Глава 13

Ажарату проснулась среди ночи. Яхту качало. Фосфоресцирующий циферблат часов Хардена показывал четыре часа. Ей было холодно. Она потянулась к Питеру — и все вспомнила. Она чувствовала его вкус во рту и ощущала его запах на своих руках. Но Питера рядом не было. Над головой раздавалось хлопанье паруса, похожее на пистолетные выстрелы. На нее нахлынули воспоминания, и она почувствовала смущение.

Парус прекратил хлопать, яхта рванулась вперед, перестав качаться, и Ажарату поняла, что Харден занимается снастями. Дрожа от холода и от предвкушения, она забралась в спальный мешок и стала ждать, когда он отрегулирует рулевое устройство и вернется к ней. На рассвете она проснулась снова и сжалась в комок, зажав руки между ног. Хардена по-прежнему рядом не было. Яхта, накренившись, рассекала волны, и за иллюминатором проносились брызги.

Восход озарил кабину желтовато-серым светом. Ажарату разыскала свой купальник, надела его и закуталась в одну из рабочих рубашек Хардена. Затем пригладила волосы и поднялась в кокпит.

Харден стоял, вцепившись обеими руками в штурвал, и мускулы его ног напрягались, когда яхта начинала крениться. Стараясь сохранить равновесие, Ажарату осторожно подошла к Хардену и застенчиво поцеловала его. Он протянул мимо нее руку и выбрал один из шкотов.

— Ты выглядишь, как старик, — произнесла Ажарату. — У тебя седые волосы.

Лицо Хардена было покрыто коркой соли. Ажарату не дождалась ответа. Волны лизали подветренный борт «Лебедя». Позади судна бурлил кильватер, и яхта почти перепрыгивала через водяные ямы.

— Что это? — спросила она.

Между гротом и большим генуэзским парусом был привязан новый парус.

— Стаксель, — ответил Харден. — Я поднял его ночью.

— Зачем?

— Для скорости. Но он не слишком помогает, потому что отнимает ветер у генуэзского стакселя. Вот в чем беда со шлюпами. На кече имеется семнадцать мест, куда можно привязать парус, но с одной мачтой этого не получится.

Ажарату неуверенно кивнула. Она никогда не видела, чтобы «Лебедь» мчался с такой скоростью. Широкая яхта превратилась в накренившийся, стремительный клин, разрезавший воду, как нож.

— Хочешь кофе?

— Да, пожалуйста.

Она вернулась в камбуз. Привязав кофейник к газовой плите эластичной веревкой и облокотившись о плиту, она отмерила порцию кофе. Его запасы кончались. Когда они окажутся в Монровии, она поможет Хардену запасти провизию для перехода в Южную Америку.

Слезы капнули на плиту, с шипением испарившись. Ее расстроила не мысль о расставании. Она не стала бы плакать прежде, чем он покинет ее. Но почему он ничего не сказал о прошедшей ночи? Ей казалось, что он остался доволен, и она знала, что не ошибалась.

Ажарату налила готовый кофе в чашку и поднялась по трапу. «Лебедь», наклонившись, летел вперед. Она взглянула на воду, проносящуюся мимо, и поняла, что нечего больше обманывать себя. Харден спешил в Монровию, чтобы побыстрее высадить ее и остаться в одиночестве.

Харден взял чашку с кофе, в знак благодарности кивнув.

— Хочешь, сменю тебя? — спросила Ажарату.

— Спасибо. — Харден передвинулся вбок, чтобы она могла встать на его место, постучал по компасу и сказал: — Держи курс ровно сто восемьдесят.

Яхта шла в крутой бейдевинд, и Ажарату потребовалось несколько минут, чтобы начать чувствовать судно. Оно все время пыталось повернуться по ветру, и приходилось со всей силой держать штурвал.

Харден дважды поправлял ее — причем во второй раз довольно резко, — прежде чем отошел и стал пить кофе. Скоро он отставил чашку в шарнирный держатель и выбрал стаксель-шкот. Хотя он больше не держал в руках штурвал, его глаза по-прежнему беспокойно оглядывали паруса. Ажарату, расставив ноги на наклонившейся палубе, постепенно привыкла к штурвалу. Он дергался, как живое существо, но, чтобы управлять им, нужна была не столько сила, сколько внимание.

Харден внезапно встал и быстро взглянул на компас. Ажарату испугалась, что ее прогонят, но он сказал:

— Поверни еще чуть-чуть. Я спущу стаксель. Он ни черта не тянет.

Ажарату повернула штурвал. Харден еще сильнее выбрал шкот, бросился на бак, спустил парус и запихнул его вниз через форлюк.

— Снова сто восемьдесят, — закричал он.

Взгляд Хардена постоянно перебегал с парусов на воду, на индикаторы ветра, на небо и снова на паруса.

— Ветер меняется на северный.

— Мы прямо летим, — произнесла Ажарату.

— К тому же он стихает, черт возьми.

— По-моему, ты устал.

— Я в полном порядке. — Взгляд Хардена обратился к гроту. — Следи за парусом. Ты сошла с курса.

— Извини.

Она вернула яхту на заданный курс. Что он делает? К чему такая гонка? Что плохого в том, чтобы еще несколько дней провести вместе? Ажарату потрогала рукой шею, вспомнив предыдущую ночь. У нее пропал крестик.

Она засмеялась:

— Хочешь, скажу кое-что забавное?

— Следи за ветром!

— Извини. — Она выправила курс и продолжала: — Помнишь, ты говорил, что я религиозна? Так вот, я разорвала цепочку крестика.

Их глаза встретились, и на мгновение его лицо смягчилось.

— Спасибо тебе за эту ночь.

Ее сердце заколотилось.

— А ты... я думала, что ты жалеешь...

Харден подошел к ней и потерся своими губами о ее губы, отчего она задрожала.

— Я жалею только о том, что это произошло не в другое время и не в другом месте.

— В какое другое время? — пробормотала она.

— В любое другое время. — Харден отвел глаза.

— Ты не видел мой крестик? — спросила Ажарату.

— Нет. Наверно, он на койке, — ответил он и снова стал следить за парусами.

Ветер продолжал слабеть, одновременно меняя направление, и скорость яхты все падала и падала. Когда ветер стал дуть почти точно в корму, Харден сказал:

— Попробую поставить спинакер.

Ажарату взялась за штурвал и стала выполнять приказы, которые Харден выкрикивал с носа яхты. Спустив генуэзский стаксель, Харден быстро поднял спинакер — большой светлый парус.

Он надулся, как воздушный шар, и яхта поднялась из воды, как гондола. Харден бросил торжествующий взгляд на забурливший кильватер.

Ажарату передалось его возбуждение. Яхта летела по воде бесшумно, только шипела носовая волна да бурлил пенный след за кормой. Пока в прозрачном небе тропиков поднималось белое солнце, яхта мчалась все быстрее и быстрее. С наступлением дня воздух прогрелся и море успокоилось, но «Лебедь» по-прежнему летел.

Размеры паруса заставляли Хардена соблюдать осторожность, и он внимательно оглядывал вздымающуюся нейлоновую поверхность, оценивая силу ветра и приспосабливаясь к нему.

Ажарату была захвачена полетом «Лебедя» и начала ощущать мистическое родство с парусами и такелажем, едва ли не заранее предчувствуя, когда нужно повернуть штурвал, а когда довериться яхте.

Они плыли много часов, почти не разговаривая, поглощенные своим делом и зачарованные скоростью яхты. Наконец, когда заходящее солнце потускнело, Ажарату почувствовала усталость.

— Держи сто восемьдесят! — прорычал Харден.

— Мне нужно поесть, — ответила она. — Да и тебе тоже.

Харден промолчал.

— Мы можем ненадолго сбавить ход? Давай я приготовлю что-нибудь поесть.

— Ладно, я один справлюсь, — ответил Харден. — Но будь готова немедленно вернуться, если ветер начнет крепчать. Похоже, что он собирается это сделать.

Ажарату спустилась вниз. Ей снова показалось, что он жалеет о проведенной с ней ночи и хочет, чтобы она ушла, покинула его яхту и его жизнь. Судно неприятно качалось, и ей снова пришлось привязать чайник к плите, чтобы согреть воду для супа. Она счистила плесень с хлеба, достала немного сыра и порезала последнее яблоко. Свежая пища почти кончилась, остались только бесконечные ряды жестянок.

Внезапно она поняла, что провела в море слишком много времени. Ей захотелось увидеть сушу, почувствовать запах земли. Она подумала о свежей зелени из госпитального сада. Хрустящий салат и ледяной редис. Дело в качке, решила она. Постоянное переваливание с бока на бок наводило уныние.

В ожидании, когда закипит вода, Ажарату застелила койку Хардена и поискала крестик. В спальном мешке его не оказалось и на диване под койкой тоже. Ажарату встала коленями на диван и, ухватившись за край койки, положила щеку на подушку, стараясь не расплакаться.

Крестик блестел на полу каюты. Ажарату залезла под стол, но, поднимая крестик, обнаружила, что цепочка застряла в щели между половицами.

Настало время спустить спинакер.

Ветер быстро крепчал. Харден позвал Ажарату, но она не ответила. Вероятно, не услышала. Сильный порыв ветра ударил в парус, и «Лебедь» неуклюже рванулся вперед. Харден решил не ждать ее.

Он включил автоматическое рулевое устройство, потравил ванты спинакера и направился на нос яхты, обвязав вокруг пояса страховочный ремень, прикрепив его к лееру.

Вдруг ветер наполнил парус, и Харден снова закричал, призывая Ажарату на помощь, но ветер уносил его слова прочь.

Харден опасался спускать надувшийся парус. Он окажется под яхтой, если упадет вперед. Лучше привести к ветру. Быстрее! Харден бросился в кокпит, вытравил ванты спинакера и начал выбирать шкот с подветренной стороны. Слишком поздно. Могучий порыв ветра сорвал с волны шапку пены и ударил в паруса.

Парус оторвался с громоподобным треском.

Харден смотрел на нейлоновый парус, хлопающий, как простыня на бельевой веревке.

— Сукин сын!

Он кинулся вперед, ухватился за спинакер-гик — передний парус — и закрепил его. Затем осторожно спустил оторванный парус, стараясь, чтобы надутая воздухом ткань не упала в воду, и снова направил яхту курсом сто восемьдесят. Включив автоматическое управление, он в ярости направился вниз, чтобы выяснить, куда, черт возьми, запропастилась Ажарату.

В камбузе оглушительно свистел чайник, пар из носика оседал каплями воды на тиковых дверцах буфета. Ажарату стояла на коленях на полу каюты. Ему показалось, что она молится. Но потом он увидел, что половицы сняты и сложены в кучу. Ажарату смотрела в дыру под обеденным столом. Наконец она повернула к нему голову. Ее глаза были недоверчиво раскрыты.

— Что ты делаешь? — спросил Харден. Он выключил газ, и чайник замолчал.

— Я искала свой крестик, — ответила она придушенным голосом. — Цепочка застряла в щели.

Харден подошел к дыре и заглянул в нее. Ажарату отломала от деревянного ящика крышку. Харден решил, что на ее месте поступил бы так же, если бы увидел надпись «Армия США». Внутри лежал смертоносный цилиндр ракеты. В назначении этого предмета ошибиться было невозможно.

— Ты сошел с ума? — выдохнула она, по-прежнему склонившись над дырой.

Харден смотрел на Ажарату, уперев руки в бока. Что это — расплата за то, что он предал Кэролайн?

— Это безумие!

— Нет, — ответил Харден. — Это не безумие.

— Тогда что? — спросила она громко, поднимаясь и оглядывая его лицо беспокойными глазами. — Самоубийство?

— Это моя жизнь, — сказал Харден, — а не твоя. И это не самоубийство. А теперь — живо на палубу!

Ажарату крепко уперлась в пол ногами и встретила его взгляд.

— Ты можешь с чистой совестью сказать, что тебя не волнует судьба людей на том корабле?

— У них будет время спастись.

— Ты уверен? — спросила она ядовито. — Или просто так думаешь?

— Ажарату, мне незачем убеждать тебя. Возьми штурвал. Мы плывем вблизи судоходной линии.

Он опустился на пол кабины и начал ставить половицы на место.

Ажарату стояла над ним не двигаясь.

— Если хотя бы один человек не успеет спастись, ты станешь убийцей.

— Спасутся.

— Питер, ты не понимаешь, что ты делаешь.

Он холодно взглянул на нее:

— Штурвал!

Ажарату медленно поднялась по трапу. Харден закрыл ящик, затем поднялся на бак, чтобы распутать шкоты снятого паруса. То, что случилось со спинакером, не имело значения. У него был еще один, а, кроме того, в одиночном плавании он не сможет справиться с таким большим парусом. Нос «Лебедя» зарылся в воду, и Харден потерял равновесие. Ему пришлось бросить трос и крепко вцепиться в леер.

— Надень страховочный пояс! — прокричала Ажарату из кокпита.

Харден побежал к кокпиту, где оставил пояс.

«Даже в спокойном море, — вдалбливал он ей, — всегда надевай страховочный пояс, если работаешь рядом с бортом».

— Извини, — сказал он, застегивая пояс на себе. — Я забыл.

Он взглянул на нее. Ажарату напряженно сидела около штурвала. Его слова прозвучали глупо. Она называла его убийцей, а он извинялся за то, что не надел страховочный пояс. Ажарату встретила его взгляд горящими глазами.

— Чего ты хочешь?

— Ничего. Забавно: ты ненавидишь меня, но хочешь, чтобы я соблюдал осторожность.

— Ты думаешь, что я смогу одна плыть на этой чертовой яхте? — спросила Ажарату и вдруг разрыдалась. — Питер, ненависть здесь ни при чем. Послушай меня, пожалуйста.

Харден сел около нее. Эта истерика удивила его. В госпитале она всегда была спокойной, да, можно сказать, неприступной, а на борту яхты — неизменно жизнерадостной. Но сейчас расплакалась, как ребенок. Ее тело содрогалось от рыданий, и Харден обнял ее.

Ажарату прижала лицо к его груди.

— Мы столько всего вместе пережили... Я не верю, что ты способен на такое.

Харден сжал руками ее плечи, отстранил от себя и заставил взглянуть ему в глаза.

— А теперь ты послушай меня. Этот корабль погубил все, что я любил.

— Полюби что-нибудь еще, — ответила она. — Забудь мертвых, люби живых.

— Сначала я должен покончить с прошлым.

— Оставь прошлое в покое. Оно уже ушло.

— Еще нет.

— Ни один человек не может сказать, что ушло, а что нет.

— Черта с два не могу!

— Месть — это право Господа, а не твое.

— Я ждал, когда Он отомстит. Ты еще скажи, что «Левиафан» выполнял волю Бога, потопив мою яхту.

— Может быть это действительно была воля Бога.

— Лучше считай это деянием человека.

Лицо Ажарату окаменело, она перестала плакать.

Харден нервно встал. Яхта внезапно стала очень маленькой. Он шагнул вперед, но потом повернулся и снова схватил ее за плечи.

— Я скажу тебе еще кое-что, и понимай это как хочешь. Я думал, что схожу с ума. Меня терзали кошмары. Я погибал. До этого момента я знал наверняка, что должен потопить это чудовище.

— И у тебя не было сомнений?

Харден притянул ее к себе.

— Я боялся заниматься с тобой любовью. Я думал что ты расслабишь мою волю.

— И что?

— Наоборот, ты сделала меня гораздо сильнее.

— Каким образом?

— Ты напомнила мне, каким я был счастливым.

Ажарату вглядывалась в его лицо.

— А если бы я оказалась на «Левиафане», то ты все равно...

— Никакой разницы не было бы.

— Почему?

— Ты бы спаслась вместе с остальными.

— Почему ты в этом уверен? — спросила Ажарату, глядя ему в глаза.

— Ты не представляешь себе, насколько «Левиафан» велик. Он не потонет, как камень, и мгновенно не испарится. Он будет умирать долго.

— Питер, ты по-прежнему не в своем уме. Если он такой большой, то как ты его утопишь?

— Я знаю его изъян.

— Тебя убьют.

— Это не входит в мои планы, — сказал Харден, чуть улыбнувшись.

Ажарату высвободилась из его объятий.

— А что, если я попробую остановить тебя? — спросила она. — Что ты сделаешь, чтобы защитить свое право мести?

Харден посмотрел на нее и промолчал.

— Ты убьешь меня? — настаивала Ажарату.

Он холодно улыбнулся.

— Я уже об этом думал. В порту Монровии я высажу тебя в шлюпку и быстро уплыву.

— А если я сообщу властям о твоих намерениях?

— Тебя уже кто-то опередил. За мной охотятся на боевом вертолете.

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю.

— Тогда в любом случае все кончено. Ты не сможешь выполнить задуманное.

— Может быть.

— Что ты собираешься делать?

Харден слегка улыбнулся.

— Итак, ты хочешь выдать меня?

Ажарату яростно покачала головой.

— Я ничего не говорила.

— Я не могу рисковать.

— Что, если я дам тебе слово?

— Я буду подозревать, что ты успокаиваешь буйно помешанного.

Ажарату протиснулась мимо него и исчезла внизу. Харден поднял генуэзский парус, чтобы «Лебедь» снова набрал скорость. Пассат, который редко встречается так далеко на юге, постепенно крепчал, и время от времени спидометр показывал невероятную скорость — десять узлов. Яхта летела вперед, рассекая волны.

Наконец Ажарату вернулась в кокпит и целый час молчала. Ее лицо было замкнуто и лишено выражения. Харден следил за колебаниями стрелок спидометра. Ему показалось, что прибор поврежден. Нужно будет проверить скорость яхты по расстоянию, пройденному от полудня до полудня.

— Смотри, — внезапно сказал он, показывая на нос.

Ажарату не сразу последовала его призыву, но, когда она увидела радугу, танцующую в брызгах воды перед носом яхты, с ее губ сорвался возглас невольного восхищения.

— Какое чудо!

Цвета радуги были такими же четкими и чистыми, как свет в хрустальной призме. Радуга мерцала, как огонь бакена, появляясь, исчезая, снова появляясь, разбрасывая вспышки желтого, зеленого и синего цветов.

— Смотри! — выдохнула Ажарату.

Радуга окрасилась в красный цвет — такой же густой и яркий, как красная кардинальская шапка.

— Она похожа на кровь.

Харден мрачно глядел на радугу. Да, кровь. Как будто волны кровоточили, когда «Лебедь» рассекал их.

— У тебя есть план? — спросила она внезапно.

— А тебя это волнует?

— Я не хочу, чтобы ты погиб.

— Я тоже не хочу.

— Я не допущу этого, — сказала она энергично. — Я остановлю тебя.

— Не сможешь. Я же говорил тебе, что они уже знают.

— Нет, смогу.

Харден поглядел на Ажарату. Ее рот был упрямо сжат.

— Каким образом?

— Я заставлю своего отца использовать свое влияние в Либерии, Береге Слоновой Кости, Сенегале и Гане. Тебя поймают и арестуют.

— А тебе не приходило в голову, — спросил Харден, — что я могу сковать тебе ноги и выбросить за борт?

— Как рабыню?

— Перестань говорить глупости.

— Я чувствую себя твоей рабыней, — произнесла она тихо. — Но я знаю, что ты ничего мне не сделаешь.

Харден холодно посмотрел на нее. Если она так думает, он не сможет защититься.

— Ты думаешь, что мы возлюбленные, потому что занимались любовью при свете звезд?

Ажарату ударила его первым предметом, попавшимся под руку. Им оказался бинокль. Харден отшатнулся, закрыв лицо руками. Он был слишком потрясен, чтобы отвечать на удар. С диким выражением в глазах Ажарату подняла тяжелый бинокль, чтобы ударить его снова. Харден поднял руки, чтобы отразить удар. По его щеке текла кровь. Увидев ее, Ажарату заколебалась, потом опустила руку, и ее губы задрожали.

— О Боже, что я с тобой сделала!

Харден машинально взялся за штурвал, чтобы поправить курс яхты. Потрясенный свирепостью Ажарату, он глядел на кровь, которая попала с его ладони на штурвал.

— Господи! — вымолвил он.

— Я ранила тебя.

— Все в порядке.

Она опустила бинокль.

— Извини. Я никогда в своей жизни не делала ничего подобного, никогда не чувствовала такой злобы.

— Я не хотел этого говорить, — сказал Харден, осторожно прикасаясь к щеке. — Мне жаль, что так вышло.

Отстранив его пальцы, она осмотрела порез.

— Я хочу плыть с тобой, — спокойно сказала она.

Харден посмотрел на нее. Гнев ее прошел, она снова выглядела очень юной и уязвимой. Он переспросил:

— Что?

— Я плыву с тобой.

— Ни в коем случае.

— Я буду тебя сменять. Я сохраню в тебе силы. Ведь ты поэтому позволял мне до сих пор плыть с тобой?

— Забудь об этом.

— Ты должен взять меня.

— Нет, не должен.

— Да, должен. Я знаю, что ты не убьешь меня. Но ты знаешь, что я заставлю отца поймать тебя. Так что тебе придется меня взять.

Харден смотрел на воду. Ажарату спустилась вниз и вернулась с маленькой аптечкой. Пока она прочищала и заклеивала рану у него под глазом, он сказал:

— Ажарату, пожалуйста, высадись в Монровии без скандала.

— Все, что угодно, только не это.

— Поезжай домой и лечи людей. Поступи в университет. Делай все, что планировала.

— Меня все это не волнует.

— Тогда найди что-нибудь, что тебя волнует.

— Я уже нашла.

Их взгляды встретились, и у Хардена появилось ужасное чувство, что она смущена меньше, чем он.

— У тебя нет никаких сомнений? — спросил он.

— Ни единого.

— Ты действительно донесешь на меня, если я высажу тебя в Монровии?

— Да.

Харден расстроенно покачал головой.

— О Боже... Слушай, подумай об этом хорошенько. Нам придется очень тяжело. Через неделю ты возненавидишь меня, а еще через неделю — себя, яхту и океан. Но будет уже поздно. Завтра мы проплывем мимо Монровии. К тому времени ты должна решить.

— Я уже решила, — ответила Ажарату. — Куда мы плывем?

— Навстречу зиме.

Глава 14

На пятое утро после выхода из Саутгемптона «Левиафан» подошел к Канарским островам.

Капитан Огилви вызвал второго офицера к себе в кабинет и без всяких объяснений приказал вычислить новый курс танкера.

Второй офицер удивленно поднял брови и посмотрел на адмиралтейскую карту на стене позади письменного стола капитана. Рядом с ней были развешены фотографии жены Огилви, которую капитан больше любил по ее письмам, чем во плоти, и его дочерей, которых он знал главным образом по поздравительным открыткам и извещениям о свадьбах и рождении внуков.