замышляли, – пробормотал он, поворачиваясь к Зовущему Птиц. Тот быстро отвел глаза.
      – Арни! – весело воскликнул викинг. – Думаю, скрелинги гораздо хитрее, чем считают жители Стромфьорда.
      – Если они задумали скрыться, я их держать не собираюсь, – бесшабашно объявил юноша.
      – Как?! И ты тоже, парень?
      – Они мои друзья, – твердо сказал Арни. – Не вижу причины, почему их следует держать в неволе, словно диких зверей. Поселенцы не знают, что с ними делать. Кроме того, скрелинги никому не причинили зла. Их нужно освободить.
      Он презрительно сплюнул, едва не попав в мягкий кожаный башмак Бренда. Капитан ухмыльнулся и немного отступил:
      – Что ж, я согласен, парень. Хотя эти крестьяне вряд ли нас поблагодарили бы.
      Он помолчал, наблюдая за скрелингами, которые с непроницаемыми лицами прислушивались к разговору.
      – Посмотрим, Арни, – сказал он наконец. – Посмотрим.
      Юноша ничего не ответил, но на обратном пути походка его стала значительно бодрее. Если капитан решит помочь скрелингам вырваться на волю, значит, так и будет.

      Всю последнюю неделю Бренд проводил ночи на полу в доме Фрейды. Его люди спали в коровьем хлеву, ничуть не возражая против этого – мягкое сено и теплые бока животных были несравненно приятнее жесткой, продуваемой всеми ветрами палубы суденышка, отданного на волю волн. Когда Бренд решил присоединиться к команде, Олаф запротестовал, доказывая, что капитан еще не совсем оправился и должен воспользоваться гостеприимством хозяйки, предложившей теплое место у очага.
      И сейчас Бренд спал крепким сном, не обращая внимания на то, что огонь давно погас. Правда, одеяло на гусином пуху, захваченное им с корабля, не давало замерзнуть. Рана уже не болела, и прежние силы быстро возвращались к нему.
      Фрейда крадучись вышла из маленькой глинобитной спаленки, расположенной в стороне от длинного общего зала. Громкий храп ее мужа Торвальда эхом отдавался в крохотной комнатенке. Женщина брезгливо поежилась, в который раз поразившись тому, что согласилась спать с этим боровом. Но больше никогда, ни за что, ведь теперь красавец Бренд Бьорнсон согреет и приголубит ее! И Торвальд ничего не поймет, даже если проснется и увидит, что жены нет рядом, он слишком глуп для этого. Ja, она не раз наставляла ему рога, и ей все всегда сходило с рук.
      Она осторожно прошла по глиняному полу и, оглядевшись, удовлетворенно вздохнула. Вот она, ее добыча!
      Фрейда метнулась к неподвижно лежавшему Бренду и села рядом. Тот даже не шевельнулся. Женщина потихоньку легла под широкое одеяло, прижалась к его спине и протянула руку…
      Прикосновение холодных пальцев, шаривших в низу живота, разбудило Бренда.
      – Во имя Тора, что это? – заревел он и, вскочив, схватил меч, лежавший около подголовника.
      Фрейда, боясь, что он спросонок убьет ее, слабо улыбнулась.
      – Успокойся, дорогой Бренд, – шепнула она, – это всего лишь я.
      Бренд с колотящимся сердцем уставился на нее и, окончательно проснувшись, с отвращением швырнул оружие на пол. Проклятая баба! Отбросив путавшееся в ногах одеяло, он постарался взять себя в руки.
      – Это сюрприз, моя госпожа, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – И часто вы ищете тепла в постелях гостей?
      – Только красивых, – ухмыльнулась Фрейда.
      – Прошу вас удалиться, госпожа. Я не привык искать развлечений с замужними женщинами.
      Фрейда жеманно похлопала ресницами.
      – Фу! Ему это все равно. Торвальд совершенно равнодушен ко мне, впрочем, как и я к нему.
      – Но он отец ребенка, растущего в твоем животе, так ведь? – осведомился Бренд, пристально глядя на огромное чрево женщины.
      – Он или другой… Nej, двое, – кокетливо ответила она.
      – Избавьте меня от ваших игр, госпожа, – фыркнул Бренд. – У меня нет никакого желания спать с вами.
      Фрейда надула губы.
      – Но, Бренд, дорогой, я так тобой восхищаюсь! Твоим умом, образованностью, богатством, положением…
      Викинг расхохотался.
      – Знай вы мое истинное положение, госпожа, в два счета убрались бы из этой постели!
      – Что ты имеешь в виду? – спросила она, удивленно округлив голубые глаза.
      Сообразив, что сказал слишком много, Бренд упрямо повторил:
      Оставьте меня, мадам, и побыстрее, пока я не разбудил вашего мужа.
      – Мне не нравится такое обращение, викинг, – прошипела она и встала, воинственно глядя на Бренда. – Думаешь, Торвальд обрадуется, когда узнает, что ты пытался соблазнить меня?
      – Старая шутка, госпожа, и со мной это не пройдет, – усмехнулся Бренд. – Сама призналась, что он равнодушен к твоим чарам.
      – Я лгала.
      – И не впервые, не так ли? – поднял брови Бренд.
      – Предупреждаю, викинг, тебе это так не пройдет, – прошипела она.
      – Твои прелести, наверное, не часто отвергали, как я понял? – осведомился он.
      – Никогда!
      Бренд изо всех сил старался не засмеяться.
      – Тогда это тяжкий удар для тебя. Сожалею, госпожа.
      Он издевательски поклонился.
      – А теперь прошу вас удалиться.
      – Ты еще услышишь обо мне, викинг, – пригрозила она и, гордо выпрямившись, зашагала обратно.
      Не успел Бренд снова заснуть, как кто-то грубо потряс его за плечо. Подняв голову, он уставился в налитые кровью глаза Торвальда. За ним переминались несколько жителей Стромфьорда: некоторые протирали заспанные глаза, остальные, бодрые и настороженные, сжимали в руках мечи.
      Бренд, вздохнув, сел.
      – Ты тоже?
      – Мне не нравятся твои намеки, викинг, – объявил Торвальд. – Моя жена призналась, что ты попытался обесчестить меня в моем собственном доме. Я не допущу этого, господин мой! Вставай, будем биться!
      Бренд пристально оглядел хозяина. Огромный, хотя и немного тучный, Торвальд оказался бы достойным противником, даже успей викинг по-настоящему оправиться и набраться сил. Но Бренд был еще далеко не здоров. Он медленно поднялся.
      – Твоя жена все это сказала? – спросил он, медленно одеваясь. Может, он сумеет отговорить этого болвана от драки.
      – Вижу, вы не торопитесь, господин. Насколько я понял, вы боитесь?
      Бренд холодно взглянул на Торвальда. Очевидно, тому не терпится ринуться в бой. Да, тяжела участь рогоносца! Очевидно, его самолюбие сильно задето.
      – Ты порочишь мою честь своей глупой болтовней, – ответил Бренд. – Ни один викинг не позволит, чтобы его называли трусом! Защищайся!
      Не говоря больше ни слова, Бренд закончил одеваться и направился к порогу. Остальные последовали за ним.
      Уинсом пробудилась от громких криков, раздававшихся за стеной хижины. Поспешно вскочив и завернувшись в одеяло, она подошла к окну. Зовущий Птиц заворочался. Уинсом зевнула и сделала брату знак присоединиться к ней.
      Оба с любопытством наблюдали, как из дома Фрейды высыпали люди. Некоторые высоко поднимали факелы, полуодетые женщины и мужчины стояли в сторонке, оживленно переговариваясь. Изо всех домов сбегались жители Стромфьорда. Наконец из двери величественно выплыла Фрейда и встала впереди – неуклюжая гора в бело-голубом платье.
      Но глаза Уинсом были прикованы к Бренду. Викинг стоял в распахнутой на груди сорочке, расставив ноги, чуть согнувшись, не отрывая взгляда от противника, в котором индеанка узнала резчика по дереву. Она всегда считала его спокойным, тихим, даже сонным человеком, но сейчас резчик напоминал разъяренного медведя, вставшего на задние лапы. Он тоже сжимал в руке меч.
      Уинсом молча наблюдала за мужчинами. Что-то в этой сцене казалось странно-неприятным.
      – Зовущий Птиц, что взбрело в голову викингам? – окликнула она. – Может, это какая-то церемония?
      – Они собираются сражаться, – покачал головой брат. – И Бренда обязательно побьют.
      – Нет! – вскрикнула Уинсом, вцепившись в одеяло. – Не смей говорить такое!
      – Что поделать, сестра, – рассудительно ответил Зовущий Птиц. – Сама знаешь, его рана еще не совсем зажила и может снова открыться.
      – Но этот человек не захочет его гибели, – умоляюще прошептала она.
      Зовущий Птиц язвительно усмехнулся:
      – Они не дети, Уинсом, и не собираются забавляться. У обоих мечи, да и резчик выглядит рассерженным. Интересно, из-за чего они повздорили?
      Уинсом в отчаянии застонала.
      Бренд глядел в лицо разъяренного противника. Торвальд вооружился не только двуручным мечом, но и маленьким круглым щитом. Битва будет неравной. Без щита он не сможет по-настоящему защищаться от рубящих ударов, когда противник набросится на него.
      Викинг взвесил в руке трехфунтовый меч – надежное оружие, часто выручавшее его в поединках. Подарок отца носил зловещее прозвище «Кровопиец».
      – Готовься к смерти, сын шлюхи! – завопил Торвальд, целясь в голову противника. Бренд увернулся и успел отпрыгнуть в сторону, ответив мощным ударом. Но Торвальд двигался быстро, несмотря на раннее утро и огромный вес, и мгновенно закрылся щитом. Бренд направил «Кровопийца» в отвисший живот врага, но снова наткнулся на щит.
      – Ага, – завопил Торвальд, – ты задумал убить меня, шлюхин сын!
      Выбросив вперед ногу, он подставил Бренду подножку, одновременно целясь в его незащищенный висок.
      Олаф громко охнул.
      – Ах ты глупый лживый рогоносец! – завопил он и, схватив со скамьи короткий щит, втиснул его между сражающимися.
      Смертельный удар пришелся по толстой коже. Меч прорезал ее насквозь и отскочил от края. Олаф швырнул на землю уже бесполезный щит и, вцепившись в другой, бросил его Бренду. Тот умудрился сохранить равновесие и даже не выронить меч, хотя слегка покачивался. Голова гудела от удара, ослабленного щитом.
      – Благодарю, – пробормотал он, заслоняясь щитом, чтобы отразить новое нападение Торвальда. Сил; очередного удара была такова, что он отлетел назад и едва удержался на ногах. Едва зажившая рана в боку снова открылась. Он чувствовал, как теплая струйка крови медленно ползет по ногам, отнимая последние силы. Кроме того, мрачная решимость Торвальда не оставляла надежд на лучшее – пощады ждать не приходилось.
      – Дерись! – заревел Олаф, боясь, что капитан сейчас свалится. – Дерись, или, клянусь кровью Тора этот жирный ленивый крестьянин прикончит тебя!
      Бренд, расслышав тревогу в голосе верного друга потряс головой, пытаясь прояснить мозги.
      Теперь поселенцы открыто глумились над викингом. Издевательский смех громом отдавался в ушах.
      – Трус, трус! – орали они. Фрейда вторила остальным. Визгливый голос перекрывал все остальные но оскорбительный смысл был ясен – Бренда хотели вывести из себя, заставить просить о милости.
      Торвальд – с торжествующим смехом – сделал несколько шагов к сопернику. Уверенный в победе, он не торопился и не скрываясь испытывал врага на потеху собравшихся. Подняв меч, он опустил его, раз другой, третий, отдергивая оружие в последний момент, и громко смеялся. Он играл с Брендом, и все это понимали. Бренд тяжело дышал, сознавая, что нужно как можно скорее кончать бой, иначе Торвальд наверняка убьет его.
      Викинг размахнулся так ловко, словно меч прирос к пальцам, но снова наткнулся на щит Торвальда. В толпе раздались радостные вопли.
      – Капита-а-ан!
      Отчаяние в голосе Олафа потрясло Бренда. Неужели он ни на что не годен?!
      Торвальду стало не до игр. Он бросился вперед, явно намереваясь отсечь правую руку врага, но Бренд успел вовремя подставить щит и, пританцовывая, отскочил, почти с былым проворством. У него даже хватило времени подготовиться и нанести ответный удар, и на этот раз удача была на его стороне. Острие вонзилось во что-то мягкое. Багровая струя хлынула из глубокой раны в боку Торвальда, не успевшего вовремя заслониться.
      Оба измученных противника, задыхаясь, медлили, каждый пытался определить слабости другого. Но Бренд, не дожидаясь, пока Торвальд придет в себя, ринулся вперед, и тяжелый меч обрушился на поднятый щит оскорбленного мужа. Не теряя времени, викинг нанес еще удар, едва не отрубив левую руку Торвальда. Тот, взревев, словно бешеный бык, бросился на Бренда. Но капитан, ловко увернувшись, огрел его по спине.
      Торвальд рухнул на землю, застонал и, перевернувшись на спину, уставился в лицо Бренда, который тоже еле держался на ногах.
      – Прикончи меня, викинг! – воскликнул он. – И побыстрее!
      Он впился в лицо врага полными ненависти глазами, ожидая смертельного удара. Бренд, пошатываясь, медленно поднял меч и посмотрел на человека, которого собирался убить. Воцарилась мертвая тишина. Никто не осмеливался шевельнуться. Одним движением Бренд мог развалить череп Торвальда надвое, но неожиданно остановился, с отвращением отбросил меч и щит и, прихрамывая, зашагал прочь.
      Собравшиеся, не веря глазам, в полном молчании глядели ему вслед.
      – Он убьет тебя за это, капитан! – умоляюще вскрикнул Олаф. – Не щади его!
      Торвальд, по-прежнему лежавший на земле, потряс головой и приподнялся. Арни, подбежав к Бренду, поспешно подхватил его. Тот обернулся, разглядывая настороженное сборище, и отыскал взглядом. Фрейду. Она стояла в стороне, бледная, но с высокомерным видом: губы кривила презрительная гримаса.
      Еще раз присмотревшись к молчаливой толпе, Бренд обратился к поверженному врагу:
      – Я не привык убивать мужчину, защищающего честь своей женщины.
      Только Фрейда поняла истинный смысл его слов и как-то сразу потеряла былую надменность. Поколебавшись, она подбежала к мужу, приподняла его голову и что-то прошептала на ухо.
      – Помоги мне, женщина, – прохрипел он, пытаясь встать. Фрейда подхватила его под мышки. Подошли еще несколько поселенцев и соединенными усилиями поставили Торвальда на ноги. Взгляды Фрейды и Бренда встретились. В глазах великанши сверкали гневные искорки… и что-то еще, непонятное. Неужели облегчение?
      Бренд сухо, явно издевательски поклонился. Очевидно, рана причиняла ему сильные страдания. Фрейда гордо отвернулась и увела побежденного мужа. Олаф поспешил подойти к капитану.
      – Нужно было разделаться с ним, пока была возможность, – упрекнул он.
      – Зачем? – пожал плечами Бренд. – Только потому, что его жена – лживая шлюха?
      – Ах, значит, вот как? Неплохая сказочка!
      – Никаких сказок. Это чистая правда. Несчастный дурачок слепо доверяет жене, – с трудом выдохнул Бренд.
      – А я-то думал, – ухмыльнулся Олаф, – то обвинение справедливо, и ты в самом деле переспал с ней.
      Гримаса боли исказила лицо Бренда.
      – Сейчас помогу, капитан, – вскинулся Олаф и, сочувственно вздыхая, повел раненого к зеленому травянистому холмику у самой ограды.
      – Все же, капитан, ты должен был покончить с ним. Торвальд может попытаться убить тебя прежде, чем нам удастся улизнуть…
      Но Бренд властно поднял руку.
      – Я отказываюсь проливать кровь человека, вставшего за защиту сомнительной чести своей жены.
      – Таков обычай викингов, – умоляюще пробормотал Олаф.
      – Но не мой.
      – Ты викинг и должен подчиняться законам викингов.
      – Не совсем, – поправил Бренд. – Моя мать родом из Ирландии.
      – Ja, и христианка, – с горечью добавил Олаф. – Думаю, именно от нее ты унаследовал глупую мягкость характера.
      – Мягкость? – поднял брови Бренд. – Слишком сильные выражения в устах старого друга, Олаф. Что ты имеешь в виду?
      Олаф выпрямился.
      – Я хочу сказать, что истинный викинг не задумался бы покончить с врагом.
      – Дело не в колебаниях, – устало вздохнул Бренд. – Я поступил так из сострадания. Можешь считать это излишней добротой.
      Он неловко заерзал на траве, пытаясь найти более удобное положение.
      – Сострадание? Только последний дурак мог пощадить эту деревенщину. Помяни мои слова, он в благодарность ударит тебя ножом в спину. Такие не заслуживают сострадания.
      Бренд, снова тяжело вздохнув, с шумом выпустил струю воздуха.
      – У него скоро будет ребенок. Нельзя допустить, чтобы дитя росло и воспитывалось под присмотром этой волчицы Фрейды. Малыш нуждается в отцовских наставлениях.
      – Вот как! – глубокомысленно кивнул Олаф. – Значит, именно это тебе покоя не дает! Ребенок!
      И, не обращая внимания на упорное молчание Бренда, продолжал, приблизив лицо к лицу капитана:
      – И не смей отрицать, Бренд Бьорнсон! Мысли о матери терзают тебя, верно?
      – Принеси чистых тряпок перевязать рану, Олаф! И не стоит продолжать этот разговор!
      – Ну нет, на этот раз ты так легко не отделаешься, Бьорнсон. Дело в твоей матери, не так ли? – раздраженно настаивал Олаф.
      – Да, будь ты проклят! Ну а теперь неси повязки. Бок ужасно ноет. – Олаф зашагал прочь.
      – Лучше приведи женщину, скрелинга, – окликнул Бренд. – Она знает, как лечить раны.
      Он неловко опустился на траву и застонал.
      Из окна крохотной лачуги Уинсом наблюдала, как приближается Олаф и, поняв, что тот вот-вот переступит порог, поспешно натянула платье.
      – Он идет, – прошипела она. – Тот старик.
      – И что? – пожал плечами Зовущий Птиц.
      – Сейчас все приготовлю.
      – Зачем?
      – Пойду помогу Бренду. Он нуждается во мне. Юноша, подняв глаза к небу, отвернулся от крошечного оконца.
      – Не подходи близко к этому раненому викингу, сестра моя. От него ничего, кроме бед, не дождешься.
      – Вздор, – отмахнулась девушка.

      Бренд, полузакрыв глаза, смотрел, как женщина, еле заметно прихрамывая, поднимается вслед за Олафом по маленькому, поросшему травой холмику. Бренд заметил, как она осторожно ступает на больную ногу, и невольно задался вопросом, уж не собственное ли увечье побудило ее ухаживать за ранеными и больными? Странная мысль! Во всем, должно быть, виноват Олаф, твердивший, что Бренд отпустил Торвальда только из-за ребенка, эта мысль, скорее всего, не пришла бы ему в голову. Они в чем-то одинаковы, он и эта женщина, оба изувечены и уже этим не похожи на других, став почти отверженными.
      Девушка села чуть в стороне, и Бренд улыбнулся ей. Уинсом застенчиво улыбнулась в ответ и потупилась. Подоспел Арни с тряпками и горшком горячей воды.
      – Где ее брат? – лениво осведомился Бренд.
      – Остался в хижине, – проворчал Олаф.
      Бренд вопросительно поднял брови, но Олаф только пожал плечами. Викинг снова уставился на женщину. Она выглядела такой маленькой, одинокой и несчастной. Тонкие пальцы нервно теребили висевший на груди мешочек с травами. Глаза Бренда с завистью остановились на этом маленьком кусочке кожи, покоившемся в заветном местечке, но тут же снова вернулись к прелестному лицу. Заметив, что девушка украдкой наблюдает за ним, Бренд широко улыбнулся. На щеках Уинсом расцвели красные пятна. Поняв, куда смотрит викинг, она поспешно скрестила руки на груди и отвернулась. С того места, где она сидела, были хорошо видны поля, а за ними – голубое море.
      Она так спешила, так стремилась прийти ему на помощь, но, оказавшись рядом, почему-то потеряла уверенность. А взгляд, его взгляд, какой мужчина дарит женщине, наполнил ее страхом. Мать наставляла ее, что, если мужчина желает женщину, он долго ухаживает за ней, и только после свадьбы они становятся близки. Но сейчас она чувствовала, что обескуражена и сбита с толку.
      Уинсом снова осмелилась покоситься на Бренда, гадая, каково это – оказаться в постели с таким мужчиной, но, заметив, что он не сводит с нее глаз, снова отвернулась к морю. Жаль, что Зовущий Птиц не пошел с ней. Какое дурацкое упрямство! И почему он вбил себе в голову, что викинг принесет ей несчастье?
      Она задумчиво прикусила губу, не подозревая, как прелестно в этот момент ее личико с огромными карими глазами и густыми темными ресницами.
      Она поистине прекрасна, решил Бренд. Индеанка впервые была так близко, и ему очень нравилось то, что он видел. В волосах девушки еще оставалась охра, так что они отливали каштановым цветом, но кожа была совсем светлой, а фигура – изящной и стройной. Он заметил лишь единственный недостаток – легкую хромоту, но и это, казалось, не имело значения.
      Главным было то, что его влекло к ней, и не только из-за красоты. Девушка выходила его, спасла жизнь, и Бренд почему-то чувствовал, что может довериться нежным рукам и мягкому прикосновению. Он восхищался ее преданностью брату и спокойным, но твердым характером. Эта девушка, выглядевшая маленькой и хрупкой, сумела, однако, вынести тяготы неволи и нашла в себе силы помочь ему, врагу ее племени. Да, его влекло к ней.
      И сейчас она пришла, как только Бренд позвал ее. Он опустил глаза. Засохшая кровь толстой коркой стянула кожу. Какое жалкое зрелище!
      В этот момент Уинсом повернулась, тоже увидела вновь открывшуюся рану и невольно схватилась за горло, едва не вскрикнув от ужаса. Она подозвала Арни и, окунув тряпки в горячую воду, начала осторожно промывать кровавую борозду. Бок жгло огнем, и Бренд, поморщившись, уже хотел прикрикнуть на девушку, чтобы она была поосторожнее, но, взглянув на нее, мгновенно понял: она знает, как ему плохо, и старается сделать все возможное, чтобы причинить как можно меньше боли. Бренд расслабился и отдался на волю этих крошечных рук.
      – Спасибо, – проворчал он, когда девушка выпрямилась.
      Уинсом, кивнув, откинула со лба непокорный локон. Бренд потянулся к ней, сжал смуглую ладонь. Испугавшись, Уинсом попыталась вырваться.
      – Нет, – пробормотал он. – Позволь мне немного побыть с тобой.
      Умоляющие нотки в голосе викинга почему-то успокоили Уинсом, и она прекратила борьбу. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Неужели он слышит, как оно бьется?!
      Девушка подумала, что в жизни не видела глаз такого необыкновенного оттенка. Оказавшись в Стромфьорде, она внимательно присматривалась к переселенцам и заметила, что почти у всех глаза голубые, совсем как летнее полуденное небо.
      Она осторожно коснулась щеки викинга, и тот восторженно улыбнулся. Уинсом улыбнулась в ответ.
      – Как тебя зовут? – спросил он тихо. Но Уинсом неожиданно захотелось дотронуться до его обнаженной загорелой груди, поросшей курчавыми светло-каштановыми волосами. Как странно! Ни у кого из мужчин, которых она знала, не было волос на коже.
      Уинсом осторожно потянула за тугие завитки. Бренд снова улыбнулся.
      – Как твое имя? – повторил он.
      Олаф, открыв рот, уставился на нее. Арни словно оцепенел. Заметив их недоуменные взгляды, Уинсом отдернула руку, испугавшись, что сделала что-то не так. Она снова обернулась к Бренду, но тот не выглядел расстроенным, наоборот, казался… довольным. Арни что-то сказал ей.
      – Имя? Имя?
      Девушка наконец поняла, о чем идет речь.
      – Меня зовут Уинсом, – ответила она и даже попробовала добавить слово на чужеземном языке:
      – Ja.
      Бренд попросил повторить, подражая произношению беотаков, но получилось не очень похоже. Девушка хихикнула:
      – Не Болотная Утка, а Уинсом, – поправила она. Бренд недоуменно поднял брови, не понимая, в чем ошибка, и попробовал еще раз выговорить трудное слово, снова исказив его. Так индейцы-беотаки называли серых птиц, обитающих на болотах.
      Уинсом, покачав головой, засмеялась.
      – Если хочешь, я буду для тебя Болотной Уткой, – согласилась она наконец. – Только мое настоящее имя Уинсом.
      Помолчав, она продолжала, словно он мог понять ее:
      – «Уинсом» означает «очаровательная». Видишь ли, мама считала, что мое рождение – большая радость для нее. Но отец…
      Она осеклась, но, видя, что Бренд внимательно прислушивается, будто способен и в самом деле осознать смысл, продолжала:
      – Отец не хотел признавать меня. Зато мама любила. Поэтому и дала мне самое красивое имя, которое только могла придумать.
      Девушка замолчала, не в силах продолжать – слишком остра была боль воспоминаний о том, как отец отверг ее. Он не желал признавать девчонку, да еще к тому же калеку, и был бы рад ее смерти. Когда Уинсом была еще совсем крошечной, отец унес ее из деревни. Мать, заподозрив неладное, тайком последовала за мужем, несмотря на то, что боялась волков и медведей, которых в лесу было великое множество. Шел дождь, безжалостные холодные струи хлестали по земле, и скоро мать Уинсом совсем промокла, но жалобный плач малышки не давал повернуть назад. Выглянув из-за куста, она заметила, что муж положил плачущего ребенка на землю, на самом краю обрыва. Далеко внизу морские волны с шумом разбивались о берег.
      Мать Уинсом пришла в такую ярость, что выскочила из-за куста, схватила девочку и, бросившись на мужа, едва не убила его. Она предупредила, чтобы он не смел никогда прикасаться к девочке, и понесла Уинсом домой. С этой минуты она никого близко не подпускала к малышке.
      Отец Уинсом хотел сына – крепкого и здорового, продолжателя рода. Когда на свет появился Зовущий Птиц, отец отдал мальчику всю свою любовь и навсегда забыл о крохотной девчушке, чьи огромные глаза следили за каждым его движением. Став взрослее, Уинсом научилась скрывать свой интерес к отцу, делать вид, что она не замечает его, но в сердце навек поселились боль и обида брошенного и преданного ребенка. А когда Храбрая Душа, молодой, добрый и красивый воин, которого она знала и любила с самого детства, выбрал в жены Красную Женщину, муки стали почти невыносимыми.
      Уинсом отвернулась, чтобы Бренд не смог увидеть ее слез. Но он успел все заметить и, коснувшись подбородка, повернул ее лицом к себе, вытер теплые капли со щек.
      – Плачешь? Плачешь, моя маленькая Болотная Уточка?
      Он так коверкал слова, что девушка невольно рассмеялась и еще раз громко и раздельно произнесла:
      – У-ин-сом.
      – Болотная Утка.
      Уинсом, серьезно поглядев на викинга, кивнула:
      – Болотная Утка, – согласилась она.
      – Болотная Утка.
      Он улыбнулся, довольный, что наконец-то правильно выговорил слово и больше не ошибется.
      И тут Бренд наклонился и поцеловал ее. Прикосновение его губ было мягким и теплым, и Уинсом невольно прижалась к нему, понимая, что Бренд хочет утешить ее, и принимая это утешение.
      Он медленно покрывал поцелуями лоб, щеки, пока не добрался до губ.
      – Ах, как ты сладка, милая, – прошептал Бренд, когда девушка отстранилась, и, обняв ее, снова притянул к себе.
      – Только один раз, – уговаривал он и, видя, что Уинсом не сопротивляется, завладел ее ртом. Девушка широко открыла ошеломленные глаза… но, заметив, что Бренд опустил веки, прижалась к его груди, наслаждаясь неведомыми доселе ощущениями. Бренд чуть отстранился, взглянул на девушку и, заметив, что та наблюдает за ним, осторожно прикрыл ей глаза кончиками пальцев и снова поцеловал.
      Ей нравилось то, что он делает. Очень нравилось. Уинсом чуть шевельнула губами, и Бренд застонал. Девушка встрепенулась, удивленная неожиданным шумом, и приоткрыла рот. Язык Бренда немедленно проник за преграду зубов. Уинсом испуганно оттолкнула викинга. Но тот только сел поудобнее и улыбнулся.
      – Ты очень красива, Болотная Утка.
      Когда она улыбнулась в ответ, Бренду показалось, что из-за туч выглянуло солнце. Он задумчиво посмотрел на Уинсом. Эта индеанка – настоящая драгоценность. Здесь, на краю света, в неведомой земле, он нашел ту, которую всегда искал, красивую, добрую, наивную и мудрую одновременно. Он был окончательно сбит с толку, потрясен собственным непреодолимым влечением к девушке.
      Бренд покачал головой, чтобы немного прояснить мозги, и попытался встать; Олаф поспешил на помощь капитану. Арни последовал его примеру.
      «Странно, но я совсем забыла об их присутствии», – думала Уинсом как в тумане, прикасаясь пальцем к губам, еще горевшим от поцелуев Бренда.
      И теперь Арни и Олаф весело смеялись, поднимая капитана. Уинсом вскочила, забыв о больной ноге.
      Все четверо спустились с холма. Уинсом медленно шла сзади. Мысли беспорядочно метались, голова кружилась, она никак не могла прийти в себя после только что испытанных восхитительных ощущений. Олаф поддерживал Бренда, Арни тащил тряпки и пустой горшок. Уинсом, прихрамывая, плелась за ними.
      Бренд остановился и, обернувшись, протянул руку. Девушка взяла ее, осторожно сжала.
      – Клянусь Тором! – расхохотался он, – я будто вновь стал мальчишкой!
      И он не лгал. Бренд чувствовал себя молодым, энергичным, полным надежд и грез, неуверенным в себе юношей.
      – Эта прекрасная женщина и в самом деле обладает волшебным даром исцеления.
      Олаф хмыкнул, а Уинсом покраснела, застенчиво и счастливо.
      У подножия холма они увидели Фрейду, окруженную мужчинами. Великанша выглядела разъяренной. Одна рука была прижата к боку. Подойдя к Бренду, она прошипела, ткнув пальцем в Уинсом:
      – Кто выпустил ее?
      Девушка молча встала чуть позади Олафа и Арни.
      – Я, спокойно ответил Бренд. – Она была нужна мне, чтобы промыть и перевязать рану.
      – Чушь! – фыркнула Фрейда. – Ты мог попросить об этом любую женщину в поселке.
      Она растянула губы в хищном оскале, удивительно напоминая хищного зверя.
      – Свен! Отведи ее обратно в тюрьму!
      – Naj! – воскликнул Бренд – Она под моей защитой, и ты не смеешь вмешиваться!
      – Назад, викинг! – прорычала Фрейда, подняв руку. В складках юбки скрывался меч. Острие уперлось в горло Бренда, уколов кожу. Тот мгновенно застыл. По спине побежали струйки пота. – Это тебе не стоит вмешиваться, господин мой, – зловеще бросила Фрейда. Глаза сверкали злобой. Она явно жаждала крови. Бренд чувствовал, как подрагивает меч в руке охваченной яростью женщины. Почему она в таком гневе? Ведь Бренд пощадил ее мужа. Неужели она так ненавидит Торвальда, что мечтала о его смерти от рук викинга?
      Фрейда чуть отвела меч, и Бренд осторожно отодвинулся. Эта женщина не ведает, что творит, но лучше быть от нее подальше.
      Фрейда вновь презрительно скривила губы.
      – Это лишь предупреждение, викинг, чтобы ты знал, чего ожидать, если решишь пойти против меня. Свен! Ульф! Схватить девчонку! Убейте всякого, кто попытается ее освободить!
      Свен вцепился в руку Уинсом и, потащив мимо замершего Бренда, засмеялся:
      – Думаешь, что умнее всех?! И на тебя нашлась управа!
      Он грубо толкнул девушку. Та упала. Бренд хотел броситься ей на помощь, но, заметив угрожающий блеск металла, осекся.
      – Одно движение – и ты покойник, – предостерегла Фрейда. Ухмыляющиеся поселенцы многозначительно размахивали мечами и топорами, подбивая его схватиться с ней.
      Бренд, беспомощно наблюдая, как Уинсом с трудом поднимается с земли, громко выругался, когда Свен и Ульф потащили ее в лачугу, где томился в неволе Зовущий Птиц. Послышался скрип двери, оглушительный стук. Из лачуги донесся тихий крик.
      – Ты ничего не добьешься, если надеешься запугать меня, госпожа. Придется либо убить меня, либо бросить меч.
      – Ja, – рявкнула Фрейда, – предпочитаю покончить с тобой.
      – Это действительно так много значит для тебя? И, усмехаясь в недоуменные глаза Фрейды, издевательски бросил:
      – То, что я пощадил твоего мужа? Ты так сильно хотела видеть его мертвым? Думаю, именно в этом истинная причина твоей ярости! Ты мечтала о его гибели!
      Фрейда расхохоталась и, отведя меч, жестом приказала своим людям удалиться. После того, как мужчины неохотно отошли, она вновь встала перед Брендом.
      – Глупец! – прошипела она. – Дело совсем не в Торвальде, а в ней! Я видела, как ты целовал ее.
      Голубые глаза разъяренно сверкнули.
      – Ты отверг меня и целовал ее – глупую, грязную, жалкую тварь! И за это я убью тебя!
      Мотнув головой в том направлении, где исчезла Уинсом, она пристально взглянула в лицо Бренду.
      – Если осмелишься еще раз приблизиться к ней, я постараюсь, чтобы у тебя не осталось, чем целоваться!
      Она опустила глаза.
      – А может, захочу тебя лишить кое-чего другого! Бренд покачал головой. Эта женщина совсем обезумела от ревности!
      – Держись от нее подальше, – леденящим голосом предостерегла Фрейда, – или обещаю: она не доживет до ночи!

      Над морем клубился густой туман. Поеживаясь от предрассветной прохлады, Уинсом стояла на берегу в последний раз глядя на Стромфьорд, вне себя от радости, что наконец сможет выбраться отсюда. Стоявший рядом Зовущий Птиц старался не морщиться от боли. Лицо юноши опухло, тело было покрыто ссадинами и синяками. Он с неприкрытым гневом смотрел на сгрудившихся поодаль поселенцев.
      – Хорошо, что мы больше никогда не увидим этих людей. Они настоящие чудовища, – пробормотал он.
      Слова брата напомнили Уинсом о первой встрече с чужаками, когда она посчитала их медведями. Девушка печально покачала головой. С тех пор она стала намного мудрее.
      На берегу показался Бренд. Скрип сапог по гальке был единственным звуком в утренней тишине.
      – Пора в путь, – сказал он. При каждом слове изо рта вырывались облачка пара. Уинсом, не оглядываясь, ступила в маленькую лодку, которая должна была доставить их на судно, и села на носу, глядя вперед, туда, где смутно вырисовывались очертания корабля Бренда.
      На зеленых холмах лениво щипали траву овцы. Несколько поселенцев посмелее, из тех, что валили лес вместе с Олафом и Арни, сгрудились на песке, махая на прощанье руками. Свен, Торвальд и даже Фрейда предусмотрительно отсутствовали.
      – Истинно дружеские проводы, – добродушно заметил Бренд Олафу, работая веслами. Он был счастлив покинуть адскую дыру на самом краю света. Пусть Фрейда и ее безумие правят этими людьми!
      Он лениво наблюдал, как обитатели Стромфьорда возятся в одном из лодочных сараев. Хорошо, что он распрощается с этим гнусным местом!
      – Да уж, вряд ли они жалеют о нашем отъезде, – согласился Олаф. – Кстати, Фрейда так ничего и не сказала о Торхолле Храбром?
      Бренд раздраженно покачала головой.
      – Да нет, это все вранье. Неужели не понимаешь?
      – Понимаю, конечно, но знаешь, я слышал кое-что интересное от одного парня, с которым работал в лесу, знаешь, того, в красной шапке. Он сказал, что месяц назад сюда причалило судно с лесорубами из Гренландии. Ну, и по вечерам они сидели у очага, пили пиво, болтали о всякой всячине, как водится между мужчинами.
      – Месяц назад! А Фрейда ни слова не сказала, лживая дрянь!
      – Как-то они собрались, – продолжал Олаф, – и решили, что каждый по очереди будет рассказывать сагу, которую сочинил сам.
      Бренд в шутливом ужасе закатил глаза.
      – Лесорубы, сочиняющие саги? Не лучше ли оставить это занятие поэтам?
      – Это верно, хотя поэтов здесь, как ты уже успел заметить, не имеется.
      – Как бы я хотел услышать хорошую песню или сагу, – вздохнул Бренд. – Когда вся семья собиралась у очага в доме моего дяди, странствующие поэты часто приходили на огонек.
      – Теперь ярл, твой дядюшка, и на порог тебя не пустит, – фыркнул Олаф, – а скорее всего, сразу прикажет отсечь твою красивую голову.
      – Ja, – кивнул Бренд, налегая на весло. – Как я устал вечно скрываться, бежать от лживых обвинений! Смогу ли я когда-нибудь доказать, что не убивал Эйрика?! Кстати, ты так и не сказал, что такого интересного узнал от этого парня.
      – Ах, да, совсем забыл. Один из лесорубов рассказал историю о богатом норвежце, убившем своего кузена, сына ярла, потому что сам хотел стать ярлом. Но его поймали на месте преступления, и ему пришлось бежать из страны, чтобы спастись от праведного гнева оскорбленного отца.
      Олаф поднял брови.
      – Знакомо звучит, не так ли?
      Бренд что-то неразборчиво пробурчал, ожидая продолжения.
      – Отец погибшего, разъяренный тем, что убийце удалось ускользнуть от суда…
      В этом месте Олаф имел дерзость ехидно ухмыльнуться в лицо Бренду.
      – …нашел человека… наемного убийцу, дал денег, чтобы тот отыскал преступника хоть на краю земли, и прикончил его. Говорят, назначил очень щедрое вознаграждение.
      – Да, на дядю Эйольфа это похоже, – согласился Бренд, не выпуская весла. – Значит, за мной послали наемного убийцу.
      – Если верить саге.
      – Странно, что Фрейда, услышав все это, не велела бросить меня в каземат, – подивился Бренд. – Думаю, она из тех, кто за деньги готов на любую мерзость.
      – Мужчины беседовали между собой, – пояснил Олаф. – Может, они наутро забыли обо всем, а может, просто посчитали небылицей, придуманной для развлечения, чтобы у слушателей мурашки по коже побежали. И, вероятно, так оно и есть. Но, повторяю, что-то здесь очень напоминает о приключениях одного моего знакомого, поэтому я и решился упомянуть об этом.
      Бренд выпустил весло и с силой ударил кулаком по ладони.
      – Не будь я так уверен, что Торхолл Храбрый видел убийцу и знает, чьих рук это гнусное дело…
      – «Гнусное дело»? Гнусным было бы не прикончить Эйрика и не оставить его лежать в луже собственной крови! Ни один человек на земле не заслужил подобной смерти больше, чем он.
      – Возможно. Но не всегда же он был таким жестоким! Особенно в молодости!
      – Но он никогда не был моим любимцем, особенно из-за того, что пытался украсть твое единственное наследство, при всем при том, что как сын ярла владел обширными землями.
      – Его отец был старшим братом моего отца, первенец всегда получает землю, а младший сын – возмещение. Мой отец получил дома и скот, а я унаследовал все это после его смерти.
      – Ja, но, кроме того, Эйольф стал ярлом и помимо огромных угодий заимел титул. Твой отец, Бьорн, был бы нищим, не разбогатей он в набегах. Ты лишь приумножил его владения. Разве я не прав? Кстати, знаешь, о чем я думаю?
      – Знаю, – кивнул Бренд и надолго замолчал. В тишине раздавался лишь скрип весел.
      – Так вот, молодой Эйрик боялся, что из тебя выйдет лучший ярл, чем из него. Он очернил тебя в глазах старого ярла, на случай если тому вздумается передать титул племяннику.
      – Ярл Эйольф Эглисон никогда бы не пошел на такое, – фыркнул Бренд.
      – Да, он очень упрям и старомоден, – серьезно согласился Олаф.
      – Ja, и вряд ли изменится, – рассмеялся викинг. – Кроме того, он никогда не желал видеть, насколько жесток его сын. Он считал, что Эйрик не может совершить дурной поступок, и поэтому никогда бы не сделал меня ярлом, что бы ни сотворил его сын.
      – Эйольф не посчитал, что с тобой поступили несправедливо, когда Эйрик украл твое наследство, – гневно вставил Олаф.
      – Верно, но настоял, чтобы тот все вернул.
      – Только потому, что не желал, чтобы его сына считали грабителем.
      – Пойманным за руку грабителем, – поправил Бренд.
      – А как насчет Инги? – лукаво улыбнулся Олаф.
      Бренд перестал грести. Уинсом, пристально наблюдавшая за викингом, съежилась при виде внезапно вспыхнувших глаз.
      – Что насчет Инги? – повторил Бренд, выпрямившись. Плечи его напряглись.
      – Ты хотел жениться на ней, не отрицай.
      – Да, когда-то. Но больше не хочу. Бренд снова начал грести.
      – Потому что этот негодяй Эйрик тоже захотел заполучить ее! И проживи он подольше, она наверняка стала бы его женой.
      – Инга так тяжело переживала его гибель. Никогда не думал, что она настолько любит его, – задумчиво пробормотал Бренд. – В детстве она не выносила Эйрика и повсюду бегала за мной. А Эйрик был всегда слишком занят, чтобы обращать на нее внимание.
      – Это было до тех пор, пока она не стала такой красавицей.
      – Ja. И он больше не отходил от нее.
      – Во всяком случае, когда возвращался с набегов, – язвительно бросил Олаф. – Сыну ярла необязательно отправляться за море, чтобы пополнить свои сундуки, но он был слишком жесток и кровожаден, не мог жить без убийств, насилия и грабежей.
      – Таковы обычаи викингов, разве не правда? Ты сам напоминал мне об этом совсем недавно, – упрекнул Бренд.
      Олаф, хмыкнув, всмотрелся в маячивший совсем рядом силуэт корабля. Скрелинги покорно выжидали. Уинсом прислушивалась к разговору северян, безуспешно пытаясь понять, о чем идет речь.
      – Мы почти на месте, – пробормотал Олаф и многозначительно взглянул на капитана.
      – Мне всегда казалось странным, что Инга согласилась выйти за Эйрика.
      – Неужели нищая сирота откажется стать женой сына ярла? Брось, Олаф. Что тут удивительного?
      Олаф пожал плечами.
      – Как только он появлялся, Инга всегда выходила из комнаты. Несмотря на милые улыбки, застенчивые глазки и мягкое обхождение, не думаю, что Инга была так уж счастлива получить Эйрика в мужья.
      – Но она, тем не менее, никогда мне не говорила об этом, – возразил Бренд. – Уж, конечно, будь Инга несчастна, она бы призналась мне. Мы всегда были близки, как брат с сестрой.
      Олаф насмешливо поднял брови.
      – Одно дело быть маленькой беззаботной девочкой, расти с овцами и коровами, лазить по деревьям, гоняться за свиньями и совсем другое – стать нареченной сына ярла и знать, что, если откажешься от такого выгодного брака, тебя попросту выгонят из дома.
      – Дядя никогда бы не вышвырнул Ингу, даже если бы та не пожелала выйти за Эйрика.
      – Не будь так уж уверен в этом.
      – Бедная Инга, – вздохнул Бренд. – Она была приемной дочерью старого ярла и всем распоряжалась в доме и усадьбе. Никто никогда ей ни в чем не отказывал. Ни один человек не посмел бы и пальцем ее тронуть. Все любили Ингу.
      – Включая тебя?
      – Ja, включая меня.
      Руки Бренда окостенели на веслах.
      – Понимаю.
      – Нет, Олаф, не понимаешь. Я любил Ингу, верно. Но, когда она стала невестой кузена, я смирился с ее решением.
      – Смирился и, насколько я помню, отправился в набег, бросался в любую драку очертя голову, не заботясь, останешься в живых или нет! Я же помню, как безрассудно ты рисковал, Бренд.
      – Как всякий викинг, полагаю. Такова наша жизнь. Каким же я был бы викингом, если бы сидел дома и рассказывал сказки у теплого очага, как ты бы, конечно, желал.
      Олаф рассмеялся.
      – Я не прошу тебя делать ничего подобного, капитан. Nej, ни за что! Я счастлив, что сижу здесь, в тумане, и навеки попрощался с людьми, которые нас ненавидят, и с радостью бы пожелали нам доплыть до края земли и свалиться оттуда. О нет, я не из тех, кто греет кости дома у огня.
      Лодка мягко ударилась о борт корабля: несколько пар рук протянулись, чтобы помочь им. Бренд сначала переправил индейцев, а потом, привязав лодку, поднялся сам.
      – В деревню скрелингов, – велел он, всматриваясь в плотную пелену тумана. – А потом в Гренландию, на поиски Торхолла Храброго.
 
      – Смотри, – взволнованно прошептала Уинсом, вытягивая руку. – Я вижу устье реки! Мы почти дома!
      – Я тоже вижу!
      Распухшее лицо Зовущего Птиц расплылось в улыбке, но тут же вернулось в прежнее состояние.
      – Ой!
      Уинсом стояла на носу «Победителя Драконов».
      Бренд попытался объяснить ей смысл названия корабля, и она обрадовалась, что такое мощное судно способно не только противостоять чудовищам, но и уничтожать их.
      Бренд сказал, что такой корабль, карфи, хорош для долгих путешествий, рыбной ловли и даже сражений. Уинсом никогда не видела такого длинного корпуса: вдоль него могли улечься цепочкой одиннадцать человек, и еще оставалось место. И он был очень широкий – двое мужчин помещались на палубе, не касаясь головами бортов. Хотя в воде он сидел неглубоко, трюм был достаточно просторным, чтобы в него поместились много бревен, нарубленных в лесу Стромфьорда. Посреди палубы возвышалась мачта, и Уинсом, проходя мимо, всякий раз огибала парус. Кроме лодки, привязанной за бортом, на «Победителе Драконов» была еще маленькая спасательная шлюпка.
      На каждой стороне были скамьи для пятнадцати гребцов. Уинсом эти люди подавляли. Высокие, белокурые, широкоплечие, они возвышались над девушкой, бросая на нее голодные взгляды. Она пыталась отводить глаза, но, когда была уверена, что никто не смотрит в ее сторону, с интересом наблюдала за матросами. Всего их было двадцать девять, кроме Олафа, Арни и Бренда. Она заметила, что капитан отдает отрывистые резкие приказы и внимательно следит за командой, поэтому старалась держаться подальше от чужаков и отыскала место для себя и брата около причудливо изогнутого носового украшения судна.
      О, как стремительно летел корабль над волнами! Словно огромная птица с распростертыми крыльями! Ветер весело надувал большой парус в красно-белую клетку, и «Победитель Драконов» несся вперед, чтобы доставить Уинсом и Зовущего Птиц в родную деревню. Туман немного задержал мореплавателей, но вскоре они вновь набрали скорость, и теперь до индейского поселения оставалось совсем немного. Девушка жадно вдыхала соленый воздух, с трудом скрывая волнение. Наконец она дома! Мать и Храбрая Душа, и даже красная Женщина ждали ее, и сознавать это было так приятно! Теперь она не скоро решится покинуть безопасное убежище родного дома.
      Девушка обернулась в ту сторону, где стоял Бренд Бьорнсон, и глаза ее засияли, встретившись с его глазами. Норвежские и индейские слова благодарности теснились на языке, обгоняя друг друга, но Уинсом не сознавала этого, пытаясь выразить, как благодарна и признательна.
      Бренд, весело улыбаясь, наблюдал за скрелингами, понимая и чувствуя, как те взволнованы, и радовался тому, что решил сдержать слово и доставить их домой. Будь проклята эта злобная ведьма Фрейда, подбивавшая его забрать девушку с собой! Сотвори он такое – и никогда бы больше не увидел, как светится от счастья ее волшебное лицо. Да, именно от счастья, счастья встречи с родиной и людьми, которых она любила.
      Бренд изо всех сил старался уверить себя, что поступает правильно. Но почему так внезапно затуманились устремленные на Уинсом глаза?
      Зовущий Птиц и Уинсом громко говорили что-то, показывая на устье реки, то место, где она устремлялась навстречу морю. Бренд понял, что они просят бросить якорь именно здесь, и оценивающе поглядел за борт. Кажется, достаточно глубоко. Плоские берега поросли лесом, а недалеко виднелась узкая отмель, идущая вдоль полосы границы прибоя и окунавшаяся в более глубокие воды.
      Уинсом подошла к нему.
      – Бренд Бьорнсон…
      Ах, как ему нравился звук собственного имени в ее устах, непривычно певучий выговор грубоватых норвежских слов!
      – …пойдем в деревню. Оставайся с нами. Бренд с сожалением покачал головой.
      – Я должен продолжать путешествие.
      Она взяла его руку и поднесла к своей груди. Бренд судорожно сглотнул.
      – Идем. Останься. Одна ночь.
      Ее прекрасные темные глаза умоляли. Но, видя нерешительность Бренда, девушка показала на Зовущего Птиц, а потом на себя:
      – Мы идти сегодня. Ты оставаться здесь. Утром мы приходить за тобой.
      Так будет лучше, подумала она. Они с братом поднимутся по извилистой тропинке, бегущей вдоль речного берега, к тому месту, где раскинулась индейская деревня, встретятся с матерью и предупредят ее и жителей о внезапном появлении белых чужеземцев в этих краях. Да, так будет лучше.
      Бренд с трудом находил силы сопротивляться трогательным просьбам девушки. Его рука, прижатая к упругим холмикам, дрожала. Наконец, пожав плечами, он согласился:
      – Хорошо. Мы раскинем лагерь здесь.
      Он показал на зеленую лужайку чуть подальше от берега.
      – Утром я буду ждать тебя. Отведешь нас, меня и Арни, в свою деревню.
      Он решил оставить Олафа приглядывать за кораблем и командой.
      Уинсом и Зовущий Птиц, счастливо улыбаясь, закивали. Их радость оказалась настолько заразительной, что Бренд невольно развеселился, но тут же озабоченно подумал, что не стоит оставлять людей одних на ночь. Неизвестно, что они могут натворить и в какую беду попасть. Плавание проходило довольно спокойно, но Бренд настороженно следил за командой. Nej, он не доверял им. Лучше держать их подальше от деревни скрелингов. Оставить под неусыпным присмотром Олафа. Он и Арни могут пойти туда, осмотреться, познакомиться с семьей Уинсом и потом возобновить поиски Торхолла.
      Бренд нерешительно переступил с ноги на ногу. Уинсом и Зовущий Птиц пристально смотрели на него. Их сияющие лица вернули его к реальности. Викинг улыбнулся и кивнул:
      – Ja, идите, идите.
      И, отвернувшись, отдал приказ бросить якорь. Благодаря малой осадке судна, они смогли подойти совсем близко. Корабли викингов строились с таким расчетом, чтобы их можно было в любую минуту вытащить на берег, совсем рядом с мирными селениями и незащищенными замками.
      Бренд наклонился, чтобы помочь Уинсом перебраться через борт. Она и Зовущий Птиц плюхнулись в мелкую воду и легко добрались до берега. Уинсом, обернувшись, помахала Бренду. Зовущий Птиц шагал осторожно, боясь разбередить раны. Викинг махнул в ответ, индейцы ступили на берег и растаяли в лесном полумраке.
      А Бренд еще долго смотрел на то место, где они исчезли, впервые за много лет ощущая странное чувство одиночества.

      – Стой.
      Зовущий Птиц остановился как вкопанный.
      – Слышишь?
      Уинсом замерла, морщась от пульсирующей боли в ноге.
      – Что? – прошептала она.
      Брат не ответил. Они долго, неподвижно выжидали, не сходя с тропинки.
      – Сюда, – решил наконец юноша, сворачивая в сторону, туда, где росли высокие сосны, и Уинсом последовала за ним, бесшумно ступая по толстому мху. Спрятавшись в кустах, они терпеливо следили за дорогой.
      Прошло не менее часа, прежде чем Зовущий Птиц осторожно поднял голову и медленно выпрямился.
      – Что это было? – осмелилась нарушить тишину Уинсом.
      Зовущий Птиц что-то проворчал, осторожно огляделся. На тропинке ничего не было, кроме длинных полуденных теней, отбрасываемых деревьями. Впереди виднелись лишь гордые кроны сосен, но дальше дорожка изгибалась, и за поворотом ничего нельзя было разглядеть. Юноша выступил из-за дерева, служившего укрытием, снова неразборчиво пробормотал несколько слов и заковылял к деревне, словно ничего не случилось. Уинсом поплелась за ним и, поравнявшись, осторожно взяла за руку, стараясь не причинить боли, и, ощутив, как под пальцами напряглись мускулы, еще раз потихоньку спросила:
      – Что это было? Что ты слышал?
      – Ничего, – резко ответил он, вырываясь, и Уинсом заметила, как краска заливает его лицо. Отстранившись, она молча пошла следом. Почему брат так странно ведет себя? Почему не желает сказать, что слышал? Может, ему всего лишь показалось? Боится, что, если окажется неправ, над ним посмеются?
      Встревоженная, сбитая с толку, Уинсом огляделась, и темный лес неожиданно показался не таким знакомым и гостеприимным. Озноб страха пробежал по спине. Что таится в этом полумраке?
      Она заковыляла быстрее, пытаясь не отстать от Зовущего Птиц. Нельзя, чтобы их разделяло даже несколько шагов. Время от времени девушка озиралась. Лес, который она знала с самого детства, добрый и дружелюбный лес, сейчас выглядел зловещим и чужим. Мрачным. Тихим. Деревья по обеим сторонам тропы тянули ветви, цепляясь за одежду. Жесткие сучья царапали лицо. Узловатые корни вылезали из-под земли, чтобы подставить Уинсом ножку. Шелест ветра в листве, когда-то нежный, словно музыка, теперь звучал рыком хищных зверей… а может, чудовищ…
      Она побежала быстрее, почти догнав Зовущего Птиц. Если бы тот случайно остановился, Уинсом врезалась бы в него, но в таком состоянии ей было не до подобных пустяков. Она должна держаться как можно ближе к брату и только тогда окажется в безопасности от… от… чего бы то ни было.
      Наверное, прошло очень много времени… Никогда еще расстояние в одну лигу от берега до деревни не казалось таким длинным. Уинсом вздрагивала при каждом шорохе, вскидывалась от каждой тени. Наконец девушка почувствовала, что больше не вынесет.
      – Брат мой, – обратилась она к Зовущему Птиц и не столько увидела, сколько ощутила, как он напрягся. – Пожалуйста, объясни мне, что ты сейчас слышал.
      Лучше все узнать сразу и покончить с этим! Самые страшные чудовища, должно быть, просто созданы ее пугливыми фантазиями!
      Юноша остановился, и Уинсом уткнулась в его спину. Он быстро протянул руку, чтобы она не упала.
      – Ты боишься, сестра? – спросил Зовущий Птиц, и в его голосе прозвучали лишь любовь и забота.
      Девушка безмолвно кивнула. Зовущий Птиц вздохнул и отнял руку.
      – Я не хотел пугать тебя. Просто…
      – Просто что? – выкрикнула она, не в силах больше терпеть эту невыносимую неизвестность. – Что? Волк? Зверь? Чудище? Пожалуйста, не молчи.
      Помявшись, юноша наконец выдавил:
      – Мне показалось, что я слышу голоса.
      – Голоса?
      Теперь она по-настоящему потеряла голову от ужаса. Паническое состояние сестры передалось молодому индейцу, и он осторожно коснулся ее пальцев.
      – Это не так важно, сестра моя. И нет причин бояться. Я здесь, чтобы защитить тебя.
      Уинсом прижалась к брату, вцепившись в него с такой силой, что тот поморщился.
      – До деревни совсем недалеко, Уинсом. Может, это был кто-нибудь из наших людей.
      Пальцы девушки медленно разжались. Конечно! Почему она не подумала об этом! Скорее всего, воины отправились на охоту, а может, влюбленные решили встретиться в лесу. Или старуха искала целебные травы. О, почему она сама не сообразила?
      Уинсом шумно перевела дух. Зовущий Птиц, услыхав, как вздыхает девушка, улыбнулся.
      – Так-то лучше, сестра моя. Зачем пугаться зря?
      И неуклюже погладил сестру по руке. Уинсом неожиданно почувствовала такой прилив любви к нему, ее надежному, верному, преданному брату, стоически перенесшему пытки и без единого слова жалобы страдавшему от ран и синяков и, к тому же, пытавшемуся утешить и успокоить ее.
      – О Зовущий Птиц, – простонала девушка, – мне было так страшно!
      И, пытаясь улыбнуться, добавила:
      – Я… я думала, может, чудовища или… выговорить трудно… стромфьордовцы выслеживают нас.
      Она невольно задрожала. Но ее брат, покачав головой, засмеялся.
      – Нет, Уинсом, они далеко. И больше никогда не смогут причинить нам зло.
      Зовущий Птиц мрачно нахмурился и поднял лук.
      – А если наши пути когда-нибудь пересекутся, я убью любого из них.
      Злоба и ненависть в голосе Зовущего Птиц потрясли Уинсом, но она не могла не понять брата. С юношей так жестоко поступили, без всякой на то причины, и теперь он не мог ни забыть, ни простить…
      Она разжала его пальцы, застывшие на древке лука.
      – Я уже успокоилась, брат. Не знаю, что это на меня нашло. Такой страх овладел мной… но теперь все хорошо. Как глупо трусить и опасаться неизвестно чего, когда такой отважный воин готов защитить меня.
      Она погладила юношу по плечу и прошептала:
      – Спасибо, Зовущий Птиц, за то, что был так добр ко мне все это время. Не будь тебя, я бы тысячу раз погибла.
      Глаза их встретились.
      – Были минуты, когда я оказывался бессильным, – печально сказал Зовущий Птиц, и Уинсом поняла, что он вспоминает дни, проведенные в неволе. – Но теперь, когда мы навсегда покинули это место, мудрость предков и знание леса вернулись ко мне. Пойдем. Я благополучно доставлю тебя домой.
      Уинсом благодарно стиснула его ладонь, и они пошли по тропинке: он впереди, она сзади, пока не оказались на невысоком холме, за которым лежала деревня. Теперь уже Уинсом вела Зовущего Птиц.
      Сбежав по густо поросшему травой склону, она помчалась к знакомому вигваму. Перед жилищем горел костер, на котором готовилась еда.
      – Мама! Мама! – позвала на бегу девушка и тут же оказалась в медвежьей силы объятиях приземистой женщины средних лет, выскочившей навстречу дочери.
      – О мама, – всхлипывала Уинсом, не сознавая, что мать тоже рыдает. Обе льнули друг к другу, по щекам бежали ручьи слез. Уинсом никак не могла заставить себя разжать руки.
      Мать, подняв голову, заметила Зовущего Птиц.
      – Сын мой! – вскрикнула она, отстранившись от Уинсом и подходя к юноше. Все трое молча обнимались, вне себя от радости встречи после долгой разлуки. Наконец Уинсом отступила, чтобы получше разглядеть мать. Шебоуит, что означало «дятел» на наречии беотаков, состарилась за время отсутствия детей. Она не похудела, но вокруг печальных, глубоко посаженных черных глаз появились новые морщины, и Уинсом заметила, что красная охра на голове матери скрывает седые поредевшие пряди, доходившие когда-то до талии, а сейчас только до плеч. Девушка с ужасом поняла, что Шебоуит отрезала волосы, и осторожно потянула за неровные концы.
      – Мама, ты подумала, что мы мертвы? Шебоуит кивнула, и на глазах ее вновь показались слезы. Безмолвно раскинув руки, она вновь прижала к себе дочь. Зовущий Птиц, стоя в сторонке, вздохнул с легкой завистью и тоже подбежал к матери. Только после долгих расспросов и заверений в том, что дети здоровы и счастливы, Шебоуит нехотя отстранилась, чтобы позволить Уинсом и Зовущему Птиц приветствовать жителей деревни, собравшихся у вигвама. Уинсом, плача, обнимала женщин, которых не надеялась увидеть. Ребятишки дергали ее за платье, тоже желая взглянуть на гостей. Уинсом, рассмеявшись, подняла пухлого голенького малыша и посадила на согнутую руку.
      – О, я так рада, что вернулась! – воскликнула она, и ей ответили веселые крики собравшихся. Еще раз погладив ребенка по головке, она отдала его сияющей матери. Лес рук протянулся к девушке, и она ступила им навстречу. Здороваясь с бабушкой Джигганисут, «ягодой крыжовника», она случайно подняла глаза и окаменела, увидев Храбрую Душу, стоявшего немного поодаль. Момент, которого так ждала и боялась Уинсом, настал. Высокий, с цветными перьями, вплетенными в длинные, намазанные красной охрой волосы, в кожаной одежде искусной выделки, облегавшей великолепную фигуру, красавец-воин улыбался Уинсом. И эта улыбка была способна растопить ледяное сердце в зимний день. Уинсом отчаянно пыталась понять, что означает такое приветствие. Просто радость встречи или нечто большее? Любовь, быть может?
      Девушка тут же выругала себя и вздохнула. Она так надеялась, что ее чувство к Храброй Душе угасло, так хотела забыть о нем, но учащенный стук сердца говорил о том, что до спокойствия еще далеко. И неожиданно Уинсом осознала, что Красная Женщина наблюдает за ней. Пристально. Красная Женщина стояла с мужем, и длинное, расшитое ракушками платье из оленьей кожи выглядело удивительно нарядным. Красная Женщина держалась спокойно и с достоинством. Они, несомненно, были прекрасной парой.
      Отчаяние охватило сердце Уинсом. Она должна помнить, что Храбрая Душа сделал выбор. И взял в жены не ее, а эту невозмутимую прекрасную женщину, стоявшую сейчас рядом.
      Боль и обида душили Уинсом, ей хотелось убежать, спрятаться и никого не видеть, скрыться в материнском вигваме, броситься на устланную мехами постель и никогда больше не выходить оттуда.
      Храбрая Душа вместе с Красной Женщиной медленно подошли к собравшимся. Уинсом сдержанно кивнула обоим. Лицо Красной Женщины было бесстрастным, хотя она, очевидно, знала о любви Уинсом к своему мужу. Но разве не было известно об этом всей деревне? Мысль об этом заставила Уинсом покраснеть от унижения и смущенно опустить голову.
      – Добро пожаловать, – приветствовал Храбрая Душа мягким низким голосом, беря Уинсом за руку. – Мы беспокоились, что вы заблудились в лесу или убиты. До нас дошли известия, что вы так и не добрались до деревни своего двоюродного деда.
      А ты? – хотела спросить Уинсом. Ты волновался за меня, Храбрая Душа? Боялся, что больше не увидишь меня? Сожалел о калеке, которую так легко смог бросить?
      Но Уинсом не решилась высказать вслух эти мысли. Не сумела. Она лишь глядела в чувственно-властное лицо, задыхаясь от тоски, и, беспомощно протягивая вперед руки, забыла обо всем, пока Красная Женщина не произнесла ясно и отчетливо:
      – Да, Уинсом, хорошо, что ты вернулась. Нам так не хватало нашей прославленной целительницы.
      Уинсом повернулась к Красной Женщине и попыталась понять, что кроется в этих невозмутимых темных глазах. Но веки Красной Женщины были полуприкрыты, на губах играла загадочная улыбка. Правда, ее голос звучал достаточно искренне, но было в нем что-то… Красная Женщина держалась отчужденно, и Уинсом не могла открыть ей душу, да и не пыталась. Она просто поздоровалась с Красной Женщиной, испытывая облегчение оттого, что голос не дрожит.
      – Как хорошо вновь оказаться со своим народом. Я уже отчаялась увидеть вас.
      Вероломные глаза Уинсом помимо ее воли устремились в сторону Храброй Души. Тот, по-прежнему улыбаясь, наблюдал за ней. Была ли это простая вежливость? Или она в самом деле ему небезразлична?
      Уинсом с трудом отвела взгляд и снова повернулась к Красной Женщине. Та быстро посмотрела сначала на мужа, потом на Уинсом.
      – Как… э-э-э… должно быть, тебе трудно пришлось. Столько перенести, не зная, сможешь ли вернуться в деревню…
      Девушка не знала, что ответить.
      – Ну что же, – сердечно сказал Храбрая Душа, – зато нам уж точно повезло, что ты снова здесь, со своими людьми.
      Уинсом мечтала лишь о том, чтобы этот мучительный разговор поскорее закончился. Нерешительно улыбаясь, она шагнула к бабушке Джигганисут, но в этот момент Красная Женщина ясно и отчетливо сказала:
      – Когда я буду рожать своего первенца, хочу, чтобы ты была рядом, Уинсом.
      Кровь отлила от лица девушки.
      – Но ты… ты ведь не беременна? – охнула она. Красная Женщина улыбнулась и кивнула, не сводя глаз с побелевшей от горя Уинсом.
      – Беременна, – подтвердила она. В голосе звучало такое торжество, что Уинсом еще больше сжалась. В этом коротком слове было все. Я сплю с ним, не ты. Я ношу его ребенка, не ты. Я – та, кого он любит, не ты.
      Дрожащая Уинсом довершила предательство своей любви, надежд и грез о муже, сказав вслух:
      – Какая радостная весть! Я желаю вам счастья. И да, конечно, я буду рядом с тобой, когда придет время родов.
      Боль, разрывающая сердце, никогда не утихнет. Уинсом, твердо зная это, слепо отвернулась от красивой улыбавшейся пары и устремилась в вигвам, вытянув вперед руки, словно и вправду была незрячей. Жители деревни расступались, давая ей пройти, но лишь некоторые верили Шебоуит, шептавшей, что дочь устала и нуждается в отдыхе…

      Бренд провел бессонную ночь на корабле. Несколько раз он всматривался в море и лес, хотя поставил людей нести вахту. Неустанно шагая по палубе, он смотрел в темноту, но так ничего и не увидел. Откуда же эта странная тревога, непонятное беспокойство? Он непрестанно искал причины и не находил. Может, дело в скрелингах? Он ведь знал только Уинсом и Зовущего Птиц, но в лесу жили и другие, те, кто не задумается напасть на корабль и перебить людей.
      Однако в лесу было все спокойно. И тихо. Бренд еще раз обернулся к морю, и сердце его упало. Кажется, на горизонте мелькнул огонек. Бренд мигнул, и все исчезло. Сердце снова забилось ровнее, но Бренд, не двигаясь, продолжал глядеть во мрак. Шло время. Ничего. Должно быть, просто показалось. Бренд постоял еще немного и наконец, зевнув, улегся на палубе, между громко храпевшими матросами, забрался поглубже под одеяло и смотрел на мерцающие звезды, пока глаза не начали сами собой закрываться. Но даже сны были тревожными. Он все время видел мириады цветных огней в море, хотя твердо знал, что там их быть не может.
      Уже на рассвете ему приснилась Фрейда, смеющаяся ему в лицо, и Бренд, мгновенно пробудившись, потряс головой, чтобы немного прийти в себя и стряхнуть остатки кошмара. Постепенно ему удалось успокоиться, но на душе по-прежнему было тяжело.
      Чтобы заняться чем-то, Бренд сел в лодку, добрался до берега, вырыл в песке яму для костра, наловил рыбы и приготовил плотный завтрак для команды. Скоро появятся Уинсом и Зовущий Птиц, чтобы отвести его в свою деревню. После этого он, наконец, сможет отправиться на поиски Торхолла Храброго и забудет скрелингов и те странные чувства, которые они будили в нем.
 
      – Тихо, – прошипела Фрейда. – Нельзя, чтобы они нас услышали!
      Свен, Ульф и несколько других поселенцев Стромфьорда прятались за деревьями на гребне скалы. Далеко внизу лежала индейская деревня, с ее странными высокими жилищами. Восходящее солнце окрасило в розовый цвет островерхие крыши. Фрейда злорадно хмыкнула при виде мирного поселения и, вытерев со лба пот, неловко повернулась, оберегая выступающий живот. Как надоела эта беременность! Одни неприятности от нее. Фрейда не ожидала, что этот набег обернется такими трудностями. Конечно, можно было предвидеть, что она уже не сумеет сражаться с былой ловкостью, но почему-то каждый шаг давался с трудом.
      Судорога боли скрутила живот. Нет, подумала она, проклятье! Только не сейчас! Погоди еще немного. Позволь снести эту жалкую деревушку с лица земли, а потом можешь появиться на свет!
      Но что, если она зря волнуется? Это ее первый ребенок, и, когда он родится, она будет точно знать, как это бывает. Скорее всего, она зря тревожится.
      – Торвальд, – прошипела она. – Торвальд!
      Где муж? С тех пор, как она задумала этот набег, он вел себя как-то странно. Пришлось заставить Торвальда идти с ними. Он хотел лишь одного – лежать на постели и строгать никому не нужные деревяшки. Но муж был нужен Фрейде, и она настояла на своем. Правда, он отказался подняться на борт, и Фрейда приказала воинам нести его. Муж думал таким способом принудить жену оставить его в Стромфьорде. Ну что же, он ошибся. Фрейда велела Свену и Ульфу тащить Торвальда на борт, не обращая внимания на вопли и стоны.
      Идея последовать за этим глупцом Бьорнсоном поистине оказалась блестящей! Фрейда, не выпуская из виду яркий парус «Победителя Драконов», не могла поверить собственной удаче. Бьорнсон поплыл на юг, а не на север, как должен был, если бы намеревался отправиться в Гренландию. Значит, решил сначала отвезти скрелингов в деревню. На такое она даже надеяться не смела! Какой же дурак этот Бьорнсон, красив, но безнадежно лишен разума. Ему следовало бы взять женщину с собой в Гренландию, выбросив ее брата за борт и покончив с ним раз и навсегда. Но нет, никчемное благородство заставило викинга отвезти ее и ее упрямого братца в деревню. Что же, тем лучше для Фрейды. Она покончит со всеми разом.
      Вскоре после отплытия Бренда Фрейда со своими людьми последовала за ним на другом корабле, стараясь не попасть в поле зрения викинга. Заметив, в каком месте «Победитель Драконов» бросил якорь, Фрейда велела сделать то же самое. Она и ее воины пробрались по лесу к тому месту, где расположилась лагерем команда Бренда. Они не успели выследить, куда делись скрелинги, но Фрейда приказала Свену и Ульфу идти на разведку. Не зря судно Бьорнсона пришвартовалось именно в этой маленькой бухте, должна быть какая-то важная причина!
      Свен и Ульф вернулись с радостной вестью: деревня скрелингов совсем недалеко. Люди Фрейды хотели напасть на нее немедленно, и потребовалась вся власть и сила великанши, чтобы убедить их не делать этого. Когда наступили сумерки – в этих местах летние ночи были совсем коротки, – Ульф повел Фрейду и остальных воинов через лес, к гребню скалы, где они и стали выжидать подходящего момента.
      Фрейда любовно провела кончиком пальца по острию топора, топора, унесшего жизни шестерых мужчин и троих женщин за все то время, пока он находился в ее владении. По руке Фрейды поползла тонкая красная струйка. Ну что ж, верное оружие сегодня вдоволь напьется крови, возбужденно подумала Фрейда и позвала мужа:
      – Торвальд!
 
      Уинсом, сонно потягиваясь, выбралась из меховых покрывал, оделась и, все еще не в силах прийти в себя, вышла из вигвама и направилась к реке. Может, холодная вода освежит ее.
      Она подошла к кромке песка и протянула руку, чтобы коснуться зеркальной глади, но неожиданно замерла. Что-то было не так.
      Подняв голову, девушка осмотрелась. На первый взгляд, все выглядело как обычно. Во всех семи вигвамах, составляющих поселок, было тихо. Конечно, еще слишком рано, никто не проснулся, но не это было причиной неприятного чувства, внезапно овладевшего Уинсом. И тут она поняла, в чем дело. Птицы молчали. Она всегда просыпалась от их песен. Но не сегодняшним утром.
      Уинсом еще раз осторожно огляделась. Лес стоял спокойный и молчаливый. В деревне не было видно ни одного человека.
      Она вышла на берег и бесшумно пересекла лужайку между рекой и деревней. И тут же ужасные оглушительные крики, от которых кровь застыла в жилах, приковали ее к земле. Из лесу высыпали именно те, единственные, кого она боялась больше всего на свете. Стормфьордцы!
      Нет, взмолилась она про себя. Этого не может быть!
      Но невозможное случилось. Вопящая орда белокурых насильников в шлемах и кольчугах ринулась с холма на мирную деревню и на глазах у ошеломленной Уинсом начала рубить топорами жилища из веток и коры. Крики женщин и детей, стоны умирающих мужчин звенели в чистом утреннем воздухе. Уинсом в панике озиралась, не зная, что делать. Северяне были повсюду.
      Индейцы вырывались из жилищ и бежали к реке. Уинсом наконец поняла, что происходит, и какая-то холодная рассудительная частичка ее разума взяла верх.
      – Сюда! – позвала она, и маленькая группа до смерти перепуганных женщин и детей последовала за девушкой. Уинсом мчалась под спасительное прикрытие леса, не обращая внимания на хлеставшие по лицу ветви, остальные немного отстали.
      Думай! Думай! – приказывал этот спокойный голос в голове. Пещеры! Веди их в пещеры!
      Уинсом никогда в жизни не неслась так быстро. Ноги почти не касались земли, словно она не была калекой. Наконец, задыхаясь, пугливо оглядываясь в страхе перед погоней, она привела женщин и детей в самую большую темную пещеру и забралась в самую глубь, моля богов о защите. Если кто-то из преследователей проследил, где индейцы нашли убежище, несчастных ждет ужасная смерть, потому что из пещеры не было другого выхода. Плачущие матери, наспех успокаивая хныкавших малышей, окружили Уинсом. Она посадила на колени маленькую девочку, погладила по голове, пытаясь хоть немного утешить остальных. Постепенно все стихло, некоторые дети уснули, женщины перестали обмениваться тревожными взглядами, хотя до деревни было довольно близко, и сюда доносились крики и шум битвы.
      Только сейчас Уинсом сообразила, что среди собравшихся в пещере не было матери. Зовущий Птиц, конечно, помогает оборонять деревню. Уинсом, вне себя от тревоги, могла только ждать и молиться Великому Духу за любимых мать и брата.
      Сколько еще им придется здесь пробыть, без воды и еды? Детей покормить нечем…
      Девочка, сидевшая у нее на коленях, обмякла, и Уинсом осторожно положила спящего ребенка на землю, рядом с матерью, а сама села рядом, прислушиваясь к лихорадочному стуку своего сердца.
      Шум постепенно стих, и пещера наполнилась запахом дыма. Пожар! Враги подожгли деревню! Все запасы на зиму сгорят! Как они теперь будут жить? От любовно украшенных жилищ остался лишь пепел! Все, все уничтожено!
      Чувство полной безнадежности охватило Уинсом, и девушка разрыдалась. Но в это мгновение свет померк – вход в пещеру загородила чья-то гигантская фигура. Уинсом подняла голову и осознала, что все кончено. Сейчас она умрет. Смерть, наконец, настигла ее, и теперь она встретится с Великим Таинственным Духом. О, как ужасно, что именно она привела к своему народу безжалостных убийц-чужеземцев.
      С трудом поднявшись, Уинсом гордо взглянула в лицо завоевателя. Луч солнца ударил в лицо, и девушка не сразу узнала резчика по дереву. Вспомнив, как он дрался с Брендом – злобно, грубо, насмерть, – она поняла, что ждать милости нечего. Но, может, он пощадит хотя бы детей? Она уже хотела броситься на колени, умолять, но, еще раз посмотрев на него, онемела и безмолвно склонила голову, ожидая смертельного удара.
      – Ты, – выдохнул Торвальд, уставясь на индеанку. Что-то в ней показалось ему знакомым: широкое платье из оленьей кожи, непокорная масса длинных красноватых волос, гордая осанка. Это та женщина, которую Фрейда заточила в каземат.
      – Пойдем, – велел он. Какой прекрасный способ насолить Фрейде! Вот разозлится, когда увидит, что эта скрелинг осталась в живых! И он, Торвальд, позаботится о том, чтобы она не погибла! У него на нее виды! Грандиозный план!
      Торвальд оглядел изящную фигурку девушки, стоявшей перед ним с опущенной головой.
      «Ja, – подумал он, – возьму ее с собой, сделаю наложницей и покажу этой холодной расчетливой суке, называющей себя моей женой, что совсем не нуждаюсь в ней!»
      Он улыбнулся Уинсом, и та, не дождавшись смерти, наконец подняла глаза и заметила эту улыбку. Кажется, он не собирается прикончить ее, и детей тоже. Она нерешительно шагнула вперед.
      Торвальд кивнул.
      – Пойдем, пойдем. Я защищу тебя.
      Уинсом оглянулась на замерших женщин. Их расширенные темные глаза, словно зеркала, отражали проникающий в пещеру свет. Показав на них, она умоляюще посмотрела на Торвальда.
      – Защитить, ja?
      Несмотря на страх, она сама удивилась, что еще способна помнить слова чужого языка.
      Раздавшиеся поблизости вопли привели ее в отчаяние.
      – Защитить, ja? – настойчиво повторила она, уже громче.
      Крики становились все более угрожающими, но Уинсом уже было все равно. Она должна, должна спасти женщин и детей!
      Торвальд окинул взглядом прекрасное умоляющее лицо и, самодовольно ухмыльнувшись, почти неуловимо кивнул. Только теперь Уинсом осмелилась перевести дух и, осторожно отняв руку, обернулась к женщинам.
      – Нас всех взяли в плен, – объяснила она. Толпа стромфьордцев, ворвавшаяся в пещеру, служила подтверждением ее слов.
      – Но не думаю, что они нас убьют. Пойдем.
      Индеанки разбудили детей, вытерли глаза и побрели навстречу своей судьбе. Уинсом, прихрамывая, плелась позади, и Торвальд, как ни странно, с удивительной нежностью поддерживал ее под руку.
      При виде разрушенной деревни девушке захотелось плакать. Обугленные скелеты тлеющих вигвамов возвышались над ней, повсюду разбросаны вещи, меха, битые горшки. Несколько окровавленных трупов, над которыми вились мухи, лежали поодаль в уродливых позах.
      В самом центре деревни стояла Фрейда: обнаженная грудь тяжело вздымалась. Женщина размахивала топором, грозя каждому, кто осмеливался взглянуть в ее сторону. Рядом с ней лежали три безжизненных тела: двое мужчин и женщина.
      – Еще! – внезапно испустила она дикий крик. – Еще! Хочу убива-а-а-ть!!
      Уинсом вздрогнула при виде обезумевшей великанши. Порванное платье и обнаженная грудь делали ее еще более устрашающей. Но в этот момент Фрейда уронила топор и, согнувшись, схватилась за живот. Девушка поняла, что у нее начались схватки. Но женщина тут же выпрямилась и снова схватила топор, что-то неразборчиво выкрикивая.
      Уинсом покачала головой и, отвернувшись, постаралась отойти. Женщины-индеанки жалобно плакали. Казалось, кроме них, в живых никого не осталось. Неужели всех беотаков успели уничтожить? Или кое-кто успел скрыться в лесу?
      Торвальд гнал пленников, словно скот. Они как раз проходили мимо вигвама Шебоуит, и Уинсом начала лихорадочно осматриваться в поисках матери, но так и не увидела ее. Надежда затеплилась в сердце девушки. Может, Шебоуит удалось спастись? Но Уинсом тут же тяжело вздохнула. Как могла пожилая медлительная женщина убежать от молодых сильных воинов? А Зовущий Птиц? Где он? – Девушка вынудила себя осмотреть каждый труп, и, хотя сердце ее разрывалось от жалости, крошечный огонек надежды вновь вспыхивал в душе каждый раз, когда оказывалось, что это не брат. Но тут она с ужасом увидела тело Зовущего Птиц. Он лежал вверх лицом позади обугленного остова материнского вигвама. Уинсом отвернулась, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Ей хотелось одного – умереть, уйти навсегда, забыться. С таким трудом вымоленная у резчика по дереву жизнь казалась бессмысленной и ненужной.
      Она еще раз всмотрелась в Зовущего Птиц, и сердце радостно встрепенулось. Его рука вздрогнула. Еле заметно, но шевельнулась!
      Испугавшись, что стромфьордцы могут заметить, куда она смотрит, Уинсом отвернулась и прошла мимо, не оглядываясь. Но искушение было слишком велико. Она повернула голову и изумленно сморгнула. Зовущий Птиц исчез! Что случилось? Неужели смог уползти подальше от убийц?
      Торвальд молча подтолкнул девушку, и она поспешно двинулась вперед, вновь гадая, какая участь ее ожидает. Туман боли от потери всего, что она любила, окутал Уинсом, и она ничего не замечала, пока не оказалась среди плачущих пленниц, окруженных завоевателями. Толпа собралась у самого начала тропинки, ведущей к реке.
      Фрейда, не обращая внимания на то, что тяжело свисающие полные груди раскачиваются из стороны в сторону, приблизилась к Торвальду.
      – Много пленников, муж мой! Хорошо! Что ты хочешь делать с ними?
      – Отвезти в Стромфьорд, – коротко ответил он. Фрейда нахмурилась, пренебрежительно оглядывая рыдающих индеанок.
      – Думаю, помощь нам не помешает, – неохотно признала она. – В поселке не хватает служанок, и рабы всегда пригодятся.
      Но тут пылающие злобой голубые глаза остановились на старавшейся затеряться среди остальных Уинсом.
      – Только не эта! – вскрикнула Фрейда и, подняв топор, бросилась на девушку. – Я убью тебя! – с кровожадной радостью воскликнула она и уже хотела было опустить острое лезвие на голову беззащитной пленницы, но Торвальд вырвал у нее окровавленное оружие.
      – Nej! Она моя! И принадлежит только мне!
      – Что?! – взвизгнула Фрейда, но приступ боли вновь согнул ее.
      – Проклятье Тора на моем теле, – вскрикнула она. – Почему он сделал меня женщиной? У этого ребенка разума не больше, чем у его отца, если решил появиться на свет в такое неподходящее время!
      Невыносимая мука оледенила глаза женщины, руки судорожно сжимались и разжимались.
      Но Торвальд равнодушно пожал плечами.
      – Мне нет дела ни до тебя, ни до ребенка, – пробормотал ой. – Я знаю, он все равно не мой.
      Фрейда переждала, пока пройдет очередная схватка, и медленно выпрямилась.
      – Значит, сообразил все-таки, болван безмозглый? Она оглядела собравшихся поселенцев и, заметив, что Свен и Ульф с любопытством наблюдают за происходящим, торжествующе расхохоталась мужу в лицо.
      – Мне нужен настоящий мужчина, не такой, как ты!
      Даже Свен охнул, услышав столь невероятное оскорбление. Торвальд мгновенно вскинулся.
      – Ты так думаешь? – бешено взревел он. – Слушай меня, бело-голубой дракон: я беру эту женщину в рабыни и никогда – ясно? – никогда и близко не подойду к твоей постели!
      – Я убью ее, – засмеялась Фрейда.
      – И пальцем не посмеешь тронуть! Она моя! – завопил Торвальд, потрясая кулаком перед лицом жены. – Попробуй только отобрать ее у меня!
      Фрейда спокойно выжидала, пока шторм утихнет, зловеще, недобро ухмыльнулась и сдержанно ответила:
      – Возьми ее. Она твоя.
      Неожиданная капитуляция жены сбила с толку Торвальда. Он повернулся и зашагал прочь, таща за собой пленницу. Толстые пальцы безжалостно впивались в смуглую руку.
      – Торвальд! – ласково окликнула Фрейда.
      Он остановился, замер и, выждав несколько минут, обернулся, недовольно хмурясь.
      – Я обязательно убью ее.
      Помрачнев, как туча, Торвальд гневно уставился в улыбающееся лицо жены. Рука, сжимавшая меч, дрожала. Огромным усилием воли он взял себя в руки. Позже. Позже он найдет, как отомстить. Что-то пробурчав, Торвальд продолжил путь.
      Уинсом, радуясь, что ее, наконец, уводят подальше от этой странной полураздетой женщины, не сводила глаз с объятых скорбью плачущих индеанок. О чем так горячо спорили муж и жена? Девушка знала, что речь шла о ней, но не могла разобрать смысла быстро произнесенных слов. Уинсом пожала плечами, довольная уже тем, что пока не увидит Фрейду.
      – Вперед! Быстрее! – завопил Торвальд, встав во главе толпы пленников. Остальные мародеры уже направились к берегу.
      Маленькая процессия двинулась вперед. Уинсом, проходя мимо тонкого деревца, схватилась за ствол. О, только бы отдохнуть несколько минут. Нога нестерпимо болела.
      Взглянув на извилистую тропинку, спускавшуюся к реке, Уинсом неожиданно вспомнила о Бренде. Он ждет ее в конце этой самой тропинки.
      И только тут ужасное озарение снизошло на измученную, испуганную девушку. Бренд все знал! Бренду Бьорнсону было заранее известно о нападении! Может, он сам все это и задумал!
      Уинсом сжала пальцы в кулак и сунула в рот, чтобы не закричать. Ее предал человек, которому она доверяла. Горячая волна ударила в голову, к горлу подступила тошнота.
      Бренд вернул ее домой, только чтобы показать дорогу этой кровожадной своре. Она невольно помогла уничтожить свой народ! Невыносимая боль скрутила внутренности, и Уинсом схватилась за живот. Перед глазами все поплыло, и девушка несколько раз споткнулась, с трудом удерживаясь на ногах. Она никак не могла заставить себя идти: оказалось, что переставлять одну ногу за другой слишком трудно, но все меркло перед необъяснимой жестокостью вероломства Бренда.
      Наконец выведенный из себя Торвальд схватил ее за руку и потянул за собой.
      – Ты, – объявил он, – пойдешь со мной.
      И устремился вперед, волоча Уинсом за собой.

      – Подождите!
      Фрейда, придерживая руками живот, пыталась догнать длинную цепочку рыдающих женщин. Позади остались обгоревшие руины индейской деревни.
      – Остановитесь!
      Колонна медленно встала: женщины в спешке натыкались друг на друга. Уинсом, оказавшаяся впереди, в последний раз оглянулась на то, что осталось от родного дома, но Торвальд тут же грубо дернул ее за руку. Девушка в немом отчаянии смотрела на мучителя, но лицо Торвальда оставалось бесстрастным и замкнутым. Уинсом вырвалась, и он почему-то легко отпустил ее, по-прежнему не выказывая никаких чувств. Она поняла, что просить этих убийц о чем-либо – бесполезно, и молча прикрыла глаза.
      Торвальд презрительно оглядел ковыляющую вдоль колонны жену, Фрейда расталкивала людей направо и налево, злясь, когда кто-то из них не спешил уступить дорогу, злобно отшвырнула женщину, прижимавшую к себе ребенка. Та упала, малыш жалобно захныкал, и Уинсом заметила, как удовлетворенно улыбнулась Фрейда, наслаждаясь страхом молодой пленницы.
      Великанша остановилась рядом с мужем и, заметив, что тот держит за руку Уинсом, злобно прищурила глаза.
      – Я повела этих людей в набег, не ты, – прорычала она.
      Торвальд, издевательски поклонившись, отступил.
      – Ja. Я уже получил все, что хотел.
      И многозначительно посмотрел в сторону Уинсом. Фрейда побагровела и, что-то пробормотав себе под нос, уже хотела отойти, но очередная судорога скрутила ее. Она отступила на обочину и взмахом руки велела остальным идти дальше. Когда жена выпрямилась, Торвальд громогласно объявил:
      – Мы так никогда не доберемся, если женщина, которая вот-вот родит, поведет нас.
      Презрение в его голосе было очевидно даже для Уинсом, не понимавшей слов.
      – Я могу вести людей, – настаивала Фрейда. На лбу женщины выступили крупные капли пота, она снова сжалась. – Я больше не буду останавливаться. Ребенок еще не скоро появится на свет. Будь проклято мое тело! Говорю же, я поведу вас!
      Торвальд, засмеявшись, прошел мимо Фрейды, оставив измученную болью женщину одну. Остальные последовали за ним. Вскоре Фрейда вновь оказалась в самом конце колонны.
      Уинсом, охваченная непреодолимой печалью, сделала шаг, другой, третий по тропинке, навсегда уводившей ее от родного дома. Слезы катились по щекам, тело вздрагивало от подавленных рыданий, она уходила в неизвестность, оставляя позади непогребенные тела дорогих людей.
      Опустив голову, она споткнулась раз, другой и остановилась, как вкопанная, услышав, что Торвальд сыплет проклятиями. Она поняла некоторые из них – Арни выучил ее и Зовущего Птиц. Девушка вспомнила лукавую улыбку на лице юноши, когда тот еще и еще раз терпеливо заставлял ее произносить ругательства. Девушка нехотя подняла голову и уставилась прямо в вероломное лицо Бренда Бьорнсона.
      Уинсом замерла. Печаль мгновенно испарилась, и ее место заняла ослепляющая ярость. Вот он, этот человек, виновный в безжалостном уничтожении ее деревни! Из-за него едва не погиб брат, а мать скитается неизвестно где!
      Уинсом, гневно сверкая глазами, смотрела на предателя.
      Бренд устремился навстречу стромфьордцам. За ним следовали Арни и Олаф. Викинг грубо отшвырнул Свена, когда тот попытался встать на пути. Ульф, получив удар локтем под ребра, поспешно отступил. Бренд остановился перед Торвальдом. Растрепанная, злая, вызывающе поднявшая подбородок, Уинсом стояла позади огромного поселенца, глядя на Бренда полными ненависти глазами. Тому хватило одного взгляда на прекрасное, гневное, залитое слезами лицо, и сердце его перевернулось от жалости к девушке.
      – Что здесь происходит? – рявкнул он, обращаясь к Торвальду. – Что вы здесь делаете?
      Викинг уставился на длинную цепочку пленников, плачущих женщин и детей, и в жилах его закипела кровь. Он схватился за рукоятку меча. В эту секунду он без сожаления расправился бы с Торвальдом и любым из этих негодяев – стромфьордцев.
      – Спокойно, – тихо предостерег Олаф.
      Торвальд зловеще рассмеялся. Позади послышался шум – это Фрейда пробиралась между сгрудившимися в кучку женщинами, бесцеремонно расшвыривая зазевавшихся. Более проворные поспешно уступали дорогу. Ребенок, очутившийся рядом, завопил от страха, и мать быстро подхватила его на руки, шепча ласковые слова. Фрейда не обратила внимания на ее укоризненный взгляд. Каждые несколько шагов она была вынуждена останавливаться и пережидать очередную схватку. Никто: ни стромфьордцы, ни пленники, ни один человек – не вздумал помочь женщине.
      Уинсом, наблюдая за Фрейдой, поняла, что та вот-вот родит. Почему же ни она, ни Торвальд не отдали приказа остановиться и подождать, пока ребенок не появится на свет?
      Фрейда, переваливаясь, подковыляла к Уинсом и, злобно пробормотав что-то, подняла мясистую руку, чтобы ударить девушку. Но Торвальд вовремя успел встать между ними.
      – Оставь ее в покое, Фрейда, – угрюмо приказал он, выпрямляясь в полный рост.
      Жена несколько долгих минут смотрела ему в глаза, прежде чем медленно опустить руку, и ограничилась лишь полным ненависти взглядом на Уинсом. Та, однако, ничего не замечала, кроме красивого лица предателя.
      Бренд молча оглядывал стромфьордцев. Он сразу понял, что случилось что-то неладное, когда увидел над деревьями клубящиеся облака черного дыма. Он, Олаф и Арни сразу же покинули корабль и поспешили по тропинке, ведущей в индейскую деревню. Они бежали, как могли быстрее, надеясь, что успеют что-то сделать. Казалось, они никогда не достигнут цели, но наконец в том месте, где дорога делала резкий поворот, викинги нос к носу столкнулись с Торвальдом и остальными грабителями. Одного взгляда на растрепанных плачущих пленников и обугленные вигвамы оказалось достаточно, чтобы понять, что здесь произошло.
      Бренд протолкался мимо стромфьордцев и женщин, пробрался через спутанные кусты и подошел к пожарищу, обозревая ужасные разрушения. Повсюду валялись мертвецы, над которыми жужжали рои мух.
      – Значит, вы, пожиратели дерьма, следили за мной!
      Злобный смех Торвальда подтвердил подозрения Бренда, Фрейда тоже расхохоталась.
      – Ты такой глупец, Бьорнсон, – проворковала она. Пронзительный смешок кинжалом вонзился в уши Бренда.
      – Ja, мы следили за тобой. И ты привел нас прямо в логово скрелингов. Мы сожгли их дома! Взяли много пленных! А теперь будем очень благодарны, если отойдешь в сторонку! Нужно отвести добычу на корабль!
      Заметив яростный взгляд викинга, Фрейда торжествующе добавила:
      – Мы провели тебя, безмозглый болван! Ха-ха-ха! Наглому смеху самозабвенно вторил Свен. Бренд стиснул зубы, увидев, как цепко держится Торвальд за руку Уинсом.
      – А как насчет этой женщины? – спросил он как можно спокойнее, изо всех сил удерживаясь, чтобы не броситься на стромфьордцев.
      При этих словах Фрейда хитро ухмыльнулась, но промолчала.
      – Эта женщина – моя! – объявил Торвальд. Бренд посмотрел в сторону Уинсом и был удивлен ответным яростным взглядом, но решил пока не придавать этому значения и обернулся к Торвальду. Бешенство с новой силой охватило викинга при виде того, как по-хозяйски обращается с женщиной стромфьордец.
      Она моя! – кричало сердце Бренда, и только сейчас он прислушался к этому отчаянному одинокому воплю. Необходимо отнять Уинсом у Торвальда!
      Бренд отчетливо, с ужасающей ясностью понимал, что придется вынести девушке, оказавшейся в лапах этого чудовища, чьи нежные ласки скоро сведут ее в могилу. Бренд должен спасти Уинсом, даже если это означает, что она станет принадлежать ему, телом и душой. Он решительно подавил укоры совести, говорившие, что истинной причиной его заботы было вовсе не благополучие Уинсом.
      Викинг перевел взгляд на Фрейду. Та уставилась на девушку с неприкрытой ненавистью. Бренд понял, что Уинсом стала третьей в супружеских раздорах и, конечно, не проживет и нескольких дней в Стромфьорде. Эти двое просто разорвут ее и втопчут в землю, а потом найдут еще кого-нибудь, на ком можно было бы срывать взаимную злобу. Бренд принял решение.
      Уинсом разглядывала викинга со всевозрастающей ненавистью. Перед ней стоял человек, приведший убийц в ее деревню. Какую ужасную ошибку она сделала, когда доверилась ему, посчитала, что Бренд Бьорнсон благополучно доставит домой ее и брата! Неужели за всю свою сладостно-горькую жизнь она не усвоила, что мужчинам нельзя доверять? Ни отцу, ни Храброй Душе и, уж конечно, ни этому светловолосому вероломному красавцу, стоявшему перед ней.
      Уинсом презрительно скривила губы. Она была почти рада, что получила шанс высказать все, что думала о нем. Она плюнет ему в лицо, отвернется и никогда не взглянет в эти прекрасные лживые глаза. Брат умирает, лежа у сожженного вигвама, матери, возможно, тоже нет в живых, а он стоит здесь, живой и невредимый. Ненависть жгла ее душу. Тихое рычание вырвалось из груди.
      Услыхав странный звук, Бренд шагнул к Уинсом, но слова замерли на языке – слишком страшна была ненависть в глазах девушки.
      – Что слу…
      – Девчонка-скрелинг готова тебя разорвать, капитан, – прошептал Олаф. Но Бренд спокойно пожал плечами.
      – Ничего тут не поделаешь, – пробормотал он, почти не разжимая губ. – Скоро она еще больше обозлится.
      Олаф промолчал. Но Фрейда умудрилась подслушать разговор и с подозрением взглянула на викинга.
      – Не пытайся провести нас, – остерегла она.
      – Ни за что, – улыбнулся Бренд одними губами, небрежно кладя руку на рукоятку меча. – Я беру ее с собой, – объявил он и незаметно подобрался в ожидании ответа Торвальда. Маленькие глазки великана зловеще блеснули при виде того, как Бренд потянулся за «Кровопийцей». Он не хотел драться с Бьорнсоном, но и не собирался терять прелестную пленницу. Отрицательно качнув головой, он коротко ответил:
      – Nej.
      Но вместо могучего рева из груди почему-то вырвался тонкий визг. Фрейда презрительно фыркнула. Торвальд пригвоздил ее к земле разъяренным взглядом и повернулся к Бьорнсону.
      – Значит, будем биться за нее, – прорычал капитан викингов.
      Торвальд заколебался. Он видел бушующую ярость в пылающих синих глазах соперника, заметил, с каким ужасом наблюдает девушка за обоими мужчинами.
      Бренд тоже наблюдал за Уинсом. Кровь викинга кипела от безумного желания завладеть девушкой. Он готов рискнуть жизнью, но такой ценный приз поистине того стоит!
      Мысли Уинсом окончательно смешались. Они спорили из-за нее, но она не желала иметь ничего общего ни с одним из них. Пусть только отпустят ее назад, в сожженную деревню – и она попытается отыскать уцелевших, помочь им залечить раны; больше Уинсом ни о чем не просила. Но почему же она не может отвести глаз от Бренда? Чувства девушки были настолько обострены неожиданной встречей и всем происходящим, что она ничего не замечала, кроме свирепого лица и глаз, пожиравших ее с неприкрытым голодным желанием. Больше всего Уинсом пугало сознание того, что она тоже хочет его, и от презрения к себе перед глазами все кружилось.
      – О тупоголовый болван, пусть он берет ее! – крикнула Фрейда Торвальду. Крошечные глазки великана настороженно скользнули по злорадному лицу жены. Если Фрейда не поддержит его в споре против Бьорнсона, значит, Свен, Ульф и остальные будут на стороне жены. Осмелится ли он пойти на риск?
      Лицо Фрейды было бесстрастным, но Торвальд мог поклясться, что она ухмыляется про себя. Нет, ей ни в коем случае нельзя доверять! Фрейда предаст его при первой же возможности, как уже делала много раз. Кроме того, она смертельно ревновала к Уинсом и ненавидела ее. Нет, Фрейде ни к чему брать сторону мужа.
      Но тут Торвальд вновь взглянул в прелестное лицо Уинсом. Гнев и ярость забушевали в нем. Мысль о том, что он теряет эту прелестную женщину, средство отомстить неверной жене, заставила его скрипнуть зубами от злости.
      – Ну? – настаивал Бренд. – Хочешь драться со мной? На этот раз бой будет на равных, не сомневайся. У нас обоих будут щиты, с самого начала.
      Торвальд понимал, что Бьорнсон рвется в бой, и схватка будет смертельной. В тот раз викинг едва не прикончил его. Рана еще не совсем зажила.
      Торвальд обернулся к Свену и Ульфу, молчаливо наблюдавшими за происходящим, попытался понять, о чем они думают, и не смог. Эти люди преданы его жене, и тут нет ни малейшего сомнения. Значит, если дойдет до битвы, придется встретиться с Бьорнсоном лицом к лицу.
      – Nej, – выдавил он наконец и сплюнул. – С тобой я драться не буду. Можешь забирать ее.
      Слова отдавали горечью на языке, но что он мог поделать?
      – Я так и знала, что ты струсишь, – пренебрежительно бросила Фрейда, торжествующе ухмыляясь. Она только что не назвала его трусом. Торвальд почувствовал, как в душе поднимается бессильная ярость. Он потерял женщину-скрелинга, поселенцы не поддержали его, и вот теперь эта гнусная тварь, его жена, осмелилась на такое! Ему хотелось удушить Фрейду голыми руками.
      Но в этот момент у нее вновь начались схватки, и женщина, обхватив живот, застонала. В этот момент в голове Торвальда родился хитрый план.
      – Я разделаюсь с тобой позже, жена, – рявкнул он, ощущая, как впервые за много времени уверенность в себе вернулась к нему. Ja, план совсем неплох!
      Он снова обратился к Бьорнсону:
      – Можешь убрать руку с меча. Бренд помедлил, но решил не перечить.
      – Подойди сюда, Уинсом, – велел он, не сводя глаз с Торвальда. Не стоит доверять этому человеку и тем более поворачиваться к нему спиной.
      – Пойдем, – снова поспешно позвал Бренд. Почему девушка медлит? Бросив на нее взгляд, викинг заметил, что та упрямо сжала губы. Нетерпение его все росло. Что с ней происходит? Неужели не понимает, ведь он только что спас ей жизнь?
      – Nej! – громко сказала Уинсом. Бренд раздраженно огляделся. Злорадствующие стромфьордцы и пленники молча наблюдали за ним. Хорошо бы Уинсом выбрала другое время, чтобы бросить ему вызов! В любой другой момент он представил бы ей возможность выбирать, но только не теперь, когда враги только и ждут возможности расколоть ему череп топором, если Бренд совершит глупость и повернется к ним спиной!
      – Олаф! Арни! – позвал он. – Встаньте за мной. Словно по волшебству в руке Олафа появился меч.
      Торвальд настороженно приглядывался к Олафу. Но Бренд одним прыжком пересек расстояние, отделявшее его от Уинсом, и, перекинув через плечо непокорную девушку, обхватил ее ноги одной рукой, а другой старался удержать брыкавшегося, визжащего зверька, в которого внезапно превратилась пленница.
      – Отпусти! – кричала она, колотя его по спине кулаками. – Говорю же, немедленно отпусти!
      Бренд шлепнул ее по заду.
      – Потом, Болотная Утка, – пробормотал он и направился мимо ошеломленных стромфьордцев и потрясенных пленников к голове колонны.
      – О-о-о-о-й! – завопила Уинсом, но поскольку она висела вниз головой, то звук получился жалким и неубедительным. Этот дикарь-убийца еще имеет наглость нести ее, словно тушу оленя! Она дралась, била его изо всех сил и снова умудрилась прохрипеть:
      – Немедленно поставь меня на землю.
      – Не сейчас.
      И Бренд твердым шагом пошел по тропинке, к восторгу открыто веселившихся стромфьордцев.
      Фрейда медленно плелась позади, все больше отставая. Торвальд, искоса поглядывавший на жену, казалось, нисколько не обеспокоен. Свен, однако, явно нервничал. Наконец Торвальд небрежно бросил:
      – Пойду к жене. Помогу принять ребенка. Это может занять много времени. Свен, веди остальных к берегу и садитесь на корабль. Мы вас догоним позже.
      Свен кивнул, спеша уйти, поскольку Торвальд пообещал помочь Фрейде. Он встал во главе процессии и повел остальных по извилистой тропинке между соснами. Торвальд выждал, пока последний человек не исчез за поворотом, потом вернулся к тому месту, где на поляне, в густой траве, лежала стонущая Фрейда. Пришло время положить конец ее безумию, гнусным планам, жестоким словам.
      Торвальд остановился лишь для того, чтобы проверить, не затупился ли топор, что-то пробормотал и пошел дальше.
      Лишь спустя некоторое время огромный волк отыскал его. Зверь подкрался поближе, обнюхивая струйки крови на лице Торвальда, в грудь которого глубоко вонзился его же топор. Потом чудовищное животное бесшумно метнулось к неподвижной Фрейде. Голубые глаза незряче смотрели в небо. Женщина тоже была залита кровью, покрывавшей платье. Страшные коричневые узоры расплылись поверх бело-голубых.
      Наконец волк подобрался к голенькому плачущему младенцу, лежавшему рядом с мертвой матерью. Крики ребенка эхом отдавались в лесной чаще. Волк поднял голову и снова принюхался.
      – Ни за что не поверила бы, коли не видела бы собственными глазами, – пробормотала старуха-индеанка, неожиданно появившаяся из-за деревьев. Спина ее гнулась под тяжестью корзины с травами и листьями. Старуха подковыляла поближе. – Вулфи, ты когда-нибудь…
      Пошатнувшись, она поспешила избавиться от ноши и, оглядывая мертвеца, недоверчиво качала головой, наблюдая, как на груди Торвальда ширится и растет темное пятно.
      – Я думала, он убьет обоих, – пояснила она зверю. – Мать и дитя…
      Глубоко задумавшись, она еще некоторое время не сводила глаз с тела, потом, покачав головой, вздохнула и, шаркая ногами, направилась к женщине. Нога, обутая в мокасин, осторожно коснулась трупа.
      – Но она дралась, как воин, Вулфи. Почему, почему в них обоих было столько ненависти?
      Старуха стояла на цыпочках, готовая в любую минуту сорваться с места, словно боялась, что мертвая женщина встанет и замахнется на нее топором.
      Волк-великан ткнулся носом в младенца, чем немедленно привлек внимание индеанки.
      – А-а-ах, ребеночек!
      Она близоруко всмотрелась в крошечное тельце.
      – Да это девочка!
      Старуха снова погрузилась в размышления. Зверь, очевидно, привыкший к долгому молчанию хозяйки, терпеливо выжидал, сидя возле хнычущей малышки, время от времени с любопытством обнюхивая ее.
      Наконец старуха, встав на колени перед девочкой, протянула искривленный коричневый палец. Младенец крепко ухватился за него и поднес ко рту. Женщина тихо засмеялась.
      – Да она тоже настоящий воин. Сражается за жизнь. Правда, малышка? – нежно проворковала старуха. – Хм-м-м, я должна подумать. Я должна подумать о тебе, крошка.
      Она так и этак разглядывала ребенка со всех сторон. Выцветшие карие глаза замечали, однако, все – крошечный лобик, негустые прядки белокурых волос, тощие ручки и ножки. Время от времени старуха что-то негромко проговаривала.
      Наконец она обратилась к зверю:
      – Мы возьмем ее с собой, в деревню. Вот что мы сделаем, Вулфи.
      Наклонившись, она подняла девочку.
      – У моей внучки родился толстенький здоровый младенец. Молока хватит на вас обоих.
      Старуха завернула ребенка в накидку из оленьей кожи и, сунув руку в забытую корзинку, вынула пучок душистых трав и обложила ими девочку:
      – Ну вот, – пробормотала она, – это поможет тебе продержаться.
      Маленькие кулачки слабо сжимались и разжимались, ребенок вновь начал хныкать. Старуха нежно улыбнулась.
      – Ах-х-х, она устала, Вулфи. Нужно спешить, если мы хотим спасти ее.
      Взвалив на спину корзинку и прижав к иссохшей груди кричащего младенца, старуха заковыляла по направлению к деревне.
      – Нам о многом надо рассказать нашим людям, Вулфи, – пояснила она волку. – О той ужасной битве между мужчиной и женщиной и о том, как они убили друг друга.
      Голос на миг замер, словно женщина лишилась сил. Наконец она добавила:
      – И нам следует поведать им о сожженных вигвамах и погибших людях, которых мы видели в деревне Пожирателей Оленей.
      Старуха покачала головой, уверенно продвигаясь вперед, несмотря на преклонный возраст. Потом взгляд упал на крошечный сверток, и сморщенное лицо расплылось в беззубой улыбке.
      – И мы должны показать им это бесценное дитя. Она крепче прижала малышку к себе.
      – Конечно, она такая маленькая, Вулфи, – извиняющимся тоном сказала индеанка, но снова улыбнулась и сухо хмыкнула: – Зато, может, она немного облегчит наши печали, неизбежные в наши старческие годы.
      Огромный зверь послушно следовал за ней.

      По пути на берег Бренд несколько раз едва не поддался искушению сойти с извилистой тропинки и швырнуть сопротивляющуюся орущую ношу прямо в реку, но каждый раз сдерживался. От Олафа и Арни помощи тоже не было. Их постоянные шутки и смешки начали действовать Бренду на нервы сразу же после того, как все четверо оставили позади плачущих пленников и угрюмых поселенцев.
      Уинсом прекратила кричать, но не перестала сопротивляться: жесткое плечо Бренда упиралось в живот, мускулистая рука самым неприличным образом сжимала ее бедра, едва ли не поглаживая ягодицы. Этот человек состоял из сплошных мышц, ни одного мягкого места, как можно надеяться сбежать от него?
      Бренд, ощущая прикосновение нежного тела, смеялся про себя над беспомощными попытками девушки вырваться. Один раз он едва не потерял равновесие после очередного пинка и был вынужден прижать руку к соблазнительным округлостям. Уинсом завопила и начала еще усерднее вырываться.
      Когда они, наконец, добрались до берега, Бренд, измученный, весь в поту, почти уронил Уинсом на землю. Бок сильно ныл, и он осторожно притронулся к едва затянувшейся ране, боясь, что она откроется. Но крови не было.
      Уинсом почти рухнула на мелкий песок, но тут же опять вскочила на ноги.
      – Ты ужасный человек! – завопил она на наречии беотаков и начала проклинать Бренда, осыпая его всеми мыслимыми и немыслимыми ругательствами и проклятиями. Наконец она, задохнувшись, замолчала, не в силах придумать, как еще сильнее оскорбить предателя.
      Бренд стоял, скрестив руки на широкой груди, и широко улыбался. Видя, что его совершенно не тронул такой взрыв, Уинсом вновь набрала в грудь воздуха и, тщательно выговаривая незнакомые слова норвежского языка, объяснила Бренду, кем, по ее мнению, тот является. Она не забыла ни одного ругательства, выученного от Арни, и к тому же была вне себя от злости.
      Девушка почувствовала некоторое удовлетворение, когда увидела, как челюсть Бренда отвисла. Но радость длилась недолго: Бренд, подхватив ее на руки, зашагал к воде. Она немедленно поняла его намерения и закричала. Он уронил ее.
      Вопль закончился невнятным бульканьем: соленая холодная вода залила рот и нос. Потом Бренд, встав на колени, начал оттирать ее волосы, лицо, руки, каждую часть тела, до которой мог дотянуться, несмотря на то, что девушка громко визжала и отбивалась.
      Уинсом, чувствуя, как вода смыкается над головой, и что сильная рука безжалостно топит ее, лихорадочно хваталась за Бренда. Наконец тот смилостивился и позволил ей глотнуть воздуха. Девушка пробормотала что-то очень похожее на ругательство, и викинг немилосердно продолжил прежнее занятие, несмотря на ее попытки освободиться. Она отбивалась. Она кусалась. Она царапалась. Наконец Бренд, охнув, выпустил ее. Уинсом всплыла на поверхность, пытаясь отдышаться. Но Бренд немедленно толкнул ее обратно. Когда он поднял ее в третий раз, Уинсом, брыкаясь, бросила ему самое грязное проклятие, которое могла вспомнить. В награду за свои труды она получила очередную порцию соленой воды.
      – Капитан, что вы делаете? – в тревоге заорал Олаф.
      – Смываю с нее красную грязь! – пропыхтел в ответ Бренд.
      – Странный способ вы выбрали для этого, – пробурчал Олаф и, нахмурившись, уставился на мокрых, задыхающихся женщину и мужчину, барахтавшихся в мелкой воде.
      – И, – отдуваясь, пояснил Бренд, – заодно даю ей уроки языка.
      Голова Уинсом показалась на поверхности; Бренд позволил ей передохнуть и вновь окунул.
      – Осторожнее, – умолял Арни, взволнованно бегая взад и вперед по узкой прибрежной полосе. Он выучил Уинсом ругаться лишь ради забавы и никогда не подозревал, что она может оскорбить капитана. Повезет еще, если он ее не утопит!
      Причитание юноши привлекло внимание капитана. Бренд выпрямился, выпустив Уинсом, и зашагал к Арни. Не обращая внимания на кашлявшую женщину, он, прищурившись, внимательно оглядел смущенного юношу.
      – Ну, – спокойно начал он, – откуда Болотная Утка узнала такие мерзкие слова?
      Олаф, катавшийся от смеха по песку, явно не собирался защитить Арни.
      Тот залился краской, но упорно молчал.
      – Я так и думал, – кивнул Бренд, и вид у него был настолько мрачный, что парнишка не на шутку испугался. Бренд потянулся к нему, и теперь настала очередь Арни сопротивляться:
      – Nej!
      Но в следующую секунду он последовал за Уинсом и тоже оказался в холодной воде, только на этот раз в достаточно глубоком месте. Арни вынырнул на поверхность и поплыл к берегу. Но Бренд поймал юношу и снова швырнул его в волны, и так до трех раз.
      Уинсом встала, дрожа от холода, и между приступами кашля наблюдала за проделками викингов, протирая глаза и отжимая волосы.
      Арни отбивался не так энергично, как она. Олаф поднялся и, подбоченившись, весело улыбался, оглядывая приятелей.
      Девушка случайно поглядела на руки и едва не заплакала. Красивая красная краска вся смылась! Она потерла лицо. Слишком гладкое! Почувствовав себя голой, Уинсом поднесла к глазам прядь волос. Черные! Ни следа великолепного красноватого отлива, который так ей нравился!
      Новая волна гнева нахлынула на нее. Еще одно преступление этого омерзительного человека! Ему было недостаточно привести убийц в ее деревню, о нет! Теперь ему понадобилось отнять то малое, чем гордилась Уинсом – великолепную раскраску!
      Разъяренная девушка посмотрела на викинга. Тот широко улыбнулся.
      – Хочешь еще окунуться, Болотная Уточка? – предложил он, но голос внезапно замер. На лице викинга было написано неподдельное изумление. Уинсом не обратила на это внимания. Ей и без того было ясно, что Бренд снова намерен издеваться над ней, и это доставляет ему большое удовольствие.
      – Nej, – ответила она, и, хотя искушение добавить еще кое-что было велико, она решила не рисковать. По крайней мере сейчас. Она удовлетворилась тем, что бросила на врага испепеляющий взгляд, а потом отвернулась, побрела вдоль полосы песка и не останавливалась, пока не отошла от троих мучителей на достаточное расстояние.
      Уинсом стояла спиной к мужчинам, со сложенными на груди руками невидящими глазами смотрела на скалы, деревья, голубую воду, кипя от гнева. Она не хотела иметь ничего, абсолютно ничего общего с этим вероломным человеком. Даже Арни и Олаф казались негодяями. Хотя викинги всего-навсего следовали приказам Бьорнсона, все равно, все они предатели и, должно быть, знали о гнусных замыслах капитана.
      Уинсом уставилась на большое дерево, росшее на обочине тропинки, не переставая напоминать себе, что скоро жалкие остатки ее племени пойдут по этому пути в вечное рабство.
      Она ждала, мучаясь, терзаясь, а в голове билась настойчивая мысль: Бренд предал ее.
      – Болотная Уточка? – окликнул Бренд, наблюдая, как девушка, гордо выпрямившись, удаляется от него. Он должен вернуть ее! Он так хотел взглянуть на нее еще раз теперь, после того как смыл эту ужасную красную грязь! При виде этого ослепительно красивого лица он задохнулся. Несмотря на то, что мокрые растрепанные волосы облепили голову, а кожаное платье потеряло всякий вид, она была прекрасна! Непокорные черные глаза, прямой носик, высокие скулы. Как он не увидел этого раньше? Неужели отвратительная глина скрывала такую красоту? Кровь Тора, не удивительно, что Торвальд так хотел ее!
      Бренд повернулся к Олафу, тоже онемевшему от изумления.
      – Ты видел?
      – Видел, – кивнул тот. Он тяжело сел, плюхнувшись в песок, словно ноги внезапно подкосились.
      – Она прекрасна, – выдохнул Бренд.
      – Ja, – согласился приятель. – Ты можешь получить за нее огромную цену на мавританских невольничьих рынках.
      Арни, пыхтя, лег на песок лицом вниз и не успел услышать начало разговора.
      – Невольничьи рынки? – переспросил он. – О чем вы говорите?
      – Скрелинг, – пояснил Олаф. – Мы только что заметили, когда смыли краску, что она прекрасна. Не просто прекрасна, а ошеломительно прекрасна.
      Сама мысль об этом, казалось, повергла его в молчание.
      – Уинсом? – фыркнул Арни, глядя на мужчин. Но те не обратили на него внимания. – Вы говорите об Уинсом? – переспросил он. – Той, что спасла жизнь Бренда?
      – Именно о ней, – согласился Олаф и снова замолчал.
      Сбитый с толку Арни переводил взгляд с одного воина на другого, но никто не произнес ни слова: мужчины по-прежнему изумленно смотрели в спину уходившей женщины.
      – А что, по-твоему, с ней еще делать? – осведомился наконец Олаф.
      В голосе слышалась грусть, словно он жалел о только что сделанном открытии. А может, Бренд распознал в словах друга то, что сам испытывал в этот момент?
      Викинг тяжело вздохнул.
      – Если ее увидят в Гренландии, не миновать беды, – предостерег Олаф.
      – Брось, – засмеялся Арни. – Вспомни, мы говорим об Уинсом. Уинсом. Не какой-то прекрасной женщине из гарема, не о наложнице короля. Это всего-навсего Уинсом, из племени скрелингов, затерянного где-то на краю земли.
      От мужчин он слышал много рассказов о веселых похождениях и теперь надеялся, что говорит как настоящий, все переживший воин, знающий, о чем говорит.
      Олаф, мгновенно развеселившись, обернулся к юноше.
      – Ах, парень! Подожди и увидишь. Только погоди немножко! Богатый человек готов заплатить любые деньги за такую женщину. В Норвегии, в земле руссов, на рынках Мавритании.
      Он метнул непроницаемый взгляд на Бренда, все еще не сводившего глаз с напряженно-прямой спины Уинсом. Тот, серьезно кивнув, рассеянно заметил:
      – Нужно держать ее подальше от мужчин.
      Он явно думал о другом, все еще не придя в себя от ошеломляющей новости. Та потаенная часть души, которая неумолимо терзала Бренда, требуя, чтобы он взял Уинсом с собой, сейчас торжествовала, и хотя он был потрясен и очарован ее красотой, другая, расчетливая часть уже прикидывала, сколько можно получить за такую рабыню на невольничьем рынке.
      – Лучше отпустить ее, – посоветовал Олаф и, когда Бренд не ответил, немного осмелел: – Давай освободим девушку. Ни к чему брать ее с собой. От нее одни неприятности. С такой красотой…
      – Nej, – твердо заявил Бренд.
      Олаф осекся: проницательные голубые глаза оценивающе разглядывали друга.
      – По-моему, ты хочешь ее для себя, – заметил он наконец. – Но каким образом собираешься заманить девчонку в свою постель?
      Заткнись! – бешено взорвался Бренд. Тон и выражение лица были таковы, что Олаф предпочел не дразнить гусей. Арни долго не мог понять, в чем дело, и наконец, отчаявшись, пожал плечами. Ему нравилась Уинсом. Он хотел, чтобы девушка поехала с ними. Юноша видел, как сильно вцепился Торвальд в ее руку, и знал, что от Фрейды добра ждать не приходится. Нет, Уинсом будет лучше с капитаном. Правда, она вряд ли думает так после того, как ее чуть не утопили сегодня. Но все равно, справедливее капитана с ней никто не будет обращаться! Разве сам Арни не убедился в этом? Разве не капитан взял Арни к себе и спас жизнь, когда судно его отца затонуло?! Бренд отыскал в воде потерявшего сознание юношу, успевшего схватиться за обломок мачты и привязаться к нему обрывком веревки. Бренд позже сказал, что именно поэтому Арни остался в живых.
      Юноша не знал своей матери, и вот уже три года Бренд и Олаф заменяли ему отца и мать. Арни был безоглядно верен и предан воинам. Ja, женщине-скрелингу будет лучше с капитаном.
      Встревоженный молчаливый Бренд смотрел на гордый силуэт корабля, отчетливо видный на фоне голубого неба. Все так усложнилось за последнее время! Теперь приходится брать с собой Уинсом. На этом судне, полном опасных жестоких мужчин, появится не просто женщина, а прекрасная женщина!
      Бренд невольно задумался: то, что команда все еще дожидалась, пока он вернется из деревни скрелингов, было обнадеживающим знаком. Может, все-таки в них сохранилась некоторая преданность? Хотя матросы – жестокий грубый народ, на них, вероятно, можно положиться. Ну что ж, скоро все станет ясно.
      Но что будет с поисками Торхолла Храброго? Неужели присутствие Уинсом станет препятствием на пути к достижению цели? Нет, конечно нет. Но Уинсом должна находиться как можно дальше от мужчин. Он будет держать ее рядом с собой, особенно по ночам, для ее собственной безопасности, конечно. Они станут делить долгие ночи в море, делая восхитительные открытия, обретая радость обладания друг другом. Ja, и когда он вернется в Норвегию, если вернется, может поселить ее на одной из своих ферм, выдать замуж за кого-нибудь из крестьян. Или – неотступно билась расчетливо-настойчивая мысль, – если сохранить ее девственность, любой султан купит ее для своего гарема.
      Какой выбор, какой ужасный выбор!
      Бренд поднял глаза к небу. Как Локи, злой дух, должно быть, насмехается над Брендом Бьорнсоном! Отдать ему прекрасную женщину и поманить золотом, которое викинг может за нее получить. Но не то и другое, юный Бренд, не то и другое одновременно!
      Бренд печально покачал головой. Конечно, Локи наверняка знает, что он предпочтет золото, должен предпочесть. Это безопаснее всего. Разве не видел сам Бренд, сколько мерзостей может натворить женщина? Далеко за примером идти не надо – взять хотя бы его отца. Сайнид уничтожила Бьорна Эглисона, сделала из него дурака, послушную куклу, а Бренд не знал человека сильнее! О, Ja, Сайнид, его мать, выглядевшая такой милой и нежной, в отсутствие мужа не давала себе труда скрыть истинную натуру.
      Сайнид ни перед чем не останавливалась, чтобы достичь цели. Рабыня-ирландка, привезенная в Норвегию, твердо решила стать женой хозяина, Бьорна Эглисона. Ее ничуть не волновало, что у него уже была жена Гудрид и сын Гудрик. А Сайнид всегда добивалась, чего хотела, любыми путями, не останавливаясь ни перед ложью, ни перед лестью, ни перед преступлением. Торжествовала она и на этот раз, став на шестое лето своего пребывания в Норвегии хозяйкой в доме Эглисона. Бренд долго дивился странной гибели Гудрид и Гудрика во время пожара на корабле в открытом море – уж очень вовремя поспешили они освободить место новой жене!
      Только много времени спустя ужасное подозрение родилось в душе Бренда, когда он услышал правду из уст умирающей матери, лишь одно желание овладело им – ускорить ее уход на небеса, о которых она так сильно мечтала. Как он ужаснулся, узнав, что Сайнид убила несчастных, чтобы стать женой Бьорна и сделать его побочного сына Бренда законным наследником!
      Именно тогда Бренд с отвращением и ненавистью отвернулся от матери, от ее лживой веры и… от всех женщин.
      И теперь Локи представил ему выбор, без сомнения решив поиграть с простым смертным, поиздеваться над ним. Ну, что пожелаешь, юный Бренд, золото или женщину?
      Золото не лжет, не притворяется нежным и добрым, чтобы исподтишка лгать, убивать, распространять ненависть и злобу. Нет, золото существует затем, чтобы делать с ним все, что заблагорассудится, и не приносит взамен ни любви, ни дружбы. Только разве что бессонных ночей, тяжелого труда, набегов.
      Или продажи женщины.
      Да, он скорее доверится золоту.
      Бренд жестоко, прищуренными глазами глядел на девушку, невольно воскресившую в памяти ужасное прошлое. Уинсом и Арни что-то рассматривали на песке. Бренд отвернулся, пытаясь хоть на секунду выбросить из головы Уинсом и леденящие мысли.
      Вернувшись к действительности, он махнул рукой матросам. Вскоре два человека подвели к берегу маленькую лодку.
      – Пойдем, – коротко велел Бренд Олафу, лежавшему на солнышке. – Мы вернемся на судно до того, как появятся эти вероломные стромфьордцы. Уж этих-то я не стану перевозить на их судно!
      – И ни к чему, капитан. Вон их корабль.
      И в самом деле, незнакомая галера как раз показалась на горизонте и медленно подошла к бухте, где покачивался на волнах «Победитель Драконов».
      – Проклятье, – выдохнул Бренд. Но галера встала на самом дальнем конце бухты, на почтительном расстоянии от другого судна.
      Только оказавшись на борту, почувствовав под ногами родную палубу, Бренд немного пришел в себя и, наблюдая, как Уинсом и Арни, сидя на берегу, что-то оживленно обсуждают, даже заулыбался, почувствовав себя гораздо лучше. Странно, что женщина способна настолько вывести его из себя. И когда Бренд послал Олафа за Арни и Уинсом, он уже был способен спокойно дожидаться их на борту судна.
      Уинсом осторожно ступила на палубу драккара. Он шла с гордым видом, сохраняя неизменное, только ей одной присущее достоинство. Какое удовольствие еще раз увидеть Бренда с раскрытым от изумления ртом! Он, без сомнения, поражен ее красотой – ведь Уинсом опять успела украсить себя великолепной красной охрой, как и подобает настоящей дочери племени беотаков. Она была благодарна Арни за то, что помог отыскать немного краски, и едва удерживалась, чтобы не обнять юношу. Волосы снова приобрели прелестный красноватый оттенок, и все части тела, не прикрытые платьем, были вымазаны толстым слоем глины.
      Уинсом вежливо улыбнулась Бренду, давая ему время прийти в себя и привыкнуть к ошеломительному зрелищу, которое она из себя представляла. Когда он, наконец, сцепил зубы и шагнул вперед, чтобы подвести Уинсом к свободному месту около носового украшения, она решила быть вежливой, но держаться холодно. Девушка была не в силах забыть жестокую бойню и предательство Бренда, но не желала показаться грубой, потому что сумела взять себя в руки. Кроме того, ей удалось захватить с собой маленький мешочек драгоценной охры, чтобы не оставаться без нее там, куда везет ее этот вероломный человек.
      Отведя девушку подальше от мужчин, Бренд раскинул для нее маленький шатер на носу судна. Раскрашенное лицо Уинсом оставалось совершенно бесстрастным, что бы он ни делал и ни говорил, а викинг, не понимая, откуда она раздобыла гнусное месиво, не мог заставить себя сказать ей хоть одно ласковое слово. Но, заметив лукавый огонек в глазах Олафа, Бренд принял решение. Он оставит девушку в покое. Пусть делает все, что угодно, разрисовывает себя этой красной грязью. По крайней мере это послужит защитой от мужчин на корабле, а именно в этом она нуждается сейчас больше всего.

      Бренд послал на берег охотничью партию, приказал наполнить свежей речной водой несколько фляг.
      Лишние припасы на долгом пути в Гренландию не помешают.
      Только к концу дня на берегу показались стромфьордцы. Пленницы с детьми держались тесной перепуганной кучкой на опушке леса, пока их не подогнали ближе.
      Уинсом была потрясена видом соплеменниц и, заметив среди них Красную Женщину, охнула и отвела глаза. Все надежды Храброй Души и его жены на счастье и будущих детей уничтожены, развеяны в прах. Болезненное сожаление пронзило сердце Уинсом. Если бы только стромфьордцы не захватили ее и брата! Если бы только не выследили их! Если бы только она не доверилась этому ужасному человеку и не попросила отвезти домой!
      Уинсом рассматривала дорогие лица. Это ее подруги, с которыми она выросла, женщины, бывшие ей родными сестрами! И вот теперь они в неволе, и все из-за нее!
      Вина и чувство стыда терзали сердце: только она – причина того, что деревня сожжена, а люди в неволе. Как могла она поверить чужаку, предавшему ее и ее народ.
      И теперь она ничего не могла сделать, чтобы помочь им. Она здесь, на корабле, в безопасности, а остальные…
      Она не знала, что будет с женщинами, но предполагала, что стромфьордцы отведут их в свое ужасное поселение и превратят их жизнь в пытку.
      Бренд увидел, как Уинсом, прижав руки к губам, в немом ужасе смотрит на несчастных. Что она чувствует в эту минуту?
      И тут неожиданная мысль поразила его: неужели она винит его за то, что произошло с ее деревней?
      Ужасные картины вставали перед глазами: желудок, казалось, вот-вот вывернет наизнанку. Бренд покачал головой. Нет, этого не может быть. Он ничего не знал о плане Фрейды.
      Бренд поглядел на берег и, сжавшись от напряжения, долго рассматривал женщин, вымазанных, как и Уинсом, красной краской. Некоторые прижимали к себе детей. Он видел подобные сцены и раньше, но никогда еще не испытывал такого сострадания. Руки с силой вцепились в поручни, так, что костяшки пальцев побелели. Не вмешайся он, Уинсом могла бы стать одной из этих женщин.
      Стромфьордцы вопили и размахивали руками, желая привлечь внимание людей, оставшихся на корабле. Радостные крики приветствовали их. Поселенцы попрыгали в воду и доплыли до берега. Они орали, приплясывали, грубо хватали узниц. Несколько человек, не желавших покидать судно, подвели его поближе к отмели, бросили якорь и только потом тоже поплыли к приятелям, желая позабавиться страданиями пленных.
      Уинсом сгорала от унижения, видя, как они с нескрываемым вожделением лапают женщин. Один, самый бесцеремонный, огромный светловолосый воин, которого Уинсом часто видела в Стромфьорде, дернул Красную Женщину за длинную косу и попытался потащить за собой, но та, откинув голову, отказалась сдвинуться с места. Собравшиеся рассмеялись, и мужчина, швырнув косу в лицо индеанки, потянулся к ней. Она ловко уклонилась, отскочила и бросилась к тропинке; мужчина, опомнившись от изумления, последовал за пленницей. Вслед неслись хохот и ободряющие шуточки.
      Уинсом ждала, затаив дыхание; сердце бешено колотилось, словно на месте Красной Женщины была она сама. Мужчина что-то кричал, но Уинсом не могла разобрать слова. Через некоторое время преследователь вернулся один, покачивая головой. Волна облегчения охватила Уинсом. Красная Женщина сбежала!
      Солнце внезапно засияло ярче. Уинсом поглядела на женщин и поняла, что они тоже радуются побегу подруги.
      Мужчины, весело переговариваясь, разложили костер на песке, укрепили над огнем коровью и свиную туши. Очевидно, стромфьордцы намеревались провести ночь на берегу.
      Появились какие-то предметы, напоминавшие изогнутые рога и, очевидно, служившие чашами. Уинсом заметила, что мужчины сильно страдают от жажды. Они непрерывно подходили к пузатому бочонку и жадно пили. Ее удивило, что они взяли на себя труд везти воду с собой, ведь неподалеку протекала река.
      Вскоре над тихой бухтой разнеслись раскаты хриплого смеха, вперемежку с жалобными криками, доносившимися с того места, куда согнали пленных. Уинсом больше всего на свете хотелось заткнуть уши и отвернуться, но она словно зачарованная с ужасом наблюдала, как молодая женщина, вскочив с земли, бросилась наутек, но двое поселенцев тут же помчались следом. Уинсом с замирающим сердцем поняла, что бедняжке вряд ли повезет так, как Красной Женщине. Однако, когда сумерки сгустились, еще двум пленницам и ребенку удалось скрыться.
      Мужчины, пустившиеся за ними в погоню, теперь бежали неуклюже, раскачиваясь, а некоторые даже спотыкались и падали. Каждая попытка встречалась ободряющими воплями и хохотом. Уинсом никак не могла взять в толк, что происходит с мужчинами, многие даже не могли идти как следует. Кроме того, они пели странные, похожие на рев животных песни, резавшие ей слух.
      – Хотите отплыть, капитан? Ни к чему слушать вой пьяных весельчаков, – предложил подошедший Олаф, тоже наблюдавший за происходящим на берегу.
      Бренд окинул приятеля проницательным взглядом.
      – А разве ты не хотел бы присоединиться к ним, дружище? Не похоже на тебя – воротить нос от выпивки, песен и женщин.
      – Ja, – согласился викинг. – Но сегодня мне почему-то совсем не хочется быть с ними. Может, дело в этой девчонке. Не могу понять, почему она так раскричалась на берегу.
      Бренд кивнул. Та же самая мысль приходила в голову и ему. Но он тут же пожал мускулистыми широкими плечами.
      – Лучше подождать до утра, а потом уж спокойно начать путешествие в Гренландию.
      – Ах, да, Торхолл Храбрый. Я почти забыл. Бренд невозмутимо оглядел Олафа.
      – Ну а я – нет.
      Ничуть не смущенный, Олаф широко улыбнулся.
      – Даже на какое-то время?
      – Я тебя прекрасно понял, Олаф, – хмыкнул Бренд. – Прекрати язвить насчет женщины. Если хочешь сказать что-то, говори сейчас. Но оставь гнусные намеки.
      – Прекрасно, капитан. Я все выложу. Как ты собираешься с ней поступить? Можно бы освободить ее, пусть возвращается к своему народу…
      Но Бренд, не дав договорить, немедленно взорвался:
      – Ага, теперь ясно. Куда ей возвращаться, спрашивается? Много ли скрелингов выжило после побоища? Я знаю проклятую Фрейду и ее банду убийц.
      Он вздохнул и тихо добавил:
      – Я должен был заподозрить неладное. Слишком легко она согласилась отпустить пленных. Нужно было знать…
      Олаф помедлил, давая Бренду время сладить с нечистой совестью.
      – Думаю, – вставил он наконец, – что девушке все же лучше вернуться. Ни к чему брать ее с нами. Можно высадить ее на берег в спокойном тихом месте. Я видел на берегу луга, поляны между деревьями…
      – Nej, – энергично затряс головой Бренд. – Слишком опасно!
      – Великолепно.
      Олаф терпеливо выжидал несколько мгновений и понимающе взглянул на капитана.
      – Тогда ты, должно быть, собираешься продать ее.
      И, заметив, как помрачнело лицо друга, мгновенно добавил:
      – Или, может, хочешь оставить себе? Бренд с силой втянул в себя воздух.
      – Олаф, – выдавил он наконец, – по-моему, это тебя ни в коей мере не должно касаться, не находишь? Почему ты пристаешь с расспросами?
      – К сожалению, касается, капитан. Я, к примеру, не забываю, что именно она спасла тебе жизнь, когда все остальные и подойти близко не желали. Я в долгу у нее за то, что она сохранила в целости твою никчемную шкуру, с которой почему-то мне не хотелось расставаться.
      Бренд поморщился от нового укола совести.
      – Я не забыл, что она помогла мне, Олаф. И теперь стараюсь отплатить ей добром. Если бы девушку увели вместе с остальными в Стромфьорд, какая бы жизнь ее ожидала? Рабство. Сплошные побои и унижения.
      – Ну а ты, конечно, не таков, капитан? Брось, ведь именно ты намереваешься продать ее маврам. Как назвать такую судьбу, если не рабством?
      Бренд почувствовал все растущее раздражение.
      – Прекрати, Олаф. Я делаю все, что могу, чтобы избавить ее от Фрейды.
      – Упрямец! Ты твердишь это, только лишь бы убедить себя, что ни в чем не виновен. Все-таки в тебе еще остались христианские убеждения твоей матушки. Ты прекрасно сознаешь, что грешно продавать в рабство женщину, спасшую тебе жизнь.
      Упоминание о матери неизменно выводило Бренда из себя.
      – Не смей говорить о христианской вере Сайнид. Ничему хорошему она меня не научила.
      Развернувшись, он оказался лицом к лицу с Олафом.
      – Может, я сделаю ее своей женщиной! Любимой наложницей! И буду жить с ней много лет!
      – Возможно. Но если нет, тогда что? Ты стремишься увезти ее далеко от родины…
      – Замолчи, Олаф, – взбесился Бренд, выругавшись. – Все это нытье насчет одной несчастной девчонки мне осточертело! Она поедет со мной! Я и только я буду решать, что с ней делать, продать или оставить себе. Пойми это раз и навсегда!
      Олаф, помолчав, снова заговорил, тщательно выбирая слова:
      – Ладно, капитан. Но по крайней мере признай правду. И не приукрашивай ее. Не говори, что делаешь это ради девушки, ты защищаешь только собственные интересы.
      Он решительно повернулся и отошел к своему шатру, оставив Бренда одного.
      Тот задумчиво, невидящими глазами смотрел на разгул пьяного веселья.
      Была уже почти полночь, когда он опомнился и обнаружил, что стоит почти рядом с маленьким шатром Уинсом, раскинутым рядом с его шатром, побольше. Может, ему следует посмотреть, все ли с ней в порядке? Проверить, удобно ли она устроилась на ночь?
      – Болотная Утка, Болотная Утка, ты здесь? Отзовись!
      Серое покрывало ночи опустилось на судно, а внутри крохотной палатки было совсем темно, и сюда не проникал лунный свет. Бренд, опустившись на четвереньки, шарил вокруг.
      – Ой!
      Он случайно накрыл ладонью рот Уинсом, и девушка немедленно укусила его. Окончательно проснувшись, она села, прижимая одеяло к обнаженной груди. Мокрое платье валялось там, где она сбросила его: у стены шатра.
      – Уходи, Бренд!
      – Ах, Болотная Утка, я только хотел…
      – Уходи, Бренд, – повторила Уинсом еще громче. Зачем он здесь? Мысли Уинсом беспорядочно метались, но она никак не могла взять себя в руки.
      – Что ты хочешь?
      Теперь, когда глаза немного привыкли к полутьме, он различал ее.
      В душном пространстве пахло разгоряченным женским телом, во мраке блестели ее глаза. Постепенно из тьмы выступило лицо девушки. Бренд уселся на корточки у входа в шатер.
      – Болотная Утка, тебе удобно? Ничего не нужно? Почему этому вероломному предателю есть дело до этого?
      Сонный мозг Уинсом был не в силах осознать истинные намерения викинга.
      – Устала, Бренд, – пробормотала она. – Очень устала. Спать.
      – За, я тоже устал. Хочу лежать рядом с тобой. Составить тебе компанию.
      Проклятие, ведь он не желал этого! Однако почему бы нет? Если она готова согласиться позволить ему провести ночь в этом шатре, тем лучше. Но что еще она может разрешить ему?
      Сердце викинга возбужденно забилось при мысли о восхитительной ночи, ожидающей их обоих. Бренд встал на колени, готовясь растянуться рядом с девушкой, но маленькие ручки Уинсом вцепились в его волосы, дернули голову вверх.
      – Nej, Бренд. Нельзя спать. Здесь нельзя. Nej!
      Он взглянул в темные глаза, почувствовал, как она рванула его за волосы, но, не обращая внимания на боль, прислонился лбом к ее мягкой груди.
      – Ах, Болотная Утка, не выгонишь же ты несчастного человека на холод!
      По правде говоря, стояла жаркая летняя ночь, но он не желал, чтобы реальность вторгалась в волшебные страсти. Никогда ему еще не было так хорошо. На такое Бренд и надеяться не смел.
      Уинсом с каждой минутой все больше приходила в себя. Бренд ласкал языком вершинки упругих холмиков, и незнакомый жар охватил девушку. Она с силой уперлась кулачками ему в грудь.
      – Nej! Nej!
      – Ах, Болотная Утка, позволь мне…
      Сильная рука пробралась под тонкое покрывало, медленно, осторожно поползла вверх, миновала колено, задержалась на бедре, продвигаясь все ближе и ближе к тому месту, где сходились ее ноги.
      Бренд затаил дыхание. Вот сейчас… сейчас… еще немного…
      Последним усилием воли Уинсом отбросила его от себя. Она и не подозревала, что найдет в себе столько мужества. Но, по правде говоря, и Бренд не знал об этом. Он отлетел в сторону, ударившись головой о борт – ткань шатра была совсем тонкой. Острая боль мгновенно рассеяла любовный туман. Бренд, схватившись за голову, сыпал ужасными проклятьями, среди которых, как заметила Уинсом, были и те, за которые ее днем едва не утопили. Но она почему-то не находила в своей душе сочувствия, наоборот, прикрыла рот ладошкой, чтобы заглушить безудержный смех.
      Бренд грустно вздохнул. У входа в шатер появился Олаф, привлеченный воплями и шумом. Позади крались двое членов команды, также решивших узнать, из-за чего поднялась суматоха.
      Бренд поспешно заверил их, что все в порядке.
      – Ничего не случилось. Просто хотел навестить девушку…
      Голос его беспомощно замер при виде поспешно отвернувшихся мужчин. Послышались ехидные смешки. Олаф бессовестно фыркнул, потом исчез так же быстро, как появился, продолжая хохотать.
      Бренд повернулся к Уинсом и поклонился со всем достоинством, на которое был способен.
      – Доброй ночи, Болотная Утка. Постарайся выспаться.
      – Спасибо, – так же торжественно-серьезно ответила девушка.
      Бренд постарался поскорее выбраться из шатра, клянясь, что еще не скоро вздумает появиться здесь… во всяком случае не в эту ночь и не в следующую.
      Оставшись одна в тишине, Уинсом вздрогнула. Смелые ласки пробудили ранее неведомые ощущения, а все тело по-прежнему горело, как от ожога. Какие волнующие, соблазнительные чувства! Она вздохнула, на несколько секунд забыв ужас разрушения, принесенный Брендом ее народу.
      Путешествие будет долгим и опасным. Она не должна терять голову.

      На следующее утро Бренд проснулся еще до рассвета, разбудил команду и после завтрака проворно разослал по местам, велев садиться за весла. Ему не терпелось отправиться в путешествие. Он должен найти Толхолла и обелить свое имя. Он ничего не добьется, проводя время в этой бухте.
      Уинсом проснулась от громких криков перекликавшихся мужчин, села и огляделась. Сердце болезненно заколотилось, когда девушка осознала, где находится. Широко раскрыв глаза, она прислушивалась к странным толчкам и стукам, ощущая, как колеблется палуба. Знакомый голос что-то неразборчиво прокричал.
      Не в силах разлепить глаза, Уинсом глубоко вздохнула, пытаясь заставить память вернуться. Наконец ей это удалось, и девушка мгновенно сообразила, что находится в шатре, на судне Бренда.
      Она приоткрыла веки, разглядывая каждый уголок крохотного убежища, и наконец-то ясно представила себе, что произошло вчера. Снова жалобный пронзительный плач терзал ее, и Уинсом закрыла ладошками уши. Но и эти ужасные звуки оказались всего лишь воспоминаниями.
      Руки Уинсом опустились. Внутренности стянуло в тугой тоскливый узел при мысли о том, что ожидало ее после выхода из шатра. На берегу.
      Дрожащими руками Уинсом потянулась к платью, не заботясь о том, что кожа так и не успела просохнуть. О, как она боялась того, что увидит, когда осмелится высунуть голову из шатра! Поспешно накинув влажное платье, не обращая внимания на озноб, мгновенно охвативший ее, Уинсом решительно поднялась. Она была уверена, что далеко не все женщины-пленницы переживут сегодняшнюю ночь. Угрызения совести вернулись с новой силой, но девушка решительно продолжала одеваться, а потом немедленно попыталась разодрать пальцами спутанную массу волос. По крайней мере Красной Женщине удалось сбежать, может, кому-нибудь еще…
      Мучительные мысли терзали Уинсом, пока она не почувствовала, что больше не вынесет. Она должна выйти и посмотреть, что происходит.
      Набрав в грудь воздуха, сжавшись от тревоги, она выбралась наружу, подковыляла к самому борту и посмотрела в сторону берега. Повсюду виднелись тела спящих, распростертые на песке в самых немыслимых положениях.
      Уинсом сморгнула слезы, лихорадочно пытаясь отыскать взглядом то, что больше всего боялась увидеть: пленных женщин и детей. Но… но… где они?
      Она старалась как могла: встала на цыпочки, оборачивалась во все стороны, вертела головой. Ни одной красной головы. Ни одной черной, ни одной детской. Повсюду лишь светловолосые мужчины, храпящие так громко, что слышно даже здесь. Мужчины!
      Уинсом невольно схватилась за горло. Где… Что?! Пленники исчезли!
      Девушка тихо вскрикнула, поняв, что произошло. Они сбежали! Скрылись под покровом ночи!
      Она выпрямилась, глубоко вдыхая свежий утренний воздух, еще раз медленно, тщательно, с колотящимся сердцем осматривая берег. Может, она ошиблась? Нет, ни на песке, ни на опушке никого не видно. Они и в самом деле удрали!
      Уинсом улыбнулась нежной доброй улыбкой, чуть приподнявшей уголки губ, не сводя глаз с берега. Они свободны! Свободны! Какое счастье!
      Безмерная радость затопила девушку и еще долго не уходила, пока она не поняла, что судно медленно выходит из бухты. Облегченные мгновения сменились тревогой. Там, в сожженной деревне, лежат непогребенные тела, много мертвых. И уже ничего нельзя изменить. А что с матерью и братом? Удалось ли им спастись? Кто знает? Угрызения совести охватили девушку с новой силой, но она решительно подавила их. Кто-то из дорогих ей людей избежал ужасной судьбы, кто-то нет. Она сама видела трупы.
      Девушка переходила от одного борта к другому, не сводя затуманенных слезами глаз с удалявшейся береговой полосы. Соленые струйки медленно, непрестанно ползли по щекам.
      Прошлой ночью Уинсом в последний раз видела дорогих людей, женщин своего племени. И вот теперь она прощается с родиной. Прозрачные капли вновь увлажнили лицо. Только сейчас девушка по-настоящему поняла, что навсегда расстается с друзьями и землей, на которой родилась. Тоска тяжелым камнем легла на сердце, и ничто не могло принести покой и утешение. Уинсом скорбела о том, что теряла навеки.
      Бренд и Олаф, понимая скорбь девушки, держались в стороне. Арни, правда, несколько раз приходил посидеть рядом, иногда приносил еду, но чаще, как и она, просто молча любовался незнакомыми местами. Уинсом была благодарна юноше за молчаливое сочувствие. Оказывается, не все чужеземцы негодяи, думала Уинсом, обжигая неприязненным взглядом Бренда. Есть и сострадательные люди.
      На третий день плавания Уинсом по-прежнему грустила, но все-таки встала и вышла из шатра на палубу. Взгляды сидевших за веслами мужчин совершенно не волновали ее, она их просто не замечала, сознавая лишь, что невозможно провести остаток жизни в душном полутемном шатре, как бы плохо ни было на душе.
      Бренд исподтишка наблюдал за Уинсом. Глаза распухли от плача, красная грязь размазалась по лицу: девушка выглядела такой несчастной, что его сердце сжалось. Он с трудом подавил порыв немедленно развернуть судно и возвратить Уинсом на родину, но услужливый рассудок подсказал, что ей некуда идти, ведь деревня сожжена, а мужчины перебиты, и неизвестно, как уцелевшие скрелинги восстановят разрушенные жилища и переживут зиму. Возможно, просто погибнут от голода: летние запасы – собранные ягоды, орехи, добытая охотой дичь – тоже погибли при набеге. Бренд не сомневался, что зимы здесь суровые, как и на его родине. Разве он сам не видел плавающие в море ледяные горы, хотя была уже середина лета? Пришлось даже поставить на носу двух вахтенных, из опасения, что «Победитель Драконов» может врезаться в айсберг и навеки найдет убежище на дне морском. Плавание в этих водах было поистине делом опасным; хотя они принимали все меры предосторожности, все-таки из-за шторма сбились с курса и были вынуждены пристать у берегов Стромфьорда.
      Ja, зимы здесь долгие и холодные, так что спасшимся скрелингам придется туго. Уинсом лучше оставаться с ним. Бренд даст ей убежище и еду, здесь она будет в большей безопасности, чем среди соплеменников. По крайней мере он старательно убеждал себя в этом.
 
      Несколько дней спустя Бренд пришвартовал судно у скалистого берега, в том месте, где широкая река встречалась с морем. Они добрались до Маркленда, северной земли, покрытой густыми лесами.
      Бренд с командой сошла на берег, захватив с собой пустые бочонки для воды. Викинг с облегчением заметил, что, вопреки его страхам, ни один из грубых неотесанных мужчин не попытался приставать к Уинсом, хотя многие исподтишка глазели на нее. Бренд предположил, что их отталкивает красная грязь, которой она продолжала старательно мазаться: невозможно было разглядеть под толстым слоем охры необыкновенную красоту девушки.
      Собственно говоря, Бренд был очень доволен, что девушка так упрямо продолжает уродовать себя, и каждый раз одобрительно улыбался, видя, как усердно она накладывает на лицо, руки и ноги очередной слой глины поверх уже нанесенного. Но, когда дело дошло до шатра и одеял, у Бренда впервые зародились сомнения. Кроме того, мазки омерзительной грязи виднелись на снастях и бортах, а это было уже совсем недопустимым. Только вчера капитан поймал Уинсом за странным занятием – ярко-красный палец старательно разрисовывал отполированное гладкое дерево палубы судна. Его судна.
      Бренд посчитал, что это уж слишком.
      Оказавшись на берегу, он разложил костер, поджарил только что пойманного лосося и позвал мужчин к обеду. Уинсом, которая бродила по берегу, разглядывая деревья и растения, немного помедлила, но потом все же подошла, уселась у костра, надломила кусочек рыбы. Когда она подняла глаза, Бренд встретился с ней взглядом.
      – Хочешь еще?
      – Nej, – вежливо покачала головой девушка.
      – Может, яйцо?
      Он протянул Уинсом серое в крапинку яичко, редкий деликатес, которое держал несколько секунд в кипящей воде. Та снова покачала головой и вздохнула. Викинги не умеют как следует готовить яйца. Ее люди всегда варили их, пока и желток, и белок не становились твердыми. И клали в кипяток сразу все, что могли найти в гнезде, а потом растирали желтки и готовили сладковатую пасту, услаждавшую язык. Нет, викинги очень плохие повара!
      Бренд нахмурился, кладя лакомый кусочек на блюдо, где лежало еще два яичка. Он снова ничего не сумел добиться.
      Они закончили обед в молчании: матросам почему-то тоже расхотелось болтать, они явно прислушивались, надеясь услышать хоть слово, сорвавшееся с женских уст. Но, к несчастью, они так ничего и не дождались.
      Бренд взглянул на очаровательный ротик, такой пухлый и розовый. Викинг вспомнил, как совсем недавно целовал его… неужели прошло всего несколько недель? Тогда, в Стромфьорде, Уинсом крепко прижималась к нему, умоляя спасти брата.
      Что случилось? – с чувством неловкости подумал он. Почему добрая, умная, любящая, веселая девушка превратилась в безмолвный камень, вымазанный красной краской? Может, вид разрушенной деревни так подействовал на нее?
      Он припомнил, что за последнее время Уинсом не казалась такой печальной, хотя временами забиралась в шатер и отказывалась выходить, несмотря на все мольбы Арни. Но такое случалось все реже. Бренд предполагал, что это скорбь так на нее действует. Иногда даже он видел, как смеется девушка, когда разговаривает с Арни, обучает его какой-то новой игре скрелингов, повторяет за юношей норвежские слова. Бренд восхищался ее забавно-певучим произношением. Но только вчера он строго упрекал Арни за те ругательства, которые по его вине узнала Уинсом. Юноша, заикаясь, заверил, что больше не сделает ничего подобного, и, когда Бренд удовлетворенно кивнул, покраснев, имел дерзость показать Бренду, как правильно произносить имя Уинсом, и даже объяснил, что оно означает. Пристыженный, Бренд еще долго стоял у борта после ухода юноши, но так и не пожелал признаваться Арни, что непрерывно повторял имя девушки, пока не уверился, что выговаривает его как надо.
      После обеда команда отправилась наполнять водой бочонки. Уинсом тоже поднялась и побрела по берегу, занятая поисками растений. К ее удивлению, она узнавала многие знакомые травы и цветы, росшие так далеко от того места, где она жила. Набрав полный мешок, она направилась к ручью. Походка девушки неожиданно стала легкой, из горла рвалась веселая песня. Как раз перед тем, как Бренд позвал ее к обеду, Уинсом обнаружила небольшой участок красной охры и теперь решила запасти как можно больше этой великолепной краски. Кто знает, когда удастся найти такие залежи! Ей неслыханно повезло!
      Бренд, взвалив на плечо бочонок, заметил Уинсом, спешившую в направлении маленького, веселого звеневшего родничка, впадавшего в реку пошире. Хочет набрать еще растений? У нее уже был целый стог листьев, стеблей и даже корней. Непонятно, что она собирается делать с этим сеном, но если подобное занятие доставляет Уинсом радость, значит, и он слова не скажет.
      Наконец, когда все бочонки были полны, Бренд приказал своим людям подниматься на борт, а сам, прищурившись, поглядел на солнце. Оно теперь долго не зайдет! Можно проплыть много лиг, и сумерки все не настанут.
      Уинсом поднялась на корабль последней, сгибаясь под тяжестью мешка с растениями. Бренд только застонал и в отчаянии тряхнул головой, заметив комья красной грязи.
      – Поднять паруса! – крикнул он, и мужчины бросились выполнять приказ. Заметив вопросительный взгляд Уинсом, капитан пояснил:
      – Мы отправляемся в Гренландию. Там продадим лес и начнем искать Торхолла Храброго.
      Уинсом непонимающе уставилась на него. Олаф восторженно потер руки.
      – Ja, и скоро найдем его, уж будь уверена!

       На борту судна, следующего в Бреттелид, Гренландия
 
      Бренд стоял на палубе «Победителя Драконов», наблюдая, как гора, выбранная в качестве маяка, медленно тает за кормой. Эта скала в Маркленде была той отправной точкой, откуда суда направлялись прямиков в Гренландию. Поскольку штурвалы в драккарах викингов всегда располагались у борта, Бренд сейчас находился лицом к корме. Как только гора окончательно скроется за горизонтом, он повернется к носу и, возможно, найдет еще один ориентир. В крайнем случае направит корабль по солнцу.
      Иногда он бросал взгляд на неспокойное море. По пути в Гренландию приходилось бороться с подводными течениями, поэтому все члены команды должны были садиться за весла.
      Чтобы увеличить скорость, Бренд приказал поднять парус. Ветер выдался попутным, и Бренд с гордостью рассматривал рисунок из красных и белых ромбов. Квадратный парус был изготовлен из уэдмела, грубокого сукна, покрытого для прочности слоем вываренной березовой коры, смешанной с конским жиром. Бренд лично наблюдал за подготовкой паруса, убедившись собственными глазами, что матросы достали именно мягкое, легко тающее сало, взятое из-под гривы дохлой лошади.
      Этим утром они прошли через густой туман, но теперь небо было ясным, а видимость хорошей.
      Бренд поставил Арни на носу наблюдать за айсбергами, боясь, что судно, столкнувшись с громадными обломками льда, потонет вместе с командой. Он во всем следовал заветам викингов, прирожденных мореплавателей. Хотя компас был им неизвестен, все знали, что небесный свод делится на восемь частей – север, северо-восток, восток, юго-восток, юг, юго-запад, запад и северо-запад. Летние ночи были слишком светлыми, чтобы ориентироваться по Северной Звезде, но, замечая положение солнца в полдень и просиживая долгие часы над потертой картой, Бренд мог сохранять верный курс, который в конце концов приведет его в Бреттелид, восточное поселение Гренландии.
      – Колонии.
      Бренд помедлил, словно смакуя непривычное слово.
      – Не так-то много это говорит нам, верно, Олаф? Олаф стоял рядом с капитаном, наблюдая одним глазом за Арни, а другим за командой. Закаленные моряки гребли весь день, заставляя драккар лететь по волнам.
      – Все еще думаешь о Торхолле Храбром, капитан? – осведомился Олаф и, когда Бренд кивнул, пояснил:
      – Да тут и понимать нечего. Колонии – всего-навсего небольшие поселения в Исландии, Гренландии и тому подобных глухих местах, там и развернуться негде. Но все же, – вздохнул он, – мы уже побывали во многих колониях и еще побываем хотим того или нет.
      Олаф вытер лоб: солнце с каждой минутой палило все жарче.
      Уинсом стояла рядом с Арни, перегнувшись через борт и глядя в воду. Она находилась здесь уже довольно давно и, заслонив ладошкой глаза от солнца, старалась не пропустить появление айсберга.
      Чтобы скоротать время, Арни учил Уинсом норвежским словам, так что ее знания росли день ото дня. Юноша старательно объяснял Уинсом, чем может грозить столкновение с ледяной горой. Уинсом слушала, радуясь, что может немного отвлечься от горестных мыслей.
      Внезапно Арни громко крикнул:
      – Айсберг прямо по курсу, капитан!
      Выведенная из задумчивости, Уинсом встрепенулась и взглянула вперед. Вон там… совсем недалеко… низко сидевший обломок блестящего льда, в котором переливались солнечные лучи. Судно шло прямо на него. Но неужели какой-то маленький кусочек может представлять опасность? Уинсом очень удивилась, когда взволнованный Арни метнулся к корме и принялся что-то горячо говорить Бренду и Олафу.
      Бренд, приставив ладонь козырьком ко лбу, взглянул на небо, а потом снова на айсберг. Потом, улыбнувшись, что-то сделал со странной палкой, которой управлял судном. Уинсом ошеломленно наблюдала, как нос медленно отвернул в сторону от блестящей глыбы.
      Арни побежал обратно и сейчас с гордым видом смотрел на воду. Уинсом была поражена тем, что за совсем небольшое время судно смогло избежать столкновения с айсбергом. Она и не представляла, что драккар может так быстро двигаться.
      Арни издал громкий вопль и замахал руками. Два тюленя, лениво лежавших на поверхности ледяной глыбы, неспешно поднялись и скользнули в темно-зеленые глубины. Уинсом улыбнулась, слыша, как Арни просит принести копье: юноша попросту хвастал. Охотиться на животных было уже поздно. Тюлени, высунув головы, любопытными взглядами провожали корабль. Вскоре зверюшки остались позади, в полной безопасности.
      Уинсом вздохнула. Хорошо бы отведать свежего мяса! Она так давно его не пробовала!
      И тут девушка вскинулась, не понимая, что с ней происходит. Последние дни она совсем не интересовалась едой, целиком поглощенная тоской по родине и бедным обездоленным соплеменникам. Лакомые кусочки, приносимые Арни, совсем ее не привлекали, хотя Уинсом невольно заметила, что команда не страдает от голода. Еды было вволю: свежевыловленная рыба, сушеная тюленина и ужасная желтая глина, которую Бренд называл «сыром». Уинсом искренне не представляла, как мужчины могут брать в рот такую гадость.
      Струя брызг, летящих из-под носа рассекавшего волны корабля, окатила Уинсом, и девушка вздрогнула. Арни, конечно, промок до костей, хотя, казалось, это его совсем не волнует. Но для Уинсом это было тяжелым испытанием. Обвисшее платье леденило тело, мокрая кожа сдавливала грудь, словно тисками. Что делать? Где можно обсохнуть?
      Уинсом дрожала от холода, но все же впереди по-прежнему расстилалась безбрежная гладь, и нигде не видно земли – значит, путешествию не скоро придет конец. Может, теперь придется постоянно ходить в таком виде!
      Девушка взглянула на Арни, пытаясь понять, как лучше объяснить ему неожиданно возникшее затруднение. И тут, случайно опустив глаза, она охнула. О нет, только не это! Великолепная красная охра смылась, и по рукам и лицу текли багровые ручьи. На палубе быстро образовалась кровавая лужица, и Уинсом побоялась, что Бренд, заметив беспорядок, начнет кричать и сыпать проклятиями – именно так он и сделал, когда стирал чудесный рисунок, нарисованный Уинсом на борту, рядом с шатром.
      Она изобразила родную деревню с целыми, не сгоревшими вигвамами и как раз приступила к портрету матери, стоявшей у костра, когда непонятно откуда появившийся Бренд, покраснев, начал вопить, махать руками и почему-то подпрыгивать, а потом вытер доски тряпкой, уничтожив замечательную картину.
      После этого Уинсом прокралась в шатер и не выходила оттуда целый день, вне себя от горя из-за того, что попытки запечатлеть мать и деревню оказались столь безнадежно неудачными. Ей даже не позволено рисовать!
      В конце концов безудержный гнев, охвативший девушку, выгнал ее на палубу, и она нашла некоторое утешение в том, что стала вместе с Арни всматриваться в айсберги. Немного успокоившись, она сообразила, что Бренду, должно быть, попросту не нравится, когда на бортах и палубах появляются рисунки красного цвета. Может, именно поэтому он так вопил и дергался.
      Девушка обернулась и взглянула на большой красно-белый парус, надутый ветром. Но все же Бренд выбрал красный цвет для своего паруса, великолепный красный цвет. О, если бы ей удалось получить хоть кусочек такой прекрасной ткани! Она могла бы завернуться в него с головы до ног, быстро согреться и оставаться сухой. И, что самое главное, выглядеть настоящей красавицей! Позволит ли ей Бренд отрезать немного?
      Девушка стиснула кулаки. Мысль о том, чтобы обратиться к викингу с просьбой, пусть самой скромной, была непереносима. Нет, она не подойдет к нему! Но ведь она и сама вполне способна добыть эту ткань. Для этого, всего-навсего, нужно взять нож и откромсать край паруса. И ни к чему тревожить Бренда. Да-да, возможно, чуть позднее, когда Бренд заснет, она добудет себе новое платье!
      Улыбнувшись впервые с того дня, когда пришлось покинуть родину, Уинсом тихо запела. Арни немедленно предложил обучить ее норвежской шуточной песенки. Вскоре оба уже распевали во весь голос, настолько увлеченно, что иногда отчаянно фальшивили.
 
      В этих широтах летнее солнце почти не спускалось за горизонт, лишь в полночь недолгие сумерки накрывали землю, и Бренд, наконец, отправился к себе немного отдохнуть после утомительного дня.
      Олаф остался наблюдать за половиной команды, сидевшей на веслах, но гребли мужчины гораздо медленнее, чем днем. Олаф, измотанный долгим стоянием за штурвалом, да к тому же успевавший следить за айсбергами, выглядел усталым и осунувшимся. Бренд решил чуть позже сменить его.
      Уинсом, устав от качки и не в силах заснуть, потому что было слишком светло, дрожа от холода, в насквозь промокшем платье, сидела в шатре, сжимая нож, одолженный у Арни. Она объяснила юноше, что ей необходимо нарезать мясо. Она почти не солгала, но кроме мяса намеревалась также расправиться с прекрасным красно-белым парусом. Теперь, когда корабль шел не так быстро, команда клевала носом, а Бренда нигде не было видно, настало время осуществить замысел.
      Потихоньку выбравшись из шатра, стараясь не привлечь внимания зоркого Олафа, Уинсом осторожно огляделась. Вокруг стояла тишина, если не считать скрипа уключин. Конечно, она бы предпочла, чтобы было немного темнее, но ничего не поделаешь!
      Уинсом встала на четвереньки и начала осторожно ползти к мачте. Громкий скрежет мгновенно пригвоздил ее к месту. Здесь! Справа! Уинсом еще раз огляделась и, не заметив ничего подозрительного, все же решила выждать. Но шум не повторился, и она снова поползла, пока не добралась до мачты. Парус на ночь свернули, мачту опустили. Огромный красно-белый тюк лежал совсем близко. Тут так много ткани, неужели какой-то краешек имеет значение?
      Мурлыча песенку, Уинсом провела рукой по сукну. Жестковатое! Ну что ж, может, если его поносить, станет мягче!
      Она осторожно развернула парус, только сейчас поняв, что материя пропитана каким-то составом, должно быть, чтобы сделать ее непромокаемой. Тем лучше: теперь Уинсом сможет целые дни проводить на носу, высматривая айсберги, и никакие волны ей не страшны. Может, когда Арни увидит ее новое платье, тоже захочет отрезать кусочек паруса.
      Уинсом расстелила рулон ткани и начала врезаться в толстое сукно. Арни уверял, что нож очень острый, но сейчас она засомневалась, так ли это: прошло уже немало времени, девушка старательно пилила и пилила, но толку было мало. Один раз лезвие соскользнуло, и Уинсом едва не порезалась. Но верх взяло упрямство. Тихо шепча ободряющие слова, она продолжала трудиться. Наверное, придется просидеть почти всю ночь, чтобы отрезать кусок того размера, который ей нужен!
      Девушка тоскливо вздохнула, не бросая, однако, своего занятия. Ну вот, кажется, она поняла, как лучше действовать. Нужно покрепче налегать на нож! Дело сразу пошло быстрее. Но в этот момент клинок неожиданно выхватили. Уинсом опрокинулась на спину и растянулась в самой середине паруса.
      – Что, во имя Тора, ты вытворяешь?! – заревел Бренд.
      Тяжесть огромного тела придавила ее к палубе. Запястья были зажаты железной хваткой, и Уинсом с ужасом заметила, какая ярость полыхает в этих лучистых глазах.
      Сила рук Бренда, удерживающих ее на месте, лицо этого человека совсем рядом, светлые, взъерошенные со сна волосы, знакомый мужской запах потрясли ее, ошеломили, лишили рассудка. Голова Уинсом пошла кругом. Она слабо попыталась оттолкнуть Бренда и увидела, как широко раскрылись его глаза. Девушка, задохнувшись, попыталась прийти в себя, но близость Бренда туманила разум. Сначала она только молча смотрела на него, смутно соображая, что должна была ощущать себя крохотной раздавленной мошкой, но почему-то чувствовала лишь его тепло, мощь, радость быть в его объятиях… Казалось, единственное, лучшее место на земле – быть там, где он.
      Бренд презрительно улыбнулся ее бесплодным попыткам освободиться.
      – Прекрати! – велел он. Извивающееся чувственное тело, прижатое к нему, возбуждало его больше, чем в силах вынести простой смертный. Бренд слегка приподнялся, совсем чуточку, так, что животы и ноги их по-прежнему соприкасались, словно они не боролись, а занимались чем-то совершенно другим. Бренд неожиданно улыбнулся. Может, ему удастся удержать ее в этой позе до конца путешествия?
      Но в этот момент Уинсом вскинулась, пытаясь сбросить Бренда. Он сильнее сжал руки. Нет, на этот раз он не позволит ей ускользнуть, особенно теперь, поймав на месте преступления.
      Большие глаза, полные страха, вопросительно смотрели на него. Бренд потрясенно вздохнул. Неужели она может бояться его? Он всегда был с ней добр, нежен…
      Бренд медленно опустил голову, коснулся губами ее губ. Уинсом замерла, но он мог ощущать ее аромат, вкус рта и продолжал целовать ее, неторопливо, неспешно.
      Уинсом беспомощно охнула, впервые в жизни охваченная чем-то вроде экстаза, в который повергли ее эти страстные поцелуи. Язык настойчиво толкался в губы, ища входа. Уинсом застонала. Его тепло, ласки и касания рук… все опьяняло ее. И теперь эти чувственные губы осторожно дотрагивались до виска, волос, потом снова завладели ее губами. Хватка сильных пальцев ослабла. Бренд одним быстрым движением привлек ее к себе, приподняв, припал к упругой груди. Но вместо бархатистых холмиков Бренд уткнулся в жесткую Холодную кожу. Девушке хотелось сорвать платье, позволить ему ласкать ее, так, чтобы разгоряченные тела вжимались друг в друга, все теснее, теснее…
      Уинсом неуклюже возилась с завязками платья, безуспешно пытаясь стянуть его вниз, чтобы позволить этому пылающему рту накрыть розовые вершинки, изведать наконец блаженство, которого так давно ждала ее плоть.
      Бренд помог ей и осторожно спустил платье до талии. Обнаженные груди с ледяными тугими сосками словно умоляли о поцелуях, и Бренд был рад исполнить безмолвную просьбу.
      Уинсом прижала к себе голову Бренда, пока он осыпал ее безумными ласками. Охваченная неизвестными ощущениями, она боялась, что вот-вот лишится сознания.
      Скоро, слишком скоро Бренд поднял голову и взглянул на Уинсом.
      – Давай избавимся от этого платья, – хрипловато прошептал он.
      Девушка всмотрелась в Бренда и медленно, очень медленно пришла в себя.
      – Не могу, – пробормотала она наконец, гладя светлые волосы и осторожно отводя непокорную прядь. – Не могу.
      Но викинг, безошибочно угадав силу ее желания, отказывался сдаться.
      – Ja, нам нет необходимости оставаться здесь. Пойдем в мой шатер, – шепнул он, ожидая, что она все-таки согласиться… но тут же прочел ответ в глазах Уинсом.
      – Не могу, – снова выдохнула она.
      – Но почему нет? – настаивал Бренд, сгорая от нетерпения и страсти. Как он хотел эту женщину, хотел давно и, только сейчас осознав это, не желал признать поражение. Он добьется, что она будет извиваться под ним, забыв обо всем на свете, а в его ушах будут звучать ее счастливые, тихие, самозабвенные крики, а не настойчивые отказы.
      Уинсом начала слабо сопротивляться и отстранившись, села, скрестив руки на груди.
      – Нет, – простонала она. – Ты не мой муж.
      – Какое отношение это имеет к нам обоим? – удивился окончательно сбитый с толку, рассерженный Бренд. – Необязательно быть женатыми для того, чтобы любить друг друга в постели.
      – Обязательно, – возразила Уинсом. – Мать всегда мне так говорила. Это обычай беотаков.
      – Беотаков?!
      Бренду страшно захотелось выругаться, выпалить запретные для Уинсом слова. Он вскочил, не заботясь о том, что их могут подслушать.
      – Мне нет дела до обычаев беотаков! Кто и когда о них слышал? Мы покорили полмира, нет, даже больше, чем полмира! Наши люди добрались до земли руссов, кельтов…
      Остановившись, он яростно перевел дыхание.
      – Ты не должна обращать внимание на какие-то дурацкие обычаи. Беотаки остались далеко. Ты теперь со мной!
      – Ja, – спокойно согласилась Уинсом, не разнимая рук. – Я с тобой, но не по собственной воле.
      Она обожгла его гневным взглядом и добавила:
      – Ты похитил меня!
      Бренд закатил глаза. Он не собирался спорить сейчас на эту тему. Он хотел заняться любовью. Немного взяв себя в руки, он спросил:
      – Ну что, пойдем в мой шатер?
      – Nej, – с достоинством ответила Уинсом, качая головой.
      Бренд раздраженно нахмурился. Что за упрямая девчонка? Неожиданно его взгляд упал на отброшенный нож. Бренд поднял его и, презрительно фыркнув, выдавил:
      – Объясни, зачем ты резала парус?
      Видя, как мгновенно изменился Бренд, Уинсом нервно залепетала что-то сначала на наречии беотаков, потом на ломаном норвежском, показывая сначала на нож, потом на парус, пытаясь объяснить, что хотела получить совсем маленький кусочек. Но Бренд, ничего не поняв, покачал головой, уставясь на девушку прищуренными глазами. Ему не терпелось закричать, наброситься на Уинсом за то, что отказала ему.
      – Не можешь же ты надеяться, что я поверну корабль и отвезу тебя обратно в деревню, только потому, что ты превратила парус в лохмотья, госпожа моя. И не мечтай.
      Уинсом замерла, тоскливо глядя на Бренда. О чем он толкует?
      – Парус, – терпеливо повторил Бренд. – Не считай, что вернешься на родину, даже если парус испорчен. Ничего не выйдет, Уинсом. Я плыву в Гренландию, и никто на свете – даже самая прекрасная женщина – не остановит меня.
      Последние слова были произнесены едва слышным шепотом. Но Уинсом по-прежнему не сводила с него недоуменных глаз. Наконец отрывочные слова дошли до ее сознания.
      – Я вовсе не хотела заставить тебя повернуть назад, – пролепетала она.
      Ее норвежский значительно улучшился. Арни – неплохой наставник. Бренд уже успел заметить. Но эти мелкие пакости ей с рук все равно не сойдут. Он не собирается ничего спускать девчонке только потому, что она внезапно довольно сносно заговорила на его языке.
      – Ты не хотела вернуться домой? – недоверчиво спросил он.
      Уинсом вспыхнула.
      – Я отправилась бы домой, если бы могла, – выдавила она. – Но ты не отпустишь меня, я это знаю. И знаю, что ты сделал!
      Пусть попробует отрицать, что не только украл ее, но и подбил стромфьордцев напасть на ее деревню! Она найдет, что ему сказать!
      Бренд удивленно поднял брови.
      – Что я сделал? – осведомился он.
      – Уходи, – прошипела она, вскакивая и прижимая платье к груди. Потом отвернулась и гордо направилась к шатру. Как могла она забыться настолько, чтобы отдаться поцелуям и ласкам этого предателя! Отвращение к себе терзало душу.
      – Подожди!
      Бренд схватил Уинсом за руку, прежде чем она успела сделать два шага. Девушка гневно обернулась.
      – Отпусти меня!
      – Спокойно, Уинсом, иначе вся команда будет развлекаться, глядя, как мы катаемся по палубе. Только этого еще нам и не хватает, – мрачно предупредил Бренд.
      – Мне все равно, – прошипела она, ощерившись. – Немедленно отпусти!
      Он быстро разжал пальцы, и девушка отскочила. Раздражение Бренда немного улеглось, даже горечь поражения была уже не так велика, как вначале. Он беспомощно покачал головой, не понимая, что он делает здесь, с этой женщиной, и как ко всему этому относиться. Викинг нерешительно протянул руку, но Уинсом с таким отвращением взглянула на нее, что он, потрясенный, тут же отстранился:
      – Я… я хотел бы знать, почему ты разрезала мой парус?
      Уинсом подняла глаза, спрашивая себя, не стоит ли сказать ему правду. Бренд отвратительно вел себя с ней, но все же она сумела распознать странную дрожь в его голосе.
      – Холодно. Было холодно, – тихо пояснила она, показывая на обвисшее платье. – Мокрая.
      Глаза Бренда задумчиво сузились.
      – Но это еще не причина, почему ты должна была портить парус, – нетерпеливо напомнил он. Ему больше нравилось, когда Уинсом, извиваясь от страсти, лежит под ним, а не стоит здесь, хмурясь, готовая выцарапать ему глаза.
      Девушка покачала головой: длинные красноватые волосы рассыпались по плечам. Она откинула их со лба, пропуская пальцы через спутанные пряди, пытаясь успокоиться.
      – Хотела платье. Сухое. Будет тепло.
      Бренд заметил, что она вправду вся промокла, и почувствовал угрызения совести за то, что не подумал об этом раньше.
      Сырость, брызги, промокшая одежда привычны бывалым морякам, но трудно ожидать, что девушка будет безропотно терпеть эти неудобства в продолжение всего долгого путешествия.
      Викинг немного подумал. Да и к чему ей выносить все это? Он мог одолжить ей одежду. Но при одной мысли об изящной фигурке в мешковатом облачении он разразился смехом.
      Уинсом перестала расчесываться и резко вскинула голову.
      – Что здесь забавного? – прошипела она. – Думаешь, очень весело день и ночь расхаживать в таком виде?
      – Я все время так хожу, – выдавил Бренд между взрывами хохота и, окончательно развеселившись, поднял край паруса, на котором зиял не особенно длинный разрез.
      – Не пойдет, Уинсом, – покачал он головой. – Нельзя шить одежду из парусов.
      Позже придется зашить сукно толстой, смазанной варом ниткой.
      Заметив, что девушка исподтишка наблюдает за ним, он лукаво подмигнул:
      – Можешь надеть что-нибудь из моих вещей.
      – Но они мне слишком велики, Бренд, – сухо заметила она.
      Да, верно, она в два раза ниже его.
      – Тогда одолжим у Арни, – предложил он. – Вы почти одинакового роста.
      Уинсом, что-то сообразив, кивнула:
      – Ja, я попрошу у него.
      Она нагнулась и с сожалением погладила грубую ткань. Бренд осторожно спросил:
      – Ты хотела платье из парусины, Уинсом? Это сукно очень тяжелое и неудобное.
      Расслышав странные нежные нотки в голосе капитана, Уинсом призналась:
      – Он такой красивый. Этот красный цвет…
      Она внезапно замолчала.
      – Красный!
      Бренд снова расхохотался. Эта женщина просто помешана на красном! На этот раз он не унялся, даже заметив разъяренный взгляд Уинсом, даже добравшись до постели, где вновь согнулся в приступе веселья, даже увидев, что униженная несчастная девушка прокралась в свой шатер, зажимая руками уши.
      Долгое время спустя после того, как она улеглась, пытаясь заснуть, слышала Уинсом отголоски этого издевательского смеха.

      – Это по твоему приказу она постоянно уродует себя? – спросил Олаф.
      – Nej, – покачал головой Бренд. – Она сама это придумала.
      Двое мужчин, стоявших у румпеля, улыбнулись и помахали девушке, которая вместе с Арни высматривала айсберги. Оба выглядели близнецами, если не считать разницы в цвете волос.
      Уинсом перегнулась через борт, наблюдая за особенно высокой волной. Доходившая до бедер туника задралась, открывая соблазнительные округлости, обтянутые тесными штанами Арни.
      – Вид женщины в мужской одежде вряд ли вызовет у команды непристойные мысли, – удовлетворенно заметил Бренд. – По крайней мере будут держаться подальше от Уинсом.
      – Верно, капитан.
      Бренд не обратил внимания на иронические нотки в голосе Олафа. Уинсом выглядела гораздо привлекательнее, чем обычно. Арни искоса, осторожно поглядывал на нее. Он не привык видеть женщин в мужском костюме. На палубе валялась небрежно брошенная праздничная меховая безрукавка Арни, и юноша теперь пожалел, что так поспешно согласился одолжить ее Уинсом. Это был его любимый и самый ценный предмет гардероба, подарок Олафа и Бренда. Может, уговорить Уинсом отдать безрукавку обратно, все равно девушка ее не носит? Но не успел Арни открыть рот, как Уинсом повернулась, подняла безрукавку и надела ее. Видя, как красиво выделяются красноватые волосы и кожа на золотисто-коричневом меху, он решил, что позволит ей поносить безрукавку еще немного.
      – Куда мы плывем? – спросила Уинсом.
      Арни увлеченно наблюдал за полетом чайки, делавшей круги почти над самой мачтой. Парус был поднят, солнце сияло, погода до сих пор была прекрасной. Ветерок подгонял корабль, и «Победитель Драконов» словно перелетал с волны на волну.
      – В Бреттелид, восточное поселение.
      – Это далеко?
      – Думаю, еще не меньше дня, – решил Арни. – Бренд ведет корабль, можно спросить у него.
      – Nej, Nej, – вырвалось у девушки. Она положила руку на плечо юноши, боясь, что тот и в самом деле направится к капитану.
      – Это неважно. Мне просто любопытно.
      – Ты очень хорошо говоришь по-норвежски, – похвалил Арни.
      Уинсом улыбнулась, показав ровные зубы, казавшиеся еще белее на выкрашенном охрой лице. В черных глазах мелькнула веселая искорка.
      – Да, наверное, неплохо. Спасибо.
      Арни уставился на девушку, неожиданно поняв, что она в самом деле прекрасна. Но его больше интересовало другое.
      – Почему ты чуждаешься капитана?
      Уинсом сразу же насупилась и, отвернувшись, стала разглядывать морских птиц, паривших на воздушных потоках.
      – Мне он не нравится.
      – Почему?
      – Не желаю говорить тебе. По временам ты мне тоже неприятен, – откровенно объяснила она.
      – Разве? – обиделся Арни. – Тогда немедленно отдавай мою безрукавку.
      Уинсом от удивления разинула рот, но тут же сцепила зубы. В конце концов Арни совсем еще мальчишка. Именно поэтому с ним она чувствовала себя в безопасности на этом корабле, где было полно мужчин. Но иногда он вел себя, как ребенок.
      Уинсом медленно стянула безрукавку, погладила чудесный мех и отдала Арни.
      – Спасибо. Мне было в ней тепло.
      Арни выхватил безрукавку из ее рук и, сердито топая, отошел. Уинсом с грустью глядела ему вслед. Она сказала правду: ей неприятно вспоминать, что Арни тоже был участником набега на деревню. Он никогда не говорил на эту тему, но, несомненно, все знал и тоже был причиной истребления ее народа. Но ведь он зависел от взрослых воинов и должен делать что прикажут! Конечно, Арни виноват гораздо меньше Бренда Бьорнсона.
      При мысли о Бренде девушка нахмурилась и тяжело вздохнула. Мысли о том, как он целовал ее, были невыносимы, но она непрерывно вспоминала об этом, ощущая, что превратилась в сплошной комок обнаженных эмоций, раздираемый противоречивыми чувствами к викингу. Она в жизни не встречала мужчину привлекательнее, тело ждало его ласк, но девушка не могла, не хотела поддаться обаянию человека, так жестоко предавшего ее народ.
      Уинсом откинула со лба прядь волос. На секунду море и небо расплылись перед глазами, и девушка удивилась, не понимая, почему глаза ей изменили. По щеке поползла слезинка, и Уинсом сердито стерла ее. Как глупо плакать из-за врага!
      Однако ненависть к Бренду заставляла непрестанно думать о нем, словно они были связаны невидимой нитью. Она ощущала каждое его движение, не в силах доверять викингу, но сознавая, однако, что целиком и полностью зависит от него.
      Что за ужасное положение, думала Уинсом в отчаянии, не зная, как поступить и что предпринять.
      Она долго стояла у борта, а когда, наконец, отошла, чтобы вернуться в шатер, оказалось, что пришло время ужина. Уинсом молча съела рыбу, выпила воды и, свернувшись клубочком, задремала.
 
      Уинсом, встрепенувшись, вскочила. Что-то разбудило ее. Корабль швыряло из стороны в сторону. Тяжелые дождевые капли ударяли о крышу шатра. Мужчины громко перекрикивались. Уинсом, начиная тревожиться, выглянула из шатра. В лицо ударили струи воды, льющейся с неба. Не обращая внимания на ливень, она высматривала Бренда и Олафа. Капитан стоял у румпеля, расставив ноги, закутанные в такие мохнатые шкуры, что она с трудом его узнала.
      Бренд сражался со штурвалом, стараясь, чтобы корабль не сбился с курса, и что-то орал матросам.
      Олаф оказался на носу. Перегнувшись через борт и едва не падая в воду, он вглядывался в серую стену дождя. Судно угрожающе накренилось, и Олаф схватился за деревянную голову дракона, украшавшую корабль, чтобы не свалиться в бушующие волны.
      Уинсом, в совершенной панике, шарила по полу в поисках одежды и попыталась натянуть костюм Арни. Качка была такой сильной, что девушку швыряло от стенки до стенки. Судно тяжело переваливалось с волны на волну и тряслось, словно в ознобе.
      На несколько мгновений Уинсом страстно захотелось остаться в крохотном убежище, где она по крайней мере была в безопасности. Но к чему себя дурачить? Корабль может вот-вот затонуть, и скрываться, как белка в дупле, не имеет смысла.
      Уинсом выкарабкалась на палубу и снова огляделась. Вот он! Опустившись на четвереньки, она поползла, оскальзываясь на мокрых планках, которыми был выложен центр. Медленно и с трудом она пробиралась к нему. Словно испуганный зверек, девушка искала единственного защитника, о котором могла подумать, единственного человека, который сумеет уберечь ее.
      Наконец она добралась до Бренда и ухватилась за его ногу. Викинг поднял девушку, и та мгновенно ощутила силу его рук. Уинсом хотела одного – вечно оставаться в его объятиях.
      – Сюда! – закричал Бренд, показывая на выгнутую часть борта. – Встань здесь!
      Уинсом, кивнув, вынудила себя покинуть кольцо его рук и, спотыкаясь, сделала несколько шагов. Но тут огромная волна снова ударила в корабль; девушка врезалась плечом в твердое дерево и застонала от боли. Теперь судно наклонилось на другой борт, и Уинсом едва не выпала из своего убежища.
      Бренд по-прежнему оставался на месте, сражаясь с румпелем. Он поглядел в сторону Уинсом и, по-видимому, даже заметил ее, но, тут же отвернувшись, продолжал выкрикивать приказания. Дождь струился по его мокрым волосам, меха блестели от воды. Но Уинсом он казался самым красивым на свете.
      Викинг снова взглянул на девушку, носком сапога подтолкнул к ней обрывок веревки и что-то проорал. Уинсом смутно поняла, что должна обвязать ее вокруг талии, и дрожащими руками обмоталась скользким мокрым канатом. Бренд прикрепил другой конец вокруг деревянного сиденья, вделанного в корпус. Уинсом сообразила, что иначе ее может легко смыть первой же волной, и нервно вздрогнула при этой ужасной мысли.
      Она не знала, сколько просидела, скорчившись, в своем ненадежном укрытии, наблюдая, как твердо управляет Бренд судном, все время норовящим выйти из повиновения – может, прошло много дней, может, несколько мгновений. Шторм продолжал бушевать, ветер злобно завывал. Ливень нещадно хлестал по палубе, и корабль тяжело переваливался с волны на волну. Ужас от сознания, что следующий миг может оказаться последним, стал почти привычным, но чего еще можно было ожидать в эту беспощадную бурю? Уинсом чувствовала себя так, будто родилась во время этого шторма, прожила в нем всю свою жизнь – настолько цепко держал он в своей стальной хватке ее и судно.
      Уинсом видела, как Арни с трудом пробирается к капитану. Волны швыряли юношу от одного борта к другому, но он упрямо двигался к цели. Добравшись до Бренда, Арни с силой вцепился в него, и капитан нагнулся, чтобы получше расслышать его слова:
      – Вода просочилась! Нас заливает! Корабль тонет!
      Мальчик панически оглядывался, все больше бледнея.
      Румпель вырвался из рук Бренда, но капитан тут же вновь схватился за него, выравнивая судно. Потом высвободил руку и похлопал перепуганного парня по плечу. Тот, казалось, сразу успокоился.
      – Прекрати хныкать, Арни! Начинай вычерпывать воду! Зови на помощь команду! – крикнул он, перекрывая стоны ветра.
      Паренек, немного оправившись, кивнул и заковылял обратно тем же путем, которым пришел, дергая за рукав то одного, то другого гребца, чтобы привлечь их внимание. Уинсом в страхе наблюдала, как они начали откачивать воду, доходившую до щиколоток, и поскорее подобрала под себя ноги. Мужчины лихорадочно работали, выплескивая воду за борт, но ветер подхватывал ее, бросая прямо в лица матросам. Отчаяние все больше охватывало Уинсом. Они обязательно утонут!
      Выпрямившись, девушка замахала руками, стараясь привлечь внимание Бренда.
      – Позволь мне помочь! – умоляюще воскликнула она, показывая на матросов. – Можно я помогу?
      Все, что угодно, лишь бы удержать судно на плаву! Не может она беспомощно сидеть и наблюдать, как другие стараются спасти корабль, свои жизни, и ее тоже.
      Бренд пристально смотрел вперед, только вперед… сжимая румпель с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Мотнув головой в сторону мужчин, он быстро отвязал Уинсом, вручил ей конец веревки и сделал кругообразное движение рукой. Уинсом поняла, что капитан велел ей снова привязаться к борту, прежде чем начать вычерпывать воду.
      Она поползла к остальным, но в этот момент волна ударила в борт, и девушка, покатившись по палубе, запуталась в свернутом парусе, беспорядочной грудой лежавшем около опущенной мачты, и долго выбиралась из складок сукна, волоча за собой веревку. Наконец она, задыхаясь, свалилась рядом с Арни, вцепилась в черпак и начала вычерпывать воду с такой энергией, будто у нее было двадцать рук. Мужчины трудились так же неутомимо, подбадривая себя громкими криками. Никто из команды не обращался к Уинсом, но она чувствовала, что матросы благодарны за помощь, и продолжала работать.
      Дождь лил, как из ведра, но никто не подумал покинуть свое место. Гигантская волна перехлестнула за борт, окатила Уинсом и нескольких матросов соленым потоком. Еще одна волна, накатившая за первой, положила судно на бок. Один из мужчин, схватившись за живот, перегнулся через борт. Третья волна накрыла корабль, сбросив матроса в бушующее море.
      – Человек за бортом! – хрипло завопил Арни и, кое-как поднявшись, покачиваясь, побежал к Бренду. Сквозь мокрые пряди волос, облепивших лицо, Уинсом видела, как он потянул Бренда за рукав, как тот испытующе оглядел команду. Мужчины перестали вычерпывать воду и столпились у борта, наперебой показывая то место в смертельном водовороте, где в последний раз видели тонущего.
      Уинсом обернулась, тоже вглядываясь в разъяренном море, но не увидела ничего, кроме сплошной преграды дождя и устрашающих вздыбленных волн: в ушах раздавался рев ветра. Уинсом поняла, что матроса уже не спасти. Он пропал, погиб, утонул… Бренд ничего не сможет сделать.
      Но капитан уже с силой потянул за румпель. Он пытается развернуть судно! Уинсом не верила собственным глазам. Он хочет возвратиться и найти человека!
      Какая-то часть разума истерически вопила:
      – Nej! Nej! Не надо! Иди прежним курсом! Не стоит рисковать! Он уже на дне морском!
      Но сердце, замирая, восхищенно подсказывало:
      – Видишь, он заботится о своих людях! Он такой упрямый, несговорчивый, но заботится о своих людях!
      Уинсом быстро подавила этот непрошенный голос, но он возвращался, снова и снова.
      – Будь я на месте этого несчастного, Бренд сделал бы то же самое.
      Корабль медленно повернулся, борясь с волнами, и на секунду Уинсом показалось, что Бренду удастся сделать невозможное, что они вернутся к тому месту и спасут матроса. Но драккар снова подпрыгнул и задрожал, когда водяная гора ударила в борт. Уинсом изо всех сил вцепилась в сиденье.
      Нет, этому не суждено быть – слишком велика опасность. Бренд, поняв это, повел корабль вперед, через волны, ветер и дождь, дюйм за дюймом продвигаясь к цели.
      Лишь Уинсом оглянулась, молча попрощалась с несчастным, затерянным в море, и, печально вздохнув, снова начала вычерпывать воду. К ней присоединились остальные. Никто не разговаривал, только руки лихорадочно мелькали, да слышалось журчание стекающих по бортам струй. Теперь спасение зависело лишь от них.
      Наконец уровень воды заметно понизился. Воспрянувшая духом Уинсом вытерла рукой мокрый лоб. Да, работа не из легких! Корабль все еще швыряло, хотя девушке показалось, что сила волн немного ослабла. Немного погодя она поняла, что не ошиблась. Шторм действительно терял силу, и, хотя драккар по-прежнему бросало, как скорлупку, стало ясно, что битву они выиграли. Руки девушки болели, спина налилась свинцовой тяжестью, но она продолжала работу.
      Наконец дождь перестал, небо прояснилось. Они выжили! И смогут добраться до Гренландии!
      Порывистый ветер тоже улегся. Бренд приказал поднять парус и велел измученным людям отдыхать. Он и Олаф останутся управлять кораблем и проведут его через неспокойное море.
      Уинсом глядела за измотанных матросов затуманенными усталостью глазами. Наконец посмотрела на Бренда. Девушке очень хотелось сказать капитану, что он тоже должен отдохнуть: лицо его побледнело и осунулось. Но Бренд так свирепо хмурился, будто бросал вызов небесам и морю, осмелившимся вступить с ним в битву. Уинсом, так и не решившись заговорить, поплелась в свой шатер, стащила промокшую одежду и рухнула на постель.
      Бренд поглядел вслед девушке. Она выглядела ужасно: растрепанная, вся в потеках красной охры, но он ничего не замечал, потрясенный ее мужеством и храбростью во время шторма, и лишь восхищался готовностью Уинсом прийти на помощь в минуту опасности. А ее выносливость просто поражала.
      И, каким бы усталым ни чувствовал себя викинг, почти засыпавший за штурвалом, он не смог избавиться от воспоминаний о маленькой женщине в мужской одежде, лихорадочно орудовавшей черпаком.
      Время от времени Бренд начинал дремать, но тут же отчаянно встряхивался, только для того, чтобы снова заснуть. Но корабль ни разу не сбился с курса, подгоняемый попутным ветром, несшим лишенных сил, но торжествующих мореходов и их жалкое суденышко все ближе к цели. До Бреттелида, восточного поселения, оставалось совсем немного.

       Бреттелид, восточное поселение, Гренландия
 
      Бренд поставил на якорь «Победителя Драконов» в глубоком фьорде, на берегу которого располагалась большая ферма, а сам вместе с Уинсом, Арни и Олафом поселился в доме богатого фермера Ока из Оксфьорда.
      Уинсом держалась в стороне, избегая здоровенных мускулистых светловолосых крестьян, так живо напоминавших о кровожадных стромфьордцах. Она часто смотрела туда, где был пришвартован драккар, и ловила себя на том, что мечтает вновь оказаться на гладко выструганной дубовой палубе и уплыть подальше от этих огромных чужих шумных людей.
      Бренд, со своей стороны, воплощенной вежливостью по отношению к Сигрид, жене фермера, которая вела хозяйство твердой рукой и управлялась со своими пятью белобрысыми детишками так же легко, как с дойными коровами. Ок, муж Сигрид, был грубоватым, но сердечным человеком, оказавшим гостям грубоватый, но сердечный прием. Бренд заметил, что хотя Сигрид и Ок постоянно расспрашивали о женщине-скрелинге, которую он привез в Гренландию, по-настоящему их интересовал только корабельный груз – отборный лес, которым был забит трюм. Несколько раз в день Ок под любым предлогом спускался к фьорду и долго стоял, не спуская глаз с «Победителя Драконов». Обычно кто-нибудь из детей шел с отцом, и Ок, показывая на судно, объяснял его устройство любопытным отпрыскам.
      К концу второго дня их пребывания в Гренландии, после сытного ужина Ок наконец решился.
      – Не хотел бы ты продать лес? – спросил он Бренда.
      Тот настороженно оглядел хозяина.
      – Я собирался отвезти его на север, в Готеб. Думаю, там за лес дадут настоящую цену.
      – Возможно, – кивнул Ок, поднося к губам чашу с пивом. – Но, если не сторгуешься, вспомни обо мне.
      Бренд окинул взглядом чистенькую, но скудно обставленную комнату. Вряд ли Оку по карману такое приобретение.
      Фермер понял, что имеет в виду гость.
      – У меня три фермы, – деловито сообщил он. – Я могу заплатить хорошие деньги.
      Бренд едва не поперхнулся пивом, но поспешно встряхнулся, чувствуя на себе проницательные глазки Ока, лихорадочно соображая, что предпринять. Помедлив, он покачал головой.
      – Спасибо, что принимаешь близко к сердцу мои интересы. Однако думаю, что лучше все-таки отправиться в Готеб. У тамошних жителей большая нужда в строевом лесе.
      Ок вновь неспешно отхлебнул пива, но ничего не ответил.
      Постепенно Уинсом привыкла к семье Ока и обнаружила, что, если потихоньку сидеть в уголке, можно спокойно наблюдать за играми детей и занятыми работой родителями. Уинсом искренне радовалась детским проделкам. Эти люди были так непохожи на злобных строфьордцев!
      Арни покинул ее и проводил все время в компании одной из дочерей Сигрид, Турид, единственной рыжеволосой девушки во всем семействе. Турид, веселая шаловливая кокетка, была еще лишь на пороге девичества. Моложе Арни на год или два, она была очарована повествованиями юноши о морских приключениях, и ее сверкающие голубые глаза умоляли рассказывать еще и еще.
      Уинсом знала, что через несколько лет невинный интерес к Турид может перерасти в гораздо более глубокое чувство, и Арни будет искать общества девушки лишь для того, чтобы еще и еще раз увидеть восхищение в этих хорошеньких глазках. Но пока он довольствовался тем, что помогал Турид гнать овец на верхнее пастбище, гулять по заросшим цветами лужайкам или сплетать очередную сказку, пока девушка сбивала масло и делала вместе с матерью сыры.
      Уинсом молча наблюдала и почему-то была тронута естественной невинностью семьи, так напоминавшей ей о родине. Она часто бродила по усадьбе и дому, очарованная крошечным родничком, бившим прямо из пола в большой комнате. Ок оградил камнями маленькое озерцо и прорыл канавку так, что вода могла течь по ней, прежде чем снова исчезнуть в земле. Когда Сигрид или Турид хотели набрать воды, достаточно было окунуть ковш в ручеек. Не то что в деревне, где женщинам приходилось таскать издалека тяжелые меха.
      Все это время Уинсом почти не видела Бренда. Иногда она заставала его наедине с хозяином, Оком. Они о чем-то тихо беседовали, а потом Бренд и Олаф исчезали на несколько дней только для того, чтобы вернуться и опять вести таинственные переговоры. Наконец Уинсом стало ясно, что он что-то ищет, но что именно, она не знала. Как-то днем, когда дети спали, и на ферме стояла тишина, нарушаемая лишь жужжанием мух, Уинсом спросила Арни, что пытается найти Бренд.
      Тот молча поглядел на нее, и неожиданно мудрое не по годам выражение глаз удивило Уинсом. Она всегда забывала, что по временам Арни вел себя, как взрослый.
      – Ему нужен один человек, – обронил он наконец, и девушке показалось, что голубые глаза затуманились. Она попыталась выведать у юноши еще что-нибудь, но он только ответил, что если ее разбирает такое любопытство, пусть лучше спросит самого Бренда.
      Но Уинсом решила не делать этого. Между ней и Брендом было заключено негласное перемирие, и она не желала нарушать этот неустойчивый договор. Вместо этого она удовлетворилась тем, что гуляла по ферме, рассматривала овец и коров, играла с дворовым псом. С матросами она почти не встречалась, потому что капитан приказал им остаться на судне, а поскольку Арни всецело увлекся Турид, девушка была предоставлена самой себе.
      Наконец Бренд и Олаф вернулись в очередной раз, и викинг решительно объявил хозяину, что они вновь отправляются в путь. Поскольку им не удалось найти того, кого они искали, корабль отплывает на следующее утро в западное поселение Готеб. Лето почти кончалось, и Бренд торопился поскорее добраться туда, прежде чем море затянется толстым слоем льда.
      Сигрид и Ок, казалось, расстроились, услышав это известие, и наконец Ок, побагровев от смущения, объяснил, что у Бренда и его команды нет необходимости в этом путешествии, они могут провести зиму в Оксфьорде. Бренд улыбнулся, поблагодарил за гостеприимство, но, казалось, еще больше укрепился в решении покинуть ферму.
      Этим вечером после праздничного обильного ужина Бренд потихоньку подошел к Уинсом. Девушка, как всегда, сидела у родничка, журчание воды заглушало его шаги. Почувствовав, как на плечо опустилась чья-то рука, она вскинулась, но, увидев, кто это, вновь отвернулась. Сердце ее, однако, сильно забилось, и Уинсом покачала головой, не понимая, почему его присутствие так действует на нее. Она считала, что совсем не думает об этом человеке, и вправду почти не вспоминала о Бренде, разве что каких-то шесть-семь раз в день.
      Но сейчас Уинсом притворялась, что не обращает внимания на Бренда и забавляется холодной струйкой, но краем глаза исподтишка наблюдала за ним.
      Бренд присел на корточки рядом с девушкой. Оба несколько секунд молчали. Наконец, видя, что она не собирается заговаривать первой, Бренд бросил ей на колени узел.
      – Это для тебя, Уинсом.
      Звуки глубокого мягкого голоса вызвали дрожь, пробежавшую по спине Уинсом. Ошеломленная девушка взглянула на свернутую ткань и, вскрикнув от радости, прижала ее к груди:
      – О, как прекрасно! – выдохнула она, зарывшись лицом в мягкую материю, еще, казалось, источавшую слабый запах овечьей шерсти. Чудесный красный цвет отбрасывал пламенные отблески на ее щеки. Девушка подняла отрез сукна, поглядела на свет, восхищаясь искусным переплетением нитей и тонкой работой. – Как прекрасно, – снова прошептала она, глядя на подарок.
      Бренд наблюдал за девушкой, завидуя ткани. Он все бы отдал, лишь бы она так же нежно ласкала его.
      Наконец Уинсом опомнилась, пришла в себя и спросила:
      – Где ты взял это, Бренд?
      Викинг улыбнулся. Она прекрасно научилась выговаривать норвежские слова!
      – Выменял, – пояснил он. – Крестьянка, известная своим умением ткать, с радостью взяла две тюленьих шкуры за сукно. Я увидел отрез и подумал, что тебе понравится.
      Правда, на самом деле это было совсем не так легко. Везде, на всех фермах, где Бренд справлялся о Торхолле Храбром, он просил хозяек показать сотканную ткань. Но фермерши, в основном, красили ее в голубой и коричневый тона. Бренд сумел отыскать даже фиолетовый и желтый, многие вообще не красили материю, но красный так и не попался. По-видимому, у гренландцев этот цвет был не в чести. Только в последнем месте его ждала удача. Бренд набрел на маленькую усадьбу, где жена фермера, молодая энергичная женщина, шила одежду для себя и детей из ярких желтых, оранжевых и красных тканей.
      Обрадованный Бренд приложил немало усилий, чтобы выпросить у хозяйки самый лучший отрез сукна. Кроме того, Бренд ухитрился упросить фермершу расстаться с красивыми красными и розовыми ленточками, но их он решил отдать Уинсом в другой раз.
      Он улыбнулся про себя, подумав, как будет счастлива девушка, когда увидит ленты. Они так украсят ее наряд и волосы! Может, он отдаст ленты, когда найдет Торхолла и устроит что-то вроде праздника в честь великого события.
      Когда немного времени спустя он поднялся, чтобы отойти, молчание между ними уже не было таким напряженным.
      Уинсом с тихой грустью смотрела вслед Бренду, не понимая больше, как относиться к нему. Он был непростым человеком. Иногда Уинсом сомневалась, что именно он привел врагов в ее деревню. Может, Бренд ничего не знал… Она вспомнила, как он пытался развернуть судно, чтобы спасти упавшего за борт матроса. Бренд Бьорнсон был храбр, но не безрассуден, заботился о команде и справедливо обращался со своими людьми. Он делал ей подарки…
      Уинсом прижала к груди красную ткань. О, она просто не знала, что и думать! Его щедрость говорила о благородном характере, разве не так? Или он что-то хотел от нее?
      Девушка нахмурилась, внимательно изучая материю в тусклом вечернем свете. Как хотелось сшить из нее платье! Никогда она не видела ткани красивее.
      Она потерлась носом о сукно, представляя, как будет выглядеть в чудесном наряде. Ах, если бы можно было понять, что у Бренда на уме, Уинсом с радостью и без тревожных мыслей приняла бы дар. Но под конец, еще раз вдохнув запах шерсти, она все-таки решила смастерить платье. То, что сотворил или не сотворил Бренд, не имеет никакого отношения к красоте ткани. Она вполне может и в одиночестве наслаждаться великолепным даром! Что касается Бренда Бьорнсона, придется присмотреться к нему. Может, она ошибалась. Может, он не такой плохой человек, как она вообразила. Нужно выждать, и тогда все станет ясно.
      На следующее утро, сердечно распрощавшись с семейством Ока, путешественники отправились в Готеб. Арни было особенно тяжело покидать фьорд, где царила и правила смеющаяся голубоглазая Турид. Когда судно выходило из узкого залива, Арни стоял на корме и усердно махал одинокой фигурке, оставшейся на берегу. Сердце Уинсом дрогнуло. Она сама мечтала узнать, каково это – любить так горячо, знать, что кто-то отвечает на ее чувство и не захочет расставаться с ней, а будет стоять на корме и лихорадочно махать рукой, пока она не скроется из виду.

       На борту корабля по пути в Готеб
 
      Путешествие в Готеб, западное поселение Гренландии, проходило без особых событий. Драккар, подгоняемый попутным ветром, весело несся по волнам. Солнце ярко светило, туман спускался редко, и Арни не увидел ни одного айсберга.
      Уинсом продолжала заучивать новые слова, узнавая их у Арни, и усердно трудилась над красной тканью. Сначала она завернулась в сукно, собирая его и подхватывая то в одном, то в другом месте, что-то бормоча про себя. Потом разложила отрез на палубе, подальше от глаз команды, и острым ножом, взятым у Олафа, раскроила материю, взяв за образчик кожаное платье. Правда, Уинсом долго не решалась сделать первый надрез и совсем было потеряла мужество при мысли о том, что может испортить сукно, но все же, наконец, набралась храбрости, притворившись, что перед ней всего-навсего оленья шкура, и мысленно отметив, где у оленя должны быть ноги. Это оказалось легче всего, потому что Уинсом привыкла шить одежду из кожи.
      Ловко орудуя толстой иглой, добытой тем же Олафом, Уинсом что-то напевала, радуясь, что скоро наденет новый наряд. Самым трудным оказалось сделать бахрому, которой индеанки обычно украшали вырез и рукава. Ткань была слишком мягкой, но Уинсом старалась как могла.
      Она пришила бахрому и приложила платье к груди, критически осматривая свою работу. Нет, некрасиво. Бахрома должна лежать на груди гладко, а она вся скрутилась, вывернулась в разные стороны и выглядит неряшливо. Что делать?
      Уинсом задумчиво потерла подбородок. В это мгновение низкий мужской голос вернул ее на землю.
      – Очень красиво, Уинсом. Мне нравится. Такое красное!
      Бренд улыбался прекрасной женщине, нерешительно прижимавшей к груди платье. Уинсом улыбнулась в ответ, слегка покраснела, чувствуя, как становится жарко щекам, и поспешно отвернулась. Она израсходовала слишком много красной охры, и теперь на лице почти не было краски: нужно экономить, запас почти иссяк. Она вновь вспыхнула, испытывая на этот раз угрызения совести, потому что хотела выглядеть привлекательной в глазах Бренда, и смущенно взглянула на него, гадая, заметил ли Бренд, как скудно она накрашена.
      Бренд, видя, как упорно она трет щеку, нахмурился. Теперь, когда Уинсом не вымазана этой ужасной грязью, мужчины просто будут не в силах избегать ее. Проклятье, она должна была бы наносить на лицо толстый слой красной глины, а не несколько мазков!
      Он огляделся, ругая себя за то, что только сейчас заметил, с каким интересом поглядывают на девушку матросы.
      – Тебе лучше надеть это платье в шатре, а не здесь, где каждый может видеть тебя, – проворчал Бренд.
      Уинсом испуганно посмотрела на него.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Хочу сказать, что тебе не стоит гулять по палубе в этом… в таком виде, когда каждый мужчина на борту глазеет на тебя!
      Бросив разъяренный взгляд на надоедливых матросов, Бренд с угрожающим видом направился в их сторону. Те поспешно взялись за весла.
      Уинсом, приоткрыв рот, ошеломленно уставилась ему вслед.
      – Что это с ним такое? – пробормотала она себе под нос, но, еще раз присмотревшись к платью, улыбнулась. И вправду красивое, пусть даже бахрома не так лежит!
      Мурлыча веселую песенку, девушка направилась в шатер, безразличная к голодному взгляду Бренда, не сводившего глаз с летящей словно на крыльях Уинсом.
 
      Они добрались до Готеба к вечеру, несколько дней спустя. По крайней мере Уинсом казалось, что уже вечер. Так далеко на севере солнце почти не заходило, и ночь длилась всего часа два. Поэтому Уинсом, непривычная к полярному дню, спала совсем мало.
      Девушка, с широко раскрытыми от любопытства глазами, стояла на палубе рядом с Брендом, рассматривая маленькие фермы, усыпавшие холмы над фьордами. Каждая усадьба отделялась от соседней большими квадратами зеленой и желтой травы, а в действительности скошенного сена, как пояснил Бренд девушке. За последнее время он привык показывать Уинсом различные интересные детали и достопримечательности пейзажа – это делало путешествие гораздо более приятным для них обоих. Кроме того, Бренд был вынужден признать, что ему нравилось, как смотрели на него эти прекрасные карие глаза, нравилось стоять рядом с ней у борта, наблюдать волнение Уинсом, впервые увидевшей новые места, слышать ее восторженные восклицания. Когда ветер бросал пряди темных волос ему в лицо, Бренд не спешил отстраниться. Один раз он даже запустил в них руку и сделал вид, что хочет подергать. Но на самом деле лишь нежно поцеловал.
      Уинсом, затаив дыхание, наблюдала, как «Победитель Драконов» медленно заходит в большой фьорд. Несколько каменных домов сгрудились на отвесном обрыве. На пастбищах паслось много коров и овец, пестрыми точками усеявших зеленые луга.
      Один из гренландцев, приземистый коротышка, что-то крикнул Бренду, и интонация показалась Уинсом достаточно дружелюбной. Мужчины о чем-то поговорили, и корабль бросил якорь. Бренд в сопровождении Олафа и Арни первым сошел на берег. Олаф помог Уинсом спуститься, а за ними последовала вся команда.
      Хорошо вновь очутиться на суше, подумала Уинсом, направляясь за фермером и его работниками в дом, где их застенчиво приветствовала хозяйка и дети. Путешественникам предложили пахты. Капитан и матросы охотно согласились, но Уинсом предпочла воду. Ей по-прежнему не нравился вкус этого странного напитка с беловатыми комьями.
      – Добро пожаловать в мой дом, дом Герьолфа Длинноногого. Заходите, гости, заходите.
      Жизнерадостное приветствие кругленького коротышки-фермера успокоило Уинсом. Хозяин, по-видимому, был искренне рад видеть моряков.
      – Вы появились в самое подходящее время, – сердечно продолжал фермер, веселый толстенький мужчина средних лет. Жена выглядела значительно моложе. Уинсом с трудом верила, что перед ней мать нескольких детей, ползавших и бегавших по грязному полу.
      – У нас есть что праздновать, ja, – громко продолжал фермер, здоровенной ручищей прижимая к себе молодую жену.
      – Грета и я собираемся пожениться.
      Бренд, не отвечая, вопросительно поднял брови. Не его дело любопытствовать, соединены ли муж и жена по законам Тора или людским.
      Фермер возбужденно взмахнул свободной рукой.
      – У нас двое малышей, остальные от первой жены. Она умерла три зимы назад.
      – Очень сожалею, – небрежно пробормотал Бренд, чувствуя неловкость от неуместной откровенности фермера. Но тот, не обращая ни на что внимания, спешил высказаться. Стиснув пухлую Грету, он рассмеялся.
      – Но не беспокойтесь, Грета вполне мне подходит. Мы отлично ладим.
      Снова развеселившись, он ущипнул пухлый зад супруги прямо через широкую рубаху. Грета шутливо хлопнула мужа по руке. Уинсом с удовольствием наблюдала за супружеской перепалкой. Хорошо, что у этой бледной женщины такой энергичный характер.
      Но фермер, нисколько не смутившись и. не обращая внимания на недовольство Греты, спешил выложить новости:
      – Только прошлым вечером мы получили приглашение прийти завтра на ферму Снорри. У него гостит монах, настоящий монах, и всех в округе просили приехать и познакомиться с ним. Вы тоже должны пойти с нами.
      – Бренд и Олаф переглянулись.
      – Все соберутся на ферме Снорри, говоришь? – с надеждой переспросил Бренд. Насколько облегчится его задача! Не нужно заглядывать в каждую усадьбу, в каждый охотничий лагерь и пастушью хижину в поисках сведений о Торхолле Храбром. Завтра на ферме Снорри соберутся все жители округи.
      Олаф поймал взгляд капитана и подмигнул, очевидно, думая о том же.
      – Рады будем отправиться с вами, – вежливо ответил Бренд.
      – Прекрасно, прекрасно, – довольно кивнул фермер. – Все мы спешим воспользоваться присутствием святого отца. Он будет занят день и ночь – свадьбы, крещения, отпевания! Словом, забот полон рот!
      Герьолф фыркнул, словно потешаясь над несчастным, но тут же вновь стал серьезным.
      – Не часто в эти места забредает монах, настоящий монах. В последний раз это было, когда мой старший сын, Герьолф Коротконогий, еще лежал в колыбели.
      Он махнул мясистой рукой в сторону Герьолфа-младшего, долговязого юнца, вынужденного все время нагибать шею, чтобы не удариться головой о низкие потолки. Уинсом предположила, что ему уже должно быть не менее шестнадцати лет.
      – Подойди, подойди, – поманил его любящий отец, и мальчик послушно направился к гостям. – Это моя радость и гордость, – проворковал Герьолф. – Получит ферму, когда меня не будет.
      Бренд кивнул покрасневшему юноше и отвернулся, торопя завтрашний день. Он должен отыскать Торхолла Храброго. Торхолл совсем близко, Бренд чувствовал это, скоро он отыщет того, кого искал.
      Но тут викинг неожиданно замер. Герьолф упомянул, что монах женил людей, не так ли? Бренд бросил взгляд на Уинсом, но та уставилась на фермера и Грету, явно заинтригованная любовными играми. Поняла ли она, что означали слова фермера? Монах выполняет свадебные обряды!
      Бренд широко улыбнулся, пораженный неожиданно-озорной мыслью. Уинсом упрямо заявляла, что не собирается прийти в его постель, не позволит Бренду любить ее, пока не станет его женой. Ну что ж, он это уладит!

       Округ Готеба, Гренландия
 
      После долгого пешего путешествия по холмам они к полудню добрались до усадьбы Снорри. Как и большинство других фермерских домов на острове, этот тоже был выстроен из дерна. Две козы жевали пожелтевшую траву на крыше. Повсюду вокруг дома были расстелены цветные одеяла, на которых сидели женщины и малыши. Розовощекие дети с густыми соломенными волосами путались под ногами и бегали, весело гоняясь друг за другом.
      Из дома поспешно выбежала приземистая женщина средних лет и согнала ребятишек с узловатой яблони. Те мгновенно рассыпались в разные стороны, расталкивая собравшихся и пробираясь через толпу.
      Белокурые крепкие мужчины и женщины в длинных голубых, желтых и фиолетовых рубахах без поясов, украшенных цветными лентами, переговаривались, смеялись и обменивались новостями.
      Уинсом, надевшая сегодня новое платье, стояла вместе с Брендом и Арни в компании приглашенных, наблюдая, как Герьолф Длинноногий выступил вперед и обнял сияющего седовласого мужчину, очевидно, их хозяина Снорри. Между ними немедленно завязалась оживленная беседа, и Уинсом заметила, что Герьолф показывает на Бренда. Фермер махнул рукой, приглашая викинга подойти. Уинсом направилась следом. Коротышка представил Бренда хозяину, и тот расплылся в улыбке.
      – Бренд Бьорнсон немного погостит у нас, – пояснил Герьолф, – а потом вернется в Бреттелид.
      – Ja, ja, – кивнул Снорри и, неожиданно заинтересовавшись, обратился к викингу: – Вы не собираетесь в Исландию?
      – Возможно, – уклончиво ответил Бренд.
      – Святой отец желает ехать в Исландию, – пояснил Снорри. Бренд вздрогнул. Только монаха ему не хватало! Особенно служителя Христа! У Бренда и так несчастий хватает, новые ему ни к чему! Он вежливо кивнул и сменил тему, заговорив об охоте на белого медведя. Гостеприимный хозяин немедленно подхватил разговор, и все трое скоро забыли обо всем, погруженные в оживленный спор.
      Члены команды, возбужденные присутствием стольких женщин, держались поодаль, но Бренд, наблюдая за ними, встревоженно спросил себя, уж не совершил ли он ошибки, разрешив им прийти сюда. Но в конце концов мужчины заслуживали награды – они тяжело трудились, и небольшой праздник и пир послужат им развлечением.
      Снорри отошел, чтобы приветствовать вновь прибывших гостей, и глаза Бренда внезапно сузились при виде монаха, низкорослого тощего человечка, стоявшего рядом с добродушным приветливым Снорри. Викинг подумал, что черная повязка на глазу у священника выглядит поистине нелепо, и отвернулся, пожалев, что пришел.
      Уинсом наблюдала, как мужчина и женщина смущенно приблизились к худощавому коротышке в длинных коричневых одеждах, с черной повязкой на глазу. Женщина несла ребенка, а мужчина робко откинул одеяльце с личика младенца и показал его человечку. Тот торжественно окунул ребенка в большую миску и сделал какие-то знаки над его головой. Родители, счастливо улыбаясь, удалились вместе с кричавшим малышом; на их место тут же встала очередная пара, и Уинсом заметила, что они держатся крайне настороженно.
      Наконец, не в силах скрыть любопытство, Уинсом спросила:
      – Кто этот человек, Бренд? Тот, странный, маленький, в коричневых одеждах, которому показали ребенка?
      Бренд угрюмо насупился.
      – Это монах, – коротко пояснил он и уже хотел отвернуться, но Уинсом не собиралась отступать.
      – Что такое монах? Бренд немного подумал.
      – Мудрый человек, – наконец выдавил он. – Или по крайней мере так люди считают.
      Уинсом поняла, что Бренд недоволен, и вопросительно взглянула на него.
      – Тебе он не нравится?
      – Nej, – фыркнул Бренд, – не нравится.
      – Ты его знаешь?
      – Nej, – неожиданно нерешительно пробормотал Бренд. – Не знаю, но все равно не люблю.
      Обескураженная Уинсом помедлила и наконец нерешительно спросила:
      – Он плохой человек?
      Бренд поморщился, не зная, как лучше втолковать девушке то, что не совсем понимал сам, и, подумав, осторожно ответил:
      – Мужчина с повязкой на глазу – монах. Монахи, насколько мне известно, отличаются от жрецов Тора. Они служат Христу, новому Богу.
      – Бог? Что такое Бог?
      Бренд вздохнул. Ну как теперь поступить? Запинаясь, он попытался объяснить, что сам поклоняется Тору, главному божеству норвежцев.
      – Я молюсь Тору, богу неба, который может наслать бурю и укротить небо. Он также посылает дожди, и по его воле сияет солнце, обогревающее поля и дающее урожай. Тор вершит правосудие и любит справедливость. Смотри.
      Бренд вытащил из-за ворота сорочки маленький кружок, который Уинсом уже видела раньше.
      – Это молот Тора. Его оружие против волков, чудовищ и драконов. Они – воплощение зла, но и люди тоже могут быть злом. Всегда хорошо иметь кого-то, кто борется за тебя с силами тьмы.
      Уинсом недоуменно перевела взгляд с Бренда на маленький амулет и медленно кивнула.
      – Есть еще Один, бог войны. Он сводит некоторых людей с ума, так что они одержимы желанием драться и убивать. Их называют берсеркерами. Это очень хорошие воины, и Один защищает их и вселяет ужас во врагов, так что те не могут двинуться с места. Как он любит кровавые битвы!
      Уинсом, заметив неестественное оживление Бренда, слегка отстранилась.
      – Один посылает вестниц, прекрасных валькирий, привести души воинов, убитых в бою, на чудесное поле брани Валгаллу. Певцы, вдохновленные Одином, поют хвалу прелестным служительницам бога, валькириям. Души павших живут в большом дворце Одина, где проводят время в сражениях, пирах и ратных забавах, а валькирии подают им блюда и напитки.
      Бренд задумчиво взглянул на девушку и прошептал:
      – Ты могла бы быть валькирией, Уинсом… призывающей воина на небеса… такой прекрасной, что он забудет про все и улетит с тобой навстречу судьбе…
      Он, спохватившись, неожиданно замолчал. Неужели Один вдохновил его на хвалебную песнь в честь стоявшей рядом женщины? Бренд покачал головой, не понимая, что с ним происходит, но, увидев огромные вопрошающие глаза девушки, продолжал:
      – Но Один – страшный, кровожадный бог. Ему приносят в жертву людей, собак, коней – повешенных, зарезанных. Это жестоко. Я предпочитаю Тора. Он более милостив.
      Уинсом, задрожав, кивнула.
      – Есть еще Фрей, бог плодородия, любви и брака. Женщины любят его, и тебе он тоже придется по душе, – снисходительно улыбнулся Бренд и добавил: – Существует Локи – хитрый, коварный, жестокий бог, и еще Балдер, добрый, веселый, дружелюбный.
      Заметив все растущее недоумение девушки, Бренд спросил:
      – А скрелинги поклоняются богам?
      – Мы благодарим Великого Духа за прожитый день, за оленей, за рыбу, за наших близких. Просим, чтобы дал хорошую охоту, защитил, женщины молят о легких родах… – пожала плечами Уинсом.
      – У вас только один бог?
      – Вполне достаточно Великого Духа, Бренд, – упрямо ответила девушка. Викинг хмыкнул, принимая незлой упрек.
      – Ja, понимаю. Значит, у тебя найдется о чем поговорить с монахом, он тоже молится лишь одному богу.
      И, видя, что девушка мгновенно заинтересовалась, выругал себя за неосторожные слова и поспешил добавить:
      – Но я уверен, что его бог совсем не похож на твоего.
      Уинсом улыбнулась и, поблагодарив Бренда, направилась к монаху. Между ними завязалась оживленная беседа, и викинг встревожился – уж не оказал ли он Уинсом плохой услуги, сведя ее с этим неприятным коротышкой. Одно дело рассказывать о богах, другое – оказаться во власти одного из этих странных, коварных, ревностных служителей Христа.
      Ну что ж, придется не спускать глаз с этого человека. Его легко различить в любой толпе по этой дурацкой повязке на глазу. Бренд усмехнулся при мысли о том, какую шутку сыграла над ним судьба. Викингу казалось символичным, что монах, поклонявшийся Христу, нарушитель спокойствия, бросивший вызов Тору, оказался полуслепым, а последователи норвежского бога ясно видели обоими глазами.
      Бренду до ужаса не хотелось обращаться с просьбами к монаху, но по дороге на ферму Снорри он хорошенько все обдумал и понял, что должен делать. Идея совсем не плоха. Ведь Уинсом настаивала на свадьбе, не так ли? Прекрасно, он готов жениться на ней, но для этого нужно прежде потолковать с монахом.
      Бренд с неприязнью разглядывал коротышку в коричневом одеянии, но никак не мог подойти ближе из-за длинной очереди просителей, обступивших монаха. Проклятье! Неужели он так и не сможет подобраться к этому противному червяку и объяснить, что просит обвенчать его и Уинсом?!
      Викинг заскрежетал зубами при виде очередной жеманной кумушки, осаждавшей монаха. Кровь Одина! Это что, никогда не кончится?
      Наконец толпа немного рассеялась, Бренд ринулся к тощему человечку и, смерив его пренебрежительным взглядом, поскольку возвышался над монахом, словно гора, попросил… нет, потребовал, чтобы тот поженил его и Уинсом.
      Единственный светло-карий глаз монаха уставился на викинга, пока тот не поежился.
      – А дама? – спросил наконец монах. – Дама согласна?
      – Какое это имеет значение? – рявкнул Бренд. Коротышка вопросительно поднял брови.
      – Дама согласна? – повторил он.
      – Ja, – небрежно пожал плечами Бренд, хотя, по правде говоря, не очень был в этом уверен.
      – У тебя есть выкуп за невесту?
      Бренд прищурил глаза. Ему не нравился подозрительный тон монаха.
      – Есть.
      – Ты выплатил его семье девушки?
      Бренд переминался с ноги на ногу, не зная, что ответить. Пропади пропадом этот коротышка! Неловко оглядевшись, он пробормотал:
      – У нее нет семьи.
      – Тогда ты отдашь выкуп ей самой, для будущих детей, – кивнул монах.
      Слова прозвучали не просьбой, а повелением, но Бренд послушно склонил голову.
      – Я поженю вас. Вечером вы вместе с другими новобрачными можете выпить свадебного пива перед свидетелями, только тогда брачный обряд будет считаться завершенным.
      Бренд согласился и с этим, радуясь, что монах не задает больше вопросов. Теперь оставалось лишь привести Уинсом.
      Он отыскал ее в компании пухлых белокурых женщин, присматривавших за детьми. Все весело смеялись, но при виде Бренда сразу смолкли.
      – Уинсом, – позвал Бренд. Хмурое лицо викинга мгновенно отрезвило индеанку.
      – Что случилось, Бренд?
      Он поглядел в огромные темные глаза, пытаясь подобрать нужные слова.
      – Уинсом, – наконец начал он. – Ты всегда говорила, что не согласишься спать со мной, пока мы не поженимся.
      – Это верно, – поджала губы Уинсом. Неужели он снова собирается спорить с ней насчет этого?!
      – Ну… – замялся Бренд. Проклятье, оказывается так трудно произнести главные слова! – Я… я говорил с монахом, и он согласился поженить нас.
      – Что?! – воскликнула девушка, изумленно раскрыв глаза. Сердце заколотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. – Ты… просил…
      Счастье наполнило ее при мысли о том, что она станет женой Бренда. Но радость тут же сменилась тупой щемящей болью. Это ужасно! Она совсем не была уверена, что хочет выйти за Бренда! Верно, раньше она настаивала на женитьбе, но сейчас поняла, что это был всего лишь способ держать его в узде и выиграть время. Но теперь Бренд заявляет, что готов жениться.
      – Nej! – воскликнула она. – Nej! Голова Бренда откинулась, как от удара.
      – Нет? – не веря ушам переспросил он. – Ты сказала «нет»?
      – Ты правильно расслышал, – подтвердила Уинсом. Она стояла перед ним, подбоченившись и презрительно усмехаясь. Лицо Бренда потемнело, словно грозовая туча.
      – Ты посмела отказать мне?
      – Совершенно верно.
      Девушка гордо подняла подбородок. Она не станет женой этого человека ни за что на свете! Он привел подлых убийц в ее деревню, насильно разлучил ее с родиной, не позволил вернуться к беотакам! Нет! Она не выйдет за него!
      Уинсом была глупа, слишком мягкосердечна, безумна, если хоть на секунду могла подумать, что станет его женой!
      Яростно взревев, Бренд подхватил Уинсом и перебросил через плечо, не обращая внимания на удивленные взгляды женщин, с которыми она мирно беседовала всего несколько минут назад. Викинг подтащил визжавшую, брыкающуюся женщину к монаху и почти швырнул на землю. Уинсом кое-как вскочила и бросилась бежать.
      – Вернись! – завопил Бренд, бросаясь в погоню и не обращая внимания на стоявшего с открытым ртом монаха. Собравшиеся с изумлением глядели им вслед.
      Мужчины и женщины подбадривали молодых людей одобрительными криками, причем мужчины явно поддерживали Бренда, а женщины – Уинсом.
      Наконец Бренд, шатаясь под тяжестью, задыхаясь, принес назад девушку, но та, едва освободившись, осыпала его потоком всех известных ей норвежских ругательств, какие только могла вспомнить, перемежаемых проклятиями на наречии беотаков.
      Бренд зажал ей рот рукой, но непристойные слова все еще можно было разобрать. Тогда викинг, сорвав с шеи ярко-голубой платок, воспользовался им вместо кляпа, завязав узел на затылке девушки. Сочувствующий зритель вручил ему несколько коричневых ленточек, и разъяренный Бренд связал руки Уинсом, так что через несколько минут она напоминала приготовленного для вертела гуся.
      – Ну а теперь, – зловеще хмыкнул он, – посмотрим, как ты сможешь освободиться!
      – М-м-м-м, – прошипела девушка, разъяренно сверкая глазами.
      Она была в бешенстве! Как он посмел так с ней обращаться? Перед всеми этими людьми!
      Она вскочила, но Бренд ловко подставил ей ногу, и Уинсом вновь рухнула на землю. Толпа собравшихся взвыла от восторга.
      Бренд повернулся к ошеломленному монаху.
      – Мы готовы.
      – Но, господин, это так необычно… – запинаясь, пробормотал служитель Бога. – Я должен возразить…
      Бренд угрожающе шагнул к коротышке, но тот и не думал отступать.
      – Когда ты сказал, что леди согласна, должно быть, речь шла не об этой…
      Монах показал на Уинсом. Девушка выглядела жалкой и взбешенной одновременно. Стянутые за спиной руки, завязанный рот, растрепанные волосы… никогда еще он не видел столь несчастной невесты.
      – Я не согласен женить… – начал монах.
      – Я тоже, – рассмеялся Бренд. – Моя суженая – вот эта девушка.
      В толпе зевак послышались смешки.
      – Не смей подшучивать надо мной, – прошипел служитель Бога.
      Веселье мгновенно увяло.
      – Я отказываюсь соединить тебя с этой женщиной, – брезгливо поморщившись, объявил монах.
      Бренд перевел взгляд с коротышки на Уинсом.
      – Почему? – спросил он, и монах немного сжался, поняв, что викинг не собирается отступать.
      – Тебе что-то в ней не нравится?
      Он шагнул еще ближе, и на этот раз святой отец отступил.
      – Дело не в этой женщине, а в тебе.
      – Во мне?
      Подобная мысль не приходила в голову викингу, и он грозно нахмурился.
      – Можно спросить, при чем тут я?
      Голос Бренда напоминал, скорее, рычание, и монах сделал еще шаг назад, не сводя глаз с правой руки викинга, лежащей на рукояти меча.
      – Это… неправильно, – задыхаясь, выдавил он. – Нельзя жениться на женщине против ее воли.
      Бренд вытащил из ножен меч. Острие уперлось в тощую грудь монаха.
      – Ты поженишь нас, – категорически заявил Бренд.
      – Nej… Ни за что.
      Подумать только, этот тощий бедолага смеет отказывать ему! Бренд не верил собственным ушам. Приставив меч к животу монаха, он снова приказал:
      – Соверши обряд!
      Глаз монаха злобно вперился в Бренда.
      – Nej!
      Только сейчас до сознания Бренда дошли шепот и бормотание толпы. Люди явно были не на его стороне. Если он причинит монаху вред, придется иметь дело с разъяренными гренландцами. Оглядевшись, он понял, что нужно действовать осторожнее, но все же уколол острием шею монаха.
      – Пожени нас.
      Озноб прошел по телу монаха.
      – Nej!
      Проклятие, подумал Бренд. Пот выступил у него на лбу при виде дрожащего монаха, каждое мгновение ожидавшего смерти. Что делать? В этих местах не найдется ни одного жреца Тора, да и служителей Христа не отыщешь во всей Гренландии, да, возможно и в Исландии.
      Бренд стиснул зубы, гадая, что предпринять. Он не хотел убивать этого человека, особенно теперь, когда увидел его храбрость. Священник, видя, что он колеблется, предложил:
      – Давай отойдем и потолкуем.
      Бренд коротко кивнул и сунул меч в ножны. Со стороны толпы донесся дружный вздох, и викинг ухмыльнулся про себя. Их драгоценный монах в безопасности… пока.
      Мужчины отошли к тощему деревцу.
      – О чем ты хочешь поговорить, монах? – бросил Бренд, глядя в сторону фьорда. Как он желал оказаться подальше отсюда, теперь, когда брачные планы пошли наперекосяк! Проклятие! Все, чего он хотел, – жениться на этой женщине!
      Коротышка осторожно потер шею в том месте, куда едва не вонзился меч Бренда. Викинг язвительно улыбнулся. Таким способом монах не добьется у него сочувствия.
      – Ну, так как же, монах? Выкладывай поскорее! Взгляды мужчин скрестились.
      – Скажи, почему ты хочешь жениться на этой женщине?
      – По-моему, это очевидно, не так ли? – раздраженно заметил Бренд. – Я ее люблю.
      Челюсть монаха отвисла. Но он решительно захлопнул рот и взглянул на Бренда.
      – Любовь? – повторил он.
      – Ну…
      Бренд упорно долбил грязь носком сапога.
      – Наверное… думаю, именно любовь, поскольку никогда не испытывал подобного чувства. Иногда не понимаю, что со мной творится.
      Монах, не отвечая, выжидал. Бренд повернулся к нему.
      – Я хочу ее, – пробормотал он наконец. – Хочу, чтобы она спала в моей постели.
      Монах вопросительно поднял брови, но по-прежнему молчал.
      – Знаю, знаю, – отмахнулся Бренд, словно поняв, о чем тот хотел узнать. – Необязательно жениться на девушке, чтобы заполучить её в свою постель. Большинство мужчин так и поступили бы. Просто овладели бы ею, вот и все.
      Он говорил правду. Времена были жестокие, и викинги не задумывались взять любую женщину, имевшую несчастье привлечь их внимание. Да ведь и с его собственной матерью поступили точно так же… но сам Бренд не желал следовать примеру отца.
      – Может, – осторожно начал монах, – ты объяснишь мне, почему до сих пор… э-э-э… не переспал с девушкой.
      – Она не захотела.
      – И это все? Только потому, что она отказалась?
      – Ja.
      Монах повернулся лицом к фьорду.
      – Я окончательно сбит с толку. Ты не собираешься силой затащить ее в свою постель, однако хочешь принудить выйти за тебя замуж. Какой в этом смысл?
      – Она хотела стать моей женой, – вздохнул Бренд. – Сама сказала, еще когда я увез ее далеко от родины, что не станет моей, пока мы не поженимся.
      Нагнувшись, он подобрал маленький камешек и запустил в воду. Оба наблюдали, как крохотный комочек канул в зеленые глубины.
      – И?
      – Не знаю, – пожал плечами Бренд. – Просто загадка. Я считал, что она согласится, и решил, что твой приезд дает нам возможность пожениться, по закону, как полагается.
      Монах кивнул.
      – По всей видимости, дело обстоит именно так, – сказал он наконец, и огонек надежды вспыхнул в душе Бренда. Он бросил взгляд на маленького человечка. Как правило, викинг не питал больших симпатий к служителям Христа, но этот… не такой омерзительный, как остальные.
      – Я пойду и поговорю с невестой, – пообещал монах и уже хотел удалиться, но Бренд окликнул его:
      – Послушай, мой корабль направляется в Исландию.
      Служитель Господа явно понял намек, но ничем не выказал нетерпения.
      – Услуга за услугу. Ты поженишь нас и можешь добраться до Исландии на моем судне.
      Монах, помедлив, задумчиво кивнул и продолжал путь.
      Бренд пожал плечам. Интересно, поможет ли подкуп? Сумеет ли монах заставить упрямую девчонку изменить решение? Викинг нагнулся и бросил в море еще один камешек.
 
      – Ты не можешь выйти замуж за этого мужчину? – мягко допытывался монах, наклонившись, чтобы развязать руки Уинсом.
      Он уже распутал узел платка, стягивавшего рот девушки, и она могла, наконец, отдышаться. Уинсом покачала головой.
      – Разве это не видно? – горько прошептала она. – Счастливую невесту не нужно связывать и затыкать рот.
      – Верно, – согласился монах, и Уинсом почувствовала себя немного лучше. Он отступил, и девушка, покачиваясь, встала. Монах подхватил ее под руку, и она увидела, что они были одного роста.
      – Ты очень смелый, если смог устоять против этого чудовища, – заметила она. Монах улыбнулся, но ничего не ответил.
      Уинсом отряхнула красное платье. Оно помялось и запылилось, и девушка старательно возилась с ним, не зная, что делать дальше. Наконец она спросила:
      – Ты бы поженил нас, зная, что я не согласна?
      В единственном глазу монаха отразилось изумление.
      – Ты говоришь это, видя, что я не сдался, даже когда он угрожал мечом?
      Уинсом вспыхнула. Он и в самом деле храбрец. И выступил на ее защиту. Даже Храбрая Душа никогда не делал этого! Девушка немного подобрела и позволила монаху увести себя подальше от любопытных взглядов и улыбавшихся лиц.
      Монах, которого звали Бреннан, добавил:
      – Он говорит, что раньше ты была согласна выйти за него.
      – Он добивался от меня ласк, и пришлось сказать, что я не отдам себя мужчине, женой которого не стала.
      – Так он лгал… – протянул монах. Уинсом задумалась.
      – Не совсем. Были мгновения…
      Голос девушки замер. Как сказать это? Как признаться в своих чувствах к Бренду? Столько всего стояло между ними – разрушенная деревня, похищение Уинсом…
      – Он посчитал, что небезразличен тебе? – тихо спросил монах.
      Уинсом кивнула.
      – Но это не так? Ты не подавала ему надежд? Находила его неприятным? Викинг силен, и, возможно, женщины считают его красивым…
      Уинсом нервно перебирала бахрому, потом начала наматывать на пальцы длинные пряди волос и наконец подняла голову.
      – Я буду с тобой откровенна. Иногда чувствую, что меня тянет к нему. Было время, когда я ни о чем другом и не мечтала и думала, что на свете не может быть ничего лучше, чем стать его женой. Ничего лучше, – повторила девушка, втайне восхищаясь, что способна говорить так гладко. – Кроме того, у меня две веские причины, чтобы не соглашаться на этот брак.
      – Какие же?
      – Он увез меня от семьи и родины. И кроме того, привел в мою деревню шайку убийц, которые сожгли дома и уничтожили людей.
      Ну вот, она все сказала, впервые открыла душу другому человеческому существу.
      – Это серьезное обвинение, – кивнул монах.
      – Да.
      – Ты все объяснила ему?
      Уинсом непонимающе взглянула на него.
      – Nej! Ни за что не стану говорить с этим вероломным человеком о подобных вещах!
      Бреннан задумчиво оглядел девушку. Ему нужно было попасть в Исландию. Срочно. Епископу необходим отчет о положении на приграничных землях, и он должен составить этот отчет. Если он немедленно не найдет судна, значит, никакой надежды не останется – может пройти не один год, прежде чем другой корабль поплывет в Исландию. Монах вздохнул:
      – Мы должны потолковать. Потолковать с Брендом.
      – Nej.
      – Ja, – настойчиво возразил монах и, повернувшись, решительно направился к тому месту, где ждал Бренд.

      Уинсом, прихрамывая, пошла следом, стараясь не отстать от Бреннана.
      – Подожди! – окликнула она. – Подожди! Монах услышал и остановился. Девушка догнала его.
      – Не говори ему о том, в чем я призналась тебе.
      – Почему нет?
      – Не хочу, чтобы он знал.
      Она не осмеливалась сказать Бренду о своих подозрениях. Сама не зная почему, Уинсом просто не могла выложить ему все, о чем думала. По крайней мере пока. Девушка глубоко вздохнула:
      – Я… я объясню, как разгневана на него за то, что он лишил меня родины, но не о той, другой причине.
      Монах что-то проворчал.
      – Я… я настаиваю. Монах снова хмыкнул.
      – Я выйду за Бренда, – еле слышно пообещала она, – если он объяснит, почему похитил меня.
      Монах поднял брови и, не веря собственным ушам, уставился на девушку.
      – Выйдешь, зная только половину того, что стремишься узнать?
      Уинсом, покраснев, кивнула.
      – Пойми меня, монах, – умоляюще прошептала она. – Я женщина и одинока.
      – Ja, и к тому же красива.
      – У меня теперь никого не осталось. Семья погибла. И если он не захочет меня…
      Она отвернулась, безмолвно шевеля губами. Монах вздрогнул.
      – Если… если он не захочет жениться на мне… тогда не знаю, что делать.
      Она стояла, ломая руки, со слезами на глазах.
      – У Тебя нет к нему никаких чувств?
      – Есть, немного, – солгала она. О, Великий Дух, помоги ей!
      – Если я правильно понял, – осторожно начал монах, – ты готова выйти за викинга, если он сумеет оправдаться в том, что увез тебя от родной земли?
      Уинсом кивнула.
      – Но ты совсем не то говорила мне, после того как пролежала неизвестно сколько в грязи, связанная, с заткнутым ртом!
      Уинсом снова заломила руки.
      – У меня нет особого выбора… Монах нахмурился.
      – Ты могла бы остаться у Снорри. Может, кто-нибудь из фермеров…
      – Нет, – покачала головой девушка. – Я не могу. Как все объяснить? Может, она все-таки любит Бренда? Она была не в силах представить жизнь в обществе фермеров и их жен, а стать служанкой… Против такой участи восставала гордая кровь беотаков. Девушка тряхнула головой и распрямила плечи.
      – Я поговорю с ним, – решила она, – но не стану упоминать о набеге на мою деревню! И ты тоже молчи!
      Темно-карие глаза упрямо сверкнули, и монах улыбнулся. Может, викинг встретил достойную пару! И к тому же признал, что любит ее! Или по крайней мере считает, что любит. Ну что ж, девушке могла выпасть гораздо худшая доля, чем стать женой человека, который желает ее. И, кроме того, Бреннану и в самом деле необходимо попасть в Исландию.
      Наконец монах, рассудительно кивнув, быстро направился к Бренду. Уинсом ковыляла за ним.
      Викинг стоял на склоне холма, по-прежнему кидая камешки в зеленые воды фьорда.
      Монах вежливо кашлянул, Бренд обернулся и, увидев Уинсом, нерешительно заулыбался. Девушка презрительно скривилась.
      – Мы должны поговорить, – объявил монах. Бренд кивнул, Уинсом рассерженно уставилась на него. Служитель Бога обратился к ней:
      – Госпожа моя?
      Уинсон гордо выдвинула подбородок и спросила:
      – Почему ты похитил меня и увез так далеко от родины?
      Рот Бренда сам собой открылся:
      – Повтори, я, кажется, не расслышал.
      Уинсом раздраженно притопнула.
      – Все ты расслышал! Отвечай, почему похитил меня?
      Бренд расставил ноги, подбоченился и нагнул голову, словно собираясь напасть. Зловеще поблескивающие глаза встретились с темно-карими, вызывающими.
      – Я никого не похищал. Я спас тебя, – медленно выговаривая слова, отчеканил он.
      – Что ты сделал? – взвизгнула девушка. – Никакое это не спасение!
      – А что же по-твоему? Не увези я тебя от этого стромфьордца, как его там…
      – Торвальда, – услужливо подсказала девушка.
      – Ja, Торвальда. Была бы сейчас его рабыней!
      – Неправда!
      – Правда. И что хуже всего… – Бренд так же воинственно выдвинул подбородок. – Хуже всего, что ты даже спасибо не сказала!
      – Спасибо? Спасибо тебе? – вновь завопила Уинсом. – С чего это я должна благодарить похитителя, оторвавшего меня от родных?
      – С того, – огрызнулся Бренд, – что не возьми я тебя с собой, сейчас медленно умирала бы с голоду вместе с остальными.
      – Да? Откуда ты знаешь?
      – Это очевидно, – раздраженно бросил Бренд. – Деревня уничтожена. Многим из уцелевших не пережить зимы.
      Уинсом застыла, словно пораженная громом. До сих пор она не представляла, что Бренд может смотреть на свой поступок именно с этой точки зрения. Она задумалась. Не увези викинг Уинсом, ее наверняка ждала бы либо участь рабыни, либо голодная смерть, даже если бы удалось скрыться от злобной Фрейды и ее муженька.
      Уинсом вздрогнула, поняв, что Бренд сказал чистую правду. Он и в самом деле спас ее, и с ним она в большей безопасности, чем у стромфьордцев.
      Но Бренд почему-то отвернулся, плечи устало опустились.
      – Признаю, я поступил несправедливо, – пробормотал он наконец. – Воспользовался твоим несчастьем. Но я хотел помочь тебе. И…
      Он так понизил голос, что Уинсом была вынуждена напрячь слух.
      – Я хотел, чтобы ты была со мной.
      Он еще сильнее сгорбился, но решительно повернулся к Уинсом.
      – Ну вот, все сказано. Я хотел тебя, хотел едва ли не с первой встречи, потому что знал: на свете никого нет нежнее и милее. Я… Я хотел тебя. Проклятие! Я желал тебя!
      Он вновь насупился, и в голосе зазвучали гневные нотки:
      – Именно это ты хотела слышать? Что я слабею при одной мысли о тебе?
      Уинсом неожиданно бросилась в его объятия.
      – О да! – воскликнула она. – Именно это я и хотела слышать!
      Монах покачал головой, ошеломленно глядя на забывших обо всем влюбленных.
      – Насколько я пониманию, вы уже обо всем договорились, – тихо вмешался он, но застывшие в поцелуе мужчина и женщина ничего не замечали.
      Вскоре началась долгая церемония. Монах громко, хрипло произносил непонятные слова. Невеста сияла, жених зловеще хмурился. Улыбающиеся гости собрались вокруг. Многие из них сами готовились к свадьбе. Дети смеялись, кричали и толкались, невеста понимала далеко не все вопросы, жених далеко не со всем соглашался, но тем не менее обряд благополучно завершился.
      Уинсом взглянула на Бренда. Этот человек стал ее мужем. Мужем! Как прекрасно это звучит! Она прошептала это слово на норвежском, потом на беотаке и снова на норвежском. Да, просто великолепно!
      Бренд стоял, гордо выпрямившись, молчаливый, сильный, вызывающе глядя на монаха. Только когда обеты были произнесены, он немного расслабился. Конечно, он предпочел бы, чтобы не служитель Христа поженил их, но при сложившихся обстоятельствах и это неплохо.
      Монах, заметив, как помрачнел молодой человек, прошептал:
      – Тебе что-то не по нраву?
      – Да, но не женщина и не обряд. Мне ты не нравишься, – честно признался Бренд.
      – Вот оно что, – улыбнулся коротышка. – В таком случае могу только пожелать тебе счастья.
      Он простер руку, благословил новобрачных и подозвал следующую пару – молодых мужчину и женщину с младенцем на руках. Уинсом и Бренд отошли. Голова девушки немного кружилась от столь быстрой смены событий. Она повернулась к Бренду и застенчиво прошептала:
      – Мы теперь муж и жена?
      Викинг кивнул и неловко поежился, не зная, что делать дальше. Он поглядел на веселившихся фермеров, на столы, уставленные едой. Тут были жареные на вертеле ягнята и свиньи. Поодаль, на лугу, паслись коровы, которые, несомненно, тоже окажутся на столе, прежде чем пир завершится. На разостланных одеялах сидели и лежали жены с мужьями и детьми. Повсюду царила праздничная атмосфера.
      – Пойдем, – решил он. – Подальше отсюда. Уинсом удивленно вскинула брови.
      – Но, Бренд, – запротестовала она. – Куда? Зачем?
      Викинг широко улыбнулся.
      – Мы поженились, ты и я, и мне хочется по-настоящему узнать, что такое настоящая семейная жизнь.
      Уинсом, поняв истинное значение его слов, вспыхнула и поднесла руку к лицу. Бренд остановился и осторожно отвел ее ладошку.
      – Пойдем, Уинсом, – повторил он. – Я мечтаю побыть с тобой… наедине.
      Уинсом напряженно огляделась.
      – Neij. Я не уверена… Но он потянул ее за руку.
      – Пойдем, моя робкая невеста. Я ждал много дней и недель, но ни минуты больше. Ты не можешь отказать мне.
      – Бренд, я не желаю, чтобы меня брали, как животное, на голой земле, – прошипела Уинсом, подбоченившись, гневно взирая на мужа.
      Викинг в отчаянии опустил руки.
      – В чем дело, женщина? К чему столько шума? Ты хотела выйти замуж и вышла, все прекрасно, не стоит начинать эти споры сначала.
      – Я только… – запнулась Уинсом, – просто не знаю, куда нам идти.
      Спрятаться и в самом деле было негде. Склоны холмов заросли травой, то там, то здесь виднелись валуны, но нигде ни деревца, ни кустика.
      – Твой корабль далеко. У нас нет дома. Нам негде уединиться.
      – Ja, – медленно протянул Бренд.
      – Это день моей свадьбы, – пролепетала Уинсом, готовая заплакать. – Я хочу, чтобы… хочу…
      – Да, – задумчиво повторил Бренд. – Я тоже. Пойдем, Уинсом, у меня есть идея.
      Он взял ее за руку и повел обратно по дороге, ведущей в Оксфьорд. Уинсом искоса смотрела на мужа. Какой он красивый! Сердце девушки забилось сильнее при мысли о том, что сейчас произойдет.
      Они поднимались в гору, пока ферма не осталась далеко внизу.
      – Какие они крохотные, – заметила Уинсом, – наблюдая за веселым собранием.
      – Ja, – серьезно кивнул Бренд, чувствуя, как дрожат в его ладони тонкие пальчики. Он посмотрел на жену, но, ничего не сказав, повел ее дальше, по тропе, огибающей гору.
      – Еще совсем немного.
      Уинсом крепко сжимала руку мужа. В горле стоял комок, и почему-то было трудно говорить. Что это? Страх, волнение или… желание? Девушка не знала.
      Они добрались до рощицы ив, в самом конце выгона.
      – Здесь! – торжествующе объявил Бренд.
      – Здесь? – не веря ушам, повторила Уинсом. – Но… но это всего-навсего несколько тощих деревьев…
      Бренд пренебрежительно фыркнул, но все же задумался.
      – Это единственное уединенное место, которое мне пришло на ум. Но, может, ты просто боишься?
      Глаза девушки расширились, она невольно отступила:
      – Что ты хочешь сказать?
      – Мне кажется, – покачал головой Бренд, – дело не в деревьях. Может, именно я – всему причина.
      Уинсом оглядела его: густые светлые волосы, темно-синие глаза, волевое лицо с сильным подбородком, великолепное мускулистое тело, длинные ноги. Нет, она не могла найти в нем ни единого недостатка! Девушка отвела глаза.
      Бренд поднял брови, но ничего не сказал, только еще крепче сжал ее руку и повел под тень листвы.
      Потом, встав на колени, стащил рубашку, расстелил ее на земле.
      – Здесь нас никто не увидит, – пробормотал он.
      Штаны и кожаные сапоги последовали за сорочкой. Бренд продолжал расстилать одежду, пока не устроил что-то вроде постели. Улыбающийся, обнаженный, он растянулся во весь рост, наблюдая за Уинсом, и, видя, что та молча, с открытым ртом уставилась на него, приглашающе хлопнул по земле, показав на место рядом с собой. Словно мгновенно лишившись воли, девушка медленно подошла к нему и села. Бренд потянулся к ней, прикосновение его рук послало сердце в безумный галоп, внутренности будто скрутило узлом, и по телу пробежал озноб. Она хотела броситься в объятия Бренда и одновременно рвалась прочь. Но прежде, чем Уинсом успела пошевелиться, Бренд сжал ее руки в своих, теплых и сильных. Его близость, запах, красота окончательно лишили ее дара речи. Бренд приподнял пальцем ее подбородок и наклонил голову. Поцелуй был долгим и нежным, и Уинсом окончательно ослабела от желания.
      – Пойдем, – прошептал Бренд, почти не отнимая губ. – Ты моя жена. Я твой муж. Мы вместе, как и должно быть.
      Уинсом трясущимися руками попыталась снять платье, но волосы тут же запутались в бахроме. Бренд, весело хмыкнув, помог ей избавиться от одежды.
      – Ну вот!
      Он нагнулся, чтобы поцеловать ее обнаженные груди, и Уинсом услыхала сорвавшийся с губ мужа стон. Девушка застенчиво отстранилась и вновь подняла лицо, пристально глядя в синие глаза, словно искала, сама не зная что.
      Бренд улыбнулся и чмокнул ее в кончик носа. Уинсом немного успокоилась и позволила еще раз поцеловать себя. Вскоре нарастающее возбуждение и бешено бьющееся сердце не позволили ей оставаться спокойной, и Уинсом нежно провела пальцами по волосатой груди. Бренд снова застонал и крепко прижал ее к себе.
      – Я буду нежен, – пообещал он.
      – Ja, – выдохнула она. – Пожалуйста, будь добр.
      – Тебе понравится, Уинсом, – хмыкнул он. – Вот увидишь.
      И Бренд с трогательной нежностью и все нарастающей страстью овладел ею, сделав навеки своей.
      Уинсом была вне себя от счастья, и вскоре их тела слились в единое целое, оба давали и брали, щедро, безоглядно, самозабвенно.

      Бренд и Уинсом любили друг друга, спали и снова любили всю эту короткую летнюю ночь. Наконец, умирая от голода, они побрели назад на ферму Снорри, присоединиться к празднеству.
      Только сейчас вспомнил Бренд о Торхолле Храбром, но почему-то сейчас всякое желание продолжать поиски пропало. Он не сводил глаз с Уинсом, а она отвечала нежными взглядами.
      Его жена была самой красивой женщиной на свете, и Бренд улыбнулся, заметив, что она украсила себя розовыми и красными ленточками, свадебным подарком мужа. Это все, что у него нашлось, но Уинсом пришла в восторг. Ленты трепетали в ее волосах, свисали с рукавов. Они напоминали Бренду корабль под парусами.
      Викинг оглядел толпу. Гости дружелюбно болтали, собравшись веселыми компаниями, но он чувствовал себя здесь чужим. Кроме того, Бренд сообразил, что здесь собрались далеко не все жители округи, а только те, кто поклонялся новому культу Христа.
      Бренд презрительно фыркнул:
      – Подумать только, мало того, что меня занесло на собрание этих слюнтяев, последователей Христа, но придется еще обшарить весь Готеб в поисках Торхалла. Те люди, с которыми я толковал, ничего о нем не знают.
      Искривленные губы и нахмуренный лоб выдавали его раздражение. Олаф, взглянув на капитана, осторожно заметил:
      – Тот человек, кажется, так же расстроен, как и ты. Почему бы вам не поговорить?
      Бренд метнул в его сторону яростный взгляд и, поглядев туда, куда показал приятель, зашагал к мужчине.
      – По-моему, тебе не очень-то весело, дружище, – начал он.
      Мужчина, проницательно посмотрев на викинга, сплюнул.
      – У меня есть дела поважнее, чем тут торчать, – процедил он.
      – Какие, если не секрет? – против воли полюбопытствовал Бренд.
      – Лучше бы охотиться на тюленей и нерпу, или ловить лосося, чем сидеть у юбки жены.
      – В таком случае, почему бы не отправиться на охоту за тюленями?
      По правде говоря, не было похоже, что этот парень исполняет любой каприз жены. Он был высок, мускулист, напоминал лохматого медведя. Переносицу пересекал багровый шрам.
      Незнакомец снова сплюнул.
      – Вон там моя жена.
      Он дернул подбородком, показывая на крошечную женщину в желто-белой тунике, не скрывавшей большого выпяченного живота. Бренду захотелось подбежать к ней и упросить сесть – женщина выглядела так, словно сейчас свалится под тяжестью.
      – Она вот-вот разродится, – проворчал муж, – и все-таки настаивала, что хочет прийти на праздник и повидать этого несчастного монаха.
      Бренд улыбнулся – видно, ему посчастливилось встретить родственную душу.
      – Я и сам не очень-то люблю монахов, – кивнул он. – Давай знакомиться. Меня зовут Бренд Бьорнсон.
      Незнакомец пристально взглянул на него.
      – Бренд Бьорнсон, – повторил он и, медленно улыбнувшись, протянул викингу руку.
      – Я Кетил Рваный Нос. Рад видеть тебя в Кетилсфьорде в любое время.
      Оба рассмеялись, и Бренд наконец понял, что в нелюбви к монахам они схожи, как братья.
      – Последнее время у нас много гостей, – пояснил Кетил.
      – Неужели?
      – Да, вот сейчас у меня в усадьбе гостит один человек. Его корабль приплыл только прошлой ночью.
      – А почему он не пришел? – поинтересовался Бренд.
      – Не выносит монахов, – хмыкнул Кетил, – вот и предпочел держаться подальше, а мне не удалось.
      Он кисло поглядел на жену.
      – С таким человеком и я не прочь повидаться, – обрадовался Бренд.
      – Тогда приходи ко мне на ферму, – пригласил Кетил. – Лосося полно, нерпы и тюленей тоже. Мне нужно поскорее отвести жену домой, пока не начались роды. Ты и твоя жена можете сопровождать нас. Всего полдня пути на север.
      Бренд взглянул на Кетила. Он казался довольно нелюдимым человеком, но что-то в нем привлекало викинга, возможно, искренность и откровенность.
      Кетил не спускал глаз с Бренда. Тот наблюдал за веселившимися, занятыми едой и питьем гостями. Нет, ему не хотелось оставаться здесь. Торхолла в этих местах нет. Расспросит еще нескольких человек, и можно отправляться.
      – Я разыскиваю человека, – пояснил Бренд. Ему показалось, что Кетил насторожился, но тот спокойно пробурчал:
      – И не только ты.
      Странный ответ, подумал Бренд, но все же глупо продолжал:
      – Его зовут Торхолл Храбрый. Не слыхал о таком?
      Кетил долго думал, прежде чем ответить:
      – Торхолл Храбрый? Не припомню. Может, гость его знает? Он только что побывал в Исландии и на Юге Гренландии.
      Он выжидающе поскреб шрам.
      – Может, он и вправду встречал Торхолла, – размышлял Бренд, – да и поохотиться бы неплохо. – Ладно, – решил он наконец, – мы пойдем с тобой. Спасибо за приглашение.
      Кетил Рваный Нос улыбнулся одними губами.
      – Вот и хорошо! – воскликнул он, хлопнув викинга по спине.
      Остаток вечера тянулся невыносимо долго. Бренду не терпелось поскорее отправиться в усадьбу Кетила. Но гостеприимный Герьолф упрашивал его погостить еще немного в своей усадьбе. Снорри тоже просил Бренда остаться на любой срок, но викинг, стиснув зубы, вежливо поблагодарил за доброту и пояснил, что сначала должен побывать у Кетила, а уж потом вернется в Герьолфнесс. Фермеры снова начали танцевать и петь, и Бренд совсем отчаялся: видно, сегодня он не сумеет отделаться от приветливых гренландцев.
      Наконец Кетил Рваный Нос и его семейство собрались домой. Бренд с облегчением заметил, что новый приятель так же спешит покинуть праздник, как и он сам.
      Викинг отвел Уинсом в сторону от компании добродушных кумушек, хотевших знать, как скрелинги готовят впрок оленину. Попрощавшись с Герьолфом, Гретой, их детьми, Снорри, женой Снорри и остальными соседями, Бренд повел жену по дороге к усадьбе Кетила. Олаф и Арни согласились вернуться на корабль вместе с командой, так что Бренд мог без помех отправляться на север.
      Ферма Кетила ничем не отличалась от других. Длинный низкий дом из дерна, с дерновой крышей был выстроен на склоне заросшего травой холма. Вокруг росло несколько чахлых деревьев. Козы щипали траву перед домом, неподалеку пасся скот. Навстречу им с лаем выбежала собака, но Кетил пинком отшвырнул ее с дороги.
      Маленькая жена Кетила, которую фермер всю дорогу нес на руках, поругала мужа и, встав на ноги, погладила животное. Удивительно, что она еще не родила и, несмотря на свое состояние, была полна энергии.
      Но глаза Бренда были прикованы к драккару, стоявшему на якоре в фьорде, перед усадьбой Кетила. Викинг остановился.
      – Да это Грольф! – взволнованно воскликнул он. – Грольф Хаконсон!
      – Кто? – удивилась Уинсом.
      Бренд подхватил жену на руки и весело закружил.
      – Грольф! Мой молочный брат!
      Он поставил Уинсом на землю, что-то быстро объясняя, так что она напряженно прислушивалась, пытаясь понять незнакомые слова.
      – Это «Месть Тора»! Хороший корабль, а Грольф Хаконсон – лучший капитан из всех, кого я знаю.
      Он быстро спустился к фьорду, спеша встретиться с братом. Кетил, который, казалось, был ошеломлен тем, что Бренд узнал судно, быстро оправился, вел себя почти дружелюбно и непрестанно болтал, пока они шли к полосе прибоя, но взволнованный Бред почти ничего не слышал, а Уинсом едва разбирала болтовню фермера. Бренд начал рассказывать о Грольфе.
      – Мы были вскормлены одной грудью, – пояснил викинг. – Позже Грольф пришел к моему дяде, чтобы изучить искусство боя. Мы – я, он и Эйрик, мой двоюродный брат, – выросли вместе. Интересно, что ему здесь нужно?
      Бренд окинул стоявшего на палубе человека и попросил позвать Грольфа. Но матрос ответил, что капитан отправился на охоту на весь день. Разочарованный, Бренд отвернулся.
      Уинсом, поняв, что муж расстроен, спросила:
      – Его здесь нет, так?
      Она не поняла, почему муж, едва заметно улыбнувшись, ответил:
      – Мне очень хотелось его увидеть.
      Она кивнула, зная, какое счастье – встретить тех, с кем был так долго разлучен, и немного опечалилась, не зная, испытает ли когда-нибудь радость воссоединения с семьей.
      Вечером, когда гости и хозяева ужинали сыром и ягодами, за стеной послышался громкий шум и началась суматоха.
      – Грольф! – воскликнул Бренд, вскакивая и выбегая из дома.
      И в самом деле это оказался Грольф. Но в каком виде! Он стал выше, борода выглядела густой и пышной, а лицо округлилось с тех пор, как Бренд видел его в последний раз.
      Он врезался в Грольфа, сбил его с ног, и оба покатились по земле. Грольфу от неожиданности в самом деле показалось, что на него напали. Руки его уже сомкнулись на горле Бренда, но тут красный вихрь неожиданно ринулся на Грольфа, оседлал его и принялся колотить.
      – Отпусти его! Отпусти!
      Уинсом была вне себя. Она не понимала, почему так перепугалась при виде этого здоровенного великана, душившего ее мужа. Единственным ее желанием было спасти Бренда.
      – Убирайся! Убирайся прочь! – вопила она, не обращая внимания на то, что красное платье задралось до самых бедер, и, не прекращая работать кулаками, начала выкрикивать те самые ужасные слова, за которые муж пытался утопить ее.
      Бренд, отрывая руки брата, только смеялся, но Грольф, выведенный из равновесия полуобнаженной, орущей валькирией, сам разжал пальцы и обернулся, чтобы рассмотреть нового врага.
      Уинсом тут же попыталась впиться ногтями ему в физиономию, Грольф взвыл и подпрыгнул. Но Уинсом повисла на нем, словно репей. Бренд свернулся клубочком, задыхаясь от хохота.
      – Бренд Бьорнсон! – заревел Грольф. – Как это я тебя не узнал! Такое теплое приветствие от молочного брата!
      Он тоже разразился смехом, не обращая внимания на женщину, все еще цепляющуюся за него: грузное тело тряслось, по щекам катились слезы. Наконец, все еще не успокоившись, он завел руку за спину, оторвал от себя Уинсом и, держа на весу, начал рассматривать.
      – Это еще кто?! – охнул он и облизнул губы. – Лакомый кусочек!
      Бренд встал и начал отряхиваться.
      – О нет, это не твое. Знаю я тебя и твоих женщин! Отпусти-ка!
      Он разжал пальцы Грольфа и поставил Уинсом на пол.
      – Она моя, – холодно сообщил он.
      Грольф пригляделся к Уинсом еще раз и увидел запыхавшуюся, растрепанную, прекрасную, разрумянившуюся женщину.
      – Когда устанешь от нее, дай мне знать, – только и сказал он.
      Бренд смерил его разъяренным взглядом.
      – Она моя жена, Хаконсон, – отрезал он. Грольфа снова обуяло веселье.
      – Тебя захомутали! – фыркнул он. – Вот это да! Заметив, как Бренд внезапно нахмурился, Грольф хлопнул его по плечу.
      – Ну, молочный брат, – поперхнулся он, – что привело тебя сюда, на край земли.
      Но Бренд все еще злился на неуместные шутки по поводу своей женитьбы.
      – Охочусь на человека, – медленно выговорил он, но, видя, каким интересом зажглись глаза Грольфа, мрачно добавил:
      – Пойдем прогуляемся и спокойно поговорим. Грольф, повернувшись, увидел Кетила Рваный Нос, его крохотную беременную жену и нескольких работников, внимательно наблюдавших за ними и очевидно забавлявшихся всей сценой. Дружелюбно кивнув хозяину, Грольф сделал, как просил Бренд. Молочные братья, сблизив головы, вполголоса беседовали.
      – Должен признаться тебе, я беглец, – начал Бренд. – И предупреждаю: любой человек из Стевенджера, нашей родной деревни, имеет право убить меня, если увидит.
      Грольф покосился на ухмылявшегося хозяина и его семью.
      – А они знают?
      – Nej, – ответил тот. – Я никому здесь не говорил. Объяснил только, что ищу человека по имени Торхолл Храбрый. Знаешь его?
      Грольф кивнул.
      – Видел Торхолла в доме твоего дяди. Когда я был в Стевенджере, решил навестить тебя, но услыхал печальное известие, будто ты убил двоюродного брата и сбежал.
      – Ты этому веришь? – спросил Бренд, пристально глядя на молочного брата. Грольф смело встретил его взгляд.
      – Если это и так, у тебя должна быть веская причина убить Эйрика. Я твой молочный брат и лучший друг. Ничто на земле не изменит этого.
      Бренд кивнул и перевел дыхание.
      – Сразу легче на душе стало, Грольф. Я надеялся… думал… Но участь беглеца нелегка, и я теперь могу доверять лишь немногим.
      – Знаешь, что твой дядя послал за тобой наемного убийцу?
      – Ja, слышал что-то в этом роде, но не представлял, что это может быть правдой.
      – Чистая правда, – услужливо подтвердил Грольф.
      – Знаешь, кто это?
      – Ja, – ухмыльнулся тот.
      – Кто?
      – Я.
      – Ты?
      Бренд потянулся к мечу.
      – Ты? Что это за шутки?
      Но Грольф положил руку на ладонь брата.
      – Уверяю тебя, никаких шуток. Все верно. Твой дядя спросил, кто вызовется отправиться на охоту за тобой, и я выступил вперед, боясь, что за дело возьмется тот, кто в самом деле прикончит тебя, если найдет.
      Он рассмеялся:
      – Твой дядя сначала не знал, что и подумать, но я сумел его убедить, да так здорово, что в конце концов он был даже рад дать мне это поручение. Посмотри, какой из меня вышел замечательный охотник!
      – Уж это точно, – ехидно хмыкнул Бренд. – Скажи-ка, с чего вдруг так срочно понадобилось выследить меня?
      Грольф внезапно насупился.
      – Потому что, насколько я понял, почти все в округе убеждены, как и твой дядя, что ты убил Эйрика. Ну а я, – лениво добавил он, – не очень-то его любил.
      – Должен сказать тебе, – признался Бренд, – я его не убивал. И именно поэтому пытаюсь разыскать Торхолла Храброго.
      – Значит, он убийца?
      – Нет, но знает, кто это сделал.
      – Понимаю. Надеешься, что он скажет тебе?
      – Я-то надеюсь, но он, кажется, не очень-то стремится встретиться со мной. Отказался выступить свидетелем перед судьями. Сбежал в колонии. Никто не знает, куда. На все расспросы получаю один уклончивый ответ: «в колонии» – и все. Вот поэтому я здесь.
      – А дядя воспринял твой поспешный отъезд как доказательство вины. Да и многие люди тоже.
      – Обидно, что все – и земляки и родные – считают меня преступником, но ничего не поделаешь, – горько вздохнул Бренд. – Я должен найти Торхолла Храброго, привезти в Норвегию и заставить сказать правду дяде.
      – Ему и Тингу. Это не просто семейная распря, Бренд. Ты должен убедить Тинг в своей невиновности. Сможешь сделать это?
      – Да, с помощью Торхолла.
      – Мне показалось, он не очень-то стремится помочь.
      Бренд схватил друга за руку.
      – Что ты говоришь? Знаешь, где он?
      – Видел собственными глазами, приятель.
      – Видел?!
      Бренд схватился за борта меховой безрукавки Грольфа и начал трясти.
      – Где ты его видел?
      – Полегче, полегче, – предупредил тот, отталкивая Бренда. – Это моя лучшая безрукавка. Дамам она очень нравится. То есть, нравится снимать ее с меня.
      – Где ты видел Торхолла, Грольф? – прорычал Бренд.
      – Исландия. Рейкьявик. Когда искал тебя.
      – Исландия? Но это так далеко…
      – Да. Думаю, ты попадешь туда не раньше будущего года.
      – Почему нет?
      Грольф изумленно взглянул на Бренда.
      – Разве не понимаешь, как опасно плавать в северных водах? Уже почти осень, слишком поздно отправляться в Исландию. Нужно ждать до следующего лета.
      Бренд мельком взглянул на дом Кетила.
      – О нет, – застонал он. – Потратить целую зиму на пиры, танцы и пустые разговоры… Немыслимо!
      Грольф хлопнул Бренда по спине.
      – Крепись, дружище! Не так уж все плохо! Тут полно дел! Видел здешних женщин? Немало настоящих красоток, доложу тебе!
      Бренд закатил глаза. Женщины?
      Отмахнувшись от молочного брата, он направился к дому. Нельзя, невозможно ждать до следующего лета! Следы Торхолла к тому времени окончательно затеряются. Но осмелится ли он рисковать кораблем, жизнями матросов… Уинсом… своей… в предательских холодных водах северных морей – ведь зима вот-вот настанет.
      Но тут Бренда вывел из задумчивости злобно улыбающийся Кетил Рваный Нос, стоявший на пороге с мечом, нацеленным в горло гостя.

      – Теперь давай награду, – потребовал он у Грольфа. В конце концов, этот охотник на человека сам признался Кетилу, что ищет Бренда Бьорнсона. Разве Кетил не доставил добычу прямо ему в руки?! Все сделано по правилам, и сейчас Кетил желал получить свои честно заработанные денежки.
      Грольф, яростно зарычав, швырнул ему маленький кожаный мешочек, который, зазвенев, упал у ног Кетила.
      – Вот твоя часть, – презрительно бросил он. – Бери скорее. Отныне все в округе будут знать, что Кетил Рваный Нос из алчности предал законы гостеприимства.
      Бренд, вне себя от гнева на вероломство Кетила и собственную глупость и доверчивость, упрекал себя и молочного брата:
      – Думаешь, если сделался наемным убийцей, будешь встречать на своем пути только честных порядочных мужчин и милых прелестных девушек?
      Грольф весело рассмеялся:
      – Я думал только о том, как одурачить твоего дядюшку, – признался он. – Охота за людьми – гнусное занятие. Хотя и прибыльное.
      Он вынул из-за пояса еще один мешок, гораздо больше того, что так небрежно швырнул Рваному Носу, и Бренд тихо присвистнул, увидев содержимое кошеля.
      – Неужели я так много стою? Грольф широко улыбнулся.
      – По крайней мере, твой дядя так думает. Ему не терпится добраться до тебя. Представляю, какой шум поднял бы Рваный Нос, узнай он, что я заплатил ему жалкие гроши по сравнению с тем, что получил за кровь молочного брата?
      И, хлопнув Бренда по плечу, добавил:
      – Давай выбираться из этого осиного гнезда.
      Здесь воняет жадностью и предательством.
      Он отдал приказ поднимать якорь, и вскоре «Месть Тора» уже рассекала воды, направляясь на юг, к Герьолфнессу.
      Уинсом, погруженная в глубокую задумчивость, ковыляла по узкой тропинке на вершину холма, возвышавшегося над фермой Герьолфа Длинноногого. Завтра они отплывают в Исландию.
      Она присела отдохнуть. Далеко внизу плескались серые воды фьорда, где были пришвартованы два корабля «Победитель Драконов» и «Месть Тора». Бренд и Грольф решили путешествовать вместе для большей безопасности: вдвоем можно не так остерегаться штормов и пиратов.
      На землю быстро спускались сумерки, было уже совсем поздно, но Уинсом не двигалась с места, поглощенная невеселыми мыслями. Она думала о Бренде. Ночи, проведенные в его объятиях, были полны восхитительного наслаждения, тем сильнее сомневалась Уинсом в том, что Бренд знал о набеге на деревню. Он казался таким добрым и нежным, заботился о жене, оберегал ее. Что случится, если она признается мужу, что верит, будто он замышлял привести стромфьордцев в деревню, убить людей и сжечь дома?
      Уинсом сидела на вершине холма, глядя на ферму, фьорд и корабли… Она так давно – казалось, много лет – жила среди северян, стала лучше говорить и понимать их язык и теперь сможет узнать, правду ли говорит Бренд… Неизвестно как, каким инстинктом она сумеет определить, действительно ли он вероломно предал ее народ или попросту был одурачен. Даже если муж солжет, она все прочтет по его лицу… а может, почувствует сердцем.
      Она должна знать. Должна объяснить ему все, что тяжким грузом лежит на душе. И почему-то именно в эту минуту Уинсом поняла, что между ними не должно оставаться ничего недосказанного, что этот откровенный разговор еще сильнее свяжет их. Навсегда. Это могут быть узы ненависти или… Уинсом даже вздрогнула при этой мысли – любви. Понять это сейчас невозможно.
      Исполненная новой решимости, Уинсом неуклюже поднялась и начала медленно спускаться по тропинке к дому фермера, казавшемуся отсюда совсем крохотным.
      В доме толпился народ. Олаф вместе с матросами вернулись из усадьбы Снорри, а Бренд о чем-то совещался с Олафом, стоя в дальнем углу комнаты. Уинсом с отчаянием оглядела мужчин. Как ей улучить время и поговорить с мужем, если здесь полно народа?
      Она попыталась привлечь внимание Бренда, но он был слишком поглощен беседой с Олафом, по-видимому, решая, где лучше продать лес. По крайней мере именно это слово было упомянуто несколько раз.
      Уинсом удалось пробраться сквозь толпу поближе к Бренду. Она незаметно подошла, но не вмешивалась в спор.
      – А я говорю, – заявил Бренд, прислонившись к стене и раздраженно вертя в руках рог с пивом, – что стоит продать лес в Оксфьорде. Негодяй Кетил Рваный Нос отбил у меня охоту оставаться в этом проклятом месте.
      – Nej, – возразил Олаф. – Лучше выгрузить все здесь, получить неплохие денежки и немедленно плыть в Исландию. Какая нужда делать лишнюю остановку в Оксфьорде?
      – Не желаю и лишнего дня тут оставаться, особенно теперь, когда узнал, что Торхолл Храбрый в Исландии, – настаивал Бренд. – Кроме того, фермер в Оксфьорде заплатит больше.
      Он назвал сумму, предложенную Оком. Олаф недоверчиво уставился на капитана.
      – Почему ты не сказал мне раньше? Бренд пожал плечами.
      – Полный трюм леса давал мне веский предлог побывать во всех фьордах в поисках покупателя.
      – Хм-м-м, – проворчал Олаф. – По-моему, это напрасная трата времени.
      – Не совсем, – покачал головой Бренд. – Я все-таки узнал, где скрывается Торхолл, а теперь и Грольф решил нам помочь. Мы поплывем вместе, на двух судах, а это в такое суровое время года гораздо безопаснее.
      – Ja, – нехотя согласился Олаф. – Ну что ж, быть по-твоему. Продадим лес в Оксфьорде, а оттуда отправимся в Исландию.
      – Отплываем немедленно, – решил Бренд. – Не забудь.
      Повернувшись к Уинсом, он обнял ее за плечи.
      – Что случилось, мой Восторг?
      Уинсом взглянула на мужа, гадая, сумеет ли когда-нибудь остаться с ним наедине и поговорить о набеге стромфьордцев, и, невесело улыбнувшись, промолчала.
      Только поздней ночью, когда команда отправилась отдыхать, Уинсом и Бренд смогли остаться вдвоем. Уинсом, почувствовав, что не время говорить о прошлом теперь, перед началом долгого и трудного путешествия, мудро держала свое раздражение и нетерпение при себе.
      Утром матросы погрузили на суда бочонки с пресной водой. Капитаны стояли на палубе «Победителя Драконов», наблюдая за последними приготовлениями. Уинсом не отходила от Бренда, не представляя, как отвести его в сторону и выложить все, что так долго таила на душе.
      – Должно быть, погода еще долго не испортится, – начал Грольф, но тут же осекся, видя, как помрачнело лицо брата. – В чем…?
      Монах Бреннан медленно поднимался по сходням. Бренд что-то неразборчиво проворчал при виде тощего коротышки. Но Уинсом улыбнулась монаху. Она была рада видеть отца Бреннана, решив, что в его обществе время пройдет быстрее, и путешествие не покажется таким скучным.
      Но Бренд был настроен далеко не так гостеприимно.
      – Держись-ка от меня подальше, приятель, – предупредил он, и Уинсом вспыхнула от смущения при виде того, как Бренд, невежливо повернувшись спиной, отошел и начал выкрикивать команде очередные приказы.
      Грольф, Уинсом и Бреннан глядели ему вслед. Уинсом недоуменно хмурилась.
      – Он не любит монахов, – заметил Бреннан. Грольф весело усмехнулся.
      – Ты тоже не питал бы к ним особых симпатий, если бы твоя мать с молитвой на устах коварно замышляла подлые убийства.
      Брови Уинсом взлетели вверх. Убийства? Убийства? Слова Грольфа поразили ее. Она взглянула на монаха, словно ища ответа, но тот только пожал плечами. Очевидно, признание Грольфа не расстроило его, наоборот, возможно, кое-что объяснило.
      Уинсом открыла рот, чтобы продолжить расспросы, но Грольф, беззаботно тряхнув головой, уже успел отойти. Слова замерли на языке Уинсом.
      – Ты пускаешься в опасное путешествие, госпожа. С опасными спутниками, – заметил Бреннан.
      Уинсом вздрогнула. Она совсем забыла о присутствии монаха.
      – Кажется, именно так, – вздохнула она. – Именно так.
      Вскоре Герьолфнесс остался далеко позади, и корабли гордо рассекали волны. Гребцы громко пели, и капитан вторил им. Кетил Рваный Нос, его предательство, монах – все было забыто.

       На борту корабля, следующего из Гренландии в Исландию
 
      Бренд стоял у штурвала. Карманы отвисали под тяжестью полученного за лес золота. Совсем недавно матросы распрощались с обитателями Оскфьорда, и те еще долго стояли на берегу, провожая корабли. На губах Бренда застыла улыбка. Хорошо знать, что ты больше не одинок! Взглянув на корму и заметив плывущий под всеми парусами прекрасный драккар Грольфа, он махнул рукой, и молочный брат помахал ему в ответ.
      Управляя судном, Бренд одновременно успевал следить за появлением встречных судов, айсбергов, плавучих коряг, китов или тюленей, искал на небе признаки приближавшегося шторма, замечая, как меняется цвет воды, направление ветра, полетом морских птиц. Все эти сведения помогали ему не сбиться с курса. Весь мир принадлежал ему, и от этого на душе было хорошо.
      Бренд потянулся, распрямив плечи! Наконец-то он отыщет Торхолла Храброго! Он чувствовал это! И он силой или уговорами потащит Торхолла в Норвегию, чтобы тот помог снять подозрение с его имени. Как тяжела участь беглеца. Когда же судьба улыбнется ему?
      Бренд что-то тихо замурлыкал себе под нос. Взгляд его упал на Уинсом, стоявшую у борта на носу корабля. Проклятие! Она опять беседует с монахом! Показав на кита, медленно погружавшегося в синюю глубь, она сказала что-то, заставившее монаха откинуть голову и рассмеяться. Бренд почувствовал кинжальный укол ревности. Это с ним она должна говорить и смеяться, а не с этим отвратительным монахом!
      Желание подбежать к монаху и швырнуть его за борт было таким сильным, что Бренд лишь с большим трудом взял себя в руки, а про себя даже мрачно пошутил, что такой маленький тощий человечек вряд ли будет лакомым кусочком для рыб.
      Бренд то и дело поглядывал в сторону жены, и каждый раз ее красота вновь воспламеняла его. Матросы тоже не остались равнодушны к прекрасной индеанке. Правда, Бренд теперь был почти уверен, что хотя люди они грубые и неотесанные, зато надежные. Было ли причиной внимания команды к Уинсом любопытство или прелестное личико, Бренд не знал, но за последнее время часто замечал, что несколько пар глаз следят за Уинсом каждый раз, когда она шагает по узким доскам палубы, между двумя рядами гребцов.
      Бренд вздохнул. Как он хотел, чтобы Уинсом оставалась невидимкой для команды! Увы, этому не суждено было случиться! Кроме того, она больше не мазалась проклятой грязью, что еще больше ухудшало положение! Когда Бренд спросил жену, почему ее кожа не такая красная, Уинсом смущенно вспыхнула и ответила, что хочет поберечь остаток глины для торжественных случаев. Бренд едва не застонал от досады, но не осмелился возразить, боясь, что если заговорит о возможном несчастье, может навлечь его на свою голову.
      От невеселых мыслей его отвлекло появление Арни. Юноша почему-то выглядел так, словно спал на ходу, и Бренд решил его немного встряхнуть, но тут же пожалел об этом. Оказалось, что у Арни тоже проблемы с женщинами.
      – Знаешь, ведь Турид из Оксфьорда – самая прекрасная девушка на свете, – объявил он, будто сделав величайшее открытие. Бренд метнул взгляд на женщину, стоявшую на носу корабля. Уинсом все еще оживленно говорила с монахом. Бренд рассерженно фыркнул. Арни с радостью принял нечленораздельный звук за подтверждение, так что Бренд был избавлен от дальнейших замечаний.
      – Глаза Турид, – продолжал он, – прелестного голубого цвета, совсем как вечернее небо.
      Бренд хотел было кисло заметить, что, по его мнению, вечернее небо обычно синее или фиолетовое, а иногда, в северном сиянии, выглядит даже зеленым или желтым. Кроме того, сам Бренд предпочитал темно-карие глаза. Бархатистые темно-карие глаза.
      – А ее волосы! Словно летнее солнышко! Красивее я не встречал!
      Бренд едва не ответил, что лучше волос цвета воронова крыла ничего быть не может, хотя черные пряди с красноватым отливом тоже довольно привлекательны.
      – А ее лицо! Совсем, как у козочки… или скорее маленького ягненочка.
      Бренд присмотрелся к юноше. Очевидно, тот совсем потерял голову. Но, прежде чем он смог предупредить Арни об опасностях любви, парень продолжал:
      – Когда-нибудь я обязательно вернусь туда и женюсь на ней.
      Бренд уставился на юного друга с таким недоумением, будто видел впервые. Что сказать ему?
      – Арни, приятель, сомнительно, чтобы мы еще раз побывали в Оксфьорде?
      Или:
      – В мире много прекрасных женщин, Арни. Еще не раз встретишь таких, перед которыми твоя Турид просто дурнушка.
      А может, сразу выложить жестокую правду?
      – Арни, если мы даже и вернемся туда через много лет, твоя невеста уже будет замужем за жирным фермером и беременна десятым ребенком.
      Но пока Бренд соображал, как все лучше объяснить, Арни уже отошел, с безмятежно сияющим лицом, погруженный в мечты о своей первой любви.
      Бренд покачал головой. Может, это к лучшему, что он ничего не сказал Арни. Не ему давать советы насчет женщин. Да ведь сам Бренд не понимал своих чувств к Уинсом, собственной жене. По крайней мере Арни был уверен, что любит Турид.
      Уинсом наслаждалась беседой с одноглазым монахом. Она считала его спокойным, серьезным человеком, а его ответы на многочисленные вопросы говорили о безграничном терпении.
      Когда Уинсом неделикатно осведомилась, где он потерял глаз, Бреннан мгновенно впился в нее взглядом, и ей показалось, что в единственном уцелевшем оке мелькнула грусть.
      – В битве, мадам, – ответил он с обычной откровенностью.
      – Люди Христа сражаются? – удивилась она. – Но ты сам сказал, что вы верите в мир и любовь для всех людей, скрелингов и северян. Почему ты дрался?
      Монах Бреннан сухо усмехнулся. Он никогда не уставал отвечать на умные вопросы, если, конечно, был в состоянии ответить на них. Иногда он не ведал, как объяснить те таинства, в которые веровал.
      – Я не всегда служил Христу, госпожа, – сказал он наконец. – Было время, когда я участвовал в войнах и набегах.
      – Ты? Но ты так мал ростом, хотя и выглядишь сильным, – пролепетала Уинсом. – Прости, я не хотела оскорбить тебя.
      Маленький человечек ошеломленно покачал головой, но тут же пришел в себя. Сухая улыбка искривила его губы, придавая слегка залихватский вид. Уинсом подумала, что, может, он сказал правду, и в самом деле был когда-то воином.
      – Я потерял глаз, когда враг пронзил его кинжалом, – пояснил монах. – И не только глаз. Я потерял жизнь.
      Уинсом не знала, что подумать.
      – Ты о чем? Ведь ты не умер? Стоишь здесь и разговариваешь со мной. Живой и здоровый. Как…
      Коротышка рассмеялся.
      – Эту историю я редко рассказываю, – признался он. – Все же чувствую, что меня каким-то странным образом влечет к тебе, женщина-скрелинг. И поведаю тебе все, что знаю.
      Он начал говорить, и повесть его оказалась столь невероятной, столь необычайной и отвратительной, что поверить в нее было трудно, однако слова монаха дышали искренностью, и долго еще после того, как он замолчал, Уинсом сидела, словно пораженная громом.
      – Наступил вечер, и стало ясно, что набег оказался неудачным. Мы проплыли мимо многих берегов, разорили несколько ферм, но не добыли богатств, на которые рассчитывали. Среди команды росло недовольство, и я с трудом успокаивал их.
      Заметив, как вздрогнула Уинсом, Бреннан кивнул.
      – Да, это я вел их.
      И, сверкнув единственным глазом, продолжал говорить:
      – Наконец на пустынном одиноком берегу мы заметили ирландский монастырь, полускрытый туманом. Мои люди оживились. Набег! Матросы, подстрекаемые Гаральдом, моим помощником, рвались разграбить монастырь, и, признаться, я не очень противился. Мы знали, что найдем там много золота, серебра и драгоценных камней и сразу разбогатеем. А остановить нас будет некому – всему свету известно, что монахи – никудышные воины, да и место, как я уже сказал, было глухим. Уинсом кивнула.
      – Мы причалили к берегу под покровом ночи и выжидали, пока в монастыре не погаснут огни, а потом прокрались на берег и отыскали главный вход. Эти глупцы даже не позаботились выставить стражу – без сомнения считая, что сама уединенность монастыря служит достаточной защитой. А может, верили, что Бог оберегает своих слуг. И, как выяснилось, не так уж ошибались. Как я уже сказал, мы добрались до монастыря. Вокруг царила тишина, туман укрывал нас, словно густым покрывалом. Оказавшись внутри, мы обнаружили, что маленькая комната и в самом деле полна богатств. Там были золотые блюда, статуи из дерева и золота, серебряные чаши, стол ломился от драгоценностей. Мы не верили собственным глазам! Наконец сбылись мечты викингов! И никто не охранял сокровища! На стене ничего не было, кроме вырезанного из дерева изображения человека на кресте.
      Мои люди набросились на богатство, задыхаясь от алчности, ссорились и спорили, запихивали все, что добыли, в мешки, которые, казалось, вот-вот лопнут. То и дело вспыхивали драки. Прохладная тихая часовня звенела от криков и проклятий.
      До Уинсом с трудом доходил смысл слов монаха, но она понимала отдельные слова и не просила его повторить, слишком увлеченная рассказом.
      – Но мне все было мало. Я знал, что, если поискать еще, наверняка можно наткнуться на новые богатства, кроме тех, которые мои люди уже успели награбить в маленькой комнате. Я отделился от остальных, пошел по длинному коридору и попытался открыть несколько дверей по обе стороны, но все были заперты. Наконец я добрался до двери, из-под которой виднелась полоска света. Кто-то был в этой комнате!
      Я вытащил нож, медленно отворил дверь и в тусклом мерцании свечи заметил, что на постели лежит старик, укрытый по шею серым покрывалом; клочковатая борода была совсем седой. Рядом с кроватью стоял на коленях человек помоложе, со склоненной головой, одетый в коричневую рясу. В комнате стоял запах воска, благовоний и чего-то еще. Я осторожно прикрыл дверь и прокрался ближе. Мужчины не замечали моего присутствия.
      Над кроватью, на каменной стене, висела огромная золотая статуя того же человека, которого я уже видел в маленькой комнате – руки у него тоже были распростерты. Понимая, что статуя, должно быть, имеет большую ценность, я решил ею завладеть и начал осторожно продвигаться вперед, подняв кинжал. Подойдя ближе, я заметил, что глаза мужчин закрыты, а губы шевелятся. Молодой человек что-то бормотал себе под нос, и я занес кинжал и вонзил ему в шею, заткнув свободной рукой рот. Тело незнакомца сползло на пол. Он был мертв.
      Уинсом, охнув, схватилась за горло и ошеломленно огляделась, ища Бренда, желая, чтобы муж увел ее от этого ужасного человека. Но монах пригвоздил ее к месту неподвижным взглядом светло-карего глаза так надежно, словно удерживал руками.
      – Теперь оставался лишь один старик. Легкая добыча для таких, как я, кто убивал людей так же просто, как надоедливых мух. Но по какой-то причине я колебался. И ждал слишком долго, потому что он открыл глаза. Глядя в них, я понял, что старик слеп, и почему-то рука не поднялась нанести ему смертельный удар. У моих ног на холодных камнях ручейком растекалась кровь молодого человека, павшего от моей руки. Теперь оставалось только прикончить старика и забрать статую. Но, как уже было сказано, что-то мешало мне. И тут незнакомец заговорил:
      – Бреннан? – спросил он. – Это ты?
      Я засмеялся про себя. Он обращался к мертвецу. Но мне понравилось играть с ним. Я встал на колени, отодвинул в сторону труп, спеша притвориться тем монахом, которого только что зарезал, и начал шептать что-то, подражая монаху, издеваясь в душе над бедолагой слепым, не понимавшим, что произошло. Но он, должно быть, заметил разницу, и я быстро протрезвел, когда он внезапно сел в постели.
      – Бреннан, где ты, парнишка?
      – Он мертв! – закричал я, устав забавляться. – А теперь я убью тебя!
      Но старик, вытянув костлявую руку, показал на меня дрожащим пальцем.
      – Я не страшусь смерти ты, мерзкий язычник! Можешь убить меня! Но трепещи от страха за свою черную душу, ибо она будет вечно гореть в аду за всю пролитую тобой невинную кровь!
      – О чем ты толкуешь? – воскликнул я, вне себя от страха. – Что знаешь обо мне? Можешь приговорить меня к вечным мукам, если до сих пор не ведал о моем существовании?
      Паника вынудила меня кричать все громче, а холод, сжимавший сердце, доводил до отчаяния.
      – Христос видит все, – безжалостно продолжал святой старец. – И он простит меня, даже тебя, закоренелый во грехе преступник, если всего лишь попросишь его об этом!
      – Не нуждаюсь я в людском прощении! – вскричал я. – Ни в твоем, ни этого Христа, ни в чьем!
      В этот момент дверь распахнулась, и в комнату ворвался Гаральд, мой помощник. С одного взгляда поняв, что происходит, он недоуменно воскликнул:
      – Что гложет тебя, Ранульф? Убей старика – и покончим с этим делом!
      Но что-то в моих глазах, должно быть, остановило Гаральда, потому что он снова посмотрел на меня.
      – Говорю же, зарежь его и пойдем отсюда! Я уронил кинжал.
      – Не могу. Убей его сам.
      Гаральд засмеялся и подошел к кровати.
      – Конечно, раз ты просишь, рад услужить, – пробормотал он, и уже поднял меч, чтобы отрубить голову старику, но тут я внезапно завопил:
      – Nej! Не делай этого! Он мудрец и провидец, не смей убивать его!
      Гаральд в недоумении обернулся.
      – Ты обезумел, потерял разум! – закричал он и ринулся на меня с поднятым мечом, но я вовремя отбил удар, поранив при этом руку. Меч со звоном покатился по полу, но тут Гаральд заметил мой кинжал и, схватив его, рванулся вперед и вонзил клинок мне в глаз. Я упал: Гаральд навалился на меня и начал душить. Я пытался оторвать его руки, но не мог. И тут произошло нечто странное. Воцарилась внезапная тишина… Я вышел из собственного тела… не знаю, как получше это описать… и взлетел к потолку. Мое тело, лежавшее на полу, казалось таким жалким! Я видел, как Гаральд набросился с мечом на слепого, но чувствовал скорбь и жалость не к жертве, а к убийце. После нескольких ударов, Гаральд отскочил, посчитав, что монах мертв. Но я, в своем непонятном состоянии, знал, что это не так. И тут я ощутил, что меня словно тянут из комнаты, и с радостью последовал призыву, потому что узрел Свет, сияющий Свет любви, манивший меня. Я полетел к нему. Свет показал мне всю мою жизнь, совершенные преступления, убитых мною людей. И в душе моей родилась такая скорбь, что не описать никакими словами.
      И тут Свет вопросил меня, что я собираюсь делать. Я ответил, что хочу вернуться и творить добро, любить людей, ибо я ощущал такую любовь, рожденную Светом в моем сердце, несмотря на все ужасающие вещи, которые совершил в жизни, что желал лишь одного: отдать частичку этой любви другим. Теперь я понимал, насколько правдивы слова слепого монаха – главное с жизни уметь прощать даже самых закоренелых грешников. Прощать и любить.
      И тут я мгновенно очутился на земле, в своей телесной оболочке. Но Гаральд, поняв, что сотворил, вытащил кинжал из моего глаза и начал трясти меня.
      – О старый друг, что я наделал? Что я наделал? – вскричал он. Рядом с ним на полу лежала сорванная со стены золотая статуя. От немилосердных толчков я пришел в себя и застонал:
      – Ранульф! Ранульф! Очнись!
      Я сел, зажимая рану рукой, окончательно сбитый с толку тем, что видел и узнал от Света. Печаль и отчаяние терзали меня, ибо я хотел вернуться к любви, сохранив рядом этот Свет.
      Гаральд, не зная о том, что я пережил, схватил с постели простыню и попытался остановить кровь.
      – Я отнесу тебя на корабль, Ранульф, – вскричал он. – Не знаю, что нашло на меня!
      Но я отказался, и объяснил, что хочу остаться тут. Все мысли о золоте и богатствах были забыты. Гаральд попытался убедить меня пойти с ним, думая, что я просто разгневан его подлым нападением. Но я заверил его, что нисколько не сержусь. Гаральд замолчал и, пожав плечами, поднял золотую статую Христа, взвалил на плечи и ушел. Только тогда я ползком подобрался к слепому и перевязал как можно старательнее его раны, хотя сам почти ничего не видел и едва не терял сознание от ужасной боли, был исполнен решимости начать новую жизнь, помогая другим. Здесь, у постели слепого, в монастыре, выстроенном на скале, я понял, что обрету себя, исцелюсь и найду свою дорогу.
      На рассвете я увидел, как мой корабль поднял паруса и исчез в тумане, из которого явился. Только тогда я уснул, а когда пришел в себя, увидел служителя и двух монахов в коричневых одеждах, ухаживающих за мной и слепым стариком. Они вовремя успели скрыться в погребе и тем самым избежали ужасной смерти.
      Вот и все. Остается добавить, что я пробыл на этом скалистом острове два года, оправляясь от раны и изучая заветы Христа. Слепой старик тоже выздоровел и сделался моим наставником. Я превратился в другого человека и не искал больше золота и богатств, не хотел бездумно убивать людей, наоборот, стремился их любить и дарить доброту и сочувствие. Наконец этот уединенный монастырь стал слишком тесен для меня, и я решил уйти. И в качестве прощального дара, слепой учитель, который был воплощением доброты и понимания, спросил, не желаю ли я взять новое имя, новое имя для новой жизни. И когда я сказал, что хочу назваться Бреннаном, он кивнул и дал свое благословение идти в мир и нести людям учение Христа. Он знал, что именно я убил несчастного монаха, но никогда не упрекнул меня за это. Я сам никогда не смогу простить себе эту смерть, она камнем лежит на моей совести. И вот я здесь, перед тобой.
      Тощий невзрачный коротышка пожал плечами, и Уинсом уставилась на него, потрясенная невероятной историей. Наконец, не в силах вымолвить ни слова, она коснулась его руки, медленно побрела в шатер и долго сидела там, в глубокой задумчивости.

       На борту корабля, по пути в Исландию
 
      Наступил вечер. Бренд подошел к шатру и нагнулся, чтобы заглянуть внутрь. Уинсом, по-прежнему в красном платье, свернулась клубочком на одеялах, и сердце Бренда сжалось. Он тосковал по прелестной женщине и по ее любви, тосковал по Уинсом. Испытывала ли она те же чувства?
      Бренд постоял немного, пытаясь прийти в себя. Холодные капли дождя, падавшие с потемневшего неба, омывали лицо.
      Олаф и Арни отправились в свой шатер. Назойливый монах, Бреннан, как он себя называл, нашел убежище под свернутым парусом.
      – Бренд? – послышался мелодичный голос Уинсом, и он сделал шаг вперед. Каменная лампа, наполненная тюленьим жиром, в котором плавал фитиль, отбрасывала тусклый неверный свет на стенки шатра. Бренд с трудом помещался в маленьком шатре и сейчас неуклюже ворочался, чтобы устроиться поудобнее. Уинсом, весело хихикнув, разгладила одеяла, чтобы муж мог сесть.
      Такая мелочь – приготовить постель, подумал Бренд, но как напоминает о доме!
      Боль в сердце стала еще сильнее. Он мечтал о домашнем очаге, у которого мог бы сидеть по вечерам вместе с этой женщиной.
      Они заговорили о пустяках, поначалу неловко и односложно. Дождь, бьющий по крыше, усиливал ощущение уединенности, помогая создать маленький замкнутый мирок, принадлежавший только им двоим, и скоро Бренду стало легче на душе. Когда поднявшийся ветер набросился на судно, грозя перевернуть шатер, Бренд, увидев расширенные от страха глаза жены, попытался успокоить ее, и Уинсом постепенно пришла в себя.
      – Бренд… – смущенно начала она. Может, настало время спросить о нападении стромфьордцев. Момент подходящий. Они остались наедине, никто не помешает. И Бренд, казалось, о чем-то раздумывает. Может, он не станет ей лгать?
      Бренд расслышал необычно печальные нотки в голосе жены.
      – Ja?
      – Бренд…
      Уинсом поколебалась, но все же, набрав в грудь побольше воздуха, повернулась к мужу.
      – Что ты знаешь о набеге на мою деревню? Вопрос Уинсом застал Бренда врасплох.
      – Что я знаю? О набеге?
      Он покачал головой, удивляясь, почему Уинсом так неподвижна. Она, казалось, едва дышала. Только на шее лихорадочно билась жилка. Что происходит? Уинсом выглядит словно дикая кошка, готовая напасть из-за угла. Что она хочет от него?
      Бренд сидел, не двигаясь, ум и чувства были в смятении. То, что Уинсом считала его способным на предательство, не должно было удивлять, но – проклятие! – почему-то изумляло. Он неожиданно застыл, сообразив, что все давно понимал и знал о подозрениях Уинсом и теперь злится только из-за того, что услыхал, как она произносит это вслух. Но теперь вспоминал, что в тот самый день, когда тащил ее по тропинке к кораблю, задавался вопросом: уж не думает ли Уинсом, что он был в сговоре со стромфьордцами, однако ни о чем ее не спросил, не сделал ничего, чтобы рассеять сомнения девушки.
      Бренд в расстройстве провел рукой по волосам. Что теперь делать? Как объяснить, что он не знал о гнусных замыслах Фрейды?
      Он перевернулся, лег на живот, не обращая внимания на сидевшую рядом женщину, но тут же вновь повернулся к Уинсом. Он и так слишком долго игнорировал ее желания и мнения, и к чему все это привело? К ужасному недоразумению! Как теперь выпутаться?
      Уинсом по-прежнему бесстрастно взирала на него. Бренд пригляделся к жене в слабом мерцающем свете масляной лампы. Она выглядела такой красивой, гордой и очень спокойной. Но Бренд заметил, как поднимается и опускается ее грудь, и по учащенному дыханию понял, что она очень волнуется. Сознание этого придало ему мужества.
      – Уинсом!
      – Ja?
      – Скажи… могу я чем-нибудь убедить тебя… какие найти слова?
      И тут Уинсом впервые за весь вечер взглянула ему прямо в глаза.
      – Правду, Бренд. Только правда меня убедит. Бренд тяжело вздохнул. Поверит ли Уинсом, даже если услышит чистую правду? Он набрал в грудь воздуха, но прежде, чем успел начать, она резко спросила:
      – Ты знал, что стромфьордцы замышляли напасть на мою деревню?
      Бренд поколебался, поняв, что на карту поставлена вся его жизнь.
      – Nej, – прошептал он наконец, – нет, я ничего не подозревал.
      Темные непроницаемые глаза, устремленные на Бренда, словно впивались ему в душу, оценивая, определяя, проверяя, так ли это. Наконец, плечи ее устало сгорбились.
      – Я так и не узнаю, – прошептала она, качая головой. – Я думала, что стоит только спросить тебя – и все станет ясно, но теперь вижу: этому не бывать.
      Голос Уинсом дрожал:
      – Истина по-прежнему так же далека от меня, как и раньше.
      Бренд сел и схватил ее за руки.
      – Ах, Уинсом, ты знаешь, знаешь. Подумай хорошенько, женщина. Неужели я…
      Он неожиданно замолчал. В прекрасных глазах Уинсом сверкали слезы. Его Уинсом. Его жена. Невыразимая печаль охватила Бренда, и он, потянувшись к Уинсом, сжал ее в объятиях. Она зарыдала, судорожно всхлипывая:
      – Все это потому, что я так одинока, а они замучены, ранены, убиты, и все из-за меня. Если бы я не пыталась вернуться домой…
      – Nej, Уинсом! Ты ни в чем не виновата! Это все Фрейда и Торвальд, они убийцы!
      Но Уинсом продолжала беспомощно плакать.
      – Уинсом! Посмотри на меня! – Бренд подтянул ее за локти, глядя в мокрые глаза: – Ну же, посмотри на меня! Вот так-то лучше. Ты не виновна в преступлениях Фрейды или Торвальда. Это они убийцы, а не ты.
      Но Уинсом упрямо качала головой.
      – Это я показала им дорогу. Привела этих чудовищ к людям, которых любила…
      Муж прижал ее к себе и позволил выплакаться. Что еще он мог сделать? Так вот что мучит Уинсом! Только теперь он понял все. Не то, что он предал, а то, что она оказалась виновницей гибели своего народа. Наверное, поэтому она до сих пор молчала. Обвинить его означало обвинить себя.
      – Ах, Уинсом, – пробормотал Бренд, целуя ее в макушку, – ах, Уинсом, любовь моя, это не ты. И не я. Никто из нас не знал, до какой низости может дойти вероломство Фрейды и Торвальда, на что они способны.
      Он нежно, как ребенка, укачивал рыдающую женщину, но та никак не могла успокоиться.
      – Мы должны были это предвидеть, – приглушенно охнула она наконец и, вырвавшись из объятий Бренда, подняла к нему блестевшее от соленых капель лицо.
      – Может быть, – кивнул он. – Скорее всего, ты права. Но что теперь поделать?
      Уинсом мрачно уставилась на него.
      – Именно этого я и боялась, – выдохнула она.
      – Правды?
      – Да, правды. Признаться себе, что только я виновата в уничтожении деревни.
      Бренд грустно покачал головой.
      – Виновна в том, что хотела вернуться домой? Нет, Уинсом. Истина в том, что Фрейда и Торвальд одержимы ненасытной жаждой убийства. По-другому они и жить не умеют. А мы оказались жертвами их злобных замыслов.
      Уинсом сжала кулаки.
      – Надеюсь, Фрейда и Торвальд будут отомщены за все, что сотворили.
      – Не сомневайся, – мягко ответил Бренд. – Представляешь, ведь они должны существовать рядом, вместе изо дня в день, в одном доме. Это ли не страшная пытка?
      – Ты прав, – тихо засмеялась Уинсом, но тут же, тяжело вздохнув, вытерла глаза. – Теперь я точно знаю, ты не был с ними в сговоре.
      – Правда?! – изумился Бренд.
      Она кивнула и, обняв мужа за талию, притянула к себе:
      – Ja.
      – Но откуда?
      – Просто знаю, – пожала плечами Уинсом. Бренд стиснул ее плечи.
      – Я люблю тебя, Уинсом, – прошептал он, глядя в ее запрокинутое мокрое лицо. – Я так тебя люблю.
      И, помедлив немного, добавил:
      – Я в жизни совершил много недоброго, но никого не предавал.
      Уинсом поплакала еще немного: молчаливые слезы катились по прелестному лицу, и его сердце рыдало вместе с ней и за нее.
      – Ты все это время считала, что я помогал Фрейде, правда?
      Уинсом кивнула и уткнулась лицом в его грудь, не в силах посмотреть на мужа. Бренд крепко сжал ее и нежно поцеловал в волосы.
      – Нет, мой Восторг, – пробормотал он, – я ничего не знал об этом, иначе не отвез бы тебя домой, а просто взял бы с собой. Именно это я и хотел сделать с самого начала.
      Уинсом встрепенулась.
      – Да, – грустно улыбнулся Бренд. – Я так давно хотел тебя. Хотел, чтобы ты стала моей женщиной. Собирался увезти тебя на край света. Но я пытался поступать правильно, благородно, вернуть тебя к твоим людям, к тем, кого ты любила.
      – Бренд, теперь я точно знаю, что ты невиновен в том зле, которое постигло мой дом.
      Когда викинг взглянул в ее глаза – сверкающие синие очи скрестились с бездонными, карими – и увидел в них безграничную искренность, то почувствовал, что недостоин этой женщины.
      – Мой Восторг, – шепнул он, наклоняясь, чтобы припасть к ее губам, – мой Восторг.
      Уинсом поцеловала его в ответ, нежно, застенчиво, и Бренд ощутил, как она дрожит.
      – Я не заслуживаю такого доверия, – пробормотал он. – Может ли быть, что в твоем сердце найдется хоть немного любви ко мне?
      – О да, – тихо рассмеялась Уинсом, снова всхлипнув, – я чувствую, что между нами нет преград, Бренд. Больше нет.
      – Знай я, что ты считаешь меня предателем, давно бы сказал тебе правду. Жаль, что мы так долго не понимали друг друга.
      Он подумал о полных страсти ночах, проведенных вместе, и покачал головой.
      – Может, это хорошо, что мы все выяснили. Теперь я знаю, какое сокровище моя жена. Раньше я видел всего лишь прекрасную женщину, которую хотел покорить. Но вместо этого она покорила меня.
      – Молчи, – шепнула она. – Поцелуй меня. Бренд грудью почувствовал, как сильно бьется ее сердце, и прижал Уинсом к себе. Она таяла в его объятиях. Неукротимый ветер и проливной дождь придавали странный уют крошечному убежищу, словно в мире остались только они, вдвоем, и никого больше. Уинсом сначала не двигалась, довольствуясь тем, что находится в объятиях мужа, и даже немного расслабилась. Странно, как изменились ее чувства к Бренду сейчас, когда она узнала, что он не был сообщником Фрейды. Теперь она поняла, что свободна! И испытывает к Бренду нечто похожее… на любовь? Осталось надеяться, что и он к ней неравнодушен. По крайней мере Бренд всегда был добр и заботлив.
      Они поцеловались, сначала осторожно, нежно, прикасаясь друг к другу, дотрагиваясь, лаская. Легкие поцелуи Бренда растопили лед в сердце Уинсом, ужасный многолетний холод, терзающий ее сердце от сознания того, что она никогда не будет любимой ни отцом, ни Храброй Душой, человеком, которого она выбрала бы себе в мужья.
      Бренд ласково погладил спину жены, немного приподнял платье. Уинсом обняла мужа за шею, прижалась изо всех сил, запуталась пальцами в волосах и услыхала, как он тихо застонал. Ее сердце забилось сильнее.
      Голова Бренда кружилась от мучительного желания. Он хотел эту женщину, хотел страстно. – Он отказался от тебя из-за твоей ноги? Должно быть, в голосе Бренда звучало столько недоверия, что Уинсом резко вскинула голову.
      – Не смейся надо мной.
      – Я и не думаю смеяться, – поспешил ответить Бренд, заметив, как задрожали губы жены. – Я не хотел тебя обидеть, – шепнул он и осторожно потянулся, чтобы обнять ее. Прижав Уинсом к груди, он зарылся лицом в густые темные волосы. – Я страстно люблю тебя и никогда бы не посмел причинить тебе боль.
      И, немного отстранившись, добавил:
      – И в жизни не подумал бы отвергнуть такую женщину из-за какого-то шрама на ноге.
      Он нежно коснулся бедра в том месте, где только что были пальцы Уинсом. Ее глаза наполнились слезами. Уинсом пыталась сказать что-то, но в горле стоял комок. Она ощущала силу любви мужа, целительной, могущественной любви, и ей было больно сознавать, что это чувство может оказаться простой жалостью.
      – Он был глупцом, если отверг тебя из-за таких пустяков, – свирепо воскликнул Бренд. – Неужели не видел, как ты прекрасна, как добра, сколько в тебе ума и теплоты?
      – Nej, – выдохнула Уинсом, – значит, не видел. Бренд стиснул ее в объятиях, так что стало трудно дышать, но Уинсом не отстранилась: ей очень нужны были его сила, нежность и защита. И только когда она поняла, что сейчас лишится сознания, она немного отодвинулась. Бренд ослабил хватку.
      – Что-нибудь еще? – пробормотал он, хотя боялся услышать ответ.
      – Я не могла довериться тебе, потому что… потому что… отец…
      – Ja?
      – Ни один мужчина не любил меня, – всхлипнула Уинсом. – Даже отец… он тоже не желал…
      Бренд сжал ее плечи.
      – Мой отец… не хотел даже видеть дочь-калеку. Теперь она рыдала громко, не скрываясь, и Бренд обнял ее и позволил выплакаться. Детские обиды, воспоминания о том, как отец отворачивается от нее, как оставил на обрыве, на верную смерть пренебрежительные слова, которые он бросал, прогоняя ее прочь, – все вернулось теперь, и Уинсом сама поразилась силе своей скорби и тому, что сумела вынести такой тяжкий груз. Неудивительно, что она всю жизнь считала, будто не нужна никому на свете.
      – Уинсом, – прошептал Бренд, – я люблю тебя. И больше ничего сказать не могу.
      Он снова и снова повторял эти волшебные слова.
      – И я тебя, – выдохнула Уинсом, впервые позволив любви прокрасться в сердце. Крохотный мерцающий огонек начал сокрушать ледяные стены, так долго холодившие душу Уинсом.
      «Не сразу, – подумала она. – Я не могу сразу отдаться на волю любви – слишком боюсь доверять ему… но это только начало, и какое прекрасное начало!»
      Бренд долго не выпускал ее из объятий. Наконец слезы Уинсом высохли, она медленно подняла голову и, улыбнувшись, прижалась к нему.
      – Мне это тоже нелегко, – прошептал наконец Бренд. – Я не привык верить женщинам.
      Он понял, что если Уинсом была глубоко ранена презрением отца и равнодушием Храброй Души, то же можно было сказать и о нем. Возлюбленная не изменила ему, но Бренд не мог думать без содрогания о матери. Может, поэтому он с самого начала так настороженно относился к Уинсом. Позже надо все хорошенько обдумать.
      Но вслух Бренд сказал:
      – Мне стало очень больно, когда ты сказала, что я над тобой издеваюсь.
      Уинсом, выжидая, наблюдала за ним сверкающими глазами.
      – Мне непереносима сама мысль о том, что ребенок может стать предметом насмешек. Всю жизнь меня презирали, потому что я был сыном рабыни, усыновленным отцом только в шесть лет.
      Руки Бренда сжались в кулаки.
      – И даже потом сплетники частенько шептались за моей спиной. Только когда я стал жить в доме дяди, вместе с Грольфом и Эйриком, начал обучаться воинскому искусству у знаменитого Карла Окровавленная Секира, узнал, как лучше защитить себя – мечом и топором, все слухи прекратились. Уинсом с силой сжала руку мужа.
      – Но боль осталась, – продолжал Бренд. – Именно по этой причине я так и не смог окончательно возненавидеть мать. Ей тоже приходилось выносить жестокие слова и издевательства, прежде чем она умудрилась хитростью и интригами завладеть Бьорном Эглисоном. Думаю, что бессердечие окружающих подтолкнуло ее к кровавым замыслам, и жажда мести овладела ею. Именно поэтому она и убила первую жену отца и его сына.
      Уинсом ахнула.
      – Это правда, – печально кивнул Бренд. – Ужасная правда. Сайнид не давала покоя мысль о том, что она на всю жизнь останется рабыней. Видишь ли, моя мать принадлежала к ирландской знати. Я знаю это. Может, Сайнид казалось, что замужество с отцом вновь вернет ей честь и достоинство.
      И, заметив вопрошающий взгляд Уинсом, добавил:
      – Она сама говорила, что происходит из знатного рода, хотя призналась в этом мимоходом, когда нашла меня плачущим из-за оскорблений, которыми меня осыпали другие мальчишки. «Распрямись. Утри слезы, – строго велела она и дала мне подзатыльник. – Сыну и наследнику Бьорна Эглисона не пристало хныкать, как девчонке! В твоих жилах течет кровь ирландских принцев-воинов. Твой дед был дворянином». И она гордо удалилась, оставив меня недоуменно глядеть ей вслед.
      Бренд грустно вздохнул.
      – Она никогда больше не говорила об этом. Увы, матери уже нет в живых, и я так никогда и не узнаю правды.
      Уинсом поцеловала мужа. Бренд, выйдя из глубокой задумчивости, тревожно вскинулся, но, тут же улыбнувшись, прижал к себе жену. Достаточно и того, что Уинсом по-настоящему принадлежит ему и они любят друг друга. Он начал осыпать ее поцелуями, и вскоре оба оказались обнаженными на постели.
      Уинсом откинулась, позволяя страстным ласкам унести ее в мир счастья, зная, что любовь Бренда исцеляет ее и придает силы.
      Бренд приподнял ее, и их тела слились.
      – Теперь мы одно целое, – прошептал он. – Как я и говорил тебе, мы едины в нашей любви. Я ясно понимаю это. И никогда не позволю тебе покинуть меня, Уинсом.
      Она льнула к мужу, ощущая его мощь, и оба крепко прижимались друг к другу.
      – Я люблю тебя, – шепнул он, и в шатре наступило молчание, прерываемое лишь вздохами влюбленных, искавших наслаждения.
      – Ах, Уинсом, мой Восторг, – простонал Бренд. – Мы должны еще как-нибудь заняться этим.
      Уинсом наклонилась над мужем, заслонив его лицо темными прядями.
      – А что, если сейчас? – предложила она. Бренд лениво играл с ее волосами.
      – Мой Восторг, ты обладаешь поистине замечательной способностью восстанавливать силы.
      – Могу и подождать, – притворно обиделась она, – только не слишком долго.
      Бренд снова застонал и расхохотался:
      – Долго ждать и не придется. И он оказался верен слову.

       Рейкьявик. Исландия
 
      – Значит, это и есть Исландия, – задумчиво сказал Бренд Уинсом. Они стояли на палубе. Бренд одной рукой держал штурвал, другой – обнимал Уинсом. «Победитель Драконов» и «Месть Тора» медленно входили в гавань.
      – Разве ты не бывал здесь раньше? – удивилась Уинсом. – А я думала, что был.
      – Нет, я здесь впервые.
      Бренд оглядел холмистую местность. Немногочисленные деревья выглядели хилыми и искривленными.
      – Мне говорили, что это очень странная земля.
      – Почему? – удивилась Уинсом.
      – Поверхность вся покрыта вулканами.
      Бренд показал на видневшиеся повсюду островерхие черные скалы и, заметив недоумевающий взгляд жены, пояснил, что такое вулканы.
      – Здесь много горячих источников, – продолжал он, – и есть такие места, откуда из дыр вырываются кипящая грязь и огонь.
      Уинсом недоверчиво покачала головой.
      – Это правда, – заверил Бренд и хмыкнул при виде недоуменно поднятых бровей жены: – А временами земля трясется, словно стремясь сбросить с себя людское бремя.
      – Земля трясется? – засмеялась Уинсом. – Да такого просто быть не может!
      – Может, – торжественно заверил Бренд.
      Но Уинсом только лукаво поглядела на него и подумала, что муж слишком любит пошутить.
      – Честное слово, – поклялся Бренд. Уинсом, пропустив все заверения мимо ушей, показала на маленькое скопление домов.
      – Это город, Бренд, а не просто ферма, какие мы видели в Гренландии.
      – Ja, Рейкьявику уже около семидесяти лет. Мне говорили, что, когда поселенцы впервые высадились на этом берегу, здесь все было покрыто лесами.
      – Зато теперь от лесов ничего не осталось, – вздохнула Уинсом, разглядывая тощие деревья.
      – Не грусти, – утешил Бренд, – сейчас мы бросим якорь и сойдем на берег.
      Уинсом улыбнулась и обернулась к Бреннану, стоявшему рядом с мужем. Монах откашлялся и спросил:
      – Знаешь кого-нибудь из здешних жителей?
      – Nej, – проворчал Бренд. – Может, со временем и узнаю.
      – Позволь мне, – предложил Бреннан, и Уинсом показалось, что монах покраснел, – пригласить тебя в дом моего друга Годи Сокки Лошадиное Копыто.
      Бренд пристально посмотрел на монаха.
      – Годи, – задумчиво протянул он. – Благочестивый. Видимо, тоже христианин?
      – Ja, – кивнул Бреннан, снова краснея. – Один из нескольких на острове.
      Уинсом, улыбаясь про себя, наблюдала, как Бреннан неловко переминается с ноги на ногу.
      – Откуда ты знаешь этого человека, Годи Сокки Лошадиное Копыто? – спросила она, с трудом выговаривая последние слова.
      – Ну… – нерешительно начал монах, которому было явно не по себе, и Уинсом снова улыбнулась, на этот раз открыто.
      – Брось, Бреннан, – сухо процедил викинг, – никогда не думал, что ты начнешь заикаться и подбирать слова.
      – Да нет, бывает, – признался монах и, взяв себя в руки, пояснил:
      – Мы иногда вместе ходили в набеги. Сокки христианин, верно, но я знал его еще до того, как он обратился в истинную веру.
      – Еще один отступник, – отрезал Бренд.
      – Хуже, – покачал головой Бреннан. – Сокки был когда-то жрецом Тора. Это божество северян, которому ты покланяешься.
      – Не пойму, монах, с чего ты начал мямлить, – грубовато заметил Бренд. – До сих пор ты был со мной достаточно откровенен.
      – Да, я не хотел смущать тебя, – вздохнул Бреннан, – просто не знал, как получше пригласить в дом друга. Ты был так добр, когда согласился взять меня с собой, а мне больше нечем отплатить тебе… просто я посчитал, что необходимо сначала все рассказать о Сокки.
      Бренд неловко хмыкнул.
      – Спасибо, – выдавил он наконец. – Я буду очень рад посетить твоего друга, будь он жрецом Тора или кем угодно. Может, он даже слышал о Торхолле Храбром.
      Уинсом искоса поглядела на него. Ей уже начало казаться, что никакого Торхолла вообще не существует, разве что в воображении мужа. Она стиснула руку Бренда, и тот ответил ей пожатием.
 
      Бренд и Уинсом наслаждались простым обедом вместе с Бреннаном и его другом Годи Сокки. Поев, они собрались уходить, и монах вежливо проводил их до двери. Бренд ступил за порог и остановился, наблюдая за женой с загадочным выражением лица.
      – О Бреннан, – воскликнула Уинсом, обнимая тощего монаха, – мне будет так не хватать тебя.
      – Я тоже буду скучать по тебе, – заверил монах, стиснув плечи женщины.
      Уинсом отступила, глядя на друга глазами, полными слез. Как ей не хотелось прощаться с этим добрым маленьким человечком! Горло сдавило так, что стало трудно дышать.
      – Спасибо за все, – выдавила она наконец. – За все, что ты для меня сделал.
      Монах печально улыбнулся.
      – Ах, Уинсом, это так мало!
      – Ты забыл, что поженил нас? И все, что рассказал о Смерти? Для меня это вовсе не мало, – объявила она, склонив голову набок, но тут же смягчилась, еще раз обняла монаха и вздохнула.
      – Я буду тосковать без тебя, – повторила она. Они стояли у порога, глядя в глаза друг друга.
      – Увижу ли я тебя когда-нибудь? – прошептала Уинсом, и по ее щекам покатились светлые капли.
      – Кто знает, – вздохнул монах, погладив женщину по руке. – Может быть.
      Уинсон медленно покачала головой.
      – А может, и нет.
      Бреннан, грустно усмехнувшись, пожал плечами.
      Уинсом отвернулась, слепо ища руку Бренда. Тот обнял жену.
      – Хорошенько заботься о ней, – мягко посоветовал монах. Бренд наградил его раздраженным взглядом.
      – Конечно! Она моя жена!
      Он притянул Уинсон к себе, и мужчины несколько мгновений напряженно смотрели один на другого. Бреннан вскинул голову.
      – Я не представляю угрозы для тебя, Бренд Бьорнсон, – спокойно пояснил он.
      – Ты – нет, – огрызнулся викинг, – а вот твоя религия – да.
      – Неправда, даже моя вера тебе не помеха.
      – Это почему? – рявкнул Бренд. – Ты и тебе подобные хотят увести народ с пути истинного, указывать нам, как думать и о чем думать. Желаете даже вступаться за нас перед богами! Будь вы прокляты, высокомерные болтуны!
      Ну вот, как хорошо высказать, наконец, монаху все, что он о нем думает!
      – И кроме того, все вы, последователи Христа, настоящие лицемеры! Обращаете людей мечом, убиваете тех, кто не желает отказаться от Тора, Одина, истинных богов! Проповедуете любовь и милосердие, а сами прикончили столько же народу, сколько так называемые язычники!
      Он глухо и невесело рассмеялся:
      – А мне это не нравится!
      – Верно, – кивнул Бреннан. – Многие предпочли умереть, но не обратиться в Христову Веру. Но и старый путь, которым вы идете, – недобрый и связан со смертью. Господь не требует, чтобы ему, подобно Одину, приносились человеческие жертвы.
      Бренд оцепенел, вне себя оттого, что теперь приходилось защищать гнусные обычаи последователей Одина.
      – Вижу, нам никогда не договориться, монах, – вздохнул он. – Давай, оставим этот разговор.
      Бреннан слегка поклонился.
      – Как пожелаешь.
      Уинсом мокрыми от слез глазами наблюдала за обоими мужчинами. Соленая капелька поползла к подбородку. Уинсом поспешно вытерла ее, пока никто не видит, и махнула рукой Бреннану.
      – Да будет с тобой твой Бог, – прошептала она. – Прощай.
      – Иди с Богом, – проворчал и Бренд. Взгляды мужчин вновь пересеклись, и викинг, сделав над собой усилие, протянул монаху руку. – Ты был к нам добрее, чем можно ожидать от Христова служителя, – неохотно признал он. – Да будет мир между нами.
      Монах медленно улыбнулся и взял протянутую руку. Бренд чуть успокоился. В последний раз попрощавшись с монахом, муж и жена вышли на улицу и направились вниз по дороге.
      В этот день Бренд, Грольф и их матросы начали усердно разыскивать Торхолла Храброго. Если он сейчас на Острове Льда, Бренд найдет викинга.
      Лишь к вечеру следующего дня удалось узнать, что Торхолл сейчас находится в большом доме у самого порта.

      Они пришли в дом, где, по слухам, можно было увидеть Торхолла. Оттуда неслась громкая музыка, раздавались оглушительный смех и оживленные голоса.
      – Огромное здание, – заметил Арни. – Может, там собралась большая компания.
      – Да ты, кажется, боишься, парень? – съехидничал Олаф.
      – Nej, – покачал головой юноша, – наоборот, повеселимся.
      И, широко улыбнувшись, добавил:
      – Люблю хорошую драку! Олаф одобрительно кивнул.
      – О чем вы? – рассеянно спросил Бренд, думая о предстоящей встрече.
      – Ни о чем, – успокоил Олаф, потянувшись за висевшим у пояса кинжалом. – Мне тоже по душе настоящая драка.
      – Верно, – ухмыльнулся Бренд, – верно.
      Но Уинсом показалось, что муж думает совсем о другом.
      Они, не скрываясь, приблизились к дому. Уинсон ожидала, что муж проявит некоторую осторожность, но тот шагнул к парадной двери, открыл ее и переступил порог. Уинсом нерешительно последовала за мужем. Сзади выступали Грольф с двумя матросами. Вновь прибывшие подозрительно озирались, сжимая рукоятки кинжалов.
      Внутри горело множество свечей, отбрасывавших мягкий свет на стены. Повсюду были мужчины: сидели за столами, на скамьях, пили из рогов, покачивали на коленях грудастых женщин, смеялись, доброжелательно спорили, и Уинсом даже вытянула шею, чтобы получше все разглядеть. Какая-то женщина, взвизгнув, вскочила с колен мужчины, отвесила ему оплеуху, но тот потянул ее обратно, и она весело бросилась в его объятия. Уинсом только рот раскрыла от изумления, но тут же, опомнившись, нахмурилась, пораженная странной сценой. В углу комнаты пела полуобнаженная женщина, бесстыдно выставлявшая себя напоказ перед пьяными обожателями. Непристойная песня сопровождалась красноречивыми жестами, к восторгу еле державшихся на ногах зрителей. В благодарность ее осыпали дождем монет и просьбами продолжать. Она с готовностью согласилась и запела еще громче.
      К новым гостям подошел какой-то толстяк.
      – Выбирайте, где сесть, – поспешно предложил он. – Я сейчас вас обслужу.
      Он метнулся в маленькую комнату, вскоре вернулся с кувшином, поставив пиво на стол, у которого стоял Бренд, пригласил:
      – Садитесь, господин. Скоро принесу ужин.
      – Что здесь происходит? – осведомился Бренд.
      – Да это пир, разве не знаете? – удивился толстяк. – Праздник урожая.
      Бренд нерешительно сел, остальные последовали его примеру. Он огляделся, пытаясь найти Торхолла Храброго, но в этот момент сидевший за соседним столом мужчина схватил Уинсом за запястье.
      – Тощая девчонка. Слишком костлява, по крайней мере на мой вкус, – заметил он. – Жаль.
      – Убери свои грязные лапы, – прорычал Бренд. В руке его неожиданно, словно сам собой, появился меч. Мужчина поспешно выпрямился.
      – Послушайте, – заныл он, – я не имел в виду ничего дурного. Видите?
      Он показал Бренду ладони и заметив, каким презрительным взглядом окинул его незнакомец, поспешно отвернулся.
      – Некоторые даже не дают себе труда скрыть собственную трусость, – пренебрежительно бросил Бренд. – Заячьи души!
      Но мужчина сделал вид, что не слышит, и ярость Бренда немного улеглась. И в самом деле, что связываться с этим трусом! Другой на его месте не потерпел бы подобных оскорблений, а этот лишь о чем-то громко заговорил с соседями.
      Бренд снова осмотрел комнату. Торхолл где-то здесь, он чувствует его.
      Появился хозяин с блюдом нарезанного ломтиками мяса, поставил угощение на стол и уже хотел отойти, но Бренд успел схватить его за руку.
      – Мне нужен человек по имени Торхолл Храбрый. Слыхал, что он где-то здесь.
      Толстяк кивнул, вытер со лба пот, показал куда-то в угол, где в очаге ярко горело пламя. Худой немолодой мужчина, сидя на скамье, клевал носом.
      – Это он, – дрожащим голосом пробормотал Бренд. – Это он.
      – Точно, – проворчал Грольф.
      Бренд встал. За ним вскочили Олаф, Арни и Грольф.
      – Nej, – отрицательно покачал головой викинг. – Я должен сам поговорить с ним.
      Уинсом сидела неподвижно, будто каменная. Она хотела подняться, последовать за Брендом, но тяжело колотившееся сердце не давало шевельнуться. Человек, ради которого Бренд пересек безбрежный океан, наконец-то нашелся, и теперь она умирала от страха.
      Бренд подошел поближе и толкнул ногой вытянутые ноги Торхолла. Тот мгновенно проснулся и выпрямился так быстро, словно и не дремал перед этим.
      – Что… что тебе надо? – заикаясь, пролепетал он.
      – Торхолл Храбрый? – мрачно осведомился Бренд.
      – Ja, – ответил тот, медленно поднимаясь. – Он самый.
      – Я Бренд Бьорнсон.
      Торхолл бросился к двери с такой скоростью, какой трудно было ожидать от человека его возраста. Но Бренд не ведал глубины отчаяния Торхолла.
      – Отпусти меня! – завопил Торхолл, когда Бренд успел схватить его за плащ, и с ловкостью змеи вывернулся из рук противника. В кулаке Бренда остался лишь клочок меха. Но, спеша удрать, Торхолл зацепился за скамью, с грохотом упавшую на Бренда, так что викинг потерял драгоценные секунды и едва не упустил добычу. Торхолл уже успел перекинуть одну ногу через поваленную скамью, но Бренд снова вцепился в него и приподнял за шиворот.
      – Я поймал тебя, Торхолл Храбрый! – с торжеством завопил викинг прямо в лицо Торхолла. – И больше не выпущу!

      Бренд, грубо подталкивая Торхолла, повел его к тому месту, где сидели спутники. Разговоры и смех затихли, собравшиеся оборачивались посмотреть, что происходит, но никто не осмелился вмешаться и остановить великана с мрачным лицом, немилосердно тащившего куда-то пожилого мужчину.
      Бренд и Торхолл остановились у стола, за которым устроились Уинсом, Арни, Олаф и Грольф.
      – Позвольте мне, – рявкнул Бренд, – представить Торхолла Храброго.
      Последнее слово он произнес с иронической улыбкой. Женщина в углу снова запела, и веселье разгорелось с новой силой.
      Торхолл, не ответив на оскорбление, схватился за живот и слегка поклонился Уинсом.
      – Пойдем, – объявил Бренд, хватая Торхолла за руку. Грольф вцепился в другую. Олаф и Арни медленно поднялись. Их примеру нерешительно последовала Уинсом. При взгляде на Торхолла в желудке что-то сжалось. Он почему-то не производил на нее впечатления злобного безжалостного врага. Конечно, с первого взгляда сказать трудно, но он вовсе не казался ей опасным. Довольно старым, сгорбленным, возможно, больным, если судить по тому, как он держится за живот, но совсем не опасным.
      Уинсом пожала плечами. Торхолл отстранился.
      – Куда вы меня везете? – спросил он дрожащим голосом.
      – В Норвегию, – бросил Бренд, презрительно оглядывая Торхолла. – Хочу, чтобы ты предстал перед моим дядей, ярлом Эйольфом Эглисоном, и Тингом. Объяснишь им раз и навсегда, что не я убил двоюродного брата Эйрика.
      – Почему я? – удивился Торхолл.
      – А ты не знаешь? – язвительно бросил Бренд. – Кто как не ты был свидетелем того, что произошло, видел, как убийца вонзил кинжал в грудь моего кузена! И все-таки ты сбежал, оставив меня нести бремя несовершенного преступления!
      Он угрожающе приблизился к Торхоллу.
      – Ты поможешь мне оправдаться. Торхолл ответил злобным взглядом.
      – Я поеду с тобой, – процедил он.
      Бренд даже вздрогнул – уж слишком легкой оказалась победа – но тут же ехидно ухмыльнулся. Торхолл оказался таким очевидным трусом, что, должно быть, получил свое прозвище в шутку.
      – Но, – предупредил Торхолл, выпрямившись и расправляя согнутые плечи, – знай: ты об этом пожалеешь.
      – Это еще почему? – вскричал Бренд. – Я обыскал весь северный океан ради тебя, так что вряд ли стоит жалеть об этом.
      И, хрипло засмеявшись, добавил:
      – Нет, и не думай отговаривать меня. Я твердо решил обелить свое имя. И ты мне в этом поможешь.
      – Пора идти, – поторопил Грольф. – Отведем его на корабль и запрем там.
      Бренд оглядел настороженную толпу. Вряд ли кто-то осмелится вступиться за Торхолла, но не стоит рисковать, особенно теперь, когда долгожданная добыча в его руках.
      – Ты прав. Продолжим нашу интересную беседу на борту моего корабля.
      Они вышли. Позади с удвоенной силой слышались звуки пьяного веселья.
      Никому не было дела до пленника – собравшиеся продолжали пить и пировать. Бренд и его спутники молча направились в гавань. Маленькая шлюпка доставила их на «Победителя Драконов», пришвартованного рядом с «Местью Тора». Луна ярко сияла, отбрасывая серебристый свет на воду, и Уинсом глубоко вдохнула свежий соленый воздух, стараясь немного успокоиться.
      Бренд грубо толкнул Торхолла на палубу.
      – Следи за ним, – приказал он Олафу и исчез, но вскоре вернулся, неся длинный тяжелый канат из шкуры нерпы. – Сейчас свяжу его. Я преследовал этого человека чуть не до края земли, потратил на это полгода. И теперь, когда Торхолл в моей власти, не могу допустить, чтобы он снова улизнул.
      – Я не стану пытаться сбежать, – серьезно пообещал Торхолл.
      Бренд недоверчиво фыркнул.
      – Это правда, – заверил Торхолл. – Я решил, что ты полностью заслуживаешь падения и позора, ожидающих тебя.
      – Что ты там несешь? – взревел Бренд. Торхолл улыбнулся: тонкие губы в свете факелов казались совсем фиолетовыми.
      – Узнаешь, когда привезешь меня в Норвегию, – издевательски прохрипел он. – Но предупреждаю: гораздо умнее будет позволить мне «немедленно уйти. Придет день, когда ты горько пожалеешь, что нашел меня.
      – Ты так думаешь? – ощерился Бренд. – Ну а я не согласен. Нужно быть последним глупцом, чтобы уговаривать меня отпустить единственного свидетеля. Ничего не выйдет!
      Торхолл Храбрый пожал плечами.
      – Посмотрим.
      Бренд затянул узел, проверил его в последний раз.
      – Ну вот, – удовлетворенно заметил он, – кажется, все в порядке. Пожелаю тебе доброй ночи, Уинсом! – окликнул он жену, протягивая руку. Уинсом сжала ладонь мужа, и они вместе направились в шатер. Индеанка обернулась всего один раз, и ей показалось, будто Олаф передал пленнику одеяло. Уинсом задумчиво нахмурилась.
      Бренд зажег светильник и, устроившись на перине из гусиного пуха, потянулся к жене, сжал ее в объятиях и зарылся лицом в густые волосы.
      – Ах, Уинсом, – пробормотал он, – как от тебя хорошо пахнет!
      Она улыбнулась, почувствовав нежность и тепло в ласках мужа, и прошептала:
      – Я люблю тебя!
      – Покажи мне, – потребовал он.
      Позже, когда они насладились друг другом, Уинсом приподнялась на локте и спросила:
      – Бренд, ты в самом деле думаешь, что Торхолл Храбрый поможет тебе оправдаться?
      – Конечно, – сонно пробормотал Бренд. – Просто старается запугать меня и заставить отпустить. Жалкие уловки трусливого старика.
      Уинсом оглядела Бренда – его широкую грудь, длинные светлые волосы, красивое лицо, лицо человека, которого она так страстно любила, и невольно вздрогнула.
      – Замерзла? – спросил он, снова прижимая ее к себе. – Сейчас я тебя согрею.
      И он сдержал слово. Но даже тепло его любви не помогло прогнать чувство неловкости, возникающее каждый раз, когда она вспоминала о связанном Торхолле Храбром, лежавшем в холоде и сырости на жестких досках палубы.
      Храбрый? Он казался совсем стариком. Уставшим и больным. О чем же он предупреждал Бренда? Может, все это просто хвастливые сказки? Или Бренда ожидает неведомая опасность?

       На борту корабля по пути в Стевенджер, Норвегия.
 
      «Победитель Драконов» и «Месть Тора» рассекали тяжелые серые волны. Они покинули Исландию два дня назад, оставив старожилов качать головами и предрекать гибель этим дуракам викингам, осмелившимся отправиться в плавание в это время года. Но Бренд ничего не желал слушать. Он разыскал Торхолла Храброго, и никто на свете не мог удержать его на этом неприветливом острове. Нужно успеть вернуться на родину к ежегодному собранию Тинга.
      Уинсом, погруженная в невеселые размышления, стояла на носу судна, напротив Арни, и следила, не появятся ли айсберги. Оба: и Арни, и Уинсом – прекрасно научились различать замерзшие глыбы, и Бренд вполне мог на них положиться.
      Завернутая в меха Уинсом, чувствуя себя тепло и уютно, обернулась, чтобы посмотреть на Бренда. Перехватив ее взгляд, муж махнул рукой. Она улыбнулась ему, и оба нежно, долго глядели друг на друга. Наконец Уинсом вновь вернулась к своему занятию. Ее любовь к Бренду росла с каждым проведенным вместе часом, и эти дни, прожитые на борту корабля со времени отплытия в Исландию, оказались лучшими в их жизни. Уинсом теперь была больше уверена в ответном чувстве Бренда, особенно еще и потому, что он убедил ее в полной непричастности к кровожадным замыслам стромфьордцев, и их любовные игры пылали бурной страстью.
      Уинсом, сложив губы трубочкой, выпустила воздух, наблюдая, как он превращается в облако кудрявого пара. Да, между ними все хорошо, лучше не бывает! Бренд очень изменился с тех пор, как отыскал Торхолла Храброго, стал спокойнее, увереннее в себе, меньше сетовал на участь изгоя. Но одно оставалось неколебимым: его решимость оправдаться, избавиться от подозрений. Именно эта решимость заставляла Бренда рискнуть всем – кораблями, и многими жизнями: своей, жены, названого брата, матросов, судьбами друзей – в отчаянной попытке вернуться в Норвегию едва ли не зимой. Неукротимые штормы и бури, бушующие в Атлантическом океане в это время года, могли потопить любой корабль, имевший несчастье оказаться на их пути.
      Уинсом была с Брендом в ту ночь, когда он взвешивал все «за» и «против» этого опасного путешествия, ворочался и метался в постели едва ли не до рассвета, даже после того, как высказал все причины столь немедленного возвращения на родину. И, когда он наконец встал, измученный, осунувшийся и с посеревшим лицом, Уинсом ощутила, что сердце ее разрывается от жалости к мужу.
      И теперь, гадая, сколько продлится плавание, Уинсом, тем не менее, чувствовала неприятное стеснение в желудке при мысли о том, что оно рано или поздно должно кончиться.
      Она поспешно огляделась. Матросы трудились за веслами, радостно и охотно, стремясь поскорее оказаться на родной земле. Судно двигалось довольно быстро, даже Уинсом видела это, зная, как осторожно оно проходит мимо огромных ледяных глыб, подстерегавших неосторожных мореходов.
      И тут она мимоходом заметила Торхолла Храброго, сидевшего у самого борта, прислонясь к нему спиной. Взгляд Уинсом скользнул мимо, зацепился за что-то и вновь вернулся к пленнику. Он выглядел не очень хорошо… даже можно сказать, совсем больным. Уинсом прищурилась, чтобы получше разглядеть его лицо в белом тумане. Очень бледный и измученный. Может, страдает от морской болезни?
      Уинсом несколько минут вглядывалась в Торхолла, потом снова начала высматривать айсберги и на несколько мгновений отвлеклась: на плоском обрубке льда резвился игривый тюлень. Позже она увидела нерпу и показала Арни, который начал громко кричать, прося принести гарпун. Когда же Уинсом вспомнила о Торхолле и обернулась, то сразу определила, что он выглядит еще хуже, чем раньше. Поднявшись, она медленно направилась к нему, то и дело хватаясь за поручень, когда особенно грозная волна поднимала судно, и, добравшись до пленника, опустилась на колени рядом с ним.
      – Торхолл? – тихо окликнула она. Он открыл замутненные мукой глаза, и сердце Уинсом сжалось. Этот человек ужасно страдал, в этом она была теперь уверена.
      – Ja, госпожа?
      – Торхолл, что у тебя болит?
      Он огляделся, сузил глаза, заметив любопытные взгляды гребцов, и наконец, пожав плечами, схватился за живот.
      – Вот здесь.
      – Живот?
      – Ja, госпожа.
      Ничего не ответив, она дотронулась до его лба. Не горячий. Значит, это не лихорадка.
      – Может, ты съел что-то нехорошее? – начала расспрашивать она.
      Торхолл рассмеялся хриплым гортанным смехом, больше похожим на карканье вороны:
      – Nej, моя госпожа. Время от времени мне становится плохо. Это продолжается уже давно, но теперь боль почти не отпускает, вот уже два месяца. Но скоро я поправлюсь.
      Уинсом внимательно рассматривала старика. Ей вовсе не показалось, что он может быстро выздороветь.
      – Откуда такое беспокойство, моя госпожа? – язвительно усмехнулся Торхолл. – Боитесь, что ваш муж не успеет насладиться местью, о которой мечтает?
      Темные глаза словно пронзили распростертого на палубе человека.
      – Мой муж не ищет мести, – поправила она.
      – Нет? Ты так считаешь? Но что тебе об этом известно.
      Уинсом удивленно подняла брови, потрясенная тем, что в этом больном человеке осталось столько воли к борьбе.
      – Мой муж желает всего лишь обелить свое имя. Его ложно обвинили в убийстве двоюродного брата.
      Оглянувшись, она заметила нахмуренное лицо Бренда и поспешно повернулась к Торхоллу.
      – Ну что ж, от меня ему помощи не дождаться, – мрачно проворчал Торхолл.
      – Почему?
      – Клянусь кровью Тора, девушка, подумай сама! Он притащил меня на корабль, чтобы я свидетельствовал в его пользу. Но я не хочу возвращаться в Норвегию. Может, скоро мне придется умереть, а мертвец вряд ли сможет предстать перед Тингом, ха-ха-ха!
      Некоторое время Уинсом молча сидела рядом с больным.
      – Ты верно говоришь, – вздохнула она наконец. – В случае твоей смерти, Бренду не оправдаться. До конца дней своих он будет изгнанником.
      Глаза женщины наполнились слезами при мысли о том, что муж навеки обречен бежать и скрываться.
      – Так ему и надо, – проворчал Торхолл, упрямо выдвинув заросшую щетиной челюсть, но, немного подумав, покачал головой.
      – Правда, я не собираюсь умирать. Это я так просто сказал, чтобы напугать тебя.
      Уинсом уставилась на старика, но ничего не ответила.
      – Я и не думаю умирать, – твердо повторил Торхолл. – Конечно, болит немного, но стоит ли обращать внимание? Я скоро поправлюсь, вот увидишь. Но вот что я скажу тебе, девочка: если придет смерть, я уплыву на ее корабле туда, откуда нет возврата, но только в тот час, когда этого захотят боги. Не раньше.
      – Ага, значит, ты не собираешься покончить счеты с жизнью, только чтобы насолить моему мужу.
      Торхолл долго глядел на Уинсом, шевеля губами:
      – Если бы я мог умереть назло твоему мужу, так и сделал бы.
      – Значит, он чем-то обидел тебя?
      – Нет, этого не было. Зато он стремится причинить зло кому-то другому.
      – Что ты имеешь в виду? – воскликнула Уинсом. – Я ничего не знаю об этом!
      Торхолл с жалостью поглядел на собеседницу. Та с трудом верила глазам. Неужели этот сварливый старик еще и жалеет ее? Что он знает, почему так странно относится к ней?
      – Уходи, девушка. Я устал от разговоров с тобой.
      Уинсом еще немного посидела, неудобно скорчившись, но, видя, что Торхолл отказывается говорить с ней, пробралась на свое место на носу корабля. Несколько раз она поглядывала в сторону Торхолла Храброго, но тот ни разу не повернул головы. Уинсом вздохнула.
      Немного позже она принесла пленнику воды и исландского сыра. Он оценивающе оглядел Уинсом, но все-таки поел немного.
      – Решила поддержать во мне жизнь ради мужа? – осведомился он наконец, отодвинув тарелку. – Ничего не выйдет, не надейся.
      Мохнатые брови сердито сдвинулись, но хитрые голубые глаза не отрывались от ее лица.
      Уинсом собрала пустую посуду и поднялась.
      – Nej, – ответила она. – Я просто принесла голодному человеку поесть и напиться.
      Выпрямившись, она взглянула на Торхолла сверху вниз.
      – Моему мужу обязательно удастся обелить свое имя, Торхолл Храбрый, с твоей помощью или без нее.
      И, гордо вскинув голову, Уинсом удалилась. Прищуренные задумчивые голубые глаза глядели ей вслед.
      – Ja, девушка. Может, твоя помощь ему нужнее, – прошептал он.
      На следующий день, когда Уинсом принесла еду, Торхолл поблагодарил ее.
      Прошло несколько дней, и он как-то попросил ее посидеть подольше и поговорить немного. Уинсом повиновалась. Правда, оказалось, что он почти все время молчал, но само ее присутствие, казалось, успокаивало старика: Уинсом заметила, что тот гораздо реже хватается за живот.
      Наконец Уинсом, набравшись храбрости, спросила, не может ли она осмотреть его. Торхолл настороженно вскинулся.
      – Зачем это?
      – Я должна определить, что могу сделать для тебя, – просто объяснила она. – Я была целительницей в родной деревне, перед тем как Бренд похи… женился на мне.
      – Не нуждаюсь я в целителях, – фыркнул Торхолл, хотя слова прозвучали жалким хвастовством. – Я скоро встану, и все будет хорошо.
      – Возможно, – кивнула Уинсом, – но я бы хотела по крайней мере попытаться.
      Торхолл надолго задумался, но внезапный приступ боли вновь заставил его согнуться в три погибели.
      – Ну ладно, так и быть, – неохотно пробурчал он. Уинсом осторожно подняла подол его туники, мягко нажала на желудок, задумчиво качая головой.
      Потом, помедлив, дотронулась еще раз до того места, где живот уродливо выпячивался. Торхолл страдальчески поморщился, всего один раз, но после этого выдержал осмотр с каменным лицом.
      Уинсом, закончив, отстранилась и села на палубу.
      – Ну? – сварливо осведомился Торхолл. – Разве я не говорил? Не успеешь оглянуться, как я и думать позабуду о болезнях.
      Уинсом бесстрастно взглянула на него.
      – Я приготовлю травяной настой, – предложила она. – Будешь его пить?
      – А что туда положишь? – с подозрением спросил Торхолл. – Не желаю заболеть еще сильнее…
      – Это зелье, чтобы успокоить боль, – улыбнулась Уинсом. – Сразу почувствуешь себя лучше. Скажи, ты мочишься кровью?
      Она надеялась, что голос не дрогнет и не выдаст ее беспокойство.
      – Кровью? Бывает, время от времени, – пожал плечами Торхолл. – У кого такого не случается?
      – Ты часто чувствуешь голод, аппетит хороший? – настаивала Уинсом.
      Торхолл, прищурившись, оглядел ее.
      – Иногда. Иногда нет.
      Уинсом заметила, что блюдо с тюлениной, принесенное ею, было совсем нетронутым, но промолчала.
      Торхолл заметил ее взгляд. – Сегодня почему-то есть не хочется, – признался он. – Может, завтра…
      Уинсом встала.
      – Не буду тебя беспокоить, – вежливо кивнула она. – Должно быть, тебе хочется отдохнуть.
      Глаза Торхолла сами собой закрывались, но он старался не поддаваться слабости.
      – Ничего, все в порядке. Подумаешь, немного живот болит…
      Голос его замер. Уинсом, бесшумно ступая мягкими кожаными башмаками, отошла от растянувшегося на палубе человека, но тут же, вернувшись с одеялом, осторожно прикрыла Торхолла, а потом медленно направилась к тому месту, откуда обычно ловила рыбу и наблюдала за айсбергами. Оставшись одна, она невидящими глазами наблюдала, как «Победитель Драконов» проплывает мимо огромной плавучей ледяной горы. Стиснув поручень, Уинсом ощутила, как слезы жгут глаза.
      – Торхолл Храбрый, – прошептала она ледяному северному ветру. – Торхолл Храбрый умирает…

       Стевенджер, Норвегия. Зима
 
      Уинсом слезящимися от усталости глазами вглядывалась в покрытое снегом побережье Норвегии.
      – Мы дома! – ликовал Бренд. – Дома!
      Он взволнованно показывал на низкий холм. На его вершине виднелось какое-то здание.
      – Вон там! – закричал он. – Видишь? Это и есть мой дом!
      Уинсом пристально вглядывалась вдаль, но так нервничала, что ничего не могла понять.
      – Довольно большой… – начала она.
      – Да, а те, что поменьше, принадлежат крестьянам, которые работают на моей земле.
      Уинсом долго смотрела в указанном направлении, но наконец сдалась.
      – Ничего не разберу, – призналась она.
      – Неважно, – заверил Бренд, похлопав ее по спине. – Еще насмотришься.
      Он вытянул руку в сторону соседнего холма и угрюмо процедил:
      – Дом моего дяди. Дяди Эйольфа. Он ярл. Он… Уинсом ожидала, что Бренд расскажет о своей семье, но тот решительно сцепил зубы и замолчал. Она нахмурилась, гадая что муж пытался и не пожелал объяснить, и, со страхом уставившись на большое мрачное здание, дом ярла, вздрогнула от дурного предчувствия.
      – Дядя, без сомнения, расставил часовых – высматривать меня, – заметил Бренд. – Хотя вряд ли ожидает, что мой корабль открыто зайдет в гавань под всеми парусами. У меня нет иного выхода, если, конечно, я хочу оправдаться и обелить свое имя, – нахмурился Бренд.
      Уинсом протянула руку и нежно коснулась лица мужа.
      – Но это слишком большой риск. Я опасаюсь за тебя.
      Бренд, смягчившись, поцеловал ее ладонь.
      – Ты ведь любишь меня, правда?
      – Сам знаешь, люблю, – шепнула она. Большие карие глаза глядели на него с неподдельной искренностью.
      – Я так тебя люблю…
      – Хорошо, – пробормотал Бренд. – Мне сейчас это необходимо как никогда. Больше, чем ты думаешь.
      Уинсом кивнула и, немного помолчав, робко спросила:
      – Что дядя может сделать с тобой? Ты говоришь, он ярл?
      – Да, человек, стоящий так высоко, может приказать другим людям сделать за него всю грязную работу, – с горечью бросил Бренд. – Он боится встретиться со мной лицом к лицу и назвать убийцей своего сына. Зато смеет болтать всем и каждому за моей спиной, что я ударил кинжалом двоюродного брата.
      Бренд с отвращением сплюнул за борт.
      – Кроме того, он храбро нанимает убийц охотиться за мной по всему свету. Или подкупать людей, чтобы, когда предстану перед Тингом, мое дело не рассудили по справедливости и вынесли смертный приговор.
      – Тинг? Что такое Тинг?
      – Что-то вроде суда. Все мужчины, живущие в этой местности, собираются, решают споры и выносят приговоры. Дядя попытается перетянуть большинство из них на свою сторону. Я же попробую убедить их в своей невиновности. Тот, за кого стоит большинство, выходит победителем.
      – По-моему, все это не так уж сложно, – решила Уинсом.
      Бренд задумчиво вздохнул.
      – Ошибаешься. Мой дядя обладает огромной властью и может пожаловать своим людям золото, земли, скот, дать выгодную должность. И, несомненно, так и поступит, чтобы убедить Тинг в своей правоте.
      – Вот как? А женщины?
      – Женщины? – недоуменно переспросил Бренд.
      – Ja. Может, ты сумеешь доказать им, что никого не убивал?
      Бренд долго смотрел на жену и наконец выдавил:
      – Женщины не имеют права голоса, Уинсом. Только мужчины решают такие дела.
      – Какая ужасная ошибка, Бренд, – нахмурилась Уинсом.
      – Может быть, – пожал плечами Бренд.
      – Конечно! Женщины сразу бы поняли, на чьей стороне правда, и голосовали бы за тебя.
      Бренд снисходительно улыбнулся.
      – Наверное, так оно и есть, – прошептал он, обнимая жену.
 
      Корабли вытащили на берег. Команда «Победителя Драконов» осторожно подняла судно и отнесла его в принадлежавший Бренду эллинг. Грольф и его матросы сделали то же самое с «Местью Тора». На землю уже спустились сумерки, и не так много людей успели заметить их, хотя Бренд предполагал, что к этому времени весть об их прибытии в Стевенджер уже достигла дядиных ушей.
      Уинсом, кусая губы, ковыляла по поселку. Снег громко скрипел под ее кожаными башмаками. Бренд заботливо поддерживал ее под руку, но Уинсом не переставала тревожиться и спрашивать себя, какой прием их ожидает. Ее не успокаивало даже то, что следом шагают матросы Бренда и Грольфа настороженно сжимая рукоятки мечей.
      Она огляделась. По обеим сторонам улицы выстроились дома. Некоторые даже усеяли склоны холмов. Одно здание от другого отделяли лишь невысокие деревянные ограды. Из труб струились облака дыма, густым туманом окутывающие снежный пейзаж. Уинсом почему-то вздрогнула, хотя была тепло закутана в мохнатые белые меха.
      Олаф и трое самых сильных матросов держались позади, не выпуская из виду Торхолла Храброго. Со стороны старик не казался пленником, но Уинсом знала, что, вздумай он бежать, не уйдет далеко от мускулистых великанов. Правда, вряд ли ему удастся собраться с силами – лицо совсем побледнело, осунулось, и шел он с трудом, так, что остальным пришлось замедлить шаг. Придется спросить Бренда, нет ли здесь какой жены фермера, у которой можно достать травяного настоя. Необходимо как-то помочь Торхоллу.
      – Как, по-твоему, ярл Эйольф будет счастлив видеть тебя? – пошутил Грольф.
      Бренд раздраженно фыркнул, выпустив струю пара, но ничего не ответил.
      – Мы отправимся в мой дом на ферме, – решил он наконец. – Если понадоблюсь ярлу, пусть ищет меня там.
      Грольф кивнул. Они долго шли по заснеженной дороге, пока городок не остался за спиной.
      – Это недалеко, – объяснил Бренд жене. – За тем холмом.
      Уинсом улыбнулась, благодарная за сочувствие, и чуть сильнее оперлась о руку мужа. Этот добрый, хороший человек ни разу не попрекнул ее хромотой, недостатком, из-за которого ее отвергли отец и Храбрая Душа. Иногда она поражалась чувствительности и деликатности Бренда. Может, она была для него бременем, но он ни разу не дал этого понять.
      Уинсом снова вздрогнула. Может, Бренд жалеет ее. Но эта мысль была непереносимой. Чего же все-таки она хочет? Чего добивается?
      – Вот и пришли, – жизнерадостно объявил Бренд, когда они остановились во дворе довольно большого дома. Уинсом вгляделась в полутьму. Дерновая крыша была покрыта снегом, по стенам свисали сосульки. Рядом были разбросаны выстроенные из дерна хозяйственные постройки. К удивлению Уинсом, в окнах, затянутых пергаментом из овечьей кожи, виднелся свет. Она повернулась к Бренду.
      – Там кто-то есть?
      – Конечно, – кивнул муж и, заметив ее недоумение, объяснил:
      – Престарелый крестьянин и его жена. Почва на их ферме каменистая, почти не давала урожаев, а они одряхлели, да и детей не нажили. Мне было жаль выкидывать их на улицу. Оба в молодости работали на моего отца. Перед отъездом я велел им обрабатывать мою землю и присматривать за домом. В случае моей смерти, дом должен перейти к ним.
      Уинсом, улыбнувшись, подняла руку, чтобы коснуться его щеки. Какой великодушный человек! Она убеждалась в этом снова и снова.
      – Заходи! – гордо пригласил Бренд, открывая дверь. Уинсом нагнула голову, чтобы не удариться о притолоку, и, ступив через порог, оказалась в комнате с низкими потолками и огляделась. За столом сидела женщина, в дальнем конце на длинной скамье устроился сгорбленный старик. На стенах висели синие и белые покрывала, в углу стояла большая кровать. Несколько покрывал отгораживали еще одну комнату. В очаге весело потрескивали дрова, дым лениво струился из дыры в крыше. Старый черный пес, лежавший у очага, забил хвостом по каменному полу, заметив гостей, но тут же поднялся и направился к Уинсом. Бренд погладил собаку по голове.
      – Бьярни? Ты еще жив?
      – Конечно! – с упреком заметила старуха, подковыляв к Бренду с распростертыми руками. Тот нагнулся и позволил себя обнять. Старуха похлопала его по спине.
      – У него впереди еще много лет, – беззубо улыбнулась она.
      – Как и у тебя, – галантно подхватил Бренд и, взяв старуху за руку, поцеловал сморщенную ладонь.
      – Ольга, как я рад видеть тебя! Выглядишь очень хорошо.
      – Еще бы, – раздался надтреснутый голос. Старик, кряхтя, поплелся к вновь прибывшим.
      – Вечно возится с настоями, травами да зельями, как тут одряхлеешь?
      Он расплылся в нежной улыбке.
      – Конечно, главное, это любовь, она поддерживает Ольгу, – признался он.
      – Конечно, – согласился Бренд, не моргнув глазом. – Рад, что ты в добром здравии, Освальд. Ты тоже выглядишь неплохо, словно двадцать лет сбросил.
      – Только двадцать? – осведомился Освальд, счастливо улыбаясь.
      Уинсом поспешно наклонила голову и улыбнулась в пышные меха. Но проницательные голубые глаза старухи уже остановились на ней.
      – Кто это? – бесцеремонно осведомилась Ольга, с любопытством оглядывая незнакомку.
      – Моя жена, – объяснил Бренд, выпрямляясь, насколько оказалось возможно в этой низкой комнате.
      – Уинсом. Мой Восторг.
      – Восторг, вот как?
      Уинсом показалось, что Ольга весело хмыкнула, но, больше ничем не выразив своего отношения, поспешно отвернулась и вгляделась в остальных гостей, столпившихся в комнате.
      – Грольф! – воскликнула она. – Олаф и Арни! Как ты вырос! Подойди-ка поближе!
      Она обняла юношу, приветливо кивнула матросам, пригласила устраиваться Поудобнее и подвинула скамейку Торхоллу Храброму.
      – Садись.
      Уинсом почувствовала, что немного успокаивается. Почему-то стало понятно, что эта старуха поможет ей ухаживать за больным.
      Позже, когда они поужинали бараниной, сыром, пахтой и пивом, мужчины, удовлетворенно отдуваясь, начали обсуждать, что делать дальше.
      – Не можешь же ты так открыто появиться в доме дяди, – горячо возражал Олаф.
      – Почему нет? – спрашивал Бренд так небрежно, словно говорил о погоде.
      – Во-первых, это опасно, во-вторых – неразумно.
      – Конечно, опасно, – вмешался Арни.
      – С каких пор тебя волнует опасность, парень? – хмыкнул Бренд.
      – Можно я пойду с тобой? – осведомился Арни, широко улыбаясь.
      – Nej, – засмеялся Бренд, – я пойду один.
      – Ну уж не дождешься, – объявил Олаф. – Я отправляюсь с тобой.
      – И я, – отчетливо добавила Уинсом. Мужчины как по команде обернулись к ней. Она не мигая глядела на них, упрямо подняв подбородок.
      – Я последую за Брендом хоть на край света.
      – Неплохая мысль, – кивнул Грольф, ухмыляясь. – Будешь следить, чтобы не попал в беду.
      Бренд сурово нахмурился, но Грольф, ничуть не обеспокоившись, добавил:
      – И поскольку у нас такая теплая компания…
      – Только не говори, что решил присоединиться, – застонал Бренд.
      – И не только я. Моя команда тоже.
      Бренд закрыл лицо руками и в отчаянии покачал головой.
      – Да и мне бы не мешало отправиться к ярлу, – вставил Торхолл Храбрый.
      Бренд мгновенно вскинулся.
      – Ты – единственный, кого я намеревался взять с собой, – мрачно заметил он. Торхолл с усилием выдавил улыбку. Еда на его тарелке осталась нетронутой, и сердце Уинсом сжалось.
      – Бренд! – сказала она. – Торхолл устал. Не мог бы ты…
      Бренд поднял руку.
      – Никаких отговорок, Уинсом. Он идет со мной.
      Уинсом встревоженно посмотрела на Торхолла Старик морщился от боли, хватаясь за живот.
      – По-моему, – вмешалась Ольга, – ему никуда не следует идти. Этот человек страдает, Бренд Бьорнсон. – Она пронзила Бренда негодующим взглядом. – Я напою его отваром, который принесет облегчение. Ни к чему брести через холмы до дома ярла. Он может и здесь остаться.
      Бренд вздохнул.
      – Я гонялся за этим человеком чуть не по всему свету и не собираюсь расставаться с ним из-за ваших капризов.
      – Все будет в порядке, – заверила Ольга. Уинсом широко раскрыла глаза, поражаясь храбрости, с которой старая женщина посмела обращаться с Брендом. – Прикажи матросам охранять его. Он никуда не убежит, особенно после настоя, которым я его напою.
      Она обернулась к Торхоллу, внимательно наблюдавшему за происходящим сквозь полузакрытые ресницы.
      – Будешь спать, как младенец.
      Бренд вздохнул, поняв, что потерпел поражение.
      – Ладно, – согласился он, – но если Торхолл улизнет…
      Ольга отмахнулась скрюченной рукой.
      – Не улизнет.
      И, поднявшись, приказала здоровенным матросам:
      – Ну-ка за работу! Помогите-ка мне убрать со стола!
      И те, как ни странно, с готовностью повиновались. Позже Уинсом подошла к старухе, рывшейся в сундуке в поисках тюфяков и одеял для гостей.
      – Торхолл Храбрый очень болен, – шепнула она. Ольга выпрямилась.
      – Очень? – переспросила она, пристально вглядываясь в Уинсом блестящими глазами.
      – Он умирает, – призналась Уинсом. – У него то, что мы, индейцы, называем «изнуряющей болезнью».
      Ольга, пожав плечами, вновь вернулась к своему занятию.
      – Но он пока еще жив.
      Уинсом пристально взглянула на старуху.
      – Разве ты не слышишь?! – воскликнула она. – Он умирает. Но Торхолл – единственный свидетель, который может обелить имя Бренда, но дни его сочтены.
      Ольга прекратила рыться в сундуке и снова выпрямилась.
      – Я слышала тебя, – выдохнула она наконец. – Но сам Торхолл выбирает, что лучше для него – умереть или жить.
      Уинсом покачала головой. Она думала, что нашла кого-то, кто согласится помочь, но жестоко ошиблась. Женщина отвернулась, стараясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы.
      Ольга задумчиво смотрела вслед красивой женщине, идущей к Бренду через всю комнату. Потом старуха снова нагнулась, добралась до самого дна сундука и вытащила узелок с сухими травами. Удовлетворенно улыбаясь, она подошла к очагу и поставила на огонь горшок с водой.
      Чета стариков настояла на том, чтобы уступить кровать хозяину дома с молодой женой. Уинсом и Бренд провели эту ночь в удобной постели, хотя в комнате было слишком тесно, а громкий храп матросов и бесцеремонный пес, явно считавший кровать своей собственностью, не дали новобрачным заняться любовными играми. Взявшись за руки, Бренд и Уинсом мирно уснули.
      Утром, когда Уинсом открыла глаза, Бренда уже не было. Он, Грольф, Олаф и Арни отправились к ярлу Эйольфу, оставив в доме Торхолла Храброго с тремя матросами, Уинсом и стариками.
      Уинсом радостно улыбалась в. потолок, довольная, что наконец-то распростилась с непрерывной качкой и спокойно отдохнула на твердой земле. Она чувствовала себя настолько полной сил, что быстро поднялась и начала помогать Ольге убирать дом и готовить. Верная своему слову, старуха напоила Торхолла сонным зельем, и тот все еще не проснулся.
      Когда почти все дела были закончены, Ольга устроилась на скамье и показала на место рядом с собой.
      – Садись, – пригласила она. Уинсом села и взяла у хозяйки чашу с теплым молоком.
      – У нас беда, – начала старуха. Уинсом молча глядела на нее с тоской, ожидая продолжения.
      – Торхолл умирает. Уинсом отставила чашу.
      – Говорила же тебе, – разочарованно ответила она, тяжело вздыхая. При первой встрече старуха показалась такой мудрой и дружелюбной, и Уинсом надеялась на гораздо большее. На помощь Торхоллу…
      – Нет, – покачала головой старуха, – ты не поняла.
      Уинсом затаила дыхание.
      – Торхолл не хочет жить. Ему не для чего жить. Поэтому он и умирает.

      Уинсом все утро старалась занять себя мелкими скучными делами, размышляя над словами Ольги. Один раз она нагнулась над Торхоллом, желая убедиться, что тот спит. Хотя за окнами падал снег и завывал ветер, в доме было тепло и уютно. Торхолл проспал все утро, после того как Ольга снова напоила его настоем.
      – Какое зелье ты ему дала? – полюбопытствовала Уинсом.
      Острые голубые глаза словно проникали в душу.
      – Звездчатый анис, – коротко пояснила старуха. – Маковый отвар.
      Уинсом кивнула. Старуха, усмехаясь, наблюдала за ней.
      – Пойдем, – пробормотала она, – сейчас покажу. Оставив недорезанное мясо и овощи, они прошли мимо трех развалившихся на полу стражников к маленькому буфету.
      – Вот, – провозгласила Ольга, сунув Уинсом пучок неприятно пахнущих трав. Индеанка глубоко вдохнула, узнавая знакомые ароматы.
      – Ja, – пробормотала она. Ольга пристально оглядела ее.
      – Знаешь эти травы?
      – Некоторые, – призналась Уинсом. – Дома пользовались ими.
      – Вот как? Ты, должно быть, очень сведуща в искусстве врачевания, если эти травы тебе известны, – заметила Ольга, еще раз посмотрев на собеседницу. – Расскажи-ка о себе, дитя мое, – велела она.
      Уинсом почему-то беспрекословно повиновалась. Позже, за чашкой горячего настоя из трав, женщины обменялись рецептами лекарств для больного желудка. Наконец Уинсом вздохнула и тревожно взглянула в сторону Торхолла.
      – Знаешь, – нерешительно начала она, – знаешь ли ты, как помочь ему?
      Ольга задумчиво посмотрела на спящего.
      – Да, – кивнула она, – знаю. И, помедлив, добавила:
      – Но скажи, почему ты так стремишься излечить Торхолла?
      – Ради моего мужа, – призналась Уинсом. – Без свидетельства Торхолла перед Тингом, Бренд снова будет изгнан, а может, и убит. Но если Торхолл подтвердит, что Бренд невиновен, мужа освободят. Я хочу, чтобы Торхолл жил и помог Бренду.
      Ольга задумчиво кивнула.
      – А сам Торхолл? Что ты о нем думаешь?
      – Он… он… – пыталась она подобрать слова.
      – Сварливый старый ворчун? – помогла Ольга, весело сверкнув глазами.
      – Да, – с облегчением кивнула Уинсом. – С ним очень трудно говорить.
      – Это верно, – согласилась Ольга и, сделав несколько глотков, отставила чашку, весело улыбаясь Уинсом.
      – Любовь, – изрекла она наконец. – Это единственное, что может спасти Торхолла.
      Уинсом нахмурилась.
      – Не шутите со мной, пожалуйста, госпожа Ольга. Я сделаю все, чтобы спасти Торхолла, но, – печально покачала она головой, – он очень болен. Моих знаний не хватит, чтобы исцелить его.
      Мудрый взгляд голубых глаз словно приковал Уинсом к месту.
      – Я дала ему очень сильный отвар, который облегчит его муки. Но, если Торхолл не захочет жить – а это он должен решить только сам, душой и сердцем, – все наши усилия будут напрасными.
      Уинсом отпила травяного отвара.
      – Но почему он не хочет жить? Ольга пожала плечами.
      – Именно это мы и должны узнать. Они поговорили еще немного, но тут Уинсом, уловив странные звуки, исходившие от Торхолла, поднялась.
      – Я должна идти к нему.
      Старуха пристально глядела вслед Уинсом. Та, встав на колени перед больным, о чем-то тихо беседовала с ним. Торхолл что-то громко, резко отвечал. Один из стражников, игравших в кости, рассеянно поднял голову, но тут же вновь вернулся к игре.
      Ольга толклась у очага, готовя обед, и оставила молодую женщину ухаживать за воинственным стариком.
      – Нет, я этого не желаю! – воскликнул Торхолл, отталкивая чашку настоя, протянутую Уинсом. Горячая жидкость расплескалась и обожгла руку женщины. Она уронила чашу, и зелье разлилось коричневой лужицей по утоптанному земляному полу. Уинсом и Торхолл молча смотрели на тоненькие ручейки. Уинсом схватилась за обожженную руку, Торхолл поднял голову и проворчал:
      – Убирайся! Не нужна мне твоя помощь!
      – Почему? – недоумевающе спросила женщина, хотя ее трясло от гнева. – Я помогала тебе на корабле! Давала настои, отвары, делала все, что могла! Чего тебе еще надо!
      И, словно не веря глазам, уставилась на покрасневшую руку.
      – Я желаю, чтобы ты убралась! – раздраженно повторил Торхолл. – Оставь меня в покое! Дай умереть!
      Значит, старуха сказала правду. Он и в самом деле отказывается жить! Уинсом осторожно коснулась груди, пытаясь утихомирить бешено бьющееся сердце.
      – Уйди с глаз моих, – продолжал Торхолл. – Ты…
      Он неожиданно замолчал.
      – Я, что? – с любопытством спросила Уинсом. Торхолл отвернулся к стене.
      – Ты не обо мне заботишься. Думаешь только о себе и своем муженьке.
      Уинсом долго сидела в глубокой задумчивости. Любовь, сказала Ольга. Только любовь спасет Торхолла! Неужели старуха действительно ожидала, что Уинсом полюбит этого неуживчивого человека, оставит своего мужа? Нет, конечно нет. Ольга имела в виду совсем другую любовь – доброту и сочувствие.
      Уинсом лихорадочно огляделась в поисках Ольги, но старая женщина куда-то исчезла. Она вновь обернулась к Торхоллу и нерешительно спросила:
      – Почему ты хочешь умереть?
      – А тебе что? – разозлился тот. – Ты хочешь излечить меня только для того, чтобы я мог свидетельствовать в пользу твоего мужа. Тебе безразлично, что произойдет со мной.
      – Наверное, ты прав, – призналась Уинсом, – и я действительно стараюсь не ради тебя. Но ты очень груб со мной. Как я могу любить тебя, когда ты все время злишься?
      Торхолл обернулся к ней, и Уинсом была потрясена, заметив слезы в глазах старика.
      – Любовь? – воскликнул он. – О, какой вздор ты несешь. Мне безразличны и ты, и все на свете!
      Он гневно насупился.
      – Мне не для чего поправляться! – пронзительно завопил он, и Уинсом показалось, что его голос звучит немного сильнее.
      – У меня нет семьи. Меня считают трусом за то, что сбежал. Я захвачен в плен Бьорнсоном. Друзья, которым полагалось бы лучше знать меня, предпочитают верить самому плохому. Зачем мне жить? Разве есть иной выход?
      Уинсом задумалась над словами старика. Она понимала, что Торхолл пытается объяснить ей что-то очень важное, но не могла понять истинного смысла его слов.
      Мысли ее беспорядочно метались, и Уинсом ухватилась за первую попавшуюся фразу. Семья. Семья очень важна для викингов.
      – Твои родные мертвы? – повторила она.
      – Да, все мертвы, – с горечью пробормотал Торхолл, мгновенно на ее глазах превратившись из полумертвеца в озлобленного, рассерженного, несчастного, страдающего человека. Что происходит? – Их убили люди ярла Эйольфа. После того как я покинул Стевенджер. После того как стал свидетелем убийства.
      Он замолчал.
      – Когда тебя начали беспокоить боли?
      Даже в этот момент в Уинсом проснулся интерес целителя.
      – Не все ли равно? – отозвался Торхолл. – Достаточно того, что я не нахожу себе места.
      И, рассмеявшись, добавил:
      – Это и будет моей смертью, знаешь?
      – Ja, – кивнула Уинсом, – знаю. Если только…
      – Если что? – с подозрением допытывался Торхолл.
      – Если ты не найдешь, ради чего жить. Именно так говорит госпожа Ольга, – призналась Уинсом. Проклятие, не об этом нужно бы говорить с больным. Что ей делать?
      – Не хочу я жить, – устало пробормотал Торхолл, отворачиваясь. – Лучше бы поскорее навек закрыть глаза.
      – Даже чтобы помочь моему мужу?
      – Нет, он мне не нравится. Все равно я не помогу ему, хоть и предстану перед Тингом. Лучше бы мне отправиться к предкам еще до этого.
      – Что?! – вскрикнула Уинсом, но тут же осеклась, вспомнив, что Торхолл говорил нечто подобное, когда Бренд взял его в плен. – Считаешь, будет лучше, если ты не будешь свидетельствовать в пользу Бренда? – осторожно спросила она.
      – Ja.
      Уинсом задумчиво нахмурилась.
      – Но, предположим, ты все же объяснил бы Тингу, кто убийца. Что бы случилось потом? То есть, если бы, конечно, ты был жив и здоров.
      – Сражался бы, отправился в набег, еще один, еще… пока не погибну.
      – И тут смерть, – заметила Уинсом. – Конец всегда один.
      – Да.
      Как тронуть сердце Торхолла? Должно быть что-то, что тронет его душу, возродит жажду жизни, но Уинсом никак не могла проникнуть в эту тайну. Она рассеянно погладила старика по руке, а Ольга принесла еще одну чашу травяного отвара.
      – Возьми, – велела Уинсом. – Выпей. Торхолл вновь отвернулся, не желая видеть красную обожженную руку, державшую лекарство.
      Уинсом молча поглядела на больного, поставила чашу рядом с ним, прямо на земляной пол, и отошла к столу, где хлопотала Ольга. Торхолл поднял голову и, убедившись, что никто не смотрит на него, одним глотком осушил чашу и со вздохом опустился на постель из оленьих шкур.

      Бренд, Грольф, Олаф, Арни и матросы решительно шагали по заснеженной дороге. Высокие сугробы громоздились по обеим сторонам узкой тропинки. С деревьев сползали серебристые глыбы.
      От красоты окружающего пейзажа захватывало дух, но Бренд ни на что не обращал внимания.
      Дяди не оказалось дома, и викинг злился, зная, что все опять откладывается. Проклятие! Не вовремя вздумалось Эйольфу навестить какое-то важное лицо в соседнем городке.
      Бренд, непрерывно ругаясь, прокладывал дорогу. Приходилось возвращаться на ферму, и он так злился, что даже не смотрел себе под ноги. Неделя! Целая неделя до приезда ярла! Кто знает, будет ли еще жив Бренд к тому времени! Может, кто-то из людей, нанятых дядей, успеет добиться своего и прикончить Бренда. Хорошенькое дельце!
      Бренд снова выругался: громкий голос эхом отдавался в тишине. Грольф молча топал рядом. Олаф, державшийся сзади, ускорил шаги, пока не поравнялся с Брендом.
      – Почему ты так расстроился? – спросил он. – Ярла нет дома, что тут такого ужасного?
      – Потому что, – огрызнулся Бренд, – придется ждать еще неделю до его возвращения. Еще неделю придется остерегаться убийц, которые могут прятаться за каждым углом. Еще целую неделю ждать, пока сможет собраться Тинг, а тем временем этому проклятому Торхоллу становится все хуже.
      Олаф молча нахмурился, размышляя над услышанным. Бренд искоса поглядел на него.
      – Я не хотел срывать на тебе злость, – признался он, – просто очень разочарован – ужасно разочарован.
      Они безмолвно шагали рядом, прислушиваясь к хрусту снега под ногами. Олаф отстал и начал бросаться снежками в Арни.
      Наконец Грольф осведомился: – А как насчет Инги?
      – Инги? – недоуменно переспросил Бренд. – При чем тут она?
      – Что ты сделаешь, когда увидишь ее?
      Вдалеке уже смутно маячили очертания деревенского дома Бренда. Серый дым клубами поднимался из дыры в крыше.
      – Ах, прошло столько времени, с тех пор как я последний раз видел светлоликую Ингу, – вздохнул Бренд.
      Грольф резко вскинул голову и, понизив голос, спросил:
      – Жалеешь, что женился на женщине из племени скрелингов? Если захочешь, с ней можно легко развестись.
      – Nej, nej, – пробормотал Бренд, – просто, снова повидать Ингу – все равно что встретиться с детством.
      – Да, ты прав, для меня это то же самое. Бренд внимательно наблюдал за вырывавшимися изо рта облачками пара.
      – Может, мы все были немного влюблены в нее, – нехотя признался он. – Ты, я, Эйрик…
      – Ja, – протянул Грольф. – Но меня всегда удивляло, что она предпочла выбрать в мужья Эйрика.
      – И меня тоже. Инга могла бы выйти за любого из полудюжины поклонников.
      – Верно, но ни один не был так богат, как твой кузен.
      – По-твоему, Инга собиралась замуж за Эйрика но расчету?
      Грольф пожал плечами.
      – Не она первая.
      И, заметив, как вспыхнули щеки Бренда, поспешно поправился:
      – Я не имел в виду твою мать… Проклятие, вечно мой язык мелет всякую чушь!
      – Ja.
      Остаток пути они проделали в молчании. Когда Бренд потянулся к ручке двери, Грольф пробормотал:
      – Мне пора. Хочу посмотреть, как там мой корабль.
      Бренд кивнул и неожиданно расплылся в улыбке.
      – Спасибо, Грольф, – тихо сказал он, – спасибо за помощь и верность в беде.
      Грольф улыбнулся в ответ и хлопнул друга по спине.
      – Я, пожалуй, пойду.
      Бренд долго смотрел вслед Грольфу, уводившему команды обоих судов по узкой тропке, ведущей в Стевенджер, где они должны были провести ночь на кораблях, и, наконец, вздохнув, переступил порог теплого, уютного дома. Вместе с ним в комнату ворвалось облако морозного пара.
      – Закрывай дверь, выстудишь дом, – окликнула Ольга, сидевшая за столом вместе с мужем и Уинсом.
      Завидев Бренда, Уинсом поспешно поднялась и подбежала к нему.
      – Наконец-то ты вернулся, – воскликнула она, обнимая мужа.
      – Торхолл все еще спит? – проворчал викинг, отстранившись. Поняв, что муж чем-то расстроен, Уинсом разжала руки и сдержанно кивнула:
      – Он почти все утро глаз не открывал. А ты? Как ты? Все в порядке? Видел дядю?
      – Nej, – устало пробормотал Бренд и, сняв тяжелый плащ из бурого меха, стряхнул снег. – Он приедет только через неделю.
      – Неделю? – эхом отозвалась Уинсом, тревожно взглянув на Торхолла. Проживет ли он еще семь дней? Она поднесла руку ко рту, чтобы заглушить невольный крик. Бренд не должен узнать, что единственный свидетель так опасно болен – у него и без этого достаточно хлопот. Но Бренд проследил за направлением ее взгляда.
      – Ja, – выдохнул он, словно поняв причину невысказанного беспокойства жены.
      Раздался стук в дверь. Появились Олаф и Арни, окутанные белым облаком.
      – Ну и холодно же! – воскликнул Олаф, растирая покрасневшие щеки. Уинсом пробормотала что-то подходящее к случаю, но мысли ее были с Брендом. Остаток дня прошел так же невесело. А ночью разразился ужасный буран. Ветер немилосердно тряс дом, осыпая его тучами снега. Но утром, когда Уинсом поднялась после почти бессонной ночи, солнце ярко сияло все несколько часов, какие были отведены короткому зимнему дню. Пурга улеглась. Деревья словно были усыпаны драгоценными камнями, переливавшимися в ярком свете. Уинсом, стоя на пороге, с изумлением всматривалась в бесконечные белые просторы. Она видела снег и раньше, на родине, и теперь, если постараться, можно вообразить, что она снова в своей деревне, и сейчас, в любую минуту, из-за холма выбежит Зовущий Птиц, и мать, закончив возиться с обедом, обнимет ее. Всхлипнув, Уинсом отвернулась и закрыла дверь. Казалось, это было так давно, в другой стране, в другой жизни.
      Немного позже кто-то постучал. Бренд сам отворил дверь.
      – Инга! – воскликнул он. – Инга!

      – Бренд! – откликнулась невысокая девушка. Капюшон черного мехового плаща сполз, открыв каскад блестящих золотистых волос. Прелестное личико незнакомки озарилось радостью. Не позаботившись скинуть тяжелый плащ, она бросилась в объятия Бренда. Тот схватил ее за талию и оторвал от пола.
      – Инга! Как хорошо, что ты пришла!
      Уинсом прищуренными глазами наблюдала за встречей старых друзей. Кто эта девушка, посмевшая прийти сюда? И по какому праву приветствует Бренда так… так фамильярно?
      Уинсом вцепилась в край стола, на котором только сейчас резала кусок оленины, а когда вынудила себя отвести глаза от красивой белокурой пары, заметила, как побелели кончики пальцев. Поймав вопросительный взгляд Олафа, она слабо улыбнулась.
      Бренд подхватил Ингу, закружил ее, как маленькую девочку.
      – Инга!
      И только потом поставил ее на пол, так осторожно, словно боялся, что она сломается. Уинсом сделала гримасу.
      – Почему? Как? – начал Бренд. Инга поджала губы.
      – Один из слуг в доме дяди рассказал о твоем приезде.
      Взяв Бренда за руку, она отвела его в сторону и тихо сказала:
      – Бренд, тебе опасно здесь находиться. Если люди дяди узнают об этом…
      – Тише, – перебил Бренд. – Я могу постоять за себя.
      И, легонько щелкнув ее по носу, добавил:
      – Не стоит беспокоить из-за меня свою хорошенькую головку.
      – Все же, Бренд, это ужасно. Я даже поверить не могла, что ты осмелился вернуться.
      – Повторяю, Инга, тревожиться не о чем. Уинсом со злостью заметила милую улыбку Инги.
      – О Бренд, – вздохнула девушка, – я просто… Просто боюсь за тебя.
      – Ты слышала что-нибудь? – поспешно спросил Бренд.
      – Нет-нет, – заверила Инга, – но хорошо знаю, как зол и мстителен твой дядя.
      Она остановилась, задохнувшись, не в силах продолжать, и взгляд суженных глаз Уинсом остановился на заломленных руках Инги.
      – Пожалуйста, Бренд, – настойчиво продолжала девушка, – уезжай. Уезжай, пока можешь. Иначе дядя вернется и натравит на тебя своих людей.
      – Нет, Инга, – упрямо покачал головой Бренд. – Не могу, не проси.
      – Но, Бренд, он убьет тебя, неужели ты не понимаешь, болван несчастный?
      Бренд рассмеялся.
      – Детские оскорбления тут не помогут, Инга. Я теперь мужчина и должен поступать по-мужски. Не хочу носить клеймо труса до конца дней своих.
      Инга застонала. Но Бренд только пожал плечами и подошел к ней сзади, положив руки на плечи.
      – Инга, все не так плохо. Я привез человека, который поможет мне.
      Девушка повернулась в кольце его рук, умоляюще глядя на викинга. Уинсом сцепила зубы, наблюдая за красивой белокурой парой. О, зачем она вышла замуж за Бренда! И разве она сможет удержать его теперь, когда он вернулся к собственному народу! Кому нужна жена-калека?
      И без того бледное лицо Инги побледнело еще сильнее. Она с ужасом оглядела комнату.
      – П-помочь? К-к-то?
      – Спокойно, спокойно, Инга Светлоликая, – утешил Бренд, довольный, что девушка так тревожится за него.
      – Смотри, – широко раскинул он руки, словно приподнося бесценный дар. – Я привез Торхолла Храброго.
      Инга поднесла руки к щекам, на которых вспыхнули красные пятна.
      – Где? – ахнула она, – где?
      Бренд показал на Торхолла Храброго, лежавшего у очага и спокойно наблюдавшего за ними. Инга в отчаянии застонала и, спотыкаясь, побрела к скамье, не сводя огромных потрясенных глаз со старика.
      – Т-торхолл Храбрый? – заикаясь, повторила она. – Свидетель? Свидетель убийства Эйрика?
      – Никто другой, – гордо объявил Бренд. – Я отыскал его в Исландии. Думал, что сможет убежать от меня, жалкий трус!
      Торхолл съежился, но не сказал ни слова в свою защиту. Уинсом нахмурилась.
      – Бренд! – начала она. – Не стоит…
      Бренд круто развернулся.
      – Он трус, Уинсом. Это правда. Будь он мужчиной, остался бы и засвидетельствовал перед судьями все, что видел.
      – Но как ты можешь называть его трусом перед всеми? Это уж слишком, Бренд. Ведь и у него есть гордость.
      – Нет у него гордости, – коротко ответил Бренд.
      Уинсом еле сдерживалась, но промолчала. Просить сейчас за Торхолла – значит еще больше унизить старика. Расстроенная Уинсом безмолвно отвернулась. Взгляд огромный голубых глаз Инги остановился на Уинсом.
      – Кто это? – спросила она, очевидно, желая сменить тему разговора.
      – Моя жена, – коротко ответил Бренд.
      Лицо Инги стало белым как снег, но Бренд ничего не замечал, разозлившись, что Уинсом посмела защитить негодяя. Заячья душа этот Торхолл, Бренду лучше знать.
      – Это моя жена, – повторил он. – Уинсом.
      Уинсом хотелось сжаться, стать незаметной и уползти куда-нибудь. Теперь она поняла: он не хочет ее. Торхолл рассказывал, как легко викингу получить развод, и Бренд, конечно, хочет развестись с ней и жениться на Инге Светлоликой. К чему ему хромая Уинсом, когда рядом стройная красивая девушка?
      Но в этот момент Ольга прервала затянувшееся молчание.
      – Обед готов! – объявила она.
      Все уселись. Уинсом казалось, что она жует опилки. Еда не имела вкуса. И наконец, не выдержав, она встала и под предлогом головной боли ушла в заднюю комнату, прислушиваясь к громкому мужскому смеху, веселым голосам. Ничто, ничто на свете не могло заставить ее вернуться туда, к другим, и наблюдать, как Инга пожирает глазами Бренда.
      Уинсом отодвинула толстое одеяло, разделявшее обе комнаты. Единственным человеком кроме нее, не принимавшим участие в общем веселье, был Торхолл, по-прежнему лежавший на оленьей шкуре у очага. Изредка старик брал в рот кусочек мяса. Рядом стояла чаша с травяным отваром, и Уинсом заметила, что Торхолл подносит ее к губам, когда думает, что на него никто не смотрит.
      Наконец Инга нерешительно поднялась из-за стола. Уинсом, напрягая слух, поняла, что обед подходит к концу, и сочувственно посмотрела на Торхолла, понимая, каково это, когда тебя считают трусом. Потому что сама чувствовала себя трусихой, сбежавшей от опасности. От Инги.
      – Мне пора идти, – объявила Инга звонким голосом.
      Мужчины начали возражать, но Инга не уступала.
      – Я не могу остаться, – умоляюще прошептала она, – пожалуйста, поймите. Но я скоро вернусь…
      Уинсом закатила глаза. Можно подумать, эта девушка обещает конфеты детям!
      Она осторожно поглядела в щель, чтобы посмотреть, что будет делать Бренд, но тот стоял к ней спиной. Зато Олаф выглядел безумно влюбленным и крайне расстроенным уходом девушки. Уинсом заметила также, что даже тяжелобольной Торхолл не сводит с Инги напряженного взгляда. Даже он находил ее очаровательной. Уинсом хотелось вопить от злости. Но вместо этого она сжала кулаки и скрипнула зубами. Какими дураками могут быть эти мужчины! Входная дверь отворилась. Инга, неохотно разрешив троим членам команды проводить себя, отправилась домой. Только после этого Уинсом вышла из своего укрытия.
      – Я так и знал! – воскликнул Арни. – Так и знал, что у тебя никакой головной боли!
      Уинсом не обратила на него внимания. Но Бренд удивленно поднял брови.
      – Не болит? – переспросил он. – Тогда в чем дело?
      – Иногда это называется ревностью, – предположил Олаф.
      – Ревностью? Ты о чем?
      Бренд выглядел таким ошеломленным, что Уинсом захотелось огреть его по голове, но пришлось ограничиться разъяренным взглядом. Она подошла к столу и села.
      – Насколько я понимаю, развод среди викингов – дело не сложное? – вырвалось у нее, и Уинсом дрожащей рукой потянулась за ломтиком оленины.
      Сердце гулко билось в тишине. Раскрасневшаяся, разгоряченная, она в ужасе ожидала худшего. Как можно было сказать такое?
      Олаф поднялся и надел плащ.
      – Думаю, мне пора прогуляться по лесу.
      Дверь со скрипом открылась и закрылась, и тут же скрипнула снова: Арни и Освальд поспешно последовали за Олафом, бормоча что-то насчет скота, который потребовалось немедленно накормить. Ольге срочно понадобилось что-то в сундуке, так что Бренд и Уинсом остались в относительном одиночестве.
      Бренд суженными глазами всматривался в раскрасневшееся прелестное лицо жены.
      – Не смей и думать об этом, – тихо выдавил он – Не позволю тебе уйти от меня!
      Уинсом едва удерживалась от слез.
      – Как ты можешь не хотеть развестись? – прерывающимся голосом спросила она, – когда такая красавица, как…
      Она задохнулась, не в силах продолжать, и громко расплакалась.
      – Уинсом, Уинсом, – мягко упрекнул Бренд, садясь рядом. Приподняв пальцем ее подбородок, он взглянул в выразительные бархатистые глаза. – Что случилось? – пробормотал он, наклоняясь и нежно целуя ее в губы.
      – Запомни, я не хочу разводиться с тобой. Никогда. Никогда, слышишь?
      Уинсом позволила мужу обнять ее, отчаянно нуждаясь в его утешении.
      – Я только… – снова попыталась она. – Просто Торхолл рассказывал, как просто покончить с супружеской жизнью в вашей стране. Каждый может развестись…
      – Этот старый…
      – Нет, нет, он не хотел обидеть меня, – умоляюще прошептала Уинсом, – просто объяснял обычаи викингов и…
      – Негодяй! – свирепо рявкнул Бренд, злобно уставясь на Торхолла, мирно храпевшего у очага. – Он пытался запугать тебя, заставить уйти! И ему это удалось!
      – Nej, Бренд, все было не так!
      Уинсом сжала ладонями лицо мужа и заставила его взглянуть ей в глаза.
      – Он всего-навсего хочет, чтобы я, чужестранка, почувствовала себя здесь как дома.
      – Торхолл? – недоверчиво фыркнул Бренд. – Это Торхолл Храбрый чувствует себя здесь как дома?
      Он снова фыркнул.
      – Не верь ему, Уинсом. Он ненавидит меня и, без сомнения, обрадуется, если ты уйдешь. Настоящий трус: действует за моей спиной и нападает на мою женщину!
      – Бренд! – окончательно обозлилась Уинсом. – Он всего-навсего объяснял мне разные обычаи. Я интересовалась…
      – Ах, вот что! Значит, ты спрашивала, как можно развестись? Почему, позволь узнать?
      Голос Бренда стал таким же холодным, как ледяной ветер, дувший на улице. Уинсом воздела руки к небу.
      – Я не спрашивала именно о разводе, олух, я хотела знать о семьях викингов, о свадьбах, о детях…
      – Детях? Ты беременна? Бренд даже привстал из-за стола.
      – Садись, ты, простофиля, – воскликнула Уинсом, хватая его за плечи и толкая обратно на скамью. – Что мне делать с тобой?
      – Не отпускать, – ухмыльнулся Бренд. Уинсом долго глядела на него, прежде чем ответить такой же улыбкой.
      – Ja, – медленно протянула она. – Я никогда тебя не отпущу.
      – Вот и прекрасно, – вздохнул Бренд и, притянув ее к себе, поцеловал в лоб.
      – Проклятье, – шепнул он. – Когда же мы останемся, наконец, вдвоем? Я хочу любить тебя. Ужасно хочу. Столько времени прошло…
      – Да, целых две ночи, – согласилась Уинсом, прижавшись к нему, чувствуя, как сердце наполняется радостью и облегчением. – О Бренд, я тоже хочу тебя!
      – Угу. Слишком трудно жить в таком тесном доме, и народу полно!
      – Ja, – кивнула она. – Все смотрят.
      Бренд хмыкнул, но она заметила выражение нетерпеливого раздражения на его лице.
      – Если придется остаться здесь на некоторое время, – задумчиво сказал Бренд, – можно переехать в Большой дом. Там никого не будет, кроме нас.
      Глаза его страстно блеснули.
      – Я люблю тебя, Уинсом. Ты моя жена. Я никогда не брошу тебя ради другой, никогда.
      Уинсом молча смотрела на него, всем сердцем желая, чтобы сказанное оказалось правдой.
      Но правда ли это? – упорно твердил язвительный голос в душе. Мужчины не хотят тебя. Отец ненавидел тебя, Храбрая Душа избрал в жены другую. Они не хотели тебя. Тебя, калеку с уродливой ногой.
      Лицо Уинсом омрачилось при мысли о том, что все ее надежды напрасны и она не сможет удержать Бренда.
      Бренд, заметив, что настроение жены внезапно изменилось, потянулся к ней.
      – Уинсом? – спросил он, но та, не в силах говорить, лишь покачала головой. – Уинсом? С тобой все в порядке?
      Нет, хотелось ей кричать, со мной не все в порядке! Я боюсь потерять тебя, потерять твою любовь!
      Но она не могла заставить себя произнести это вслух, не могла унизиться окончательно.
      Достаточно она натерпелась позора из-за искалеченной ноги и не позволит себе умолять и выпрашивать любовь! Позже, когда он оставит ее, Уинсом по крайней мере будет чем утешить себя – она не унизилась до просьб!
      Уинсом отвернулась.
      – Я должна помочь Ольге убрать, – пробормотала она.
      Бренд разжал объятия и, озабоченно хмурясь, наблюдал за женой. До сих пор дела шли совсем неплохо, и его несчастьям скоро придет конец. Он отыскал Торхолла, вернулся домой. Но почему Бренд чувствовал себя так, словно так далек от своей цели, словно находится на берегах Стромфьорда? Но что, если он лишится женщины, которую полюбил всей душой? Но любил ли Бренд ее… любил по-настоящему? Она женщина, такая же, как его мать. Может ли Бренд безоглядно доверять ей, твердо знать, что Уинсом всегда будет рядом и ответит ему столь же верной любовью?
      Проклятие, подумал Бренд, поднимаясь со скамьи.
      – Пойду покормлю скот, – резко объявил он, ни к кому в особенности не обращаясь. Но Ольга, не поднимая головы от большого деревянного сундука, где хранила накопленные годами сокровища, пробормотала, что скоту уже задано достаточно корма и не стоит быть такими расточительными, иначе все зимние запасы кончатся за неделю, если еще кто-нибудь решит сегодня посетить хлев. Но Бренд не слышал ее. Его уже не было в доме. Уинсом невидящими глазами уставилась на Ольгу.
      – Кто такая Инга? Ольга выпрямилась.
      – Инга была нареченной Эйрика, – бросила она, проницательно глядя на молодую женщину. – Инга – сирота, выросла в доме ярла Эйольфа. В детстве она часто играла с Брендом, Грольфом и Эйриком. Когда Эйрик вернулся домой из набега, он увидел, что Инга выросла, попросил и получил ее руку.
      – Она… она любила Эйрика? – спросила Уинсом.
      – Может быть, – пожала плечами старуха. – Они знали друг друга чуть не всю жизнь. Зачастую детская любовь с годами только крепче становится!
      Ольга отвернулась и вновь принялась рыться в сундуке.
      Детская любовь, подумала Уинсом. Кому как не ей знать силу детской любви? Она так долго любила Храбрую Душу, с которым росла вместе…
      Плечи Уинсом безнадежно опустились.
      – Конечно, – продолжала Ольга, вновь выпрямляясь, – я всегда думала, что Инга станет женой одного из мальчишек, с которыми играла. Правда, выбор был невелик.
      – Разве?
      – Ярл Эйольф держал ее при себе и сделал все, чтобы ее возможные поклонники узнали, что у девушки нет ни гроша. Лучшее средство, чтобы отпугнуть назойливых ухажеров! Наш старый ярл не очень-то великодушен!
      Уинсом напряженно размышляла над словами старухи. Теперь, когда Эйрик мертв, Инга может выйти замуж за Грольфа или Бренда. Грольф, конечно, красив, но куда ему до Бренда! Нет, нельзя винить Ингу за то, что выбрала именно Бренда, иначе просто быть не могло!
      – А Бренд… Бренд любит ее? – выпалила Уинсом и тут же в ужасе зажала рот рукой.
      Ольга, слегка наклонив голову, наблюдала за молодой женщиной.
      – Конечно, любит, – резко ответила она наконец. – Как сестру.
      – Как сестру, – тупо повторила Уинсом. О, как она хотела верить этим словам!

      Дни тянулись медленно. Никто не приходил навестить новобрачных, чему Бренд был очень рад. Правда, весть о его возвращении, по-видимому, разнеслась по Стевенджеру. Бренд ожидал, что слуги старого ярла расскажут об этом всем, а не только Инге. Его не переставал занимать вопрос, остались ли у него на родине хоть какие-то друзья. Возможно, большинство мужчин приняли сторону ярла. Но когда бы Бренд ни выглядывал на улицу, подсознательно ожидая появления гостей, взгляд его встречал лишь заснеженные холмы да замерзшие деревья, но ни живой души во всей округе.
      Бренд привык часто осведомляться у жены о здоровье Торхолла. Когда он спросил об этом впервые, Уинсом удивилась, но Бренд, хотя и сохранял покорно-лукавый вид, все же упорствовал. Он должен знать, становится ли лучше Торхоллу. Уинсом, нерешительно кивнув, объяснила, что Торхоллу помогают обрезки заплесневелого сыра. Ольга, кажется, хорошо знала, как лечить подобные болезни. И Уинсом со временем заключила нечто вроде перемирия со сварливым стариком. Они часами беседовали, иногда об обычаях викингов, иногда о семьях, его и ее. И старик действительно выглядел бодрее после таких бесед, Ольга была права.
      И когда старая женщина велела Торхоллу почистить брюкву на обед, Уинсом еле удержалась, чтобы не рассмеяться. Зато она от души веселилась, пересказывая всю историю мужу. Торхолл поглядел на овощи так, словно видел впервые в жизни, хотя каждый день ел их. Подняв нож, он молча взглянул на неуживчивую старуху и приступил к делу. Позже Ольга сказала, что он достаточно хорошо справился с работой. А потом – о чудо из чудес! – Уинсом даже заметила, что старый Освальд и Торхолл играют в кости у очага.
      Все это она рассказывала Бренду, не переставая упоминать о том, что Торхоллу становится лучше. Все же он понимал, что старик еще далеко не поправился, и неизвестно, доживет ли он до собрания Тинга. Задумчиво глядя в огонь, Бренд гадал, сможет ли он оправдаться. Ему так важно обелить свое имя! Он не сдастся. То, что сейчас происходит, – просто временные неприятности.
      Громкий стук в дверь прервал его размышления.
      – Это Инга! – воскликнул Бренд, завидев гостью, но не замечая сокрушенного лица жены.
      Девушка поспешила к нему с распростертыми руками.
      – Бренд! Ты прекрасно выглядишь!
      Они обнялись. Уиндом чувствовала себя так, будто из груди вырвали сердце. Она отвернулась, по щекам поползли жгучие слезы.
      Бренд, чуть отстранив Ингу, внимательно присмотрелся к ней.
      – А ты, похоже, заболела, – нахмурился он: откровенные слова заставили Ингу вспыхнуть.
      Уинсом незаметно вытерла соленые капли и начала возиться у стола, надеясь, что никто не обращает на нее внимания.
      Инга подошла и села рядом.
      – Уинсом, – вежливо приветствовала она. Уинсом кивнула и, поспешив к очагу, примостилась рядом с Торхоллом. Потом не глядя подняла чашу с настоем и поднесла к губам старика.
      Торхолл, как-то странно взглянув на нее, послушно выпил.
      – Ничего не осталось, Уинсом, – сообщил он, не отнимая чаши от губ.
      – О, прости, – пробормотала она, – я не видела…
      – Да, – тихо сказал он, глядя на нее из-под кустистых бровей. – Мужайся.
      Мужаться? Неужели все замечают ее страх? Если даже Торхолл стремится утешить ее, значит, можно подозревать самое худшее!
      Оглядев комнату, она заметила сочувственный взгляд Олафа. Арни и стражники играли в кости и веселились. Бренд не обращал на нее внимания, целиком поглощенный Ингой. Значит, пока знают только Торхолл и Олаф.
      Кто-то дотронулся до ее плеча.
      – Выпей это, – велела Ольга, поднося тяжелую чашу с дымящимся отваром.
      Уинсом послушалась. Значит, знают только Ольга, Торхолл и Олаф.
      Она сидела с опущенной головой, желая лишь одного: сделаться незаметной, раствориться, исчезнуть. Никогда она не чувствовала себя такой несчастной и одинокой.
      Уинсом грустно вздохнула. Бренд прав, Инга выглядит совсем плохо. Куда девалась живая, смеющаяся девушка? Сегодня Инга совсем бледная и осунувшаяся. Страдает из-за Бренда? Так сильно любит его?
      Торхолл пошевелился и сел. Уинсом поглядела на старика. Только второй раз за все время он попытался подняться, но Уинсом обрадовалась, что Торхолл сегодня не так слаб. Он тоже не отрывал взгляда от Инги.
      – Бренд, – начала Инга дрожащим голосом, сжав горло изящной ручкой.
      Бренд встал, глядя на нее сверху вниз, и нежно сжал другую руку.
      Уинсом закрыла глаза, не в силах вынести жестокой боли, пронзившей сердце.
      – Бренд, я должна что-то сказать тебе… Уинсом выжидала, закрыв глаза. Она просто не сможет пережить этого, не сможет дальше терпеть. Сейчас, сейчас Инга скажет:
      – Бренд, я люблю тебя! Разведись с ней. Уйдем вместе.
      Прошла вечность, прежде чем Инга смогла выговорить то, что жгло душу:
      – Бренд, это я убила Эйрика.

      Уинсом ахнула и широко раскрытыми глазами уставилась на Бренда. Тот, побелев, как смерть, пошатнулся, ноги подкосились, и он рухнул на скамью, не отрывая взгляда от Инги. Горло сжалось так, что слова не шли с языка. Наконец он ухитрился прохрипеть:
      – Ты… ты… но как?!
      Торхолл, сидевший подле Уинсом, неожиданно замер и попытался выпрямиться. В комнате воцарилась зловещая тишина. Олаф, опомнившись, шагнул к Инге и, явно выражая общее мнение, воскликнул:
      – Не может быть!
      Инга кивнула, ломая руки, и, посмотрев на тонкие покрасневшие пальцы, прошептала:
      – Это я убийца.
      Бренд вперился в нее взглядом, словно никогда не видел раньше, в животе защемило, будто все внутренности скрутились в комок.
      – Почему, Инга? Зачем? – хрипло повторял он. Девушка взглянула на него с немой мольбой о сочувствии, написанной на прелестном лице.
      – Пожалуйста, пойми, – выдохнула она, – я не хотела…
      Инга прижала к губам кулачок и отвернулась. Слезы ручьями лились по щекам и падали на земляной пол. Лицо искривилось.
      Никто не произнес ни слова, но все присутствующие смотрели на девушку: кто с жалостью, кто с ужасом, остальные в недоумении. Наконец Инга немного успокоилась и вытерла распухшие и покрасневшие глаза. Как ни странно, Уинсом впервые почувствовала нечто вроде симпатии к несчастной.
      – Я согласилась на помолвку с Эйриком, – глухо продолжала Инга, – зная, что он позаботится обо мне.
      Плечи девушки сотрясались от немых рыданий.
      – Я… я была сиротой, нищей и бездомной, брошенной на милость чужих людей.
      Водянисто-голубые глаза неожиданно сверкнули.
      – Никому из вас не известно, что это такое – зависеть от капризов ярла Эйольфа. Не… не могу передать вам, что это за человек и какие ужасные вещи говорил мне. Я… я боялась…
      Она запнулась и тяжело вздохнула, но, немного собравшись с силами, продолжала:
      – В ту ночь Эйрик пришел ко мне. Я поняла, что он пьян. От него несло спиртным, и я еще сильнее ощутила это, когда Эйрик схватил меня и впился в губы.
      Инга с отвращением поморщилась.
      – Я велела ему убираться. Сказала, что не желаю иметь с ним ничего общего, пока он в таком виде. Он… он… – всхлипывала Инга, – заявил, что желает овладеть мной, сказал, что мы все равно помолвлены, и я принадлежу ему.
      Инга закрыла лицо руками. Присутствующие напряженно наклонились вперед, чтобы лучше расслышать все, что она скажет…
      – Я… я оттолкнула его, Эйрик обозлился и начал орать ужасные обвинения Насчет меня и других мужчин. Я не знала, что делать.
      Она по-прежнему не отнимала рук от лица.
      – Эйрик неожиданно вытащил нож… не помню откуда… и приставил к моему горлу. Сказал… сказал… что хочет…
      Инга задохнулась, не в силах продолжать. Бренд неуклюже погладил ее по плечу. Девушка подняла голову и взглянула ему прямо в глаза, и то, что увидела в них, дало ей силы продолжать:
      – Он… он пытался изнасиловать меня.
      Уинсом снова охнула.
      – Я не хотела, не могла позволить ему. Эйрик был гораздо сильнее, но очень пьян… так пьян…
      Инга истерически разрыдалась. Уинсом казалось, что это продолжается вечность и никогда не кончится. Остальные печально, понимающе переглядывались. Ольга вытирала глаза. Взгляды Уинсом и Бренда встретились. Уинсом медленно поднялась и, подойдя к мужу, крепко сжала его руку.
      – Я убила его, – всхлипывала Инга, вызывающе оглядывая собравшихся. – И тысячу раз сделала бы это снова. Слышите?!
      Голос ее поднялся до визгливого крика.
      – Я снова убила бы Эйрика, напади он на меня еще раз!
      Она начала колотить кулачками по жесткой скамейке:
      – Ненавижу, ненавижу его!
      Уинсом шагнула вперед и положила руку на плечо Инги. Затуманенные глаза девушки уставились на Уинсом. Поняв, кто первым решился утешить ее, Инга немного успокоилась.
      – Я сделала это, – снова повторила она, уж обычным голосом, – чтобы спасти свою жизнь.
      В комнате вновь сгустилось молчание, и девушка грустно вздохнула:
      – Сегодня ужасная тяжесть упала с моей души.
      Больше мне не придется хранить страшную тайну.
      Сгорбленные плечи дрогнули.
      – Можешь сказать дяде, что именно я прикончила Эйрика.
      Инга опустила голову и тихо заплакала.
      – Инга, почему ты сказала нам это? – спросил Бренд. – И зачем требуешь, чтобы мы все открыли ярлу Эйольфу? Тебе грозит верная смерть, если он узнает, кто был причиной смерти его сына!
      – Ja, – с горечью ответила Инга, пронзив Бренда пристальным взглядом покрасневших глаз. – Но есть ли у меня иной выход? Теперь, когда ты вернулся в Стевенджер… я просто не знаю, что делать.
      Она беспомощно пожала плечами.
      – А не возвратись я, ты продолжала бы молчать? – осведомился Бренд. Инга кивнула.
      – Не было бы необходимости. Но я не могу допустить, чтобы ярл убил тебя за преступление, совершенное мной. Совесть бы меня замучила!
      Огромные голубые глаза расширились.
      – Я… я думала… может быть, монастырь…
      И, заметив, что Бренд зловеще нахмурился, умоляюще пролепетала:
      – Понимаю, Бренд, ты верен старым богам. Но каждый должен сам выбирать дорогу.
      Бренд ничего не сказал. Олаф откашлялся:
      – Кто-нибудь еще знает?
      – Никто, – покачала Инга белокурой головой. – Кроме него.
      Она обернулась к Торхоллу. Взгляды всех присутствующих невольно обратились к Торхоллу. Тот спокойно поднял брови, но, ничем не выдавая отношения к только что услышанному, иронически усмехнулся Бренду. Тот судорожно сглотнул.
      – Говорил же, что ты не поблагодаришь меня за появление здесь, – проворчал Торхолл. Бренд устало кивнул.
      – Ты и впрямь предупреждал меня, – признался он.
      – Хм-м-м, – громко фыркнул Торхолл, хватаясь за живот.
      – Торхолл видел меня, – продолжала Инга. – Когда Эйрик свалился на пол, я подняла глаза и увидела стоявшего в дверях Торхолла Храброго. Беги, велел он мне, и я послушалась.
      – Я тоже скрылся, – заметил Торхолл. – Ну а дальше… Бьорнсону все известно.
      Светлые глаза выжидающе остановились на Бренде, но, когда тот промолчал, старик добавил:
      – Я знал, что представляет из себя Эйрик, и если такого сукина сына убила женщина, значит, он того заслуживал.
      В голосе Торхолла звучало нескрываемое отвращение.
      – Во всяком случае я не собирался выступать свидетелем против беззащитной молодой женщины. Оставляю это тебе, – презрительно добавил он.
      Бренд окинул его разъяренным взглядом.
      – Но я не представлял, как дорого обойдется мне побег, – продолжал Торхолл. – Знаете ли вы, что ярл Эйольф уничтожил всю мою семью? Жену, детей… всех. Впрочем, вам, должно быть, это безразлично.
      Голос Торхолла оборвался, и старик поспешно прижал ко лбу сжатый кулак.
      – К тому же я не знал, – выдавил он, – что до конца дней своих буду заклеймен именем труса. Я считал, что совершил благородный поступок, помог спасти жизнь юной девушки, но вместо этого стал причиной гибели своей семьи.
      Видно было, что старик глубоко переживает случившееся. Кулаки его сжимались и разжимались, лицо было искажено ужасной гримасой. Уинсом отвернулась, не в силах вынести чужой боли и страданий. Бренд вздрогнул.
      – Я… я ничего не знал, – начал он.
      – Ну конечно, – перебил Торхолл звенящим голосом, – ты ничего не знал! Только бесстыдно оскорблял меня, день и ночь, не представляя, как терзаешь мне душу! Правда – это ничто, в сравнении с тем, что я уже перенес: смерть тех, кого любил.
      Торхолл резко отвернулся и уставился в огонь.
      – У меня никого не осталось. И ничто на свете не сможет их вернуть.
      Ужасное молчание, воцарившееся в комнате, словно кинжалом пронзило сердце Уинсом. Ей хотелось распахнуть дверь, вырваться на простор, окунуться в белый чистый снег и смыть с себя кошмар воспоминаний. Неужели мучения истерзанных душ никогда не кончатся?
      Девушка задумчиво потерла искалеченную ногу.
      Инга медленно поднялась со скамьи. Черный меховой плащ соскользнул на пол, открыв белую с фиолетовым тунику. Неотрывно глядя на Торхолла, она шагнула к нему, постояла несколько мгновений, грациозно опустилась на пол, рядом со стариком, и молча сжала его руку. Тот не противился. Он сидели вместе: плечи Инги тряслись… голова была опущена. Обоих объединило страдание.
      Уинсом хотелось плакать. Она никогда не видела такой душераздирающей сцены – рыдающая Инга подле сломленного, убитого горем, умирающего Торхолла.
      Глаза Уинсом обратились к Бренду, совершенно раздавленному открывшейся горькой истиной. Ей захотелось подбежать к нему, успокоить, сказать, что все будет хорошо, но она не могла сдвинуться с места, понимая, что эти обещания пусты и беспочвенны. Будет только хуже.
      Бренд был окончательно уничтожен. Как теперь оправдываться и навсегда избавиться от участи изгнанника? Но самое страшное – боль, отчаянная боль за Ингу, за Торхолла, за себя. Только сейчас Бренд понял, что думал только о себе, терзал старика, оскорбляя его, унижая перед людьми.
      Кулаки Бренда сжимались и разжимались при мысли о том, как часто он обливал грязью беззащитного Торхолла, а ведь старик благородно попытался спасти молодую девушку от гнева ярла, хотя почти не знал ее. И как страшно заплатил за это!!! Бренд повесил голову. Как он ненавидел себя в эту минуту!
      Какой-то шум на мгновение отвлек его. Это Уинсом, как всегда, без слов понимающая, насколько тяжело мужу. Бренд взглянул на прекрасную женщину, ставшую его женой. Он не стоит ее! Ничем не заслужил такой доброты, такого сочувствия.
      Бренд отвел глаза, вне себя от страха: неужели она думает то же самое и захочет покинуть его? Он поспешно отвернулся, побагровев от стыда, но тут же услыхал шёпот:
      – Бренд, я останусь с тобой до конца. Бесконечно благодарный за то, что она способна любить его, когда сам он ненавидит себя, Бренд обнял жену, позволяя ей дарить нежность, в которой так нуждался, нуждался всегда, так давно, так страстно… и не получал, потому что с детства был обделен любовью. Мать почти не обращала на него внимания, занятая коварными замыслами, и отсылала его прочь, пока отец сражался в чужих землях. А потом его отдали ярлу Эйольфу…
      Бренд взглянул на стоявшую рядом прелестную темноволосую женщину. Она любила его. Он переплыл океан, чтобы отыскать ее, увез далеко от родины, стал причиной гибели ее племени, но она никогда не предавала его. Бренд низко опустил голову, потрясенный сознанием того, что его по-прежнему любят.

      После ухода Инги никто не произнес ни слова. Уинсом и Бренд решили немного погулять по снегу, за ними отправились Олаф, Арни и трое стражников. В заваленном снегом доме остались только Ольга, Освальд и Торхолл. Освальд мирно похрапывал в постели. Ольга принесла Торхоллу еще чашку омерзительного на вкус отвара. Торхолл, сидя у очага, смотрел в пространство. Ольга поставила чашку и хотела отойти.
      – Погоди, – прохрипел Торхолл. – Я… я… слишком много свалилось на меня сегодня. Не знаю, что и думать.
      – Ja, – согласилась Ольга, примостившись у огня.
      – Я всегда считал себя храбрым, – пробормотал Торхолл, глядя на пляшущие оранжевые язычки. – Я даже получил прозвище «Храбрый», которым гордился. У всех других людей клички шутливые, а у меня…
      Старик вздохнул.
      – Мое прозвище так много значило для меня… А потом настала эта ужасная ночь. Я… случайно вошел в зал и, поглядев в сторону освещенной комнаты, заметил Ингу, стоявшую над трупом с окровавленным ножом в руках. И хотя кровь все еще сочилась из груди Эйрика, он был мертв. Я понял, что здесь произошло убийство, но, прежде чем что-то сообразил, ноги сами понесли меня прочь. Так я стал изгнанником. Конечно, остальные посчитали это трусостью, взять хотя бы Бренда Бьорнсона. Он даже не трудился скрывать это. Но я не хотел, чтобы Инга страдала. Я достаточно долго гостил у ярла, чтобы понять, какой она человек – лучше и добрее я не встречал. Но об этом я подумал позже, – признал Торхолл, сжимая руками голову. – Моей первой мыслью было убежать, скрыться как можно дальше от дома ярла Эйольфа.
      Торхолл поднял печальные измученные глаза, морщинистое лицо было искажено скорбью.
      – Остальное ты знаешь. Я исчез, нашел убежище в Новом Свете, но и это оказалось недостаточно далеко – от собственной трусости не убежишь.
      Ольга, молча слушавшая, тихо заметила:
      – Я считала, что жизнь – это выбор между злыми и добрыми деяниями.
      – Да, – согласился Торхолл, – ты, скорее всего, права.
      – Но теперь, – продолжила старуха, – я бы пошла дальше: боюсь, перед нами два выхода – создать или уничтожить.
      – И как это относится ко мне? – осведомился Торхолл.
      Голубые глаза Ольги проницательно взглянули на него.
      – Ты предпочел уничтожить.
      Она осторожно притронулась к вздувшемуся животу в том месте, где выпирала болезненная опухоль.
      – Ja, – шепотом признал Торхолл, – я предпочел уничтожить себя.
      – Совершенно верно. Точно так же, как ярл Эйольф предпочел уничтожить твою семью после твоего бегства.
      Торхолл молчал.
      – Теперь выбор за тобой, – сказала Ольга, – подумай хорошенько – что ты сделаешь: создашь или уничтожишь?
      – Создать или уничтожить, – задумчиво повторил Торхолл. – Конечно, я легко могу стать причиной гибели Бьорнсона, Инги, Уинсом и еще многих других.
      – Да, они умрут, точно так же, как твои родные, – подтвердила Ольга, неотрывно наблюдая за Торхоллом. Она заметила, как лицо старика исказил гнев, и поняла, что раны, нанесенные ему, неизгладимо глубоки. Все будет, как он захочет; если скажет правду – Инге не сдобровать, если солжет перед Тингом, Бренда и Уинсом ждет ужасная судьба.
      – Или, – произнесла Ольга вслух, – ты можешь предпочесть созидание.
      – Но что я могу создать? – недоумевающе спросил Торхолл, глядя на нее из-под мохнатых бровей. – Старый, умирающий человек, ни на что уже не способный…
      – Не стоит так торопиться умирать, – заметила Ольга.
      Торхолл изумленно вскинулся.
      – Это правда, – подтвердила Ольга. – Я видела, как два человека оправились от такой же болезни, как у тебя. Конечно, беда не зашла так далеко, но они тоже почти не вставали. Оба выздоровели и прожили еще довольно долго. Один был мужчиной, другая – женщиной.
      – Но почему я не слыхал об этом раньше? – пробормотал Торхолл.
      – Понятия не имею, – пожала плечами Ольга и, немного помедлив, пояснила: – Ты переносишь слишком много мук. Боль в животе. Боль от потери семьи и доброго имени, терзания оттого, что ты сам считал себя трусом.
      – Верно, – кивнул Торхолл, тяжело вздыхая. – Я слишком многого лишился. У меня отняли все, все на свете, ради чего стоило существовать.
      Он выпрямился с неожиданной силой; видно было, что старик вне себя от ярости. Ольга снисходительно улыбнулась:
      – Ты можешь употребить гнев и боль как оружие – либо на то, чтобы убить себя и других, либо чтобы создать жизнь там, где правила смерть. Выбор за тобой.
      Она встала и направилась к столу.
      – Подожди, – воскликнул Торхолл, – что же мне делать? Как поступить?
      Ольга пожала плечами.
      – Только тебе решать, что и как создать на обломках прежней жизни. Я уверена, ты найдешь правильное решение.
      Торхолл долго наблюдал за старухой, сосредоточенно сбивающей масло. Позже он вновь обернулся к очагу. Когда Ольга подняла глаза, оказалось, что Торхолл мирно спит с тихой улыбкой на устах.

      – Ярл Эйольф возвращается завтра.
      – Ja. Что ты будешь делать?
      Бренд молча глядел на Уинсом, не зная, что ответить. Окружающие внимательно прислушивались. Торхолл, лежа на боку, подпер голову рукой и с подозрением наблюдал за происходящим. Арни и Олаф играли в кости, целиком поглощенные своим занятием. Грольф, успевший побывать у названого брата, захватил трех стражников, и веселая компания отправилась в Стевенджер поразвлечься. Ольга заставила Грольфа дать клятву вернуться к ужину и пообещала приготовить самые вкусные блюда, а пока что сидела рядом с Освальдом. Оба разбирали сухие травы, которые Ольга держала в огромных плетеных корзинах. Время от времени Уинсом слышала, как Ольга ворчит на мужа, в очередной раз перепутавшего травы.
      Не успел Бренд ответить, как в дверь постучали. Олаф, немедленно вскочив, почти подбежал к порогу и, схватившись Ja рукоятку меча, осторожно потянул за ручку. В темном проеме показалась Инга, закутанная до ушей в пушистые меха. Ее единственным спутником был снежный вихрь.
      – Я пришла, – выдохнула она, – чтобы предупредить: ярл вернулся.
      – Уже? – спросил Бренд, любуясь красотой девушки.
      На щеках Инги цвели розы, но брови тревожно хмурились.
      – Да, уже. Правда, его ждали только завтра. Он и его люди появились совсем недавно. Наверное, он узнал о твоем приезде.
      Хотя Уинсом по-прежнему подозревала, что белокурая красавица хочет завоевать любовь Бренда, все же была вынуждена признать, что та не делала ничего особенного, чтобы привлечь его внимание. Правда, для Уинсом было достаточно и того, что прелестнее Инги она никого не встречала.
      – Хм-м-м, возможно, – задумчиво протянул Бренд, улыбаясь Инге, но та смотрела поверх его головы.
      – Ах, Торхолл, – пробормотала она и направилась к очагу, сбрасывая на ходу плащ. Торхолл, как и все присутствующие, был явно поражен ее поступком. Девушка села рядом, взяла его за руку. Торхолл, не противясь, глядел на нее из-под мохнатых бровей. – Торхолл, – начала Инга, – я должна поблагодарить тебя. Когда я была здесь в последний раз… – частила она, пока Торхолл не поднял руку.
      – Пожалуйста, дорогая, помедленнее. Я старый человек.
      – О да, я и забыла, – улыбнулась Инга и, кивнув, продолжала, тщательно выговаривая слова: – Я крайне благодарна тебя за то, что покинул Норвегию и спас меня.
      Торхолл наклонил голову, насколько мог галантнее для лежавшего на боку человека.
      – Но теперь, с твоим возвращением, моя жизнь в опасности. По-моему, я упоминала об этом… правда, боюсь, что забыла многое, о чем говорила в тот вечер, слишком велико было напряжение.
      – Это и понятно, – вставил Торхолл.
      – Уверена, что ты также сознаешь, что подвергаешь опасности и свою жизнь, – продолжала Инга.
      – Меня не спросили, хочу ли я вернуться, госпожа моя, – деликатно намекнул старик. Но Инга тут же сообразила, в чем дело.
      – О, я так и знала. Ты вынудил его ехать с тобой, не так ли?
      – Да, – кивнул Бренд. Он не просил прощения за то, что сделал. Знай он тогда все, что знает сейчас, не подумал бы искать Торхолла, но увы, что свершилось, то свершилось.
      – Да, – повторил он.
      – Но, Бренд, его могут убить.
      – Почему?
      – Ты ведь знаешь, что ярл уничтожил его семью.
      – Да, но не понимаю причин.
      – Эйольфу стало известно, что Торхолл был свидетелем убийства Эйрика. Скорее всего, кто-то из слуг видел, что Торхолл сбежал, но точнее сказать трудно. Когда Торхолл, гостивший в доме, не появился после убийства, ярл пришел в бешенство.
      – Хочешь сказать, что он вырезал семью Торхолла только из-за каких-то слухов? Клянусь Тором, это невероятно! – воскликнул Бренд.
      – Да. Он стал еще хуже с тех пор, как ты его знал, Бренд, гораздо хуже.
      – Наверное, – мрачно согласился Бренд. – Раньше его довольно легко было отговорить от подобных вещей.
      – Но не сейчас. Что-то сломалось в нем после… после смерти сына. Прости, мне очень трудно говорить об этом, – заикаясь, добавила Инга.
      Олаф, Торхолл и Бренд сочувственно закивали. Инга, слабо улыбнувшись, продолжала:
      – Поскольку свидетель скрылся, ярл посчитал, что убийца ты, Бренд, потому что в случае смерти Эйрика унаследуешь титул и богатство.
      – Знаю, – выдавил Бренд.
      – Только этому не бывать. Ярл узаконил одного из побочных сыновей своей наложницы Геллы. У нее шестеро детей от него, и пятеро из них – сыновья. Ярл хвастается, что узаконит всех, лишь бы сохранить родовое имя. Старший унаследует все, когда отец отправится в Валгаллу.
      – Гелла, – проворчал Бренд. – Да ведь она не настолько стара! Ее старший сын еще совсем мальчишка!
      – Если не ошибаюсь, ему уже лет десять. Еще два года – и станет мужчиной, по нашим законам.
      – Ну что ж, – пожал плечами Бренд, – желаю ему удачи! Я никогда не зарился на богатство ярла Эйольфа и уж точно не потеряю сна и аппетита, раздумывая, что он сделает с приобретенными неправедным путем деньгами и угодьями. Главное другое – нам лучше подумать, что делать сейчас, когда ярл вернулся.
      Он обвел взглядом напряженные лица.
      – Ярл… – начал Бренд, но тут же замер: – Что это?
      Все застыли в ожидании. Тишина. Бренд слегка расслабился.
      – Показалось, что слышал какой-то шум. Все в порядке. Так или иначе, ярл будет стремиться взять чью-то жизнь – скорее всего, мою – за жизнь сына и поэтому либо сам отомстит, либо потребует моей головы перед Тингом.
      – Но почему ты, Бренд? Ведь убила я! – воскликнула Инга.
      Головы всех присутствующих повернулись к ней.
      – Ja, – с достоинством повторила Инга. – Я должна предстать перед Тингом. Я убийца.
      Бренд с силой ударил кулаком по раскрытой ладони.
      – Но это верная смерть, Инга. Ни один человек не встанет на твою защиту. Сама знаешь, что ярл как главный обвинитель перетянет судей на свою сторону.
      – Но, Бренд! – воскликнула Уинсом, – почему ты должен отвечать за убийство, которого не совершал? Ведь Инга убила Эйрика, пусть она и предстанет перед Тингом.
      Отчаянный голос женщины эхом звенел в комнате.
      – Я люблю тебя, Бренд, – умоляла она, – и не хочу, чтобы тебя убили. – «Даже ради прекрасной Инги», хотела добавить она, но промолчала. Ласковая улыбка на лице мужа сказала Уинсом, что тот не собирается обращать внимание на все предостережения.
      – Но иначе они убьют Ингу, – пояснил он.
      – Или продадут в рабство, – добавил Олаф.
      Уинсом, горько вздохнув, отвернулась. Бренд думал лишь о прекрасной Инге. В висках у нее застучало, кулаки сжались. Красавица Инга до такой степени ослепила Бренда, что тот готов умереть за нее. Что может оправдать подобную глупость?
      Инга, очевидно, перепугалась, но стояла на своем:
      – Может, ярл выслушает…
      – Нет, Инга, ты ведь знаешь, что нет, – решительно покачал головой Бренд. – Ты сама чувствуешь это, иначе не скрыла бы свое преступление. Не хочу оскорбить тебя, но вряд ли кто-то осмелится пойти против ярла из-за нищей сироты. Это дорого обойдется ему и его семье. Ярл обладает большой властью и очень мстителен. Мы все знаем это. И, кроме того, все прекрасно помнят, что случилось с семьей Торхолла. Нет, это невозможно.
      Торхолл в продолжение всей речи как-то странно поглядывал на Бренда. Тот, заметив это, отвернулся. Он не мог смотреть в глаза старику, с той минуты как узнал о том, что сделал Торхолл ради спасения Инги. Глубоко вздохнув, он наконец решился.
      – Торхолл, я был несправедлив к тебе. Ужасно несправедлив. И сожалею об этом. Ты гораздо лучше, чем я считал.
      Бренд едва не задохнулся, выдавливая эти слова. Как ему ни претило унижаться, Торхолл не заслужил тех оскорблений, которыми Бренд осыпал старика. Но продолжать извиняться Бренд не смог – язык не поворачивался.
      Торхолл долго, пристально глядел на него, а потом что-то проворчал. Бренд выжидал, но старик больше не открыл рта. Очевидно, покаяние Бренда ничего или почти ничего не значило для сварливого старика. Бренд тихо выругался.
      – Лучше, – пояснил он, – если я предстану перед Тингом, как и задумал раньше. Меня уважают и любят в городе. Кроме того, у меня земли, фермы, скот. Часть судей будут на моей стороне. Думаю, есть возможность, что меня оправдают.
      Конечно, Бренд сильно сомневался в своих словах: не так уж его любили, но не мог он позволить Инге подвергнуться такому испытанию, означавшему верную смерть девушки.
      Но в эту секунду разразился настоящий ад. За дверью послышался лай собак. Потолок загорелся. Уинсом в страхе закричала.
      – Это поджог! – воскликнул Бренд.
      – Поджог, – эхом отдалось в комнате.
      Началась паника. Олаф выплеснул ведро воды в потолок, но добился только того, что все вымокли с головы до ног.
      – Быстро, – прошипела Ольга, хватая Уинсом за руку. – Нужно бежать!
      – Что… что случилось? – с ужасом охнула Уинсом, наблюдая, как пламя крадется по выстланной соломой крыше. Комната наполнилась дымом. Сердце Уинсом болезненно колотилось о ребра. Она напрасно оглядывалась в поисках Бренда.
      – Пойдем, пойдем, – тянула ее за руку Ольга. – Мы должны выбираться отсюда.
      Уинсом, ничего не понимая, слепо повиновалась.
      В дальней стене дома была пробита дыра, и женщины, встав на четвереньки, вывалились в снег. Ольга осторожно обошла вокруг и, запыхавшись, прибежала обратно.
      – Все, как я сказала. У входа люди ярла с собаками. У Бренда нет выбора: либо сгореть вместе с домом, либо выйти и драться с наемниками ярла. А их там не меньше двадцати.

      В конце концов Бренд предпочел выйти. Да и что ему оставалось? Осторожно приоткрыв дверь, он выглянул наружу. Около двадцати человек, с факелами и оружием, ожидали у входа. Пламя плясало на мечах и отполированных лезвиях топоров. Бренд узнал ярла по массивной фигуре, закутанной в несколько теплых плащей. Он, казалось, наставлял своих людей, как лучше расправиться с врагом. Бренд пожал широкими плечами и уже хотел переступить порог и встретиться с врагами лицом к лицу, когда раздавшийся в глубине комнаты крик, остановил его.
      – Подожди! Я с тобой!
      Обернувшись, он увидел, что Торхолл, с трудом поднявшись со своего места возле очага, ковыляет к нему. В разразившейся суматохе о старике забыли, и теперь сердце Бренда сжалось при виде тяжело больного Торхолла, пытавшегося сразиться с врагом. Стыд снова охватил его при мысли о всех оскорблениях, которые пришлось вынести от него Торхоллу.
      Бренд, подбежав к старику, подхватил его под руку, и, хотя тот весил немало, оба ухитрились добраться до двери. Дым был так густ, что Бренд почти ничего не видел и надеялся только, что у остальных хватило сообразительности выбраться через запасной лаз. Торхолл свалился без сил у самого входа, и Бренд, пыхтя, перетащил его через порог, в любую минуту ожидая получить удар топором в спину. Раздались громкие вопли мужчин, ожидавших в засаде между домом и амбаром. Сначала Бренду показалось, что его узнали и теперь готовы наброситься на добычу. Но свиста мечей не последовало, и Бренд, выпустив Торхолла, обернулся, чтоб узнать причину криков.
      Негодяи, злобные, готовые на все наемники ярла Эйольфа, жестикулировали, показывая в направлении Стевенджера. Собаки оглушительно лаяли. Люди ярла собрались в кружок и о чем-то возбужденно переговаривались, не обращая внимания на стоявших людей. Кроме того, они даже не смотрели в сторону хозяина, хотя тот всячески старался привлечь их внимание.
      Бренд вгляделся во мрак, прошитый оранжевыми огоньками, пытаясь понять, что происходит, но мешал угол дома. Но что бы ни испугало ожидавших бандитов, Бренд не сомневался, что они намеревались убить и его, и всех, кто был в доме – обычная тактика мстителей. Поджог и убийство – вот что ожидало несчастных. Но почему сидевшие в засаде хищники неожиданно попятились и отступают по заснеженной тропинке, ведущей к дому ярла?
      Бренд оттащил Торхолла подальше и уложил на разостланную в снегу оленью шкуру. Неожиданные вопли заставили его вздрогнуть. Перед ярлом и его людьми, гордо выпрямившись, хотя и вздрагивая от холода, стояла Инга без плаща. Бренд подумал, что именно ее присутствие помешало им броситься на него и Торхолла, но тут же понял, что ошибся. Негодяи повернулись и ринулись назад, откуда пришли!
      Бренд, не в силах прийти в себя от изумления, раскрыв рот, глядел им вслед. И тут снова послышался боевой клич. Из-за угла показался Грольф во главе человек пятнадцати своих самых сильных матросов, потрясающих мечами и дубинками.
      – Покажем им! – вопил Грольф. – Покажем мерзавцам!
      Его люди не нуждались в ободрении и с громкими криками помчались за убегавшими, пробиравшимися в глубоком снегу. Сзади барахталась увесистая фигура ярла. Бренд расхохотался при виде столь великолепного зрелища.
      – За ними! – вторил он. – Схватить ублюдков! Грольф взмахнул мечом и бросился вперед. Бренд вбежал в горящий дом и обнаружил потерявшего сознание Освальда. Арни и Олаф помогли вытащить старика за порог. Инга, вызывающе подбоченившись, наблюдала за позорным бегством врагов. Но Уинсом и Ольги нигде не было. Сердце Бренда тревожно забилось. К этому времени они должны были уже выбраться на улицу!
      Дом не был уничтожен окончательно – толстые земляные стены, мокрые от снега, не загорались, только сухая крыша была объята пламенем. Но удушливый дым было невозможно вынести, и Бренд понял, что необходимо немедленно отыскать женщин. Мышцы на шее викинга вздулись так, что, казалось, вот-вот лопнут, но он продолжал изо всех сил выкрикивать имя жены. Прижимая к лицу одеяло, он побежал обратно в дом, лихорадочно заглядывая во все углы.
      – Уинсом, – окликал он. – Уинсом!
      Где же она? Он пробирался через комнату, натыкаясь на опрокинутые скамьи и столы, но дым немилосердно слепил глаза. Огонь все разгорался, и Бренд едва успел увернуться от большого обломка горящей крыши. Отступив, он через мгновение рванулся вперед, хотя более мудрый и менее отчаявшийся человек поспешил бы уйти.
      – Уинсом! – снова позвал Бренд. Ответа не было. Он снова двинулся вперед, но на пути встала огненная стена.
      – Уинсом!
      Бренд повернулся и заковылял к двери, кое-как выбрался наружу. Может, ей все-таки удалось спастись! Хоть бы это оказалось правдой!
      – Уинсом! – кричал он, лихорадочно озираясь. – Уинсом!
      Отчаянные крики почти перекрывали рев пламени.
      – Бренд! Я здесь!
      Уинсом бросилась навстречу мужу, и тот сжал ее в объятиях, осыпая поцелуями лицо.
      – Уинсом, Уинсом, я думал, что потерял тебя!
      – О Бренд, – всхлипывала Уинсом, уткнувшись в плечо мужа. – Ты жив! Я так боялась за тебя!
      – Тише, мой Восторг, я жив и здоров. Главное, что с тобой ничего не случилось!
      Слезы катились по его щекам, и он все сильнее стискивал жену. Как она дорога ему! Как он боялся, что потерял ее! Облегчение было настолько велико, что Бренд пошатнулся.
      – Ты превратила меня в хнычущего младенца, – прошептал он. – Я, кажется, вот-вот сознание потеряю!
      Уинсом, протянув руку, вытерла ему глаза.
      – Слезы? – изумленно охнула она. – Ты плачешь из-за меня? О Бренд, ты меня любишь!
      – Конечно!
      – Правда?!
      И внезапно все сомнения в его любви, страхи, что он предпочитает Ингу, растаяли, словно сгорев в пожаре. Этот человек любил ее, любил горячо, искренне, страстно. Разве не он только что рисковал жизнью, чтобы спасти ее из горящего дома?
      Она приникла к нему еще теснее.
      – О Бренд, я так люблю тебя!
      Они целовались, не обращая внимания на грязь, сажу, перемазанную одежду и потрескивание огня. Только громкий, радостный крик Грольфа вернул их к реальности. Гордо толкая перед собой жирного обмякшего ярла, он остановился перед Брендом.
      – Вот, привел ярла, – объявил он.
      Бренд разъяренно уставился на человека, только сейчас уничтожившего его дом и замышлявшего убить его. Невысокий, средних лет, толстобрюхий, закутанный в дорогие меха.
      – Разве настоящий мужчина будет сжигать женщин и стариков? – потребовал ответа викинг.
      – Бабы и дряхлые развалины! Других сторонников тебе не найти, – ощерился ярл.
      Бренд проницательно посмотрел на дядюшку.
      – Пытался уничтожить нас в горящем доме, поскольку сомневаешься, что Тинг меня обвинит. Не очень-то ты уверен в себе!
      Ярл на мгновение отвел глаза, но тут же уставился на Бренда.
      – Так ты вправду убил моего сына, – рявкнул он, сверкая крохотными, полными ненависти глазками. – Хотел бы я видеть того свидетеля, о котором так много болтают!
      Бренд повернулся к Торхоллу, лежавшему на оленьей шкуре, разостланной прямо на снегу. Ярл проследил за направлением его взгляда.
      – Ага, значит, это Торхолл Храбрый! Я так и думал!
      – Поздравляешь себя с мудрым решением расправиться с его семьей? – спокойно осведомился Бренд.
      Ярл даже подпрыгнул от неожиданности.
      – Замолчи!
      – А тебе только этого и надо! – зарычал Бренд. – Хочешь, чтобы я рта не раскрывал, пока ты, желая отомстить за сына, убиваешь любого, кого заподозришь.
      – Ты убил моего сына! – завопил ярл. – Если бы не ты, Эйрик был бы жив и здоров!
      Бренд смотрел в сверкающие глаза врага. Душа ярла была так полна ненависти, что никакие слова и уверения не могли проникнуть через эту толстую стену. Он молча глядел на дядю, брата отца, пославшего убийц к племяннику, уничтожившего его дом.
      Бренд с отвращением отвернулся и стал рассматривать пепелище. Теперь у Освальда и Ольги не осталось убежища, хотя у Бренда был еще один дом. Он всегда мог переехать туда. Но старики? У них ничего нет!
      Бренд, нервно сузив глаза, вновь повернулся к ярлу.
      – Отпусти его, – приказал он Грольфу. – А ты, дядя, убирайся! Путь до твоего дома неблизкий!
      Ярл не двинулся с места.
      – Встретимся на Тинге, – процедил он наконец, искоса глядя на женщин и мужчин, спокойно стоявших за спиной Бренда.
      – Я хочу справедливости! Хочу заполучить твои земли, фермы, скот! Все! Но этого недостаточно, чтобы возместить мне смерть сына! Месть! Месть – вот что терзает мне душу!
      Он почти визжал, бледно-голубые глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Бренд мрачно наблюдал за ним.
      – Встретимся на Тинге, – повторил он. – Посмотрим, на чьей стороне окажется правосудие!
      Он повернулся спиной к ярлу и отошел, устало вытирая лоб рукой. Необходимо как можно скорее устроить стариков. Они долго не выдержат на холоде без теплой одежды.
      – Соберите все плащи и одеяла, какие сможете найти, – приказал Бренд, и Олаф побежал к дымящимся развалинам. Вскоре он вернулся с грязной, полуобугленной одеждой и раздал ее погорельцам, а потом вновь направился в дом и вынес оттуда мертвого пса Бьярни. Ольга и Освальд со слезами смотрели, как Олаф осторожно кладет труп животного на снег.
      Бренд обнял за плечи Ольгу и Уинсом. Грольф поднял Торхолла. За ними последовала Инга с грудой истлевших одеял. Позади процессии, настороженно озираясь, шагали матросы Грольфа.
      – Пойдем, – решил Бренд. – Переночуем в деревне. Больше ничего не остается.
      Погорельцы медленно направились к Стевенджеру, осторожно обходя ярла, словно того не было здесь. Ярл наблюдал за ними горящими ненавистью глазами.
      – Я уничтожил бы всех, – пробормотал он, – даже женщин.
      Потом, топнув ногой, повернулся и зашагал в холодный одинокий дом.

      – Уинсом, – прошептал Бренд. Они лежали наверху, в доме Бренда, на огромной резкой деревянной кровати. Внизу спали измученные Ольга, Олаф, Освальд и Арни.
      – Это Большой Дом, – объяснил Бренд жене, – назван так, потому что принадлежал предкам отца, и к тому же очень велик – двухэтажный, выстроенный из дерева, и потолки повыше обычных.
      Уинсом сразу понравилось новое жилище, выстроенное на вершине холма, возвышавшегося над окружающими полянами. Она долго в недоумении бродила по комнатам, не представляя, как будет здесь жить. Конечно, Уинсом предпочла бы, чтобы дом был круглым, как вигвамы в родной деревне, но, поскольку норвежцы таких вигвамов не строили, она попросту пожала плечами и смирилась с формой и видом «Гнезда Тора» – таково было настоящее название дома.
      Бренд признался Уинсом, что не любит жить здесь, и даже подарил кровать родителей – высоко ценимое наследство – и велел сделать для себя новую, оставив только два вышитых матерью гобелена. Слишком много ужасных воспоминаний будили в нем эти комнаты: кровожадные коварные замыслы матери, готовой на все, чтобы стать хозяйкой этого места, долгие отлучки отца, жизнь у ярла на правах приемного сына…
      Уинсом расслышала нотки грусти в голосе Бренда, когда тот рассказывал о своем детстве, и поклялась, что отныне муж будет знать одну лишь ласку, любовь и тепло. Но сначала они должны поговорить начистоту и все выяснить.
      – Уинсом? – снова спросил Бренд. – Ты чем-то расстроена, мой Восторг?
      Уинсом неохотно отвела глаза от искусно вышитого гобелена, изображавшего схватку между жеребцами: два скакуна схватились в смертельной битве, стараясь покусать и изувечить друг друга.
      Зажженные свечи и красивые масляные светильники отбрасывали мягкий свет на стены комнаты, на резные деревянные сундуки, наполненные одеждой, которая, как сказал Бренд, предназначена для нее и добыта в набегах. На одном сундуке лежала открытая шкатулка с драгоценностями, подаренными мужем, – теперь Уинсом стала гордой владелицей прекрасного серебряного филигранного ожерелья, трех больших брошей – серебряной, с гранатами и янтарем. Но главным сокровищем оказались серебряные филигранные браслеты, усыпанные драгоценными рубинами, которые носили выше локтя. Когда Бренд преподнес ей браслеты, Уинсом с восторгом схватила их и надевала с тех пор при любой возможности. Даже теперь, сидя обнаженной на постели, Уинсом натянула украшения. Рубины таинственно поблескивали, и Уинсом против воли то и дело бросала восхищенные взгляды на кровавые камни.
      Бренд не сводил глаз с жены. Как она прекрасна! Темные густые волосы разметались по плечам, огромные карие глаза радостно сверкают, голова чуть опущена… сердце его вновь наполнилось горячей любовью к этой женщине.
      Наконец она взглянула на мужа.
      – Ты просто ошеломил меня, Бренд, – вздохнула она, настороженно присматриваясь к нему.
      – Чем же, дорогая женушка? – недоуменно спросил он.
      – С тех пор как наш дом сожгли, и мы поселились здесь, ты только и знаешь, что делаешь мне подарки.
      – И это тебе не по нраву, мой Восторг? – Бренд поднял светлые брови. – Не может быть, любовь моя. Многие женщины хотели бы иметь подобные затруднения!
      Уинсом нерешительно улыбнулась, поняв, что муж шутит.
      – Я… я просто… просто хотела знать. Ты вправду любишь меня?
      Она затаила дыхание, боясь того, что может услышать сейчас, Бренд ударил ладонью по лбу.
      – И ты еще спрашиваешь? Это после того, как я бросился за тобой в горящий дом? У тебя хватает духу говорить такое?..
      – Ш-ш-ш, – прошептала Уинсом, зажимая рот ему ладонью. Бренд лизнул ее пальцы, и она, словно обжегшись, отдернула руку. – Я хочу знать. Я должна знать.
      – Ja, я люблю тебя, – ответил Бренд и, задумчиво разглядывая жену, откинулся на мягкие подушки, заложив руки за голову. Уинсом нежно прижалась к нему.
      – Я тоже люблю тебя, Бренд, – призналась она.
      – Правда? – грустно спросил он.
      Уинсом подняла глаза, встревоженная печальными нотками в голосе мужа.
      – Да, конечно да, как ты можешь сомневаться?
      – Ах, Уинсом, – вздохнул Бренд, – если бы я только мог все сделать по-другому…
      – Только не говори, что не хотел жениться на мне! – воскликнула она.
      – Нет-нет, Уинсом, совсем не то, – убеждал он, сжимая ее в объятиях. Сила его рук, сила любви, немного успокоила Уинсом, и она облегченно вздохнула.
      – Я должен был поступить не так – нужно было не похищать тебя, а спросить, не хочешь ли ехать со мной.
      Взгляды темно-карих и синих глаз встретились и застыли.
      – Я поехала бы с тобой, Бренд, потому что ты лучший из всех, кого я встречала.
      – Но ты не знала меня, – возразил он. – Мы так мало были вместе! И, боюсь, я причинил тебе ужасное зло…
      – Какое? – охнула она.
      – Тем, что лишил тебя родины, увез от родных…
      – Бренд, – умоляюще начала она, взяв его за руку, – мы уже говорили об этом. Сначала я отправилась с тобой против воли, но потом все изменилось. Ты женился на мне, никогда ничем не обидел, обращался как с благородной дамой. Даже был уверен, что спасаешь меня.
      Бренд грустно качнул головой.
      – Именно так и было. Либо муж Фрейды, либо она сама обязательно расправились бы с тобой. Уинсом серьезно посмотрела на мужа.
      – Ты прав. Мне грозила опасность, а ты пришел на помощь, – шепнула она, прижимая его руку к тому месту, где бешено билось ее сердце.
      – О, какими словами мне убедить тебя в своей любви, в том, что мне никто не нужен, кроме тебя?
      – Не знаю, Уинсом, – тяжело вздохнул Бренд, но тут же медленно расплылся в улыбке. – А что, если ты обнимешь меня покрепче и станешь ласкать, пока дух не перехватит? Тогда, может, поверю в силу твоей любви.
      Уинсом уставилась на мужа. Хотя он явно шутил, было в его глазах что-то, заставившее принять его слова всерьез. Только сейчас поняла она, как сильно нуждался в любви этот несгибаемый воин, белокурый великан, просоленный морской волк.
      Бренд смущенно откашлялся и сказал:
      – Поверь, Уинсом, мне не так-то легко довериться женщине.
      И, заметив вопросительный взгляд жены, добавил:
      – Моя мать… видишь ли, мне было трудно довериться ей. Я обнаружил, что она не всегда говорила правду, а чаще просто лгала, и… боюсь, перенес недоверие к ней на тебя, по крайней мере вначале. Я почему-то все время ожидал, что ты будешь говорить одно, а думать другое.
      – Знаю, – кивнула Уинсом.
      Бренд упрямо сжал челюсти и нахмурился.
      – Поэтому мне трудно поверить даже сейчас, что ты можешь любить меня и хотеть стать моей женой, ведь именно я увез тебя, не дав другого выбора.
      Он пристально вглядывался в лицо жены.
      – Скажи честно, Уинсом, все как есть, и, если хочешь, я дам тебе свободу. Ты в самом деле любишь меня? Хочешь остаться и жить со мной? Если нет, клянусь Тором, что отвезу тебя на родину, и никогда ни в чем не упрекну. Одно лишь слово – и все будет как пожелаешь.
      Бренд ждал, затаив дыхание, чувствуя, как бьет в висках кровь. Он отчаянно любил жену, но не мог больше удерживать силой. Казалось, прошла вечность, вечность страданий и мук.
      – Я люблю тебя, Бренд, всегда любила. И останусь с тобой.
      – Ах, любовь моя, – хрипло выдохнул он, стиснув ее в объятиях. Он овладел бы этой прекрасной женщиной, единственной на свете, но она слегка отстранила его. Бренд почувствовал, как она отодвигается, и разжал руки. Лицо его вновь омрачилось.
      – Бренд, – тихо начала Уинсом, – я хотела бы спросить тебя об одной вещи.
      Бренд взглянул в глаза жены и наконец кивнул, убедившись, что она не отвергает его, а просто хочет убедиться в чем-то.
      – Спрашивай, Уинсом.
      Он вновь откинулся на подушки, скрестив руки на широкой груди, и стал ждать.
      Уинсом чувствовала слабость при одном лишь взгляде на мужа. Он так красив. И неулыбчив. И она любит его больше жизни.
      – Бренд, я говорила, что хочу остаться с тобой. Теперь я должна спросить тебя о том же.
      Бренд удивленно нахмурился.
      – Скажи, а ты… ты хочешь быть со мной? Или… Она запнулась, отвела глаза и нервно вцепилась в одеяло.
      – Или собираешься оставить меня и жениться на Инге?
      – Инге? – непонимающе переспросил Бренд. – При чем тут Инга?
      – Но ты ведь любишь ее?
      – Люблю, и что из этого?
      – Значит, хочешь жениться на ней?
      – Нет, – твердо заверил Бренд, снова сцепив зубы и недоуменно пожимая плечами, – вовсе нет. Зачем, спрашивается? Какой в этом смысл?
      – Но… но если любишь ее, и… она так прекрасна…
      – Ja, – согласился Бренд, – прекрасна. Но я знал Ингу с детства. И относился к ней, как к сестре. Это вовсе не то чувство, какое я испытываю к тебе.
      И он, потянувшись к жене, осыпал ее поцелуями. Мысли Уинсом путались. Она не могла думать ясно, когда его губы оказывались повсюду!
      – Но, Бренд! – воскликнула она наконец, – я говорю серьезно!
      – Я тоже, – послышался приглушенный ответ.
      Бренд зарылся лицом в ее волосы, а горячие губы медленно прокладывали дорожку к ее груди.
      Придя в отчаяние, Уинсом вцепилась в белокурые пряди и приподняла его голову. Темные глаза блеснули пламенем, и Бренд на миг увидел перед собой неукротимую дикарку, истинного потомка индейцев-скрелингов.
      – Как ты можешь любить калеку? – вскрикнула она.
      И не успел звук ее голоса затихнуть, как Уинсом уставилась на мужа с невыразимым страхом.
      – Нет, нет, – простонала она. – Я не должна была говорить это…
      – Уинсом!
      Бренд мгновенно вскочил и попытался отнять ее руки, прижатые к губам, словно она пыталась загнать обратно неосторожные слова.
      – О, почему я проболталась, зачем…
      – Значит, вот оно что, – медленно протянул Бренд. – Я должен был догадаться…
      Уинсом полными ужаса глазами наблюдала за мужем.
      Теперь он будет жалеть ее, скажет, что она права… Что-то холодное сжало сердце, и Уинсом поняла, что их любви настал конец.
      – Бренд, – простонала она, закрыв лицо. – Уходи. Я не могу…
      – Уинсом, взгляни на меня. Взгляни на меня! Он силой оторвал ее руки от лица.
      – Я люблю тебя, слышишь?! И ногу твою люблю! И каждый кусочек тела! И не собираюсь покидать тебя и жениться на Инге только потому, что у нее обе ноги одинаковые!
      – Собираешься, – жалобно всхлипнула Уинсом.
      – Ни за что, – заверил Бренд и приподнял жену за локти. – Подумай сама, разве похоже, что я предпочитаю Ингу или любую другую женщину такой женщине, как ты, только потому, что у тебя одна нога короче?
      Он презрительно фыркнул.
      – Я знаю: так поступили твой отец и Храбрая Душа.
      Уинсом покачала головой и что-то пробормотала.
      – Знаю, – безжалостно продолжал Бренд. – Сама говорила. Он выбрал другую, Красную Утку, или что-то вроде этого.
      Глаза Бренда зловеще блеснули.
      – Ну так вот, это его ошибка, не моя. Я полюбил тебя, потому что ты прекрасна, и не только телом, но и духом… нет ничего лучше и добрее твоей души!
      Оба, задыхаясь, уставились друг на друга, не зная, что делать дальше.
      – Кроме того, я почти не помню о твоей ноге, – чуть мягче пояснил Бренд. – Просто вижу, что ты иногда прихрамываешь и быстро устаешь, но в моих глазах ты такая же, как и все остальные, здоровые женщины.
      Уинсом, вздохнув, безмолвно протянула к нему руки. Бренд обнял жену.
      – Ах, Уинсом, Уинсом, – прошептал он ей на ухо, притягивая к себе, – я так люблю тебя. И ни за что не покину ради другой. Только ты одна в моем сердце!
      Бренд немного отстранил ее и, нагнувшись, откинул покрывало с левой ноги, покрывая поцелуями искалеченное бедро.
      – Нет, нет! – вскрикнула Уинсом, пытаясь оттянуть его голову, – не надо!
      Но силы были неравны. Бренд проложил влажную дорожку до самого колена и вниз, к щиколотке, и, превратив жену в плачущее беспомощное создание, проделал то же самое, только уже от щиколотки к бедру.
      – Теперь видишь? – прошептал он. – Веришь, что люблю тебя? Никакие стройные ножки не смогут увести меня от тебя, понимаешь?
      – Да, – прорыдала Уинсом, – понимаю.
      – Вот и хорошо, – кивнул он, пытаясь перевести дыхание и немного успокоиться.
      Уинсом самозабвенно бросилась ему на шею.
      – О Бренд, – охнула она, – я чувствую твою любовь, чувствую каждым уголком души!
      – Наконец-то, – улыбнулся Бренд. – Ах, Уинсом, мой Восторг, я благословляю шторм, забросивший меня в Стромфьорд.
      – Шторм? – удивилась она.
      – Именно шторм принес меня к тебе, моя неукротимая любовь.
      А потом они любили друг друга, страстно, бурно, отчаянно, зная, что их сердца исцелились, а раны зажили.

      Наступил день, когда Бренд должен был предстать перед Тингом. Как Уинсом боялась этого, с какой тоской ожидала! Бренд был спокоен, слишком спокоен, и большую часть времени проводил взаперти, вместе с Олафом и Торхоллом, совещаясь, как лучше поступить и что сказать судьям.
      Уинсом только стискивала зубы. Она еще успеет поволноваться за мужа. Арни, Ольга и Освальд нехотя согласились остаться дома. Бренд не хотел подвергать их опасности, на случай если на Тинге начнется драка. Арни, надувшись, удалился в одну из комнат.
      Уинсом должна была нарядиться ради такого события, но она все тянула, лениво слоняясь по дому, не желая вспоминать о том, что предстояло впереди им всем, особенно Бренду.
      Она открывала один за другим сундуки, набитые теплыми одеялами, тончайшими тканями, подобных которым никогда не видела. Она поднесла отрез поближе к лампе, удивляясь, что рука просвечивает сквозь материю. Какое платье можно сшить из этого, и сколько слоев потребуется, чтобы не казаться голой?
      Уинсом вспомнила все наряды, которые обычно носили норвежские женщины, но мысленно покачала головой. Да в такой одежде можно просто замерзнуть!
      Уинсом отложила невесомую ткань и открыла другой сундук, но не смогла отыскать ничего подходящего к такому торжественному случаю. Может, стоит надеть платье из оленьей кожи… пусть поймут, что она чувствует – чужестранка в незнакомой стране, где нет ни друзей, ни знакомых. Да, лучше ничего не придумаешь!
      Она пересекла большую, роскошно обставленную комнату, мельком замечая красивую резную кровать на возвышении, светильники тонкой работы, множество предметов, предназначенных для того, чтобы радовать глаз и тешить душу, отыскала индейский наряд под грудой норвежских туник, подаренных Брендом, – алых, желтых, фиолетовых, голубых. Замша платья потемнела, приобрела красивый коричневый оттенок, и Уинсом хорошенько встряхнула его, чтобы немного разгладить. Бахрома лежала на груди ровно, как любила Уинсом. Вынув из шкатулки большую брошь, усаженную гранатами, она приколола украшение на плече. Да, именно то, что нужно. Она, должно быть, неплохо выглядит. Брошь – единственная уступка норвежским обычаям. В остальном Уинсом будет следовать заветам беотаков, даже наденет мокасины.
      Закончив одеваться, Уинсом провела по волосам деревянной расческой, тоже подаренной Брендом, и продолжала расчесываться до тех пор, пока густые длинные пряди не легли на плечи тяжелым водопадом, а отблески пламени из очага не заиграли на них черно-синими огнями.
      Отложив гребень, Уинсом сделала шаг к двери, но тут же нерешительно остановилась. Так трудно покинуть эту уютную комнату! Конечно, она немного отвлеклась, пока готовилась предстать перед Тингом, но теперь тревожные мысли о Бренде не давали покоя.
      Лгать себе Уинсом не могла: муж в беде, ужасная опасность грозит ему. Торхолл Храбрый не спасет Бренда, ведь мужчины твердо решили защищать Ингу. И ярл, уже не раз пытавшийся убить Бренда, не успокоится, пока не отомстит за смерть сына. Но каждый раз, когда Уинсом пыталась заговорить об этом, Бренд только улыбался, рассеянно гладил ее по плечу и уверял, будто знает, что делает.
      Уинсом снова вздохнула, всем сердцем желая верить мужу и боясь, что он в самом деле знает, что делает, и пожертвует свободой и жизнью ради Инги.
      Нет, она не ревновала к девушке, не опасалась соперничества. Ведь Бренд сказал, что только ее, Уинсом, любит и хочет видеть своей женой. Нет, самое страшное, если он решится пойти на все, чтобы девушке не грозила опасность, пожертвует собой, лишь бы спасти белокурую подругу детства.
      Уинсом сжимала кулаки, пока не побелели костяшки пальцев. Если бы только она могла сказать всю правду перед Тингом, если бы только Бренда оправдали! Может, встать и объявить мужчинам, что не Бренд виновен в смерти Эйрика? Но тогда муж посчитает ее предательницей! О, что, что же ей делать?!
      В эти последние ночи они любили друг друга с чувством, похожим на отчаяние, словно Бренд навсегда прощался с ней. И Уинсом с ужасом думала, что так и может быть, что настанет день, когда она больше не увидит его.
      Наконец Уинсом услыхала, как Бренд окликнул ее, и, сгорбившись, неохотно встала, всей душой желая задержаться еще немного. Но нетерпение в голосе мужа подстегнуло ее. Значит, ему хочется поскорее покончить с этим? Уинсом понимала, что ярл тоже мечтает заполучить земли Бренда и убить его самого – недаром, не тратя времени, постарался собрать Тинг.
      Спустившись вниз, Уинсом подошла к Бренду, и тот вручил жене нарядный плащ из белого меха. Она попыталась заставить себя улыбнуться, выглядеть бодрой и веселой ради мужа, но губы уродливо растягивались, и Бренд, конечно, понимал, как плохо Уинсом. О, каким усталым он выглядит!
      Темные волосы Уинсом красиво выделялись на белом меху.
      Она прекрасна, подумал Бренд. Но главное – такая верная, добрая и искренняя! Он ощущал, как становится благороднее в ее присутствии, и, если только жена будет рядом, Бренд готов сразиться хоть с сотней Тингов!
      Бренд улыбнулся в застенчивые глаза жены и, накинув на нее белый плащ, осторожно обернул хрупкие плечи и нагнулся, чтобы поцеловать розовые губки.
      – Как ты прелестна, – пробормотал он, – как прелестна… Носи на…
      Бренд замолчал, слова застревали в горле. Как он мог пожелать ей долго носить этот плащ, не зная, увидит ли жену завтра, или его уже не будет в живых. О моя красавица! Помоги мне, Тор… как выпутаться из этой ужасной ловушки?
      Не обращая внимания на стоявших рядом Олафа и Торхолла, Бренд нежно поцеловал жену в губы.
      – Я люблю тебя, – пробормотал он прерывающимся голосом. – И всегда буду любить, что бы ни случилось. Запомни это.
      Уинсом резко отшатнулась.
      – Бренд!
      Она умоляюще глядела в серьезные синие глаза, словно искала ответа.
      – Бренд? – спросила она снова, задыхаясь.
      Он покачал головой.
      – Все в порядке, Уинсом, мой Восторг, все в порядке!
      Олаф, поддерживая Торхолла, пошел к двери. Бренд и Уинсом последовали за ними. Уинсом, наблюдая, как тяжело шаркает ногами Торхолл, припомнила слова Ольги, сказавшей только вчера, что живот Торхолла сжимается и уже не такой большой, а опухоль усохла. Уинсом удивилась, но Ольга заверила, что такое бывает.
      Уинсом обернулась, помахала старухе и Освальду, стоявшим на пороге. Вскоре к Бренду присоединились Грольф и двадцать самых сильных и закаленных матросов с обоих кораблей, вооруженных мечами или дубинками.
      Уинсом без улыбки поздоровалась с Грольфом. Матросы охраняли Большой Дом со времени переезда Бренда и его домашних. Именно Грольф настоял на мерах предосторожности, сказав, что не доверяет ярлу, который может попытаться поджечь и второй дом с тем, чтобы уж наверняка расправиться с Брендом. Уинсом и Олаф согласились с ним и убедили Бренда в необходимости остерегаться врага. Правда. Уинсом показалось, что Бренд немного уязвлен тем, что приходится быть обязанным молочному брату за спасение в ночь пожара и за заботу об охране дома, но он только поблагодарил Грольфа и сделал, как тот предлагал.
      Уинсом, однако, очень радовалась присутствию Грольфа и его людей. Ни один житель Стевенджера – будь то сосед, друг или враг Бренда – не пришел навестить его, выразить одобрение, радость или недовольство возвращением хозяина Большого Дома. Уинсом находила такое равнодушие зловещим признаком, но старалась ничего не говорить мужу – у него и без этого было достаточно забот.
      Они шагали не спеша, поскольку у Торхолла не было сил идти быстрее. Толстый слой снега глушил стук сапог. Белоснежные звездочки садились на лицо и волосы Уинсом. Дни были настолько коротки, что, хотя наступил всего лишь полдень, казалось, на землю спускаются сумерки.
      Наконец они добрались до цели – большого деревянного здания на окраине города. Бренд объяснил Уинсом, что, когда Тинг собирался весной, мужчины располагались на Кейрн-Мидоу, холмистом участке, недалеко от города, главной достопримечательностью которого был высокий каменный курган, но сегодня из-за снега и холода было решено, что поспешно созванное собрание состоится в самом большом здании Стевенджера.
      Здание было ярко освещено факелами. Когда Бренд и Уинсом подходили ближе, люди замолкали, отводя глаза, и сердце Уинсом сжалось от дурного предчувствия. Ничего хорошего это Бренду не сулит. Найдется ли у него хотя бы один сторонник?
      Они уже хотели войти в зал, когда появился ярл со своими прихвостнями и направился к ним. Но у Бренда и Грольфа отряд был больше, и ярл, наверное, именно поэтому нахмурился и в последний момент отступил, пропуская вновь прибывших.
      В зале горело множество светильников, толпились люди, но, как и на улице, все разговоры мгновенно прекращались при виде Бренда и его спутников.
      Уинсом плотнее завернулась в великолепный белый мех и стиснула зубы. Пусть они обращаются с ней как с чужачкой, не все ли равно?! Ей, во всяком случае, это безразлично! Только тревога за Бренда не дает покоя! Он выглядит таким измученным, а щека подергивается – единственный признак того, что его задевает отношение соседей. Уинсом в который раз ощутила, как благодарна Грольфу за помощь и охрану. Он был настоящим братом Бренду, верным до конца, и доказал это, оставшись на стороне Бренда в трудную минуту, когда все остальные отвернулись.
      Они уселись у стены, на специально отведенных местах. Уинсом гордо выпрямилась. Бренду не придется стыдиться за нее! Множество голубых глаз в этом зале были устремлены на прекрасную темноволосую женщину, кутавшуюся в белый меховой плащ и сидевшую рядом со светловолосым великаном-викингом. Люди перешептывались, задавали вопросы, но ни один не подошел к Бренду, чтобы узнать, кто она.
      В этот момент вошел ярл со своей охраной, и взгляды всех присутствующих обратились к ним. Благодаря этому, Уинсом была избавлена от дальнейшего испытания, больше не пришлось выдерживать пристальный недружелюбный осмотр. Грузная фигура ярла выделялась в толпе. Он и его спутники проследовали к противоположной стене и шумно устроились на скамьях. Почти сразу же к ним стали подходить люди, кланяясь и улыбаясь, и Уинсом с презрением отвернулась. Видно, ярл и в самом деле обладал властью в этой общине.
      Уинсом со сжавшимся сердцем вспомнила слова Бренда.
      – Я всегда буду любить тебя. Что бы ни случилось…
      Уинсом стиснула борта плаща. Что знает он такого, что неизвестно ей?
      Голова внезапно закружилась, а в комнате стало слишком тепло. Ей захотелось сбросить тяжелый плащ, но почему-то трудно было сделать это среди стольких врагов, хотя Уинсом становилось все жарче, а щеки пылали огнем. Уинсом исподтишка оглядела комнату. Она никого не знала здесь, но любопытство победило. Чуть впереди стояла тоненькая миниатюрная девушка в черных мехах. Инга! Это Инга! Уинсом не видела ее с той ночи, когда был подожжен дом. Тогда девушка сказала, что поселится у друзей, поскольку не желает больше оставаться в доме ярла. Инга, как всегда, выглядела очаровательно, черный цвет великолепно оттенял белокурые волосы, толпа восторженных поклонников окружала ее.
      Внимание Уинсом привлек глашатай, выступивший вперед и призвавший собравшихся соблюдать тишину и порядок. Послышался кашель, шорох одежды, люди поспешно устраивались на скамьях. Уинсом выжидающе наклонилась вперед. Начались выборы судей. Уинсом наблюдала, как двое богато одетых мужчин начали церемонию.
      – Это местные вожди, – пояснил Бренд, и Уинсом подпрыгнула от неожиданности. – Тот высокий – приятель ярла Эйольфа и, конечно, изберет только его сторонников.
      Бренд оказался прав. Судьи занимали места, бросая неприязненные взгляды в их сторону. Ярл самодовольно улыбался.
      Когда были назначены все двадцать четыре судьи, вожди торжественно уселись.
      – Теперь самое главное – убедить судей, – прошептал Бренд. – Это один из способов выиграть дело.
      – Один? – переспросила Уинсом. – Значит, есть и другой?
      – Грубая сила, – пояснил муж. – Если другого выхода не будет, придется драться.
      Уинсом нервно поежилась. Что за странное представление о правосудии у этих северян!
      – Что случится, если ты… – она сглотнула, – если тебя осудят и мы не сможем пробиться к выходу?
      Затаив дыхание, она ждала ответа.
      – Объявление вне закона, изгнание, может, большая пеня или присуждение всего имущества в пользу ярла, – пожал плечами Бренд. – Или… или смерть. По-всякому бывает.
      Уинсом, застонав, стиснула кулаки так, что ногти вонзились в ладони. Бренд посмотрел на нее, погладил по руке, но пальцы Уинсом по-прежнему оставались судорожно сжатыми.
      – Не бойся за меня, мой Восторг, – шепнул он.
      – Как я могу не бояться, – прошептала она в ответ, но тут же смолкла – один из людей ярла что-то объяснял суду. Уинсом напрягла слух, чтобы понять смысл слов тощего сутулого мужчины, говорившего нараспев, словно стихами.
      Бренд наклонился вперед, явно поглощенный рассказом. Когда седой оратор закончил говорить, Бренд выпрямился и вздохнул.
      – Он не сделал ни одной ошибки! Я надеялся…
      – Почему? Я ничего не понимаю, – недоумевала Уинсом.
      – Этот старик повторял законы. Ошибись он хоть раз, Тинг был бы распущен, а дело закрыто.
      Бренд скривил губы.
      – Но он все прочитал правильно. Значит, суд будет продолжаться.
      Он поднялся и начал говорить. Сердце Уинсом бешено заколотилось. Все судьи выглядели суровыми неуступчивыми людьми. Закаленные тяжелым крестьянским трудом, побывавшие в разрушительных набегах, они не знали пощады ни к себе, ни к другим. Уинсом подумала, что, доведись ей стоять перед подобным собранием, она не смогла бы вымолвить ни слова. Но Бренд продолжал говорить так же нараспев, медленно, как предыдущий оратор; по-видимому, он запомнил свою речь наизусть. Два-три человека в публике кивали, но судьи, казалось, остались равнодушными. Наконец Бренд замолчал и сел. Уинсом дернула его за рукав.
      – Что происходит? Ты говорил слишком быстро, и я почти ничего не поняла.
      – Меня обвинили в убийстве Эйрика.
      Уинсом охнула. Она ожидала этого, но теперь, когда Бренд произнес роковые слова здесь, в комнате полной недружелюбно настроенных людей, ужасная мысль о том, что может ожидать мужа, вновь поразила ее.
      Бренд неотрывно глядел в глаза жены.
      – Я объяснил им, что Эйрик заслуживал смерти. Если я смогу убедить их в этом, значит, не подвергнусь наказанию и буду свободен, свободен теперь навсегда…
      – Но ярл? – воскликнула Уинсом и заметила, как несколько голов повернулись к ней. – Ярл… – повторила она уже шепотом. – Он, конечно?..
      И, переведя взгляд с ярла на мужа, разъяренно прошипела;
      – Бренд, почему ты не скажешь им правду?! Ведь Инга…
      – Тише, – выдавил Бренд. – Никто не должен слышать это имя! Держи язык за зубами, Уинсом!
      Уинсом не могла отвести от него взгляда, но все, на что она отважилась, – побелевшими пальцами вцепиться в густой мех плаща.
      Она боялась, что не выдержит, завопит и бросится вон из комнаты, однако продолжала оставаться на месте, немая, неподвижная. На лице Бренда застыло выражение холодного отчаяния. Уинсом знала – он готов принести себя в жертву, и все в ней протестовало против этого. Никогда она не чувствовала себя такой несчастной.
      Ярл вскочил с места.
      – Гнусное преступление, – ощерился Эйольф. – У Бренда Бьорнсона не хватило мужества признаться в содеянном. Он убил моего сына и сбежал!
      Тихий ропот пронесся по комнате. Не было у норвежцев худшего преступления, чем предательское убийство.
      – У него не хватило храбрости признаться, – повторил ярл, – и вместо этого он скрылся под покровом ночи, оставив меня скорбеть о сыне.
      Уинсом сжала кулаки и закусила губу, чтобы не закричать о невиновности Бренда.
      Бренд встал. Сердце Уинсом было готово разорваться. Все, что совершил Бренд… объездил землю в поисках Торхолла, привез его назад… так не поступают преступники, неужели судьи не понимают этого?! Неужели не оправдают Бренда?
      Она взглянула на строгие, суровые, словно высеченные из камня лица судей, на Торхолла, сидевшего неподалеку, и заметила, что глаза старика закрыты, словно от боли. Наверное, опять живот не дает ему покоя.
      Уинсом, тяжело вздохнув, опустила голову. Она любила Бренда, гордилась им, но никто не знал, насколько благороден этот человек, которого она называла своим мужем.
      Она, сжавшись, ждала речи Бренда.

      – Эйрик, – решительно объявил Бренд, – заслуживал смерти.
      Ярл взметнулся со скамьи.
      – Мой сын не был ни в чем повинен! Я знаю, чего ты добиваешься! Хочешь очернить его, чтобы оправдаться и убедить добрых людей Стевенджера, что сослужил им хорошую службу.
      Он погрозил пальцем Бренду, и Уинсом показалось, что ярл с удовольствием вцепился бы в глотку.
      – Так я говорю тебе, не выйдет! Никто, никто не поверит твоим лживым речам!
      Он злобно уставился на судей, как бы призывая их опровергнуть его слова, и сел.
      В комнате на мгновение воцарилась тишина. Бренд в продолжение страстной речи ярла оставался стоять, и теперь снова заговорил.
      – Ко времени своей смерти Эйрик Эйольфсон оттолкнул почти всех своих друзей постоянными ссорами и драками, обычно он пытался напасть на них, когда был пьян.
      – Подумаешь, что такое небольшая стычка между приятелями? – воскликнул ярл. – Обычное дело!
      Он оглядел комнату и победоносно ухмыльнулся, заметив, как кивают судьи.
      – Эйрик нападал на меня несколько раз, – неумолимо продолжал Бренд.
      Ярл выпрямился, но ничего не сказал, настороженно наблюдая за каждым движением Бренда. Уинсом вздрогнула, увидев змеиную злобу в этих маленьких глазках.
      – В последний раз он и его новые дружки-негодяи напали на меня втроем, с кинжалами, и мне едва удалось спасти свою жизнь…
      – Неправда! – завопил ярл, – неправда! Но что и ожидать от человека, который подло бежит, совершив убийство! – презрительно бросил ярл. Видя, что многие судьи вновь одобрительно кивают, Уинсом похолодела от ужаса. Реплики ярла еще больше ухудшат положение Бренда.
      Но, прежде чем Бренд успел что-то сказать, поднялась Инга. Тоненькую девушку в черных мехах было трудно разглядеть в толпе мужчин, но Уинсом не спускала с нее глаз, наблюдая, как Инга со спокойной решимостью направляется к судьям. Взгляды присутствующих обратились к Инге, по залу пробежал шепоток – не часто женщина осмеливалась предстать перед Тингом.
      – Эйрик заслуживал смерти, – начала Инга высоким дрожащим голосом. – Он пытался изнасиловать меня!
      Ярл раскрыл рот от изумления, но тут же, опомнившись, прорычал.
      – Но вы же были обручены, какое же тут насилие?! А ты была нареченной Эйрика! Почему бы ему не взять тебя?
      – Nej. Nej, – воскликнула Инга. – Он… он пытался взять меня силой! Требовал, чтобы я…
      Голос изменил девушке, она закрыла лицо руками. Присутствующие молча, напряженно ожидали, пока она придет в себя.
      – Ну же, успокойся, – раздраженно пробормотал ярл. – Довольно этой чепухи…
      Судьи начали о чем-то переговариваться между собой.
      Строгий, косматый, как медведь, судья, поднял руку.
      – Пусть говорит, – велел он, и остальные судьи согласно закивали. – Мы должны знать правду.
      Ярл рухнул на скамью, встревоженно оглядываясь на слушателей.
      – Глупая женщина…
      Но никто не обращал на него внимания. Все взоры были устремлены на бледное прелестное личико Инги. Она опустила руки, губы дрожали, глаза были полны слез.
      – Он… У Эйрика был нож, – хрипло продолжала она, – и он сказал, что… если… если я не покорюсь, он убьет меня!
      Молчание в комнате было почти ощутимым; все, казалось, боялись дышать.
      – Он был пьян… я… о…
      Инга снова уткнулась в ладони и зарыдала навзрыд. Уинсом хотелось подбежать к ней, потребовать, чтобы Инга продолжала рассказ. Она была так близка к тому, чтобы сказать правду! Всем своим существом Уинсом побуждала девушку признаться. Скажи, что случилось, Инга, скажи, что случилось потом, безмолвно молила она. И неожиданно в комнате словно стало светлее, а мужчины уже не казались такими чужими и недобрыми. Да, на некоторых лицах написано смущение, а судьи перешептывались между собой, и Уинсом впервые начала надеяться, что истина выплывет наружу.
      Ярл – уже в который раз – вскочил с места, голубые глаза яростно выкачены и налиты гневом.
      – Они были обручены! Она должна была покориться! Говорю же, они были женихом и невестой! Что ей стоило?!
      Он презрительно щелкнул пальцами.
      – Подумаешь, переспала с парнем!
      Его прихвостни, как по команде, уставились на девушку, одобрительно переговариваясь. Уинсом вздрогнула.
      Опасность поистине висела в воздухе. Эти люди ненавидели Ингу. Ненавидели всей душой.
      – Она ничтожество, нищая сирота, – продолжал ярл Эйольф. – Мой сын должен был унаследовать титул ярла. Она же никто и ничто! Кто будет слушать ее болтовню!
      – Почему же, – спросил суровый судья, – если она никто и ничто, ты позволил своему сыну обручиться с этой девушкой?
      Прежде, чем ответить, ярл вновь оглядел комнату.
      – Она послушна и сговорчива, – пробормотал он наконец.
      – Видно, не слишком сговорчива, – язвительно бросил судья.
      Несколько угрюмых смешков были ответом на его слова.
      Ярл развел руками и пожал плечами.
      – Ну же, – упрашивал он, – хватит этой болтовни. Я желаю отомстить за смерть сына. Бренд Бьорнсон убил Эйрика…
      – Нет! – невольно вскрикнула Инга, но тут же, опомнившись, замолчала и взглянула сначала на Бренда, а потом на ярла. Глубоко вздохнув, девушка, пошатываясь, встала перед тучным коротышкой ярлом.
      – Я выскажу все, что должна, – храбро выдавила она, хотя голос ей не повиновался. – Твой сын силой заставил меня согласиться на помолвку.
      Голос Инги постепенно окреп.
      – Ты тоже вынуждал меня обручиться с Эйриком. У меня не было выбора. Обыкновенная девушка, без власти, денег и земель.
      Она показала на ярла Эйольфа трясущимся пальцем.
      – Но теперь у меня появилось оружие. Я скажу всему городу, всем людям правду о тебе. О твоем сыне!
      – Инга, довольно, – пролаял ярл.
      Губы девушки презрительно скривились, показывая белые мелкие зубы.
      – Этот человек украл мое наследство! В его комнате я нашла запрятанный пергамент, в котором перечислены некоторые товары и указано довольно большое количество золота, и все это принадлежало человеку по имени Гаральд Каменный Топор, приехавшему в Стевенджер с Юга вместе с женой и маленькой дочерью, Ингой.
      Тишина в комнате сгустилась, став почти зловещей: присутствующие пытались осмыслить сказанное Ингой.
      – Этого золота было вполне достаточно, чтобы купить ту самую землю, на которой выстроен дом ярла, да еще хватило бы на приобретение двух кораблей и трех ферм. Руны, начертанные на пергаменте, говорят, что мой отец прибыл в Стевенджер богатым человеком. Что случилось с ним? С его женой? Куда делось золото? Все годы, проведенные в доме ярла, мне твердили, что я всего-навсего нищая сирота. Именно это внушали мне ярл и его… его сын. Но я была наследницей большого состояния. Он украл у меня все! Ограбил беззащитного младенца!
      – Вздор, – проворчал Эйольф. – Брось эти россказни, Инга. Сядь и замолчи.
      Уинсом скрипнула зубами. Как жаль, что Инге много лет пришлось терпеть подобное обращение!
      – Я не закончила, – спокойно возразила девушка. – Старые слуги в доме ярла рассказали мне, что Эйольф разбогател вскоре после того, как взял меня в дом. Странно, не правда ли?
      – Это и есть твои свидетели? – рассмеялся ярл. – Жалкий сброд!
      Он старался говорить небрежно, но Уинсом заметила горевшую в маленьких глазках неутолимую ненависть.
      – Я узнала, что мои родители гостили в доме ярла, и тут их постигла ужасная гибель.
      Инга задохнулась, не в силах говорить.
      – Они… они оба умерли в ночь после ужина за столом ярла.
      Ярл взметнулся с места, бешено вращая глазами.
      – Ложь! – заревел он.
      – Не тебе это отрицать! – гневно воскликнула Инга. – Слуги не молчат, даже твои слуги! Я жила в твоем доме достаточно долго, и там еще остались рабы, которые помнят тот вечер! Как получилось, что умерли только мои родители, а никто в доме даже не заболел! Ты погубил их! Убил моих родителей, украл их золото, обездолил меня, а когда я выросла, вынудил обручиться со своим негодяем-сыном!
      Ярл Эйольф побледнел, как полотно, и только потрясенно моргал.
      – Ложь, – пробормотал он снова, но на этот раз голос не повиновался ему, – все это ложь…
      – Это ты говоришь о лжи? О мести и преступлениях? Ты лишил меня родителей, их любви, наследства, всего на свете! Да ведь суд должен потребовать твоей смерти за все злые деяния! И я вовсе не ничтожество!
      – Правильно, – пробормотала Уинсом.
      – Инга, Инга, – сурово покачал головой судья. – У тебя есть доказательство сказанного тобой? Это слишком серьезные обвинения.
      Инга трясущимися руками вынула из рукава свернутый пергамент из овечьей кожи.
      – Вот, здесь все сказано, – выдохнула она, стараясь взять себя в руки.
      – Посмотрим, – сказал судья и, развернув потрескивающий свиток, начал молча читать. Потом, нахмурившись, пустил документ по кругу. Многие не умели читать и, осмотрев пергамент, поспешно передавали его соседям. Когда, наконец, взлохмаченный судья, который, очевидно, был главным, начал читать вслух, в комнате воцарилась мертвая тишина. Судья громко откашлялся.
      – Руны на пергаменте удостоверяют все, что ты сказала насчет золота и безвременной гибели Гаральда и его жены. Но есть ли кто-то, кто бы мог выступить вперед и подтвердить, что твои родители умерли после ужина в доме ярла?
      Ярл разразился воплями ярости, вынудившими судью бросить строгий взгляд в его сторону и поднять брови. Ярл послушно смолк, но стиснул зубы от злости. Судья вновь обернулся к Инге.
      – Есть ли у тебя свидетели? – повторил он. – Хотя бы слуга или раб?
      Инга опустила глаза и покачала головой.
      – Они все боятся ярла. Все, кто осмеливался говорить со мной с глазу на глаз, предупреждали, что никогда не предстанут перед Тингом. Они страшатся мести ярла.
      Последние слова она произнесла так тихо, что Уинсом едва расслышала девушку.
      Инга выглядела совершенно обессиленной, и Уинсом, закрыв глаза, вздохнула, мучаясь тем, что одно слово девушки могло избавить Бренда от страшной судьбы. Три слова, три коротких слова: «я сделала это». Инга была так близка к тому, чтобы сказать правду о том, что произошло на самом деле.
      Уинсом безмолвно ломала руки, больше ничем не выдавая сжигавшей душу тревоги. Она всем существом рвалась встать и открыть судьям истину. Правда, тогда Бренд посчитает ее предательницей и будет глубоко оскорблен, но промолчать – значит, обречь его на жизнь изгнанника или, того хуже, верную смерть. Поэтому Уинсом застыла в нерешительности, не зная, что предпринять.
      Бренд встал, и Уинсом потрясенно уставилась на мужа, прекрасно понимая, что он сейчас сделает. Принесет себя в жертву ради Инги. Словно сам Один, кровожадный бог, явился потребовать жизнь мужа, ведь он любил видеть в своем святилище трупы погубленных людей… Бессмысленная жертва!
      – С Ингой поступили несправедливо, – громко, решительно начал Бренд. – Ярл Эйольф обобрал ее, убил родителей…
      – Погодите! – завопил ярл, вскакивая. – Это все сплетни! Сплетни, основанные на словах женщины и ничем не подкрепленные, кроме дурацкого пергамента, который легко подделать! Ни один суд не осмелится признать меня виновным!
      Он бросил Вызывающий взгляд на судей, словно подстрекая их возразить, и Уинсом еще раз уверилась, что плохо придется тому, кто осмелится пойти против этого человека.
      – А навязывать ей своего сына…
      Бренд с отвращением покачал головой, мельком взглянув в бледное лицо ярла.
      – Инга защищала свою честь. И можно ли ее осуждать? Она и так много страдала…
      – Молчать! – велел лохматый судья и, грозно хмурясь, посмотрел сначала на ярла, потом на Бренда, жестом приказав спорщикам сесть, и, когда те повиновались, продолжал.
      – Документ, представленный Ингой, свидетельствует о страшных преступлениях. Суд решит, должен ли ярл Эйольф понести наказание.
      По залу разнесся вопль бешенства, но судья только поднял брови.
      – Но мы собрались здесь с тем, чтобы установить, кто в действительности убил Эйрика Эйольфсона?
      Молчание встретило вопрос судьи. Бренд нервно дернулся, и Уинсом поняла, что сейчас муж встанет и признается в преступлении которого не совершал.
      – Нет, – умоляюще шепнула она, – нет! О Бренд, пожалуйста, не надо!
      – Я должен, – пробормотал он так тихо, что лишь она могла слышать. – Они убьют Ингу. У меня по крайней мере есть возможность спастись.
      Уинсом, промолчав, опустила глаза на побелевшие от напряжения костяшки сжатых в кулаки пальцев. Бренд поднялся.
      – Я…
      Но тут в зале прозвенел ясный чистый голос Торхолла Храброго.
      – Эйрика убил я!
      Все повернулись к сгорбленному, державшемуся за живот старику.
      – Это я, – сказал он снова, медленно выпрямился и вызывающе обвел глазами комнату. Ошеломленное молчание было ему ответом.
      – Но… но…
      Бренд ошеломленно уставился на Торхолла, в который раз поняв, как справедливо дано ему прозвище. Старик был настоящим храбрецом и, зная, что умирает, решил защитить бедную девушку. Бренд почтительно поклонился Торхоллу, заметив, как его лицо исказила страдальческая гримаса.
      – Я не любил его, – продолжал Торхолл. – Эйрик заслуживал смерти. Поэтому я прикончил его.
      Бесстрастные слова Торхолла произвели на слушателей действие зажженного факела, поднесенного к сухому дереву. Ярл никак не мог прийти в себя.
      – Закрой рот, – обратился к нему Торхолл. – Твой сын был последним мерзавцем!
      Мужчины повскакивали с мест. Некоторые – очевидно, люди ярла – схватили Торхолла и потащили было обмякшего старика к выходу, но тут вмешались судьи.
      – Прекратите! Прекратите! – завопил лохматый судья. – Оставьте его в покое!
      Мужчины, нерешительно поглядывая на матросов Бренда и Грольфа, повиновались. Торхолл вырвался из цепких пальцев, привел в порядок одежду и намеренно-решительно двинулся к судьям. Те с любопытством уставились на старика. Торхолл, немного помедлив; повернулся к собравшимся.
      – Я ударил Эйрика кинжалом, – спокойно объявил он. – Негодяй пытался взять силой молодую девушку. Она кричала. Я воткнул в грудь Эйрика его же собственный нож.
      Торхолл гордо глядел на судей, словно вызывая на бой всех одновременно.
      Уинсом, потрясенная, приподнялась со скамьи. Никогда она не встречала человека храбрее Торхолла. Он снял тяжелую ношу с плеч Инги и Бренда. И самой Уинсом. Крохотный огонек надежды загорелся в ней с новой силой. Из них только Торхоллу нечего было терять.
      И тут новая мысль поразила Уинсом: возможно, умирая, Торхолл нашел ради чего жить. Он жертвует собой из-за Инги и Бренда. Это истинная любовь к людям.
      Ей почему-то стало грустно, и Уинсом, проглотив комок слез, грозивший задушить, чуть повернулась к Бренду. Тот предостерегающе взглянул на жену, приказывая молчать. Та еле заметно кивнула. Настал час Торхолла, и он сейчас здесь главный.
      Уинсом искоса взглянула на Ингу, бледную, потрясенно застывшую с полуоткрытым ртом. И тут, не веря собственным глазам, Уинсом увидела, как по лицу девушки медленно расплылась улыбка. Значит, она знала и тоже приняла эту жертву. Нет, не во имя Одина Торхолл Храбрый признался в преступлении, которого не совершал, а для гораздо более могущественного и высокого божества. Любви.
      Уинсом обернулась к Торхоллу, и ее поразило спокойствие старика. Он держался прямо, не сжимая, как обычно, живот, и казался сильным могучим воином, знавшим, что делает, и отвечавшим за последствия своих поступков. Угрызения совести терзали девушку при мысли о том, как несправедливы были они к старому викингу.
      Напряжение в комнате все нарастало, и наконец Торхолл Храбрый обратился к Бренду.
      – Хочу поблагодарить этого человека за то, что напомнил мне о моем долге и привез сюда. Спасибо, – серьезно сказал он. Бренд молча поклонился. – Я сел на корабль, – продолжал Торхолл, – и отправился в колонии Исландии и Гренландии. И, только пробыв там много времени, узнал, что ярл Эйольф убил всю мою семью…
      Теперь все уставились на побелевшего ярла, который, задыхаясь, рвал на себе ворот рубахи. Потом, внезапно успокоившись, злобно воззрился на Торхолла. Едва заметная довольная улыбка искривила губы ярла, словно он радовался, что уже успел отомстить убийце сына.
      Торхолл Храбрый отвел глаза и продолжал:
      – Я смертельно болен и знаю, что дни мои сочтены.
      Он кивнул Уинсом.
      – О, ja, я знал. Я знал, но временами не желал в это верить.
      И, помедлив, добавил:
      – Я благодарю тебя за заботу и помощь в самое трудное время моей жизни.
      Уинсом кивнула, кусая губы, чтобы не заплакать.
      Я сделала бы это еще и еще много раз, подумала она, знай, что ты выберешь именно такой способ, чтобы вернуть мне моего возлюбленного мужа.
      Наконец Торхолл снова предстал перед судьями, долго оглядывал их в полном молчании и только потом произнес:
      – Я старик, да и ярл немолод. Поступайте со мной, как пожелаете.
      Даже со своего места Уинсом слышала, как тяжело переводит дыхание старик. Значит, он и вправду решил отречься от всего – отказаться от силы, своей жизни, ради жизни других людей, ради великой любви… ради спасения Инги.
      Инга сидела недалеко от них, закрыв лицо руками, и, на взгляд постороннего, казалась измученной и утомленной испытаниями, через которые пришлось пройти. Но Уинсом подумала, что девушка выглядит пристыженной, хотя… хотя одновременно словно крохотный огонек надежды теплится в ней.
      А Бренд? Судьба изгоя, так страшившая викинга, причина, по которой он объездил полсвета в поисках Торхолла, больше не грозила ему. Благодаря Торхоллу, Бренд был свободен.
      Уинсом неожиданно вцепилась в руку мужа, отказываясь разжать пальцы. Тот осторожно поцеловал тыльную сторону ее ладони, и оба стали вслушиваться, пытаясь разобрать, о чем совещаются судьи. Присутствующие тоже взволнованно перешептывались.
      Уинсом заметила, как люди ярла то и дело с подозрением поглядывают на матросов Грольфа и Бренда.
      Наконец лохматый судья встал и знаком велел Торхоллу Храброму сесть. Старик поковылял к своей скамье.
      – Тинг постановил, – громко объявил судья, – что Торхолл виновен в убийстве Эйрика Эйольфсона.
      – Смерть ему! – завопил ярл. – Смерть преступнику!
      Несколько человек вскочили, готовые выполнить приказ ярла. Торхолл Храбрый едва заметно съежился, но не сделал попытки защитить себя.
      Судья повелительно поднял руку. Людей, протискивавшихся к Торхоллу, грубо расталкивали другие, очевидно, сторонники судей. Никто и пальцем не осмелился дотронуться до старика.
      – Приговор – вечное изгнание, – провозгласил судья.
      Бренд, наклонившись, тихо объяснил Уинсом смысл происходящего. Она охнула от ужаса. Теперь Торхолл Храбрый навсегда изгонялся из Стевенджера, и каждый, кто встретит его, имел право убить старика и не понести за это наказания.
      Люди ярла начали зловеще перешептываться, а сам Эйольф сверкающими ненавистью глазками уставился на старика. Он уже хотел подняться, чтобы расправиться с осужденным, но тут лохматый судья вновь призвал к молчанию. Ярлу пришлось довольствоваться убийственными взглядами, бросаемыми в сторону Торхолла. Но потом, внезапно успокоившись, что-то прошептал соседу. Тот кивнул, и Уинсом заметила, как он положил руку на рукоять кинжала. Ярл самодовольно ухмыльнулся, и Уинсом вздрогнула от тоскливого предчувствия.
      – Далее, Тинг постановил, – продолжал судья, – что ярл Эйольф приобрел богатство неправедно, присвоил золото родителей Инги, хотя нет доказательств того, что он убил их. Поэтому ярл должен не позднее сегодняшнего дня выплатить Инге пеню в размере одного дома, с прилегающими к нему землями, и одного полностью оснащенного корабля с командой.
      Крик разъяренного ярла был слышен даже на улице, но судья, даже не моргнув глазом, сурово объявил:
      – Если же ярл предпочтет оспаривать законность приговора, размер пени увеличивается вдвое и составит два дома с прилегающими к ним землями и два полностью оснащенных корабля.
      Ярл рухнул на скамью, плотно сжав губы, злобно взирая на судью.
      – И, – продолжал тот, – если в продолжение одного года кто-нибудь из судей или членов их семьи пострадает каким-либо образом от ярла Эйольфа или его людей, сам ярл будет приговорен к вечному изгнанию, а его земли, дома, скот и корабли конфискуются.
      Ярл снова разъяренно взвыл, но Бренд, Олаф и Грольф подошли ближе и встали рядом с Торхоллом. Уинсом пошла следом, оглядывая зал. Люди ярла столпились у двери, и она испугалась, что Бренду не позволят уйти без драки.
      Торхолл Храбрый жестом велел Бренду уйти, но тот, ухмыльнувшись, покачал головой.
      – Больше никаких жертв, – шепнул он. Старик, покраснев, отвернулся.
      – Я теперь изгой, Бьорнсон. Кто захочет подать мне руку? И что тебе от меня нужно?
      Уинсом на мгновение показалось, что голос старика дрожит, но она, конечно, ошибалась, ведь храбрее Торхолла нет на свете человека. Бренд же только смеялся.
      – Что до меня, желаю пригласить тебя в свой дом, разделить с тобой кров, хлеб и место у очага, до конца дней твоих.
      – Не шути со стариком, – прорычал Торхолл. Бренд снова усмехнулся.
      – А что, кто-то сделал тебе лучшее предложение?
      – Ах ты, дерзкий щенок, – пробормотал Торхолл Храбрый.
      В этот момент к ним подошла Инга и протянула руки, чтобы обнять Торхолла. Старик прижал ее к себе. Уинсом показалось, что он прошептал:
      – Создать или уничтожить… таков наш выбор. Но слова не имели для нее никакого смысла, и Уинсом подумала, что, должно быть, ослышалась.
      Инга обхватила Торхолла за плечи, погладила по спине и отошла, вытирая выступившие на глазах слезы.
      Бренд, поддерживая жену, сделал знак Грольфу. Здоровенные матросы, провожавшие их на собрание, мгновенно окружили женщин и Торхолла. Бренд во главе спутников направился к двери, но остановился, оказавшись лицом к лицу с ярлом Эйольфом.
      – Дорогу, – потребовал он.
      – Отдай Мне Торхолла Храброго! – вскричал ярл, – и я позволю тебе пройти. Он убил моего сына, и я требую его смерти.
      – Nej, – прорычал Бренд. – Он под моей защитой!
      – Как можешь ты защищать убийцу собственного брата? – завопил ярл, багровея от бешенства. – Отдай его мне, говорю я! Он изгой!
      – Не мечтай! Если кто-то попытается разделаться с Торхоллом, будет сначала иметь дело со мной!
      – Он вне закона, – запротестовал ярл.
      – Я и мои люди будут охранять старика.
      Бренд показал на угрожающего вида матросов. Ярл поглядел сначала на них, потом на своих людей. Силы были явно неравны.
      – На этот раз, клянусь Тором, ты взял верх! – воскликнул ярл. – Но; клянусь, я не забуду как ты… ты попрал правосудие!
      Ярл отыскал глазами Торхолла, стоявшего в кругу друзей и опиравшегося на руку Олафа.
      – Его не всегда будут охранять, – прорычал Эйольф, – и тогда посмотрим…
      Уинсом заметила, как пошатнулся старик, и в ужасе схватилась за горло.
      Бренд угрожающе шагнул к дяде.
      – Даже не пытайся, – разъяренно прошипел он. – Его ты не получишь!
      Он оттолкнул ярла, тот споткнулся, и один из наемников едва удержал его, Бренд и его люди направились к выходу, стараясь, чтобы Уинсом, Инга и Торхолл держались в середине.
      – Тогда я возьму ее, – завопил ярл, показывая пальцем на Ингу. Бренд, остановившись на нижней ступеньке, обернулся. На лице дяди боролись гнев, ярость и ненависть.
      – Нет, тебе ее не видать, – бросил Бренд. – Ты слышал приговор и сегодня же должен уплатить пеню!
      – Вздор! Не дождешься!
      – Нет? – сдержанно осведомился Бренд. – Судьям будет интересно услышать это. Два дома, кажется? Два корабля? Он направился к собравшимся в зале судьям, все еще обсуждавшим сегодняшние события.
      Ярл воздел руки к нему.
      – Племянник, ты уж слишком скор! Неужели не видишь, что я шучу!
      Бренд нахмурился, понимая, что дядя лжет и явно до крайности обозлен, и, презрительно фыркнув, отвернулся и пересек двор. Грольф, матросы и их подопечные шли следом. Ярл стоял на ступеньках, выкрикивая им вслед проклятия. Только когда они уже довольно далеко отошли от здания суда и направились по заснеженной тропинке, ведущей к дому, Уинсом облегченно вздохнула. Остальные немного отстали, и она сжала руку мужа.
      – Значит, все кончено? Ты действительно оправдан?
      – С меня снято подозрение, – улыбнулся Бренд. – Все считают, что убийца – Торхолл. После сегодняшнего дня ни один человек не осмелится утверждать иначе.
      – А Инга? Что с ней станется?
      – Получит земли и дом, – пожал плечами Бренд. – И будет держаться подальше от ярла. Но она достаточно хорошо знает его. И знает также, что мы с Грольфом защитим ее, если понадобится.
      Уинсом кивнула.
      – А Торхолл Храбрый? Ярл Эйольф хочет убить его.
      – Ja, он теперь вне закона, и каждый может убить его, не опасаясь наказания, – мрачно проворчал Бренд. – Но он поступил благородно, Уинсом, пожертвовал собой ради меня и Инги. Именно поэтому я не допущу его смерти и сделаю все, что в моих силах, лишь бы он спокойно прожил свои последние дни.
      Уинсом, оглянувшись на старика, вновь стиснула руку мужа.
      – Я горжусь тем, что ты решил принять под защиту его и Ингу.
      Бренд изумленно взглянул на жену.
      – Но что еще я мог сделать?
      Уинсом взглянула на него и осторожно отвела со лба мужа непокорную белокурую прядь.
      – Только совершить благородный поступок, – улыбнулась она.
      Бренд поцеловал ее в кончик носа.
      – Пойдем, Уинсом, мой Восторг. Поспешим домой и будем нежно и страстно любить друг друга.
      – Да, Бренд, – тихо шепнула она, – я с радостью пойду за тобой куда угодно!

      – О, Бренд! – обрадованно воскликнула Уинсом, – здесь совсем ничего не изменилось!
      Муж и жена стояли у поручня корабля, глядя на приближавшийся берег.
      – Река, деревья… все…
      Бренд расслышал нотки надежды в голосе Уинсом и крепко сжал ее руку.
      – Ошибаешься, мой Восторг, все другое… деревни может не существовать больше… мать мертва, брат…
      Горло Бренда что-то стиснуло, и он не смог больше говорить, на сердце камнем лежала вина за уничтоженную деревню. Будь он хоть чуточку сообразительнее!
      Но слова не шли с языка, да и что значат эти жалкие утешения и выражения печали и сочувствия?! Чем возместить Уинсом ужасную потерю? Как она будет страдать, убедившись в гибели родственников!
      Уинсом наклонила голову, стараясь скрыть слезы, и осторожно смахнула со щек соленые капли.
      Не время плакать, упрекнула она себя, особенно теперь, когда она совсем близко от дома! Корабль подошел к устью реки. Земля осталась прежней – те же деревья, вода, море… может, даже жив кто-то из ее племени. Уинсом пыталась задушить надежду, пылавшую в сердце, но не могла. Ей необходимо знать. Увериться самой. Именно потому она убедила Бренда совершить путешествие в Новый Свет.
      Уинсом поглядела в сторону противоположного борта, где, лежа на палубе, похрапывал Торхолл Храбрый, и едва заметно улыбнулась. Вот и еще одна причина, по которой она настаивала на этом путешествии. Необходимо было увезти Торхолла подальше от мести ярла. Тот уже не раз пытался покончить со стариком, и хотя Бренду удавалось спасти его, оба знали, что настанет время, когда ярл выполнит угрозу, поэтому уговорили старика отправиться с ними.
      Взгляд Уинсом упал на широкие паруса корабля Грольфа. Позади плыли еще два судна, груженные коровами, овцами, козами и семенами для посева. Рассказы Бренда о чудесной стране, о бесконечных лесах, плодородной почве и лугах, заросших густой травой, побудили Грольфа и еще десять семейств основать колонию в Новом Свете. Еще один корабль должен был сопровождать их, но Инга предпочла остаться в Исландии, где ее радушно встретил коротышка-монах Бреннан. Он и его друг Годи Сокки согласились помочь девушке купить маленькую ферму. Инга поговаривала, что хочет открыть молельный дом для женщин, и мужчины с радостью приветствовали столь благочестивое намерение.
      Из раздумий Уинсом вывел тревожный крик Бренда:
      – Олаф! Вон там! Кто-то шевелится!
      Олаф подбежал к Бренду. Уинсом затаила дыхание, поняв, что случилось неладное. Бренд показал на самое большое дерево из росших на берегу.
      – Вон там! – воскликнул он. Уинсом схватилась за голову, заметив, как несколько раскрашенных охрой воинов выступили из-за деревьев, держа наготове луки.
      – Он не хотят, чтобы мы причалили! – заметил Олаф.
      – Можно ли их осуждать? – вздохнул Бренд. – Они, без сомнения, помнят Фрейду и набег.
      – Глядите! Вон тот! Я видел его раньше! – закричал Олаф.
      Уинсом всмотрелась в воина, на которого он указывал.
      – Это мой брат! – завопила она на наречии беотаков. – Зовущий Птиц! Мой брат!
      Голос женщины разнесся над водой, и индейцы нерешительно переглянулись. Некоторые даже опустили оружие, но, повинуясь приказу вождя, вновь прицелились в корабль.
      Уинсом схватила Бренда за рукав.
      – Они могут стрелять, – предупредила она, – может, я…
      Возбуждение не дало ей закончить фразу.
      – Зовущий Птиц! – вновь окликнула Уинсом. – Это я!
      С берега донесся неразборчивый ответ.
      – Да, да, я в безопасности! Слезы побежали по лицу Уинсом.
      – Я в безопасности, Зовущий Птиц! Она повернулась к Бренду.
      – Он жив! Мой брат жив!
      – Крикни ему, чтобы не стрелял. Скажи, что мы пришли с миром.
      Корабль подошел совсем близко, на расстояние полета стрелы, но Бренд не отдал приказа прекратить грести. В любую минуту может начаться кровопролитие…
      – Зовущий Птиц! – позвала Уинсом. – Не стреляйте! Мы пришли с миром!
      Индейцы, словно по команде, опустили луки, а один с радостным воплем бросился в воду и поплыл к кораблю.
      – Зовущий Птиц! – выдохнула Уинсом. Матросы, смеясь, подняли на борт индейца, с которого капала вода.
      – Сестра моя! – воскликнул он, заключая Уинсом в объятия, так что та мгновенно вымокла, словно тоже побывала в море.
      Деревня стояла на прежнем месте. Правда, вигвамов стало меньше, но люди жили здесь. Уинсом в изумлении смотрела на детей, игравших подле костров. Женщины готовили ужин, в воздухе висели дымные облака. Мужчины отдыхали около вигвамов, беседовали и чистили оружие. Все выглядело так, словно она не уезжала.
      – Шебоуит? – прошептала Уинсом. – Где моя мать?
      Зовущий Птиц показал на один из вигвамов. На темной коре красовались рисунки, которые могли принадлежать только матери. Уинсом подбежала к жилищу.
      – Мама? – окликнула она.
      У входа показалась Шебоуит, по-прежнему державшаяся прямо и гордо. Только седых волос стало больше. Охнув от неожиданности, она протянула руки и обняла дочь. Уинсом прижала мать к себе так крепко, словно не собиралась отпускать.
      Позже, после обильного ужина, Уинсом и Бренд удобно устроились возле вигвама. Уинсом узнала, что ее люди пережили зиму с помощью соседнего племени. Зима была довольно теплой, почти бесснежной, так что индейцы благодарили Великого Духа. Все же многие погибли от набега, и Уинсом скорбела по друзьям. Она оглядела лагерь, узнавая некоторых женщин, сбежавших от насильников. Среди них была и Красная Женщина. Храбрая Душа тоже уцелел, хотя был тяжело ранен. Грустная ирония заключалась в том, что теперь нога его была искалечена, и Храбрая Душа остался хромым. Но самым большим сюрпризом оказалась новость, что индейцы нашли трупы Фрейды и Торвальда…
      – Когда родится мой внук? – спросила Шебоуит, окинув проницательным взглядом беременную дочь и зятя.
      Уинсом взглянула на живот, натягивающий платье.
      – В сезон падающих листьев, – пробормотала она, осторожно поглаживая тугой ком.
      – Опять шевелится? – тут же поинтересовался Бренд. – До чего же резвая девчонка!
      – Девчонка? – засмеялась Уинсом. – Откуда тебе известно, что это не мальчик?
      – Это ты так утверждаешь, я не уверен! – Бренд расплылся в улыбке и поцеловал жену в нос.
      – И, – продолжала Уинсом, – у него будут рыжие волосы.
      – Конечно, другой цвет просто не годится, – засмеялся Бренд.

      Археологические раскопки в Анс-о-Мидоуз Ньюфаундленд показали, что там действительно существовало поселение викингов, которые утверждают, что там и находился Стромфьорд, упомянутый в саге Эрика, другие называют Винленд, где викинги отыскали виноград и пшеницу.
      Последний вождь беотаков был убит в 1819 году. Европейские поселенцы истребили эту народность. Однако говорят, что они были высокими, светлокожими, с большими карими или темными глазами. В 1000 году была сделала попытка колонизировать Новый Свет. Торфинн Карлсефни, богатый исландец, привез туда 160 колонистов с женами, скот и семена. Однако экспедиция не удалась. Через три года местные обитатели изгнали поселенцев, поскольку намного превосходили их количеством.