Французская мелодия, русский мотив

Никто не знал, где он находится. В офисе говорили только одно: «Алексей Алексеевич в отпуске, когда будет, неизвестно». Ни по домашнему, ни по мобильному телефонам его было не найти. Миша терялся в догадках и пребывал в состоянии полного профессионального бездействия. Чем умело пользовалась Марьяша. Она, наконец, решилась познакомить Григория с Нюшей и перевезти его от Симона в Иври. Григорию, похоже, уже понравилась такая кочевая жизнь, а может быть, он просто не хотел показывать своей тоски по сыну, по Тихорецку, и безропотно переносил все переезды.

Виталий периодически присылал по электронке весточки: с ним все в порядке, клиника замечательная, находится в потрясающе красивом месте. Еще писал, что подружился с хорошим парнем, тоже инвалидом, но только с парализованными ногами. В общем, просил за него не переживать.

Временное бездействие, связанное с отсутствием Орлова, подвигло Мишу на решение познакомиться с Полиной. Заодно и Григория представить, все-таки родная кровь. Но Марьяша от этой идеи не пришла в восторг, скорее наоборот. Даже погрустнела, перестала таскать его по магазинам в поисках бытовых мелочей и засобиралась в Иври. Одна. Миша никак не мог проанализировать ее поведение. Помог тонкий знаток женских натур Симон.

Пока Марьяша гостила в Иври, Симон решил «проветрить» Порецкого — показать ему ночной Париж — площадь Пигаль, например, заглянуть с ним в кабачок. Миша не возражал.

В последнее время, когда накал страстей в отношениях с Орловым несколько поутих, и у них с Марьяшей появилось много, слишком много свободного времени, Мише стало некомфортно. Виталька уехал окрыленный и, похоже, полностью доволен своей жизнью у Отто. Григорий делает вид, что все в порядке: помогает в Иври по хозяйству, режется с Петром в карты, обучая его подспудно замечательным образцам разговорной ненормативной лексики типа «бляха муха», «блин малин» и далее по возрастающей (в зависимости от того, выигрывает он или проигрывает). Но находится он в постоянном ожидании, чувствуя себя не то загостившимся гостем, не то нахлебником. Да и у Миши состояние не лучше. Не зря ведь говорится, ничего не может быть хуже, чем ждать да догонять. Поэтому ночной променад с Симоном по бульвару Клиши, утыканному всевозможными ночными клубами и бордельчиками, оказался очень кстати. Если бы Марьяша узнала, куда повел многоуважаемый Симон ее бойфренда, то, пожалуй, досталось бы обоим.

Побродить, однако, удалось недолго. Пошли от станции метро «Пигаль» по бульвару в сторону «Бланш». Погода не располагала к неспешной прогулке — мелкий дождь плавно перешел в мокрый снег, загнав друзей в небольшое уютное кафе.

После третьего бокала вина Миша завел разговор о Марьяше. В частности, о том, что его более всего беспокоило — почему она не хочет знакомить его с матерью.

— Ты хочешь быть представлен ее матери в качестве жениха или в качестве адвоката? — выслушав его претензии, спросил Симон.

— Да какая разница, в каком качестве? — Порецкий искренне удивился. — Полина ведь в курсе, что дочь приехала из России не одна, а с целой делегацией.

Друг мой, ты себе даже представить не можешь всей сложности взаимоотношений Марьяши и Полины, — Симон раскраснелся от выпитого, отчаянно жестикулировал руками, — это вечные соперницы. Полина всегда ревновала дочь к матери, к тому, что все жалели девочку, берегли ее, она довольно рано потеряла отца и очень тяжело это переживала. А Полине хотелось, чтобы жалели ее. Но этого никто не делал. И напрасно. Кстати, Графиня все же была очень предвзятой в отношениях с дочерью, а для внучки не жалела ничего. Она сама взлелеяла это противостояние…

— Симон, ты сейчас не о том говоришь.

— Да, Мишель, я, пожалуй, увлекся… Марьяша, конечно, ни тебе, ни мне не признается в том, что она просто боится в глазах своей мамочки глупо выглядеть. А та и рада стараться, она всегда в душе гордилась, что внешне гораздо эффектнее своей дочери, и постоянно культивировала в ней комплексы.

— Марьяша очень хорошенькая, — Миша откровенно возмутился, — не просто хорошенькая, а красивая…

— Это ты так считаешь и я, а у нее заниженная самооценка в отношении своей внешности. Я тебе об этом уже полчаса толкую, а ты никак не хочешь меня понять.

— А что я должен понять? — Миша уже начал терять терпение, — объясни ты мне, русскому медведю, ваши французские штучки. Ну не понимаю я, как мать может так тиранить свою дочь. И главное, за что?

— Мишель, ты не медведь, ты — тупица. Марьяша — великая скромница, ты у нее, возможно, первый мужчина. Она не умеет раскидываться поклонниками, как ее мамочка, которая даже меня двадцать лет с ума сводила, которую я двадцать лет желал. Она, скорее всего, стесняется тебя спросить прямо — женишься ты на ней или нет? И намекнуть тебе на это не может, потому что не знает, как это делается. Мамочка, наверное, знает, от того же Орлова, что у вас с ней некие романтические отношения. Если ты с ней будешь знакомиться как адвокат, то она Марьяшу просто затретирует своими намеками, что ты ее используешь, и всякой прочей ерундой.

— А если я как жених к ней приду знакомиться, тогда она меня затретирует, что я жиголо и охотник за богатыми невестами.

— Само собой, но тебе не привыкать, из щекотливых ситуаций выпутываться — твоя профессия, а Марьяшке это сделать сложнее.

Симон упорно настаивал на том, что Миша должен сделать официальное предложение руки и сердца Марьяше и получить на то разрешение ее матери. Так будет лучше для всех, опять же замечательный повод для знакомства.

На том и порешили, даже выпили за это. И не один раз. Наутро Марьяша долго возмущалась, звоня из Иври по всем имеющимся телефонам, что Миша не берет трубку. Не знала, бедняжка, что накануне ночью два не очень трезвых человека фактически решили ее судьбу. Хотя почему бедняжка? Как раз наоборот…

Но не только она не могла дозвониться до Порецкого. Отто тоже все телефоны оборвал, собираясь сообщить важную новость — анализы подтвердили родство Екшинцевых и Графини.

Однако в теплом уютном кафе так громко играла музыка и разговор с Симоном настолько увлек Мишу, что он просто забыл про свой мобильник, оставленный в куртке. Зато седовласый гардеробщик уже два часа сходил с ума от незнакомой для его французского уха мелодии, каждые десять минут оглашавшей маленькую гардеробную.

«Оказывается, учить французский язык не так уж и сложно. Так что ты, папань, не ленись, — задорным голосом уговаривал Виталий отца по телефону, — я уже с медсестрами по-французски изъясняюсь. А ты как, продвигаешься?»

Григорий что-то нечленораздельное пробурчал в ответ, так как похвастать ему было нечем. Какой из него француз? Он и по-русски грамотно никогда писать не умел, а тут французский. Его, кстати, все прекрасно понимают — Симон, хоть и француз, но русский знает не хуже его. А остальные — Нюша, Петр, Марьяша и сами только на родном языке и говорят. Да и потом неизвестно, как еще все тут сложится. От Орлова — ни слуху ни духу. Будут они с Полиной судиться или не будут — никто ничего не знает. Когда это все прекратится — тоже никто не знает. Мишу спрашивать бесполезно. Он говорит, что у них с Орловым было джентльменское соглашение, что тот первым выйдет на связь. Вот Порецкий и ждет у моря погоды. Вот только какой она будет, эта погода?

Конечно, Григорий очень скучал по сыну, но говорить ему не стал. Судя по голосу, Витальке в горах было хорошо, Отто обнадежил его настолько, что он практически перестал ощущать себя калекой. Отто долго говорил с Марьяшей по телефону, объяснял ей, что шансы встать из инвалидного кресла и ходить самостоятельно у парня есть. Подобрать хороший качественный протез — не проблема, главная проблема у него в голове. Нужно, чтобы он поверил в свой протез, что он сможет ему полностью заменить отсутствующую ногу. Чтобы он научился на него опираться так же, как на свою здоровую ногу. Здесь уже придется поработать не только хирургам, но и психологам. Но это дело двух-трех недель. Все это время он просил не отвлекать Виталия от занятий со специалистами, пореже звонить, чтобы он не затосковал по отцу.

«Марьяша, поверь мне на слово, ему здесь очень нравится, — убеждал ее Отто по телефону, — он даже за девушками стал ухаживать. Так что передай Григорию, что у него при таком раскладе событий, возможно, скоро невестка появится».

Конечно, Отто шутил, но Витальке действительно можно было помочь. А вот с Фабио ситуация была куда сложнее. Все, кто его смотрел, были убеждены в том, что ему помочь невозможно. Паралич конечностей — это приговор. Тут добротным протезом не обойдешься. И только его приятель по работе с миссией Красного Креста китаец Сянчжи был уверен, что парнишке можно помочь. Только не в Альпах, а в Китае, в его клинике.

Это сильно осложняло дело. Везти Фабио в Китай без ведома Анри — нереально, но парнишка ждет и верит в Отто, как в Бога. Что делать? Сказать Фабио прямо, что ни один европейский специалист не верит в успех его лечения и не берется за операцию? И только непризнанный врач-остеопат из Китая, практикующий использование всевозможных восточных «штучек», официальной медициной не признанных, согласен его лечить нетрадиционными методами, о которых Отто вообще мало что знает.

Но сколько времени уйдет на это — месяц, год, жизнь? И будет ли результат такого нетрадиционного лечения положительным?

Сянчжи был вполне грамотным хирургом, с европейским дипломом, но, как он сам объяснял, основы медицины были нужны ему для того, чтобы лучше разобраться в тонкостях восточной, как он любил говорить, «народной» медицины. Несколько лет он работал в обычной больнице в Шанхае, затем уехал в отдаленный горный край — поселился в провинции Цинхай, в отдаленном монастыре в Наныпане. Чем он там занимался несколько лет — неизвестно, об этом он не любит рассказывать, но Отто предполагает, что именно в это время он и увлекся нетрадиционной медициной. Мануальная терапия, остеопатия куда более увлекли Сянчжи, чем обычная хирургия.

Отто шутил, что в его лице мир потерял великого хирурга, зато приобрел великого авантюриста. Но на эти шутки мудрый китаец не обижался, а лишь улыбался чуть хитроватой восточной улыбкой. Однако когда он пару раз сделал Отто свой «фирменный» точечный массаж, после которого не юный уже Шайн почувствовал легкость в теле необыкновенную, шутить доктор перестал. Руки у Сянчжи действительно были волшебными.

Удивительно, но за несколько недель пребывания в «Финстераархорнской обители» Фабио стал для Отто, пожалуй, самым главным клиентом. Доктор то и дело ловил себя на мысли, что думает об этом черноглазом пареньке постоянно. Сянчжи, кстати, тоже проводил с ним дни напролет, что очень раздражало Витальку, который мог с ним общаться только по вечерам. Ребята подружились, но график пребывания в клинике у них обоих был очень плотным. Жили на одном этаже, в соседних комнатах, но виделись только по вечерам и находились под неустанным присмотром Отто. Они даже не догадывались, что по его воле стали друзьями, хотя фактически должны быть врагами. Но Отто не спешил раскрывать карты.

Уже за полночь Сянчжи заглянул к нему в кабинет. Тот сидел над медкартой Фабио:

— Удивительный парень, ты не находишь? — спросил его китаец. — Обаятельный невероятно, всему медперсоналу голову вскружил.

— Нахожу, только вот не знаю чем помочь. Отпустить его с тобой в Китай? А вдруг ничего не получится?

— Получится. За месяц я поставлю парня на ноги. Сейчас все зависит от тебя, док. Ты должен решиться. В конце концов, он взрослый человек и сам может принимать решения. А с его отцом я сам поговорю, чтобы снять с тебя этот груз. Завтра же к нему и поеду. Фабио напишет ему записку, и я поеду, так сказать, послом доброй воли…

— Вот он такого посла и пошлет. Анри еще тот типчик. Этот церемониться не станет. Вытолкает тебя взашей из своего «Пристанища Мавра», и останемся мы с тобой в дураках.

— Не вытолкает. Что он, враг своему сыну?

— Да не враг, конечно, просто очень гордый. Они с Фабио попали в непростую ситуацию, могут лишиться крыши над головой. Поэтому отец на все проявления благородства с моей стороны реагирует очень плохо. Если он узнает, что ты, Сянчжи, от меня — тебе тоже достанется.

— Я не поеду к нему в гости, а просто приглашу на встречу на нейтральной территории.

— Утро вечера мудренее. Пойдем лучше спать. Утром я тебе скажу, что думаю по поводу вашего отъезда.

Когда Сянчжи ушел, Отто решил, что обязательно утром дозвонится до Михаила. Сообщит ему о результатах, заодно посоветуется насчет отъезда Фабио. Как ни крути, а Порецкий в их компании главный закоперщик.

За время своего трехнедельного пребывания в Клермон-Ферране на бальнеологическом курорте Руайя, куда его определил Лоран, Алексей Алексеевич Орлов о многом передумал. И, прежде всего о том, как быстро прошла жизнь. Ни жены, ни детей, никого, кроме Анри и Фабио.

Всю жизнь выкручивался, врал, крутил чужими судьбами, в зависимости от своего настроения и симпатий, а теперь вот и сам оказался больным, никому не нужным стариком.

За все время своего «минерализированного» пребывания на курорте он ни с кем не связывался. Порецкий ждал от него действий. Готовился к судебному процессу, которым Полина постоянно пугала Марьяшу, наверняка собирал компромат на Орлова. Уж если он в два счета раскусил Гуляева, то сможет и кое-что неблаговидное из юридической практики Орлова раскопать. А раскопать есть что… Тогда прощай, доброе имя. Пресса будет рада такому подарку.

Анри он тоже не звонил. Просто не знал, что сказать старому другу. За время отсутствия Орлова никто его не потревожит, пусть себе живет спокойно. А вот когда он, отдохнувший, приедет с курорта, они с Анри вдоволь наговорятся. И повоюют. Хотя болезнь странным образом повлияла на Орлова — первоначальное его желание биться насмерть за «Пристанище Мавра» поутихло. Не иначе знаменитая минеральная вода обладала не только общеукрепляющим действием, но и понижающим агрессию.

Он даже стал подумывать, а не бросить ли всю эту возню с порошинским наследством да не прикупить ли небольшой домишко? Можно даже в пригороде Клермон-Феррана, недалеко от курорта. Как здесь спокойно, мило, хотя, наверное, летом народу набирается много. Ну, до лета еще дожить надо… Можно и подальше от города усадьбу купить или ферму, здесь сохранились строения XII-ХIII веков. Будет не хуже, чем в «Пристанище Мавра». Орлов долгими часами прохаживаясь по окрестностям Руайя, удивлялся сам себе — за столько лет жизни во Франции ни разу не побывал в исторической области Овернь, где так красиво!

Алексей Алексеевич ждал приезда Лорана, который все не возвращался. Мысль о том, что у него лейкоз, уже прочно поселилась в голове у адвоката, он даже успел к ней привыкнуть. От лейкоза в одночасье не умирают, поэтому в запасе у него есть несколько месяцев, а может быть и нет. Хоть Лоран так категорично не высказывался, Орлов узнал все о своем диагнозе. А перед тем, как уйти в мир иной, у него оставалось еще много незаконченных дел.

Он за время своего отсутствия даже и представить себе не мог, как страдал от одиночества Анри. После отъезда Фабио он пытался связаться с Орловым, но тот как сквозь землю провалился. Анри уже не знал, что и думать. Фабио раз в неделю обязательно присылал ему письмо, но обратного адреса не указывал. А совсем недавно какой-то иностранец, судя по голосу, японец или китаец, довольно сносно говорящий по-французски, назначил ему встречу и очень просил прийти, так как дело касалось Фабио. Анри готов был немедленно броситься и поехать туда, куда он велит, но тот взял тайм-аут до конца недели. Встреча должна состояться завтра, и ранним утром он планировал выехать в Париж.

Приезд Лорана ничем хорошим не порадовал. Как раз напротив. Церемониться с Орловым он перестал. К тому же просто «добил» его сообщением о том, что Фабио ушел из дома. Анри не стал объяснять Лорану, куда и с кем уехал сын, просто поставил его в известность, что лаборатории больше нет, и Фабио теперь живет в другом месте, и ни о каком совместном «бизнесе» больше и речи быть не может. Этого сообщения было достаточно, чтобы Лоран резко изменил свое отношение к болезни Орлова. Поэтому он так долго не появлялся — без Фабио с его «товаром» Орлов стал малоинтересен расчетливому Лорану.

Новость о поступке Фабио расстроила старика. Едва отделавшись от Лорана, он бросился к телефону. Трубку взяла Эмилия, сказала, что Анри утром выехал в Париж на какую-то важную встречу, касающуюся Фабио. И долго, очень долго плакалась в трубку на жизнь, корила Алексея Алексеевича за то, что в тяжкие для Анри дни он вдруг исчез… А мобильного телефона Анри так и не собрался купить.

Сянчжи уже начал нервничать — Анри опаздывал почти на полчаса. Китаец забеспокоился — неужели не придет? В руках он держал толстую пачку фотографий Фабио — на фоне заснеженных гор, в бассейне, на тренажерах. На всех снимках — счастливый, улыбающийся парнишка. Привез он и письмо от него, в котором Фабио уговаривал отца отпустить его вместе с Сянчжи в Китай.

Взъерошенный Анри показался в дверях кафе с опозданием почти на час. Сразу увидел Сянчжи, сидевшего почти у самого входа, и бросился к нему…

Разговор их был долгим. Одного взгляда на маленького седого мужчину, невероятно худого и осунувшегося, было достаточно, чтобы определить, как тяжело ему было все это время. Сянчжи про себя последними словами ругал и Отто, и Фабио, которые так глупо и опрометчиво устроили этот побег. Анри, несмотря на некую тщедушность и маленький рост, производил впечатление физически здорового мужчины. Но вот его душевное состояние оставляло желать лучшего.

Так сложилось, что за всю жизнь Анри ни разу не общался с представителями желтой расы. Ну не было у него знакомых китайцев. Но сдержанный, культурный и очень воспитанный мужчина с узкими глазами и удивительно приятной улыбкой ему очень понравился. А может быть, он просто был рад встрече с любым человеком, да хоть с самим чертом, который бы что-то знал о его сыне.

Фотоснимки улыбающегося Фабио сделали свое дело — Анри размяк, заулыбался и буквально замучил Сянчжи расспросами о сыне. Когда Сянчжи перешел к самому главному — к тому, что официальная медицина не может помочь парню, который очень хочет ходить, Анри помрачнел. Но Сянчжи не дал ему времени окончательно расстроиться, напротив, тут же стал говорить о том, что в Китае и не таких больных ставят на ноги. Только это не совсем медицинские методы, скорее, совсем не медицинские…

Фабио готов к поездке в Китай, требуется только разрешение от Анри. О деньгах беспокоиться не надо, Отто все расходы берет на себя.

Анри не стал упираться — если Фабио решил ехать в Китай, пусть едет, а он пока постарается купить домик и переехать туда из «Пристанища Мавра».

После долгого отсутствия Орлова Анри уже принял для себя самое важное решение — не вступать в борьбу за имение графа Порошина. Пусть мать и дочь разбираются без него. У него теперь другая задача — обустроить дом в каком-нибудь другом месте, чтобы абсолютно здоровому Фабио было куда возвращаться из далекого Китая. На том они с Сянчжи и расстались.

Полина ничего не стала рассказывать Абду о встрече с Симоном. Она просто завела разговор о том, что неплохо бы куда-нибудь съездить, проветриться. Можно даже в Африку. Сейчас, когда в Париже стоит такая гадкая погода — то дождь, то снег, в Сусе, наверное, очень тепло и уютно.

— Ты бы мог начать новый цикл, Абду, а то совсем разучишься держать кисть в руках.

Абду посмотрел на нее, слегка усмехаясь:

— Неужели ты думаешь, что я сейчас способен на что-то? После этих дрязг с твоими родственничками, с твоей полоумной дочерью, когда я вынужден бегать и решать твои проблемы, — он делал сильный упор на слово «твои», — я уже не в состоянии творить. Мне уже не до того.

Выражение его лица из улыбчиво-снисходительного преобразилось на глазах. Теперь он разошелся не на шутку:

— Что ты можешь без меня, а? Ты ведь скоро и шага без моей помощи не сделаешь. Села мне на шею и ножки свесила: «Абду, надо то, надо се». Я у тебя и слуга, и шофер, и даже секретарь!

Тут уж не сдержалась Полина, которая прекрасно помнила, как Абду заставил ее рассчитать Мадлен — прекрасную умную девушку, бывшую незаменимой помощницей несколько лет подряд — только за то, что она якобы слишком дорого обходилась.

— Это ты мне говоришь? Да ты забыл, на чьи деньги живешь? Кто из тебя человека сделал? Забыл, каким был до встречи с Симоном, который привел тебя в мой дом? Так я тебе сейчас это напомню…

И Полина завелась. Давненько с ней такого не случалось, со времени последней ссоры с Графиней, после которой Наталья Александровна и слегла.

Огромные зеленые глаза Абду, казалось, вылезут из орбит от изумления. Такой свою возлюбленную он еще не видел. Полина от крика перешла к действиям — она хватала все, что попадалось под руку, и швыряла в Абду. Книги, папки с документами, мобильный телефон, косметичка — все это полетело в сторону оторопевшего юноши. Он и рта открыть не мог, только пятился задом к двери, как рак, выброшенный волной на берег. Вид у него был довольно жалкий, но Полина и не думала успокаиваться. Только когда дверь за ним закрылась, и полетевшая вслед чашка с остатками кофе, разбившись о дверь, с грохотом рассыпалась по полу осколками, она немного утихла. Сейчас ей, как никогда ранее, хотелось бы прижаться к матери и поплакаться в жилетку. Но плакаться было некому.

Абду выскочил из галереи, успев захватить свою сумку. Полина осталась сидеть одна в полутемном здании, забитом нелепыми картинами и всевозможной арабской ерундой. Ей стало не по себе. Машинально подняв трубку, она набрала номер телефона, который жил в ее голове много лет. Это был номер Симона…

Глава 10

С утра Миша мучился головной болью и удивлялся тому, что похмелье бывает не только от излишнего употребления водки, но и красного вина. Звонок Отто и сообщение о том, что тесты на ДНК подтверждают родство Екшинцевых, Марьяши и, следовательно, Полины, вернули Порецкого к жизни.

Еще Отто рассказал о переговорах Сянчжи и Анри, после которых можно было сделать вывод, что жокей не намерен более биться за «Пристанище Мавра». Возможно, это его решение повлияет на Орлова, и он откажется от судебного разбирательства? Тогда разом отпадут все проблемы, и можно будет приступать к переезду Григория в Вогезы. Очень хотелось поверить в это, но по своему богатому юридическому опыту Миша знал, что так гладко никогда не бывает.

Попрощавшись с Отто, Миша стал звонить Симону. Но его телефон молчал. «Не проспался еще, кутила», — подумал Миша. И был совершенно прав. Симон только-только смежил веки перед его звонком.

После прощания с Мишей ночь для него не кончилась. Звонок Полины застал Симона на пороге квартиры. Он и Мишу хотел забрать к себе, но тот отказался, решив, что с утра его начнет искать Марьяша и лучше, во избежание вопросов типа «где это ты был всю ночь?», вернуться в их гнездышко.

Хорошо, что Симон не успел снять пальто и туфли, так как, услышав всхлипывания Полины, тут же бросился к ней. Будь он босиком, он бы и этого, наверное, не заметил.

…То, что произошло между ними в дымном прокуренном кабинете Полины, Симон позднее классифицировал как кораблекрушение Мечты. Ей было плохо — он попытался ее утешить. Как умел.

Всхлипывания Полины прекратились, слезы высохли. Чувство влюбленности, жившее в его душе последние двадцать лет, испарилось…

Когда мечта сбывается, а ведь он именно МЕЧТАЛ об этой женщине, наступает разочарование. Столько лет вздрагивать от звука ее волшебного голоса, сходить с ума от аромата ее духов, желать близости с нею более всего на свете. Дождаться этого… И что же? Да ничего. Ничего особенного в этой женщине не было.

Полина поняла, почувствовала, что Симон разочарован. Зря она поддалась слабости, ой зря…

Они почти ни о чем не говорили, каждый думал о своем.

Полина о том, что не смогла за все эти годы разглядеть в Симоне мужчину. Он был для нее другом, жилеткой, куда можно поплакаться, но не мужчиной, которого можно было желать. Экзотически красивый Абду, один взгляд которого сводил женщин с ума, в жизни был капризным, как ребенок, в постели — достаточно аморфным. Хотя, возможно, с молоденькой девчонкой он бы вел себя по-другому, но Полина старалась не думать о молоденьких девчонках. Она всякий раз подстраивалась под его настроение, вкусы. А собственно, зачем? Чтобы удержать его подле себя? Стоит ли он того? Близость с Симоном, казалось, заставила ее снять розовые очки, через которые Абду выглядел таким привлекательным.

Симон же думал о Марьяше, о том, как сильно к ней привязан, как к родной дочери, которой у него нет и уже, наверное, не будет. «Полина, Полина, взбалмошная, эгоистичная, — он почти с силой отнял у нее очередную сигарету и затянулся сам, — ни в чем не знает меры, сама не понимает, что творит. Не моя это женщина, не моя».

Он как бы между делом сказал ей о том, что друг ее дочери хотел бы повстречаться со своей, возможно, будущей тещей, но Полина никак не отреагировала на эти слова. Она была далеко — в своих мыслях, фантазиях, грезах. Ей было не до Марьяши.

Когда Миша дозвонился наконец до Симона и сообщил радостную весть о том, что существует реальное доказательство родства Марьяши и Екшинцевых, в его голосе он не услышал восторга. Порецкий опешил. Из всей их дружной компании именно он был самым эмоциональным, а сейчас вдруг демонстрирует полное отсутствие радости.

— Симон, ты здоров? — не унимался Миша. — Или после вчерашнего турне по бульвару «Красных фонарей» еще не пришел в себя?

Симон боролся с искушением рассказать ему о встрече с Полиной, о том, что она никак не отреагировала на сообщение о желании Миши встретиться с ней. Но, испугавшись излишних расспросов, а Миша умел, как бы невзначай выуживать из собеседника самую важную для себя информацию, промолчал. Он боялся проболтаться о том, где и с кем провел ночь.

Они договорились с Мишей прикупить разных вкусностей и нагрянуть неожиданно в Иври. Надо же было отметить такую радостную весть. Теперь Марьяша и Григорий могут объявить Нюше, Петру и даже болтливой Изабель, что они родственники.

После разговора с Сянчжи Анри стал паковать вещи. Всю лабораторию сына он разобрал до основания — стеллажи демонтировал, колбочки, склянки разбил, реактивы и прочие медицинские штучки выбросил в унитаз. Все, что могло гореть — в камин.

Проверил банковский счет, пересчитал наличность. Оказалось, что сумма не такая уж и маленькая. Не знал, как быть с Эмилией. Боялся даже намекнуть ей на то, что собирается покинуть «Пристанище Мавра» навсегда. У нее, конечно, есть родственники, но отправлять к ним старушку ему не хотелось. Решил, что заберет с собой. Если она, конечно, согласится. Хотя Марьяша, наверное, не станет выгонять ее на улицу.

Каждый вечер он обходил немалое хозяйство, прощаясь со всем, что было создано его умелыми руками. На душе было тяжко. Более всего не хотелось покидать могилу Этель. Но ради здоровья Фабио он был готов на все.

Анри не знал, как будет вести себя в разговоре с Орловым, которого ему было не избежать. Сейчас он сердился на него — за то, что Алекс неожиданно пропал на несколько недель без объяснения причины, за то, что он познакомил Фабио с Лораном и фактически сделал мальчика преступником. Счастье великое, что сын не пристрастился к «дури», а ведь мог. Жизнь у него была не сахар.

Теперь Отто и Сянчжи посеяли в душе Фабио надежду на скорое выздоровление. А он, Анри, так был груб с этим немцем во время его приезда с Марьяшей и русским парнем. Просто тесное общение с Орловым сделало его излишне подозрительным, недоверчивым. Он разучился верить в то, что бывают добрые, внимательные люди. Таким был граф Порошин. Наверное, немец Отто тоже из числа людей порядочных, если он ездит на войну, под пулями делает раненым операции.

Фабио был просто влюблен в него, как можно любить героя понравившейся книжки. А он, старый болван, так отвратительно вел себя с этим немцем. Да что уж теперь. Как только представится возможность, Анри обязательно извинится перед доктором.

Телефонный звонок прервал размышление старика Рамбаля. Еще не взяв трубку, он почувствовал, что звонит Орлов.

— Ты не забыл еще меня, старина, — шутливо начал разговор Алексей Алексеевич.

— Я рад, что ты жив, — сухо ответил Анри.

— Лоран рассказал мне о Фабио, я очень удивился. Но поверь, обстоятельства сложились так, что я срочно должен был покинуть Париж.

— Не надо оправданий, Алекс, я ни в чем тебя не виню. Я так и понял, что у тебя возникли неотложные дела. Ты не должен тратить свое время на решение моих проблем. Тем более что проблем уже и нет никаких. Домик себе я уже присмотрел, теперь вот готовлюсь к переезду.

— А как же «Пристанище Мавра»?

— Как обычно, что ему сделается? На хорошее хозяйство всегда найдется хороший хозяин. Но мне кажется, что у русских здесь дела бы получше пошли, чем у этого араба. А ты другого мнения?

— Полина настаивает на том, чтобы я передал дело о наследстве в суд. Завтра я везу бумаги судье. Думаю, что процесс можно выиграть. Может быть, ты пока не будешь спешить?

— Конечно, я не смогу сейчас бросить хозяйство, лошадей. Но, как только ты привезешь мне официальное уведомление, что пристанище принадлежит Полине, я уеду на следующий же день.

— Не передумаешь, ковбой?

— Не передумаю.

Душевного разговора не получилось. Анри не стал ничего говорить о поездке Фабио в Китай за чудом — по-другому и не скажешь. Орлов, в свою очередь, промолчал о своем приговоре-диагнозе. Как будто и не было многолетней дружбы. Словно черная кошка пробежала между ними. Хотя, действительно, что-то кошачье в Полине имеется.

Орлов после долгого и утомительного разговора с Полиной, которая настаивала на судебном разбирательстве, устал неимоверно. Он просто упал на диванчик в своем кабинете, как только за Полиной закрылась дверь. Силы покидали его. Полежав минут десять, он с трудом побрел в туалетную комнату, чтобы умыться. Увидел себя в зеркале и не узнал — изможденное лицо сероватого оттенка, темные круги под глазами — в таком виде в суде показываться нельзя.