В своем преподавателе Тихонравове видели мы не только великолепного специалиста, но и увлеченного человека. На свои деньги он покупал билеты в театр, раздавал их учащимся, особо преуспевшим в химии, чтобы они познакомились с оперным искусством. Два раза и мне довелось получить эту необычную и чуть-чуть таинственную, как сам Тихонравов, премию. Так впервые в жизни послушал я "Евгения Онегина", сидя во втором ряду партера.
      Осмысливая годы своей юности, понимаешь: как важно иметь рядом наставника, более опытного и зрелого человека. Словно в боевом строю, предстают передо мной люди: одни - ведущие, другие - ведомые. В разное время каждый человек бывает и тем и другим. Вот такими ведущими для меня в ранние годы были отец, братья, учителя и мой товарищ по техникуму Николай Семериков. А потом у меня появились свои ведомые, которые со временем тоже стали ведущими. И так до бесконечности, как в цепной реакции жизни.
      Николай Семериков
      Счастливая судьба свела меня в техникуме с этим невысоким, энергичным, с умными серыми глазами парнем из шахтерского города Губахи.
      Жили мы с ним в одной комнате общежития и как-то незаметно подружились, хотя и учились в разных группах. Он был механиком, я - химиком.
      Однажды я готовился к последнему экзамену за первый курс техникума. Вдруг пришел Семериков и стал что-то мастерить в углу на столе. Подхожу к нему, спрашиваю в шутку:
      - Трактор собираешь?
      - Нет, радиоприемник...
      - Не может быть.
      - Может, да еще как! Если хочешь помогай.
      Сказал он это без насмешки и вызова. Так, как будто мы с ним сызмальства вместе работали.
      Николай до техникума был киномехаником и, по-видимому, кое-что смыслил в радиотехнике. Помогал ему, чем мог. А когда радиоприемник был готов, Николай сказал:
      - Теперь попробуй сам собери такой. Свободного времени летом будет много.
      Дал мне Николай журнал со схемой и описанием приемника.
      - Света небось в деревне нет? - спросил он. - Тогда сделаешь на батарейках, как на схеме показано, только радиолампы надо раздобыть.
      - Где их возьмешь?
      - Попроси у физика. Он тебе не откажет.
      Преподаватель физики Бабин весьма поощрительно отнесся к нашей затее. Он разыскал где-то у себя в лаборатории две лампы панель от старого радиоприемника, катушку проводов и, передавая мне, сказал:
      - Весь свет прослушать можно. Люблю когда московские куранты бьют...
      В первый же день каникул я засел за работу, и недели через две радиоприемник был собран. Работал он от трех батареек от карманного фонаря. Для нас это была, несомненно новинка, хотя и примитивная.
      Вдвоем с братом Евгением установили на крыше избы первую в деревне антенну.
      Что такое радио односельчане конечно знали. Однако первый в деревне радиоприемник они восприняли почти как первый спутник в небе. Антенна, точно магнит, притягивала к нашей избе любителей радио. Как бы там ни было, а все же диковинка!
      По вечерам около радиоприемника собирались односельчане, чтобы послушать радиопередачи, в том числе и о волновавших нас событиях в Испании.
      Помню как сейчас, когда я ехал на каникулы домой, то на стене в зале для пассажиров пермского вокзала видел большую карту Испании с красными флажками, обозначавшими линию фронта.
      Возле карты стояли два лейтенанта, военных летчика. Комментируя события, они говорили между собой:
      - Трудно небось достается республиканцам...
      - Вот бы пойти им на помощь...
      - Думаешь пошлют?
      - Попытка - не пытка...
      Постояв в раздумье минуту-другую, они направились к выходу. А мы с ребятами молча смотрели им вслед. Нам тоже очень хотелось помочь республиканской Испании. В душе мы уже ненавидели фашизм. Но тогда мы еще не думали о том, что спустя всего несколько лет многим из нас придется лицом к лицу встретиться с немецко-фашистскими захватчиками.
      После каникул, когда мы учились уже на втором курсе техникума, Николай затащил меня в аэроклуб. Там увидели мы ребят в синих комбинезонах.
      - Кто это такие? - спрашиваю у друга.
      - Аэроклубовцы. Учатся летать. Вот бы куда нам податься...
      Глаза у Николая засветились.
      У дежурного по аэроклубу инструктора мы спросили о правилах приема.
      - Физподготовка у нас требуется крепкая, - особо обратил он наше внимание. - Перегрузку на самолете выдерживают только хорошо натренированные. Если к нам хотите, то надо подзаняться.
      Решили мы пойти в аэроклуб. Целый год потратили на физическую подготовку. Занимались в секции тяжелой атлетики, делали по утрам зарядку с гантелями. Через год действовали более уверенно. Мышцы наши немного окрепли, да и в осте мы заметно прибавили.
      В аэроклуб на этот раз пришли гурьбой, человек около десяти. Прошли медицинскую комиссию и были зачислены в курсанты.
      Сам факт приема в аэроклуб был для меня важным радостным событием. Николай же воспринял это как должное.
      - Разве мы хуже других? - только и услышал я от него.
      А на другой день, когда мы шли из техникума, Николай вдруг воскликнул:
      - Знаешь, мысль одна пришла! В мехцехе, по-моему технология устарела. Что, если вот так сделать?
      Он палочкой на земле рисует схему расстановки станков с новыми приспособлениями.
      - Поможешь вычертить?
      - Конечно.
      Мой друг всегда бредил какими-то идеями. И вот сейчас, несмотря на прием в аэроклуб и занятия в техникуме, он беспокоился о заводской технологии. И его энергии на все хватало с избытком.
      В школе крылатых
      Началась трудная, до предела насыщенная жизнь. Мотор, самолет, теория полета, аэронавигация, метеорология - все для нас было ново, все необычайно волновало и шаг за шагом приближало к осуществлению заветной мечты. Даже воздух учебных классов аэроклуба, пропитанный стойким запахом авиационного лака - эмалита, постоянно напоминал, что мы - авиаторы, что мы хотим летать! Четыре раза в неделю по десять часов занятий в день: шесть - в техникуме и четыре - в аэроклубе. Да надо еще и выполнить домашние задания, и сдать по деталям машин курсовой проект лебедки в срок, и в кино сходить на последний сеанс. И все успевали, откуда только бралась энергия!
      К маю успешно закончили теоретический курс и сдали зачеты. Десяти курсантам, в том числе и мне, в виде поощрения, разрешили полет с инструктором за "пассажира" на очередной их тренировке.
      Приехали на аэродром. Руководитель полетов нас распределил по самолетам.
      - Семериков и Сивков - на четверку, - сказал он. - Инструктор уже ждет.
      Подошли к самолету. Николай подталкивает меня. Вижу : у крыла стоит девушка, небольшого роста, в кожаном реглане. Узнаю в ней инструктора Аню Богачеву. Вот тебе, думаю, с кем лететь придется... От неожиданности растерянно попятился было назад. А она кричит:
      - Чего остановились!? - Голос у нее звонкий и совсем не как у начальницы. Годами она чуть постарше нас. - Или самолет первый раз увидели?!
      Николай молча смотрит на нее. Я сконфуженно улыбаюсь.
      - С тебя, что ли, начнем? - спрашивает, не то утверждает она и машет мне перчаткой. - Полезай!
      Николай смеется и подталкивает меня. Забираюсь в заднюю кабину. Впереди меня садится Аня.
      - Ничего не трогай! - кричит она мне и делает выразительный жест в сторону оборудования кабины.
      Понимаю, что мне еще рано браться за управление самолетом.
      Заработал мотор. Ничего не стало слышно, кроме рева и треска.
      Разбег и взлет.
      Сделали круг над аэродромом и сели.
      Когда самолет зарулил на линию старта, вылезая из кабины, я удивленно спросил инструктора:
      - Так мало?
      - Хорошенького по чуть-чуть, - улыбаясь ответила она.
      - Поздравляю с воздушным крещением! - пожал мне руку Николай. - Как прошел первый полет?
      - Не понял еще как следует...
      - А зря. Такая дивчина была за извозчика, а он не понял!
      Мой первый полет за "пассажира" действительно меня ничем не поразил. Слишком он был коротким.
      Под впечатлением разговоров о первом полете я готовился к значительно большему и поэтому успел лишь заметить, что все предметы на земле стали маленькими, словно игрушечными, и двигались медленно-медленно, хотя самолет летел со скоростью 100 километров в час!
      Самым сильным впечатлением от первого полета было, конечно, что в качестве пилота-инструктора летела девушка, везла меня, здоровенного парня, тогда, как мне казалось все должно было быть совсем наоборот...
      В тот же день мы полетели с другим инструктором - Георгием Сирицким в зону на пилотаж. Вот тут уж я почувствовал все "прелести" фигурного полета. Когда самолет, накренившись на крыло почти на 90 градусов, входил в вираж, то мне казалось, что земля словно наклоняется на бок, слева образуется огромная гора, а справа виднеется одно чистое небо. Однако я все же понял, что это и есть глубокий вираж. От ощущения перегрузок, чувства беспокойства, быстрой смены положения земли и неба перехватывало дух, учащенно стучало сердце.
      "Петля" обошлась как-то сама собой, без особых для меня приключений. "Переворот" и "штопор" я совсем не успел понять. Небо и земля менялись местами; мотор то оглушительно ревел на максимальных оборотах, то затихал совсем еле дыша; а меня самого или прижимала к сиденью неведомая сила, или я почти свободно повисал на привязных ремнях. Теоретически я и раньше представлял себе все фигуры пилотажа. Но все эти быстро меняющиеся ощущения не давали никакой возможности уследить за действиями моего инструктора. Я уже и не пытался угадать ту или иную фигуру. "Безнадежное дело, - думалось мне, разберусь потом, когда привыкну к этой свистопляске".
      Несмотря на полную "потерю ориентировки", я был все же доволен: выдержал весь замысловатый каскад фигур и вылез из кабины самолета почти в нормальном состоянии. Правда, слегка шумело в голове и покачивало из стороны в сторону, когда шел от самолета к своим товарищам. Я уже приготовился к залпу возможных острот, но... мои друзья почему-то стояли с серьезными лицами. Двое курсантов после полета бледные лежали на траве и держались за животы. Оказалось, не всякий без тренировки может перенести такое "удовольствие", как первый полет в зону на пилотаж.
      А вскоре началась наземная подготовка к учебным полетам. Самолет был установлен на "штыре" - это специальное приспособление, которое позволяло поворачивать самолет вправо и влево на любой угол, создавать крен до 30-40 градусов, поднимать или опускать нос машины соответственно набору высоты или снижению.
      Курсант садился в кабину и по команде инструктора управлял самолетом, отклоняя рули. А его товарищи, поддерживая самолет в равновесии, реагировали на отклонение рулей в соответствии с их значением. Отклонился скажем, руль высоты вниз, они приподнимали хвост, - значит самолет шел со снижением. Так отрабатывались до автоматизма все движения при управлении самолетом.
      Наконец настало время учебных полетов. Николай попал к инструктору Боеву, а меня направили к Сирицкому.
      Разные люди, разные приемы обучения.
      Уравновешенный Сирицкий перед взлетом спокойно произносил:
      - Начинаем взлетать вместе.
      Резкий Боев, положив руки на борта кабины, коротко бросал Николаю:
      - Взлетай!
      Самое главное - правильно удержать скорость полета. Если она станет ниже положенного предела, то можно сорваться в штопор. Реакция на ошибки курсантов у Боева тоже была особенной, в отличие от других инструкторов.
      - Скорость, - спокойно напоминал Боев, заметив некоторое отклонение от нормы.
      - Скорость! - твердо предупреждал он, если курсант за 15-20 секунд не успевал исправить ошибку.
      - Скорость!!! - орал страшным голосом Боев, видя, что отклонение от заданного режима продолжало увеличиваться, и сопровождал свою речь крепким словом.
      После этого курсант уже запоминал, что значит не выдерживать скорость важнейший элемент техники пилотирования.
      Таков уж был Боев. На земле человек как человек. Тихий, обходительный, грубого слова никогда от него не услышишь, а вот в воздухе, будто кто его подменял... И несмотря на это, к нему с большим уважением относились курсанты и коллеги по аэроклубу.
      День за днем продолжаются полеты. Уже осваиваем самое сложное в пилотировании - посадку самолета. Впереди желанный момент - первый самостоятельный полет. Каждый летчик запоминает его на всю жизнь.
      Кажется, все делаешь сам: и взлет, и развороты, и заход на посадку. Даже при посадке инструктор держит теперь руки на бортах кабины. И тем не менее это еще далеко не самостоятельный полет. Ты знаешь, что инструктор все время пристально наблюдает за поведением самолета и за приборами. Хотя он и не вмешивается в управление, но в любую секунду готов прийти на помощь, если это потребуется. Здесь нет полного чувства самостоятельности. А вот когда впервые совсем один летишь, то это совершенно другое, неповторимое чувство.
      Первый самостоятельный выход в небо - непередаваемое ощущение. Ты чувствуешь уверенность, что небо тоже становиться для тебя точкой опоры, как и земля.
      Слетали Саша Кадочников и Володя Лаптев. Подошла, наконец и моя очередь. Перед тем у курсанта тройная проверка: инструктор - командир звена - начальник летной части. С каждым из них слетал "по кругу". Требование одно: все три полета должны быть безукоризненными. Лишь после этого дается команда:
      - Несите "пассажира"!
      В переднюю кабину кладется мешок с песком для сохранения центровки самолета. Последние напутствия моего инструктора Сирицкого:
      - Спокойно. Делай все, как раньше. Давай!
      Сирицкий спрыгивает с крыла и провожает самолет до линии исполнительного старта.
      Поднимаю руку, прошу разрешения на взлет. Стартер машет мне белым флагом. Сирицкий дублирует его сигнал и отходит от самолета.
      Бросаю последний взгляд вокруг и даю газ. Самолет начинает разбег. Я взлетаю самостоятельно первый раз в жизни! Невольно сливаешься с машиной, относишься к ней как к живому существу, как к послушному твоей руке и воле коню. А радость и удивление не покидают тебя.
      Слегка отжимаешь ручку от себя и влево - первый разворот. В передней кабине не вижу привычной головы инструктора. Я один в бескрайнем небе! От восторга хочется петь!
      Но как бы не прозевать момента второго разворота. Вот уже приближается и третий разворот. Теперь надо точно вовремя убрать газ и перейти на планирование.
      Четвертый разворот. Приближается земля. Отлично вижу посадочное "Т" и, кажется, расчет правильный: самолет должен приземлиться у посадочного знака.
      Теперь все внимание земле. Начинаю выравнивать. Посадка - ювелирная работа. Движения ручки должны быть точны до миллиметра, а самолет подводится к земле с точностью до 10-20 сантиметров. Кажется, все в порядке. Слева промелькнуло и ушло назад белое полотнище посадочного "Т" Легкий толчок. Самолет катится по земле на трех точках и замедляет бег. Уф!.. Вот это да!
      Сладкое чувство твердой под ногами земли и грусть по упругому, податливому и просторному небу. Совершенно новое, ни с чем не сравнимое чувство первого самостоятельного полета!
      Заруливаю на линию предварительного старта и выключаю мотор. Подходит с очередным курсантом Сирицкий. Вылезаю из кабины и докладываю ему:
      - Первый самостоятельный полет выполнен. Нормально, Сивков, - говорит инструктор. - Отдыхай, подробности позже, на разборе.
      Николай Семериков взволнованно жмет руку:
      - Ловко у тебя получилось!
      Другие ребята тоже поздравляют а первым самостоятельным полетом. А мне как-то не верится, уж не во сне ли все это?
      После разбора полетов ребята столпились вокруг Боева.
      - Да вождение самолета - искусство. Худо летать нельзя. Лучше быть хорошим шофером на земле, чем плохим летчиком в небе. Воевать, ребятки, нам рано или поздно придется... Фашизм сам собой не отомрет, его уничтожить нужно. - Боев в раздумье умолкает, а потом снова убежденно: -Война не за горами. А мы - это военные летчики. И поэтому мотайте на ус, осваивайте получше летное дело. В схватке побеждает умелый...
      Год напряженных занятий - и аэроклуб позади. Выстроили нас по-военному. Объявили приказ: всем, окончившим аэроклуб, присвоено звание пилота запаса.
      Счастливые, мы неохотно, однако, расстаемся с инструкторами, аэродромным персоналом и самолетами, на которых впервые поднялись в воздух.
      - Теперь прямая дорога в авиационное училище., - напутствовал нас погрустневший Боев. - Вы уж того... не обижайтесь, если что не так было...
      Боев говорил с нами как с равными.
      - Не подкачаем, - отвечает за всех Семериков. - Будем стараться.
      Боев крепко пожал каждому из нас руку.
      - Может, еще встретимся, - сказал он на прощание. - Земля, она круглая: откуда вылетишь, туда и вернешься.
      Свидеться с Боевым не пришлось. Говорили, погиб он на фронте в первые дни войны...
      Некоторые ребята, окончившие аэроклуб, ушли из техникума в военное авиационное училище.
      Была такая попытка и у меня.
      - Ты это брось! - отрезал Николай Семериков. - Не дело это: не кончив одного, начинать другое. Так поступают слабохарактерные люди. Техникум надо закончить!
      Убедил меня Николай. Предостерег от возможной ошибки.
      Однажды, это было в начале четвертого курса, комсорг техникума спросил у меня:
      - Слушай, я что-то не помню, ты комсомолец?
      - Нет еще...
      - Как же это так?
      - А вот так, - включился в разговор Николай. - Мы с тобой виноваты: не вовлекли.
      - Это дело поправимое.
      - Конечно, - поддержал комсорга Николай. - Рекомендующих я ему помогу найти. Заявление он сам напишет. А уж устав ты возьми на себя.
      Через месяц рассматривалось мое заявление о вступлении в комсомол. Готовились тщательно. На собрании группы все прошло гладко. А вот на комитете комсомола райкомовский парень задал каверзный вопрос:
      - Почему так долго не вступал?
      Я не знал что и как ответить.
      - Почему да почему, - выручил меня Николай, - просто не додумались мы раньше. Вот и весь сказ.
      Члены комитета рассмеялись и единогласно приняли меня во Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи.
      Вскоре началась преддипломная практика и работа над дипломными проектами.
      К защите мы с Николаем подготовились основательно. Хотя у нас и были разные специальности, но мы помогали друг другу. Сделали расчеты. Написали пояснительные записки. Подготовили листы с чертежами. Прослушали консультации преподавателей.
      Николай защитился блестяще. Ему задавал много разных вопросов. Отвечал он кратко и вразумительно. Ко мне тоже были вопросы по теме дипломного проекта, по химии и технологии. Ответы мри вроде понравились государственной комиссии. Все в порядке, думаю, защитился. Но женщина, представительница райкома партии, вдруг спросила:
      - Что вы скажете на события на Халхин-голе?
      Всего можно было ожидать, только не этого вопроса. Я немного растерялся, потом собрался с мыслями и ответил:
      - На Халхин-голе Красная Армия бьет японских захватчиков.
      Ответ вызвал оживление, понравился комиссии. Защита дипломного проекта получила высокую оценку.
      Пермская авиационная школа
      Осенью, после окончания техникума, нас направили работать на завод. Николая - мастером в механический цех, а меня в центральную лабораторию.
      В термическом отделении лаборатории в то время осваивался процесс газовой цементации. Это было ново и интересно. С большим удовольствием и рвением я включился в экспериментальную работу.
      А мысль о небе не давала покоя. Прием в летную школу будет зимой. Почти каждый день ходил с Николаем на аэродром. Иногда удавалось полетать в тренировочном отряде аэроклуба.
      Мучил нас основной вопрос: как уйти с завода? Два года мы обязаны по положению отработать после техникума на производстве...
      Деревья сбросили пожелтевшие листья. Похолодало. Настала пора нудных дождей.
      - Надо действовать! - говорит Николай. - На носу прием, а мы еще не знаем, отпустят ли нас с завода.
      Написали заявления, отнесли в отдел кадров.
      - Люди нам самим нужны, тем более техники, - сказал лысый мужчина в очках, самый главный начальник по кадрам, и положил заявление в папку.. - И не просите, не отпущу...
      Ушли мы удрученные и растерянные от такого неожиданного поворота дела.
      - Махнем в аэроклуб? - предложил Николай. - Там наверняка помогут.
      На следующий день после работы пошли мы к начальнику аэроклуба. Встретил он нас как старых знакомых, с шутливой ноткой в голосе спросил:
      - По второму заходу в аэроклуб решили пойти?
      - Нет в авиашколу хотим, а заводское начальство не отпускает. Как быть с документами? Подлинники ведь нужны? А они на заводе.
      - Подождите, это я сейчас выясню, - сказал начальник аэроклуба и позвонил в летную школу.
      Он разговаривал по телефону, мы не сводили с него глаз.
      - Для поступления в авиашколу достаточно тех документов, которые на каждого из вас находятся в аэроклубе, - сообщил он нам результат своего телефонного разговора. - Я перешлю их в летную школу. А уж дальше решайте сами...
      Вышли мы от начальника аэроклуба озадаченные. И вот тут созрело у нас решение уйти в авиашколу без оформления увольнения с завода. Это было единственным выходом из создавшегося положения. Иначе путь в небо был закрыт.
      - Явимся прямо на сборный пункт для отправки в авиашколу, - говорю неделю спустя Николаю. - И все тут. Больше ничего от нас не требуется.
      - Знаешь я передумал...
      - Почему?
      - Идея одна пришла. Пока не апробирую в заводских условиях, никуда не пойду...
      Николай стал с жаром рассказывать о приспособлении к металлорежущему станку.
      - Как знаешь, - говорю ему. - Оставайся. А я хочу летать!
      Вместе с группой аэроклубовских ребят в одно из воскресений пошел я на сборный пункт. Нас остригли наголо под нулевку. Выдали обмундирование. Разместили в казарме школы. На заводе никого заранее не предупредили. Поступок наш нельзя, конечно, назвать правильным. Но по молодости лет и горячности характера нам казалось, что мы правы - ведь следовали призыву : "молодежь, на самолет!".
      В понедельник нас стали разыскивать. Чрезвычайное происшествие: комсомольцы не вышли на работу. Семь человек - и все окончили аэроклуб. Искать больше негде, как в авиашколе.
      Вечером заводские ребята принесли нехорошую весть:
      - За самовольный уход с работы вас хотят отдать под суд...
      - Что мы, на рыбалку за карасями уехали?
      Недели две длилась тяжба между начальством завода и авиашколы. А тем временем мы привыкали к военной службе. Расчет на заводе нам, конечно, оформили. Увидев нас в курсантской форме, начальник отдела кадров вышел из-за стола, приветливо улыбаясь.
      - Вот ваши документы. А деньги вам выдадут в кассе.
      Мы поблагодарили его и, получив полный расчет, распростились с заводом.
      Было это в первое увольнение в город, после положенного карантина. Я поехал к родным. Отец с матерью тогда уже жили в Перми у брата Ивана. Он вернулся с военной службы, воевал на Хасане, получил квартиру от завода.
      Мать, увидя меня в военной форме, всплеснула руками, заплакала. Старший брат Александр заметил:
      - Ты поправился и порозовел немного. Видно, служба тебе на пользу.
      - Ну как начальство? - спросил отец. - Строгое?
      - В меру...
      Отец угощает вином.
      - Мне не положено, - говорю, отодвигая стакан. - Двое ребят по кружке пива выпили, отчислили из школы...
      - Это верно, сынок. Опасное это дело, летать-то? И служба дело нелегкое. Ты уж старайся. Хорошим солдатом будь. С немцем-то, видно, еще раз воевать-то придется...
      - Постараюсь. По своему выбору пошел в авиашколу.
      Когда мы пришли в Пермскую авиашколу, она сделала лишь первые выпуски военных летчиков, но уже имела свои традиции и пользовалась известностью среди других подобных военных учебных заведений.
      В школе был твердый, раз и навсегда заведенный порядок, как и полагалось по уставу. Во всем соблюдалась железная дисциплина и строжайший режим. Занятия были весьма напряженные. День - теория, день - полеты.
      Самолеты к полетам готовили сами курсанты, сами занимались ремонтом машин. Все делалось под непосредственным руководством и началом опытных командиров.
      В зимнее время курсанты жили в казармах, летом - в палаточном лагере. Раз в месяц мы имели право на увольнение в город.
      Установленный распорядок дня выполнялся с точностью до минуты. На личные дела курсанту отводилось 45 минут в сутки.
      Школа была укомплектована опытными квалифицированными преподавателями. Среди них и бравые строевые командиры, и знатоки летного дела, и великолепные педагоги по теории полета, и сильные политработники. Начальник школы - строгий и справедливый полковник Карпов. Теорию полета нам преподавал Галинский. Летали мы с хорошими летчиками: инструктором Матвеевым и командиром звена Вайгачевым. Эскадрилья наша была вверена опытному командиру Елисееву. Фамилий других своих наставников я, к сожалению, не помню. Может, потому, что срок общения с каждым из них был не такой уж длительный, но скорее всего от того, что в армии командира называют не по фамилии, а лишь по воинскому званию. И тем не менее я помню, как будто это происходило вчера, кряжистого, со шпалой в петлице, русоволосого человека с синими глазами, - комиссара училища. Он присутствовал у нас на политзанятиях.
      Комиссар молча внимательно слушал объяснение лейтенанта, проводившего занятия. Утвердительно кивал, подтверждая ответ курсанта на заданный вопрос. Хмурился, когда один из курсантов мямлил. А когда занятия подошли к концу, он поднялся, подошел к кафедре и совсем по-штатски сказал:
      - Какие ко мне, товарищи, будут вопросы?
      Короткое замешательство. Потом Сергей Аблеев попросил:
      - Расскажите нам про "национал-социалистов".
      - Этот тема следующего занятия, - поспешно уточнил лейтенант. - Мы еще не готовились...
      - Такую тему нужно без подготовки знать, - возразил ему комиссар. - Ну что же, давайте сообща рассмотрим, если хотите этот вопрос. Итак, начнем.
      Он прошелся между столами аудитории.
      - Прежде всего давайте себе уясним, что разговор у нас пойдет о фашизме. Фашисты - это те же империалисты, но наиболее хищнические и разбойничьи среди всех империалистов мира. А слова "национал-социализм" специально придуманы фашистскими идеологами, чтобы затуманить мозги простым людям.
      Комиссар сделал паузу, обвел изучающим взглядом аудиторию, очевидно, проверяя, как доходят до слушателей его слова.
      - Кто же такие "национал-социалисты"? - задал он вопрос и сам ответил на него: - Это те же гитлеровские фашисты. Они, видите ли, обижаются, когда, мы, коммунисты, их так называем. И пытаются уверить мир, что партия гитлеровцев партия социалистическая. Так ли это?
      Комиссар саркастически улыбнулся.
      - Нет, товарищи, это далеко не так! Давайте разберемся. Гитлеровцы ограбили почти всю Европу. Разве может быть партия угнетателей и грабителей партией социалистической? Конечно, нет! Гитлеровцы - заклятые наши враги, враги социализма.
      Комиссар изучающе смотрел в глаза курсантов.
      - Может быть гитлеровцы защищают национальные интересы? То же нет! Пока они собирали и воссоединяли немецкие земли их еще можно было с известной натяжкой назвать патриотами Германии. Но когда они стали стремиться поработить народы Европы, захватить чужие территории и добиваться мирового господства немецкой нации прежде всего над славянскими нациями, то они предали национальные интересы своего народа, превратились в националистов и шовинистов. Это захватчики, угнетатели других народов.
      Вот, послушайте, что говорит Гитлер в своей книжке "Моя борьба": "Надо любыми средствами добиваться того, чтобы мир был завоеван немцами. Если мы хотим создать нашу великую империю, мы должны, прежде всего вытеснить и истребить славянские народы - русских, поляков, чехов, словаков, болгар, украинцев, белорусов. Нет никаких причин не сделать этого".
      - Вот видите, какова фашистская идеология? - обратился он к нам и продолжил: - Послушайте что еще проповедает Гитлер. Для него совесть "унижающая химера", а образование по его мнению, только калечит человека.
      Комиссар опять сделал паузу, а потом сказал с жаром, рассекая рукой воздух:
      - Вот она, фашистская мораль. Мораль врагов демократических свобод, средневековой реакции и черносотенных погромов. Именно в этом состоит разбойничья империалистическая сущность фашистов, прикрывающихся флагом "национал-социализма".
      Наступила пауза. Комиссар задумчиво сказал:
      - А вообще-то, друзья мои, скажу я вам: национализм, какой бы он ни был, это, пожалуй одна из самых страшных злокачественных опухолей нашего века.
      Вы можете спросить, а как же только что заключенный пакт о ненападении между Германией и СССР? Пакт нам предложила Германия, и Советское правительство, проводя миролюбивую политику, не могло отказаться от такого пакта, тем более что ни прямо, ни косвенно не затрагивает территориальной целостности, независимости и чести нашего государства.
      Итак, подведем итоги: "национал - социализм" - есть тот же фашизм или разбойничий империализм - самый зловещий наш враг, враг социализма.
      Вот почему мы всегда должны быть в состоянии боевой готовности, чтобы обезвредить и уничтожить эту коричневую чуму.
      А после занятий, уже в казарме, мы с товарищами, взбудораженные речью комиссара, допоздна обсуждали международные проблемы и дали клятву друг другу быть непримиримыми и стойкими бойцами против фашизма и, если потребует того обстановка, отдать за это свою жизнь.
      Занятия в авиашколе подходили к концу. После успешной задачи экзаменов нам присвоили звание младших лейтенантов. Моя служба после школы продолжалась в Киевском военном округе, в отдельной корпусной эскадрилье. Здесь проходили мои первые тренировочные полеты на самолете Р-5, старом, деревянной конструкции биплане-разведчике.
      Шел уже предгрозовой, 1940 год.