Императрица Екатерина.
Небольшую роль играетъ въ пов?сти императрица Екатерина,- но въ этомъ эскиз? геніально нам?чены ея характерныя черты. Во время перваго свиданья съ Машей "незнакомая дама" поражаетъ насъ какимъ-то "царственнымъ" благодушіемъ; зат?мъ оно см?няется вниманіемъ, въ которомъ сквозитъ сердечность. Это милостивое отношеніе къ Маш? см?няется вспышкой сдержаннаго гн?ва и, наконецъ, въ посл?днемъ свиданьи Екатерина предстаетъ передъ Машей въ ореол? холоднаго блеска,- монархиней, награждающей доброд?тель. Каждый взъ этихъ душевныхъ моментовъ удивительно в?рно передаетъ историческія черты императрицы – и это ум?ніе говоритъ просто, хотя и безъ той сердечвой теплоты, которая носитъ характеръ фамильярности, и эта способность отдаться гн?ву, но не безобразному, незнающему пред?ловъ,- и это ум?ніе очаровать величіемъ своей царственной улыбки, награждающей и прощающей,- все это, д?йствительно, н?сколько художественныхъ портретовъ Екатерины.
Савельичъ.
Въ лиц? Савельича Пушкинъ изобразилъ типъ кр?постного слуги, который легко носитъ ярмо своего рабства, такъ какъ онъ прожилъ всю свою жизнь въ патріархальной семь? Гриневыхъ, гд?, очевидно, омерзительгыя сторогы кр?постнтчества не проявляли себя р?зко, гд? возможны были добрыя, задушевныя отношенія между господами и крестьянами. Мы вид?ли уже, что старикъ Гриневъ управлялъ домомъ, семьей и им?ньемъ почти по рецепту Домостроя; онъ былъ "домовладыкой", но не былъ "палачемъ" – въ его глазахъ рабы были "домочадцами" (чадо, дитя), т. е. почти родными… Къ нимъ онъ отвосился строго, но справедливо. Только такія патріархальныя отношенія скрашивали въ н?которыхъ "дворянскихъ гн?здахъ" жизнь кр?постныхъ, и русская литература оставила намъ немало указаній на существованіе, даже въ кр?постное право, такихъ своеобразныхъ, хотя и грубоватыхъ, но всетаки челов?ческихъ отношеній. Особенно посчастливилось въ нашей литератур? типу стараго слуги, душой и т?ломъ преданному своему барину. Отрицательно относясь къ кр?поствому праву, Пушкинъ не могъ вычеркивать изъ жизни такихъ явленій, какъ его нянюшка Арина Родіоновна;- онъ облюбовалъ этотъ типъ и изобразилъ его въ нян? Татьяны, въ Савельич?…
"Внутренній міръ Савельича простъ и несложенъ, но онъ озаренъ св?томъ безпристрастной и чистой души. Б?дная деревенская церковь, родное село, да барская усадьба – вотъ, что воспитало Савельича, вотъ, ч?мъ онъ жилъ весь "свой" в?къ. Не мудрствуя лукаво, не разсуждая о томъ, им?ютъ-ли пом?щики нравственное право влад?ть кр?постными, онъ по-христіански несъ выпавшій на его долю жребій. Онъ родился и умеръ рабомъ, но не былъ рабомъ л?нивымъ и лукавымъ; онъ служилъ своимъ господамъ "не за страхъ, a за сов?сть", и не тяготился своимъ подневольнымъ положеніемъ. Въ немъ н?тъ и т?ни холопства,- онъ независимо держится и по отношенію къ своему воспитаннику, и даже къ старому барину (письмо его изъ кр?пости). Очевидво, онъ не чувствуетъ гнета кр?постничества, и считаетъ себя членомъ семьи, съ которою сроднился до того, что и радости, и горести этой семьи – наполняютъ всю его одинокую, самоотверженную жизнь". (Черняевъ) Онъ – в?рный рабъ, который свято исполняетъ свой
долгъ дядькидворявскаго недоросля. Недалекій и безтолковый, онъ не понимаетъ, что обязанности дядьки м?няются съ годами питомца, и это ставитъ не разъ его, и его питомца въ комическія положенія. Но этотъ комизмъ забывается, когда мы видимъ Савельича, готоваго жертвовать своей жизнью за барчука (Пугачеву предлагаетъ свою голову взам?нъ барской). Мораль y Савельича своеобразная: понятія о "чести" y него свои. Узнавъ о проигрыш? питомца, онъ сов?туетъ ему не платить долга. "Скажи, говоритъ онъ, что родители теб? и тратить-то, окромя какъ на ор?хи, запретили". Онъ уговариваетъ своего барина поц?ловать руку Пугачева: "не упрямься! шепчетъ онъ. Плюнь! да поц?луй y злод… тьфу! y него руку!" Упрямый и ворчливый, онъ добродушенъ и уступчивъ, и, если своей суетливостью и излишнимъ вниманіемъ ставилъ Гринева не разъ въ см?шныя положенія, т?мъ не мен?е, ему его баринъ за многое былъ обязанъ во время т?хъ передрягъ, которыя выпали на его долю.
Литературная исторія пов?сти.
Наброски "Капитанской дочки", сохранившіеся въ бумагахъ Пушкина, свд?тельствуютъ о томъ, какъ много думалъ онъ о своемъ произведеніи. Сначала онъ предполагалъ героемъ пов?сти сд?лать историческое лицо – Шванчича, – офицера, передавшагося Пугачеву и потомъ прощенному императрицей. Этотъ Шванчичъ – прототипъ Швабрина. Въ этомъ первоначальномъ наброск? еще н?тъ ни Гриневыхъ, ни Мироновыхъ, ни Савельича. Зат?мъ во второй редакціи пов?сти Пушкинъ героемъ д?лаетъ Башарина, молодого дворянина, отразившаго на себ? н?которыя черты Гринева, – онъ, впрочемъ, тоже является изм?нникомъ. Въ этомъ наброск? есть уже намеки на любовь героя; бытовая сторона тогдашней русской жизни тоже нам?чается ясн?е. Башаринъ – тоже историческое лицо, о которомъ упоминается въ "Исторіи пугачевскаго бунта". Впосл?дствіи Пушкинъ зам?нилъ его Буланинымъ и, наконецъ, Гриневымъ,- фамиліей тоже исторической.
Вліяніе на пов?сть "Исторіи".
Связь съ "Исторіей Пугачевскаго бунта" въ пов?сти вообще очень зам?тна: описаніе б?логорской кр?пости, ея гарнизона съ исторической точки зр?нія в?рно; жалкое, но героическое сопротивленіе, оказанное Пугачеву офицерами, в?рными императриц?, тоже срисовано съ д?йствительности; детали расправы съ ними Пугачева, пониманіе Пугачева, – все основывается на фактическомъ матеріал? "Исторіи".
Литературныя вліянія на пов?сть.
Кром? такихъ историческихъ вліяній, на "Капитанскую дочку" были вліянія и литературныя. Съ карамзинскихъ пов?стей: "Б?дная Лиза" и "Флоръ Силинъ" въ русскую литературу вошло обыкновеніе рисовать малозам?тныхъ героевъ; въ ихъ сердцахъ русскіе литераторы любили отм?чать неожиданныя, на первый взглядъ, черты тонкихъ и высокихъ чувствъ. Во многихъ тогдашнихъ журналахъ вплоть до Пушкина пом?щались не только сентиментальныя пов?стушки на такія темы, но даже въ отд?л? "сообщеній" изъ разныхъ городовъ разсказывались различные подобные случаи героизма и доброд?тели мужиковъ, солдатъ, мелкихъ чиновниковъ и пр.,-словомъ, людей такихъ, съ которыми псевдоклассицизмъ никогда не связывалъ героизма. Д?йствительный случай съ д?вушкой, которая пришла изъ Сибири въ Петербургъ подавать императору Александру I прошеніе о помилованіи ея ссыльнаго отца поддержалъ эту литературную "моду". Этотъ подвигъ скромной провинціальной д?вушки разсказывался съ подробностями во многихъ тогдашнихъ журналахъ – онъ же вдохновилъ изв?стнаго французскаго писателя Ксавье-де-Местра на сочиненіе пов?сти: "La jeune Sibirienne" и H. Полевого: "Параша-Сибирячка". И д?йствительный подвигъ Параши, и разсказъ Ксавье-де-Местра, и модеыя тогда пов?сти о смиренныхъ людяхъ, оказавшихся героями, несомн?нно, отразились на "Капитанской дочк?". Только сентиментальность, и даже "мелодраматичность" вс?хъ этихъ произведеній, Пушкинъ сум?лъ зам?нить спокойнымъ реализмомъ.
Бытовые романы Пушкина.
Къ "бытовымъ" романамъ Пушкина надо отнести пов?сть "Дубровскій", написанную еще до "Капитанской дочки" въ 1832 году и "Пов?сти Б?лкина".
"Дубровскій".
Въ пов?сти "Дубровскій" Пушкинъ изобразилъ современную ему Россію: жизнь дворянъ въ ихъ пом?стьяхъ, недостатки тогдашней администраціи, н?которыя черты кр?постничества.
Троекуровъ.
Яркими красками обрисовалъ писатель старика-Троекурова, богача-пом?щика, въ душ? котораго благородное странно перем?шалось съ отвратительнымъ: кр?постное право, богатство, и произволъ администраціи сд?лали его деспотомъ-самодуромъ, который, ради прихоти, или изъ оскорбленнаго самолюбія, можетъ принести въ жертву и дружбу, и любовь къ дочери. Привольная жизнь Троекурова въ его им?ніи, его развлеченія, отношенія къ мелкимъ дворянамъ и у?здной администраціи,- все это представлено въ пов?сти мастерски.
Старикъ-Дубровскій. Молодой-Дубровскій.
Не мен?е удачно изобразилъ Пушкинъ и старика-Дубровскаго: это – излюбленный писателемъ типъ – представитель захудалаго дворянства, y котораго отъ блестящаго прошлаго ихъ рода осталась только родословная, маленькое пом?стье и тонкое чувство чести, даже тщеславія… Пушкинъ самъ былъ не чуждъ этихъ чувствъ и не разъ ихъ изображалъ ("Родословная моего героя", Гриневъ-старикъ.). Мен?е удачными оказались молодые герои. Дубровскій-сынъ, благородный юноша, подобно отцу, воодушевленный высокимъ уваженіемъ къ дворянской чести, д?лается "романтическимъ разбойникомъ" въ дух? моднаго тогда романическаго героя Ринальдо-Ринальдини, грабитъ только богатыхъ, не прочь иногда наградить доброд?тель и наказать порокъ, – лицо, съ современной точки зр?нія – нестественное. Его чистая и высокая привязанность къ Маш? Троекуровой заставляетъ его отказаться отъ мести ея отцу; эта привязанность заставляетъ его отказаться и отъ личнаго счастья. Подобный типъ благороднаго разбойника-рыцаря,- очень популяренъ въ тогдашнихъ романахъ, переводныхъ и русскихъ. Впрочемъ, намъ людямъ ХХ-го в?ка, опасно говорить о
неестественноститакихъ типовъ; воспитанные на романической литератур?, люди пушкинскаго времени были и въ жизни "романтиками", какъ бывали и байронистами-Он?гиными… Т?мъ бол?е это возможно, что предлогомъ къ написанію пов?сти былъ д?йствительный случай: другь Пушкина разсказывалъ ему объ одномъ дворянин?, который сд?лался разбйникомъ посл? того, какъ его сос?дъ не по праву завлад?лъ его им?ніемъ.
Маша Троекурова.
Маша Троекурова – образъ, бл?дно очерченный. Это – мечтательница, любительница романовъ, тихое и кроткое существо, которое безсильно и противъ самодурства отца, и противъ любви Дубровскаго; она придерживается искони-русскаго почитанія святости брака, хотя бы противъ воли заключеннаго.
Гораздо жив?е обрисованы второстепенные типы: гости Троекурова, чины у?здной полиціи, мужики… Вс? эти типы представляютъ собой яркій и сложный фонъ, разработавный искусно. Въ "Евгеніи Он?гин?", наприм?ръ, д?йствуютъ только герои,- зд?сь же д?йствуетъ
масса,при томъ простонародвая,- это было новинкой для русской литературы того времени.
"Пов?сти Б?лкина".
"Пов?сти Б?лкина" представляютъ собою соединеніе различныхъ разсказовъ, различныхъ по настроенію и даже по стилю, очевидно, написанныхъ въ разное время. Пушкинъ соединилъ ихъ подъ общимъ названіемъ "Пов?сти Б?лкнна", не желая, какъ изв?стно, подписывать своей фамиліи. Слишкомъ обострены были его отношенія къ тогдашей русской критик?.
"Выстр?лъ".
Пов?сть "Выстр?лъ", начинающая собою "Пов?сти Б?лкина" – самая слабая по иде? и по выполненію. Д?йствіе пов?сти развертывается въ военной сред?. Герой ея – Сильвіо, какой "таинственный незнакомецъ", разочарованный, съ чертами байронизма, питающій долгол?тнюю месть въ сердц?, оказывается, на д?л? очень чувствительнымъ, благороднымъ челов?комъ, прощающимъ врага изъ сожал?нія къ его жен?.
"Метель".
Въ пов?сти "Метель" разсказанъ курьезный случай о томъ, какъ дворянская д?вица по ошибк? обв?нчалась съ чужимъ, ей незнакомымъ юношей, и какъ она, только на четвертый годъ, встр?тила своего мужа. Въ пов?сти выведенъ сентиментально-романтическій герой Владимиръ и такая же героиня Марья Гавриловна. Чисто-русскимъ въ роман? является выраженное въ немъ уваженіе къ святости обряда бракосочетанія: и героиня, и ея мужъ, незнакомые другъ съ другомъ, въ теченіе четырехъ л?тъ считаютъ себя связанными той клятвой, которую они произнесли y алтаря.
"Гробовщикъ".
Пов?сть "Гробовщикъ" – веселая шутка, съ прим?сью фантастики, во вкус? модныхъ тогда пов?стей. Съ тонкимъ, почти гоголевскимъ юморомъ, охарактеризованъ герой пов?сти и его сос?дъ, н?мецъ Шульцъ. Единственный разъ, въ этой пов?сти, Пушкинъ заглянулъ въ жизнь русскаго ремесленника.
"Станціонный Смотритель".
Пов?сть "Станціонный Смотритель" представляетъ собою трогательную исторію изъ жизни "маленькихъ людей". Съ теплымъ сочувствіемъ разсказываетъ Пушкинъ о тяжелой жизни станціонныхъ смотрителей, о гор?, постигшемъ его героя, когда его любимая дочь Дуня покинула его скромный домикъ, увлекшись про?зжимъ. Старикъ спился съ горя и умеръ. Сочувствіе къ "униженнымъ и оскорбленнымъ", которое впосл?дствіи нашло y насъ выразителя въ лиц? Достоевскаго, впервые
художественновыражено было Пушкинымъ. И до него сентиментальные писатели, врод? Карамзина, изображали страдающихъ героевъ, стараясь вызывать къ нимъ состраданіе,- но эта "надуманность" ихъ произведеній, этотъ сентиментализмъ, выражающійся въ навязываніи читателю своихъ чувствъ, слащавый тонъ,- все это д?лаетъ ихъ произведенія нехудожественными въ глазахъ современнаго читателя. Пушкинъ, великій писатель-
реалистъ,т? же чувства состраданія къ униженнымъ и оскорбленнымъ, возбуждаетъ y читателя объективнымъ и правдивымъ изображеніемъ жизни. Ta же идея, но другая манера письма.
"Барышня-крестьянка".
Пов?сть "Барышня-крестьянка" вводитъ насъ въ жизнь современныхъ Пушкину "дворянскихъ гн?здъ". Передъ нами нехитрая любовь молодого барина Алекс?я Берестова и сос?дней барышни – Лизы Муромской. Оба героя настроены на романическій ладъ, но это не м?шаетъ имъ быть очень жизнерадостными. Русская деревня, пом?щичья жизнь обрисованы зд?сь добродушно и любовно,- въ пов?сти н?тъ такихъ выпуклыхъ и мрачныхъ картинъ этой жизни, какъ въ "Дубровскомъ".
"Исторія села Горохина".
"Исторія села Горохина" представляетъ собою остроумную шалость Пушкина: онъ высм?ялъ въ своемъ разсказ? манеру письма н?которыхъ историковъ. В?роятн?е всего, онъ м?тилъ на сочиненіе Полевого: "Исторія русскаго народа". Разсказъ ведется отъ имени Б?лкина. Это добродушный, недалекій челов?къ, съ самыми поверхностными знаніями, но обуреваемый зудомъ писательства. Онъ не можетъ отличить существеннаго отъ несущественнаго и о самыхъ пустыхъ и мелкихъ событіяхъ и лицахъ деревенской жизни пов?ствуетъ съ па?осомъ. Жизнь деревни, съ комической стороны, представленa Пушкинымъ очень удачно. Живыя лица крестьянъ, въ своеобразномъ осв?щеніи Б?лкина, проходятъ передъ нами.
Драмы Пушкина.
Къ посл?днему періоду творчества Пушкина относится сочиненіе имъ небольшихъ драмъ, или, в?рн?е, драматическихъ сценъ. Большинство ихъ написаны въ 1830-омъ году въ сел? Болдин?, гд? Пушкинъ жилъ во время холеры и откуда выбраться долго не могъ всл?дствіе карантиновъ. "Скупой Рыцарь", "Моцартъ и Сальери", "Каменный Гость", "Пиръ во время чумы" – вс? относятся къ 1830-му году. Ран?е въ 1826-омъ году была написана имъ "сцена изъ "Фауста", и поздн?е – въ 1832-омъ года "Русалка". Вс? эти драмы, въ сущности, очень похожи, по композиціи, на "Бориса Годунова", представляютъ собою отд?льные психологическіе моменты, но не даютъ картины развитія страсти.
Передъ нами выведены характеры, воплощающіе общечелов?ческія страсти. На н?сколькихъ страницахъ, въ двухъ-трехъ монологахъ, Пушкинъ рисуетъ удивительно сложные характеры. Въ этомъ – ихъ психологическій интересъ,- но эта способность великаго поэта въ немногихъ словахъ сказать многое лишаетъ его драмы всякаго сценическаго интереса.
"Скупой Рыцарь".
"Скупой Рыцарь" представляетъ собою, по глубин? психологическаго анализа, по яркости образа, по ширин? художественнаго замысла, всесторонне исчерпывающаго во вс?хъ подробностяхъ общечелов?ческій типъ скупца, истинно-шекспировское произведеніе.
Герой-психопатъ.
Въ изумительномъ, по сил? и содержательности, монолог? "Скупого Рыцаря" Пушкинъ сум?лъ изобразить, пожалуй, даже не типъ скупца, a типъ
психопата,покореннаго "маніей величія", "маніей пресл?дованія", подчиненнаго "навязчивой иде?" (id?e fixe) и переступившаго уже за пред?лы нормальнаго взгляда на жизнь. Это – мономанъ, который наслаждается "поэзіей зла". Онъ понииаетъ прелесть убійства: "есть люди, говоритъ онъ,-
"Въ убійств? находящіе пріятность,-
Когда я ключъ въ замокъ влагаю, то же
Я чувствую, что чувствовать должны
Они, вонзая въ жертву ножъ: пріятно…
И страшно вм?ст?…
Манія величія. Id?e fixe.
Его "манія величія" выражается въ томъ, что онъ, влад?лецъ несм?тныхъ богатствъ, воображаетъ себя владыкой міра; онъ "царствуетъ", полагая, что ему покорны и любовь, и доброд?тель, и поэзія, и злод?йство… Но это – бредъ сумасшедшаго челов?ка, который началъ съ собиранія денегъ, быть можетъ, съ мечтами устроить свое бытіе блестящимъ, и кончилъ т?мъ, что деньги,
средстводля такого бытія, сд?лалъ
ц?лью.Онъ – не владыка, деньги – "не слуги и не друзья" его, a господа, и онъ служитъ имъ, по словамъ его сына, "какъ алжирскій рабъ, какъ песъ ц?пной". Его "id?e fixe" – наполнять свои сундуки: теперь передъ нимъ вся забота, вся ц?ль жизни – наполнить "седьмой сундукъ, еще неполный". Онъ обожаетъ свое золото психопатическою страстью ("Какъ молодой пов?са…"). Онъ знаетъ исторію своихъ монетъ и съ наслажденіемъ преступника-психопата вслушивается въ ужасныя ихъ пов?ствованія.
Манія пресл?дованія.
Онъ страдаетъ "маніей пресл?дованія", такъ какъ ему кажется, что его сынъ, жизнерадостный и беззаботный Альберъ, y котораго атласные карманы не держатъ золота – хочетъ завлад?ть его деньгами. Онъ готовъ клеветать на него герцогу; онъ готовъ думать, что Альберъ мечтаетъ объ его смерти, что онъ готовъ его обокрасть… Страдая маніей пресл?дованія, онъ в?ритъ истин? своихъ подозр?ній – исчадію бреда. Трогательной чертой, смягчающей искаженный, нечелов?ческій обликъ старика, является проблескъ и въ его черствой душ? прежняго рыцарскаго благородства, и потому на слова Альбера: "баронъ, вы лжете!" – отв?чаетъ вызовомъ.
"Поэзія золота".
Пушкину въ монолог? пом?шаннаго скупца удалось изобразить мрачную "поэзію золота". Оно – могущественное зло; оно ведетъ за собой сумасшествіе, преступленія, оно пропитано слезами и кровью, оно несетъ униженіе и рабство т?мъ, y кого оно отсутствуетъ,- но оно не щадитъ и того, къ кому оно льется р?кой. Скупой рыцарь говоритъ о т?хъ лишеніяхъ, о т?хъ страданіяхъ, которыхъ оно ему стоило: благороднаго рыцаря, слугу отечества и ближайшаго друга герцога оно превратило въ мрачнаго преступника, пом?шаннаго, клеветника и палача. Золото отнимаетъ y него жизнь. Передъ лицомъ герцога оно отомстило ему за его ужасную страсть, и онъ умираетъ рабомъ, съ крикомъ: "ключи мои! Ключи!".
Альберъ.
Совершенною противоположностью старику-рыцарю представленъ его сынъ – Альберъ. Это – жизнерадостный, добродушный юноша, полный любви къ развлеченьямъ и ут?хамъ земной жизни. Онъ честенъ и благороденъ,- ни одна черная мысль не грызетъ его сердца. Онъ говоритъ свое amen, на пожеланія Соломона скор?е получить насл?дство, съ беззаботной шуткой, не вдумываясь въ смыслъ того, что онъ сказалъ. Альберъ полонъ рыцарскихъ понятій о чести,- слушая клевету отца, онъ не протестуетъ, когда тотъ говоритъ объ нам?реніяхъ сына убить его, но онъ не выдерживаетъ позорящихъ обвиненій въ попытк? обокрасть отца.
Происхожденіе драмы.
Литературное происхожденіе драмы неясно. Во многихъ литературахъ удалось найти твпы "скупцовъ", но никому изъ изсл?дователей не удалось доказать, что Пушкинъ зналъ именно эти произведенія. Если допускать литературныя вліянія на образъ скупого рыцаря, то, всего в?роятн?е, можно эти вліянія отыскать въ сочиненіяхъ Байрона,- ихъ, по крайней м?р?, Пушкинъ читалъ нав?рно. Въ "Донъ-Жуан?" Байрона есть н?сколько строфъ, посвященныхъ психологическому анализу скупости и отчасти "поэзіи золота".
"Моцартъ и Сальери". Типъ героя.
Въ другой драм?: "Моцартъ и Сальери" Пушкинъ въ лиц? героя – Сальери вывелъ образъ, н?сколько напоминающій стараго барона. Сальери – тоже мономанъ, для котораго музыка – все въ жизни; ей служитъ онъ съ д?тства, надъ ней онъ дрожитъ, какъ баронъ надъ своимъ золотомъ; онъ наслаждается ею такъ же, какъ баронъ своимъ золотомъ – тайкомъ, "про себя" – онъ творитъ и сжигаетъ свои произведенія. Какъ для скупого барона каждый дублонъ полонъ смысла, полонъ краснор?чивыхъ разсказовъ,-такъ для Сальери каждый музыкальный звукъ есть предметъ изученія, каждый звукъ полонъ значенія: "музыку" онъ "разъялъ, какъ трупъ, пов?рилъ алгеброй гармонію"…
Сравненіе Сальери съ скупымъ рыцаремь.
Наконецъ, онъ достигъ счастья: достигъ совершенства, и слава ему улыбнулась – по его словамъ, онъ былъ счастливъ и "наслаждался мирно своимъ трудомъ, усп?хомъ, славой"… И на пути ему вдругъ всталъ Моцартъ. Такъ мирно наслаждается своимъ накопленнымъ золотокъ скупецъ-баронъ, и такой же разладъ въ его радость вноситъ мысль о насл?дник?,- жизнерадостномъ, легкомысленномъ юнош?, къ которому перейдутъ его богатства… Скупой баронъ не пощадитъ никого, кто посягнулъ бы на его золото,- онъ даже сына готовъ погубить, только спасая свои сокровища,- такъ и Сальери убиваетъ своего друга, генія Моцарта, за то, что тотъ овлад?ваетъ тайной музыкальнаго творчества,- овлад?ваетъ безъ труда, безъ заботъ, благодаря геніальности своей натуры.
Онъ легко овлад?ваетъ т?мъ, къ чему всю жизнь стремился Сальери и ч?мъ онъ еще не овлад?лъ. Сальери упорно шелъ къ своей ц?ли: онъ, какъ старый баронъ, выстрадалъ свое богатство безсонными ночами, дневными заботами, обузданными страстями: вотъ почему Сальери смущается видомъ беззаботнаго, жизнерадостнаго Моцарта, "гуляки празднаго", который безъ всякаго "благогов?нія" относится къ музык?,- его видъ доставляетъ Сальери т? же муки, которыя терзаютъ сердце стараго барона, возмущеннаго мыслью о томъ, какъ въ его святилище ворвется его насл?дникъ:
"Безумецъ, расточитель молодой,
Развратниковъ разгульныхъ собес?дникъ!
Оттого Сальери видитъ въ Моцарт? такого-же "богохульника", какъ баронъ – въ Альбер?.
Съ ужасомъ баронъ думаетъ о томъ, какъ, посл? его смерти, Альберъ -
"Сундуки со см?хомъ отопретъ,-
И потекутъ сокровища мои
Въ атласные дырявые карманы.
Онъ разобьетъ священные сосуды,
Онъ грязь елеемъ царскимъ напоитъ…"
За такое-же легкое отношеніе къ "святости" музыкв Сальери возненавид?лъ Моцарта. Онъ убиваетъ его потому, что видитъ въ этомъ свой долгъ; онъ поступаетъ, какъ фанатикъ, который убвиаетъ святотатца, осквернившаго святыню. Этотъ фанатикъ – есть уже мономанія, сумасшествіе. Таковъ Сальери въ изображеніи Пушкина.
Но онъ, кром? того, и завистникъ,- онъ "глубоко, мучительно завидуетъ" этому генію, который доказалъ ему его бездарность. Такъ завидуетъ скупой баронъ тому игроку, которому улыбнулось счастье, и онъ грудами загребаетъ золото – въ то время, когда ему, скупцу-страдальцу, приходится только "по горсти б?дной" приносить свою дань "богу золота". Положеніе Сальери т?мъ трагичн?е, что онъ – другъ Моцарта, что онъ преклоняется передъ нимъ, какъ передъ геніемъ,- въ немъ, сл?довательно, не умерли еще челов?ческія чувства, какъ въ душ? скупого барона, въ душ? котораго даже родственныя чувства погасли. И вотъ, чтобы заглушить эти челов?ческія чувства, Сальери старается ув?рить себя, что онъ "долженъ" убить Моцарта потому, что этотъ необъятный геній т?мъ больше горя принесетъ людямъ, ч?мъ больше будетъ развертываться.
"Н?тъ! не могу противиться я дол?
Судьб? моей: я избранъ, чтобъ его
Остановить – не то, мы вс? погибли,
Мы вс?, жрецы, служители музыки!
Что пользы, если Моцартъ будетъ живъ
И новой высоты еще достигнетъ?
Подыметъ-ли онъ т?мъ искусство? Н?тъ!-
Оно падетъ опять, какъ онъ исчезнетъ;
Насл?дника намъ не оставитъ онъ!
Что пользы въ немъ?Какъ н?кій херувимъ,
Онъ н?сколько занесъ намъ п?сенъ райскихъ
Чтобъ, возмутивъ безкрылое желанье
Въ насъ, чадахъ праха, посл? умереть!"
Сложность душевной борьбы Сальери.
Такимъ образомъ, образъ Сальери гораздо сложн?е, ч?мъ образъ стараго барона: въ его душ? – мономанія (преклоненіе передъ музыкой), манія величія (онъ готовъ былъ считать с?бя "геніемъ") усложняются борьбой оскорбленнаго самолюбія (сознаніе своего ничтожества), чувствомъ обиды на несправедливость въ нему небесъ (онъ, труженикъ, ниже "празднаго гуляки"), чувствами зависти и дружбы къ Моцарту и восхищеніемъ передъ его геніемъ ("Ты Моцартъ – богъ!"). Изъ этой путаницы психологической онъ выходитъ путемъ софизмовъ, прикрывающихъ его преступленіе.
Моцартъ.
Какъ въ "Скупомъ Рыцар?", рядомъ съ барономъ, выведенъ его сынъ Альберъ, челов?къ здоровый, нормальный,- такъ и въ драм? "Моцартъ и Сальери" Моцартъ – образъ челов?ка, въ которомъ все уравнов?шено – и плоть, и духъ, у котораго ясный и простой взглядъ на міръ. Какъ "поэтъ" Пушкина, онъ можетъ затеряться въ толп?, можетъ оказаться ничтожн?е вс?хъ "ничтожныхъ земли", и можетъ, въ моментъ вдохновенія, уйти въ міръ идеаловъ, міръ грезъ и звуковъ…
Литературная исторія драмы.
Литературная исторія этой драмы не выяснена. В?роятно, опера Моцарта "Донъ-Жуанъ", поставленная около 30 года на петербургской сцен?, возбудила интересъ Пушкина къ біографіи Моцарта; объ этомъ интерес? свид?тельствуют записки Смирновой. Знакомство съ жизнью Моцарта привело Пушкина къ образу Сальери,- и онъ драматизировалъ попавшій въ біографію Моцарта любопытный слухъ объ его насильственной сиерти.
"Каменный Гость". Донъ-Жуанъ.
Драма "Каменный Гость" отличается отъ об?ихъ разобранныхъ піесъ. Героемъ ея является жизнерадостный Донъ-Жуанъ,- это олицетвореніе беззаботной юности. Юноша, полный любви къ жизни, онъ подкупаетъ читателя своею молодостью, своимъ безстрашіемъ, искренностью и способностью увлекаться. Черты Альбера и Моцарта въ этомъ образ? нашли развитіе и углубленіе. Донъ-Жуанъ никого не боится ("Я никого въ Мадрит? не боюсь!" – восклицаетъ онъ безъ всякаго хвастовства). Онъ, весь яркое воплощеніе жизни, не боится смерти,- ей онъ глядитъ прямо въ глаза…
"Что значитъ смерть? За сладкій мигъ свиданья
Безропотно отдамъ и жизнь!"
И онъ доказываетъ справедливость этихъ словъ: онъ знаетъ, что придетъ на его свиданье статуя коиандора, и онъ, всетаки, идетъ на это свиданье, идетъ на встр?чу стату?, безстрашно протягиваетъ ей руку и погибаетъ, призывая имя той женщнны, которая въ тотъ моментъ влад?ла его сердцемъ!
Самъ легко относясь къ своей жизни, онъ не церемонится и съ жизнью другихъ и свой путь со см?хомъ усыпаетъ т?лами убитыхъ.
Отношеніе къ женщинамъ. "Поэзія любви".
Въ отношеніяхъ къ женщинамъ Донъ-Жуанъ всегда искрененъ; онъ увлекается постоянно, и всякое новое увлеченіе кажется ему
настоящейлюбовью. Въ своей небольшой піес? Пушкинъ обрисовалъ два только увлеченія,- и въ обоихъ его герой рисуется во весь ростъ: его пламенныя р?чи, полныя искренней страсти, его безумная отвага, полное отсутствіе думъ о прошломъ ("Недолго насъ покойницы тревожатъ"), и о будущемъ – таковъ этотъ обаятельный юноша, служащій "поэзіи любви" съ такимъ же самозабвеніемъ, съ какимъ скупой рыцарь служитъ "поэзіи золота", Сальери – "поэзіи музыки". Въ противоположность обоимъ этимъ мрачнымъ героямъ, Донъ-Жуанъ всегда счастливъ: когда ему об?щано свиданье, онъ счастливъ, какъ ребенокъ: "Я счастливъ! Я п?ть готовъ, я радъ весь міръ обнять! – восклицаетъ это обаятельное дитя, опасное своимъ д?тскимъ эгоизмомъ, своей беззаботностью…
Отношеніе къ Донъ-Жуану.
Ему подъ-пару Лаура, которая хочетъ жить только настоящимъ, которая о будущемъ думать не хочетъ,- для нея Донъ-Жуанъ – "в?рный другъ, в?треный любовникъ"; она ни въ чемъ не упрекаетъ его, такъ какъ сама наслаждается только настоящимъ. Но не такъ относятся въ этому "ребенку" люди, серьезно смотрящіе на жизнь, люди, знающіе муки прошлаго и страхъ предъ будущимъ: устами Донъ-Карлоса они называютъ его "безбожникомъ" и "мерзавцемъ". Въ этихъ словахъ осуждается Донъ-Жуанъ за отсутствіе "принциповъ", за непризнаваніе "законовъ" божескихъ и челов?ческихъ, за незнаніе т?хъ самоограниченій, которыми люди, живущіе въ обществ?, связали себя, ограждаясь другъ отъ друга.
Еще другой взглядъ высказывается въ піес? о Донъ-Жуан? устами Донны Анны,- она повторяетъ "ходячее мн?ніе" о немъ: онъ "хитеръ", онъ – "демонъ", онъ – "безбожный развратитель". Это мн?ніе – сужденіе толпы, которая не всмотр?лась въ сердце Донъ-Жуана.
Couleur locale.
Пушкинъ д?йствіе своей пьесы пріурочилъ къ Испаніи, стран?, которая создала в?чный типъ Донъ-Жуана. Онъ сум?лъ въ монолог? Лауры:
"Приди… Открой балконъ. Какъ небо тихо!
Недвижимъ теплый воздухъ…
Ночь лимономъ
И лавромъ пахнетъ!…"
"Любовь" въ этой драм?.
– нарисовать дивный пейзажъ южной ночи. Пушкинъ сум?лъ и "любовь" изобразить въ этой піес? своеобразную, непохожую на увлеченія дикарки Земфиры, на страсть Заремы, на мечтательную любовь Татьяны, на чистую преданность Маши Мироновой… Пушкинъ сознательно изобразилъ этотъ "couleur locale" во вкус? романтиковъ,- его не удовлетворялъ "Донъ-Жуанъ" Мольера, въ которомъ "любовь" героя потеряла, по его мн?нію, вс? испанскія черты. Образъ Донъ-Жуана ему нарисовать было нетрудно, потому что и въ немъ, какъ въ Альбер? и въ Моцарт?, онъ могъ чувствовать кое-какія свои собственныя черты.
Литературная исторія драмы.
Происхожденіе драмы необходимо связать съ интересомъ Пушкина къ опер? Моцарта "Донъ-Жуанъ", съ большимъ усп?хомъ шедшей въ 30-хъ годахъ въ Петербург?. Существуетъ мн?ніе, что даже содержаніе драмы во многихъ деталяхъ соприкасается съ либретто оперы (соч. абб. де-Понте).
"Пиръ во время чумы".
"Пиръ во время чумы" представляетъ собою вольный переводъ трагедіи Вильсона: "The city of the plague". Общество молодежи собирается пировать на улицахъ зачумленнаго города; молодежь потеряла надежду на спасенье и хочетъ посл?днія минуты земной жизни провести радостно, среди гробовъ и стоновъ умирающихъ, съ бокаломъ вина въ рукахъ, глядя въ глаза безобразной смерти. Пушкинъ въ свой переводъ ввелъ удивительно-сильный "гимнъ" въ честь чумы, котораго н?тъ въ оригинал?.
