Когда Харден понял, что ему в третий раз придется отвечать на все вопросы, он сказал:

— Итак, вы мне не верите.

Комендант снизил тон.

— По-моему, я ничего подобного не сказал, но раз вы об этом заговорили, должен заметить, что вы рассказали совершенно невероятную историю.

— По-вашему, я лгу?

— Ваш мозг мог пострадать после шока... Доктор Аканке говорит, что у вас было сотрясение мозга... Я не...

— Я видел название корабля на корме!

— Вы бы не смогли остаться в живых, — отрезал комендант.

— Однако же остался, — возразил Харден. — Корабль под названием «Левиафан» утопил мою яхту и убил мою жену.

— Лейтенант, «Левиафан» — самый большой корабль в мире.

— Вы уже в третий раз это говорите! — воскликнул Харден. — Ну и что, что он самый большой! Какое мне до этого дело?!

Комендант пощелкал языком и направился к выходу из палаты.

— Возможно, когда вы будете лучше себя чувствовать...

Харден спустил ноги с кровати на пол и приподнялся. Резкая боль пронзила его колено, и он откинулся на подушку с искаженным лицом. Комендант встрево-женно поглядел на него.

— Что такое, лейтенант?

— Находился ли «Левиафан» в том районе, в котором нашли меня? — спокойно спросил Харден.

— Он разгрузился в Гавре в понедельник ночью. Но все же мне кажется...

— Убирайтесь к черту, — злобно прорычал Харден.

Местный инспектор полиции оказался моложавым мужчиной интеллигентного вида с сочувственной улыбкой и холодными глазами. Он начал с печального сообщения:

— Мне очень жаль, но никаких следов вашей жены не найдено. Мы обшарили все побережье Ла-Манша и поддерживаем связь с Францией и Ирландией.

— Ее мог подобрать корабль, на борту которого нет радио.

— Вряд ли, — возразил инспектор. — А теперь, доктор Харден, мы должны удостовериться, что вы — тот, за кого себя выдаете. Вы знакомы с кем-нибудь в Англии?

Харден назвал имена нескольких лондонских врачей.

— Нам бы хотелось снять у вас отпечатки пальцев.

— Черт побери, за кого вы меня принимаете?

Боль в колене делала Хардена раздражительным, но он был согласен с доктором Аканке, что перенесенная им травма головы исключает применение обезболивающих средств.

— Побережье — это граница страны, — вежливо ответил инспектор. — Нам часто приходится встречать нежеланных гостей: ирландских контрабандистов, переправляющих оружие, торговцев наркотиками и всяческих нелегальных иммигрантов — индийцев, пакистанцев и прочих.

— За кого вы меня принимаете? — повторил Харден, вложив в эти слова всю боль от утраты. — За пакистанца или террориста из ИРА, переплывшего море с гаубицей в зубах?

— Благодарю вас, инспектор, для первого раза достаточно, — вмешалась доктор Аканке. Все это время она ждала за дверью и сейчас вошла в палату с двумя медсестрами, которые увели полисмена.

Как только инспектор ушел, она поставила в рот Хардену термометр и заметила:

— Вам вредно повышать голос.

Прошел уже день с тех пор, как он пришел в себя в госпитале. Разговоры с комендантом порта и полицейским офицером пробудили в Хардене глубинный гнев, который грозил вырваться наружу.

— Мне нужно позвонить в Нью-Йорк.

— Я бы хотела, чтобы вы поспали. Мы уже связались с вашим посольством.

— Доктор, я засну только после того, как позвоню своему адвокату. Будьте любезны, соедините меня с ним.

Увидев, что доктор Аканке не собирается выполнять просьбу, Харден смягчил тон.

— Пожалуйста, — попросил он. — Я очень беспокоюсь и должен поговорить с адвокатом.

— Хорошо.

Через двадцать минут пришел санитар с телефоном на длинном проводе. Телефонистка соединила Хардена с Америкой.

— Пит! — раздался в трубке голос Билла Клайна. — Черт возьми, что с вами стряслось? Мне тут такое рассказывают...

— Нашу яхту раздавил танкер.

— Но вы-то в порядке?

— Кэролайн пропала.

— Боже всемогущий! Давно это случилось?

— Пять дней назад.

— Ох... — простонал Клайн. — Нет, только не это... — Его голос, затих, и некоторое время Харден слышал только шум на линии. — Есть ли какой-нибудь шанс?..

Харден сделал глубокий вдох. Больше он не мог обманывать себя. Вода была слишком холодной. Сам он спасся чудом. Второй раз такое не случится.

— Нет... практически нет.

Закрыв глаза, Харден слышал, как рыдает его друг. Клайн боготворил Кэролайн.

— Рассказывай, — наконец сказал он.

— В нас врезался танкер «Левиафан».

— "Левиафан"? Господи Боже, как ты его не заметил?

— Он выскочил из тумана прямо на нас. Мы ничего не могли поделать.

— У них что, не было радара?

— Билл, я не знаю, что там произошло. Наш радар был включен.

— А они что говорили? — настаивал Клайн.

Харден ответил:

— Ничего не говорили. Танкер не остановился. Я провел в воде четыре дня.

— Что? Он просто раздавил вас и уплыл?

— Вот именно. А теперь послушай: я хочу подать в суд.

— То есть...

— Я хочу, чтобы те, кто отвечает за это, понесли наказание. Ты можешь приехать сюда завтра?

— Не могу, Пит. Одну мою клиентку вызвали в вашингтонский суд, и я должен ехать с ней. Кроме того, тебе нужен местный юрист. Я свяжусь с одним английским адвокатом. Классный парень. Где ты находишься?

Харден сообщил свой адрес.

— В госпитале? Ты в порядке?

— Я-то в порядке.

— А это произошло в британских водах?

— Нет, — ответил Харден. — В открытом море.

— А... ну ладно. Короче, мой приятель завтра приедет к тебе. Я переведу деньги через «Американ экспресс». Тебе еще что-нибудь нужно?

— Одежду.

— Да, конечно. Я немедленно съезжу к тебе на квартиру.

При упоминании о квартире Харден подумал об одежде Кэролайн и о том, что ее гардероб по-прежнему хранит ее запах.

— Нет ли какого-нибудь шанса? — снова спросил Клайн дрожащим голосом.

— Я не теряю надежды, — ответил Харден, — но...

После небольшой паузы Клайн сказал:

— Ладно, я обо всем позабочусь.

Харден повесил трубку со слезами на глазах. После разговора с Клайном гибель Кэролайн стала реальностью. Теперь адвокат все расскажет ее семье. Когда Харден лег в кровать, держа руку на телефоне, на него накатила ужасная волна дурноты. Он ждал неудержимой рвоты, которая бы означала, что у него поврежден мозг. Но вместо этого он заснул.

На следующий день Колумбийский пресвитерианский госпиталь, в котором работала Кэролайн, запросил подтверждение о ее гибели. Собираясь в плавание через Атлантику, она взяла четырехмесячный отпуск.

Затем лондонским поездом прибыла молодая сотрудница американского посольства с временным паспортом, британской визой и официальными соболезнованиями. Казалось, что она благоговеет перед Харденом, как будто видит перед собой героя популярного телесериала. Но когда он заявил, что хочет, чтобы посольство помогло ему выдвинуть обвинения против владельцев «Левиафана», она похлопала рукой по одеялу и произнесла традиционную фразу: «Сначала вам надо поправиться».

Вместе с ней явились двое лондонских репортеров, которые неоднократно звонили по телефону после того, как доктор Аканке запретила им нанести личный визит. Харден, надеясь, что пресса сможет помочь ему, успел сообщить несколько подробностей. Но Аканке прервала их разговор известием, что прибыл отец Кэролайн.

Айра Джекобс был невысоким пожилым человеком, хорошо и дорого одевавшимся, но казалось, что ему неловко за своего зятя-протестанта, который с обескураживающей легкостью достиг не менее высокого положения. Кэролайн наследовала от отца темные глаза и маленькие руки, и при виде тестя у Хардена снова заныло сердце.

Джекобс, судя по всему, находился на грани нервного срыва. Кожа плотно обтягивала его скулы, под глазами чернели мешки. Он сообщил, что мать Кэролайн держится на лекарствах и не смогла приехать. Он неподвижно застыл около кровати, отказавшись садиться, и сказал, что хотел бы узнать подробности происшествия.

Харден описал последнее мгновение перед тем, как он потерял Кэролайн.

Джекобс зарыдал, по его щекам текли слезы. Он строго посмотрел на Хардена:

— Почему вы не заметили танкер?

— Мы были бессильны. Он выскочил на нас из тумана.

— Зачем вы плыли в тумане?

— У нас не было выбора.

— Из-за собственной глупости вы погубили мою дочь. Вы даже не оставили мне ее тела.

— Айра... — умоляюще произнес Харден.

— Какое безумие — плавать по океану на парусной шлюпке! Кэролайн была замечательным врачом. Она была такой красивой. У нее было все, ради чего стоит жить.

Харден заставил себя выдержать мучительный взгляд тестя. Он потянулся к его руке, но Джекобс отдернул ее.

— Зачем вы потащили ее с собой?

— Айра, мы любили друг друга. Разве я мог уплыть без нее? Это была часть нашей совместной жизни.

Джекобс заломил руки.

— У нее даже не было детей!

— Мы сами так решили. Мы были счастливы.

— Всю свою жизнь вы провели в играх. А Кэролайн была серьезным человеком до того, как вы похитили ее у нас. — Джекобс направился к выходу из палаты, но внезапно обернулся с искаженным лицом. — Я всегда надеялся, что вы недолго останетесь супругами. Боже, как я оказался прав! Если бы я ошибся, Кэролайн была бы жива.

В эту ночь за ним снова пришла черная стена, вязкая, как смола, и он знал, что она задушит его, если догонит, заполнит его нос, горло, просочится вниз по гортани в легкие. Он знал, что это только сон. Но когда доктор Аканке разбудила его, он прижался к ней, дрожа от страха.

Адвоката звали Джеффри Нортон. Это был молодой человек, одетый в спортивную куртку, голубую рубашку и светлый галстук. Он сказал, что сделает все, что в его силах, чтобы помочь Хардену. Извинившись, он попросил, чтобы Харден точно рассказал все, что с ним случилось, и внимательно выслушал его.

Закончив свой рассказ, Харден заявил:

— Все это чертовски смахивает на убийство. Я хочу, чтобы капитан и команда этого корабля предстали перед судом.

— Почему? — спросил Нортон. Его вопрос прозвучал не как вызов, а как желание разобраться в мотивах Хардена.

Харден часто думал об этом, лежа без сна. Он ответил:

— Я хочу, чтобы капитаны и команды всех других кораблей твердо знали, что они должны делать, чтобы не потопить попавшееся им на пути парусное суденышко. «Сирена» — не первая яхта, погибшая при подобных обстоятельствах, но на этот раз они не на того напали.

На губах Нортона появилась улыбка.

— Мне кажется, что вы упрощаете дело.

— Если вам этого недостаточно, — живо заявил Харден; — я найду другого адвоката.

— Я не имею ничего против ваших мотивов, — произнес Нортон. — Понимаете, закон в широком смысле — это упорядоченный процесс возмещения убытков.

— Хорошо, и что же мы будем делать?

— Я уже обсуждал ваше дело с юристом Адмиралтейства, специалистом по морскому праву. Он разъяснил процедуры, которыми нам необходимо воспользоваться, и помог мне выяснить имена владельцев «Левиафана».

— Выяснить? А это так сложно?

— Видите ли, в тот момент, когда вы столкнулись, «Левиафан» был временно зафрахтован компанией «СР френч петролеум». Танкер зарегистрирован в Либерии, им владеет люксембургский консорциум, состоящий из британских, американских, арабских и швейцарских вкладчиков, а арендует его либерийская судоходная компания «СС лтд.» — «Сверхбольшие нефтяные танкеры лимитед». Это новая компания, которая специализируется на самых больших и самых современных кораблях. Она, имеет представительство в Лондоне.

— Меня не интересует, кто владельцы «Левиафана».

— Мы предъявим ваши претензии компании «СС лдт.», — ответил Нортон.

— А почему бы не обратиться прямо в суд?

— Так не делается. Компания, арендующая «Левиафан», проверит выдвинутые претензии по судовому журналу и докладам капитана корабля.

— Капитан не станет ни о чем докладывать, раз он не остановился, чтобы подобрать нас.

— Вероятно, вы правы. — согласился Нортон. — Но согласно моим источникам, компания проведет скрупулезное расследование.

— Прекрасно. А если свидетелей столкновения нет?

— Не было ли поблизости других кораблей или яхт?

— Нет, мы были одни.

— Я поддерживаю связь с подразделениями королевских военно-воздушных сил, которые ведут поиск вашей жены. Пока что ими не найдено никаких обломков кораблекрушения.

— С тех пор прошло шесть дней, — заметил Харден. — Кроме того, яхта сделана из фибергласа. Она должна была пойти на дно как топор.

— Да, конечно. Если «СС лтд.» будет отрицать свою ответственность, мы передадим дело на рассмотрение юристам Адмиралтейства. Они проинформируют компанию — владельца «Левиафана» о нашем намерении добиваться справедливости. Та, в свою очередь, обратится к своим юристам и оповестит «Ллойд» — своего страхователя. Мы попытаемся прийти к соглашению. Если эта не удастся, то обратимся в Адмиралтейство с просьбой о возмещении ущерба. Это будет дорогое удовольствие.

— Подождите, — прервал его Харден. — Я не хочу возмещения ущерба. Я хочу только, чтобы капитан понес наказание.

Нортон положил блокнот на стол, стоявший рядом с кроватью Хардена, и скрестил руки на груди.

— К несчастью, поскольку инцидент произошел в международных водах, британское правительство не имеет полномочий для возбуждения уголовного дела.

— Тогда что я могу сделать?

— Вы можете возбудить дело против владельцев корабля.

— Но не они же управляли судном.

— Вам никогда не удастся привлечь капитана к английскому суду.

— Я хочу, чтобы те, кто несет прямую ответственность за гибель моей жены, понесли наказание.

Нортон поглядел в окно. Хардену казалось, что он глазами читает изложения старых дел, запечатленные у него в мозгу. Наконец адвокат повернулся к нему с улыбкой.

— Мы можем возбудить дело против корабля.

— Что вы имеете в виду?

— Арестовать его.

— Арестовать? Что вы имеете в виду?

— Это старый и весьма эффектный обычай. Маршал Адмиралтейства прибьет к мачте корабля повестку и тем самым арестует его для предания суду.

— И корабль никуда не денется?

— На самом деле используется скотч. В металлическую мачту трудно вогнать гвоздь.

— И корабль никуда не денется? — переспросил Харден, заинтересованный такой идеей.

— Пока владельцы не внесут залог. Тогда, конечно...

— А... — промолвил Харден разочарованно. — Они выложат денежки и смоются.

— Однако, — заметил Нортон, — все эти рассуждения в настоящее время довольно абстрактны. Сперва нам нужно убедить Адмиралтейский суд в важности нашего дела. — Он озабоченно добавил: — Предъявлять доказательства придется вам.

— Моя жена погибла, — ответил Харден. — Моя яхта утонула. Меня самого нашли на пляже.

— Это не доказательства.

— Значит, вы говорите, что я ничего не добьюсь, пока команда «Левиафана» не признает, что они потопили мою яхту?

— К сожалению, да.

После ухода Нортона Харден понял, что адвокат приходил только для того, чтобы оказать услугу Биллу Клайну. Он с самого начала знал, что ничем не сможет помочь Хардену.

Черная стена вернулась, слишком большая, чтобы быть сном. Харден сбежал благодаря тому инстинкту, который помог ему отличить кошмар от реальности.

Полицейский патруль нашел Хардена, когда он ковылял босыми ногами по ночной дороге, и вернул в госпиталь.

— Доброе утро, — сказала доктор Аканке.

Она посветила ему в глаза лампочкой и пощупала его пульс.

— Сегодня вы гораздо лучше выглядите.

Харден кивнул. Сейчас он ощущал свое тело точно так же, как до катастрофы.

— Вы знаете, что проспали двое суток подряд?

Харден пожал плечами.

— Мы было подумали, не пора ли звать таксидермиста.

Харден, смотревший в окно, перевел взгляд на ее лицо. Ни тени улыбки. Даже ее карие глаза были абсолютно непроницаемы. Аканке вставила ему в рот электронный термометр, но сделанный из алюминия, и вместо шкалы у него сбоку имелся крохотный жидкокристаллический индикатор размером с ноготь.

Харден отвернул голову, и Ажарату не заметила, как его зубы сжали металлический прибор.

Ее глаза округлились, когда она вытащила термометр у Хардена изо рта.

— В чем дело? — поинтересовался Харден.

— У вас температура сто восемь градусов![1]

— Да, что-то мне действительно жарко.

Она положила руку Хардену на лоб и с облегчением вздохнула.

— У вас нормальная температура. Должно быть, термометр сломался.

— Попробуйте еще раз, — предложил Харден.

Ажарату снова вставила термометр ему в рот. Через мгновение Харден протянул его назад.

— Девяносто девять. Гораздо лучше. Все-таки у вас небольшой жар. — Она с сомнением разглядывала термометр. — Странно. Раньше он никогда не ломался.

Харден снова взял термометр, засунул в рот и сжал зубы.

— А теперь он показывает сто семь.

Она неуверенно засмеялась.

— Это вы сами так сделали?

— Да, это моя конструкция.

— Прошу прощения?

— Я изобрел этот термометр.

— В самом деле? Но ведь они очень дорогие. Должно быть, вы ужасно богатый человек.

— Это ранняя модель. Врачи жаловались на неверные показания. Я обнаружил, что такой термометр чувствителен к прикосновению зубов. Мои новые термометры дадут вам стопроцентную точность, даже если вы всунете его в рот голодному тигру.

— Как интересно, — произнесла доктор Аканке. — Я подозревала, что у вас травма рта.

— Травма рта? Да нет, мой рот в порядке.

— Очевидно, да. Просто вы впервые улыбнулись.

Харден отвел глаза.

— Доктор Харден, не бойтесь забыть о своей потере.

— Спасибо, — ответил он, не желая разговаривать на эту тему.

Она твердо ответила:

— Я хочу, чтобы вы сегодня встали.

— Я подумаю об этом.

— Мне хочется, чтобы вы встали. Мы вместе с вами сделаем обход.

— Я больше не практикующий врач. Я делаю приборы.

— Доктор Харден, я совсем недавно начала работать, и мне хочется получить совет опытного специалиста. Тут в деревне есть женщина...

— Не уверен, что буду достаточно хорошо себя чувствовать.

— Посидите утром в саду. После полудня посмотрим, какое у вас будет самочувствие.

Харден провел в саду два дня, не обращая внимания на великолепную панораму корнуэльского побережья. Его отсутствующий взгляд был всегда направлен на далекое море. Госпиталь стоял на вершине холма, который возвышался над Фоуэйской гаванью — узкой, глубоководной якорной стоянкой, хорошо защищенной от бурь. Вход в бухту — проход между двумя береговыми утесами — не давал проникнуть в нее ветрам и волнению с моря.

Городок Фоуэй выглядел мешаниной домов белого и пастельного цвета, прилепившихся к крутому склону на западной стороне гавани. На восточном берегу залива находилась крохотная деревушка Полруан. По другую сторону от госпиталя расстилались ярко-зеленые поля с фермами.

Постепенно Харден отвел свой мрачный взгляд от моря и сосредоточил внимание на окружающей его жизни. Он видел, как маленький паром, поддерживающий связь между Фоуэем и Полруаном, каждые пять минут пересекает гавань. Паром мало чем отличался от гребной лодки с мотором. Пассажиры садились в него с наклонных каменных причалов.

На якорных стоянках стояло несколько десятков парусных яхт. Когда прилив сменялся отливом, кечи, старые иолы и новенькие шлюпы поворачивались, как стрелки компаса, показывая то на север, то на юг, потом снова на север. Время от времени в гавань заходил маленький пароход и, пройдя полмили, подходил к каменному причалу. Как объяснила доктор Аканке, он возил глину из месторождений Корнуолла для голландских гончаров.

В конце концов Харден согласился отправиться с ней во врачебный обход. Они проехали на север до автомобильного парома через реку Фоуэй в нескольких милях выше гавани, затем узкой дорогой, с обеих сторон которой тянулся непрерывный ряд изгородей, добрались до уединенной фермы. Харден остался ждать в «ровере-2000», вдыхая через опущенные окна ароматы ранней весны. Они останавливались еще у нескольких домов, но Харден каждый раз отказывался заходить внутрь. Доктор Аканке не настаивала.

Фермы были чистыми и опрятными, но высокие изгороди, протянувшиеся вдоль узких дорог, вызывали у Хардена чувство клаустрофобии. Машина преодолела подъем, и внезапно перед ними возникло море, сверкающее под полуденным солнцем, как осколки зеркала. Ажарату съехала с дороги на край утеса и вышла из машины. Харден последовал за ней, и они пошли пешком по протоптанной в земле тропинке, вьющейся вдоль кромки утеса.

— Овцы? — спросил Харден.

— Туристы, — ответила она, достав пачку сигарет.

Харден смотрел на воду и думал о том, что Кэролайн лежит сейчас на холодном песчаном дне океана или плавает в своем спасательном жилете, а ее мертвое тело стало добычей для птиц. Он постарался отогнать от себя эти мысли.

— Что с вами? — спросила его Аканке.

— Я вспомнил о жене.

— Я уверена, что она умерла легко и без мучений. Вы спаслись просто чудом.

«Почему именно я? — подумал Харден. — Что чувствовала Кэролайн? Как представить себе эту боль и ужас?»

Некоторое время они шли молча.

Доктор Аканке прервала его мысли, заметив:

— Какая прекрасная страна!

— Откуда вы родом? — поинтересовался Харден.

— Из Нигерии.

Это было первое слово, произнесенное ею не по-английски. В ее устах название страны прозвучало гордой музыкой.

— У вас произношение коренной англичанки.

— Я приехала в Англию еще ребенком.

— Вам никогда не хотелось вернуться в Нигерию?

— Через месяц я уезжаю в Лагос, — ответила она и, прикрыв глаза от солнца своими темнокожими изящными руками, взглянула на море. — Ваша жена тоже была врачом.

— Откуда вы знаете?

— Мне сказал ее отец.

Вернувшись с первой длинной одиночной прогулки, Харден вошел в приемную госпиталя. При его появлении какая-то женщина средних лет в простом платье вскочила на ноги с возгласом облегчения, но ее лицо тут же поникло.

— Чем могу служить? — вежливо спросил Харден. За закрытой дверью раздался мокрый, булькающий кашель.

Женщина покачала головой, кусая губы.

— Я приняла вас за своего сына. Он должен приехать из Плимута.

Ее голос прервался, и она опустилась в кресло.

Харден опустился рядом с ней на колени.

— Могу ли я чем-нибудь вам помочь?

Снова раздался кашель. Женщина подняла голову, прислушиваясь к приступу, который никак не кончался, перейдя в душераздирающие хрипы. Когда кашель наконец прекратился, ее напряженное тело облегченно расслабилось.

— Это мой муж. У него рак горла. Еще два дня назад он был здоров, — сказала женщина удивленным тоном, — а доктор говорит, что к ночи он умрет... Наш мальчик должен приехать из Плимута...

Харден кивнул. Доктор Аканке вчера упоминала про этого больного.

— Сперва я не хотела ему звонить, потому что у него как раз экзамены, но скоро все кончится. — Она выглядела измученной, ее круглое лицо было белым, как штукатурка. Приступ кашля за стеной начался снова. — Наверно, он очень страдает. Я хочу, чтобы он умер поскорее.

— Я понимаю, — сказал Харден, взяв женщину за руку.

— В этом нет ничего плохого.

— Конечно, нет.

Внезапно он заплакал, изливая на груди незнакомой женщины свое горе. Так их застал сын женщины, студент университета. Он поблагодарил за сочувствие.