- Слушай Палыч, я же тебе сказал. Встречался, вот как сейчас с тобой и этим стаканом. Давно это было, я еще тогда женат был.
      - Так у тебя и женка была?! Да ты ваще парень хоть куда! Все вы сначала водки нажретесь, а потом как начнете байки травить! Прям уши закладывает.
      - Не, Палыч, ты послушай. Я щас все рааасссскажжу, давай еще по одной и... Давай, давай, смелей...
      - Ну тогда дай мне того синенького в графине, понравилось уж очень. Ага, и пива давай - ууух - теперь базарь сколько влезет: мне уже будет все в кайф.
      - Представь Палыч: квартира в центре... Жена красавица, умна.
      - А-а-а... Так если у тебя проблемы с ней были, так это от ума излишнего, дурень, кто же на умной то... Дураак... - и он хлебнул еще синенького и изящно рыгнул на весь трактир.
      - Квартира, все в достатке, родители помогают, мы молоды, еще учились, но я где-то подрабатывал, ну и вообще все было в кайф. Все было ништяк.
      - Учился-то где?
      - Да в университете, она тоже...
      - Угу, - пробурчал довольный, низкий, хриплый голос пьянчужки. - Крутые?
      - Да нет, не крутые, но жилось привольно. Пока со мной не случилась такая штука. Я встретил Бога.
      - Идишь ты? Бога-а-а? Ты круг. Я верю. На, теперь ты хлебни. Авось вновь встретишь, - и принялся ему наливать еще чего-то непонятного оттенка.
      - Палыч, дурак, ты невежда, тебе о высших материях, а ты о стакане. Блядун ты! Мудак с большой буквы.
      - Ребят, вы разошлись, разошлись, - послышался голос со стороны.
      - Придурок, идиот, это ж я тебе выпивку поставил, а ты, сволочь такая, слушать меня отказываешься и посмехаться еще вздумал. Пошел вон, неуч, невежда. Вон, ублюдок.
      - Эй, пора прогуляться, - и кто-то сбоку его поднял и вынес на улицу.
      Его вернул в мир холод. Он неизвестно каким чувством ощутил, что находится в сугробе. Открыл глаза, встряхнул головой. Тихо, фонари светят тускло. Вокруг никого, ну и понятно - воскресенье, вечер - кому на улицу охота? Нет никого, домой, наверное, пора. Сколько сейчас? В метро успею? Должен. А холодно, черт побери. Да еще как. В городе холодно, а значит за городом еще холоднее. Да как они там бедные ютятся в своих хибарках. Даже не знаю. Где же это метро? Надо встать. Вот. Так всегда, как выпьешь земля ходуном ходит. А зачем мне пить? Не знаю... Наверное, для того, чтобы язык развязать. Себе? А кому еще? А может, кто и видел Бога-то? Не может ведь быть, что только я и встречал Его? Только я? Ведь я почти уверен, что тот, кто с ним встречался, также стоит в каком-нибудь трактире и пьет, не останавливаясь. Ведь нельзя так просто после встречи. Ведь это же меняет всю жизнь. Самое странное, что никто не хочет слушать об этом. Смеются, презирают, но все равно слушать не хотят.
      Его рассматривали люди пробегавшие мимо. Просто бросали мельком невзрачные взгляды и бежали дальше. Никто не останавливался, никто не собирался помогать. Мимо, без остановки, взглянул и все, к метро. Там тепло, знакомый с детства щекочущий ноздри запах. А тот в сугробе, придурок, алкоголик, что с него, как-нибудь оклемается, или подберут.
      Так встаем. Раз-два-три... Оп-па. Встали. Теперь надо найти впереди себя значок метро. Это что-то оранжевое. Впереди. Завтра надо бы появиться на службе. Опять будут говорить, что так нельзя, сопьюсь, хороший сотрудник мол. Пользуюсь популярностью в компетентных кругах. Работать надо, а не пить с кем попало. Ладно бы в кругу знакомых, а то забирается куда-то на задворки, находит нелепый грязный трактир и опять... Сначала пиво, водку, а потом что-нибудь синенького, зелененького, и так пока либо его не запрут в клетке, либо, если повезет, до дома доберется. Так бывает, нет, нередко, но все знают об этом, вроде бы гений, все с рук сходит. А нам объясняет, что хочет рассказать кому-либо о том, что никто не видел, о его встречи с Богом. Нет, верно про него мне сказали - из-за того, что жена ушла, любил ее очень, а она ушла. Не могла жить, пил много. Или тогда еще не увлекался так? Не знаю, пришла, а уже о нем легенды ходили. Мне рассказывали, что у него романы были чуть ли не с каждой. Все от него просто без ума, да и я немного. Но пьет он жестоко. Смешной, придумывает себе всякие истории, а затем напивается с кем-нибудь. Хотя работы мне его очень нравятся. Да и сам он ничего. Красив, умен, галантен. Есть в нем что-то. Это от Бога, может быть. Вдохновение. Как бы обратить его внимание на меня? Может подойти и улыбнуться?..
      Он повернулся к ней и спросил:
      - Вот ты, такая правильная, можешь представить, как от тебя уходит самое важное? Самое главное в твоей жизни? Нет, ты смотри на меня, а не куда-то в сторону. Можешь себе представить? Вот как сказать, что не любишь? Как объяснить, что нельзя вернуть то, что было самым важным, самым близким? Как долго можно страдать? Сколько можно терпеть боль внутри себя и думать, что все образуется? Вот кто-то живет без этого. Он счастлив, по-своему, конечно, но ведь счастлив. Может быть, даже глубоко внутри.
      Да, я переживал, что она от меня ушла. Да, не понимал тогда, что все так серьезно. Ничего не переживал, убегал куда-то. Самое больное было тогда, когда она подошла и отдала кольцо. О нет, она меня любила, я знаю. Просто это я. Все дело во мне. В том, что я встретил Его. Все же тогда пошло под откос. Мир, который мы создали, разрушился, исчез куда-то, исчез в ничто и никуда. Передо мной всегда стоял образ, я не мог ничего. Мне хотелось только повторения. Вот тогда все и началось. Да, я не обращал на нее внимание, убегал. У меня появилась сумасшедшая идея, я знал, что смогу повторить.
      - Да, но где ты встретил, как ты Его встретил? Неужели ты смог говорить с Ним?
      - Нет, глупышка. Конечно, нет. Все произошло мимолетно. Я столько раз вспоминал это момент. Я каждый день ездил в университет на метро. Мы жили на Лубянке. Тогда еще ремонтировали метромост. Вот тогда и встретил Его. Утром. Немного уставший от еще не отпустившего до конца меня сна. Сначала поезд ехал быстро после того, как закрывались двери на Спортивной. Затем он сбавлял скорость и выезжал на мост. Когда же большая часть оказывалась снова под землей, в туннеле за мостом, он набирал невероятную скорость. Так было всегда. Всегда я закрывал глаза и отдыхал, но сейчас не мог. Нет, у меня были закрыты глаза, но вдруг мой слух очень обострился и показалось в шуме, в гуле звуков метро услышал две ноты. Две ноты, которые играть мог только совершенно невероятный симфонический оркестр. Это было совершенно и божественно. Не мог успокоиться. Я открыл глаза, оглядел всех, совсем мельком, бросил вопрошающий взгляд на жену, но она дремала. Я открыл глаза и увидел себя. Себя в отражении надписи "Не прислоняться". Ноты играли все волшебней и волшебней. Полностью отдался им. Вверх - вниз. Скрипки брали сначала тягучую низкую ноту, а затем переходили куда-то совершенно ввысь. Туда, где мог быть только Бог, как путь к вратам рая. Это было совершенство, блаженство. Мне хотелось орать, хотелось, чтобы все-все вокруг осознали счастье встречи с Богом, но никто этого не слышал. Я знал, что никто не слышит и не думает о Боге сейчас. Только мы с ним. Друг против друга... Прошло несколько лет. Я вспоминал, конечно, вспоминал, но был счастлив своими заботами, был рад жить. Не долго. Я понял, что тогда я умер. Ожить мог только еще раз встретившись с Богом. Но как? Никогда я больше не слышал тех скрипок, тех нот после метромоста. Никогда. Как будто потерял слух. Постепенно это чувство полного угнетения полностью меня охватило. Мне уже ничего не было нужно. Только вновь встретить Его. Никто слушать не хотел. Я был безумен, причинял всем боль своей нелюбовью. Я игнорировал рождение ребенка, мне были пофигу успехи жены, было наплевать на друзей и родных. Только бы еще раз.
      Ведь ты понимаешь, что Бог, это не обязательно то, о чем говорят в церкви, то, о чем ты уже привыкла думать как все. У каждого свой Бог. Да это так. Та мелодия была для меня Богом. Я мог создать свое богословие, стать апологетом, мог доказать бытие его бесконечное число раз. Только бы еще услышать. Так было со мной. Это было чистым безумием. Но у меня появилась идея, как можно было бы преодолеть барьер, ту грань, которую возвел Он между нами. Я понял, что смогу еще раз встретиться. Вернулся в мир, но лишь на время и с единственной целью: добиться.
      Работал над собой день и ночь. Получил всевозможные степени, устроился на безбашенную работу. Мне платили баснословные деньги. Заставил поверить в себя жену. Растил сына.
      И вот, однажды выпала командировка. Это был мой шанс.
      Продал все, что было, заложил весь дом с потрохами, кинул жену и ребенка, снял все деньги со счета, залез в долги и уехал в Нью-Йорк.
      Денег хватило, чтобы нанять на пару дней три симфонических оркестра: Била Паркенсона, Луи Самуэля, Жоржа Лакруа и студию звукозаписи "ХотСаунд" на четвертой авеню.
      На пистолет денег уже не было. Только обратный билет.
      Жена ушла, друзья отвернулись. А потом начал пить.
      Он повернулся и лег на спину:
      - Сейчас я тоже уйду. Ты ведь знаешь?
      - Я это поняла, когда ты первый раз посмотрел в мои глаза.
      Он скинул с себя одеяло, встал. Босяком дошел до кресла, где оставил всю одежду. Быстро оделся.
      - Дверь захлопнется, - она прошептала и зарылась в подушку.
      - Знаю, успел заметить.
      На лифте он спустился на первый этаж. Оттепель и с неба капал мокрый снег в такт его печали. Повернул в арку. Затем по улице несколько минут до метро. Проспект Вернадского, сбежал по лестнице вниз, в переход-вход на станцию. Он вошел в вагон и сел, уставившись в тьму метро. Над ним, там, наверху, кто-то тихо-тихо постучал дирижерской палочкой. Взмахнул и, когда поезд подъезжал к мосту, вновь опустил ее. Но он уже спал.
      "Ластик памяти"
      Для М.С.
      Зеленый чай с жасмином то, чего мне сейчас не хватало. Продукты хранятся под клеенкой на палатке. Отогнул кусок полиэтилена, служащий защитой за случай дождя. Палатка старая, брезентовая. Да и шили ее похоже сами (мне она досталась от друзей). Мои продукты разложены по пакетам, а там, где сахар, специи, соль, немного кофе, какао, есть и чай. Вот. Отец дал мне пачку в дорогу. Он у меня гурман до чая. Придумывает сумасшедшие напитки, например, соединяет зеленый с каркадэ, настаивает и демонстрирует нам свой железный желудок и отличное здоровье. Так, теперь пакет надо закрыть от муравьев, хотя эти маленькие бестии все равно доберутся до чего-нибудь вкусненького.
      - Слушай, а где ты живешь в Москве?
      - На Котельнической набережной, знаешь "Иллюзион"? Иностранку? Рядом с высоткой, там еще маленькая улочка поднимается на холм.
      - Ага, вспомнил. Хорошо у тебя там.
      - Да, ничего, - она прошла мимо по направлению к очагу и посмотрела под крышку котелка.
      - Еще не вскипел.
      - Ничего, уже скоро. Дай мне канн. Он позади тебя стоит, у стенки очага. Так. Я люблю очень крепкий, а ты?
      - Я больше люблю сладкую воду со слабым оттенком светло-коричневого в жидкости.
      - Понятно, не крепкий. О'к.
      - Ты на пляж пойдешь?
      - Посмотри туда, - и я кинул взгляд под дуб, где расположил свои запасы питьевой воды. - Нет, не пойду. Литр остался, только на обед хватит. Ты ведь не хочешь потерять форму к вечеру? Предстоит нелегкая, как ты понимаешь?
      Она улыбнулась. Ее улыбка была поразительно легка и любезна, она скользнула с той вчерашней, неповторимой мягкостью, именно это и привлекло меня тогда. Это ее магнит, спрятанный глубоко и в то же время очень близко, на поверхности глубокого озера, ее отличительный девичий шарм. После второй чарки портвейна, льющегося рекой на очередной пирушке у харьковчан, взглянул и не смог оторваться. Она пока еще не замечала меня, народа было полно. Кто-то рассказывал истории, кто-то горланил песни собственного сочинения, кто-то пил без устали, за столом вообще мало понятно кто? где? и откуда? Случайные гости внезапно появлялись с какого-нибудь края стола из каменных плит, выкраденных у моря, и вкушали яства, пили вино, рассказывали свои истории и исчезали в ночи, словно их и не было. Так, в этом добром хаосе, она меня долго не замечала. Все было как всегда, только не она. Я даже помнится спросил себя, почему раньше ее не замечал, вроде бы в Лиське давно стою, а ее не замечал? Узнал у соседки, что зовут эту веселую девушку Люда, москвичка, ходит одна и уже третий год. Первый раз привез сюда Вовка, но затем она решила ходить одна. Без проблем. Она оказалась очень забавной. Ее улыбка пронзала меня каждый раз, как у Майка, она вонзала мне в спину свой нож, затем вытирала с лезвия кровь, а мне чертовски приятно. Все вокруг исчезло, остались только я и она. Люда
      Мы вычерпали всю стоявшую недалеко бутылку вина и, когда стало ясно, что хозяева собираются заняться любовью, исчезли в кустах. Не сказав друг другу ни слова.
      Это страсть. Пламя. Внутри все горит. Только одно. Хочется раздеть, взять наслаждаться ею. Пронзать, владеть, властвовать. Знать, что находится ниже сексапильного животика, исследовать своей рукой ее маленький черненький треугольничек, а уста неразрывно связаны, и нет ни слова. Трава под нами, словно мягкое волшебное покрывало. Мы познавали друг друга. Ее ласки, ее имя на губах. Проникновение и власть. Вино внутри, вино вокруг. Вдохи. Люда. Пляж, вокруг никого, только мы, неизвестно как оказавшиеся на нем, обнаженные на песке, море спокойно накатывается волнами на берег, луна освещает все вокруг. Кто-то проходит рядом, делая вид, что не слышит звуки любви. Не видит движения, не чувствует, как что-то крепнет у него между ног и заставляет его ускорить шаг. И вдруг море. Вино улетучивается, как только оказываюсь под водой захлебываясь в соленой пучине, стремясь к ней. Ныряю, хватаю ее за пятки и выкидываю из воды вверх, над водой. Луна освещает в блеске брызг ее белоснежное тело. Ловлю губами ее соски, ныряю и раздвигаю ноги, целую губы, чувствую запах, а она хватает мои волосы в безумии конца.
      - Надо пойти забрать еще наши вещи у харьковчан.
      - Угу, там еще мои трусики, где-то на кусте висят.
      - Вот видишь, а ты про пляж, - я достал из палатки рюкзак. - Ты знаешь - я рисую?
      - И как хорошо?
      - Не плохо, только у меня нет моих работ, чтобы показать, никогда их не оставляю. Дарю. Люблю дарить.
      - Уж я вчера поняла. Кончить три раза мне не удавалось никогда в моей бурной жизни.
      Я подошел к дубу и начал собирать бутылки, канистры в рюкзак. Блики солнца игрались на ее груди. Она что-то готовила нам на завтрак. Когда она наклонялась, можно было увидеть ее губки, такие нежные и пухленькие среди черненьких, маленький, вьющихся волосиков. Ее попка была невероятно завлекательной, и мне пришлось несколько попридержать лебединую сталь у себя между ног, поправить плавки.
      - Ты чертовски привлекательна, - сказал, целуя ее перед выходом в горы за водой. Она улыбнулась, немного наклонила голову к левому плечику, и кудряшка упала на ее лобик. Хитрющие глазики слегка прищурились. Рука скользнула, куда бы сейчас не следовало, а другой она мне запихнула бутерброд в рот.
      - Только не задерживайся. Я сначала здесь, потом на пляже, затем соберу свои вещи, они у Сани Донского, знаешь его? и вернусь. Да, прихвати с собой немного дров, а то вечером может не хватить на костер. Все, иди, - она подтолкнула меня.
      Резко поворачиваюсь, сбегаю с маленького пригорка, перепрыгиваю через ручей и направляюсь в Зеленку, дабы отыскать ее очаровательные трусики, свою кофту, ее блузу, мои шорты, и нашу обувь у харьковчан. В лагере никого не было, и я быстро нашел все, поскольку, как оказалось, мы придавались любви у всех на виду. Но ничего, вряд ли кто помнит о вчерашнем, а если и помнит, то для них это было покруче всякого ХХХ-TV, и наверняка, поддало жару всем этой ночью.
      Рядом со стоянкой начиналась тропинка в горы к роднику.
      Поначалу, как и всегда, довольно не просто забраться на один, затем на второй склон холма, поскольку уже давно не поднимался, а во-вторых, горы древние и почва никуда, постоянно образуется сыпучка, да и ручей вконец разрушает породу. Но потом, уже свыкшись с нагрузкой, остается только любоваться видом, открывающимся на просторы моря, гор. Холмы позади пусты и от постоянной засухи почти выгорели, но впереди начинается склон горы и лес. А вот и развалины татарской хижины.
      - Санек, привет, тоже за водой?
      - Мишка, ну ты вчера... Как ее звать-то? Сколько, ребят, вы выпили?
      - Да, да, да... Мы круты и безудержны. Случаем Вовки здесь нет?
      - Угадал, он там очередь держит, - Саша встал с кирпичной стены, набросил на себя рюкзак, я ему помог натянуть лямку.
      - Беги, может еще успеешь.
      - Ладно, давай, еще встретимся.
      - Ты вещи-то забрал?
      - Да, могли бы и снять с кустов, - кричу ему, уже набирая скорость и не поворачивая головы. До меня доносится смех и доводы, почему-де они этого не сделали.
      Раз, холмик, два, холмик и слышим звук воды.
      - Привет, - донеслось сверху.
      Поднял голову. Вовка спускается с огромным рюкзаком, который явно стесняет его движения. Я подаю ему руку и помогаю спуститься с крутого уступа.
      - Не успел.
      - Понятненько. Очередь-то большая?
      - Нет, не так, чтобы очень. Часа два просидишь. Засуха совсем доконала гору. Все, не дает больше нам воды. Ха, а ты вчера...
      - Ладно, показал вам класс?
      - Да, ночку ты им устроил. По всему лагерю после возвращения от Сашки не стихала жизнь до утра.
      - Ничего еще успеете отдохнуть.
      - Ты на что намекаешь?
      - Иди давай, а то устанешь, придется еще и тебя тащить вниз. Иди, иди.
      - Слушай, если ты опять... - он пристально посмотрел мне в глаза. Опять. Я отнесу воду и поднимусь, поговорим.
      Он не дал мне и слова вымолвить, повернулся и как ни в чем не бывало понесся вниз. Исчез также внезапно, как и появился, всегда восхищаюсь его ловкости и выносливости, хотя чему удивляться - он прирожденный походник.
      Поднялся, наконец, наверх. Родник находится где-то в начале зарослей леса горы. Спросил, кто последний. По старой доброй традиции набрал себе немного студеной водицы и принялся ждать.
      Совсем не заметил, как пролетело время, но вскоре послышался треск из кустов ежевики, и показался Вовка. У меня оставался еще глоток, который тут же исчез в его утробе, словно он бежал в Марафон. Он-то все понимал, что происходит.
      - Да, ты меня знаешь полностью. И когда ты все понял?
      - Вчера, ты смотрел на нее, как в прошлом году на Светку, или месяц назад на Марину.
      - Тогда о чем разговор. Ты все и так знаешь. Зачем было бежать в гору? Дурик?
      - Да пошел ты. Думал ли ты потом о Марине? Знаешь, чем она кончила. Я сам держал в руках ее капельницу. Зачем же?
      - Хочешь опять порассуждать о любви? И к чему мы прейдем? Помоги лучше мне воды набрать.
      Мы быстро загрузились литрами. Я почувствовал знакомую и приятную тяжесть у на плечах. Холод от бутылок заставил пробежаться по мне мурашкам. Начали спускаться.
      - Тебе мало одной, двух? Тебе всех подавай?
      - Ни и что такого? Ты ведь не сможешь мне объяснить, что такое любовь? Зато я могу объяснить, что такое страсть. Ты ведь до сих пор не был у женщины между ног? Ты когда-нибудь касался языком ее клитора? Девственник. Любовь, высшие материи - все это бред. Ты ведь знаешь, что так. У тебя все друзья вокруг сводят девушек с ума. Так чего ты ко мне пристаешь?
      - Ничего, успокойся. Только успокойся. Не ори.
      - Ладно, Вовка, давай кончать с этим. Расскажи лучше, когда ты приехал? Вчера? А ты с ней знаком? С Людой? А да, ведь мне рассказали, что ты ее привел сюда первый раз. И где? В Москве?
      - Да, мы тогда познакомились на пироне. Оказалось, что она знает многих из Лиськи. Сама собиралась добираться.
      - Хорошо.
      Мы продолжали идти молча. Не знаю, что он думал в этот момент, не спрашивал даже. Понимаю - глупо задавать такой вопрос, но постоянно хочется знать, о чем люди думают в данную секунду.
      - Ты ведь знаешь, что такой я, не могу с собой ничего поделать. Сколько мы уже вместе? Лет десять?
      - Двенадцать.
      - Сколько у меня было девушек?
      - Понятия не имею. Много.
      - Помнишь Лену. Она училась со мной? Помнишь?
      - Ты вроде собирался жениться на ней. Помню.
      - Меня удивляет, как хорошо ты разбираешься в моей личной жизни. Да, было такое, а ведь ее я любил.
      - Ты всех их любишь. Ведь это так?
      - Ты меня знаешь. Так.
      - Будешь сегодня рисовать?
      - Я ей уже сказал.
      Он промолчал в ответ. Мне иногда кажется, что где-то в глубине себя он осуждает меня. Старается быть самым лучшим другом, но ненавидит каждое мое слово, движение. Может, я постоянно увожу его девушек? Нет, не так. Мы уже вместе огромное количество лет, а он все еще ни разу не познакомил меня хотя бы с одной из своих подруг. Честно сказать у меня мечта как-нибудь отобедать к его девушкой, если она появится. Что-то отпугивает их от него, наверное, то, что ко мне их притягивает.
      - Ладно. Здесь мы пойдем разными тропинками. Я не буду заходить в Зеленку. Увидимся.
      - Пока, - он пробурчал и резко повернулся. - И все-таки ты мудак.
      Я усмехнулся, но руку он пожал с честной преданностью друга.
      Лямки было начали врезаться в мои плечи, но впереди уже показалась стоянка. Моя палатка стоит далеко от всех обитателей бухты. Специально ли, случайно ли получилось, но мне очень нравилось, что вокруг покой и тишина, которую нарушает разве только случайный проходящий мимо и журчание ручейка.
      - А мне здесь очень нравится, - до меня донесся ее голос.
      Она уже накинула на себя мою рубашку, хотя ее укромное местечко иногда выглядывало в поисках чего-то или кого-то. Скинув ношу, уселся на каменное седалище и принялся наблюдать за ней, ополаскивая горло глотками принесенной воды.
      Я полагаю, что самое сладостное, что можно встретить в мире, - это женское обнаженное тело. Nu. Только оно обладает все совершенством форм и линий гармонии. Нет Бога, нет дьявола, есть только мужчина и женщина, больше ничего. Только два объекта, только два субъекта. Они строят все, и от них исходит все. В них содержатся ключи к времени и пространству. Двойка, сплетение тел и совершенство. Что может быть прекрасней соединения на алтаре любви? Нас создали такими, какие мы есть, так почему же игнорировать свою природу? Запрещать себе, не давать насладиться собой? Мы же люди... Где появляется творчество, там, где сотворенное начинает жить в согласии и в гармонии с собой и окружающим. Там, где рождается страсть, а она только в женской мякоти и влаге, в моей твердости и настойчивости. Вот моя философия. Любовь и бесконечное наслаждение Вакха.
      - Ты не могла бы достать из палатки коврик и мешок?
      - Да, конечно, - она встала на колени, и ее попка радостно задвигалась, когда она пыталась выполнить мою просьбу, слегка прикрытая упавшей материей створки палатки. Я не стал ждать приглашения и скинул с себя одежду. Она почувствовала мои намерения, когда ощутила нечто слепо ткнувшиеся сзади в нее и мои руки, которые пригласили настойчиво, не вежливо забраться в полутьму и скрыться от посторонних глаз. Она поддалась и сделала несколько движений, а затем медленно опустила свою голову на руки впереди и предложила мне войти, раздвинув ножки. Мои руки гладили ее по спине, но пока не воспользовался приглашением. Она ждала, я знал, она уже внутри разрывалась от ожидания, но я выжидал. Терпение улетучилось, когда вновь заметил у нее ту, вчерашнюю, улыбку. Помогаю себе второй рукой, раздвигаю ее большие половые губы, погружаюсь в ее благость. Теперь весь отдаюсь движению. Она иногда бросает на меня взгляд полный сладкого приближения. Когда мужчина берет со спины, она ощущает нечто большее. Она знает, что он ею владеет, и только от него зависит, как все закончится. Выхожу и резким движением приглашаю ее губы, и она продолжает ласкать меня, иногда ее зубки касаются, и тогда что-то неприятное, словно бочонок холодной воды на голову, и пропадает также внезапно, неся в себе еще большую силу любви. Так продолжается пока не иссякнет энергия.
      - Я набью себе трубку. На воздухе.
      - Хорошо. Возвращайся.
      - Нет, ты возьми у меня в изголовье... Там есть бумага и карандаши. Ага, и вылезай, - она нашла все, что я сказал, затем вытащила под тень дуба и коврик со спальным мешком, который изрядно намок.
      - Так, теперь еще одна деталь, - я встал и направился к ручью, там отыскал леску и вытащил и проточной воды полтора литра вина, которые хранил на всякий непредвиденный случай, как сейчас.
      - О, мой настоящий мужчина, вернувшийся с охоты и заколовший буйвола! Добытчик! Вепрь, глава племени масавомууаков! Я приношу на твой алтарь себя, мой камнетвердый фаллос, - она сидела, раздвинув ножки, и веселилась, словно маленькая девчонка, в то время как ее ручка, тонкие пальчики, спокойно, легонько, возбуждающе касались губок и волосиков. Хлебнул и тепло окатило меня с верху до низу, словно волна прибоя. Она оставила бутылку подле себя, хотя так и должно было статься. Так я и хотел, но она опередила меня. Прелестная женщина.
      - Теперь можешь мне показать, как ты обычно лежишь, когда отдыхаешь дома на диване? О, как хорошо.
      Я уселся поудобней на камне, выпрямился, нашел плоскую платформу из известняка, положил на нее лист бумаги и начал рисовать. Сначала только контуры. Рука как будто летает над бумагой, как бабочка над цветком. Да, порхает, только контуры. Порхает, играется. Сейчас главное линия, надо прочувствовать, ее, женщину. У каждой женщины есть своя неповторимая линия. Именно в ней сокрыта гармония любви. Быть может, та, что проходит по плечу? Иль та, что спускается к черному, манящему треугольничку? Ан нет, вот, грудь и сосочек. Да, возбужденный сосок. Это концентрация и медитация. Упавшая звезда здесь предо мною. Рождение в замкнутом теле одной женщины. Она смеется, она не понимает, что она значит для меня теперь. Вино играет с ней в веселые игры? Что ж, это прекрасно, как и она сама, когда вот здесь и в эту секунду передает мне самое главное, что в ней есть. Нет, не тело. Любовь, рождение, свою жизнь. Она не замечает, как я краду ее самое важное, то, что больше никогда и никто не сможет у нее взять. Нет, я не даю ей ничего взамен. Плоть и страсть. Да, в этих словах сокрыта сила, но не та, которую я краду, словно нищий, голодный, умерщвленный, продавший свою душу дьяволу человечишка. Я краду тогда, когда она этого не замечает. Когда я властен. Нет! Когда беззащитен. Когда в ее красоте, открываю волшебство окружающего мира. Вот в этом штрихе, или в этой самой линии, которую ищу каждое мгновение... Вор не знающий своего желания, вор, который тащит самое ценное, что есть у девушки, у девы - ее улыбку. Я ее украл тогда, вчера, когда, пылая, сгорая дотла, мы пили чашу греха, теперь осталось ее вернуть. Да, надо вернуть.
      Вовка был прав, так происходит всегда.
      - Уже поздно, давай, я тебя накрою?
      - Поздно? - спросила она сквозь веселое икание. - Но ведь все только начинается? Ты закончил рисунок?
      - Да, позволь тебя укрыть. Ты славно потрудилась для меня, поспи, завтра будет лучше.
      Она проснется в своей палатке. Долго не будет понимать, почему в своей, а не в моей, где я, что произошло? Она не заметила, как вчера в свете Луны и очага, я поставил ее палатку, собрал свою. Уложил ее, надел на себя рюкзак, положил ей под руку рисунок и ушел.
      Там, на бумаге, ей все объяснит несколько слов:
      "Портрет, рисуемой мною, каждый раз новый. Для каждой девушки. Пока... Пока он не получится. Тогда я беру его, беру ластик, закрываю глаза, представляю себе ее и стираю... мысленно, проводя рукой с ластиком по бумаге, и все начинается заново.
      "Другой"
      Действующие лица:
      Владилен А. Ситников - главный герой.
      Инга В. Милова - главная героиня.
      Анна К. Паненко - главная героиня.
      Павел Федосов - блюзмен, актер.
      Некоторые эпизодические личности: А. Колеватов, Ю. Панасик, Х. Кортасар, Н. Ремизова, А. Камю, Н. Виноградова, К. Дараган, М. Сиражетдинов, Р. Декарт, Б.Г., А. де Сент-Экзюпери, М. Борзаков - меломан.
      Некоторыми читателями замечено появление Бога, но это оставляю на суд читателей.
      Первая часть
      "А штурм Берлина - это впечатляет", - подумал я, проходя около полуночи по темному коридору в сторону своей комнаты. Эта мысль посетила сонную голову не случайно. Там, где книжный шкаф уходил к потолку среди разных справочников, стояла книжка годов пятидесятых под названием "Штурм Берлина", которая очень часто привлекала внимание в детстве из-за недосягаемости.
      Когда я вошел в комнату, еле-еле различил в темноте, куда нужно было идти дальше. Включил настольную лампу. Переоделся и побрел на кухню, зевая и борясь с наступающим и всеохватывающим сном. На плите остывший ужин ожидал моего нашествия. В тарелке предо мной разыгралась битва. Жареный картофель отстаивал свои позиции не долго, а котлета все-таки оказала достаточно сильное сопротивление, чтобы быть посланной в мою утробу последней. Мир наступил на кухне после стакана прохладного молока "33 коровы".
      Я вернулся в комнату. Приоткрыл окно. Волшебный и манящий к себе ветерок окутал меня занавесками и внезапно же отпустил. Я выключил лампу в 60 ватт и заснул.
      - Семь часов!!! Пора вставать! - мамин голос вырвал меня из объятий сна. Казалось, прошло всего несколько минут, как будто вообще не было никакого сна. Мне не снилось ничего. Я живу без этой непонятной в своем бытии реальности ночи. Но глаза открылись. Передо мной белизна потолка. Из окна прохладный мой вечерний знакомый ветерок вновь поигрывал занавесками. Через дверь комнаты было слышно, как в квартире вновь начинается жизнь. Папа зашел и также громогласно объявил, что уже пятнадцать минут восьмого. Родители следовали точным инструкциям, оставленным сыном. Им разрешалось даже использовать воду для достижения положительного результата.
      Усилием воли поднял себя. Сначала из-под одеяла появились большие ноги, а затем и все оно было откинуто прочь. Потянувшись, широко зевнул, начал утренний, почти автоматический, процесс собирания себя к выходу в свет. Ванна и душ. Затем завтрак, утюг и рубашка, утренний кофе, лезвие бритвы, одежда. Вскоре я был готов.