д?ніями, почерпнутыми изъ другихъ источниковъ, которыми Карамзинъ не воспользовался {Подробный разсказъ Пимена о смерти ?еодора взятъ изъ "Житія царя ?еодора Ивановича"; подробности пораженія Самозванца (издыхающій конь), пропущенныя въ "Исторіи" Карамзина, взяты изъ исторіи Щербатова; въ вопрос? о закр?пощеніи крестьянъ Пушкинъ отошелъ отъ Карамзина и примкнулъ къ мн?нію Татищева; при обрисовк? Марины, Пушкинъ воспользовался "Краткою пов?стью о бывшихъ въ Россіи самозванцахъ". Карамзинъ радужными красками изобразилъ избраніе народомъ Годунова на царство: ликованіе толпы, ликованіе бояръ,- такова картина этого избранія; т?мъ непонятн?е въ его изложеніи д?лается крутая перем?ва въ отношеніи народа къ Борису во вторую половину его царствованія. Перем?на въ поведеніи царя Карамзинымъ тоже не выяснена. Мы вид?ли выше, что вс? эти недостатки Карамзина Пушкинъ поправилъ, по своему разработавъ психологію бояръ, народа и Бориса (народъ при избраніи Бориса – бояре). Акад. Ждановъ указываетъ, кром? л?топиосей, на сл?дующія сочиненія, облегчившія Пушкину трудъ самостоятельно оц?нивать изображаемую имъ эпоху: "Новый Л?тописецъ", "Сказаніе Авраама Палицына", "Грамота объ избраніи Бориса Годунова" и н?к. др.}.
Пушкинъ, какъ историкъ.
Удержавшись отъ односторонности историка-моралиста, Пушкинъ, благодаря этому, сталъ невзм?римо выше Карамзина въ пониманіи событій,- выдвинулъ боярство въ д?л? подготовки перваго самозванца, онъ, первый изъ русскихъ историковъ, указалъ на стихійное значеніе въ исторіи народныхъ массъ {Совершенно фальшиво представленъ Карамзинымъ "народъ": "народы всегда благодарны: оставляя небу судить тайну Борисова сердца, Россіяне искренно славили царя, когда онъ, подъ личиною доброд?тели, казался имъ отцомъ народа, но, признавъ въ немъ тирана, естественно возненавид?ли его и за настоящее, и за минувшее; въ чемъ, можеть быть, хот?ли сомн?ваться, въ томъ снова удостов?рились, и кровь Дмитріева явн?е означилась для нихъ".}.
Вляніе произведеній древней письменности на драму.
Наконецъ, самъ Пушкинъ указалъ на литературное значеніе л?тописи своей драмы. Образъ Пимена-л?тописца весь сложился изъ этого изученія великимъ поэтомъ л?тописей. Онъ самъ такъ говоритъ о своемъ л?тописц?: "въ немъ собралъ я черты, пл?нившя меня въ нашихъ старыхъ л?тописяхъ: умилительная кротость, младенческое и, вм?ст?, мудрое простодушіе, набожное усердіе ко власти царя, данной Богомъ, совершенное отсутствіе суетности, дышатъ въ сихъ драгоц?нныхъ памятникахъ временъ давно-минувишихъ, между коими озлобленная л?топись кн. Курбскаго отличается отъ прочихъ л?тописей, какъ бурная жизнь Іоаннова изгнанника отличалась отъ смиренной жизни безмятежныхъ иноковъ".
Наряду съ чтеніемъ л?тописей, должно быть поставлено чтеніе житій святыхъ, Четей-Миней, которыми увлекался Пушкинъ въ с. Михайловскомъ. Вс? эти старинныя произведенія помогли ему уловить тотъ колоритъ историческій (couleur historique), который исчезаетъ въ изложеніи этой эпохи y Карамзина и другихъ тогдашнихъ историковъ. Очевидн?е всего, это сказалось на стил? д?йствующихъ лицъ: онъ пестритъ архаизмами: "сосудъ дьявольскій", "наряжены городъ в?дать", "соборомъ положили", "по старин? пожалуемъ", "кладезь", "днесь", "зане" и др.
Вліяніе псевдоклассиковъ-драматурговъ. "Attalie" Расина.
Но, кром? этихъ "источниковъ" драмы, отм?ченныхъ самимъ поэтомъ, изсл?дователи указываютъ еще немало другихъ {Такъ, въ трагедіи Шиллера: "Димитрій Самозванецъ" разговоръ Самозванца съ Одовальскимъ при переход? русской границы напоминаетъ разговоръ пушкинскаго Самозванца съ Курбскимъ. Мовологъ Годунова: "Достигъ я высшей власти" довольно близко по настроенію и содержанію, подходитъ къ "дум?" Рыл?ева: "Бориісъ Годуновъ".}. Такъ, рядомъ съ господствующимъ вліяніемъ Шекспира, ум?стились и вліянія псевдоклассиковъ (напр., Расина). Мы вид?ли уже, что Пушкинъ, какъ челов?къ, всегда былъ очень разностороннимъ,- такими же особенностями отличался онъ, какъ писатель: онъ признавалъ большія достоинства за Корнелемъ и Расиномъ. "Я классицизму честь отдалъ" – говоритъ онъ самъ. "Каюсь, что я въ литератур? скептикъ, сказалъ онъ однажды, – что вс? ея секты для меня равны, представляя каждая свою выгодную и невыгодную сторону". "Односторонность есть пагуба мысли", писалъ онъ Катенину. "Поэзія бываетъ исключительною страстью немногихъ, родившихся поэтами, писалъ онъ. Она объемлетъ вс? наблюденія, вс? усилія, вс? впечатл?нія жизни". Этотъ "эклектизмъ", ум?ніе
везд?находить интересное, заставили Пушкина, въ н?которыхъ частностяхъ своей драмы, примквуть къ Расину, который въ героин? своей трагедіи "Аthalie" нарисовалъ образъ, аналогичный Годунову. Аталія приказала умертвить царевича Жоаса и сама завлад?ла царствомъ Изравля. Престолъ ея нетвердъ. Она заботится о народ?, но онъ настроенъ противъ нея враждебно. Она это чувствуетъ, мучается отъ злов?щаго сна, окружаетъ себя кудесниками и колдунами, приб?гаетъ къ насильственнымъ м?рамъ, но ничто не спасаетъ ея,- она погибаетъ. Шуйскій и Воротынскій находятъ себ? прототипы въ н?которыхъ д?йствующихъ лицахъ этой трагедіи; роль, отведенная народу, тожественна въ об?ихъ пьесахъ, – это особенно характерно. Сходство наблюдается и въ томъ поученіи, которое выслушиваютъ царевичъ въ трагедіи "Athalie" и царевичъ въ "Борис? Годунов?". Но, кром? вс?хъ этихъ частностей, есть бол?е важныя основанія сближать Пушкина съ псевдоклассиками. Въ своей пьес? нашъ поэтъ изобразилъ лишь моментъ
кризиса,какъ это было принято и въ классической трагедіи: передъ читателемъ н?тъ постепеннаго зарожденія и развитія страсти въ душ? героя, какъ y Шекспира. Кром? того, романтики, подражая Шекспиру, всегда старались выдвинуть интересъ д?йствія вн?шняго, интересъ развитія сложныхъ и чрезвычайныхъ событій {Въ этомъ отношеніи, бол?е въ романтическомъ дух? развитъ характеръ Самозванца.} -въ Борис? Годунов? зам?чается простота построенія. Кром? того, въ отличіе отъ Шекспира и романтиковъ, Пушкинъ приблизился къ псевдоклассикамъ и въ томъ отношеніи, что обнаружилъ въ своей пьес? стремленіе къ морализаціи.
"Моралъ" пушкинской драмы. "Идейный преступникъ". Мораль драмы.
Впрочемъ, мораль пушкинскаго произведенія гораздо интересн?е съ этической стороны, ч?мъ нехитрый дидактизмъ псевдоклассиковъ. Впервые въ русской литератур?, задолго до романа Достоевскаго "Преступленіе и наказаніе", Пушкинъ въ своей драм? поднялъ вопрось о значеніи личности, о свобод? того индивидуализма, который выступаетъ на борьбу съ условіями общественности {Ср. постановку этого вопроса въ "Кавказскомъ Пл?нник?", "Цыганахъ", "Евгеніи Он?гин?".}. Въ такой постановк? вопроса Пушкинъ далеко отходитъ отъ псевдоклассиковъ. Герой классической трагедіи – представитель "общечелов?ческихъ" свойствъ,- онъ страдаетъ, или наслаждается, гибнетъ, или поб?ждаетъ въ пред?лахъ такихъ страстей, которыя, въ разной м?р?, могутъ быть свойственны людямъ вс?хъ странъ и временъ. Романтики выдвинули "личность", какъ протестъ противъ общества,- оттого ихъ заинтересовалъ типъ реформатора, революціонера, заговорщика, узурпатора {См. мою "Исторію словесности" II, 204.}. Борисъ – герой такого-же типа: онъ – "идейный преступникъ", переступившій законы челов?ческаго общежитія ради опред?ленной и высокой ц?ли. Если имъ и влад?ло властолюбіе, то, въ равной м?р?, онъ мечталъ о власти для того, чтобы разумнымъ управленіемъ упрочить благосостояніе родной страны. Но, переступивъ законъ челов?ческій, онъ находитъ кару въ собственномъ сознаніи. Въ такомъ же положеніи были н?которые герои Гете и Шиллера {Гецъ – изъ гетевскаго "Гецъ-фонъ Берлихингенъ", Фіеско – изъ шекспировского "Заговоръ Фіеско", Марино – изъ байроновскаго "Марино Фальери", его же "Сарданапалъ".}. Почти вс? эти герои думали, что "ц?ль оправдываетъ средства", что "н?сколько капель челов?ческой крови" – сущее ничто – и вс? были наказаны муками сов?сти. Такимъ образомъ, высокая мораль драмы Пушкина сводится къ мысли, что счастье даже ц?лаго челов?ческаго рода не можетъ быть куплено ц?ной насильственной смерти "одного изъ малыхъ сихъ". Оптимистъ по натур? Пушкинъ в?рилъ въ неминуемое торжество правды, в?рилъ что по собственному его признанію, "лучшія и прост?йшія изм?ненія суть т? которыя приходятъ отъ одного улучшенія нравовъ, безъ насильственныхъ потрясеній политическихъ, страшныхъ для челов?чества". Въ это время, "примирившись съ жизнью", онъ былъ уже противникомъ всякой насильственности – безразлично – сверху, или снизу. Такимъ образомъ, въ своей драм? Пушкинъ опред?ленно сталъ за ограниченіе крайняго развитія индивидуализма ненарушимостью н?которыхъ зав?товъ и признаніемъ правъ за всякой личностью, какъ бы ни была она мала. Эта высокая идея – отблескъ той широкой, міровой любви къ челов?честву, которая сд?лалась въ посл?дній періодъ основой пушкинскаго міросозерцанія.
Въ этомъ отношеніи, Пушкинъ выше Шекспира, который совс?мъ не задается этическими вопросани. Его Макбетъ совершаетъ преступленія, мучается ими, но продолжаетъ ихъ совершать… Для него преступленіе становится преступленіемъ только въ силу того зла, которое онъ причиняетъ людямъ – Дункану, Макдуффу и др., a не по отношенію къ нему самому. Пушкинъ же вс? свои интересы переноситъ на душу самого преступника, какъ впосл?дствіи Достоевскій – на душу Раскольникова {Ср. восклицаніе Сонечки Мармеладовой, обращенное къ Раскольникову: "что вы
надъ собойсд?лали".}.
Отношеніе Пушкина къ своей драм?.
Пушкинъ съ большимъ интересомъ относился къ своей драм?. "Писанная мною въ строгомъ уединеніи, говоритъ онъ, вдали охлаждающаго св?та, плодъ добросов?стныхъ изученій, постояннаго труда, трагедія сія доставила мн? все, ч?мъ писателю насладжться дозволено: живое занятіе вдохновенію, внутреннее уб?жденіе, что мною употреблены были вс? усилія". Изсл?дователямъ приходится только признать всю справедливость этихъ словъ,- драма Пушкина есть плодъ долгихъ и добросов?стныхъ изученій. Она была "новымъ словомъ" въ русской литератур?, и въ ней Пушкинъ сознательно выступалъ новаторомъ и реорганизаторомъ нашей драмы: онъ самъ говорилъ: "усп?хъ, или неудача моей трагедіи будетъ им?ть вліяніе на преобразованіе нашей драматической системы". Онъ опасался, что публика не пойметъ его произведенія, что ея "робкій вкусъ", скованный еще классицизмомъ, не стерпитъ такихъ "новшествъ", съ которыми выступалъ онъ. Вотъ почему онъ не сразу и "съ отвращеніемъ р?шился выдать ее въ св?тъ"…
Независимость Пушкина, какъ писателя.
Изъ всего вышесказаннаго видно, какъ независимо отнесся Пушкинъ и къ Шекспиру, и къ Карамзину, и къ псевдоклассикамъ. Онъ старался выработать свое собственное пониманіе "драмы": онъ стремился стать выше лиературныхъ партій и школъ, признавая единственнымъ м?риломъ оц?нки произведеній искусства – свою художественную сов?сть. "Драматическаго писателя должно судить по законамъ, имъ саимъ надъ собой признаннымъ",- писалъ онъ Бестужеву. Мы вид?ли, что онъ, во многихъ отношеніяхъ, критически относился къ классикамъ и романтикамъ,- такъ, онъ даже призналъ, что погоня за "правдоподобіемъ" лишила пьесы об?ихъ литературныхъ школъ естественности.
Особенности драмы Пушкина.
Подводя итогъ всему сказанному, мы признаемъ, что – 1) отъ драмы Пушкинъ требовалъ соединенія психологическаго анализа съ исторической в?рностью въ изображеніи эпохи (couleur historique); 2) не признавалъ правилъ о трехъ единствахъ, считая, что народные заковы шекспировскихъ пьесъ бол?е сродственны нашему театру; 3) въ обрисовк? характеровъ онъ сл?довалъ за Шекспиромъ (сложность характеровъ героевъ); 4) въ построеніи пьесы онъ оказался оригинальнымъ, одинаково отойдя отъ Шекспира и классиковъ, и одинаково пользуясь т?ми и другими; 5) въ идейномъ отношеніи онъ сталъ выше Шекспира и классиковъ.
Отношеніе критики.
Опасенія Пушкина, что его драма не будетъ понята русской критикой вполн? оправдались: только немногіе избранные друзья поэта пришли въ восторгъ отъ его произведенія, да и то восторгъ этотъ не былъ связанъ съ глубокимъ пониманіемъ всего великаго значенія этой драиы. За то публика и критика обнаружили полное ея непониманіе. Графъ Бенкендорфъ, отъ имени государя, рекомендовалъ перед?лать драму въ романъ, въ род? вальтерскоттовскихъ. Критика назвала Бориса Годунова "убогой обновой", "школьною шалостью", собраніемъ н?сколькихъ холодныхъ историческихъ сценъ, переложеніемъ "Исторіи Государства Россійскаго" въ діалогъ… Противники Карамзина поэтому сд?лались и противниками пушкинской драмы. Надеждинъ отозвался о произведеніи Пушкина такъ: "ни комедія, ни трагедія, ни чортъ знаетъ что!"; находя достоинства въ обрисовк? н?которыхъ лицъ, онъ всю пьесу обрекалъ на "сожженіе". Изъ критиковъ, бол?е снисходительныхъ, надо назвать Полевого, который призналъ въ драм? "шагъ къ настоящей романтической драм?"; несмотря на многочисленные "недостатки" драмы (близость къ Карамзину, несоблюденіе правилъ "романтической" драмы, историческіе промахи) онъ рискнулъ признать "Бориса Годунова" произведеніемъ, наибол?е типичнымъ для Пушкина, но, т?мъ не мен?е, и онъ не признавалъ за нашимъ великимъ поэтомъ права встать въ ряды "европейскихъ писателей".
VIII. Николаевскій періодъ русской литштуры.
(30-50-ые годы).
Русское общество въ царствованіе императора Николая I.
Русское общество въ царствованіе императора Николая I.Выше были указаны т? громадныя историческія посл?дствія, которыя остались въ исторіи русскаго общественнаго самосознанія отъ первыхъ либеральныхъ начинаній юнаго императора Александра. Эти результаты были настолько глубоки, серьезны, что впосл?дствіи, какъ правітельственная реакція, такъ и общественная, см?нившія либерализмъ, оказались не въ состояніи искоренить изъ сознанія русскаго общества зародившейся въ немъ мечты о правахъ личныхъ и гражданскихъ. Почти-об?щанная императоромъ конституція Россіи дана не была,- аракчеевщина и мистицизмъ тяжелымъ гнетомъ легли на русское общество.
Либералы конца александровской эпохи.
И вотъ, одни уступили этому гнету, другіе вступили въ борьбу съ нимъ, р?шившись самостоятельно добиться того, что не даровано было свыше. Репрессіи правительства и упорный консерватизмъ большей части тогдашняго общества обострили энергію и фанатизмъ тогдашнихъ либераловъ-конституціоналистовъ. То, что недавно еще было въ ихъ сознаніи только "мечтой", "утопіей", – теперь, заостренное борьбой, стало искать себ? выраженія въ жизни; теорія стремилась воплотиться въ практику… Военный мятежъ 14 декабря 1825 года былъ первой попыткой со стороны оппозиціонной части русскаго общества вступить въ открытую борьбу съ правительствомъ. Опытъ оказался очень неудачнымъ. Мятежъ былъ подавленъ безъ труда, потому что н?сколькихъ десятковъ до фанатизма уб?жденныхъ людей оказалось недостаточнымъ для того, чтобы создать настроеніе среди такихъ массъ, которыя къ конституціи относились безъ всякаго сознанія и интереса, о правахъ личности еще не им?ли представленія, или либеральничали только потому, что это было тогда "модой"… Къ тому же въ сред? русской интеллигенціи тогда очень силенъ былъ сознательный и стойкій консерватизмъ, сильный не Аракчеевыми, Фотіями. Магницкими, – a сознательной любвью къ родной старин? (Карамзинъ, Шишковъ), искреннею в?рой въ то, что "самодержавіе", "православіе" и "народность" – главныя основы русской исторіи, что не въ подражаніи западу сила Россіи, a въ поддержаніи, укр?пленіи и развитіи этихъ "основъ", признанныхъ исключительно-народными.
Николай I, какъ политическій д?ятель.
Энергичнымъ и уб?жденнымъ поклонникомъ такихъ взглядовъ явился императоръ Николай I. Онъ былъ, во многихъ отношеніяхъ, полной противоположностью Александру I. Это былъ челов?къ, не знавшій колебаній, прямолинейный и р?шительный, оставшійся в?рнымъ своей политик? отъ восшествія на престолъ до смерти. Свою политику онъ построилъ на тонъ сознательномъ консерватизм?, лучшимъ представителемъ котораго былъ въ царствованіе Александра Карамзинъ,- его "Исторія Государства Россійскаго" и "Записка о древней и новой Россіи" – сд?лались политическимъ Евангеліемъ Николая I.
"Оффиціальная народность".
Онъ энергично расправился съ фанатиками-либералами,- и изъ русскаго общества были вырваны самые зам?тные его д?ятели, одухотворявшіе своими мечтами большую часть общества. Ихъ не стало, замеръ въ обществ? "духъ мятежный". Правительство, опираясь на Карамзина, потянулось къ дореформенной, допетровской Россіи. Пытаясь уничтожить "зловредныя" вліянія Запада, оно ставило крестъ на всемъ царствованіи Александра I; оно критически относилось къ реформамъ императрицы Екатерины, отчасти даже Петра, – за то политическіе идеалы
старойМосквы, "третьяго Рима" {См. мою "Исторію русск. словесности" 2-ой вып. І-ой части, стр. 137-9 и др.}, теперь опять воскресли съ новой силой. "Самодержавіе", "православіе" и "народность" – сд?лались лозунгомъ николаевскаго правленія. Націоналистическое направленіе русскаго правительства этихъ годовъ носитъ, обыкновенно, названіе "оффиціальной народности". Надо сознаться, что императоръ Николай сум?лъ окружить себя ореоломъ мощи. Это было большое моральное завоеваніе. Особенно ему, въ этомъ отношеніи, помогла быстрая поб?да надъ декабристами.
Немудрено, что массы общества, недавно равнодушныя ко всякой политик?, или, сл?дуя за модой, тягот?вшія къ декабристамъ, теперь безъ труда перетянулись на сторону правительства, покоренныя обаяніемъ его силы. Расшатанное при Александр? самодержавіе вновь укр?пилось въ сознаніи массъ. Императоръ Николай сум?лъ взять р?шительный, энергичный и самоув?ренный тонъ въ разговор? не только со своими подданными, но и съ государствами Западной Европы,- и такъ тоже надолго ув?ровали въ мощь самодержавной Россіи. Такъ создалось обаяніе личности императора и русской непоб?димости,- обаяніе, которое было разс?яно лишь Крымской кампаніей, изобличившее передъ вс?мъ міромъ слабость необразованной Россіи, на видъ столь могущественной и всесильной…
Отношеніе массы русскаго общества къ политик? правительства.
Но задолго до этого разочарованія, въ начал? царствованія Николая I, режимъ, имъ введенный, былъ очень популяренъ даже въ кругахъ русской интеллигенціи. Общественныя движенія эпохи Александра объяснялись теперь, какъ результатъ поверхностнаго воспитанія молодежи, какъ вольнодумство, явившееся сл?дствіемъ увлеченія тлетворными идеями западноевропейской жизни.
Чтобы впредь не повторялись подобныя треволненія, правительство р?шило взять въ свои кр?пкія руки д?ло "перевоспитанія" русскаго общества и притомъ на основахъ чисто-"народныхъ". Впервые, съ эпохи Московской Руси, заговорило русское правительство о русской "народности".
Развитіе націонализма – законное явленіе. См?шеніе націонализма съ консерватизмомъ. Особенности этого націонализма николаевской эпохи.
Съ исторической точки зр?нія, это возрожденіе націонализма было явленіемъ вполн? законом?рнымъ: выше, пересказывая судьбы русской литературы въ Х?III-омъ и въ начал? XIX-го в?ка, я отм?тилъ постепенное проясненіе націонализма въ русскомъ самосознаніи. Но уже въ эпоху Александра I этотъ націонализмъ изъ сферы чисто-литературной перешелъ въ сферу политическую, выставивъ противъ либеральныхъ начинаній императора такую консервативную общественную массу, которая вступила въ борьбу во имя ясно-сознанныхъ историческихъ идеаловъ. Такъ произошло скрещеніе и соединеніе "націонализма" съ "консерватизмомъ". Теперь, въ эпоху Николая I, эти консервативно-націоналистическіе идеалы восторжествовали въ силу историческаго закона, по которому всякій моментъ интенсивнаго движенія впередъ всегда сопровождается моментомъ такого-же интенсивнаго стремленія назадъ. Такимъ образомъ, націонализмъ этихъ идеаловъ и въ царствованіе Алексавдра, и въ царствованіе Николая I не созр?лъ спокойно, какъ сл?дствіе мирной эволюціи общественнаго самосознанія,- онъ опред?лился, какъ результатъ политической борьбы. Такой боевой,
полемическійхарактеръ русскаго оффиціальнаго націонализма придалъ его идеаламъ и односторонность и излишнюю страстность. Увлеченные борьбой съ "западниками", наши "націоналисты" готовы были – 1) отвергать
всякій прогрессъ, 2)считать
ненароднымъвсе, что вид?ли въ западной жизни. Между т?мъ, въ понятіе истиннаго "народничества" отнюдь не входилъ такой крайній консерватизмъ, какъ доказали это своими взглядами "славянофилы" этой же эпохи.
Кром? этого воинствующаго характера, "оффиціальность народность" гр?шила еще т?мъ, что, опираясь на историческія основанія русскаго прошлаго (односторонне-осв?щенныя Карамзинымъ), она, въ то же время, не понимала, что въ исторіи неподвижнаго н?тъ,- все движется, все развивается, и потому историческія основы, на которыхъ, быть можетъ, д?йствительно, строилось міросозерцаніе н?которыхъ общественныхъ группъ старой Москвы,- не могутъ оставаться основами общественнаго самосознанія Россіи ХІХ-го в?ка.
Оппозиція этому націонализму.
Вотъ почему уже многіе современники этой эпохи начали сомн?ваться въ благотворности такого "народнаи" характера новой политической системы. "Они соглашались, что она удовлетворяла преданіямъ массы, но утверждали, что, въ бол?е широкомъ смысл?, она вовсе не была народна, такъ какъ, по своей крайней исключительности, не давала никакого исхода для развитія умственныхъ и матеріальныхъ силъ народа, оставляя огромную долю самого народа въ рабств?, и, наконецъ, что даже въ способ? ея д?йствій господствовали взгляды, внушенные чужой, западной реакціей" (Пыпинъ). Изъ такихъ мыслей стало складываться оппозиціонное настроеніе въ русскомъ обществ? николаевской эпохи.
Политика внутренняя и вн?шняя николаевской Россіи.
Одинъ изъ современниковъ такъ характеризуетъ вн?шнюю и внутреннюю политику императора, видя въ ней продолженіе идеаловъ Священнаго Союза и развитіе идей Меттерниха: "поддержаніе существующаго порядка не только въ Россіи, но во всей Европ?, даже въ Турціи, защита охранительнаго монархическаго начала повсюду, исключительная опора на силу войскъ, организація общественнаго воспитанія и развитіе административнаго элемента путемъ централизаціи власти, обрус?ніе иноплеменныхъ народовъ, стремленіе создать единство в?роиспов?данія, законодательства и администраціи, строгій надзоръ за общественной мыслью",- вотъ, главныя основанія вн?шней и внутренней политики русскаго правительства этого времени. Событія 1848-го года и польское возстаніе усилили еще бол?е этотъ режимъ, им?вшій ц?лью объединить Россію и спасти ее отъ вліяній запада.
"Перевоспитаніе" русскаго общества.
Но опека правительства направлялась не только на искорененіе изъ русскаго сознанія чужихъ "ненародныхъ" идей, но и на воспитаніе т?хъ идеаловъ, которые считались "истинно-народными". Въ этомъ отношеніи, правительство д?йствовало очень ум?ло, и, въ конц? концовъ, создало въ русскомъ обществ? преувеличенное понятіе о міровомъ значеніи своего отечества {Эта "націоналистическая" политика русскаго правительства им?ла и положительную сторону: посылка русскихъ молодыхъ ученыхъ въ западные университеты и славянскія земли, открытіе ученыхъ обществъ, этнографическихъ и исторнческихъ,- все это сод?йствовало быстрому развитію русской науки, этнографіи; благодаря поддержк? правнтельства выдвинулось теперь немало талантливыхъ ученыхъ этнографовъ-археологовъ. См. подробн?е y Пыпина "Исторія русской этнографіи", ч. I и III.}.
Міровоззр?ніе русскихъ "націоналистовъ".
Посл? в?ковъ рабскаго преклоненія передъ западомъ теперь массы русскаго общества прониклись презр?ніемъ къ этому западу; любовь къ родин?, теперь обратилась y многихъ въ національное самомн?ніе, не желавшее вид?ть y себя ничего плохого. "Сущность этого представленія состояла въ томъ, что Россія есть совершенно особое государство и особая національность, непохожая на государства и національности Европы. На этомъ основаніи она отличается и
должнаотличаться отъ Европы вс?ми основными чертами національнаго и государственнаго быта; къ ней совершенно неприложимы требованія и стремленія европейской жизни. Въ ней господствуетъ наилучшій порядокъ вещей, согласный съ требованьями религіи и истинной политической мудрости. Европа им?етъ свои историческія отличія: въ религіи – католицизмъ, или протестантство, въ государств? – конституціонныя, или республиканскія учрежденія, въ обществ? – свободу слова и печати, свободу общественную и т. п.; она гордится ими, какъ прогрессомъ и преимуществомъ, но этотъ прогрессъ есть заблужденіе и результатъ французскаго вольнодумства и революціи, поправшей въ прошломъ стол?тіи религію и монархію, и хотя укрощенной, но оставившей сл?ды своего пагубнаго вліянія и зародыши дальн?йшихъ европейскихъ безпорядковъ и волненія умовъ. Россія осталась свободна отъ этихъ тлетворныхъ вліяній, которыя только разъ пришли возмутить ея общественное спокойствіе (14 декабря 1825 г.). Она сохранила въ ц?лости преданія в?ковъ и, будучи т?мъ предохранена отъ безпокойствъ и обмановъ конституціонныхъ, не мож?тъ сочувствовать либеральнымъ стремленіямъ, какія обнаруживаются и даже находятъ снисхожденіе правительствъ въ разныхъ государствахъ Европы, и не можетъ не поддерживать, съ своей стороны, принципа чистой монархіи. Въ религіозномъ отношеіи, Россія также поставлена въ положеніе, несходное съ европейскимъ, исключительное и завидное… Ея испов?даніе заимствовано изъ византійскаго источника, в?рно хранившаго древнія преданія церкви, и Россія осталась свободна отъ т?хъ религіозныхъ волненій, которыя первоначально отклоняли отъ истиннаго пути католическую церковь, a потомъ поселили распри въ ея собственной сред? и произвели протестантизмъ, съ его безчисленными сектами. Правда, въ русской церкви также происходили несогласія, и часть нев?жественнаго народа ушла въ расколъ, но правительство и церковь употребляютъ вс? уб?жденія къ возвращенію заблудшихъ и къ искорененію ихъ заблужденій".
"Россія и во внутреннемъ своемъ быт? непохожа на европейскіе народы. Ее можно назвать вообще "особою частью св?та"; со своими особыми учрежденіями, съ древней в?рой, она сохранила патріархальныя доброд?тели, малоизв?стныя народамъ западнымъ. Таковы, прежде всего,- народное благочестіе, полное дов?ріе народа къ предержащимъ властямъ и безпрекословное повиновеніе; такова простота нравовъ и потребностей, не избалованныхъ роскошью и не нуждавшихся въ ней. Нашъ бытъ удивляетъ иностранцевъ и иногда вызываетъ ихъ осужденія, но онъ отв?чаетъ нашимъ нравамъ и свид?тельствуетъ о неиспорченности народа; такъ, кр?постное право (хотя и нуждающееся въ улучшеніи) сохраняетъ въ себ? много патріархальнаго,- хорошій пом?щикъ лучше охраняетъ интересы крестьянъ, ч?мъ могли бы они сами, и положеніе русскаго крестьянина лучше положенія западнаго рабочаго. На этихъ основаніяхъ Россія процв?таетъ, наслаждаясь внутреннимъ спокойствіемъ. Она сильна своимъ громаднымъ протяженіемъ, многочисленностью племенъ и патріархальными доброд?телями народа. Извн? она не боится враговъ; ея голосъ р?шаетъ европейскія д?ла, поддерживаетъ колеблющійся порядокъ; ея оружіе, милліонъ штыковъ, можетъ поддержать это вліяніе и ему случалось наказывать и истреблять революціонную крамолу. Есть недостатки въ практическомъ теченіи д?лъ, но они происходятъ не отъ несовершенства законовъ и учрежденій, a отъ неисполненія эттхъ законовъ и отъ людскихъ пороковъ" {Ср. слова Карамзина, что для Россіи нужна не конституція, a "доброд?тельные губернаторы".}. (Пыпинъ) Эта утопія была красивой и стройной системой, льстящей національному самолюбію, и потому она им?ла полный усп?хъ въ значительной части русскаго общества. Многіе видные общественные д?ятели, литераторы и публицисты вдохновлены были ею и легко приспособились къ этимъ идеаламъ "оффиціальной народности".
Критика этого міросозерцанія.
Лишь немногіе общественные д?ятели не поддались обаянію этой системы; они доказывали, что, всл?дствіе прим?ненія такой системы, русское общество лишено самод?ятельности, и въ умственно-нравственномъ, и въ матеріально-экономическомъ отношеніи; охраняя "народную" самобытность, система эта не допускала въ Россію ни см?лыхъ выводовъ европейской науки, ни жел?зныхъ дорогъ; "самобытность" кончалась умственною и матеріальною б?дностью и отсталостью (Пыпинъ). Крымская война доказала справедливость такого критическаго отношенія къ показному блеску николаевской Россіи: отсутствіе гласности прикрывало злоупотребленія, в?ра въ доброд?тели русскаго народа не оправдалась фактами: народъ косн?лъ въ нев?жеств? и б?дн?лъ отъ солдатчины, б?дн?лъ отъ того, что русская промышленность прозябала, торговля была въ рукахъ иностранцевъ, пути сообщенія были плохи. Но вс? эти недостатки русской д?йствительности зам?чались сперва лишь и многими д?ятелями,- они сд?лались ясны вс?мъ, когда крымская война показала, что одной физической силы для процв?танія государству мало,- нужно образованіе, нужна гласность, самод?ятельность общества, взаимное уваженіе сословій и сознательная любовь къ родин?…
Идейное содержаніе жизни передового русскаго общества въ эту эпоху.
На передовомъ русскомъ обществ? отразились ярко посл?дствія новой политики правительства: такъ какъ сфера живыхъ общественныхъ интересовъ была закрыта, многіе примкнули къ идеямъ "оффиціальной народности" – въ силу в?ры, искренняго уб?жденія, или по причинамъ чисто-эгоистическимъ (Ш?выревъ, Погодинъ, отчасти Пушкинъ и Гоголь). Другіе же – или замкнулись въ сфер? своей интимной, личной жизни (Лермонтовъ), или сосредоточили свою д?ятельность въ области чистаго искусства (отчасти Пушкинъ), отвлеченной философіи (кружокъ Станкевича) и морали (Гоголь). Наконецъ, третьи – занялись вопросами философско-политическими; хотя эти интересы и отличались отвлеченностью, но, всетаки, во многихъ своихъ взглядахъ на прошлое, настоящее и будущее Россіи эти политики-теоретики ("славянофилы" и "западники") разошлись съ господствующиии взглядами "оффиціальной народности". Наконецъ, четвертые, несмотря на всю трудность своего положенія, отъ умствованій отвлеченныхъ переходили иногда къ живымъ вопросамъ современности, разр?шая ихъ отнюдь не въ дух? большинства; ихъ можно отнести къ групп? ярко-оппозиціонной по отношенію къ идеаламъ правительства и массы русскаго общества. (Герценъ, Б?линскій, отчасти Чаадаевъ).
Чаадаевъ.
Въ лиц? Чаадаева "оффиціальная народность" встр?тила р?шительнаго противника. Въ самый разгаръ общаго упоенія чувствами патріотизма и народной гордости онъ выступилъ въ неблагодарной роли непримиримаго скептика.
