Вот и с дипломатическим наследием этих двух большевиков случилось то же, что и с доской на здании резиденции советского посла, — оно выпало из истории советской дипломатии на долгие 60 лет официальной «Истории внешней политики СССР» (т. 1: 1917-1945 гг. — Изд. 3-е, доп. / Под ред. А.А. Громыко и Б.Н. Пономарева. — М. 1976) о переговорах Л.Б. Красина и Х.Г. Раковского в 1924-1927 гг. в Париже о «царских долгах» и кредитах СССР, которые Франция намеревалась предоставить в рассрочку до 1988 г. (!), нет ни строчки.

Опыт трудных, но успешных переговоров Красина и Раковского в Париже в 1925-1927 гг. когда к ним на помощь не раз приезжал из Москвы Г.В. Чичерин, чрезвычайно интересен для сегодняшнего дня. По сути, именно в 20-х годах впервые встал весь комплекс проблем вхождения в то, что сегодня именуется мировым экономическим пространством. Тогда, правда, вся эта объективная, идущая от Петра I фундаментальная внешнеэкономическая проблема «Россия и Запад» подавалась большевиками в идеологической ленинской упаковке — речь шла прежде всего о «прорыве капиталистического окружения».

Фактически в 1921-1922 гг. большевики одновременно провели целую серию переговоров на Западе:

— сепаратные переговоры с Германией о «Бресте № 2», стержнем которых было военно-техническое сотрудничество на немецкие деньги, но на территории Советской России (начаты еще в сентябре 1921 г. Красиным, продолжены Раковским и Крестинским в Берлине, почти сорваны Радеком в феврале 1922 г. и успешно завершены в Рапалло в апреле);

— зондаж во Франции в начале 1922 г. (Красин), который привел в 1924-1927 гг. к полномасштабным переговорам о кредите и выплате «царских долгов» (Раковский, Красин, Чичерин);

— Генуэзско-Гаагский «саммит» в апреле-июле 1922 г. положивший начало «полосе дипломатического признания» СССР;

— Берлинские переговоры «трех интернационалов» (Радек, Бухарин) в апреле-мае 1922 г. представлявшие собой первую (и последнюю) попытку найти политический компромисс между социал-демократами и коммунистами (графическое отображение этих переговоров с параллельно развивающимися событиями см. выше, гл. 3, в таблице НКИД-Коминтерн-ОГПУ, 1921-1927 гг.).

Основная линия водораздела была прежней — доктринерам-сторонникам экспорта мировой революции (Коминтерн) противостояли прагматики-государственники (НКИД, Внешторг), стремившиеся продолжить политику научно-технической модернизации России.

Впервые публикуемые в сборнике «Коминтерн и идея мировой революции» документы из архива Политбюро ЦК РКП(б) за 1921-1922 гг. отчетливо показывают борьбу доктринеров с прагматиками в большевистской верхушке тех лет.

Скажем, Адольф Иоффе в письме В.И. Ленину 13 февраля 1922 г. по поводу первого европейского «саммита» пишет в духе своей позиции в Брест-Литовске в 1917-1918 гг. («ни мира, ни войны»): «Нельзя упустить такой трибуны, как Генуя, не изложив нашей программы, тем более что мы обязаны делать это в интересах мировой революции».

Иоффе вторит Е.А. Преображенский, соавтор Н.И. Бухарина по настольной книге пролетариев СССР «Азбука коммунизма». В своем письме от 18 октября 1921 г. в ЦК РКП(б) по поводу Генуи он признает, что большевикам нужен от «иностранного капитала широкий товарный кредит Советской власти».

Но добиваться его следует не путем дипломатических переговоров, а через воззвание от имени ИККИ и Профинтерна, СНК РСФСР и ЦК РКП(б) с призывом «к массовому выступлению» европейских пролетариев взять «власть в свои руки <и> самим осуществить хозяйственный союз с Советской Россией».

Карл Радек, как всегда, скаламбурил: Генуя — «не цыганский торг с надеждой всех обмануть, а крупная политика игры сравнительно открытыми картами». Но при этой «игре» открытыми картами большевикам в Генуе ничего не светит — ни дипломатическое признание, ни кредиты, ни «агитационная трибуна». Что же конкретно предлагал Радек в объемной записке «Генуэзская конференция и задачи РСФСР» 7 марта 1922 г. на имя Ленина и других членов Политбюро, так и осталось непонятным.

Словом, подобными бессодержательными бумагами Радек лишь подтверждал мнение Ленина о том, что исполнительный секретарь ИККИ «совершенно не годится в дипломаты».

Наркоминдел Г.В. Чичерин 25 февраля 1922 г. от имени большевиков-прагматиков ответил этим 10% фанатиков, способных умереть за идею мировой революции, но неспособных жить за нее (вспомним оценку Красина, которую мы приводили выше). «Стоящая перед нами дилемма, — пишет нарком, вспоминая записку Иоффе, — напоминает ту дилемму, которая стояла перед нами в момент Бреста: следует ли нам погибнуть вследствие непримиримости, завещав наши лозунги следующим поколениям, или подписать Брестский договор, т.е. вступить на путь лавирования и отступления?»

По Чичерину, главное — убедить «буржуев» в Генуе, что «наш курс на сделку с капиталом является прочной и длительной системой» и что «мы приглашаем иностранный капитал на долгосрочные концессии, например лет на 60».

Но для этого и большевикам надо пойти на уступки, как предлагает Красин, а именно: выплатить в рассрочку «царские долги» и выплатить компенсацию иностранным собственникам.

В последнем случае Чичерин полностью принимает план Красина о создании в Советской России «грандиозной сверхконцессии» на базе имущества бывших иностранных собственников государств Антанты. В этом случае, отмечал далее нарком, можно было бы выплачивать долги и компенсации «бумажным золотом» — «романовками» и «думками», акциями, царскими векселями и облигациями (как это делалось в отношении Германии по финансовому протоколу 27 августа 1918 г.).

Словом, это и была та самая ПРОГРАММА действий в Генуе и Гааге, якобы на отсутствие которой жаловался Иоффе Ленину и о реальности которой каламбурил Радек, полагая, что Генуя все равно не станет «совещанием об экономическом восстановлении Европы».

По сути, Чичерин, Красин и Раковский действовали в тот период истории, когда Россия еще только начинала поворачиваться к Западу лицом, заново рубить петровское «окно в Европу». Выше мы уже писали, как в 1918-1920 гг. большевики прорубили «эстонскую форточку» через морской порт Ревель (Таллин). Торговый договор с Англией 16 марта 1921 г. Ленин назвал продолжением внешней политики «окошек»: «Нам важно пробивать одно за другим окошко… Благодаря этому договору (с Англией. — Авт.) мы пробили некоторое окошко».

Конечно, с позиций сегодняшнего дня нас интересует не столько история международных экономических отношений 20-х годов СССР и Запада, сколько методика ведения переговоров, их технология, использование различных приемов, и прежде всего Л.Б. Красиным, который, как мы уже отмечали, с мая 1920 г. имел от Ленина «карт-бланш» на единоличное принятие решений без ежеминутного согласования с центром всех сопутствующих факторов.

Вот только некоторые из приемов Красина в 1920-1925 гг.:

1. Использование интересов финансово-промышленных кругов. Миссия Красина в Лондон (он прибыл туда в мае 1920 г. как преемник «уполномоченного НКИД» М.М. Литвинова на полуофициальной основе, но вскоре добился признания своих полномочий как торгпреда РСФСР де-факто) совпала с резким обострением англо-советских отношений из-за войны с Польшей: его официальные отношения с британским МИД были временно «заморожены». Но Красин не опустил руки — он развивал сначала неофициальные, а затем и все более открытые контакты с британскими фирмами (с автозаводами «Слау» о поставке в Советскую Россию 500 автомобилей, с компанией «Маркони» о торговле, с железнодорожной компанией «Бритиш райлуейз» о ремонте русских паровозов и т. д.). Результатом этого зондажа стало создание в октябре 1920 г. первого англо-русского СП АРКОС («All-Russian Cooperative Society»), через которое Москва уже к концу года разместила заказов на 2 млн. ф. ст.

Немудрено, что, когда в ноябре 1920 г. британские власти возобновили торговые переговоры (к тому времени уже случилось «чудо на Висле» — остатки советских войск были отброшены от Варшавы за Минск и 12 октября с Польшей было заключено военное перемирие), «русская делегация, — по словам Красина, — имела за собой довольно сильную группу в английском Сити».

В 1921 г. по схеме АРКОС было учреждено СП «Амторг» в Нью-Йорке.

Аналогичный прием, но в еще более широком — европейском — масштабе, был применен Красиным год спустя, в декабре 1921 г. в Париже (второй «Давосский форум»). Там по собственной инициативе второй раз собралась влиятельная группа банкиров и промышленников со всей Западной Европы. Они продолжали обсуждение плана создания крупного международного консорциума по экономическому восстановлению Европы с обязательным участием в этом процессе Советской России как главного источника сырья. При этом мыслилось, что «мостом» между Западом и Востоком станет Германия.

Неофициально на этом совещании присутствовали британский военный министр Вортигтан-Эванс, германский министр хозяйственного восстановления Вальтер Ратенау и… торгпред Советской России Леонид Красин. За кулисами этой конференции стоял и внимательно наблюдал за ее ходом из Лондона сам британский премьер Д. Ллойд Джордж.

И немудрено, что после этой конференции окончательно родились и идея Генуэзской конференции, и секретный германо-советский протокол в Рапалло, и «ленинская» (а точнее — красинская) практика концессий в Советской России.

Почти наверняка можно утверждать, что без применения подобного метода современным россиянам нечего и думать о возвращении золота и недвижимости их Отечеству.

2. Защита прав собственности отечественных и иностранных владельцев и умение пойти на разумный политический компромисс. Первое «модельное» англо-русское временное (формально обе страны еще не имели официальных дипотношений — они их установят лишь 8 августа 1924 г.) торговое соглашение от 16 марта 1921 г. уже содержало очень важные, принципиальные юридические положения:

А. Великобритания обязывалась «не накладывать ареста и не вступать во владение золотом, капиталом, ценными бумагами либо товарами, экспортируемыми из России, в случае, если бы какая-либо судебная инстанция отдала распоряжение о такого рода действиях».

Б. Но, с другой стороны, советское правительство в принципе «признавало свои обязательства уплатить возмещение частным лицам, предоставлявшим России товары либо услуги, за которые этим правительством не было уплачено своевременно» (но урегулирование этого принципа было отложено на будущее Именно опираясь на эту статью англо-русского временного торгового соглашения 1921 г. премьер Маргарет Тэтчер потребовала от М.С. Горбачева в 1986 г. оплатить услуги британских «частных лиц» (погасить долги по государственным «царским займам»)).

Характерно, что такой же метод решения проблемы «царских долгов» (признание в принципе, но урегулирование в будущем) был зафиксирован еще в трех аналогичных временных торговых соглашениях Советской России в 1921 г. — с Германией (6 мая), с Норвегией (2 сентября) и с Италией (26 декабря).

Политический же компромисс состоял в том, что Красин согласился на очевидно «антикоминтерновскую» статью в соглашении от 16 марта 1921 г.: Советская Россия берет на себя обязательство не вести революционную пропаганду в британской колонии Индии, а также в Афганистане и Персии (Иране). Особенно симптоматичным было отмежевание Красина от «Красной Персии», где в 1920-1921 гг. была уже создана на севере Ирана в портовом каспийском городе Энзели (Пехлеви) первая «азиатская советская республика» во главе с авантюристом Яковом Блюмкиным Подробней см.: Генис В. Красная Персия: большевики в Гиляне, 1920-1921 гг. — М. 2000. «Персидская авантюра» с экспортом революции спустя 70 лет в еще более кровавом виде повторится при брежневских старцах в Афганистане. Демарш Красина привел к тому, что к концу 1921 г. Москва отозвала свои «добровольческие» части из Северного Ирана, и войска шаха быстро ликвидировали остатки «красных персов». В обмен на Персию Красин добился снятия «золотой блокады» в Англии (и, по английскому образцу, в США), что позволило ему отныне свободно торговать на Лондонской бирже золотом и бриллиантами не нелегально и не по бросовым (на 30-40% дешевле), а по мировым ценам.

Более того, Красин подкрепил свой явный «антикоминтернализм» беспрецедентным в тогдашней советской дипломатии шагом — он официально отмежевался от Л.Б. Каменева, когда того в очередной раз (первый, как мы помним, имел место в той же Англии в 1918 г.) английская тайная полиция схватила за руку на подпольной продаже бриллиантов «в пользу Коминтерна» и в сентябре 1921 г. снова выслала из страны (в 1926 г. когда НКИД попытается послать «левого оппозиционера» полпредом в Англию вместо умершего Красина, англичане не дадут ему агреман, и Каменев вынужден будет поехать полпредом в фашистскую Италию).

В феврале 1922 г. в Берлине аналогичным образом Красин и Раковокий (хотя последний был членом Исполкома Коминтерна с марта 1919 г.) дезавуируют Карла Радека за его слишком длинный язык (проболтался французской прессе о секретных переговорах Красина и Раковского с германскими дипломатами накануне Генуи).

Позднее, в 1925-1926 гг. после смерти Ленина, Красину выйдут боком эти «антикоминтерновские штучки» и вообще его «барская» позиция в партии: на XIV съезде ВКП(б) в 1925 г. его уже не выберут в члены ЦК, в 1924-1925 гг. в просталинской партийной печати на него начнутся нападки, и можно не сомневаться, что, доживи он до XV съезда партии в декабре 1927 г. Сталин «пристегнул» бы его к троцкистам, исключил из партии и сослал бы на Алтай, как он сделал это с его коллегой Раковским.

3. Концессии (свободные экономические зоны) и права иностранных владельцев в СССР (России).

Красин стоял и у истоков советской концессионной политики, которой В.И. Ленин (его проект 300 концессий в Советской России) в 1921-1922 гг. придавал исключительное значение (в феврале 1921 г. он предлагает сдать в концессию «1/4 Донбасса (+ Кривого Рога)», а также нефтяные промыслы в Баку и Грозном).

Первая крупная концессия была оформлена 14 мая 1921 г. в Москве, но с Дальневосточной республикой (ДВР). Речь шла об американской нефтяной компании и ее праве на эксплуатацию нефтяных полей на шельфе Северного Сахалина, тогда еще оккупированных японцами. Концессия, однако, носила явно политический подтекст: вбить еще один клин между США и Японией и, возможно, через этот «жест доброй воли» добиться дипломатического признания США (затея не получилась: США признают СССР лишь в 1933 г. а Северный Сахалин в 1925 г. вновь вернется в СССР. Американцы не успели приступить к работе, а Москва уже аннулировала концессию). Характерно, что спустя 70 лет этот проект (и снова с американцами) возродился вновь («Сахалин-1» и «Сахалин-2»).

Иная ситуация сложилась с английской концессией Лесли Уркарта, горного инженера, много лет проработавшего на свинцовом руднике на Урале, принадлежавшем англичанам и дававшем тогда, «при царе», 60% всего свинца в России. Уркарт создал свою компанию и в июне 1921 г. обратился к Красину. Но речь шла не о концессии «с чистого листа» и не о возврате права прежней собственности, а хотя бы о частичной компенсации за большевистскую национализацию.

Красин и Уркарт подготовили «модельный» проект детального концессионного договора из 27 пунктов. В августе английский инженер даже приезжал в Москву, но в октябре неожиданно отказался от своего проекта. Почему? На то были две главные причины:

а) Москву не устроили сроки концессии — 99 лет (как Гонконг у англичан в Китае!);

б) Уркарта — условия найма «рабсилы»: только по советским законам и только через советские профсоюзы.

Характерно, что и 70 лет прошло, а в 1990-1992 гг. та же проблема «рабсилы» возникла в Верховном Совете РСФСР при обсуждении законопроекта о концессиях и разделе продукции. Законопроект попал ко мне как эксперту Комитета по международным делам и внешнеэкономическим связям на заключение. Помнится, я написал разгромное резюме: «…в основу законопроекта положена старая ленинская идея о монополии большевистского государства на все виды собственности, или та самая „веревка“, которую большевики вынуждены покупать у капиталистов, но исключительно для того, чтобы, окрепнув, на этой „веревке“ этих же капиталистов и повесить, но теперь уже — во имя величия свободной и демократической антикоммунистической России».

Вот какими «семимильными» шагами со времен Л.Б. Красина входим мы, россияне, в «мировое экономическое пространство»!

А сколько раз в 1990-1999 гг. повторялся в демократической России «казус Вандерлипа», этого американского горного инженера и золотоискателя, еще в начале XX в. побывавшего на острове Сахалин и полуострове Камчатка в поисках золота. В 1920 г. даже Ленин принял его за американского миллионера Ф.А. Вандерлипа, хотя лжемиллионер ничего общего, кроме фамилии, с настоящим миллионером не имел.

Горный инженер из Калифорнии, у которого не было никаких крупных капиталов, обманул Ленина как мальчишку. С «миллионером» в 1920 г. носились как с писаной торбой. И если в японском суде некий японский летчик талантливо сыграл роль «русского генерала» Подтягина, то почему бы авантюристу-американцу не сыграть роль «дядюшки Сэма» — тут и перевоплощаться не надо. Инженер скромно намекнул, что за ним стоит «вся республиканская партия» (в 1920 г. в США проходили очередные выборы, и действительно демократ Вильсон их проиграл, а выиграл республиканец Гардинг), хотя наш Вандерлип ни к той, ни к другой партии не имел никакого отношения (разве что как рядовой избиратель).

Проходимца принял лично Ленин, другие «вожди», зампред Совнаркома А.И. Рыков подписал с лжемиллионером договор о концессии (аренда — с планируемой прибылью в 3 млрд. долл. — всей Камчатки, которая в 1920 г. еще входила в состав ДВР; полуостров ради дружбы с «миллионером» 15 декабря 1920 г. срочно «изъяли» из ДВР и «присоединили» к РСФСР). При этом «миллионер» наобещал Ильичу семь бочек арестантов, а главное, скорое дипломатическое признание Советской России. По некоторым данным, Ленин даже снабдил этого американского Хлестакова письмом в Вашингтон к «кому следует» о том, что большевики готовы отдать США… бухту Петропавловска-на-Камчатке для строительства там военно-морской базы (по типу Гуантанама на Кубе) сроком на 99 лет.

Все это оказалось аферой чистой воды. Новый президент США Гардинг заявил, что знает совсем другого Вандерлипа и ни о каких «камчатских концессиях» он от подлинного миллионера ничего не слышал.

Ильич выкрутится и, обозвав лжемиллионера в декабре 1920 г. «американским кулаком», тем не менее заявит, что он, как всегда, был прав: дело-де не в личностях, а в том, что «мы беремся восстанавливать международное хозяйство — вот наш план».

И снова обратимся к нашей эпохе. В 1991 г. при посещении С.П. Петрова США (Калифорния) мы вместе с ним поехали в архив Гуверовского института войны, революции и мира посмотреть архив его отца и архив В.И. Моравского. В институте он знакомит меня с соотечественником из Ленинграда Михаилом Бернштамом (в СССР короткое время — личный литературный секретарь А.И. Солженицына, затем — эмигрант в США по «еврейской визе»). Работает старшим научным сотрудником в Гуверовском институте, историк. За рубежом опубликовал несколько интересных работ по «демократической контрреволюции» 1918 г. на Урале и в Поволжье (я на них ссылаюсь в предыдущих главах). Даже предложил мне поработать в архиве института, написал начальству письмо-рекомендацию (последствий не имело).

И вдруг год спустя встречаю Мишу в Москве, на Новом Арбате, 19, в помещении ВЭС — Высшего экономического совета ВС РФ. Почему, откуда? Оказывается, он и еще несколько американцев из бывших «советских» — иностранные экономические советники ВЭС (машина, охрана, люкс в гостинице «Россия», хорошие оклады в долларах).

Как историк попал в экономисты, да еще в советники? Да так же, как Вандерлип-2 к Ленину. Не спросили, «миллионер» ли (экономист), а сам по скромности умолчал, что он обычный историк. А кто пригласил? Тогдашний председатель ВЭС, дважды депутат Михаил Бочаров. Приехал в США искать светлые «экономические» головы в 1990 г. Языка не знает, переводчика нет. В Гуверовском институте подошел к нему бородач, по-русски говорит, понятное дело, очень бойко. Узнал, кого ищет член Межрегиональной группы Съезда народных депутатов СССР М.А. Бочаров. Быстренько, за вечер, отстучал (по-русски!) на компьютере целую программу экономического возрождения России даже не за 500 дней, а… за две недели!? Еще двух недель после этого не прошло — за подписью первого спикера ВС РСФСР Б.Н. Ельцина приглашение в иностранные экономические консультанты в «демократическую Россию». Современного Гардинга тогда в США не нашлось (правда, и М. Бернштам Камчатку в аренду не брал), вот и попал советский историк в выдающиеся американские экономисты…

С тех пор периодически встречал Мишу Бернштама то в Москве, где он снова консультирует, уж не знаю кого, то слышу его по радио «Свобода», где он постоянно выступает с проповедями, как «обустроить Расею».

И все-таки Леонид Красин достойно завершил свой жизненный путь. В 1920-1925 гг. он сделал очень много для успехов советской дипломатии в Западной Европе. Чего только стоило прорубленное им «окно в Англию» в марте 1921 г.! В начале 1922 г. он вместе с Х.Г. Раковским и К. Радеком вел секретные переговоры в Германии и с немцами, и с французами. С немцами они завершились сепаратным договором. Но немцы не могли в 1922 г. дать Советской России крупные кредиты.

В этой сфере, как и в XIX в. доминировала Франция. Поэтому после Генуи и Гааги Париж стал весьма притягательной столицей для большевиков. Как туда проникнуть, если в русском посольстве все еще сидел посол «временных» Василий Маклаков? В Москве снова выбор пал на Красина — его охотно аккредитовали по всей Европе.

Кончилось разыгрывание «французской карты» тем, что в Москве решили провести рокировку: Х.Г. Раковского послали полпредом в Лондон, а Красина — «уполномоченным НКИД» в Париж (июль 1923 г.) при сохранении прежней должности наркомвнешторга (до самой своей смерти в ноябре 1926 г. Красин так и остался «наркомом-послом», равным по служебной иерархии Г.В. Чичерину, что вызывало большое неудовольствие последнего).

Конечно, нарком мало времени уделял своим посольским делам — что в Лондоне в 1921-1923 гг. что в Париже в 1923-1925 гг. бывая лишь наездами, часто пользуясь личным аэропланом. Но почву для франко-советских переговоров по «царским долгам» и кредитам он все же в 1923-1924 гг. успел подготовить.

Красин начал с того, на чем до Первой мировой войны остановился финансовый агент Витте Артур Рафалович, — с подкупа парижской прессы, в частности крупнейшей газеты «Тан». В 1960 г. во Франции вышел «Дневник ссыльного. 1935 год» (Л.Д. Троцкого), где впервые были изложены условия соглашения Красина с редакцией «Тан». Газета посылает в Москву своего собкора, тот публикует «критически-умеренные» корреспонденции, но общая линия газеты — «дружественная к СССР». Главная задача всей акции — добиться установления дипломатических отношений двух стран и тем самым признать Советы де-юре (это и произошло 28 октября 1924 г.).

За все это «советское правительство, — говорилось в „Дневнике ссыльного“, — перечисляет газете „Тан“ один миллион франков ежегодно».

Однако советские дипломаты оказались более прижимистыми, чем царские. Красин начал торговаться вокруг суммы — 500 — 700 тыс. фр. Валюту тогда уже распределяло Политбюро. Оно затребовало от Красина гарантии: к какому числу он обещает дипломатическое признание СССР? В результате бюрократической волокиты и многомесячной переписки сделка с «Тан» так и не состоялась.

И тем не менее почва к признанию была во Франции взрыхлена, хотя Красин и продолжал бывать в Париже лишь наездами. Именно Красин после дипломатического признания СССР Францией первым из советских послов во Франции вручал свои верительные грамоты французскому президенту. Вскоре после этого акта полпредство СССР переехало в старое царское здание посольства на улице Гренелль.

«Если веду сейчас жизнь вроде ватиканского затворника, — писал Красин жене Т.В. Миклашевской-Красиной 28 декабря 1924 г. из Парижа, — то только потому, что по новости дела не хватает времени даже на еду и прочее, не каждый день выхожу из своего кабинета…» «Не выходить из кабинета» побуждали и соображения безопасности. 10 мая 1923 г. в Лозанне белогвардеец Коверда убил полпреда в Италии В.В. Воровского, приехавшего на международную конференцию. «На днях тут перед нашими воротами задержали какую-то полусумасшедшую женщину, с револьвером, признавшуюся в намерении меня подстрелить, но, кажется, она действовала без сообщников, — продолжал Красин. — Впрочем, озлобление в белогвардейских кругах настолько велико, что не удивительно, если обнаружатся и более обстоятельные предприятия в том же роде. Я лично смотрю на все это с точки зрения фаталистической: чему суждено быть, того все равно не минуешь, а уберечься в этих условиях все равно нельзя (курсив мой. — Авт.)».

От белогвардейской пули Красин уберегся, а вот от страшной болезни — белокровия — нет. С 1925 г. здоровье его начинает резко ухудшаться, он целые месяцы проводит в парижских клиниках (только в мае-сентябре ему делают пять переливаний крови), но все было бесполезно — в конце 1926 г. Красин скончался в больнице.

Эстафету подхватил Раковский. Он и в 1923-1924 гг. постоянно совершал «челночные поездки» из Лондона в Париж и обратно, а в ноябре 1925 г. официально был переведен из Лондона в Париж полпредом СССР.

Любопытно, что перед своим утверждением на Политбюро Раковский поставил ряд условий:

1) как некогда Ленин Красину, Политбюро дает ему «карт-бланш» на три года для проведения собственной линии во франко-советских переговорах;

2) он уполномочен вести «франкофильскую политику» и окончательно решить вопрос о «царских долгах»;

3) Коминтерн не вмешивается в его функции посла и не присылает своих агентов во Францию «без предварительной санкции Раковского».

Одним словом, в Париже оказался достойный преемник Красина на посту посла, вдобавок учившийся во Франции (диплом врача в университете Монпелье), написавший о стране не одну книгу (в 1900 г. в Петербурге он выпустил «Историю III Республики во Франции» объемом более 400 страниц).

Самым существенным дипломатическим актом «Рако» (так звали его французские друзья-коммунисты) стала советско-французская конференция по «царским долгам» и советским кредитам, которая с большими перерывами длилась с февраля 1926 г. по ноябрь 1927 г. когда французские власти фактически вынудили Раковского покинуть Францию.

В данной книге все перипетии сложной дипломатической миссии Раковского в Париже как посла СССР (ноябрь 1925 г. — ноябрь 1927 г.) не являются предметом исследования. Все они обстоятельно изучены в книге профессора Сорбонны Франсиса Конта «Революция и дипломатия (документальная повесть о Христиане Раковском)», к русскому переводу которой автор написал предисловие.

Оставляем мы в стороне и тогдашнюю стратегию советской дипломатии: ослабить «империалистический фронт», поочередно играя на противоречиях его участников и попеременно делая ставку то на Францию, то на Германию.

Нас, как и ранее, интересует технология решения проблем «царских долгов», «залогового золота», недвижимости и кредитов для СССР (РФ). Для этого (в целях удобства анализа) мы объединим рассмотрение двух дипломатических конференций: Парижской (первую ее часть, февраль-июль 1926 г.) и Берлинской (март-апрель 1926 г.).

Начнем с Парижской. Она торжественно открылась 25 февраля 1926 г. О серьезности намерений большевиков говорил сам состав советской делегации. Помимо Раковского (полпреда, члена ЦК и Исполкома Коминтерна, члена ВЦИК) в нее входили М.П. Томский (в тот момент — член Политбюро, один из руководителей ВЦСПС, член президиума ВЦИК), Е.А. Преображенский (член ЦК, председатель финансового комитета ЦК и Совнаркома, автор брошюры «Экономика и финансы современной Франции»), Г.Л. Пятаков (член ЦК, зампред ВСНХ) и еще 20 экспертов — экономистов, финансистов, юристов. Утвержденные Политбюро «указания» требовали: решить проблему «царских долгов» с рассрочкой выплаты минимум на 50 лет и добиться крупных кредитов на индустриализацию.

Внутриполитическая обстановка во Франции в то время была сложной. Шла «министерская чехарда» (правительства сменялись иногда два-три раза в месяц), активизировалось мощное лобби держателей царских бумаг во главе с бывшим французским послом в России Ж. Нулансом, в «верхах» действовали две непримиримые фракции: Э. Эррио — сторонника компромисса, Р. Пуанкаре — сторонника жесткого давления на СССР, вплоть до разрыва дипотношений.

В активе у советской делегации был меморандум Л.Б. Красина председателю Комиссии парламента по «царским долгам» Даллье (лето 1925 г.): готовы уплатить 1 млрд. не золотых, а обычных «бумажных» франков, то есть на 25% меньше, чем требует Франция (один из мотивов: к 1921 г. территория СССР по сравнению с Российской империей сократилась на 25%).

Фактически тактика Раковского строилась на следующем: успеть подписать соглашение о долгах и кредитах с «партией мира» (Э. Эррио, А. Бриан, де Монзи). Забегая вперед, скажем, что это был шаткий расчет, в конце концов не оправдавшийся.

Почти одновременно в Берлине начались схожие переговоры, но только о кредитах (взаимопретензии по долгам сняли еще в Рапалло в 1922 г.). Берлинские переговоры не афишировались, их закамуфлировали как переговоры о нейтралитете, но они оказались более успешными.

Вот как графически выглядят результаты парижских и берлинских переговоров 1926 г.:

Париж (на 16 июля), +, Берлин (на 24 апреля), + долги, кредиты, долги, кредиты

СССР выплачивает 40 млн. зол. фр. [16 июля 1926 г. советская делегация согласилась увеличить сумму до 60 млн. зол. фр.] в рассрочку на 62 года (до 1988 г.): — выплата начинается с 1929 г. — сумма уменьшается на 25% по сравнению с требованиями Франции, — 65% выплат идет в довоенных царских ценных бумагах (золотых векселях, «романовках» и «думках»). Франция предоставляет кредит сроком на три года начиная с 1926 г. в размере 225 млн. долл. США, из которых:

75 млн. — чистая валюта, 150 млн. — товарный кредит. Товарный кредит: 40 млн. — на размещение заказов на текстильное оборудование,