- Не разбрасывайся такими ломтями, жизнь-то у тебя одна.
      - Но это так здорово!
      - Хватит о любви, - остановила подругу Шура давай о деле. Что ты надумала?
      - Воевать! Для этого и идем сейчас в военкомат, там мне обещали помочь.
      - Если так, пойдем!
      - Здравствуйте, подружки, - приветливо встретила их Эльза. - Ну что, Вика? Не передумала?
      - Нет, - решительно ответила она, - даже подругу привела с собой.
      Эльза встала из-за стола, одернула гимнастерку и энергичной, красивой походкой направилась к двери кабинета военкома.
      Через несколько минут оттуда вышел подтянутый, с седеющими на висках волосами подполковник.
      - Ну и что вы собираетесь делать на фронте? - спросил он подруг.
      - Все, что прикажут, - ответила Вика.
      - Я умею стрелять. Я "ворошиловский стрелок", - резким от волнения голосом произнесла Тропинина.
      - Это уже дело! - одобрительно сказал подполковник, переводя взгляд на Шуру.
      Последовали и другие вопросы. Подруги отвечали охотно, искренне, просили и настаивали, чтобы их сразу же послали на самую передовую.
      - Значит, на передовую? Похвально. Подумаем, - сдержанно ответил подполковник.
      Действительно, через несколько дней Эльза принесла девушкам предписание явиться на пункт сбора.
      Это известие вызвало у них бурную радость, тихую скорбь у матери Шуры и суровую угрюмость у Елизаветы Петровны.
      На вокзале Вика выслушала много упреков от Шуриной мамы. Елизавета Петровна держалась мужественно. Оставаясь совершенно одна, она ни словом не упрекнула внучку, только все наказывала беречь себя и смотреть, чтобы не промокли ноги, теплее укрываться на ночь, не лезть на рожон и обязательно почаще присылать письма. Когда паровоз дал свисток и, раздувая пары, потащил за собой вагоны, многие женщины, провожавшие дочерей на войну, не в силах были сдержать рыдания.
      Поезд быстро набирал скорость. Оглядываясь на. скорбные фигуры близких, девушки загрустили. Но молодость брала свое. Не прошло и часа, как возникли новые заботы - где разместиться, куда положить вещи...
      В теплушке, где ехали Высочина и Тропинина, было еще около тридцати девушек. Осмотревшись, Вика решила взять на себя инициативу и предложила для начала разбиться по группам и определить места ночлега. Двухэтажные, крытые сеном нары по обеим сторонам от дверей делили теплушку на две равные половины. Посреди теплушки стояла "буржуйка", возле нее лежали чурки дров. Девушки затопили печь, объединили запасы продуктов, распределили обязанности и зажили дружной семьей.
      До Куйбышева ехали медленно, часто останавливались. Однажды ночью, когда они подъезжали к какой-то станции, немецкий бомбардировщик сбросил на их эшелон несколько бомб. К счастью, ни одна не попала в цель, но страха девушки натерпелись.
      К месту назначения прибыли на рассвете.
      К обеду их уже обмундировали в мужскую военную одежду. Почти все вновь испеченные красноармейцы выглядели нелепо и очень переживали из-за этого.
      На следующий день приступили к занятиям по строевой подготовке, изучению воинских уставов и освоению профессии авиационного оружейника. Подругам хотелось действовать, воевать с немцами, а тут заставили сесть за парты. В знак протеста Вика, Шура и некоторые другие девушки написали заявления с просьбой срочно отправить их на фронт.
      Всех "добровольцев" вызвал к себе начальник школы и сказал:
      - Ваш благородный порыв понятен. Мы одобряем ваше стремление быстрее встать в строй бойцов Красной Армии, сражаться с фашистами, отстаивать честь и независимость нашей Родины. Но, товарищи, - продолжал он, - наши летчики очень нуждаются в вашей помощи. Профессия оружейника в авиации - одна из самых главных. Если оружие на самолете исправно, летчик победит в воздушном бою. Сейчас специалистов-оружейников, знающих новое оружие, в авиации мало, поэтому летчики вынуждены после боя сами готовить оружие и без отдыха снова идти в бой... Командование школы надеется, что, пройдя недолгий курс обучения, вы станете настоящими, надежными помощниками летчиков, их верными подругами в нелегких боевых условиях.
      Последние слова вдохновили девушек, и все они без колебаний взяли свои заявления обратно.
      Начались ежедневные, многочасовые занятия по освоению военной специальности. Энергичная, быстрая в делах и разговорах, Вика занималась успешно. Многим она казалась человеком, которому все дается легко и который не очень-то серьезно относится к жизни. Вика чувствовала это и порой даже бравировала этим. Но на сердце у нее было очень неспокойно.
      Перед отъездом в Куйбышев она снова побывала в Батайске, захотелось еще раз увидеть Фадеева, поговорить с ним. Почему-то очень было для нее важно, чтобы Фадеев знал - она не болтушка, она действительно едет воевать с гитлеровцами.
      Известие о том, что Анатолий не вернулся с боевого задания, потрясло ее. Правда, в разговоре с Викой механик самолета заявил, что он не верит, что Фадеев погиб, что не такой это человек и что он вернется. С тех пор мысли о Фадееве не покидали ее. Она хотела написать Нине, но не решилась, подумала: Нина еще не оправилась от одного удара, гибели матери, а тут новые переживания...
      2
      Самолет круто несся к земле, вращаясь вокруг продольной оси. Каждая четверть витка завершалась ускорением вращения. Молниеносно перебрав в памяти известные ему случаи штопора в боевых и учебных условиях, Фадеев вдруг вспомнил гибель Федоренко. Что же делал в тот момент Федоренко? И что надо делать ему, Фадееву? В это время раздался сильный треск, Анатолия стукнуло о бронеспинку, потом о борт кабины, в дом повернув голову назад, Фадеев не увидел киля и стабилизатора - отвалилось хвостовое оперение. Взглянул в сторону и глазам своим не поверил: слева, выше часть. Самолет развалился на три части! В носовой части фюзеляжа находился летчик, две другие, вращаясь, падали на землю самостоятельно.
      Анатолий хорошо видел мелькающую перед глазами землю - такую прекрасную и нежную раньше. Сейчас она казалась холодной, страшной и приближалась стремительно. Бессильный изменить ход событий, он скрежетал зубами и все же подумал: "Не рано ли сдаешься, Фадеев?" Что можно было сделать? Движения элеронов на вывод бесполезны, но все же он попробовал, авось получится, утопающий и за соломинку хватается. Анатолий резко двинул ручку управления вправо - самолет, задрожал, но потом от него отлетело что-то еще, и он снова стал вращаться с прежней скоростью. Анатолий не мог вспомнить случая, чтобы из подобного положения кто-то выходил благополучно. Ему стало жаль себя, и тут же жгучая ярость охватила его. "Ты еще ничего нюни!" - жестко крикнул он себе и попытался открыть фонарь. Дернул раз, другой! А земля все ближе, ближе... С третьей попытки фонарь сорвало. Фадеев расстегнул ремни и попытался покинуть самолет, но сил уже не хватало. Потоком воздуха его прижало к сиденью. Анатолий поджал ноги и до боли в мышцах резким движением выпрямился - снова неудача! Как же оторваться? Методом срыва? Нет. Это подходит, когда самолет управляем и летит в горизонтальном полете. На штопоре парашют опутает самолет, и вместе с ним будет похоронен летчик. Фадеев сделал еще одно движение - не получается! А земля несется навстречу с огромной скоростью. Анатолий, еще раз собрав все силы, оттолкнулся ногами от сиденья, перевалился через борт и... какое-то время вместе с самолетом продолжал вращение. Улучив момент, ногами оттолкнулся от него, мгновенно выдернул кольцо парашюта, замер в ожидании и подумал: "Как мы иногда торопим время: быстрей, быстрей! А сейчас тот случай, когда надо бы наоборот".
      Он вытянул в стороны руки и ноги, прогнулся в пояснице, распрямил все тело параллельно земле, сделал все, что мог, пытаясь замедлить развязку, и понял: сейчас он во власти стихии и заботливых рук укладчика парашютов. Если мастер ошибся и парашют раскроется на десятые доли секунды позже, его не станет... Вдруг что-то зашелестело, коснулось лица, обожгло кожу. Анатолий инстинктивно закрыл глаза. "Так и погибнешь, Фадеев, взгляни хоть на свет божий в последний раз", - мелькнула мысль. Взглянул и не поверил своим глазам: кругом серо-зеленый омут. Что такое? Где он? Не успел сообразить, как услышал хруст льда, всплеск воды и мягкий толчок. На радостях он раскрыл рот, чтобы крикнуть "ура!", и тут же захлебнулся. Все сжалось в груди, и какая-то неведомая сила потянула его ко дну...
      3
      Около трех суток ушло на дорогу от Ростова-на-Дону до Москвы. В пути поезд часто останавливался - то на станции скопление воинских эшелонов и приходилось пропускать их, то просто паровоз отцепят и направят к другому составу.
      Ранним декабрьским утром поезд прибыл на Павелецкий вокзал. Выйдя из вагона, Нина присоединилась к потоку приехавших пассажиров, среди которых было много военных. На привокзальной площади она села в трамвай и поехала к Москворецкой набережной.
      Выйдя на нужной остановке, Нина в удивлении остановилась: прямо перед ней загородила дорогу серая громадина, обтянутая тросами. С обеих сторон эту громадину за концы тросов, намотанных на руки, держали девушки в военной, форме. "Аэростат", - догадалась Нина. Заинтересовавшись необычным предметом, она некоторое время шла рядом с аэростатчицами; проводив их взглядом, пошла к центру.
      Волнуясь, Нина переступила порог нужного ей учреждения. Дежурный красноармеец внимательно изучил ее паспорт и попросил подождать в одной из расположенных рядом с проходной комнат. Вскоре в комнату вошел мужчина в военной форме с двумя кубиками в петлицах.
      - Здравствуйте, вы - Фролова? - обратился он к Нине.
      - Да, - робко ответила она.
      - Добро. Давайте ваши бумаги.
      Нина достала паспорт и направление, выданное в ростовском военкомате, передала их мужчине. Он бегло посмотрел документы, сказал:
      - Сейчас ней в санпропускник, там же получите экипировку. Когда возвратитесь, продолжим разговор.
      Прошло, наверное, около двух часов, прежде чем Нина - в военной форме, с вещмешком в руках - снова появилась в той же комнате.
      - Ну, теперь совсем другое дело! - улыбнулся лейтенант, окинув ее взглядом. - А мы пока подготовили для вас документы. Вот, пожалуйста: красноармейская книжка, пропуск, талоны на питание, направление в общежитие. Завтра пройдете мандатную комиссию и приступите к учебе. А сейчас я покажу вам, где столовая и где ваше новое место жительства.
      Весь следующий день с прибывшими в школу добровольцами знакомились специалисты. Вечером состоялся заключительный разговор, во время которого девушкам объявили решение о зачислении их в специальную школу. Нина попала в одну группу с москвичкой Таней и горьковчанкой Зоей. Вечером их переселили в отдельную комнату, и, пока они устраивались в ней, заглянул ненадолго руководитель группы - пожилой худощавый, с добрым взглядом серо-зеленых глаз.
      - Полковник Лавров Иван Игнатьевич, - представился он, - ровесник века, половину жизни иду по пути, который вы избрали. Путь тернист, цветы и аплодисменты у разведчиков не в моде. Время для нашей Родины сейчас трудное, поэтому и вас, девушек, приняли в ряды бойцов невидимого фронта, как о нас говорят обычно...
      Утром, перед занятиями, Лавров провел еще одну короткую вступительную беседу:
      По окончании учебы вам придется работать среди фашистов, - сказал он. Нашему руководству необходима точная и своевременная информация о планах и действиях немецкого командования. На сегодня ваша задача - как можно серьезнее отнестись к усвоению тех знаний, которые вы здесь получите. Вы пройдете курс специальной подготовки, изучите те предметы, которые определит для каждой из вас свое задание, и тогда начнется изучение легенды, вживание в роль...
      - Как в театре! - восторженно сказала одна из девушек.
      - С той разницей, что в театре в случае успеха артист обретает известность, славу, а о разведчике будет, знать лишь командование да работники архива, - ответил ей Лавров и добавил: - А теперь о некоторых правилах школьного распорядка. В ближайшее время увольнения в город исключены. Переписка чем реже, тем лучше, и только с близкими родственниками. Естественно, что о занятиях и о вашей будущей работе ни слова. Итак, желаю успеха!
      Началась учеба. Будущие разведчицы изучали военные и специальные дисциплины. Занимались по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Иногда к вечеру девушки так уставали, что изучаемые предметы уже плохо воспринимались, и тогда подруги выходили на прогулку во двор, говорили о доме, родных, вспоминали довоенную жизнь, кинофильмы, любимых артистов...
      Нине учеба давалась легко. Она была начитанна владела языками, разбиралась в военной специфике Поэтому очень скоро ее начали готовить по особой программе. Она изучала правила конспирации, структуру немецкой армии и приданных ей специальных служб, овладевала навыками добывания разведывательных данных. Новые знания она усваивала успешно, но приходилось вырабатывать умение владеть собою в любой неожиданной ситуации. Порой совсем незамысловатый, но внезапный вопрос сбивал ее с толку. Инструктор подсказывал, как развивать в себе способность к мгновенной ориентации в обстановке и такой же мгновенной реакции на слова или поступок любого человека, сохраняя при этом внешнее спокойствие. Нина много читала специальной литературы, из книг и получала дополнительные знания о новой, теперь: сильно увлекшей ее работе. Однажды в класс, где занималась Нина, вошел Лавров. Она встала из-за стола, приветствуя начальника. Ее усталый вид бросился ему в глаза. Лавров посмотрел часы, укоризненно покачал головой и сказал:
      - Нина, в любом деле требуется чувство меры. Иди отдыхай.
      - Есть! Но я не выполнила еще свой план, - она показала на лежавшие на столе книги. Иван Игнатьевич просмотрел книги, потом спросил:
      - С какой меркой подходишь ты к этой литературе?
      - Пока впитываю в себя все без разбора, - ответила Нина, - до анализа еще не дошла.
      - Когда начнешь осмысливать содержание, не забудь о времени и обстановке, в которой работали эти люди. А сейчас немедленно убери книги в шкаф, и идем погуляем во дворе. Ты немного подвигаешься, составлю компанию.
      - С удовольствием! - обрадовалась Нина. Она быстро надела шапку, шинель и вышла вслед за Лавровым. Опушенные инеем, в крепком морозе неподвижно стояли деревья на школьном дворе. Ярко сверкали на ном небе звезды.
      - Тебе не холодно? - поинтересовался Лавров, глядя как Нина натягивает перчатки. - Замерзнешь - скажи сейчас слушай то, что я хотел бы тебе посоветовать Нина взглянула на Лаврова. В темноте она не уловила выражения его лица.
      - Книги, которые ты сейчас читаешь, написаны разведчиками и о разведчиках, - начал Иван Игнатьевич. - Конечно, не учебники. В них есть факты, события, люди, раскрытые с определенной степенью достоверности. Для непосвященного многие действия кажутся очень эффектными, оригинальными, к ним привлечено основное внимание читателя. Сведения, нужные для специалиста разведчика, опущены. Разведка - это тонкая наука, имеющая свои законы, принципы, методы, и в то же время это сложнейшее искусство. Поэтому, когда будешь читать, подходи к каждому произведению с этих позиций и не забывай законов диалектики.
      - Они и здесь нужны? - спросила Нина:
      - Может быть, больше, чем в каких-либо других науках. Но, - продолжал Лавров, - человеческая личность в этой профессии играет, пожалуй, решающее значение. Можно постичь многие науки, необходимые разведчику, овладеть определенными способами и приемами ведения разведки, но, если у человека нет твердой убежденности в правоте своего дела, он не станет им. Некоторое время они прогуливались молча.
      В эту ночь Нина долго не могла уснуть. Думала об отце, об Анатолии. От отца письма приходили редко. От Фадеева давно не было никаких вестей. Нина вспомнила его прощальные слова и то, как нежно он просил ее беречь себя, какими грустными были его глаза... И тут снова жестко, в более глубоком освещении возникли в ее памяти слова Лаврова: "Чтобы стать настоящим разведчиком, надо этой профессии посвятить всю свою жизнь..."
      Нина много думала об этом и пришла к горькому выводу, что до настоящей разведчицы ей еще бесконечно далеко. Ведь даже самым элементарным - собой, своим лицом владеть она не умеет! Лишь заходит где-то рядом речь о зверствах фашистов, у нее начинает учащенно биться сердце, вспоминается мать, погибшая от рук этих изуверов. И тогда неимоверные усилия требуются ей, чтобы скрыть свое состояние.
      Мысли Нины снова вернулись к Фадееву. Она тихо встала. Прикрыв абажур гимнастеркой, включила настольную лампу и написала ему письмо.
      4
      Отогнав немцев к западу от Ростова, советские войска продолжали удерживать инициативу на этом участке фронта. Полк Давыдова получил приказ перебазироваться на полевой аэродром западнее города Шахты.
      Перед вылетом на новый аэродром для приема прилетающих экипажей Давыдов распорядился сформировать передовую команду полка во главе с инженером эскадрильи Богданова. Техники, механики и "безлошадные" летчики эскадрильи, не мешкая, погрузили на машины свои вещмешки, парашютные сумки, и передовая команда двинулась в путь.
      Николай Овсянников был парень симпатичный, брюнет, веселый и жизнерадостный. Товарищи, наблюдая Овсянникова в работе, поражались энергии и расторопности воентехника первого ранга, и никто не подозревал, какое большое горе он носит в своем сердце. На Гомельщине, оккупированной гитлеровцами, остались его молодая жена и дочь. Чудное создание, дочурку Милочку, он видел, когда ей было всего несколько месяцев. Потом началась война. Иногда у Николая появлялась надежда, что жене удалось перебраться через линию фронта, но трезвый расчет начисто отвергал подобную лишь уйти из родного села и теперь скорее всего скитается где-то по чужим дворам.
      Николай тяжело вздохнул и, чтобы развеять горькие думы, углубился в изучение карты. Кто-то постучал в стекло кабины. Обернувшись на стук, Овсянников увидел озабоченное лицо Овечкина, свесившегося из кузова.
      - Товарищ инженер, вы дорогу до нового аэродрома хорошо знаете? спросил сержант.
      - Накануне изучил этот маршрут.
      - Мне кажется, мы немного влево уклонились. Можно по проселочной выехать на большак - километров десять выиграем в расстоянии, - предложил Овечкин.
      На ближайшем же перекрестке машина свернула вправо. Проехали километра два. Овечкин, зорко наблюдавший за дорогой, заметил людей впереди на опушке леса и испуганно закричал:
      - Товарищ инженер, на опушке леса немцы!
      - Не должно быть! До линии фронта километров тридцать, - ответил Овсянников.
      - Немцы, сворачивайте скорей! - настаивал Овечкин.
      - Эх, и верно! - забасил Иван Карпович, техник звена. - Завел ты нас, Овечкин!
      Машина между тем продолжала идти вперед до тех пор, пока шофер собственными глазами не увидел немцев, и тут же круто развернул полуторку обратно. Находившиеся в кузове люди чуть не вывалились на повороте. Увидев их, немцы открыли стрельбу, вокруг засвистели пули.
      Шофер гнал машину на максимальной скорости. Техники и летчики прижались к полу кузова, ожидая, когда машина выберется из этой передряги. С ходу пересекли дорогу, по которой только что ехали, выскочили на пахоту и понеслись по полю поперек борозд.
      - Домудрил Овечкин со своими расчетами! Это тебе не в воздухе, тут земля-матушка, от нее отрываться нельзя, - ворчал техник эскадрильи по приборам.
      - Не горюй, хоть разомнемся немного, попрыгаем как в былые времена со своими бабами, - пошутил Иван Карпович.
      Шофер наконец-то замедлил ход. Овсянников приказал остановить машину, вышел из кабины и с улыбкой уставился на своих подчиненных. Из всеобщего грома хохота понял, что люди радуются не только шутке Ивана Карповича, но и тому, что благополучно вывались из беды...
      Осматривая "газик", простреленный в нескольких местах, инженер с шофером улыбались, слушая упреки в адрес Овечкина.
      - Силен Вася - нутром немца чувствует, и смел к тому же - прямо на автоматы вывел, - балагурили друзья Овечкин стоял в стороне, сгорая от стыда.
      Убедившись в исправности машины, шофер и Овсяников сели в кабину.
      - Вы уже не очень добивайте Овечкина, он добра хотел, - сказал Овсянников.
      - Да, да, мы поняли, от его доброты до того света один шаг был! ответил за всех Гончаров.
      Передовая команда авиаполка блуждала в поисках верной дороги еще часа два и только к концу дня прибыла на место базирования.
      Ночь прошла без осложнений. Рано утром на аэродроме появился командир первой эскадрильи со своим звеном, сделал два круга над площадкой. Первым сели ведомые, затем Кутейников.
      В течение часа перелетел весь полк. После многих роков, преподнесенных немцами, на новом аэродроме жизнь входила во фронтовую колею гораздо быстрее. Все делалось так, как надо: самолеты рассредоточивались, маскировались, заправлялись, одновременно отрывались щели. Люди стали более бдительными, обрели опыт.
      Стараясь использовать каждую минуту для боевой учебы, Богданов собрал летный состав и приступил к разъяснению особенностей сложившейся воздушной обстановки. Не успели закончить занятия, как над аэродромом застрекотал По-2. Через несколько минут все уже знали, что прилетел генерал, командующий ВВС 56-й армии.
      На сбор личного состава ушло немного времени. Командующий начал свое выступление с анализа положения на фронтах. Всех радовало, что начавшееся контрнаступление под Москвой успешно развивается, что в районе Ростова тоже удалось потеснить немцев.
      - Однако надо постоянно быть бдительными, - говорил генерал, - по нашим тылам бродят разведчики и диверсанты врага, они могут заглянуть и к вам. Поэтому на аэродроме должен быть парадок, - командующий говорил с ярко выраженным белорусским акцентом. - В Батайске не было у вас порядка на аэродроме и в воздухе. За это полк поплатился кровью и жизнью сынов нашей Родины...
      Указав на недостатки в боевой работе полка, генерал обрисовал обстановку на участке фронта, сказал несколько добрых слов в адрес личного состава и под горячие аплодисменты вручил два ордена - Богданову и Базарову. Третий орден он передал командиру полка, пояснив:
      - Будем надеяться, что вернется сержант Фадеев. У меня данных, что он погиб, нет. Место падения самолета обнаружено в плавнях юго-западнее Ростова, следов гибели летчика нет.
      Не успел самолет командующего оторваться от земли, как все бросились поздравлять награжденных. Это были первые награды, полученные летчиками полка с начала войны.
      Свой первый орден, Красную Звезду, Богданов получил в сороковом году. А сейчас на его груди засверкал новенький орден боевого Красного Знамени символ воинского мужества и отваги. Капитан был счастлив. Командир полка и комиссар тоже поздравили награжденных, пожелали им успехов и повели откровенный, принципиальный разговор с остальными авиаторами. Речь шла все о том же: как лучше воевать, как лучше и с наименьшими потерями выполнять боевые задания сохранять личный состав, боевую технику.
      - Поступления новых самолетов в ближайшее время не ожидается, предупредил летчиков комиссар, - как зеницу ока берегите то, что есть!
      После митинга люди с удвоенной энергией занялись своими делами. Только Овечкин и Гончаров ходили от самолета к самолету как неприкаянные.
      - Да, Вася, был бы наш командир жив, он бы не допустил, чтобы у нас отобрали самолеты! А то ходим, как бесхозные кутята, - сказал в сердцах Гончаров.
      Совсем грустные, летчики подошли к пригорюнившемуся механику самолета Анатолия, здесь же оказался и техник звена Иван Карпович Шилов. Он был старшим по возрасту, слышал в полку деловым человеком, мудрым советчиком и хорошим товарищем. Утрату командира он переживал особенно тяжело, но крепился, не подавал вида и подбадривал молодежь.
      - Чего загрустили? Не горюйте, "безлошадниками" оказались не по своей вине. А то, что начальство у вас самолеты забрало, не беда. Им ведь надо на чем-то перелетать на новое место. Не трястись же комиссару полка и комэску в полуторке. Когда на задание нужно будет лететь, найдутся для вас самолеты.
      - Иван Карпович, война-то идет, люди воюют, а мы сидим, - сказали в один голос Гончаров и Овечкин.
      - Тезка, войны нам хватит по горло, - Иван Карпович точным движением правой руки показал ниже подбородка. - Подумай, где мы находимся? А где нам должно быть?
      - На границе, - ответил Гончаров.
      - Нет, Ваня, дальше - в Берлине!
      - Ну, хватил, Карпович! - улыбнулся Гончаров.
      - Не ну, а такова наша миссия! - убежденно сказал Шилов.
      - Об этом я что-то не слышал от комиссара, - не сдавался Ваня.
      - Придет время - услышишь и меня вспомнишь. Я от самой границы меряю расстояние. Половину пути на собственных ножках протопал.
      Вася Овечкин взглянул на "ножки", обутые в сапоги сорок пятого размера, и улыбнулся.
      - Иван Карпович, а расскажите, как для вас началась война, - попросил Гончаров.
      - Война... Война разразилась неожиданно и страшно, - медленно заговорил Шилов. - Суматоха поднялась ой-ей-ей! Летчики ринулись в воздух, немцев им навстречу - целые тучи. И пошла такая кутерьма, не приведи господь!
      Он не успел закончить фразу, как раздалась команда: "По самолетам!"
      Полк поднялся в воздух. На земле остался лишь самолет Гончарова, "хозяином" которого сейчас считался комиссар.
      - Видишь, тезка, твой самолет стоит? Иди попроси, - подтолкнул Иван Карпович молодого летчика.
      Ваня быстро побежал к комиссару.
      - Товарищ батальонный комиссар, разрешите взлететь в воздух! На задание, вместе со всеми!
      - Займитесь-ка лучше оформлением боевого листка о вылете полка по боевой тревоге.
      Товарищи по звену расхохотались от души.
      - Ну и "договорился" наш Ваня!
      Полк улетел, оставшиеся на земле устремили взоры на запад, строя различные прогнозы. Прошло не более тридцати минут, как с разных сторон стали появляться первые "ласточки": кто на бреющем, кто на высоте круга, на барахлящем моторе. Первый вышел на посадку и, не выпуская шасси, плюхнулся на "живот", немного прополз и замер. Самолет оказался настолько растерзанным, что еле дотянул до аэродрома. Все удивлялись, как и почему он не загорелся? Окружившие самолет летчики-"безлошадники" и техники на все лады превозносили достоинства дельтодревесины: ЛаГГ-3 от снарядов разрушался, но горел редко.
      Постепенно по одному и мелкими группами возвратились остальные. Потом, как всегда, состоялся разбор воздушного боя. Разговор был тяжелый, Давыдов в сердцах высказывался очень резко.
      - Вылетело одиннадцать летчиков, возвратились восемь, один на пузе приполз, один погиб, третьего до сих пор нет, и самое обидное - никто не видел, что с ним случилось...
      5
      ...Его тянуло вниз, и вскоре Фадеев почувствовал, как что-то тягучее стало обволакивать ноги. Он попробовал рвануться вверх - тщетно, еще раз не получается. Неужели конец?
      Снова и снова пытался Анатолий высвободиться из цепких объятий тины, но безуспешно. Вспомнил о парашюте - отстегнул ремни. Собственная беспомощность бесила его. Он задыхался, в висках гулко стучало.
      Фадеев рванулся из последних сил, каким-то чудом оказался на поверхности и судорожно глотнул воздух, снова погрузился в воду, тут же вынырнул и схватился руками за какие-то водоросли. Они-то и стали его опорой. Анатолий повернулся на спину, тихо откашлялся и начал осматриваться вокруг. Почти перед глазами качались стройные стебли камыша, скрепленные у основания тонким льдом. Значит, это должна быть излучина Дона, где-то, юго-западнее Ростова...
      Он прислушался. Невдалеке рвались бомбы, натужно гудели моторы самолетов. Он вспомнил о своих ведомых. Где они? Что с ними? Живы ли? Тревожные мысли о боевых друзьях на время оттеснили его собственные невзгоды.
      Продолжая осматриваться, Фадеев перевернулся на живот. С трудом продвигаясь, где вплавь, где отталкиваясь от дна ногами, он выбрался из тины. Напряжение постепенно спадало, пришла какая-то отупляющая усталость. Мерзли руки, проклятущие заросли и острые льдинки привели в негодность перчатки. Тонкие края льдинок то и дело впивались в окровавленные ладони. Раздвигая перед собой камыш, разгребая лед, Анатолий продолжал двигаться.
      Наступила ночь - темная, холодная. Его руки совсем окоченели, даже кровь из них стала сочиться медленнее.
      Взошла луна, теперь можно было определить, в какую сторону пробираться. Отыскав Полярную звезду, Анатолий решил двигаться на север. Но силы уже покидали его, усталость сковывала все мышцы. Приходилось чаще отдыхать. Набрав в легкие воздуха, он ложился на покрытую льдинками воду, и лежал так несколько секунд, затем снова продолжал двигаться, стремясь, чтобы луна находилась правее и позволяла видеть Полярную звезду.
      Он двигался очень медленно, и так же медленно шла по небу луна. Фадеев понял: нужно вносить поправку в направление движения, иначе станешь крутиться вокруг одного места. Мысли его текли медленно, тяжело: останавливаться нельзя - можно замерзнуть, расслабишься - утонешь...
      Набежавшее облако закрыло луну. Стало темно тихо. Фадеев почувствовал страшную апатию, совершеннейшее безразличие ко всему. Хотелось спать, спать, спать. Монотонность этой мысли убаюкивала, и он не замечал, что медленно опускается все глубже и глубже. Коснувшись ногами вязкого ила, вздрогнул и снова, выбиваясь из последних сил, заработал руками и ногами.
      Он не знал, сколько прошло времени. Но вдруг уперся во что-то твердое. Анатолий попытался встать и не смог. Тогда он опустился на колени, пополз на четвереньках. Но даже ползти было трудно. Он прилег отдохнуть и мгновенно заснул. К счастью, внутренний сторож сработал, дал сигнал бедствия: замерзнешь! Анатолий приподнялся и заставил себя идти снова. Оступился и опять почувствовал - твердой опоры нет.
      И снова барахтанье в воде, покрытой льдинками, снова зыбкая почва под ногами. Так продолжалось долго. Силы покидали Анатолия. Пальцы уже не гнулись, от перчаток остались одни лохмотья на опухших, кровоточащих руках. Двигаться становилось все труднее. Но снова - мелькнула надежда, снова почудилось твердое дно под ногами. Анатолий выпрямился - вода была ему всего лишь по пояс. Он сделал шаг, но упал, заставил себя подняться и пойти снова.
      Заалел восток, наступало утро. Лед стал более прочным, и Фадеев, опустившись на него, пополз и... вдруг внезапно провалился в какую-то темноту.