Глава 29

Черный и огромный, как ночь, «Левиафан» мчался навстречу заходящему солнцу. Прогудела сирена, предупреждая старую лодку. Безмоторная двухмачтовая посудина пыталась идти на запад, в бейдевинд к сильному шамалю; услышав сирену, она прекратила свои попытки и постаралась уйти с пути приближающегося танкера.

За кормой «Левиафана» оставался широкий кильватер. Из обеих труб вырывался черный дым, смешиваясь с пеной кильватера. Дым рассеивался ветром, но носовая волна никак не успокаивалась, хотя танкер уже давно прошел. Она нагоняла деревянное судно. Матросы-арабы, увидев ее, уцепились за груз и такелаж. Волны жестоко трепали кораблик, сдвигая груз с места, угрожая древним деревянным реям, скрипящим мачтам и пеньковым канатам и обезветривая прошитые паруса.

Капитан Огилви смотрел вперед, не обращая внимания на то, что творится в кильватере. Он стоял на крыле мостика, глядя на зарево на горизонте. Двое впередсмотрящих дежурили на марсе, двое — на носу, и один человек постоянно находился у радара. Зазвонил телефон. Огилви взял трубку.

На связи были саудовцы. Они сообщили, что скоро будет слишком темно для эффективного прикрытия с воздуха. Поскольку Хардена так и не нашли, они предлагали, чтобы «Левиафан» остановился и подождал до утра. Огилви резко возразил, что предпочитает быть движущейся мишенью, и повесил трубку. Потом он вызвал второго офицера, стоявшего на вахте, и попросил прислать боцмана.

Боцман был низкорослым, жилистым ирландцем с гордым взглядом.

— Добрый вечер, капитан.

— Боцман, я хочу, чтобы всю мебель из кают-компании вынесли на вертолетную площадку, — распорядился Огилви.

— Что, сэр? — переспросил боцман.

— Делайте то, что я сказал, и поживее.

Боцман отдал честь и поспешно покинул мостик. Через несколько минут Огилви увидел, как он и двое матросов из палубной команды движутся к вертолетной площадке со столами и стульями.

После нескольких хождений туда и обратно матросы заставили площадку мебелью. Огилви поднял трубку телефона и переключился на систему общего вещания. Его голос разнеся над широкими палубами:

— Боцман! Разбросайте там шланги, чтобы не осталось открытых мест!

Матросы бросились исполнять его приказание. Через несколько минут они закончили работу, и почти одновременно с запада появился большой вертолет, быстро приближаясь к кораблю.

— Зажгите огни, — распорядился Огилви по телефону.

Вспыхнули ярко-белые прожектора, осветив зеленые палубы, как танцевальный круг. Огилви наблюдал, как вертолет кружит в воздухе, начинает снижаться, но резко останавливается. Он снял трубку телефона.

— Соедините меня с вертолетом.

Как он и ожидал, аппарат привез иранского офицера. Джеймс Брюс успел сообщить ему, что иранец возглавляет поиски Хардена.

— Я слушаю вас, командир, — произнес Огилви.

— Капитан Огилви, — спокойно ответил иранец, — очевидно, вы не хотите, чтобы я приземлялся.

— Я сыт по горло прилетами и отлетами за последние два дня, — сказал Огилви. — В двадцать четыре ноль-ноль «Левиафан» примет на борт лоцмана.

— К несчастью, сэр, мы еще не нашли Хардена и не можем позволить вам двигаться дальше, пока не найдем его.

— А я не могу позволить своему кораблю простаивать только из-за того, что ваш флот не может найти какого-то сумасшедшего яхтсмена.

— У меня есть приказ остановить вас, — заявил иранец.

Вертолет направился к корме и завис рядом с мостиком. За его окнами Огилви мог различить смутные очертания пилота и офицера.

— Мне нужна защита! — рявкнул он. — А вы мне только мешаете!

— Вы получите защиту, когда остановитесь.

— Вы что, хотите сказать, что Иран не может гарантировать безопасного плавания в Персидском заливе? — язвительно осведомился Огилви.

— А что вы предлагаете нам делать в таких обстоятельствах? — вкрадчиво спросил иранец.

— Защищать мирные корабли так же, как их защищает любой приличный флот. Честное слово, командир, не мне рассказывать вам, как это делается.

Иранец немного подождал, потом неохотно спросил:

— Вы предлагаете конвоировать вас?

— Дайте мне эскорт. Прикройте мой корабль с носа и с кормы. Обшаривайте район, который я буду пересекать. Проклятая ракетница Хардена имеет радиус действия полмили. Не подпускайте его к «Левиафану».

Снова наступила пауза, затем иранец заговорил:

— Хорошо, капитан Огилви. Но маршрут буду устанавливать я, а «Левиафан» должен подчиняться.

Огилви повесил трубку и зашел в рубку с улыбкой на лице. Было восемь вечера. Поскольку «Левиафан» должен причалить в Халуле, официальный обед сегодня был отменен. Третий офицер как раз прокладывал на карте курс по данным, полученным со спутника.

— Вольно, — сказал Огилви, когда молодой человек вытянулся, увидев его. — Скажите рулевому, чтобы следил за черномазыми. Сегодня они будут много крутиться рядом с нами.

Он подозвал своего стюарда, который ожидал в тени около двери в штурманскую рубку и велел ему принести обед в левое крыло. Затем Огилви снова вышел на воздух и стал смотреть, как иранцы занимают боевые позиции.

Появившийся с севера фрегат занял позицию точно впереди «Левиафана». Оба корабля разделяло менее мили. Около носа «Левиафана», с правого и левого борта, размещались аппараты на воздушной подушке.

Середину корабля прикрывала пара тральщиков, а корму — еще два аппарата на воздушной подушке. Огилви снова улыбнулся. Он вспомнил войну, когда приходилось плавать на корвете, опекая множество ржавых грузовых калош и танкеров.

Солнце незаметно опускалось за горизонт. Появился стюард с ужином. Он поставил поднос рядом с телефоном и поспешил принести табурет. Огилви приказал ему вернуть табурет в ходовую рубку, откуда стюард его взял, и стал есть стоя, наслаждаясь зрелищем боевых кораблей. Он гордился «Левиафаном» и окружавшим его эскортом. И он был рад, что находится здесь, а не крадется по нефтяным полям в парусной шлюпке.

Позади него на темном небе поднималась холодная серебристая луна, держась подальше от зловещего огня газовых факелов на западе. Затем ее очертания задрожали в теплом воздухе, поднимающемся из труб «Левиафана». Она размягчилась, как воск, и исчезла в маслянистом дыме.

Зазвонил телефон.

— Слушаю вас, второй.

— Иранцы приказывают повернуть на два градуса вправо.

— И что?

— Что прикажете делать, сэр?

— Скажите им, чтобы заткнулись.

Стюард убрал поднос и принес пирожное.

— Унесите его, — приказал Огилви. — Принесите мне бренди.

Он медленно потягивал крепкий напиток, наблюдая, как багровое зарево заливает ночное небо.

Харден покинул свое убежище и направился в сторону судоходной линии, единственного пути, по которому мог направляться «Левиафан», чтобы дойти до якорной стоянки у Халула. Ветер дул с северо-запада — шамаль в течение дня усиливался и не собирался стихать к ночи. Харден плыл с попутным ветром, держа курс на огненные факелы и движущиеся огни танкеров.

Сейчас он ощущал полное спокойствие. Он хорошо выспался за шесть часов, съел несколько банок консервированного тунца и спаржи и в завершение ужина выпил стакан вина и бутылку «Перье».

«Дракон» лежал на полу каюты, закрепленный в петле у подножия трапа, откуда его можно было быстро поднять в кокпит. Харден собирался держать оружие внизу до последней минуты, потому что, находясь на палубе, оно могло стать мишенью для радара.

Радио было включено и настроено на шестнадцатый канал. Предстоящее прибытие «Левиафана» вызывало многочисленные разговоры в эфире. Большая часть переговоров велась на арабском и персидском. Но даже на языках народов гор и пустыни название корабля — древнее имя морского чудовища, гигантского крокодила, когда-то обитавшего в этом заливе, — звучало вполне отчетливо.

Над головой шумели двигатели вертолетов, и их огни мерцали в красноватом небе. Харден слышал пронзительный вой кораблей на воздушной подушке и глухой рев обычных патрульных катеров. Похоже, что поиски велись тем интенсивнее, чем ближе он подходил к судоходной линии.

Харден посмотрел на свои паруса. Их белая глянцевая материя отражала красное сияние газовых факелов. Фибергласовый корпус, так же как и деревянная мачта, были невидимы для радара, но, по иронии судьбы, яхту можно было увидеть невооруженным глазом. Харден уложил грот вдоль гика и протянул стаксельфал в кокпит, чтобы передний парус можно было быстро спустить.

Вдали он увидел большой буй, отмечающий край судоходной линии. До нее осталось еще две или три мили. Потом он повернет на восток, навстречу своей цели.

Неожиданно его внимание привлекли голоса по радио, и он повернулся к люку, чтобы лучше слышать. Пилот вертолета компании «Арамко» разговаривал со своим приятелем на острове Халул. Летчик направлялся на восток, и вскоре после того, как миновал Сассанское нефтяное поле, которое находилось примерно в сорока милях к востоку от Хардена, он заметил «Левиафан».

— Да у них тут целый флот! — воскликнул он. — Черт! Впереди идет фрегат. По бокам аппараты на воздушной подушке... Ого! Нужно сматываться. Мне на зад села иранская птичка, и, кажется, она хочет, чтобы я убрался. Ухожу! Ухожу!

Харден был рад, что выспался. Если бы он услышал эти слова в том измученном состоянии, в котором пребывал вчера, вряд ли ему удалось бы перенести удар. Он продолжал плыть наперерез морской линии, размышляя, что теперь делать. Еще один разговор по радио подтвердил, что «Левиафан» полностью окружен эскортом из боевых кораблей. Их палубы, наверно, усеяны моряками с биноклями ночного видения и Бог знает какими еще причиндалами.

«Левиафан» находился в трех часах пути от него. Ветер понемногу утихал, и воздух стал более душным. Если повезет, он сможет проскользнуть между двумя конвойными кораблями. Корпус яхты по-прежнему был вымазан нефтью. Можно спустить стаксель и, используя двигатель, подплыть на расстояние выстрела, прежде чем его заметят в красной дымке. Если повезет. Харден покачал головой. На одно лишь везение полагаться нельзя.

Нужно как-то обмануть конвой. Глубоко в трюме был спрятан радарный отражатель, который он снял еще на Малом Койне. За кормой плыл надувной ялик. Его легче было тянуть на буксире, чем спускать воздух и поднимать на палубу. К тому же он мог понадобиться в любой момент. Харден подумал, что можно попробовать установить на резиновой лодке мачту, прикрепить к ней радарный отражатель и в момент нападения оттащить ее в сторону. Отвлечет ли новая цель на экране радара военную эскадру достаточно далеко от «Левиафана», чтобы он смог подойти к танкеру на расстояние выстрела?

С правого борта маячил какой-то танкер, направляясь к Халулу. Харден завел мотор и поспешил проплыть у него перед носом. Дойдя до дальнего края канала, он двинулся во тьму, держа курс на пустое пространство, расположенное в нескольких милях к северу. Этот район по краям был ограничен двумя огнями на нефтяных вышках. Харден направился в центр темного пространства, куда не проникал свет от газовых факелов.

В темноте все более явственно становился виден тусклый электрический свет. Он подумал, что это горит фонарь на вершине заброшенной вышки, которая может послужить убежищем, пока он не соорудит ложную мишень. Харден направился к огню.

Фонарь оказался ближе, чем он предполагал. Харден понял свою ошибку, увидев, что он освещает не нефтяную вышку, а цилиндрический бакен высотой двадцать футов, мягко покачивающийся на невысоких волнах.

Харден обошел вокруг бакена, недоумевая, зачем он тут установлен. Фонарь горел слишком ярко. Он освещал палубу яхты, делая ее видимой с воздуха. Харден повернул штурвал и направился назад в темноту.

Внезапно «Лебедь» резко дернул и застыл на месте.

Сила удара швырнула Хардена на колени.

Поднявшись на ноги, он выбрал шкот хлопающего паруса. На что налетела яхта? Он не слышал ни звука столкновения, ни скрежета фибергласа — просто судно неожиданно остановилось, как будто попало в мягкую паутину.

В воде что-то плавало. Свет бакена помог Хардену найти непонятный предмет — толстый цилиндр, лежащий на поверхности воды. Он имел двенадцать футов в длину, более фута в диаметре, и оба его конца, изогнувшись, погружались под воду. Харден пытался понять, что это такое. Больше всего штуковина походила на щупальце гигантского спрута.

Харден вздрогнул, несмотря на абсурдность такой мысли. «Лебедь» оказался около буя. Посветив на него фонариком, Харден увидел арабские письмена, а под ними латинские буквы: «Берегись плавучих трубопроводов».

Он наткнулся на прибрежный заправочный буй. Не удивительно, что вокруг буя было открытое пространство: танкерам нужно много места, чтобы разворачиваться. Харден оглядел багровый горизонт в бинокль. Не заметив никаких кораблей, направляющихся к бую, он взял багор и проверил, нет ли вокруг яхты других трубопроводов. Ничего не найдя, он встал на баке и вытянулся над водой как можно дальше.

Трубопровод лежал на поверхности воды, и в свете фонарика был хорошо виден его ярко-оранжевый цвет. Харден не мог достать до трубы багром. Под напором ветра яхта дрейфовала мимо буя, удаляясь от трубопровода. Харден с надеждой ожидал, что будет дальше. Но наконец гибкая труба натянулась и яхта остановилась. Она зацепилась за трубопровод килем.

Харден привязал обрезок троса к небольшому крюку, который хранился вместе с запасными якорями, и прицепил его к багру. Протянув багор как можно дальше, он стал раскачивать его взад-вперед. Крюк качался все сильнее и сильнее. Харден сделал еще один взмах и погрузил кончик багра в воду. Крюк перелетел через шланг, упал в воду и зацепился за него снизу. Харден потянул за крюк, потом схватился за трос и стал тянуть изо всех сил.

Шланг приближался. Харден медленно подтаскивал яхту к трубопроводу, затем попробовал поднять его из воды. Но тот не пошевелился.

Он хорошо представлял себе, что произошло, когда «Лебедь» ударился в шланг носом. Острый киль глубоко вошел в складку пустой трубы. Затем, когда яхта развернулась, шланг обернулся петлей вокруг киля. Если бы на киле не было острых зазубрин, пластиковая труба соскользнула бы с него.

Но тем не менее, если сдвинуться с места, возможно, удастся отцепить яхту от шланга. Харден выбирал стаксель-шкот, пока парус не наполнился ветром, и, обернув шкот вокруг барабана передней лебедки, попытался привести яхту к ветру. «Лебедь» тронулся с места и мягко остановился. Харден дал ему отдрейфовать назад, затем сделал новую попытку. И снова яхта застряла.

Он пытался двигаться под прямым углом к шлангу, но каждый раз после того, как яхта проплывала несколько ярдов, буй снова оказывался рядом и, словно дразнясь, подпрыгивал вверх и вниз. Харден решил, что нужно завести мотор, хотя и был риск сломать винт.

Он снова оглядел горизонт и решил разбить лампу на буе. Но она была ограждена стальной решеткой, как зверь в клетке.

Харден завел мотор и попытался дать задний ход. Задняя кромка киля была перпендикулярной. Плывя задним ходом, вряд ли удастся избавиться от шланга, но зато винт будет удаляться от трубопровода, а не приближаться к нему.

Но шланг по-прежнему не отцеплялся от яхты. Харден неохотно включил переднюю скорость, готовый в любой момент выключить тягу. «Лебедь» двинулся вперед. Харден переключил скорость на нейтральную и позволил яхте, двигаясь по инерции, натянуть шланг. Трубопровод остановил яхту. Харден попробовал сразу дать большой газ, но небольшое пространство, в котором он двигался, не позволяло «Лебедю» набрать скорость и вырваться на свободу.

Оставалась последняя надежда. Он направил яхту вперед, насколько позволял шланг, затем медленно увеличил тягу, держа одну руку на рычаге, чтобы остановить винт, как только яхта вырвется на свободу. Другой рукой он держал ключ зажигания. Скорость вращения все возрастала и возрастала. Тысяча оборотов в минуту, тысяча четыреста, тысяча пятьсот. «Лебедь» содрогался от усилий. Тысяча шестьсот.

Яхта дернулась вперед.

Харден рванул рычаг газа и выключил зажигание, но было поздно. Не успев повернуть ключ, он почувствовал, как винт вгрызся в шланг, и услышал рев, окончившийся громким хлопком. Вал двигателя вращался еще мгновение, прежде чем остановился.

«Лебедь» дрейфовал по большому кругу, повернувшись к бую кормой. Харден упал на пол кокпита, отчаянно ругая себя. Лопнул вал винта. За долю секунды из-за его ошибки яхта отброшена в девятнадцатый век. Теперь он мог плыть только под парусом, и никакой возможности отремонтировать поломку.

Если ко времени прихода «Левиафана» установится штиль, то все его труды пойдут прахом. Если ветер подует с востока — тоже. Если его белые паруса заметят — исход такой же. А их заметит даже дурак. Харден снова выругался.

И вдруг, к своему ужасу, он понял, что «Лебедь» перестал дрейфовать. Расстояние между ним и буем не изменялось. Яхта по-прежнему находилась в ловушке. Шланг намотался на винт. Остался только один способ освободиться.

Он не мог взглянуть на кроваво-черную воду. Его охватил страх, и он чувствовал, будто тело его заковано в стальные кандалы.

Харден представил себе якорную цепь, удерживающую заправочный буй, скользкую от наросших водорослей. Цепь и подводный трубопровод должны выполнять роль рифа, и, как на естественном рифе, каждая складка будет служить убежищем для рыб или змей. А под водой темно — так темно, что он не увидит их, а свет фонарика только приманка для них.

Укус морской змеи совершенно безболезнен. Вы даже не узнаете, что ее яд проник в ваше тело. Вы поймете, что отравлены, только когда онемеют ноги, как у умирающего Сократа. Тело Хардена сотрясла дрожь.

Если он утопит «Дракон» и подождет до рассвета, то патрульный катер или танкер, прибывший на загрузку, подберут его. Конечно, предстоит пережить много неприятностей, но доказать никто ничего не сможет. Если он попадет в руки арабов или иранцев, ему придется несладко, но он не совершал против них никаких преступлений, и, если повезет, его выдадут американцам, обвиняющим его в краже «Дракона». А когда он окажется в Штатах, Билл Клайн запросто разделается со всеми обвинениями. Чистый послужной список, служба на флоте, выдающийся гражданин, бизнесмен, врач, потрясенный ужасной гибелью жены...

Да, все будет в порядке. Какие еще доказательства, кроме «Дракона»? Никаких. Разве что журнал... Харден поспешно пролистал журнал в поисках криминальных записей. Лучше всего сразу выбросить его за борт. Он так и сделал, и пока журнал летел в воду, из него вывалились письма Ажарату, заложенные между страницами. Одно упало в воду, другое на палубу. Это было второе письмо, то, которое он так и не прочел. Харден поднял его и развернул.

"Вчера я пыталась переубедить тебя. Сомневаюсь, что это мне удалось. Сегодня я сделала еще одну попытку, но в результате получилось любовное письмо. Я так тоскую о тебе, что чувствую то, чего никогда не чувствовала раньше, и говорю такие слова, каких никогда никому бы не сказала. Я люблю тебя так сильно, что не хватит всей жизни, чтобы выразить мою любовь.

Я люблю, как ты смотришь на меня, прикасаешься ко мне, я люблю твой запах.

Я люблю, как ты разбираешь меня на части и снова собираешь.

Я люблю, как ты держишь меня и как отпускаешь.

Я люблю тебя таким, какой ты есть, каким ты был и каким будешь.

Я люблю каждое мгновение, когда мы были вдвоем, каждый поцелуй, каждую ласку, каждое объятие.

Я люблю слезы, которые пролила, думая о тебе.

Я люблю твой смех и твои улыбки.

Я люблю все, что ты говорил мне.

Я люблю жизнь, которую ты показал мне.

Пожалуйста, верни все это мне".

В конце страницы она приписала:

«Я уверена, что мои слова звучат глупо. Возможно, что ничего такого я не чувствовала, а только почувствовала бы, если бы у нас было больше времени... Да поможет тебе Бог».

Харден положил письмо в ящик штурманского стола. В нем не содержалось ни одного слова, которое он не мог бы сказать Кэролайн.

Ее лицо плавало на поверхности багровой воды. Так отчетливо он не видел ее уже много недель. Глаза Хардена наполнились слезами. На какое-то мгновение ему почудилось, что катастрофа произошла только что, и опустошенность была такой же ужасной, как и охвативший его страх.

По-прежнему дрожа и чувствуя дурноту, Харден стал думать, как защититься от змей. Резиновый костюм был бы хорошей защитой от их клыков, но у него не было костюма для подводного плавания, потому что он терпеть не мог плавать под водой, и ему пришлось обшарить яхту в поисках какой-нибудь замены. Времени терять было нельзя. Яхту освещал фонарь на бакене, а «Левиафан» с каждой минутой подходил ближе.

Прорезиненная экипировка для плохой погоды могла бы защитить его от змеиных зубов, но она сидела на теле слишком свободно. Харден влез в брюки и обвязал слишком широкие штанины эластичной лентой. Затем он надел кроссовки и куртку и обвязал лентой манжеты. Но лодыжки, руки и лицо все равно оставались открытыми. Харден отрезал полоски материала от запасного комплекта прорезиненной одежды, которым пользовалась Ажарату, и обернул ими лодыжки. Он попытался вырезать маску, но ничего не получилось, а времени на вторую попытку не оставалось. Надев рабочие перчатки, Харден натянул капюшон штормовки на лоб и подбородок, так что открытыми были только глаза, нос и рот.