ИВАН-ДУРИЛКА

Лихорадочно хлопая крыльями, Горыныч стремительно пикировал к лесу. Мешал боковой ветер, правым крылом приходилось загребать сильнее, чем левым, и с непривычки вскоре заболело плечо.

— Левее, левее бери! — время от времени покрикивала Правая голова — большая любительница ничего не делать и давать советы.

— Заткнись! — коротко приказала Главная, и в эту секунду, заложив крутой вираж, не смогла сориентироваться. Годы и близорукость сделали свое черное дело, и появившееся прямо по курсу раскидистое дерево было замечено всеми троими слишком поздно.

— Атас!!! — запоздало вскрикнула Правая, и в тот же миг Змей со всего разлету влепился в толстый корявый ствол. Сверху градом посыпались жухлые осенние листья, сучья всевозможных форм и размеров и гигантское количество желудей. Левая голова, застрявшая в развилке мощных ветвей, выплюнула кусок коры, скосила глаза и мрачно констатировала:

— Дуб.

Змей Горыныч медленно встал, раздвинув ветви, высвободил застрявшую Левую голову и, кряхтя и потирая ушибленные места, тяжелым неспешным шагом направился в глубь леса.

— Опять шандарахнулись, — со злостью бормотала Левая голова. — Когда-нибудь ты всех нас угробишь! Где ты прятался, когда на небе раздавали мозги?

— Будет ворчать-то, — хмуро огрызнулась Средняя. — Ну, упали, ну, стукнулись… с кем не бывает? Подумаешь, дуба дали… Забыл что ли, как лет этак сорок тому назад в грозу нас громом треснуло? И ничего — живем…

— Хорошо тебе рассуждать. — Когтистая лапа осторожно ощупала подбородок, после чего Левая голова продолжила: — А я тогда, между прочим, неделю без памяти провалялся.

— Во-во! — оживилась Правая. — Неделю мы тебя под мышкой таскали, измучились оба. На лавку положишь — бац! — упал, ирод, грохот на всю избу… Яга опять же недовольна была. А…

Осекшись на полуслове, Правая голова толкнула носом Главную, после чего обе некоторое время пристально вглядывались в Левую. Затем хором спросили:

— Утка где?

— Ут… Какая утка? — всполошилась пострадавшая голова и тут же спохватилась: — Ах утка! Кажись, того… проглотил.

Потоптавшись на месте, Змей Горыныч сел на землю, и между головами началась ожесточенная перебранка.

— А ну пусти! Пусти, кому г'рю!

— Че ты разорался-то, че, а?

— Нет, а ты кто такой?

— Только без рук!

— Чего беситесь, все равно брюхо-то одно…

— А ты ва-ще молчи!

— Нет, змеи добрые, вы только посмотрите, а! Как охотиться, так у него, вишь ли, голова кружится, а вот пожрать на дармовщинку…

— Ну не заметил я, не заметил! Сами-то тоже хороши. Трахнулись об дерево, у меня аж искры из глаз. Открываю глаза — нет утки. Может, я ее и не глотал вовсе, может, лежит она сейчас там, под деревом спокойненько…

Это соображение на некоторое время ввергло Змея в размышления. Несколько минут он сидел молча и неподвижно, прислушиваясь к собственным ощущениям, наконец Правая голова вздохнула и пробормотала:

— Нет, кажется он ее все-таки проглотил. А может, и нет…

— Гм! — неуверенно согласилась Средняя.

— Че делать будем?

— Возвращаться надобно, — резюмировала Правая, и Змей, тяжело топая, направился обратно к месту катастрофы.

Несколько раз обойдя вокруг пострадавшего дуба и безо всякой надежды поворошив ногою палую листву, он почесал живот, и Средняя голова сказала:

— Все же съел… Что Яге скажем?

Левая голова, виновато потупившись, покосилась на остальных.

— Может, соврем, что ничего не попалось?

— Ну уж нет! — вспылила Средняя. — Айда к реке. Натягаем старухе на уху, авось не осерчает.

Две крайние головы поспешно закивали, соглашаясь.

— Кто снаружи? — спросила Правая и тут же с азартом заявила: — Чур, я первый!

— Я т-те дам первый! — разъярилась Средняя и погрозила Правой кулаком. — Жребий потянем.

Змей сорвал три веточки, размером с хорошую березку каждая, одну сломал пополам и воткнул все три до половины в землю.

— Короткая — снаружи, — объявила Средняя голова. Короткую вытащила Правая.

— О! А че я говорил!

— Дуракам везет; — хмуро пробормотала Левая.

Добравшись до речки, Змей потрогал воду ногой, поежился, поплескал под мышками, с шумом погрузился целиком и занялся рыболовством — две головы под водой хватали всю подвернувшуюся рыбу, а третья торчала снаружи и глубоко дышала за троих. Время от времени на поверхности появлялась одна из голов с трепещущей рыбиной в зубах и швыряла добычу на берег. Наконец из воды вынырнула Левая голова, сжимая в пасти огромного осетра.

— М-м-м? — вопросительно промычала она. Правая голова, склонившись на длинной шее, придирчиво осмотрела трофей и кивнула:

— Сойдет.

Пыхтя и отдуваясь, Змей вылез на песок. Левая голова с шумом высморкалась.

— Вечно я бозле губания броздужаюсь, — гнусаво посетовала она.

Собрав пойманную рыбу в охапку, Горыныч углубился в густые прибрежные заросли и вскоре исчез в лесных сумерках.

Едва лишь он скрылся, на опустевший берег крадучись выбрался заросший бородой детина в кольчужной рубахе поверх кафтана, заржавленном граненом шишаке и с массивным мечом на старом кожаном поясе. Руки его в кольчужных рукавицах судорожно сжимали голову коня, который бился, испуганно храпел и пятился назад.

Поглядев из-под ладони Змею вослед, мужик довольно крякнул, поправил меч и гордо выпятил грудь.

— Вот он, аспид! — хрипло сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Вот он, змей! Ну, таперича держись!

Взгромоздившись в седло, мужик толкнул коня каблуками в живот и медленно въехал под зеленые лесные своды.

Уха из осетрины старуху Ягу немного умаслила, и Горыныч, облегченно вздохнув, направился к своей пещере с охапкой свежей рыбы и бутылью домашней бабкиной бражки под мышкой.

— Горик! — Бабка высунулась в окошко, повела длинным крючковатым носом с волосатой бородавкой на самом его кончике и, разглядев Змея, крикнула вслед: — Я седни кой-куда в гости собираюсь, так что раньше завтрева не жди!

— Ла-адно! — за всех ответила Средняя голова.

— Вот удружила, дура старая, — хмуро заметила на это Правая. — Куды ей в гости на старости лет? Ей-то что, а нам опять круглые сутки караулить…

— А ты не бузи, — строго заметила Средняя, — чай, не чужое стерегем. Свое, кровное.

— Да я че, я ниче… Уж и сказать нельзя.

Потоптавшись у входа в пещеру, Змей попытался счистить с ног грязь, потом махнул рукой и полез так. В небольшом каменном углублении навалена была внушительных размеров мусорная куча, состоявшая в основном из всевозможных птичьих перьев, сухого мха, прелой листвы и трав. Запустив лапу в самую глубину ее, Змей вытащил оттуда круглое массивное яйцо и направился к выходу.

Безуспешно пытаясь просмотреть его на свет, он вертел яйцо так и сяк, прикладывал к уху всех трех голов поочередно, потом грустно вздохнул и сунул его обратно в кучу, после чего уселся у входа, подперев лапами две крайние головы. Средней голове, как и всегда, подпорки не хватило, и она, присмотрев нагретый солнцем валун, примостилась на нем. Правая голова, подтянув к себе пузатую глиняную бутыль, зубами выдернула пробку и заглянула внутрь.

— Брага! — радостно объявила она и стала оглядываться в поисках посуды.

— Все сроки миновали, — мрачно заметила Левая. — Сколько ж еще ждать?

— Это хорошо, что долго лежит, — заметила Правая. — Это значит, что сын будет.

— Дурак ты…

— Почему это — дурак? — обиделась Правая. — Примета есть такая. — Правая лапа проворно разливала содержимое бутыли по кружкам. — Третьим будешь?

— Н-ну… э-э-э…

— Да че там, давай.

— Хы!..

Глиняные чашки стукнулись краями. Опустели. Вслепую нашарив рыбешку, Правая голова сунула ее в пасть и поморщилась, когда по горлу проскребли колючки.

— Ох!

— Эк тебя корежить… — сочувственно покивала Средняя. — Окунишка попался?

— Он, проклятый…

Горка рыбы быстро уменьшалась.

Месяца четыре прошло с тех пор, как счастливая избранница Змея, Скарапея Аспидовна, в которой он души не чаял, выполнила свои супружеские обязанности и удалилась в Муромские леса. Хоть там изредка и пошаливали татары, все же было поспокойнее и опять же не так голодно. А Змей, который на своем веку разменивал уже девятый десяток, остался охранять свое будущее потомство.

Старая знакомая, имени которой уже давно никто толком и не помнил и которую все звали просто Баба-Яга (хоть она и утверждала, что пришла сюда из древних мест и род свой ведет чуть ли не от греческих богов и богинь, а посему и звать ее надобно — Баба-Ягиня) взялась подсобить, а то караулить драгоценную кучу сутки напролет кому же в радость? Ночью Змей бодрствовал, сменяя головы на карауле, а днем пещеру охраняла бабуля. Горыныч в это время шатался по окрестным лесам, промышляя, чем бог пошлет. Бог посылал то утицу, то зайчонка, а то и кабанчика, всякое бывало. Хватало и самому на прокорм, и бабке за добро отплатить. Так прошло все это время.

Выпятив к небу сытый живот, Горыныч с довольным вздохом развалился на зеленой лужайке, подставляя вечернему солнышку то одно крыло, то другое, и постепенно его так разморило, что он с трудом стал воспринимать окружающее. Изба на курьих ножках, которую на время оставила хозяйка, сперва бесцельно бродила по опушке леса, попыхивая дымящейся трубой, потом решительно направилась в чащу и вскоре скрылась за деревьями. Пару раз ухнул филин. «Девять», — машинально отметила Средняя голова и, сонно потянувшись, лениво приоткрыла один глаз. Левая и Правая головы сладко похрапывали, наверняка представляя себе во сне жаркие объятия ненаглядной своей супружницы…

А перед самым носом Змея, на сивом лобастом тяжеловозе сидел верхом какой-то человек и остервенело таращил глаза. Конь бил копытом и храпел, испуганно роняя клочья пены с трясущихся губ. Звякая всевозможными железками и ругаясь вполголоса, мужик полез рукой куда-то за спину и извлек на свет колчан со стрелами и лук.

— Померещится же спьяну… — пробормотала Средняя голова, про себя размышляя, что, пожалуй, пора будить сменщицу. — Эй, просыпайся! — толкнула она Правую.

— Что, уже обед? — не открывая глаз, слабым голосом пробормотала та.

— Уже, уже, — ответила Средняя. — Хорош дрыхнуть. Примай караул.

— Сейча-ас… — Правая голова зевнула, потянулась и, открыв глаза, с недоумением уставилась на человека. Затем поспешно толкнула уже уснувшую Среднюю.

— Ну что там еще? — недовольно пробормотала та.

— А… э… вроде как мужик… — неуверенно сказала Правая. Когтистый палец указал на конника, который трясущимися руками пытался наложить стрелу на тетиву. — Откуда он взялся?

— Что? Где? — Средняя открыла-таки глаза. — Это ты зачем палец? Ах это… Это сон.

— Сон?! Чей?

— Ну, мой. И вообще отстань, я спать хочу.

В этот момент стрела стукнулась о грудь Горыныча, отскочила и упала на траву. Хмель окончательно вылетел из Правой головы.

— Подъем!!! — взревела она. Левая голова резко вскинулась и возмущенно зашипела, треснувшись макушкой в потолок пещеры.

— Что, гроза?! — спросонья заметалась она.

— Хуже… Вон, гляди.

Увешанный железяками детина к тому времени уже спрыгнул на землю, схватил копье и, прикрываясь круглым деревянным щитом, стал приближаться, выкрикивая всякие междометия. Змей испуганно попятился и замахал обеими лапами.

— Мужик! Эй, мужик, ты че, малость того, а? — Левая голова хотела покрутить пальцем у виска, но в суматохе попала себе в глаз и охнула от боли.

— Че надо-то? — визгливо крикнула Правая. В минуты волнения она обычно непроизвольно переходила на фальцет.

Человек остановился, осторожно высунул из-за щита бородатую физиономию и, выставив вперед для верности копье, спросил:

— Змей?

— Ну, Змей, — согласилась Средняя голова. — А что?

— А где бабуля?

— Я за нее.

— Слышь, мужик, — подытожила Левая, — тебе чего? Вояка некоторое время лихорадочно соображал, что сказать дальше.

— Ты эта, как его… — сдвинув на лоб шишак, он почесал в затылке и наконец нашелся. — Это ты, стало быть, за Марью-царевну выкуп требоваешь?

— Чего-о?! — Глаза у Правой головы, потеснив глазные щитки, от удивления полезли на лоб. — Вы… выкуп?

Головы переглянулись.

— Да я третий месяц дома сижу! — взорвалась Средняя, и Змей, тяжело переваливаясь, затопал вперед. — Какая Марья? Какая царевна? Охренел, мужик, да?

— Не подходи! — взвизгнул тот, прикрываясь щитом. — Изувечу! Не трожь! А-а-а!

Он швырнул копье, промазал и лихорадочно потянул из ножен у седла меч. Конь, испуганно заржав, взвился на дыбы, с силой ударил в землю копытами и, взбрыкивая, понесся к лесу.

— Стой! — всполошился мужик. — Тпру, кому говорю! Отдай меч, волчья сыть! Травяной мешок!

Прихрамывая и потрясая кулаками, он некоторое время носился за конем, оглашая поляну всяческими обидными прозвищами, пока наконец не выдохся и не остановился посреди лужайки, тяжело дыша. Вытер пот.

Средняя голова деликатно кашлянула, напоминая о своем присутствии. Мужик вздрогнул и оглянулся.

— Пуганем? — тихо шепнула ей на ухо Правая.

— На што? — отозвалась та.

— Чтоб неповадно было… Давай, ляпни че-нь'ть, ты же умеешь.

— Кха-ха-ха! — прочистила горло Средняя и взревела на весь лес первое, что пришло на ум: — Конь на обед, молодец на ужин!!!

Левая голова, прыснув, залезла под мышку и затряслась там от беззвучного смеха. Мужик побледнел и выхватил нож.

— А-а, ножичек! — ехидно протянула Правая, и обе головы облизнулись с показной жадностью.

— Ну, ну… Ножичком…

— …ножичком, значит…

— …меня бить собрался?

— Отлезь! — рявкнул «молодец», сорвал голос и сипло добавил: — Убью!

Из леса послышалось дикое ржание коня — видимо, плутая в потемках, он наткнулся на логово бабкиной избы. Та спросонья напинала бедной кляче и сама в жуткой панике удрала поглубже в чащобу.

— Ой, не могу! — донеслось из-под мышки, и утирающая слезы Левая голова вынырнула наружу. — Ох, потешил… Ты кто хоть будещь-то, а?

Мужик отступил на шаг и взмахнул ножом.

— Ну, хватит, хватит, — примирительно сказала Средняя голова. — Ты это брось. Пошутили и будет. Я ведь, по правде сказать, и не крал никого. И чего ты сюда приперся, никак в толк не возьму… Э-э-э… как там тебя?

— Иван, — хмуро сказал тот. — Можно — Ваня.

— И чего ж ты, Ваня, по лесам шляешься? Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?

— От дела лытаю… — грустно вздохнул тот, почесал в затылке и, сорвав с головы шишак, в сердцах так шваркнул им оземь, что тот погнулся. — А, пропадай моя телега, все четыре колеса! Понимаешь, э-э-э… Змей… Ты ведь Змей?

— Ну, да. Это я.

— Понимаешь, Змей, все ходят по свету, хотят чего-то, славы себе ищут. Войн уж почитай лет пять никаких нет, а мне прославиться — во, как надо! Мечта у меня, понимаешь, на княжеской дочке жениться… Ну, вот, понимаешь… и решил, понимаешь… это… А, да и так все ясно… Отпустил бы ты меня, а?

— Да я вроде тебя не держу… Вот только не суйся сюда больше, лады? Заповедное место. Ищи себе славы в других краях. Конь твой, кстати, где-то рядом бегает. Волков бабка поизвела, к утру покличешь — прискачет. Лошади нашего духу боятся.

— Эт' точно… — угрюмо закивал Иван, замялся, смущенно огляделся по сторонам и, понизив голос, заговорщически зашептал: — Слышь, друг! А может, ты мне кого присоветуешь? Я б его ухлопал — глядишь, и мне слава, и тебе польза. Бабу-Ягу, там, или Кощея Бессмертного. А?

— Ягу не трожь, — сердито сказала Средняя голова. — Да и если Змеев где увидишь — тоже не лезь. А не то — под землей найду, да там и оставлю. А Кощей помер намедни.

— Ишь ты! — поразился тот. — Как это? Как это помер? Не могет такого быть! Он же бессмертный!

— Ни лешего ты не смыслишь в наших колдовских делах. Кощей — он и есть Кощей. Сволота одна. Из вас он вышел, из людей. Ал… хи… Тьфу! Ал-хи-мией да магией всякого колдовства поднабрался. Вреднючий был — страсть! Сущий бес. Его окрестная нежить так и прозвала — «Кощей — Бес Смертный». Помер он. Над златом зачах. Опыты какие-то с ним делал, ну и траванулся. А жаль — ты б мог его уложить… ежели, конечно, сам бы жив остался.

— А вот Соловей-разбойник… Его как? Можно?

— А! Вот его можно, можно! — оживилась Левая голова, вспомнив, что оный вражина хозяйничает в местах отдыха Скарапеи Аспидовны, и две другие головы согласно закивали. — Ентот гад, Соловей-хан со своими головорезами третий год в Муромских лесах никому проходу не дает. Режет всех. Ты его излови, коли не добрались еще до душегуба, — и дело с концом!

— Ага… Ну, ты извиняй. А то я ведь что? Я ведь, когда слух пошел, что ты Марью увел, я и решил ее того… спасти. — Мужик вздохнул. — А вишь, как вышло. Оговор, видать. Так что, извиняй, Змей Тугарин, ежели что не так…

— Тугарин? — хором переспросили головы и переглянулись.

— Ты че, мужик, совсем с ума сошел? — осведомилась Правая. — Ты посмотри на меня: какой же я тебе Тугарин?

Богатырь совсем опешил и теперь стоял и переводил взгляд с одной головы на другую.

— А… разве… нет?

— Конечно, нет! Тугарин, он только по названию Змей. А я — Горыныч! Горыныч я! Ты, когда через реку проезжал, указатель видел или не видел? Ясно же написано — «р. Горынь». Какой я после этого Тугарин?

— Да не умею я читать… — машинально выдавил Иван и озадаченно поскреб в затылке. — Бли-ин! — протянул он, и в глазах его как будто проступило понимание. — Так что же, получается, я обознался? Так, что ли?!

— Что ли, так, — подтвердил Змей Горыныч. Детина вдруг схватился за голову и забегал по поляне, потрясая кулаками и время от времени пиная несчастный шишак.

— Дык что же это я! Как же это я! Ой, беда, беда, огорченье! Надыть, свернул не там… Ай-яй-яй… — Он остановился и топнул ногой. — Ведь уйдет, уйдет поганый!

Три головы с неподдельным интересом наблюдали за этой беготней.

— Эк его разбарабанило, болезного… — вслух посочувствовала Правая. — Эй, Вань! — окликнула она. — Чего разбегался? Остынь, охолони малость. Присядь, вон, бражки выпей, а там решим, что делать… Одна голова — хорошо, а три — лучше.

— Не до браги мне, Горыныч: Родина в опасности! — Витязь-недотепа подобрал с земли шишак, стряхнул с него пыль, надел на голову и горделиво напыжился. — Так что, извини, Змей, недосуг! Спешу!