ГЛАВА 1

Признаюсь, с самого начала имел я к этому избраннику народа, владельцу заводов, газет, пароходов, самолетов и прочего дорогостоящего добра очень нехорошие чувства. Очень. С подобным эмоциональным настроем не в телохранители, а только в киллеры бесплатные идти.

Когда же я его, поганца, живьем увидел… Словами тут делу не поможешь, нету таких слов, чтобы мои чувства описать. Ну, у меня нету. Этакий жирный коротышка неопрятный: все пальцы в шерсти и перстнях, головешка наоборот плешивая, а уж харя – чисто блин масляный, такая же плоская и лоснящаяся. Аскер Мамедович Аскеров. Личность известная, уважаемый человек в высоких кругах. В баньку собрался, дарагой. Девки с ним, аж целых три штуки, поголовно в блондинок крашеные. Коньяк, закусь и прочие атрибуты полусветской жизни городской элиты – в достаточном количестве. Он, значит, гулять будет, а я оберегать его от народных масс и сподвижников.

В общем-то, я бы, наверное, не обратил внимания ни на его внешность, ни на девок – повидал таковских во всяких видах – и стерег бы Аскеровский гигиенический процесс не хуже пса цепного… если из-за дежурства этого внепланового не пролетел бы с давно намеченной вечеринкой. И сколько угодно можно убеждать себя, что Аскеров тут совершенно ни при чем, раз уж Никола прихворнул, что гневаться грешно, а вот поди ж ты – один черт кулаки чешутся шею депутатскую намылить докрасна. Без мыла. А девкам продажным – задницы надрать. Ремнем. У меня для такого дела как раз подходящий – из натуральной буйволовой кожи. “Ливайс”, фирменный.

Ну, приехали в баньку загородную. Лес, речка, заборчик – не бетонный, а чугунный, под Каслинское литье. Шестерки сразу забегали, коробки таскаючи, мы с напарниками все окрест обнюхали, внутри пошарили, приглашаем: «Все чисто, мил человек, иди, парься!»

Вывалился он из своей «Вольвы», девки за ним. Мы, как раньше договорились, рабочие зоны занимаем. Мне выпало при входе работать. И то благо, до конца помывки рожу противную видеть не придется.

Бдю. Скучаю. Час прошел, другой проходит. Депутат продолжает широко отдыхать, о чем меня перманентно извещает задорный женский визг. Щекочет он их, что ли? “Щекотун, блин!” – хохотнул я. И сразу снова приуныл. Вспомнил, что кабы не он, так и мне бы нашлось, чем сейчас с девчонками заняться. Со своими, понятно, не с этими, прости их, Господи…

И только я приготовился пустить из глаза горькую слезу обиды, как на улицу одна из тех ночных бабочек выпорхнула. Покурить. Слово за слово, разговорились. Я бдительности стараюсь не терять, за то мне и платят. Но трудно нести службу по уставу, когда рядом красотка полураздетая в шубке короткой на аппетитное тело, вполне вероятно голенькое; а принципал – в свою очередь гад, каких мало. И которого ни одна баня в мире уже не отмоет.

Да ему это и ни к чему.

Жанна, как представилась девчонка, блондинкой оказалась натуральной, на это дело глаз у меня наметан. К великому моему изумлению, не обделена она была и кое-какими мозгами и даже чувством юмора. Вдобавок выяснилось, что она – выпускница той же Alma mater, что и я. Случится же такое! Как все-таки тесен мир… (Кажется, это еще до меня наблюдательные люди заметили.)

Признаюсь, размяк.

И совсем мне стало не до караула, когда, приблизив ко мне горячее лицо и водя нежно ноготками по рельефной груди моей, начала Жанна намекать, что я – как раз тот самый славный парень, с которым она готова и невинность потерять, и даже на Аскера положить. С прибором. Прямо тут. Надоели мол, ей до чертиков желеобразные пузаны. И что мои стальные мышцы приласкать – самое ее заветное желание с детсадовских еще времен.

И далее в том же духе.

Я зубы скалю, но чувствую, слова ее на благодатную почву падают.

Только одно меня, некурящего, и удерживало от злостного нарушения всех и всяческих правил да предписаний охранной службы – то, что от нее табачищем здорово припахивало. Но и этот редут готов был уже сдаться на милость победителя, когда…

– Нет, блин, этот господин Аскеров точно задумал стать моим личным врагом! – заорал я в лицо высунувшейся из предбанника серенькой личности депутатского референта, пригласившей меня на срочную аудиенцию «ки шефу».

– Не имею права, понял! – добавил я и демонстративно отвернулся.

Жанна с безразличным видом прикуривала сигаретку, делая вид, что совершенно со мной не знакома. «Все-таки боится», – понял я и выказал не меньшую индифферентность к хорошенькой блондинке, уставившись сквозь стеклянные двери на осеннюю хмарь. Вместо сигареты я кинул в рот ментоловый леденец.

Референт обругал меня нехорошо по-своему, упоминая мою «баши», которая неоднократно кем-то «сичмэ». Исчез он прежде, чем я успел рассказать ему, где видел недавно его родственников, и что такое занятное делал там с ними многочисленный крупный рогатый скот, грязные ослы и линялые вшивые верблюды.

В ожидании второй серии (а что она обязательно последует, сомнений не было), я припоминал кое-какие тюркские выражения, способные стать в горных местах причиной затяжной клановой войны. Меня от этих мест, к счастью, отделяли многие сотни километров, и я готов был рискнуть.

Рисковать, однако, не пришлось. Скоро на месте приемного сына всех племенных ишаков губернии появился Юра по прозвищу Долото, наш старшенький. Он торопливо затолкал в карман штанов что-то, напоминающее денежку, и мотнул мне головой:

– Ты это, того… под мою ответственность.

Я нехотя потащился во влажную жару предбанника.

Аскер Мамедович возлежал на широком топчане, мало-мало прикрывшись махровым полотенцем с журавлями (или цаплями?) и Фудзиямой. От жары его блин покрылся обильным потом и показался мне еще менее привлекательным, чем раньше.

– Иэ, ты пачэму не слюшаешь старших, да? Иэ, сказали «иды», надо пабегом пабежать. – Он щелкнул пальцами, и референт подскочил ко мне, протягивая ключи от машины. – Хател, тебе, панимаешь, каньяк-маньяк угощать, а щас нэ хачу! Иды, да, на рынок Заречный поедь. Тофика Муртазова найди, зелень-мелень возьми, сюда вези. Пабегом давай! – взвился он, видя, что я не реагирую. – Пабегом, гаварю, пока не паставил тибе раком и не изделал питухом!

– Плохой ты, дядька, психолог. И как только таких тупиц в депутаты берут? – преувеличенно спокойным тоном поинтересовался я. – Потому что был бы хорошим, заткнулся бы на половине своей безрассудной речи. И в рыло бы не получил. Ну а теперь уж поздно, пришло время камешки собирать!

Я быстро метнулся вперед, схватил его за маленькие крепкие ушки и пару раз приложил мордой об колено. За спиной задвигались. Я обернулся, поводя стволом «Макарова» от Юры к референту и обратно. Серегу, третьего бодигарда, я не боялся, он патрулировал периметр бани и внутри появиться не мог. По крайней мере, пока не поднимется стрельба. А она не поднимется: Долото на пару с братом копытных сноровисто занимали положение лежа на полу с заложенными за голову руками. Вот что значит опыт, и объяснять ничего не понадобилось! Юра, ясное дело, видывал, как я стреляю, и решил просто не нарываться. Референт же, видимо, был сам по себе человеком умным и осторожным.

Чего не скажешь о его шефе.

Аскер Мамедович, беспрестанно ругаясь на двух и более языках и отплевываясь выбитыми зубами, поднимался с пола, сжимая в волосатом кулачке красивый блестящий кинжал. Хорошая вещица. Вероятно, им разделывали баранов и врагов еще депутатские предки, настолько кинжал был настоящим. Прадеды-то, может и сумели бы вспороть мне брюхо или горло, но, увы, у их цивилизованного потомка сноровка была не та. Резать колбасу и резать людей – вещи абсолютно разные. Не знаю, успел ли воинственный депутат понять это, прежде чем снова рухнул на пол, картинно раскидав руки и непристойно – ноги. Блин его стал выглядеть совсем богато, густо украшенный красной икрой разбрызгавшейся крови.

Я брезгливо набросил полотенчико на шерстяные чресла. Немного полюбовался гравировкой перекочевавшего ко мне оружия настоящих джигитов. Признаюсь, едва удержался от мародерства.

– Ты чё, Капрал, гребанулся? – подал голос залежавшийся в неудобной позе Юра. – Ты чё – кретин? Не втыкаешься, на кого залупился?

Я весело подмигнул блондиночкам, бесстрастно плескавшимся в бассейне. Приставив палец к губам, прошептал: «Тсс!» Блондиночки слаженно кивнули. Затем подобрался с наиболее безопасного направления к заботливому Долоту, опасному своим рукопашным мастерством. Постучал его слегка по бритому затылку стволом пистолета и менторским тоном сообщил:

– Иные, может, и зовут меня Капралом – так это мои друзья. Ты, Юра, мне теперь уже не друг. Я тебя больше и знать-то не хочу. Доставь мне удовольствие, Юра, обращайся ко мне в дальнейшем по имени-отчеству. Отчество моё, если помнишь, Артамонович. Иначе я стукну тебя по голове и очень больно.

Юра доставить мне удовольствие не захотел и решил лучше промолчать.

Только пыхтел недовольно.

Я осторожненько собрал все оружие (у референта оказался «Вальтер ПП», а у Долота – «Макаров» и электрошокер) и средства связи. Разрядил пистолеты и шокер, полюбовался еще раз на кинжал и булькнул скопом в бассейн, под ноги девочкам. Потом посоветовал мужчинам «не шутковать» и с достоинством пятясь, покинул поле боя.

Жанна все еще курила. Она обернулась на звук запираемой мною двери в «апартаменты» и сделала неуверенную попытку к сближению. По лицу ее почему-то бежали слезы. Я отрицательно покачал головой. Потом запихал в парилку ничего не понимающего банщика, подпер дверь крепким с виду деревянным креслом и вышел на свежий воздух.

На зов брелока автомобильных ключей отозвалась красная «Хонда» референта. Я забрался на место водителя, завел двигатель и посигналил.

Серега не заставил долго ждать.

– Увольняюсь, – кротко объяснил я ему, вручая казенный ПМ с заклиненным двумя ломаными спичками затвором. Затем газанул и с пробуксовкой рванул с места, оставив позади спокойную жизнь, а может и жизнь вообще…

Водитель из меня никудышный. “Чайник”. Гроза пешеходов. К счастью, их было немного на улицах в этот поздний час.

Автомобиль остановил в квартале от институтского общежития.

Дело в том, что телохранителем я только подрабатываю. Подрабатывал, то есть, до сегодняшнего инцидента. Вообще-то я инженер-конструктор в престижном еще недавно и полудохлом нынче Императрицынском НИИ тяжелой прокатки. Молодой специалист. Надежда, стало быть, отечественной металлургии.

Сначала моя научная карьера складывалось, как будто, неплохо.

В этом самом ИНИИТП, куда я устроился после института с громким званием «инженер-механик», встретили меня более чем радушно. Сходу приняли в подотдел зубчатых и обгонных муфт, положили умеренно приемлемый для недавнего студента оклад и обласкали местом в чистеньком и уютном общежитии. Однако сразу предупредили, что блюминги и слябинги сейчас мало кому нужны даже задарма, а поэтому, если я желаю достойной моего высокого образования жизни, придется подрабатывать где-нибудь еще.

Я, признаться, ленив. И достаточно неприхотлив – после студенчества-то. А еще, как выяснилось несколько позднее, безумно наивен. Лучше потерплю, решил я, чем сверх нормы горбатиться. А вечерами буду лаборанток в общаге тискать да в спортзал ходить – мышцы накачивать.

Терпел я эдак, терпел, месяца три, не меньше, а потом и без того поджарый мой живот окончательно подвело. И спортивные тренажеры тут ни при чем. Голодно, дяденька, голодно… Да и лаборантки предпочитают, оказывается, сперва выпить шампанского, покушать шоколада и фруктов, а уж только после этого подставлять прелести под ищущие человеческого тепла руки. В пристойный тренажерный зал и подавно бесплатно не пускают…

Н-да… Присел я как-то перед своим кульманом и пригорюнился, вперив в чистый лист ватмана невидящий взгляд. Начальник группы, многомудрый пятидесятипятилетний к. т.н. Вадим Петрович, видя такое дело, похлопал меня по поникшим плечам и предложил не дурить, а попробовать себя в роли консультанта по интимным кружевам:

– И ходить далеко не надо, и дамы будут в явном восторге от такого мальчика, ма-о-денького да кудрявенького.

Почему он вспомнил про кружева, спросите? Как же, весь первый этаж НИИ отдан был по причине общего безденежья в аренду двум шикарным салонам: компьютерному и дамского белья. Что, понятно, служило благодатной почвой для не иссякающего потока однообразных шуточек.

Я решил, что черт чем только не шутит, и отправился вниз. Пытать счастья.

На дамский салон решительности у меня, конечно, не хватило, но в компьютерную лавку я завернул, ведомый мнением о себе, как о неплохом знатоке представленного там товара.

Прилизанный молодой человек с глянцевым бэджем на кармане белоснежной рубашки, оглядев меня с ног до головы и обратно, радостно затряс головой.

– Великолепно, юноша! Вы чрезвычайно верно поступили, обратившись именно к нам! Идемте, я представлю вас управляющему. Если вы ему понравитесь, а так скорее всего и будет, то отдел кадров вот здесь, а костюмерная – здесь, – сообщил доверительно прилизанный.

При чем тут костюмерная, я понял только в кабинете компьютерного босса.

Думаю, правда, сам он одевался преимущественно в соседнем салоне.

Вылетев, как ошпаренный, из его неумеренно ласковых объятий на волю, я пулей промчался через все местное подразделение Содома, вытирая носовым платком залапанные престарелым геем ладони и отмечая боковым зрением то, на что не обратил внимания раньше. Среди персонала не было ни одной девушки…

Еще с месяц я толкался там да сям, но безрезультатно.

И пришлось мне, горемычному, двинуть туда, куда двигать хотелось меньше всего. Но где ждали таких как я удальцов, богатых боевым армейским опытом, с распростертыми объятиями. По крайней мере, я подыскал фирму, согласную на совмещение моей инженерной деятельности с работой, предоставленной ею. Без заметного ущерба для обеих. Называлась фирма частным охранным агентством «Булат». Стерег я, ночь через две, небольшую лавочку, наживающуюся на ночных любителях горячих блюд от хорошей кухни.

Тем и жил. До сего несчастливого дня.

Подменил Николу, называется!

Ручки мои уже здорово дрожали, а место, грубо называемое “очком”, выполняло рефлекторное движение «жим-жим». Я забросил ключи в ближайшую сливную решетку и крадучись двинулся к месту обитания молодых специалистов ИНИИТП. Сегодня я по своей дурости пренебрег одним из главных спецназовских правил выживания: «Не суй голову туда, откуда не сможешь ее высунуть». Пока эту пустую баклагу еще не прижало окончательно, нужно было «ложиться на тюфяки». Рвать когти, одним словом. И чем дальше, тем лучше.

Вариантов, к счастью, было целых два, и я пытался спокойно взвесить каждый из них.

Можно махнуть в черт-те где лежащее, глухое и забытое властями лет десять назад село Шайтанкулово, в котором живет и трудится новый башкирский фермер, а мой школьный корешок Асхат. Надобно только иметь чуточку везения с электричками, попутками и постами милиции.

Можно сгинуть на пасеке у дядьки Прохора. Для этого придется где-нибудь раздобыть надувную лодку, так как плавать через не больно-то узкие лесные речки голышом в октябре дано далеко не всем.

«Ну, ладно, – пошел я на компромисс. – Для начала главное – удрать из города, а там видно будет».

Трудное решение было принято, и я несколько расслабился.

Вот тут-то и выскользнули из ближайшего подъезда три недобрых молодца со знакомыми лицами. Пока я колесил по городу, пытаясь не нарваться на дорожный патруль, мои недавние антагонисты выбрались, как видно, из баньки и настучали на меня в «Булат». Судя по тому, что не в государственные органы, меня собирались или сильно уродовать, или убивать.

Вел террористическую группу мой постоянный спарринг-партнер Никитка, остроумно прозванный Кожемякой. Других бойцов я даже по прозвищам не знал. Видать специально набирали тех, кто со мной знаком лишь шапочно – за исключением Никитки. Ну, с ним все было понятно. Уязвленное самолюбие. Кожемяка слишком часто страдал от невозможности порвать мне шкуру в тренировочных и аттестационных схватках. Силы хватало, а ума… Решил, значит, поквитаться.

У всех троих в руках были милицейские дубинки, и ухо надо было держать востро.

Мы закружились по скупо освещенному далеким фонарем двору. Я, как того требовала тактика, держался крайнего варнака, старательно уходя от остальных. Мстители за депутатскую честь тактике, видимо, не обучались, потому добросовестно бегали по выстраиваемой мною траектории. Она-то и завела двух безымянных героев за детскую избу на курьих ногах, оставив меня наедине с запыхавшимся Никитой. Пусть совсем ненадолго, но мне хватило и этого. Как одолеть Кожемяку, я отлично знал. И всего через мгновение от души вогнал отнятую дубинку в верхнюю треть его накачанного пресса. Дубинка оказалась гораздо тверже. Кожемяка завалился на пожухлую осеннюю травку и собачьи экскременты, безрезультатно хватая ртом холодный воздух. Минут десять на него можно было не обращать внимания.

Дальше дело пошло веселей. Я по мере сил отмахивался все той же дубинкой от супостатов, пытаясь снова завести их на выгодный мне ландшафт.

Удача не повернулась ко мне спиной. В отличие от одного из нападавших. Он неловко ступил на обломок кирпича и, пытаясь не упасть, подставил под удар голову. Я зевать не стал, приложился от души. Жаль, перестарался. Кожемякова дубинка по непонятной причине выскользнула из пальцев налимом. Я остался безоружным.

Последний вояка, играя в кинобоевик, отбросил благородно свой “анальгин” и пошел на меня пригнувшись и покачиваясь на полусогнутых ногах. Цену его благородству я понял, когда он филигранным движением выхватил, будто из воздуха, нож-бабочку, одновременно раскрывая его в боевое положение.

Я почти обрадовался. Паренек, конечно, забавлялся в жизни ножичком, это было заметно. Но меня-то обучал владению холодным оружием и приемам защиты против бойца, вооруженного ножом, капитан Пивоваров! Да и многолетняя практика забоя скота в родной кержацкой деревне, где мальчишки с десяти лет приобщаются к этому непростому ремеслу, тоже кое-чего стоила. Я подался вперед, на самый клинок, однако в последний момент, когда противник уже торжествовал победу, повернулся вполоборота, одновременно захватывая его руку…

Отнятым ножом я кровожадно «пописал» обе его кисти. На долгую память. После чего милосердно оглушил страдальца ударом кулака по темечку. Раны я оставил неглубокие, небось кровью не истечет. Зато будет в другой раз думать, прежде чем хвататься за острые железки с целью членовредительства.

Несмотря на блестящую викторию, триумфатором я себя не чувствовал. Да, драчка на время закончилась, но!.. Что дальше?

Когда я подошел к общаговскому порогу, адреналин продолжал кипеть в молодецких жилах. Поэтому я без излишних раздумий врезал по корпусу вставшему у меня на пути статному дяденьке. Врезал, да не попал… Зато дяденька очень умело и болезненно скрутил меня как ягненка и оттащил за выступ высокого крылечка.

Захват был так изумительно хорош, что я совершенно расслабился, не желая сворачивать себе шею и ломать руку.

Дяденька, показав боевой опыт, на мою хитрую уловку не поддался, и давление наоборот усилил. А потом удивительно звучным и красивым голосом предложил мне успокоится, заявив, что сам он «не с этими громилами». Я покорно пообещал в надежде на его честность и трофейную «бабочку» в рукаве.

– Филипп, – с неуловимым акцентом сказал он, отпуская меня и одновременно ломая крылышки отнятому стальному насекомому. – Я вижу, вы попали в очень неприятную ситуацию. Боюсь, что ваших бойцовских навыков надолго не хватит. Да и ни к чему они станут, когда за вас возьмутся не эти смешные любители, а специалисты из ОМОНА. Как вы думаете, Филипп?

Вопрос был риторическим.

Ответа я не знал, но, чтобы не оставлять слово за ним, заученно выдал:

– Иные, может, и зовут меня Филиппом, так это мои друзья и знакомые. Вы, дядя, мне не друг. Интересно, откуда вы вообще меня знаете? Я что-то не припомню, чтобы нас друг другу представляли. Поэтому, будьте добры, обращайтесь ко мне по имени-отчеству. Отчество мое Артамонович.

Мужик задумчиво дослушал до конца и спросил:

– Филипп Артамонович, можно, я все-таки стану звать вас как-нибудь попроще? Фил, например? Это ближе к моим речевым традициям и значительно короче…

Окинув его взглядом (речевые традиции, ишь ты!) и оценив разницу в возрасте, я нехотя согласился.

– Хорошо, пусть будет Фил.

– Замечательно! Я – Игорь Игоревич. Фил, вы не ответили на мой вопрос относительно ваших дальнейших планов. – Он вопросительно уставился на меня, совершенно не мигая.

Мне, конечно, хотелось узнать, почему, собственно, я должен ему каяться “относительно дальнейших планов”. И звать его, явно нерусского мена, Игорем Игоревичем. Но времени на пикировку, скорее всего, уже не оставалось.

Так что спросил я совсем о другом:

– А что вы предлагаете?

Нищему собраться – только подпоясаться.

Пока я кидал в спортивную сумку белье и прочую мелочь, Игорь Игоревич стоял у двери, бубня что-то в крошечный мобильник и немигающим взглядом вперившись в малость напуганного Димку – моего соседа по комнате. Димка старательно отводил от него глаза и шепотом выспрашивал меня, интересуясь «куда тебя понесло на ночь глядя с этим психом»?

Я признался честно:

– Димон, я свалял огромного дурака. За мной началась охота, и я сматываю удочки. Советую и тебе покинуть комнату. Отправляйся к своей Ксюше. Прямо сейчас и двигай. А то придут за мной, не найдут… Как думаешь, на ком захотят выместить злобу?

– На том, кто под руку подвернется, – сообразил Димка.

– Умничка, – похвалил я. – Не дай Бог, сломают тебе что-нибудь. Рёбра, к примеру. Ногу тоже могут. Или шею, типун мне на язык. – Я взялся за блокнот, наскоро набросал несколько строчек. – Вот тебе записочка, отправишь моим папе-маме. Да не вздумай проболтаться, куда я свалил на самом деле.

– А куда ты свалил на самом деле? – Димка начал поспешно натягивать «выходные» штаны с наглаженными стрелками. Любопытства, понятно, не утратил.

– В иностранный легион, Димуля!

Прозвучало мое признание так весомо, что парнище, скакавший на одной ноге, с другой, продетой в штанину, закачался и рухнул на кровать.

– Ты гонишь… – затянул недоверчивый сокамерник.

Я кивнул в направлении двери, на каменную глыбу Игоря Игоревича. Димка оценил выражение его морды и приумолк.

– Жди открытки с видами Африки. – Я покрутил в руках старенькие комнатные тапочки и с сожалением бросил под койку. – Будь здоров, Димка. Будь ты здоров, черт старый!

– И тебе того же!

Мы крепко обнялись. Забросив сумку за спину, я шагнул к дверям.

На улице нас уже ждал старенький микроавтобус «УАЗ». Сквозь облупившуюся серую краску проглядывали красные кресты. Да и окна, забранные матово-белым стеклом, не оставляли сомнения в том, что машина некогда принадлежала «Скорой помощи».

Игорь Игоревич забрался на место по соседству с водителем, радушно предложив мне весь остальной салон. Должно быть, потому что в нем было довольно прохладно и неуютно. Трубчатая конструкция на месте, где прежде располагалась кушетка для «лежачих» пациентов да пара обтянутых вытертым дерматином сидений по бокам – вот и вся роскошь, полагающаяся рейнджеру-новобранцу.

Каркас бывшей кушетки я отверг сходу и выбрал левый стульчик. На мой взгляд, он был чуть менее продавленным. Затем я постучал в окошечко, отделяющее салон от кабины. Обернувшемуся водителю изобразил этакого бравого машиниста паровоза, подергав с дурашливым видом свисающие с потолка останки какой-то медицинской системы, и прокричав: «Ту-ту!» Я изо всех сил пытался убедить себя в собственной готовности к предстоящим африканским приключениям.

Получалось почему-то плохо…

«УАЗ» дернулся и покатил, рывками наращивая скорость. Водитель был никудышный, вроде меня, но машина вела себя на удивление хорошо, даром что древняя. Ни тебе скрежетания при переключении передач, ни бешеного рева дырявой выхлопной трубы.

Игорь Игоревич вставил в потрепанную автомагнитолу кассету и прибавил громкости. «По дороге разочарований снова, очарованный, пройду. Разум полон смутных ожиданий, сердце чует новую беду», – ворвался в кабину знакомый голос.

Знал он, что ли, Игорь Игоревич этот, мои музыкальные пристрастия?

– Сердце чует новую беду, – пробормотал я. Крайне символично.

Сквозь матовые боковые окна, как и сквозь заднее, не было видно вообще ничего. Пришлось тянуть шею, выглядывать в лобовое стекло. Мои попутчики-наниматели были люди плечистые, но кое-что увидеть все-таки удалось. Оказывается, мы уже выехали за город, вдобавок свернули на какой-то проселок. Вдоль дороги тянулись тоскливые заросли сухой полыни и чертополоха, освещаемыми «дальним» светом фар. Иногда промелькивали встречные машины. Однако вскоре и эта роскошь стала недоступна. Пошел снег, да такой густой, что казалось, будто я смотрю не на дорогу, а в экран черно-белого телевизора, потерявшего настройку. Полынь была значительно живописнее. Встречное движение тоже почти прекратилось.

Я устроился поудобнее (удивительно, но это мне вполне удалось) и задремал…

Проснулся оттого, что мы остановились. Или потому что выспался? Когда только успел?

В окошечки проникал яркий свет. Я взглянул на часы – и огорчился. Китайская штамповка, служившая мне верой и даже некоторой правдой на протяжении добрых семи лет, впервые меня подвела. Дисплей был мертвенно пуст. И это после того, как я всего месяц назад поставил новую батарейку, да не барахло какое-нибудь, а «Варту»!

С первой же рейнджерской получки куплю себе хорошие часы.

Я приблизил губы к запястью и прорычал злорадно в стекло:

– Ме-ха-нические!

Пока новых часов не было, и я прислушался к своему организму. Организм сигнализировал, что времени прошло уже достаточно много. Даже очень много – я чувствовал себя настолько бодро, словно проспал часов десять. Мочевой пузырь, кстати, извещал примерно о том же. Но не могли же мы за десять часов ни разу не остановиться? А я бы это сразу заметил и проснулся. Как, наверное, любой на моем месте – кроме, разве что, вдрызг пьяного.

И почему конечности мои не затекли и зад не отсижен?

Я снова постучал в окошечко, отделяющее салон от кабины. Доброхоты с той стороны задернули его плотненькой занавесочкой. Верно, чтобы не мешали моему богатырскому сну фары встречных транспортных средств.

Занавесочка отодвинулась, я обалдел.

Наш «УАЗ» стоял перед громадными, теряющимися за пределами обозримой области, воротами. Ворота были насыщенного зеленого цвета и почему-то казались слегка изогнутыми – как если бы были частью огромной полусферы. Кроме того, стояла самая настоящая ночь (это после десяти-то часов, прошедших в пути!), а свет, проникающий через матовые окошечки, принадлежал невидимым, но угадываемым осветительным приборам. Чрезвычайно мощным осветительным приборам.

Шофер, открывший мне глаза на мир, откинулся в своем анатомическом кресле и со вкусом потянулся, широко зевая. Притомился, значит, родимый.

Игорь Игоревич разговаривал через приоткрытую дверь с привратником.

Я прислушался, прислушался… ПРИСЛУШАЛСЯ – и ни черта не понял. Ничегошеньки!

«Заспанные» было сомнения вновь полезли наружу: язык был незнакомым. Ладно бы просто иностранным (я, в общем-то, даже и ждал, скажем, французского, хоть и не так рано); нет же – совершенно нездешним! Предложения были совсем короткими, одно-два слова, не более, а затем – долгая-долгая пауза. Но не это главное. Само построение слов лишало меня малейшего шанса вспомнить что-либо подобное. Начиналось все с певучего гласного звука, тянущегося куда-то в поднебесную высь, и вдруг резко обрывалось дробью рассыпанных по металлу хрустальных шариков, шаров и шарищ. Шары скакали так долго, что не у всякого оперного Паваротти хватило бы дыхания вытянуть. А тут – на тебе: обычные мужички с улицы, разве что широкогрудые.

Привратник, впрочем, был очень хорош. Особенной, киношно-спецназовской статью: мышцы так и перли наружу, грозя разорвать облегающее трико того же цвета, что и ворота. На роже, и без того бандитской, красовался глубокий и страшноватый шрам, стягивающий левый глаз едва не до подбородка. Что там у него было на ногах, я не видел, а вот на бритой башке лихо сидел со вкусом и знанием заломленный берет ярко-малинового цвета без каких-либо знаков различия.

Тут мочевой пузырь меня доконал, и я бросился наружу, оставив прочее на потом.

Боковая дверь, через которую я влезал, оказалась на замке (и когда только успели запереть, на ходу, что ли?), ручки изнутри не было, и я бросился к задней. Благословляя внутренние запоры, которые всегда готовы выпустить человека в пику наружным, вывалился на дорогу и метнулся к колесу. Всякий знает, что в дороге по-другому нельзя – удачи не будет. Отведенное в подобной ситуации законами Мерфи & Podlosty время повозился с молнией и прочими заслонами, одолел наконец… и чуть было не забыл, зачем я собственно, тут пристроился.

Мне открылась последняя деталь, подводящая черту под картиной, начатой чудовищными воротами с их стражем и его непонятным языком.

Через весь обозримый небосвод сверкающей серебром дорогой струилось нечто.

Представьте Млечный Путь, сияющий в десятки раз ярче, нежели обычно. Моих зачаточных познаний в астрономии хватило только на то, чтобы сопоставить грандиозную серебряно-туманную полосу с кольцами Сатурна.

Удовлетворившись этим объяснением, я наконец-то расслабился…

ГЛАВА 2