К.И.Ситников
      CULEX PIPIENS VERSUS HOMO SAPIENS *
      1.
      Страшное произошло в Н-ской области. Лето выдалось необычайно комариное. То есть настолько, что притерпевшиеся ко всему жители старинного городка К..., небольшого областного центра, не знали, что и думать. Июнь уж был в разгаре, а чистые лесные озера стояли непривычно пустые, и не мчались по субботним утрам через железнодорожный переезд в стареньком мотоцикле капитан милиции Тимофеев и клюющий носом под полостью тощий дядька его с торчащими из люльки антеннами удилищ, и будто корова старухи Евтеевны слизнула с полок магазинов дорогие импортные репелленты, которые так и томились теперь в приготовленных, да и брошенных в прихожей туристических рюкзаках, потому как репелленты репеллентами, а комары, знаете, сами по себе. Пусто стало в живописных окрестностях К..., на речке Ужовке и в рощицах, и только городской житель, в своей ли двухкомнатной квартире, в служебной ли конторе, яростно хлопал себя по шее и по щекам, словно в порыве самобичевания, и взвивался с места от невыносимо тонкого комариного писку, как стриженый мальчишечка при звуках побудки, и с остервенелым наслаждением, кряхтя и постанывая, расчесывал, расчесывал, расчесывал. Их, волдыри, родимые. Что уж говорить о простых людях, если даже губернатор области Валентин Петрович Зощенко подъезжал к двухэтажному, в стиле советского классицизма, зданию администрации на черном своем "мерседесе" с опущенными, несмотря на духоту, стеклами и, страшно сказать, бежал рысцой к спасительным дверям, прикрывая лицо кожаной крокодиловой папочкой. Никто не мог сказать ничего вразумительного о причине столь небывалого расположения этих мелких кровососов, и даже специалисты госсанэпиднадзора только руками разводили.
      2.
      Не только за комаров болела голова у Валентина Петровича. Близилось время губернаторских выборов. И уже слетались в область ясны соколы да белы лебеди. Вот показалось в овальном проеме "Руслана" широкое, рябое лицо, оскалилось в приветственной улыбке перед немногочисленными камерами, и башмаки на толстой подошве пошли сотрясать дырчатые ступеньки трапа. Генерал принял в свои широкие объятия встречавших его полковника Кравченко и майора Ковалева, прихватив еще парочку чинов помельче. Они погрузились в машины и умчались с аэродрома на загородную дачу начальника военного округа. Дача находилась в заповедной лесной зоне на территории городского водозабора. То были двухэтажные бревенчатые хоромы с рубленым коньком на крыше и резными наличниками на окнах. Добрая часть соснового леса была обнесена высоким дощатым забором, и по огороженной территории разгуливали три немецких овчарки. Створы серых железных ворот разошлись в стороны, и мальчишка с автоматиком на боку козырнул генералу из стеклянной каптерки. Начальник военного округа в звании генерал-майора встречал высокого гостя у крыльца дома. Это был сухой старичок с прихромом на левую, простреленную на охоте, ногу. Звали его Никифор Парамонович Войсковой. - Пожалуйте, пожалуйте, Александр Иванович, - говорил Никифор Парамонович, припрыгивая на здоровой ноге. - А мы вас ждали, так ждали. Тут на крыльцо вышла и молодая хозяйка дома, с лебединою плавностью движений, с приветливою улыбкою на полных, манящих, как спелая малина, губах. Она подала генералу руку, с той милою простотою, которая выказывает истинное достоинство русской женщины, и все прошли в гостиную, где уже были накрыты столы. Никифор Парамонович был большой любитель разносолов. Он держал чудо-повара, старика без возраста, с длинным носом и белесоватыми навыкате глазами. В тот вечер у Никифора Парамоновича подавали: борщ с грибами и солянку на сковороде, пирог со свежей капустой и цыплятами, пирожки с раками, молоки жареные, рябчиков в сметане и сома под соусом провансаль. - Нынешней молодежи подавай только шашлыки, а что шашлыки? -говорил Никифор Парамонович. - Забава! Это, я скажу, только в полевых условиях шашлыки. А ты мне с тонкостью, с тонкостью подойди. Вот мой повар Филипп, он тебе в июне мясного не подаст, не-ет, не подаст. А почему? Потому что научен. Генерал благодушно похлопывал его по плечу, на что Никифор Парамонович рыдающим голосом отвечал: - Ты мне с тонкостью, с тонкостью!.. Домашние водки, наливки и ликеры подавала сама хозяйка. Она слова лишнего не молвила в весь вечер, и веяло от нее такою загадкою, что у генерала словно коровье масло в душе растопили. - Александр Иванович, свет мой! - в самый разгар застолья вскричал вдруг Никифор Парамонович, вскакивая на свои полторы ноги. - Полюбил я тебя, всем сердцем своим полюбил. Нет у меня от тебя секретов боле. Идем! А вы стой, - прибавил он, грозя пальцем молодцам генерала, принявшимся было тоже подниматься из-за столов. Он весь так и светился хитростью и торжеством, как блин на масленицу. - Ну, показывай, показывай, что тут у тебя такого, - добродушно гудел генерал, придерживая под локоток слабо перебиравшего по полу ногами Никифора Парамоновича. - Чш-ш-ш, - прикладывал палец к губам старичок. - За это по головке не погладят, не-ет, не погладят... Они вышли во двор. В ночном воздухе тонко зудели комары. Здесь, в чистом сосновом лесу, их было еще не так много, и все же генерал загребал их с бычьей шеи широкой ладонью и добродушно стряхивал на землю. - Комарики тут у вас, Никифор Парамонович, - заметил он. Тот ничего не отвечал, глазки хитро прищурены. - Вы, небось, думаете, мы тут на бобах сидим, а, свет вы мой Александр Иванович? Ан нет! - вдруг сказал он и рассыпался сухим мелким смешком, похожим на кряхтенье. - А вы-то уже поверили, и-и, Александр вы мой Иванович, тут-то и поверили. Ну, пойдем, пойдем, не буду вас больше томить. Возле насыпного холма они остановились. В ночных сумерках генерал различил кирпичную кладку и бронированную дверцу. Дверцу на стук отворили изнутри, Никифор Парамонович заговорщически подмигнул генералу сначала одним глазом, потом другим и величественным жестом пригласил его войти. Внутри холм оказался полым, и в нем устроен был бункер и личная пусковая ракетная установка Никифора Парамоновича Войскового. Старший лейтенант и двое сержантов несли круглосуточную вахту, сменяясь через восемь часов. На пульте управления в зеленоватом свечении дисплеев, под стеклянным колпаком, чернела красная кнопка. Пока генерал разглядывал все это хозяйство, задребезжал аппарат внутренней связи. - Вас, товарищ генерал-майор, - звонким голосом сказал молоденький лейтенант. - А кто это может быть в такой час? - Никифор Парамонович принял трубку, послушал, наклонив голову, и вдруг закричал: - Да идем мы уже, идем. - Супруга, - довольно сообщил он генералу. - Бранится, что забиваю вам голову всякой ерундой. Вот баба! - проговорил он с каким-то даже восхищением. - Пожалуй, и вправду пойдем. С того момента генерал полюбил Никифора Парамоновича как отца родного. Уже вернувшись за стол, уже наливши другую румку домашней водки, глядя на его хитро подмигивающее личико, он восхищенно крутил шеей и вопрошал шепотом на весь дом: - Скажи, Парамоныч, зачем тебе это... ну, это?.. На что Никифор Парамонович неизменно прикладывал палец к губам и громко шипел: - Чш-ш-ш!.. чш-ш-ш!
      3.
      Сокол прилетел на крыльях ночи. Был он по обыкновению раздражен и придирчив, а когда узнал, что его прибытие, ввиду позднего часа, не будет освещено на местном телевидении, мелкие черты его лица сложились в брезгливую гримасу, а острый кончик верхней губы обиженно задергался. В сопровождении молодых людей с крепкими бритыми затылками он проследовал в машину и за всю дорогу не провещился больше ни словом. По дороге случилось дикое происшествие. Вдруг начала догонять их... "бээмпэшка". На ее броне, гогоча и улюлюкая, сидели здоровенные парни в тельняшках и беретах. Это Владимир Волкович уже потом разглядел, что они были в тельняшках и беретах, когда десантники остановили их предупредительным хлопком из пушки и, спешившись, стали заглядывать в окна. Парни были совсем молодые, лет по пятнадцати-шестнадцати, и вроде даже не шибко пьяные. Положение было пренеприятнейшее. Но тут его шеф-телохранитель что сделал? Открыл окно, взял ближайшего парня за тельняшку и, притянув к себе... поцеловал его взасос, да не куда-нибудь, а прямо в глаз! Засос этот был такой силы, что паренек мигом глаза своего лишился, а шеф-телохранитель, сплюнувши глазное яблоко себе в ладонь и показавши его пареньку, опустил эту гадость ему за оттянутый ворот и отшвырнул парня прочь. Бритоголовые вышли из машины и неторопливо положили остальных хулиганов мордами в асфальт. Оказалось: то были "десантники" из юношеского десантного отряда, расположившегося летним лагерем в бывшем пионерском лагере, а ныне туристической базе "Молодость". В отряде было две списанных "бээмпэшки", вот одной из них шутники и воспользовались для своих забав. Самое забавное, однако, заключалось в другом. Именно этот лагерь, являвшийся оплотом местной Либерально-демократической партии, и должен был стать временной резиденцией Владимира Волковича. Владимира Волковича ждали с хлебом-солью. Выскочив из машины, Владимир Волкович подносик из рук начальника лагеря выпнул, а самого его схватил за волоса и принялся таскать по всей территории. Через полчаса всех построили на стадиончике бывшего пионерского лагеря в каре и, в свете прожекторов, провинившихся "десантников", раздетых догола, подвесили за ноги на турникетах в назидание остальным. Самому начальнику лагеря Владимир Волкович пообещал: "Ты у меня говно жрать будешь, если завтра же не загладишь. Распустил сопляков, ... ... ...!" Шептались, что начальник лагеря всю ночь пытался дозвониться до губернатора области Валентина Петровича Зощенко, к утру дозвонился-таки и слезно умолял его разрешить ему завтра устроить во время массовых гуляний показательные выступления его ребятишек, надеясь хотя бы так искупить свою вину перед Волковичем, на что получил немедленный и решительный отказ. Однако, как показали дальнейшие события, вину свою он все же искупил. С лихвой.
      4.
      На другой день на площади происходили народные гуляния. Гремел с эстрады голос массовика-затейника, со стороны проспекта подходили все новые зеваки. В одиннадцать с эстрады выступил губернатор, поддержанный редкими хлопками, его сменил местная рок-знаменитость; одним словом, все шло заведенным порядком: ни шатко ни валко, ни скучно ни весело. Народ ждал Волковича. И он явился, яко тать в нощи. Соткался посреди толпы прямо из спертого воздуха, с двумя зыркающими шкафами по бокам, с готовым сетчатым микрофоном в руках. - Не нужно никаких артистов, - кричал он, отмахиваясь ухоженной рукой от незримых артистов, видимо, сильно досаждавших ему. - Я сам петь буду, и всё! Однозначно! И, сходу, перекрывая массовика-затейника, заявил: - Частица черта в нас Заключена подчас, И сила женских чар Таит в себе пожар!.. К нему, сквозь веселящуюся толпу, уже протискивались бледные официальные лица в гражданском. Но дорогу им заступили шкафы, и как-то вдруг особенно резко обозначились под их пиджаками наплечные кобуры. Бледнолицых мягко, но недвусмысленно оттеснили, и на том начавшийся было инцидент был исчерпан. Удивительно, но какая-то чертовщина творилась на гуляниях с непостижимым Владимиром Волковичем. Граждане клялись, что могли видеть его во многих местах сразу. Тут он стучит себя ребром ладони по налившейся малиновым вареньем шее и брызгает сокровенное: - Он шеей думает, ваш Лебедь. Вот он у меня где сидит. Там он мирно препирается с избирателями: - Вы что, думаете, я комаров ваших кормить приехал? Вы мне это прекратите! Не потерплю никаких комаров. Выбираете меня, и завтра же никаких комаров в области. В ответ на столь смелое заявление из толпы высунулся местный острослов и необдуманно ляпнул: - Что же, в соседнюю перегоните? Лучше бы он промолчал. Владимир Волкович полез драться: - Ты, умник, выйди отсюда! Немедленно выведите его! Не буду говорить, пока не выведете этого умника! Я сказал! Никто не знает, чем закончилась бы эта сцена, если бы в этот самый момент в отдалении не послышались первые раскаты грома; разом потемнело, порыв ветра пронесся, и показалась над домами серая шевелящаяся туча...
      5.
      Чтобы читателю стало понятно произошедшее в тот страшный день в городе К..., мы должны вернуться несколько назад во времени и перенестись в смешанные леса, простиравшиеся по суглинистым почвам области на сотни километров. Лесник Петр Ильич Понышкин, в болотных сапогах, брезентовых штанах, ветровке и шапке-ушанке, с двустволкой за плечом, шагал напролом через папоротники и прочий подлесок по широкому лосиному следу. Старое животное, прошедшее здесь не более получасу назад, волочило задние ноги, вспахивая землю копытами, и, хотя крови на листьях не было, Петр Ильич явственно различал, что оно смертельно ранено. Больше ничьих следов видно не было, и опытный лесник недоумевал, что же могло произойти. На браконьеров непохоже... Он спешил, надеясь застать сохатого еще живым. Он нашел поверженного гиганта в кустах почти у самой обочины Боряевского тракта; казалось, умирающее животное из последних сил пыталось дойти до человека, словно надеясь на его помощь, но эти последние метры оказались для него роковыми. Его мосластые ноги судорожно подергивались. Влажные от пота живот и пах стали прибежищем для тысяч и тысяч комаров, а ноздри, губы и глаза были покрыты сплошной серовато-рубиновой сосущей массой. Если и было на всем свете что-то, способное тронуть суровую и нелюдимую душу нашего лесника, то лишь страдания могучего животного. Он опустился на колени перед умирающем лосем и обтер рукавом копошащуюся массу с его морды. Помочь лесному великану было уже ничем нельзя. Глаза лося вытекли, и мозг торчал наружу. Словно почувствовав грубоватую человеческую ласку, лось вдруг издал глубокий вздох, все конечности его задрожали в последней судороге... и он затих. Петр Ильич поднялся на ноги и, повернувшись, пошел в обратном направлении по следу раненного животного. Он должен был знать, что произошло там, в чаще леса. По пути странное наблюдал Петр Ильич: тут и там валялись тушки мелких зверей, облепленные комаром. А потому, хотя и спокойно было в лесу и гнус зудел в меру, на душе у Петра Ильича было тревожно... След вел в сторону болота. Постепенно почва под ногами стала влажной, ноги глубоко продавливали ее - и тут же следы наполнялись водой. Дуб, липа, осокорь исчезли, сменившись березником и осинником с кустами жимолости и боярышника, затем пошла одна ольха да тальник, проросший мелким камышом, лишь кое-где попадались кривые березки, но скоро и вовсе пропала всякая древесная растительность. Потянулось болото, сплошные кочки, заволошенные чемерикой, купавкой и трилистником. По сторонам появились озерца заболоченной воды, в некоторых проглядывали чистые круглые окошки, отражая небо... У начала гиблой топи, как форпост, торчал невысокий, поросший сосной холм. Петр Ильич начал подниматься на него, и еще издали его чуткое ухо уловило низкое, басовое гудение... Как будто гудели провода высоковольтной передачи... На крутом склоне он остановился и задумчиво поглядел на клонящееся к западу солнце и на длинные тени, протянувшиеся ему навстречу от двух сосен на вершине холма. Конечно, ему и раньше доводилось ночевать в лесу, эка невидаль, но теперь что-то тревожило его... Пожалуй, он еще дойдет до тех сосен, а там... посмотрим. Приняв такое решение, он начал быстро подниматься. Он еще не знал, что именно это решение и спасло ему жизнь. Поднявшись на вершину холма, Петр Ильич не поверил своим глазам. Болото, простиравшееся от холма до леса на том берегу, было подернуто серым колеблющимся дымом. И таким же дымом был охвачен весь лес по ту сторону болота. Странный это был дым... Он вздымался и опадал размытыми глыбами, он закручивался неожиданными водоворотами, он взблескивал прозрачными золотыми крылышками в лучах закатного солнца, и он гудел, гудел, гудел... Это гудение становилось все напряженнее, а суета внутри комариной тучи все суматошнее и беспорядочнее; и вдруг, когда возбуждение в ней достигло своего апогея, словно повинуясь незримому сигналу, вся туча разом поднялась, взревела и ринулась вперед. Впоследствии Петр Ильич, человек и без того косноязычный, а тут и вовсе начавший как будто немножечко путаться, удивленно крутя головой, с необыкновенным для него красноречием рассказывал: "Будто что подтолкнуло меня, ну; будто сила какая, ну, говорю; а только гляжу, а промеж ног у меня сук сосновый, ну; а что-как убей не помню". Опомнился он, уже сидя на нижнем суку сосны, крепко обнявшись с ее шершавым стволом. Дрожа как в лихорадке, смотрел он, как огромная серая комариная туча надвигается на холм, охватывает его с обеих сторон словно бы двумя рукавами и, опять слившись в один могучий поток, устремляется дальше в лес. Когда через несколько дней его отдирали от сосны сотрудники МЧС, спущенные с вертолета на веревках, он был страшен: щеки ввалились и поросли черной щетиной, глаза блестели, а скрюченные пальцы вцепились в ствол сосны так крепко, что оторвать их смогли только вместе с корой. Комариная туча двигалась мимо Петра Ильича несколько суток, и направлялась она в сторону города К...
      6.
      Никто точно не знает, что побудило комариную стаю двинуться на город. Немногие очевидцы, пережившие тот страшный день, - в основном это были жители городской окраины, пострадавшей меньше всего, -рассказывали впоследствии, что сперва они приняли комариную стаю за смерч. Стая появилась из-за леса и была похожа на тонкий, гибкий хлыст, свисавший из темного грозового облака. Он раскачивался из стороны в сторону, опускаясь все ниже и ниже. Коснувшись земли, он стал стремительно расширяться и вскоре превратился в огромную бешено вращающуюся воронку, которая начала втягивать в себя пыль, песок, камни и траву. При этом нижний конец хлыста словно бы плясал над землей, то отрываясь от ее поверхности, то снова ударяя по ней. Комариный смерч двигался, по меткому выражению одного из очевидцев, "шатаясь, как пьяный", при этом, однако, сметая все на своем пути: с корнем вырывая ели и сосны, ломая столбы и опоры электропередачи. Он пересек небольшой ручей, обнажив его песчаное дно, и направился к пригородным постройкам. И тут, наткнувшись на крайний дом, комариная стая "взбесилась", ее, пользуясь выражением все того же наблюдательного очевидца, "словно сдунуло вбок", и за считанные секунды она набрала скорость, в несколько раз превышающую скорость отдельной комариной особи. Тут мы позволим себе сделать небольшое отступление и дадим слово специалистам. Все они сходятся на том, что здесь мы столкнулись с еще неизученным наукой явлением; однако дальше мнения ученых расходятся. Одни считают, что все дело в известном переходе количества в качество: набрав критическую массу, комариная стая-де превратилась в некое цельное единство, живущее и развивающееся по своим собственным законам. Другие толкуют о явлении, если можно так выразиться, биометеорологического характера. Отдельные ученые, из универсалистов, заговаривают даже о своего рода симбиозе. Однако пусть читатель сам решает, какая из гипотез ему ближе, а мы тем временем вернемся к прерванному рассказу. Жители окраины - владельцы кирпичных одноэтажных домиков, разбросанных вокруг железнодорожной ветки, - не успели опомниться, как у половины строений были сорваны кровли. Несколько тяжелых открытых вагонов, груженых углем, опрокинулись в кювет. Мужчина, который чудом не был втянут в гигантскую воронку, рассказывал потом, что слышал сильный свист и гул, как будто над самой головой у него пролетел реактивный самолет, и видел внутри воронки необыкновенное свечение. Но, повторимся, городская окраина отделалась лишь небольшими разрушениями, основной же удар приняли на себя центральные районы города. Когда на западе появилась огромная грозовая туча, приближавшаяся с фантастической скоростью, толпа, запрудившая площадь и прилегающие к ней улицы, заволновалась, когда же между двумя высотными домами, единственными в городе, в густой синеве показался черный пьяно шатающийся хлыст смерча, началась паника. Но вот хлыст исчез за одной из "высоток", послышался нежный звон льющихся с верхних этажей стекол, и вдруг вся верхушка дома исчезла в сером облаке, сгустившемся как бы из ничего. На мгновение толпа замерла, словно в ожидании самого страшного, и тут же из тысячи глоток вырвался крик ужаса. Облако, оседлавшее "высотку", рассеялось так же внезапно, как и образовалось, но вместо верхних этажей дома на изумленных зрителей глянуло синее небо. На глазах у всех девятиэтажное здание дрогнуло и, потеряв очертания, рухнуло внутрь самого себя. Земля содрогнулась под ногами, и гигантская пылевая волна обрушилась на площадь. Дальнейшее с трудом поддается описанию. Никто не может сказать наверняка, сколько человек было затоптано насмерть в губительной давке, потому что живым с площади не ушел никто. Тех, кто избегнул гибели под ногами обезумевшей толпы, ожидал еще более страшный конец... Впрочем, непостижимый Владимир Волкович и тут сумел избежать всеобщей участи. Только что он, казалось, был в самой гуще народа и пел про женские чары, и вот он уже в добром десятке километров от центра города, в окружении шкафов с мертвыми квадратными лицами, мчится на своем бронированном "мерсе" по скоростному шоссе в сторону ничего не подозревающей о трагедии столицы. По этому поводу дьячок одного деревенского прихода в одной приватной беседе загадочно выразился: "Если же и сатана разделится сам в себе, то как устоит царство его?" Однако он всегда был что называется "не от мира сего" (иные поговаривали даже, что он "Богом тронутый"), а потому мы не стали бы придавать его словам важного значения. О том, что происходило в городе К... в следующие несколько часов, мы имеем лишь самое смутное представление. Рассказывают о выбрасывавшихся из окон людях, облепленных комарами с ног до головы, о забаррикадировавшихся в чуланах семьях, так и задохнувшихся в собственных крепостях, когда целые комариные полчища закупорили собой все щели, рассказывают о попытке пожарных остановить тучу.
      7.
      Героическая - и трагичная - борьба с комаром пожарных заслуживает отдельного рассказа. Пожарная часть городка, расположенная неподалеку от центра в длинном двухэтажном здании, первый этаж которого был отведен под гараж и склад пожарного оборудования, а второй под конторы и музей профессии, располагала полутора десятками машин, среди которых имелись: три автомобильных пожарных лестницы с высотой подъема 32 м, насосная станция, автомобиль дымоудаления с огромным жерлом, автомобиль связи и освещения и несколько автоцистерн. Нужно отдать должное начальнику части Николаю Николаевичу Николаеву, в первые же минуты понявшему серьезность положения и смекнувшем, что с комаром можно и должно бороться подручными средствами. Он позвонил начальнику ГИБДД и ФСБ, те тоже не вчера родились и знали дело, вот почему уже через полчаса вся проезжая часть в центральном районе города была перекрыта, и, когда между домами появилась комариная туча, на ее пути стояла шеренга красных машин с направленными вперед лафетными стволами. На патрубки колонок были навинчены пожарные рукава, которые тянулись к цистернам. Люди с мужественными лицами, в черных огнеупорных костюмах и касках, стояли, готовые встретить опасность. Сам Николай Николаевич в такой же каске, но в костюме и галстуке, стоял возле открытой дверцы служебного "газика", поглядывая хмуро. Он вдруг что-то быстро сказал пожилому усатому водителю, тот кивнул и направился к головной машине. К удивлению многих, та вдруг начала сливать воду прямо на обочину. Туча приближалась. Она, колыхаясь, нависла над крышами домов, объяла половину неба, и всё надвигалась, надвигалась. Вот закрутились в воздухе первые всполошные комары. Они не кусались. Они только носились вокруг, словно одуревши от ужаса. За ними плотной стеной, сосредоточенной массой шел комар. Туча, похожая на блин, уже нависла над головами, закрыв солнце, - наползала всё больше и больше, словно натягиваясь чулком на невидимую небесную сферу. Воздух был душен и горяч, и на лицах пожарников выступили крупные капли пота. Тяжелое "вз-з-з" наполнило уши. И тогда командир бригады махнул широким, как у самурая, черно-желтым рукавом и каркнул что-то явно на японском языке. Острые водяные лезвия врезались в серую массу и принялись вспарывать ее, как подушку. Пух полетел. Авангард тучи дрогнул, распался на несколько автономных облачков, но позади напирали всё новые и новые полчища. Струи протыкали их, как вилка перловую кашу, не причиняя существенного урона. И снова командир каркнул. Головная машина, хранившая до сих пор загадочное молчание, плюнулась желтой, остро пахнущей струей -бензин! Взревело пламя - это струю подожгли. Подобно былинному Змею Горынычу, головная машина извергала из себя бешенное пламя. Туча вспыхнула, казалось, вся разом. Комар горел, треща. Треск всё усиливался - горящая комариная туча продолжала наступть, как лесной пожар. Запрыгали из машин объятые огненным туманом люди. Задние ряды дрогнули, смешались, бросились врассыпную. Усатый водитель, потеряв голову, забился под "газик", обхватил затылок руками. И только Николай Николаевич с остекленевшими глазами продолжал неподвижно стоять на месте, пока огненный смерч и его не завертел в своих веселых объятиях.
      8.
      С горьким сожалением вынуждены мы признаться, что была в этой героической эпопее и постыдная, даже страшная глава. До сих пор каждый, кто прикоснулся к ее липким от крови страницам, спрашивает в недоумении: как такое могло случиться? Мы говорим о юношеском десанте, который в разгар сумятицы высадился в Заречном районе и провел там непостижимую по бессмысленной жестокости операцию "Смерч". Вот рассказ одного из ее участников, оказавшегося впоследствии вместе со своими товарищами на скамье подсудимых: "Подняли нас в ружье во втором часу пополудни, командир отряда чуть ли ни пинками выгнал из классов. Ну, мы построились во дворе, стоим, хихикаем. А тут начальник лагеря: "Десантники, говорит (хотя какие мы десантники, только название что юношеский десантный отряд, - ну, вы знаете, всё вроде бы как понарошку: тельняшки, береты нацепили, а у самих уши торчат, как лопухи), вам, говорит, поручено провести учебную операцию на мирном населении. (Так и сказал, я слово в слово передаю.) Ваша задача: занять Заречный район города, Это что же, громко говорит один из "старичков", игра такая? А начальник лагеря ему: игра - это когда ты с девкой в постели, а здесь - учебное задание. Население, говорит, соберете на рыночной площади, а будут, говорит, сопротивляться, стреляйте в воздух. Ну, я, честно скажу, от такой речи охренел. Только когда в "бээмпэшку" погрузились, тот самый "старичок" (Козыро его фамилия) говорит: вы, салаги, думаете, чего они икру мечут? Слыхали, в городе буза началась? Комар заел. Так они этой бузой воспользоваться решили. Волкович такую вздрючку им вчера ночью задал, что они теперь в штаны усраться готовы. Вот и втемяшилось им провести учения, приближенные к реальной боевой обстановке. Все равно, мол, в такой неразберихе на дядю спишут. А патроны, говорю, интересно, нам тоже боевые выдали? А это, говорит, ты на месте узнаешь, когда по людям стрелять прикажут. Ну, выбросили нас на окраине, нас и еще два отряда, мы и приступили. Шум, гам, командиры орут. Потом пальба началась. А тут Семенов прибегает, глаза прыгают, рот перекошен, в руках саперная лопатка, а штык у лопатки весь в крови. Я, говорит, не хотел, а только он сам с колом полез. Тут я вообще обалдел. Командир на Семенова смотрит, ничего понять не может. Я командиру говорю: пойдем, говорю, посмотрим. Ну, мы пошли. Приходим во двор, а там бабка воет над стариком. Старик-то тепленький уже. Командир Семенова в сторонку отвел, говорит: ты, говорит, Семенов, что наделал? Теперь тебе плохо будет. Тот только глазами лупает, а сам лопатку чуть к груди не прижимает. Тогда командир ему говорит: ты лучше вот что... ты эту бабку - того... Все равно, говорит, никто не видел. А то, говорит, шум пойдет, и всем не поздоровится. А так мы их заховаем, черт лысый не найдет. Все равно они, говорит, уже старые, помирать пора. Гляжу, Семенов обалдел совсем, на лопатку смотрит, того и гляди впрямь бабку кончать пойдет. Нет, говорю, это вы без меня делайте, я, говорю, потом свидетелем быть не хочу. Тут он меня за воротник хватает, командир: ты что же, сука, отряд заложить хочешь? Честь мундира запоганить? Я говорю: я не для того тельняшку надевал, чтобы старушек лопаткой кончать. Не знаю, чем бы все это закончилось, а только не успел он пистолетик свой из кобуры выдрать, как вдруг - лязг, грохот, пыль столбом!.. Мы стоим, рты раскрыли, а по улицам - что? как? откуда? - танки!.."
      9.
      Никифор Парамонович был что солнышко: уже в пятом часу, пробравшись в горницу в одних бязевых кальсонах, он будил недоумевающе всхрапывающего генерала ласковой журбой: - Вставай, подымайся, Александр Иванович. Поздняя птичка глазок продирает, ранняя птичка носок прочищает. - Я сейчас ей прочищу носок, - спросонья басом пообещал Лебедь. -И носок и сапожок. Тут он разглядел через свои заплывшие смотровые щели генерал-майора и вздохнул: - А, это ты, Парамоныч. Что, сколько времени? - Пора ехать на смотровые учения. - А? Что? Какие учения? - Танковые. В твою честь. Генерал спустил босые ноги на теплые половицы, уселся на скрипнувшей деревянной кровати и откинул одеяло, оставшись в одних трусах до колена и майке. Он хмуро шевелил оттопыренными пальцами ног и вздыхал. - А оно обязательно? - спросил он наконец. И добавил просительно: - Я бы это, кваску испил. - Обязательно, - горячо проговорил Никифор Парамонович и повторил для убедительности: - Обязательно. А кваску я тебе сейчас!.. Смотровые учения проходили на полигоне далеко за городом. Здесь стояли клубы рыжей пыли, и ничего нельзя было разглядеть сквозь узкие запыленные окошки личного генерал-майорова бронетранспортера. Снаружи лязгало и грохотало. Никифор Парамонович возбужденно, как мальчишка, подпрыгивал и крутился на своем сиденье. - Ты только представь, Александр Иванович, такой мощью да по городу, а? А?! К полудню, голодные и утомленные, вернулись к штабу. И тут их ожидало ошеломительное известие. Полковник Кравченко докладывал: в городе творится черт знает что, телефоны в штабе трещат не переставая, звонящие городят какую-то чепуху про смерч, про комаров и черт знает про что еще, Московское шоссе запружено, люди в панике бегут из города, хотя никто ничего толком не знает, майор Ковалев, направлявшийся в К..., попал в затор, бросил служебный "газик" на обочине, после чего, угрожая пистолетом, остановил "москвича" и пригнал обратно в штаб за вездеходом. - Где Ковалев? - спросил генерал-майор. - Дожидается вас, Никифор Парамонович. - Где водитель "москвича"? - В канцелярии штаба, канючит компенсацию. Ковалев хотел было его прогнать пинками, да я не дал. Вдруг, думаю, товарищ генерал-майор захочет с ним побеседовать. - Пошли! Водитель "москвича", увидав живого Лебедя, сперва обалдел, а потом опять принялся за старое и принялся жаловаться генерал-майору на грубость его подчиненных. - Сколько? - коротко и сухо спросил Никифор Парамонович. - Пятьсот, - тут же ответил водитель, обрываясь на полуслове. - Выдать ему триста пятьдесят из дивизионной кассы, -распорядился Никифор Парамонович. Деньги были пересчитаны и чуть ли не обнюханы. - Что происходит в городе? - спросил Никифор Парамонович, как только семь сложенных вдвое пятидесяток исчезли в тесном кармашке линялых джинсов. - А то и происходит, - развязно сказал парень. - Комары налетели. Целая туча. Одурелые какие-то. Всё, хана городу. Ну, думаю, пора рвать когти... - Вы свободны, - поморщившись, сказал Никифор Парамонович. - А тут еще этот ваш, с пистолетом... - Вы свободны! - Разве это правильно?.. угрожать... хватать... - Майор, - проговорил Никифор Парамонович неприятным, скрипучим голосом. Ты хотел выпнуть гражданина? Исполняй! Дверь за водителем с треском захлопнулась. Никифор Парамонович тут же возбужденно запрыгал по комнате. - Ну, генерал? - жадно спрашивал он. - Другой такой возможности не будет. Мы должны двинуть, а? Давай двинем! А? - Он просительно уставился на Лебедя. Тот пребывал в задумчивости. - Ты что, комара испугался? - спросил вдруг Никифор Парамонович. Это наконец вывело Лебедя из задумчивости. - Я боевой русский генерал, - гаркнул он. - Я на этого комара -тьфу! Никифор Парамонович горячо обнял его. И вдруг закричал срывающимся фальцетом: - Кравченко, дивизия - в боевую готовность! Вперед - на...! Ах, явить тя в ляжку! За окнами загремело: - По машинам! По машинам! Чье хочешь сердце дрогнуло бы и сладко замлело в груди при виде стальной мощи, в едином порыве... Впрочем, не будем отнимать хлеб у поэтов. Танковая колонна растянулась по уже опустевшему Московскому шоссе на несколько километров. Впереди на бронетранспортере, ощетинившемся мелкокалиберными пушками и крупнокалиберными пулеметами, катили генералы. Город встретил их пугающим безмолвием. Только когда проезжали восточную окраину, из редких окон еще выглядывали бледные, словно вылепленные из сырого теста, испуганные лица. А дальше -как будто отрезало. Повсюду были следы разрушения и поспешного бегства. И повсюду валялись трупы. Через разбитые стекла виднелись углы диванов и столов - должно быть, обезумившие от ужаса люди пытались баррикадироваться. Да разве от мелкого кровососа укроешься... Высунувшись по грудь из люков, бойцы настороженно оглядывались. Они еще не вполне представляли, как вести себя с таким противником. Сначала ворчали. Комар!.. Подумаешь, эка невидаль. Совсем сдурели генералы. Однако мало-помалу они прониклись серьезностью положения и были начеку. Вдруг генеральский бронетранспортер впереди колонны остановился - дальше ехать было невозможно. Пришлось бы давить людей, пусть мертвых, но все же людей... На центральных улицах, при въезде на площадь, трупы были навалены грудами, искореженные, обезображенные... Колонна остановилась, и странная тишина, не нарушаемая ни единым писком, опустилась на город. Где же комар? Этот вопрос задавали себе и офицеры и рядовые. Некоторые вышли из машин и теперь стояли, напряженно прислушиваясь. Никифор Парамонович выглядел раздосадованным, его горячее сердце жаждало сечи, желчь бурлила в пузыре и, не находя выхода, кидалась в голову. Генерал, в штатском, придавив верхней губой нижнюю, медленно ворочал зрачками, вдумчиво присматриваясь к каждому углу дома, к каждому дереву... И вдруг он что-то почувствовал толстыми подошвами своих башмаков... мелкое дрожание, сообщаемое ногам железным днищем... литыми баллонами... Он поднял глаза и встретился ими с шустрыми, как мыши, глазками Никифора Парамоновича. Генералы поняли друг друга без слов. Ужас выразился в зрачках Никифора Парамоновича. Асфальтовое покрытие под танками задрожало и пошло мелкими трещинками. Возле подвальных решеток образовались голубые облачка. Крышки канализационных люков задребезжали, выпуская струйки живого пара. Город, поглотивший комариную тучу всеми своими подземными пустотами, готовился, подобно клоаке, разродиться новым кошмаром. Люди уже бежали к танкам, падали на вспучивающемся асфальте, заскакивали в люки, затягивали замки. Один мальчишечка, отлучившийся до ближайшего подъезда, не успел запрыгнуть на броню и был сожран заживо. В одно мгновение воздух наполнился пронзительным гудом и стал непрозрачным, как во время лесного пожара. Видимость упала до нуля. Никифор Парамонович и Александр Иванович сидели в полутьме, освещенной только дисплеем компьютера. Становилось душновато. Комар облепил машину сплошным слоем, не пропускавшим воздуха, засорил фильтровентиляционные установки, сделал бесполезными приборы дневного и ночного видения. - Что делать будем, товарищ генерал-майор? - спросил водитель Матвеев спокойно. - Свяжись с Кравченко, - повернулся к радисту Никифор Парамонович. И он закричал в телефон: - Кравченко, как ты? - Душно, Никифор Парамонович. - И он задал тот же вопрос: - Что будем делать? Отходим на прежние позиции? - Ты что, сдурел? А если мы потащим их за собой? Там же люди... Попробуем пробиться на Боряевский тракт. Кравченко помолчал. - Прямо по телам прикажете? По его голосу было понятно, что если генерал-майор прикажет, то он не то что по телам - по душам поедет. - Черт! - выругался Никифор Парамонович. - Объезжай! Вперед, проторишь мне путь, знаешь ведь, что я на БТР. Давай! Они пропустили головной танк и, щупая радарами, осторожно двинули следом. Обогнув груду тел, танк врубился в дом, проломил его стены насквозь, и в этот пролом двинулся бронетранспортер, а за ним потянулась и вся колонна. Запищал сигнал вызова. - Штаб, - сказал радист. - Да? - нетерпеливо крикнул генерал-майор в трубку и вдруг переменился в лице. - Какой, к черту, десант? С ума все посходили? Он бросил трубку. - Матвеев, где мы сейчас? - Скоро доедем до моста. - Давай в Заречный район. - И он опять закричал в телефон: -Кравченко, двигай в Заречный. Там какой-то придурок десант высадил, людей на площадь сгоняют. Я им сейчас покажу десант! События, приняв другой оборот, понеслись вскачь. Оставив комариный туман за рекой, танки ворвались в Заречный район.
      10.
      Теперь уже никто не может сказать наверняка, кому пришла в голову эта безумная идея - ударить по городу тактическими ракетами. Равно как ничего не известно и о том, почему генералы решили повернуть обратно и вернуться в центр города. Было выдвинуто несколько версий. Наиболее правдоподобной нам представляется следующая: комариная туча, от которой они было оторвались, вновь настигла танковую колонну, и генералы, чтобы отвести беду от людей, повернули вспять и повели ее за собой. Позднее сотрудники МЧС, облетая поверженный город на вертолете, могли отчетливо видеть, где шли танки. Широкая полоса разрушений тянулась от самого моста до центральной площади. Там они и стояли, неподвижные и мертвые, разбросанные как будто рукой ребенка. Одни посередине площади, другие уткнувшись носами в развалины, третьи и вовсе кверху гусеницами; несколько машин с завинченными люками, но большинство раскрытые - и на башенной броне их страшно чернели мальчишеские тела... Что там произошло? Охватила ли танкистов внезапная паника, или же они начали задыхаться... Кто знает? Народная молва донесла до нас лишь повесть о страшной гибели генералов. В штабе, настроившись на волну танковой колонны, слышали их последние минуты. Никифор Парамонович плакал о загубленных им мальчишеских жизнях. Генерал матерился так, что становилось страшно. Они отстреливались от комариной тучи до последнего пулеметного патрона, давили ее литыми баллонами до последней капли соляры, и даже обойма именного пистолета генерала Александра Ивановича Лебедя была разряжена вчистую, хотя непонятно, в кого там можно было стрелять из пистолета. Его могучее тело было найдено в нескольких шагах от бронетранспортера. Оно было страшно обезображено. В двух шагах от него лежало тело Никифора Парамоновича. Должно быть, генерал пытался дотащить его до ближайшего подъезда дома, хотя Никифор Парамонович был к тому времени уже безнадежно мертв... А через пять минут после того, как генералы замолчали, над городом послышался нарастающий рев, перекрывший даже гудение комариной тучи, но его уже никто не услышал.
      11.
      Вертолеты МЧС, которые вызвал уцелевший каким-то чудом губернатор области Валентин Петрович Зощенко, сбросили на мертвый город тысячи тонн химической отравы. Казалось бы, с комариной чумой было покончено. Однако до сих пор малость подвинувшийся рассудком лесничий Петр Ильич Понышкин каждый полдень приходит на сосновый холм и долго, долго смотрит на болота. Что он там высматривает? Кто скажет?
      ---------------------------------------------------------- *) Комар-пискун против Человека разумного (лат.)