– Ты все узнаешь, Мишик… ты все узнаешь, любимый… ты узнаешь всю правду… ты узнаешь даже больше, чем можешь себе представить, – шептала она, а я тушил ее шепот поцелуями, и наконец мы совсем замолчали, и мир опять закачался, не стало неба, травы и дороги, не стало машины, оружия и бандитов… Только страшно знакомый звук назойливо врывался в наш иллюзорный мир.

Сигнал вызова. Тополь.

– Десять минут, – сказал я с трудом оторвавшись от Татьяны, – это очень мало.

– Да, – согласилась она, и я рванулся к передатчику.

– Ясень слушает. Прием.

– Я Тополь. Приземлился в полукилометре от Заячьих Ушей. Через двенадцать минут жду вас возле твоего дома. Как понял меня? Прием.

– Понял тебя хорошо. Конец связи.

Я мог себе позволить не торопиться. Я устал от скорости. По так хорошо знакомому пути я ехал медленно, зато не выбирая направления, нарочито спрямляя все изгибы проселочной дороги. "Ниссану" было все равно: тракторная колея, луг, скошенное поле, лужа или стожок сена – он пер себе как танк, и, конечно, не забуксовал ни разу.

Серую крышу своего дома рядом со старой ветлой на краю деревни я, как всегда, увидел издалека. А чуть позже увидел и фигуру Тополя. Наверняка это был он. Больше некому. Фигура помаячила возле дороги и скрылась за кустами жасмина перед моим крыльцом.

– Это Тополь? – спросил я Татьяну.

Она молча кивнула.

Я попал колесом в лужу, и взлетевшие веером брызги окатили мирно гулявших кур возле дома Петровны. Куры, возмущенно кудахтая и хлопая крыльями, ретировались. Зато появилась Петровна. С тех пор как три четверти деревни скупили московские дачники прошло уже лет пять, и теперь Дарью Петровну, живущую в крайнем доме напротив моего и почти одиноко зимующую в Заячьих Ушах, трудно было чем-то удивить. Заезжали в эту глушь и джипы и лимузины, а Генка Терехов пригнал однажды на совершенно фантастического вида спортивном "мазератти", взятом напрокат. Более того, пару лет назад дядька игнатовской Лариски с другого конца деревни, военный летчик, лично доставил всю их семью на могучем армейском вертолете с двумя винтами. Так что Дарья Петровна вышла теперь не на диковинную машину поглазеть, а просто полюбопытствовать, кто же это приехал.

Я уважительно высунулся из окошка и поприветствовал ее:

– Здравствуйте, Дарья Петровна, как поживаете?

– Спасибо, хорошо. За грибам приехали? Готовь куженьку. Грибов в лесу – любоваться. Летось не было столько.

(Что в переводе с тверского диалекта означало: "За грибами приехали? Готовь корзину. Грибов много. Больше, чем в прошлом году".)

– Грибочков пособираем, – ответил я скорее уже самому себе и подрулил к дому.

Тополь сидел на лавочке у крыльца, курил и щурился на солнце. Был он ужасно длинный и на первый взгляд удивительно нескладный, особенно когда сидел, сложившись весь под острыми углами, как кузнечик. Потрепанные высокие армейские башмаки сорок восьмого приблизительно размера, вытертые кожаные брюки, ковбойка с закатанными рукавами, очень смуглая кожа, лицо в морщинах и седоватый ежик на голове – то ли ему лет сорок пять, но можно дать шестьдесят, как Штирлицу, если посмотришь внимательно в усталые и печальные глаза; то ли наоборот – возраст уже пенсионный, а держится молодцом, как настоящий спортсмен "доанаболической" эпохи. Улыбка грустная, но обаятельная, зубы – белоснежные, как у американского политика и в длинных пальцах длинная сигарета "Мор". Кто он? Ковбой? Разведчик? Спортсмен? Путешественник? О! Я понял, какое сравнение будет самым точным. Звездолетчик дальних рейсов, прилетевший в отпуск на Землю. Этакий Леонид Андреевич Горбовский, член Всемирного Совета. Полдень. Двадцать второй век…

"Ну, вот ты и допился, приятель: начали оживать потихонечку герои любимой книжки детства, которую ты без всякой задней мысли взял с собой. Сначала Майка, теперь Горбовский… кто следующий? Держись, старина! То-то будет весело, когда изо всех щелей твоего старого дома полезут негуманоиды".

И только одно я знал теперь наверняка: они не бандиты. Еще тогда, в дороге, я подумал, что Татьяна Лозова не может работать на бандитов. Детский сад, конечно, наивное стремление выдать желаемое за действительное, но в поисках аргументов я отметил слишком уж странный стиль работы у них с Тополем. Помилуйте, какая мафия станет вот так вести себя с попавшим к ней в лапы придурком, каким бы ценным заложником или носителем информации он не являлся! И, наконец, этот звездолетчик. Ну, нет, ребята, ну, режьте меня, мафиози такими не бывают!

Я вышел из машины без оружия, протянул ему руку и представился:

– Михаил.

– Леонид, – ответил он, вставая.

– А я-то думал поначалу, что вы бандиты.

– Мы сами так иногда думаем, – улыбнулся Тополь, наклоняясь за своей кожаной дорожной сумкой, огромной, такой же нескладной, как он сам и словно изжеванной бегемотом. – Пошли в дом. Откроешь дверь, хозяин? А то деревня у тебя больно шумная. Дюже много народу.

– Да? – удивился я. – А мне казалось, тут очень тихо.

Я открыл ему дверь, а сам вернулся к машине. Татьяна стояла, прислонившись к капоту в трогательной растерянности, словно решала, с кем ей теперь держаться рядом: со мной или с Тополем.

– Леонид, – спросил я, – а оружие из машины забрать?

– У вас тут воры, что ли, кругом?

– Да нет, просто меня так учили: никогда не бросать оружие.

– Ишь ты! Ну, тогда бери. В общем, это правильно.

И, пригнувшись в дверях, он шагнул в полумрак сеней.

В доме было прохладно, все-таки август, а не топили уже давно. Мы прошли в комнату, сели вокруг стола. Молча закурили. Татьяна поежилась и первая нарушила тишину:

– Печка работает?

– Две печки, – поправил я, – обе функционируют. Сейчас организуем.

– Погодите, ребята, – вмешался Тополь, то бишь Леонид, – с печками вы без меня разберетесь. Я, конечно, вижу, что вы сейчас гашеные, и даже догадываюсь, почему. Абсолютно не возражаю, если уже через пять минут вы оба отправитесь спать: но прежде, ты не сердись, Верба, я все-таки представлюсь нашему новому другу, а то он, боюсь, не уснет без этого. И давай договоримся: ты воздержишься от комментариев и сейчас, и потом, вплоть до моего возвращения.

– Вас понял, Тополь. Прием, – дурашливо козырнула моя славная рыжая Верба.

Тополь церемонно поднялся, изобразил легкий поклон, чуть ли не щелкнув каблуками, извлек из кармана брюк красную блестящую ксиву и протянул мне.

– Взгляните, сэр.

И я взглянул. Тополь еще что-то такое говорил, объяснял что возьмет нашу машину, сгоняет на ней куда-то и к вечеру обязательно вернется, обмолвился о каком-то Кедре и о возможных радиовызовах, что-то персонально выговаривал Татьяне, но я это все слышал вполуха, как если бы голос его звучал за стеклянной стенкой, а по эту сторону невидимой преграды было только одно – красная книжечка в блестящем полиэтилене. Удостоверение генерала-майора ФСБ на имя Горбовского Леонида Андреевича.

Наконец, ко мне вернулся дар речи, и я спросил:

– Выпить можно?

– Можно, – сказал Тополь-Горбовский, – сейчас даже нужно. А вообще, приятель, придется с этим завязывать и как можно скорее.

Он достал плоскую фляжку, снял с моей полочки три маленьких граненых стакашки и расплескал по ним рыжеватый напиток.

– Не бойся, не самогон, – зачем-то пояснила Татьяна, хотя меня в тот момент устроил бы даже денатурат, – по-моему, Тополь, кроме "Мартеля", ничего с собою не возит.

– Он родимый и есть, – подтвердил Тополь. – За знакомство.

Мы выпили. Вместо закуски я сказал:

– Значит, меня вербуют.

– Не совсем так, Ясень, просто сейчас нет времени рассказывать, а чтобы тебе стало хоть чуточку понятнее…

Он замялся, поглядел на Татьяну, и теперь уже она сунула руку в задний кармашек джинсов, доставая оттуда вторую красную книжечку…

Вот тут, ребята, я и понял, что пора просыпаться. Ведь документик-то был не на имя Лозовой Татьяны Вячеславовны, зам. директора ЦРУ или Сикрет Интелидженс Сервис (это бы я еще как-нибудь пережил) – документик был (да, да, вы почти правильно догадались!) на имя генерала-лейтенанта ФСБ Малина Сергея Николаевича, а фотография в нем была моя. Вот вам истинный крест, ребята!

Глава четвертая

РАЗГОВОР ПРИ СВЕЧАХ

И снова я проснулся от жажды. Глаза, постепенно привыкая к темноте, различили вверху кривые неструганые жерди кровли, темное окошко, заросшее паутиной, наконец, нависавшие со всех сторон клочья сена. В дальнем углу сеновала шуршали мыши, внизу деловито протопотал прикормленный ежик, сквозь неплотную дверь из сеней пробивался свет. Все было очень знакомо. Все. Даже головная боль. До боли знакомая головная боль – во какой оригинальный литературный штамп!

Для начала я решил вспомнить, какой сегодня день, а не справившись с этой проблемой, задался вопросами посложнее: когда мы приехали в Уши, зачем и в каком составе, по какому поводу я надрался, что именно пил и почему лежу здесь совсем один. Оказалось, что не помню я ровным счетом ничего.

Не то чтобы я сильно испугался, но сразу вскочил, пытаясь отбросить остатки сна. Сделалось как-то неуютно: уж слишком глубокая амнезия. И хохмы ради я задал себе мысленно вопрос:

"Ну, а как зовут тебя, помнишь?"

"Разумеется, – лихо начал я и запнулся, потому что имя-то я вспомнил, но оно мне не понравилось, не мое это было имя, но помнил я именно его… – Сергей Малин. Малин Сергей Николаевич. Малин…" – повторял я словно в бреду и, кажется, уже вслух, когда в сенях звякнули ведра и раздался громкий голос Белки (то есть, Господи, какой Белки – Татьяны, конечно!):

– Сережа, вставай, пожалуйста, Леонид приехал.

И тогда словно кто-то дернул за веревочку, белая простыня амнезии упала быстрыми складками вниз, и перед взором моей памяти предстал величественный монумент всех событий, происшедших со мной за последние дни – от смерти матери до знакомства с Горбовским. Монумент оказался тяжеловат, голова моя закружилась и я рухнул навзничь обратно в сено.

Что же случилось после знакомства с Горбовским? Здесь не было провала в памяти, но был какой-то туман, неясность какая-то, неуверенность в реальности происходившего. Наверняка я мог сказать лишь одно: увидев свое лицо на гэбэшной ксиве, я, разумеется выпил еще стаканчик "Мартеля", а может быть, и два. А вот потом… Кажется, Горбовский потом уехал, но мы еще успели вынуть из "ниссана" еду и даже что-то убирали в холодильник, кажется, Татьяна сделала замечательную яичницу с ветчиной, зеленым луком и помидорами, нет, с баклажанами, точно с баклажанами, было очень вкусно, и мы снова выпили за мои генеральские погоны, только теперь уже какое-то красное вино (откуда взялось красное вино?), а потом пили кофе, должно быть, опять с коньяком, и страшно хотелось спать, и мы пошли на сеновал, но спать конечно не стали, потому что с этой рыжей бестией, да еще на дурманяще ароматном сеновале спать совершенно невозможно, и было нам опять очень хорошо, и мы окончательно разгулялись и пошли купаться на пруд, и по дороге я показывал Татьяне все местные достопримечательности и предлагал пойти "за грибам", но, кажется, в лес мы так и не пошли, а вернулись домой на сеновал с известной целью, а потом с наслаждением хлебали ледяную окрошку из холодильника, потому что день был жаркий, и больше ничего не хотелось. Интересно, когда и из чего мы делали окрошку, главное, где квасу взяли, разве что вместо него использовали пиво "Туборг"? Кстати, похоже, что именно так и было, потому что как раз после окрошки я и вырубился насовсем…

А теперь была ночь. И была Татьяна. И был Тополь. И меня звали Сергеем. Я должен был привыкнуть отзываться на это имя.

И очень, очень болела голова.

Слева от меня валялась открытая баночка пива и, к счастью, она оказалась не пустой. Мне стало чуточку легче, я спустился по шаткой лестнице и вышел в сени.

Татьяна наливала воду в самовар, а Тополь только вошел, поднырнув под притолоку, он даже еще не успел разогнуться и сумку свою чудовищную держал в руке. Тополь смотрел на льющуюся из ковшика в Таниной руке воду с таким пристальным вниманием, словно от этого процесса зависела вся наша дальнейшая судьба. Торжественность момента нарушил соседский кот, неожиданно свесивший с чердака свою большую черную морду и сказавший:

– Мр-р-р.

– Ух ты, лапочка, – отозвался Тополь, – пойдем я тебе рыбы дам.

Он распахнул дверь, и кот, свалившись с чердака тяжелым черным комком, охотно ринулся в комнату.

– Устал, как собака, – вздохнул Тополь. – Танюш, сделай чайку поскорее. Настало время поговорить. Серьезно поговорить. Слышишь, Ясень?

– Слышу. Только башка тяжелая.

– Выпей таблетку.

– Таблетки на меня не действуют.

Это была правда. Чего я только не перепробовал в свое время, но действенными оставались для меня только два средства: хороший коньяк или сон в зависимости от ситуации. В остальных случаях мою головную боль излечивало время.

Тополь достал ярко-синюю блестящую облатку и протянул мне:

– Эти помогают всем. Возьми. Запивать только водой.

Таблетка и сама оказалась ярко-синей, а название я, разумеется, не запомнил. Зато эффект от таблетки запомнил навсегда. Не прошло и минуты, как невидимая нежная рука стерла в моей голове даже воспоминание о боли – так влажной тряпкой протирают пыльный плафон и свет вспыхивает ярче. Мне показалось, что в комнате и впрямь стало светлее. Нет, мне не показалось. Я поглядел на лампочку под потолком и понял, что горит она ярче обычного.

– Знакомая история, – сказал я. – Сейчас свет погаснет.

И свет погас. Естественно, во всем доме, точнее, во всей деревне..

– Это надолго? – спросил Тополь.

– Возможно, на всю ночь, а то и на сутки. Но могут и сразу починить.

– Вот и попили чаю из самовара, – грустно констатировал Тополь.

– Ерунда, – возразила Татьяна, – я сейчас на газ чайник поставлю, а потом, если хотите, перелью в самовар. У тебя свечи есть, Сергей, или будем лучиной пользоваться?

– Ну, до лучины мы еще не скоро дойдем, потому что есть керосиновая лампа. Но и свечи тоже есть.

– Давай свечи, – распорядилась Татьяна.

Вода на плите закипела быстро. И Тополь принялся колдовать над моим захрюканным треснутым кофейником (заварочный чайник куда-то запропастился), подсыпая в него из нескольких коробочек любовно отмеряемые дозы разных сортов чая.

Пять свечей – Татьяна зачем-то зажгла их все – горели на столе тихо и торжественно, создавая в комнате атмосферу таинственного заговора.

– Слушай, Тополь, а таблетка – это надолго?

– У всех по-разному. Но на пару часов точно хватит. Вообще, смотря какая боль. Такая, как у тебя скорее всего уже и не вернется. А если вернется, так можно и повторить. Только больше двух таблеток в сутки не рекомендуется.

– А я как-то четыре слопала, – поведала Татьяна.

– Ну, и чего хорошего? – отозвался Тополь. – Ты у нас и без того девушка не фригидная.

– А что, – удивился я, – влияет на это дело?

– Еще как! От передозировки люди становятся сексуально агрессивными, я бы сказал, сексуально неуемными.

– Иди ты! – сказал я и посмотрел на Татьяну.

Она игриво показала мне кончик языка и хитро улыбнулась.

– Слушайте, – не выдержал я, – у вас вообще секретная служба или бордель?

– А вот об этом мы сейчас и поговорим.

Тополь разлил по чашкам свой изысканный ароматный напиток и сел к столу. Потрескивали свечи. Дрожали язычки пламени. Колыхались тени на бревенчатых стенах. Пахло дымом, плавленным воском, жасмином, смородиновым листом и еще маракужей, что ли, в общем чем-то экзотическим. Я сделал глоток и почувствовал, что сейчас начну медитировать.

– Видишь ли, Разгонов, – проговорил Тополь, закуривая и глядя в стол, – я знаю, что ты не любишь ГБ.

– Откуда? – поинтересовался я, ожидая ответа типа: "А я все про тебя знаю".

Но Тополь ответил по-другому:

– Из твоего романа.

– Да у вас там что, мой роман входит в программу обязательной подготовки сотрудников?

– Где у нас? – спросил он.

– На Лубянке, естественно.

– А мы не с Лубянки, Разгонов.

– Вот как, – не очень-то я ему верил. – Откуда же?

– Мы из двадцать первого главка ФСБ.

– Что-то не слыхал про такой.

Тополь пристально и с интересом посмотрел на меня. Но от вопроса удержался.

– А про него никто и не должен слыхать. Это новое и очень секретное подразделение. Cпециальная служба по контролю за специальными службами. Мы поставлены над ними над всеми, и в штате у нас только старшие офицеры.

– Ну и что? – сказал я. – В некоторых главках бывшего КГБ, Пятнадцатом, например, тоже служили одни лишь старшие офицеры.

Тополь вскинул на меня глаза теперь уже с явным удивлением.

– Откуда ты знаешь про Пятнадцатый главк?

– Из своего романа, – буркнул я.

– В романе этого нет, – не приняв шутку, возразил Тополь.

– Ну, нет. А что это за вопрос? Я не понял. Ты предлагаешь мне расколоться? Заложить хорошего знакомого?

– Не обязательно.

– "Не обязательно"! – передразнил я. – В вашей славной госбезопасности сотни тысяч сотрудников. И уж как минимум десять тысяч из них треплются не по делу с друзьями за рюмкой чая. Какая разница, кто из них что сказал? Платить надо больше, как на Западе, тогда все будут молчать. А еще можно на кол сажать, как при Иване Грозном – тоже метод. Или как при Отце народов: сказал лишнее – к стенке! Или куда там? Живьем в печку?

– С чего ты завелся? – не понял Тополь. – Упреки не по адресу. Я же тебе еще раз объясняю: ты будешь работать не на ГБ и не на военную разведку.

– А я этого пока не понял. Весь букет новых спецслужб в нашей стране – это либо бывшая ГБ, либо ГРУ, как бы они там не разваливались от переизбытка демократии. И разубедить меня в этом будет очень непросто.

– Я постараюсь, – скромно сказал Тополь.

А Татьяна подтвердила решительно:

– Он постарается.

– Ну, валяйте, – согласился я. – Буду задавать вопросы. Хорошо? Допустим, вы – двадцать первый главк. Директору ФСБ вы подчиняетесь?

– Да нет же! Двадцать первый главк ФСБ – это условное название. Ну, вроде как восьмое чудо света, или там, Четвертый Интернационал. Нет такого главка в структуре сегодняшней ФСБ. Мы пользуемся удостоверениями и вообще всеми правами сотрудников службы безопасности просто для удобства работы в этой стране. В других странах мы пользуемся другими удостоверениями.

– Ага. Значит, вы – международная организация. Понятно. Но кому-то же вы подчиняетесь? Совету Объединенной Европы, Интерполу, Международному валютному фонду, Совету безопасности ООН, ну, я не знаю, лично генеральному секретарю, в конце концов!

– Эх, Разгонов. Боясь показаться законченным параноиком с манией величия, не стану говорить что мы надо всем этим, скажу мягче – мы в стороне от всех этих организаций, мы – отдельно. Двадцать первый главк – это российское подразделение Международной службы контроля, МСК или службы Икс, как еще мы ее называем по первым буквам английского наименования – International Control Service. Служба возникла…

– Стоп, стоп, стоп, – прервал я его. – В общем масонская ложа, иезуитский орден, Союз Девяти и так далее. Все понятно. Наверно, не обошлось и без зеленых человечков.

– Обошлось, – спокойно возразил Тополь.

– Слава Богу. Но я не поэтому тебя прервал. У меня вопрос, так сказать, о порядке ведения. Если ты рассказываешь мне сказки, то, по-моему, момент не очень подходящий, да к тому же по части сказок я сам специалист. А если все это правда, то, извини, почему я должен ее знать? Меня что, убьют через полчаса, потому что роль свою я уже для вас выполнил? Или мне все-таки предстоит поработать, но никто не спросит, хочу ли я этого?

Тополь надолго замолчал.

– Слушай, Верба, – произнес он, наконец, – а какой дотошный парень попался!

– Писатель, – вздохнула Татьяна.

– Ну и что – писатель? Кто у нас не писатель?

И он опять замолчал надолго. Я успел выкурить целую сигарету, прежде чем он разродился новой фразой.

– Ну так вот, дорогой мой Ясень. Сергей Николаевич Малин – это не твой кагэбэшный псевдоним, как ты изволил давеча выразиться. (И когда я успел так выразиться?) Это на самом деле был такой человек. Утром ты оказался невнимателен и, я бы даже сказал, недогадлив, чем, признаться, удивил меня. Там же не твоя фотография, Разгонов.

Вот это да! Вот это промах! Действительно, люди от любви глупеют. Правда, я поглупел не только от любви. Было от чего и совсем задвинуться.

Я достал свою красную книжицу и еще раз поглядел на фото. Да нет же, лицо мое, ну, ей Богу! А вот пиджак, галстук… Господи, как же я сразу не заметил? Из-за этого досадного промаха до меня даже не сразу дошло главное, что сказал Тополь, а он меж тем продолжил:

– Так вот. Сергея убили. Три дня назад. Но мы хотим, чтобы об этом никто не узнал.

Теперь уже я замолчал надолго, переваривая услышанное.

– На, выпей, – предложил Тополь, плеснув в стакан коньяка.

– Ты же сказал завязывать.

– Правильно. Но это алкоголикам следует резко выходить из запоя. А обычным пьяницам из состояния похмелья рекомендуется выползать очень плавно, потихонечку.

Я выпил и произнес. Тихо так произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Стало быть, тень воина.

Собственно, это были мысли вслух. Вольная ассоциация. Но Тополь понял.

– Ты имеешь ввиду фильм Куросавы? Да, что-то вроде. Ты абсолютный его двойник. Даже наш антрополог подчеркнул, что подобные совпадения встречаются очень редко.

– Прелестно, – сказал я. – Редчайший экземпляр. Уникальный биологический вид – двойникус натуралюс. И кем же мне суждено теперь быть? Кем был ваш Сергей? Императором Японии? Прокуратором Иудеи? Президентом Тасеевской партизанской республики? Или надо брать выше?

– Бери выше, Разгонов.

– А что это за Тасеевская республика? – поинтересовалась Татьяна.

– Была такая в Красноярском крае в девятнадцатом году. А когда я там лес валил шестьдесят лет спустя, ей как раз юбилей отмечали. И на какой-то пьянке меня избрали почетным президентом.

– Ты еще и лес валил в Сибири? – удивилась Татьяна.

– Ах, где я только не был, чего я не изведал, ах, сколько душ я загубил!.. Слушай, Тополь, эта твоя таблетка, она с алкоголем как?

– Нормально, – сказал Тополь. – Очень весело.

– Ах ты, зараза! Ну, ладно. Так кто он был все-таки, ваш Сергей?

– Выражаясь в уже понятных тебе терминах, Сергей был начальником двадцать первого главка.

– Отлично, – сказал я. – Значит, теперь вы все мои подчиненные. Почему сидите в присутствии начальника?! Встать!! Выходи строиться!!!

– Ну, брат, начальником ты станешь, конечно, не сразу. Ясень ведь по первости был диссидентом, потом агентом, потом суперагентом и лишь после этого – шефом спецслужбы.

– Нет, – заартачился я, – так не пойдет! Мы так не договаривались. Агент из меня никакой. Я от природы человек добрый, мягкий и очень открытый. Руководить могу. Гуманно и мудро. А шпионом работать – фу, какая гадость! Не мое это дело.

– Агентами не рождаются, – серьезно и строго объяснил Тополь. – Ими становятся. И в нашей конторе умеют сделать суперагента из любого человека.

– Ну, тогда ладно, – продолжая дурачиться, согласился я.

Я не верил ему. Не верил фантастическим сказкам про восьмое чудо света – двадцать первый главк. Но вот история с двойником, кажется, была настоящей. Иначе, как еще объяснить, зачем я им понадобился? И ветровое стекло "ниссана" было вполне реальным, и немыслимые синие таблетки… Ощущалась огромная сила, стоящая за этим нескладным звездолетчиком Тополем и этой шальной фигуристкой Вербой. Оставалось только понять, кто же за ними действительно стоит и чего они на самом деле добиваются. И путь к пониманию был у меня только один – согласие на все их условия, работа с ними. Строго говоря, у меня вообще не было выбора. Я слишком серьезно вхлопался в эту историю. Татьяну я уже просто любил, по-настоящему любил, не вру. А Тополь, честно говоря, был мне искренне симпатичен. С образом гэбэшного офицера (а я знавал одного при личном контакте) он у меня никак не монтировался. Уж скорее вспоминался придуманный мною накануне Центральный комитет Бандитской Партии Бывшего Советского Союза. Может, их пресловутая служба контроля и была на самом деле международной мафией, но если генеральным секретарем ЦК у них Тополь, а одним из членов Политбюро – Татьяна, я готов вступить в эту мафию-партию даже рядовым бойцом. А еще каким-то краешком сознания я понимал: бежать невозможно. Я уже слишком много знаю, и если побегу, они будут стрелять. Люди они, конечно, замечательные, может быть, потом даже всплакнут, но огонь откроют на поражение, обязательно откроют. Потому что инструкция. И потому что привычка – вторая натура. И все-таки я оставался с ними не за страх, а за совесть, точнее за любовь. За любовь и за любопытство.

Свечи уже догорали. Я закурил последнюю в пачке сигарету и спросил:

– Так что я должен делать, ребята?

– Молодчага, Ясень! Мне нравится твой вопрос. Отвечаю: завтра у нас день отдыха и общей подготовки, а вот послезавтра – ответственная операция по захвату убийцы Ясеня.

– Ясеня?

– Да, твоего двойника.

– И вы так быстро узнали, кто его убил?

– Мы умеем работать, приятель, – ответил Тополь по-киношному лихо.

Потом сам улыбнулся этой хвастливой фразе и добавил:

– Если, честно, нам повезло. Но подробности расследования – как-нибудь в другой раз, тем более, что оно еще не закончено. Мы ведь, как водится, знаем пока только исполнителя. Его необходимо взять, и взять довольно хитро, чтобы использовать не как "языка", а как наживку на более крупную рыбу. В общем, все, что надо, я объясню тебе завтра в деталях, а если успеем, расскажу и многое другое, как говорится, из области лирики. Понятно?

– Понятно. А этот исполнитель, кто он?

– Профессиональный киллер высшего класса по кличке Золтан. Возраст – сорок два. Вес – около восьмидесяти. Мастер спорта по боксу. Семь лет службы в спецназе ГРУ. Афган, Карабах, Босния. Сорок шесть заказных убийств за три последних года. Ни одной судимости. Связи на уровне кабинета министров. Покровительство двух сильнейших бандитских группировок. Счет в швейцарском банке. Личная охрана. В общем еще один Карлос. Санчес Карлос Рамирес Ильич. Слыхал про такого? Сидит сейчас во Франции.

– Слыхал.

– Еще вопросы есть?

– Почему вы не посадили этого Золтана раньше, если так много о нем знаете.

– Потому что не всех надо сразу сажать. И не всех можно. К тому же Золтан последние годы работал все время за границей. Ему приписывают только четыре убийства в России. Это – пятое. Но причастность к тем четырем доказать не удалось. Не думай, что все так просто.

– А я и не думаю. Ладно, объясни мне теперь мою роль в операции захвата.

– Пожалуйста, но только вкратце. Подробности – тоже завтра. Ты должен показать ему свое лицо и сделать выстрел из газового пистолета. Убивать нельзя – требуется только напугать. По нашим расчетам, он будет полностью выбит из колеи появлением перед ним собственноручно уничтоженного три дня назад суперагента Ясеня. По имеющимся у нас неофициальным данным Золтан склонен к мистицизму и панически боится всякой нечисти: вурдалаков, привидений, зомби. А как профессионал, он отлично помнит, что размозжил тебе голову весьма основательно. Поэтому, сам понимаешь, все козыри будут в твоих руках. Ну а подстраховку мы берем на себя.

– Где это будет происходить?

– На его даче, в Завидово.

– Рядом с Ельциным?

– Не совсем. Но Завидово то самое.

– Понятно. Отсюда недалеко.

– Вот именно. Поэтому и завтрашний день мы проведем в здешних краях – на нашей базе под Тверью. Потренируемся. Я бы с удовольствием в твоей деревне остался. Красиво тут. И люди все такие приветливые, лишних вопросов не задают. Но от греха лучше уедем. Кстати, кроме Дарьи Петровны, видел тебя кто-нибудь?

– Никто. В эти выходные удивительным образом ни один из москвичей не приехал – как сговорились все. А постоянные жители – сам видел сколько их тут – к общению мало предрасположены.

– Это точно. Но утром из дома все-таки не вылезай. Запомни: ты сегодня же, еще с утра, отсюда уехал на "ниссане", а остались мы, твои друзья. Это очень важно, Михаил. Ты понял?

– Понял, но меня как-то больше волнует завтрашняя операция. Что, Татьяна тоже будет участвовать в захвате?

– Нет, но она хочет там быть вместе с нами. Это ее право.

– Она большой человек в вашей конторе?

– О, да, – сказал Тополь, – высшая категория причастности.

– Не понял. По званию она кто?

– По званию-то она, полковник, с менее серьезным документом просто работать будет тяжело. Но дело не в этом. Ты ведь уже должен понять, Разгонов, что в службе ИКС чины и звания – не главное. У нас другая система ценностей. У нас есть категории причастности. И те, кто принадлежит к высшей категории, не подчиняются друг другу, среди нас всякое подчинение просто бессмысленно. Впрочем, извини, тут надо все по порядку.

– Нет, нет, и так нормально, Тополь, я, кажется, уже начинаю въезжать.

– Ты все поймешь, Ясень. Просто, по-моему, нельзя сразу. Для тебя слишком многое поменялось за один день. Правда, Разгонов? Правда, Ясень? Правда, Сергей?

– Правда, – сказал я. – На сегодня хватит.

– И я про то же, – Тополь встал. – Танюшка, сделаешь чего-нибудь пожрать перед сном, а?

– Слушаюсь, Андреич, только чуть попозже, ладно?

– Ладно, и кстати, можешь теперь говорить этому типу все, что тебе заблагорассудится.

– А можно этот тип задаст последний на сегодняшний день вопрос?

– Можно. Какой?

– Ты действительно Горбовский?

– Нет. Я действительно Леонид Андреевич и я действительно люблю Стругацких, а Горбовский я по матери. Когда пришло время выбирать себе гэбэшный псевдоним, я назвал именно эту фамилию. А изначально, по отцу, я Вайсберг. Кстати, ты часом не антисемит?

– А что, похож?

– Да ну вас к черту! – возмутилась Татьяна. – Разгонов, пойдем воздухом подышим.

– Пойдем.

Мы вышли на улицу. Там было удивительно здорово. Небо в звездах. Роса на траве. Трели ночных птиц.

– Татьяна, скажи мне, это все правда, то что он рассказал?

– Правда, Мишка.

– Но это же совершенно невероятно!

– Да, Мишка, мне тоже было очень трудно поверить. Но ты постарайся. У тебя получится. Ты же фантаст.

– Бред, Танюшка, это какой-то бред. И ты считаешь, я должен на вас работать?