СЕРГЕЙ СИВЕРИН
      НЕБО РОССИИ
      Посвящается Р. Саул, в память
      о короткой, но верной дружбе.
      "Но годы идут, вот еще пять
      прошло, а светлее не стало. А
      еще десять прошло - и снова
      какая ж хмарь непроглядная!"
      А.И. Солженицын, 1978 год.
      Прошло еще десять...
      Рассказ - это неразорвавшийся снаряд, который вы держите в руках. Одно неосторожное движение рук, и течение времени остановит разорванный металл.
      Прошло еще десять лет и исторические параллели опять пересеклись во времени и пространстве, и вновь на этом пересечении волей сильных был возд вигнут лагерь. Вот об этом строительстве и о людях, которые были брошены на последние мертвые дороги социализма - на дороги Нечерноземья, и пойдет речь в этом коротком рассказе.
      А Л Л Е Я С В О Б О Д Ы
      -----------------------------
      -1
      Будучи отчисленным из списка студентов столичного института, я оказался в общем вагоне поезда, который снует между двумя столицами. Вагон сильно тряс ло, но два более счастливых моих сокурсника тихо спали. Дипломы в карманах и выпитое шампанское сделали свое дело. У меня же тогда все перемешалось в го лове. Цветы, поздравления заодно со всеми, музыка, танцы в общем кругу и бес конечные сочувствия, дежурные для говорящего и совершенно ненужные для меня. Трудно быть лишним на большом празднике. Перед глазами мелькали веселые лица, море цветов. Обрывки разговоров, возникавшие в памяти, как удары на стыках рельс, рождали страх перед следующим мгновением.
      - Тебе сейчас трудно, но я не мог не подойти. Сегодня стою в очереди, вок руг все наши: дураки, алкоголики, проститутки. Дипломчик, дипломчик, еще один дипломчик. Смотрю, а одного нашего нет и стало даже как-то грустно, - так по пытался поддержать меня один из сокурсников.
      Очередь - это великое изобретение социализма. Какая стройность, какая гар мония! И чувствуется постоянное стремление вперед. Именно тогда я в первый раз в жизни пожалел, что не попал в нашу очередь. После праздников наступает похмелье, а с похмелья вновь продолжается жизнь. Поезд набрал хорошую ско рость, видимо, плохой участок пути остался позади. В вагоне было тихо, и только мальчик, постоянно смотрящий в окно, иногда задавал своей матери ко роткие вопросы и, не получив ответа, опять продолжал смотреть куда-то вдаль.
      - Мама! Солнышко за нами бежит. Оно нас не догонит? Мама! Если на этом по ле раскопать землю, можно будет найти автомат?
      - Павел! Ты только посмотри, какая красивая трава на этом поле. Смотри бе реза! Одна - стройная, высокая. А ты из-за какого-то автомата хочешь уничто жить эту красоту, - ответила молодая женщина своему сыну.
      - Березу ведь можно оставить. Мама! Почему береза одна? - Как это одна? Смотри. Все деревья вместе, а красивая береза растет одна, - сказал белокурый мальчик. - Наверное, так получилось у нее, - ответила женщина. Дальше она за молчала, но за нее говорили ее глаза: - Одинокие женщины не так красивы, как одинокие березы, хотя мы же женщины не хотим этого признать. Кто ее поймет, эту одинокую березу? Ведь она тоже плачет весной. Выплачется вволю и стоит себе потом все лето, гордится своей красотой, хотя сама с гнильцой, - монолог женских глаз прервал мальчик.
      - Мама! Почему ты молчишь? Может нам повезет. Копнем один раз и найдем ав томат, - не унимался мальчик.
      - Павел, опять ты лезешь со своим автоматом. Разве ты не знаешь, что сол даты не бросают своего оружия? Ведь они солдаты! - ответила мать своему сыну.
      Мальчик выслушал, опустил свою белокурую голову на плечо матери, и у меня создалось тогда впечатление, что он уже смирился и вот-вот уснет. Я не мог больше подслушивать этот диалог. Поезд прибывал на станцию, где мне пришлось проститься с моими спящими сокурсниками и мальчиком, у которого был удиви тельный, постоянно вопрошающий взгляд. Я подошел к дверям и в последний раз оглянулся на мальчика, который мне почему-то сразу понравился. Оглянулся. Глаза! Какие у него были глаза!
      - Мама! Когда немцы отступали, они бросали свое оружие. Или немцы тоже бы ли солдаты? - спросил мальчик.
      В этот момент я вышел из вагона и уже на перроне пожалел, что не проехал дальше в Россию. Мне даже теперь очень бы хотелось услышать ответ матери сво ему сыну. Ответ матери на детский вопрос.
      -2
      Возвращение в город детства. Растерянность и волнение возвратившихся были встречены напором и решительностью отъезжающих. Как и прежде встречали цвету щие каштаны, а старый фонтан приветствовал всех серебром своих брызг.
      Пролетела короткая летняя ночь. На следующее утро после возвращения чело век сразу чувствует себя обязанным, и я не был исключением из этого правила. Взяв необходимые документы, я вышел на улицу. Можно очень долго бродить по улицам детства, если никто не прикоснулся к ним своими грязными руками. На одном из домов я увидел табличку, которая гласила: улица генерала Федюнинско го. Табличка была новая, и с нее еще не сошел блеск безумия тех, кто ее пове сил. В моем родном городе теперь есть улица человека, который его уничтожил. Интересно, а в Коветри есть улица Геринга? Но, не ответив на свой же вопрос, я оказался на улице Бела Куна в районе новостроек. Можно подумать, что хотят увековечить имена всех варваров и убийц. Наивные люди. Наш город для этого слишком мал. Этим надо заниматься в столицах. Люди шли мимо, не обращая вни мания на убогие лозунги и названия улиц, и я в общем людском потоке пошел дальше.
      Первая моя прогулка закончилась у входа в учреждение, где нас всегда ждут, - у дверей военного комиссариата. Открыв дверь, на которой была надпись: ма йор Карманов, я увидел двух офицеров, бойко раздававших ордена и медали. В кабинете репетировали сцену вручения наград. Майор был здоровый мужик с мощ ной лобной костью. В петлицах блестели позолоченные танки. Они своей броней как бы дополняли лобовую броню офицерского мозга. Из-под нависающего лба смотрели маленькие веселые глазки. Весельчак заговорил:
      - Поздравляю вас с очередной наградой, желаю здоровья, долгих лет жизни, приходите за очередной полувековой медалью.
      Ветеран взял награду из рук майора. В больных руках старого воина медаль сразу стала смешной побрякушкой. Смущенный ветеран направился к выходу, но майор не успокаивался:
      - Приходите на пятидесятилетие, приходите... - Приползем, если сможем, сказал ветеран, уходя. - Кто следующий? - раздалась команда майора-весельча ка. - У вас тоже очередь? - спросил я рядом сидящего ветерана, после чего оказался в коридоре у стенда эвакуации в случае пожара. На плане кабинет ма йора Карманова был отмечен особо. На нем было написано: "Выносить в первую очередь". Майор был из числа первоочередников.
      Ветераны выходили с блестящей побрякушкой в руках, лица их были по-празд ничному светлы. Последним вышел мой ветеран-сосед. Проходя мимо меня, он ска зал:
      - Парень, ты следующий. Иди и тебя наградят. За наградой было грех не пой ти, но передо мной возник не майор-весельчак, а майор-танк. Я сел перед ним. Где-то внутри него работал мощный двигатель, холеный китель высоко поднимался на груди. Машина продвинулась вперед. Скрип прокуренных зубов был похож на лязг новеньких гусениц. Затем человек-танк стал неподвижен, но через его смотровые щели его можно было видеть, что машина готова к броску.
      - Ну, что у вас, молодой человек? - Я пришел встать на воинский учет, вот мои документы, - ответил я на вопрос майора. - Приписное свидетельство. А сколько вам лет? - спросил майор. - Двадцать два. - Вы не служили в армии? Нет, не служил. - Осенью пойдете в армию, - закончил майор. Давайте ваши дан ные. Ваше образование?
      - Понимаете, я закончил институт, но без диплома. - Значит, неполное выс шее. - Неполное высшее - это три, четыре курса, а я закончил пять. - Как это? - удивленно спросил майор.
      - Полных пять курсов, т.е. всю программу высшей школы. - Непонятно! Поста вим прочерк. - Поставьте, - одобрил я решение майора. - Ваша специальность? Инженер-строитель, но без диплома, я уже вам об этом говорил. До учебы рабо тал электриком. Пишите - электрик.
      - Непонятно! Поставим прочерк. - Поставьте. - Где прописаны? - Нигде. Что бы прописаться, нужно сначала встать на учет, поэтому я перед вами. - Поста вим прочерк. - Поставьте. - Где работаете? - Нигде. Чтобы устроится на рабо ту, надо прописаться, а чтобы прописаться, надо встать на учет...
      - Ясно! Поставим прочерк! - воскликнул майор. - Поставьте. - Вы комсомо лец? - после вопроса, не дожидаясь моего ответа, майор начал писать первые буквы. - Я не комсомолец. - Ну тогда поставим прочерк. - Ну тогда поставьте. - Женат? - майор опять после вопроса стал что-то писать. - Поставьте прочерк. Я холост, - пришлось остановить поспешность майора. - И не женат! Что же это получается? В анкете одни прочерки в двадцать два года и в армии не служили.
      - Чему вы удивляетесь! Бывает, что и в сорок лет в ваших анкетах одни про черки.
      - Осенью пойдете в армию, я вам это устрою! - взревел майор-танк. - Только вместе с вами, товарищ майор. Там-то мы и будем на пару гордо писать в анкету "комсомолец". Майор-танк заскрипел зубами, бросив ручку, выстрелил: Осенью... - Цыплят считают, товарищ майор, - оборвал я беседу. Машина сникла, будто ей болванкой в лоб саданули. - Заберите ваши документы.
      Устроитесь на работу, сообщите. - Обязательно, товарищ майор, - сказал я, уходя. На улице мои мысли стали мешаться. Одна то сменяла другую, то вновь возникала, задерживалась и преследовала. После этого разговора где-то там, в глубине пространства и времени, повис над моей головой дамоклов меч. Не вкла дывайте волос призрачности своей судьбы в чужие руки и вам не придется слы шать страшный свист над своей головой.
      -3
      "15 мая на полях проекта Ильич добавил еще шесть статей, по которым также необходим расстрел (в том числе по ст. 69 - пропаганда и агитация... в част ности - призыв к пассивному противодействию правительству, к массовому невы полнению воинской или налоговой повинности)." Налоги я выплачивал исправно, но в армии до двадцати пяти лет не служил.
      Майор Карманов сделал вывод: повинен - и выдал мне предписание для прохож дения службы. Сдержал он слово, только во времени года ошибся. Это сейчас придумали альтернативную службу или попросту кладут на нее, а тогда, в дале ком восемьдесят восьмом году, многие из нас помнили статью Ильича, и ехали в лагеря не мыча. Ехали без конвоиров и сопровождающих - с одной только мыслью: выжить.
      Город Каунас. Со свободой прощались на Аллее Свободы. Сразу после прибытия полная смена понятий. Паспорт стал билетом, пища - баландой, одежда трансфор мировалась в форму без формы. Вместо вечерней прогулки вечерняя поверка, а вместо человеческих лиц, вокруг - сплошное равнение направо по сто раз в день со страхом в глазах за свою шкуру. Многие покидали Каунас, как только получа ли обмундирование, считая, что в лагере будет терпеть легче. Мои же прогулки по Аллее Свободы были долгими, пока не грянул день и час.
      К А У Н А С С К А Я П Е Р Е С Ы Л К А
      -------------------------------------------
      -1
      Формирование части происходило вблизи Каунаса. Палаточный лагерь располо жился в сосновом лесу на берегу реки Нярис. При первом взгляде на происходя щее в лагере можно было предположить, что перед глазами пионерлагерь, в кото ром проводится игра "Зарница". Пионеры вырядились в военную форму, а их вожа тые натянули полковничьи мундиры. Вожаки были довольны происходящим. По их лицам сразу было видно, что они делают большое и нужное дело, которое они же потом гордо называли правительственной задачей, решением которой оказалось дорогостоящее множество дорог, но множество бывает и пустым. Призвали нас строить дороги Нечерноземья. Российское бездорожье решило опереться на могу чие плечи Советского воина. Правда, могучих воинов было немного, вокруг боль ше бегали мальчишки с национальных окраин: грязные, голодные и смешные - это были будущие строители.
      Так прибыл я в лагерь и все, что будет рассказано дальше, никакого отноше ния к вооруженным силам не имеет. Только некоторая схожесть может сбить с толку невнимательного читателя, видимо, это кому-то выгодно и по сей день.
      - Что ищешь, лейтенант? - Мостостроительный батальон, - ответил я незнако мому офицеру. - Вон он в очередной раз строится, беги быстрей. Построение за кончилось, не начавшись. Из толпы вышел офицер и направился в мою сторону. Лейтенант, ты прибыл в нашу часть? - спросил меня капитан. - Да. Вот только не знаю, куда кости и вещи бросить. - На какую должность? - Помощник началь ника. - Я буду твоим начальником. Капитан Деловани, - представился незнако мец. Познакомившись и пожав руки друг другу, мы стали братьями по оружию, ко торого за два долгих года, так и не увидели.
      - Тебе надо представиться командованию части, - сказал мой начальник.
      У нашего командира эффектно оканчивалась фамилия, и его звали подполковник Чук. Начштаба за служебное рвение сначала прозвали Гектором, а потом он стал просто майор Гек. Неразлучная пара, подполковник Чук и майор Гек, еще долго будут чудачить на дорогах России.
      Капитан Деловани ударил меня по плечу и произнес: - Вот наш командир, иди представляйся. У меня из отнявшихся рук выпали чемоданы, глаза полезли на лоб, шейные позвонки скрипнули, и я чеканя шаг, как будто пять лет дробил брусчатку Красной площади, обучаясь и протирая штаны в одном из политучилищ, предстал перед полковником.
      - Товарищ полковник... - Сука, ты где был? - заорал полковник. - Я тебя под суд отдам. Лейтенант, вы будете исполнять свой воинский долг? Пришлось ответить мычанием и топтанием на месте. В моей памяти поплыли литературные образы. Ведь сам Штирлиц был полковник, как утверждает гордый Юлиан. Страх сдавил мое сухое горло и не давал жалким словам оправдания вырваться наружу. С Советским полковником, как с Римом, не шутят.
      - Пиджак? - спросил полковник. - Не понял, товарищ полковник. - Пиджак это значит гражданский. - Так точно, пиджак, товарищ полковник. - Идите при нимайте должность. Вот ваш начальник. Капитан Деловани, поставьте лейтенанту задачу, - приказал комбат. Он быстро пошел в сторону, а я как столб, вкопан ный в землю, стоял и ждал, когда мне на уши повесят провода и скажут, зачем же я здесь. Ожидание нарушил капитан Деловани:
      - Познакомься. Это твои подчиненные. Рядом с бывалым кадровым офицером стояли два новеньких лейтенанта. - Андрус, - представился один... - Рихард, представился другой и пожал мою руку. - Товарищи офицеры, когда представляе тесь, надо называть звание и фамилию, - наставлял нас капитан, но видя, что его никто не слушает, замолчал.
      - Должно быть, мы коллеги по специальности и калеки по призыву? - спросил я своих подчиненных.
      - О, я, я, - произнесли одновременно Андрус и Рихард и заговорили между собой на языке, понятном только им двоим.
      Андрус был очень удивлен, что его начальник - земляк и закончил тот же институт.
      - Чему, Андрус, удивляешься? Нас здесь уже шестеро. Батальон разжился моз гами в Таллинне, бригада в Прибалтике. Семьдесят процентов двухгодичников из Прибалтики. Бездонная бочка! Вычерпай всю, все равно останется, - сказал Ри хард.
      Рихард говорил по-русски правильно и четко. Жесткая речь его, абсолютно лишенная акцента, удивляла.
      - С чего начнем службу, командир? - спросил меня Рихард. - Разумеется,с обеда, - ответил я. - Мы уже обедали, а столовая возле штаба. Тебе туда, сказал Андрус. Я отправился поглощать свой первый армейский обед, а ребята смотрели мне вслед и говорили все на том же понятном только им языке.
      Столовая представляла собой чередование грязных столов и сгнивших скамеек. Все было накрыто маскировочной сеткой, чтобы враги не знали, что у солдата на обед. Подробным описанием не будем заниматься, дабы не портить никому аппети та. На обед была пшенка с горохом и компот. Первое было поглощено первыми. Мне бросили в оловянную миску зеленый кусок, и я подсел к двум офицерам. Су ровый майор сурово орудовал своей ложкой. Жевало у него все: и рот, и глаза, и уши. Это было жвачное животное от инфантерии, о чем свидетельствовали его петлицы, которые, в свою очередь, тоже жевали, при этом поблескивая на солн це. Солнце осветило значок на груди у другого моего соседа, и комок застрял у меня в горле. Фирменный ромб красовался у него на груди.
      - Давно ли выпита последняя кружка пива в подвалах Таллинна? - обратился я с вопросом к лейтенанту, сидящему напротив меня. Я думал увижу его удивленные глаза, но он спокойно отставил миску в сторону и, не поднимая глаз, спросил:
      - Ты в каком году закончил? - В восемьдесят пятом, - ответил я. - Я тоже. После такого ответа я был сыт. В его миску я влепил свою, они склеились и медленно начали прыгать в сторону майора. Лейтенант-незнакомец, пораженный моей выходкой, смеясь сказал:
      - Вот так мы и будем мостить дороги Нечерноземья. Мисками! - На гороховке, - подхватил я. Рождение мули прервало непрерывное жевание майора, маленькая головка задергалась. Лейтенант-незнакомец обратился к своему соседу:
      - Товарищ майор, не обращайте внимания, просто встретились в лесу два со курсника, которые за пять лет никогда не сталкивались, хотя сидели в одних и тех же аудиториях.
      - Это бывает. Мир тесен, - сказал майор. - Вы, наверное, строители?
      - Нет. Я, наверное, механик. - Это ничего, там и механики нужны, - сказал майор, все еще ковыряя зеленый горох из своей миски. - Где это там? - спросил лейтенант. - Как! Вы не знаете, что такое дороги Нечерноземья? - спросил удивленный майор. - Нет, не знаем, - ответили мы одновременно. - Вы знаете, что такое БАМ? - начал майор объяснение издалека. - Вот вам БАМ, а мы по до мам, - сказал лейтенант-незнакомец. - Зачем вы так, вы еще молоды. У вас все впереди. Вот мы политические работники в отношении организации знаем все. Вам будет дана зеленая улица на всем пути следования. Ваши эшелоны будут сопро вождать вертолеты. Вас торжественно встретит местное население. Дороги Нечер ноземья - это десять БАМов! - воскликнул политработник и многозначительно поднял свою руку.
      - Что вы говорите! Десять БАМов: БАМ, БАМ, БАМ, БОМ, БОМ... и так десять раз. Великий шум пойдет по стране, - сказал лейтенант-незнакомец. Продолжение диалога я уже слушал из положения лежа, сгнившая скамейка не выдержала только что пообедавшего офицера, она хрустнула и развалилась на отдельные элементы. Фуражка упала, и я гонял ее по склизкому полу, как шайбу по льду, пока не прибил ее к ногам майора, чем ознаменовал открытие счета в нашу пользу.
      - Не вам обсуждать приказы командования, - сказал майор. - Товарищ майор, вам завтра прикажут всей бригадой отправиться в космос, вы проведете набор космонавтов запаса и полетите все как один? - спросил лейтенант-незнакомец.
      - Там,- майор пальцем показал на небо - ... и без вас обойдутся. - Там! На дорогах Нечерноземья, случайно без вас не обойдутся, товарищ майор? - спросил лейтенант-незнакомец. - Армия делает то, что ей прикажут, - прокричал майор. - Вместо того чтобы заниматься обороной страны, - продолжил мысль старшего офицера молодой лейтенант. - Как вас зовут, лейтенант? - опять прокричал ма йор, после чего лейтенант спокойно представился. - Я запомню вас, лейтенант, - сказал майор и исчез в кустарнике. - Последний, как тебя зовут? Ты занял последнее вакантное место, - сказал мой собеседник. - Зови меня "Последний", ведь кто-то должен быть последним в лагерях, - ответил я, играя словами. Последний, ты уже прошел психическую атаку нашего комбата? - Первичная обра ботка позади. - Не думай, что на этом все кончится.Эти бравые ребята решили превратить нас в послушных кроликов. Мы будем вкалывать, а они командовать. За усердие и покорность нам, конечно, дадут по морковке в размере месячного лейтенантского оклада, но на большее не рассчитывай. Поставить нас на одну ступень с солдатами не смогут, хотя желание у них велико. Удивительное разде ление труда уже заложено штатным скелетом части. Все начальники и замы - кад ровый состав и каждому такому начальнику или заму по одному или два двухго дюшника, как они нас называют.
      - Не слишком ли много для первого дня: "пиджак", "двухгодюшник"? Если так дальше пойдет, мы здесь изрядно пополним свой словарный запас.
      - Если хочешь, я тебе еще фразу подкину. Сегодня утром, когда ты еще в Ка унасе на Аллее Свободы отдыхал, начштаба заявил: "Куда солдата не целуй везде у него жопа!" Это был ответ начальника на попытку нашего брата найти общий язык с солдатским составом. Кстати, как у тебя с этим составом?
      - Бог миловал. Два офицера и шариковая ручка в моем строю, - ответил я.
      - Тебе повезло. Я уже две недели командую. В моем взводе "тридцать три бо гатыря,в чешуе, как жар горя". Не моются черти, что ты с ними не делай. В сказке А.С. Пушкина был батька Черномор, но мы попали в другую сказку, где быть мне батькой Чернодор.
      - Чернодор, будет нужна помощь, всегда буду рад помочь строителю десяти БАМов. Слушай, как слеплена рота в батальоне? - спросил я батьку.
      - Рота - это шедевр министериума от обороны. Молодые кадровые офицеры, имеющие приблизительно пять лет службы, - это командиры рот. Они хлебнут по полной придорожной жижи, хотя лавровые венки не украсят их чело. В роте по два взвода. Первый отдали двухгодюшникам, второй возьмет новоиспеченный кад ровый лейтенант. Партия коммунистов представлена в роте замполитом. Еще в ро те есть два прапорщика: старшина и зампотех. Прапорщики - народ разный. Есть среди них и "куски". Вот такой пейзаж - рота батальона.
      - Кисти циклотрона человеческих душ. Закрутили мальчики шарашку. Не спро сили генеральчики Парашку, - сказал я.
      - Смысла нет, а настроение передает, - заметил Чернодор. - Смысла нигде и ни в чем. Одно настроение и то паршивое. - Пойдем, Последний. Обед наш затя нулся, а спать тебе, видимо, еще негде, - предложил Чернодор. Мы отправились в лагерь батальона, который нас встретил очередным построением. Чернодор встал во главе своего взвода, а я попал в управление, которое по количеству человек не уступало целому взводу. Сразу стало ясно: к рулю будет не пробить ся, каскадеров и без меня достаточно, будем ехать в салоне. Сохранение здо ровья и нервов - вот программа "дороги Нечерноземья", - так думал я во время первого своего построения, оттягивая подбородок в правую сторону и пяля глаза на вековую сосну, на которой топором была вырублена надпись: "ЧИМКЕНТ". Буквы были слишком крупны для Литвы. Эта и другие надписи на деревьях говорили о многом. Литва приняла выходцев из Азии, лишь изредка можно было видеть на за борах надписи посланцев Европы. Попадались на глаза "Казань", "Уфа". На этом Европа исчерпала себя. Получив очередное многоэтажное объяснение своих обя занностей, солдаты и офицеры батальона рассыпались по палаткам.
      Лагерная палатка - это временное помещение из натянутой на остов ткани, так толкует нам С.И.Ожегов, что из ткани, натянутой на остов - это да, но что временное - это заблуждение.
      Блуждая по сосновому лесу, я набрел, к своему удивлению, на вещевой склад, где меня одарили "пуховой периной" из трех элементов, один из которых поче му-то провисал до земли.
      - Товарищ лейтенант, берите. Они все одинаковые, - сказал солдат. - Берем, и других мнений быть не может! - воскликнул я, взваливая на свои новенькие погоны бесценный груз. Возвращение в часть, и батальон вновь встретил меня построением. Тогда еще не пришло время строить, поэтому проводили бесчислен ные построения бесформенного воинского строения. Вещи спешно пришлось бросить под сосну с надписью "ЧИМКЕНТ" и бежать в толпу мостостроителей. Очередной сбор был посвящен тому, что один из двухгодюшников, командуя ротой в отсутс твии кадрового офицера, проявил себя как грамотный и исполнительный офицер, за что и получил благодарность от командира части. Перед строем стоял Сара товский Чародей из второй роты.
      Я вернулся к приметной сосне, "ЧИМКЕНТ" меня ждал, а вещи "ушли". С быто вых мелочей началась борьба за выживание. Украли у тебя - укради и тыэто пер вая уставная заповедь лагерей. Закон - тайга, упал - съели. Это может пока заться читателю очень знакомым. Метастазы ГУЛАГа поразили армию, поэтому все, что легло на бумагу из романа "Архипелаг ГУЛАГ", приводится без кавычек. Да простит меня Александр Исаевич Солженицын!
      Каунасская пересылка - это почти месячное прощание со свободой, но нович ку, которого пересылка лущит и облупливает, - она нужна, нужна! Она дает ему постепенность перехода к лагерю. В один шаг такого перехода не могло бы вы держать сердце человека. В этой мороке не могло бы так сразу разобраться его сознание. Надо постепенно.
      Совет был услышан, поэтому формирование частей происходило в тепличных ус ловиях, лишь потом они были выстреляны далеко на север, а пока - растянись и лежи от баланды до баланды. Неуедно да улежно, - говорили раньше в лагерях. Теперь можно услышать что попроще: "Солдат спит - служба идет", но спали не все. Шарила по палаткам бессонная солдатская нужда. Пропадали у офицеров деньги и гражданская одежда, исчезали теплые зимние вещи в июне месяце, види мо, знал солдат, что его ждет в северных лагерях: "мороз да снег чудесный", ждала его и лопата для штыковых и совковых атак. Все впереди, Вася!
      Убить бы день, а ночи не увидим. Первый день мною был убит. Сколько таких убийств еще впереди, из нас никто не знал. Всем было отпущено по-разному, хо тя приговор был у всех один: "Два года стройлагерей по статье о всеобщей во инской повинности".
      Первая лагерная ночь. У каждого она своя. Ночи не увидим - это наивные мечтания, не увидим снов, потому, что спать нам тогда не пришлось. От комбата был получен приказ: "Срочно переписать СНиП по технике безопасности, так как он один на четыре батальона и к утру переписанное сдать". На мое предложение, что не лучше ли переписать "Войну и мир", комбат привел веские аргументы, ко торые здесь не приводятся. Переписать более двухсот страниц печатного текста за одну ночь - Золушка и та бы не позавидовала. Пришлось отправиться на поис ки моих подчиненных и донести начальствующий бред до их ушей. Рихард и Андрус выслушали меня молча, и единственное, что они сделали, - это выполнили приказ комбата удивительно тихой ночью 22 июня.
      -2
      Пролетела коротая июньская ночь. Повседневный утренний моцион - потянулись воины на оправку. Кто к яме, кто к столбу, кто к сосне, кто к дубу, и только старые испытанные ветераны оправлялись там, где их заставала нужда, едва пе реступив порог палатки. Вся территория военного лагеря подчинена распорядку дня. Утром она становится одним большим туалетом, в обед она же столовая под соснами и дубами, а ночью под елями и столбами она становится одной большой постелью. Все офицеры спали на кроватях, на настилах из досок спали солдаты, но не всем хватило настилов, и многих в первые дни приняла сыра земля. Гово рят под березой можно найти подберезовик, в наших лесах под "ЧИМКЕНТОМ" можно было найти подчимкентца.
      Нет, это не делается специально, чтобы мучить людей!.. Трудовой солдат со циализма, зачем же его мучить, его надо использовать на строительстве. Но, согласитесь, и не к теще же в гости он едет, не устраивать же его так, чтоб ему с воли завидовали. - А потому спи, солдат, под сосеночкой, да не проспи, а проспишь - поднимут елочкой, - любил повторять Чернодор.
      Все дороги ведут в Рим - это у них, а у нас все дороги ведут на развод.
      В любую погоду Шагайте к разводу!
      Зашагали и мы, троица сонных инженеров с ворохом бумаги. Андрус шел впере ди, прижимая к груди ночной труд трех соавторов. Носки хромовых сапог косну лись передней линейки, лес наполнила тишина.
      - Равняйсь, смирно, - прогремело над лесом. Ударила команда в тысячи ушей и покатилось колесо службы из бесконечных докладов, команд и рапортов, пока не уперлось в грудь лейтенанта.
      - Товарищ лейтенант, вы выполнили мой приказ? - спросил комбат, остановив шись перед Андрусом.
      - Так точно, товарищ подковник, - доложил Андрус, проглотив целый слог.
      Грохнуло управление батальона, а потом смех беглым огнем прокатился по всему строю. Несколько десятков лет назад такая оплошность губила соотечест венников Андруса. Комбат прошипел, наслаждаясь шипением больше, чем гласными и согласными звуками речи - и сама речь его только окончаниями глаголов и су ществительных напоминала русскую, одна - тарабарщина. В конце своей тарабар щины комбат влепил эффектную фразу, как бы в подтверждении того, что "мат язык ущербных". Эти слова, принадлежащие В.Л. Далю, как утверждала листовка политотдела, были разбросаны по всему лагерю. Но листовка не была приложена личным составом к голове, а была приложена к другому месту, разрешая бумажный кризис. И гонял эти листовки по лесу перемат командного состава.
      - Ничего, лейтенант! Вы у меня за два года русский язык так выучите, что забудете родной, - сказал Чук.
      Человек знает язык тогда, когда он может шутить на нем легко и красиво. Андрус на тарабарщину комбата не смог ответить словом, но молчание его не бы ло пассивным. Он засел за словари, а иногда можно было подслушать, как при балт пытается петь русские песни.
      Однообразие дней и ночей в лагере приводит к полному отупению. Избежать его можно по-разному. Многие глушат сознание водкой, кому не помогает водка, те глушат его политзанятиями до полного просветления в мозгу. Если и это не помогает, Человек обречен. Ему остается только уповать на силу своей нервной системы. Нервы - это струны души. Вот к ним и рвутся мясники, побренчать, да взять за горло, и если это им удается, тогда слышит человек, как рвется у не го все внутри и стонет, и голос тридцатилетнего мужчины переходит на плач. Ведь их не забыть. Эти хари, эти мурлы, травившие инженеров, в 80-е то годы они и отъедались. Хари их с выражением жадности и насмешки. Каждый смотрит на тебя как паук, нависший над мухой, а мухи за долгие времена научились прощать прошлое, но помнить его не умеют. Прощать - не значит забыть, иначе нам не быть, - звенело в душах людей на бесконечных разводах.
      - Лейтенант, очнись. Правое плечо вперед, - вернул меня в строй Рихард.
      Нас развернули и погнали глотать пыль, поднятую сапогами батальонов; где-то далеко впереди звенела медь оркестра, а позади напирала вторая бригада тысячами кирзовых сапог. Марш был недолгим. Две бригады застыли перед новой трибуной в ожидании приезда генерала.