Охота на Эльфа

Ант Скаландис

ПРОЛОГ

(Из романа Михаила Разгонова «Точка сингулярности»)

Едва выйдя из старого здания университетской библиотеки на улицу, точнее из уютного дворика на широкий тротуар Унтер-ден-линден, я почувствовал за собой хвост. Нет не совсем уж грубый и беспардонный, но и не высший класс. Высшего класса, признаюсь вам честно, обнаруживать так и не научился. А эти двое ребят пасли меня по-школярски точно, грамотно, но без фантазии. Ну, и я так же тупо, без фантазии, четыре раза свернул направо, то есть примитивным круговым способом убедился в их намерениях, а потом, не слишком мудрствуя в выборе методов, нырнул в подземку и оторвался, на всякий случай меняя на ходу свои планы: что если, кроме этих двоих, за мною ходит, ездит, летает, ползает еще целый взвод невидимок. Делал я все размеренно и не торопясь, тем более что в Берлине случилась невероятная для середины мая жара, не ослабевавшая даже к вечеру, и мне совершенно не хотелось провести остаток дня в прилипшей к телу сорочке.

Ехать-то я собирался, скажу вам по секрету, в главный столичный офис разведки БНД, но вот теперь решил понапрасну не осложнять жизнь солидным людям, и направил свои стопы в одно из любимых местечек центра города – «Литературхаус» на тихой и респектабельной Фазаненштрассе. Когда мы бывали здесь вдвоем с супругой, Белка любила заходить в расположенный неподалеку роскошный ювелирный магазин фирмы «Картье» и непременно что-нибудь себе новенькое прикупала. Сейчас я не пошел в «Картье», а сразу свернул в ЦДЛ. Да, именно так называл я для себя этот особняк. Правда, скромными своими размерами он не слишком напоминал московский Дом литераторов на Герцена, зато собиравшаяся в уютной кафешке «Винтергартен» (то бишь «Зимний сад») публика была практически узнаваемой для любого российского члена союза. Здесь сидели такие же сумасшедшие поэты-кокаинисты с закатившимися в экстазе глазами; такие же чокнутые высокомерные критики, пьющие только чай и демонстративно глядящие поверх голов; почти такие же телесценаристы, беспрестанно курящие травку, ибо, как признался мне один из них, писать мыльные оперы без травки просто невозможно; и, наконец, абсолютно такие же, как в Москве, романисты, сбежавшие от прозы жизни в Прозу с большой буквы, но заплатившие за это переходом от бытового пьянства к регулярным запоям, творческим и не только.

Когда я вошел и огляделся, в дымной прохладе литературного шалмана гудел унылый бас драматурга Альберта Глюка, зловеще сверкавшего лысиной в полумраке; в унисон ему ритмично завывал бородатый Фрицик по кличке Энгельс,– модный поэт-эксгибиционист; в самом дальнем углу монотонно гундосил всезнайка Хоффман, объясняя очередному лоху, почему время большой литературы ушло навсегда; наконец, в окружении подвыпивших поклонников, как всегда, глупо, но очень эротично хихикала черненькая юная Паулина с большим бюстом – не только сценаристка модного молодежного сериала, но и ведущая какого-то дурацкого ток-шоу. В общем, все рожи и даже личики были мне предельно хорошо знакомы. Завербовать кого-то из них в стукачи, наверно, не составляло большой проблемы ни для одной из спецслужб, но учинять экспромтом примитивную слежку было бы в таком месте, мягко говоря, нелегко.

Короче, я приготовился расслабиться, но тут из толпы моих собратьев по перу неожиданно вынырнул собрат совсем по другой части, и я стремительно затосковал. А он прошел с чашкой кофе к свободному столику, уселся, вознеся острые коленки выше уровня столешницы, уперся в них такими же колючими локтями и еле заметно кивнул мне: мол, присоединяйся.

Конечно, это был Тополь, Леня Вайсберг-Горбовский собственной персоной. Смуглое до кирпичной красноты морщинистое лицо, седой ежик волос и – это была новость – такая же седая благородная небритость на щеках и подбородке. Он явно косил под Хемингуэя кубинского периода, даже одет был в мягкую рубашку с распахнутым воротом и легкомысленные шорты цвета хаки с яркими лейбаками теннисного клуба города Дуранго, штат Колорадо. В писательском вертепе трудно кого-нибудь удивить одеждой, прической или манерами, да и вообще в центре Берлина на внешность не слишком обращают внимание, но если по-хорошему задуматься, выглядел Леня экзотично: все-таки в его положении, не говоря уже о возрасте… Торчащие из шорт худые и густо волосатые ноги покрыты были темными пятнами, и я не рискнул спросить, это родинки, или уже нечто старческое. Я спросил о другом.

– Привет, Леня! Ты вот так и пришел сюда через весь город?

– Нет, Миша, через весь город я ехал на лошади. И со мною вместе, естественно, были пятеро друзей с женами и двое слуг. Все – абсолютно трезвые.

О,как точно он цитировал фразу из нашего диалога в день знакомства, состоявшегося примерно четыре года назад! И я почувствовал настоящую тревогу.

– Что-то случилось, Тополь?

– Да, Ясень, но случилось достаточно давно, а сегодня я прилетел сказать тебе, что ты не тем занимаешься. Хватит выяснять, что произошло с нами в апреле. Хватит. Постарайся просто забыть об этом.

Я картинно приложил обе ладони ко лбу и пробормотал:

– А что же такое произошло с нами в апреле?..

Тополь смерил меня долгим печальным взглядом, потом, наконец, оценил «тонкий английский юмор» и широко улыбнулся.

– Литератор хренов! Прозаик. Ну, зачем ты собрался в БНД? Сядь лучше и спокойно запиши все, что помнишь.

– Давно уже записал.

– И что, не помогло? – Тополь не подкалывал – просто интересовался. На полном серьезе.

– Нет, – помотал я головой. – Не помогло. А я понять хочу. Заело – и все тут!

– Плохо, – констатировал он. – Поехали.

– Куда поехали? Погоди, – сказал я, тоскливо оглянувшись на Паулину, с которой, честно говоря, и собирался провести этот вечер, а мой древовидный друг, как это принято в их доблестной службе, всю малину обкакал.

Следуя принципу «Бери от жизни все!», ставшему рекламным слоганом компании «Пепси», я подошел к столику нашей телезвезды, глотнул этой самой пепси-колы из горлышка чьей-то бутылки и вместо здрасте озвучил рекламную строчку на немецком, разумеется, языке. Затем быстро, не дав никому опомниться, проговорил:

– Ах, Поля, Поля!.. (Так я любил называть ее на русский манер).

И в ту же секунду сгреб девушку в охапку, запустил руку под кофточку, с удовлетворением отметил, что Поля верна себе и бюстгальтеров летом не носит, наконец, поймал ее губы, и мы замерли в долгом поцелуе. Сопротивляться, она, кажется, и не думала, сразу как-то обмякла в моих руках и тяжело задышала.

– Поехали со мной, – шепнул я, скользнув от трепетавших губ к восхитительно нежному ушку.

– Поехали, – еле слышно выдохнула она в ответ.

Но тут мне на плечо легла тяжелая рука Тополя, и его негромкий, но четкий голос произнес:

– Мы уезжаем отсюда вдвоем, господин Малин.

И мне показалось, что я слышу, как строгий взор его ледяных глаз шипит на раскаленной груди и жарких губах Паулины.

– Фу, какой ты обманщик! – фыркнула та, обиженно сморщив носик, впрочем, как и я, она осталась весьма довольна этим эпизодом.

– Ну, извини, пожалуйста, – дела!

Я махнул ей рукою, и, догоняя Горбовского уже в дверях, спросил:

– А кто это пытался отдавить мне пятки сегодня, ты знаешь?

– Знаю. Но не скажу, чтобы ты не расстраивался.

– Понятно, это были твои ребята.

Тополь укоризненно оглянулся:

– Нет, Миша, мои ребята тебя бы не потеряли.

– И то верно, – согласился я.

У обочины, прямо рядом с воротами «Литературхауса» стоял чуточку слишком шикарный «мерседес». Вряд ли в нем привезли кого-нибудь на экскурсию в музей художницы Кете Кольвиц в здании напротив. Да и поэты на таких, как правило, не ездили. Блистающий аспидным лаком, зализанный со всех сторон, автомобиль был похож на гигантскую каплю чернил, вытекшую из цистерны где-нибудь в невесомости на космической станции. (И на хрена, спрашивается, космонавтам столько чернил?) Поражали, однако, не столько зеркала, практически не выступающие за контуры кузова (как это возможно?) и не фары, спрятанные до темноты под щитками – поражало скорее полное отсутствие внешних ручек на дверях. Потом Вайсберг нажал какую-то кнопочку в своем кармане, и от центрального замка вся эта конструкция сработала – машина взмахнула дверцами, как птица, раскидывающая крылья перед полетом, и замерла приглашающе, заманивая внутрь себя эротически красной кожей сидений и не менее сексуальной розоватой отделкой панели и стоек.

Тополь перехватил мой вожделенный взгляд, хмыкнул и с осуждением спросил:

– О чем ты думаешь, маньяк? Начинается серьезная работа. А он все по девочкам, по девочкам… тебя жена дома ждет.

– Белка? Сегодня как раз не ждет, – подкорректировал я.

– А где же она?

– Ольга Марковна, оне же Белка изволили посетить теятр совместно с камеристкою своею Бригиттой. А после сии почтенные дамы намереваются проследовать в ночной клуб с мужским стриптизом.

– О как! – откликнулся Горбовский. – Но все равно поехали к тебе. Там поговорим.

По-моему, не очень-то он поверил в эти россказни, меж тем запланированный Белкой поход на мужской стриптиз с предполагаемым возвратом домой лишь под утро, был истинной правдой, и история эта занимала мои мысли и чувства самым серьезнейшим образом.

Женские ночные клубы – таково было давнее тайное увлечение нашей служанки Бригитты – с виду совершенно домашней толстушки, имевшей троих детей и верного мужа электрика – невзрачного, мелкого, но работящего и заботливого. Кто бы мог подумать, что этой благообразной немке больше всего на свете нравятся рослые, мускулистые, вихляющие бедрами негры? А Белка мужской стриптиз заочно считала полным бредом и никогда не тяготела к подобного рода развлечениям. Но однажды, уж не знаю, с какой радости, Бригитта уболтала ее, мол, нельзя же судить о том, чего не видела и не знаешь. Для первого знакомства выбрано было какое-то шикарное заведение на Ку’дамм с мальчиками высочайшего класса, и Белке вопреки всем ожиданиям понравилось. Не то слово! Они обе вернулись под утро, я еще не успел лечь, только душ принял, закончив работу над очередной главой романа, и благоверная моя, едва убедившись, что Бригитта ушла к себе, накинулась на меня, как дикая кошка: впилась губами, обхватила ногами, руки нырнули под халат, а трусиков на ней уже не было… (Я потом узнал, что она их скинула еще на лестнице, поднимаясь в нашу спальню на третьем этаже.)

Пожалуй, впервые я предавался столь милому занятию в такое неподходящее время и при такой невероятной активности моей весьма сдержанной супруги, но фактор внезапности сыграл положительную роль – острое чувство новизны запомнилось надолго: Белка была просто не по-беличьи чумовой. После, отдышавшись, она призналась мне:

– Слушай, эти мужики так заводят! Ты себе не представляешь. Я думала, что не доеду до дома и кончу прямо в такси от одних мыслей о том, что скоро буду трахаться. Знаешь, что помогло? Бригитта начала странный разговор. Прижалась ко мне так нежно и спросила, не приходилось ли мне спать с женщиной. Нет, она сама не лесбиянка, не бойся. Просто она пробовала и считает, что это приятно. А у меня какое-то брезгливое отношение к сексу с бабой, вот она своими ласками и сбила мой настрой, а то я бы, наверно, прямо в машине мастурбировать начала…

– Постой, – перебил я, – а тебе хотелось трахнуть кого-нибудь из тех стриптизеров?

Белка задумалась ровно на секунду и мечтательно прошептала:

– Да-а! Там был один такой мулат…

Впрочем, тут же оборвала себя:

– Но я ведь понимаю, что тебе это будет неприятно.

– Как знать, – заметил я философски.

Она ничего не ответила, только посмотрела на меня долгим-долгим выразительным взглядом. И мы поняли друг друга. Я ее сознательно провоцировал.

Прошло недели две. Мы больше не возвращались к этому разговору. А они вдвоем с Бригиттой посетили еще пару-тройку заведений, Белка начала разбираться в тонкостях специфических танцев. И вот нынче днем она мне объявила с многозначительной улыбкой, что они вновь собираются в тот первый клуб, на Ку’дамм.

– Где был эффектный, заводной мулат? – решил уточнить я.

– О да! – выдохнула Белка подчеркнуто страстно и, в общем-то, не шутя.

Потом добавила:

– Ночью не жди меня, вернусь только к завтраку.

Этого она могла бы уже и не говорить. Я просто задумчиво кивнул.

А теперь представьте себе мое состояние в этот вечер. Я, конечно, попытался отвлечься на самую серьезную из проблем последнего времени, но проклятые топтуны невольно подтолкнули обратно к эротическим переживаниям, и только внезапно появившийся Тополь уберег от нелепой встречной измены.

Короче, в тот странный вечер ничто не было случайностью: ни филеры за спиной, ни Паулина, ни Тополь в том же «Винтергартене». И я был просто вынужден подчиняться обстоятельствам, тем более что началось это безумие практически сразу после моего загадочного возвращения из Сан-Франциско и Белкиного внезапного увлечения мужским стриптизом. Вот уже три недели ломал я голову над феноменом точки сингулярности и тряс всех, до кого сумел дотянуться, главным образом по одному вопросу: все это было на самом деле или просто приснилось мне?

Однако начну по порядку. В некий день апреля (или если угодно, весеннего месяца нисана) в неком условном месте встретились девятнадцать человек.

Именно так: в некий день! Ведь по моему календарю это было девятнадцатого, но мнения, мягко говоря, разделились – кто-то прибыл из восемнадцатого, кто-то из двадцать второго, Редькины уверяли, что у них в Москве уже май, а пресловутый Давид Маревич вообще свалился на нас из девяносто первого года.

Именно так: в неком месте! Ибо каждый пришел из своего города: Берлина, Твери, Москвы, Киева, Дуранго (штат Колорадо), Сан-Франциско и Кхор-Факкана (эмират Шарджа) – и каждый в итоге ушел к себе домой, не прибегая ни к каким транспортным средствам, за исключением Тополя, Шактивенанды и Чиньо (они как прилетели на голубом вертолете, так и загрузились в него перед обратной дорогой), да еще Верба уехала с места событий верхом на лошади (возможно, на верблюде, врать не буду – не помню), я же лошади своей в точке сингулярности не обнаружил, предпочел присоединиться к Белке с Андрюшкой и вместо чужого Фриско отправился с женой и сыном домой в Берлин. Вот так это было по воспоминаниям моим собственным.

Теперь поехали дальше. Белка родная моя на голубом глазу уверяла, что ничего подобного не было вообще, просто, мол, я улетел в Киев (я же ей плел про Киев, Кречета и Булкина, – какая могла быть Верба и Фриско!) и на удивление быстро вернулся. Этой версии она придерживалась упорно, попытка обвинить ее в намеренной лжи натыкалась на слезы, а излагаемые мною подробности вызывали состояние, близкое к шоку. Не помог и Андрюшка. Этот помнил дядю Нанду с гармошкой (на вариант с гитарой был в принципе согласен, но тяготел все-таки к гармошке), помнил и большой ящик с эскимо, но почему-то море, пальмы и красивые ракушки. Короче точка сингулярности отчаянно путалась у него со встречей Нового девяносто шестого года на Багамах. Значит, и здесь происходила очевидная аберрация памяти, если не сказать подмена реальности.

А великий наш физик Тимоти Спрингер, словно какой-нибудь комиссар полиции, лихо заявил мне, что вплоть до завершения следствия, то бишь, вплоть до составления полного экспертного заключения, он не выскажет вслух ни одной гипотезы. Извините, мол, господин, Малин. Я, конечно, извинил, но… ни хрена себе: я ему вообще кто? Залетный репортеришка, жаждущий горячих новостей, или все-таки начальник непосредственный?! Ах, ну да! В службе ИКС никаких начальников нет, одни Причастные, по номерам и категориям, а со Спрингером у нас категория одна. Ладно, проехали…

Верба повела себя тоже неадекватно. На мое предложение: «Давай все-таки поговорим о девятнадцатом апреля» она стала хохотать как сумасшедшая, а, отсмеявшись, выдала:

– Мишук! Отстань, а? Ведь мы с тобой так и не потрахались тогда. Я очень, очень соскучилась. Хочешь, приеду к тебе в Берлин?

– Нет, – испугался я, – не хочу.

Только в Берлине мне ее и не хватало. Андрюшка-то был уже совсем большой, все понимал, и мне вовсе не хотелось вовлекать сына в наши внутрисемейные разборки.

Шактивенанда, он же Анжей Ковальский, в лучших буддийских традициях принялся прямо в трубку мантры свои бормотать, и я предпочел по телефону эту ересь опасную не слушать, лучше выбрать время, да и махнуть к нему на Тибет – встречи с гуру всегда намного продуктивнее получаются.

Далее. Друг юности Майкл Вербицкий в коротком разговоре дал понять: он все хорошо помнит, но предлагает обсудить проблему по электронной почте. В первом же письме сообщил, что уже подверг случившееся серьезному компьютерному анализу в рамках своей давней концепции – о принципиальной виртуальности любых миров. Я попытался конкретизировать свои вопросы, тогда он внезапно взял тайм-аут и вовсе перестал отвечать: то ли испугался перлюстрации со стороны ФСБ, то ли действительно закопался в сложнейших программных задачах. В общем, и от него толку было мало.

На Юрку Булкина я практически и не рассчитывал. Что требовать с фантаста, поэта и музыканта? Богемный разгильдяй ответил со всею сибирской прямотой:

– Слушай, какая разница: было это, не было, приснилось, придумалось… Главное, жить стало интереснее. И я сейчас об этом песню пишу. Так и называется – «Точка сингулярности».

– Спасибо, – ответил я.

Ну, и, наконец, птички.

Лешка Кречет заявил жестко:

– Не по телефону. Увидимся – поговорим.

– Когда? – поинтересовался я.

– Пока не знаю. Сильно занят. У нас в Украине большой скандал назревает. А твой вопрос на самом деле не срочный.

Вот так.

И Степашка Лебедев, то есть Стив Чиньо отвечал примерно в том же духе:

– Микеле, приезжайте ко мне в Неаполь.

Но мне почему-то не хотелось к нему в Неаполь.

Плюнуть я решил на все их эзотерические методы, на мистику, фантастику, и поэзию. В конце концов, я человек с конкретным техническим образованием, любимый Менделеевский институт научил в свое время главному – на первом месте системный подход к любой проблеме и великая «бритва Оккама». Принцип древнего английского философа-францисканца Уильяма Оккама «не изобретать сущностей сверх необходимого» почитал я выше всякой религиозной концепции, посему и отправился прямиком к друзьям из разведки БНД. Эти ребятишки никогда ничего лишнего не изобретали. Просто пахали, как бобики, и делали все основательно. Тихой сапой фильтровали они информационные потоки от многих спецслужб и в Америке, и в России, и в Турции, и еще Бог весть где. Так что не могли германские разведчики не знать сегодня про точку сингулярности, и свою оценку непременно дали бы происшедшему. Но…

Леня Горбовский опередил события и притащился ко мне в Берлин самолично.

Обо всех своих преимущественно телефонных изысканиях я и рассказал ему, пока мы, нежась в эргономических креслах, не ехали, а скорее мягко плыли через весь Берлин на его феерической машине. Даже стиральная доска брусчатки в родном Айхвальде практически не ощущалась под колесами этого новомодного чуда компании «Даймлер-Крайслер». А на заднем плане всех разговоров у меня навязчиво и неизменно висела мысль: как здорово в такой машине трахаться! Ну и конечно про Белку со стриптизером я тоже поведал Тополю весьма подробно. Наверное, даже чересчур, во всяком случае, он стал коситься на меня несколько странно.

И вот мы заходим в дом. Андрюшки нет – на неделю отправлен к бабушке. Только кот Степан и встречает нас у порога. Садимся на кухне. Тополь все отмалчивается, будто решает, с чего бы начать, или – того хуже – стоит ли вообще говорить. Массовое какое-то заболевание! У кого амнезия, у кого – полное безразличие к проблеме, у кого – страх не понятно перед кем или чем. И только я один, несмотря на сексуальную озабоченность, бьюсь, как рыба, даже не об лед – лед ведь рано или поздно тает – бьюсь, как рыба, о крепчайший прозрачный пластик аквариума.

Заметьте, получив ответ на первый вопрос, я тут же согласно системному подходу, начну решать второй: что это было? (Звучит, как модная поговорка). Ну а действительно, что за предсказание такое удалось считать с пресловутых зашифрованных дискет? Насколько серьезно можно к нему относиться, и вообще…

Ведь речь там шла, братцы мои, ни много, ни мало о конце света в самое ближайшее время.

– Выпить хочешь? – наконец, не выдержал я.

Все-таки был уже вечер, и довольно поздний.

– Только кофе, – сурово отозвался Леня.

– Спать, что ли, не собираешься? – поинтересовался я. – Учти, я кофе варю настоящий и крепкий.

– Очень хорошо, – кивнул он.

– Ну, а я все-таки коньячку. Весь день хожу трезвый, как придурок.

Тополь посмотрел на меня с укоризною:

– Потерпи еще полчасика. Ладно? А потом будет хороший повод нажраться.

– Леня, ты мне хамишь, – слегка обиделся я.

– Так я же говорю, повод серьезный, – упрямо повторил он.

– Ладно, слушаю тебя, – смирился я.

– А ты сначала прочти.

И он протянул мне на трех листах милый такой документик под названием типа «Заключение особого отдела ЧГУ по докладу агента 107 от „“ апреля 1999 года». Прокомментировал:

– Хранить этого не стоит, прочтешь, и я сразу сожгу. У тебя камин есть?

– Камин-то есть, но топить его в такую жару…

– А топить и не надо, – несколько загадочно произнес Тополь. – Ты читай пока.

Агент 107, он же небезызвестный Никулин-Чуханов-Джаннини-Грейв к вопросу подошел серьезно и, не побрезговав вначале бритвой Оккама, затем не побрезговал и теми достаточно грязными ошметками, которые эта бритва отсекла. Короче он рассмотрел все варианты:

1.Массовый психоз под действием общего фактора

2.Массовый психоз под действием индивидуальных факторов с целенаправленным подбором.

3.Массовый гипноз с наведением галлюцинаций из одного центра.

4.Феномен столкновения двух разных противонаправленных психотропных средств

5.Психотропная атака Третьей силы с целью деморализации обоих противников.

6.Сновидение (галлюцинация) одного из участников с последующим внушением остальным.

7.Эксперимент над людьми со стороны внешней (относительно человечества) силы.

8.Реальное существование в природе пространственно-временных искажений, позволяющих переходить на следующую гностическую ступень (ступень познания).

Таким образом, веру в реальность точки сингулярности Грейв заткнул на последнюю восьмую позицию, но, тем не менее, счел необходимым оценить серьезность прогноза, считанного с секретных дискет. Судите сами, вот он этот анализ:

1.Возраст самих дискет (врученных Базотти – Форманову через агента 107, и Сиропулосом – Лозовой непосредственно) указан устно и в файле как 9000 (девять тысяч) лет. Степень достоверности крайне низка.

2.Возраст информации на дискетах – 9000 лет. Степень достоверности выше, но все-таки логичнее предположить, что имелись в виду девять веков, девять поколений или девять еще каких-то условных единиц времени, а информация пострадала при устной передаче.

3.Степень информированности Фернандо Базотти и Николаса Сиропулоса о происхождении дискет и их содержании – высокая, но вероятность нахождения этой информации в письменном виде – крайне невелика.

4.Реальность существования Норберта Фогеля доказана полностью. Факт передачи тайной власти от Фогеля к Базотти документально не подтвержден, но степень достоверности этого события очень высока.

5.Информация о наступлении конца света на рубеже 2000 и 2001 годов представляется либо устаревшей, либо искаженной. По мнению подавляющего большинства аналитиков, вероятность подобного события близка к нулю.

6.Реальную опасность представляет собою не наступление указанного момента времени, а само явление точки сингулярности, то есть локальное искажение пространственно-временных структур и причинно-следственных связей. В иной концепции: локальное нарушение настройки биополей нескольких (вариант: очень многих; вариант: абсолютно всех) индивидов одновременно.

7.Не исключено, что образование точки сингулярности – это демонстрация на локальной модели того самого конца света, который и должен наступить по всей планете (Галактике, Вселенной) через полтора с небольшим года (рассматривается самый маловероятный вариант).

8.В этом случае необходимо предпринять все меры к предотвращению повторения ситуации «» апреля и обратить особое внимание на концепцию М. Вербицкого о виртуальности Вселенной (фраза из дневников М. Разгонова об этой концепции и стала ключевой при вводе данных для совместного чтения двух дискет).

9.Также особого внимания заслуживают все тексты Разгонова, в том числе и еще не написанные.

10.Всех участников События, включая автора Доклада и высших руководителей службы ИКС необходимо взять под постоянное наблюдение (насколько это реально для каждой конкретной персоны) и сделать все возможное, дабы вплоть до января 2001 года препятствовать встречам этих девятнадцати.

Отдельным пунктом без номера шла очень милая приписка: –

Вариант физического устранения всех девятнадцати свидетелей события рассмотрен, проанализирован и признан, как минимум, бессмысленным и дорогостоящим, а не исключено, и по-настоящему опасным.

– Ну, как, – спросил Горбовский, – тебя по-прежнему больше всего интересует, кто висел у тебя на хвосте?

– Сказать тебе, что меня сейчас на самом деле интересует сильнее всего?

– Когда я разрешу тебе выпить.

– Не угадал.

– Тогда молчи, – быстро сказал Тополь. – Ты тоже не сумеешь понять главного, пока не посмотришь еще кое-чего.

И он жестом фокусника извлек из-за пазухи самую обыкновенную видеокассету.

– Стандартная «вэхаэска»? – поинтересовался я деловито.

– Да.

– Тогда переходим в комнату.

Тополь поднялся, и я воспользовался невольной паузой

– Скажи, Леня, а ты-то веришь в этот конец света?

– Хороший вопрос. Нет, конечно. Об этом я и хотел тебе сказать, прежде чем поставить пленку. Эти колдуны плаща и кинжала окончательно сошли с ума. Они готовы рассматривать всерьез любую ахинею, а сам генерал Форманов просто не лезет в их бредовые затеи. Корректирует лишь то, что касается практических инструкций и выжидает момента, когда потребуется шандарахнуть кулаком по столу и разогнать всех идиотов по рабочим местам. Но их мышиная возня имеет слишком большой резонанс.

Тополь помолчал задумчиво.

– Да нет, какая уж она мышиная! – возразил он сам себе. – Скорее, это слоновья возня в посудной лавке. Тотальная слежка за девятнадцатью персонами, среди которых я и ты, Верба и Спрингер, наконец, Анжей и Стив… Такая слежка не могла не вызвать ответной реакции.

– Чьей? Нашей? – спросил я, опять перестав дистанцироваться от службы ИКС, подсознательно и внезапно, а значит, искренне.

– Не совсем, – сказал он. – Ты ведь, кажется, уже понял, что Стив Чиньо, как один из приемников Базотти, а также твой друг Кречет, его друг Петер Шпатц из Мюнхена и еще десяток важных персон защищают интересы некой отдельной группы. Ты называл их для себя Третьей силой. И Грейв так же называет. Трогательное совпадение. Но на мой непросвещенный взгляд, никакой третьей силы нет – есть группа умных людей, представляющих на самом деле интересы всей планеты в целом. Они – словно сборная человечества по интеллектуальной борьбе с возможным соперником из Вселенной. Соперника пока нет, и эти люди просто следят за нами. С тем, чтобы мы лишних глупостей не наделали.

Я откровенно заскучал.

– Леня, но ведь все это совсем недавно рассказывал мне лично Стив Чиньо.

Тополь нахмурился и терпеливо объяснил:

– Погоди, сейчас будет новое. Эту кассету он сам и показал мне. И разрешил прокрутить еще один раз, только один – для тебя. О копиях речи нет. И даже Вербе он показывать не советовал.

– Это почему же? – насторожился я.

– Боится женских эмоций.

– У Вербы? Женские эмоции? Смешно. Думаю, что я, например, гораздо истеричнее Татьяны. – Оставь это на совести Стива.

– Оставлю. И что же?

– А то что, на его совести есть вещи и пострашнее, – Тополь постучал пальцем по видеокассете. – Для выполнения своих целей они решили привлечь сегодня профессионального террориста. Впервые. Эти высокомерные птицы тоже сходят с ума. Вот что пугает меня сильнее всего, Миша. И я прошу тебя подумать очень серьезно. Теперь можешь налить себе коньяка, можешь даже мне налить, не уверен, правда, что буду пить. И давай, наконец, посмотрим пленку. Она короткая – запьянеть не успеешь. А после – уже неважно.

– Почему неважно? – удивился я.

– Потому что спешить станет некуда. Спешить будет даже противопоказано. Только думать и ждать. Хорошенько думать…

– Ладно, – я пожал плечами, еще не понимая и половины его печальных речей.

А Тополь неожиданно спросил:

– Ты хочешь вернуться в Москву?

– Дурацкий вопрос. Ты его еще Ольге моей задай.

– Так вот, если эта операция закончится успешно, вы обязательно вернетесь в Россию.

– Которое это по счету обещание? – скривился я недоверчиво.

– Не помню. А ты не требуй объяснений, я просто знаю, что сегодня это действительно так.