Он не хотел, чтобы она страдала. Несмотря на охвативший его любовный пыл, Люк пытался взять себя в руки. Он не желал для нее такой судьбы. Она создана для того, чтобы любоваться летом цветущей лавандой и наслаждаться прохладой норфолкских вечеров. Для страстного желания, которое все возрастало и возрастало, пока...
– Я не могу сделать этого, Солнышко. Не с тобой. – Он вновь опустил ее сорочку, прикрыв все восхитительные изгибы ее тела. Взор его стал суровым. – Я последний из мужчин, который должен бы так к тебе прикасаться.
Она только хлопала глазами. До нее не доходил смысл его слов.
В глазах ее плавал туман. Было видно, что она ничего не сознавала. Откуда ей было это знать? Господи, она слишком невинна, чтобы понять, какую страсть в нем разожгла. Но тело ее инстинктивно принимало его. Она ждала продолжения. Люк видел, как она напряжена, как она ждет этого бездонного и неизведанного.
И он знал, что есть только один способ это закончить. Проклиная себя за то, что зашел так далеко, он нащупал шелковистый треугольник волос снизу ее бедер и, засунув пальцы чуть поглубже, начал ласкать влажные теплые ножны под ним.
Она еле слышно застонала. Он прижался лицом к ее лицу, стараясь побороть свое желание.
– Как же это прекрасно, Солнышко! Упругость и жар везде, к чему бы я ни прикоснулся. Откройся мне, и пусть нам будет хорошо.
– Я... я не понимаю.
Его пальцы скользнули еще глубже, словно ее тело всецело принадлежало ему. Он не обращал внимания на ее слабые протесты. Он хотел дать ей то, что ей было сейчас нужно, хотя она была не в силах это осмыслить.
Зато Люк все понимал. Он был страстным, опытным любовником, хотя с любовью ему в жизни не повезло. Его пальцы непрерывно двигались, лаская ее влажную, шелковистую плоть, прикасаясь к твердому бутону ее чувственности.
Она откинула назад голову и изогнулась дугой.
– Нет, я не могу! Это слишком... О-о-о...
Вдруг она широко распахнула глаза и крепко обняла его.
У нее чуть не остановилось дыхание, в глазах появился яркий блеск. Она задрожала: страсть разлилась по ее телу, словно медленная волна прибоя, захлестнула всю ее целиком. Ее бархатная плоть крепко сжимала его твердые пальцы.
Боль. Он чуть не умер от боли. Его спасло только затаенное чувство торжества.
Он сделал это. Теперь она, несомненно, поймет. Теперь он может спокойно уйти и оставить ее одну: в следующий раз она поостережется делать двусмысленные предложения незнакомым мужчинам.
При одной только мысли о том, что она может точно так же страстно отдать свое красивое тело другому, Люка охватил гнев. Интересно, почему эта мысль вызвала у него такую злость? Она широко открыла глаза. Он ожидал увидеть в них неуверенность, сожаление, боль и даже гнев. Но был совершенно не готов к такой радости и искренности.
Она обняла его за шею и, вздохнув, прижалась лицом к его лицу. Люк нахмурился, стараясь не поддаваться охватившему его ощущению огромной нежности.
– Нет, все хорошо. Но это так опасно, что даже словами не выразить.
Он тихо выругался, прижался губами к ее лбу, да так и застыл, пытаясь побороть свое желание, стараясь снова стать рассудительным и ответственным.
Хоть раз за всю свою беспутную жизнь.
– Я не понимаю...
– Вижу. – Он вздохнул, стараясь не обращать внимания на желание, которое все еще не покинуло его. У него снова начала ныть рана на груди. Он уперся локтем в стену, надеясь, что это облегчит боль.
Она так и застыла.
Снова эта ее искренность и откровенность. Рядом с ней он вновь чувствовал себя так, словно ему восемнадцать. Обычно он ощущал себя глубоким стариком, хотя был еще молод: ему на долю выпало слишком много жизненных испытаний.
– Не стоит. Уже почти не болит, – соврал он.
– Все равно надо было сказать.
– Как зачем? Я бы обработала рану. У меня столько масел: лаванда, розмарин... – В голосе ее слышалась тревога.
Ее забота и волнение вызвали в Люке странное сочувствие к ней.
«Шел бы ты отсюда. Уходи, пока не причинил ей настоящую боль».
– Не стоит. Уверяю, со мной все в полном порядке. Вдруг за занавеской что-то зашебуршилось. Из-за нее появились два гибких силуэта. Уши их стояли торчком, они вертели хвостами.
Два пушистых комочка, пробежав по полу, очутились в его руках.
– Мои хорьки. Правда, красавцы? Они умнее многих людей, которых я знаю.
– Хорьки? – изумленно повторила Силвер.
– И не просто хорьки, Солнышко. Позвольте отрекомендовать вам двух самых ловких воришек по эту сторону Ньюгейта. Это миледи Отдайка. – Он указал на серую самочку. – А это милорд Кошелек. – Второй зверек был черным, бусинки его зеленых глаз хитро поблескивали.
– Отдай-ка кошелек. – Силвер тихонько рассмеялась. И как только разбойнику пришло в голову так назвать зверюшек!
– Именно. Искушение назвать их так было слишком сильно, и я не смог совладать с ним. Я слабый человек.
Хорьки начали пищать. Люк посмотрел на них, прищурив глаза. Затем он выглянул в окно.
– Похоже, мои маленькие друзья пришли предупредить меня, чтобы я ждал гостей.
Люк утвердительно кивнул.
– Кто же...
– А это, моя хорошая, я и собираюсь выяснить.
Его губы тронула еле заметная улыбка.
– А всего несколько минут назад ты хотела, чтобы я ушел, Солнышко.
Губы ее задрожали.
– Но не тогда, когда ты можешь угодить прямиком в ловушку.
Он прикоснулся к ее щеке. В глазах у него застыло какое-то темное, неуловимое выражение.
– О собственной персоне я позабочусь. А ты вот лучше о себе подумай. – Он повернулся к окну и осторожно отвел занавеску. Его хорьки вскочили к нему на плечи. – Ага, а вот, кажется, и наш гость. Похоже, он один.
– Так же, как и забрался сюда: по липе, что растет под окнами. – Некоторое время он не сводил с Силвер глаз. Лунный свет освещал его плотно сжатую челюсть. – Не стоит полагаться на меня, Силвер Сен-Клер. Пока не закончится эта эпопея с угрозами, не стоит доверять никому.
– Подожди! Семена – ты вернул их мне, а я так тебя и не отблагодарила.
Но он уже перепрыгнул через подоконник и легко спустился вниз по веткам липы. Занавески за ним сомкнулись. Снаружи все было тихо. По ее щекам струились жаркие слезы.
«Твою маму я тоже когда-то называл «Силвер», знала ли ты об этом, Сюзанна? Она получила это прозвище не без причины, но это наш с ней секрет. Может, ты тоже оправдаешь свое прозвище, я не знаю. Ты сама все поймешь, когда отдашь сердце тому, кто тебя полюбит. Дай-то Бог, чтобы это было так!
Но выбирай не спеша. Будь осмотрительна. Здесь, в Лэвиндер-Клоузе, хранятся все тайны, которые тебе надо знать. Больше я ничего не могу сказать. Со временем ты сама отыщешь ответы на все вопросы».
Глава 15
Сэр Чарлз Миллбэнк любовался роскошными формами своей пассии, которые едва прикрывал прозрачный шелк.
– Иди ко мне, искусительница.
Француженка захлопала густо насурьмленными веками и захихикала.
– Подожди, англичанин. Сначала я выпить еще вина.
Баронет побагровел и нахмурился: ему уже надоело ждать. Однако он наполнил стакан для своей непредсказуемой спутницы.
– Не этот кружка, мой Чарлз. Хрустальный кружка, пожалуйста.
Выругавшись себе под нос, Миллбэнк послушно выполнил и это ее требование.
– Этот есть хороший, этот есть очень красивый. Я из нее пить. – Анжелика элегантно подняла хрустальный кубок и залпом опрокинула все его содержимое в горло. Струйка стекла по ее подбородку. – Какой блаженство! Мне нужен салфетка, милый Чарлз, – промурлыкала она.
– Льняная салфетка недостойна того, чтобы прикасаться к твоим губам, плутовка. Я сам об этом позабочусь. – Он нагнулся к ней и провел языком по струйке шерри. – Какое же это шерри сладкое, киска! Но до тебя ему далеко.
Англичанин заключил ее в объятия и повлек к элегантному маленькому шезлонгу, который она выпросила у него во время его предыдущего визита. Шезлонг был изготовлен в Париже и обит китайским шелком. Она надулась:
– Только не в мой элегантный шезлонг, Чарлз. Это не есть принято. – Но, заметив раздражение на его лице, она тут же улыбнулась ему самой соблазнительной улыбкой. – Здесь, глупый. На этот милый кушетка у окно. – Она погладила рукой огромную, но слегка потертую тахту, стоявшую перед задернутым занавесками альковом, окно которого выходило на главную улицу Кингсдон-Кросса.
Сэр Чарлз начинал злиться. – Я прождал уже полночи, Анжелика. Мне начинают надоедать твои игры. Я как никак человек с именем. И с деньгами.
Дерзкая обольстительница вскочила на полные ножки и вытянулась во весь свой небольшой росток. Она недотягивала даже до пяти футов.
– Вы забывать свое место, месье. Я есть куртизанка высший ранг. С таким женщина нужно деликатный обращение. Я только учить вас искусству любви. – Она нежно пощекотала его под подбородком, чтобы смягчить резкость своих слов. – Но так как вы быть сегодня хороший мальчик, я сделаю себя более удобной. – Подарив ему нежный взгляд, она поднялась и разгладила складки ткани на бедрах.
Лицо сэра Чарлза покрылось красными пятнами. Он потянулся к ней. Он уже не мог сдерживаться и жаждал предаться ночным удовольствиям, но в ответ услышал только дразнящий смех.
– Как вы нетерпеливы! Не сразу, не сразу, мой дорогой Чарлз. – Француженка удалилась в соседнюю комнату.
Она нарочно оставила дверь открытой, чтобы ее покровитель мог созерцать каждое ее соблазнительное движение, пока она раздевалась. С каждой минутой Миллбэнк возбуждался все больше.
– Анжелика, ты еще не готова?
В ответ раздался заливистый смех.
– Еще одна напиток, мон амор. С каждый день ваш выбор все лучше.
Так как вино выбрала сама Анжелика, а он лишь заплатил кругленькую сумму за доставку из Бордо, похвала эта была явно незаслуженна. Но тем не менее сэру Чарлзу она была приятна. Он прихорашивался, одергивал жилет на выпирающем животике. Затем прочистил горло.
– Конечно, крошка моя. – Он попытался изобразить французский акцент, но это ему не удалось. Он налил еще один бокал вина и поднес его Анжелике.
– Нет, нет, мон шер. Поставьте ее у окно. Я буду еще чуть-чуть долго. Вам это есть нравится?
Так как в данный момент на ней было лишь прозрачное неглиже из кисеи жесткой отделки и пара перламутровых сережек, сэр Чарлз ответил утвердительно. Вообще-то сейчас она его так влекла, что пульсирующая жилка у него на виске готова была лопнуть от напряжения. Он поставил бокал Анжелики, куда она сказала, и подлил себе вина. Руки у него при этом тряслись.
Вдруг из-под занавески высунулась чья-то рука. Пальцы в перчатке схватили бокал Анжелики, который на несколько секунд исчез за занавеской, а затем вновь появился на столе, уже пустой. Выплыв из соседней комнаты, француженка первым делом взглянула на свой бокал. Лицо ее скривила недовольная гримаса.
– Чарлз, противный мальчик! Почему ты не дать мне мой вино?
– Вино? Клянусь, я налил тебе полный бокал, Анжелика. И поставил его у окна, как ты и просила!
– Я видеть только бокал из стекло, а внутри вино нет, уверять вас!
Сэр Чарлз пожал плечами. Его сознание было уже порядком затуманено вином, которого он за этот вечер успел хлебнуть изрядно. Он покорно налил еще один бокал и поставил его на прежнее место. Анжелика же тем временем любовалась своим нарумяненным лицом в зеркале, висевшем над камином.
Рука в перчатке опять опустошила хрустальный бокал, а затем вновь вернула его на место.
Оглянувшись, француженка топнула ножкой:
– Это есть один из ваш английский шутка?
Сэр Чарлз с изумлением посмотрел на свою любовницу:
– Какого черта? О чем ты говоришь, Ангел? Я только что собственноручно налил полный бокал!
Француженка снова топнула ножкой, обутой в атласную туфельку.
– Вы знаете, что я не желать, чтобы меня называть так!
– Не хочешь, чтобы я называл тебя «Ангел»?
– Именно! Не этот имя! Вы оказать мне большой услугу никогда так меня не называть.
– Окажете мне большую услугу, если никогда не будете меня так называть, – пробормотал смущенный англичанин.
– Очень хорошо, теперь вы поправлять мой английский! Я не есть достаточно хороша для вас! Я, Анжелика, который доставлять удовольствий Наполеон и сам король Людовик!
Ей была свойственна галльская вспыльчивость. Сэр Чарлз нахмурился:
– Успокойся, не надо так распаляться, киска моя. Я хотел только сказать...
– Что я есть глупый! Что я есть задний часть осла, да?!
– Я ничего подобного не думал, Ангел... э-э-э... Анжелика. Я просто хотел сказать, что...
– Что ты хотеть сказать, есть совершенно ясно! Я больше не имею настроение для компания. А сейчас ты уходить. Пока я не бросить в тебя эта бокал!
Сэр Чарлз побледнел, вспомнив, сколько стоил хрустальный бокал, который она сейчас с такой злостью сжимала в своих белых, надушенных пальчиках.
– Ты не так меня поняла, Анжелика. Давай не будем ссориться. Во всем виноват только я. Я, должно быть, дал тебе не тот бокал. – Заметив, что она смягчается, он поспешил протянуть ей очередной бокал вина. – Давай поскорее забудем об этой глупой ссоре.
Его пассия фыркнула.
– Что вы, англичане, понимать? Ваш погода плохой, ваш еда еще худший. Везде здесь такой дикость! Все, что я слышать, – это Блэквуд: разбойник, который ездить проселочные дороги, грабить невинный женщины и брать, что пожелать. Это есть ужасно!
– Скоро это закончится, – с умным видом произнес сэр Чарлз. – Через несколько дней лорд Блэквуд исчезнет навсегда, а я стану самым известным человеком в Норфолке, а может, и во всей Англии!
Но похоже, он не убедил свою любовницу. Она снова направилась к своему будуару.
– Хорошо, я пойду поправить прическа. Здесь дуть очень сильный ветер.
– Ветер?! Откуда здесь... – Но сэр Чарлз уже научился сдерживать чувства, когда находился в компании своей взбалмошной возлюбленной-француженки. – Э-э... Да, конечно. Твое вино ждет тебя здесь. Сделай глоточек, и жизнь снова станет прекрасна.
Он покачал головой и, отвернувшись, наполнил свой бокал, который тут же опустошил залпом.
«Ох уж эти француженки! Если бы они не были так соблазнительны, никогда бы не стал иметь с ними никаких дел», – мрачно подумал Миллбэнк. В следующий раз он возьмет себе в любовницы какую-нибудь покорную, юную простушку из Йоркшира или Дорсета. Такую, что не станет швыряться бокалами и разыгрывать сцены страсти.
Но это будет позже. Анжелика знала, как его ублажать. Ее умелые руки, жаркие алые губы сводили его с ума.
Да, несомненно, он еще не скоро сменит Анжелику на робкую простушку. Он вспомнил прошлую ночь, которую он с ней провел, и желание вспыхнуло в нем с новой силой. Допив бокал, он снова подлил себе вина. Рука в перчатке снова потянулась к бокалу Анжелики и опустошила его. Когда Чарлз обернулся, Анжелика смотрела на него с яростью. Даже под густым слоем пудры был заметен заливавший ее щеки румянец злости.
– Какого дьявола! Что ты за шутки со мной шутишь! – произнесла она по-французски. Блондинка тряхнула кудрями и топнула ножкой. – Мне совсем не есть нравится твой шутка!
Раскрасневшийся англичанин уставился на свою взбалмошную любовницу. Терпение его лопнуло.
– Хватит ломать комедию, Анжелика. Думаю, не нужно напоминать, кто платит за вино, которое ты потребляешь в неограниченном количестве, и за бокалы, которыми ты швыряешься в момент гнева. И на чьи деньги была куплена эта дорогущая сорочка, на которую ты только что просыпала ароматическую пудру. А теперь кончай пороть чепуху. Иди сюда и поцелуй своего господина и повелителя.
– Господина? Повелителя? – Поток французских ругательств был столь изощренным, что уши вяли. Если кратко подытожить все сказанное Анжеликой, то смысл ее слов сводился к следующему: сэр Чарлз был объявлен побочным сыном марсельского карманника и проститутки с улицы Руан. Сама же его персона была описана в терминах, более пригодных для изображения четвероногого существа.
Англичанин выругался.
– Хватит, Анжелика. Ты обязана принимать меня и быть мне во всем покорной. – В голосе его прозвучало холодное высокомерие. – Веди же себя как полагается, слышишь?
– Все в этой маленький глупый деревня слышать тебя! О, как ты есть вульгарен! – После этих слов она резко повернулась на каблуках и исчезла в своем будуаре, громко хлопнув дверью.
Резко защелкнулась задвижка.
– Анжелика, довольно! Я не потерплю такого неповиновения! Выходи немедленно, а не то я...
В этот момент из-за занавески, скрывавшей альков, появились чьи-то широкие плечи, на которые был наброшен черный плащ.
– Проблемы, сэр Чарлз? Да, эта женщина просто порох. Приношу вам свои соболезнования.
От неожиданности у Миллбэнка мороз пробежал по коже. Он быстро обернулся и схватился рукой за горло.
– Ты! Господи, твоей наглости нет предела!
– Боюсь, что нет, – любезно отозвался лорд Блэквуд, прислонившись к стене, оклеенной шелковыми обоями. – Разрешите дать вам один маленький совет касательно женского пола. Лучше на них не давить, знаете ли. Здесь подсластить, там приласкать, и вы получите больший результат, чем добились бы бранью и угрозами.
– Совет он мне хочет дать! Я тебе покажу совет! Я еще полюбуюсь, как тебя вздернут на виселице!
В ответ разбойник сделал неопределенное движение украденным бокалом в воздухе и опустошил его.
– Неплохое вино. Я, правда, предпочитаю напитки с более ярким характером, покрепче, но, видно, это вино лучше отвечает вашим вкусам и душевному складу.
Он аккуратно поставил пустой хрустальный бокал обратно, не сводя темных глаз с лица сэра Чарлза, пошедшего красными пятнами.
Блэквуд не спеша вынул рапиру из ножен и приставил ее Миллбэнку к горлу.
– Похоже, вы совсем не цените тех женщин, которым надоедаете своими приставаниями.
– Ж-женщин? Каких еще женщин?
– Увы, я имею в виду мисс Сен-Клер.
– Силвер? По какому праву вы защищаете эту чертову тва...
Кончик рапиры мгновенно прижался к пульсирующей вене на его горле.
– Мне, должно быть, послышалось, друг мой. Не могли же вы вправду сказать, что я только что услышал?
– Э-э... Нет, конечно. То есть я хотел сказать...
– Ну и отлично. Продолжим. Вам не следует больше докучать мисс Сен-Клер. Вы меня поняли?
Миллбэнк молча кивнул.
– Боюсь, ваш ответ мне не совсем понятен. Поясните, пожалуйста, словами, что вы хотели сказать этим жестом.
– К Силвер не приставать, – произнес сэр Чарлз, которому небо показалось с овчинку.
– И прекратите свои визиты на ферму Лэвиндер-Клоуз. Чтобы вы никогда больше там не показывались.
– Черт возьми, это уже... – Холодная сталь клинка прикоснулась к его подбородку. – Э-э-э... понятно, понятно! Больше не появляться на ферме Лэвиндер-Клоуз. – Конец фразы он произнес уже хриплым голосом.
– Очень хорошо. Приятно иметь дело с разумным человеком. Я вас отвлеку еще только на одну минутку, а потом можете возвращаться к своей прекрасной даме. Думаю, вам о многом нужно поговорить. Но сначала вы должны мне пообещать, что партия медных труб, которую вы удерживали, будет чудесным образом доставлена мисс Сен-Клер, причем завтра же.
– Партия труб? – выпалил баронет. – Непонятно, о чем вы вообще ведете речь. Я не имею никакого отношения к...
Острое лезвие рапиры снова прикоснулось к Миллбэнку. На сей раз оно нацелилось на очень важную часть тела ниже пояса, которой так не терпелось насладиться со своей пассией.
– Хорошо, хорошо! Да, я и правда удерживал эти трубы! А что поделаешь, если эта девка до того опустилась, что торгует подобным хламом! И это моя родная свояченица! Господи, да надо мной все графство со смеха покатывается!
– Все будут гоготать еще громче, если с вами произойдет несчастный случай, дорогой Чарлз. Конфуз, который лишит вас той дряблой части тела, с помощью которой вы намерены этой ночью получить удовольствие в постели с Анжеликой.
Англичанин побледнел.
– Вы... вы не посмеете!
Узкие губы, на которые падала тень от черной маски, растянулись в улыбке.
– Что ж, давайте проверим, посмею я или нет. Здесь и сейчас.
Миллбэнк стал бледным как полотно.
– Н-нет! Черт бы вас побрал!
– Очень хорошо. Полагаю, теперь вы навсегда забудете дорогу в Лэвиндер-Клоуз.
После небольшой паузы толстяк-баронет покорно кивнул.
– Не слышу.
– Я забуду дорогу к дому этой женщины.
На мгновение глаза разбойника опасно блеснули.
– К дому этой женщины? Про какую это женщину вы говорите, друг мой? Выражайтесь, пожалуйста, яснее, чтобы я вас понял.
Сэр Чарлз, хоть и грубиян, и хвастун, законченным дураком не был.
– В моих визитах ничего такого не было. В конце концов, какое мне до нее дело? – грубовато добавил он. – Ох уж эта сестра моей жены! Вся загвоздка в том, что она... – Прикосновение рапиры к шее привело его в чувство. – В общем, мне до нее нет никакого дела.
– Приятно слышать, – произнес Блэквуд бархатным голосом. – Помните это, Миллбэнк. А то, знаете ли, у меня повсюду уши. Если я обнаружу, что вы нарушили свое обещание...
В полумраке комнаты сверкнула его рапира. На пол упал кусочек белого льна. Там он и остался лежать, дрожа на ветру.
– Думаю, мы отлично поняли друг друга. Не так ли?
– Д-да...
– Ну и прекрасно. А теперь позвольте полюбопытствовать, откуда у вас столько золота?
– Какого еще золота?
Блэквуд вынул из кармана Миллбэнка толстый кошелек и швырнул его на ковер.
– Вот какого.
– Я... я выиграл его в карты. Мне повезло.
– Но вас не было в игорном доме. – Разбойник был непреклонен. – Ни вчера, ни сегодня.
Сэра Чарлза бросило в пот.
– Я играл на деньги с одним своим приятелем.
– Ну да, конечно. – Разбойник снова потянулся к рапире.
Затем он нахмурился. До его слуха донеслись голоса, звучавшие внизу, в холле.
– Ну-ка повернись, – приказал он баронету, с которого градом катил пот.
Ловким движением Блэквуд отрезал лоскут от дамастовых занавесок Анжелики и завязал сэру Чарлзу глаза.
– А теперь считай до пятисот и не двигайся с места. Понял?
– Как тут не понять.
– Рад это слышать. Можешь начинать.
И англичанин стал считать. Голос его при этом дрожал. Подождав немного, Блэквуд проскользнул обратно в альков. Но прежде он облегчил вес кошелька Миллбэнка, битком набитого золотыми соверенами, примерно вполовину. Этим деньгам он сможет найти более достойное применение – например, отдать их Силвер Сен-Клер.
Миллбэнк дошел до тридцати пяти, когда разбойник скрылся в темноте за окном. Когда он досчитал до девяноста, Анжелика распахнула дверь будуара. Она удивленно сложила румяные губки, когда увидела, чем занят сэр Чарлз, и заметила разрезанную занавеску, колышущуюся на ветру.
– Чарлз? Что ты тут делать? И зачем повязка на глаза? Один из твой глупый шутка?
– Анжелика? Посмотри, у меня за спиной никого нет? Есть еще кто-нибудь в комнате?
– Нет, конечно! Только я есть. Но почему...
– Тогда заткнись, черт бы тебя побрал, и сними с меня поскорей эту повязку, – приказал разгневанный Миллбэнк.
– Вот болван, где тебя нелегкая носила? Дураком родился, дураком и помрешь, – констатировал Джонас, взирая на одетую в черное фигуру, которая осторожно прислонилась к двери. – Ну и в какую переделку вы угодили на этот раз, мастер Люк?
– Так, пустяки, Джонас. – Человек в черном слегка пошатывался. – Один из приспешников Карлайла всадил в меня пулю, только и всего. – Нахмурившись, он стащил с себя плащ.
– Господи, второй раз уже! Мальчишка, да ты весь в крови! Что у тебя в башке – мозги или опилки? – Джонас бросился к Люку и успел вовремя подхватить его, иначе бы тот упал. Он со злостью посмотрел на этого сорванца, который вырос у него на глазах. Когда Люку было семь лет, Джонас был назначен его воспитателем. – Не умеешь ты идти на уступки, – пробормотал он, стаскивая с Люка пропитанную кровью льняную рубашку. – Вечно поступаешь по-своему. Одним словом, истинный Деламер, от макушки твоей упрямой башки и до кончиков пальцев.
– Никакой я больше не Деламер, – пробормотала его полубессознательная ноша. – Просто Блэквуд. Чертов разбойник, которого разыскивают от Нориджа и до Ноттингема. Знаешь, я пользуюсь бешеным успехом у леди.
– Как же, у леди. У девиц легкого поведения, вы хотите сказать. Весь в отца. Старый Эндрю тоже был не человек, а порох. До того как встретил вашу матушку, конечно. Уж она-то умела с ним обращаться. Он повиновался каждому ее слову. – При виде рваной раны на плече у Люка старый слуга нахмурился. – Как же мне хочется, чтобы герцогиня сейчас была здесь!
Люк вцепился в запястье Джонаса:
– Не говори им. Пожалуйста. Я убегу, если ты скажешь, и вам меня никогда не найти.
– Прекратите истерику, мастер Люк. От Джонаса Фергюсона они ничего не услышат. По-моему, я уже успел доказать, что умею держать язык за зубами. Но настанет день и они обо всем узнают. И когда придет этот день, я ни за что тебя не покину, мальчик мой. Мне хочется полюбоваться тем, как тебе зададут жару, да так, что только пух и перья полетят!
Люк хотел рассмеяться, но выдавил из себя лишь какой-то неопределенный звук.
– Договорились.
– Ну а теперь кончайте болтать. Я попытаюсь вытащить из раны этот кусок свинца.
При мерцающем свете старый слуга осмотрел рану Люка, промыл ее хорошенько бренди и провел лезвие ножа сквозь пламя свечи.
Зажав в руке нож, он, нахмурившись, нагнулся над своим недвижимым пациентом. Он помог этому парню выкарабкаться, после того как тот первый раз упал с лошади. Выхаживал его, когда он в детстве свалился с яблони и потерял сознание.
А после года, проведенного им в трюме плавучей английской тюрьмы, Джонасу пришлось собирать его буквально по кусочкам.
И теперь он его ни за что не предаст. Так думал Джонас, склонившийся над раной.
– Будет больно, мастер Люк. Но вам, полагаю, это и так известно.
Его подопечный, теперь уже не мальчишка, а вполне взрослый мужчина двадцати восьми лет от роду, приоткрыл один глаз.
– Всегда бывает больно, Джонас. Что бы человек ни делал, все причиняет ему страдания. Разве ты этого не знал?
Джонас вздохнул. Это, конечно, правда, если говорить о Люке Деламере.
– Ну, тогда остается только надеяться, что я с этим быстро справлюсь. Нате выпейте-ка.
Люк поморщился, отчего у него на губе сверкнул серебряный шрамик. Он наклонил бутылку и с большим трудом сделал несколько глотков.
– Хорошее вино, Джонас. Да, в винах ты разбираешься. Ну а теперь действуй...
Джонас негромко выругался: нож выпал у него из руки и поцарапал его подопечного. Но Люсьен Деламер никак не отреагировал. Не поморщился он и тогда, когда комнату заполнил едкий запах жженой кожи.
– Знаешь, французы думают, что умеют пороть. Но по сравнению со старым слугой дея они просто молокососы. Помню, старина Хамид у меня со спины всю кожу сдирал. Вот уж кто был мастер так мастер по части порки! Этому дьяволу доставляло удовольствие причинять мучения другому.
Стиснув зубы, Джонас ковырялся в ране, пока не добрался до свинцовой пули.
– Нашел, – проронил он. – Потерпи еще немного, мальчик мой.
– Мне некуда спешить. Что-то вспомнился мне Хамид. Я тебе рассказывал, как один раз он поймал меня при попытке к бегству? Меня связали, и он попросил, чтобы ему принесли его любимый кнут. Вот это была боль так боль...
Люк несколько раз моргнул и потерял сознание. Его голова упала на плечо Джонасу. Слуга наконец вытащил пулю из раны.
– Спи, мальчишка. Черт возьми, ты и так на своем веку изведал достаточно боли.
Он закончил работу и осторожно переложил своего подопечного на чистые белые простыни.
Поднявшись, Джонас покачал головой и задул свечу.
– У меня такое предчувствие, что тебе еще много боли придется испытать. Особенно если ты не выбросишь из своей глупой башки эту дурацкую затею отомстить. Да, ты истинный Деламер.
Он очнулся в холодном поту и не сразу сообразил, где находится. Так всегда бывало после этого сна. Его заскорузлые пальцы вцепились в прохладные льняные простыни, но он ощущал грубые веревки и удары кожаного бича.
Это могло произойти с ним где угодно и когда угодно.
Саутхолл. Руан. Алжир.
Впрочем, какая разница? Все подобные случаи давно слились в его сознании в один бесконечный кошмар. Кроваво-красная ярость затуманивала все его чувства.
Он сопротивлялся изо всех сил. Он дрался, как всегда в таких случаях.
Во сне он махал руками, колошматя по подушкам. Он опрокинул подсвечник с давно потушенными свечами, что стоял у кровати. В голове его раздавался металлический лязг цепей. Эти страшные воспоминания никак не хотели навсегда покинуть его.
Англия. Норфолк. Сладкие рассветы и бархатные ночи.
Он снова дома.
Господи, если бы только это было правдой! Если бы он мог вернуться домой...
Люк Деламер присел на постели, зарывшись пальцами в свои длинные темные волосы.