Руны судьбы (Осенний Лис - 5)

Положил на лавку. Запахло мокрой шерстью. Никто не захотел приблизиться и взять его. Под плащом у незнакомца оказалась сумка на ремне, набитая как будто чем-то мягким. Он быстро прошёл к изголовью больного, оглядел его лицо, приподнял веки, заглянул под одеяло. Пощупал лоб и тронул пальцами запястье. Нахмурился. Кивнул. Ялка невольно вытянула шею (из-за печки ей было плохо видно), привстала и уронила шитьё, которым была до того занята. Пяльцы с грохотом упали на пол. Пришелец быстро обернулся, взгляд его задержался на девушке.
      - Горячая вода здесь есть? - спросил он.
      Голос был слегка надтреснутым, как будто он и сам был чуточку простужен или долго до того молчал. От неожиданности Ялка растерялась.
      - Что? - пискнула она.
      - Горячая вода, - повторил тот внятно, но без раздражения и злобы. Так есть? Или нет?
      - Есть...
      - Принеси, - распорядился тот и принялся неторопливо закатывать рукава.
      Ялка со всех ног бросилась за чайником.
      Пришелец между тем уже поставил свою сумку на пол, выложил на стол пригоршню трав, другую, третью. Что-то прошептал себе под нос, нахмурился и долго что-то растирал меж двух камней, которые достал из сумки вслед за травами. На краткое мгновенье Ялке показалось, будто камни светятся холодным синим светом, но, приглядевшись, она вдруг со страхом поняла, что камни тут не при чём - светились сами руки травника (а это был, похоже, какой-то травник). Сияние это было еле различимое, холодное, сродни тому, что прячется на глубине собачьих глаз. По спине её забегали мурашки. Ей захотелось бросить всё и отойти, но тут пришелец снова посмотрел на Ялку, на кувшин в её руках и коротко кивнул на миску перед собой, мол, лей давай, чего стоишь? Дрожащими руками она выплеснула в миску чуть ли не полкувшина и поспешно отошла назад.
      - Слава Всевышнему, - чуть слышно прошептала мачеха за её спиной. Господь вседержитель, он всё-таки пришёл...
      - Молчи, - оборвал её отчим, буравя взглядом травнику затылок. Накликали... Ещё неизвестно, чем всё кончится. Господи, прости нас грешных, - он быстро и мелко закрестился. - Надо будет завтра священника позвать, пускай комнату окурит...
      Мачеха, казалось, его даже не услышала.
      - Он пришёл, - как в забытьи повторяла она. - Пришёл...
      Никто и ни о чём не спрашивал его. Сначала девушка подумала, что пришелец будет что-то говорить или напевать подобно бабкам-травницам, но наговор оказался всего один, в самом начале, короткий, быстрый, неразборчивый. Ялка сморгнула, как от вспышки. Ощущенье было странным непонятным и одновременно пугающе ярким, как видение, как будто бы пришелец опустил пред уходящим полосатую рубежную оглоблю: "Дальше не ходи". После была тишина. В молчании он колдовал над своими травами, потом - над заболевшим дедом больше двух часов, прикладывал ладони, мазал мазью, капал капли, слушал сердце и поил настоем трав, потом так же молча стал собираться.
      - Пойдёт на поправку, - сказал он хрипло наконец, перевязав мешок верёвкой. Потянулся за плащом. - Трав больше не надо. Поите горячим. Давайте мёд.
      Отчим торопливо закивал, с головою влез в сундук и, позвенев, достал оттуда несколько монеток серебра. Протянул их знахарю. Тот на мгновение замешкался, покачал головой.
      - Оставь, - сказал он. - Семью кормить ещё придётся. Вон их у тебя... сколько.
      - Но... Но как же... - запротестовал было тот. - Что же вы тогда?..
      Речь отчима оборвалась немым вопросом. Рыжий ведун пожал плечами.
      - Сочтёмся как-нибудь.
      Травник выглядел теперь усталым и измотанным. Он медленно набросил плащ на плечи, подобрал свой посох и не прощаясь двинулся к двери. Лишь напоследок снова задержался взглядом на девчонке. Ялка вспыхнула, но глаз не отвела. Взгляд травника скользнул зачем-то вниз, к её ногам, не с похотливым интересом, а с какой-то странной задумчивостью, будто он пытался что-то вспомнить, но не смог. Потом он поднял капюшон и вышел вон.
      Хозяин побледнел, сглотнул, однако же протестовать не стал, а только крепче сжал монетки в кулаке. Только теперь все сообразили, что пёс на дворе не только смолк, но даже на уход незнакомца никак не отозвался.
      - И серебра не взял, - пробормотал сквозь зубы отчим. - Не тронул даже... не притронулся. Вправду говорят, наверно, что - Нечистый. Люди, они чего попало болтать не станут... - тут он встрепенулся, словно испугавшись собственных слов, и поспешно оглядел домашних. - Эй! Слышали? Не вздумайте сболтнуть кому-нибудь! Нам сейчас только костра не хватало. Слышали?
      - Ох, - тяжёлым вздохом отозвалась на это мачеха. - Ох, Ганс, ну бога ради помолчи. Хотя бы сейчас помолчи. Он же его спас.
      - Тело-то спас, - угрюмо буркнул тот. - А за душой... ещё придёт.
      Взгляды всех метнулись к больному. Лед лежал и улыбался. Глаза его были закрыты. Жар спал. Болезнь отступила.
      * * *
      Отыскать корчму на улице канатчиков, что находилась за кожевенными складами у северных ворот, и днём-то было нелегко. Под вечер же задача и вовсе становилась невыполнимой - фонари здесь били с регулярностью, достойной лучшего применения. Что странно, грабили здесь редко, да и по пьяни колотили далеко не всяких. Любой не-горожанин, заглянувший сюда в этот поздний час, рисковал всего лишь проплутать меж тёмных сдвинутых домов не меньше получаса, но и только, хотя трупы в окрестных канавах обнаруживались с незавидным постоянством. После нескольких безуспешных попыток навести здесь порядок, городской магистрат махнул на них рукой и оставил улицу канатчиков в покое. Только обитатели окрестных домов да припозднившиеся мастеровые рисковали ходить так далеко к окраине.
      Тем более - за полночь.
      Тем более - осенью, по холодам.
      Но, так или иначе, а даже и достигшего заветной цели сегодня бы ждало разочарование: корчма была закрыта. Заперта. Что, впрочем, никого из местных бы не удивило - к странностям её хозяина все давно уже привыкли. Сейчас здесь было тихо, только ветер шелестел сухими листьями, которые он сам же притащил из леса по соседству, игрался с ними на брусчатой мостовой и изредка взвивался вверх, колыша жестяную вывеску над входом и деловито гукая в каминную трубу.
      Сквозь застеклённое окошко пробивался свет. В пустующей корчме сидели двое - два размытых силуэта, выхваченных из темноты зыбким пламенем свечи и тлеющего очага. Один из них - высокий, горбоносый, с длинными прямыми волосами, стянутыми в узел на затылке, чувствовал себя здесь как хозяин (впрочем, он хозяином и был). Другой был тоже ростом не обижен, но если первый был при этом худощав и тренирован - только мускулы и кости, то второй был полон, лысоват, с лицом одутловатым и невзрачным. На толстяке был плащ недорогого светлого сукна, такой же камзол и подшитые кожей штаны, а также сапоги - высокие и остроносые, на скошенном кавалерийском каблуке и со следами от стремян. Невольно возникала мысль, какой должна быть лошадь, что принесла сюда вот этакую тяжесть, ибо при первом же взгляде становилось ясно, что дорожную одежду он носил не ради форса, а по делу - плащ и сапоги хранили грязь далёкого пути.
      - Проклятая погода, - как раз в этот момент недовольно проворчал толстяк и покосился на окно. - Все дороги развезло. Не знаю, как обратно добираться буду. Скорей бы заморозки, что ли...
      - Вам только заморозков сейчас не хватало, - невесело усмехнулся его собеседник. - И так, вон, дышите через раз... Честно говоря, я посоветовал бы вам вообще сегодня никуда не уезжать. За ужином согреетесь, а там и комната найдётся.
      Слова длинноволосого звучали здраво: несмотря на тёплую не по-осеннему погоду и на жарко перетопленный камин, толстяк надсадно кашлял, поминутно вытирая потный лоб, и каждый раз прихлёбывал из кружки что-то тёплое, дымящееся паром. Однако на предложение остаться он не ответил.
      - Оставайтесь, - словно бы уловив его нерешительность, продолжал подначивать толстяка хозяин корчмы. - Постояльцев до завтра всё равно не будет.
      Тот покачал головой:
      - Нет, Золтан. Не могу. Увольте. И хотел бы - не могу. Меня никто не должен видеть здесь. К тому же я спешу. - Он протянул ему пустую кружку. Скажите лучше, чтобы подали ещё вина. Я дьявольски продрог, пока сюда добрался.
      - Не стоит будить прислугу, - ответил тот, кого назвали Золтаном. Поднялся. - Я вам сам налью.
      - Как знаете, - толстяк пожал плечами.
      Разговор, как видно, длился долго. На столе меж ними стоял уже почти пустой кувшин и две нетронутых тарелки с давно остывшим содержимым - чем-то белым и уже не аппетитным. Поудобней разместившись на стуле, постоялец в сером отхлебнул из кружки, вновь откашлялся, отдулся. Плюнул на пол.
      - Однако к делу, - произнёс он, утирая губы рукавом. - Что мне передать Его Светлости?
      Золтан помедлил. Потёр рукой небритый подбородок. Покосился на огонь.
      - Я не могу сейчас вам дать однозначного ответа, - уклончиво сказал он наконец.
      - Могу я поинтересоваться, почему?
      - Вполне. Дело в том, что я уже рассматривал этот... вопрос. Признаться, я и сам подумывал о том, чтоб предложить Его светлости свои услуги. Но так и не решился. Видите ли, господин советник...
      - Андерсон, - торопливо перебил его толстяк. - Мы ведь, кажется, уговорились, чтобы чинов не называть. Зовите меня просто Андерсон. Обойдёмся без формальностей.
      - Хорошо, господин Андерсон, - кивнул Золтан. - Так вот. Я прекрасно понимаю глубину и благородство замыслов его светлости. Но только вот, сдаётся мне, ни он, ни вы не знаете нравов простонародья. Эти люди предпочтут сносить любые тяготы, чем выступить с протестом.
      - Вот только не надо говорить, что будто бы предела униженью нет, буравя взглядом собеседника, проговорил толстяк. Лицо его раскраснелось, лысина опять покрылась капельками пота. - Испанская корона обнаглела. Посмотрите, что творится. Провинции напуганы, забиты. Инквизиция как будто сорвалась с цепи. Доносы, пытки. Каждого пятого объявляют еретиком, каждую шестую - ведьмой. Костры горят по всей стране. Лет пять тому назад я и предположить не мог, что доживу до такого! Пока король испанский не издал этот свой гнусный плакат, ещё была возможность как-то с ним ужиться, но теперь... Налоги, измывательства, поборы. Люди еле сводят концы с концами. Война уже идёт, весь юг полыхает. Да и на севере восстания готовы вспыхнуть тут и там, надо только их поддержать.
      - Андерсон, да вы с ума сошли! - Золтан потряс кулаками. - Какие, к лешему, восстания? Купцы ворчат, но платят, что понятно - лучше потерять часть прибыли, чем дело целиком. Жиды сворачивают капитал, но тоже не везде и не до конца, а уж они умеют выжать прибыль из чего угодно, поверьте мне. Значит, даже и теперь у них есть свой резон остаться.
      - Ну-ну, - усмехнулся тот. - Судьба кастильских марранов их нисколько, значит, не пугает? Хорошо. Хотя и опрометчиво... А знаете ли вы, что с наших городов корона получает где-нибудь в четыре раза больший доход, чем от всех своих колоний в Вест-Индии?
      - Представьте себе, знаю, - кивнул Золтан. - Испания - бедняцкая страна с богатой знатью. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы это сообразить. Но это как позолота на клинке: богатство ей приносят флот и латная пехота. Они привыкли воевать, а на награбленное снаряжаются всё новые войска и корабли, и конца этому не предвидится. К тому же с ними церковь. Очнитесь, Андерсон, времена схизмы давно миновали. Сколько людей живёт сейчас во Фландрии? Два миллиона? Полтора? Организованного войска мы не выставим, а герцог в одиночку ничего не сможет сделать.
      - Но его светлость не один. Вы помните ту депутацию к Пармской наместнице? Ну, ту, когда нас обозвали нищими? Кровь Христова, ей не следовало тогда так с нами поступать. Теперь страна кипит от недовольства. Если мы сделаем всё правильно, то оседлаем волну.
      - Волна, - с прищуром глядя господину Андерсону в глаза, проговорил сквозь зубы Золтан, - рано или поздно разбивается о берег. Только на первый взгляд всё кажется простым. Аристократия сильна, но не любима. Сколько грызлись хуксы с кабельявсами [Хуксы и кабельявсы (нидерл. "hoeksen" и "kabeljauwsen") - "крючки" и "треска", две оппозиционные дворянские группировки, боровшиеся за власть в Нидерландах в середине XIV, начале XV вв. Победили кабельявсы, признававшие графом Вильгельма V Баварского.]? Лет пятьдесят? И кого это волновало? Можно поддержать голытьбу, когда она вышвыривает из церквей иконы или бьёт испанских назначенцев по мордам, но объединить народ вам не удастся. Не удастся повести его за собой. Поймите, гёза может поднять только гёз. А коль это случится, все аристократы станут им врагами, все, не только испанцы. Вспомните хотя бы "Битву шпор". Пример Брюгге заразителен. Если это повторится, что вы будете делать тогда?
      Он умолк.
      Некоторое время в комнате царила тишина.
      - Как ни прискорбно, - наконец сказал Андерсон, - но приходится признать, что вы во многом правы. Жаль, что ничего нельзя предугадать, бредём вслепую, как котята. Ничего не знаем наперёд. Одни предположенья и слухи. Кстати, вы не слышали? Король решил послать в провинции войска.
      - Войска? Не слышал. Много?
      - Я не знаю. Тысяч восемь. Может, больше. Однако главное не это, а то, что ведёт их герцог Альба.
      - О... - Золтан удивлённо поднял бровь. - Неужели сам Альба? Гм. Да... Тогда понятно. Это ведь в его привычках уничтожать по пути всех и вся?
      - Да, пожгли всех... - Андерсон помахал рукой, подбирая слова. Еретиков, ведьм, колдунов... А между прочим, хороший ведун нам бы сейчас ой как пригодился бы.
      - Это зачем? - Золтан с подозрением посмотрел на собеседника.
      - Как зачем? Ведь какая глупость - церковники сами не понимают, какая сила попадает к ним в руки! Время уходит, а герцог медлит, ничто не может его убедить в благополучном исходе...
      Тут было вновь возникла пауза, господин Андерсон замер, потом вдруг оживился.
      - Послушайте, Золтан, мне кажется пришла одна идея. Вы ведь знаете всех этих... колдунов, вещателей?
      - Я не инквизитор, - несколько поспешно отозвался тот.
      - Но вы ведь раньше занимались многим, в том числе и этими... Что если нам их разыскать, одного, двоих, спросить совета? Конечно же, сперва испросив благословения у Господа, ведь в конце концов любые чудеса могут служить добру...
      - Я почти никого из них не знаю, у меня была другая должность, - хмуро бросил Золтан. - Хотя... А впрочем, всё равно это был бы напрасный труд едва ли кому-то удалось уцелеть, да и те бежали из страны. Церковь сейчас похожа на того крестьянина, который, выдёргивая сорняки, вытоптал весь урожай. Вы думаете, на кострах жгут только ведьм и колдунов?
      - Я ничего не думаю.
      - Напрасно. Думать иногда полезно. Жгут не только ведьм. Жгут знахарей, гадателей, владельцев чёрных кошек, профессиональных игроков, да и просто - достаточно зажиточных людей, на которых поступил донос. А помните ту девушку из Маргена? Ну, ту, в подвале у которой нашли крысьего короля.
      - Крысьего короля? - Андерсон, не понимая, поднял бровь. - А, понял, такую тварь: сколько-то крыс, повязанные хвостиками? Вспомнил, да. А что, с ней что-нибудь утряслось?
      - Её тоже сожгли, - ответил мрачно Золтан.
      - За что?
      - Как ведьму.
      - Немудрено, если всё их имущество отходит церкви! - хмыкнул господин Андерсон. - И всё-таки?..
      - Я отвечаю: нет. Не знаю никого. Да и на кой вам сдался прорицатель? Что вы замыслили? Вам что, деянья Орлеанской Девы не дают покоя? Хотите чего-нибудь подобного? Здесь я вам, пожалуй, не помощник. После того, как ее объявили еретичкой, во Фландрии вам фокус не пройдёт. Замолчали.
      - А этот... Помнится, вы говорили мне когда-то... Этот... рыжий.
      В отблесках каминного огня худое длинное лицо Золтана выглядело хмурым и задумчивым. Казалось, он мучительно пытается о чём-то вспомнить.
      - Ну, у вас и память, - сказал он наконец. - Да есть такой человек. Вернее, был.
      - Был? Почему "был"?
      - Я очень давно его не видел.
      - Так может быть, он мёртв?
      - Н-нет. Пожалуй, нет, - с некоторой неохотой признал Золтан. - Я кое-что слыхал совсем недавно от своих людей, но это... как бы это вам сказать... Это не слухи, а пожалуй, что-то вроде сказок. Этакие фабльо.
      - Ну, это вы малость загнули, - усмехнулся толстяк и откинулся на спинку стула. Заглянул в пустую кружку, потянулся за кувшином. - Скажете тоже: сказки... Он предсказатель? Местный? Где он живёт, в городе?
      Золтан покачал головой.
      - В деревне? Дьявол вас задери, да не тяните же душу!
      - Признаться честно, я сомневаюсь, что нам удастся его разыскать.
      - Почему? Он что, невидимка, этот ваш... - он щёлкнул пальцами. - Этот ваш... как там его зовут?
      - Не всё ли вам равно? - вопросом на вопрос ответил Золтан. - Он называет себя - Лис. У него есть, правда, и другие имена, но это не суть важно. В какой-то мере вы правы: этот парень всё равно, что невидимка. Он сейчас никто. Живёт, наверное, где-нибудь неподалёку, но никто не знает, где. У него даже
      есть свой дом здесь, в Лиссбурге, но последние три года я не видел, чтобы он там появлялся.
      - Он живёт здесь? - мгновенно оживился Андерсон, - в городе? Так что же вы молчали! Проникнуть в дом нельзя? - с профессиональным интересом осведомился он.
      - Не советую. Как правило, ничем хорошим это не кончается. Два человека осмотрели дом в его отсутствие от крыши до подвалов. После этого один сломал себе ногу, другой разбил башку. Почти день-в-день. Зная травника, не думаю, что это случайность.
      - Травника? Какого травника? Он травник?
      - Он - много, кто. И травник тоже.
      - Гм, - казалось, господин Андерсон задумался. - Быть может, стоит надавить на его родственников?
      - Я не одобряю подобных методов, - поморщился в ответ на это предложение хозяин корчмы. - Он не местный, к тому же и родственников у него нет, во всяком случае, живых.
      - Ну, не может же быть так, чтобы его никак нельзя было оттуда выманить! Золтан, вы же профессионал. Должны же быть какие-нибудь способы. Лекарства, выпивка, деньжата, девочки... Угрозы, наконец. Или - наоборот, посулите ему должность, чин провизора. Не верю, чтобы к нему не нашлось подхода.
      В ответ на это Золтан лишь многозначительно хмыкнул.
      - Вы его не знаете, - сказал он хрипло, будто в горле у него вдруг почему-то пересохло. - Иначе бы вы так не говорили. Деньги его не интересуют, он бы мог грести их лопатой, если бы брал плату за лечение... Кстати, он здесь как-то состоял аптекарем. А карты, женщины, вино - всё это тоже чепуха. Он не азартен, не тщеславен и не любопытен. Любознателен, да, но совершенно не любопытен. Патологически. А что до угроз... Своею жизнью он давно уже не дорожит.
      - Ну и картинку вы мне тут нарисовали. - Андерсон усмехнулся. - Прямо отшельник какой-то! Ну, ладно. Я уже отдохнул. Мне надо ехать.
      Он встал, одёрнул свой камзол, проверил нож за поясом, подошёл к окну и выглянул на улицу, двигаясь со странноватой грацией, порою свойственной полным людям. Золтан непроизвольно напрягся: его ни на миг не обманул ни мешковатый облик гостя, ни его смехотворно коротенький ножичек. Взгляд профессионала подтверждал неоспоримо - в рукопашной схватке господин Андерсон был опаснейшим бойцом.
      - Если сможете, то разберитесь с этим сами. Думаю, не нужно вам напоминать, что эта беседа должна остаться в тайне между нами? Если хоть кто-нибудь узнает о том, что здесь говорилось, нас обоих ждёт костёр. И это - в лучшем случае.
      - Будьте покойны, - кивнул Золтан. - Я сам об этом позабочусь. Ни одна церковная собака не узнает о нашем разговоре.
      Толстяк невольно вздрогнул, огляделся и понизил голос:
      - Дьявол раздери вас, Золтан, с вашими восточными замашками! Будьте поосторожнее, когда бросаетесь такими словами. Не приведи Господь, услышит кто. У стен, и то порой бывают уши.
      - Расслабьтесь. Успокойтесь. - Золтан напоследок-пододвинул говорившему кувшин. - У этих стен ушей нет. А если бы и были, я бы уж давно их оторвал.
      Господин Андерсон с благодарностью осушил кружку, крякнул, звучно высморкался на пол, нахлобучил шляпу и шагнул к двери.
      - Ну что ж, прощайте, - оглянулся он. - Если вы чего-нибудь надумаете...
      - Я найду способ, как дать вам знать.
      Толстяк вышел. Через некоторое время послышалось звяканье сбруи. Конь, которого даже не стали рассёдлывать, коротко взбрыкнул, копыта простучали по брусчатке мостовой, и всё стихло. С полминуты Золтан неподвижно стоял, глядя на закрывшуюся дверь, затем внезапно вскинулся и коротко ударил кулаком в сухие доски. Эхо гулко отдалось под сводами корчмы.
      - Шайтан... - коротко выдохнул он. - Так нельзя. Он же всё-таки мне друг. Мой друг.
      Золтан не договорил, умолк и развернулся. Подошёл к столу и остановился, созерцая огонёк свечи.
      - Кровь... - произнёс он и потряс головой. Провёл ладонью по лицу. Проклятие... Они затопят кровью всю страну. Не палачи, так мстители, не мстители, так палачи...
      Ещё какое-то мгновенье он стоял там недвижим, затем задул свечу и двинулся вслепую вверх по лестнице, нащупывая пальцами перила.
      * * *
      Разные мысли приходили в голову при взгляде на сосредоточие земель, лежащих в устье Шельды, Мааса и Рейна возле Северного моря. То были не просто земли абы как, а земли тучные и изобильные, что удивительно, поскольку - земли нижние, из тех, что отвоёваны у моря. Их жители столетиями строили плотины и каналы, корзинами таскали гравий и песок, откачивали воду из болотистых низин размашистыми ветряными мельницами. Воды здесь было столько, что местным жителям, как иногда шутили иноземцы, стоило именовать свои владения не "vaterland" а "waterland", что значит "водоземье".
      Здесь были пашни и луга, почти что кукольные по размерам королевства, и братство вольных городов торгового союза. Берега хранили гавани торговых кораблей. В эти маленькие города стекалось золото со всего мира, торговля приносила им и славу, и богатство. Менялы и ростовщики, купцы, судовладельцы - все здесь имели свою выгоду.
      Однако кто шатается окрест, когда царит богатство и достаток? Само собою - зависть.
      "Красиво жить не запретишь"? Как бы не так!
      А то была богатая страна...
      Не нужно быть седобородым мудрецом, чтоб осознать простую истину, что меч с огнём всегда придут туда, где золото и хлеб. А Северное море было как ворота в городе: кто в них стоит, тот и пошлину собирает. Дороги, по которым шли сюда завоеватели, не пустовали никогда. Сначала были римляне, их проложившие и самолично испытавшие подошвами своих сандалий. Их спад и гладий насаждали власть, их штандарты возносились гордо над захваченными землями, их легионы прошагали пол-Европы и Британию - всё дальше, дальше на закат, прогнали варваров к холодным берегам и сами канули в ничто со всей своей Империей. Смешались. Растворились.
      После были новые народы.
      Потом явилась новая Империя. Другая. Благородная, но грязная на помыслы, могучая и нищая в одном лице. "В моих владеньях не заходит Солнце", - говорил её король. И то было отнюдь не хвастовство: её суда открыли Новый Свет, она раздвинула свои границы так широко, как никому не грезилось в прошедшие века. Могло ли при таком раскладе получиться так, что земли Фландрии остались в стороне? Смешно... Ей даже не потребовалось их завоёвывать: все Нидерланды - Фландрия, Лимбург и Брабант, Зеландия, Намюр и Геннегау, графство Зютфенское и графство Люксембург и остальные девять провинций были только приданным невесты короля Карла V, увесистыми гирями на чаше политических весов.
      Пришла пора, когда Испанская империя наложила свою длань на земли побережья Северного моря. И длань сия была грязна и велика, и благословлена святым крестом. Доносы вытеснили письма, казни заменили представления актёров, а церковные поборы и грабежи чиновников свели на нет торговлю и любое ремесло. В дыму костров терялось небо. Власть короля Испании распространилась в нижних землях, как зараза. Предчувствие грозы витало в воздухе. В народе зарождалась ярость, зрела, как нарыв, ведь слова "гнев" и "гной" схожи не только по звучанию. Война была уже не за горами, и никто не думал, что последует потом. В войне, пусть даже и освободительной, в войне за справедливость завсегда найдётся место для наёмников, мародёров и горлопанов. "Испанцы, убирайтесь домой!" Так волна, рождаясь в океане в шторм, несёт на берег водоросли, дохлых рыб, оторванные сетевые наплава, гнилые щепки, пену, грязь и муть, несёт, чтобы достичь земли и схлынуть прочь очищенной, оставив мусор дней на берегу: вот ваша погань, нате, забирайте!
      Вот только далеко ещё до берега. Ох, как далеко...
      В дни смуты, в дни бездумья всё теряет смысл. Зачем думать о будущем, если будущего нет? Впрочем, можно и не думать. Думать - ещё чего! Ишь, выдумали... Думать... Пусть оно сперва настанет, это самое будущее, а там посмотрим, стоит оно того или нет. А если кого и зацепит ненароком... так война, она на то и война - она всё спишет.
      "Да здравствует гёз!"
      "Так-таки и здравствует? Так-таки и гёз?"
      "Так, я не понял. Ты с нами или ты против нас?"
      "Я - сам по себе".
      "Ах этак? Ну, тады держись!"
      Когда Фриц рванул на улицу - растрёпанный, с ножом, в испачканной в крови рубахе, он как-то не подумал, что он будет делать дальше. В это мгновенье мальчик снова уподобился мышонку, в чьей крохотной голове помещаются только две мысли - поесть и спрятаться, причём, помещаются только поодиночке. Где-то посредине лестницы у него мелькнула мысль, что дверь в дом может охраняться, но и она потонула в отчаянной истерике: "Пускай!". Фриц крепче стиснул рукоять кинжала, выскочил наружу и... не обнаружил никого. Улица по-прежнему была пуста. Что было тому причиной весть о том, что здесь арестовали ведьму, тот погром, который учинили стражники, или визит святых отцов - осталось тайной. Впрочем, Фрица это интересовало менее всего. С растерянностью оглядев рубаху на груди, мальчишка бестолково попытался рукавом отчистить пятна крови, но потом опомнился и бросился бежать, ныряя в дыры подворотен и сквозных проулков, пока преследователи не спохватились. Кинжал он запихал в рукав; он там кололся и мотался, норовил выпасть, зато теперь по крайней мере не привлекал ненужного внимания.
      Без всяких затруднений пробежав квартала три, а может быть, четыре, Фриц запыхался и замедлил шаг. Стали попадаться редкие прохожие. Сперва он норовил при каждой такой встрече спрятаться в тени домов, пока не понял, что им, похоже, нету никакого дела до него и до злосчастных пятен на его рубашке - ну подумаешь, парнишка нос разбил. Он успокоился и, не обнаружив за собой следов погони, зашагал смелей.
      Так, осторожно, по возможности издалека приглядываясь к лицам встречных, чтоб, не приведи Господь, не пропустить случайно Гюнтера, или, там, Оскара, или ещё кого знакомого, Фриц обогнул окольными дорожками квартал с башмачной мастерской, миновал грохочущий подвал слесарни, лавку, некогда принадлежавшую какому-то жиду-ростовщику, немного постоял у булочной, глотая жадную слюну, и наконец добрался до заброшенного дома. На этот раз - с обратной стороны, где раньше размещался чёрный ход.
      Днём старый дом казался тихим и почти нестрашным. Вся таинственность, которую ему отчасти придавал осенний сумрак, а отчасти - детское воображение, при свете становилась просто-напросто запущенной картиной разрушения. Дом был красивый, трёхэтажный, и даже теперь хранил остатки показушной роскоши - обрывки крашеных обоев, уцелевшие в углах медового оттенка плашки от паркета, дырки от настенных канделябров... Фриц не знал, с каких пор дом стоит заброшен, и никогда не спрашивал о нём ни маму, ни отца, когда тот ещё был жив. Ныне полы были продавлены, подвал забило мусором; местами балки перекрытий рухнули, и обнажился потолок, крещёный квадратурой штукатурной дранки (сама штукатурка давно уже осыпалась). Ни рам, ни стёкол не было - похоже, окна здесь забили досками, однако сноровистые горожане быстренько смекнули, что к чему, и растащили их на мебель и дрова. Фриц часто представлял себе, как он живёт в таком же доме, как его встречает каждый день жена, прислуга. Каждый раз от этого ему становилось смешно и чуточку не по себе. Прислуга представлялась ясно, а вот насчёт жены всё время возникали затруднения. По правде говоря, зачем и для чего нужна жена, Фриц представлял себе довольно смутно.
      Однако сейчас подобных мыслей не возникло. Дом показался Фрицу каким-то хмурым и усталым. Мальчишка вдруг почувствовал, что тоже измотан вконец; руки его дрожали, в горле пересохло. Не хотелось даже есть, хотелось только лечь и не вставать. Мысли о маме и сестрёнке не давали покоя: где они, что с ними? Как помочь?
      По всему выходило, что никак. Во всяком случае - пока никак. Из головы не шли слова солдата о костре и ведьмах. Где-то в глубине души Фриц понимал, что это значит, но рассудком верить не хотел, отказывался слишком дико и нелепо всё это выглядело. Это была ошибка. Какая-то ужасная ошибка. Они всё выяснят, расспросят и отпустят их. От этой мысли Фриц даже чуть-чуть повеселел. Будущее уже не казалось ему таким беспросветным. Пройдя по коридору, Фриц привычно перебрался на второй этаж, оттуда по бревну на третий, оттуда - на чердак и далее по крышам мимо труб в соседний дом, решив на этот раз не дожидаться темноты.
      На чердаке всё было тихо и спокойно. Фриц затворил дверь, подпёр её куском доски и обернулся. Подсвечник, миска, одеяло - всё лежало и висело на своих местах, так, как он их и оставил. Фриц с жадностью прильнул к чашке с водой, которую собрал во время прошлого дождя, и долго пил, пока она не опустела. Сразу захотелось есть. Он сунул руку в ящик, где хранил остатки хлеба и пошарил там. Что-то шевельнулось в рукаве, скользнуло вниз, Фриц машинально вытряхнул предмет и зашипел, порезав кожу в сгибе локтя.
      Кинжал.
      Мгновенно всплыли в памяти и побег, и воровство, и то, как он поранил стражника, священника и, кажется, прислужника монаха тоже. Правда, насчёт последнего Фриц не был уверен до конца. Куда-то вдруг исчезли все соображения насчёт того, что всё само собою образуется, и запоздалым холодом упала мысль - нет, не простят. Такое не прощают. Даже военные, даже святые отцы.
      Он повертел кинжал в руках.