Глава 1

Суббота, 24 июля

Рогатый человек с горящими красными глазами, зловонной пастью и белоснежными длинными клыками все-таки схватил ее!

Эвелин Севель проснулась. Сердце бешено стучало, она задыхалась. Простыня, укрывавшая обнаженное тело, прилипла к коже, тонкая ткань в нескольких местах порвалась, видимо, оттого, что во сне девушка пыталась ее сбросить. Эвелин рассматривала искривленные тени на потолке и пыталась вспомнить приснившийся кошмар, мысленно убеждая себя в том, что если это получится, то ужасное сновидение не повторится.

Поначалу сон был не таким уж неприятным, наоборот, ей виделось нечто яркое, волнующее и эротичное. Эвелин попыталась сконцентрироваться и припомнить детали, но сон уже начал таять, его обрывки кружились и улетали прочь, подобно осенним листьям...

Листья.

Листья.

Она гуляла в лесу. Золотые лучи низкого солнца косо падали сквозь ветви деревьев и будто бы вселяли жизнь в усыпанную листьями землю. Да, это, конечно, был осенний вечер, но в прохладном ветре уже ощущалось дыхание зимы, а воздух казался колючим и бодрящим. Опадавшие листья задевали ее обнаженные бедра и ягодицы, кружась, падали на длинные светлые волосы. Холодный ветер, овевавший ее тело, вызывал приятные волнующие ощущения в низу живота и в груди, заставлял до легкой боли затвердеть ее соски, и девушка уже чувствовала мощный прилив возбуждения.

Она была готова к встрече с ним — с Рогатым Человеком.

Потом Эвелин поняла, что все глубже и глубже уходит в чащу древнего леса. Тень кралась бесшумно, и Эвелин видела ее лишь краем глаза, а когда девушка поворачивала голову, чтобы разглядеть прятавшегося человека, он всякий раз исчезал, словно растворяясь в густой зелени. Она знала, что это был человек; ей удалось мельком увидеть загорелое коричневатое тело, однако каким-то образом одновременно Эвелин понимала, что существо, встречи с которым она искала, было больше, чем просто человек.

Преследование между стволами огромных деревьев и падавшими, кружившими на ветру листьями казалось бесконечным. Но внезапно в самом сердце леса девушка едва не натолкнулась на того, за кем она так долго бежала. Он стоял спиной к ней в центре поляны перед плоской плитой из серого камня. Высокий, с кожей цвета коры старого дерева, в шлеме, украшенном воловьими рогами и плаще из шкуры, наброшенном на обнаженное тело. Его голова была откинута назад, а руки поднимались к деревьям.

Эвелин тихо подошла к незнакомцу и, остановившись за его спиной, обвила руками его широкую грудь, прижалась к его спине, вдохнула кисловато-сладкий запах его кожи. Но вот незнакомец обернулся, обхватил волосатыми руками ее тело и тесно прижал девушку к себе. Она сдвинула брови, пытаясь разглядеть его лицо, однако на нем лежала тень... пока он не наклонил голову, облизнув языком губы. Ее поразили грубые и жестокие черты этого лица, изогнутая линия рта, безжалостный взгляд глубоко посаженных черных глаз... и только тогда Эвелин поняла, что на его голове вовсе не было никакого шлема, а только изогнутые рога...

Тогда-то Эвелин и проснулась.

Усевшись на постели, она подтянула простыню к подбородку и обняла колени руками. Давно уже, с самого отрочества, она не видела подобных снов. После того, как она поступила в колледж, у нее попросту не осталось времени на сновидения. Если она не готовилась к экзаменам, то убивала время на веселых вечеринках, и обыкновенно бывала то ли чересчур отупевшей, то ли слишком усталой для того, чтобы видеть сны. Однако она уже давно не употребляла наркотиков, даже не курила «травку» и употребляла алкоголь в весьма умеренных дозах. Боже, если бы теперь ее смог бы увидеть кто-нибудь из ее прежних друзей! Ей исполнилось уже двадцать шесть, и она стала одной из тех, кого презирала в юности — Респектабельной Замужней Дамой. Горько улыбнувшись, она скользнула в постель... и вдруг отчетливо услышала приглушенный стук. Эвелин снова села, вспомнив, что на самом деле проснулась она именно от этого стука.

Похоже, будто что-то тяжелое упало на ковер. Доносился этот стук из квартиры ниже этажом.

Эвелин схватила Эндрю за плечо и как следует тряхнула. Он повернулся на бок, стянув с нее простыню.

— Проснись, Эндрю! Мне кажется, что внизу что-то неладно!

Сонно взяв будильник, Эндрю Севель прищурился, пытаясь разглядеть на циферблате стрелки.

— Ради Христа, десять минут четвертого, — недовольно пробормотал он.

— Я слышала какой-то шум внизу. В квартире миссис Клей.

— Наверное, старая ведьма опять напилась.

— Она могла упасть и разбиться. Эндрю, пожалуйста, сходи взгляни.

— Нет. Утром в половине девятого у меня встреча с японцами. Я должен выглядеть свежим. — Эндрю Севель опять повернулся на бок и натянул на голову простыню. — Что бы ни происходило внизу, тебя это не должно касаться.

Эвелин опять услышала глухой стук, за которым последовал отчетливый звук бьющегося стекла. Отбросив простыню, она сунула ноги в пушистые тапки и натянула белый махровый халат. — Я пойду и посмотрю сама.

— Конечно, пойдешь, — пробормотал Эндрю.

Проходя через маленькую гостиную, Эвелин опять услышала отчетливые звуки: кто-то, словно спотыкаясь, двигался по нижней квартире и натыкался на мебель. Может быть, миссис Клей пыталась привлечь к себе внимание соседей. Так подумала Эвелин, повернув ключ в замке и выйдя на лестничную площадку. Здесь звуки слышались еще отчетливее, теперь ей казалось, что до нее доносились голоса, однако слов было не разобрать. Радио? Телевизор?

Тихо спустившись вниз по застеленной ковром лестнице, Эвелин остановилась возле двери в квартиру пожилой женщины, подняла руку, чтобы постучать, и, прижавшись лицом к деревянной двери, прислушалась. Тишина. Сконцентрировавшись, она различила слабый скрежещущий звук, похожий на чье-то затрудненное, хриплое дыхание.

Может быть, со старой соседкой случился сердечный приступ?

Эвелин повернулась и быстро поднялась наверх. Миссис Клей несколько месяцев назад дала ей ключ от своей квартиры. Где он мог быть?

Ключ отыскался на крючке за дверью.

Войдя в чужую квартиру, Эвелин сразу же почувствовала резкий металлический запах, терпкий и неприятный, смешанный с отвратительным зловонием испражнений, полностью перекрывавшим обычные запахи пыли, плесени и беспорядка.

К горлу подступила тошнота, девушка зажала рот рукой и потянулась к выключателю. Ничего не произошло. Тогда, оставив дверь открытой, чтобы хоть чуть-чуть осветить маленькую прихожую, она отважно шагнула вперед... и тут же поняла, что на ковре у нее под ногами что-то хлюпало, он был промокшим и липким. На чем она стояла? Она решила не думать об этом. Что бы это ни было, оно отмоется.

— Миссис Клей... Миссис Клей, — тихо позвала она. — Элизабет! Это Эвелин Севель. С вами все в порядке? Я слышала какой-то шум, — уже громче добавила она.

Ответа не последовало. Эвелин толкнула дверь в гостиную и остановилась на пороге. Зловоние здесь было сильнее, от едкого запаха мочи у нее защипало глаза. Даже в сумраке ей удалось разглядеть, что все в комнате было вверх дном. Перевернутая мебель, оторванные подлокотники кресел, спинка дивана, сломанная пополам, из-под разрезанной обивки клочьями свисала вата, здесь же оказались пустые ящики комода, стоявшего в кабинете, их содержимое грудой валялось на полу, со стен были сорваны картины, все рамы, оставшиеся на местах, искорежены. Викторианское зеркало лежало в стороне, и по нему от центра к краям разбегались трещины. Стеклянные украшения, стоявшие на подзеркальной полочке, валялись на ковре.

Ночная кража со взломом. Эвелин глубоко вздохнула, пытаясь оставаться спокойной. Квартира была ограблена. Однако где же миссис Клей? Эвелин молила бога, чтобы старой женщины не оказалось дома, когда все это происходило, и уже знала, что ее мольбы напрасны. Элизабет Клей редко выходила из квартиры.

Когда она толкнула дверь спальни, на полу зашуршали брошенные книги. Дверь открылась достаточно широко для того, чтобы дотянуться до выключателя, однако света не было и здесь. Эвелин смогла разглядеть, что и здесь все было разорено, а на кровати громоздилась гора темных тряпок и одеял.

— Элизабет! Это Эвелин.

Груда тряпья на кровати слегка пошевелилась, и она услышала хриплое дыхание. Эвелин метнулась к кровати и увидела макушку головы старой женщины. Схватив верхнее одеяло, она отдернула его, однако оно выскользнуло из ее руки, оно было теплым, влажным и с него что-то капало. Женщина, лежавшая на кровати, корчилась в конвульсиях. Эти выродки, должно быть, связали ее! В тот момент, когда Эвелин протянула руку ко второму одеялу, дверь скрипнула и широко распахнулась, на кровать упал слабый свет...

Теперь Эвелин Севель поняла, что Элизабет Клей вовсе не была укрыта одеялами. Старую женщину привязали к кровати, а затем длинными узкими полосами сдирали кожу с ее тела, обнажая мышцы. То, что Эвелин поначалу приняла за одеяла, на самом деле было кусками кожи, содранной с женщины. Лишь ее лицо осталось нетронутым, рот и глаза на этом лице были широко раскрыты в беззвучной агонии.

На кровать упала чья-то тень.

Ослабев от внезапного ужаса, не способная произнести ни звука, Эвелин повернулась к двери. В дверном проеме темнела зловещая фигура. Эвелин увидела мужчину, но слабый свет, шедший из прихожей, он загородил своей спиной, и потому она не могла разглядеть его лица, которое оставалось в тени. Он поднял левую руку, и в ней сверкнуло длинное окровавленное лезвие. В следующий миг он шагнул в комнату, и она ощутила исходивший от него запах, вернее, сочетание запахов секса, пота и тяжелого запаха крови.

— Пожалуйста... — прошептала Эвелин.

— Смотри на Клинок Долоруса Блоу, — его плечи двинулись вперед, и клинок заблестел рядом с ней.

Внезапно Эвелин почувствовала холод под грудью, в следующий момент по всему ее телу разлилось тепло. По ее животу заструилась кровь. Она пыталась что-то сказать, но для этого ей уже не хватало дыхания. Она сознавала только, что теперь в комнате появился свет, перед ее глазами словно заплясали языки холодного голубого и зеленого пламени, высвечивая удлиненное лезвие в форме листа.

Ее закололи — дражайший Иисус, ее закололи.

Языки пламени, плясавшие вокруг лезвия клинка, поднялись и высветили руку, державшую страшное оружие. В бледно-изумрудном свете кожа этой руки казалась мертвенной, разлагавшейся. В тот миг, когда Эвелин упала на колени, зажимая обеими руками страшную рану, она успела заметить, что ногти на этой руке были очень длинными и черными. Это важно было бы запомнить... для полиции... когда она будет давать показания.

Клинок взмыл вверх, языки пламени теперь осветили голову нападавшего, она увидела его лицо. Когда ее взгляд упал на его глаза, Эвелин поняла, что показаний ей давать не придется...

Глава 2

Воскресенье, 25 июля

— Еще одна, — громко сказала Джудит Уолкер, и эхо ее голоса разнеслось по пустой комнате. Она уже собиралась отложить газету в сторону, и вдруг ожесточенно смяла ее и бросила в угол комнаты. Ей пришлось зажмуриться, и слезы, набежавшие на глаза, теперь падали на гладкую поверхность стола.

Еще одна смерть, и именно эта смерть была для нее так страшна. Около пятидесяти лет назад Беа Клей была лучшей подругой Джудит Уолкер. Они продолжали вести оживленную переписку, они писали друг другу два-три раза в месяц, и эти письма сближали их теснее, чем если бы они были ближайшими соседками. Джудит поднялась и взяла с каминной доски последнее письмо подруги, провела пальцем по строчкам. У Беа был красивый округлый почерк. Когда бы Джудит ни вспоминала о ней, перед ее глазами возникал образ красивой молодой женщины, с волосами цвета воронова крыла, которые были столь густыми, что трещали и искрились от прикосновения обычной расчески.

Бедняжка Беа. Жизнь принесла ей столько боли, столько потерь. В Блице она потеряла обоих родителей, похоронила двух мужей и пережила своего единственного ребенка. Она уцелела в годы голода и депрессии, а потом, когда цены на собственность возросли, и у нее появилась возможность выручить деньги, она слишком долго выжидала и не продавала дом, надеясь на то, что цены на недвижимость будут еще расти. Когда начался следующий виток депрессии и цены упали, она была вынуждена перебраться с фешенебельной в свое время улицы в такое место, которое оказалось немногим лучше трущобы. В своем последнем письме она писала о том, что готовится оставить Эдинбург и провести остаток дней в доме призрения на южном берегу.

— Теперь все уже слишком поздно, — произнесла Джудит Уолкер, и ее голос был единственным звуком, нарушившим царившую в доме тишину. Она осознала, что опять заговорила вслух, и горько улыбнулась. Верный признак старости. Она медленно выпрямилась, потирая ладонью истерзанные артритом суставы, и решительно прошла по ковру в тот угол комнаты, где валялась скомканная газета. Подобрав ее, Джудит вернулась к столу, развернула, разгладила страницу и перечитала репортаж. Он занимал на третьей странице газеты половину столбца.

УБИЙСТВО ПЕНСИОНЕРКИ

И ДОБРОЙ САМАРИТЯНКИ

Полиция Эдинбурга расследует жестокое убийство Элизабет Клей 64-х лет и ее соседки Эвелин Севель 26-ти лет, которая пришла к ней на помощь. Следствием выяснено, что миссис Клей, вдова, была застигнута взломщиками в собственной квартире, что они привязали ее к кровати и задушили подушками. Мисис Кчей умерла от асфиксии. Полиция также предполагает, что миссис Севель, проживавшая выше этажом, услышала шум и спустилась, чтобы выяснить, в чем было дело. После неравной борьбы с одним из взломщиков миссис Севель была смертельно ранена.

Джудит сняла очки и, положив их на газетную страницу, задумчиво потерла переносицу. О чем умалчивал полицейский рапорт? Какие факты оказались обойденными вниманием репортера?

Раскрыв свою сумочку для рукоделия, она достала ножницы и аккуратно вырезала заметку. Позже она подошьет ее к остальным в особую папку.

Смерть Беа Клей стала четвертой смертью за последние четыре месяца.

Все жертвы были ей знакомы.

Первым из них оказался Томас Секстон. Ей никогда не нравился Томми: он любил хвастаться и задираться, как ребенок. И в пятьдесят, и в шестьдесят он продолжал сдавать внаем свои мускулы, а после этого, уже в семьдесят, зарабатывал на жизнь тем, что создал небольшое агентство по найму телохранителей. Однако четыре месяца назад он был убит — его тело располосовали от горла до самого паха, а сердце и легкие вынули.

Джудит тогда не удивилась. Она всегда знала, что Томми должен был плохо кончить. Она припомнила военное время, когда все они находились в эвакуации в пригородах. Однажды ночью Томми поймали в тот момент, когда он держал зажженный светильник, высоко поднимая его в ночное небе, с которого непрерывно падали бомбы, и пытался таким образом привлечь внимание бомбардировщиков. Он умудрился тогда выйти сухим из воды, однако позже он не переставал рассказывать о том, как надеялся, что город разбомбят: ему очень хотелось посмотреть на мертвецов.

Впервые Джудит ощутила ледяное дыхание страха, когда узнала о смерти Джорджины Рифкин. По официальной версии, Джорджи попала под международный экспресс. Позже Джудит удалось узнать, что пожилую женщину попросту привязали к рельсам.

Следующей погибла Нина Бирн. Ее пригвоздили к деревянному креслу-каталке, облили бензином и сожгли.

И вот теперь Беа.

Скольким еще суждена страшная смерть? И когда настанет ее черед?

Джудит поднялась и взяла с каминной полки фотографию. Поднеся ее к окну, она взглянула на нестройный ряд, состоявший из тринадцати смеявшихся лиц. Черно-белый снимок за долгие годы успел поблекнуть. Томми и Джорджина стояли на заднем плане. Впереди на коленях стояла Нина. Рядом с ней была Беа, на обеих девушках были одинаковые форменные платья, а с распущенными по плечам черными волосами они были похожи друг на друга, точно сестры. Сейчас волосы Джудит стали седыми. Ей невольно подумалось, сохранила ли Беа свой чудесный цвет волос до... до конца.

Она стерла со стекла, укрывавшего снимок, слой пыли.

— Пятьдесят один год назад, — вырвалось у нее. А теперь четверо из знавших тайну детей были мертвы, и Джудит знала, что их гибель не была случайным совпадением.

Медленными шагами, тяжело опираясь на палку, к помощи которой она обычно старалась не прибегать, она обошла небольшой домик с террасой и убедилась в том, что все окна были закрыты, а двери заперты. Едва ли она сможет остановить гостей, когда они придут за ее жизнью, однако она подумала, что, возможно, успеет принять снотворное, которые она всегда держала при себе.

Конечно, она могла бы отправиться в полицию, но кто бы там поверил бредням выжившей из ума старухи? Да и что она могла бы им там сказать? Рассказать о том, что четверо из тех детей, с которыми она была эвакуирована во время войны, уже убиты, и она должна была бы стать одной из следующих жертв?

— Объясните нам, почему кто-то хочет убить вас, миссис Уокер?

Потому что я одна из Хранителей Святынь Британии!

Она начала медленно подниматься по лестнице, крепко держась за перила и прочно утверждая палку на каждой ступеньке, прежде чем сделать очередной шаг. Два года назад она ухитрилась сломать правое бедро, свалившись с лестницы.

Пятьдесят один год назад: славное победное военное лето. Тринадцать ребятишек тогда разместились в деревушке в тени уэльских гор; большинство из них впервые оказалось так далеко от дома, впервые увидели ферму. Эвакуация стала для них огромным приключением.

Когда на ферме появился старик, он показался им совсем древним, но это продолжалось только до тех пор, пока он не начал рассказывать им дикие и удивительные народные волшебные сказки.

Джудит повернула ключ в двери спальни для гостей и толкнула ее. Пылинки заплясали в ярких лучах послеполуденного солнца, и она непроизвольно чихнула.

Целыми неделями старик поддразнивал их, рассказывая о разных тайнах, намекая на то, что все дети были совершенно особенными, и совсем не случайно их привезли именно в это местечко.

Джудит открыла гардероб и сморщила нос от горьковато-сладкого запаха нафталиновых шариков.

Пятьдесят один год назад, но с таким же успехом это могло происходить и сто пятьдесят один год назад. Взрослые люди, жившие рядом с ними, ни о чем не подозревали, разрешая детям болтать со старым бродягой. Ничего подобного не могло бы случиться с современными детьми, прежде всего потому, что их родители попросту не позволили бы им даже приблизиться к старику.

Бежали недели, и старик все время называл их необыкновенными, своими воинами, своими юными рыцарями, своими Хранителями. Однако лето близилось к концу, и когда наступил август, он стал особенно настойчиво повторять свои истории. Теперь он начал говорить с детьми поодиночке, рассказывая им необычные сказки, волновавшие, пугавшие истории, которые каждый из них знал уже почти наизусть. Она вспоминала об этом каждый июль, перед наступлением августа, а вместе с ним древнего кельтского праздника Лагнасада, или Ламмаса.

Джудит поежилась. Она и сейчас могла вспомнить историю, которую старик приберег для нее. Позже Джудит попыталась использовать обрывки ярких мечтаний и пугавших ее кошмаров, когда попыталась начать карьеру детской писательницы; но перенесенные на бумагу фантастические образы теряли часть своего могущества.

Порывшись в гардеробе, Джудит Уолкер извлекла из него тяжелую шубу, вышедшую из моды еще в шестидесятые годы. Повесив шубу на дверь, Джудит достала из одного необъятного кармана что-то, завернутое в бумагу, перенесла сверток на кровать и с большой осторожностью распаковала его.

Требовалось недюжинное воображение, чтобы представить себе, будто большой кусок ржавого металла, хранившийся в пожелтевшей от времени старой газете, мог оказаться рукояткой и частью лезвия меча. Однако она никогда не сомневалась в этом. Тогда, пятьдесят один год назад, когда старый бродяга впервые вложил этот металл в ее ручонки, он прошептал ей на ухо настоящее имя древнего оружия. Она словно заново ощутила возле своего лица его пряное и неприятное дыхание. Все, что ей нужно было сделать — назвать меч его настоящим именем, однако долгие годы она не произносила этого имени...

— Дирнуин.

Джудит Уолкер взглянула на обломок металла, который она теперь держала в руке, и повторила имя:

— Дирнуин, Меч Риддерха.

Однажды он вернулся к жизни, из его рукоятки появились холодные зеленые языки пламени, образовав недостающую часть клинка.

— Дирнуин, — позвала Джудит в третий раз.

Ничего не произошло. У святого не было могущества. Возможно, что никогда ничего не происходило, и все нужно было приписать ее собственному воображению. Мечты юной девушки... Она опустила ржавый металл на кровать и стряхнула ржавчину со своих морщинистых рук. У ржавчины тот же цвет, что и у крови...

У Томаса, Джорджины, Нины и Беа тоже хранились древние святыни. Джудит была убеждена, что именно из-за этого их пытали, а потом зверски убили. Однако пятьдесят один год назад последними словами старика, которые услушал от него каждый из Хранителей, было предупреждение:

— Никогда не собирайте святынь вместе.

Никто не посмел спросить его — почему?

Глава 3

Они исполняли ритуал до тех пор, пока не достигли совершенства.

Они возбуждали друг друга, используя для этого губы, язык, руки, чтобы довести друг друга до высшей степени наслаждения... и замереть. Вивьен знала, что потом она будет лежать поверх древнего запятнанного алтаря, украденного из оскверненного храма, а Смуглый Человек проникнет в нее, мужское и женское сольются воедино, их совместное могущество удесятерится, и они растворятся в наслаждении, словно бы пародируя акт творения.

Четыре раза они воспроизводили древний ритуал, вызывая наиболее могущественные магические элементы, которые могли бы способствовать их поискам. Четыре раза они находили души Хранителей, а когда им это удавалось, отправлялись на битву с ними. Когда-то они боялись помыслить о том, чтобы бросить вызов Хранителям, однако времена переменились, и теперь Хранители стали усталыми старыми мужчинами и женщинами, нетренированными и не имевшими опыта в Искусстве. Большинство из них даже не представляли себе, какими сокровищами владели. Это напоминало охоту, и в конечном итоге приходилось убивать, несмотря на то, что недавно они наняли других, которые исполняли вместо них кровавую расправу.

Вивьен внимательно наблюдала за мужчиной, оценивая напряжение его мышц, ритм его дыхания, ее ноги обвивались вокруг его ягодиц, удерживая его плоть глубоко внутри себя, но не делая ни малейшего движения, которое могло бы приблизить его оргазм. Это случалось слишком часто, и в такие мгновения исчезало могущество. После такого требовалось три дня поста: ни красного мяса, ни алкоголя, ни секса — чтобы снова достичь вершины блаженства.

— Шахматная доска, — прошептала она прямо в его раскрытый рот.

Он как бы проглотил ее слова.

— Шахматная доска, — повторил он. На его лбу блестели крупные капли пота, стекавшие по щекам, заросшим жесткой щетиной.

Теперь они были близки, невероятно близки. Все чувства Вивьен обострились до предела, она ощущала запах тел в комнате, терпкий запах мужского естества и собственный запах секса, невыразимое наслаждение от его прикосновений, великолепные волнующие ощущения в паху, томление в груди, слабый аромат древнего могущества в комнате, металлический и терпкий привкус во рту.

— Шахматная доска Гуендоллау, — напомнила она ему, принуждая его сконцентрироваться, материализовать Святыню.

Смуглый человек крепко зажмурил глаза, слеза скользнула по его лицу и упала на грудь женщины. Она непроизвольно напряглась и внезапное сокращение мышц ее живота вызвало могучий оргазм, потрясший соединенные тела. Со стоном мужчина упал на нее и спрятал лицо между холмами грудей.

Она взъерошила ему волосы.

— Мне жаль. Мне очень жаль.

Когда он поднял голову, на его лице играла дикая улыбка победителя.

— Не надо. Я видел ее. Я видел куски хрусталя, золотую и серебряную доску. Я знаю, где они.

Женщина снова впустила мужчину глубоко в свое тело и прошептала:

— Тогда давай займемся этим для удовольствия.

Глава 4

Понедельник, 26 июля

Когда пожилая женщина начала медленно и осторожно спускаться по ступеням Британского Музея, Скиннер поднялся на ноги. Нацепив темные очки с зеркальными стеклами, щурясь от слепившего глаза солнечного света, он сравнивал эту женщину с изображением на маленькой черно-белой фотографии, которую держал в руке.

Он был почти уверен...

Скиннер слегка пнул Ларри ногой. Юнец с пустыми холодными глазами быстро взглянул поверх темных очков и кивнул. Это она.

— Как ты можешь быть так уверен? — проворчал Скиннер. Он терпеть не мог работать с юнцами, от них приходилось зависеть, а они не особенно-то церемонились.

— Она хромает, — просто пояснил Ларри, поправляя на носу поцарапанные очки. Он указал подбородком на женщину, которая теперь уже направлялась вниз по Грейт Рассел Стрит. — В отчете говорится, что у нее было сломано бедро.

Скиннер кивнул. Теперь и он вспомнил. Два года назад она упала и сломала бедро.

— Правое бедро, — добавил Ларри. — Она бережет эту ногу.

Скиннер кивнул.

— Хорошо. Тогда пора начинать. Найди машину, а я пойду за ней.

Ларри медленно поднялся на ноги, повернулся и направился прочь. Скиннер скрипнул зубами и мысленно поклялся, что очень скоро он задаст этому выродку хорошую трепку. Потом он быстро догнал пожилую женщину и пошел за ней, подстраиваясь под ее походку. Старуха двигалась медленно, удерживая на плече большую сумку, из которой торчали книги, газеты и тетради. Он оглянулся, посмотрел на солидное здание Британской Библиотеки и с удивлением подумал, что же она делала там в последние три часа. Последней библиотекой, которую он сам посещал, была школьная библиотека, в которой он работал над каким-то дурацким рефератом: «Флора и фауна в Андах». Толку от этого получилось немного, он и сейчас не представлял себе, где находятся Анды.

Скиннер снова обернулся в поисках машины, и в этот миг мимо него проехал «вольво». Водитель сбросил скорость, проезжая мимо старой женщины, и остановил машину в ближайшем удобном месте, приблизительно в сотне ярдов впереди нее.

Замечательно. Скиннер улыбнулся, обнажив неровные желтые зубы. Очень хорошо. В данном случае он собирался с необыкновенной легкостью заработать свою тысячу фунтов.

Джудит Уолкер перевесила тяжелую сумку на левое плечо, пытаясь таким образом уменьшить нагрузку на больную ногу. Она не знала, сколько времени пролетело, пока она сидела в тишине библиотеки, и теперь ее бедро болело немилосердно, а мышцы плеча свернулись в тугой комок, словно змеи. Тот факт, что утром она попусту потеряла массу времени, не улучшал ее настроения.

Исследование Святынь Британии оказалось похожим на работу частного сыщика. Она вышла, нагруженная целыми страницами заметок, записями легенд и народных сказаний, однако все это ничего не доказывало. Позже она намеревалась разобраться в записях, добавить их к сотням исписанных бисерным почерком листков, которые скопились у нее за долгие годы. Может быть, когда она заново просмотрит все материалы, ей удастся обнаружить в них хоть какие-нибудь намеки на истинную природу известных ей артефактов.

Однако пока она в этом сильно сомневалась.

Если Святыни оставались укрытыми от людских глаз в течение многих веков, то у Джудит было мало шансов что-либо выяснить. Тот факт, что надежной информацией не владел никто, заставлял пожилую женщину подозревать, что намеки на существование Святынь систематически изымались из исторических книг.

Резкая боль заставила ее остановиться. Она ощутила, словно в бедро впился осколок стекла. Остановившись возле фонарного столба, Джудит оглянулась и посмотрела на улицу, внезапно решив, что поедет на такси. Из горького опыта прежних лет она знала, что если только пойдет дальше пешком, то ей придется провести остаток дня и большую часть ночи в мучительных страданиях.

Естественно, такси поблизости не оказалось.

Внезапно она заметила молодого человека с наголо обритой головой. Его глаза скрывались за зеркальными стеклами солнечных очков, однако каким-то необъяснимым образом она поняла, что он шел именно за ней.

Пожилая женщина взмахнула тяжелой сумкой прежде, чем преследователь успел дотронуться до нее. Удар сумки, нагруженной тетрадями и книгами, пришелся ему в голову, лишил равновесия и заставил упасть на колени, при этом его разбитые солнечные очки скатились в сточную канаву.

Джудит закричала. По меньшей мере дюжина голов повернулась в ее сторону, проезжавшие мимо водители тоже поворачивали головы, чтобы взглянуть, однако никто даже не попытался прийти на помощь. Она попыталась бежать, однако у нее за спиной оказался еще один молодой человек, преградивший дорогу, его сальные светлые волосы обрамляли лицо с пустыми глазами.

Наркоманы, решила она. Ее сумка. Они просто хотели вырвать у нее сумку. А она совершила непоправимую ошибку, попытавшись сопротивляться. Грубую и глупую ошибку. Джудит повернулась к первому юноше с бритой головой в тот момент, когда он уже поднялся на ноги с перекошенным от ненависти лицом.

Скиннер почувствовал, как загорелись его щеки. Он порвал брюки на колене, ободрал руки и потерял солнечные очки. Старая ведьма застала его врасплох. Его рука скользнула в карман, и в ней оказался плоский металлический предмет. Он слегка двинул запястьем, и с клацаньем раскрылся складной нож.

«Глупая долбаная ошибка», — прошипел он. Его пальцы железной хваткой вцепились в плечо старой женщины, заставив ее вскрикнуть от боли. Сумка теперь валялась в стороне, и внезапно Джудит поняла, что ее влекли к машине, а лезвие ножа было приставлено к ее груди и царапало кожу.

— Лезь в машину, — прошипел Скиннер.

Джудит снова попыталась сопротивляться, ее пальцы с острыми ногтями потянулись к его глазам. Она знала, что умрет, как только окажется в машине. Джудит открыла рот, чтобы закричать, но лысый ударил ее в живот, заставив согнуться пополам. За спиной почти по-детски хихикнул второй наркоман.