6

Сердце выскакивало из груди, мышцы напряглись до боли: Иосиф с трудом приходил в себя.

Над ним высилась не горная громада, и сам он лежал не на дне скалистого ущелья, засыпанного снежной лавиной, — над ним высились верхушки елей и слышался умиротворенный голос доктора Шубова:

— …Простейшее скольжение во времени. Но есть и более сложные способы, когда используется вся гамма средств. Можно конденсировать энергию ума и чувства, преобразовывать их в поля большой плотности, и тогда они вступают во взаимодействие с долгоживущей психической энергией, являющейся, говоря упрощенно, как бы зеркалом происшедшего, невостребованной библиотекой прошлых биоэнергетических импульсов… С помощью суперпсихотрона, который мне посчастливилось изобрести, но который так и не запатентован, потому что все еще не удается сделать хороший опытный образец, превращенную персонифицированную энергию можно передавать, «вживлять», вкладывать в любую особь. Но эти опыты пока крайне опасны своим непредсказуемым характером…

— Скажите, — испытывая головокружение, Иосиф боялся вывалиться из полотняного кресла, — я в самом деле только что был в ином времени?

— Разумеется, — кивнул доктор Шубов. — Если бы не моя подстраховка, ты наверняка разбился бы вдребезги. Не сомневайся, твои палачи погибли… Их тела были найдены в разгар лета. Тебя, бесследно пропавшего, посчитали посланцем доброго духа. Люди вскоре убедились в измене старейшины, хотя число предателей от этого не сократилось… Любопытно, чувствуешь ли ты, как расширился опыт твоей жизни? Если да, какой вывод из происшедшего можешь сделать?

— Я прожил еще одну жизнь… Смотрите, вот следы от ремней, стягивавших мне руки, — смотрите!.. Почему-то мне кажется, я не смог бы побывать там, в жилищах наших далеких предков, если бы во мне было больше эгоизма, нежели в данную минуту.

— Это отличное «кажется»! Важный вывод. Я восхищен, что ты так легко и свободно пришел к нему. Что ж, я не ошибся, решив заняться тобою… А вот и маленькая награда за первый опыт. Помнишь дочь старейшины? Костяной нож, который она держала?.. Представь, девушка сунула нож тебе в карман, надеясь, что ты как либо воспользуешься им в борьбе за свободу.

Иосиф полез в карман и — о чудо! — вытащил костяной нож, который совсем недавно принадлежал густоволосой Ойве. Нож, сделанный весьма искусно, был острым, как бритва.

— После твоей «гибели» девушка решилась изобличить отца перед всем миром. Он был осужден к изгнанию, но Ойва попросилась в изгнание вместо отца и покинула племя… Тебе предстоит еще познать космический смысл человеческой доброты. Доброта — это, строго говоря, ощущение всеобщей связи вещей, именно то, что сближает человека с природой и делает его творцом. Ни один себялюбец, ни один эгоист не способен к подлинному творчеству…

— Скажите, а можно мне еще куда-нибудь? Но не в прошлое, а в будущее?

— Всему свое время, — нахмурясь, сказал доктор. — Не будем торопиться. Жизнь — штука серьезная. Это не развлечения, это постижение истины и красоты мира… Чтобы издавать верные звуки, инструмент должен быть настроен… Мой друг лесник отправился в город. Он навестит твоих родителей, так что вскоре нас могут ожидать интересные вести.

Доктор ушел, а Иосиф долго еще бродил по бесснежному лесу, — в душе теснилась какая-то радость, какая-то догадка о смысле человека, но вместе с тем и грусть: вот увидел он воочию, как жили предки, увидел, что не умели они сохранить заповеданное отцами и потому неумолимо приблизили час общей кабалы и общего горя. Все были братьями, были равными между собою, и жизнь казалась отрадной, но позволили плести интриги более хитрым, дали преимущества более сильным, и сильные, сложившись с хитрецами, начали игнорировать древние обычаи, соблазняя людей отказаться от равенства между собою в пользу лукавого равенства перед лукавым законом…

Пережитое указывало на страшную драму всего человечества. Пытаясь осмыслить ее, Иосиф захотел почитать о первобытных людях у профессиональных историков.

Он вошел в дом и стал перебирать книги во всех шкафах, — разрешение было получено еще раньше, когда доктор Шубов показывал свое обиталище.

Наконец нужная книга была найдена. Иосиф принялся за чтение и вскоре поймал себя на мысли, что ему скучно, — автор книги рассуждал о вещах, ему вовсе не известных, он никогда не был там и не знал толком, как все происходило…

«Прав доктор Шубов: довольно увидеть изнутри пару веков, и громада человеческого опыта, которая пугает сейчас воображение, станет доступной, выявив все свои изъяны… Неужели и я когда-нибудь сумею разбираться в книгах, как в буквах алфавита: буду легко выделять немногие, но действительно ценные, содержащие подлинные знания?..»

Появился доктор. С виду самый обыкновенный человек — с манерами простецкими и сердцем открытым и бесхитростным.

Но Иосиф уже убедился в том, что этот человек не только красив и совершенен, он всемогущ, и именно сознание силы делает его таким снисходительным и щедрым.

— Ну-с, вчера ты был заурядным десятиклассником, честным, самостоятельным — не спорю. Но сегодня ты поднялся несколько над самим собою: воочию видел то, что — увы — пока не могут видеть другие.

— Кто-то сказал: большое знание утомляет.

— Но малое — бесполезно. И ты более страдаешь пока от малого знания. Великое знание раскрепощает… Скажи-ка мне, отчего люди потеряли свое лицо?

— Наверно, оттого, что оно не казалось им достойным.

— Приемлемо, — похвалил доктор. — Ты делаешь успехи. Книги, которые ты листал, говорят о том, что единство людей разрушило либо богатство, либо бедность. Твое мнение?

Иосиф пожал плечами.

— Мне кажется, то и другое. Бедность ведет к равнодушию, богатство плодит жестокость и лень.

— Тут не вся правда, — сказал доктор. — Разложение первобытной общины шло веками. Люди не сразу отреклись от установлений предков, дозволявших развитие личности только в рамках общности. Соблазняясь богатством, властью и преимуществами богатства и власти, личность разрушала прежде всего общность… Твой старейшина мог быть смелым воином. Воспользовавшись слабостью соседнего рода, он мог перебить часть мужчин, а на оставшихся наложить дань. Если бы ему удалось обложить данью еще один род, а может, и племя, он мог бы уже жить, не работая, но только воюя. Вот тебе и сословие, вот тебе и класс.

— Что же, виновата сильная личность?

— Не личность, но эгоизм личности, желание ее подчинить себе большинство, вместо того чтобы подчиниться большинству ради гармонии. Стихийные силы вышли на простор, народы столкнулись, создали несовершенные города и государства, а вместе с ними — страдания для миллионов людей. Организованное насилие — обратная сторона утраченного равенства… Понять это с ходу нельзя, это надо прочувствовать. И ты в этом скоро убедишься…

7

Иосиф шел по пустыне, днем его донимал палящий зной, а ночью — пронизывающий холод.

Подготовлен он был к походу основательно — за плечами висел шар, наполненный легчайшим газом. Подъемная сила шара почти полностью компенсировала вес воды и пищи, которые Иосиф прихватил с собою, а поскольку было уже немало съедено и выпито, шар брал на себя теперь и часть веса Иосифа, и это значительно облегчало движение.

Вот только ветер создавал помехи. Если дул попутный, Иосиф бежал скачками, легко взбираясь на высокие дюны, при встречном — прижимался к земле и пережидал.

За время пути Иосиф не встретил ни единого оазиса, ни единого следа разумной деятельности человека. Если не считать проржавевшего, занесенного песком бульдозера да полотна недостроенной или разобранной железной дороги.

Правда, однажды случилось догнать караван из шестидесяти шести верблюдов. Иосиф с близкого расстояния наблюдал за караванщиками в черных тюрбанах, расположившихся на ночной привал. Они направлялись, по всей видимости, в ту же страну, везли наручники и резиновые дубинки, намереваясь выгодно обменять свой товар.

На исходе дня Иосиф увидел высокую стену, сложенную из кирпичей, не связанных никаким раствором. Стена местами была разрушена. Выцветший рекламный щит сообщал, что путник вступает в пределы самого культурного и самого демократического в мире государства.

Иосиф обрадовался, облегченно вздохнул и перебрался через пролом.

С того момента его не покидало чувство, что за ним следят. Он терялся в догадках, кто бы мог это делать, поскольку снова до горизонта тянулись одни унылые пески. Правда, вскоре он увидел низенькие, ветхие сараи, посеревшие от дождей и солнца, — тысячи ржавых замков и замочков висели на кривых дверках, кое-где дверки были сломаны или сгнили, — из мрака светились какие-то точки…

«Неужели там прячутся кошки? Но кого они тут ловят?.. Наверное, сусликов», — предположил Иосиф, мечтая поскорее добраться до городского жилья, вымыться под горячим душем и отоспаться на мягкой постели.

Не успел он отойти от сараев и сотни метров, как откуда-то нагрянула орава разбойников. Вопя страшными голосами, они набежали со всех сторон.

— Дуюспикинглишь? — одноглазый бандит ткнул пистолетом в живот Иосифу.

— Я говорю на всех языках мира. Какой язык предпочитают господа?

Лучше бы он не называл их господами. Орава сбила его с ног, в считанные секунды он лишился не только шара и рюкзака, в котором имелись еще запасы воды и пищи, но и кепки, очков, майки — было отнято все, вплоть до трусов. Иосиф стоял голышом, прикрываясь руками, а вокруг кипели страсти — шел дележ захваченного имущества.

— Валюта, валюта! — один из разбойников восхищенно подбрасывал на ладони кошелек Иосифа.

— Владея этим шаром, я открою аттракцион «Гигантские шаги», — похвалялся другой, пухлощекий, с отвислыми губами. — Каждый, кто купит билет, сможет побегать по кругу, держась за шар руками. Может быть, этой штукой заинтересуются туристы из Политании и Бензагаса. Тогда у меня будут доллары и франки!

— Продаю спортивные трусы и туфли! — кричал третий разбойник. — Меняю на запасные части велосипедов всех марок и систем!..

Одноглазый, расположившись на песке, угощался из рюкзака Иосифа. Вокруг, протягивая руки, стояли его компаньоны. За плечами у них торчали кремневые ружья.

Никто не обращал на Иосифа уже ни малейшего внимания. Он выбрался из галдящей толпы и пошел своей дорогой, сбитый с толку, но все же радующийся тому, что остался жив.

Никто не гнался за ним, никто не кричал «стой!», и Иосиф вновь очутился в пустыне, над которой уже засветились звезды.

«Где я? — недоумевал он. — Я же условился с доктором Шубовым, что загляну в будущее. Какое-то недоразумение…»

Подгоняемый холодом, Иосиф всю ночь упрямо шел по пескам, а утром, выбившись из сил, упал и заснул.

Когда проснулся, увидел, что неподалеку от него, у высокого дощатого забора, пустыня кончалась.

Стыдясь своего вида, Иосиф приблизился к забору. За забором уже был настоящий оазис: виднелись пальмы, дома и дороги, по которым сновали машины.

«Вот он, долгожданный рай!..»

Но как было подойти к проходной? Поискав глазами, Иосиф заметил пожелтевшую газету. Прикрыв ею бедра, он толкнул двери проходной.

Трое в фуражках с кокардами тотчас уставились на него. Судя по всему, это были полицейские.

— Турист или предприниматель? — спросил один.

— Газетник, — разочарованно протянул другой. — Проходи, сейчас подадут подводу, на которой ты отправишься в тюрьму.

— В тюрьму?

— Эка, бестолковый! В самую обыкновенную тюрьму, где пахнет парашей и полно клопиков и блошек.

Иосиф уже собрался выскочить из проходной, но путь преградила опустившаяся сверху железная решетка.

— Ну, что ты дрожишь? — сказал полицейский. — Все ищут выгоду, что же остается делать бедным защитникам правопорядка?.. Два скублона за газету, которую мы специально оставляем у проходной. Три скублона за оформление протокола и горячий завтрак.

— Мне не давали завтрака.

— И не дадут. Это только так говорится — для округления счета… Итак, к пяти скублонам сорок за содержание в тюрьме и пять страховка, итого пятьдесят скублонов. Это сумма твоего выкупа… А теперь выбери в этой куче штаны и рубаху и жди в камере, пока не покличем.

— Меня зовут Иосифом.

— Хоть Наполеоном. Лишь бы поскорее выкупили, потому что с нас требуют отчисления.

— Кто?

— Наш генерал. И еще король-губернатор…

В событиях не просматривалось никакой логики, и потому Иосиф решил не терзаться понапрасну. В конце концов, каждое время несло на себе след общей драмы человечества и потому было по-своему интересным.

В полдень полицейский вывел Иосифа из затхлой камеры, посадил на подводу, запряженную волами, сковал руки и ноги железной цепью и помахал рукой.

— Машин сколько, папаша, — сказал Иосиф вознице, у которого борода начиналась от самых глаз. — А мы на волах.

— На волах — не на своих ногах. Машины сплошь иностранные, и ездят в них иностранцы…

Иосиф ничего не понимал.

— А скажи, любезный, отчего тут кругом полно воров?

— То не воры, — отвечал словоохотливый возница, не поворачивая головы. — То служащие королевской таможни. Честные все люди, свободные граждане, занятые свободным личным трудом. Цоб-цобе!..

Иосиф боялся упустить что-либо важное, рассматривая город.

В центре, на вершине холма стояло угрюмое здание, напоминавшее крепость. Это была тюрьма.

— А это что за дома? — Иосиф указал на особняки, утопавшие в экзотической зелени.

— «Дома мысли», жилища советников короля-губернатора.

— Их много.

— Много. Иначе правление не было бы «самым мудрым». На каждый десяток аборигенов приходится два советника… Они умеют выколотить положенное — натурой, деньгами и изложением мысли.

— «Изложением мысли»? Что за чепуха?

— Не чепуха, а главный признак великой демократии. Каждый должен насобачиться в правильных речах по любому поводу: ветреной погоды, прыщей на носу, любви к родным полам и паласам… Натуральный налог побуждает выращивать огурцы, разводить кроликов и т.п. Денежный — заставляет продавать произведенные продукты советникам, которые владеют деньгами и перепродают купленное за границу. Ну, а налог изложением мысли закрепляет пламенное почтение к королю-губернатору. Неплательщиков у нас сажают в тюрьму или казнят.

— Если все заняты производительным трудом да еще упражняются в сдаче экзаменов на правильные мысли, у вас должно быть богатое общество, — с иронией сказал Иосиф.

— Ну, конечно, — кивнул возница. — Всякое богатое общество богато прежде всего бедностью. Чтобы получились большие деньги, надо их собрать по копейке и сложить в одни руки… В нашей стране мало дождей, оттого мы быстро роем землянки и не покрываем их крышей. Во-первых, всегда свежий воздух, во-вторых, всякому видно, что происходит у соседа, и полицейские не обременяются вербовкой доносчиков, — сами патрулируют по дорожкам. А ночью светят фонариками… Удобства, кругом удобства. Вдруг, например, убежал из тюрьмы заключенный. Где он может спрятаться, если кругом заборы? Нигде, только в землянке. А так как кровати не предусмотрены — где ж на всех напасешься? — и одеял, конечно, нет, то полицейский, включив фонарик, тотчас видит, где свояк, где чужак. И тогда следует изъятие грешника. Хозяин землянки, где найден беглец, получает сто ударов розгами и пять скублонов штрафа.

— Скублоны? — вспомнил Иосиф. — Ты бы показал мне, что это такое. Хотя бы один скублон.

Возница присвистнул.

— Если бы я сам видел, что это такое!.. Никто не знает, никто не видел. Только советники, ученый персонал. Скублоны, говорят, можно переводить на золото. Народ хотя и речистый, все же пока малограмотный, покрадет скублоны-то, ежели ему доверить. Вот и записывают на бумажках: причитается столько-то скублонов. Ну, и ты отрабатываешь. Цены тебе не известны, зато известны советникам. Так придумал король-губернатор. Широчайшей и глубочайшей мысли человек! Семи пядей во лбу, хотя, честно говоря, я его, как и скублон, живьем не видел. Показывают по телевизору, что на главной площади города, но только со спины. Боятся покушения. Убьют короля, развалится королевство…

Подъехали к тюремному зданию. Иосиф в сердцах сказал:

— Смеешься надо мной, человек! Или нарочно приставлен, чтобы смутить мой дух белибердой.

— Сначала все так говорят, — кивнул возница. — А которых мне приходится везти дальше, те уже не спорят — молчат…

Пока тюремщики в ярко-желтых штанах и куртках снимали цепь, Иосиф успел разглядеть, что улицы вокруг безлюдны, тени от домов очень темные, почти непроницаемые, а редкие птицы величиной с ворону совершенно не машут крыльями и оставляют за собой в воздухе какой-то след…

Над парадным тюремным входом пламенела аршинная вывеска: «Братство всеобщих сердец».

По сторонам сопели тюремщики, сзади бряцал шашкой стражник.

Железные двери отворились легко, без скрипа. Входя в огромный зал, в прошлом, видимо, храм, Иосиф подумал, что неограниченное желание свободы и счастья одними людьми непременно оборачивается для большинства других людей несвободой и бедой. «Откуда знали об этом наши пращуры, о которых мы думаем как о диких полулюдях? Глупости было и там немало, но разве ее стало меньше по прошествии веков?..» Гулкие коридоры, многочисленные двери, все новые и новые группы стражников — Иосиф был, как во сне, пока, наконец, не очутился в грязной и вонючей камере.

На нижних нарах лежал человек.

— Турист? — спросил он.

— Меня ограбили и посадили за то, что я был голым.

— Веская причина.

Заключенный мог быть провокатором, однако сознание правоты толкало Иосифа на откровенность. «Пусть видит, что у меня нет двойного дна…»

— Меня пообещали выпустить, если я раздобуду пятьдесят скублонов.

Узник хрипло рассмеялся.

— Мы приговорены к вечному заключению.

— Мне обещали. Режим называет себя «самым демократическим».

— Он и есть «самый демократический». Просто мы не входим в число демократов. Эти должности заняты советниками короля… Нас посадили для того, чтобы советники спокойно пользовались своей демократией. Наше заточение приносит им колоссальные прибыли: они установили поголовный налог «на содержание заключенных», угрожая в противном случае переработать узников на компост. А это чьи-то отцы, матери, дети… Кстати, приговоренных к смерти ожидает именно такая участь. Компост из человеческих тел — главная статья государственного экспорта.

— Какой экспорт, если в страну не ведет ни одна дорога? По крайней мере, с юго-востока… Правда, я видел в пустыне странный караван. Купцы везли дубинки и наручники.

— Выходит, вы кое-что видели, — сказал человек. — Другим не случается увидеть и этого… Караваны иноземцев поддерживают ложь о нашем процветающем государстве. Но что они увозят отсюда? Наших детей… Все больше тех, кто не в состоянии выплатить налоги. Они платят детьми. Это морально добивает народ. Он вымирает, равнодушный уже ко всему на свете… Его задушили законами. Законы оказались страшнее всех пыток и жестокостей прошлого. Советники обставили «законами» всю нашу жизнь — с пеленок до гроба, так что человеку некогда ни вздохнуть, ни разогнуться: нужно постоянно думать об исполнении закона или об уплате штрафа за неисполненный закон. В этом вся наша жизнь… У нас кругом законы: о плевании, о сморкании, о чихании, даже о ношении каких-то фетровых шляп. Как посмотреть, как сесть, как стоять, как говорить, как молчать — на все свои законы. Советники короля требуют их неукоснительного и ежеминутного исполнения… Разговаривая с вами, я нарушил, по крайней мере, сотню законов и должен быть за это брошен в долговую яму как задолжавший казне энное количество скублонов…

Иосифу казалось, будто он в сумасшедшем доме: во всем, что происходило вокруг, не было никакой логики.

— Какие же законы ты нарушил?

Заключенный стал загибать пальцы.

— Закон о выдыхании воздуха, — он требует после каждого вдоха и после каждого выдоха мысленно трижды славить мудрость короля-губернатора и его выдающихся советников. Закон о неподдержании беседы на общие темы. Закон о донесении на каждого, доискивающегося личной правды. Закон о запрещении тишины, побуждающий постоянно кричать, петь, хохотать, стучать молотком или свистеть…

— Как же вы живете? — изумился Иосиф. — Как уцелели? Как сохранили способность к рассуждению и мысли?

— Эта загадка более всего пугает советников… Они парализовали силы народа постоянной ложью, нищетой, пьянством и развратом. Совести ни в ком не осталось, сын готов продать отца и брата, дочь обманывает мать… Одна только тайная сила природы сохраняет нас от полного вырождения.

Заключенный внезапно заплакал. Худые его плечи содрогались под полосатой тюремной робой.

— Скоро я умру… Мне не страшно. Страшно, что будет с людьми, с моею несчастной родиной.

— Успокойся, — сказал Иосиф. — Народ не умирает, пока рождаются честные люди, готовые сражаться за народ.

— Это правда?

Хорошо, что в камере был полумрак, и бедный узник не мог разглядеть, что его утешитель — юноша. Впрочем, Иосиф чувствовал себя уже значительно повзрослевшим: за его плечами была жизнь среди первобытных. Да и немногие часы, проведенные на этой странной земле, не прошли бесследно.

Открылось окошечко в железной двери — принесли отвратительно пахнущую еду.

Узник схватил миску и стал жадно хлебать, Иосифа тошнило от одного запаха.

— Суп из микробных белков. Но люди привыкают. Иначе подохнешь.

— Здесь есть микробиологическая промышленность?

— Промышленности нет, в сточных водах разводят микробов, колонии которых разрастаются в хлопья. Хлопья собирают сачками и высушивают. Все придумали советники…

Иосиф от «еды» отказался. А когда появился тюремщик, чтобы сопроводить заключенных в туалет, сказал:

— Я начинаю голодовку.

Тюремщик пожал плечами и плюнул Иосифу в лицо.

Позднее, когда ушел тюремщик, Иосиф спросил своего сотоварища:

— Зачем они причиняют людям такие страдания?

— Страдания — суть всей системы. Советники хотят превратить жизнь каждого человека в непрерывные заботы и муки. Унизить, раздавить личность — вот повседневная забота тюрьмы…