http://az.lib.ru
 

 
      Пушкинъ, Гоголь и Б?линскій – крупн?йшія явленія въ исторіи нашей литературы. Они не только объясняютъ всевъ ея прошломъ,- они, своей литературной д?ятельностью, даютъ ключъ къ разум?нію всей посл?дующейрусской литературы. Вотъ почему изученіе ихъ творчества особенно важно, такъ какъ оно даетъ возможность уяснить великій историческій смыслъизученія посл?довательнаго (не эпизодическаго) курса исторіи русской литературы. Оттого считалъ я ц?лесообразнымъ характеристик? этихъ трехъ великихъ русскихъ писателей отвести побольше м?ста въ своемъ учебномъ руководств?. Я постарался органически связать ихъ съ исторіей русскаго народнаго, письменнаго и книжнаго творчества предшествующихъ в?ковъ. Посл?дній (второй) выпускъ III-ьей части моего руководства отведенъ выясненію т?хъ литературныхъ результатовъ, къ которымъ привела русскую литературу въ XIX ст. д?ятельность трехъ названныхъ писателей.
      Полагаю, что деталъный анализъ произведеній Пушкина и Гоголя долженъ пріучить учениковъ внимательн?е относиться къ великимъ произведеніямъ русскаго литературнаго слова. Н?тъ физической возможности составить руководство, въ которомъ съ такою же детальностью анализированы были произведенія многочисленныхъ русскихъ лириковъ и романистовъ XIX стол?тія. Изъ попытки написать классное руководство съ такими широкими планами вышло бы н?сколько объемистыхъ томовъ, которые "руководствомъ" быть, конечно, не могли бы. Вотъ почему, съ педагогической точки зр?нія, я считаю полезнымъ пріучать учениковъ къ литературному анализу на бол?е доступныхъ, по мысли и объему, произведеніяхъ Пушкина и Гоголя – съ т?мъ, чтобы ученики самостоятельно могли прим?нять полученные "навыки" къ анализу произведеній нов?йшихъ русскихъ писателей. Вотъ почему посл?дняя часть моего руководства которая охватитъ 40-60, отчасти 70-ые годы исторіи русскаго, творчества, представитъ собою – 1) сжатую характеристику главн?йшихъ русскихъ литературныхъ направленій второй половины XIX в.,- 2) выясненіе той генетической связи, которая соединяетъ важн?йшія литературныя явленія XIX ст. въ одно органически-посл?довательное развитіе,- 3) указаніе на ту связь, которая русскую литературу этого періода неразрывно соединила съ идейнымъ содержаніемъ русской жизни ХІХ-го ст.
      Я думаю, что такое "историческое" осв?щеніе литературной жизни ХІХ-го стол?тія подыметъ у учениковъ интересъ къ изученію величайшихъ произведеній эпохи и оставитъ для ихъ самостоятельностиширокій просторъ. Пусть въ ихъ рукахъ будутъ произведенія, историческій смыслъ которыхъ имъ ясенъ,- литературный анализъ произведутъ они сами, благодаря основательнымъ знакомствомъ съ Пушкинымъ, Гоголемъ и Б?линскимъ.
 

 
      Предисловіе
      Пушкинъ въ Александровскую эпоху
      Характеристика русскаго общества этой эпохи. 1-2 Сложность общественной жизни русскаго общества въ Александровскую эпоху – 1. Сложность литературной жизни-1. Пушкинъ – итогь всей предшествовавшей русской литературной жизни 2. – Біографія Пушкина 2-10. Отецъ и мать – 2. Литературныя вліянія въ д?тств? – 3. Вліяніе няни – 3. Пушкинъ въ лице? – 3. Литературные интересы лицеистовъ – 3. Вліяніе Чаадаева – 4. Вліяніе Жуковскаго – 4. Впечатл?ніе отъ войнъ 1812-1814 гг. – 4. Настроенія Пушкина въ лице? – 4. Окончаніе лицея – 4. Настроенія русскаго общества той поры – 4. Пушкинъ въ обществ? – 4. Ссылка поэта – 5. Пушкинъ на юг? – 5. Кавказъ и Крымъ – 5. Кишиневъ – 5. "Міровая тоска" Пушкина – 6. Одесса – 6. Столкновенія съ Воронцовымъ – 6. Пушкинъ въ с. Михайловскомъ – 6. Примиреніе съ жизнью – 7. Пушкинъ "на вол?" – 7. Отношеніе русскаго общества и властей къ поэту – 7. Настроенія Пушкина – 8. Сватовство – 8. Кавказъ – 9. Женитьба – 9. Жена поэта – 9. Отношеніе къ поэту аристократіи – 10. Друзья – 10. Пушкинъ въ посл?дній періодъ жизни – 10. Дуэль – 10. Литературная д?ятельность Пушкина – 11-19. Періоды литературной д?ятельности Пушкина – 11. а) Лицейскій періодъ творчества Пушкина- 11-19. Французская "легкая поэзія" – 11. Популярность ея у насъ въ Х?Ш в. – 11. Вліяніе этой поэзіи на Пушкина – 12. Творчество Пушкина въ лице?. Его философія – 12. Взглядъ на поэзію – 12. Содержаніе его поззіи – 13. "Фантазія" поэта – 13. Эпикуреизмъ Пушкина посл? лицея – 14. Вліяніе войны 1812-1814 гг. на творчество Пушкина – 14. Элегическіе мотивы въ поэзіи лицейскаго періода – 14. Реалистическій элементь въ поэзіи этого періода – 14. "Городокъ" – 15. "Сонъ" – 15. Значеніе пушкинскихъ эпиграммъ – 15. Политическія стихотворенія – 15. "Къ Чаадаеву" – 16. "Деревня" – 16. "Вольность" – 16. "Чернь" – 16. "Русланъ и Людмила" – 17. Литературная исторія поэмы – 17. "Народничество въ поэзіи XVIII в. – 17. Построеніе волшебно-рыцарскихъ романовъ, иностранныхъ и русскихъ – 17. Построеніе поэмы Пушкина – 17. Пародіи на волшебно-рыцарскіе романы – 17. Поэма Пушкина – пародія – 18. Достоинства поэмы – 18. Отношеніе русскаго общества къ поэм? – 18. Сочувственные отзывы о ней-18. b) Отрицательные – 18. Въ чемъ "новизна" поэмы"-18. b) Пушкинъ на юг?- 19-43.Психологическія основанія "міровой тоски" у Пушкина -19. Историческія и литературныя основанія "міровой тоски" – 19. "Рене" Шатобріана – 20. Поззія Байрона – 20. Пушкинъ и Шатобріанъ – 20. Пушкинъ и Байронъ – 21. "Погасло дневное св?тило" и "п?снь Чайльдъ-Гарольда" – 21. "Кавказскій Пл?нникъ" и "байронизмъ" этой поэмы – 21. Характеристика героя – 22. Автобіографическое значеніе поэмы – 22. "Байронизмъ" въ чертахъ героя – 22. Вліяніе "Рене" – 23. Героини поэмы Пушкина и пов?стей Шатобріана – 23. Пушкинъ, Шатобріанъ и Байронъ – 23. Отношеніе Пушкина къ своей поэм? – 23. Отношеніе критики – 24. Критика о вліяніи Байрона – 24. Исторія созданія героя этой поэмы – 24. "Бахчисарайскій фонтанъ" – 24. Вліяніе Байрона – 24. Герой поэмы – 25. Отношеніе критики – 25. Предисловіе кн. Вяземскаго – 25. Романтизмъ этой поэмы – 25. "Братья-разбойники" – 25. Сравненіе "байроническихъ" поэмъ съ "Русланомъ и Людмилой" – 25. Лирическое творчество на юг? – 26. "Чаадаеву" – 26. "Къ Чаадаеву" – 26. Наполеонъ въ лирик? этого періода – 26. Вліяніе Байрона (эготизмъ) – 27. "П?сня о В?щемъ Олег?" – 27. "Демонъ" – 27. Литературное и автобіографическое значеніе этого произведенія – 27. "Цыгане" – 28. Любовь въ этой поэм? – 28. Культурный челов?къ въ первобытномъ обществ? – 28. Исторія Алеко – 28. Алеко-цыганъ – 29. Эгоизмъ его – 29. Отношеніе къ нему цыганъ-29. Разв?нчиванье байронизма въ лиц? Алеко – 30. Отношеніе Байрона къ своимъ героямъ – 30. Литературное вліяніе на эту поэму Байрона и Шатобріана – 35. Отношеніе критики – 31. "Евгеній Он?гинъ" – 31. Первоначальное отношеніе Пушкина къ герою – 31. Байроническій типъ въ Евгеніи Он?гин? – 32. Начало романа – 32. Воспитаніе Он?гина – 32. "Св?тъ" – 32. Содержаніе жизни Он?гина – 32. Причины его тоски – 33. Деревня – 34. Ленскій – 34. Близость Ленскаго къ Жуковскому – 34. "Дружба" Он?гина и Ленскаго – 35. Ларины – 35. Ларинъ – 35. Ларина – 36. Ольга – 36. Татьяна – 36. Ея простонародный мистицизмъ – 36. Чтеніе романовъ – 37. Встр?ча съ Он?гинымъ – 37. Чувства, вызванныя этой встр?чей – 37. Разговоръ съ няней о любви – 37. Любовь Татьяны – 38. Отношеніе Он?гина къ письму Татьяны – 38. Ссора съ Ленскимъ – 39. Смерть Ленскаго и судьба Он?гина – 39. Судьба Татьяны – 40. Замужество Татьяны – 40. Встр?ча съ Он?гинымъ – 40. Посл?дній разговоръ Татьяны съ Он?гинымъ – 40. Татьяна – идеальный образъ русской жешцины – 41. Отношеніе публики къ первымъ главамъ романа – 41. Описанія – 41. "Поэзія прозы" – 41. Сцены бытовыя – 41. Романъ-элегія – 41. Литературныя вліянія – 41. Сатира-элегія – 42. Вліяніе "Новой Элоизы" – 42. Вліяніе "Дельфины" – 42. Соціальное значеніе пушкинскаго романа – 42. Отношеніе критики къ роману – 43. Вопросъ о "народности" въ русской критик? – 43. Отзывъ Полевого – 43. Вопросъ о "байронизм?" въ роман? – 43. Отзывъ Надеждина – 43. с) Михайловскій періодъ въ творчеств? Пушкина- 43-58.Лирика этого періода – 43. "Желаніе славы" – 44. "Къ А. П. Кернъ" – 44. "Зимній вечеръ" – 44. Интересъ Пушкина къ народной поэзіи – 44. Интересъ Пушкина къ древнерусской письменности – 45. Интересъ Пушкина къ творчеству другихъ народовъ и эпохъ – 45. "Пророкъ" – 45. Широкое знакомство Пушкина съ иностранной литературой – 46. "Борисъ Годуновъ" – 46. Содержаніе – 46. а. Вступленіе. Отношеніе къ Борису знати – 46. Отношеніе народа къ избранію – 47. Р?чь Бориса – 47. Ложь – основа жизненной трагедіи Бориса – 47. b. Главная часть. Отношеніе народа – 47. Монологъ Бориса – 48. Отношеніе бояръ къ Борису – 48. с. Заключеніе. Отношеніе народа – 48. Состояніе души Бориса – 48. Отношеніе народа къ в?сти объ убіеніи д?тей Бориса – 49. Вставные эпизоды – 49. Борисъ, какъ челов?къ – 49. Борисъ, какъ правитель – 50. Борисъ, какъ преступникъ – 50. Причины паденія Бориса – 50. Василій Шуйскій – 51. Дмитрій Самозванецъ – 51. Происхожденіе драмы – 52. Вліяніе Шекспира – 52 (а. обрисовка характеровъ, b. "единства", с. см?шеніе комическаго и трагическаго, d. введеніе массъ, многихъ д?йствующихъ лицъ. Дробность д?йствія, е. драма-хроника, f. естественность д?йствія). Раевскій о драм? Пушкина – 53. Вліяніе Карамзина – 54. Пушкинъ, какъ историкъ – 54. Вліяніе произведеній древней письменности на драму – 55. Вліяніе псевдоклассиковъ-драматурговъ- 55. "Athalie" Расина – 55. "Мораль" пушкинской драмы – 56. "Идейный преступникъ" – 57. Мораль драмы – 57. Отношеніе Пушкина къ своей драм? – 57. Независимость Пушкина, какъ писателя – 57. Особенности драмы Пушкина – 58. Отношеніе критики – 58.
 

 

{* В предыдущихъ частяхъ этой книги выяснены семи періодовъ исторіи русской литературы}

 
      Характеристика русскаго общества этой эпохи – 59. Либералы конца александровской эпохи – 59. Императоръ Николай I, какъ политическій д?ятель – 60. "Оффиціальная народность" – 60. Отношеніе массы русскаго общества къ политик? правительства – 60. Развитіе націонализма – законное историческое явленіе – 61. См?шеніе націонализма съ консерватизмомъ – 61. Особенности этого націонализма николаевской эпохи – 61. Оппозиція этому націонализму – 61. Политкка внутренняя и вн?шняя николаевской Россіи – 62. "Перевоспитаніе" русскаго общества – 62. Міровоззр?ніе русскихъ "націоналистовъ" – 62. Критика этого міросозерцанія – 63. Идейное содержаніе жизни передового русскаго общества въ эту эпоху – 64. Чаадаевъ – 64. Отношеніе массы русскаго общества къ "письмамъ" Чаадаева – 66. Апологія сумасшедшаго" – 66. Значеніе этихъ "писемъ" – 66. Отношеніе къ Чаадаеву его идейныхъ противниковъ – 66. Интересъ русскаго общества къ н?мецкой философіи – 67. Шеллингь. Общій характеръ его философіи – 67. Взглядъ его на исторію – 68. Смыслъ прогресса – 68. Гегель – 68. "Міровой разумъ" – 68 "Все д?йствительное разумно" – 69. Ученіе объ эволюціи – 69. Взглядъ его на исторію – 69. Эстетика Гегеля – 70. Вліяніе обоихъ философскихъ ученій на русское общество – 70. Кружокъ Станкевича – 70. Станкевичъ – 70. Герценъ о "гегеліанств?" русской молодежи – 70. Значеніе этого увлеченія философіей – 71. Герценъ и его друзья – 71. Сенъ-Симонъ и его ученіе – 71. Его посл?дователи – 72. Столкновеніе Герцена съ Б?линскимъ – 72. Славянофильство въ русскомъ обществ? – 72. Исторія славянофильства – 73. Особенности этой теоріи – 73. Д?ятели этой группы – 73. Взглядъ ихъ на Петра и русскую исторію – 74. Идеалы славянофильства – 74. "Западничество" въ русскомъ обществ? – 74. Критика славянофильства – 75. Критика современности – 75. d) Литературная д?ятельность Пушкина въ николаевскую впоху- 76-119.Его міросозерцаніе – 76. Отношеніе къ Николаю I – 76. Любовь Пушкина къ людямъ, какъ одно изъ основаній примиренія его съ жизнью – 77. Пушкинъ и "оффиціальная народность" – 77. "Клеветннкамъ Россіи" – 77. "Бородинская годовщина" – 78. Пушкинъ и Шеллингь – 78. Взгляды Пушкика на "поэзію" – 79. "Поэтъ" – 79. "Чернь" – 79. "Поэту"- 80. Самостоятельность Пушкина въ этихъ стихотвореніяхъ – 80. "Эхо" – 81. "Памятникъ" – 81. Реализмъ, какъ художественный пріемъ – 81. Лирика посл?дняго періода – 82. Элегіи – а. любовныя-82, b. взглядъ на жизнь – 82. "Въ начал? жизни"- 83. "19 Октября 1836 г." – 83. "Брожу ли я вдоль улицъ шумныхъ" – 84. "Безумныхъ л?тъ угасшее веселье" – 84. Борьба и страданіе въ поэзіи Пушкина – 84. Свобода въ поэзіи Пушкина – 85. "Изъ VI Пиндемонте" – 85. Вліяніе древнерусской церковной поэзіи – 85. Античный міръ въ поэзіи Пушкина – 85. Восточная и западная поэзія въ творчеств? Пушкина – 86. Русская природа въ творчеств? Пушкина – 87. Народная поэзія въ творчеств? Пушкина – 87. Вс. Миллеръ о "народничеств?" Пушкина – 87. Обработка народныхъ сказокъ въ стихи – 88. Оригинальность стихотворныхъ разм?ровъ въ "народныхъ" произведеніяхъ Пушкина – 88. Происхожденіе н?которыхъ "народныхъ" произведеній Пушкина – 88. Работа Пушкина надъ своимъ языкомъ – 88. Эпическія произведенія Пушкина въ этотъ періодъ – 89. "Полтава"- 89. Мазепа – 89. Отношеніе Пушкина къ своему герою – 89. Петръ Великій – 90. Петръ, Карлъ и Мазепа – 91. Смыслъ поэмы – 91. Разв?нчиваніе личности въ поэм? – 92. Художественныя красоты поэмы – 92. Происхожденіе поэмы – 92. "Галубъ" – 92. Идея поэмы – 92. "М?дный всадникъ" – 93. Евгеній – жертва исторической необходимости – 93. Евгеній – представитель "захудалаго" дворянства – 94. Евгеній – славянофилъ – 94. Петрь Великій въ поэм? – 94. Происхожденіе поэмы – 95 :Сравненіе этихъ поэмъ съ прежними – 95. Историческія пов?сти Пушкина – 95. Вліяніе Вальтеръ-Скотта – 95. Н. А. Котляревскій объ историческихъ пов?стяхъ Пушкина – 96. Историческая пов?сть на Запад? – 96. Историческая пов?сть въ Россіи до Пушкина – 96. "Арапъ Петра Великаго"-97. Русское общество въ пов?сти – 97. Петрь Великій – 97. Арапъ-Ибрагамъ – 97. "Капитанская дочка" – 97. Русская жизнь и люди въ пов?сти – 97. Первая глава – "Дворянское гн?здо" Х?ІІІ-го стол?тія – 98. Вторая глава – Оренбургскій край – 98. Третья глава – Б?логорская кр?пость – 98. Четвертая-шестая главы – Любовь Гринева – 98. Шестая-тринадцатая главы – "Пугачевщина" – 99. Четырнадцатая глава – развязка романа – 99. Старикъ Гриневъ – 99. Молодой Гриневъ -100. Ключевскій о геро? пов?сти – 100. Старики Мироновы -101. Мироновъ -101. Иванъ Игнатьевичъ – 102. Василиса Григорьевна – 102. Маша Миронова -103. Сравненіе этой героини съ Татьяной – 104. Пугачевъ – 105. Хлопуша – 105. Швабринъ – 105. Императрица Екатерина – 106. Савельичъ – 106. Литературная исторія пов?сти -107. Вліяніе на пов?сть "Исторіи Пугачевскаго бунта" – 107. Литературныя вліянія на пов?сть – 108. Бытовые романы Пушкина – 108. "Дубровскій" – 108. Троекуровъ – 108. Старикъ Дубровскій – 108. Молодой Дубровскій – 108. Маша Троекурова – 109. "Пов?сти Б?лкина" – 109. "Выстр?лъ" – 109. "Метель" – 109. "Гробовщикъ" – 110. "Станціонный смотритель" – 110. "Барышня-крестьянка" – 110. "Исторія села Горохина" – 110. Драмы Пушкина – 110. "Скупой Рыцарь" – 111. Герой-психопатъ – 111. Манія величія – 111. Idee fixe – 111. Манія пресл?дованія – 111. "Поэзія золота" – 112. Альберъ – 112. Происхожденіе драмы – 112. "Моцартъ и Сальери" – 112. Типъ героя – 112. Сравненіе Сальери съ "скупымъ рыцаремъ" – 112. Сложность душевной борьбы Сальери – 114. Моцартъ – 114. Литературная исторія драмы – 114. "Каменный гость" – 114. Донъ-Жуанъ – 114. Отношеніе его къ женщинамъ – 115. "Поэзія любви" – 115. Отношеніе къ Донъ-Жуану -115. Couleur locale – 115. "Любовь" въ этой драм? – 115. Литературная исторія драмы – 115. "Пиръ во время чумы" – 116. "Русалка" – 116. Литературная исторія драмы – 116. Пушкинъ, какъ личность. Его откровенность – 116. Впечатлительность – 116. "Многогранность" его души – 116. Исторія его міросозерцанія – 116. Любовь къ людямъ – 117. Ширина этого чувства – 117. Любовь къ жизни – 117. Любовь къ свобод? – 117. Любовь къ правд? – 117. "Свободомысліе" Пушкина – 118. Значеніе Пушкина – 118.
 
       Николай Васильевичъ Гоголь
 
      Біографія Гоголя – 120-138. Отецъ – 120. Мать – 120. Вліяніе малороссійской природы и народности – 121. Гоголь въ д?тств? – 121. Гоголь въ Лице? – 122. Меланхолія Гоголя и ея причины – 122. "Исканія правды" – 123. Гоголь – "загадочная натура" – 123. "Честолюбіе" Гоголя – 123. Мечты о "служеніи родин?" – 124. Лицейскія сочиненія Гоголя – 124. "Гансъ Кюхельгартенъ" – 124. Автобіографическій интересъ пов?сти – 124. Гоголь – романтикъ – 125. Гоголь въ Петербург? – 125. Первыя разочарованія – 125. По?здка Гоголя за границу – 126. Гоголь за границей – 126. Идеалы древней Руси и міросозерцаніе Гоголя – 127. Гоголь на служб? – 127. "Вечера на хутор? близъ Диканьки" – 127. Работа Гоголя надъ пов?стями – 127. Гоголь въ апоге? славы – 128. Вліяніе Пушкина на – а) литературное, b) философское – и с) политическое развитіе Гоголя – 128. Блестящій періодъ творчества Гоголя – 129. Гоголь-профессоръ – 129. "Ревизоръ" – 130. Отношеніе Гоголя къ своему произведенію – 130. Объясненіе Гоголемъ смысла пьесы – 131. Гоголь за границей – 132. Жизнь въ Рим? – 133. Отношеніе къ родин? – 133. "Мертвыя души" – 133. Бол?знь Гоголя – 134. Смерть Пушкина – 134. Смерть Вьельгорскаго – 135. Лирическія м?ста 1-ой части; ихъ автобіографическое значеніе – 135. Гоголь въ Россіи – 135. Друзья Гоголя – 136. Отношеніе цензуры – 136. Бол?знь Гоголя – 137. "Выбранныя м?ста изъ переписки" – 138. "Авторская испов?дь" – 138. Смерть Гоголя – 138. Литературная д?ятельность Гоголя – 139-235. а) Первый періодъ литературной д?ятельности Гоголя- 139-187."Гансъ Кюхельгартенъ – 139. Содержаніе – 139. Литературная исторія этого произведенія – 140. Недостатки его – 140. Вечера на хутор? близъ Диканьки – 141. Сочетаніе романтизма и реализма въ пов?стяхъ – 141. Романтическій элементъ; фантастика романтизма и реализма – 142 – а) комическое-фантастическое – 144, b) прекрасно-фантастическое – 144. с) ужасно-фантастическое – 145. "Дьяволъ" въ этихъ пов?стяхъ – 145. "Природа" въ пов?стяхъ – 146. "Веселый" пейзажъ – 146. "Мрачный" пейзажъ – 147. Особенность гоголевскихъ описаній природы – 147. "Любовь" въ пов?стяхъ-148. "Крестьяне" въ пов?стяхъ – 148. "Романтическое" и "реалистическое" міросозерцаніе – 148. "Романтическая" и "реалистическая" манера письма – 149. Реалистическій элементъ въ пов?стяхъ – 149. Малороссійская жизнь въ пов?стяхъ – 149. Простонародные типы въ пов?стяхъ – 150. Пожилыя женщины – 150. Молодежь въ пов?стяхъ – 151. "Иванъ ?едоровпчъ Шпонька" – 150. Содержаніе пов?сти. Герой – 151. Тетушка его – 152. Сторченко – 152. Значеніе пов?сти – 153. Отношеніе Гоголя къ кр?постному праву – 153. Происхожденіе этихъ пов?стей – 153. Народный мистицизмъ – 154. Значеніе народной п?сни для пов?стей – 155. Вліяніе легендъ на пов?сти – 155. Литературныя вліянія (иноземныя и русскія) – 156. Новалисъ. Гофманъ – 156. Жуковскій – 156. Марлинскій – 156. Пушкинъ – 156. Источники гоголевскаго реализма – 156. Квитка-Основьяненко 156. Нар?жный – 157. Рыл?евъ – 157. Погодинъ – 157. Отношеніе русской публики и критики къ пов?стямъ – 158. Значеніе этихъ пов?стей въ исторіи русской литературы – 159. "Миргородъ" – 159. Отличіе пов?стей "Миргорода" отъ "Вечеровъ" – 160. "Вій" – 160. а) Романтическій элементъ въ "Віи" – 160. b) Реалистическій элементъ въ пов?сти – 161. Хома Брутъ – 162. Литературная исторія этого типа – 162. Другіе герои пов?сти – 163. Психологія въ пов?сти – 163. "Старосв?тскіе пом?щики" – 163. Жизнь героевъ пов?сти – 163. Безсодержательность этой жизни – 163. "Незаконность" этой жизни – 164. Простота и чистота этой жизни – 164. Отсутствіе въ ней "любви къ людямъ" – 164. "Темнота" этой жизни – 164. Личныя причины симпатій Гоголя къ героямъ пов?сти – 165. Осужденіе этой жизни Гоголемъ – 165. Отношеніе Гоголя къ кр?постному праву въ пов?сти – 165. Идейные недостатки пов?сти – 165. Всесторонность въ изображеніи жизни героевъ – 166. Литературная исторія пов?сти – 166. Происхожденіе пов?сти – 166. "Пов?сть о томъ, какъ поссорились Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ -167. Жизнь у?зднаго города временъ Гоголя – 167. Безсодержательность этой жизни – 167. Разсказчикъ – 168. Иванъ Ивановичъ; его характеристика – а) какимъ онъ казался жителямъ Миргорода – 169. "Богомольность" и "доброта" его – 169. Челов?къ "приличій", душа общества – 169. Отношеніе Ивана Ивановича къ себ? – 169. b) "д?йствительный" Иванъ Ивановичъ – 170. Иванъ Никифоровичъ – а) какимъ онъ казался жителяігь Миргорода – 170. "Хорошій челов?къ" – 170. b) "д?йствительный" Иванъ Никифоровичъ – 170. Судья – 170. Городничій – 170. Жизнь города – 170. Сравненіе этой пов?сти съ "Старосв?тскими пом?щиками" – 171. Гуманность Гоголя въ этой пов?сти – 171. Литературная исторія пов?сти – 171. "Два Ивана" – пов?сть Нар?жнаго – 171. "Тарасъ Бульба". Отношеніе Гоголя къ этому сюжету – 172. Гоголь, какъ историкъ – 172. Историческія ошибки Гоголя въ этой пов?сти – 173. Малороссійское казачество – 173. Разносторонность его жизни – 174. Свобода этой жизни – 174. Отношеніе казаковъ къ семь? – 174. Ихъ идеалы – 174. Патріотизмъ – 174. Національныя черты казаковъ въ герояхъ другихъ пов?стей Гоголя – 174. Характеристика Тараса – 174. Бульба-семьянинъ: а) Отношеніе его къ жен? – 174. b) Отношеніе къ д?тямъ – 175. Бульба, какъ военачальникъ, дипломатъ, товарищъ – 175. Бульба, какъ челов?къ – 175. Остапъ – 176. Андрій – 176. Соединеніе въ пов?сти романтизма и реализма – 176 – а) романтизмъ – 176. b) реализмъ – 177. Литературная исторія пов?сти – 177. Интересъ Гоголя къ исторіи Малороссіи – 177. Интересъ Гоголя къ народнымъ п?снямъ – 177. Отраженіе этихъ п?сенъ въ пов?сти Гоголя – 178. Вліяніе исторіи на пов?сть – 178. "Славянофильство" въ пов?сти – 179. Вальтеръ-Скоттъ и европейскій историческій романъ – 178. Предшественники Гоголя въ созданіи русскаго историческаго романа – 179. Нар?жный – 179. Марлинскій – 179. Загоскинъ – 179. Лажечниковъ – 179. Отношеніе "Тараса Бульбы" къ предшествующимъ произведеніямъ этого рода – 179. "Арабески" – 179. Статьи "Арабесокъ" эстетическаго содержанія – 180. Статьи "Арабесокъ" историческаго содержанія – 181. Взглядъ Гоголя на значеніе поэта – 181. Гоголь о малороссійскихъ п?с Няхъ -182. Гоголь объ исторіи Малороссіи – 182. Гоголь о Пушкин? – 182. Гоголь о реализм? – 182. Беллетристическія статьи въ "Арабескахъ" – 183. "Портретъ" – 184. "Чистое искусство" – 184. Взглядъ Гоголя на сущность и пред?лы художественнаго реализма – 184. Религіозное значеніе искусства – 184. Литературная исторія пов?сти – 185. "Невскій проспектъ" – 185. "Записки сумасшедшаго" – 185. Поприщинъ – 185. Проблески общественной сатиры въ "Запискахъ" – 186. Сопоставленіе Поприщина съ Евгеніемь ("М?дный Всадникъ'') – 186. Отношеніе критики къ "Миргороду" и "Арабескамъ" – 186. Булгаринъ – 186. Шевыревъ – 186. Б?линскій – 186. Значепіе критики Б?линскаго для Гоголя – 187. b) Второй періодъ д?ятельности Гоголя – 187-217.Интересъ Гоголя къ театральному д?лу – 187. Значеніе Гоголя въ исторіи русскаго театра – 187. "Игроки" – 188. "Женитьба" – 188. Кочкаревъ – 189. Подколесинъ – 189. Агафья Тихоновна – 189. Положительныя лица комедіи – 189. Отношеніе критики – 189. Н. А. Котляревскій объ "общечелов?чности" типовъ этой комедіи – 189. Отношеніе Гоголя къ своей комедіи – 190. Значеніе этой комедіи – 190. Попытка Гоголя создать обличительную комедію съ общественнымъ содержаніемъ – 190. "Владиміръ 3-ей степени" – 190. Значеніе первыхъ драматическихъ опытовъ Гоголя – 191. Общественное значеніе комедіи Гоголя – 191. Гоголь о русской "народной" комедіи – 191. Гоголь о "см?х?" – 192. Основная идея комедіи "Ревизоръ". Какъ ее понималъ Гоголь – 192. Аллегорическое значеніе комедіи – 193. Затруднительное значеніе критики при опред?леніи идеи комедіи – 193. "Темное царство" въ комедіи – 194. Герои комедіи – 194. Городничій – 194. Чиновникъ-хищникъ – 194. Его самовластіе – 195. Его практическая сметка – 195. Его "двоев?ріе" – 195. Жена городничаго – 195. Дочь – 195. Его хвастовство – 196. Фантазія – 196. Тщеславіе и самодовольство – 196. Безполезность – 196. Легкомысліе – 196. Психологическая ошибка чиновниковъ города – 196. Судья – 196. Попечитель богоугодныхъ заведеній – 196. Добчинскій и Бобчинскій – 196. Осипъ – 197. Русская комедія до Гоголя – 197. Комедіи Гоголя въ форяальнош, отношеніи – 198. Комедіи Гоголя въ идейномъ отношеніи – 199 Сравненіе комедій Гоголя съ современными ей пьесами – 199. "Прі?зжій изъ столицы", комедія Основьяненко и значеніе этой пьесы для "Ревизора" – 199. Отношеніе русской критики къ "Ревизору" – 200. Кн. Вяземскій о "Ревизор?" – 200. Б?линскій – 201. Гоголь о "Ревизор?" – 201. "Театральный разъ?здъ" – 202. Гоголь о "см?х?" – 202. Историко литературное значеніе "Ревизора" – 202. Пов?сти посл?дняго періода. "Шинель" – 203. Основная идея пов?сти – 203. Характеристика героя пов?сти – 203. Отношеніе Гоголя къ герою пов?сти – 203. Художественная ц?нность пов?сти – 204. Другія д?йствующія лица въ пов?сти – 205. Литературная исторія пов?сти – 206. Предшественники Гоголя въ изображеніи "маленькихъ людей" – 206. Значеніе этой пов?сти для посл?дующей русской литературы – 206. Основная идея "Мертвыхъ Душъ" – а) съ точки зр?нія Гоголя – 207. b) съ точки зр?нія критики – 209. Характеристика Чичикова, исторія его души и идеаловъ – 209. Д?тство – 210. Недовольство д?йствительностью – 210. "Деньги" въ жизни – 210. "Карьера" – 210. Отношеніе къ людямъ. Постепенное расширеніе идеаловъ Чичикова – 210. Пути къ этимъ идеаламъ – 211. Сила воли Чичикова – 211. Умъ – 211. Наклонности къ поэзіи – 211. Чичиковъ съ людьми – 211. Отношеніе Чичикова къ самому себ? – 212. "Мелочность" Чичикова – 212. "Сострадательность" – 212. Сложность его натуры – 213. Оригинальность ума Чичвкова – 213. Другія д?йствующія лица въ поам? – 213. Собакевичъ – 213. Коробочка – 214. Плюшкинъ – 214. "Плюшкинъ" и "Скупой Рыцарь" – 215. Маниловъ; историческое значеніе этого типа – 215. Ноздревъ – 216. с) Третій періодъ д?ятельности Гоголя- 217-236.Идея второй части "Мертвыхъ Душъ" – 217. Значеніе второй части для исторіи русской литературы – 217. Идеалы общественной жизни во второй части – 218. "Апо?еозъ труда" – 218. Исканіе Гоголемъ "русскаго челов?ка" – 219. Тентетниковъ – 219. Костанжогло – 220. Муразовъ – 220. П?тухъ – 220. Хлобуевъ – 221. Кошкаревъ – 221. Ширина гоголевскихъ типовъ – 221. Ихъ общечелов?ческое значеніе – 221. Чичиковъ – 221. Коробочка – 221. Ноздревъ; Тентетниковъ – 221. Психологія губернскаго города – 222. Психологія животныхъ – 222. "Описанія" въ "Мервыхъ Душахъ" – 223. "Реализмъ Мертвыхъ Душъ" – 223. Отношеніе Гоголя къ реализму – 224. Лирическія отступленія въ поэм? – 224. Литературная исторія поэмы – а) юморъ – 225. b) форма – 225. Реализмъ предшествующихъ Гоголю и современныхъ ему писателей – 226. Пушкинъ – 226. Марлинскій – 226. Лермонтовъ; Герценъ; Одоевскій; Сологубъ; Загоскинъ; Даль; Гребенка; Основьяненко; Полевой; Павловъ; Булгаринъ; Сенковскій; Погодинъ – 226. Н. А. Котляревскій о реализм? "Мертвыхъ Душъ" – 227. Русская хритика о "Мертвыхь Душахъ" – 228. Булгаринъ – 228; Сенковскій – 228. Полевой – 228. Шевыревъ – 228. Аксаковъ – 228. Б?линскій – 228. "Выбранныя м?ста изъ переписки съ друзьями" – 229. Содержаніе – 230. Патріархальный складъ государственной жизни – 230. Пом?щикъ-дворянинъ, его значеніе въ государств? – 230. Апо?еозъ "труда" и работы надъ "землей" – 230. Русское общество въ пониманіи Гоголя – 231. Мысли Гоголя о значеніи церковной поэзіи для поэзіи новой русской – 231. Отношеніе Европы и Россіи – 231. Разнообразіе тона и стиля "писемъ" – 232. Отношеніе русскаго общества къ этому произведенію – 232. "Авторская испов?дь" – 233. Гоголь, какъ личность; трагедія его жизни – 233. Трагедія Гоголя, какъ писателя – 233. Проф. Д. Н. Овсяннико-Куликовскій о характерныхъ особенностяхъ таланта Гоголя – 234. Пушкинъ и Гоголь – 234. Историческое значеніе Гоголя; выводы – 235.
 
       Виссаріонъ Григорьевичъ Б?линскій
      Біографія его – 237-245. Отецъ его – 237. Мать – 237. Д?тство Б?линскаго – 237. Литературные вкусы Б?линскаго въ юности – 237. Б?линскій въ университет? – 238. Драма его "Дмитрій Калининъ" – 238. Кружокъ Станкевича – 238. Первые литературные опыты – 238. Значеніе кружка Станкевича въ жизни Б?линскаго – 238. Вліяніе н?мецкой философіи на уб?жденія Б?линскаго – 239. "Все д?йствительное разумно" – 240. "Чистое искус СТВО –240. Журнальная д?ятельность Б?линскаго – 240. Вліяніе Герцена на міросозерцаніе Б?линскаго – 241. Б?линскій въ Петербург? – 241. Новые идеалы Б?линскаго – 241. Б?линскій о перем?нахъ своего міросозерцанія – 242.Требованія, предъявляемыя имъ теперь къ литератур? – 242. Отношеніе къ Пушкину – 242. "Фанатизмъ" Б?линскаго – 243. Б?линскій – въ интимномъ кругу друзей – 243. Б?линскій и славянофилы – 243. Б?линскій и "русская народность" – 243. Усп?хъ Б?линскаго въ сред? читателей – 244. "Современникъ" – 244. Б?линскій за границей – 244. Бол?знь и смерть – 245. Личность Б?линскаго – 245. Литературная д?ятельность Б?линскаго – 245-255. а) Первый періодь- 245-347.Надеждинъ и "скептическая" школа въ Московскомъ университет? – 245. "Скептицизмъ" въ литератур? – 245. Литературныя мечтанія – 246. Опред?леніе понятія "литература" – 246. Опред?леніе "народности" – 246. Скептицизмъ Б?линскаго – 246. Манера письма – 247. Другія статьи этого періода – 247. Б?линскій о Гогол? – 247. b) Второй періодъ литературной д?ятельности Б?линскаго– 247-361.Вліяніе Гегеля. "Менцель критикъ Гете" – 248. "Очерки бородинскаго сраженія" – 249. "Горе отъ ума". Опред?леніе "д?йствительности" – 249. Опред?леніе "русской народности" – 250. Взглядъ на русскую исторію и литературу – 251. Взглядъ на Пушкина – 251. с) Третій періодъ д?ятельности Б?линскаго- 351-355.Взглядъ Б?линскаго на смыслъ литературы – 252. Значеніе писателя – 252. Критика "историческая" – 252. Взглядъ на Пушкина – 252. Взглядъ на народную поазію – 252. Разнообразіе и пестрота содержанія сочиненій Б?линскаго – 253. Страстность статей Б?линскаго – 253. Акад. А. Н. Ждановъ о Б?линскомъ – 254. Русская критика до Б?линскаго – 254. Псевдо-классики и романтики – 254. Полевой-романтикъ – 254. Историческое значеніе Б?линскаго; выводы – 254. Заключеніе: Гоголь, Б?линскій и Пушкинъ – 255.
 

 
       Сложность общественной жизни русскаго общества въ александровскую эпоху.
      Во второй части моей "Исторіи русской словесности" (стр. 187-193) я сд?лалъ характеристику того любопытнаго времени, лучшимъ выразителемъ котораго былъ у насъ Пушкинъ. Я отм?тилъ сложность культурной жизни этой эпохи, указавъ на пестроту ея общественныхъ настроеній, на разнообразіе интересовъ тогдашняго общества,-разнообразіе, доходившее до разительныхъ противор?чій. Ясн?е всего эти противор?чія сказались на личности самого Александра I: начавъ съ р?чей о конституціи, онъ кончилъ т?мъ, что отдалъ Россію въ руки Аракчеева, Магницкаго, Рунича и Фотія. Подобныя противор?чія наблюдаются и въ русскомъ обществ?: рядомъ съ консерватизмомъ Карамзина ("Записка о древней и новой Россіи", "Исторія Государства Россійскаго") и его идеализаціей Московской Руси -развиваются и зр?ютъ либеральныя мечты русскихъ конституціоналистовъ, разбившіяся 14 декабря 1825 года о кр?пкіе устои самодержавія. На ряду съ интересами политическимивъ тогдашнемъ обществ? сильны были (особенно, подъ конецъ царствованія Аіександра I) интересы религіозные,выразившіеся, между прочимъ, въ усиленіи мистицизма (секты, масонство) – и, наконецъ, стали уже ясно опред?ляться интересы философскіе(вліянія н?мецкой идеалистической философіи Шеллинга и Гегеля).
       Сложность литературной жизни.
      Въ области литературнойнадо отм?тить такое же существованіе въ одно время самыхъ различныхъ настроеній. Всл?дъ за крайнимъ индивидуализмомъ оптимиста-Жуковскаго,который не признавалъ никакихъ общественныхъ интересовъ и сосредоточился исключительно на созерцаніи своей "прекрасной души", нам?чается такая-же индивидуалистическая лирика, но пессимистическая(Боратынскій) и, въ то же время, расцв?таетъ направленіе чисто-эстетическое(Батюшковъ), которое также было чуждо всякой политики и признавало чистую красотуединственнымъ содержаніемъ поэзіи. Въ то же время и политическіянастроенія эпохи нашли себ? выраженіе въ лирик? Рыл?ева, Одоевскаго и др. Реалистическоенаправленіе выразилось въ творчеств? Крылова и Грибо?дова; народническое,нам?ченное еще Х?III-ымъ в?комъ, тоже развивалось, захватывало д?ятельность почти вс?хъ тогдашнихъ писателей,-крупныхъ и мелкихъ, старыхъ и молодыхъ, но не находило себ? еще яркаго выразителя.
       Пушкинъ – итогъ всей предшествовавшей русской литературной жизни.
      Пушкинъ былъ любопытнымъ итогомъвс?хъ этихъ "направленій": въ теченіе недолгой своей литературной д?ятельности онъ, начавъ съ псевдоклассгщизма,перешелъ къ романтизмуи кончилъ реализмомъи народничествомъ.Онъ былъ и индивидуалистомъ, который живетъ только интересами своей души, былъ и скорбникомъ-пессимистомъ, былъ и эстетикомъ-"жрецомъ", служителемъ "чистой красоты", былъ и политикомъ-судьей русской тогдашней жизни… И не только настроенія изящной литературы XVIII-начало ХІХ-го в?ка были имъ пережиты,- ему бол?е, ч?мъ кому-либо изъ его предшественниковъ, удалось понять и выразить въ своемъ творчеств? духъ древней Руси и идеалы простого русскаго народа. Вотъ почему все это заставляетъ вид?ть въ Пушкин? итогъ всей русской литературы,не только новой, но и древней и даже народной словесности (см. 1 стр. I т. 1-го вып. моей "Исторіи русской словесности"). Оттого изв?стное изреченіе Герцена: "Петръ Великій бросилъ вызовъ Россіи и она отв?тила ему Пушкинымъ" – далеко не охватываетъ всего содержанія пушкинскаго творчества.
       Біографія Пушкина. Отецъ и мать.
      Александръ Серг?евичъ Пушкинъ родился 26 мая 1799 года, въ достаточной дворянской семь?. Воспитанія дома онъ не получилъ хорошаго. Отецъ его былъ пустой св?тскій челов?къ,- актеръ-любитель, охотникъ разсказывать анекдоты и собирать сплетни; онъ гордился своей славой остряка, ум?вшаго сочинять каламбуры и экспромты. До старости онъ остался эгоистомъ, которому до семьи д?ла никакого не было. Жена его тоже жила только интересами св?тской жизни. Какъ мужъ, она не занималась ни хозяйствомъ, ни д?тьми. Но, кром? того, она была вспыльчива и несправедлива, – такъ, наприм?ръ, она съ ранняго д?тства не взлюбила будущаго поэта – и эта "нелюбовь" сохранилась y нея навсегда. Домъ Пушкиныхъ представлялъ собой в?чную толчею,- они были друзьями всей Москвы, и двери ихъ квартиры были открыты для вс?хъ,-"для званыхъ и незваныхъ, особенно изъ иностранныхъ". В?чно запутанные въ долгахъ, они являли собою прим?ръ полной безалаберности.
       Литературныя вліянія въ д?тств? на поэта. Вліяніе няни.
      Св?тлой чертой С. Л. Пушкина была любовь къ литератур?,- y него была богатая библіотека, составленная изъ французскихъ и русскихъ писателей XVIII в. Эта библіотека въ жизни его знаменитаго сына сыграла большую роль: благодаря ей, онъ, еще ребенкомъ, познакомился съ литературой XVIII в. и рано взялся за перо: еще въ родительскомъ дом? началъ онъ сочинять подражанія Мольеру и Вольтеру. Но особенно увлекала его "легкая поэзія" французовъ, съ ея жизнерадостными настроеніями, веселымъ, не всегда приличнымъ содержаніемъ. Обладая съ д?тства феноменальной памятью, Пушкинъ "выучилъ наизусть" всю эту литературу,- оттого такъ сильны были ея вліянія на первыхъ опытахъ его собственнаго творчества. Познакомился Пушкинъ и съ произведеніями русскихъ писателей; н?которыхъ онъ узналъ даже лично: И. И. Дмитріевъ, Н. М. Карамзинъ, В. А. Жуковскій пос?щали домъ его отца. Но не только съ книгами знакомился A. C. Пушкинъ,- его няня Арина Родіоновна разсказывала ему народныя сказки, п?ла п?сни; она была хорошимъ знатокомъ пословицъ, прибаутокъ и сум?ла заинтересовать мальчика народной поэзіей, заставила его полюбить съ д?тства народное творчество. Она привязалась къ забытому, нелюбимому ребенку и согр?ла его маленькое отзывчивое сердце своей любовью, спасла это сердце отъ ранняго холода и озлобленія. Сроднивъ его съ простонародной поэзіей, она защитила душу мальчика отъ того презр?нія къ родин?, которое было присуще многимъ людямъ того времени {Самъ Пушкинъ уже въ зр?ломъ возраст? признавался, что, благодаря воспитанію, онъ французскій языкъ всегда зналъ лучше русскаго.} и которое было результатомъ нерусскаго воспитанія нашего дворянства. На всю жизнь сохранилъ поэтъ благодарность къ своей старой нян?. Зато француженки-гувернантки и французы-гувернеры совс?мъ не сум?ли овлад?ть его "неуимчивой" натурой: и вотъ, не зная родительской любви, почти не в?дая надъ собой контроля, онъ росъ свободно и безпорядочно.
       Пушкинъ въ лице?.
      Въ 1811-омъ году родители пом?стили его въ царскосельскій лицей, тогда только что открытый. Зд?сь Пушкинъ занимался неровно,- только т?мъ, что его интересовало; педагогическимъ вліяніямъ своихъ лицейскихъ наставниковъ онъ совс?мъ не поддался. Съ товарищами y него отношенія были тоже непрочныя. Вспыльчивый, неровный въ обращеніи, то назойливый, то обидчивый – онъ для многихъ изъ нихъ остался навсегда челов?комъ непонятымъ. Сблизился онъ только съ Пущинымъ и Дельвигомъ, которые сум?ли подъ несимпатичной оболочкой открыть его любящее сердце. Они привязались къ нему, и онъ на ихъ чувства отв?тилъ такой-же неизм?нной любовью.
       Литературныя интересы лицеистовъ.
      Особенное значеніе им?лъ для Пушкина лицей въ томъ отношеніи, что зд?сь окончательно сложились его литературные вкусы: онъ сд?лался центромъ литературнаго кружка т?хъ товарищей, которые, какъ и онъ, пописывали стишки. Молодые поэты издавали и свои рукописные журналы. Чтеніе тоже процв?тало въ лице?. Лицеисты выписывали вс? лучшіе тогдашніе журналы и сл?дили за русской и иностранной литературой. Впрочемъ, Пушкинъ остался в?ренъ той "легкой" французской поэзіи, съ главными произведеніями которой онъ ознакомился еще дома. Вотъ почему и первые литературные опыты его почти вс? носятъ сл?ды вліяній этой фривольной поэзіи.
       Вліяніе Чаадаева.
      Пользуяеь "свободой" лицейской жизни, Пушкинъ часто пос?щалъ общество царскосельскихъ гусаровъ. Зд?сь онъ сблизился съ Нащокинынъ и Каверинымъ,- съ ними онъ кутилъ и пов?сничалъ; въ обществ? гусаровъ подружился онъ и съ Чаадаевымъ. Этотъ образованный челов?къ, "философъ-трезвенникъ", въ веселомъ обществ? гусаровъ былъ "загадкой". Пушкинъ заинтересовался внъ, и многіе вечера провелъ въ его кабинет?, слушая либеральныя р?чи этого "мудреца-мечтателя". Можно думать, что либерализмъ Чаадаева былъ чисто-теоретическимъ, оторваннымъ отъ жизни,- т?мъ не мен?е, онъ пл?нилъ Пушкина. Подъ вліяніемъ его, Пушкинъ сталъ думать о тонъ, чтобы "отчизн? посвятить души высокіе порывы", онъ сталъ мечтать, что наступитъ время, когда "заря пл?нительнаго счастья" разгорится на родин? и воцарится "святая вольность". В?роятно, въ такомъ же либеральномъ дух? были бес?ды Пушкина и съ Пущинымъ, который, еще лицеистомъ, сблизился съ будущими декабристами.
       Вліяніе Жуковскаго.
      Въ другомъ направленіи вліялъ на Пушкина Жуковскій. Его прекрасная, "кристальная", св?тлая душа д?йствовала на мятежное, горячее сердце поэта успокаивающимъ образомъ; она просв?тляла его и воодушевляла къ высокому и прекрасному. Самъ Пушкинъ признавалъ, что н?жный голосъ "п?вца Св?тланы" обладалъ способностью "ут?шать" его "безмолвную печаль", a иногда его, слишкомъ "шумную, р?звую, радость" смирялъ первой неясной "думой".
      Жуковскій им?лъ вліяніе не только на его сердце, но и на творчество,- онъ ввелъ Пушкина въ интересы молодыхъ передовыхъ писателей, сгруппировавшихся въ "Арзамас?",- этимъ онъ помогъ Пушкину скор?е отд?латься отъ французскихъ псевдоклассическихъ вліяній.
       Впечатл?ніе отъ войнъ 1812-1814 г.
      Къ событіянъ этой эпохи, отразившимся на творчеств? Пушкина, надо отнести также войну 1812 года. Лицеисты провожали войска, уходившія на на войну, и въ 1814 году встр?чали ихъ поб?доносное возвращеніе; императоръ Александръ, "спаситель Россіи и всей Европы", вызывалъ въ ихъ впечатлвтельной юной сред? благогов?ніе.
       Настроенія Пушкина въ лице?.
      Въ личной жизни Пушкина событіями были различныя сердечныя увлеченія, самыя разнообразныя, – отъ мимолетныхъ, легкомысленныхъ – до бол?е глубокихъ, которыя приводили жизнерадостнаго лицеиста-поэта въ настроенія то радостныя, то элегическія, то даже пессимистическія.
       Окончаніе лицея.
       Въ1817г.9-го іюня онъ кончилъ лицей и вступилъ въ св?тъ. Для жизни онъ былъ такъ же мало подготовленъ, какъ и тогда, когда изъ родительскаго дома вступалъ въ ст?ны лицея: онъ оставался такимъ же неуравнов?шеннымъ челов?комъ, отзывчивымъ, впечатлительвымъ, равно способнымъ на добро и на зло,- все подъ вліяніемъ "минуты".
       Настроенія русскаго общества той поры. Пушкинъ въ обществ?. Ссылка поэта.
      Русское общество этой поры жило самыми пестрыми впечатл?ніями: теперь надвигалась уже реакція, но значительная часть общества жило еще либеральными мечтами первыхъ дней александровскаго царствованія,-къ тому же общество было еще взволновано патріотическимъ подъемомъ 1812 года. Эта несогласованность настроеній уже выразилась въ столкновеніяхъ правительства и общества. Въ литератур? обозначилась такая же борьба между консерватизмомъ "Бес?ды" и либерализмомъ "Арзамаса". Кром? того, въ широкихъ кругахъ русскаго общества царилъ самый беззаботный разгулъ. Пушкинъ всей головой окунулся въ политическій и литературный либерализмъ эпохи и въ то же время, съ увлеченіемъ отдался свободной жизни тогдашней "золотой молодежи". Поэтъ точно старался обогатить себя самыми сильными и разнообразными впечатл?ніями. Въ его творчеств? зам?чаемъ мы полное отраженіе его тогдашнихъ интересовъ: онъ разбрасываетъ злыя эпиграммы и памфлеты на т?хъ д?ятелей, которые примкнули къ реакціи, онъ борется, вм?ст? съ арзамасцами, противъ членовъ "Бес?ды" – онъ восп?ваетъ въ своихъ стихахъ разгулъ, беззаботное веселье и легкомысленныхъ красавицъ. И, рядомъ съ этими гимнами въ честь радостей жизни, онъ знаетъ и грустныя чувства: какое-то "чистое" увлеченіе отравило его жизнерадостность… Впрочемъ, такія увлеченія недолго имъ влад?ли,-налетали мятежныя страсти, и онъ отдавался имъ всец?ло, легко забывая свою чистую любовь. Тогда онъ, не безъ задора, говоритъ о своемъ презр?ніи къ "черни", понимая подъ этимъ словомъ людей, не одобряющихъ его эпикуреизма,- людей, скованныхъ благоразуміемъ, или приличіямъ. Юноша-поэтъ скоро угор?лъ въ чаду такой жизни и утомился. Ссылка подошла кстати: за свое свободное поведеніе – онъ былъ принужденъ оставить столицу. Заступничество Карамзина, Жуковскаго, Энгельгардта (бывшаго директора Лицея) сд?лали то, что "с?веръ" (Сибирь, или Соловки) зам?ненъ былъ ему "югомъ",-и Пушкинъ былъ отправленъ въ Екатеринославъ служить подъ начало генерала Инзова.
       Пушкинъ на юг?. Кавказъ и Крымъ.
      Прі?хавъ на м?сто новаго служенія, онъ сейчасъ же захворалъ. Мимо?здомъ пос?тилъ его Н. Н. Раевскій, знавшій его по Царскому Селу. Онъ ?халъ съ семействомъ на Кавказъ и пригласвлъ съ собою А. С. Пушкина. Инзовъ отпустилъ его, и поэтъ отправился на Кавказъ. Раевскіе быля людьми передовыми, хорошо образованными; они сердечно отнеслись къ Пушкину, и въ ихъ кругу поэтъ отдыхалъ душой посл? пережитыхъ треволненій. Онъ наслаждался природой Кавказа и внимательно присматривался къ жизни казаковъ {Говорятъ, что изъ этой по?здки вывезъ онъ н?сколько п?сенъ о Разин?, записанныхъ имъ лично.}. Съ Кавказа они перебрались въ Крымъ, въ Гурзуфъ. Зд?сь онъ интересуется татарами, ихъ п?снями и, подражая имъ, сочиняетъ п?сню татаръ въ "Бахч. Фонтан?". Изъ Крыма Раевскіе отправились въ свое им?ніе Каменку, a Пушкинъ – въ Бессарабію. Пользуясь добротой своего начальника, онъ не разъ пос?щалъ Раевскихъ въ ихъ им?ніи. Зд?сь онъ встр?тился съ н?которыми будущими декабристами и принималъ участіе въ ихъ политическихъ бес?дахъ.
       Кишиневъ. "Міровая тоска" Пушкина.
      Службой Инзовъ Пушкина не обременялъ, и поэту много свободнаго времени оставалось въ Кишинев?. М?стное общество не отличалось культурностью, и Пушкинъ повелъ себя по отношенію къ нему вызывающе – высм?ивалъ м?стную знать, дрался н?сколько разъ на дуэли. Въ низкой сред? Кишинева онъ опять отдается низменнымъ интересамъ: угаръ петербургской жизни на него налет?лъ еще разъ. Впрочемъ, онъ теперь не отдается ему всец?ло,- онъ много читаетъ, стараясь чтеніемъ восполнить проб?лы своего образованія. Кром? того, онъ сближается съ н?которыми передовыми офицерами южной арміи. Интересовался онъ также м?стными нравами и обычаями, записывалъ п?сни и сказанія; одно время увлекался онъ греческимъ возстаніемъ. Но все это не заполняло его души, и онъ зд?сь, на юг?, скоро узналъ приступы "міровой тоски",- того чувства, которое прошлось по всему европейскому обществу, выразившись въ поэзіи Шатобріана, Байрона и иногихъ другихъ большихъ и малыхъ "скорбниковъ". Ихъ вліянію поддался и Пушкинъ, и въ творчеств? его за эту эпоху зам?тно вліяніе обоихъ этихъ п?вцовъ "разочарованія".
       Одесса. Столкновенія съ Воронцовымъ.
      Истомившись въ полудикомъ Кишинев?, Пушкинъ перебрался въ Одессу служить подъ начало гр. Воронцова. На первыхъ порахъ жизнь въ шумной европейской Одесс? пл?нила его,- онъ пос?щаетъ театры, завязываетъ знакомства, увлекается м?стными красавицами, особенно г-жей Ризничъ. Но вскор? зд?сь его встр?тили новыя непріятности: онъ не поладилъ со своимъ начальникомъ гр. Воронцовымъ, который требовалъ отъ подчиненныхъ исполнительности и корректности,- и т?мъ, и другимъ Пушкинъ никогда не отличался; да, кром? того, онъ былъ избалованъ полной свободой, предоставленной ему въ Кишинев? Инзовымъ. Къ тому жe Пушкинъ влюбился въ жену гр. Воровцова, и, кажется, встр?тилъ взаимность. Хотя это было и вполн? чистое, возвышенное чувство, но, конечно, оно могло только ухудшить отношенія между гр. Воронцовымъ и поэтомъ. Оскорбленный презрительнымъ отвошеніемъ графа, пренебреженіемъ къ его литературной слав?, Пушкинъ пересталъ ст?сняться даже въ д?ловыхъ сношеніяхъ съ начальствомъ. Тогда гр. Воронцовъ попросилъ убрать поэта изъ Одессы на с?веръ. Это сд?лать было р?шено въ Петербург? еще до полученія просьбы гр. Воронцова, такъ какъ въ руки московской полиціи попало письмо, въ которомъ поэтъ писалъ, что беретъ уроки атеизма"… Въ дни, когда высшіе круги русскаго общества отличались религіозностью, такое заявленіе поэта сочтено было, конечно, преступленіемъ,- и въ 1824 году онъ былъ отозванъ изъ Одессы и поселенъ въ им?ніи отца, сел? Михайловскомъ Псковской губерніи.
       Пушкинъвъс. Михайловскомъ.
      На первыхъ порахъ зд?сь, въ деревенскомъ затишьи, поэтъ тосковалъ страшно,-его тянуло на югъ, гд? и природа такъ прекрасна, и гд? остались дорогія его сердцу существа.
      Но вскор? Пушкинъ обжился въ деревн?, сталъ пос?щать сос?дей, особенно сблизился съ Осиповой, ея дочерьми и сыномъ, студентомъ Дерптскаго увиверситета. Въ деревн? продолжалъ онъ заниматься самообразованіемъ,- р?дкое письмо его не заключаетъ въ себ? просьбы прислать ему книгъ. Онъ перечиталъ въ это время много произведеній иностранной литературы, сл?дилъ внимательно за современной русской, изучилъ русскую исторію, познакомился съ русскими л?тописями. Къ этому времени относится увлеченіе его Шекспиромъ, Вальтеръ-Скоттомъ и народной русской поэзіей. Особенно помогла ему въ этомъ отношеніи старушка-няня, съ которою ему пришлось коротать вдвоемъ долгіе зимніе вечера. Она пересказывала ему сказки и п?ла п?сни, которыя когда-то онъ слышалъ отъ нея въ д?тств?. Конечно, теперь онъ отнесся серьезн?е, ч?мъ въ д?тств?, къ народной поэзіи, и самъ сталъ собирать и записывать народныя произведенія и всматриваться въ народные обычаи {Объ этомъ свид?тельствуютъ, хотя бы, его прим?чанія къ свадебнымъ п?снямъ, записаннымъ имъ въ Псковской губ.}. Къ этому же времени относится возникновеніе y него интереса къ Св. Писанію, въ житіямъ святыхъ. Вс? эти интересы отразились на его творчеств?. Сказался на его произведеніяхъ также интересъ къ поэзіи чуждыхъ народовъ и эпохъ. Въ настроеніи Пушкина тоже произошли большія изм?ненія: онъ успокоился и примирился съ жизнью, узнавъ ближе русскій народъ и его прошлое. {За это "примиреніе" Пушкина упрекали и современники, и н?которые поздн?йшіе критики. Но упреки эти неосновательны. Пушкинъ на себ? пережилъ то, что пережила современная ему европейская мысль. Гёте началъ съ бурныхъ настроеній "Sturm und Drang'a" и кончилъ "отреченіемъ" (resignation) отъ мятежныхъ идеаловъ юности: онъ сталъ говорить о "смиреніи", онъ говорилъ: "мн? всегда были противны апостолы свободы. Въ конц? концовъ, каждый изъ нихъ искалъ только произвола для себя. Если ты "хочешь освободить многихъ, то сум?й служитъимъ". "Евангеліе отъ Іоанна, пишетъ онъ, я признаю моимъ Евангеліемъ и сущность всей мудрости свожу къ одному изреченію – д?ти, любите другъ друга!". Вотъ, ч?мъ, разр?шился его протестъ. Шиллеръ, начавшій съ "Разбойниковъ", сталъ звать къ такому-же "смиренію": "примкнутъ къ челов?честву, найти въ его в?ковомъ труд? маленькую область, маленькій уголокъ и сосредоточить на этой скромной работ? всю свою силу" – это правило предлагалъ онъ къ св?д?нію "тому челов?ку, который выплылъ съ ц?лой флотиліей въ открытое дгоре жизни и возвратился на одной спасательной лодк? въ тихую пристань". "О челов?честв?,пишетъ онъ, ты никогда не можешь думать достаточно высоко,- какъ ты носишь эту идею въ твоей душ?, такъ ты и выражаешь ее въ д?йствіяхъ. Также и челов?ку,который встр?чается съ тобою въ т?сномъ кругу твоей жизни – простирай руку помощи, если онъ въ ней нуждается. Ho o благ? челов?ческихъ покол?ній,другъ, пусть заботится, какъ вчера, такъ и сегодня – небо, какъ оно заботится о дожд? и рос?". Во Франціи это "отреченіе" отъ идеаловъ протеста выразилось въ возрожденіи религіознаго чувства (Шатобріанъ, Ламенэ, Ламартинъ, Нодье, де-Местръ). Всего характерн?е, что самъ Баіронъ, подъ конецъ своего творчества, сталъ приближаться кь такоиу же смиренію, и къ отреченію. (Н. Котляревскіи "Міровая Скорбь", 307-334).}
       Примиреніе съ жизнью. Пушкинъ "на вол?".
      Это новое міросозерцаніе его было чисто-философскимъ пониманіемъ жизни, признаніемъ въ ней наличвости того добра, которое раньше имъ не понималось, не признавалось. На почв? такого новаго міросозерцанія развилось y Пушкина и новое пониманіе средствъ служенія обществу,- на прямыхъ, широкихъ и свободныхъ путяхъ. Вотъ почему онъ не примкнулъ къ декабрьскому мятежу, и 11-го мая 1825 года подалъ на имя государя прошеніе о снятіи съ него опалы. 28 августа онъ былъ сп?шно вызванъ въ Москву, 4-го сентября представленъ къ государю и былъ имъ прощенъ. Государь говорилъ съ нимъ долго и милостиво, об?щалъ самъ цензировать его сочиненія и поручилъ его надзору гр. Бенкендорфа, тогдашняго шефа жандармовъ. Это былъ челов?къ исполнительный, но холодный и недоброжелательный: до процв?танія русской литературы ему д?ла никакого не было, и потому опека его надъ Пушкинымъ оказалась для поэта очень тяжелой. На первыхъ порахъ этого поэтъ не зам?тилъ и беззаботно наслаждался "волей".
       Отношеніе русскаго о-на и властей къ поэту. Настроенія Пушкина.
      Московское общество приняло Пушкина съ распростертыми объятіями: съ нимъ носились въ "св?т?" и въ литературныхъ кругахъ. Онъ читалъ везд? свои произведенія (особенно "Бориса Годунова") и радовался отъ души тому, что его чтеніе везд? сопровождалось шумнымъ усп?хомъ. Его радость была отравлена суровымъ выговоромъ Бенкендорфа за то, что онъ осм?лился читать своего "Бориса Годунова", не испросивъ на это предварительно разр?шенія Государя. Драма была представлена на высочайшій судъ, и Государь пожелалъ, чтобы изъ нея были выкинуты вс? народныя сцены, и она была обращена въ "романъ". Пушкинъ не согласился исполнить этотъ сов?тъ-приказаніе и на н?сколько л?тъ запряталъ "подъ сукно" свою драму. Тяжелое настроеніе опять имъ овлад?ло, и его потянуло въ деревенскую тишь. Бенкендорфъ ревниво опекалъ поэта, часто д?лая ему зам?чанія. Подъ вліяніемъ такихъ непріятностей, Пушкинъ сталъ томиться жизнью: онъ нигд? не можетъ найти себ? м?сто, – живеть то въ деревн?, то въ Петербург?. Онъ чуждъ былъ родной сеыьи, но, въ то же время, не могъ уже съ прежней юношеской жизнерадостностью отдаваться ут?хамъ холостой жизни,- онъ чувствовалъ себя неизм?римо выше тогдашняго русскаго общества – и литераторскаго, и св?тскаго; наконецъ, онъ сознавалъ, что не исполнились его мечты о независимомъ существованіи, ради котораго принесено было столько жертвъ.
       Сватовство.
      Утомившись одинокой холостой жизнью, поэтъ начинаетъ искать прочной любви, которая могла бы создать его семейное счастье. Съ этой ц?лью онъ пытался сблизиться съ н?которыми барышнями московскаго и петербургскаго св?та, но вс? эти попытки долго оставались неудачными.
      И вотъ, судьба поставила ему на пути Наталью Николаевну Гончарову. Это была молоденькая, семнадцатил?тняя д?вушка, недалекая и малообразованная, но прекрасная собой, какъ Мадонна. У Пушкина, по его словамъ, "закружилась голова", когда онъ ее увидалъ, и онъ р?шительно пошелъ къ развязк?, начавъ сватовство съ матерью пл?нившей его д?вушки, кажется, не постаравшись заглянуть въ сердце и душу самой д?вушки. Мать ея была челов?комъ очень тяжелымъ: набожность въ старомъ московскомъ дух? и благогов?ніе передъ памятью Императора Александра не спасли ее отъ самодурства, деспотизма и, вообще, недоброжелательства къ людямъ. Она была, во вс?хъ отношеніяхъ, полною противоположностью Пушкину.
       Кавказъ.
      Поэтъ, съ его славой вольнодумца религіознаго и политическаго, былъ ей антипатиченъ, но и дочь пристроить поскор?е она была не прочь. Во всякомъ случа?, она дала Пушкину неопред?ленный отв?тъ, который повергъ его въ такое отчаянье, что онъ вдругъ почувствовалъ потребность бросить все – и Москву, и Петербургъ, и удрать куда-нибудь подальше, отъ знакомыхъ лицъ, отъ знакомыхъ людей… Не испрашивая никакихъ разр?шеній, самъ не отдавая себ? яснаго отчета зач?мъ, – помчался онъ на Кавказъ. Онъ, между т?мъ, скакалъ въ д?йствующую армію, гд? думалъ размыкать свое горе среди сильныхъ ощущеній войны. Всегда впечатлительный и увлекающійся, онъ вздохнулъ на Кавказ? свободной грудью: какъ ребенокъ, наслаждался онъ красотами природы и картинами своеобразной кавказской жизни. Онъ принялъ д?ятельное участіе и въ военныхъ д?йствіяхъ,- съ отвагой бросался въ первые ряды, гд? шла горячая свалка. Главнокомандующій Паскевичъ скоро выразилъ ему свое неудовольствіе по поводу того, что онъ не желаетъ слушать его сов?товъ; кром? того, Паскевичъ былъ недоволенъ невниманіемъ поэта къ его любезности и сближеніемъ съ декабристами.
      Исполняя желанія Паскевича, Пушкинъ отправился во-свояси на с?веръ.
      На родин? его ждали выговоры Бенкендорфа за самовольный отъ?здъ и сухой пріемъ Гончаровыхъ. Т?мъ не мен?е, въ ноябр? 1830 года онъ сд?лался женихомъ H. H. Гончаровой; потомъ начались между нимъ и будущей тещей нелады, которые чуть было не повели къ окончательному разрыву. Кажется, подъ конецъ, самъ Пушкинъ не прочь былъ отъ этого разрыва: отъ первыхъ очарованій немного оставалось въ его сердц?.
       Женитьба.
      18-го февраля 1831 года свадьба поэта состоялась, и онъ съ молодой женой перебрался въ Петербургъ. На первыхъ порахъ онъ былъ почти вполн? счастливъ,-только заботы о деньгахъ тревожили его съ каждымъ днемъ все сильн?е: онъ то хлопочетъ о равр?щеніи издавать оффиціальный журналъ, то намекаетъ, что охотно занялъ бы вакантное посл? Карамвина м?сто "исторіографа", то старается перехватить въ долгъ y друзей, взять впередъ за свои сочиненія… Его молодая жена совершенно безучастно относилась къ хозяйству,- великому поэту приходилось хлопотать относительно квартиръ, ругаться съ прислугой; попутно устраивалъ онъ запутанныя д?ла своего безалабернаго, опустившагося отца и безшабашнаго брата Льва, и родственниковъ жены… Немудрено, что творчество поэта стало погасать. Къ этому времени относится вторичное принятіе его на службу въ министерство иностранныхъ д?лъ; кром? того, съ разр?шенія начальства, онъ занимался теперь въ архивахъ "Исторіей Петра Великаго".
       Женапоэта. Отношеніе къ поэту аристократіи. Друзья. Пушкинъ въ посл?дній періодъ жизни.
      Въ угоду молодой красавиц?-жен?, Пушкинъ повелъ теперь широкій, св?тскій образъ жизни. Онъ тщеславился своей женой и баловалъ ее на свою голову. Она, недавно еще скромная, тихая д?вушка, патріархально-воспитанная, скоро втянулась въ шумную живнь "большого св?та". – Для этой жизни она не была вооружена ни умомъ, ни тактомъ, ни знаніемъ людей, и сразу стала д?лать промахи, которые огорчали и смущали поэта, – въ письмахъ его къ жен? встр?тимъ мы по этому поводу рядъ сов?товъ и просьбъ… Между т?мъ, въ погон? за деньгами, поэтъ не зналъ покоя. Занимаясь исторіей Петра Великаго, онъ вдругъ увлекся пугачевскимъ бунтомъ и, желая изучить вопросъ на м?ст?, отправился странствовать въ Казань и Оренбургъ. Письма его къ жен? полны тревоги за нее,- ревность уже наростала въ его сердц?. Въ 1834 году. Пушкина сд?лали камеръ-юнкеромъ,- это придворное званіе было ему не по л?тамъ, и онъ былъ недоволенъ этимъ званіенъ,- за то ликовала жена: она радовалась тому, что будетъ блистать на придворныхъ балахъ, и что попала теперь въ самый высокій кругъ русской аристократіи. Эта знать была почти сплошь интернаціональна,- до русской литературы ей д?ла никакого не было,- немудрено, что на Пушкина зд?сь смотр?ли только, какъ на "выскочку", и мстили ему тонкими и злыми выходками. Это б?сило его, но его отаровательная Nathalie ничего не зам?чала и веселилась напропалую. Настроенія поэта д?лаются теперь все мрачн?е… замираетъ его см?хъ, порою омрачается его оптимизмъ… Онъ отдыхалъ душою только въ кругу избранныхъ друзей: Жуковскій, Вяземскій, Гоголь,- вотъ, его друзья-литераторы; Нащокинъ, Соболевскій – его пріятели, съ которыми онъ д?лился вс?ми многочисленными горестями и р?дкими радостями своей жизни… Хорошо чувствовалъ себя Пушкинъ также въ салон? Смирновой (урожденной Россетъ). Зд?сь собирались вс? друзья Пушкина, сюда приходили иностранцы-дипломаты. Въ теплой, сердечной атмосфер? этого интеллигентнаго общества Пушкинъ отдыхалъ душой, и свободно раскрывалъ самыя зав?тныя свои мысли. Сд?лавшись теперь искреннимъ христіаниномъ, онъ много говорилъ о религіи; онъ обнаружилъ глубокое знакомство съ всемірной и русской исторіей,- въ оц?нк? русской и западной литературы онъ не зналъ себ? въ тогдашней Россіи соперника. Даже иностранцевъ поражалъ его "европейскій умъ, широкій и глубокій". Барантъ, французскій посланникъ, самъ изв?стный историкъ, говорилъ о немъ съ благогов?ніемъ, утверждая, что онъ – "великій мыслитель", что онъ "мыслитъ, какъ опытный государственный мужъ" {Мицкевичъ въ некролог? Пушкина писалъ: "Пушкинъ удивлялъ слушателей живостью, тонкостью и ясностью ума; онъ обладалъ громадною памятью, в?рнымъ сужденіемъ, изящн?йшимъ вкусомъ. Когда онъ разсуждалъ о политик? иностранной и внутренней, казалось, что говоритъ пос?д?лый, д?ловой челов?къ, питающійся ежедневно чтеніемъ парламентскихъ преній. Р?чь его, въ которой можно было зам?тить и зародыши будущихъ его произведеній, становилась бол?е и бол?е серьезной. Онъ любилъ разбирать великіе религіозные, общественные вопросы, самое существованіе которыхъ было, повидимому, неизв?стно его соотечественникамъ".}.
       Дуэль.
      Развязка въ жизни Пушкина приближалась: французскій эмигрантъ Дантесъ, принятый государемъ въ Кавалергардскій полкъ, сталъ слишкомъ явно ухаживать за женой Пушкина,- та отв?чала обычнымъ ей кокетствомъ… Поэтъ былъ ув?ренъ въ своей жен?, но, зная злобное отношеніе къ нему св?та, боялся больше, ч?мъ сл?довало, сплетенъ и слуховъ. Однажды онъ и его знакомые получили анонимные пасквили, въ которыхъ набрасывалось пятно на честь его и его жены. Поэтъ вспылилъ, позволилъ себ? н?сколько р?зкостей и вызвалъ Дантеса на дуэль. Потомъ д?ло затянулось, но зат?мъ опять возникло, и 27 января 1837 г. состоялась между ними дуэль, на которой поэтъ былъ смертельно раненъ и скончался 29-го января. Много нашлось людей, искренне оплакавшихъ поэта, но въ высшемъ св?т? нашлись и такіе, которые злорадствовали. По ихъ адресу направилъ Лермонтовъ свою страстную элегію-сатиру: "На смерть Пушкина".
       Періоды литературной д?ятельности Пушкина.
      Литературная д?ятельность Пушкина можетъ быть разд?лена на три періода: а) періодъ лицейскихъ произведеній,b) періодъ "міровой скорби"и – с) періодъ сближенія съ русской д?йствительностью.Съ такимъ д?леніемъ совершенно совпадаетъ посл?довательная см?на увлеченія Пушкина различными художественными школами: а) псевдоклассицизмомъ,b) романтизмомъи – с) реализмомъ{Впрочемъ, это д?леніе должно быть, принято лишь условно: тогда, какъ, наприм?ръ, y Б?линскаго см?на настроеній была такъ радикальна, что, увлекаясь однимъ, онъ р?шительно все прерывалъ съ другимъ,- Пушкинъ, при его разностороиности, въ періодъ классицизма, является иногда "реалистомъ", a въ періодъ реализма могъ возвращатъся и къ классицизму, и кь романтизму. Т?мъ не мен?е, указанное мною д?леніе можеть быть принято, такъ какъ основано на преобладаніи(а не на исключительности)опред?ленныхъ художественныхъ міровоззр?ній y Пушкина въ изв?стный періодъ его жизни.}.
       а) Лицсйскій періодъ. Французская "легкая поэзія".
      а) Лицейскій періодъ творчества Пушкина(преобладаніе псевдоклассическихъ вліяній). Выше было указано, что въ родномъ дом? мальчика окружали французскія вліянія: преклоненіе передъ Мольеромъ, Корнелемъ и Расиномъ и увлеченіе французской "легкой поэзіей",- вотъ, атмосфера, въ которой воспитывались д?тскіе литературные вкусы Пушкина. Объ этой "легкой поэзіи" приходилось не разъ говорить выше {См. мою Исторію руcской cловесности, ч. II, 29, 57, 117 и др. "Легкая поэзія (po?sies l?g?res, po?sies fugitives, vers de soci?t?) стихотворныя шалости любовнаго, или шутливаго, характера (п?сни Анакреона, Овидія, мадригалы, стансы, сонеты, тріолеты, рондо); Хлои и Дафнисы, Психеи и Амуры, Нимфы и Сатиры – любимые образы этой поэзіи. Во Франціи произведеніями въ такомъ род? особенно прославились Лафонтенъ, Шолье, Жанъ-Батистъ-Руссо, Вольтеръ и Парни.}. Ей отдали дань почти вс? русскіе лирики-псевдоклассики, начиная съ Сумарокова. "Остроумная, слегка сентиментальная, и, въ то же время, часто прозрачно-циничная, эта поэзія, повторяя шутки древности, въ пастушескихъ эклогахъ, эпиграммахъ, насм?шливыхъ эпитафіяхъ, красиво и граціозно воплотила забавы утонченнаго французскаго ума: подъ прикрытіемъ шалостей греческихъ пастуховъ и пастушекъ, Дафнисовъ и Хлой, или веселыхъ олимпійцевъ, р?звыхъ нимфъ и сатировъ – часто изображались д?йствительныя похожденія тогдашнихъ маркизовъ и маркизъ" (II, 57).
      У насъ въ Х?III в. эта поэзія им?ла большой усп?хъ: и если "серьезная" лирика (ода), уступая натиску времени, теряла свой возвышенный, строго-величавый характеръ и, наполняясь новымъ содержаніемъ, приближалась къ "поэзіи д?йствительности", то еще большую свободу, въ этомъ направленіи, им?ла "легкая поэзія".
       Популярность ея y насъ въ XVIII в. Вліяніе этой поэзіи на Пушкина. Взглядъ на поэзію.
      Время Екатерины, время беззаботнаго, изысканнаго прожиганія жизни, в?роятно, особенно способствовало популярности y насъ этихъ стихотворныхъ безд?лушекъ, переводныхъ, подражательныхъ и оригинальныхъ. Такими "безд?лушками" увлекался и отецъ Пушкина, и дядюшка его Василій Львовичъ, небезызв?стный, въ то время, поэтъ; въ отцовской библіотек? мальчикъ нашелъ почти полный подборъ подобныхъ произведеній; ими онъ зачитывался, ихъ выучилъ "наизусть". Немудрено, что рано стали грезиться ешу шаловливыя нимфы, фавны, сатиры… Поэзія олицетворилась для него въ вид? античнаго бога Феба,- или "музы-вакханочки": онъ бредилъ греческой ми?ологіей и легко усвоилъ избитые термины классической и псевдоклассической поэзіи: "лира", "пою", поэтъ-"жрецъ" и пр.
      Подъ вліяніемъ этой жизнерадостной, беззаботной поэзіи, онъ даже въ сочиненіяхъ Вольтера не усмотр?лъ серьезнаго содержанія, и оц?нилъ только его остроуміе, его блестящій тонкій цинизмъ. За вольтеровскимъ см?хомъ онъ не подм?тилъ того безпросв?тнаго пессимизма, который за нимъ скрывался. Да это и понятно: въ этотъ періодъ жизни Пушкинъ былъ далекъ отъ "пессимизма": "эпикуреизмъ" классической и псевдоклассической поэзіи,- вотъ, что его пл?няло.
       Творчество Пушкина въ лице?. Его философія.
      Онъ продолжалъ "творить" и въ ст?нахъ лицея. Прекрасно усвоилъ онъ ученіе "эпикурейцевъ" и не разъ въ своихъ раннихъ юношескихъ стихахъ рекомендуетъ себя поклонникомъ этой ут?шительной системы. За это онъ называетъ себя "мудрецомъ", "апостоломъ мудрой в?ры", "л?нивымъ философомъ", "поэтомъ сладострастья", "сыномъ н?ги"… Охотно расточаетъ онъ наставленія, въ род? сл?дующихъ: "наслаждайся, наслаждайся! чаще кубокъ наливай, страстью пылкой утомляйся и за чашей отдыхай!" "любви н?тъ бол? счастья въ мір?" "безъ вина зд?сь н?тъ веселья, н?тъ и счастья безъ любви"; ловить "р?звое счастье", расточать безъ боязни "жизни дни златые", "играть", забывая печали, искать истины "на дн? бокала",- вотъ, что сов?товалъ друзьямъ юный "парнасскій волокита". Этотъ "безпечный Пинда пос?титель" тогда легко смотр?лъ на свою поэзію: муза его – "вакханочка", его "ц?вница" – "мечтаній сладостныхъ п?вица", его посланія "летучія", стихи его "в?тренные", веселиться – его "законъ"… Онъ "только съ музой н?жится младой", своимъ произведеніямъ онъ не придаетъ особаго значенія,- они "плоды веселаго досуга", "не для безсмертья рождены, для самого себя, для друга, да для Темиры молодой". Онъ самъ откровенно указываетъ, откуда пришли къ нему эти беззаботныя настроенія – онъ себя называетъ "насл?дникомъ поэзіи" Лафора, Шолье, Парни. Ихъ онъ именуетъ "врагами труда, заботъ, печали"; эти "сыны безпечности л?нивой" были ему "любезны"; "муза праздности счастливой в?нчала ихъ", "веселыхъ грацій перстъ игривый" "оживлялъ ихъ младыя лиры",- и нашъ молодой поэтъ, по его словамъ, увлекаемый ими, "крался всл?дъ за ними", покоренный ихъ легков?сной славой {Ср. стихи "Посланіе къ Галичу", "Посланіе къ Ив. Ив. Пущину", "Мое зав?щаніе", "Городокъ". "Къ Батюшкову'', "Гробъ Анакреона", "Посланіе къ Юдину", "Моему Аристарху".}. Изъ русскихъ писателей особенно увлекалъ юношу Батюшковъ, который въ первомъ період? своего творчества былъ такимъ же беззаботнымъ п?вцомъ эпикуреизма.
       Содержаніе его поэзіи.
      Ц?лый рядъ произведеній Пушкина, въ которыхъ д?йствующими лицами являлись пастухи и пастушки, нимфы и сатиры, былъ результатомъ этого преклоненія передъ Парни и КR. {Ср. стихи: "Леда", "Блаженство", "Гробъ Анакреона", "Фавнъ и Пастушка", Амуръ "и Гименей", "Фіалъ Анакреона", "Торжество Вакха".}. Даже мрачной, холодной поэзіей Оссіана увлекся онъ въ перед?лкахъ Парни {Ср. стихи: "Кольна", "Эвлега", "Осгаръ".}. Произведенія автобіографическаго содержанія проникнуты такимъ же безоблачнымъ настроеніемъ: вино, любовь и дружба,- вотъ, единственные мотивы этихъ произведеній; къ нимъ относятся вс? многочисленныя посланія его къ друзьямъ и красавицамъ, мимоходомъ пл?нявшимъ его легко-воспламеняющееся сердце.
       Фантазія поэта.
      Надо, впрочемъ, добавить, что многія изъ т?хъ шумныхъ и широкихъ развлеченій, которыя восп?валъ Пушкинъ во время пребыванія своего въ лице?, относились къ области "фантазіи". Онъ самъ не разъ признается, что въ ранней юности былъ большимъ "фантазеромъ-мечтателемъ"
 
      "Фантазія, тобою
      Одной я награжденъ!
 
      – восклицаетъ онъ въ одномъ произведеніи; себя онъ называетъ "невольникомъ мечты младой", говоритъ, что "мечта – младыхъ п?вцовъ уд?лъ". Въ мечтахъ онъ обладалъ тогда "вс?ми радостями земными". Юношу тянуло въ очарованный міръ фантазіи, туда, "гд? міръ одной мечт? послушный". Что это былъ за міръ,- мы вид?ли: д?йствительная жизнь была куда скучн?е и скромн?е,- т?мъ "прекрасн?е" былъ "міръ мечты": онъ казался ему роскошнымъ садомъ, гд? не переводятся цв?ты – увядаетъ одинъ, расцв?таетъ другой… Хлои см?няются Доридой, любовь – виномъ. Юноша-поэтъ, окрыляемый фантазіей, вид?лъ себя въ роскошномъ хоровод? красавицъ, въ кругу друзей, гд? царятъ тонкія анакреонтическія настроенія. Отуманенный этой оранжерейной атмосферой, не им?вшей ничего общаго съ д?йствительностью, онъ п?лъ восторженную п?снь безмятежному эпикуреизму…
       Эпикуреизмъ Пушкина посл? лицея.
      Поздн?е, когда онъ кончилъ лицей и вступилъ въ жизнь,этотъ "эпикуреизмъ" выразился въ самомъ безшабашномъ прожиганіи жизни, – тогда поэтъ пересталъ восп?вать безт?лесныхъ Хлой и Доридъ, сталъ восп?вать живыхъ женщинъ и живую любовь, мало общаго им?ющую съ т?мъ отвлеченнымъ, фантастическимъ чувствомъ, съ которымъ онъ носился въ лице?.
      Но, повторяю, никогда Пушкинъ не былъ въ исключительномъ подчиненіи y однихъ настроеній,- если "эпикурейскіе" мотивы были типичными для этой эпохи, то нельзя умолчать и о другихъ, зам?тно опред?лившихся въ этотъ періодъ въ его творчеств?.
       Вліяніе войны 1812-14 гг. на творчество Пушкина.
      Отечественная война даже съ н?жной лиры Жуковскаго сорвала н?сколько могучихъ аккордовъ. Т?мъ понятн?е "героическія" настроенія y бол?е разносторонняго и впечатлительнаго Пушкина. И вотъ, рядъ прочувствованныхъ патріотическихъ произведеній написано имъ въ честь войнъ 1812-го и 1814-го годовъ {"Воспоминанія въ Царскомъ Сел?", "Наполеонъ на Эльб?", "На возвращеніе Государя Императора изъ Парижа въ 1814 году".}. Но эти попытки "парить" во сл?дъ Державину остались въ его творчеств? одинокими.
       Элегическіе мотивы въ поэзіи лицейскаго періода.
      Необходимо отм?тить также присутствіе въ его поэзіи лицейскаго періода элегическихъмотивовъ. Эти мотивы клиномъ вр?заются въ его эпикурейскія настроенія. Они вызваны былш чувствомъ чистой любви, которая впервые охватила Пушкина въ ст?нахъ лицея. Этому чувству посвящено н?сколько произведеній, грустныхъ и возвышенныхъ по настроенію {"Посланіе къ кн. Горчакову", "Разлука", "Уныніе", "Элегія", "Я думалъ". Кром? того, объ этомъ чувств? говоритъ онъ въ стихотвореніяхъ: "На?здники", "Желаніе", "Осеннее утро", "Разлука", "Элегія", "Наслажденіе", "Окно" и др.}. Несчастная любовь отравила его радость,- онъ теперь называетъ себя на жизненномъ пиру "гостемъ угрюмымъ", "душа y него больная"; "одной слезы" оказалось достаточно, чтобъ "отравить бокалъ"; "уснувъ лишь разъ,- на тернахъ" онъ проснулся…
       Реалистическій элементъ въ поэзіи этого періода. "Городокъ".
      Характерно, что уже въ эту пору ранняго творчества начали опред?ляться y Пушкина симпатіи къ тому художественному реализму,которыя впосл?дствіи упрочили за нимъ славу "поэта д?йствительности". Такъ, въ стихотвореніи "Городокъ" поэтъ сум?лъ удачно изобразить трогательную прелесть русскаго захолустья: веселый садъ, съ старыми липами, цв?тущей черемухой и березами, домикъ "въ три комнаты", тишина, лишь изр?дка прерываемая скрипомъ тел?гъ… И жизнь такъ же тиха, "безпорывна" въ этой идиллической обстановк?,- разсказы словоохотливой старушки и добродуншаго инвалида-старика пріятно разнообразятъ эту "святую" тишину. Въ этой жизни ничего н?тъ напоминающаго мотивы и картины псевдоклассической поэзіи,- это – неприкрашенная русская правда, всю красоту которой Пушкинъ, очевидно, сум?лъ прочувствовать еще юношей.
 
      "Но вотъ ужъ полдень.
      Въ св?тлой зал?
      Весельемъ круглый столъ накрытъ:
      Хл?бъ-соль на чистомъ покрывал?,
      Дымятся щи, вино въ бокал?
      И щука въ скатерти лежитъ…
      Сос?ди шумною толпой
      Взошли, прервали тишину…
       "Сонъ".
      Въ другомъ стихотвореніи "Сонъ" опять передъ нами чисто-русскій деревенскій пейзажъ:
 
      "Какъ утро зд?сь прекрасно!
      Въ тиши полей, сквозь тайну с?нь дубравъ,
      Какъ юный день сіяетъ гордо, ясно!
      Св?тл?еть все; другъ друга перегнавъ,
      Журчатъ ручьи, блестятъ луга безмолвны:
      Еще роса подъ св?жей муравой,
      Златыхъ озеръ недвижно дремлютъ волны…
       Значеніе пушкинскихъ эпиграммъ. Политическія стихотворенія. "Къ Чаадаеву".
      Еще въ лице? Пушкинъ сталъ сочинять эпиграммы на различныя событія и д?ятелей лицейской жизни. По окончаніи лицея эти эпиграммы юноши-поэта пріобр?таютъ бол?е серьезный характеръ,- ими онъ разитъ теперь не только личныхъ своихъ враговъ,- но и принципіальныхъ противниковъ его литературнаго и политическаго либерализма: поражая противниковъ "Арзамаса" и враговъ Карамзина, онъ такъ же дерзко нападаетъ на тогдашнихъ вожаковъ русской государственной жизни – Аракчеева, Фотія, Голицына. Значеніе этихъ см?лыхъ и злыхъ стишковъ громадно,- они были в?рнымъ отраженіемъ того недовольства политикой императора Александра, которое созр?вало въ сознаніи либеральной части русскаго общества. Но, кром? этихъ стихотворныхъ "проказъ", написалъ Пушкинъ въ это время и три серьезныя политическія стихотворенія: "Къ Чаадаеву", "Деревня" и "Вольность". Вс? они сложились, очевидно, подъ живымъ впечатл?ніемъ чьихъ-то горячихъ искреннихъ р?чей, случайнымъ слушателемъ которыхъ удалось быть Пушкину. Отзывчивый, какъ всегда, Пушкинъ, въ минуты подъема, настраивалъ свою "изн?женную", шаловливую лиру на возвышенный ладъ, и тогда мечты о конституціи, объ освобожденіи крестьянъ,- мечты, модныя въ русскомъ обществ?, находили y него прекрасное воплощеніе въ прочувствованныхъ стихахъ:
 
      Товарищъ! в?рь, взойдетъ она,
      Заря пл?нительнаго счастья,
      Россія вспрянетъ ото сна!…
 

 
      Въ стихотвореніи "Деревня" поэтъ тоскуетъ при вид? "губительнаго позора, нев?жества русской деревни"; его возмущаютъ картины "барства дикаго" и "тощаго рабства". Кончается это стихотвореніе прекраснымъ вопросомъ:
 
      "Увижу-ль я, друзья, народъ неугнетенный,
      И рабство, падшее по манію царя,
      И надъ отечествомъ свободы
      Взойдетъ-ли, наконецъ, прекрасная заря?
 
       "Вольность".
      И шутливыя, и серьезныя политическія стихотворенія Пушкина ходили по рукамъ, переписывались, заучивались наизусть. Такая популярность указываетъ, что творчество поэта было в?рнымъ "эхомъ" тогдашней повышенной политической жизни. Съ нимъ пришлось считаться петербургскимъ властямъ, и ода "Вольность" (сочинена въ періодъ отъ 1817 до 1819 г.) послужила предлогомъ для высылки поэта изъ столицы.
 

"Чернь".

 
      Но если реалистическіе и политическіе мотивы очень зам?тны въ творчеств? Пушкина, – не они характерны для этой эпохи. Онъ, по преимуществу, остается еще "эпикурейцемъ". "Черни презирай ревнивое роптанье" – поучаетъ онъ въ одномъ стихотвореніи, понимая подъ чернью вс?хъ "благоразумныхъ" людей, которые не понимали его эпикуреизма. Такой-же "чернью" былъ для него и "высшій св?тъ", весь окованный "приличіями". По-видимому, готовъ онъ къ "черни" отнести и литературныхъ "старов?ровъ", – слишкомъ строгихъ Аристарховъ-псевдоклассиковъ.
      Такимъ образомъ, уже въ этотъ первый періодъ опред?лилось въ Пушкин? стремленіе къ независимости чувствъ и мысли,- "чернью", въ его глазахъ, была всякая среда, которая дерзала накладывать свое "veto" на свободное пользованіе вс?ми благамисвободной жизни.
       "Русланъ и Людмила".
      Преобладающими настроеніями лицейскаго періода проникнуто первое крупное произведеніе Пушкина: "Русланъ и Людмила" (начато въ 1817 году, окончено въ 1819 году).
       Литературная исторія поэмы. "Народничество" въ поэзіи XVIII в.
      По типу своему, это произведеніе принадлежитъ къ т?мъ поэмамъ и романамъ конца XVIII-го и начала ХІХ-го в?ка, въ которыхъ ясно сказалось тягот?ніе къ творчеству въ "народническомъ" дух?. Для полнаго осуществленія его – нужно было только понять народъ.Эго сд?лалъ Пушкинъ, но гораздо поздн?е, въ періодъ жизни въ сел? Михайловскомъ. Теперь-же онъ стоялъ такъ же далеко отъ пониманія народа, как Чулковъ, Поповъ, Карамзинъ и др. (см. II ч. моей "Исторіи русской словесности" стр. 293-298). Поэтому вс? эти первыя "народническія произведенія" отразили на себ? вліянія псевдоклассицизма и сентиментализма,- въ такой же м?р? завис?ли они и отъ волшебно-рыцарскихъ романовъ; истинная-же "народность" русская очень слабо выразилась въ этихъ произведеніяхъ. Т?мъ не мен?е въ тягот?ніи къ народному, въ интерес? къ родному творчеству – великій смыслъ "народническаго" направленія. "Русланъ и Людмила" сложился ц?ликомъ подъ вліяніемъ творчества этихъ писателей.
      Такимъ образомъ, Пушкинъ былъ неправъ, называя содержаніе своей поэмы " д?ламидавно минувшихъ дней", "преданьями старины глубокой". Такъ опред?ляя свое произведеніе, онъ стоялъ на той обычной точк? зр?нія, которая не только въ народныхъ былинахъ, но и въ романахъ Чулкова вид?ла поэтическія воспомиванія о д?йствительныхъ фактахъ русскаго прошлаго.
      Мы вид?ли уже, что волшебно-рыцарскіе романы Чулкова и Попова и др. т?сно примыкаютъ къ поэмамъ Аріосто, Боярдо, къ романамъ-пародіямъ Виланда ("Оберонъ") и пр., съ т?мъ только отличіемъ, что въ русскія подражанія вставлены имена русскихъ богатырей,- имена, взятыя изъ былинъ, a иногда и вымышленныя.
       Построеніе волшебно-рыцарскихъ романовъ, иностранныхъ и русскихъ.
      Какъ вс? волшебно-рыцарскіе романы и поэмы ("Амадисы", "Пальмерины", "Влюбленный Роландъ", "Неистовый Роландъ"), такъ и романы Чулкова и Попова построены на шаблонныхъ схемахъ: рыцари разыскиваютъ красавицъ, потащенныхъ чарод?емъ, или какимъ-нибудь насильникомъ. Для освобожденія красавицы нужно преодол?ть рядъ трудностей, испытаній, надо вооружиться особыми "талисманами", "волшебными мечами", "копьями" и пр. Подвигъ, конечно, удается – чарод?й оказывается поб?жденнымъ, и благодарная красавица награждаетъ своею любовью избавителя-рыцаря. Зд?сь и добрые чарод?и, помогающіе герою сов?томъ, или д?ломъ, зд?сь и волшебные замки, съ очарованными красавицами, и соблазны, и ужасы…
       Построеніе поэмы Пушкина. Пародіи на волш.-рыц. романы. Поэма Пушкина – пародія. Достоинство поэмы.
      Совершенно такъ же построена поэма Пушкина,- сравнительно съ романами Чулкова и Попова, въ ней н?тъ ни одного новаго мотива, нозато она граціозна, удивительно св?жа, вся пропитана тонкимъ остроуміемъ, блещетъ яркостью красокъ и легкой прим?сью изящнаго эпикуреизма, который такъ характеренъ для многихъ пушкинскихъ произведеній лицейскаго періода. Рыцарскіе авантюрные мотивы, которые y многихъ писателей разрабатывались серьезно, въ поэм? Пушкина разработаны шутливо: скептицизмъ ХVIII-го в?ка, вліянія Вольтера, Виланда, Гамильтона, Ла-Фонтена внесли въ юношескую поэму Пушкина эту своеобразную окраску, сближающую поэму Пушкина съ "пародіями" на рыцарскіе романы. Такимъ образомъ, это ироническое отношеніе автора къ содержанію своего произведенія и, въ то же время, полное неум?ніе разобраться, чт овъ сказочныхъ мотивахъ народнаго происхожденія, чт окнижнаго,- пом?шали первому произведенію Пушкина сд?латься "народнымъ". Къ достоинствамъ поэмы надо отнести прекрасную форму этого произведенія, легкій, игривый стиль, бодрое, задорное настроеніе, которое пронизываетъ всю поэму, ярко и полно отразившую на себ? идеалы и настроенія лицейскаго періода.
       Отношеніе русскаго общества къ поэм?.
      Поэма была принята русской публикой восторженно – ясное доказательство того, что она пришлась по плечу русскому обществу,- въ ней вид?ли старое, изв?стное, но сказанное на новый ладъ, возведенное въ д?йствительную красоту.
       а) Сочувственные отзывы о ней. b) Отрицательные.
      Впрочемъ, критика русская разд?лилась на два лагеря – одни восхваляли поэму, другіе ее осуждали. Жуковскій, посл? прочтенія поэмы, подарилъ Пушкину свой портретъ, съ надписью: "поб?дителю-ученику отъ поб?жденнаго учителя". Другой "арзамасецъ" Воейковъ написалъ длинный разборъ поэмы, въ которомъ ее превознесъ, какъ произведеніе, въ "романтическомъ" дух? написанное; онъ нашелъ въ поэм? и нравственную ц?ль, которая достигнута поэтомъ, такъ какъ злод?йство оказалось наказаннымъ, а доброд?тель торжествующей… Но Воейковъ не удержался и отъ упрековъ,- онъ нашелъ, что поэтъ недостаточно ц?ломудренъ: "онъ любитъ проговариваться, изъясняться двусмысленно, намекать, употреблять эпитеты: "нагіе", "полунагіе", говоря даже о холмахъ и сабляхъ – напр.: "холмы нагіе", "сабли нагія"; онъ безпрестанно томится какими-то желаніями, сладостными мечтами и пр." Такъ наивно судилъ о поэм? Пушкина ея поклонникъ: онъ увидалъ въ ней "романтизмъ", котораго тамъ не было,- "нравоучительность", которая отсутствовала, и безнравственность тамъ, гд? была только игра молодой фантазіи. Еще курьезн?е отзывы о поэм? ея противниковъ. Одинъ изъ нихъ хулилъ поэму съ точки зр?нія псевдоклассицизма; попутно онъ высказывается и о народныхъ сказкахъ; ихъ онъ называетъ "плоскими шутками старины", несм?шными, и незабавными, а отвратительными по своей грубости. Поэтому и поэма Пушкина показалась ему произведеніемъ вульгарнымъ, недостойнымъ печати. Онъ восклицаетъ: "позвольте спросить: если бы въ Московское Благородное Собраніе какъ-нибудь втерся (предполагаю невозможное возможнымъ) гость съ бородою, въ армяк?, въ лаптяхъ и закричалъ бы зычнымъ голосомъ: "здорово, ребята!" – неужели бы стали такимъ проказникомъ любоваться!". Такимъ же "неприличіемъ" показался ему литературный дебютъ Пушкина.
       Въ чемъ "новизна" поэмы?
      Очень важно, что для стариковъ-псевдоклассиковъ поэма Пушкина показалась "проказникомъ",- это и было "новое слово", внесенное Пушкинымъ; за это превознесли его друзья-арзамасцы, за это на него напали старики. Вся сотканная изъ старыхъ поэтическихъ формулъ, поэма Пушкина была нова своимъ свободнымъ отношеніемъ къ литературнымъ традиціямъ; она не была романтическимъ произведеніемъ {Фантастика поэмы не та, съ которой явился романтизмъ. Романтизмъ относится къ своимъ чудесамъ съ "в?рой" (ср. сочиненія Жуковскаго),- между т?мъ, у Пушкина отношеніе къ фантастик? то, что мы встр?чаемъ въ волшебныхъ сказкахъ Х?III-го в?ка – скептическое, ироническое.}, но она была "вызовомъ" творчеству "старому", связанному правилами, подчиненному морали,- тусклому и однообразному… Тотъ фактъ, что около этого юнаго произведенія въ русской критик? разгор?лаь ожестченная полемика, доказываетъ всю важность поэмы.
       b) Пушкинъ на юг?. Психологическія основаніа "міровой тоски" у Пушкина.
      b) Пушкинъ на юг? (періодъ міровой скорби). Пушкинъ на юг? подчинился вліянію поэзіи "міровой скорби". Обстоятельства его жизни сложились такъ, что для пессимизма почва была хорошая. Неожиданно попавъ въ опалу, онъ, беззаботный и безмятежный эпикуреецъ, увидалъ оборотную сторону жизни,- непрочность своего положенія, полную зависимость отъ властей; онъ уб?дился, что многіе "друзья" отшатнулись отъ него, опальнаго поэта, увидалъ, что героини его легкихъ п?сноп?ній скоро забыли его… Все это были слишкомъ сильные удары для дов?рчиваго юноши, и разочарованіе въ людяхъ надвинулось на него. Знавалъ онъ и раньше приступы тоски, но тогда она лишь легкой т?нью проносилась надъ его эпикурействомъ,- теперь она, правда, ненадолго, сд?лалась господствующимъ настроеніемъ, опред?лившимъ типичныя черты его творчества на юг?.
       Историческія и литературныя основанія "міровой тоски". "Рене" Шатобріана.
      "Міровая скорбь" коренится еще въ середин? ХVIII-го в?ка. В?къ французской философіи былъ эпохой блестящей, самодовольной цивилизаціи,- эпохой холодной и умной, по своимъ уб?жденіямъ, впрочемъ, не всегда глубокимъ и потому шаткимъ. Въ вожакахъ эпохи было мало любви и страсти,- "много логики". Этотъ в?къ, додумавшійся до безпросв?тнаго матеріализма, челов?ка представившій, какъ машину ("L'homme machine"), умудрился не только на всю жизнь челов?ка, всего государства, но и на жизнь міра смотр?ть такъ же просто и близоруко. Руссо, во имя забытаго "чувства", выразилъ свой протестъ, – онъ обрушился на эту холодную, разсудочную культуру,- онъ призналъ, что цивилизація д?лаетъ людей "несчастными"… Это признаніе и было зерномъ, изъ котораго развернулась европейская "міровая скорбь". На первыхъ порахъ ученики Руссо попытались бороться съ разсудочностью в?ка, съ ложью и односторонностью цивилизаціи – во имя идеаловъ правды, простоты и любви. Въ Германіи эти сторонники Руссо создали настроеніе "Sturm und Drang'a", во Франціи – ту революцію, которая должна была перестроить всю жизнь на началахъ любви, на проведеніи въ жизнь идеаловъ "равенства", "братства" и "свободы". Въ Германіи это увлеченіе протестомъ, увлеченіе своей "свободной личностью", привело къ Вертеру, разочарованному юнош?, который кончаетъ свои дни самоубійствомъ. На земл? ему н?тъ м?ста – или онъ долженъ смириться, какъ смирились Гете, Шиллеръ и другіе. Во Франціи разочарованіе выразилось еще сильн?е,- революція показала, что апостолы прекрасныхъ словъ: "свобода", "равенство" и "братство" часто оказывались самыми обыкновенными тиранами, необузданными и свир?пыми… Революція разбудила въ обществ? вс? темныя силы, и недавній гражданинъ-идеалистъ предсталъ зв?ремъ. И вотъ, насколько прежде была безгранична въ людяхъ в?ра въ себя и въ ближняго, настолько теперь стало безгранично ихъ отчаянье. Онъ озлобился противъ людей, виновниковъ этого несчастія, сталъ презирать ихъ и ненавид?ть, отъ любви перешелъ къ вражд?, къ холодному индифферентизму и кончилъ самымъ мрачнымъ осужденіемъ жизни… Его скорбь объ этомъ мір? дошла до крайнихъ пред?ловъ,- она превратила его въ скептика и мизантропа. И революція, и имперія Наполеона одинаково вели къ этому антиобщественному настроенію. "Рене" Шатобріана, этотъ разочарованный эгоистъ, бросающій родину и уходящій отъ людей въ л?са и степи Америки – лучшій представитель этого настроенія.
       Поэзія Байрона.
      Поэзія Байрона была вовымъ словомъ "міровой скорби". Если его предшественники-"скорбники" ограничивались жалобами, или удаленіемъ отъ людей, отъ цивилизованнаго міра,- то Байронъ выступилъ съ "протестомъ", съ "вызовомъ"… Апостолъ "свободы", защитникъ униженныхъ и оскорбленныхъ, сл?довательно, челов?къ гуманный – онъ часто знаетъ настроенія яркой мизантропіи – тогда онъ не находитъ для людей словъ любви. Въ такія минуты онъ создаетъ своихъ мрачныхъ титановъ-героевъ, сердца которых полны ненависти къ челов?честву, или холоднаго равнодушія. Такіе герои отрицаютъ любовь и состраданіе считаютъ слабостью. И вотъ, изъ "эгоиста", на нашихъ глазахъ, выростаетъ "эготистъ", т. е. независимая личность, гордая, сильная, которой не надо людей, не надо общества,- это – титанъ-"сверхчелов?къ", стоящій выше людскихъ законовъ и обычаевъ. Такимъ образомъ, "байронизмъ",- изъ вс?хъ видовъ "міровой скорби" является самымъ сложнымъ: онъ складывается изъ "разочарованія" въ жизни, въ людяхъ, въ культур?, изъ "протеста", который выразился въ пропов?ди "свободы", и, наконецъ, изъ "культа личности", переходящаго въ крайній "эготизмъ".
       Пушкинъ и Шатобріанъ. Пушкинъ и Байронъ. "Погасло дневное св?тило" и "П?снь Чайльдъ-Гарольда".
      Съ поэзіей "міровой скорби" Пушкинъ познакомился еще въ Петербург?: Шатобріанъ, съ его Рене, былъ ему давно изв?стенъ, и, быть можетъ, въ минуты утомленія отъ жизни, уже тогда отражался въ его радостномъ творчеств? с?рыми тонами. Теперь для этихъ настроеній почва была благодарная: Пушкинъ былъ оторванъ отъ прежней жизни, въ ней онъ им?лъ основанія разочароваться; оставалась въ сердц? пустота,- лучшая почва для разочарованія. Любопытно, что подъ вліяніемъ литературныхъ образовъ, Пушкинъ сталъ воображать себя добровольнымъизгнанникомъ, подобно Рене, по своей вол?покинувшимъ прежнюю жизнь. Какъ разъ въ это время подошло увлеченіе Байрономъ,- этимъ геніальнымъ ученикомъ Шатобріана. Гордая муза англійскаго скорбника, полная презр?нія, даже вражды къ челов?честву, нашла отзвукъ въ впечатлительной душ? поэта; онъ зналъ уже раньше первые приступы этого "презр?нія" къ "черни" – теперь, когда судьба оторвала его отъ толпы, когда онъ былъ далекъ отъ нея, отъ ея вліяній,- онъ т?мъ сильн?е могъ ощутить это "презр?ніе" къ людямъ, къ ихъ культурной жизни, къ чувствамъ "минутной дружбы" и "минутной любви"… Спокойная жизнь въ радушной семь? Раевскихъ, живыя впечатл?нія Кавказа и Крыма, пестрота кишиневскихъ и одесскихъ впечатл?ній ослабили остроту этого разочарованія, спасли сердце Пушкина отъ байроновскаго озлобленія, отъ его безпощадной жесткости. Впрочемъ, и сердце Пушкина, мягкое и любящее, было не байроновскаго склада – онъ могъ лишь "байронствовать", но не могь перевоплотиться въ Байрона. Даже тогда, когда онъ самъ считалъ себя посл?дователемъ Байрона, онъ, на самомъ д?л?, шелъ за Шатобріаномъ и его "Рене". Стоитъ сравнить элегію Пушкина "Погасло дневное св?тило", которую онъ самъ назвалъ "подражаніемъ Байрону", съ прообразомъ ея, – "прощальной п?сней" Чайльдъ-Гарольда,- и мы сразу увидимъ, какъ далекъ былъ Пушкинъ отъ Байрона, даже въ разгаръ его увлеченія англійскимъ поэтомъ.
      Произведеніе Пушкина проникнуто чувствомъ тихой грусти: прощаясь съ родиной, онъ весь во власти "воспоминаній прошлаго"; вокругъ него летаютъ мечты, въ глазахъ его "родились слезы вновь"; онъ жалуется, что "отцв?ла его младость", и покидаетъ онъ родину съ "глубокими ранами любви". Не такъ прощается со своею родиной герой Байрона,- онъ прерываетъ все съ прошлымъ, воспоминаньямъ онъ не даетъ воли надъ собой, онъ не жал?етъ о дняхъ счастья въ родной сторон?, ему не о комъ "сронить ни единой слезы",- "см?ясь", онъ покидалъ свой край родной… Это см?хъ недобрый, жесткій – и тяжело д?лается отъ него на душ?. Только маленькій пажикъ Чайльдъ-Гарольда, съ его искреннимъ плачемъ, смягчаетъ это холодное прощаніе. И, право, нашъ Пушкинъ ближе по духу къ этому пажику, ч?мъ къ его господину- Чайльдъ-Гарольду-Байрову.
 
       "Кавказскій пл?нникъ" и "байронизмъ" этой поэмы.
      Въ 1821 году, окончилъ Пушкинъ поэму: "Кавказскій пл?нникъ".
      Это произведеніе т?сно связано съ жизнью Пушкина. И опять-таки въ этомъ произведеніи специфически-байроновскаго очень немного: н?тъ тутъ ничего "мрачнаго, богатырскаго, сильнаго" {Такими словами Пушкинъ въ одномъ письм? определилъ сущность байронизма.} – н?тъ и сл?да энергіи байроновскихъ героевъ: никогда Байронъ и его герои "подъ бурей" не поникали "томною главой" – бури д?йствовали на нихъ возбуждающе. Между т?мъ, въ словахъ "посвященія" къ "Кавказскому пл?ннику": "Когда я погибалъ безвинный, безотрадный" – слышится жалоба, чуждая байроновской поэзіи…
      Дал?е говорится о желанномъ успокоеніи на лон? дружбы:
 
      "… другъ друга мы любили
      И бури надо мной свир?пость утомили-
      Я въ мирной пристани боговъ благословилъ.
 
      Байронъ, въ періодъ расцв?та своего творчества, никогда бы не благословилъ "мирной пристани",- онъ былъ, по собственному признанію, "врагомъ покоя": онъ жаждалъ борьбы, гоненія судьбы ему были нужны, такъ какъ они воспламеняли его энергію.
       Характеристика героя.
      Все поведеніе пушкинскаго героя, съ начала его прибытія на Кавказъ до б?гства, оттуда подтверждаетъ его признаніе, что онъ "вянетъ жертвою страстей", "безъ упованья, безъ желаній". Онъ живетъ прошлымъ,- слушая черкешенку.
 
      "Онъ забывался: въ немъ т?снились
      Воспоминанья прошлыхъ дней.
 
      "Слезы" катятся изъ его глазъ, такъ какъ на родин? осталось то существо, въ которое онъ былъ безнадежно влюбленъ. Отъ этой неудачной любви онъ "гаснетъ, какъ пламень дымный". Онъ хочетъ умереть "забытымъ, одинокимъ", "съ воспоминаніями, грустью и слезами". Итакъ, герой Пушкина – юноша, только "напустившій" на себя холодъ душевный, но на д?л? сохранившій и теплыя чувства, и надежды – онъ связанъ съ прошлымъ; "грусть", "слезы", "мечты" – все это знакомо ему; покоя они жаждетъ, a борьбы страшится
       Автобіографическое значеніе поэмы.
      Стоитъ сравнить этотъ образъ съ т?мъ, который вырисовывается изъ элегій: "Погасло дневное св?тило", "Я пережилъ своя желанья – и мы уб?димся, что герой поэмы – отраженіе личности самого поэта, котораго своимъ с?рымъ крыломъ коснулась "міровая скорбь". Это – юноша, покинутый в?тренными друзьями шумной юности,- юноша, еще привязанный къ воспоминаніямъ прошлаго, потому тоскующій,- юноша, y котораго мягкое сердце, но мало энергіи, который легко изнемогаетъ въ борьб?, но легко и ободряется.
       "Байронизмъ" въ чертахъ героя.
      Итакъ, въ образ? героя н?тъ ничего схожаго съ героями Байрона. Если есть въ немъ черты байронизма, то они лишь искусственно привязаны къ его облику. "Грозноестраданіе", "бурнаяжизнь", т. е. т? "богатырскія", сильныя черты, которыя казались Пушкину характерными для поэзіи Байрона, – совс?мъ не вяжутся съ образомъ пл?нника. Такимъ же неудачнымъ наслоеніемъ "байронизма" въ поэм? оказалась любовь къ "свобод?"… Съ призракомъ свободы (и чтобы позабыть неудачную любовь?) онъ ?детъ на Кавказъ… Зач?мъ? Чтобы убивать горцевъ? Но при чемъ же тогда "призракъ свободы"? Или герой Пушкина хот?лъ "опроститься", жить съ горцами и д?лить съ этими "свободными" сынами ихъ радости и печали? но тогда зач?мъ же б?жать отъ нихъ? и куда б?жать?
      "Гордое, одинокое страданіе" – тоже черта байроническая,- черта, которую мы находимъ и y пушкинскаго героя,-
 
      Таилъ въ молчаньи онъ глубокомъ
      Движенья сердца своего
      И на чел? его высокомъ
      Не изм?нялось ничего.
 
      Но и эта черта недолго удержалась за нимъ: y него, оказывается, и слезы градомъ льются; въ порыв? восторга онъ даже "вопитъ"… Такимъ образомъ, глубокаго вліянія Байронъ не им?лъ на созданіе героя "Кавказскаго Пл?нника". Сл?довательно, если Пушкинъ и увлекался въ это время произведеніями британскаго поэта, то увлеченіе это его не поработило,- онъ оставался самимъ собою, чуждымъ байроновской энергіи, далекимъ отъ гордости и титаническаго "эготизма".
 

 
      Гораздо ближе и герои Пушвина, и самъ онъ подходятъ къ Шатобріану. Этого французскаго писателя Пушкинъ зналъ еще до Байрона, и помнитъ его тогда, когда давно уже пересталъ говорить о Байрон?: въ 1837 г. Шатобріана онъ называетъ "первымъ изъ современныхъ писателей, учителемъ всего пишущаго покол?нія". Герой Шатобріана – совершенный "Кавказскій Пл?нникъ": онъ не возмущается, не ненавидитъ, не мститъ,- онъ жалуется, тоскуетъ, такъ какъ онъ – жертва, a не боецъ. Глубокая меланхолія,- вотъ, чувство, которымъ онъ живетъ. Онъ – юноиа "sans force et sans vertu", бросившій родину всл?дствіе несчастной любви; среди цивилизованныхъ людей ему мало м?ста съ его безм?рнымъ эгоизмомъ. Рене б?житъ къ дикарямъ, но тоска, грусть сл?дуютъ за нимъ по пятамъ; теплая, самоотверженная любовь дикарки не выт?сняетъ изъ его сердца думъ о той женщин?, которая осталась на родин?.
       Героини поэмы Пушкина и пов?стей Шатобріана.
      Героини об?ихъ пов?стей Шатобріана ("R?ne", "Atala") напоминаютъ черкешенку изъ "Кавказскаго Пл?нника": Atala, влюбленная въ пл?нника, появляется къ нему ночью, и съ т?хъ поръ постоянно ходитъ тайкомъ къ юнош? и ведетъ съ нимъ долгія бес?ды о любви. Потомъ она освобождаетъ его изъ пл?на и умираетъ въ борьб? съ своею любовью. Другая героиня Celuta, отдавшая всю жизнь Рене, услышала отъ него признаніе, что сердце его занято думой о другой женщин?; Celuta, потерявъ Рене, бросается въ р?ку.
       Пушкинъ, Шатобріанъ и Байронъ.
      Такимъ образомъ, говоря о настроеніяхъ "міровой скорби", которыя овлад?ли творчествомъ Пушкина, мы должны признать, что онъ одинаково увлекался и Шатобріаномъ, и Байрономъ, хотя вліяніе перваго было бол?е сильнымъ, органическимъ,такъ какъ коренилось въ свойствахъ души самого Пушкина.
       Отношеніе Пушкина къ поэм?.
      Самъ Пушкинъ очень строго отнесся къ своей поэм? вскор? посл? ея окончанія. Онъ говоритъ въ одномъ письм?, что въ поэм? пытался создать "характерный типъ" своего времени. "Я въ немъ хот?лъ изобразить это равнодушіе къ жизни и къ ея наслажденіямъ, эту преждевременную старость души, которыя сд?лались отличительными чертами молодежи 19-го в?ка" {Элегія: "Я пережилъ свои желанія", написанная черезъ два дня посл? окончанія "Кавказскаго пл?нника", прекрасно рисуетъ это настроеніе.}, но онъ признавалъ, что нарисовать "характеръ" ему не удалось. Т?мъ не мен?е, по его словамъ, онъ любилъ свою поэму, такъ какъ въ ней были "стихи его сердца".
       Отношеніе критики.
      Критика не была такъ разборчива, какъ самъ авторъ. Если недостатки характера героя были зам?чены н?которыми критиками, то они превознесли ум?ніе поэта рисовать картины кавказской природы,- этотъ couleur locale, который въ этомъ произведеніи былъ введенъ, какъ художественный пріемъ…
      Крои? того, критика совершенно справедливо оц?нила большую содержательность этого произведнія, большую идейность, сравнительно съ "Русланомъ и Людмилой". Зд?сь была усмотр?на попытка психолога разобраться въ душ? "героя времени". Зд?сь были и настроенія бол?е глубокія: "трогательное уныніе, бол?е чувства, бол?е силы, бол?е возвышенной поэзіи" – какъ выразился одинъ критикъ.
       Критика о вліяніи Байрона.
      Единодушнымъ хоромъ критика современниковъ признала, что на поэм? сказалось вліяніе Байрона: кн. Вяземскій указалъ на Чайльдъ-Гарольда, какъ на образецъ пушкинской поэмы. Характеры пушкинскихъ героевъ показались русскимъ критикамъ "чужеземцами-эмигрантами, переселившимися изъ байронова міра". На разные лады повторяетъ русская критика свои мн?нія о "байронизм?" Пушкина, и еще въ 40-ыхъ годахъ Н. Полевой утверждалъ, что "Байронъ возобладалъ совершенно поэтическою душою Пушкина, и это владычество на много времени лишило нашего поэта собственныхъ его вдохновеній". "Кавказскій Пл?нникъ, по его мн?нію, былъ р?шительнымъ сколкомъ съ того лица, которое въ исполинскихъ чертахъ, грознымъ привид?ніемъ пролет?ло въ поэзіи Байрона". Эти категорическія утвержденія упрочили въ исторіи русской литературы ходячее мн?ніе о "байронизм?" Пушкина.
      Тщетно н?которые критики указывали на несходство Пушкина и Байрона, на самостоятельность русскаго генія (Булгаринъ, Фарнгагенъ-фонъ-Энзе, Надеждинъ, Б?линскій, Чернышевскій, Катковъ, Добролюбовъ); мн?ніе о полной подчиненности Пушкина Байрону,- мн?ніе, нев?рное всл?дствіе своей односторонности, дожило до нашихъ дней.
       Исторія созданія героя этой поэмы.
      Образъ "Кавказскаго Пл?нника" складывался y Пушкина, очевидно, тогда, когда онъ еще ?халъ на югъ "въ ссылку"; Кавказъ, куда онъ прі?халъ съ Раевскими, подсказалъ для его картины фонъ; знакомство съ Байрономъ (въ семь? Раевскихъ) наложило на готовый образъ н?сколько нев?рныхъ, чуждыхъ ему, чертъ. Когда поэма была написана, настроенія Пушкина уже далеко разошлись съ нею: оттого она ему не нравилась, какъ только была окончена.
       "Бахчисарайскій Фонтанъ".
      Подъ впечатл?ніемъ Крыма, его природы и преданій, нашсалъ Пушкинъ вторую свою поэму: "Бахчисарайскій Фонтанъ".
       Вліяніе Байрона. Герой поэмы.
      Въ этой поэм? вліяніе Байрона сказалось въ попытк? заимствовать y англійскаго писателя манеру изображать южную природу, восточную жизнь,- словомъ, couleur locale и couleur ?thnografique. "Слогъ восточный, пишетъ Пушкинъ, былъ для меня образцомъ, сколько возможно намъ, благоразумнымъ, холоднымъ европейцамъ. Европеецъ и въ употребленіи восточной роскоши долженъ сохранять вкусъ и взоръ европейца. Вотъ почему Байронъ такъ прелестенъ въ "Гяур?" и въ "Абидосской нев?ст?". "Бахчисарайскій фонтанъ", говоритъ Пушкинъ, отзывается чтеніемъ Байрона, отъ котораго я съ ума сходил". Дальше этихъ возд?йствій на манеру письмавліянія Байрона не простирались,- ни одинъ изъ героевъ этой поэмы не можетъ быть отнесенъ къ "байроническимъ", ни одинъ не отличается даже чертами "Кавказскаго Пл?нника". Впрочемъ, современники поэта умудрились увид?ть черты байронизма въ образ? Хана-Гирея, который посл? смерти Маріи и казни Заремы, сд?лался мрачнымъ, и въ то же время, разочарованнымъ и тоскующимъ… Когда ему приходилось "въ буряхъ боевыхъ" носиться по бранному полю "мрачнымъ" и "кровожаднымъ", иногда "безотрадный пламень", вспыхивалъ въ его сердц? и д?лалъ его вдругъ безсильнымъ,- сабля, поднятая въ пылу битвы, оставалась тогда неподвижной, и могучій Гирей д?лался слаб?е ребенка. Только упорное желаніе связать Пушкина съ Байрономъ могло находить эту поэму "байронической" по духу.
       Отношеніе критики.
      Критика съ восторгомъ прив?тствовала это произведеніе Пушкина,- вс? были поражены удивительной картинностью произведенія, ея гармоническимъ стихомъ. Герои поэмы, Гирей и Зарема, показались н?которымъ критикамъ до того близкими къ героямъ Байрона, что одинъ критикъ утверждалъ, будто "Ханъ-Гирей составленъ по героямъ Байрона настолько чувствительно", что "самыя движенія Гирея, самыя положенія подражательны". Гораздо справедлив?е были другія указанія на то, что въ этой поэм? только въ "манер? письма" Пушкинъ сл?довалъ за англійскимъ писателемъ.
       Предисловіе кн. Вяземскаго.
      Гораздо больше нареканій въ русской критик? вызвало предисловіе къ пушкинской поэм?, написанное кн. Вяземскимъ и представляющее собою защиту романтизма противъ нападенія классиковъ. Защита была не изъ сильныхъ, такъ какъ самъ Вяземскій не понималъ еще сущности "романтизма". Но онъ довольно в?рно указалъ недостатки старой школы письма. Во всякомъ случа?, важно, что, начиная съ этого произведенія, Пушкинъ, такъ сказать, "оффиціально", признанъ былъ "романтикомъ".
       Романтизмъ этой поэзіи.
      Это бол?е широкое и расплывчатое наименованіе в?рн?е подходитъ къ его поэм?, ч?мъ "байронизмъ".
       "Братья-разбойники".
      Въ такой же м?р?, не "байроническимъ", a "романтическимъ" произведеніемъ можетъ быть названа третья поэма его: "Братья-разбойники". Примыкая своимъ сюжетомъ къ "Шильонскому узнику" Байрона (два брата заключены въ тюрьм?; бол?знь и смерть младшаго на глазахъ y старшаго), произведеніе это, въ чертахъ героевъ, не им?етъ ничего специфически-байроническаго. Какъ и въ Ханъ-Гире?, такъ и въ разбойникахъ, герояхъ этой третьей поэмы,- изображены личности крупныя, сильныя въ "романтическомъ вкус?",- но "міровой скорби" н?тъ въ ихъ настроеніяхъ.
       Сравненіе этихъ поэмъ cъ "Русланомъ и Людмилой".
      Вс? эти поэмы, сравнительно съ "Русланомъ и Людмилой", представляютъ явленія, бол?е сложныя, въ литературномъ отношеніи. Въ первой поэм? Пушкина н?тъ ни разработки "характеровъ" героя, н?тъ драматизма, н?тъ картинъ природы. Все это появляется лишь въ указанныхъ трехъ произведеніяхъ. "Кавказскій пл?нникъ" еще относится къ субъективному творчеству, такъ какъ Пушкинъ своинастроенія изобразилъ въ своемъ геро?; остальныя поэмы "объективны" по манер? письма; при чемъ особой драматичностью отличается "Бахчисарайскій Фонтанъ",- сцена появленія Заремы въ комнат? Маріи принадлежитъ къ первымъ удачнымъ опытамъ Пушкина въ драматическомъ род?. Вм?сто пустой, шаловливой сказки ("Русланъ и Людмила") получились первые психологическіе очерки, указывающіе на быстрый ростъ художественныхъ интересовъ Пушкина.
       Лирическое творчество на юг?. "Чаадаеву".
      Лирическое творчество Пушкина, за время пребыванія его на юг?, отличается разнообразіемъ и пестротой. Кром? указанныхъ ("Погасло дневное св?тило", "Я пережилъ свои желанія", прологъ къ "Кавказскому Пл?ннику"), въ другихъ стихотвореніяхъ мы не найдемъ сл?довъ "міровой тоски",- напротивъ, н?которые изъ нихъ свид?тельствуютъ о душевномъ спокойствіи поэта, – такъ, въ стихотвореніи "Чаадаеву" поэтъ прямо говоритъ, что въ его-
 
      "…сердц?, бурями смиренномъ
      Теп?рь и л?нь, и тишина.
 
       "Къ Чаадаеву".
      Оставивъ шумъ и суету культурной жизни, онъ теперь узналъ "и трудъ, и вдохновенье". Въ другомъ посланіи къ "Чаадаеву", противор?ча предисловію къ "Кавказскому Пл?ннику", онъ говоритъ:
 
      "Оставя шумный кругъ безумцевъ молодыхъ,
      Въ изгнаніи моемъ я не жал?лъ о нихъ.
      Для сердца новую вкушаю тишину,-
      Въ уединеніи мой своенравный геній
      Позналъ и тихій трудъ, и жажду размышленій…
 
      Музы, "богини мира", явились теперь къ нему. Либеральныя настроенія его отразились въ немногихъ произведеніяхъ {"Кинжалъ", "Отрывокъ".}. Много стихотвореній посвящено Крыму и его природ? {"Нереида", "Р?д?етъ облаковъ летучая гряда'', "Бахчисарайскому Фонтану", "Желаніе", "Въ Юрвуф? б?дный мусульманъ", "Таврида".}; немало было написано имъ стихотвореній, отражающихъ его тогдашнія сердечныя увлеченія {"Мой другъ, забыты мной", "Элегія" ("Простишь-ли мн?", "Ненастный день потухъ", "Ночь").}.
       "Наполеонъ" въ лирик? этого періода; вліяніе Байрона (эготизмъ).
      Любопытны стихотворенія этой эпохи, посвященныя Наполеону {"Наполеонъ", "Къ морю".}. Еще недавно французскій императоръ казался Пушкину только "преступникомъ" – теперь, подъ вліяніемъ Байрона, онъ, въ сознаніи Пушкина, выросъ до разм?ровъ "титана". Такимъ образомъ, прежде "поэзія міровой скорби" понята была Пушкинымъ только со стороны разочарованія, унынія- въ результат?, получился герой "Кавказскаго Пл?нника". Теперь эта поэзія повернулась къ Пушкину другой своей стороной – гордымъ сознаніемъ "личности" ("эготизмъ"). Отсюда, изъ этого сознанія, вылилось н?сколько стихотвореній, въ которыхъ чувствуется, что поэть ставитъ себя выше пошлой и мелочной толпы.
      Особнякомъ стоятъ среди произведеній этой поры: "П?сня о В?щемъ Олег?" и "Демонъ".
       "П?сня о В?щемъ Олег?".
      Первое произведеніе, одно изъ лучшихъ произведеній Пушкина, по содержанію и по форм?, является подражаніемъ "дум?" Рыл?ева: "Олегъ В?щій", – стихотворенія, написаннаго раньше пушкинскаго и Пушкину изв?стнаго. Произведеніе Пушкина, въ ряду другихъ, совершенно одиноко по содержанію и по настроенію,- ясное доказательство того, что созданіе его не было результатомъ продолжительныхъ настроеній, или интересовъ, a было "случайнымъ" произведеніемъ, написаннымъ подъ впечатл?ніемъ нечаянно-блеснувшей идеи.
       "Демонъ", литературное и автобиографическое значеніе этого произведенія.
      Въ стихотвореніи "Демонъ" современники Пушкина увид?ли отраженіе личности – A. H. Раевскаго. Существуетъ разсказъ, что, познакомившись съ поэтомъ и желая подшутить надъ нимъ, онъ прикинулся всеотрицающимъ скептикомъ. Бес?да съ нимъ произвела на поэта сильное впечатл?ніе и вылилась въ стихотвореніи "Демонъ". Самъ Пушкинъ предлагалъ иное толкованіе своему произведенію, – онъ предлагалъ вид?ть въ немъ "олицетвореніе челов?ческаго сомн?нія"', "олицетвореніе отрицанія", ссылаясь даже на Гёте, который "в?чнаго врага челов?чества назвалъ духомъ отрицающимъ". Эта ссылка на Гёте, быть можетъ, указываетъ на литературное заимствованіе Пушкинымъ для своего произвед?нія н?которыхъ чертъ отъ Мефистофеля. "Скептицизмомъ" самъ Пушкинъ забавлялся наканун? ссылки на с?веръ: онъ писалъ письмо, что беретъ уроки "атеизма", отрицанія… Такимъ образомъ, произведеніе это, можетъ быть, въ равной м?р?, литературнаго и автобіографическаго происхожденія; къ "байроническимъ'' оно не можетъ быть отнесено, такъ въ немъ н?тъ никакихъ типичныхъ чертъ байроновской поэзіи.
      На юг? началъ Пушкинъ сочинять "Цыганъ"и "Евгенія Он?гина".Первое произведеніе, начатое въ 1823 г., окончено въ 1824 году (10 окт.), второе начато было въ 1822 и окончено въ 1831-омъ {1-ая глава начата 28 мая 1822 г.; 2-ая оковлена 8 дек. 1823 г.; 3-ья – 2 октября 1824 г.; 4-ая – въ январ? 1825 г.; 5-ая въ 1825-6 г.; 6-ая въ 1826 г.; 7-ая въ 1827-8 г.; 8-ая глава – въ 1830-31 г.}.
      Такимъ образомъ, об? поэмы писались въ одно время и окончаніе "Цыганъ" почти совпало съ окончаніемъ 3-ей главы "Он?гина", – поэтому, и поэма эта, и начало романа должны быть отнесены къ періоду творчества Пушкина на юг?. Оба они любопытны для характеристики отношеній поэта къ "байронизму".
       "Цыгане". Любовь въ этой поэм?. Культурный челов?къ въ первобытномъ обществ?.
      Поэма Цыгане,въ равной м?р?, является отраженіемъ личной жизни поэта и литературныхъ вліяній. Наблюденія надъ жизнью полувосточнаго Кишинева, знакомство съ бытомъ бессарабскихъ цыганъ,- все это заставило Пушкина всмотр?ться въ то своеобразное м?стное пониманіе "любви", которое было совершенно чуждо культурнаго челов?ка {Этотъ интересъ Пушкина къ м?стному пониманію "любви" выразился также въ стихахъ: "Черная Шаль", "Р?жь меня, жги меня".}. Оказалось, что среди цыганъ сохранилась еще та свобода любовныхъ отношеній, которая носитъ вс? черты первобытнаго общества и въ культурномъ обществ? давно зам?нена ц?пью зависимостей,- отъ писанннхъ законовъ до условій св?тскаго "приличія" включительно. Изъ вс?хъ челов?ческихъ чувствъ любовь, соединяющая мужчину и женщину, чувство самое эгоистическое. Пушкинъ выбралъ этотъ трудный вопросъ для пров?рки гороя, зараженнаго ядомъ "міровой тоски" – врага культурной жпзни, съ ея ложью… Мы вид?ли что вс? "скорбники" (Рене, герои Байрона, герои "Кавказскаго пл?нника") проклинаютъ культурную жизнь, вс? прославляютъ жизнь дикарей… Выдержитъ-ли такой герой всюпервобытную жизнь, со всейпростотой ея быта, чистотой и свободой чисто-растительнаго и животнаго бытія? И герой поэмы "Цыгане" не выдержалъ испытанія. Одной ненависти къ культур? оказалось недостаточнымъ для того, чтобы сд?латься дикаремъ во всемъ.Выросшій въ атмосфер? эгоизма и насилія, культурный челов?къ несетъ съ собой всюду, съ прекрасными словами и мечтами – эгоизмъ и насиліе.
       Исторія Алеко.
      Какъ Рене, какъ н?которые герои Байрона, какъ герой "Кавказскаго Пл?нника", Алеко бросаетъ городъ и цивилизованныхъ людей, разочарованный ихъ жизнью. Онъ отказался отъ вс?хъ условій ихъ жизни,- и объ этомъ не жал?етъ. Молодой цыганк? Земфир? онъ говоритъ:
 
      "О чемъ жал?ть? Когда бъ ты знала,
      Когда бы ты воображала
      Неволю душныхъ городовъ!-
      Тамъ люди въ кучахъ, за оградой
      Не дышатъ утренней прохладой,
      Ни вешнимъ запахомъ луговъ;
      Любви стыдятся, мысли гонятъ,
      Торгуютъ волею своей,
      Главу предъ идолами клонятъ
      И просятъ денегъ да ц?пей.
 
      Ему ненавистно все въ брошенной имъ жизни,- жизнь цыганъ его пл?няетъ, и онъ мечтаетъ, что сынъ его, выросши дикаремъ, не будетъ никогда знать:
 
      "…н?гъ и пресыщенья
      И пышной суеты наукъ…
 
      за то онъ будетъ:
 
      "безпеченъ здравъ и воленъ,
      Не будетъ в?дать ложныхъ нуждъ;
      Онъ будетъ жребіемъ доволенъ,
      Напрасныхъ угрызеній чуждъ.
 
       Алеко-цыганъ.
      Алеко "опростился", сд?лался настоящимъ цыганомъ, водитъ ручного медв?дя и этимъ зарабатываетъ пропитаніе. Но онъ не слился съ этой первобытной жизнью: какъ Рене, онъ временаки тоскуетъ:
 
      "Уныло юноша гляд?лъ
      На опуст?лую равнину
      И грусти тайную причину
      Истолковать себ? не см?лъ.
      Съ нимъ черноокая Земфира,
      Теперь онъ – вольный житель міра,
      И солнце весело надъ нимъ
      Полуденной красою блещетъ.
      Что жъ сердце юноши трепещетъ?
      Какой заботой онъ томимъ?
 
       Эгоизмъего. Отношеніе къ нему цыганъ.
      Но стоило ему уб?диться, что его подруга Земфира ему изм?нила, – въ немъ проснулся прежній эгоистъ, выросшій въ условіяхъ культурной "несвободной" жизни. Онъ убиваетъ изм?нницу-жену и ея любовника. Таборъ цыганскій бросаетъ его, и, на прощанье, старый цыганъ, отецъ убитой Земфиры, говоритъ ему знаменательныя слова:
 
      "Оставь насъ, гордый челов?къ,
      Ты не рожденъ для дикой воли,
       Ты для себя лишь хочешь воли.
      Ужасенъ намъ твой будетъ гласъ:
      Мы робки и добры душой,
      Ты золъ и см?лъ – оставь же насъ.
      Прощай! да будетъ миръ съ тобой!
 
       Разв?нчиваніе байронизма въ лиц? Алеко.
      Въ этихъ словахъ Пушкинъ указалъ полную несостоятельность "байроническихъ героевъ" – "эгоистовъ", которые слишкомъ живутъ собойи для себя{См. выше стр. 7, подр. прим. 1, слова Гете об "апостолахъ свободы".}. Этихъ героевъ Пушкинъ теперь разв?нчиваетъ, въ характеристик?, хотя бы, поэмъ Байрона: "Гяуръ" и "Донъ-Жуанъ" – въ нихъ, по его словамъ: -
 
      …отразился в?къ.
      И современный челов?къ
      Изображенъ довольно в?рно,
      Съ его безнравственной душой,
      Себялюбивой и сухой,
      Мечтанью преданной безм?рно,
      Съ его озлобленнымъ умомъ,
      Кипящимъ въ д?йствіи пустомъ.
 
      Въ этихъ словахъ,- вся характеристнка Алеко и ясное раскрытіе новыхъ отношеній поэта къ байронизму,- въ поэзіи Байрона увид?лъ теперь Пушкинъ только "безнадежный эгоизмъ".
       Отношеніе Байрона къ своимъ героямъ.
      Алеко разв?нчанъ Пушкинымъ: съ него см?ло сдернута маска, и онъ стоитъ передъ нами безъ всякихъ прикрасъ, наказанный и униженный. Байронъ никогда не разв?нчивалъ своихъ героевъ, такъ какъ они – его любимыя созданья, выношенныя на его сердц?, вскормленныя его кровыо, воодушевленныя его духомъ. У него сюжетъ, положенный въ основу поэмы "Цыганъ", конечно, им?лъ бы другой конецъ… Жаль, что въ своихъ, наибол?е типичныхъ, поэмахъ онъ никогда не подвергалъ своихъ героевъ такому испытанію, какому рискнулъ подвергнуть своего Алеко Пушкинъ.
      У Байрона герой, проклинающій людей, съ ихъ суетой, съ ихъ цивилизаціей, бросается на лоно прнроды, и, если духъ его не сливается всец?ло съ жизнью природы, такъ какъ нигд? не умиротворяется,- то всетаки никогда природа эта не становилась ему на дорог? въ вид? той неумолимой, суровой силы, которая сломила Алеко.
      Итакъ, Алеко – герой, который можетъ быть сопоставленъ съ героями Байрона, такъ какъ въ немъ чувствуется и энергія, и мрачность духа, оскорбленнаго въ борьб? съ людьми; въ немъ есть и манія величія, присущая истымъ созданіямъ байроновской фантазіи, но Алеко осужденъ Пушкинымъ,- онъ не окруженъ даже т?мъ бл?днымъ ореоломъ мученичества, которое слабо мерцаетъ вокругъ чела "Кавказскаго Пл?нника". Алеко – уже не Пушкинъ, и байроническіе мотивы, звучащіе въ р?чахъ героя "Цыганъ", не прошли сквозь сердце Пушкина,- онъ просто взялъ любопытный типъ, перенесъ его въ своеобразную обстановку и поставилъ въ столкновеніе съ новой интригой. Зд?сь было чисто-объективное творчество, характеризующее въ литературной жизни Пушкина переходъ къ періоду эпическаго творчества.
       Литературное вліяніе на эту поэму Байрона и Шатобріана.
      Литературныя вліянія, сказавшіяся въ созданіи этой поэмы, шли со стороны Байрона и Шатобріана: первый помогь поэту нарисовать "типъ", помогъ изобразить couleur locale, далъ самую форму поэмы, перебивающуюся діалогами. Второй далъ н?которыя детали въ обрисовк? героевъ, и, быть можетъ, помогъ разобраться въ душ? героя.
      Мы вид?ли уже, что за Алеко, какъ за Рене, тоска сл?дуетъ по пятамъ – это ихъ характерная черта. Зат?мъ въ роман? Шатобріана встр?чаемъ мы любопытный образъ патріарха инд?йскаго племени – Chaktas. Онъ знаетъ жизнь, съ ея б?дами и печалями, много вид?лъ на в?ку,- онъ является судьей эгоизма и сердечной пустоты юноши Рене. Если Chaktas не произноситъ такихъ энергичныхъ укоровъ, которые услышалъ Алеко отъ стараго цыгана,- т?мъ не мен?е, зависимость пушкинскаго героя отъ шатобріановскаго вполн? возможна. Сходство между произведеніемъ Пушкина и Шатобріана простирается до тожества замысла,- оба писагеля сознательно разв?нчиваютъ своихъ героевъ, наказывая ихъ за пустоту души.
       Отношеніе критики.
      Русская критика и публика восторженно приняла новое произведеніе Пушкина. Вс?хъ пл?нили описанія цыганскаго быта, заинтересовалъ и драматизмъ поэмы; отм?тила современная критика и самобытность Пушкина въ отношеніи къ герою, отм?тила на зависимость отъ Байрона лишь въ "манер? пнсьма". Критикъ "Московскаго В?стника" указалъ, что съ "Цыганъ" начинается новый, третій періодъ въ творчеств? Пушкина, "русско-пушкинскій" (первый періодъ онъ назвалъ "итальяно-французскимъ", второй – "байроническимъ"). Совершенно справедливо отм?тилъ критикъ: 1) наклонность Пушкина къ драматическому творчеству, 2) "соотв?тственность съ своимъ временемъ", т. е. способность изображать "типичныя черты современности" и – 3) стремленіе къ "народности".
      Если въ "Цыганахъ" Пушкинъ разв?нчалъ байроническій типъ въ обстановк? бессарабскихъ степей, то въ "Евгеніи Он?гин?" поэтъ осудилъ его въ другой обстановк? – въ шум? столичной жизни и въ тиши русской деревни.
       "Евгеній Он?гинъ". Первоначальное отношеніе Пушкина къ герою.
       Евгеній Он?гинъим?етъ большое значеніе не только въ исторіи русскаго романа, но и какъ произведеніе, им?ющее автобіографическое значеніе. Образъ героя сложился въ воображеніи автора тогда, когда къ байронизму онъ относился уже вполн? отрицательно. Но въ памяти его св?жи были еще воспоминанія о своемъ недавнемъ увлеченіи англійскимъ поэтомъ. И вотъ, по его признанію, онъ пишетъ "сатирическоепроизведеніе", въ которомъ им?етъ ц?лью высм?ять "москвичей въ гарольдовыхъ плащахъ" – т. е. современныхъ ему юношей, корчившихъ изъ себя разочарованныхъ байроническихъ героевъ. Самъ Пушкинъ гр?шилъ этимъ еще недавно, и не скрылъ этой слабости въ своемъ роман?.
      Поэмы Байрона: "Донъ-Жуанъ" и "Беппо", въ которыхъ и къ героямъ, и къ жизни авторъ относится съ легкимъ юморомъ, задали тонъ первымъ главамъ пушкинскаго романа,- въ начал? своего произведенія Пушкинъ такъ же подтруниваегь надъ Он?гинымъ, быть можетъ, не предвидя элегической развязки романа,- в?дь самъ онъ впосл?дствіи указывалъ, что въ начал? "даль свободнаго романа", онъ "сквозь магическій кристаллъ еще неясно различалъ".
       Байроническій "типъ" въ Евгеніи Он?гин?.
      Если въ своихъ двухъ поэмахъ: "Кавказскій Пл?нникъ" и "Цыгане" онъ далъ трагическую "развязку"въ жизни русскаго "скорбника", то въ роман? "Евгеній Он?гинъ" онъ показалъ намъ всюжизнь этого типа, отъ д?тства до того момента, когда въ жизни его наступаетъ крушеніе, "развязка"… Если въ двухъ первыхъ произведеніяхъ указаны лишь мелькомъ причины "разочарованія" героевъ, то зд?сь онъ даетъ намъ полный психологическій очеркъ развитія этого чувства въ сердц? русскаго "байрониста".
       Начало романа. Воспитаніе Он?гина.
      Начинаетъ Пушкинъ свой романъ съ того, что сразу вводитъ читателя въ глубь холоднаго, эгоистическаго сердца героя, который торопится въ деревню за насл?дствомъ къ умирающему дяд?. Этотъ отталкивающій образъ поэтъ такъ скрашиваетъ своимъ св?тлымъ, добродушнымъ юморомъ, что отнимаетъ y читателя всю силу негодованія. Зат?мъ онъ раскрываетъ намъ, какъ сложился характеръ этого юноши. Онъ выросъ безъ любви, не зналъ родительской ласки, на рукахъ наемныхъ воспитателей… Его готовили къ св?тской жизни, ему прививали только св?тскія доброд?тели – знаніе французскаго языка и хорошихъ манеръ, ум?нье вести легкую, салонную болтовню. "Ребенокъ былъ р?зовъ, но милъ"- таково первое мн?ніе "св?та" о геро?: мн?ніе, не идущее вглубь его сердца, a касающееся только его вн?шнихъ качествъ.
 

 
      Когда онъ вступилъ въ "св?тъ", онъ съ избыткомъ зналъ все, что требовалось условіями тогдашней "св?тской" жизни:
 
      "Онъ по-французскн совершенно
      Могъ изъясняться и писалъ,
      Легко иазурку танцовалъ
      И кланялся непринужденно…
      Чего жъ вамъ больше?
 
      И св?тъ вторично высказался въ его пользу: "онъ уменъ и очень милъ".Опять слово "милъ",и опять – ни слова объ его сердц? – его не нужно было для св?тской жизни. Въ "св?т?" Он?гинъ сум?лъ себя поставить такъ, что его везд? "зам?тили" – и въ кругу "золотой" молодежи, и среди "серьезныхъ" людей св?та, ведущихъ за карточнымъ столомъ "важные споры", и въ кругу св?тскихъ дамъ… Отдавая дань в?ку, Он?гинъ интересовался модной тогда политической экономіей, и зналъ изъ сочиненій Адама Смита н?сколько "ходячихъ истинъ". Это было "модно",- это было признакомъ "хорошаго тона"…
       Содержаніе жизни Он?гина.
      Но не это заполняло его жизнь,- ловля женскихъ сердецъ, вотъ ч?мъ особенно прилежно занялся Он?гинъ. И зд?сь ждалъ его усп?хъ. Пушкинъ помогаетъ намъ понять, откуда Он?гинъ получилъ свои знанія:
 
      "Любви насъ не природа учитъ…
      …Мы алчемъ жизнь узнать заран?
      И узнаемъ ее въ роман?…
      Он?гинъ это испыталъ.
 
      И Пушкинъ указываетъ, какой романическій герой былъ образцомъ Он?гина,- это ричардсоновскій Ловласъ, "поб?дитель женскихъ сердецъ". Ц?ль его жизни – "покорять женскія сердца"; для этого онъ выработалъ себ? опред?ленную тактику, изучилъ психологію женскаго сердца: легкія поб?ды ему неинтересны; онъ любилъ "трудную борьбу";- это для него своеобразный "спортъ"…
       Причины его тоски.
      Жизнь Он?гина катилась, безоблачная и спокойная, среда всевозможныхъ удовольствій – театры, балы, об?ды въ модномъ ресторан?, заботы о наружности и костюм? заполанли его пустое и пошлое существованіе; Судьба над?лила Он?гина "умомъ" и "сердцемъ", не давъ ему ни образованія, ни воспитанія, не указавъ исхода его душевнымъ силамъ. Отъ такого несоотв?тствія богатства силъ со скудостыо содержанія души произошелъ въ немъ разладъ,- и немудрено, что онъ, скоро утомился и заскучалъ:
 
      "Рано чувства въ немъ остыли,
      Ему наскучилъ св?та шумъ,
      Красавицы недолго были
      Предметъ его привычныхъ думъ.
      Изм?ны утомить усп?ли,
      Друзья и дружба надо?ли
      И, хоть онъ былъ пов?са пылкій,
      Но разлюбилъ онъ, наконецъ,
      И брань, и саблю, и свинецъ.
 
      И вотъ имъ овлад?лъ "англіискій сплинъ", или русская хандра – да къ тому же и мода въ высшемъ св?т? перем?нилась, и "слава Ловласа обветшала". Тогда онъ подражаніе Ловласу см?нилъ на подражаніе Чайльдъ-Гарольду,- сталъ "корчить чудака". Какъ Childe Harold, угрюмый, томный, въ гостиныхъ появлялся онъ…
      Сердце было пусто, умъ былъ празденъ. Онъ попытался, было, заняться литературой, но трудъ упорный былъ ему тошенъ – и онъ бросилъ перо. Взялся онъ за книгу, но и "читать" онъ не былъ пріученъ, къ тому же тогда, когда онъ изв?рился въ жизни, – не могъ онъ пов?рить книг?. "Читалъ, читалъ, a все безъ толку. Тамъ скука, тамъ обманъ и бредъ"… Свою "хандру" и "апатію",- результатъ утомленія и пустоты душевной, онъ счелъ "разочарованностью" и охотно прикрылся, моднымъ тогда, плащомъ Чайльдъ-Гарольда. Недаромъ изъ вс?хъ книгъ онъ читалъ только творенія Байрона:
 
      "Да съ нимъ еще два-три ромапа,
      Въ которыхъ отразился в?къ,
      И современный челов?къ
      Изображенъ довольно в?рно,
      Съ его безнравственной душои,
      Себялюбивой и сухой,
      Мечтанью преданной безм?рно;
      Съ его озлобленнымъ умомъ,
      Кипящимъ въ д?йствіи пустомъ.
 
      Он?гинъ былъ яркимъ представителемъ того "полуобразованія", которое такъ характерно было для тогдашняго русскаго общества. Умъ не позволилъ Он?гину на всю жизнь слиться съ этимъ обществомъ, но искать ц?лей бытія вн? этого общества онъ не ум?лъ. И, въ результат?, въ его лиц? получился въ русской литератур? первый образчикъ "лишняго челов?ка".
      Книга была отброшена, и Евгеній остался безпомощвымъ въ жизни, "безъ руля" и "безъ в?трилъ", съ "р?зкимъ, охлажденнымъ умомъ", страннымъ мечтателемъ безъ ц?ли жизни, угрюмымъ – съ жалобаии на злобу сл?пой фортуны, съ презр?ніемъ къ людямъ, съ язвительными р?чами…
      Онъ чуть было, не отправился путешествовать, но изв?стіе о смертельной бол?зни деревенскаго дяди вызвало его въ деревню.
 

 
      Въ деревн? Он?гинъ сначала интересовался новизной жизни, необычными для него красотами тихой природы; онъ заинтересовался, было, участью своихъ кр?постныхъ, и облегчилъ ихъ существованіе, – "яремъ барщины старинной" зам?нивъ "легкимъ оброкомъ",- но вскор? онъ и зд?сь заскучалъ и повелъ уединенную жизнь, мизантропіей отдаливъ отъ себя своихъ сос?дей. Наивные деревенскіе жители въ оц?нк? героя не были такъ свисходительны, какъ петербургскій "св?тъ" – они признали Он?гина и вольнодумцемъ ("фармазонъ", т. е. франкъ-масонъ), и "неучемъ"…
       Ленскій.
      Въ это время въ сос?днюю деревню прі?халъ Ленскій. Это былъ челов?къ другого душевнаго склада, ч?мъ Он?гинъ: воспитанннкъ н?мецкой идеалистической философіи ("съ душою прямо геттингенской"), – поэтъ, душа котораго была воспламенена поэтическимъ огнемъ Шиллера и Гете. Въ глушь русской провинціи привезъ онъ много страннаго:
 
      "Вольнолюбивыя мечты,
      Духъ пылкій и довольно странный,
      Всегда восторженную р?чь
      И кудри черныя до плечъ.
       Близость Ленскаго къ Жуковскому.
      Онъ принадлежалъ къ разряду т?хъ "прекраснодушныхъ" юношей, которыхъ много было тсгда въ Германіи, и которые получили тамъ кличку: "die sck?ne Seele". Ero сердце было чисто; онъ былъ полонъ в?ры въ искренность дружбы и чистоту любви. Онъ былъ мечтателемъ-мистикомъ, в?рилъ въ сродство душъ, въ божественное призваніе избранныхъ вносить св?тъ въ жизнь земли. Въ своихъ поэтическихъ опытахъ онъ восп?валъ только чистыя, возвышенныя чувства. И нравствевный обликъ его, и мотивы его творчества yдивительно напоминаютъ Жуковскаго:
 
      "Онъ п?лъ разлуку и печаль,
      И н?что, и туманну даль,
      И романтическія розы.
      Онъ п?лъ т? дальнія страны,
      Гд? долго въ лоно тишины
      Лились его живыя слезы…
      Онъ п?лъ поблеклый жизми цв?тъ,
      Безъ малаго въ восьмнадцать л?тъ.
 
      Подобно Жуковскому, онъ былъ неисправимымъ оптимистомъ, который не допускалъ возможности роптать на "Провид?ніе" – все разумно и все необходимо, что происходитъ. Думая о смерти, онъ не отворачивался отъ нея – онъ восклицалъ:
 
      "…правъ судьбы законъ!-
      Паду ли я стр?лой пронзенный,
      Иль мимо пролетитъ она -
      Все благо: бд?нія и сна
      Приходитъ часъ опред?ленный:
      Благословенъ и день забогъ,
      Благословенъ и тьмы приходъ!
       "Дружба" Он?гина и Ленскаго.
      Ленскій сошелся съ Он?гинымъ, хоть они были совс?мъ непохожи другъ на друга: "волна и камень, ледъ и пламень",- вотъ, какъ ихъ характеризуетъ поэтъ. Но они сд?лались друзьями "отъ д?лать нечего" – оттого, что только они одни были "культурными людьми" въ этой "деревенской глуши",- они понимали другъ друга и не скучали вм?ст?. Он?гинъ не в?рилъ ни одному слову Ленскаго, но его трогала наивная чистота юноши, и онъ щадилъ его в?ру, иногда удерживая себя отъ излишняго "скептицизма".
      Ленскій ввелъ друга въ семью Лариныхъ: онъ съ д?тства былъ влюбленъ въ ихъ младшую дочь Ольгу; ее онъ восп?валъ въ своихъ прочувствованныхъ стихахъ и ее хот?лъ показать Он?гину.
       Ларины.
      Ларины были простые, добродушные русскіе люди, которые жили тихой, растительной жизнью.
 
      "Они хранили въ жизни мирной
      Привычки мирной старины;
      У нихъ на масляниц? жирной
      Водились русскіе блины,
      Два раза въ годъ они гов?ли,
      Любили круглыя качели,
      Подблюдны п?сни, хороводъ.
      Имъ квасъ, какъ воздухъ, былъ потребенъ…
 
      Разсказъ о жизни Лариныхъ, праздникъ именинъ въ ихъ дом?, деревенскій балъ въ этомъ тихомъ "дворянскомъ гн?зд?", типы пом?щиковъ-сос?дей, отъ?здъ Лариныхъ изъ деревни въ Москву – все это прекрасныя, живыя картины русской д?йствительности, написанныя Пушкинымъ въ добродушно-юмористическомъ тон?.
       Ларинъ.
      Когда Он?гинъ знакомится съ ними, старика Ларина уже въ живыхъ не было: онъ "былъ простой и добрый баринъ", и краткая эпитафія на его памятник? прекрасно рисуетъ всю его жизнь, тихую, безпорывную:
 
      "Смиренный гр?шникъ, Дмитрій Ларинъ,
      Господній рабъ и бригадиръ
      Подъ камнемъ симъ вкушаетъ миръ.
 
      Поздн?е Гоголь въ "Старосв?тскихъ пом?щикахъ" напишетъ сходную идиллію изъ жизни захолустныхъ дворянъ, но, въ художественномъ отношеніи, н?сколько строчекъ эпитафіи, брошенныхъ вскользь Пушкинымъ, гораздо выше ц?лой пов?сти Гоголя, въ которой есть и каррикатурность, и тенденціозность.
       Ларина.
      Сама Ларина тоже простая женщина, когда-то бредившая романическими героями; выйдя противъ воли замужъ, она сперва потосковала, но потомъ свыклась съ новой жизнью и узнала тихое и в?рное счастье.
 
      "Привычка свыше намъ дана -
      Зам?на счастію она-
 
       Ольга.
      У Лариной дв? дочери. Одна – Ольга, простая, недалекая д?вушка, живая и немного сентяментальная. Только фантазія Ленскаго могла идеализировать эту д?вушку, въ сущности, мало-оригинальную и мало-интересную. Пушкинъ говоритъ о ней-
 
      "…любой романъ
      Возьмите,- и найдете, в?рно,
      Ея портретъ: онъ очень милъ,
      Я прежде самъ его любилъ,
      Ео надо?лъ онъ мн? безм?рно!…
 
       Татьяна.
      Гораздо интересн?е была старшая сестра Татьяна,- полная противоположность Ольг? и во вн?шности, и въ характер?. Она ребенкомъ еще жила въ родной семь? одиноко,- "казалась д?вочкой чужой", д?тскихъ игръ не любила и молча могла просиживать ц?лые дни y окна, погруженнаи въ мечты. Но, неподвижная и, повидимому, холодная, она жила сильной внутренней жизнью,- "страшные разсказы няни" сд?лали ее фантазеркой, ребенкомъ "не отъ міра сего".
       Ея простонародный мистицизмъ.
      Чуждаясь наивныхъ деревенскихъ развлеченій, хороводовъ и игръ, она за то всей душой отдалась народному мистицизму, – ея наклонность къ фантазированью облегчила ей это.
 
      "Татьяна в?рила преданьямъ
      Простонародной старины:
      И снамъ, и карточнымъ гаданьямъ,
      И предсказаніямъ луны.
      Ее тревожили прим?ты.
      Таинственно ей вс? предметы
      Провозглашали что-нибудь,
      Предчувствія т?снили грудь.
      "…Вдругъ увидя
      Младой двурогій ликъ луны
      На неб? съ л?вой сторовы,
      Она дрожала и бл?дн?ла.
      Что-жъ? тайну прелесть находила
      И въ самомъ ужас? она:
      Такъ васъ природа сотворила,
      Къ противор?чію склонила.
 
       Чтеніе романовъ.
      Отъ сказокъ няни она рано перешла къ романамъ.
 
      "Они ей зам?няли все,-
      Она влюблялася въ романы
      И Ричардсона, и Руссо…
 
      Изъ фантазерки-д?вочки она сд?лалась "мечтательной д?вушкой", которая жила въ своемъ особомъ міру: она окружала себя героями своихъ излюбленныхъ романовъ, и чужда была деревенской д?йствительности.
 
      "Давно ея воображенье,
      Сгорая н?гой и тоской,
      Алкало пищи роковой.
      Давно сердечное томленье
      Т?снило ей младую грудь.
      Душа ждала кого-нибудь.
 
       Встр?ча съ Он?гинымъ.
      Является Он?гинъ. Въ толп? дикарей-пом?щиковъ онъ – слишкомъ крупная и оригинальная фигура – и Татьяна безъ труда ув?ровала, что это и есть ея давно-жданный герой – y ней -
 
      "…открылись очи,
      Она сказала: это онъ!
 
       Чувства ея, вызванныя этой встр?чей.
      И вотъ, она бросается къ свонмъ давно-перечитаннымъ романамъ, чтобы опять бес?довать съ любимыми героями -
 
      "Теперь, съ какимъ она вниманьемъ
      Читаетъ сладостный романъ,
      Съ какимъ живымъ очарованьемъ
      Пьетъ обольстительный обманъ.
 
      Вс? любимые ею романнческіе герои-
 
      "Вс? для мечтательницы н?жной
      Въ единый образъ облеклись,-
      Въ одномъ Он?гин? слились.
 
      Себя она воображаетъ тоже геровней, подругой дорогихъ ей рома-ническвхъ героевъ – Клариссой, {Героиня романа Ричардсона "Кларисса Гарловъ" (См. выше мою Исторію Словесности ч. II, стр. 153).} Юліей {Героиня романа Руссо "Новая Элоиза". См. выше "Исторію словесности". ч. II, стр. 154.}, Дельфиной {Героиня романа г-жи Сталь – "Дельфина".}. Немудрено, что въ книгахъ она находитъ "свойтайный жаръ, своимечты". Подъ св?жимъ впечатл?ніемъ перечитанныхъ книгъ она сочиняетъ Он?гину письмо, въ которомъ повторяетъ слова и даже фразы любовнаго письма Юліи къ С.-Прё.
       Разговоръ съ няней о любви.
      Разговоръ Татьяны съ няней передъ сочиненіемъ этого письма принадлежитъ къ изумительнымъ сценамъ, по своей художественности и психологической правдивости. Въ бес?д? восторженной д?вушки со старухой сталкивается простонародное воззр?ніе на любовь съ искусственно-приподнятымъ романическимъ чувствомъ; сталкиваются наивная старость и наивная юность.
       Любовь Татьяны.
      Поэтъ старается оправдать въ глазахъ читателей поступокъ Тани: съ н?жнымъ чувствомъ умиленія склоняется онъ къ поэтическому образу своей героини и проситъ для нея снисхожденія. Она такъ чиста и такъ наивна. Въ ней н?тъ ни т?ни кокетства, н?тъ той лжи, которой вооружены св?тскія красавицы -
 
      "…въ милой простот?
      Она не в?даетъ обмана
      И в?ритъ избранной мечт?.
 
      Она "любитъ безъ искусства"; "послушная" влеченью чувства, она дов?рчива; къ тому же она-
 
      "…отъ небесъ одарена
      Воображеніемъ мятежнымъ,
      Умомъ и волею живой,
      И своенравной головой,
      И сердцемъ пламеннымъ и н?жнымъ.
      Ужели не простите ей
      Вы легкомысліе страстей?
 
       Отношеніе Он?гина къ письму Татьяны.
      Он?гинъ былъ "тронутъ" посланіемъ Тани, но онъ "привычк? милой не далъ ходу": его пугала перспектива связать свою свободу "бракомъ" и опуститься до растительной жизни провинціи – "прозой" пахнуло на него отъ семейнаго счастья съ наивной, провинціальной д?вицей. Ея неопытностью воспользоваться онъ не захот?лъ – слишкомъ "неинтересна" была для него, "опытнаго охотника", вся эта несложная интрига: для него, ученика Ловласа, "борьба" была слишкомъ легка; кром? того, в?дь онъ корчилъ въ это время Чайльдъ-Гарольда, a тотъ, какъ разъ, въ подобномъ случа?, отвергъ любовь героини, сказавъ:
 
      "Флоранса! если бъ сердце это
      Я для любви не схоронилъ
      Тогда бъ, пов?рь, любовь поэта
      Къ твоимъ ногамъ я положилъ,
      Но ты не можешь быть моею-
      У насъ различные пути! ("Чайльдъ-Гарольдъ")
 
      Приблизительно то же сказалъ Он?гинъ Татьян? при личномъ свидань?. Только онъ прибавилъ еще нравоученіе въ дух? т?хъ, которыя расточалъ Грандисонъ {Идеальный герой одного романа Ричардсона.}, любившій читать нравоученія т?мъ "неопытнымъ" д?вицамъ, которыя предлагали ему свою любовь:
 
      "Учитесь властвовать собой!
      Не всякій васъ, какъ я пойметъ,-
      Къ б?д? неопытность ведетъ!
 
      Не безъ юмора разсказываетъ Пушкинъ, какъ "пропов?довалъ" Он?гинъ, но онъ тутъ-же сп?шитъ добавить, что, въ этомъ случа?, онъ поступилъ "очень мило", онъ тутъ "явилъ души прямое благородство". Сама Татьяна впосл?дствіи, призвавала, что въ этотъ "страшный часъ" онъ поступилъ "благородно". И, конечно, если онъ не любилъ Татьяны, онъ поступилъ прекрасно, но самъ Пушкинъ указываетъ, что онъ почти полюбилъ ее {По крайней м?р?, въ черновой рукописи есть строфа, въ которой говорится, что "скоро сталъ Евгеній, какъ Ленскій".}. Он?гинъ впосл?дствіи самъ говоритъ, что былъ наканун? этой любви: "привычк? милой не далъ ходу" – изъ эгоизма онъ убоялся потерять "свободу" и предпочелъ разыграть разочарованнаго Чаільдъ-Гарольда, разбивъ чистое и чествое сердце Татьяны. Эта "игра" въ разочарованье была "ложью",- она стоила счастья двухъ молодыхъ жизней, и потому вина Он?гина велика.
       Ссора съ Ленскимъ.
      Онъ пересталъ бывать y Лариныхъ, уединился y себя въ деревн?, гд? и повелъ спокойное, эгоистическое существовані? подражая въ образ? жизни своему образцу – Байрону. Однажды, Левскій уб?дилъ его прі?хать къ Ларинымъ на именины Татьяны, ув?ривъ, что никакихъ гостей не будетъ. Он?гинъ явился и былъ непріятно пораженъ при вид? ц?лой кучи сос?днихъ пом?щиковъ. Он?гина взб?сила перспектива сыграть въ ихъ глазахъ роль "жениха" и сд?латься предметомъ новыхъ сплетенъ и пересудовъ. Чтобы отомстить за обманъ, онъ р?шился дразнить Ленскаго и сталъ ухаживать за Ольгой. Впечатлительный и дов?рчивый Ленскій увид?лъ въ этомъ глубокое коварство Он?гина и вызвалъ его на дуэль. Секундантомъ Левскій выбралъ Зар?цкаго, стараго бреттера. Этотъ вызовъ былъ неожиданностью для Он?гина,- онъ сознавалъ, что былъ неправъ предъ Ленскимъ, но, выросшій въ чувств? страха передъ судомъ общества, онъ им?лъ слабость бояться того, что о немъ будутъ говорить его сос?ди, которыхъ въ душ? онъ презиралъ.
 
      "И вотъ, общественное мн?нье,
      Пружина чести, нашъ кумиръ
      И вотъ, на чемь вертится міръ -
 
      – съ горечью восклицаетъ поэтъ.
 
      "Дико-св?тская вражда
      Боится ложнаго стыда!
 
       Смерть Ленскаго и судьба Он?гина.
      Дуэль состоялась, и Ленскій былъ убитъ. Он?гинъ, мучимый сов?стью, оставилъ деревню и пустился странствовать "безъ ц?ли", нигд? не находя себ? м?ста… Пушкинъ даетъ указаніе, что кровавая исторія его съ Ленскимъ вылечила его отъ страсти сл?довать "мод?",- онъ уже не корчилъ изъ себя ни романическаго героя, ни "космополита", ни "патріота", ни "квакера", ни "ханжу" (Пушкинъ перечисляетъ вс? "моды", которыя пережило русское общество {См. мою Исторію русской Словесности ч. II, 192-3.} при император? Александр? I). Он?гинъ разъ навсегда сбросилъ съ себя модную мишуру лжи и сд?лался т?мъ, ч?мъ онъ былъ, въ сущности, всегда – "добрымъ малымъ", какъ "ц?лый св?тъ"… Страсть "маскироваться" прошла. Дорогой ц?ной заплатилъ онъ за свое леченіе.
       Судьба Татьяны.
      Между т?мъ, и въ жизни Татьяны произошла перем?на. Она не могла забыть Он?гина, и, воспользовавшись его отъ?здомъ изъ деревни, пробралась въ его домъ и перечитала книги, имъ любимыя. Оказалось, онъ интересовался только Байрономъ, да романами, гд? выводились тмпы разочарованныхъ и озлобленныхъ людей.
      Вчитавшись въ эти романы, Татьяна поняла, по какимъ рецептамъ жилъ ея Он?гинъ, "чудакъ печальный и опасный". И, вотъ, Татьяна спрашиваетъ себя -
 
      "Что жъ онъ? Ужели подражанье?
      Ничтожвый призракъ, иль еще -
      Москвичъ, въ гарольдовомъ плащ?,
      Чужихъ причудъ истолкованье,
      Словъ модныхъ полный лексиконъ,-
      Ужъ не пародія ли онъ?
 
       Замужество Татьяны.
      Простая, деревенская барышня, доросшая до такого сознанія, поняла теперь лучше Он?гина, но она не разлюбила его,- она простилась съ нимъ навсегда, полная сожал?ній, что счастье, столь близкое и возможное, не осуществилось потому, что "добрый малый" въ Он?гин? былъ поб?жденъ "модою"… В?роятно, и въ сердц? Татьяны, посл? первой ошибки, изсякли ея романическія мечты,- и она сум?ла стряхнуть съ себя вліяніе книгъ, книжныхъ чувствъ и книжныхъ идеаловъ. Ея умственный кругозоръ расширился: теперь "ей открылся міръ иной" – сознательн?е и проще стала она относиться къ жизни. Уступая желанію матери, она вышла замужъ за пожилого князя, въ то время изв?стнаго и почтеннаго д?ятеля… Татьява вступила въ бракъ безъ любви, но полная чувствъ уваженія къ мужу; она смотр?ла теперь въ жизнь трезво и спокойво.
       Встр?ча съ Он?гинымъ.
      Он?гинъ встр?тилъ ее въ Петербург? и былъ пораженъ перем?вой, съ ней происшедшей: вм?сто наивной, мечтательной и восторженной барышни передъ нимъ была спокойная, выдержанная великосв?тская дама, закованная въ непроницаемую броню св?тскихъ "приличій". Он?гинъ влюбился въ нее безъ памяти,- теперь онъ никого уже не "корчилъ" изъ себя,- онъ былъ теперь просто "добрый малый", съ утомленнымъ, несчастнымъ сердцемъ… Онъ ничего не ждалъ для себя отъ своей любви, но онъ не смогъ справиться съ собой, написалъ Татьян? письмо, въ которомъ каждое слово было правдиво, и каждое было имъ выстрадано. Произошло посл?днее объясненіе героевъ.
       Посл?дній разговоръ Татьяны съ Он?гинымъ.
      Татьяна сбросила свою маску "великосв?тскаго тона",- она предстала передъ Евгеніемъ простой, сердечной женщиной, y которой нав?ки разбито сердце. Она призналась Он?гину, что несчастна, призалась, что любитъ его, но заключила свою р?чь словами:
 
      "Я другому отдана
      И буду в?къ ему в?рна!
 
      Такое глубокое пониманіе обязанностей жены освящаетъ высоконравственный образъ Татьяны. Эти дв? строчки бросаютъ яркій св?ть на ея сердце,- и все непонятное въ этой душ? проясняется… Дикая и одинокая д?вочка въ родной семь?, Татьяна оттуда, изъ н?дръ хорошей, простой русской семьи, вынесла свои семейные идеалы, и свято сохранила ихъ въ сутолок? интернаціональной столичной жизни.
       Татьяна – идеальный образъ русской женщины.
      За эту в?рность мужу русская критика признала Татьяну "идеальнымъ образомъ русской женщины". Конечно, странно утверждать, что Пушкинъ хот?лъизобразить идеальную героиню и создалъ Татьяну,- онъ просто рисовалъ русскую жизнь, съ одинаковой любовью относясь ко вс?мъ своимъ героямъ – и Он?гину, и Ленскому, и Татьян?. Онъ изобразилъ на своихъ герояхъ, какое зло – та "ложь", которымъ жило русское общество, потерявшее связи съ русской родной основой. Татьян? нужно было разочароваться въ Он?гин?, чтобы сум?ть воспитать въ своемъ сердц? зародыши той "правды", которыя были вложены въ него вліяніями русской жизни.
       Отношеніе публики къ первымъ главамъ романа.
      Историческое значеніе романа Пушкина велико – онъ попалъ въ руки русской публик?, которая дочитывала еще сентиментальныя пов?сти Карамзина, которая увлекалась романтическими героями Марлинскаго, a изображенія русской жизни вид?ла въ произведеніяхъ писателей, врод? Булгарина. Понятенъ тотъ восторгь, съ которымъ русское общество встр?чало каждую новую главу пушкинскаго романа. Въ прекрасныхъ стихахъ, въ перемежку съ лирическиии отступленіями, нарисованы удивительно-художественно картины изъ русской жизни. Юморъ и элегія, романтизмъ и реализмъ, правда и мечта – все въ этомъ роман? сплелось въ одну причудливуіо ц?пь…
       Описанія. "Поэзія прозы".
      Описанія городской жизни Петербурга и Москвы, деревни (типы пом?щиковъ, семья Лариныхъ, зима, осень и весна въ деревн?),- все это было новшествомъ въ русской литератур? – первымъ опытомъ нарисовать въ широкихъ пред?лахъ поэзію русской прозы…Никто до Пушкина не рискнулъ-бы изобразить, наприм?рь, сцену разговора Татьяны съ няней. В?дь въ такой бес?д? было мало "интереснаго" для писателя, любящаго эффекты сентиментализма и романтизма,- только великій "поэтъ д?йствительности" могъ понять красоту и поэзію этого маленькаго "неинтереснаго" эпизода. Нужно быть великимъ знатокомъ жизни и сердца челов?ческаго, чтобы въ одной эпитафіи на могил? старика-Ларина нарисовать всю душу его и всю его безпорывную, тихую жизнь.
       Сцены бытовыя. Романъ-элегія.
      Сцены чисто-бытовыя написаны въ роман? широко и ярко: русская жизнь 20-хъ годовъ, и столичная, и деревенская, предстала передъ читателемъ, нарисованная мягкими, успокаивающими тонами,- зд?сь н?тъ протеста, н?тъ пропов?ди, н?тъ сатиры – "поэтъ любви" сум?лъ любовными глазами посмотр?ть на современную жизнь {Единственнымъ диссонансомъ звучатъ строфы, посвященныя въ посл?днихъ главахъ романа "высшему обществу".} безъ всякой злобы,- только отъ легкаго чувства грусти отд?латься онъ не могь,- оттого весь романъ, особенно благодаря лирическимъ отступленіямъ автора, производитъ впечатл?ніе огромной "элегіи". Это прекрасно передано Чайковскимъ въ его опер?…
       Литературныя вліянія. Сатира-элегія.
      По форм? своей, романъ Он?гина напоминаетъ поэмы Байрона: "Чайльдъ-Гарольдъ", "Беппо" и "Донъ-Жуанъ". Въ этихъ произведеніяхъ "романъ въ стихотворной форм?" тоже переплетался съ лирическами отступленіями – такимъ образомъ, получилось лиро-эпическое произведеніе. Только въ настроеніи мало сходства между байрововскими произведеніями и пушкинскимъ. Судя по нам?реніямъ, съ которыми приступилъ Пушкинъ къ сочиненію своего романа, онъ сперва хот?лъ изъ него сд?лать "сатиру" на русскую жизнь; если бы это желаніе онъ осуществилъ,- получилось бы произведеніе, подходящее къ байроновскому "Донъ-Жуану",- но Пушкинъ далъ, въ конц? ковцовъ, не "сатиру", a "элегію", и внесъ въ свое твореніе столько любви къ героямъ, что далеко отошелъ отъ своихъ первичныхъ замысловъ.
       Вліяніе "Новой Элоизы".
      Большое значеніе для "Евгенія Он?гина" им?ли также романъ Руссо "Новая Элоиза" и романы г-жи Сталь. Руссо удалось роман? изобразить психологію любви,и его произведеніе,- особенно стильего, на много л?тъ сд?лались образцовыми для вс?хъ европейскихъ романистовъ, бравшихся за изображеніе чувствъ любви {См. мою Исторію русской словесности, ч. II, 153-4.}. На письмахъ Татьяны и Евгенія сказалось вліяніе стиля т?хъ писемъ, которыми обм?нивались герои Руссо – Юлія и С.-Прё {Подробн?е см. въ моей работ?: "Он?гинъ, Ленскій и Татьяна" (въ соч. "Пушкинъ, его жизнь и творчество". Спб. 1907).}.
       Вліяніе "Дельфины". Соціальное значеніе пушкинскаго романа.
      Очень близка Татьяна также къ Дельфин?, героин? одного романа г-жи Сталь – и по характеру, и по судьб?. Романъ г-жи Сталь есть не что иное, какъ картина женской души, картина подробная, мелочная. Такимъ образомъ, "психологія женской души"-главное содержаніе романа. Другая сторона въ этомъ произведеніи, "философская", не мен?е важна для насъ. Романъ посвященъ изображенію борьбы одинокой, талантливой личности съ безличной, безформенной, но страшной силой – "общественнымъ мн?ніемъ", составляющимся изъ разныхъ предразсудковъ, сплетень, мелкихъ интригъ. Въ лиц? нашей Татьяны тоже изображена борьба личности со средой {Детальное сравненіе Татьяны съ Дельфиной см. въ той-же стать?.}. Жизнь Татьяны въ деревн? съ отрочества была н?мымъ протестомъ противъ будничной, патріархальной жизни сытыхъ русскихъ пом?щиковъ. Татьяна "дика, печальна, молчалива",- она чуждается беззаботнаго веселья сверстницъ; она жалуется, что ея "никто не понимаетъ",- одинокая, она "должна молча гибнуть". Жизнь Татьяны въ Москв?, a потомъ въ петербургскомъ св?т?, является такимъ же "н?мымъ" протестомъ противъ "среды". Правда, Татьяна не смотритъ уже исподлобья на общество, которое ее окружаетъ, но въ душ? она протестуетъ противъ всей этой "ветоши маскарада", "постылой жизни мишуры"… Припомнимъ т? жалобы на "общественное мн?ніе", которыя слышатся не разъ отъ самого Пушкина (о воспитаніи Он?гина, о жизни его въ св?т?, въ разсказ? о вызов? его на дуэль) – и мы должны будемъ признать, что на романъ Пушкина должны смотр?ть, какъ на художественное выраженіе протеста противъ деспотизма общественнаго суда. Конечно, это протесты еще очень слабые, но, несомн?нно, первые, раздавшіеся въ русской литератур?. Въ этомъ "соціальное" значеніе Пушкинскаго романа {Вопросъ объ отношеніи личности къ обществу слаб?е поставленъ въ "Кавкавскомъ Пл?нник?" и "Цыганахъ".}.
       Отношеніе критики.
      Ч?мъ бол?е выросталъ Пушкинъ, т?мъ бол?е отставала отъ него современная ему критика. Если первыя главы романа и были приняты ею скор?е сочувственно, то посл?днія встр?тили почти единодушное порицаніе.
      Во всякомъ случа?, важно, что русская критика признала жизненность героевъ романа. Булгаринъ заявилъ, что "Он?гиныхъ" онъ встр?чалъ въ Петербург? "дюжинами"; Полевой призналъ въ геро? "знакомаго" челов?ка, внутреннюю жизнь котораго онъ "чувствовалъ", но, безъ помощи Пушкина, "не ум?лъ объяснить". То же на разные лады говорятъ многіе другіе критики {См. любопытную статью изв?стнаго русскаго историка акад. Ключевскаго: "Евгеній Он?гинъ и его предки" ("Русск. Мысль, 1887 No 2), въ которой разобранъ герой, какъ историческій типъ.}.
       Вопросъ о "народности" въ русской критик?.
      Зат?мъ важно, что по поводу романа возникъ вопросъ о томъ, что такое "народность" въ лнтератур?: одни критики признавали за романомъ значеніе произведенія "національнаго", другіе усмотр?ли въ немъ неудачное подражаніе Байрону. Изъ спора выяснилось, что "народность" первые увид?ли не тамъ, гд? ее нужно было вид?ть, a вторые просмотр?ли оригинальность Пушкина. Никто изъ критиковъ не оц?нилъ это произведеніе, какъ "реалистическое", за то многіе напали на форму его, указывали недостатки плана, несерьезность содержанія…
       Отзывъ Полевого.
      Изъ наибол?е серьезныхъ отзывовъ о роман? надо признать статью Полевого,-онъ увид?лъ въ роман? "литературное caprissio", образчикъ "шутливой поэмы", въ дух? "Беппо",- онъ оц?нилъ простоту и живость пушкинскаго разсказа. Онъ первый назвалъ романъ Пушкина "національнымъ": "мы видимъ свое, слышимъ свои народныя поговорки, смотримъ на свои причуды, котрыхъ вс? мы не чужды были н?когда". Эта статья вызвала оживленную полемику. Въ образ? "Татьяны" изъ современныхъ критиковъ только одинъ увид?лъ полную самостоятельность пушкинскаго творчества; Татьяну онъ поставилъ выше черкешенки, Маріи и Заремы.
       Вопросъ о "байронизм?" въ роман?.
      Критики, доказывавшіе, что "Евгеній Он?гинъ" – подражаніе байроновскимъ героямъ, все время утверждали, что Байронъ выше Пушкина, и что Он?гинъ, "существо пустое, ничтожное и обыкновенное", ниже своихъ прототиповъ. Въ сущности, въ этомъ отзыв? о геро? Пушкина,- было больше похвалы, ч?мъ порицанія,- Пушкинъ нарисовалъ "живой" образъ, не идеализировавъ его, чего сказать о Байрон? нельзя.
       Отзывъ Надеждина.
      Надеждинъ не придавалъ серьезнаго значенія роману,- лучшимъ произведеніемъ Пушкика, по его мн?нію, оставалась поэма "Русланъ и Людмила". На романъ Пушкина онъ предлагалъ смотр?ть, какъ на "блестящую игрушку", которую слишкомъ превозвосить и порицать не стоитъ.
       с) Михайловскій періодъ въ творчеств? Пушкина. Лирика этого періода. "Желаніе славы".
      с) Михайловскій періодъ въ творчеств? Пушкина.Изъ стихотвореній этого періода автобіографическое значеніе им?ютъ сл?дующія: "Коварность", "Сожженное письмо", "Къ А. П. Кернъ", "Желаніе славы", "19 октября 1825 г.", "Зимній вечеръ". Изъ этихъ произведеній въ стихотвореніи "Сожженное письмо" справедливо видятъ сл?ды увлеченія Пушкина гр. Воронцовой: {Во время пребыванія Пушкина въ Михайловскомъ, онъ, время отъ времени, получалъ письма съ юга, запечатанныя печатью съ т?ми же знаками, что были выр?заны на его перстн? (см. стих. "Талисманъ"). Эти письма Пушкинъ сжигалъ сейчасъ же посл? прочтенія.} въ стихотвореніи "Желаніе славы", и въ посланіи "Къ А. П. Кернъ" можно вид?ть поэтическое выраженіе той страсти, которая завлад?ла поэтомъ, когда онъ встр?тился въ деревн? съ красавицей-Кернъ. Это чувство не было спокойнымъ,- оно на первыхъ-же порахъ над?лило поэта разочарованіями, тревогами:
 
      "Я наслажденіемъ весь полонъ былъ – я мнилъ,
      Что н?тъ грядущаго, что грозный день разлуки
      Не прйдетъ никогда… И что же? Слезы, муки,
      Изм?ны, клевета,- все на главу мою
      Обрушилося вдругъ…
 
      Поэтъ весь полонъ былъ "желанія славы" только для того, чтобы дорогая ему женпщна была всечастно "окружена" его славой,-
 
      "…чтобъ громкою молвою
      Все, все вокругъ тебя звучало обо мн?…
 
       "Къ А. П. Кернъ".
      Гораздо спокойн?е другое стихотвореніе, посвященное той-же Кернъ: "Къ А. П. Кернъ" ("Я помню чудное мгновенье"…). Зд?сь н?тъ мятежной страсти – зд?сь чисто-эстетическое наслажденіе отъ созерцанія чистой женской красоты, воплощенной въ прекрасномъ "мимолетномъ вид?ніи". "Геній чистой красоты", съ "милыми", "небесными чертами", предсталъ предъ нимъ и наполнилъ его душу самыми высокими настроеніями, -
 
      "И сердце бьется въ упоеньи
      И для него воскресли вновь,
      И божество, и вдохновенье,
      И жизнь, и слезы, и любовь!…
 
       "Зимній вечеръ".
      Отношенія къ старух?-нян? выразились въ прочувствованномъ стихотвореніи: "Зимній вечеръ". Поэтъ, заброшенняй въ деревенское захолустье, скороталъ зд?сь много долгихъ зимнихъ вечеровъ, съ глазу на глазъ, со своей старухой-няней. Поэтъ именуетъ ее "доброй подружкой" его "б?дной юности" и проситъ сп?ть ему п?сню о томъ, "какъ синица тихо за моремъ жила", "какъ д?вица за водой поутру шла"…
       Интересъ къ народной поэзіи.
      Изъ этихъ п?сенъ старухи-няни выросъ его интересъ къ народной поэзіи, и ко времени пребыванія его въ Михайловскомъ относятся сд?ланныя имъ записи народныхъ п?сенъ и сказокъ {"Какъ за церковью, за н?мецкою", "Во л?сахъ дремучіихь", "Въ город?, то было ,въ Астрахани", "Какъ на утренней зар?, вдоль по Кам?, по р?к?", "Во славномъ город? во Кіев?".}. Кром? простыхъ "записей" онъ испробовалъ свои силы и въ подражаніяхъ": опыты эти оказались до такой степени удачны, что впосл?дствіи Кир?евскій, знатокъ народной русской п?сни, безъ помощи поэта не былъ въ состояніи р?шить, какія изъ этихъ "п?сенъ" только "записаны" имъ, какія были "сочинены" {Къ этимъ первымъ "опытамъ" создать русскую п?сню относятся сл?дующія: "Только что на проталинкахъ весеннихъ", "Колокольчики звенятъ", "Черный воронъ выбиралъ б?лую лебедушку", баллада "Женихъ".}.
       Интересъ къ древне-русской письменности.
      Заинтересовался въ это время Пушкинъ и русскими л?тописями, перечитывалъ житія святыхъ (въ Четьяхъ-Минеяхъ и въ Кіево-Печерскомъ Патерик?) и легенды.
       Интересъ къ творчеству другихъ народовъ и эпохъ.
      Его вниманіе въ это время одинаково привлекаетъ къ себ? творчество вс?хъ народовъ и вс?хъ временъ. Въ результат?, создались произведенія, врод? "Испанскаго романса" ("Ночной зефиръ"), переводы изъ Аріосто, "съ португальскаго"; подъ вліяніемъ чтенія Корана, пишетъ онъ свои зам?чательныя "Подражанія Корану"; подъ вліяніемъ чтенія Библіи – создаетъ зам?чательное стихотвореніе "Пророкъ" ("Духовною жаждою томимъ") и пишетъ подражаніе "П?сни п?сней".
       "Пророкъ".
      Эти "библейскія" произведенія, подражанія "Корану", народныя п?сни и творчество въ дух? испанской поэзіи – это явленія одного порядка, указывающія лишь на разростающуюся ширину и глубину интересовъ поэта, на окончательное отреченіе его отъ исключительнаго субъективизма юношескихъ л?тъ, когда онъ творилъ только "изъ себя" (лирика) и "про себя" ("субъективныя поэмы"). Поэтому и стихотвореніе "Пророкъ" никакого отношенія не им?ло къ пушкинскимъ взглядамъ на поэзію,- это произведеніе представляетъ собою только удивительно-яркое, художественное воспроизведеніе библейской картины (превращеніе простого челов?ка въ пророка) и больше ничего.
      Изумительная способность проникать въ "духъ" чуждыхъ народовъ, въ "настроенія далекаго прошлаго" – характерный признакъ романтизма, выставившаго, какъ изв?стно {См. ч. II моей "Исторіи русской словесности", стр. 203.}, своимъ требованіемъ ум?ніе понять couleur locale, ?tnografique и historique.
      Если на юг? Пушкинъ постигъ "романтизмъ" настроенія "міровой скорби", то теперь онъ представляется намъ уже не субъективистомъ-ролантикомъ, а писателемъ-художникомъ, пользующимся "пріемами" и "правилами" романтической школы.
       Широкое знакомство Пушкина съ иностранной литературой.
      Въ этотъ періодъ жизни Пушкшъ особенно широко интересовался иностранными писателями,- раньше въ лицейскій періодъ и во время пребыванія на юг? y него были всетаки излюбленне писатели, которымъ онъ усиленно подражалъ (Парни, Вольтеръ, Шатобріанъ, Байронъ) – теперь число писателей западноевропейскихъ, упоминаемыхъ имъ въ письмахъ и зам?ткахъ, сразу выростаетъ. Имена Байрона, Вальтеръ-Скотта, Вергилія, Горація Тибулла, Данте, Петрарки, Тассо, Аріосто, Альфьери, Мильтонъ, Шекспира, Саути, Мура, Руссо, M-me Сталь, Беранже, Ротру, Делавиня, Ламартина, Гете, Шиллера и мн. др.- указываютъ, какъ разрослись литературные интересы и вкусы нашего поэта, – въ этомъ, еще неполномъ, списк? встр?чаются писатели вс?хъ эпохъ, народностей и направленій.
       "Борисъ Годуновъ".
      Къ Михайловскому періоду относится созданіе "Бориса Годунова": чтеніе "Исторіи Государства Россійскаго" Карамзина и увлеченіе Шекспиромъ вдохновили Пушкина, внушили ему идеи и форму его драмы.
       Содержаніе.
      Содержаніе драмы не разбито по д?йствіямъ и явленіямъ: оно распадается на три части: прологъ, главную часть и заключеніе.
      Къ прологу отнесены событія 1598 года (избраніе Годунова на царство; отношеніе къ этому факгу бояръ и народа). Главная часть захватываетъ событія 1603-го года (б?гство Григорія изъ монастыря; Борисъ Годуновъ въ періодъ апогея своей власти, но уже наканун? своего постепеннаго паденія; отношеніе къ нему бояръ и народа. Борисъ Годуновъ въ своей семь?; появленіе самозванца въ Польш?; его любовь къ Марин?). Эпилогъ, заключающій драму, захватываетъ событія 1604 года. (Борьба съ самозванцемъ, Смерть Годунова; смерть д?тей Бориса).
       а) вступленіе. Отношеніе къ Борису знати.
      Въ первой части ("прологъ") яркими штрихами очерчены отношенія къ Борису высшаго, родовитаго боярства и простого народа. Въ р?чахъ коварнаго, злобнаго, но трусливаго Шуйскаго чувствуется затаенная скрытая злоба именитыхъ бояръ противъ Бориса,- этого всесильнаго "выскочки", готоваго шагнуть на царскій престолъ.
 
      "Какая честь для насъ, для всей Руси!
      Вчерашній рабъ, татаринъ, зять Малюты,
      Зять палача и самъ въ душ? палачъ,
      Возьметъ в?нецъ и бармы Мононаха!
 
      Чувствуется, что зд?сь, въ сред? этой аристократіи, уже зр?еть заговоръ противъ Годунова, хотя онъ не усп?лъ еще и с?сть на престолъ. Собес?дникъ Шуйскаго, простодушвый Воротынскій, на нашихъ глазахъ д?лается врагомъ Годунова, благодаря этой хитрой р?чи Шуйскаго.
       Отношеніе народа къ избранію.
      Участіе народа въ избраніи Бориса на царство представлено чисто-пассивнымъ, безсознательнымъ… Очевидно, сторонники Годунова собрали толпу, ему сочувствующую; къ ней примкнули, отчасти изъ любопытства, отчасти изъ страха люди, совс?мъ не заинтересованные въ д?л? Годунова. Въ этой пестрой толп? н?тъ единаго сердца, н?тъ единой души… Приводя разговоры, ведущіеся въ заднихъ рядахъ этой толпы, Пушкинъ даеть понять, что эта толпа ненадежна, и "избраніе" сд?лано не ею, a группой,- царь выбранъ, благодаря энергіи сторонниковъ, но не голосомъ народа.
       Р?чь Бориса.
      "Но вотъ появляется передъ нами и самъ новоизбранный царь. Онъ говоритъ красивую р?чь, въ которой обращается къ патріарху, боярству, народу.
 
      "Ты, отче патріархъ, вы вс?, бояре!
      Обнажева душа моя предъ вами:
      Вы вид?ли, что я пріемлю власть
      Великую со страхомъ и смиреньемъ!
      Сколь тяжела обязанность моя!
      Да правлю я во слав? свой народъ,
      Да буду благъ и праведенъ…
 
       Ложь – основа всей жизненной трагедіи Бориса.
      "Мы не знаемъ, искрення, или лжива, эта р?чь,- говоритъ ли передъ нами д?йствительно-растроганный челов?къ, или ловкій лицем?ръ; намъ ясно лишь одно, что это – р?чь заблуждающагося челов?ка. Если Борисъ думаетъ обмануть своихъ слушателей, то тотъ, кто подслушалъ разговоръ Шуйскаго съ Воротынскимъ, народные толки на Д?вичьемъ Пол?, скажетъ, что обманывающимся является при этомъ онъ самъ,- этотъ искусный лицем?ръ. Если же Борисъ не лицем?ритъ, если онъ искренне говоритъ о себ?, какъ о народномъ избранник?, то заблужденіе его выступаетъ еще ярче. Поэтому р?чь царя, полная мира и любви, полная такихъ св?тлыхъ надеждъ, оставляетъ въ насъ тяжелое, тревожное впечатл?ніе. Царь говоритъ:
 
      "Да правлю я во слав? свой народъ
      Да буду благъ и праведенъ…
 
      A намъ слышатся въ это время злобныя р?чи Шуйскаго, слышится см?хъ вародвой толпы…
      Великій обманъ – таково общее впечатл?ніе, оставляемое въ насъ и сценой, гд? выступаютъ бояре, и сценой, гд? д?йствуетъ народъ, и р?чью царя… С?мя лжи, пос?янное самымъ избраніемъ Бориса, рано, или поздно взойдетъ" (Ждановъ)…
       b) главная часть. Отношеніе народа. Монологъ Бориса.
      Въ "главной части" уже обнаруживаются вс? результаты этой лжи. Изъ тихой монастырской кельи л?тописца Пимена выходитъ самозванецъ. Пименъ, старикъ, чуждый мелкихъ интересовъ современности, возвысившіся надъ волной текущей жизни, произноситъ свой судъ Борису. Т?мъ ужасн?е этотъ судъ, ч?мъ онъ чище, свободн?е отъ личныхъ интересовъ. Старый монахъ является воплощеніемъ народной сов?сти, возмущенной преступленіемъ царя и требующей возмездія. Такимъ образомъ, если недовольство бояръ и равнодушіе народа представляютъ собою историческія условія, благопріятныя для паденія Бориса,- то въ осужденіи его за сод?янное преступленіе, – осужденіи, очевидно, все растущемъ въ сознаніи народа – наростаеть новое, самое главное, условіе гибели Бориса – "нравственное". Изъ добродушно-безстрастнаго народъ д?лается теперь строгимъ судьей Бориса, судьей неподкупнымъ, не поддающимся даже на то добро, которое Борисъ творитъ, какъ правитель. Монологъ Бориса: "Достигъ я высшей власти" – рисуетъ весь трагизмъ его положенія: повидимому, онъ достигъ апогея своего величія, но счастья не обр?лъ,- онъ видитъ, что какая-то неумолимая, злая сила подтачиваетъ его благополучіе… Въ толп?, выкликавшей имя Бориса, не видно было любви къ нему, но не было и открытаго нерасположенія къ нему,- теперь мы узнаемъ, что народное настроеніе усп?ло выясниться и опред?литься не въ пользу Бориса. Призракъ народнаго избранничества разс?ялся. Борисъ увид?лъ передъ собой народъ, готовый в?рить всякой сплетн?, всякой клевет?, если только эта клевета касалась его, Бориса" (Ждановъ).
      Вотъ почему въ душ? его н?ть покоя: къ тому же сов?сть мучитъ его за сод?янное злод?яніе. Но онъ еще не понимаетъ, что и голосъ народа, и голосъ его сов?сти- это наростающее возмездіе за преступленіе.
       Отношеніе бояръ къ Борису.
      Въ дом? Шуйскаго собираются бояре. Въ р?чахъ присутствующихъ чуется уже, что изм?на Борису готова; боярамъ р?шительно н?тъ д?ла до преступленія Бориса,- они руководятся только политическими соображеніями; чтобы свалить ненавистнаго имъ "выскочку", они готовы мутить народъ и перейти на сторону самозвавца. Событія развертываются все быстр?е и быстр?е. Но вотъ, сознаніе Бориса проясняется,- теперь онъ вс? свои б?ды объясняетъ т?мъ, что "прогн?вилъ небеса", и онъ ждеть кары трепеща отъ мысли, что оно коснется и его дочери ("Безвинная! Зач?мъ-же ты страдаешь?), и его сына (Ты невиненъ… A я за все одинъ отв?чу Богу!).
       е) Заключеніе. Отношеніе народа. Состояніе души Бориса.
      Въ заключительной части – развязка вс?хъ т?хъ положеній, которыя нам?чены въ пролог?: народъ по отношенію къ Борису принимаетъ явно-враждебное положеніе: пот?шается надъ его приказаніемъ предать "ана?ем?" самозванца ("пускай себ? проклинаютъ; царевичу д?ла н?тъ до Отрепьева"); устами юродиваго народъ въ лицо Борису говоригь, что онъ "зар?залъ" Дмитрія. На эти слова Борисъ можетъ только простонать: "оставьте его. Молись за меня, б?дный Николка". Двойная борьба – съ самозванцемъ – на окраин? государства – и со всей "землей" въ сердц? государства, въ Москв?, ему не подъ силу. Оттого, даже поб?да, одержанвая имъ надъ самозванцемъ, его уже не радуетъ: онъ чувствуетъ, что это торжество кратковременное,-
 
      "Онъ поб?жденъ – какая польза въ томъ?"
 
      Даже попытка обратиться къ воинскимъ талантамъ Басманова недолго ласкаетъ его надеждой: родовитое боярство, съ его м?стничествомъ, не уступитъ власти Басманову, да и народъ не окажетъ ему поддержки.
      "Волшебный кругъ, обведенный судьбой вокругъ Бориса, замкнулся безысходно. Судьба можетъ оказать лишь одну милость несчастному царю – предупредить возоръ разв?нчиванья, потери власти". Борису не пришлось, д?йствительво, склонить голову передъ "разстригой". Онъ умираетъ. Но эта смерть – только начало конца. Мы должны еще увид?ть, какъ со смертью Бориса, гибнетъ д?ло всей его жизни, гибнетъ его царственное насл?дство". (Ждановъ).
      Только что Борисъ закрылъ глаза, Басмановъ, съ которымъ такъ откровенно бес?довалъ Борисъ, на котораго онъ возлагалъ столько наде Жды переходитъ на сторону Самозванца. На московской площади раздается крикъ:
      "Народъ! народъ! въ Кремль! въ царскія палаты!
      Ступай вязать Борисова щенка!"
       Народъ (несется толпою)
      "Вязать! топить! Да здравствуегь Димитрій!
      Да гибнетъ родъ Бориса Годунова!"
       Отношеніе народа къ в?сти объ убіеніи д?тей Бориса.
      Этимъ могла бы закончиться драма. Мы узнали судьбу Бориса до конца. Но поэтъ даетъ еще одну заключительную сцену. Марія и ?едоръ Годуновы убиты сторонниками самозванца. Мосальскій объявляетъ: "Народъ! Марія Годунова и сынъ ея ?еодоръ отравили себя ядомъ. Мы вид?лв мертвые трупы". Народъ въ ужас? молчитъ."Что же вы молчите?- продолжаетъ Мосальскій.- Кричите: "да здравствуетъ царь Дмитрій Ивановичъ!" Народъ безмолвствуетъ".Изв?стно, что первоначально заключеніе пьесы было иное,- въ рукописи пьеса оканчивается народнымъ возгласомъ: "Да здравствуетъ царь Дмитрій Ивановичъ!" На какомъ бы изъ этихъ двухъ варіантовъ мы ни остановилвсь, сущность д?ла не м?няется. Крикъ народа, который передъ т?мъ "въ ужас? молчалъ", не указываетъ, конечно, на перем?ну настроенія народной массы,- за этимъ вынужденнымъ крикомъ кроется все тотъ же ужасъ, на который указываетъ и "народное безмолвіе". Этотъ ужасъ, это безмолвіе – н?мой приговоръ самозванцу… "Народъ въ ужас? молчитъ". Это молчаніе могло быть прервано разв? р?чью какого-нибудь юродиваго, который напомнилъ бы новому царю объ убійств? Борисова сына, какъ напомнилъ онъ Борису о гибели Дмитрія… Приговоръ надъ самозванцемъ уже составленъ. Наступитъ день, приговоръ войдетъ въ законную силу и будетъ объявленъ въ окончательной форм?" (Ждановъ).
       Вставные эпизоды.
      Вставными эпизодами въ это основное содержаніе драмы являются сцены: "Корчма на литовской границ?", сцены, гд? д?йствуетъ Самозванецъ и Марина (Краковъ, домъ Вишневецкаго. Замокъ воеводы Мнишка вь Самбор?. Сцена y фонтана. Граница Литовская. Равнина близъ Новгорода-С?верскаго. С?вскъ. Л?съ). Вс? эти второстепенныя сцены нужвы были Пушкину для обрисовки Самозванца, но он? совершенно излишни для развитія основной интриги.
       Борисъ, какь челов?къ.
      Отм?тивъ въ душ? Бориса главную черту – "честолюбіе", Пушкинъ, сл?дуя за романтиками-драматургами, не ограничился этой одной чертой,- онъ далъ всестороннее осв?щеніе его души, обрисовавъ его, какъ челов?ка вообще и какъ правителя.
      Борисъ, какъ челов?къ – истинно-драматическое лицо, потому что доброе и злое просто и правдиво перем?шались въ его сердц?: онъ – не односторонній псевдоклассическій злод?й, и не романтическій, съ присущей ему красивой позой,- онъ просто несчастный челов?къ, котораго только страсть и случай толкнули на преступленіе. Онъ возбуждаетъ въ насъ жалость потому, что въ немъ много добраго: съ того дня, какъ онъ совершилъ преступленіе,- сов?сть его мучитъ; эта страшная душевная борьба свид?тельствуетъ о неиспорченности его натуры, о томъ, что преступленіе свое онъ искупаетъ въ теченіе многихъ л?тъ… И этотъ медленный мучительвый самосудъ обезоруживаетъ всякаго, кто хот?лъ бы строго отнестись къ Борису, какъ къ преступнику. Кром? того, всякаго подкупаетъ сердечность его въ отношеніяхъ къ народу, къ своей семь?.
       Борисъ, какъ правитель.
      Безразличными, въ моральномъ отношеніи, но, во всякомъ случа?, подкупающими качествами его души были – энергія, см?лость, св?тлый умъ. Это все достоинства, драгоц?нныя для "правителя". И, д?йствительно, какъ правитель, онъ стоитъ высоко: обнаруживаетъ знаніе челов?ческаго сердца, ум?ніе управлять людьми, пониманіе истинныхъ нуждъ отечества: онъ уважаетъ образованіе, стоитъ за сближеніе съ западной культурой, р?шительно высказывается противъ "м?стничества". Но вс? эти хорошія качества "правителя" не помогли ему сд?лать Россію счастливой: не помогли ему ни его св?тлый умъ, ни его житейская ловкость,- y него н?тъ ни одного союзника: и небеса, и люди, простые и знатные, русскіе и поляки,- вс? и все противъ него.
       Борисъ, какъ преступникъ.
      Вс? его административные таланты такъ же оказываются ему безполезны, какъ и шекспировскому Макбету. Богато-одаренный отъ природы, съ широкимъ взглядомъ на жизнь, властолюбивый и честолюбивый, но безъ прим?си корыстнаго эгоизма, отъ всего сердца любящій родину и желающій ей блага и процв?тавія, р?шительный и энергичный, Борисъ достигъ престола, руководясь принципомъ: "ц?ль оправдываетъ средства". Безнравственность этого принцнпа губитъ его.
       Причины паденія Бориса.
      Народъ осудилъ въ его лиц? преступника; народъ не далъ Борису себя купить,- и тогда онъ не сум?лъ подавить въ себ? чувства злобы къ этой "неблагодарной черни", не сум?лъ понять, что мелкому эгоистическому чувству обиды не можетъ быть м?ста тамъ, гд? судьба произноситъ свой неумолимый приговоръ. Подъ вліяніемъ этого чувства онъ д?лается подозрительнымъ, мрачнымъ, даже суровымъ: казни, пытки, шпіонство,- вотъ, къ чему приб?гаетъ Борисъ для упроченія своего колеблющагося престола,- отъ прежняго, широкаго и св?тлаго, пониманія своего положенія "царя-слуги народа",- онъ переходитъ къ эгоистическимъ стремленіямъ удержать престолъ за сыномъ. Въ предсмертной р?чи своей онъ даетъ сыну сов?тъ, какъ хитр?е провести своихъ подданныхъ.
      Д?ти Бориса погибли, какъ искупительная жертва зa преступленія отца,- не обманъ народа и бояръ, не самозванецъ погубили его д?ло,- обманъ им?лъ усп?хъ лишь, какъ орудіе той грозной силы, съ которою не поладилъ Годуновъ. И самозванство названнаго Димитрія, по взгляду Пушкина, было ясно для вс?хъ. Пл?нникъ, на вопросъ Отрепьева:
 
      "Ну, обо мн? какъ судятъ въ вашемъ стан??"
 
      – отв?чаетъ:
 
      "А говорятъ о милости твоей,
      Что ты, дескать, (будь не во гн?въ!), и воръ,
      A молодецъ…".
 
      Боярская среда, подготовившая паденіе Бориса и торжество Самозванцу, тоже совершенно никакой в?ры къ нему не питала (слова Bac. Шуйскаго, Пушкина и др.). Какъ только Бориса не стало, и сынъ его лишился престола – Самозванецъ сыгралъ свою роль. "Раньше, или позже, онъ долженъ былъ удалиться съ исторической сцены, снявъ свой театральный костюмъ, захваченный изъ казны московскихъ государей. Убійство, совершенное рьяными сторонниками Самозванца, не замедлило обнаружить истинное народное настроеніе, скрывавшееся за кажущйся усп?хомъ мнимаго Дмитрія. "Народъ въ ужас? молчитъ". Въ этомъ указаніи Пушкина приговоръ надъ Самозванцемъ уже произнесенъ.
       Василій Шуйскій.
      Интереснымъ лицомъ въ драм? является Василій Шуйскй, этотъ "лукавый царедворецъ", хитрый и коварный интриганъ – созданіе Смутнаго времени, которое пріучало людей, ради собственнаго спасенія, лавировать среди всевозможныхъ случайностей тогдашней жизни. По отношенію къ Борису онъ ведетъ сложную и хитрую политику: онъ наговорами и намеками, тайными злыми р?чами возбуждаетъ ненависть въ сред? русскаго боярства противъ Годунова,- и, въ то же время, онъ ум?етъ такъ вкрасться въ дов?ренность Бориса, что тотъ, при всей своей подозрительности и недоброжелательств? къ Шуйскому, передъ смертью на него указываетъ сыну, какъ на такого сов?тника, котораго онъ долженъ приблизить къ себ?. Ненавидя Годунова отъ всей души, называя его "вчерашнимь рабомъ", "татариномъ", "зятемъ палача",- Шуйскій оказываетъ услуги Годунову и льститъ ему, чтобы, вкравшись въ его дов?ріе, ловч?е погубить его. Когда онъ чувствуетъ себя въ безопасности, онъ не можетъ отказать себ? въ удовольствіи тонко мстить Годунову: онъ подробно разсказываетъ ему о томъ, какой видъ им?лъ убитый царевичъ; видя, что каждое его слово терзаетъ измученное сердце Бориса, онъ затягиваетъ свой разсказъ, наслаждаясь муками ненавистнаго челов?ка. Это – месть злобнаго раба, душа котораго чужда благородства, который не знаетъ милосердія, отъ котораго ждать пощады нечего…
       Дмитрій Самозванецъ.
      Совершенную противоположность Шуйскому представляетъ собою Самозванецъ. Это – см?лый авантюристъ, которому душно и т?сно въ монашеской кель?, котораго мечты влекутъ къ жизни шумной, полной всякихъ впечатл?ній… Ради этихъ впечатл?ній онъ см?ло вступаетъ на путь, который можетъ его привеств къ плах?. Но смерти онъ не боится. Онъ беззаботно и см?ло смотритъ въ жизнь и старается отъ нея взять все, что можно, безъ всякихъ хитроумныхъ плановъ. Когда онъ беззаботно пируетъ въ замк? Мншка, онъ готовъ забыть вс? свои зат?и,- и всей душой отдается веселію, когда онъ влюбляется въ Марину,- онъ не думаетъ ни о чемъ, кром? своей любви, и съ беззаботвой см?лостью открываетъ ей вс? свои тайны. Пораженіе его не огорчаетъ въ такой м?р?, какъ смерть его любимаго коня. Впрочемъ, эта самоув?ренность и безпечность – в?рный залогъ усп?ховъ въ борьб? съ запуганнымъ, истерзаннымъ-морально Борисомъ.
      Самозванецъ – "рыцарь минуты", орудіе рока, которому суждено было покарать Бориса и зат?мъ безсл?дно исчезнуть {"Мненіе митр. Платона о Димитріи Самозванц?,- говоритъ Пушкинъ,- будто бы он былъ воспитанъ y іезуитовъ, удивительно д?тское и романтическое. Всякій былъ годенъ, чтобъ разыграть ту роль". Говоря такъ, Пушкинъ хот?лъ сказать, что ни личность мнимаго Димитрія, a обстоятельства того времени, сумма условій, воспитавшихъ и создавшихъ самозванца, обусловили ему усп?хъ.}, над?ленъ и умомъ, и благородною гордостью, и любовью къ родин?, и, кром? всего этого, той богатой фантазіей, которой былъ такой запасъ y гоголевскаго Хлестакова… Въ разговор? съ Мариной, онъ можетъ такъ увлечься своей ролью, что говоритъ съ ней языкомъ прирожденнаго царевича. Онъ понимаетъ ясно что, въ рукахъ Польши и іезуитовъ, онъ только удобное оружіе противъ Россіи, и что до его самозванства имъ равно никакого д?ла н?тъ; передъ сраженіемъ онъ мучится мыслью, что враговъ родины ведетъ проливать кровь своихъ единоземцевъ. Но вс?хъ этихъ качествъ мало для того, чтобы усид?ть на престол?, путь къ которому политъ кровью.
       Происхожденіе драмы.
      О происхожденіи драмы самъ Пушкинъ даетъ рядъ ц?нныхъ указаній: "Изученіе Шекспира, Карамзина и старыхъ нашихъ л?тописей дало мн? мысль облечь въ формы драматическія одну имъ самихъ драматическихъ эпохъ нов?йшей исторіи. Я писалъ въ строгомъ уединеніи, не смущаемый никакимъ чуждымъ вліяніемъ. Шекспиру подражалъ я въ его вольномъ и широкомъ изображеніи характеровъ, въ необыкновенномъ составленіи типовъ и простот?; Карамзину сл?довалъ я въ св?тломъ развитіи происшествій; въ л?тописяхъ старался угадать образъ мыслей и языкъ тогдашняго времени". Это обстоятельное и любопытное указаніе великаго поэта нуждается и въ объясненіи, и въ дополненіяхъ.
       Вліяніе Шекспира. а) обрисовка характеровъ. b) "единства".
      Вліяніе Шекспира сказалось – 1) въ обрисовк? характеровъ героевъ ("необыкновенное{Очевидно "обыкновеннымъ" считалъ Пушкинъ то, что было принято y псевдоклассиковъ.} составленіе типовъ"). Самъ Пушкинъ признаетъ, что лица, созданныя Шекспиромъ, не таковы, какъ y Мольера,- это не типы однойстрасти, одногопорока, но существа живыя, исполненныя многихъстрастей, многихъпороковъ; обстоятельства развиваютъ передъ зрителями ихъ разнообразные, многосложные характеры. "У Мольера скупой – скупъ и только, y Шекспира Шейлокъ скупъ, см?тливъ, мстителенъ, чадолюбивъ, остроуменъ… У Мольера лицем?ръ волочится за женой своего благод?теля, лицем?ря; принимаетъ им?ніе подъ храненіе, лицем?ря; спрашиваетъ стаканъ воды, лицем?ря". Съ этимъ одностороннимъ образомъ Пушкинъ сопоставляетъ бол?е сложный, a потому и бол?е правдивый, образъ шекспировскаго Анджело. "Истина страстей, правдоподобіе чувствованій въ предполагаемыхъ обстоятельствахъ – вотъ, чего требуетъ нашъ умъ отъ драматическаго писателя" – говоритъ Пушкинъ. Изъ характеристики д?йствующихъ лицъ драмы мы вид?ли, что нашъ писатель, д?йствительно, пошелъ всл?дъ за Шекспиромъ "въ его вольномъ и широкомъ изображеніи характеровъ". 2) Всл?дъ за Шекспиромъ, отвергаетъ онъ р?шительнымъ образомъ правила ложноклассиковъ о "трехъ единствахъ". Единство "д?йствія"нарушается введеніемъ въ драму исторіи Самозванца, его любви, сценой въ корчм?, сценами въ замк? воеводы Мнишка и др. Единство м?станарушается такъ же легко: д?йствіе переносится взъ Москвы въ Польшу, въ корчму, въ палаты царя, въ монастырь, въ домъ Шуйскаго и пр.; единство временитоже не соблюдено: первая часть драмы связана съ 1598-ымъ годомъ, посл?дняя – съ 1604-ымъ. Такимъ образомъ, драма Пушкина написана не во правиламъ, тогда господствующимъ въ русской драм?. Чтеніе "драматургіи" Шлегеля, разъяснившаго сущность построенія драмы y псевдоклассиковъ и y Шекспира, помогло нашему поэту соззнательно отнестись къ этому вопросу. Любопытно, что "Борисъ Годуновъ" написанъ за два годадо появленія во Франціи первой романтической драмы Гюго: "Кромвель" (1827 г.), съ т?мъ знаменитымъ предисловіемъ, которое совершило переворотъ въ исторіи французской драмы въ томъ же смысл?, въ какомъ драма Пушкина раньше сд?лала переворотъ въ этой же области y насъ.
       с) см?шеніе комическаго съ трагическимъ.
      3) Кром? этихъ крупныхъ особенностей, взятыхъ y Шекспира, воспользовался Пушкинъ еще характернымъ пріемомъ великаго англійскаго драматурга см?шивать "комическое" съ "трагическимъ". Въ этомъ отношеніи характерно внесеніе сценъ: "Корчма на Литовской границ?", "Келья патріарха" и др. Это тоже было "новшествомъ" въ русской драм?, которая, сл?дуя указаніямъ псевдоклассической теоріи, до Пушкина строго различала "трагедію" и "комедію". Сл?дуя за Шекспиромъ (и Вальтеръ-Скоттомъ), Пушкинъ въ этихъ комическихъ "бытовыхъ" сценахъ воспользовался языкомъ "вульгарнымъ", что также нарушало правила псевдоклассицизма.
       d) введеніе массъ, многихъ д?йствующихъ лицъ. Дробность д?йствія.
      4) Введеніе народныхъ массъ и большого числа д?йствующихъ лицъ тоже должно быть признано результатами вліянія Шекспира. У него же позаимствовался Пушкинъ и пріемомъ разбивать д?йствіе пьесы на многочисленныя и короткія сцены. У Шекспира этотъ пріемъ находился въ связи съ устройствомъ тогдашней сцены, подразд?ленной на отд?ленія. Такой сценарій – насл?діе среднев?ковыхъ мистерій. Онъ пріучилъ и зрителей, и авторовъ пьесъ къ подвижности д?йствія, легко переносимаго съ м?ста на м?сто, потому что не требовалось перем?ны декорацій; такимъ образомъ, отд?льныя сцены, связанныя съ разными м?стностями, могли происходить даже параллельно одна другой. Это была одна изъ "условностей" театра Шексптра, которая не привилась на сцен? новаго современнаго театра.
       е) драма-хроника.
      5) Вліяніе Шекспира сказалось на н?которыхъ частныхъ заимствованіяхъ: сл?дуя англійскому писателю, Пушкигъ хот?лъ въ своей пьес? дать драматическую "хронику",- н?что въ род? "трилогіи", въ которой "Борисъ Годуновъ› былъ бы лишь первой частью (за ней должны были сл?довать – "Димитрій Самозванецъ" и "Василій Шуйскій"). Кром? того, согласно указаніямъ изсл?дователей, заимствовалъ Пушкинъ отд?льные стихи и даже сцены изъ "Ричарда III", "Генриха I?", "Генриха ?".
       f) естественность д?йствія.
      6) Но не въ этихъ деталяхъ главное значеніе вліянія Шекспира. "Истина страстей, правдоподобіе чувствованій въ предлагаемыхъ обстоятельствахъ", "правдоподобіе положеній", естественность діалога – вотъ, "настоящіе законы трагедіи", по мн?нію Пушкина, изучившаго Шлегеля и Шекспира. Это новшество и было главнымъ заимствованіемъ нашего великаго поэта у Шекспира.
       Раевскій о драм? Пушкина.
       Н.Раевскій, заинтересованный пьесой Пушкина, еще до ея окончанія, давалъ поэту такіе сов?ты-предсказанія: "ты сообщишь діалогу движеніе, которое сд?лаетъ его похожтмъ на разговоръ, a не на фразы изъ словаря, какъ было до сихъ поръ. Ты довершишь водвореніе y насъ простой и естественной р?чи, которой еще наша публика не понимаетъ… Ты сведешь, наконецъ, поэзію съ ходуль…". И Пушкинъъ оправдалъ это предсказаніе прозорливаго друга.
      Изъ взглядовъ самого Пушкина на свою "драму" видно, что онъ считалъ свое произведеніе "романтическимъ", себя – реформаторомъ русской драмы. Зная характерныя черты романтизма, допускавшаго даже то, что мы называемъ "натурализмомъ" {См. мою Исторію русской словесности, ч. II, 203 и 204.}, мы, д?йствительно, можемъ, всл?дъ за Пушкинымъ, назвать его драму "романтической". Но, употребляя терминъ, который былъ ему еще нев?домъ, мы съ большимъ правомъ назовемъ его пьесу "реалистической".
       Вліяніе Карамзина.
      О вліяніи "Исторіи Государства Россійскаго" Карамзина на драму Пушкина много говорено было въ русской критик?. Современники Пушкина готовы были вид?ть въ его пьес? "отрывки изъ X и XI т. исторіи, перед?ланные въ разговоры". Несомн?ино, въ происхожденіи драмы Исторія эта сыграла большую роль: X и XI томы, заключающіе въ себ? эпоху ?еодора Іоанновича, Бориса Годунова и Смутнаго времени вышли въ св?тъ въ 1824-омъ году, т. е. за годъ до написанія "Бориса Годунова". Уже эта хронологическая близость позволяетъ утверждать, что интересъ къ личиости Бориса y Пушкина сложился подъ вліяніемъ Карамзина. Такимъ образомъ, его "Исторія" – главный источникъ историческихъ св?д?ній Пушкина. Оттого, сл?дуя за Карамзинымъ, Пушкинъ считаетъ Бориса виновникомъ смерти Дмитрія; изъ его "Исторіи" почерпаетъ онъ пониманіе характеровъ многихъ другихъ д?йствующихъ лицъ. Сл?дуя за Карамзинымъ, усваиваетъ его морализующую точку зр?нія на исторію: преступленіе наказывается, доброд?тель вознаграждается. Но велікій поэтъ сум?лъ спасти свое промзведеніе отъ нехудожественности, которая явилась бы въ случа? слищкомъ односторонняго пользованія такой тенденціей, – объясняя причины паденія Бориса, онъ, кром? моральныхъ причинъ, внесъ и историческія, и психологическія (недовольство Борисомъ бояръ и народа, характеръ самого Бориса). Такъ же свободно использовалъ Пушкинъ историческіе матеріалы,- онъ настолько не былъ порабощенъ "Исторіей", – что, во многихъ отношеніяхъ, дополняетъ ее св?д?ніями, почерпнутыми изъ другихъ источниковъ, которыми Карамзинъ не воспользовался {Подробный разсказъ Пимена о смерти ?еодора взятъ изъ "Житія царя ?еодора Ивановича"; подробности пораженія Самозванца (издыхающій конь), пропущенныя въ "Исторіи" Карамзина, взяты изъ исторіи Щербатова; въ вопрос? о закр?пощеніи крестьянъ Пушкинъ отошелъ отъ Карамзина и примкнулъ къ мн?нію Татищева; при обрисовк? Марины, Пушкинъ воспользовался "Краткою пов?стью о бывшихъ въ Россіи самозванцахъ". Карамзинъ радужными красками изобразилъ избраніе народомъ Годунова на царство: ликованіе толпы, ликованіе бояръ,- такова картина этого избранія; т?мъ непонятн?е въ его изложеніи д?лается крутая перем?ва въ отношеніи народа къ Борису во вторую половину его царствованія. Перем?на въ поведеніи царя Карамзинымъ тоже не выяснена. Мы вид?ли выше, что вс? эти недостатки Карамзина Пушкинъ поправилъ, по своему разработавъ психологію бояръ, народа и Бориса (народъ при избраніи Бориса – бояре). Акад. Ждановъ указываетъ, кром? л?топиосей, на сл?дующія сочиненія, облегчившія Пушкину трудъ самостоятельно оц?нивать изображаемую имъ эпоху: "Новый Л?тописецъ", "Сказаніе Авраама Палицына", "Грамота объ избраніи Бориса Годунова" и н?к. др.}.
       Пушкинъ, какъ историкъ.
      Удержавшись отъ односторонности историка-моралиста, Пушкинъ, благодаря этому, сталъ невзм?римо выше Карамзина въ пониманіи событій,- выдвинулъ боярство въ д?л? подготовки перваго самозванца, онъ, первый изъ русскихъ историковъ, указалъ на стихійное значеніе въ исторіи народныхъ массъ {Совершенно фальшиво представленъ Карамзинымъ "народъ": "народы всегда благодарны: оставляя небу судить тайну Борисова сердца, Россіяне искренно славили царя, когда онъ, подъ личиною доброд?тели, казался имъ отцомъ народа, но, признавъ въ немъ тирана, естественно возненавид?ли его и за настоящее, и за минувшее; въ чемъ, можеть быть, хот?ли сомн?ваться, въ томъ снова удостов?рились, и кровь Дмитріева явн?е означилась для нихъ".}.
       Вляніе произведеній древней письменности на драму.
      Наконецъ, самъ Пушкинъ указалъ на литературное значеніе л?тописи своей драмы. Образъ Пимена-л?тописца весь сложился изъ этого изученія великимъ поэтомъ л?тописей. Онъ самъ такъ говоритъ о своемъ л?тописц?: "въ немъ собралъ я черты, пл?нившя меня въ нашихъ старыхъ л?тописяхъ: умилительная кротость, младенческое и, вм?ст?, мудрое простодушіе, набожное усердіе ко власти царя, данной Богомъ, совершенное отсутствіе суетности, дышатъ въ сихъ драгоц?нныхъ памятникахъ временъ давно-минувишихъ, между коими озлобленная л?топись кн. Курбскаго отличается отъ прочихъ л?тописей, какъ бурная жизнь Іоаннова изгнанника отличалась отъ смиренной жизни безмятежныхъ иноковъ".
      Наряду съ чтеніемъ л?тописей, должно быть поставлено чтеніе житій святыхъ, Четей-Миней, которыми увлекался Пушкинъ въ с. Михайловскомъ. Вс? эти старинныя произведенія помогли ему уловить тотъ колоритъ историческій (couleur historique), который исчезаетъ въ изложеніи этой эпохи y Карамзина и другихъ тогдашнихъ историковъ. Очевидн?е всего, это сказалось на стил? д?йствующихъ лицъ: онъ пестритъ архаизмами: "сосудъ дьявольскій", "наряжены городъ в?дать", "соборомъ положили", "по старин? пожалуемъ", "кладезь", "днесь", "зане" и др.
       Вліяніе псевдоклассиковъ-драматурговъ. "Attalie" Расина.
      Но, кром? этихъ "источниковъ" драмы, отм?ченныхъ самимъ поэтомъ, изсл?дователи указываютъ еще немало другихъ {Такъ, въ трагедіи Шиллера: "Димитрій Самозванецъ" разговоръ Самозванца съ Одовальскимъ при переход? русской границы напоминаетъ разговоръ пушкинскаго Самозванца съ Курбскимъ. Мовологъ Годунова: "Достигъ я высшей власти" довольно близко по настроенію и содержанію, подходитъ къ "дум?" Рыл?ева: "Бориісъ Годуновъ".}. Такъ, рядомъ съ господствующимъ вліяніемъ Шекспира, ум?стились и вліянія псевдоклассиковъ (напр., Расина). Мы вид?ли уже, что Пушкинъ, какъ челов?къ, всегда былъ очень разностороннимъ,- такими же особенностями отличался онъ, какъ писатель: онъ признавалъ большія достоинства за Корнелемъ и Расиномъ. "Я классицизму честь отдалъ" – говоритъ онъ самъ. "Каюсь, что я въ литератур? скептикъ, сказалъ онъ однажды, – что вс? ея секты для меня равны, представляя каждая свою выгодную и невыгодную сторону". "Односторонность есть пагуба мысли", писалъ онъ Катенину. "Поэзія бываетъ исключительною страстью немногихъ, родившихся поэтами, писалъ онъ. Она объемлетъ вс? наблюденія, вс? усилія, вс? впечатл?нія жизни". Этотъ "эклектизмъ", ум?ніе везд?находить интересное, заставили Пушкина, въ н?которыхъ частностяхъ своей драмы, примквуть къ Расину, который въ героин? своей трагедіи "Аthalie" нарисовалъ образъ, аналогичный Годунову. Аталія приказала умертвить царевича Жоаса и сама завлад?ла царствомъ Изравля. Престолъ ея нетвердъ. Она заботится о народ?, но онъ настроенъ противъ нея враждебно. Она это чувствуетъ, мучается отъ злов?щаго сна, окружаетъ себя кудесниками и колдунами, приб?гаетъ къ насильственнымъ м?рамъ, но ничто не спасаетъ ея,- она погибаетъ. Шуйскій и Воротынскій находятъ себ? прототипы въ н?которыхъ д?йствующихъ лицахъ этой трагедіи; роль, отведенная народу, тожественна въ об?ихъ пьесахъ, – это особенно характерно. Сходство наблюдается и въ томъ поученіи, которое выслушиваютъ царевичъ въ трагедіи "Athalie" и царевичъ въ "Борис? Годунов?". Но, кром? вс?хъ этихъ частностей, есть бол?е важныя основанія сближать Пушкина съ псевдоклассиками. Въ своей пьес? нашъ поэтъ изобразилъ лишь моментъ кризиса,какъ это было принято и въ классической трагедіи: передъ читателемъ н?тъ постепеннаго зарожденія и развитія страсти въ душ? героя, какъ y Шекспира. Кром? того, романтики, подражая Шекспиру, всегда старались выдвинуть интересъ д?йствія вн?шняго, интересъ развитія сложныхъ и чрезвычайныхъ событій {Въ этомъ отношеніи, бол?е въ романтическомъ дух? развитъ характеръ Самозванца.} -въ Борис? Годунов? зам?чается простота построенія. Кром? того, въ отличіе отъ Шекспира и романтиковъ, Пушкинъ приблизился къ псевдоклассикамъ и въ томъ отношеніи, что обнаружилъ въ своей пьес? стремленіе къ морализаціи.
       "Моралъ" пушкинской драмы. "Идейный преступникъ". Мораль драмы.
      Впрочемъ, мораль пушкинскаго произведенія гораздо интересн?е съ этической стороны, ч?мъ нехитрый дидактизмъ псевдоклассиковъ. Впервые въ русской литератур?, задолго до романа Достоевскаго "Преступленіе и наказаніе", Пушкинъ въ своей драм? поднялъ вопрось о значеніи личности, о свобод? того индивидуализма, который выступаетъ на борьбу съ условіями общественности {Ср. постановку этого вопроса въ "Кавказскомъ Пл?нник?", "Цыганахъ", "Евгеніи Он?гин?".}. Въ такой постановк? вопроса Пушкинъ далеко отходитъ отъ псевдоклассиковъ. Герой классической трагедіи – представитель "общечелов?ческихъ" свойствъ,- онъ страдаетъ, или наслаждается, гибнетъ, или поб?ждаетъ въ пред?лахъ такихъ страстей, которыя, въ разной м?р?, могутъ быть свойственны людямъ вс?хъ странъ и временъ. Романтики выдвинули "личность", какъ протестъ противъ общества,- оттого ихъ заинтересовалъ типъ реформатора, революціонера, заговорщика, узурпатора {См. мою "Исторію словесности" II, 204.}. Борисъ – герой такого-же типа: онъ – "идейный преступникъ", переступившій законы челов?ческаго общежитія ради опред?ленной и высокой ц?ли. Если имъ и влад?ло властолюбіе, то, въ равной м?р?, онъ мечталъ о власти для того, чтобы разумнымъ управленіемъ упрочить благосостояніе родной страны. Но, переступивъ законъ челов?ческій, онъ находитъ кару въ собственномъ сознаніи. Въ такомъ же положеніи были н?которые герои Гете и Шиллера {Гецъ – изъ гетевскаго "Гецъ-фонъ Берлихингенъ", Фіеско – изъ шекспировского "Заговоръ Фіеско", Марино – изъ байроновскаго "Марино Фальери", его же "Сарданапалъ".}. Почти вс? эти герои думали, что "ц?ль оправдываетъ средства", что "н?сколько капель челов?ческой крови" – сущее ничто – и вс? были наказаны муками сов?сти. Такимъ образомъ, высокая мораль драмы Пушкина сводится къ мысли, что счастье даже ц?лаго челов?ческаго рода не можетъ быть куплено ц?ной насильственной смерти "одного изъ малыхъ сихъ". Оптимистъ по натур? Пушкинъ в?рилъ въ неминуемое торжество правды, в?рилъ что по собственному его признанію, "лучшія и прост?йшія изм?ненія суть т? которыя приходятъ отъ одного улучшенія нравовъ, безъ насильственныхъ потрясеній политическихъ, страшныхъ для челов?чества". Въ это время, "примирившись съ жизнью", онъ былъ уже противникомъ всякой насильственности – безразлично – сверху, или снизу. Такимъ образомъ, въ своей драм? Пушкинъ опред?ленно сталъ за ограниченіе крайняго развитія индивидуализма ненарушимостью н?которыхъ зав?товъ и признаніемъ правъ за всякой личностью, какъ бы ни была она мала. Эта высокая идея – отблескъ той широкой, міровой любви къ челов?честву, которая сд?лалась въ посл?дній періодъ основой пушкинскаго міросозерцанія.
      Въ этомъ отношеніи, Пушкинъ выше Шекспира, который совс?мъ не задается этическими вопросани. Его Макбетъ совершаетъ преступленія, мучается ими, но продолжаетъ ихъ совершать… Для него преступленіе становится преступленіемъ только въ силу того зла, которое онъ причиняетъ людямъ – Дункану, Макдуффу и др., a не по отношенію къ нему самому. Пушкинъ же вс? свои интересы переноситъ на душу самого преступника, какъ впосл?дствіи Достоевскій – на душу Раскольникова {Ср. восклицаніе Сонечки Мармеладовой, обращенное къ Раскольникову: "что вы надъ собойсд?лали".}.
       Отношеніе Пушкина къ своей драм?.
      Пушкинъ съ большимъ интересомъ относился къ своей драм?. "Писанная мною въ строгомъ уединеніи, говоритъ онъ, вдали охлаждающаго св?та, плодъ добросов?стныхъ изученій, постояннаго труда, трагедія сія доставила мн? все, ч?мъ писателю насладжться дозволено: живое занятіе вдохновенію, внутреннее уб?жденіе, что мною употреблены были вс? усилія". Изсл?дователямъ приходится только признать всю справедливость этихъ словъ,- драма Пушкина есть плодъ долгихъ и добросов?стныхъ изученій. Она была "новымъ словомъ" въ русской литератур?, и въ ней Пушкинъ сознательно выступалъ новаторомъ и реорганизаторомъ нашей драмы: онъ самъ говорилъ: "усп?хъ, или неудача моей трагедіи будетъ им?ть вліяніе на преобразованіе нашей драматической системы". Онъ опасался, что публика не пойметъ его произведенія, что ея "робкій вкусъ", скованный еще классицизмомъ, не стерпитъ такихъ "новшествъ", съ которыми выступалъ онъ. Вотъ почему онъ не сразу и "съ отвращеніемъ р?шился выдать ее въ св?тъ"…
       Независимость Пушкина, какъ писателя.
      Изъ всего вышесказаннаго видно, какъ независимо отнесся Пушкинъ и къ Шекспиру, и къ Карамзину, и къ псевдоклассикамъ. Онъ старался выработать свое собственное пониманіе "драмы": онъ стремился стать выше лиературныхъ партій и школъ, признавая единственнымъ м?риломъ оц?нки произведеній искусства – свою художественную сов?сть. "Драматическаго писателя должно судить по законамъ, имъ саимъ надъ собой признаннымъ",- писалъ онъ Бестужеву. Мы вид?ли, что онъ, во многихъ отношеніяхъ, критически относился къ классикамъ и романтикамъ,- такъ, онъ даже призналъ, что погоня за "правдоподобіемъ" лишила пьесы об?ихъ литературныхъ школъ естественности.
       Особенности драмы Пушкина.
      Подводя итогъ всему сказанному, мы признаемъ, что – 1) отъ драмы Пушкинъ требовалъ соединенія психологическаго анализа съ исторической в?рностью въ изображеніи эпохи (couleur historique); 2) не признавалъ правилъ о трехъ единствахъ, считая, что народные заковы шекспировскихъ пьесъ бол?е сродственны нашему театру; 3) въ обрисовк? характеровъ онъ сл?довалъ за Шекспиромъ (сложность характеровъ героевъ); 4) въ построеніи пьесы онъ оказался оригинальнымъ, одинаково отойдя отъ Шекспира и классиковъ, и одинаково пользуясь т?ми и другими; 5) въ идейномъ отношеніи онъ сталъ выше Шекспира и классиковъ.
       Отношеніе критики.
      Опасенія Пушкина, что его драма не будетъ понята русской критикой вполн? оправдались: только немногіе избранные друзья поэта пришли въ восторгъ отъ его произведенія, да и то восторгъ этотъ не былъ связанъ съ глубокимъ пониманіемъ всего великаго значенія этой драиы. За то публика и критика обнаружили полное ея непониманіе. Графъ Бенкендорфъ, отъ имени государя, рекомендовалъ перед?лать драму въ романъ, въ род? вальтерскоттовскихъ. Критика назвала Бориса Годунова "убогой обновой", "школьною шалостью", собраніемъ н?сколькихъ холодныхъ историческихъ сценъ, переложеніемъ "Исторіи Государства Россійскаго" въ діалогъ… Противники Карамзина поэтому сд?лались и противниками пушкинской драмы. Надеждинъ отозвался о произведеніи Пушкина такъ: "ни комедія, ни трагедія, ни чортъ знаетъ что!"; находя достоинства въ обрисовк? н?которыхъ лицъ, онъ всю пьесу обрекалъ на "сожженіе". Изъ критиковъ, бол?е снисходительныхъ, надо назвать Полевого, который призналъ въ драм? "шагъ къ настоящей романтической драм?"; несмотря на многочисленные "недостатки" драмы (близость къ Карамзину, несоблюденіе правилъ "романтической" драмы, историческіе промахи) онъ рискнулъ признать "Бориса Годунова" произведеніемъ, наибол?е типичнымъ для Пушкина, но, т?мъ не мен?е, и онъ не признавалъ за нашимъ великимъ поэтомъ права встать въ ряды "европейскихъ писателей".
 

 

(30-50-ые годы).

 
       Русское общество въ царствованіе императора Николая I.
       Русское общество въ царствованіе императора Николая I.Выше были указаны т? громадныя историческія посл?дствія, которыя остались въ исторіи русскаго общественнаго самосознанія отъ первыхъ либеральныхъ начинаній юнаго императора Александра. Эти результаты были настолько глубоки, серьезны, что впосл?дствіи, какъ правітельственная реакція, такъ и общественная, см?нившія либерализмъ, оказались не въ состояніи искоренить изъ сознанія русскаго общества зародившейся въ немъ мечты о правахъ личныхъ и гражданскихъ. Почти-об?щанная императоромъ конституція Россіи дана не была,- аракчеевщина и мистицизмъ тяжелымъ гнетомъ легли на русское общество.
       Либералы конца александровской эпохи.
      И вотъ, одни уступили этому гнету, другіе вступили въ борьбу съ нимъ, р?шившись самостоятельно добиться того, что не даровано было свыше. Репрессіи правительства и упорный консерватизмъ большей части тогдашняго общества обострили энергію и фанатизмъ тогдашнихъ либераловъ-конституціоналистовъ. То, что недавно еще было въ ихъ сознаніи только "мечтой", "утопіей", – теперь, заостренное борьбой, стало искать себ? выраженія въ жизни; теорія стремилась воплотиться въ практику… Военный мятежъ 14 декабря 1825 года былъ первой попыткой со стороны оппозиціонной части русскаго общества вступить въ открытую борьбу съ правительствомъ. Опытъ оказался очень неудачнымъ. Мятежъ былъ подавленъ безъ труда, потому что н?сколькихъ десятковъ до фанатизма уб?жденныхъ людей оказалось недостаточнымъ для того, чтобы создать настроеніе среди такихъ массъ, которыя къ конституціи относились безъ всякаго сознанія и интереса, о правахъ личности еще не им?ли представленія, или либеральничали только потому, что это было тогда "модой"… Къ тому же въ сред? русской интеллигенціи тогда очень силенъ былъ сознательный и стойкій консерватизмъ, сильный не Аракчеевыми, Фотіями. Магницкими, – a сознательной любвью къ родной старин? (Карамзинъ, Шишковъ), искреннею в?рой въ то, что "самодержавіе", "православіе" и "народность" – главныя основы русской исторіи, что не въ подражаніи западу сила Россіи, a въ поддержаніи, укр?пленіи и развитіи этихъ "основъ", признанныхъ исключительно-народными.
       Николай I, какъ политическій д?ятель.
      Энергичнымъ и уб?жденнымъ поклонникомъ такихъ взглядовъ явился императоръ Николай I. Онъ былъ, во многихъ отношеніяхъ, полной противоположностью Александру I. Это былъ челов?къ, не знавшій колебаній, прямолинейный и р?шительный, оставшійся в?рнымъ своей политик? отъ восшествія на престолъ до смерти. Свою политику онъ построилъ на тонъ сознательномъ консерватизм?, лучшимъ представителемъ котораго былъ въ царствованіе Александра Карамзинъ,- его "Исторія Государства Россійскаго" и "Записка о древней и новой Россіи" – сд?лались политическимъ Евангеліемъ Николая I.
       "Оффиціальная народность".
      Онъ энергично расправился съ фанатиками-либералами,- и изъ русскаго общества были вырваны самые зам?тные его д?ятели, одухотворявшіе своими мечтами большую часть общества. Ихъ не стало, замеръ въ обществ? "духъ мятежный". Правительство, опираясь на Карамзина, потянулось къ дореформенной, допетровской Россіи. Пытаясь уничтожить "зловредныя" вліянія Запада, оно ставило крестъ на всемъ царствованіи Александра I; оно критически относилось къ реформамъ императрицы Екатерины, отчасти даже Петра, – за то политическіе идеалы старойМосквы, "третьяго Рима" {См. мою "Исторію русск. словесности" 2-ой вып. І-ой части, стр. 137-9 и др.}, теперь опять воскресли съ новой силой. "Самодержавіе", "православіе" и "народность" – сд?лались лозунгомъ николаевскаго правленія. Націоналистическое направленіе русскаго правительства этихъ годовъ носитъ, обыкновенно, названіе "оффиціальной народности". Надо сознаться, что императоръ Николай сум?лъ окружить себя ореоломъ мощи. Это было большое моральное завоеваніе. Особенно ему, въ этомъ отношеніи, помогла быстрая поб?да надъ декабристами.
      Немудрено, что массы общества, недавно равнодушныя ко всякой политик?, или, сл?дуя за модой, тягот?вшія къ декабристамъ, теперь безъ труда перетянулись на сторону правительства, покоренныя обаяніемъ его силы. Расшатанное при Александр? самодержавіе вновь укр?пилось въ сознаніи массъ. Императоръ Николай сум?лъ взять р?шительный, энергичный и самоув?ренный тонъ въ разговор? не только со своими подданными, но и съ государствами Западной Европы,- и такъ тоже надолго ув?ровали въ мощь самодержавной Россіи. Такъ создалось обаяніе личности императора и русской непоб?димости,- обаяніе, которое было разс?яно лишь Крымской кампаніей, изобличившее передъ вс?мъ міромъ слабость необразованной Россіи, на видъ столь могущественной и всесильной…
       Отношеніе массы русскаго общества къ политик? правительства.
      Но задолго до этого разочарованія, въ начал? царствованія Николая I, режимъ, имъ введенный, былъ очень популяренъ даже въ кругахъ русской интеллигенціи. Общественныя движенія эпохи Александра объяснялись теперь, какъ результатъ поверхностнаго воспитанія молодежи, какъ вольнодумство, явившееся сл?дствіемъ увлеченія тлетворными идеями западноевропейской жизни.
      Чтобы впредь не повторялись подобныя треволненія, правительство р?шило взять въ свои кр?пкія руки д?ло "перевоспитанія" русскаго общества и притомъ на основахъ чисто-"народныхъ". Впервые, съ эпохи Московской Руси, заговорило русское правительство о русской "народности".
       Развитіе націонализма – законное явленіе. См?шеніе націонализма съ консерватизмомъ. Особенности этого націонализма николаевской эпохи.
      Съ исторической точки зр?нія, это возрожденіе націонализма было явленіемъ вполн? законом?рнымъ: выше, пересказывая судьбы русской литературы въ Х?III-омъ и въ начал? XIX-го в?ка, я отм?тилъ постепенное проясненіе націонализма въ русскомъ самосознаніи. Но уже въ эпоху Александра I этотъ націонализмъ изъ сферы чисто-литературной перешелъ въ сферу политическую, выставивъ противъ либеральныхъ начинаній императора такую консервативную общественную массу, которая вступила въ борьбу во имя ясно-сознанныхъ историческихъ идеаловъ. Такъ произошло скрещеніе и соединеніе "націонализма" съ "консерватизмомъ". Теперь, въ эпоху Николая I, эти консервативно-націоналистическіе идеалы восторжествовали въ силу историческаго закона, по которому всякій моментъ интенсивнаго движенія впередъ всегда сопровождается моментомъ такого-же интенсивнаго стремленія назадъ. Такимъ образомъ, націонализмъ этихъ идеаловъ и въ царствованіе Алексавдра, и въ царствованіе Николая I не созр?лъ спокойно, какъ сл?дствіе мирной эволюціи общественнаго самосознанія,- онъ опред?лился, какъ результатъ политической борьбы. Такой боевой, полемическійхарактеръ русскаго оффиціальнаго націонализма придалъ его идеаламъ и односторонность и излишнюю страстность. Увлеченные борьбой съ "западниками", наши "націоналисты" готовы были – 1) отвергать всякій прогрессъ, 2)считать ненароднымъвсе, что вид?ли въ западной жизни. Между т?мъ, въ понятіе истиннаго "народничества" отнюдь не входилъ такой крайній консерватизмъ, какъ доказали это своими взглядами "славянофилы" этой же эпохи.
      Кром? этого воинствующаго характера, "оффиціальность народность" гр?шила еще т?мъ, что, опираясь на историческія основанія русскаго прошлаго (односторонне-осв?щенныя Карамзинымъ), она, въ то же время, не понимала, что въ исторіи неподвижнаго н?тъ,- все движется, все развивается, и потому историческія основы, на которыхъ, быть можетъ, д?йствительно, строилось міросозерцаніе н?которыхъ общественныхъ группъ старой Москвы,- не могутъ оставаться основами общественнаго самосознанія Россіи ХІХ-го в?ка.
       Оппозиція этому націонализму.
      Вотъ почему уже многіе современники этой эпохи начали сомн?ваться въ благотворности такого "народнаи" характера новой политической системы. "Они соглашались, что она удовлетворяла преданіямъ массы, но утверждали, что, въ бол?е широкомъ смысл?, она вовсе не была народна, такъ какъ, по своей крайней исключительности, не давала никакого исхода для развитія умственныхъ и матеріальныхъ силъ народа, оставляя огромную долю самого народа въ рабств?, и, наконецъ, что даже въ способ? ея д?йствій господствовали взгляды, внушенные чужой, западной реакціей" (Пыпинъ). Изъ такихъ мыслей стало складываться оппозиціонное настроеніе въ русскомъ обществ? николаевской эпохи.
       Политика внутренняя и вн?шняя николаевской Россіи.
      Одинъ изъ современниковъ такъ характеризуетъ вн?шнюю и внутреннюю политику императора, видя въ ней продолженіе идеаловъ Священнаго Союза и развитіе идей Меттерниха: "поддержаніе существующаго порядка не только въ Россіи, но во всей Европ?, даже въ Турціи, защита охранительнаго монархическаго начала повсюду, исключительная опора на силу войскъ, организація общественнаго воспитанія и развитіе административнаго элемента путемъ централизаціи власти, обрус?ніе иноплеменныхъ народовъ, стремленіе создать единство в?роиспов?данія, законодательства и администраціи, строгій надзоръ за общественной мыслью",- вотъ, главныя основанія вн?шней и внутренней политики русскаго правительства этого времени. Событія 1848-го года и польское возстаніе усилили еще бол?е этотъ режимъ, им?вшій ц?лью объединить Россію и спасти ее отъ вліяній запада.
       "Перевоспитаніе" русскаго общества.
      Но опека правительства направлялась не только на искорененіе изъ русскаго сознанія чужихъ "ненародныхъ" идей, но и на воспитаніе т?хъ идеаловъ, которые считались "истинно-народными". Въ этомъ отношеніи, правительство д?йствовало очень ум?ло, и, въ конц? концовъ, создало въ русскомъ обществ? преувеличенное понятіе о міровомъ значеніи своего отечества {Эта "націоналистическая" политика русскаго правительства им?ла и положительную сторону: посылка русскихъ молодыхъ ученыхъ въ западные университеты и славянскія земли, открытіе ученыхъ обществъ, этнографическихъ и исторнческихъ,- все это сод?йствовало быстрому развитію русской науки, этнографіи; благодаря поддержк? правнтельства выдвинулось теперь немало талантливыхъ ученыхъ этнографовъ-археологовъ. См. подробн?е y Пыпина "Исторія русской этнографіи", ч. I и III.}.
       Міровоззр?ніе русскихъ "націоналистовъ".
      Посл? в?ковъ рабскаго преклоненія передъ западомъ теперь массы русскаго общества прониклись презр?ніемъ къ этому западу; любовь къ родин?, теперь обратилась y многихъ въ національное самомн?ніе, не желавшее вид?ть y себя ничего плохого. "Сущность этого представленія состояла въ томъ, что Россія есть совершенно особое государство и особая національность, непохожая на государства и національности Европы. На этомъ основаніи она отличается и должнаотличаться отъ Европы вс?ми основными чертами національнаго и государственнаго быта; къ ней совершенно неприложимы требованія и стремленія европейской жизни. Въ ней господствуетъ наилучшій порядокъ вещей, согласный съ требованьями религіи и истинной политической мудрости. Европа им?етъ свои историческія отличія: въ религіи – католицизмъ, или протестантство, въ государств? – конституціонныя, или республиканскія учрежденія, въ обществ? – свободу слова и печати, свободу общественную и т. п.; она гордится ими, какъ прогрессомъ и преимуществомъ, но этотъ прогрессъ есть заблужденіе и результатъ французскаго вольнодумства и революціи, поправшей въ прошломъ стол?тіи религію и монархію, и хотя укрощенной, но оставившей сл?ды своего пагубнаго вліянія и зародыши дальн?йшихъ европейскихъ безпорядковъ и волненія умовъ. Россія осталась свободна отъ этихъ тлетворныхъ вліяній, которыя только разъ пришли возмутить ея общественное спокойствіе (14 декабря 1825 г.). Она сохранила въ ц?лости преданія в?ковъ и, будучи т?мъ предохранена отъ безпокойствъ и обмановъ конституціонныхъ, не мож?тъ сочувствовать либеральнымъ стремленіямъ, какія обнаруживаются и даже находятъ снисхожденіе правительствъ въ разныхъ государствахъ Европы, и не можетъ не поддерживать, съ своей стороны, принципа чистой монархіи. Въ религіозномъ отношеіи, Россія также поставлена въ положеніе, несходное съ европейскимъ, исключительное и завидное… Ея испов?даніе заимствовано изъ византійскаго источника, в?рно хранившаго древнія преданія церкви, и Россія осталась свободна отъ т?хъ религіозныхъ волненій, которыя первоначально отклоняли отъ истиннаго пути католическую церковь, a потомъ поселили распри въ ея собственной сред? и произвели протестантизмъ, съ его безчисленными сектами. Правда, въ русской церкви также происходили несогласія, и часть нев?жественнаго народа ушла въ расколъ, но правительство и церковь употребляютъ вс? уб?жденія къ возвращенію заблудшихъ и къ искорененію ихъ заблужденій".
      "Россія и во внутреннемъ своемъ быт? непохожа на европейскіе народы. Ее можно назвать вообще "особою частью св?та"; со своими особыми учрежденіями, съ древней в?рой, она сохранила патріархальныя доброд?тели, малоизв?стныя народамъ западнымъ. Таковы, прежде всего,- народное благочестіе, полное дов?ріе народа къ предержащимъ властямъ и безпрекословное повиновеніе; такова простота нравовъ и потребностей, не избалованныхъ роскошью и не нуждавшихся въ ней. Нашъ бытъ удивляетъ иностранцевъ и иногда вызываетъ ихъ осужденія, но онъ отв?чаетъ нашимъ нравамъ и свид?тельствуетъ о неиспорченности народа; такъ, кр?постное право (хотя и нуждающееся въ улучшеніи) сохраняетъ въ себ? много патріархальнаго,- хорошій пом?щикъ лучше охраняетъ интересы крестьянъ, ч?мъ могли бы они сами, и положеніе русскаго крестьянина лучше положенія западнаго рабочаго. На этихъ основаніяхъ Россія процв?таетъ, наслаждаясь внутреннимъ спокойствіемъ. Она сильна своимъ громаднымъ протяженіемъ, многочисленностью племенъ и патріархальными доброд?телями народа. Извн? она не боится враговъ; ея голосъ р?шаетъ европейскія д?ла, поддерживаетъ колеблющійся порядокъ; ея оружіе, милліонъ штыковъ, можетъ поддержать это вліяніе и ему случалось наказывать и истреблять революціонную крамолу. Есть недостатки въ практическомъ теченіи д?лъ, но они происходятъ не отъ несовершенства законовъ и учрежденій, a отъ неисполненія эттхъ законовъ и отъ людскихъ пороковъ" {Ср. слова Карамзина, что для Россіи нужна не конституція, a "доброд?тельные губернаторы".}. (Пыпинъ) Эта утопія была красивой и стройной системой, льстящей національному самолюбію, и потому она им?ла полный усп?хъ въ значительной части русскаго общества. Многіе видные общественные д?ятели, литераторы и публицисты вдохновлены были ею и легко приспособились къ этимъ идеаламъ "оффиціальной народности".
       Критика этого міросозерцанія.
      Лишь немногіе общественные д?ятели не поддались обаянію этой системы; они доказывали, что, всл?дствіе прим?ненія такой системы, русское общество лишено самод?ятельности, и въ умственно-нравственномъ, и въ матеріально-экономическомъ отношеніи; охраняя "народную" самобытность, система эта не допускала въ Россію ни см?лыхъ выводовъ европейской науки, ни жел?зныхъ дорогъ; "самобытность" кончалась умственною и матеріальною б?дностью и отсталостью (Пыпинъ). Крымская война доказала справедливость такого критическаго отношенія къ показному блеску николаевской Россіи: отсутствіе гласности прикрывало злоупотребленія, в?ра въ доброд?тели русскаго народа не оправдалась фактами: народъ косн?лъ въ нев?жеств? и б?дн?лъ отъ солдатчины, б?дн?лъ отъ того, что русская промышленность прозябала, торговля была въ рукахъ иностранцевъ, пути сообщенія были плохи. Но вс? эти недостатки русской д?йствительности зам?чались сперва лишь и многими д?ятелями,- они сд?лались ясны вс?мъ, когда крымская война показала, что одной физической силы для процв?танія государству мало,- нужно образованіе, нужна гласность, самод?ятельность общества, взаимное уваженіе сословій и сознательная любовь къ родин?…
       Идейное содержаніе жизни передового русскаго общества въ эту эпоху.
      На передовомъ русскомъ обществ? отразились ярко посл?дствія новой политики правительства: такъ какъ сфера живыхъ общественныхъ интересовъ была закрыта, многіе примкнули къ идеямъ "оффиціальной народности" – въ силу в?ры, искренняго уб?жденія, или по причинамъ чисто-эгоистическимъ (Ш?выревъ, Погодинъ, отчасти Пушкинъ и Гоголь). Другіе же – или замкнулись въ сфер? своей интимной, личной жизни (Лермонтовъ), или сосредоточили свою д?ятельность въ области чистаго искусства (отчасти Пушкинъ), отвлеченной философіи (кружокъ Станкевича) и морали (Гоголь). Наконецъ, третьи – занялись вопросами философско-политическими; хотя эти интересы и отличались отвлеченностью, но, всетаки, во многихъ своихъ взглядахъ на прошлое, настоящее и будущее Россіи эти политики-теоретики ("славянофилы" и "западники") разошлись съ господствующиии взглядами "оффиціальной народности". Наконецъ, четвертые, несмотря на всю трудность своего положенія, отъ умствованій отвлеченныхъ переходили иногда къ живымъ вопросамъ современности, разр?шая ихъ отнюдь не въ дух? большинства; ихъ можно отнести къ групп? ярко-оппозиціонной по отношенію къ идеаламъ правительства и массы русскаго общества. (Герценъ, Б?линскій, отчасти Чаадаевъ).
       Чаадаевъ.
      Въ лиц? Чаадаева "оффиціальная народность" встр?тила р?шительнаго противника. Въ самый разгаръ общаго упоенія чувствами патріотизма и народной гордости онъ выступилъ въ неблагодарной роли непримиримаго скептика. Это былъ челов?къ для своего времени очень образованный, съ философскимъ складомъ ума. Въ юности онъ былъ гусаромъ, принималъ участіе въ войн? 1812 г., побывалъ за границей и оттуда вернулся съ запасомъ идей и интересовъ; въ эпоху Александра онъ былъ либераломъ-теоретикомъ, въ тиши своего кабинета на книгахъ воспитавшимъ свои уб?жденія. Его интересовала философія, исторія и религія – практической д?ятельности онъ остался чуждъ. Замкнувшись въ свой интимный міръ политика-утописта, онъ остался въ сторон? отъ настроеній николаевской Россіи и неожиданно явился на судъ русской публики съ т?ми идеалами политическаго "космополитизма", которые были такъ характерны для эпохи предшествующей – александровской. Вотъ почему теперь онъ оказался совершенно одинокимъ д?ятелемъ, – повидимому, не понявшій настроеній современнаго общества и ник?мъ не понятый, далекій отъ вс?хъ общественныхъ группъ, онъ ни въ комъ не встр?тилъ поддержки.
      Его первое "Философическое письмо" появилось въ "Телескоп?" въ 1836-омъ году; вс?хъ писемъ должно было быть 5-6, но не вс? могли бьггь напечатаны, и большинство изъ нихъ осталось въ рукописи. Въ первомъ письм? онъ говоритъ о необходимости религіи, какъ главнаго культурнаго фактора.
      Будучи "крайнимъ" западникомъ, онъ преклонялся передъ культурой запада и, въ основ? этой культуры, подобно многимъ мыслителямъ западной Европы, увидалъ католицизмъ {Этотъ интересъ къ культурной роли религіи (католической) былъ однимъ изъ результатовъ эпохи францувской реставраціи (посл? революціи) и романтизма, съ его идеализаціей среднихъ в?ковъ. Рядъ духовныхъ и св?тскихъ писателей стали доказывать, что западноевропейская культура за все обязана должна быть католицизму. Ламенэ, Де-Местръ, Шатобріанъ ("G?nie de christianisme"), Миш? – вотъ, главные д?ятели французской литературы, превозносившіе католицизмъ. Усиленіе вліянія католицизма въ Европ? выразилось, между прочимъ, въ энергической д?ятельности іезуитовъ, которые и въ Россіи сум?ли окатоличить многихъ аристократовъ (Св?чина, кн. Зинаида Волконская, Гагаринъ, Шуваловъ, Голицынъ). Великую культурную роль католичества превозносили даже н?которые протестанты,- такъ, философъ Шеллингъ явился его идейнымъ поклонникомъ. Чаадаевъ былъ лично знакомъ съ де-Местромъ и Шеллингомъ.}. Все это заставило его пессимистически отнестись къ русской исторіи: причины нашей "отсталости" онъ увидалъ въ томъ, что мы никогда не шли вм?ст? съ другими народами; мы не принадлежимъ,- говоритъ онъ,- ни къ одному изъ великихъ семействъ челов?чества, ни къ западу, ни къ востоку, не им?емъ преданій ни того, ни другого. Мы существуемъ, какъ бы вн? вренени, и всемірное образованіе челов?ческаго рода не коснулось насъ… То, что y другихъ народовъ давно вошло въ жизнь, дла насъ до сихъ поръ есть только умствованіе, теорія… Обрашаясь къ русскому прошлому, онъ не увид?лъ тамъ ни одного момента сильной, страстной д?ятельности, когда создаются лучшія воспоминанія поэзіи и плодотворныя идеи. Въ самомъ начал? y насъ было дикое варварство, говоритъ онъ, потомъ грубое суев?ріе, зат?мъ жестокое, унизительное владычество завоевателей,- владычество, сл?ды котораго въ нашемъ образ? жизни не изгладились совс?мъ и донын?. Вотъ горестная исторія нашей юности".
      "Существованіе темное, безцв?тное, безъ силы, безъ энергіи" – вотъ, что увид?лъ онъ въ прошломъ Россіи… "Н?тъ въ памяти чарующихъ воспоминаній, н?тъ сильныхъ наставительныхъ прим?ровъ въ народныхъ преданіяхъ". Въ результат?, какое-то вялое, равнодушное существованіе при полномъ отсутствіи идей долга, закона, правды и порядка… "Отшельники въ мір?, мы ничего ему не дали, ничего не взяли y него, не пріобщили ни одной идеи къ масс? идей челов?чества; нич?мъ не сод?йствовали совершенствованію челов?ческаго разум?нія и исказили все, что сообщило намъ это совершенствованіе". Мы остались въ сторон? отъ эпохи Возрожденія, крестовые походы не сдвинули насъ съ м?ста. Русское "христіанство", всл?дствіе его культурной "инертности", онъ ставилъ на одну доску съ "абиссинскимъ".- Заключается письмо указаніемъ, что мы должны торопиться съ пріобщеніемъ себя къ культурному міру Западной Европы. Въ сл?дующихъ письмахъ онъ въ апо?еоз? представляетъ католичество и папу, мечтаетъ объ единеніи вс?хъ народовъ подъ покровомъ католической церкви… Тогда, писалъ онъ, начнется мирное развитіе общечелов?ческой культуры,- для этого протестантамъ надо вернуться въ лоно католичества, намъ отказаться отъ православія. Чаадаевъ договорился до того, что предложилъ отказаться отъ русскаго языка ради французскаго: "ч?мъ больше мы будемъ стараться амальгамироваться съ Европой, т?мъ будетъ для насъ лучше" – заявляетъ онъ.
       Отношеніе массы русскаго общества къ "письмамъ" Чаадаева. "Апологія сумасшедшаго"
      Взрывъ негодованія вызвало это сочиненіе Чаадаева въ широкихъ кругахъ русскаго общества: "люди вс?хъ слоевъ и категорій оощества соединились въ одномъ общемъ вопл? проклятія челов?ку, дерзнувшему оскорбить Росйю; студенты московскаго университета изъявляли желаніе съ оружіемъ въ рукахъ мстить за оскорбленіе націи". Чтобы смягчить впечатл?ніе скандала, произведеннаго статьями Чаадаева, правительство объявило его "сумасшедшимъ". Онъ написалъ въ свое оправданіе еще новое политическое сочиненіе: "Апологія сумасшедшаго", въ которомъ опять отстаивалъ свои идеи, хотя и смягчивъ ихъ р?зкость и опред?ленность. Онъ, не безъ прим?си легкаго презр?нія, заговорилъ о "толп?", его осудившей: "общее мн?ніе (la raison g?n?rale) вовсе не есть абсолютно справедливое (la raison absolue); инстинкты большинства бываютъ безконечно бол?е страстны", бол?е узки, бол?е эгоистичны, ч?мъ инстинкты отд?льнаго челов?ка; "здравый смыслъ народа вовсе не есть здравый смыслъ вообще". Зат?мъ онъ указывалъ, что "любовъ къ отечеству есть вещь прекрасная, но еще прекрасн?е любовь къ истин?". И, обращаясь къ исторіи своего отечества, онъ вспоминаетъ Петра,-создателя русскаго "могущества", русскаго "величія"… Онъ пересоздалъ Россію благодаря общенію съ западомъ, благодаря порабощенію Россіи западу. Этотъ путь, по мн?нію Чаадаева, былъ правильный. Зат?мъ онъ критикуетъ мн?ніе лицъ, утверждающихъ, что намъ нечему учиться y запада, что мы принадлежимъ востоку и что наше будущее на восток?. Попутно онъ высказывается р?зко отосительно идеализаціи старины,- этого возвращенія къ "старымъ сгнивишимъ реликвіямъ, старымъ идеямъ, которыя пожрало время". Онъ говоритъ, что отечество свое любитъ не меньше своихь критиковъ, оскорбленныхъ его сочиненіями. "Я не ум?ю любять отечество съ закрытыми глазаки, съ преклоненной головой, съ запертыми устами,- говоритъ онъ. Я люблю свое отечество такъ, какъ Петръ Великій научилъ меня любить его. Признаюсь, что y меня н?тъ этого блаженнаго (b?at) патріотизма, этого л?ниваго патріотизма, который устраивается такъ, чтобы вид?ть все въ лучшую сторону, который засыпаетъ за свои иллюзіями".
       Значеніе этихъ "писемъ". Отношеніе къ Чаадаеву его идейныхъ противниковъ.
      "Философскія письма" Чаадаева полны историческихъ ошибокъ и фантазіи, но много было въ нихъ в?рнаго, хотя слишкомъ страстно-высказаннаго. Но главное значеніе ихъ не въ историческомъ содержаніи, a въ томъ скептическомъ отношеніи къ патріотическимъ "иллюзіямъ", которыми жило тогдашнее русское общество. "Письма" Чаадаева въ исторіи русскаго самосознанія сд?лались т?мъ мостомъ, который соединилъ свободную русскую мысль двухъ эпохъ – александровской и николаевской. Идейные противники его "славянофилы" высоко ц?нили его, какъ благороднаго челов?ка и какъ см?лаго публициста. Хомяковъ въ 1860-омъ году въ такихъ словахъ поминалъ его: "просв?щенный умъ, художественное чувство, благородное сердце – таковы т? качества, которыя вс?хъ къ нему привлекали; въ такое время, когда, повидимому, мысль погружалась въ тяжкій и невольный сонъ, онъ особенно былъ дорогъ т?мъ, что онъ самъ бодрствовалъ и другихь побуждалъ"… Есть эпохи, въ которыя это – большая заслуга.
       Интересъ русскаго общества къ н?мецкой философіи.
      Уже Чаадаевъ выступилъ передъ русской публикой въ качеств? посл?дователя н?мецкой идеалистической философіи, но философъ былъ въ немъ поб?жденъ публицистомъ. В? н?которыхъ кругахъ русскаго общества, наобороть, это увлеченіе н?мецкой философіей взяло верхъ надъ живыми интересами современности. Зд?сь процв?тало умозрительное отношеніе къ вопросамъ жизни,- зд?сь бол?е интересовались разр?шеніемъ міровыхъ вопросовъ, чемъ русскою д?йствительностью,- прошлымъ и будущимъ – бол?е, ч?мъ настоящимъ. Это увлеченіе н?мецкою философіеют?сно связано съ московскимъ университетомъ. Оно занесено было сюда молодыми профессорами, учившимися въ заграничныхъ н?мецкихъ университетахъ.
      Павловъ, поклонникъ Шеллинга, отчасти Надеждинъ, Шевыревъ и Погодинъ были первыми піонерами въ этомъ отношеніи,- они сум?ли привить интересъ къ философіи студентамъ московскаго университета и проложили дорогу увлеченіямъ Гегелемъ, который y насъ скоро см?нилъ Шеллинга. Такое преклоненіе русской молодежи предъ н?мецкой философіей не могло быть глубокимъ; оба названные мыслители были органически и неразрывно связаны со своими предшественниками – Кантомъ, Фихте, даже Спинозой. Чтобы понять, ихъ во всей ихъ глубин?, надо было уйти въ в?ковую исторію н?мецкой философіи. Это было не подъ силу большинству русскихъ юношей, которые взялись за изученіе философіи "съ конца". Немудрено, что изученіе и Шеллинга, и Гегеля y многихъ не могло быть глубокимъ и сводилось къ увлеченію н?которыми разрозненными идеями, доступными ихъ пониманію – таковыми оказались, главнымъ образомъ, взгляды философско-историческіеи эстетическіе.
       Шелингъ. Общій характеръ его философіи.
      Шеллингъ прельстилъ русскихъ юношеій широкимъ размахомъ своего философскаго мировоззр?нія. Онъ пытался осмыслить жизнь всего міра, разсматривая природу и явленія духа челов?ческаго, какъ грандіозное зр?лище постепеннаго саморазвитія одного начала, лежащаго въ основ? всего. Такая широкая постановка задачи философіи объясняетъ отчасти, почему искусство, религія, науки естественныя, математическія, гуманитарныя нашли себе м?сто въ той увлекательной картин? самораскрытія мірового духа, которую Шеллингъ сум?лъ нарисовать въ своей систем?, благодаря сил? своей фантазіи, наклонности къ синтезу, оригинальному уму и широкому образованііо. Идея эволюціи, выступавшая тогда все бол?е и бол?е въ трудахъ естественно-научныхъ и историческихъ, нашла въ систем? Шеллинга философское обоснованіе и художественное выраженіе. Его философія была ц?лой энциклопедіей, которая, шириной захвата, оригинальностью мысли, д?йствительно, могла пл?нить всякій, не столько логически, сколько восторженный умъ. Самъ поэтъ въ душ? и мистикъ, Шеллингъ своимъ ученіеігь создавалъ приподнятое "настроеніе". Его философія была, торжественной симфоніей,- облагораживающей, успокаивающей и подымающей челов?ка.
      Шеллингъ, исходя изъ основъ своей философіи, естественно ставилъ высоко поэзію, придавая eй значеніе метафизическое. Моментъ художественнаго творчества, моментъ вдохновенія Шеллингь призналъ минутой, когда челов?къ можеть заглянуть въ "святая святыхъ" жизни и почувствовать что "абсолютное" {Безконечное, безусловное міровое основаніе.}, не уничтожая его свободы и сознанія, находить въ немъ и въ его д?ятельности свое "откровеніе".
       Взглядь его на поэзію.
      Поэтъ, съ его точки зр?нія, есть челов?къ, над?ленный даромъ особой благодати, эта божественная силa отличаетъ его отъ вс?хъ людей, заставляетъ его высказывать и изображать то, въ чемъ онъ самъ не можетъ отдать себ? полнаго отчета и смыслъ чего безконеченъ, поэзія есть откровеніе {См. Пушкинское стихотвореніе "Пророкъ".}; всякое эстетическое творчество абсолютно свободно,- въ этомъ святость и чистота искусства; варварствомъ считаетъ Шеллингъ требовать отъ художника служеніяне только матеріальнымъ интересамъ, но даже моральнымъ и научнымъ. Художникъ долженъ быть освобожденъ отъ всякаго служенія.
      Природа служитъ сферою безсознательнаго проявленія абсолютнаго духа и основою для его сознательной жизни, которая совершается въ людяхъ. Отсюда исторія, по взгляду Шеллинга, есть пов?ствованіе о различныхъ формахъ обнаруженія абсолютнаго въ дух? челов?ческомъ, въ челов?ческихъ обществахъ и учрежденіяхъ.
       Смыслъ прогресса.
      Смыслъ прогресса заключается въ достиженіи Абсолютомъ той ц?ли, къ которой онъ стремится путемъ міровой жизни. Онъ училъ, что міровой духъ управляетъ исторіей, при такомъ міровоззр?ніи, роль личности сокращалась, взам?нъ чего вводилось понятіе о постепенности и безконечности развитія. Съ такой точки зр?нія устанавливался спокойный взглядъ на жизнь,- вс? ея явленія оказывались неизб?жными, какъ временные моменты мірового развитія. "Государство", какъ форма, есть созданіе всего челов?ческаго рода, но неотд?льныхъ личностей {Точка зр?нія совершенно противоположная Карамзинской. Оттого Н. Полевой, уб?жденный шеллингіанецъ, исправляя Карамзина, сочинилъ свою "Исторію русскаго народа".}.
      Идеалъ космополитическаго состоянія, основаннаго на прав?, есть ц?ль исторіи, въ которой "случайное" и "заковом?рное" д?йствуютъ вм?ст?, поскольку сознательное свободное д?йствіе индивидуумовъ служитъ ц?ли, предписанной міровымъ духомъ. Такимъ образомъ люди, даже съ ихъ личными, частными интересами, въ то же время являются сотрудниками всемірно-исторической драмы, которая ведетъ челов?чество по дорог? вь совершенствованію.
      Смыслъ прогресса, по мн?нію Шеллинга, заключался въ см?н? царства судьбы,подъ властью которой челов?чество находилось въ древн?йшія времена, царствомъ предопред?ленія,которое должно наступить въ будущемъ; въ этомъ царств? божественнаго предопред?ленія и должно было совершиться гармоничное примиреніе челов?ческой свободы и необходимости – должно было восторжествовать истинно-религіозное міросозерцаніе, одинаково далекое и оть фатализма, и отъ атеизма. Въ конечномъ своемъ развитіи онъ вид?лъ сліяніе поэзіи и философіи (религіи и науки), какъ это было въ періодъ ми?ологіи (синкретизмъ).
       Гегель.
      Подобво Шеллингу, и Гегель смотр?лъ на философію, какть на науку объ абсолютномъ,т. е. науку о т?хъ основаніяхъ, на которыхъ строится вся міровая жизнь. Но форма, которую далъ философіи Шеллингь, казалась Гегелю ненаучной: вм?сто интуиціи, вм?сто поэтическаго вдохновенія и полета геніальной фантазіи – пріемовъ, которыми пользовался Шеллингь, онъ р?шилъ д?йствовать только при помощи "размышляющаго разсудка".
       "Міровой разумъ".
      Задачу всего д?йствительнаго видитъ онъ въ проявленіи "мірового разума". Оттого истинная д?йствительность, съ его точки зр?нія, есть разумъ,- всякое бытіе есть воплощеніе разумной мысли. Постепенное проясненіе абсолюта ("мірового разума") и есть тотъ великій міровой процессъ, который изучается философіей. Этотъ процессъ представляется ему въ такомъ вид?: абсолютъ существуетъ сначала, какъ система до-міровыхъ понятій, выражается зат?мъ въ безсознательной сфер? природы, пробуждается къ самосознанію въ челов?к?, воплощаетъ свое содержаніе въ общественныхъ установленіяхъ, чтобы, наконецъ, законченнымъ и обогащеннымъ возвратиться къ ceб? въ искусств?, религіи и наук?, т. е. достичь бол?е высокой степени, ч?мъ та, на которой онъ стоялъ вначал?. Философія есть высшее произведеніе и ц?ль этого мірового процесса.
       Все д?йствительное разумно. Ученіе объ эволюціи.
      Стоя на такой точк? зр?нія, Гегель утверждалъ, что, если всякое явленіе воплощаеть какую-нибудь мысль, то все д?йствительное разумно, все разумное д?йствительно.Такимъ образомъ, если y Шеллинга природа была представлена, какъ предметъ развитія, a искусство, какъ конечный пунктъ этого развитія, то y Гегеля предметомъ и ц?лью развитія является понятіе, идея,развивающаяся по законамъ разума (діалектическій методъ развитія). Въ основу мірового процесса "обнаруженія абсолюта" Гегель положилъ идею "эволюціи". Въ его философіи эта теорія нашла бол?е полное и логическое обоснованіе, ч?мъ y Шеллинга.
       Взглядъ его на исторію.
      Исторія челов?чества, съ точки зр?нія Гегеля, есть постепенное созданіе разумнаго государства; движущая сила этого развитія есть міровой духъ; его орудія – духъ отд?льныхъ народовъ и великіе люди. Націи бываютъ "историческія" и "неисторическія". Первыя являются носительницами какой-нибудь исторической идеи, выражающей одну характерную сторону мірового духа; совокупныя усилія различныхъ культурныхъ "историческихъ народовъ", проясняя отд?льныя, частныя идеи этого духа, наконецъ, исчерпываютъ все его идейное содержаніе. Тогда заканчивается великая культурная миссія одной группы народовъ – умираетъ одна цивилизація – ее см?няетъ другая цивилизація – другой "духъ", выясненію котораго служитъ уже новая группа историческихъ народовъ. Такимъ образом, всемірная исторія есть всемірный судъ, который судитъ народы, оц?ниваетъ ихъ культурную работу и, въ зависимости отъ этого, раздаетъ народамъ почетныя права на званіе "историческихъ". Какъ вся исторія есть только матеріалъ для проясненія "мірового разума", – такъ и великіе люди – только органы чего-то высшаго, чему они служатъ безсознательно: въ нихъ скрыты ихъ собственныя д?йствія, ихъ ц?ль и объектъ. Такимъ образомъ, по ученію Гегеля, жел?зная и разумная необходимость господствуеть въ исторіи. Но, въ то-же время, безсознательно служа высшимъ ц?лямъ, личность въ исторіи эволюціонируетъ, только проясняясь въ борьб? съ обществомъ, становясь постепенно все свободн?е. Поэтому исторія есть прогрессъ въ сознаніи свободы. Сперва только одна личность сознавала себя свободной, зат?мъ – н?которыя, наконецъ – вс?. Эти три періода въ исторіи освобожденія личности соотв?тствуютъ тремъ ступенямъ развитія государственныхъ формъ: 1) восточный деспотизмъ. 2) республика (греческая демократическая и римская аристократическая) и, наконецъ, высшая форма 3) германская конституціонная монархія.
       Эстетика Гегеля.
      "Прекрасное", съ точки, зр?нія, Гегеля, есть абсолютное въ чувствевнномъ сущертвованіи. Съ такой точки зр?нія, онъ систематизировалъ искусство, опред?ливъ его три формы: а) символическую, b) классическуіо и с) романтическую. (или – а) восточное, b) греческое и с) христіанское). Христіанское (или романтическое) искусство есть воплощеніе идеальныхъ, возвышенныхъ чувствъ рыцарскаго и религіознаго характера; оно ум?етъ даже мелкое и, случайное облагородить своимъ вниманіемъ.
       Вліяніе обоихъ ученій на русское общество.
      Об? философкія системы, особенно "гегеліанство", пользовались y насъ большимъ усп?хомъ. Шеллингомъ проф. Велланскій увлекался еще въ 20-ыхъ годахъ; въ 30-ыхъ годахъ это ученіе испов?дывали y насъ профессора Павловъ и Надеждинъ, проф. Галичъ {Лицейскій учитель А. С. Пушкина, издавшій книгу по теоріи поэзіи, построенную на взглядахъ Шеллинга.}, критикъ и историкъ Н. Полевой, въ своемъ журнал? "Московскій Телеграфъ"; отчасти этой же ц?ли служилъ журналъ "Московскій В?стникъ", въ которомъ развивались эстетическіе взгляды Шеллинга. Поэтъ Веневитиновъ проводилъ ихъ въ своемъ творчеств?.
       Кружокъ Станкевича.
      "Гегеліанство" захватило большое число посл?дователей, и дольше сохранило силу вліянія надъ русскими умами; оно глубоко захватываетъ даже 60-ые годы. При первомъ появленіи своемъ y насъ, оно культивировалось въ кружк? Станкевича. Этотъ кружокъ сперва въ университет?, состоялъ изъ Станкевича, Константина Аксакова и Б?линскаго. Потомъ въ нему примкнули Бакунинъ, Катковъ, Василій Боткинъ и Грановскій. Кром? этихъ изв?стныхъ лицъ, въ кружокъ входило несколько челов?къ мен?е выдающихся.
       Станкевичъ.
      Уже изъ одного перечня членов кружка видно, что онъ былъ собраніемъ лицъ различнаго душевнаго склада. Ихъ соединялъ прочно только Станкевичъ – личность св?тлая, истинно-идеальная. Его вліяніе основывалось на красот? его нравственнаго существа; онъ "не обладая литературнымъ и научнымъ талантомъ, былъ, т?мъ не мен?е очень талантливою личностью просто, какъ челов?къ. Одаренный тонкимъ эстетическимь чутьемъ, глубокою лбовью къ искусству, большимъ и яснымъ умомъ, способнымъ разбираться въ самыхъ отвлеченныхъ вопросахъ и глубоко вникать въ сущность всякаго вопроса, Станкевичъ, давалъ окружающимъ могущественные духовные импульсы и будилъ лучшія силы ума и чувства. Его живая, умная и часто остроумная бес?да была необыкновенно плодотворна для всякаго, кто вступалъ съ нимъ въ близкое общеніе. Онъ всякому спору ум?лъ, сообщать высокое направленіе, все мелкое и недостойное, как-то само собою отпадало въ его присутствіи, какъ и въ присутствіи Б?линскаго.
       Герценъ о "гелліанств?" русской молодежи.
      Станкевичъ и его друзья, были страстными поклонниками Гегеля. Герценъ не безъ ироніи, вспоминалъ объ этомъ обожаніи, доходившемъ до фанатизма: друзья зачитывали "до дыръ, до пятенъ, до паденія листовъ, въ н?сколько дней всякую брошюрку о Гегел?, ссорились и расходились другъ съ другомъ всл?дствіе несогласнаго толкованія идей Гегеллі требовали отъ вс?хъ поклоненія Гегелю"… Они жили въ какомъ-то особомъ отвлеченномъ мір? умозрительной философіи, и вся современность представлялась имъ только воплощеніемъ различныхъ философскихъ идей. Герценъ иронизировалъ по этому поводу: "всякое простое чувство было возводимо въ отвлеченныя категоріи и возвращалось оттуда безъ капли живой крови, бл?дной, алгебраической т?нью. Во всемъ этомъ была своеобразная наивность, потому что все это было совершенно искренно. Челов?къ, который шелъ гулять въ Сокольники, шелъ для того, чтобы отдаваться пантеистическому чувству своего единства съ космосомъ; и если ему попадался по дорог? какой-нибудь солдатъ подъ хм?льком, или баба, вступавшая въ разговоръ, философъ не просто говорилъ съ ними, но опред?лялъ субстанцію народности въ ея непосредственномъ и случайномъ явленіи".
       Значеніе этого увлеченія философіей.
      Эта философія была нужна мыслящимъ русскимъ юношамъ, такъ какъ въ ней они нашли не только много глубокихъ идей, но и возможностъ осмыслить жизнь, д?йствительность. Эта философія учила ихъ о первоосновахъ жизни, и то безсмысленное-случайное, что р?зало имъ глаза, казалось теперь, въ философскомъ осв?щеніи, такимъ маленькимъ, случайнымъ и, въ то же время, им?ющимъ право на существованіе. "Для нихъ философія стала въ полномъ смысл? слова религіей, не разъ доводившей ихъ до состоянія прямого экстаза. Неудивительно, что чисто-научный интересъ отошелъ при этомъ совершенно на второй планъ. "Мы тогда въ философіи искали всего на св?т?, кром? чистаго мышленія- говоритъ Тургеневъ въ своихъ воспоминаніяхъ". Такимъ образомъ, д?ло не въ томъ, правильно и глубоко, или н?тъ понимали юноши философію Гегеля,- важно то, что ихъ увлеченіе было первымъ русскимъ чисто-умственнымъ теченіемъ.
       Герценъ и его друзья.
      Въ то время, когда Станкевичъ и его друзья увлекались умозрительной философіей, эстетикой и литературой, ихъ современникъ Герценъ со своими друзьями вс? свои занятія сосредоточил на жгучихъ вопросахъ политической современности: его интересовала тревожная, политическая жизнь Запада; изъ крупныхъ русскихъ д?ятелей онъ первый откликнулся на соціалистическія идеи сенсимонистовъ. Вс? эти интересы тоже довольно далеки были отъ русской д?йствительности, и для Герцена, и для его друзей, они были на первыхъ порахъ умствованіями скор?е отвлеченными,- но они все таки связывались съ "землей", съ ея нуждами и потребностями; ихъ интересовали не философскія "идеи", не первоначала, міровой жизни,- a челов?къ, его печали и радости…
       Сенъ-Симонъ и его ученіе. Его посл?дователи.
      Выше было уже указано, что посл? французской революціи началась реставрація христіанства въ вид? возрожденія католичества. Сенъ-Симонъ, увлеченный этимъ стремленіемъ возстановить "христіанство", явился съ пропов?дью "новаго христіанства"; онъ и его единомышленники р?зко обличали современную имъ европейскую жизнь (торжество капитала, образованіе пролетаріата, рабство людей отъ гнета устар?лыхъ формъ жизни); доказывалъ, что ученіе Христа искажено формализмомъ церкви, что надо возстановить его чистоту, перестроивъ религію на принципахъ любви къ ближнимъ. Поэтому для него люди б?дные, несчастные – главный предметъ вниманія. Онъ училъ, что только очищенная христіанская религія можетъ создать людямъ земное счастье. Равенство людей, уничтоженіе привилегій рожденія и широкія права "труду" – вотъ основы его ученія. Посл?дователи его – Базардъ и Энфантинъ развили его ученіе, и придали ему бол?е практическое значеніе. Они такъ же, какъ ихъ учитель, религію полагали въ основу своего ученія и не вид?ли въ своихъ идеяхъ никакого подрыва политическимъ формамъ государства, полагая, что ихъ ученіе осуществиио независимо отъ образа правленія. Базардъ мечталъ о бол?е правильномъ распред?леніи труда, объ учрежденіи банковъ, которые должны урегулировать отношенія капитала и труда. Вм?ст? съ Энфантиномъ, развивая взгляды Сенъ-Симона, онъ сталъ доказывать, что за женщинами надо признать равноправіе въ жизни съ мужчинами (эмансипація женщины). Энфантинъ училъ, что язычество было культомъ природы, плоти; христіанство – культомъ духа, a "новое христіанство" (сенсимонизмъ) должно дать гармонію между "божественной плотью и "божественнымъ духомъ"; это "обожествленіе плоти", въ конц? концовъ, привело къ тому, что "община сенсимонистовъ" была закрыта правительствомъ въ 1832 году.
       Столкновеніе Герцена съ Б?линскимъ.
      Герценъ очень интересовался этимъ ученіемъ и за сочиненія сенсимонистовъ, y него найденныя при обыск?, сосланъ былъ въ 1834-омъ году въ Пермь. Когда въ 1839-омъ году онъ вернулся въ Москву, онъ засталъ зд?сь разгаръ увлеченія "гегеліанствомъ".
      Исходя изъ положенія: "все д?йствительное – разумно" {Въ толкованіи этой формулы самъ Гегель н?сколько путался; то онъ говорилъ, что "д?йствительное" (wirklich) не значить "существующее". "Д?йствительное" есть только то, въ чемъ проявляется "духь": вотъ почему челов?къ, служащій иде? (независимо отъ ея ширины и глубины) – служитъ "д?йствительности": служба отечеству, сословію, городу, деревн?, семь?, любви – все это "двйствительность"; все же частное, случайное, неразумное есть "призрачность", есть противоположное д?йствительности, какъ кажущееся, но не сущее. Когда же Гегелю указали, что его формула оправдываетъ крайній либерализмъ, онъ, консерваторъ по своимъ уб?жденіямъ, готовъ былъ суживать понятіе "д?йствительное", прибавляя ему смыслъ "существующаго".}, друзья Станкевича, особенно Бакунинъ и Б?линскій, пришли къ примиренію съ существующимъ порядкомъ русской д?йствительности, оправдывали даже существованіе кр?постного права. Герценъ ужаснулся, видя, до какихь философскихъ пред?ловъ дошли его университетскіе товарищи. И вотъ, онъ самъ изучилъ философію Гегеля, и сум?лъ доказать Б?линскоиу, что тотъ – 1) слишкомъ узко понималъ Гегеля, и – 2) что не въ умозрительныхъ построеніяхъ смыслъ жизни, a въ служеніи челов?ку. Со свойственною ему страстностью, Б?линскій отъ гегеліанства отказался ради политическихъ интересовъ и сенсимонизма. Уже въ 1841-омъ году онъ сд?лался единомышленникомъ Герцена.
      Изъ совокупныхъ возд?йствій идей "оффиціальной народности", философіи Гегеля и французскихъ политическихъ ученій сложились y насъ два характерныхъ философско-историческихъ міросозерцаній: славянфильствои западничество.Первые представители этихъ взаимно-противор?чащихъ міросозерцаній вышли изъ одного гн?зда – изъ кружка Станкевича.
       Славянофильство.
       Славянофильствобыло ученіемъ бол?е сложнымъ, ч?мъ теорія "оффиціальной народности", хотя, несомн?нно, между ними было большое сходство. Главнымъ отличіемъ между ними были ц?ли и средства. Ц?лью "оффиціальной народности" было, какъ мы вид?ли, внушеніе русскому обществу в?ры въ неподвижные идеалы старины; это было стремленіе чисто- консервативное.Первые славянофилы пропов?довали свободное развитіе идеаловъ старины;они были прогрессисты-народники.Главнымъ средствокъ для достиженія ц?ли y "оффиціальной народности" была "опека" надъ обществомъ и борьба съ протестомъ,- славянофилы же стояли за свободу мысли и слова. Но, по существу идеаловъ, об? теоріи во многихъ пунктахъ соприкасались.
       Исторія славянофильства.
      Возникло наше славянофильство, какъ результатъ – 1) романтизма, пробудившаго націоналистическія стремленія y многихъ народовъ Европы,- 2) наполеоновскихъ войнъ, которыя подняли патріотизмъ во вс?хъ страахъ Европы и см?нили идеалы французскаго космополитизма стремленіемъ кь національному самоопред?ленію {Особенно р?зко это проявилось тамъ, гд? народности пытались бороться за свою самобытность (возстаніе въ Ирландіи, Бельгіи, Венгріи, Польш?).}, 3) – философіи Шеллинга и особенно Гегеля, съ ихъ широкими взглядами на величественный ходъ міровой исторіи на началахъ развитія. Особенно плодотворна была идея Гегеля относительно того, что каждая историческая нація является носительницей какой-нибудь "идеи". Гегель остановился на грекахъ, римлянахъ и германцахъ. Славянофилы обратились къ "славянамъ" – 4) Кром? того, къ родной старин? и народу славянофиловъ потянуло подъ вліяніемъ того чувства разочарованія, которое многими овлад?ло при вид? того, какое крушеніе потерп?ли западническіе идеалы Александра I въ Россіи, 5) – наконецъ, для народническихъ симпатій было основаніе и въ родной литератур?: въ поэзіи Пушкина, Жуковскаго, поздн?е Лермонтова, уже сказались національно-патріотическія настроенія; въ ихъ твореніяхъ уже опред?лилось исканіе родной культуры, выяснялись идеалы народа – семейные, государственные и религіозные.
       Особенности этой теоріи.
      Въ поискахъ самостоятельнаго типа русской культуры славянофильство пріобр?ло демократическія характеръ, наклонность къ идеализаціи старины и тягот?ніе къ панславизму (мечты объ соединеніи вс?хъ славянъ подъ русской державой). Изъ этого видно, что славянофилы, въ н?которыхъ отношеніяхъ, близко подходили къ либеральной части русскаго общества (демократизмъ), въ н?которыхъ – къ консервативной (идеализація старины).
       Д?ятели этой группы.
      Школа славянофиловъ сложилась около второй половины 30-хъ годовъ: братья Кир?евскіе, Иванъ и Петръ, Хомяковъ, Дм. Валуевъ, Аксаковы, Константинъ и Иванъ, Юр. Самаринъ,- вотъ, самые видные д?ятели славянофильства, разработавшіе это ученіе въ философскомъ, религіозномъ и политическомъ отношеніяхъ. Сперва они дружили съ "западниками", но потомъ постепенно разошлись: философскія письма Чаадаева разорвали посл?днія связи,- особевно посл? злобнаго памфлета Языкова.
       Взглядъ ихъ на Петра и русскую исторію. Идеалы славянофильства.
      Первые славянофилы были люди прекрасно-образованные, воодушевленые горячей в?рой въ свое ученіе, независимые и потому см?лые. Они в?рили въ великое будущее Россіи, преклонялись передъ "Святой Русью", говорили о томъ, что Москва – "третій Римъ", что тамъ новая цивилизація см?нивъ вс? устар?вшія, культуры, Запада, и этимъ "спасетъ" "гніющій Западъ". Съ ихъ точки зр?нія, Петръ совершилъ гр?хъ задержавъ самостоятельное развитіе русскаго народа. Они изложили теорію о существованіи "двухъ міровъ" – восточнаго,греко-славявскаго,- и западнаго.Они указывали, что западная культура основывается на римской церкви, древне-римской рбразованности, и государственная жизнь основана на завоеваніи. Совс?мъ иной порядокъ вещей вид?ли они въ восточномъ греко-славянскомъ мір?, главнымъ представителемъ котораго являлся въ ихъ глазахъ русскій народъ. Восточное христіанство есть православіе, отличительная черта котораго есть неизм?нное храненіе вселенскаго преданія. Православіе есть поэтому единственное истинное христіанство. Наша образованность византійскаго происхожденія; если она уступала западной во вн?шнемъ развитіи разума, то превышала ее глубокимъ чувствомъ живой христіанской истины. Въ государственномъ устройств? такая же разница: начало русскаго государства отличается отъ начала государствъ западныхъ т?мъ что y насъ не было завоеванія, a было добровольное призваніе. Этотъ основной фактъ отражается и на всемъ дальн?йшемъ развитіи обществевныхъ отношеній: y насъ не было насилія, соединеннаго съ завоеваніемъ, а потому не было феодализма, не было той внутренней борьбы, которая постоянно д?лила западное общество; не было сословій; земля была не личною собственностью феодальной аристократіи, но принадлежала общин?. Этой "общиной" славянофилы особенно гордились: они говорили, что западъ только въ самое посл?днее время дошелъ до идеи создать "общину" (сенсимонизмъ) – институтъ, в?ками уже y васъ существующій въ деревн?. Такимъ образомъ, до Петра Великаго, по мн?нію славявофиловъ, y насъ развитіе шло естественно; религіозное сознаніе было основной нравственной силой и руководствомъ въ жизни; народный бытъ отличался единствомъ понятія и единствомъ нравовъ. Государство было обширной общиной; власть принадлежала царю, представлявшему общую волю; т?сная связь членовъ этой великой обищны выражалась земскими соборами,всенароднымъ представительствомъ, см?нившемъ древнія в?ча. Съ такой либеральной идеализаціею старины (в?че, соборы) связывалось самое восторженное преклоненіе передъ простымъ русскимъ народомъ-"богоносцемъ"; въ его жизни славянофилы увид?ли воплощеніе вс?хъ христіанскихъ доброд?телей (любовь къ ближнимъ, смиреніе, отсутствіе эгоизма, благочестіе, идеальныя семейныя отношенія). Поэтому формула: самодержавіе(ограниченное земскимисоборами), православіе(съ духовными собраніями и полномочіями прихода) и народность(съ общиной, соборами и свободой развитія) сд?лалась, лозунгомъ славянофильства. Стоя на такой точк? зр?нія, они часто являлись строгими критиками русской современности, и потому если не вс?, то многіе изъ нихъ, должны быть отнесены къ оппозиціоннымъ д?ятелямъ этой эпохи.
       Западничество.
       Западничествоэтой эпохи отличалось мен?е-опред?ленными чертами: оно захватывало слишкомъ много отт?нковъ западнаго либерализма (отъ конституціонализма до республиканства и сенсимонизма). Самые видные западники эпохи, Б?линскй и Герценъ, выросли подъ впечатл?ніемъ событій 14 декабря 1825 года (Б?линскому было 14 л, Герцену 13-14). Оба признавали впосл?дствіи, что это событіе было одно изъ самыхъ сильныхъ юношескихъ впечатл?ній ихъ жизни; оба выросли въ суровую эпоху николаевскаго режима; оба прошли зат?мъ ту же школу гегеліанства, основная идея котораго – "идея законосообразнаго развитія",- легла въ основу ихъ историческаго міровоззр?нія. Это міровоззр?ніе, внесло трагизмъ въ ихъ жизнь. Условія русской жизни этой эпохи м?шали имъ проводить въ жизнь свои идеалы. Немудрено, что порою они чувствовали себя "лишними" зд?сь въ Россіи. Сознаніе своей безпомощности заставляло нашихъ западниковъ – или интересоваться европейской жизнью, гд? въ эта вреімя, вкривь и вкось, шла политическая борьба,- или полемизировать съ "славянофилами",- такъ какъ даже на писателей, представителей "оффиціальной народности", цензура не разрешала имъ подымать оружія. Т?мъ зл?е и пристрастн?е была ихъ критика "славянофильства".
       Критика славянофильства. Критика современности.
      Въ мір? византійскомъ западники вид?ли упадокъ и застой, неограниченный деспотизмъ, поглощеніе личности государствомъ, государства – императоромъ; въ древней русской жизни они тоже не вид?ли ничего привлекательнаго; въ пылу полемики они отходили отъ славянофиловъ въ другую крайность,- готовы были пренебрежительно отзываться о народной поэзіи,иронизировать надъ "славянами" и надъ ихъ "великой исторической миссіей". Они превозносили Петра и защищали западъ; мн?ніе славянофиловъ о томъ, что западъ "гніетъ", что онъ наканун? смерти – западники считали абсурдомъ, ув?ряя, что Сенъ-Симонъ и его единомышленники, выступившіе съ р?зкимъ осужденіемъ западноевропейской жизни, самъ же своимъ ученіемъ предлагаетъ и леченіе, которое воскреситъ, д?йствительно "больной западъ". Они выступили р?шительными противниками родового быта и излюбленной славянофилами "общины", такъ какъ въ ней "личность" была порабощена, не могла развиваться свободно {Славянофилы на это отв?тили, что въ древней Руси личность просв?щенная греческою церковью, была свободна,- она обладала высокимъ даромъ самопожертвованія и добровольно переносила свою свободу на личность государя… Онъ выражаетъ собою состраданіе, благоволеніе и свободную индивидуальность. Каждый отказывался отъ личной самостоятельности и, вм?с? съ т?мъ, спасалъ ee въ представител? личнаго начала -"государ?".}. Западники въ "смиреніи" русскаго народа вид?ли не доброд?тель, а недостатокъ,- слабость "личнаго начала"; мечты о великой культурной миссіи русскаго народа они называли "мистической фантазіей", такъ какъ ни въ прошломъ, ни въ настоящемъ не вид?ли основаній для такой восторженной в?ры. Русская д?йствительность стояла передъ ними слишкомъ обнаженною,- ея идеализировать они не могли. Вотъ почему мечтою западниковъ сд?лалось не сохраненіе и углубленіе національныхъ доброд?телей русскаго народа, a перевоспитаніе его на началахъ общечелов?ческаго прогресса.
       Литературная д?ятельность Пушкина въ николаевскую эпоху. Его міровоззр?ніе. Отношеніе къ Николаю I.
       Литературная д?ятельность Пушкина въ николаевскую эпоху.Пушкинъ остался ?сколько въ сторон? отъ этой сложной умственной жизни эпохи; она только н?которыми сторонами коснулась его. Мы вид?ли уже, что къ концу царствованія Александра I онъ доросъ до полной умственной самостоятельности; его міросозерцаніе, политическое и эстетическое, сложилось уже прочно и навсегда. "Примиреніе" съ жизнью, интересъ къ русскому прошлому и простому народу, любовь къ родин?,-вотъ, основы его новаго политическаго міровоззр?нія; онъ отказался отъ оппозиціи, признавъ, что можетъ больше пользы принести отечеству, будя "добрыя чувства", ч?мъ восп?вая "свободу" и высм?ивая ея враговъ. Развязка 14 декабря должна была сильно под?йствовать на его впечатлительную душу: онъ преклонился передъ мощью власти; въ націоналистическихъ идеалахъ молодого императора онъ увид?лъ сродство со своими в?рованіяни; слабость оппозиціи, обнаружившаяся при подавленіи мятежа 14 дек., и легкость, съ которою русское общество отъ поверхностнаго либерализма перешло къ консерватизму, уб?дили его, какъ неосуществимы и преждевременны были либеральныя мечты его друзей. Со свойственной ему способностью увлекаться, онъ сталъ сравнивать императора Николая I съ Петромъ Великимъ; онъ сд?лался поклонникомъ не только сильной личности Николая {"Стансы"("Смотрю впередъ я безъ боязни…"), "Друзьямъ" ("Н?тъ, я не льстецъ!…").}, но и его націоналистической политики,- ему стало казаться (въ 1830 г.), что императоръ исправитъ "ошибку" Петра Великаго, устроивъ "контръ-революцію" (возстановленіемъ націонализма) его "революціи". Но, при всемъ своемъ почитаніи Николая I, онъ далекъ былъ отъ того, чтобы закрывать глаза на вс? отрицательныя стороны режима: впрочемъ, онъ готовъ былъ вину за многое сваливать на помощниковъ царя, его приближенныхъ {Посл? прочтенія "философскихъ писемъ" Чаадаева, Пушкинъ писалъ ему въ 1836-омъ году, что не можетъ съ нимъ согласиться почти ни въ чемъ: онъ находилъ, что Россія сыграла великую культурную роль, спасая собою западноевропейскую культуру отъ татаръ,- и это было причиной русской отсталости… Онъ говорилъ, что унижать русское православіе за то, что оно взято y Византіи нельзя, такъ какъ Евангеліе остается Евангеліемъ, откуда бы оно ни было взято, и на нравственность русскую жизнь Византіи не оказала вліянія; духовенство русское до церковной реформы при Петр? пользовалось общимъ уваженіемъ… Онъ не соглашался сь Чаадаевымъ, что прошлое Россіи ничтожно: "Петръ Великій, говорилъ онъ, есть самъ – ц?лая всемірвая исторія". И въ николаевской Россіи онъ вид?лъ "что-то величественное", "поражающее". "Хотя лично я сердцемъ привязанъ къ императору, писалъ онъ, но я далекъ отъ восхищенія вс?мъ т?мъ, что меня окружаетъ… Но я клянусь Вамъ честью, что ни за какую ц?ну не хот?лъ бы м?нять отечество, или им?ть не ту исторію, которую прожили наши предки". Онъ соглашался, что не только въ управленіи страной, но и въ жизни русскаго общемтва много дурного (отсутствіе общественнаго мн?нія, равнодушіе къ долгу, справедливости и истин?, циничное презр?ніе къ мысли и достоинству челов?ка).}…
       Любовь ко вс?мъ людямъ, какъ одно изъ основаній примиренія его сь жизнью.
      Ho онъ не отвернулся и отъ своихъ друзей-декабристовъ: въ стихахъ возславляя императора Николая, онъ, въ то же время, написалъ трогательное "Посланіе въ Сибирь" къ друзьямъ-каторжникамъ. Такое равное сочувствіе ко вс?мъ людямъ и событіямъ, повидимому, не им?ющимъ между собой ничего общаго, было y Пушкина результатомъ примиренія его съ жизнью. Характернымъ въ этомъ отношеніи является его стихотвореніе на лицейскую годовщину (19 октября 1827 г.); въ немъ онъ прив?тствуетъ своихъ друзей:
 
      "Богъ помочь вамъ, друзья мои,
      Въ заботахъ жизни, царской службы,
      И на пирахъ разгульной дружбы,
      И въ сладкихъ таинствахъ любви!
      Богъ помочь вамъ, друзья мои,
      И въ буряхъ, и въ житейскомъ гор?,
      Въ краю чужомъ, въ пустынномъ мор?
      И въ мрачныхъ пропастяхъ земли!
 
      Этотъ широкій прив?тъ одинаково относится и къ друзьямъ-сановникамъ, и къ друзьямъ-каторжникамъ. Но не вс? современники понимали истинное настроеніе поэта, a за его восхваленія императора многіе открыто обвиняли его даже въ "искательств?". Эти обвиненія были, конечно, несправедливы: Пушкинъ всегда былъ правдивъ и поступалъ согласно уб?жденіямъ и чувствамъ своего честнаго сердца.
       Пушкинъ и "оффиціальная народность". "Клеветникамъ Россіи".
      Къ стихотвореніямъ, въ которыхъ онъ выразилъ свои политическія в?рованія, откликнувшись на современныя событія, относятся его изв?стныя оды: "Клеветникамъ Россіи", "Бородинская годовщина". Оба произведенія написаны по поводу возстанія въ Польш?, и оба проникнуты такимъ патріотическимъ настроеніемъ, которое свид?тельствуетъ и о народной гордости, влад?вшей тогда его сердцемъ, и о томъ чувств? обиды, которое было внушено сознаніемъ, что на Россію враждебно смотритъ западная Европа, сочувствующая полякамъ. Къ польскому вопросу Пушкинъ отнесся съ точки зр?нія "оффиціальной народности". На историческую роль Россіи онъ взглянулъ съ точки зр?нія славянофиловъ,- онъ ув?ровалъ въ ихъ мечты, что со временемъ въ "русское море" сольются "славянскіе ручьи", т. е. что Россія объединитъ вс? славянскія племена. Мирный поэтъ, увлекаясь духомъ милитаризма, моднымъ въ николаевскую эпоху, готовъ былъ преувеличить военное могущество Россіи, грозя войною всей Европ?,-
 
      "Иль намъ съ Европой спорить ново?
      Иль русскій отъ поб?дъ отвыкъ?
 
      – задаетъ онъ вопросъ "клеветникамъ Россіи", т. е. иностраннымъ журналистамъ, осуждавшимъ русскуію политику… Набросавъ картину необъятности россійскихъ пред?ловъ, поэтъ задаетъ вопросъ: неужели-
 
      Стальной щетиною сверкая,
      Не встанетъ русская земля?-
      Такъ высылайте къ намъ, витіи,
      Своихъ озлобленныхъ сыновъ:
      Есть м?сто имъ въ поляхъ Россіи
      Среди нечуждыхъ имъ гробовъ!
 
       "Бородинская годовщина".
      Въ другомъ стихотвореніи онъ выражаетъ восторгъ по поводу взятія Варшавы. Онъ иронизируеть надъ мн?ніемъ западноевропейскихъ журналистовъ, будто Россія "большой, разслабленный колоссъ"-и торжествующе вопрошаетъ:
 
      "Вашъ бурный шумъ и хриплый крикъ
      Смутили-ль русскаго владыку?
      Скажите, кто главой поникъ?
      Кому в?нецъ: мечу, иль крику?
      Сильна-ли Русь?-Война и моръ,
      И бунтъ, и вн?шнихъ бурь напоръ
      Ее, б?снуясь, потрясали -
      Смотрите-жъ: все стоитъ она!
      A вкругъ нея волненья пали,
      И Польши участь р?шена.
 
      И въ этомъ стихотвореніи грозитъ онъ западноевропейцамъ гибелью на необозримыхъ поляхъ русскихъ:
 
      "Тяжко будетъ имъ похм?лье,
      Дологъ будетъ сонъ гостей
      На т?сномъ, хладномъ новосель?
      Подъ злакомъ с?верныхъ полей!
       Пушкинъ и Шеллингъ
      Таковы были "стихотворныя отраженія" новыхъ политическихъ уб?жденій Пушкина.
      Существуетъ мн?ніе, что и философія Шеллинга коснулась его своими эстетическими теоріями. "Московскій В?стникъ", органъ московскихъ шеллингіанцевъ, проводилъ взгляды н?мецкаго философа на "поэзію", какъ на "божественный даръ", на поэта – какъ на "священнослужителя", который стоитъ выше толпы, съ ея низменными потребностями; въ его вдохновенной душ? – "святая святыхъ", куда онъ можетъ не пускать непосвященныхъ. Поэтъ Веневитиновъ, другъ Пушкина, былъ уб?жденнымъ сторонникомъ такого взгляда на поэзію.
       Взгляды Пушкина на поэзію. "Поэтъ".
      Къ стихотвореніямъ Пушкина этого рода относятся сл?дующія: "Поэтъ" (1827), "Чернь" (1828), "Поэту" (1830).
      Въ первомъ стихотвореніи Пушкинъ изображаетъ тотъ моменть, когда поэтомъ овдад?ваетъ вдохновеніе, когда Аполлонъ призываетъ его къ "священной жертв?",-тогда тотъ, еще недавно "малодушно" погруженный въ "заботы суетнаго св?та" и "межъ д?тей ничтожныгь міра" быть можетъ, самый ничтожный,- преображается: ему душно въ мелочной людской толп? -
 
      "Тоскуетъ онъ въ забавахъ міра,
      Людской чуждается молвы;
      Къ ногамъ народнаго кумира
      Не клонитъ гордой головы.
 
      "Дикій и суровый" б?житъ онъ отъ людей къ природ?. Въ этомъ стихотвореніи "вдохновеніе" представлено, какъ "наитіе свыше", творчество – какъ священнод?йствіе, принесеніе жертвы Аполлону…
 

 
      Въ ствхотвореніи "Чернь" изображено отношеніе къ поэту "толпы", холодной, непонимающей…
 
      "Онъ п?лъ – a хладный и надменный,
      Кругомъ народъ непосвященный
      Ему безсмысленно внималъ.
 
      Слушая вольныя п?сни поэта, "чернь" судила о томъ, какая будетъ "польза" ей отъ т?хъ волненій, которыя пробуждались въ ея сердд? отъ слушанія этой п?сни. На эту точку зр?вія становятся вс? утилитаристы, которые отъ знанія, отъ искусства, отъ вс?хъ челов?ческихъ трудовъ, отъ генія и чернорабочаго – требуютъ только пользы, ненедленно обнаруживающейся въ осязательныхъ результатахъ. Эстетическое отношеніе къ жизни чуждо такой узкой точки зр?нія: "печной горшокъ", въ которомъ варятся щи, оказывается "полезн?е", a потому и нужн?е статуи Аполлона Бельведерскаго. Это – точка зр?нія крыловскаго п?туха, который ячменное зерно предпочитаетъ жемчужному. Отъ поэзіи утилитаристы требуютъ только "служенія обществу: поэтъ могъ быть только "учителемъ", или "обличителемъ" своихъ современниковъ. Но пушкинскій поэтъ безотрадно смотритъ на такое "служеніе" обществу – онъ уб?жденъ, что такого общества не оживитъ гласъ его лиры; не мирному поэту учить и обличать то общество, которое себя учитъ "бичами", "темницами и топорами"… Да, къ тому же, у поэта есть другое, бол?е высокое призваніе: – онъ говоритъ:
 
      "Во градахъ вашихъ, съ улицъ шумныхъ,
      Сметаютъ соръ – полезный трудъ;
      Но, позабывъ свое служенье,
      Алтарь и жертвоприношенье,
      Жрецы-ль y васъ метлу берутъ?…
      Не для житейскаго волненья,
      Не для корысти, не для битвъ -
      Мы рождены для вдохновенья,
      Для звуковъ сладкихъ молитвъ.
 
       "Поэту".
      Въ третьемъ стмотвореніи Пушкинъ ут?шаетъ поэта, оскорбленнаго непостоянствомъ и легкомысліемъ толпы:
 
      "Восторженныхъ похвалъ пройдетъ минутный шумъ,
      Услышишь судъ глупца и см?хъ толпы холодной.
 
      По мн?нію Пушкина, поэтъ, т?мъ не мен?е, долженъ остаться "твердъ, спокоенъ и угрюмъ"; по его словамъ, поэтъ – царь; онъ долженъ "дорогою свободной" идти туда, куда влечетъ его "свободный умъ"; не толп? судить его, a потому и судъ ея не долженъ его тревожить.
       Самостоятельность Пушкина въ этихъ стихотвореніяхъ.
      Вс? три произведенія, д?йствительно, соприкасаются со взглядами Шеллинга на значеніе поэта,- но большой ошибкой было бы считать эти три произведенія нав?янными знакомствомъ Пушкина съ н?мецкой философіей – 1) противопоставленіе "поэта" и "толпы" встр?чается даже въ лицейскихъ стихотвореніяхъ Пушкина, повторяется и въ поздн?йшихъ {"Добрый сов?ть" (1817), "Жуковскому' (1818), "Деревня" (1819), "кн. А. М. Горчакову" (1819), "Погасло дневное св?тило" (1820), "Чаадаеву" (1821), "Пирующіе студенты" (1814), "Посланіе къ Галичу" (1815), "Посланіе къ Юдину" (1815), "Я говорилъ предъ хладною толпой" (1822), "Свободы с?ятель пустынный" (1823).}; 2) вс? три произведенія им?ютъ автобіографическое значеніе,- они вызваны столкновеніемъ Пушкина съ русской критикой, гр. Бенкендорфомъ, дерзавшимъ подавать сов?ты Пушкину, какъ надо исправлять его произведенія,- наконецъ, съ русской публикой, охлад?вшей къ поэту; 3) въ литератур? до ознакомленія съ идеями Шеллинга Пушкинъ встр?чалъ уже представленіе поэта, какъ существа, высоко стоящаго надъ толпой. Такъ, подражая Гете (прологъ къ Фаусту), онъ еще въ 1824-омъ году написалъ: "Разговоръ книгопродавца съ поэтомъ",- произведеніе, въ которомъ нам?чены уже вс? идеи названныхъ произведеній {Эпиграфомъ къ стихотворенію "Поэть и чернь" онъ взялъ изъ Горація: "Procul este, profani" – указаніе, свид?тельствующее о томъ, что и въ римской лирик? онъ подслушалъ мотивы противопоставленія "поэта" и "черни".}. Такимъ образомъ, къ тому времени, когда Пушкинъ познакомился со взглядами Шеллинга на поэта, y него самого сложилось уже сходное представленіе.
      Но не сл?дуетъ забывать того, что вс? эти три произведенія не только не исчерпывають взглядовъ Пушкина на поэзію, но даже представляютъ недостаточно в?рно ихъ сущность: они вс? созданы подъ вліяніемъ чувства обиды, чувства горечи отъ столкновенія съ толпой,- оттого въ нихъ такъ много тревоги, вызванной оскорбленнымъ самолюбіемъ. Поэтому не въ нихъ только надо искать выраженіе взглядовъ Пушкина на поэзію.
       "Эхо".
      Гораздо спокойн?е, a, сл?довательно, и правильн?е высказался онъ въ другихъ произведеніяхъ. Въ стихотвореніи "Эхо" поэзія представлена зеркаломъ, отражающимъ всю жизнь во вс?хъ ея проявленіяхъ,- грозныхъ и мирныхъ: поэтъ, подобно "эхо", на все откликается въ силу прирожденной ему отзывчивости,- онъ, какъ эхо, не им?етъ власти выбирать изъ жизни то, или другое,- онъ долженъ откликаться на все.Такой широкой отзывчивостью, отличалось, какъ разъ, творчество Пушкина. Но безотрадно смотритъ онъ на результаты п?сни поэта: какъ на эхо, такъ и на эту п?сню, н?тъ отзыва,- только сознаніе полной отчужденности отъ современнаго общества могло вызвать такія строки.
       "Памятникъ".
      Но есть стихотвореніе y Пушкина, въ которомъ онъ опровергаетъ идеи вс?хъ вышеразобранныхъ произведеній. Зд?сь Пушкинъ всего ближе подходитъ къ опред?ленію истинныхъ ц?лей поэта и бол?е правильной самооц?нк?. Это стихотвореніе – "Памятникъ". Поэтъ отм?тилъ въ немъ великое культурное значеніе своей гуманной поэзіи.
 
      "И долго буду т?мъ любезенъ я народу,
      Что чувства добрыя я лирой пробуждалъ;
      Что въ мой жестокій в?къ возславилъ я свободу
      И милость къ падшимъ призывалъ!
 
      Это признаніе совершенно противор?читъ тому гн?вному отв?ту, который поэтъ далъ "черни", обратившейся къ нему съ просьбой "исправлять сердца собратій",- явное доказательство, что въ этомъ страстномъ, тревожномъ стихотвореніи ("Чернь"), отразившемъ минутныя настроенія, поэтъ говорилъ противъ сов?сти, самъ отрицалъ истинную сущность своего призванія, настоящую ц?ну своихъ заслугъ…
      Не будучи поэтомъ "дидактическимъ", не обращая своихъ произведеній въ "нравоученія", Пушкинъ объективно рисовалъ "добро" въ жизни,- и въ этомъ великое значеніе его гуманной поэзіи. Въ стихотвореніи "Памятникъ" н?тъ презр?нія къ черни, н?тъ самовозвеличенія поэта-жреца, н?тъ и пониманія поэзіи, какъ "художественнаго зеркала", въ которомъ фатально отражается все,- зд?сь, въ этомъ стихотвореніи, поэзія – есть любовь къ людямъ, къ падшимъ, къ рабамъ, къ "униженнымъ и оскорбленнымъ"… Таково идейноезначеніе поэта, но Пушкинъ опред?лилъ и художественноезначеніе его.
       Реализмъ, какъ художественный пріемъ.
      Въ ц?ломъ ряд? произведеній (сь лицейскаго періода) онъ шелъ опред?ленно къ реализмутворчества и въ стихотвореніи "Шалость" достигъ высшей степени проясненности этого реализма. Изображать жизнь, какъ она есть, не идеализировать ея, не закрывать глазъ на безотрадную д?ствительность, въ ней ум?ть найти настроенія и идею,- вотъ, зав?тъ, который оставилъ Пушкинъ русской литератур?. Итакъ, любовь ко вс?мъ проявленіямъ д?йствительной жизни,-вотъ, смыслъ всей поэзіи; въ этой "любви" и въ изображеніи "д?йствительности" вид?лъ онъ свое значеніе, какъ художника.
       Лирика посл?дняго періода.
      Хотя лирическое творчество Пушкина значительно ослаб?ло въ этотъ второй періодъ его творчества, см?нившись творчествомъ эпическимъ, т?мъ не мен?е, и теперь, время отъ времени, выражалъ онъ въ прекрасныхъ лирическихъ произведеніяхъ жизнь своей души.
       Элегіи. а) любовныя.
      Такъ, въ ц?ломъ ряд? прочувствованныхъ "элегій" онъ помянулъ свои прежнія увлеченія (напр. "Воспоминанія"): – Ризничъ ("Элегія" – "Подъ небомъ голубымъ", "Заклинанье", "Для береговъ отчизны дальней"),- гр. Воронцовою ("Ангелъ", "Талисманъ", "Разставаніе"),- А. П. Кернъ ("Когда твои младыя л?та"). Немало лирическихъ стихотвореній посвятилъ онъ и чувствамъ новой любви, овлад?вавшей его увлекающимся сердцемъ (напр… "Н?тъ, н?тъ не долженъ я"). Таковы стихотворенія, посвященныя А. А. Олениной ("Прим?ты", "Въ Альбомъ", "Я васъ любилъ", "Ты и вы"),- Е. И. Ушаковой ("Когда бывало"! "Вы избалованы природой", "Въ отдаленіи отъ васъ", "Я васъ узналъ"),- H. H. Гончаровой ("Мадонна", "Красавица", "Когда въ объятія мои").
      Изъ этихъ стихотвореній особенной красотой отличаіотся т?, которыя посвящены памяти Ризничъ и стихотвореніе: "Я васъ любилъ". Въ этомъ произведеніи Пушкинъ возвысился до такои чистоты чувства, что любимой женщин? высказалъ пожеланіе быть любимой другимъ "такъ искренно и н?жно", какъ любилъ ее онъ. Любовь, чувство самое эгоистическое по существу своему, y р?дкихъ людей можетъ подниматься на такія высоты самоотреченія, когда любящій челов?къ любимому существу желаетъ счастья путемъ самопожертвованія.
       b) взглядъ на жизнь.
      Большая группа произведеній посвящена изображенію т?хъ настроеній поэта, которыя были сл?дствіемъ – или воспоминаній о его прошломъ, или печальныхъ столкновеній съ д?йствительностью въ н?сколькихъ стихотвореніяхъ, глубокихъ по иде?, выразилъ онъ свои взгляды на жизнь.
       "Воспоминанія въ Царскомъ Сел?".
      Въ стихотвореніи "Воспоминанія въ Царскомъ Сел?" Пушкинъ съ горечью поминаетъ свою прошлую жизнь, полную ошибокъ… Пос?тивъ въ 1829 году Царское Село, припомнивъ свою юность, онъ, какъ "блудный сынъ", какъ -
 
      "…отрокъ Библіи, безумный расточитель,
      До капли истощивъ раскаянья фіалъ,
      Увид?въ, наконецъ, родимую обитель,
      Главой поникъ и зарыдалъ!"
 
       "Въ начал? жизни"…
      Вся жизнь пронеслась въ его воспоминаніи, припомнилъ онъ, какъ "много расточилъ сокровищъ сердечныхъ" за "недоступныя мечты", какъ долго "блуждалъ" онъ въ жизни, "раскаяньемъ горя, предчувствуя б?ды!". Въ другомъ стихотвореніи: "Въ начал? жизни школу помню я…" – онъ вспоминалъ, что съ юныхъ л?тъ въ его творчеств? перебивались два противор?чивыхъ состоянія – одно возвышенное, духовное,- другое чувственное, плотское. Поэтъ разсказываетъ, что изображенія двухъ языческихъ боговъ были ему дороги:
 
       "Одинъ(Дельфійскій идолъ) – ликъ младой,
      Былъ гн?венъ, полонъ гордости ужасной,
      И весь дышалъ онъ силой неземной.
      Другой – женообразный, сладострастный,
      Сомнительный и лживый идеалъ,
      Волшебный демонъ – лживый и прекрасный".
 
      Обращаясь отъ прошлаго къ настоящему, поэтъ чувствовалъ, что много было имъ прожито, юность и мечты улет?ли (19 окт. 1831 г.) -
 
      Мы возмужали; рокъ судилъ
      И намъ житейски испытанья
      И смерти духъ средь насъ ходилъ,
      И назначалъ свои закланья.
 
       "19 октабря 1836 г.".
      Въ другомъ стихотвореніи, тоже посвященномъ лицейской годовщин? (19 октября 1836 г.) онъ говоритъ:
 
      "Была пора: нашъ праздникъ молодой
      Сіялъ, шум?лъ и розами в?нчался…
      …
      Теперь не то: разгульный праздникъ нашъ
      Съ приходомъ л?тъ, какъ мы, переб?сился.
      Онъ присмир?лъ, утихъ, остепенился…
      …
      И р?же см?хъ средь п?сенъ раздается,
      И чаще мы вздыхаемъ и молчимъ".
 
      Но это спокойствіе души не приводитъ поэта къ холодному равнодушію; озаренное чувствомъ тихой грусти, оно полно всепрощенія къ людямъ и всей жизни, полно любви ко всему міру, къ его законамъ, см?няющимъ день ночью, жизнь – смертью, старость – юностью. Еще устами Ленскаго высказалъ онъ такой взглядъ на жизнь:
 
      "Все благо! бд?нія и сна
      Приходитъ часъ опред?ленный.
      …Благословенъ и день заботъ,
      Благословевъ и тьмы приходъ.
       "Брожу-ли я вдоль улицъ шумныхъ".
      Въ "Стансахъ": "Брожу-ли я вдоль улицъ шумныхъ" – Пушкинъ прекрасно выразилъ это чувство примиренія съ жизнью. Безъ злобы, безъ т?ни эгоизма смотритъ поэтъ на жизнь, быстро летящую мимо него,- онъ привыкъ спокойно думать о смерти и, лаская младенца, онъ думаетъ о будущемъ челов?к?, который, въ лиц? этого младенца, см?нитъ его въ жизни. И онъ безъ зависти смотритъ на него, любовно уступаетъ ему м?сто, уб?жденный, что всему свое время и свои права…
      "Мн? время тл?ть, теб? – цв?сти!"-говорилъ онъ… Любовью къ жизни, къ молодости, къ природ? звучатъ заключительныя слова его "Стансовъ",-
 
      "…И пусть y гробового входа
      Младая будетъ жизнь играть,
      И равнодушная природа
      Красою в?чною сіять"…
 
      Онъ знаетъ, что молодость, по существу своему, эгоистична, что природа равнодушна,- и все это не м?шаетъ его любящему сердцу даже изъ могилы тянуться къ жизни {Совершенно такія же чувства выражены въ стихотвореніи "Опять на родин?". Видя, какъ молодая поросль молодыхъ сосенъ эгоистично закрыла собой старыя деревья, Пушкинъ, безъ чувства горечи, шлетъ прив?тъ этому молодому л?ску: "Здравствуй, племя молодое, незнакомое", и любовно представляетъ себ? своихъ внуковъ, которые см?нятъ его на земл?, заслонятъ собою…}.
       "Безумныхъ л?тъ угасшее веселье".
      Примиряясь со смертью, онъ не отворачивался отъ жизни: въ своей "Элегіи" ("Безумныхъ л?тъ…") онъ выразилъ свои отношенія къ жизни: прошлое ему было тяжело, какъ "смутное похм?лье",- настоящее было безотрадно:
 
      "Мой путь унылъ. Сулитъ мн? трудъ и горе
      Грядущаго волнуемое море".
 
      Но всетаки жизнь была для него счастьемъ:
 
      "…Но не хочу, о други, умирать!
      Я жить хочу, чтобъ мыслить и страдать".
 
       Борьба и страданіе въ поэзіи Пушкина.
      Въ юности Пушквну смыслъ жизни представлялся въ "наслажденіи"; потомъ смыслъ жизни сосредоточился въ "борьб?"; теперь смыслъ жизни увидалъ онъ въ "страданіяхъ", которыя будятъ "мысль", подымаютъ энергію, очищаютъ душу, наполняя ее сочувствіемъ къ такимъ же страдальцамъ. Аскетъ любитъ "страданія" съ эгоистической точки зр?нія: спасеніе души и гордое сознаніе своей силы,- вотъ основы этой любви; гуманный челов?къ любитъ страданья, потому что только они учатъ его сочувствовать ближнему, – мудрый любитъ страданья потому, что, благодаря имъ, челов?къ постигаетъ ц?ну счастья.
       Свобода въ поэзіи Пушкина.
      Главнымъ условіемъ счастья въ глазахъ Пушкина была "свобода": съ д?тскихъ л?тъ до могилы боролся онъ за независимость своей личности: онъ отстаивалъ ее отъ своихъ родителей, гувернеровъ, лицейскихъ педагоговъ; увлеченный своими друзьями-декабристами, онъ отстаивалъ политическую свободу родины; онъ боролся за художественную свободу вм?ст? съ арзамассцами, a потомъ самостоятельно и единолично почти противъ всей русской критики, не понявшей его "Бориса Годунова" и посл?дующихъ произведеній. Въ 1836-омъ году, незадолго до смерти, изнемогая отъ гнета т?хъ зависимостей служебныхъ, общественныхъ и семейныхъ, которыя давили его свободолюбивую душу, онъ попытался выяснить, какая "независимость" теперьказалась ему самой разумной, самой необходимой.
       "Изъ VI Пиндемонте".
      Въ стихотвореніи "Изъ VI Пиндемонте" онъ говоритъ, что не въ политическихъ правахъ, не въ форм? правленія – счастье личности челов?ческой.
 
      "Иныя, лучшія мн? дороги права,
      Иная, лучшая, мн? дорога свобода.
      Завис?ть отъ властей, завис?ть отъ народа -
      Не все ли намъ равно? Богъ съ ними!… Никому
      Отчета не давать; себ? лишь самому
      Служить и угождать; для власти, для ливреи
      Не гнуть ни сов?сти, ни помысловъ, ни шеи.
      По прихоти своей скитаться зд?сь и тамъ,
      Дивясь божественнымъ природы красотамъ,
      И предъ созданьями искусствъ и вдохновенья
      Безмолвно утопать въ восторгахъ умиленья -
      Вотъ счастье! вотъ права!"
 
      Стихотвореніе это очень важно для пониманія тревожныхъ настроеній Пушкина въ посл?дній годъ его жизни, но оно отнюдь не характерно для его общаго міросозерцавія.
 
      Уже въ Михайловскій періодъ творчества Пушкинъ испробовалъ впервые свои силы надъ изображеніемъ чувствъ и міросозерцаній другихъ народовъ, восточныхъ и западныхъ.
       Вліяніе древне-русской церковной поэзіи.
      Мы вид?ли уже, какъ увлекался Пушкинъ эстетической и идейной стороной церковной поэзіи: онъ въ это время зачитывался Евангеліемъ, Библіей и Псалмами царя Давида, легендами, житіями святыхъ. Благодаря этому, онъ постигъ душу русскихъ людей XVII- го в?ка, сум?лъ сродниться съ ихъ міросозерцаніемъ и въ своемъ творчеств? откликнулся на т? религіозно-поэтическія настроенія, которыми жила древняя Русь {Къ удачнымъ произведеніямъ посл?дняго періода, нав?яннымъ поэзіей Св. Писанія относится отрывокъ: "Юди?ь", переложеніе великопостной молитвы Ефрема Сирина ("Отцы-пустынники") указываетъ, что и поэзія святоотеческихъ твореній была ему доступна и понятна.}.
      Хотя этотъ интересъ къ церковной поэзіи не умиралъ y насъ въ теченіе Х?III-го в?ка (Ломоносовъ, Державинъ, Дмитріевъ и мн. др.),- но только въ лиц? Пушкина онъ выразился особенно полно и ясно.
      И въ св?тской письменности древней Руси онъ сум?лъ найти для себя интересное чтеніе: "Слово о П. Игорев?" онъ зналъ наизусть, по л?тописямъ сум?лъ опред?лить религіозно-поэтическіе мотивы родной старины, и потому на Пушкина можно смотр?ть, какъ на перваго русскаго поэта, близко подошедшаго къ основнымъ настроеніямъ древне-русской письменности.
       Античный міръ въ поэзіи Пушкина.
      Многія лирическія произведенія этого періода представляютъ собой переводы произведеній древне-греческихъ лириковъ: Анакреона, А?енея, Ксенофона, Іона, Горація, Катулла. Высокое значеніе Пушкина, какъ ц?нителя античнаго міра, выяснено русской критикой {Черняевъ П., "А. С. Пушкинъ, какъ любитель античнаго міра" К. 1899. Любомудровъ, "Античный міръ въ поэзіи Пушкина". М. 1899.}.
      Ни одинъ изъ русскихъ поэтовъ до Пушкина не проникалъ такъ глубоко въ настроенія классической поэзіи. Начавъ cъ псевдоклассицизма (po?sie l?g?re), который изъ настроеній античнаго міра сум?лъ усвоить почти только одно – эпикуреизмъ, Пушкинъ перешелъ къ "неоклассицизму" и въ своихъ "переводахъ", особенно въ "подражаніяхъ", сум?лъ подняться до истинно-античнаго міровоззр?нія на жизнь, природу и искусство. Въ этомъ отношеніи, на него можно смотр?ть, какъ на итогъ русскаго классицизма, прояснявшагося въ теченіе XVIII в?ка.
       Восточная и западная поэзія въ творчеств? Пушкина.
      Встр?чаются среди лирическихъ произведеній этого періода также произведенія, которыя в?рно выражаютъ мотивы восточной поэзіи ("Не пой, красавица, при мн?", "Отрывокъ", "Изъ Гафиза", "Стамбулъ гяуры нынче славятъ", "Подражаніе арабскому), – испанской ("Я зд?сь, Инезилья", "Предъ испанкой благородной…", "Альфонсъ", "Родрикъ"),- итальянской ("Ты знаешь край",,,Подражаніе Данте", "Подражаніе итальянскому"),- англійской ("Пью за здравіе Лери", "Шотландская п?сня") и польской ("Конрадъ Валленродъ", "Воевода", "Будрысъ").
      Этотъ интересъ къ поэзіи другихъ народовъ, это стремленіе постигнуть ихъ "духъ", ихъ "психологію", уловить couleur locale было той данью, которую Пушкинъ заплатилъ романтиззіу. На этой ж? почв? романтическихъ требованій развился его интересъ къ исторіи (couleur historique) и къ народной русской поэзіи.
       Русская природа въ творчеств? Пушкина. Народная поэзія въ творчеств? Пушкина.
      Большая группа лирическихъ и мелкихъ эпическихъ произведеній посвященій, изображенію русской природы ("Зимняя дорога", "Зима, что д?лать намъ въ деревн?", "Зимнее утро", "Б?сы", "Осень", "Опять на родин?"), сценамъ изъ русской простонародной жизни ("Утопленникъ", "Въ пол? чистомъ серебрится", "Сказка о рыбак? и рыбк?"), событіямъ русской исторіи ("Пиръ Петра Великаго", "Опричникъ"). По прежнему интересовался Пушкинъ и народной п?сней. Ц?лый рядъ "подражаній", имъ сочиненныхъ, указываетъ, до какой степени сроднился онъ съ народнымъ творчествомъ, его пріемами, духомъ и міросозерцаніемъ народа. Къ этимъ "подражаніямъ" относятся сл?дующія произведенія – "Кормомъ, стойлами, надзоромъ", "Начало сказки", ("Какъ весенней теплою порою", "Сватъ Иванъ, какъ пить мы станемъ", "Одинъ то былъ y отца, y матери единый сынъ", "Другъ мой милый, красно солнышко мое")…
       Вс. Миллеръ о "народничеств?" Пушкина.
      Изв?стный ученый этнографъ Вс. Миллеръ говоритъ: "яркимъ прим?ромъ удивительнаго процесса полнаго усвоенія народнаго духа и склада являются два отрывка – подражанія народнымъ стихамъ, сохранившіяся въ рукописяхъ Пушкина – начало сказки о медв?диц? и н?сколько стиховъ о вылет? первой весенней пчелки.
      "Передъ нами, какъ будто, запись подлинной народной п?сни, но, всматриваясь въ нее пристальн?е, мы зам?чаемъ, что это попытка къ художественному воспроизведенію, руководимая замысломъ сохранить весь колоритъ народности, незлобивый юморъ, м?ткія характеристики, типическій стихъ,- попытка, дающая, какъ справедливо выразился Анненковъ, "впечатл?ніе деревенской п?сни, проп?той великимъ мастеромъ". Сказка задумана изъ русскаго животнаго міра и начиваетъ разсказъ о событіи, случившемся въ л?сномъ царств? – въ семь? медв?дя-боярина. Нашъ бурый Мишка всегда пользовался народвой симпатіей и своими свойствами – неуклюжестью, лакомствомъ, челов?коподобными позами – служилъ мишенью народному юмору. Въ сказк? Пушкина медв?дь представленъ "бояриномъ л?снымъ" въ моментъ горя: умерла y вего сударушка-медв?диха, и зв?ри собираются къ нему выразить свое сочувствіе. Это предоставляетъ Пушкину возможность набросать краткія въ народномъ дух? характеристики зв?рей: онъ зналъ, что "животный міръ, изв?стный русскому крестьянину – и зв?ри, и рыбы, и даже нас?комыя – даетъ обильную пищу его наблюдательности, вызываетъ въ его воображеніи сравненіе съ міромъ людей и возбуждаетъ тотъ благодушный юморъ, въ которомъ чувствуется симпатія ко всему живому. Онъ могъ знать изв?стную нын? во многихъ записяхъ "старинку о птицахъ и зв?ряхъ, содержащую характеристику бол?е 30 представителей животнаго царства".
      "Въ сказк? о медв?диц? мы видимъ скор?е такое же художественное собраніе въ одинъ фокусъ народныхъ красокъ, запечатл?вшихся въ богатой памяти поэта, какъ въ его знаменитомъ пролог? къ "Руслану и Людмил?" – этомъ дивномъ калейдоскоп? русскихъ сказочныхъ мотивовъ".
       Обработка народныхъ сказокъ въ стихи.
      Къ этому же періоду относятся обработки народныхъ сказокъ въ стихи: 1) о рыбак? и рыбк?, 2) о цар? Салтан?, 3) о поп? и работнпк? его Балд? 4) о мертвой царевн? и – 5) о золотомъ п?тушк?. Кром? того, изъ записанныхъ имъ н?сколькихъ сказокъ (в?роятно, еще въ Михайловскій періодъ) онъ далъ Жуковскому свою запись "сказки о цар? Беренде?" – и Далю "о Георгіи Храбромъ и с?ромъ волк?". Очевидно, Пушкинъ не только самъ интересовался, но старался веиманіе и другихъ привлечь къ народному творчеству.
       Оригинальность стихотворныхъ разм?ровъ въ "народныхъ" произведеніяхъ Пушкина.
       Вс.Миллеръ указываетъ на разнообразіе и оригиналъность стихотворныхъ разм?ровъ, которыми пользовался Пушкинъ для своихъ "сказокъ": наприм?ръ, для сказки о Цар? Салтан? онъ облюбовалъ совершенно особый разм?ръ, которымъ раньше ничего не писалъ; причемъ трудно себ? представить разм?ръ, ближе соотв?тствующій отрывистому слогу народныхъ сказокъ {Этимъ разм?ромъ поздн?е воспользовался Ершовъ для своего "Конька-Горбунка".}. Въ "Сказк? о поп? и его работник? Балд?" Пушкинъ удачно подражаетъ той рубленой, но снабженной ри?мами, проз?, которую мы читаемъ на сгаринныхъ лубочныхъ картинкахъ. Наконецъ, въ знаменитой сказк?: "О рыбак? и рыбк?" поэтъ отказывается отъ ри?мы и ведетъ разсказъ южно-славянскимъ стихомъ, съ которымъ познакомился онъ въ сербскихъ п?сняхъ изъ сборника Караджича и которымъ вполн? соотв?тствуетъ спокойному эпическому ходу пов?ствованія.
       Происхожденіе н?которыхъ "народныхъ" произведеній Пушкина.
      Не вс? "сказки", обработанныя Пушкинымъ, чисто-русскаго происхожденія: такъ, "сказка о рыбак? и рыбк?", "сказка о мертвой царевн?" – сказки н?мецкія по происхожденію. Нужно было знать и понимать русскую народную поэзію такъ, какъ Пушкинъ, чтобы изъ чужого-заимствованнаго создать чисто-русское и даже простонародное. То же онъ сд?лалъ поздн?е и съ сюжетомъ, взятымъ изъ н?мецкой сентиментальной оперы: "Das Donauweibchen", переработавъ его на русскій ладъ въ своей "Русалк?".
       Работа Пушкина надъ своимъ языкомъ.
      Сближеніе съ творчествомъ и жизнью народа заставили Пушкина обратить особое вниманіе на свой, не только литературный, но и разговорный языкъ. Въ письмахъ его это сказалось лучше всего: съ каждымъ годомъ его р?чь д?лается проще, народн?е: онъ, словно, щеголяетъ простонародными выраженіями, знаніемъ пословицъ… Къ этому онъ шелъ сознательно и упорно. "Сказка сказкой, однажды сказалъ онъ, a языкъ нашъ – самъ по себ?, и ему нигд? нельзя дать этого русскаго раздолья, какъ въ сказк?. A вакъ это сд?лать?… Надо бы сд?лать, чтобы выучиться говорить по русски и не въ сказк?… Да н?тъ трудно, нельзя еще! A что за роскошь, что за смыслъ, какой толкъ въ каждой поговорк? нашей! Что за золото! A не дается въ руки, н?тъ!".
       Эпическія произведенія Пушкина въ этотъ періодъ.
      Къ важн?йшимъ эпическимъпроизведеніямъ этого періода относятся поэмы: "Полтава" (1828), "Галубъ" (1829), "М?дный всадникъ" (1833); романы и пов?сти – окончаніе "Евгенія Он?гина" (съ ?-ой главы), "Арапъ Петра Великаго" (1827), "Пов?сти Б?лкина" (1830), "Дубровскій" (1832), "Капитанская дочка" (1833).
       "Полтава".
      Поэма "Полтава" явилась результатомъ интересовъ Пушквна къ Петру Великому и малороссійскимъ преданіямъ, съ которыми познакомился онъ во время пребыванія своего въ им?ніи Раевскихъ въ "Каменк?". Самъ Пушкинъ и его друзья большое художественное значеніе придавали этому произведенію, усматривая въ немъ много литературныхъ достоинствъ.
      Въ поэм? н?тъ единства содержанія,- зд?сь развертываются дв? темы: 1) любовь, связавшая Мазепу съ Маріей, и – 2) столкновеніе Петра съ Карломъ. Об? темы связаны только личностью Мазепы.
       Мазепа.
      Мазепа, въ отношеніяхъ къ Маріи и къ Петру, представленъ эгоистомъ, который ради своихъ личныхъ радостей и личнаго счастья, готовъ жертвовать другими. Въ этомъ отношеніи, и Марія, и Петръ отт?няютъ собою этотъ эгоизмъ Мазепы,- Марія – своей самоотверженной любовью, Петръ – своимъ пониманіемъ общаго блага и неизм?ннымъ служеніемъ этому благу. И потомство расплатилось съ хищнымъ эгоизмомъ Мазепы,- его проклинаютъ въ церквахъ, тогда какъ трогательный образъ загубленной имъ д?вушки сд?лался предметомъ народныхъ п?сенъ, a въ честь Петра воздвигся монументъ.
       Отношенія Пушкина къ своему герою.
      Въ обрисовк? характера Мазепы Пушкинъ не пожал?лъ мрачныхъ красокъ. "Однакожъ, какой отвратительный предметъ!- восклицаетъ онъ, всматриваясь въ образъ своего героя: ни одного добраго, благосклоннаго чувства! ни одной ут?шительной черты! Соблазнъ, вражда, изм?на, лукавство, малодушіе, свир?пость!" У Пушкина это единственный образъ, для котораго поэтъ не нашелъ ни одной симпатичной черты. Объясняется это, быть можетъ, т?мъ, что онъ долго не всматривался въ дуiу Мазепы, a написалъ ее подъ вліяніенъ "думъ" Рыл?ева {"Войнаровскій", "Мазепа", "Пал?й" и др.},- тамъ Мазепа представленъ безпросв?тнымъ злод?емъ-титаномъ. И это увлекло Пушкина. "Сильные характеры и глубокая трагическая т?нь, набросанныя на вс? эти ужасы,- вотъ, что увлекло меня – говоритъ Пушкинъ. "Полтаву" написалъ я въ н?сколько дней, дал?е не могъ бы ею заниматься и бросилъ бы все!" Посл?днія слова очень характерны,- они свид?тельствуютъ о томъ, что долго въ героевъ "Полтавы" Пушкинъ не вдумывался, не изучалъ ихъ, что написаны они "порывомъ", в?роятно, подъ вліяніемъ Рыл?ева. Если бы поэтъ самъподошелъ къ этому образу, онъ, конечно, изб?жалъ бы слишкомъ неопред?ленныхъ и, въ то же время, сплошь темныхъ красокъ въ описаніи Мазепы. Поэтъ не обрисовалъ бы героя такими общими чертами:
 
      …онъ не в?даетъ святыни,
      …онъ не помнитъ благостыни,
      …онъ не любитъ ничего!
      …Кровь готовъ онъ лить, какъ воду,
      …презираетъ онъ свободу,
      …н?тъ отчизны для него".
 
      Повторяя характеристики, сд?ланныя Рыл?евымъ, Пушкинъ называетъ Мазепу "неукротимымъ", "старикомъ надменнымъ", "дерзкимъ хищникомъ", "губителемъ", "Іудой", "злод?емъ", "скрытнымъ", съ душой "коварной", "мятежной", "ненасытной"… Сл?дуя за Рыл?евымъ, онъ разсказываетъ о "черныхъ думахъ" Мазепы, объ его "злой вол?", объ "угрызеньяхъ его зм?иной сов?сти", объ его терзаньяхъ какой-то страшной пустотой, о томъ "кипучемъ яд?", который переполвяетъ его сердце. Въ описаніи наружности Мазепы Пушкинъ не щадитъ такихъ же красокъ: y Мазепы "блестящій", "впалый взоръ"; онъ "суровъ", "бл?денъ", "угрюмъ", онъ "молча скрежеталъ", y него "коварныя с?дивы", онъ "сверкаетъ очами". Стремительность его неукротимаго духа и y Рыл?ева, и y Пушкина выражается въ томъ, что Мазепа постоянно то "мчится", то "несется" на кон?. Однимъ словомъ, въ лиц? Мазепы Пушкинъ изобразилъ довольно шаблоннаго романтическаго злод?я; только прекрасная сцена разговора его съ Маріей смягчаетъ этотъ напыщенный и неестественный образъ.
       Петръ.
      Неизм?римо выше, въ художественномъ отношеніи, обрисованъ образъ Петра, выношенный въ душ? поэта, давно имъ любимый, имъ изученный и понятый… Чтобы обрисовать Петра, ему не пришлось обременять его образъ громкими эпитетами, – онъ нарисовалъ только два момента: въ его настроеніяхъ – 1) на пол? полтавской битвы – и 2) пирующимъ посл? поб?ды. Въ первомъ случа? передъ нами зам?чательное описаніе вн?шняго облика императора. Это описаніе реально, правдиво,- и, въ то же время, оно полно божественной красоты. Десятки эпитетовъ, которыми Пушкинъ над?лилъ Мазепу, желая представить его титаномъ зла, бл?дн?ютъ передъ сл?дующими немногими строками:
 
      "…Его глаза
       Сіяютъ.Ликъ его ужасенъ.
      Движенья быстры.
      Онъ прекрасенъ.
      Онъ весь – какъ Божія гроза…
      "…И онъ промчался яредъ полкми
      Могущъ и радостенъ, какъ бой!
      Онъ поле пожиралъ очами…
 
      Въ этихъ словахъ Пушкину удалось представить Потра "полубогомъ", создать ему апо?еозъ, не приб?гая къ искусственвымъ романтическимъ эффектамъ.
      Другой моментъ въ настроеніяхъ Петра – ликованіе его по поводу поб?ды:
 
      "Пируетъ Петръ.
      И гордъ, и ясенъ,
      И славы полонъ взоръ его,
      И царскій пиръ его прекрасенъ.
 
      Это – торжество великаго челов?ка, празднующаго не свою личную удачу, a новую эру въ историческихъ судьбахъ своего народа. Оттого такимъ величіемъ и спокойствіемъ полна его радость. Зд?сь н?тъ м?ста мелкому тщеславію, эгоизму, злорадству. Оттого въ своемъ шатр? онъ угощаетъ не только своихъ вождей, но и чужихъ-
 
      "И славныхъ пл?нниковъ ласкаетъ
      И за учителей своихъ
      Заздравный кубокъ поднимаетъ.
 
       Петръ, Карлъ и Мазепа.
      Передъ этимъ величіемъ государя, постигшаго духъ своего народа и прозр?вшаго его великія задачи, жалкими кажутся эгоистическое тщеславіе и честолюбіе Карла и Мазепы… И судьба покарала ихъ за то, что они служили, прежде всего, себ?,своимъ желаніямъ… Изъ царскаго шатра, въ которомъ царитъ чисто-олиипійское величіе и радость, поэтъ ведетъ насъ въ "глушь степей нагихъ": тамъ -
 
      "Король и гетманъ мчатся оба.
       Б?гутъ.Судьба связала ихъ.
 
      Они б?гутъ, "поникнувъ головою", б?гутъ навстр?чу смерти и нев?домымъ могиламъ въ чужомъ краю…
       Смыслъ поэмы.
      Весь смыслъ поэмы раскрывается въ эпилог?:
 
      "Прошло сто л?тъ – и что жъ осталось
      Отъ сильныхъ, гордыхъ сихъ мужей,
      Столь полныхъ волею страстей?
      Ихъ покол?нье миновалось -
      И съ нихъ исчезъ кровавый сл?дъ
      Насилій, б?дствій и поб?дъ.
      Остатки разоренной с?ни,
      Три углубленныя въ земл?
      И мхомъ поросшія ступени
      Гласятъ о шведскомъ корол?.
 
      Такова судьба великихъ людей, которые въ исторіи пресл?дуютъ свои маленькія, личныя ц?ли. Между т?мъ-
 
      "Въ гражданств? с?верной державы,
      Въ ея воинственной судьб?,
      Лишь ты воздвигъ, герой Полтавы,
      Огромный памятникъ себ?! -
 
      это награда отъ благодарнаго потомства великому слуг? своего народа.
       Разв?нчиваніе личности въ поэм?.
      Такимъ образомъ, "Полтава", какъ "Цыгане", какъ "Евгеній Он?гинъ", какъ, отчасти, "Борисъ Годуновъ" – есть разв?нчиваніе "лвчности". Мы вид?ли и въ жизни самого Пушкина это освобожденіе отъ эгоизма.
       Художественныя красоты поэмы.
      Поэма "Полтава", им?ющая большіе недочеты въ "построеніи", отличается обиліемъ отд?льныхъ сценъ и картинъ, написанныхъ геніально. Таковы, наприм?ръ, сцены: разговоръ Мазепы съ Маріей, Орлика и Кочубея, появленіе сумасшедшей Маріи, описаніе украинской ночи и полтавской битвы.
       Происхожденіе поэмы.
      Какъ указано было, поэма отразила на себ? – 1) давно зр?вшій y Пушкина интересъ къ личности Петра – и 2) вліяніе "думъ" Рыл?ева: въ нихъ Рыл?евъ раньше Пушкина началъ ходить вокругъ того художественнаго замысла, который воплощенъ "въ Полтав?": въ "думахъ" его выведены почти вс? лица, которыя повторяются потомъ въ Полтав?; кром? того, н?которыя отд?льныя картины, даже стихи Рыл?ева повторены въ "Полтав?" (черты характера Мазепы, картина привала утомленныхъ б?глецовъ Карла и Мазепы, пророческія вид?нія Мазепы, ана?ематствованіе въ церкви, казнь Кочубея, появленіе Маріи, y Пушкина развившіяся въ ц?лыя картины, прощанье съ родной землей) – все это, заимствованное Пушкинымъ, имъ перерабатывается и достигаетъ высокой степени совершенства,- 3) многіе факты изъ жизни Мазепы взяты Пушкинымъ изъ его "жизнеописанія", приложеннаго къ "дум?" Рыл?ева – "Войнаровскій", и принадлежащаго перу Корниловича.
       "Галубъ".
      Неоконченная поэма "Галубъ" интересна т?мъ замысломъ, который положенъ въ ея основаніе.
      Въ семью дикаго Галуба возвращается сынъ его Тазитъ, отданный отцомъ на воспитаніе отшельнику, повидимому, тайному христіанину. Тазитъ, просв?тленный св?томъ христіанства, тяготится суровой жизнью родного аула: онъ оторванъ отъ интересовъ своей дикой родни, онъ не понимаетъ идеаловъ отца,- не р?шается онъ ограбить беззащитнаго купца-армянина, рабу отца онъ даетъ возможность уб?жать изъ неволи, изъ сожал?нія не р?шается мстить убійц? брата, приводя въ свое оправданіе, что:
 

 
      Одинъ, израневъ, безоруженъ!
 
      Отецъ прогоняетъ взъ дома Тазита, проклинаетъ его, считая сына недостойнымъ носить имя чеченца.
      Изъ сохранившагося въ бумагахъ Пушкина плана поэмы видно, что Тазитъ долженъ былъ отказаться не только отъ родного дома, но и отъ любимой д?вушки; онъ сближается съ монахомъ, д?лается миссіонеромъ.
      Отрывокъ этой поэмы отличается необыкновенными красотами: описаніе похоронъ горца поразительно своей простой красотой; суровый образъ старика-Галуба отличается ц?льностью и полнотой.
       Идея поэмы.
      Идея поэмы – великое культурное значеніе христіанства, свид?тельствуетъ о томъ интерес?, съ которымъ Пушкинъ относился къ исторіи христіанской религіи. О великомъ цивилизующемъ ея значеніи въ начал? ХІХ-го стол?тія говорилось немало и на запад? (Шатобріанъ "Le g?nie de christianisme", Ламеннэ, Шеллингъ), и y насъ (напр., Чаадаевъ) {См. выше стр. 61.}.
       "М?дный всадникъ".
      Въ поэм? "М?дный Всадникъ", какъ въ "Полтав?", опять ставится вопросъ о томъ, что выше – счастье личное, или благо государственное. Опять въ лиц? Петра представленъ великій д?ятель, служившій только благу родины. Для его в?щаго взора, провидящаго будущее, ясна была необходимость "въ Европу прорубить окно" и, "ставъ ногою твердою y моря", создать Петербургъ, колыбель новой исторической жизни. Великое д?ло Петра потребовало много жертвъ y совремевниковъ. Большинство этихъ жертвъ было неизб?жно и необходимо, такъ какъ безъ нихъ никогда не можетъ обойтись ни одно великое событіе. Но и тогда, когда событіе еще только совершалось, и тогда, когда уже развертывались вс? великіе положительные результаты его – могли обнаруживаться, рядомъ съ нимъ, такія отрицательныя частности этого событія, отъ которыхъ попутно страдали отд?льныя личности. Эти страданія могли быть и безполезны для общаго блага! Но передъ необъятнымъ благомъ всего народа, въ глазахъ историка, мало ц?ны им?ютъ эти случайныя несчастья, даже гибель отд?льныхъ личностей. Это жестоко, но это неизб?жно. Весь трагизмъ этой суровой безсмысленной необходимости прочувствованъ Пушкинымъ и выраженъ имъ въ его поэм?: "М?дный всадникъ".
       Евгеній – жертва исторической необходимости.
      Мазепа въ "Полтав?" является эгоистомъ, приносящимъ все въ жертву своимъ суетнымъ желаніямъ,- онъ и погибаетъ всл?дствіе этого. Герой поэмы "М?дный Всадникъ", мечтающій только о личномъ благополучіи, не насилуетъ ничьей жизни, не вторгается въ исторію, – онъ только дрожитъ надъ своимъ маленькимъ счастьемъ. Но судьб? было угодно погубить это счастье,- и онъ погибъ, какъ случайная жертва великаго д?ла Петра,- погибъ отъ наводненія, которымъ особенно подверженъ Петербургъ всл?дствіе своего неудачнаго географическаго положенія. Передъ нами одна изъ "безсмысленностей" исторіи, одна изъ т?хъ ненужныхъ, безполезныхъ капель крови, которыхъ много разбрызгано по пути ея медленнаго величаваго шествія. Неумолимая и жел?зная, она идетъ впередъ, незная состраданія, не считая своихъ жертвъ. И каждая такая жертва, особенно ненужная и безполезная, внушаетъ къ себ? только безм?рную жалость. Пушкинъ прочувствовалъ это и написалъ глубоко-трогательную исторію одной такой жертвы: наводненіе разбиваетъ мечты Евгенія,- его возлюбленная погибаетъ, и онъ сходитъ съ ума.
      Но Пушкинъ не ограничился этимъ: онъ къ этой грустной исторіи прибавилъ еще одну черту: жертва не сразу подчиняется судьб?,- она ропщетъ: во имя своихъ личныхъ, эгоистическхъ чувствъ, Евгеній дерзаетъ святотатственно порицать того Петра, который былъ, въ его глазахъ, главнымъ виновникомъ его несчастья. И этотъ жалкій вызовъ сумасшедшаго Евгенія, брошенный гиганту на бронзовомъ кон?, лишаетъ несчастнаго значительной доли нашего сочувствія: безропотное страданіе внушаетъ къ себ? неизм?римо больше сочувствія. И жалкій муравей, возставшій противъ исполина, жестоко наказанъ,- всадникъ, съ разгн?ваннымъ ликомъ, на бронзовомъ кон?, пресл?дуетъ его по пятамъ…
       Евгеній – представитель захудалаго дворянства.
      Любопытно что Пушкинъ усложнилъ образъ Евгенія еще н?сколькими чертами: передъ нами не только челов?къ, потерявшій "по вин? Петра" свое личное счастье,- онъ, кром? того, принципіальный врагъ Петра за то, что тотъ унизилъ своими реформами русское дворянство. Евгеній, по происхожденію, принадлежалъ къ захудалой дворянской фамиліи, считавшей въ прошломъ въ своихъ рядахъ немало славныхъ именъ. Петръ своею "табелью о рангахъ" далъ дорогу "новымъ людямъ", и привилегіи происхождевія потеряли свою ц?ну. Въ любопытномъ отрывк?: "Родословная моего героя", относящемся къ поэм?, Пушкинъ прямо выражаетъ сожал?ніе по поводу постепеннаго паденія русской родовой, но об?дн?вшей аристократіи. Самъ Пушкинъ принадлежалъ къ ней, самъ гордился своей генеалогіей, и тяготился униженнымъ состояніемъ своего рода. Отсюда, изъ этихъ настроеній, вышли н?которыя произведенія его, въ которыхъ онъ высм?иваетъ "высшій св?тъ", въ значительной своей части состоящій изъ "новыхъ людей", выдвивувшихся только въ XVIII-омъ в?к?.
       Евгеній – славянофилъ.
      Но, кром? такихъ "сословныхъ" причинъ вражды Евгенія къ Петру, Пушкинъ представилъ его и еще націоналистомъ-славянофиломъ, который въ великомъ преобразовател? усмотр?лъ "насильника" надъ русской національностью. Собственно, въ дошедшемъ до васъ неоконченномъ текст? поэмы н?тъ указанія на это "славянофильство" Евгенія, но кн. Вяземскій, въ чтеніи самого Пушкина, слышалъ монологъ Евгенія (въ 30 стиховъ), въ которомъ осуждался Петръ за его крайнее западничество и энергически звучала ненависть къ европейской цивилизаціи.
      Во всякомъ случа?, въ художественномъ отношеніи, поэма проиграла бы, если бы Пушкинъ подчеркнулъ сословную вражду Евгенія къ Петру и включилъ бы еще его славянофильство: ослабился бы трагизмъ судьбы Евгенія и померкла бы основная идея поэмы.
       Петръ въ поэм?.
      Петръ Великій, какъ въ "Полтав?", представлевъ "полубогомъ": его самого въ поэм? н?тъ, но онъ присутствуетъ, какъ воспоминаніе, какъ ясный историческій образъ, связанный съ Невой и Петербургомъ.
 
      "На берегу пустынныхъ волнъ
      Стоялъ онъ, думъ великихъ полнъ,
      И вдаль гляд?лъ…
 
      Черезъ сто л?тъ онъ присутствуетъ зд?сь-же въ вид? м?днаго исполина:
 
      "Ужасенъ онъ въ окрестной мгл?!
      Какая дума на чел?!
      Какая сила въ немъ сокрыта!
      А въ семъ кон? какой огонь!
      Куда ты скачешь, гордый конь,
      И гд? опустишь ты копыта?…
      О, мощный властелинъ судьбы!
      Не такъ ли ты надъ самой бездной,
      На высот?, уздой жел?зной
      Россію вздернулъ на дыбы.
 
      И зат?мъ, этотъ же бронзовый гигантъ, въ вид? ужаснаго призрака, чтобы покарать дерзкаго пигмея-Евгенія за его эгоизмъ и мелкую злобу, несется за нимъ ночью по улицамъ столицы.
 
      "И озаренъ луною бл?дной,
      Простерши руку въ вышин?,
      За нимъ несется Всадникъ М?дный
      На звонко-скачущемъ кон?…
 
       Происхожденіе поэмы.
      Поэма богата прекрасными картинами – къ такимъ надо отнести, наприм?ръ, картину Невы до основанія Петербурга и Неву при Пушкин?, описаніе наводненія… Написана поэма подъ впечатл?ніемъ т?хъ разсказовъ, которые услышалъ Пушкинъ отъ очевидцевъ наводненія, и вычиталъ въ тогдашнихъ журналахъ и газетахъ. Картина Невы до основанія Петербурга заимствована изъ сочиненія Батюшкова; "Прогулка въ академію художествъ". Образъ оживленной статуи Петра, говорятъ, взятъ Пушкинымъ изъ ходячаго тогда разсказа о сн? кн. Голицына: въ 1812-омъ году ему привид?лось, будто статуя Петра скакала по улицамъ Петербурга и им?ла бес?ду съ императоромъ Александромъ.
       Сравненіе этихъ поэмъ съ прежними.
      Вс? эти три разобранныя поэмы неизм?римо богаче, въ идейномъ отношеніи раннихъ юношескихъ поэмъ,- тамъ интересъ автора сосредоточенъ на характер? героевъ, на описаніяхъ своеобразной природы юга,- зд?сь все вниманіе устремлено на выясненіи глубокихъ историческихъ идей: поэта интересуетъ великая культурная цивилизующая роль христіанства ("Галубъ"), его захватываетъ вопросъ о моральныхъ обязанностяхъ личности въ исторіи ("Полтава"), объ ирраціональномъ элемент? въ исторіи, выражающемся въ безполезности случайныхъ жертвъ. ("М?дный Всадникъ").
       Историческія пов?сти.
      Историческія пов?сти Пушкина: "Арапъ Петра Великаго" и "Капитанская дочка" – об? вышли изъ историческихъ интересовъ Пушкина къ Петру и Пугачеву. Какъ изв?стно, онъ занимался въ архивахъ сначала исторіей Петра, потомъ перешелъ къ Пугачеву. Результатомъ его увлеченія исторической работои была "Исторія Пугачевскаго бунта", дв? названныя пов?сти и, отчасти, такія произведенія, какъ "Полтава", "М?дный Всадникъ", "Пиръ Петра Великаго".
       Вліяніе Вальтеръ-Скотта.
      Историческія пов?сти Пушкина отразили на себ? вліяніе, популярныхъ тогда y насъ, романовъ Вальтеръ Скотта. Но это вліяніе сводилось только къ тому, что, сл?дуя за англійскимъ писателемъ, Пушкинъ испробовалъ свои силы надъ новымъ для него литературнымъ жанромъ -"историческимъ романомъ". Въ манер? письма онъ остался самостоятельнымъ и въ своихъ двухъ опытахъ явилъ образцы реалистическагоисторическаго романа, что было диковинкой и для Запада, гд? этотъ жанръ оставался еще романтическимъ(погоня за яркими картинами, за интересными героями, приподнятость стиля) – y насъ такимъ романистомъ-романтикомъ былъ старшій современникъ Пушкина – Бестужевъ-Марлинскій.
       Е. А Котляревскій объ историческихъ пов?стяхъ Пушкина. Историческая пов?сть на запад?.
       Н.А. Котляревскій говоритъ о пов?стяхъ Пушкина сл?дующее: "Оба памятника стоятъ совершенно одиноко въ нашей литератур? т?хъ годовъ. Мы не найдемъ имъ предшественниковъ ни y насъ въ Россіи, ни даже на Запад?. Все, что до Пушкина писано въ этомъ род? на русскомъ язык?, ничтожно и не возвышается надъ уровнемъ литературной посредственности: все, что писано на Запад? – при вс?хъ красотахъ выполненія – не достигаетъ той художественной простоты, той ясности въ замысл? и той жизненной правдивости въ р?чахъ и поступкахъ д?йствующихъ лицъ, которая такъ поражаетъ васъ въ историческихь романахъ Пушкина… Не сравнимъ мы съ ними ни сентиментальныхъ н?мецкихъ романовъ Лафонтена, или Мейснера, въ которыхъ много чувствительности и мало правды, ни французскихъ романовъ типа Гюго, Виньи, или Дюма – геніально-колоритныхъ и патетическихъ, но всегда сбивающихся на сказку, ни, наковец, романовъ англійскихъ – даже такихъ, какъ романы Вальтеръ Скотта, или Бульвера, въ которыхъ воображенія неизм?римо больше, ч?мъ въ Пушкинскихъ разсказахъ, но въ которыхъ, опять-таки, н?тъ и психологической правды въ душевныхъ движеніяхъ, настолько сильной, чтобъ обратить историческую личность въ нашего собес?дника и насъ – въ его современниковъ. A именно вс?ми этими качествами и блещутъ историческія пов?сти Пушкина… Прошедшее становится для насъ д?йствительностью, и, почти безъ усилія фантазіи, мы начинаемъ себя чувствовать людьми иного в?ка, потому что видимъ предъ собой живыхъ людей и живую обстановку, въ которыхъ соблюдены вс? условія реальной д?йствительности. Пушкинъ обладалъ этимъ даромъ заставлять читателя жить прошлою жизнью, и только одинъ изъ вс?хъ нашихъ писателеи им?лъ эту власть надъ временемъ, пока "Война и Миръ" не указала намъ въ лиц? графа Л. Толстого его законнаго насл?дника".
       Историческая пов?сть въ Россіи до Пушкина.
      Итакъ, русская историческая пов?сть до Пушкина была сентиментальная, или романтическая. Къ этимъ двумъ основнымъ настроеніямъ въ начал? XIX в. стали прим?шивать элементъ мнимо-народный.Онъ проявляется во вс?хъ этихъ произведеніяхъ, всегда въ одинаковыхъ видахъ: "прославленіе православія и самодержавія, перечень разныхъ доброд?телей, свойственныхъ русскимъ, исчисленіе и, вм?ст? съ т?мъ, извиненіе кое-какихъ пороковъ, археологическая реставрація обстановки, костюма и, по м?р? силъ, самой р?чи, иногда экскурсіи въ область ми?ологіи и народныхъ преданій – вотъ, самые распространенные мотивы и пріемы, при помощи которыхъ авторъ стремился придать своему разсказу историческій и народный характеръ". Романы Загоскина, Лажечникова, Марлинскаго, Мосальскаго, Вельтмана, Зотова, Кукольника,- вотъ, представители такого вида творч?ства. Одиноко среди нихъ стоять пов?сти Пушкина, какъ "Борисъ Годуновъ" – среди тогдашнихъ русскихъ трагедій, крикливыхъ, въ патріотическомъ дух?…
       "Арапъ Петра Великаго".
      Въ пов?сти "Арапъ Петра Великаго" Пушкинъ обрисовалъ просто и правдиво русское общество петровскаго времени.
       Русское общество въ пов?сти. Петръ Великій. Арапъ-Ибрагимъ.
      На фон? широко-нарисованной картины тогдашнихъ нравовъ и обычаевъ высшаго св?та, онъ нарисовалъ типы людей стариннаго склада, враждебно настроенныхъ къ нововведеніямъ Петра (бояринъ Ржевскій) – и типы людей, въ той или другой м?р?, усвоившихъ новые взгляды (Ибрагимъ, Корсаковъ). Не безъ юмора, но безъ всякой карикатурности, нарисовалъ Пушкинъ въ своей пов?сти рядъ характерныхъ сценокъ изъ тогдашней жизни (семейный бытъ русской знати, придворная ассамблея и т. д.). Центральное м?сто въ пов?сти занимаетъ Петръ Великій, представленный въ обстановк? частной, интимной жизни. Пушкинъ представилъ его благожелательнымъ по отношенію къ своему крестнику арапу-Ибрагиму, изобразилъ благодушнымъ хозяиномъ на придворномъ балу, сердечнымъ, простымъ и грубоватымъ въ обращеніи. Такимъ образомъ, идеализаціи въ обрисовк? его Пушкинъ себ? не позволилъ,- нарисовалъ его просто и правдиво. Гораздо бл?дн?е вышелъ y Пушкина арапъ-Ибрагимъ, который, судя по заглавію пов?сти, долженъ былъ занимать зд?сь первое м?сто. Онъ представленъ сначала въ кругу парижской аристократіи, любовникомъ св?тской дамы; зат?мъ онъ возвращается въ Россію и, по желанію Петра, д?лается женихомъ Ржевской. Пов?сть осталась неоконченной, и потому характеръ главнаго героя остался непрояснившимся: нам?чевы лишь вскользь простота и благородство его души, способность къ сильной страсти, но, въ то же время, нич?мъ не доказана сила его воли,- слишкомъ легко подчиняется онъ Петру. Повидимому, въ Ибрагим? Пушкинъ хот?лъ представить челов?ка, преданнаго Петру "безъ лести", рядового сотрудвика и исполнителя его воли, который, "не мудрствуя лукаво", повинуясь долгу и личной привязанности, идетъ всл?дъ за нимъ. За эту простоту, трудолюбіе и исполнительность Петръ, повидимому, и любилъ своего арапа.
       "Капитанская дочка".
      Если разобранная пов?сть вышла изъ интересовъ Пушкина къ Петру и къ его эпох?, то "Капитанская Дочка" есть результатъ его увлеченія "пугачевщиной". Созданію пов?сти предшествовали архивныя занятія поэта, выпускъ въ св?тъ капитальнаго историческаго изсл?дованія "Исторія пугачевскаго бунта" и по?здка въ Оренбургскій край – въ т? м?ста, гд? развернулась одна изъ самыхъ кровавыхъ страницъ русской исторіи.
       Русская жизнь и люди въ пов?сти.
      Исходя изъ центральнаго пункта своей работы – "пугачевщины", Пушкинъ въ своей пов?сти до такой степени расширилъ пред?лы своей картины, что бунтъ Пугачева явился только эпизодомъ на фон? свободно и широко-нарисованной русской жизни Х?III-го в?ка – той провинціальной, которая мирно текла въ тогдашнихъ "дворянскихъ гн?здахъ", и на окрайнахъ русской земли, въ захолустныхъ "фортеціяхъ" Оренбургскаго края. Мимоходомъ рисуетъ поэтъ уголокъ придворной жизни и военной среды. Онъ выводитъ много лицъ, самыхъ разнообразныхъ, но всегда характерныхъ и исторически-в?рныхъ: передъ нами, кром? главныхъ героевъ, выведены и русскіе пом?щики-дворяне, и гарнизонные офицеры, и бунтующіе крестьяне, и мятежные казаки, и Пугачевъ, и императрица Екатерина, и незабвенный Савельичъ, мелькаютъ и мастерски-очерченные типы француза Бопре, оренбургскаго коменданта Рейндорна, армейскаго кавалериста Зурина и многихъ другихъ. Вся эта масса лицъ и событій, крупныхъ и мелкихъ, трагическихъ и комическихъ, включена въ рамки "семейной хроники". Петръ Андреевичъ Гриневъ, герой романа, словно въ назиданіе своимъ д?тямъ, просто и безхитростно пов?ствуетъ имъ исторію своей жизни, воспитанія, службы, женитьбы… Тонъ этого пов?ствованія выдержанъ Пушкинымъ отъ начала до конца,- онъ ум?ло скрываетъ себя за своимъ героемъ, и, благодаря этому, въ результат?, создаетъ произведеніе, объективное въ высшей степени.
       Первая глава – "дворянское гн?здо" XVIII в.
      Въ первой глав? романа представлена жизнь въ "дворянскомъ гн?зд?" конца XVIII-го в?ка, характеризуется та обстановка, та среда, которая тогда воспитывала рядовыхъ служилыхъ дворянъ, на своихъ плечахъ вынесшихъ всю русскую исторію Х?ІII-го стол?тія. Вся эта глава разсказана съ легкою прим?сью юмора,- Гриневъ вспоминаетъ свое д?тство, н?сколько подсм?иваясь надъ собой и надъ своимъ воспитаніемъ, но, въ то же время, эта первая глава проникнута сочувствіемъ и любовью къ изображаемому въ ней быту.
       Вторая глава – Оренбургскій край.
      Вторая глава изображаетъ первыя впечатл?нія того края, съ которымъ судьба связала молодого Гринева. Картина бурана въ степи, встр?ча съ таинственнымъ вожатымъ и пророческій сонъ Гринева являются прелюдіей съ т?мъ впечатл?ніямъ, которыя зд?сь его ожидали. "Сонъ Гринева им?лъ значеніе эпизода, прекрасно дополняющаго картину бурана и сцену перваго появленія Пугачева, который сливался въ представленіи молодого Гринева, вм?ст? съ вьюгой и ея мглой, въ одно своеобразное и стихійно-грозное ц?лое" (Черняевъ). Сцена въ корчм?, споръ Савельича изъ-за тулупа и денегъ, встр?ча героя съ недалекимъ оренбургскимъ губернаторомъ Рейнсдорпомъ – сцены, проникнутыя истиннымъ комизмомъ.
       Третья глава – Б?логорская кр?пость.
      Обликъ Пугачева, хотя и мелькомъ начерченный въ этой глав?, вр?зывается въ память читателя.
      Третья глава знакомитъ насъ съ жизнью Б?логорской кр?пости, съ семьей коменданта кр?пости – съ его женой и дочерью. Жизнь зд?сь отличается комичною патріархальностью. Вс?ми несложныни д?лами кр?пости правитъ жена коменданта,- она налагаетъ дисциплинарныя наказанія. Самъ капитанъ Мироновъ, предоставивъ административныя и хозяйственныя хлопоты энергичной супруг?, занимается спеціально-военнымъ д?ломъ – обученіемъ строю старыхъ инвалидовъ, составляющихъ весь гарнизонъ "фортеціи".
       Четвертая-шестая главы – любовь Гринева.
      Четвертая и шестая главы представляютъ собою узелъ романа: молодой Гриневъ сближается съ Машей Мироновой; ихъ взаимная любовь вызываетъ ревность и зависть Швабрина. Между нимъ, и Гриневымъ, на этой почв?, разыгрывается ссора, кончающаяся дуэлью. Поправившись отъ ранъ, молодой Гриневъ сватается къ Маш?, получаетъ согласіе, но отецъ его, согласія на его бракъ не даетъ. Въ этой глав? вполн? опред?ляются вс? главные герои пов?сти, раскрывается горячій и благородный нравъ Гринева, обрисовывается простая, возвышенная и любящая натура Маріи Ивановны; т?мъ отвратительн?е, представляется эгоизмъ Швабрина. Зд?сь же, въ этой глав?, дорисовываются другія второстепенныя лица романа: жена Миронова, Савельичъ, Иванъ Игнатьевичъ.
       Шестая-тринадцатая главы – Пугачевщина.
      Сл?дующія, съ шестой по тринадцатую, главы посвящены "пугачевщин?", и во вс?хъ этихъ главахъ фигурируетъ Пугачевъ: онъ представленъ въ роли "императора", обрекающаго на казнь "государевыхъ ослушниковъ", и въ пьяномъ обществ? "енараловъ"-сообщниковъ, и въ качеств? защитника несчастной Маши, и въ роли великодушнаго, признательнаго покровителя Гринева… Въ этихъ главахъ развертывается все содержаніе пов?сти; зд?сь сосредоточены вс? главныя событія жизни Гринева и Маши Мироновой.
       Четырнадцатая глава – развязка романа.
      Посл?дняя четырвадцатая глава содержитъ въ себ? развязку романа: судъ надъ Гриневымъ, жизнь Маши въ им?ніи Гриневыхъ, по?здка ея въ Петербургъ; перенесеніе д?йствіе изъ захолустной деревенской жизни въ обстановку дворцоваго величія съ императрицей Екатериной въ центр?, является величественнымъ аккордомъ, заключающимъ исторію героическихъ страданій героевъ романа.
      Скромные, малозам?тные герои пов?сти получаютъ отъ судьбы все заслуженное ими счастье, и высокимъ духомъ примиренія съ жизнью в?етъ отъ ихъ простой, правдивой исторіи.
       Старикъ Гриневъ.
      Старикъ Гриневъ обрисованъ удивительно мастерски: "Это – яркій представитель лучшей части нашего пом?стнаго дворянства, организованнаго и воспитаннаго Петромъ Великимъ въ суровой школ? военныхъ походовъ и иныхъ "несносныхъ трудовъ и жертвъ, которыми строилась и кр?пла имперія". (Черняевъ). Онъ – слуга отечеству и государю,- эту службу онъ понимаетъ, какъ свой дворянскій долгъ, и въ такомъ дух? воспитываетъ онъ сына. Челов?къ самостоятельный, даже упрямый, честный и негибкій въ жизни, онъ не ужился на военной служб?, вышелъ рано въ отставку и повелъ замкнутую жизнь въ своей деревушк?. Д?йствіе романа застаетъ его уже пожилымъ челов?комъ, л?тъ за шестьдесятъ, но сохранившимъ всю бодрость духа, всю ясность ума. Челов?къ, н?сколько суровый, даже деспотическій, онъ, въ то же время, былъ справедливымъ и сдержаннымъ. Къ жен?, сыну и къ кр?постнымъ относится онъ съ той патріархальной и "разумной" строгостью, которую рекомендовалъ русскимъ людямъ "Домострой",- но его и любили, и уважали. Пушкинъ подчеркиваетъ наличность въ его душ? значительной доли "аристократизма": къ крестьянамъ относится онъ, какъ "баринъ",- родословною своей гордится. Эта гордость дворянина, традиціей котораго, изъ в?ка въ в?къ, была "служба" родной земл?, воспитала въ немъ сознаніе долга передъ родиной и государемъ. Отправляя сына на службу, даетъ онъ ему характерный сов?тъ: "служи в?рно, кому присягаешь; на службу не напрашивайся, отъ службы не отказывайся; не гоняйся за лаской начальника; береги платье съ нова, a честь съ молоду!" {Старикъ Гриневъ напоминаетъ н?сколько кн. Волконскаго (старика), одного изъ героевъ "Войны и Мира".} .Вотъ почему слухъ объ изм?н? сына поражаетъ его больн?е, ч?мъ поразила бы в?сть объ его смерти. "Честь – главный двигатель вс?хъ чувствъ и поступковъ Гринева. Руководствуясь всегда и во всемъ честью, онъ ум?лъ ц?нить ее и въ другихъ. Испов?дуя культъ чести, какъ в?рности служебному и сословномy долгу, старый Гриневъ невольно и безсознательно привилъ этотъ культъ своему сыну и т?мъ самымъ спасъ его отъ паденія и ошибокъ въ Б?логорской кр?пости и при столкновеніи съ Пугачевымъ. Старикъ, несмотря на свою суровость, отличался и своеобразной добротой. Это видно изъ отношеній его къ Маш?, которую онъ, несмотря на предуб?жденіе, пріютилъ y себя.
       Молодой Гриневъ.
      Молодой Гриневъ – "плоть отъ плоти и кость отъ кости своего отца". (Черняевъ). Онъ представляетъ собой типъ, во многихъ отношеніяхъ напоминающій своего отца: только суровость старика см?няется y него мягкостью сердца, даже чувствительностью… На нашихъ глазахъ, въ два года выростаетъ онъ изъ ребенка, пускающаго зм?я и по?дающаго п?нки съ варенья – въ самостоятельнаго челов?ка, съ достоинствомъ выходящаго изъ затрудненій очень опасныхъ. "Гриневъ былъ однимъ изъ благородн?йшихъ представителей дворянства второй половины XVIII в?ка. Какъ и вс? люди его покол?нія, онъ началъ жить очень рано и достигъ умственной и нравственной зр?лости въ такіе годы, когда люди нашего времени смотрятъ на себя, какъ на школьниковъ" (Черняевъ).
       Ключевскій о Геро? пов?сти.
      Любопытна характеристика Гринева, сд?ланная проф. Ключевскимъ: "Среди образовъ XVIII в. не могъ Пушкинъ не отм?тить "недоросля", и отм?тилъ его безпристрастн?е и правдив?е Фонвизина. У посл?дняго Митрофанъ сбивается на каррикатуру, обращается въ комическій анекдотъ. Въ исторической д?йствительности недоросль – не каррикатура и не акекдотъ, a самое простое и вседневное явленіе, къ тому же нелишенное довольно почтенныхъ качествъ. Это – самый обыкновенный, нормальный русскій дворянинъ средней руки. Высшее дворянство находило себ? пріютъ въ гвардіи, y которой была своя политическая исторія въ XVIII в., впрочемъ, бол?е шумная, ч?мъ плодотворная. Скромн?е была судьба нашихъ Митрофановъ. Они всегда учились понемногу,- сквозь слезы при Петр? I,- со скукой при Екатерин? II, не д?лали правительствъ, но р?шительно сд?лали нашу военную исторію Х?III в. Это – армейскіе офицеры, которые протоптали славный путь отъ Кунерсдорфа до Рымника и до Нови. Они, съ русскими солдатами, вынесли на своихъ плечахъ дорогіе лавры Миниховъ, Румянцевыхъ и Суворовыхъ. Пушкинъ отм?тилъ два вида недоросля, или, точн?е, два момента его исторіи: одинъ является въ Петр? Андреевич? Гринев?, невольномъ пріятел? Пугачева, другой – въ наивномъ беллетрист? и л?тописц? села Горохина – Иван? Петрович? Б?лкин?".
      Отъ отца унасл?довалъ Грвневъ взглядъ на смыслъ своей жизни, на свои обязанности,- отъ матери – мягкость ея сердца. Жизнь помогла развиться этимъ добрымъ задаткамъ, полученнымъ еще изъ вліяній родной семьи. Благодаря стараньямъ отца, онъ пріобр?лъ дома кое-какія св?д?нія, и скудный запасъ ихъ онъ пополнялъ охотно,- это была одна изъ причинъ его скораго сближенія съ Швабринымъ, который покорилъ его своею образованностью и начитанностью.
      Рано обнаруживаетъ онъ ум?ніе жить своимъ умомъ; онъ д?лалъ промахи, но не совершилъ ничего постыднаго. Обыгранный не совс?мъ чисто Зуринымъ, онъ съ негодованіемъ отвергаетъ предложеніе Савельича "не платить проигрыша",- и это негодованіе обнаруживаетъ въ юнош?, только что вырвавшемся изъ-подъ родительской опеки, тонкость чувства чести. Онъ дов?рчивъ и наивенъ, но мужества y него – не заниматьстать,- исторія со Швабринымъ это доказала. Чистота его юношескаго сердца, его отзывчивость на все хорошее, простота и благородство души, завоевали ему любовь Маши Мироновой, золотое сердце которой было скрыто ея скромностью, смиреніемъ, ея провинціальною заст?нчивостью, даже дикостью. Его юное благородство, храбрость и искренность покоряютъ ему даже жесткое сердце Пугачева,- Гриневъ становится въ челов?ческія отношенія къ нему, и, только благодаря этому, притаившіеся въ душ? Пугачева добрые инстинкты открываются.
      Поэтъ сум?лъ своего "простого" героя и нарисовать "просто" – онъ не идеализировалъ его, не придавалъ ему красивыхъ позъ и не вложилъ ему въ уста патетическихъ р?чей. Гриневъ ничего "романтическаго" въ себ? не им?етъ,- это образъ, написаный кистью художника-реалиста.Эпиграфомъ ко всей пов?сти Пушкинъ выбралъ изреченіе: "береги честь смолоду", желая этимъ подчеркнуть ту основную черту въ характер? Гринева, которую онъ вынесъ изъ воспитанія, полученнаго доиа.
       Старики Мироновы.
      Во глав?, посвященной характеристик? Мироновыхъ, Пушкинъ эпиграфомъ беретъ фразу изъ "Недоросля": "старинные люди, мой батюшка",- опред?ляя этимъ, что Мироновы живутъ въ кругу старозав?тныхъ традицій, что даже Гриневы стоятъ гораздо ближе ихъ къ новшествамъ культурной жизни. Гриневы – представители захудалаго, но родовитаго дворянства, Мироновы – б?дные, служилые люди, попавшіе въ дворяне, благодаря петровской табели о рангахъ.
       Мироновъ.
      Старикъ Мироновъ сорокъ л?тъ тянетъ солдатскую лямку; онъ участвовалъ во многихъ походахъ – и противъ пруссаковъ (семил?тняя война), и противъ турокъ. Онъ плохо знаетъ военные артикулы и, несмотря на всю любовь свою къ военному д?лу, не можетъ своихъ инвалидовъ научить различать правую ногу отъ л?вой; онъ не знаетъ и законовъ военныхъ,- вс?мъ въ "кр?пости" распоряжается его властолюбивая супруга, которая даже въ зас?даніи "военнаго сов?та" принимаетъ горячее участіе. Но изъ своей многотрудной жизни онъ вынесъ спокойное мужество, в?рность солдатскому долгу и равнодушіе къ смерти. Въ посл?днія минуты своей жизни онъ явилъ прим?ръ истиннаго героизма и выказалъ всю красоту своей безхитростной и кроткой, а, вм?ст? съ т?мъ, и мужественной, благородной души". (Черняевъ). Р?шившись на борьбу съ Пугачевымъ, онъ зналъ, что идетъ на смерть,- и участь семьи не останавливаетъ его: онъ просто прощается съ подругой жизни, просто благословляетъ дочь. "Въ его посл?днихъ словахъ къ дочери сказывается вся сила его в?ры и вся искренность его безхитростной, простой, чисторусской морали: "Ну, Маша, молись Богу, будь счастлива. Онъ тебя не оставитъ. Коли найдется добрый челов?къ – дай вамъ Богъ, любовь да сов?тъ. Живите такъ, какъ жили мы съ Василисой Егоровной". Къ солдатамъ своимъ онъ обращается съ р?чью простой, чуждой аффектаціи: "что же вы, д?тушки, стоите? умирать, такъ умирать – д?ло служнвое!". Въ немъ много комизма, но въ т?хъ случаяхъ, въ которыхъ обнаруживается его величавое, чуждое всякой театральности чисто-русское мужество, онъ вселяетъ къ себ? глубокое уваженіе, и вы преклоняетесь передъ нимъ, какъ передъ истиннымъ героемъ, ни мало не уступающимъ т?мъ героямъ древней Греціи и древняго Рима, которымъ мы привыкли удивляться со школьной скамьи. (Тамъ же). Иванъ Кузьмичъ – изъ разряда т?хъ смирныхъ, незам?тныхъ героевъ, которыми такъ интересовался Л. Толстой въ своихъ "Севастопольскихъ разсказахъ" и въ "Войн? и Мир?". {Тушинъ, Тимохинъ и др.}
       Иванъ Игнатьевичъ.
      Рядомъ съ Мироновымъ стоитъ близкій ему по духу Иванъ Игнатьевичъ. Въ этомъ кривомъ поручик?-старик? еще больше комизиа, ч?мъ въ его начальник?,- онъ еще простодушн?е, еще безхитростн?е капитана Миронова, но y него такое-же мужественное сердце и довольно здраваго смысла. И Швабринъ, и даже Гриневъ не прочь посм?яться надъ этимъ см?шнымъ старикомъ, который безропотно исполняетъ вс? приказанія капитанши – помогаетъ ей мотать нитки, по ея приказанію, нанизываетъ грибы для сушенія. Ho y него оказывается свои взгляды на жизнь и смерть… Онъ, наприм?ръ, чуждъ предразсудковъ "культурнаго общества" и на дуэль смотритъ съ чисто-народной точки зр?нія. Когда Гриневъ его пригласилъ быть секундантомъ онъ сказалъ: "помилуйте, Петръ Андревчъ. Что это вы зат?яли! Вы съ Алекс?емъ Иванычемъ побранились! Велика б?да! Брань на вороту не виснетъ! Онъ васъ побранилъ, a вы его выругайте; онъ васъ – въ рыло, a вы его въ ухо, въ другое, въ третье – и разойдитесь; a мы ужъ васъ помиримъ. A то, доброе-ли д?ло заколоть своего ближняго, см?ю спросвть? И добро бы ужъ закололи вы его: Богъ съ нимъ, съ Алекс?емъ Иванычемъ, я и самъ до него не охотникъ. Ну, a если онъ васъ просверлитъ? На что это будетъ похоже? Кто будетъ въ дуракахъ, см?ю спростть?" Онъ осуждаетъ дуэль и съ точки зр?нія христіанской, и съ точки зр?нія здраваго смысла. Для него это только гр?хъ и нел?пость,- "рыцарства" въ поединк? онъ не понимаетъ и даже, вопреки начальнымъ требованіямъ "приличія", не считаетъ нужнымъ скрывать вв?ренную ему тайну. Умираетъ онъ такъ же просто, повторяя передъ Пугачевымъ слова своего единственнаго авторитета въ жизни – капитана Миронова. Въ эти слова онъ вноситъ только свое добродушіе, сказавъ самозванцу: "ты, дядюшка,воръ и самозванецъ!"
       Вамилиса Егоровна.
      Характервой парой къ Ивану Кузмичу была его жена Василиса Егоровна. Эта словоохотлвиая, прямодушная женщина отличалась властнымъ характеромъ; передъ ней пассовалъ ея, обстр?лянный въ бояхъ, супругъ,- но, относясь къ нему немного свысока, она ум?ла уважать въ немъ честнаго друга и честнаго воина. Она до такой степени сжилась съ нимъ, что жизнь y нихъ была общая. "Мы ужъ сорокъ л?тъ на служб?",- говоритъ она о муж?. Вс? д?ла мужа поэтому считаетъ она въ одинаковой степени своими. Она обладаетъ мужественнымъ характеромъ и на военномъ сов?т? является р?шительной сторонницей сопротивленія Пугачеву. Она была настоящимъ другомъ своему мужу и въ могилу не хочетъ отпускать его одного. Поэтому она отказывается спасаться б?гствомъ изъ кр?пости: "нечего мн? подъ старость л?тъ разставаться съ тобой да искать одинокой могилы на чужой сторон?,- вм?ст? жить, вм?ст? и умирать!" – говоритъ она. "Она была необразована и, по вн?шности, н?сколько грубовата, но въ ея душ? таился неисчерпаемый родникъ любви, соединенный съ отвагой и выносливостью челов?ка, закаленнаго въ опасностяхъ и трудахъ боевой и походной жизни. Василиса Егоровна – такой же св?тлый и привлекательный типъ стараго в?ка, какъ Иванъ Кузмичъ, Иванъ Игнатьевичъ, Савельичъ и старикъ Гриневъ съ женою (Черняевъ).
       Марія Ивановна Миронова.
      Марія Ивановна подстать Грнневу,- не сразу увидишь черты великой души и великаго сердца въ этой простой и незам?тной д?вушк?. И постигаютъ ее сразу или люди-сердцев?дцы, какой представлена въ роман? императрица Екатерина, или инстиктивно чуютъ величіе ея души людн безхитростные: Савельичъ называлъ ее "ангеломъ Божьимъ". Образованія она не получила никакого,- б?дность не позволила родителямъ ея дать ей ни св?тскаго лоска, ни блестящаго воспитанія: "они окружили ее атмосферой честной б?дности и несложныхъ, но возвышенныхъ и твердыхъ взглядовъ на жизнь и людей"… Подобно многимъ русскимъ д?вушкамъ древней Руси, она все воспитаніе получила въ религіи, да въ семь?. "Церковь сд?лала ее христіанкой въ истинномъ смысл? этого слова; отчій домъ поддерживалъ и укр?пилъ въ ней то настроеніе, которое она вынесла оттуда и прочно привилъ къ ней несложные, но добрые навыки и уб?жденія, на которыхъ держалась старинная Русь". Впечатлительная и женственная, она отличается чуткостью сердца и тонкимъ, какимъ-то, смиреннымъ самолюбіемъ. Но, роняя тихія слезы самолюбія во время беззаст?нчиваго разговора матери объ ея б?дности, падая въ обморокъ отъ шума битвы и при вид? Пугачева она могла быть р?шительна и см?ла въ своихъ поступкахъ: никакія мученія не заставляютъ ее подчиниться вол? Швабрина: безъ колебанія идетъ она въ трудный путь,- ходатайствовать передъ императрицей за своего ни въ чемъ неповиннаго жениха. Замкнутая въ себ? и скрытная, она жила внутренней жизнью и, мало говоря, не выд?ляясь изъ массы людей, сум?ла выработать въ себ? знаніе людей и научилась въ нихъ разбираться (отношеніе ея къ Швабрину). Рисоваться она не ум?ла, всякая аффектація ей чужда. Искренняя и простая, она не любитъ выставлять на показъ своихъ чувствъ. Даже прощалась она съ могилами родителей одна, чтобы дорогой ей челов?къ не былъ свид?телемъ ея горя. Насколько сильны надъ ней древне-русскія воззр?нія на жизнь, видно, хотя-бы, изъ того, что, узнавъ о нежеланіи родителей Гринева прислать ему благословеніе на свадьбу, она готова подчиниться вол? Божьей и отказывается отъ мечты соединить свою сиротскую долю съ судьбой дорогого ей челов?ка. "Н?тъ, Петръ Андреичъ, говоритъ она, я не выйду за тебя безъ благословенія твоихъ родителей. Безъ ихъ благословенія не будетъ теб? счастья. Покоримся вол? Божьей. Коли найдешь себ? суженую, коли полюбишь другую – Богъ съ тобою, Петръ Андреичъ, a я за васъ обоихъ буду Богу молиться!". Великодушная безъ м?ры, д?вушка готова молиться зa будущую супругу дорогого ей челов?ка; она думаетъ только объ его счастье; "безъ ихъ благословенія не будетъ теб?счастья" – говоритъ она. Подобно своимъ родителямъ, подобно кривому поручику, подобно этимъ "стариннымъ людямъ", она не живетъ модными идеалами, вычитанными изъ книгъ. Она осуждаетъ дуэль, видя въ ней проявленіе злого легкомыслія и эгоизма,- для нея не "правила чести", не приличія св?тскихъ людей,- a внутренняя, "божеская правда" выше всего на св?т?. "Марья Ивановна прекрасно себ? усвоила значеніе Евангельскихъ словъ: "будьте кротки, какъ голуби, и мудры, какъ зм?и"; она всец?ло была проникнута величавою народною мудростью, сложившеюся подъ вліяніемъ церкви и ея ученія". Она не кончила своей жизни, какъ Лиза Калитина монастыремъ,- она сд?лалась счастливой матерью и преданной женой.
       Сравненіе этой героини съ Татьяной.
      Образъ Маши Мироновой гораздо полн?е и чище образа Татьяны Лариной. Кроткое лицо Марьи Ивановны окружено ореоломъ чистоты и поэзіи и, даже можно сказать, святости. Марья Ивановна, съ гораздо большимъ основаніемъ, ч?мъ Татьяна, можетъ быть названа идеаломъ русской женщины, ибо въ ея натур?, въ ея стремленіяхъ, и во всемъ склад? ея ума и характера не было ничего нерусскаго, вычитаннаго изъ иностранныхъ книгъ и, вообще, нав?яннаго иноземными вліяніями. Вс?ми своими помыслами и влеченіями Марья Ивановна связана съ русскимъ бытомъ Только талантъ такого реалиста-художника, какъ Пушкинъ, спасъ образъ героини, этого "ангела во плоти" – отъ фальши. Онъ такъ прикр?пилъ ее къ земл?, къ сред?, къ эпох?, что эта идеальная героиня спасена была отъ той идеализаціи, которая многихъ героевъ стараго, до-пушкинскаго романа, обратила въ какихъ-то манекеновъ, живущихъ по правиламъ прописной морали.
       Пугачевъ.
      Удивительное мастерство обнаружилъ Пушкинъ и въ обрисовк? Пугачева. Въ пору романтизма, когда писатели особенно дорожили риторикой и эффектами, Пушкинъ сум?лъ въ Пугачев? понять и нарисовать не мелодраматическаго героя – а, просто, челов?ка, съ челов?ческими слабостями и достоинствами. Пугачевъ, въ его толкованьи, т?мъ интересн?е для насъ, что къ обрисовк? его души Пушкинъ приготовился долгол?тнимъ изученіемъ историческихъ матеріаловъ, записокъ и устныхъ преданій. Такимъ образомъ, въ характеристик? самозванца сказался не только поэтъ-художникъ, инстинктомъ прозр?вающій челов?ческую душу, но и добросов?стный ученый-историкъ. Благодаря такому соединенію точекъ зр?нія, образъ Пугачева получился полный: Пушкинъ не умолчалъ о преступныхъ чертахъ его души (напр., о кровожадности), но сум?лъ въ немъ найти широкія черты отваги, удальства и способность отдаваться благороднымъ порывамъ; въ немъ онъ уловилъ и добродушіе, и плутоватый простонародный юморъ. "Пушкинскій Пугачевъ представляетъ соединеніе богатырскаго размаха съ плутоватостью яицкаго казака, прошедшаго огонь и воду, съ повадками разбойника… Не уменьшая крупныхъ разм?ровъ Пугачева, Пушкинъ не д?лалъ изъ него мелидраматическаго злод?я, или байрововскаго героя; онъ ни на ммнуту не забывалъ о т?хъ историческихъ условіяхъ, которыя породили Пугачева и пугачевщину". Не широкіе политическіе замыслы, a "прыткость, бодрость молодецкая и хм?линушка кабацкая" – какъ поется въ п?сне, выдвинули Пугачева. См?лый, отважный, всегда полагающійся на авось, этотъ "герой безвременья", ум?ющій напустить, когда нужно, ужасъ, можетъ хохотать отъ души заразительнымъ, добродушнымъ см?хомъ. Г. Черняевъ совершенно справедливо указываетъ, что казнь Мироновыхъ была необходимостью для Пугачева посл? того, какъ они всенародно называли его "воромъ" и "самозванцемъ". Помиловать ихъ посл? этого было бы опасною для Пугачева слабостью – онъ уронилъ бы себя въ глазахъ своей кровожадной свиты безвозвратно. Казнь эта была нужна, кром? того, и для того, чтобы терроризовать власти.
      Простой челов?ческій разговоръ Гринева подкупаетъ его и помогаетъ ему установить откровенныя, почти пріятельскія отношенія. Онъ даже раскрываетъ свои честолюбивые замыслы юнош?-Гриневу: "Какъ знать! говоритъ онъ. Авосьи удастся! Гришка Отрепьевъ в?дь поцарствовалъ же надъ Москвой!" Такимъ образомъ, ему хочется только поцарствовать,- онъ знаетъ, что судьба Гришекъ Отрепьевыхъ непрочна, но путь къ ней интересенъ,- a Пугачевъ, въ изображеніи Пушкина – именно незаурядная личность: онъ поэтъ-мечтатель,- "съ какимъ то дикимъ вдохновеніемъ" разсказываетъ онъ Гриневу сказку о томъ, что воронъ живетъ триста л?тъ, потому что питается падалью, a орелъ – недолго, но за то пьетъ живую кровь… И Пугачевъ готовъ жить недолго, да бурно, мятежно,- эту жнзнь онъ предпочитаетъ спокойной, трудовой… Пушкинъ сум?лъ подслушать поэтическія настроенія не только въ душ? Пугачева, но и y его дикихъ сообщниковъ: они – такіе же "орлы"-авантюристы, знаютъ, что часъ расплаты не за горами. На Гринева производитъ сильное впечатл?ніе разбойничья п?сня: "не шуми, мати, зеленая дубравушка", которую п?ли товарищи Пугачева: невозможно разсказать, говоритъ онъ устами Гринева, какое д?йствіе произвела на меня эта простонародная п?сня про вис?лицу, расп?ваемая людьми, обреченными вис?лиц?. Ихъ грозныя лица, стройные голоса, унылое выраженіе, которое придавали они словамъ, и безъ того выразительнымъ,- все потрясало меня какимъ-то піитическимъ ужасомъ! Поэтъ сум?лъ въ этой сцен? раскрыть всю психологію разбойничества, проникнуть въ духъ той поэзіи, которая создана была этимъ широкимъ размахомъ личности, вырвавшейся на свободу! {См. мою Исторію русской словесности вып. I, ч. I. Пушкинъ очень интересовался разбойничествомъ,- онъ началъ съ собиранія п?сенъ о Стеньк? Разин?, a зат?мъ перешелъ къ Пугачеву. Баллада его "Женихъ" тоже относится къ этой групп?.}
       Хлопуша.
      Удался Пушкину и другой типъ "разбойника" – Хлопуши, сообщника Пугачева. Это – образецъ "древнерусскаго разбойника-богатыря, им?вшаго, своего рода, рыцарскіе взгляды на свою профессію". Съ презр?ніемъ онъ относится къ мелкому преступнику Б?лобородову: "Конечно, говоритъ онъ, и я гр?шенъ, и эта рука повинна въ пролитой христіанской крови. Но я губилъ супротивника, a не гостя; на вольномъ перепутьи, да въ темномъ л?су,- не дома, сидя за печкою; кистенемъ и обухомъ, a не бабьимъ наговоромъ". "Въ этомъ отв?т? открывается весь Хлопуша, съ его суровою и дикою храбростью, съ его отвращеніемъ къ коварству, наушничеству и къ изворотамъ, и съ его своеобразными понятіями о разбойничьемъ благородств?".
       Швабринъ.
      Если въ обоихъ разбойникахъ сум?лъ Пушкинъ найти что-то подкупающее, то въ лиц? Швабрина не нашелъ онъ ни одной привлекательной черты. Злой, хитрый, даже коварный интриганъ, для котораго н?тъ ничего святого въ жизни, онъ не отличается и храбростью и, оттого не видя смысла въ жизни, онъ трусливо ц?пляется за эту жизнь. Его умъ, и образованіе не спасаютъ въ немъ "челов?ка" – и образъ его въ пов?сти заклеймленъ позоромъ. Онъ презираетъ в?ру д?довъ и отцовъ; ему чужды понятія о чести и долг?,- понятія, которыми жили Гриневы,- но этого хорошаго-стараго онъ не зам?няетъ хорошимъ-новымъ. Это какая-то "пустота" – отрицательная величина, первый русскій "нигилистъ", выросшій на русской почв? благодаря плохо-понятому французскому скептицизму.
      Писатель не разсказалъ намъ его прошлаго,- въ д?йствіе вводитъ онъ Швабрина, словно для контраста съ Гриневымъ,- въ его сердц?, какъ разъ, н?тъ ничего св?тлаго,- н?тъ понятія обязанностей по отношенію къ отечеству и ближнимъ; y него н?тъ чести, не только дворянской, но и челов?ческой. Онъ трусливъ, мелоченъ, мстителенъ и даже, единственно-смягчающее этотъ образъ, чувство – любовь къ Маш? рисуетъ его сердце съ самой отрицательной стороны.
       Императрица Екатерина.
      Небольшую роль играетъ въ пов?сти императрица Екатерина,- но въ этомъ эскиз? геніально нам?чены ея характерныя черты. Во время перваго свиданья съ Машей "незнакомая дама" поражаетъ насъ какимъ-то "царственнымъ" благодушіемъ; зат?мъ оно см?няется вниманіемъ, въ которомъ сквозитъ сердечность. Это милостивое отношеніе къ Маш? см?няется вспышкой сдержаннаго гн?ва и, наконецъ, въ посл?днемъ свиданьи Екатерина предстаетъ передъ Машей въ ореол? холоднаго блеска,- монархиней, награждающей доброд?тель. Каждый взъ этихъ душевныхъ моментовъ удивительно в?рно передаетъ историческія черты императрицы – и это ум?ніе говоритъ просто, хотя и безъ той сердечвой теплоты, которая носитъ характеръ фамильярности, и эта способность отдаться гн?ву, но не безобразному, незнающему пред?ловъ,- и это ум?ніе очаровать величіемъ своей царственной улыбки, награждающей и прощающей,- все это, д?йствительно, н?сколько художественныхъ портретовъ Екатерины.
       Савельичъ.
      Въ лиц? Савельича Пушкинъ изобразилъ типъ кр?постного слуги, который легко носитъ ярмо своего рабства, такъ какъ онъ прожилъ всю свою жизнь въ патріархальной семь? Гриневыхъ, гд?, очевидно, омерзительгыя сторогы кр?постнтчества не проявляли себя р?зко, гд? возможны были добрыя, задушевныя отношенія между господами и крестьянами. Мы вид?ли уже, что старикъ Гриневъ управлялъ домомъ, семьей и им?ньемъ почти по рецепту Домостроя; онъ былъ "домовладыкой", но не былъ "палачемъ" – въ его глазахъ рабы были "домочадцами" (чадо, дитя), т. е. почти родными… Къ нимъ онъ отвосился строго, но справедливо. Только такія патріархальныя отношенія скрашивали въ н?которыхъ "дворянскихъ гн?здахъ" жизнь кр?постныхъ, и русская литература оставила намъ немало указаній на существованіе, даже въ кр?постное право, такихъ своеобразныхъ, хотя и грубоватыхъ, но всетаки челов?ческихъ отношеній. Особенно посчастливилось въ нашей литератур? типу стараго слуги, душой и т?ломъ преданному своему барину. Отрицательно относясь къ кр?поствому праву, Пушкинъ не могъ вычеркивать изъ жизни такихъ явленій, какъ его нянюшка Арина Родіоновна;- онъ облюбовалъ этотъ типъ и изобразилъ его въ нян? Татьяны, въ Савельич?…
      "Внутренній міръ Савельича простъ и несложенъ, но онъ озаренъ св?томъ безпристрастной и чистой души. Б?дная деревенская церковь, родное село, да барская усадьба – вотъ, что воспитало Савельича, вотъ, ч?мъ онъ жилъ весь "свой" в?къ. Не мудрствуя лукаво, не разсуждая о томъ, им?ютъ-ли пом?щики нравственное право влад?ть кр?постными, онъ по-христіански несъ выпавшій на его долю жребій. Онъ родился и умеръ рабомъ, но не былъ рабомъ л?нивымъ и лукавымъ; онъ служилъ своимъ господамъ "не за страхъ, a за сов?сть", и не тяготился своимъ подневольнымъ положеніемъ. Въ немъ н?тъ и т?ни холопства,- онъ независимо держится и по отношенію къ своему воспитаннику, и даже къ старому барину (письмо его изъ кр?пости). Очевидво, онъ не чувствуетъ гнета кр?постничества, и считаетъ себя членомъ семьи, съ которою сроднился до того, что и радости, и горести этой семьи – наполняютъ всю его одинокую, самоотверженную жизнь". (Черняевъ) Онъ – в?рный рабъ, который свято исполняетъ свой долгъ дядькидворявскаго недоросля. Недалекій и безтолковый, онъ не понимаетъ, что обязанности дядьки м?няются съ годами питомца, и это ставитъ не разъ его, и его питомца въ комическія положенія. Но этотъ комизмъ забывается, когда мы видимъ Савельича, готоваго жертвовать своей жизнью за барчука (Пугачеву предлагаетъ свою голову взам?нъ барской). Мораль y Савельича своеобразная: понятія о "чести" y него свои. Узнавъ о проигрыш? питомца, онъ сов?туетъ ему не платить долга. "Скажи, говоритъ онъ, что родители теб? и тратить-то, окромя какъ на ор?хи, запретили". Онъ уговариваетъ своего барина поц?ловать руку Пугачева: "не упрямься! шепчетъ онъ. Плюнь! да поц?луй y злод… тьфу! y него руку!" Упрямый и ворчливый, онъ добродушенъ и уступчивъ, и, если своей суетливостью и излишнимъ вниманіемъ ставилъ Гринева не разъ въ см?шныя положенія, т?мъ не мен?е, ему его баринъ за многое былъ обязанъ во время т?хъ передрягъ, которыя выпали на его долю.
       Литературная исторія пов?сти.
      Наброски "Капитанской дочки", сохранившіеся въ бумагахъ Пушкина, свд?тельствуютъ о томъ, какъ много думалъ онъ о своемъ произведеніи. Сначала онъ предполагалъ героемъ пов?сти сд?лать историческое лицо – Шванчича, – офицера, передавшагося Пугачеву и потомъ прощенному императрицей. Этотъ Шванчичъ – прототипъ Швабрина. Въ этомъ первоначальномъ наброск? еще н?тъ ни Гриневыхъ, ни Мироновыхъ, ни Савельича. Зат?мъ во второй редакціи пов?сти Пушкинъ героемъ д?лаетъ Башарина, молодого дворянина, отразившаго на себ? н?которыя черты Гринева, – онъ, впрочемъ, тоже является изм?нникомъ. Въ этомъ наброск? есть уже намеки на любовь героя; бытовая сторона тогдашней русской жизни тоже нам?чается ясн?е. Башаринъ – тоже историческое лицо, о которомъ упоминается въ "Исторіи пугачевскаго бунта". Впосл?дствіи Пушкинъ зам?нилъ его Буланинымъ и, наконецъ, Гриневымъ,- фамиліей тоже исторической.
       Вліяніе на пов?сть "Исторіи".
      Связь съ "Исторіей Пугачевскаго бунта" въ пов?сти вообще очень зам?тна: описаніе б?логорской кр?пости, ея гарнизона съ исторической точки зр?нія в?рно; жалкое, но героическое сопротивленіе, оказанное Пугачеву офицерами, в?рными императриц?, тоже срисовано съ д?йствительности; детали расправы съ ними Пугачева, пониманіе Пугачева, – все основывается на фактическомъ матеріал? "Исторіи".
       Литературныя вліянія на пов?сть.
      Кром? такихъ историческихъ вліяній, на "Капитанскую дочку" были вліянія и литературныя. Съ карамзинскихъ пов?стей: "Б?дная Лиза" и "Флоръ Силинъ" въ русскую литературу вошло обыкновеніе рисовать малозам?тныхъ героевъ; въ ихъ сердцахъ русскіе литераторы любили отм?чать неожиданныя, на первый взглядъ, черты тонкихъ и высокихъ чувствъ. Во многихъ тогдашнихъ журналахъ вплоть до Пушкина пом?щались не только сентиментальныя пов?стушки на такія темы, но даже въ отд?л? "сообщеній" изъ разныхъ городовъ разсказывались различные подобные случаи героизма и доброд?тели мужиковъ, солдатъ, мелкихъ чиновниковъ и пр.,-словомъ, людей такихъ, съ которыми псевдоклассицизмъ никогда не связывалъ героизма. Д?йствительный случай съ д?вушкой, которая пришла изъ Сибири въ Петербургъ подавать императору Александру I прошеніе о помилованіи ея ссыльнаго отца поддержалъ эту литературную "моду". Этотъ подвигъ скромной провинціальной д?вушки разсказывался съ подробностями во многихъ тогдашнихъ журналахъ – онъ же вдохновилъ изв?стнаго французскаго писателя Ксавье-де-Местра на сочиненіе пов?сти: "La jeune Sibirienne" и H. Полевого: "Параша-Сибирячка". И д?йствительный подвигъ Параши, и разсказъ Ксавье-де-Местра, и модеыя тогда пов?сти о смиренныхъ людяхъ, оказавшихся героями, несомн?нно, отразились на "Капитанской дочк?". Только сентиментальность, и даже "мелодраматичность" вс?хъ этихъ произведеній, Пушкинъ сум?лъ зам?нить спокойнымъ реализмомъ.
       Бытовые романы Пушкина.
      Къ "бытовымъ" романамъ Пушкина надо отнести пов?сть "Дубровскій", написанную еще до "Капитанской дочки" въ 1832 году и "Пов?сти Б?лкина".
       "Дубровскій".
      Въ пов?сти "Дубровскій" Пушкинъ изобразилъ современную ему Россію: жизнь дворянъ въ ихъ пом?стьяхъ, недостатки тогдашней администраціи, н?которыя черты кр?постничества.
       Троекуровъ.
      Яркими красками обрисовалъ писатель старика-Троекурова, богача-пом?щика, въ душ? котораго благородное странно перем?шалось съ отвратительнымъ: кр?постное право, богатство, и произволъ администраціи сд?лали его деспотомъ-самодуромъ, который, ради прихоти, или изъ оскорбленнаго самолюбія, можетъ принести въ жертву и дружбу, и любовь къ дочери. Привольная жизнь Троекурова въ его им?ніи, его развлеченія, отношенія къ мелкимъ дворянамъ и у?здной администраціи,- все это представлено въ пов?сти мастерски.
       Старикъ-Дубровскій. Молодой-Дубровскій.
      Не мен?е удачно изобразилъ Пушкинъ и старика-Дубровскаго: это – излюбленный писателемъ типъ – представитель захудалаго дворянства, y котораго отъ блестящаго прошлаго ихъ рода осталась только родословная, маленькое пом?стье и тонкое чувство чести, даже тщеславія… Пушкинъ самъ былъ не чуждъ этихъ чувствъ и не разъ ихъ изображалъ ("Родословная моего героя", Гриневъ-старикъ.). Мен?е удачными оказались молодые герои. Дубровскій-сынъ, благородный юноша, подобно отцу, воодушевленный высокимъ уваженіемъ къ дворянской чести, д?лается "романтическимъ разбойникомъ" въ дух? моднаго тогда романическаго героя Ринальдо-Ринальдини, грабитъ только богатыхъ, не прочь иногда наградить доброд?тель и наказать порокъ, – лицо, съ современной точки зр?нія – нестественное. Его чистая и высокая привязанность къ Маш? Троекуровой заставляетъ его отказаться отъ мести ея отцу; эта привязанность заставляетъ его отказаться и отъ личнаго счастья. Подобный типъ благороднаго разбойника-рыцаря,- очень популяренъ въ тогдашнихъ романахъ, переводныхъ и русскихъ. Впрочемъ, намъ людямъ ХХ-го в?ка, опасно говорить о неестественноститакихъ типовъ; воспитанные на романической литератур?, люди пушкинскаго времени были и въ жизни "романтиками", какъ бывали и байронистами-Он?гиными… Т?мъ бол?е это возможно, что предлогомъ къ написанію пов?сти былъ д?йствительный случай: другь Пушкина разсказывалъ ему объ одномъ дворянин?, который сд?лался разбйникомъ посл? того, какъ его сос?дъ не по праву завлад?лъ его им?ніемъ.
       Маша Троекурова.
      Маша Троекурова – образъ, бл?дно очерченный. Это – мечтательница, любительница романовъ, тихое и кроткое существо, которое безсильно и противъ самодурства отца, и противъ любви Дубровскаго; она придерживается искони-русскаго почитанія святости брака, хотя бы противъ воли заключеннаго.
      Гораздо жив?е обрисованы второстепенные типы: гости Троекурова, чины у?здной полиціи, мужики… Вс? эти типы представляютъ собой яркій и сложный фонъ, разработавный искусно. Въ "Евгеніи Он?гин?", наприм?ръ, д?йствуютъ только герои,- зд?сь же д?йствуетъ масса,при томъ простонародвая,- это было новинкой для русской литературы того времени.
       "Пов?сти Б?лкина".
      "Пов?сти Б?лкина" представляютъ собою соединеніе различныхъ разсказовъ, различныхъ по настроенію и даже по стилю, очевидно, написанныхъ въ разное время. Пушкинъ соединилъ ихъ подъ общимъ названіемъ "Пов?сти Б?лкнна", не желая, какъ изв?стно, подписывать своей фамиліи. Слишкомъ обострены были его отношенія къ тогдашей русской критик?.
 

 
      Пов?сть "Выстр?лъ", начинающая собою "Пов?сти Б?лкина" – самая слабая по иде? и по выполненію. Д?йствіе пов?сти развертывается въ военной сред?. Герой ея – Сильвіо, какой "таинственный незнакомецъ", разочарованный, съ чертами байронизма, питающій долгол?тнюю месть въ сердц?, оказывается, на д?л? очень чувствительнымъ, благороднымъ челов?комъ, прощающимъ врага изъ сожал?нія къ его жен?.
       "Метель".
      Въ пов?сти "Метель" разсказанъ курьезный случай о томъ, какъ дворянская д?вица по ошибк? обв?нчалась съ чужимъ, ей незнакомымъ юношей, и какъ она, только на четвертый годъ, встр?тила своего мужа. Въ пов?сти выведенъ сентиментально-романтическій герой Владимиръ и такая же героиня Марья Гавриловна. Чисто-русскимъ въ роман? является выраженное въ немъ уваженіе къ святости обряда бракосочетанія: и героиня, и ея мужъ, незнакомые другъ съ другомъ, въ теченіе четырехъ л?тъ считаютъ себя связанными той клятвой, которую они произнесли y алтаря.
       "Гробовщикъ".
      Пов?сть "Гробовщикъ" – веселая шутка, съ прим?сью фантастики, во вкус? модныхъ тогда пов?стей. Съ тонкимъ, почти гоголевскимъ юморомъ, охарактеризованъ герой пов?сти и его сос?дъ, н?мецъ Шульцъ. Единственный разъ, въ этой пов?сти, Пушкинъ заглянулъ въ жизнь русскаго ремесленника.
       "Станціонный Смотритель".
      Пов?сть "Станціонный Смотритель" представляетъ собою трогательную исторію изъ жизни "маленькихъ людей". Съ теплымъ сочувствіемъ разсказываетъ Пушкинъ о тяжелой жизни станціонныхъ смотрителей, о гор?, постигшемъ его героя, когда его любимая дочь Дуня покинула его скромный домикъ, увлекшись про?зжимъ. Старикъ спился съ горя и умеръ. Сочувствіе къ "униженнымъ и оскорбленнымъ", которое впосл?дствіи нашло y насъ выразителя въ лиц? Достоевскаго, впервые художественновыражено было Пушкинымъ. И до него сентиментальные писатели, врод? Карамзина, изображали страдающихъ героевъ, стараясь вызывать къ нимъ состраданіе,- но эта "надуманность" ихъ произведеній, этотъ сентиментализмъ, выражающійся въ навязываніи читателю своихъ чувствъ, слащавый тонъ,- все это д?лаетъ ихъ произведенія нехудожественными въ глазахъ современнаго читателя. Пушкинъ, великій писатель- реалистъ,т? же чувства состраданія къ униженнымъ и оскорбленнымъ, возбуждаетъ y читателя объективнымъ и правдивымъ изображеніемъ жизни. Ta же идея, но другая манера письма.
       "Барышня-крестьянка".
      Пов?сть "Барышня-крестьянка" вводитъ насъ въ жизнь современныхъ Пушкину "дворянскихъ гн?здъ". Передъ нами нехитрая любовь молодого барина Алекс?я Берестова и сос?дней барышни – Лизы Муромской. Оба героя настроены на романическій ладъ, но это не м?шаетъ имъ быть очень жизнерадостными. Русская деревня, пом?щичья жизнь обрисованы зд?сь добродушно и любовно,- въ пов?сти н?тъ такихъ выпуклыхъ и мрачныхъ картинъ этой жизни, какъ въ "Дубровскомъ".
       "Исторія села Горохина".
      "Исторія села Горохина" представляетъ собою остроумную шалость Пушкина: онъ высм?ялъ въ своемъ разсказ? манеру письма н?которыхъ историковъ. В?роятн?е всего, онъ м?тилъ на сочиненіе Полевого: "Исторія русскаго народа". Разсказъ ведется отъ имени Б?лкина. Это добродушный, недалекій челов?къ, съ самыми поверхностными знаніями, но обуреваемый зудомъ писательства. Онъ не можетъ отличить существеннаго отъ несущественнаго и о самыхъ пустыхъ и мелкихъ событіяхъ и лицахъ деревенской жизни пов?ствуетъ съ па?осомъ. Жизнь деревни, съ комической стороны, представленa Пушкинымъ очень удачно. Живыя лица крестьянъ, въ своеобразномъ осв?щеніи Б?лкина, проходятъ передъ нами.
       Драмы Пушкина.
      Къ посл?днему періоду творчества Пушкина относится сочиненіе имъ небольшихъ драмъ, или, в?рн?е, драматическихъ сценъ. Большинство ихъ написаны въ 1830-омъ году въ сел? Болдин?, гд? Пушкинъ жилъ во время холеры и откуда выбраться долго не могъ всл?дствіе карантиновъ. "Скупой Рыцарь", "Моцартъ и Сальери", "Каменный Гость", "Пиръ во время чумы" – вс? относятся къ 1830-му году. Ран?е въ 1826-омъ году была написана имъ "сцена изъ "Фауста", и поздн?е – въ 1832-омъ года "Русалка". Вс? эти драмы, въ сущности, очень похожи, по композиціи, на "Бориса Годунова", представляютъ собою отд?льные психологическіе моменты, но не даютъ картины развитія страсти.
      Передъ нами выведены характеры, воплощающіе общечелов?ческія страсти. На н?сколькихъ страницахъ, въ двухъ-трехъ монологахъ, Пушкинъ рисуетъ удивительно сложные характеры. Въ этомъ – ихъ психологическій интересъ,- но эта способность великаго поэта въ немногихъ словахъ сказать многое лишаетъ его драмы всякаго сценическаго интереса.
       "Скупой Рыцарь".
      "Скупой Рыцарь" представляетъ собою, по глубин? психологическаго анализа, по яркости образа, по ширин? художественнаго замысла, всесторонне исчерпывающаго во вс?хъ подробностяхъ общечелов?ческій типъ скупца, истинно-шекспировское произведеніе.
       Герой-психопатъ.
      Въ изумительномъ, по сил? и содержательности, монолог? "Скупого Рыцаря" Пушкинъ сум?лъ изобразить, пожалуй, даже не типъ скупца, a типъ психопата,покореннаго "маніей величія", "маніей пресл?дованія", подчиненнаго "навязчивой иде?" (id?e fixe) и переступившаго уже за пред?лы нормальнаго взгляда на жизнь. Это – мономанъ, который наслаждается "поэзіей зла". Онъ понииаетъ прелесть убійства: "есть люди, говоритъ онъ,-
 
      "Въ убійств? находящіе пріятность,-
      Когда я ключъ въ замокъ влагаю, то же
      Я чувствую, что чувствовать должны
      Они, вонзая въ жертву ножъ: пріятно…
      И страшно вм?ст?…
 
       Манія величія. Id?e fixe.
      Его "манія величія" выражается въ томъ, что онъ, влад?лецъ несм?тныхъ богатствъ, воображаетъ себя владыкой міра; онъ "царствуетъ", полагая, что ему покорны и любовь, и доброд?тель, и поэзія, и злод?йство… Но это – бредъ сумасшедшаго челов?ка, который началъ съ собиранія денегъ, быть можетъ, съ мечтами устроить свое бытіе блестящимъ, и кончилъ т?мъ, что деньги, средстводля такого бытія, сд?лалъ ц?лью.Онъ – не владыка, деньги – "не слуги и не друзья" его, a господа, и онъ служитъ имъ, по словамъ его сына, "какъ алжирскій рабъ, какъ песъ ц?пной". Его "id?e fixe" – наполнять свои сундуки: теперь передъ нимъ вся забота, вся ц?ль жизни – наполнить "седьмой сундукъ, еще неполный". Онъ обожаетъ свое золото психопатическою страстью ("Какъ молодой пов?са…"). Онъ знаетъ исторію своихъ монетъ и съ наслажденіемъ преступника-психопата вслушивается въ ужасныя ихъ пов?ствованія.
       Манія пресл?дованія.
      Онъ страдаетъ "маніей пресл?дованія", такъ какъ ему кажется, что его сынъ, жизнерадостный и беззаботный Альберъ, y котораго атласные карманы не держатъ золота – хочетъ завлад?ть его деньгами. Онъ готовъ клеветать на него герцогу; онъ готовъ думать, что Альберъ мечтаетъ объ его смерти, что онъ готовъ его обокрасть… Страдая маніей пресл?дованія, онъ в?ритъ истин? своихъ подозр?ній – исчадію бреда. Трогательной чертой, смягчающей искаженный, нечелов?ческій обликъ старика, является проблескъ и въ его черствой душ? прежняго рыцарскаго благородства, и потому на слова Альбера: "баронъ, вы лжете!" – отв?чаетъ вызовомъ.
       "Поэзія золота".
      Пушкину въ монолог? пом?шаннаго скупца удалось изобразить мрачную "поэзію золота". Оно – могущественное зло; оно ведетъ за собой сумасшествіе, преступленія, оно пропитано слезами и кровью, оно несетъ униженіе и рабство т?мъ, y кого оно отсутствуетъ,- но оно не щадитъ и того, къ кому оно льется р?кой. Скупой рыцарь говоритъ о т?хъ лишеніяхъ, о т?хъ страданіяхъ, которыхъ оно ему стоило: благороднаго рыцаря, слугу отечества и ближайшаго друга герцога оно превратило въ мрачнаго преступника, пом?шаннаго, клеветника и палача. Золото отнимаетъ y него жизнь. Передъ лицомъ герцога оно отомстило ему за его ужасную страсть, и онъ умираетъ рабомъ, съ крикомъ: "ключи мои! Ключи!".
       Альберъ.
      Совершенною противоположностью старику-рыцарю представленъ его сынъ – Альберъ. Это – жизнерадостный, добродушный юноша, полный любви къ развлеченьямъ и ут?хамъ земной жизни. Онъ честенъ и благороденъ,- ни одна черная мысль не грызетъ его сердца. Онъ говоритъ свое amen, на пожеланія Соломона скор?е получить насл?дство, съ беззаботной шуткой, не вдумываясь въ смыслъ того, что онъ сказалъ. Альберъ полонъ рыцарскихъ понятій о чести,- слушая клевету отца, онъ не протестуетъ, когда тотъ говоритъ объ нам?реніяхъ сына убить его, но онъ не выдерживаетъ позорящихъ обвиненій въ попытк? обокрасть отца.
       Происхожденіе драмы.
      Литературное происхожденіе драмы неясно. Во многихъ литературахъ удалось найти твпы "скупцовъ", но никому изъ изсл?дователей не удалось доказать, что Пушкинъ зналъ именно эти произведенія. Если допускать литературныя вліянія на образъ скупого рыцаря, то, всего в?роятн?е, можно эти вліянія отыскать въ сочиненіяхъ Байрона,- ихъ, по крайней м?р?, Пушкинъ читалъ нав?рно. Въ "Донъ-Жуан?" Байрона есть н?сколько строфъ, посвященныхъ психологическому анализу скупости и отчасти "поэзіи золота".
       "Моцартъ и Сальери". Типъ героя.
      Въ другой драм?: "Моцартъ и Сальери" Пушкинъ въ лиц? героя – Сальери вывелъ образъ, н?сколько напоминающій стараго барона. Сальери – тоже мономанъ, для котораго музыка – все въ жизни; ей служитъ онъ съ д?тства, надъ ней онъ дрожитъ, какъ баронъ надъ своимъ золотомъ; онъ наслаждается ею такъ же, какъ баронъ своимъ золотомъ – тайкомъ, "про себя" – онъ творитъ и сжигаетъ свои произведенія. Какъ для скупого барона каждый дублонъ полонъ смысла, полонъ краснор?чивыхъ разсказовъ,-такъ для Сальери каждый музыкальный звукъ есть предметъ изученія, каждый звукъ полонъ значенія: "музыку" онъ "разъялъ, какъ трупъ, пов?рилъ алгеброй гармонію"…
       Сравненіе Сальери съ скупымъ рыцаремь.
      Наконецъ, онъ достигъ счастья: достигъ совершенства, и слава ему улыбнулась – по его словамъ, онъ былъ счастливъ и "наслаждался мирно своимъ трудомъ, усп?хомъ, славой"… И на пути ему вдругъ всталъ Моцартъ. Такъ мирно наслаждается своимъ накопленнымъ золотокъ скупецъ-баронъ, и такой же разладъ въ его радость вноситъ мысль о насл?дник?,- жизнерадостномъ, легкомысленномъ юнош?, къ которому перейдутъ его богатства… Скупой баронъ не пощадитъ никого, кто посягнулъ бы на его золото,- онъ даже сына готовъ погубить, только спасая свои сокровища,- такъ и Сальери убиваетъ своего друга, генія Моцарта, за то, что тотъ овлад?ваетъ тайной музыкальнаго творчества,- овлад?ваетъ безъ труда, безъ заботъ, благодаря геніальности своей натуры.
      Онъ легко овлад?ваетъ т?мъ, къ чему всю жизнь стремился Сальери и ч?мъ онъ еще не овлад?лъ. Сальери упорно шелъ къ своей ц?ли: онъ, какъ старый баронъ, выстрадалъ свое богатство безсонными ночами, дневными заботами, обузданными страстями: вотъ почему Сальери смущается видомъ беззаботнаго, жизнерадостнаго Моцарта, "гуляки празднаго", который безъ всякаго "благогов?нія" относится къ музык?,- его видъ доставляетъ Сальери т? же муки, которыя терзаютъ сердце стараго барона, возмущеннаго мыслью о томъ, какъ въ его святилище ворвется его насл?дникъ:
 
      "Безумецъ, расточитель молодой,
      Развратниковъ разгульныхъ собес?дникъ!
 
      Оттого Сальери видитъ въ Моцарт? такого-же "богохульника", какъ баронъ – въ Альбер?.
      Съ ужасомъ баронъ думаетъ о томъ, какъ, посл? его смерти, Альберъ -
 
      "Сундуки со см?хомъ отопретъ,-
      И потекутъ сокровища мои
      Въ атласные дырявые карманы.
      Онъ разобьетъ священные сосуды,
      Онъ грязь елеемъ царскимъ напоитъ…"
 
      За такое-же легкое отношеніе къ "святости" музыкв Сальери возненавид?лъ Моцарта. Онъ убиваетъ его потому, что видитъ въ этомъ свой долгъ; онъ поступаетъ, какъ фанатикъ, который убвиаетъ святотатца, осквернившаго святыню. Этотъ фанатикъ – есть уже мономанія, сумасшествіе. Таковъ Сальери въ изображеніи Пушкина.
      Но онъ, кром? того, и завистникъ,- онъ "глубоко, мучительно завидуетъ" этому генію, который доказалъ ему его бездарность. Такъ завидуетъ скупой баронъ тому игроку, которому улыбнулось счастье, и онъ грудами загребаетъ золото – въ то время, когда ему, скупцу-страдальцу, приходится только "по горсти б?дной" приносить свою дань "богу золота". Положеніе Сальери т?мъ трагичн?е, что онъ – другъ Моцарта, что онъ преклоняется передъ нимъ, какъ передъ геніемъ,- въ немъ, сл?довательно, не умерли еще челов?ческія чувства, какъ въ душ? скупого барона, въ душ? котораго даже родственныя чувства погасли. И вотъ, чтобы заглушить эти челов?ческія чувства, Сальери старается ув?рить себя, что онъ "долженъ" убить Моцарта потому, что этотъ необъятный геній т?мъ больше горя принесетъ людямъ, ч?мъ больше будетъ развертываться.
 
      "Н?тъ! не могу противиться я дол?
      Судьб? моей: я избранъ, чтобъ его
      Остановить – не то, мы вс? погибли,
      Мы вс?, жрецы, служители музыки!
      Что пользы, если Моцартъ будетъ живъ
      И новой высоты еще достигнетъ?
      Подыметъ-ли онъ т?мъ искусство? Н?тъ!-
      Оно падетъ опять, какъ онъ исчезнетъ;
      Насл?дника намъ не оставитъ онъ!
      Что пользы въ немъ?Какъ н?кій херувимъ,
      Онъ н?сколько занесъ намъ п?сенъ райскихъ
      Чтобъ, возмутивъ безкрылое желанье
      Въ насъ, чадахъ праха, посл? умереть!"
 
       Сложность душевной борьбы Сальери.
      Такимъ образомъ, образъ Сальери гораздо сложн?е, ч?мъ образъ стараго барона: въ его душ? – мономанія (преклоненіе передъ музыкой), манія величія (онъ готовъ былъ считать с?бя "геніемъ") усложняются борьбой оскорбленнаго самолюбія (сознаніе своего ничтожества), чувствомъ обиды на несправедливость въ нему небесъ (онъ, труженикъ, ниже "празднаго гуляки"), чувствами зависти и дружбы къ Моцарту и восхищеніемъ передъ его геніемъ ("Ты Моцартъ – богъ!"). Изъ этой путаницы психологической онъ выходитъ путемъ софизмовъ, прикрывающихъ его преступленіе.
       Моцартъ.
      Какъ въ "Скупомъ Рыцар?", рядомъ съ барономъ, выведенъ его сынъ Альберъ, челов?къ здоровый, нормальный,- такъ и въ драм? "Моцартъ и Сальери" Моцартъ – образъ челов?ка, въ которомъ все уравнов?шено – и плоть, и духъ, у котораго ясный и простой взглядъ на міръ. Какъ "поэтъ" Пушкина, онъ можетъ затеряться въ толп?, можетъ оказаться ничтожн?е вс?хъ "ничтожныхъ земли", и можетъ, въ моментъ вдохновенія, уйти въ міръ идеаловъ, міръ грезъ и звуковъ…
       Литературная исторія драмы.
      Литературная исторія этой драмы не выяснена. В?роятно, опера Моцарта "Донъ-Жуанъ", поставленная около 30 года на петербургской сцен?, возбудила интересъ Пушкина къ біографіи Моцарта; объ этомъ интерес? свид?тельствуют записки Смирновой. Знакомство съ жизнью Моцарта привело Пушкина къ образу Сальери,- и онъ драматизировалъ попавшій въ біографію Моцарта любопытный слухъ объ его насильственной сиерти.
       "Каменный Гость". Донъ-Жуанъ.
      Драма "Каменный Гость" отличается отъ об?ихъ разобранныхъ піесъ. Героемъ ея является жизнерадостный Донъ-Жуанъ,- это олицетвореніе беззаботной юности. Юноша, полный любви къ жизни, онъ подкупаетъ читателя своею молодостью, своимъ безстрашіемъ, искренностью и способностью увлекаться. Черты Альбера и Моцарта въ этомъ образ? нашли развитіе и углубленіе. Донъ-Жуанъ никого не боится ("Я никого въ Мадрит? не боюсь!" – восклицаетъ онъ безъ всякаго хвастовства). Онъ, весь яркое воплощеніе жизни, не боится смерти,- ей онъ глядитъ прямо въ глаза…
 
      "Что значитъ смерть? За сладкій мигъ свиданья
      Безропотно отдамъ и жизнь!"
 
      И онъ доказываетъ справедливость этихъ словъ: онъ знаетъ, что придетъ на его свиданье статуя коиандора, и онъ, всетаки, идетъ на это свиданье, идетъ на встр?чу стату?, безстрашно протягиваетъ ей руку и погибаетъ, призывая имя той женщнны, которая въ тотъ моментъ влад?ла его сердцемъ!
      Самъ легко относясь къ своей жизни, онъ не церемонится и съ жизнью другихъ и свой путь со см?хомъ усыпаетъ т?лами убитыхъ.
       Отношеніе къ женщинамъ. "Поэзія любви".
      Въ отношеніяхъ къ женщинамъ Донъ-Жуанъ всегда искрененъ; онъ увлекается постоянно, и всякое новое увлеченіе кажется ему настоящейлюбовью. Въ своей небольшой піес? Пушкинъ обрисовалъ два только увлеченія,- и въ обоихъ его герой рисуется во весь ростъ: его пламенныя р?чи, полныя искренней страсти, его безумная отвага, полное отсутствіе думъ о прошломъ ("Недолго насъ покойницы тревожатъ"), и о будущемъ – таковъ этотъ обаятельный юноша, служащій "поэзіи любви" съ такимъ же самозабвеніемъ, съ какимъ скупой рыцарь служитъ "поэзіи золота", Сальери – "поэзіи музыки". Въ противоположность обоимъ этимъ мрачнымъ героямъ, Донъ-Жуанъ всегда счастливъ: когда ему об?щано свиданье, онъ счастливъ, какъ ребенокъ: "Я счастливъ! Я п?ть готовъ, я радъ весь міръ обнять! – восклицаетъ это обаятельное дитя, опасное своимъ д?тскимъ эгоизмомъ, своей беззаботностью…
       Отношеніе къ Донъ-Жуану.
      Ему подъ-пару Лаура, которая хочетъ жить только настоящимъ, которая о будущемъ думать не хочетъ,- для нея Донъ-Жуанъ – "в?рный другъ, в?треный любовникъ"; она ни въ чемъ не упрекаетъ его, такъ какъ сама наслаждается только настоящимъ. Но не такъ относятся въ этому "ребенку" люди, серьезно смотрящіе на жизнь, люди, знающіе муки прошлаго и страхъ предъ будущимъ: устами Донъ-Карлоса они называютъ его "безбожникомъ" и "мерзавцемъ". Въ этихъ словахъ осуждается Донъ-Жуанъ за отсутствіе "принциповъ", за непризнаваніе "законовъ" божескихъ и челов?ческихъ, за незнаніе т?хъ самоограниченій, которыми люди, живущіе въ обществ?, связали себя, ограждаясь другъ отъ друга.
      Еще другой взглядъ высказывается въ піес? о Донъ-Жуан? устами Донны Анны,- она повторяетъ "ходячее мн?ніе" о немъ: онъ "хитеръ", онъ – "демонъ", онъ – "безбожный развратитель". Это мн?ніе – сужденіе толпы, которая не всмотр?лась въ сердце Донъ-Жуана.
       Couleur locale.
      Пушкинъ д?йствіе своей пьесы пріурочилъ къ Испаніи, стран?, которая создала в?чный типъ Донъ-Жуана. Онъ сум?лъ въ монолог? Лауры:
 
      "Приди… Открой балконъ. Какъ небо тихо!
      Недвижимъ теплый воздухъ…
      Ночь лимономъ
      И лавромъ пахнетъ!…"
 
       "Любовь" въ этой драм?.
      – нарисовать дивный пейзажъ южной ночи. Пушкинъ сум?лъ и "любовь" изобразить въ этой піес? своеобразную, непохожую на увлеченія дикарки Земфиры, на страсть Заремы, на мечтательную любовь Татьяны, на чистую преданность Маши Мироновой… Пушкинъ сознательно изобразилъ этотъ "couleur locale" во вкус? романтиковъ,- его не удовлетворялъ "Донъ-Жуанъ" Мольера, въ которомъ "любовь" героя потеряла, по его мн?нію, вс? испанскія черты. Образъ Донъ-Жуана ему нарисовать было нетрудно, потому что и въ немъ, какъ въ Альбер? и въ Моцарт?, онъ могъ чувствовать кое-какія свои собственныя черты.
       Литературная исторія драмы.
      Происхожденіе драмы необходимо связать съ интересомъ Пушкина къ опер? Моцарта "Донъ-Жуанъ", съ большимъ усп?хомъ шедшей въ 30-хъ годахъ въ Петербург?. Существуетъ мн?ніе, что даже содержаніе драмы во многихъ деталяхъ соприкасается съ либретто оперы (соч. абб. де-Понте).
       "Пиръ во время чумы".
      "Пиръ во время чумы" представляетъ собою вольный переводъ трагедіи Вильсона: "The city of the plague". Общество молодежи собирается пировать на улицахъ зачумленнаго города; молодежь потеряла надежду на спасенье и хочетъ посл?днія минуты земной жизни провести радостно, среди гробовъ и стоновъ умирающихъ, съ бокаломъ вина въ рукахъ, глядя въ глаза безобразной смерти. Пушкинъ въ свой переводъ ввелъ удивительно-сильный "гимнъ" въ честь чумы, котораго н?тъ въ оригинал?.
       "Русалка".
      Драма "Русалка", написанная въ 1832-омъ году, стоитъ особнякомъ отъ вс?хъ разобранныхъ. Это – любопытная попытка создать русскую драму, опирающуюся на народныя п?сни, на народные обряды и чисто-народный бытъ.
      Особенно типичнымъ нарисованъ въ драм? старикъ-мельникъ. Это – мужикъ "себ? на ум?", грубоватый и падкій на золото; онъ на жизнь смотритъ практически до цинизма. Но горе дочери и его сломило,- онъ сходитъ съ ума посл? ея самоубійства. Образъ князя и дочери мельника обрисованы не такъ ярко, не такъ выпукло… Прекрасна картина свадебнаго пиршества: зд?сь много движенія, много жизни. Чисто-русскими чертами обрисованы вс? зд?сь д?йствующія лица.
       Литературная исторія драмы.
      Литературная исторія драмы "Русалка" выяснена акад. Ждановымъ. Это – руссификація н?мецкой оперы "Das Donauweibchen" Генслера, которая въ русскомъ перевод?, подъ названіемъ "Русалка", шла съ усп?хомъ на петербургской сцен?. Интересъ Пушкина къ литературно-народной поэзіи выразился въ созданіи этой піесы.
       Пушкинъ, какъ личность. Его откровенность. Впечатлительность. "Многогранность" его души. Исторія его міросозерцанія.
      Пушкинъ зам?чателенъ не только какъ писатель, но и какъ челов?къ, какъ "личность"… Въ своихъ произведеніяхъ онъ выразилъ вс? свои нравственныя черты, вс? настроенія, всю исторію своего міровоззр?нія. Среди русскихъ писателей н?тъ другого писателя, бол?е откровеннаго и искренняго, ч?мъ Пушкинъ. Быть можетъ, только Левъ Толстой, и то отчасти, походитъ на него. Эта откровенность и искренность сд?лали то, что въ распоряженіи біографа оказывается масса наблюденій относительно Пушкина,- наблюденій, въ которыхъ много противор?чивыхъ показаній. Отличаясь необыкновенной впечатлительностью, всегда "преданный минут?" (слова самого Пушкина), онъ слишкомъ подчинялся всевозможнымъ возд?йствіямъ извн?; обладая широкой, всеобъемлющей душой, онъ въ ней находилъ отзвукъ на вс? эти впечатл?нія. Его лирика и письма лучше всего рисуютъ намъ съ этой стороны нашего великаго писателя: онъ заразъ могъ жить самыми разнообразными интересами, хорошо себя чувствовать въ обществ? различныхъ друзей. Такая широкая отзывчивость и "многогранность" его души спасли его отъ односторонности: оттого въ жизни, и въ творчеств? онъ такъ существенно отличается отъ такихъ, наприм?ръ, одностороннихъ писателей, какъ Жуковскій, Лермонтовъ, Байронъ и под. Но эти-же особенности его долго м?шали ему выработать опред?ленность идеаловъ,- нравственныхъ, политическихъ, религіозныхъ и эстетическихъ. Лишь ко второй половин? его жизни (въ сел? Михайловскомъ) опред?ляются его взгляды на жизнь и творчество. Во всякомъ случа?, исторія "скитаній его мысли" очень поучительна: путем ошибокъ, исправленій, страданій онъ достигъ высокаго просв?тл?нія своей души. Этому "просв?тл?нію" помогла основная черта пушкинской души – "любовь къ людямъ" – черта, которая красной нитью проходитъ въ его поэзіи съ лицейскихъ стихотвореній до посл?дняго періода.
       Любовь къ людямъ.
      Пушкинъ могъ быть несправедливъ, могъ придирчиво относиться къ людямъ, могъ сердиться на обидчиковъ, но это все были вспышки его страстной натуры,- къ людямъ вообще,къ челов?чествуонъ относился всегда только съ глубокимъ чувствомъ гуманности. Онъ могъ ?дко и обидно ругаться въ своихъ эпиграммахъ, но онъ никогда съ такимъ враждебнымъ равнодушіемъ не относился къ людямъ, какъ Лермонтовъ,- онъ не брался учить ихъ, какъ Гоголь;- онъ просто любилъ людей,любилъ жизнь,- и эта любовь была великою воспитывающею силою, которая привела самого Пушкина къ примиренію съ жизнью, къ признанію, что надо прощать въ ней зло за наличность добра.
       Ширина этого чувства.
      Его любовь чужда эгоизма. Отт?нки ея не поддаются учету: и къ друзьямъ, и къ женщинамъ, и къ молодежи, и къ природ?, и къ Богу, и къ императору Николаю, и къ декабристамъ онъ сум?лъ отнестись любовно. П?вецъ земли,- онъ полюбилъ и тотъ міровой порядокъ, который управляетъ земной жизнью.
 
       "Всеблаго.Правъ судьбы законъ".
 
       Любовь къ жизни.
      Эта жизнь развернулась передъ нимъ полная страданій, но онъ все-таки хочетъ жить, "чтобъ мыслить и страдать". И въ то же время онъ смерти смотритъ прямо въ глаза: лаская младенца, онъ спокойно думаетъ, что долженъ уступить м?сто на земл? подростающему покол?нію.
      "Мн? время тл?ть, теб? цв?сти!…" – говоритъ онъ младенцу. Равнодушіе природы къ жизни и смерти – и молодежи къ старости не наполняетъ его ненавистью,- онъ чуждъ даже зависти. Въ этомъ – великая философія Пушкина, выросшая изъ его чувства "любви". Оттого Пушкинъ успокаиваетъ такъ, какъ ни одинъ другой поэтъ.
       Любовь къ свобод?. Любовь къ правд?.
      Другой чертой его души было неумирающее въ ней стремленіе къ "свобод?". Онъ съ д?тства отстаивалъ свою "личность" отъ посягательства воспитателей, друзей, св?та и правительства. Въ этомъ отношеніи онъ былъ неуступчивъ, и до могилы оставался "неуимчивымъ". За эту "свободу" онъ положилъ свою жизнь, такъ какъ жилъ въ обществ?, которое давило его личность предразсудками, злобой, политическимъ гнетомъ… Это стремленіе къ свобод?, освященное любовью, вызвало съ его лиры немало вдохновенныхъ звуковъ: въ "жестокій в?къ" онъ "славилъ свободу" и будилъ "чувства добрыя" въ своихъ слушателяхъ. Онъ былъ п?вецъ "правды",- художественной (реализмъ) и жизнееной: онъ самъ былъ всегда правдивъ передъ собой и передъ слушателями. Во имя этой правды онъ казнилъ Алеко, Он?гина, Годувова, Мазепу, Швабрина,- и превознесъ Татьяну, Машу Миронову.
      Если онъ сказалъ, что въ жизни -
 
      "Тьмы низкихъ истинъ намъ дороже
      Насъ возвышающій обманъ". ("Герой").
 
      То онъ говорилъ только о "возвышающемъ" обман?, т. е. томъ, который подымаетъ челов?ка въ область "идеаловъ", ведетъ въ область красоты и истины – область, которой на земл?, пожалуй, и не отыщешь.
      П?вецъ "правды", онъ потому р?шительно возсталъ противъ всякой "ложной мудрости", сказавъ:
 
      "Да здравствуютъ музы, да здравствуетъ разумъ!
      Ты, солнце святое, гори!
      Какъ эта лампада бл?дн?етъ
      Предъ яснымъ восходонъ зари,
      Такъ ложная мудрость мерцаетъ и тл?етъ
      Предъ солнцемъ, безсмертнымъ ума.
      Да здравствуетъ солнце, да скроется тьма!"
       ("Вакхич.п?сня")
 
       Свободомысліе Пушкина.
      Пушкинъ не могъ сд?латься "фанатикомъ": его стремленіе къ свобод? личности, м?шало ему поработиться какой-нибудь одной иде?; исканіе "правды" заставляло изб?гать всякой односторонности. Оттого онъ не сд?лался ни декабристомъ, ни крайнимъ монархистомъ; оттого онъ въ религіозномъ отношеніи не былъ церковникомъ, и, всегда любя Бога, могъ въ юности вольно отзываться о лицахъ св. Писанія; въ художественномъ отношеніи онъ былъ также "свободомыслящимъ", сд?лавшись эклектикомъ, который отозвался на вс? литературныя направленія, вс? ихъ перебралъ, и многимъ отъ вс?хъ воспользовался. Это "свободомысліе" (въ широкомъ значеніи этого слова) сд?лало его жизнь особенно тяжелой въ эпоху николаевской Россіи, съ ея формализмомъ.
       Значеніе Пушкина.
      Значеніе Пушкина заключается въ томъ, что онъ -
      1) подвелъ итоги всей предшествовавшей ему русской литератур?,- вс? литературныя направленія Х?ІІІ-го в?ка нашли откликъ въ его творчеств?.
      2) Онъ первый изъ русскихъ писателей сум?лъ опред?лить поэтическую ц?нность древнерусской письменности и народнаго творчества. Въ этомъ отношеніи, глубоко справедливо изреченіе Герцена, что "Петръ Великій бросилъ вызовъ Россіи, и она отв?тила ему Пушкинымъ".
      3) Россія въ Пушкин? раскрыла вс? свои душевныя силы, въ немъ нашла равнов?сіе въ борьб? двухъ противор?чивыхъ настроеній. Древняя Русь отвернулась отъ плоти (аскетизмъ) и христіанство поняла, какъ умерщвленіе плоти; восемнадцатый в?къ, жившій посл?дними отзвуками Возрожденія, отвернулся отъ христіанства въ сторону плоти,въ сторону "св?тскаго житія", увлекся преклоненіемъ предъ земнойжизнью. Пушкинъ помирилъ плотьи духьвъ великомъ чувств? любви въ жизни, къ земл?, къ ближнимъ… Онъ – поэтъ земли, поэтъ любви, сум?вшій опред?лить духъвъ плоти.Такимъ образомъ, въ исторіи русскаго самосознанія онъ воплощаетъ собою моментъ истинно-христіанскаго пониманія жизни – христіанства, очищеннаго отъ византійскихъ среднев?ковыхъ искаженій. Реформа Петра заставила русскій народъ жить въ теченіе Х?III-го в?ка интенсивной жизнью и придти къ самоопред?ленію.Пушкинъ и былъ результатомъ этого самоопред?ленія.
      4) Но Пушкинъ не только подвелъ итоги прошлой литературной жизни,- онъ нам?тилъ и все содержаніе посл?дующей. Поэтому изреченіе Герцена можно изм?нить такъ: "Пушкинъ бросилъ Россіи вызовъ, и она отв?тила ему Гоголемъ, Тургеневымъ, Гончаровымъ, Л. Толстымъ, Достоевскимъ и другими великими и малыми писателями ХІХ-го в?ка".
      5) Онъ сум?лъ поэзію сд?лать в?рнымъ зеркаломъ своей личной и русской общественной жизни.
      6) Онъ нашелъ поэзію въ проз?,прочувствовалъ "поэзію д?йствительности". Этимъ онъ необъятно расширилъ пред?лы русской литературы.
      7) Проникнувъ въ духърусской народвости, не только въ народной поэзіи, но и въ разныхъ слояхъ (дворяне, крестьяне) прошлой и современной ему жизни,- онъ создалъ національную, оригинальную русскую литературу; до него въ Х?III-мъ в?к? она почти сплошь была заимствованной, или подражательной,- она только пробивалась къ націовальности.
      8) Съ нимъ связана реформа русскаго поэтическаго языка и художественныхъ пріемовъ. Будучи художникомъ-эклектикомъ,- онъ никогда надолго не подчинялся одной опред?ленной литературной школ?: отъ классиковъ онъ взялъ изящество и чувство м?ры, отъ романтиковъ – интересъ къ духуразличныхъ народовъ и эпохъ, ум?ніе соблюдать couleur locale, historique и ethnographique, любовь къ старин?, къ народной поэзіи, свободу творчества, художественный реализмъ. Въ исторіи европейскагоромантизма онъ занимаетъ почетное м?сто (его "Борисъ Годуновъ" предшествуетъ "Кромвелю" Гюго).
      9) У насъ онъ былъ первымъ п?вцомъ "свободной личности", не уединенной въ "прекраснодушіе" Жуковскаго, a стоящей лицомъ къ лицу съ жизнью своего времени.
      10) Онъ внесъ "идейность" въ русскую литературу. Онъ увид?лъ ясно въ жизни добро и зло. Реалистъ, по манер? письма, онъ былъ идеалистомъ въ выбор? сюжетовъ и обрисовк? героевъ: изъ д?йствительности настоящей и прошедшей онъ выбиралъ всегда наибол?е красивое, или хорошее,- даже въ "зл?" онъ ум?лъ находить искры добра. Въ его безм?рной благожелательности къ "земл?" тонутъ его немногочисленныя обличееія "зла", выраженныя въ сатирахъ и эпиграммахъ.
      11) "Идейность" его произведеній была не только моральнаго характера; онъ, челов?къ 20-ыхъ годовъ, сум?лъ заглянуть въ т? интересы, которыми русское общество стало интересоваться поздн?е. Тавъ, онъ первый изъ нашихъ писателей отв?тилъ на н?которые вопросы соціальвой жизни (отношеніе челов?ка къ обществу, свобода личности, "идейное преступленіе"); онъ первый изъ русскихъ литераторовъ далъ образы героевъ-психопатовъ. Въ этомъ отношеніи онъ берется разр?шать трудн?йшія задачи нов?йшей русской литературы (Достоевскій). Не зная философіи Гегеля, онъ самъ пришелъ въ своемъ творчеств? къ пропов?ди "примиренія", оправданія "д?йствительности". Независимо отъ Шеллинга, онъ подошелъ къ пониманію его эстетики (взглядъ на поэзію). Все это указываетъ на геніальную прозорливость Пушкина. Онъ былъ "великимъ сыномъ" не только своей родины, но и своего в?ка.
 

 

(1809-1852 г.).

 
       Біографія Гоголя. Мать.
      Николай Васильевичъ Готоль родился 19-го марта 1809 г. въ достаточной малороссійской пом?щичьей семь?. Раннее д?тство его протекло въ небольшомъ им?ніи отца Полтавской губерніи – Васильевк?, или Яновщин?. Отецъ будущаго писателя былъ челов?къ добрый и сердечный, над?ленный живымъ умомъ. Онъ былъ талантливый разсказчикъ, самъ былъ не чуждъ литературныхъ занятій,- хорошій знатокъ малороссійской жизни и народной поэзіи, онъ сочинилъ н?сколько веселыхъ бытовыхъ комедій-шутокъ {Посл? его смерти была напечатана его комедія: "Простакъ"; кром? того, сочинилъ онъ еще комедію: "Собака-овца",-но она до насъ не дошла.}. Онъ вообще интересовался театральнымъ д?ломъ: былъ самъ хорошимъ актеромъ и режиссеромъ въ домашнемъ театр? своего сос?да и далекаго родственника (по жен?) – богача-магната Трощинскаго, екатерининскаго вельможи, который доживалъ свои пышные дни въ деревн?. Благодаря широкому гостепріимству, Трощинскій былъ постоянно окруженъ толпой сос?дей, родственниковъ, друзей и прихлебателей. Сюда, въ деревню, угасающій вельможа занесъ привычки блестящаго двора Екатерины: постоянныя увеселенія, музыка, театръ, гулянья создали изъ его дворца м?сто утонченныхъ развлеченій. Для захолустныхъ пом?щиковъ-сос?дей его им?ніе было "А?инами" – м?стомъ, гд? развивались ихъ умственные интересы и эстетическіе вкусы. Подъ живымъ впечатл?ніемъ театральныхъ развлеченій въ этихъ "А?инахъ", и отецъ Гоголя взялся за сочиненіе своихъ пьесъ изъ народной малороссійской жизни. Мать Н. В. Гоголя была женщина очень добрая – "золотого сердца", впечатлительная до бол?зненности и очень религіозная; она сум?ла эту черту своей души рано привить и своему сыну. Такимъ образомъ, отъ отца унасл?довалъ онъ наклонность къ сочинительству, отъ матери – тотъ религіозный складъ міровоззр?нія, который, съ годаии, все зам?тн?е развивался въ немъ, покоряя вс? другія черты его многосторонней, сложной души {Впрочемъ, религіозность матери отличалась т?мъ своеобразнымъ характеромъ, который такъ типиченъ былъ для міросозерцанія людей древней Руси,- безотраднымъ аскетизмомъ в?яло отъ этой религіи. Власть надъ міромъ наивно д?лилась между Богомъ и дьяволомъ, и челов?къ д?лался какой-то игрушкой въ ихъ рукахъ: "воля Бога" направляла жизнь челов?ка на "неиспов?димые пути", и личная воля челов?ка парализовалась такимъ пониманіемъ жизни; награда, или наказаніе за гробомъ,- вотъ исходъ челов?ческаго бытія. Гоголь на всю жизнь запомнилъ разсказъ матери о страшномъ суд?: "одинъ разъ я просилъ васъ разсказать мн? о страшномъ суд?, и вы мн?, ребенку, такъ хорошо, такъ понятно, такъ трогательно разсказали о т?хъ благахъ, которыя ожидаютъ людей за доброд?тельную жизнь, и такъ разительно, такъ страшно описали в?чныя муки гр?шныхъ, что это потрясло и разбудило во мн? всю чувствительность; это заронило и произвело впосл?дствіи во мн? самыя высокія мысли!" Очевидно, религіозные идеалы древней Руси не были вытравлены изъ русскаго самосознанія XVII-ымъ и XVIII-омъ стол?тіями,- они дожили въ сердцахъ русскихъ людей (особенно въ провинціи) до XIX в. и создали такихъ людей, какъ мать Гоголя, дали матеріалъ для н?которыхъ типовъ Островскаго, для тургеневской Лизы Калитиной.}. Весело и беззаботно текли д?тскіе годы Гоголя въ мирной, счастливой семейной обстановк?. Впечатлительный и живой мальчикъ всматривался жадно въ жизнь окружавшихъ его людей – дворянъ-пом?щиковъ и крестьянъ, a также въ картины своеобразной малороссійской природы. Онъ рано полюбилъ родные малороссійскіе обычаи, п?сни, даже пляски… Въ дом? Трощинскаго онъ съ д?тства полюбилъ театръ. В?роятно, и самый обликъ Трощинскаго заинтересовалъ его.
       Вліяніе малороссійской природы и народности. Гоголь въ д?тств?. Интересъ къ старин?.
      И природа, и народъ, воспитавшіе Гоголя, отличаются своеобразными чертами. "Есть какая-то затаенная грусть въ малороссійской природ?, говоритъ Н. А. Котляревскій; въ ней н?тъ ни строгости, ни энергическаго величія природы с?верной, ни жгучей, страстной красоты настоящаго юга; ея красота, по преимуществу, томная, мечтательная, какъ греза, безъ ясныхъ очертаній и сильнаго движенія. Народъ, живущій издавна среди этой природы, одаренъ и соотв?тствующими чертами характера – идиллическимъ настроеніемъ души, переходящимъ иногда въ волевую слабость, грустною мечтательностью, которая всегда споритъ съ весельемъ, и живой, но не грандіозной фантазіей. Природа над?лила малорусскій народъ, кром? того, особымъ даромъ – юморомъ, столь типичнымъ для вс?хъ, даже скромныхъ, представителей этой національности. Трудно опред?лить точно, въ чемъ этотъ даръ заключается; иногда это просто комическая жилка, способность отт?нить въ предмет?, или въ вопрос? его см?шную сторону, чтобы позабавиться – такъ, для невинной пот?хи; иногда – это своеобразный взглядъ на вещи, ищущій въ насм?шк? противов?са грусти и ограждающій себя см?хомъ отъ слишкомъ печальныхъ выводовъ и размышленій". Ужъ въ ребенк?-Гогол? ясно казались типичныя племенныя черты малоросса: съ наклонностью отдаться иногда чувствамъ сентиментальной мечтательности, онъ соединялъ способность порою смотр?ть на жизнь съ точки зр?нія юмориста. И сентиментальность, и юморъ свид?тельствуютъ о томъ, что челов?къ, над?ленный этими качествами, живетъ, обыкновенно, своей собственной жизнью, можеть среди людей жить уединенно въ "своемъ мір?". Таковъ былъ Гоголь уже въ д?тств?: скрытность, ум?ніе маскировать свои настроенія – черты, ему тоже присущія, вытекали изъ основныхъ особенностей его души. Съ д?тства привыкъ Гоголь интересоваться не только настоящимъ, но и прошлымъ Малороссіи; оно было полно поэзіии жизни: Малороссія им?ла свою бурную исторію, и разсказы о томъ, что было пережито родиной – съ д?тства занимали и увлекали его. "Эхъ, старина, старина!-восклицаетъ Гоголь, что за радость, что за разгулье падетъ на сердце, когда услышишь про то, что давно-давно, и года ему и м?сяца н?тъ, д?ялось на св?т?!" Интересъ Гоголя къ исторіи Малороссіи отчасти объясняется т?мъ, что предки его играли н?которую роль въ ея прошломъ.
      Такимъ образомъ, воспитаніе Гоголя очень отличалось отъ того, которое получилъ Пушкинъ,- тотъ воспитывался на французскій ладъ, въ кругу интернаціональныхъ интересовъ и идей и лишь поздн?е самъ подошелъ къ народу русскому – Гоголю пришлось въ жизни поступить наоборотъ: выросши на впечатл?ніяхъ чисто-національныхъ онъ лишь потомъ пытался, отчасти подъ вліяніемъ Пушкина, войти въ кругъ общечелов?ческих идей.
      Десяти л?тъ отъ роду Гоголь былъ отданъ въ полтавскую гимназію, a зат?мъ, черезъ два года, его отдали въ Н?жинскій институтъ.
       Гоголь въ лице?.
       Школаэта(съ 1821-1828) для талантливаго мальчика не была въ тягость; зд?сь натуры его не ломали,- онъ росъ зд?сь свободно, и долго, не выдаваясь нич?мъ, незам?ченный ник?мъ, свободно развивалъ свои дарованія въ кругу товарищей. Науками занимался Гоголь немного, зато въ посл?дніе годы пребыванія въ лице? весь свой досугъ отдавалъ литературнымъ занятіямъ, рисованью и развлеченіямъ театральнымъ {Онъ выступалъ съ большимъ усп?хомъ въ роляхъ "старухъ". Лучшая его роль была роль Простаковой.}. Кром? того, интересы дома онъ перенесъ въ школу и сум?лъ зд?сь вокругъ себя создать ц?лый кружокъ молодыхъ любителей литературы и театра. Особенно сошелся онъ съ A. C. Данилевскимъ, сос?домъ по им?нію, съ Высоцкимъ и братьями Прокоповичами. Друзья Гоголя сл?дили за вс?ми новинками русской литературы, завели даже свою особую библіотеку, издавали журналъ, подъ названіемъ "Зв?зда", и устроили въ лице? театръ, который привлекалъ даже жителей г. Н?жина. Такимъ образомъ, совершенно справедливо указаніе на то, что если жизнь въ Н?жин? мало дала положительныхъ знаній Гоголю, то все же сод?йствовала его общемy развитію. Какъ общество товарищей въ Царскосельскомъ лице? и могло Пушкину развить его душевныя силы, создавъ среду, для этого благопріятную, такъ и для Гоголя жизнь въ кругу сочувствующей ему молод помогла расширить его кругозоръ, развить и углубить его поэтическіе и вообще художественные интересы. Если онъ мало учился, зато онъ много читалъ. Кром? того, найдя въ товарищахъ "публику", которая съ удовольствіемъ поощряла его остроумные выходки, онъ далъ теперь полную свободу своей наблюдательности и своему прирожденному юмору. Въ его уц?л?вшихъ школьныхъ опытахъ-сатирахъ и памфлетахъ – сохранились сл?ды его критическаго, лукаво-см?шливаго отношенія и къ лицейскому начальству, и къ жителямъ города Н?жина, и къ хохламъ-мужикамъ, ч?мъ-нибудь привлекавшимъ его глазъ.
       Меланхолія Гоголя и ея причины. "Исканія правды". Гоголь – "загадочная натура".
      Но уже на школьной скамь? зналъ Гоголь и томительвыя, тоскливыя настроенія той грусти, которая навсегда сд?лалась спутникомъ этого, самаго веселаго, русскаго писателя. Источникъ этой юношеской грусти скрывался въ томъ серьезномъ отношеніи къ труднымъ вопросамъ жизни, которые уже съ юношескихъ л?тъ стали волновать его душу. Живой, веселый и насм?шливый въ кругу друзей,- Гоголь наедин? съ собою д?лался инымъ. Въ раннихъ его письмахъ, писанныхъ изъ лицея, обрисовывается онъ, какъ "искатель правды", какъ моралистъ, съ строгимъ взглядомъ на жизнь. Эти полуд?тскія, полуюношескія "исканія правды" выражены въ его письмахъ такимъ д?ланнымъ, неестественнымъ стилемъ, что можно усумниться, д?йствительно ли эти вопросы серьезно мучили сердце юноши, не были ли однимъ только кокетничаньемъ съ самимъ собой и съ высокими чувствами… Но такое "исканіе правды" не угасало y Гоголя съ годами,- напротивъ, все глубже вростало въ его душу. Это обстоятельство заставляетъ серьезно относиться къ его д?тскимъ "тревогамъ", признать ихъ искренность и серьезность. Незадолго до окончанія курса въ лице? писалъ онъ своей матери письмо въ которомъ представляетъ себя "загадочной натурой", говоритъ о томъ, сколько горя онъ вынесъ въ жизни, какъ хорошо знаетъ онъ оборотную сторону жизни. Все это было преувеличеніемъ, такъ какъ д?йствительнаго горя Гоголь въ т? годы еще не зналъ, но онъ въ своемъ сердц?, очевидно, выстрадалъ много воображаемаго горя,- и это свид?тельствуетъ о необыкновенной сложности и, д?йствительно, загадочности его сердца. Онъ сум?лъ отъ людей скрыть трагедію своей души и лишь передъ самимъ собою, да передъ матерью старался представить эту трагедію мучительн?е и выразительн?е. "Преувеличивать Гоголь любилъ и поздн?е: ему всегда казалось, что жизнь на него смотритъ гораздо бол?е страшными глазами, ч?мъ это было на самомъ д?л?; но эти раннія жалобы на одиночество, на неловкое, трудное, страдательное положеніе среди людей – показатели, хотя и неопред?леннаго, но всетаки весьма вдумчиваго отношенія юноши къ тому, мимо чего мы, обыкновенно, въ юности проходимъ, то есть къ общему смыслу жизни, который для большинства теряется за раздробленными впечатл?ніями отд?льныхъ минутъ и частныхъ будничныхъ столкновеній" (Котляревскій).
       "Честолюбіе" Гоголя. Мечты о "служеніи родин?".
      Уже на школьной скамь? Гоголь развилъ въ себ? чувство честолюбія. Онъ понялъ очень скоро, что головой стоить выше своихъ товарищей; привычка высм?ивать чужія слабости могла только сод?йствовать развитію въ немъ этого самомн?нія. Все это сказалось очень курьезно въ т?хъ поученіяхъ, которыя онъ въ своихъ письмахъ расточалъ своей матери; это выразилось и въ т?хъ тщеславныхъ мысляхъ, что онъ, особенное существо, им?етъ какую-то особую миссію – служить великую службу отечеству {Н?которые біогрaфы Гоголя объясняють эти мечты также и т?мъ обстоятельствомъ, что Гоголь въ лице? увлекался изученіемъ "естественнаго права". Талантливый учитель его Б?лоусовъ сум?лъ развить въ немъ жажду общественной д?ятельности, которая и представлялась юнош?, какъ борьба на право, борьба съ неправосудіемъ и съ т?ми людьми, которые своими пороками вносили его въ жизнь.}. Это самомн?ніе Гоголя, съ другой стороны, унижало, въ его глазахъ, вс?хъ окружавшихъ его. "Какъ тяжело быть зарыту вм?ст? съ созданіями низкой неизв?стности въ безмолвіе мертвое!" – писалъ онъ другу. Ты знаешь вс?хъ нашихъ существователей,- вс?хъ, населившихъ Н?жинъ!- восклицаетъ онъ дал?е.- Они задавили корою своей земности, ничтожнаго самодовольствія, высокое назначеніе челов?ка. И между этими сyществователями я долженъ пресмыкаться! Изъ нихъ не исключаются и дорогіе наставники наши!" Если въ этихъ словахъ и высказывается недовольство пошлостью жизни, то это недовольство слишкомъ зам?тно переходитъ въ самомн?ніе… Не подозр?вая, въ чемъ будетъ заключаться его настоящее д?ло служенія родин?, онъ съ ув?ренностью говоритъ о томъ, что совершитъ "трудъ важный, благородный, на пользу отечества, для счастья гражданъ, для блага жизни подобныхъ"… "И дотол? нер?шительный, неув?ренный въ себ?, продолжаетъ онъ, я вспыхиваю огнемъ гордаго самосознанія – чрезъ годъ вступаю я въ службу государственную!" Онъ не мечталъ совс?мь о карьер? писателя,- ему казалось, что чиновничество тамъ, въ Петербург?,- поприще, на которомъ легко сразу облагод?тельствовать отечество. Если мы припомнимъ, что это время было эпохой крайней централизаціи власти,- мы поймемъ, почему Петербургъ провинціаламъ той поры казался м?стомъ, откуда можно управлять всей Россіей {Въ романагь Гоголя ("Мертвыя души"), Гончарова "Обломовъ" и "Обыкновенная Исторія" выведены юноши, такъ же смотрящіе на Петербургъ.}. Быть можетъ, эти мечты выдвинуться на служебномъ поприщ? нашли для своего развитія благопріятную почву въ д?тскихъ впечатл?ніяхъ отъ величественнаго образа Трошинскаго.
      "Уже ставлю мысленно себя въ Петербург?,- мечталъ въ одномъ письм? Гоголь,- въ той веселой комнатк?, окнами на Неву, такъ какъ я всегда думалъ найти себ? такое м?сто. Не знаю, сбудутся ли мои предположенія, буду ли я точно жить въ этакомъ райскомъ м?ст?, или неумолимое веретено судьбы зашвырнетъ меня съ толпою самодовольной черни (мысль ужасная!) въ самую глушь ничтожности, отведетъ мн? черную квартиру неизв?стности въ мір?!"
       Лицейскія сочиненія Гоголя. "Ганцъ Кюхельгартенъ". Автобіографическое значеніе.
      Изъ произведеній Гоголя, написанныхъ имъ во время пребыванія въ лице?, сохранились немногія – большинство изв?стно лишь по названію. Кром? мелкихъ сатирическихъ произведеній, осм?ивающихъ товарищей, учителей, или жителей Н?жина ("Н?что о Н?жин?, или дуракамъ законъ не писанъ"), къ этому юношескому періоду его творчества относятся произведееія бол?е крупныя, отразившія характерныя черты его юношескихъ настроевій. Изъ этихъ произведеній мы узнаемъ, что, въ бытность свою въ лице?, Гоголь находился подъ вліяніемъ Жуковскаго и Марлинскаго,- т. е. отдалъ дань вс?мъ видамъ русскаго романтизма. Къ произведеніямъ въ дух? Жуковскаго относится его большая идиллія "Ганцъ Кюхельгартенъ",- которую онъ самъ ц?нилъ такъ высоко, что счелъ возможнымъ отдать въ печать. Этому произведенію біографы Гоголя съ полнымъ правомъ придаютъ автобіографическое значеніе, въ геро? ея, "прекраснодушномъ юнош?", усматривая отраженіе настроеній юноши-Гоголя, тоскующаго въ т?сныхъ рамкахъ семьи и жизни у?зднаго города. Къ романтической групп? произведеній относится несохравившаяся трагедія "Разбойники", в?роятно, подражаніе драм? Шиллера, историческая пов?сть, въ дух? произведеній Марлинскаго – "Братья Твердиславичи", романъ "Гетманъ" – произведеніе, отличающееся фантастичностью, патетическимъ стилемъ и романтическими эффектами. Сюда же должны быть отнесены и отрывки пов?сти изъ народной жизни: "Страшный кабанъ". Это произведеніе, развивающее фантастическое народное преданіе, напомиваетъ собою, по типу своему, многія пов?сти, вошедшія впосл?дствіи въ составъ "Вечеровъ на хутор? близъ Диканьки".
       Гоголь-романтикъ.
      Вс? перечисленныя произведенія и н?которые мелкіе безымянные отрывки доказываютъ, насколько сильно былъ Гоголь захваченъ романтизмомъ: вс? виды этого направленія {См. мою книгу "Исторія русской слов.", ч. II, главу о романтизм?.} его захватили,- зналъ онъ и идеалистическія настроенія "прекрасгой души", увлекался онъ, подобно многимъ романтикамъ (напр. Марлинскому), и образами крупныхъ героевъ, превышающихъ своей душой разм?ры обыкновеннаго челов?ка ("Разбойники", "Гетманъ"). Наконецъ, сл?дуя романтикамъ, съ наслажденіемъ почерпалъ онъ сюжеты для своихъ произведеній изъ исторіи и области народныхъ преданій, особенно суев?рныхъ разсказовъ, извлекая оттуда фантастическое, сверхъестественное…
       Гоголь въ Петербург?. Первыя разочарованія. По?здка Гоголя за границу.
      Въ 1828 году Гоголь прі?халъ въ "зав?тный" Петербургь, куда его такъ тянуло съ д?тства. "Зд?сь д?йствительность сразу рядомъ тяжкихъ ударовъ ум?ряетъ горячій пылъ его юношескихъ мечтаній: "вм?сто квартиры съ окнами на Неву, какъ мечталъ Гоголь, приходится довольствоваться скромнымъ пом?щеніенъ въ верхнемъ этаж? густонаселеннаго дома въ одной изъ весьма прозаическихъ улицъ" (Шенрокъ). Дороговизна столичной жизни его ошеломила; рекомендательныя письма Трощинскаго не принесли ему той пользы, на которую разсчитывали онъ и его мать. Ювош?, избалованному довольствомъ домашней жизни и лаской н?жно-любящей матери, пришлось узнать лишенія: всю зиму принужденъ онъ былъ "отхватать" въ л?тней шинели и отказать себ? въ удовольствіи пос?щать театръ. Его, наивнаго провинціала, поразилъ холодъ и эгоизмъ столичныхъ обывателей {Ср. разочарованія Тентетникова, Обломова и Адуева въ Петербург?.}. "Скажу вамъ,- пишетъ онъ матери,- что Петербургъ мн? показался вовсе не такимъ, какъ я думалъ. Я его воображалъ гораздо красив?е, великол?пн?е, и слухи, которые распускали другіе о немъ, также лживы. Жить зд?сь несравненно дороже, нежели думали. Это заставляетъ меня жить, какъ въ пустын?: я принужденъ отказаться отъ лучшаго своего удовольствія – вид?ть театръ". Не понравились ему и люди петербургскіе: они не им?ли ничего типическаго {Это замічаніе Гоголя очень любопытно: очевидно, онъ еще юношей научился отыскивать типичныя черты y людей, отм?чать y нихъ наибол?е яркія черты. Очевидно, въ провинціи онъ им?лъ больше матеріала для наблюденія.}; иностранцы, живущіе зд?сь, слишкомъ обрус?ли,- русскіе "объиностранились". "Тишина (въ Петербург?),- разсказываетъ онъ,- необыкновенная, никакой духъ не блеститъ въ народ?,- все служащіе, да должностные; вс? толкуютъ о своихъ департаментахъ, да коллегіяхъ,- все погрязло въ трудахъ, въ которыхъ безплодно издерживается жизнь ихъ". Очевидно, и чиновничья карьера, въ глазахъ Гоголя, потеряла теперь весь ореолъ "великаго служенія родин?" и обратилась въ "безплодное", с?рое существованіе. Это было новое разочарованіе для молодого энтузіаста. Съ лихорадочной посп?шностью ищетъ онъ себ? новаго поприща д?ятельности, и ненадолго останавливается на мысли поступить въ актеры. Онъ даже рискнулъ подвергнуться испытанію, "но его чтеніе, выразительное, совершенно естественное и чуждое всякой ложной аффектаціи, произвело неблагопріятное впечатл?ніе на тогдашнихъ театральныхъ аристарховъ. Гоголь зaм?тилъ это самъ, и посл? испытанія не явился за отв?томъ (Шенрокъ). Зат?мъ онъ р?шился испробовать счастья на поприщ? литературномъ и выпустилъ на свой счетъ въ св?тъ свою идиллію "Ганцъ Кюхельгартенъ", скрывъ свою фамилію подъ псевдонимомъ "В. Алова" {Въ предисловіи, отъ имени какихъ-то несуществовавшихъ издателей, Гоголя им?лъ нескромность заявить, что они (издатели) "гордятся т?мъ, что, по возможности, спосп?шествовали св?ту ознакомиться съ созданіемъ юнаго таланта".}. Произведеніе было встр?чено критикой очень враждебно, и юный авторъ уничтожилъ свое первое "д?тище", отобравъ изъ магазиновъ нераспроданные экземпляры. И напечатаніе этой слабой поэмы, и сожженіе ея,- все очень характерно для пониманія Гоголя: съ этой стороны, видно и самомн?ніе его, выразившееся въ переоц?нк? своего таланта,- съ другой стороны, бол?зненное самолюбіе, не терпящее осужденія. Онъ над?ялся, что "Ганцъ Кюхельгартенъ" сразу выдвинетъ его въ ряды зам?тныхъ писателей,- этому произведенію онъ, очевидно, придавалъ очень большое значеніе. Понятно поэтому, что неудача "Ганса" сильно потрясла его; онъ даже внезапно р?шился покинуть Россію и у?хать за границу. Это р?шеніе было такъ неожиданно для него самого и его родственниковъ, что впосл?дствіи, затрудняясь самъ дать себ? ясный отчетъ въ своемъ поступк?, онъ р?шился даже оправдать его вымышленными фактами. Впрочемъ, въ томъ характерномъ письм? къ матери, въ которомъ онъ объяснилъ ей свое б?гство изъ Россіи необходимостью спасти себя отъ какой-то безнадежной любви, слышатся искреннія страданія юнаго безпокойнаго сердца, все еще не примиряющагося съ мелочной, прозаическою жизнью обыкновевныхъ "существователей". Неудачи своихъ первыхъ шаговъ на житейскомъ поприщ? религіозный юноша объясняетъ даже проявленіемъ мудрой воли Божьей. "Я чувствую налегшую на меня справедливымъ наказаніемъ тяжкую десницу Всемогущаго!" – писалъ онъ матери. Волей Бога объяснялъ онъ и свою неожиданную по?здку на чужбину: "Онъ указалъ мн? путь въ зеемлю чуждую, чтобы я тамъ воспиталъ свои страсти въ тишин?, въ уединеніи, въ шум? в?чнаго труда и д?ятельности, чтобы я самъ по н?сколькимъ ступенямъ поднялся на высшую, откуда бы былъ въ состояніи разс?евать благо и работать на пользу міра". Онъ опять повторяетъ, что не хочетъ "пресмыкаться" въ жизни. Онъ ут?шаетъ свою мать, говоритъ, что ему нужно "перед?лать себя", переродиться, оживиться новою жизнью, "расцв?сть силою души въ в?чномъ труд? и д?ятельности", чтобы найти не личное счастье, a возможность посвятить свою жизнь для счастья и блага себ? подобныхъ". Мы вид?ли уже, что съ этими же "мечтами" носился Гоголь еще въ бытность свою въ Н?жин?.
       Гоголь заграницей. Идеалы древней Руси и міросозерцаніе Гоголя.
      Гоголь заграницей выжилъ только м?сяцъ,- онъ соскучился по родин?, изъ которой б?жалъ, да и тоска попрежнему его мучила зд?сь: его юную душу попрежнему мучилъ разладъ. Въ письм? изъ-заграницы онъ пространно испов?дуется передъ матерью. Онъ с?туетъ, что Богъ, "создавъ такое единственное, или, по крайней м?р?, р?дкое въ мір? сердце, какъ его, создавъ такую душу, пламен?ющую жаркою любовью ко всему высокому и прекрасному, облекъ ее въ такую грубую оболочку. Это бореніе т?ла и духа, такъ мучительно выразившееся въ юной душ? Гоголя,- было главнымъ содержаніемъ духовной жизни древней Руси; многихъ оно вело тогда къ аскетизму, подвижничеству, отреченію отъ земли. Это роковое насл?дство досталось въ уд?лъ Гоголю. Юношей, еще мало в?дающимъ жизнь, онъ узналъ уже т? духовныя страданія, которыми жили и питали свою душу подвижники древией Руси. Подобно имъ, Гоголь-юноша больше всего интересуется своей душой, копается въ ней, бичуетъ себя за ея недостатки. Онъ спрашиваетъ Бога, зач?мъ Онъ допустилъ въ его душ? такую страшную см?сь противор?чій, упрямства, дерзкой самонад?янности и самаго униженнаго смиренія…
       Гоголь на служб?. "Вечера на хутор? близъ Диканьки".
      Душевная борьба пом?шала ему заинтересоваться заграничной жизнью, и потому никакихъ особыхъ впечатл?ній его по?здка ему не принесла. Вернувшись въ Петербургъ въ первыхъ м?сяцахъ 1830 года, онъ поступилъ на службу въ департаментъ уд?ловъ. Эта казенная служба слишкомъ отличалась отъ того "служенія" родин?, о которомъ мечталъ Гоголь,- естественно, что онъ не чувствовалъ себя удовлетвореннымъ. Даже жалованья чиновничьяго ему не хватало на существованіе. Приходилось давать частные уроки, заниматься гувернерствомъ и заказной литературной работой. Въ поискахъ средствъ къ существованію, Гоголь остановился на счастливой мысли пустить въ литературный оборотъ свои знанія малороссійской жизни. Онъ зам?тилъ, что петербургская читающая публика, подъ вліяніемъ господствующихъ въ тогдашней литератур? романтическихъ вкусовъ, обнаружила интересъ къ знакомству съ жизнью различныхъ народовъ ("couleur locale"),- она узнала кавказскихъ горцевъ по Марлинскому, Пушкину и Лермонтову, крымскихъ татаръ и бессарабскихъ цыганъ – по Пушкину. Немного познакомилась она съ Малороссіей по произведенію Пушкина: "Полтава". Гоголю суждено было полн?е и глубже ознакомить ее съ поэтической стороной жизни Украйны. Въ поискахъ "хл?ба", принялся онъ за сочиненіе своихъ "Вечеровъ на хутор? близъ Диканьки" – и, неожиданно для себя, завоевалъ этими веселыми поэтическими разсказами не только "хл?бъ", но и "славу"… Этимъ разсказамъ онъ никогда не придавалъ большого значенія, такъ какъ его мучительная душевная борьба въ нихъ не отразилась,- ему дороже былъ его неудачный "Гансъ Кюхельгартенъ" – произведеніе, въ которое онъ вложилъ всю свою душу.
       Работа Гоголя надъ пов?стями.
      Впрочемъ, если онъ самъ мало интересовался своими бытовыми разсказами, онъ писалъ ихъ очень добросов?стно: онъ не довольствовался своими знаніями Малороссіи, своей богатой фантазіей,- для своихъ разсказовъ онъ старательно собиралъ факты и матеріалы; мать его, друзья и знакомые, оставшіеся на родин?, доставляли ему въ столицу св?д?нія, пополняющія его знанія малороссійской жизни {Какъ образецъ подобныхъ просьбъ, можно привести отрывокъ изъ письма Гоголя къ матери: "Вы много знаете обычаи и нравы малороссіянъ нашихъ и потому вы не откажитесь сообщить мн? ихъ въ нашей переписк?. Это мн? очень, очень нужно… Я ожидаю отъ васъ описанія полнаго наряда сельскаго дьячка, отъ верхняго платья до самыхъ сапоговъ, съ поименованіемъ, какъ это все называлось y самыхъ закорен?лыхъ, самыхъ древнихъ, самыхъ наимен?е перем?нившихся малороссіянъ. Еще обстоятельное описаніе свадьбы, не упуская ни мал?йшихъ подробностей… Еще н?сколько словъ о колядкахъ, о Иван? Купал?, о русалкахъ. Если есть, кром? того, какіе-либо духи, или домовые, то о нихъ подробн?е, съ ихъ названіями и д?лами. Множество носится между простымъ народомъ пов?рій, страшныхъ сказаній, преданій, разныхъ анекдотовъ и пр". Въ этомъ интерес? къ народной жизни сказалась одна изъ характерныхъ особенностей романтизма – погоня за couleur ethnographique. Интересуютъ его и древнія монеты, р?дкости, старопечатныя книги; онъ проситъ высылать ему стародавнія рукописи про времена гетманщины. Этотъ интересъ къ старин? – тоже черта романтиковъ, увлекавшихся сознательнымъ желаніемъ в?рно воспроизводить couleur historique.}. Эти матеріалы, д?йствительно, сослужили Гоголю большую службу,- они придали его веселымъ разсказамъ ту этнографическую полноту и содержательность, которыя отм?чены были сразу русской крвтикой.
       Гоголь въ апоге? славы. Вліяніе Пушкина на а) литературное развитіе Гоголя;
      Высокую художественность гоголевскихъ разсказовъ оц?нили выдающіеся русскіе писатели того времени: Жуковскій, Пушкинъ, Плетневъ, Дельвигь. Они сблизились съ нимъ и ввели его въ кругъ тогдашнихъ русскихъ литераторовъ. Попалъ Гоголь и въ салонъ фрейлины Смирновой, гд? собирались лучшіе русскіе умы того времени и выдающіеся иностранные дипломаты. Пушкинъ былъ душой этого салона. Подружился онъ съ Віельгорскими. Въ 1832 году Гоголь ?здилъ на родину и по дорог? остановился въ Москв?; зд?сь онъ сошелся съ Погодинымъ, Шевыревымъ, семьей Аксаковыхъ. "Посл? долгихъ неудачъ Гоголь вдругъ испыталъ какое-то фантастическое, волшебное счастье: онъ сразу почувствовалъ себя перенесеннымъ въ высшія сферы литературнаго міра (Шенрокъ). Несомн?нно, подъ впечатл?ніемъ удачи, Гоголь забылъ надолго свои душевныя страданія, къ тому же онъ всец?ло подпалъ подъ вліяніе Пушкина {Въ "Запискахъ Смирновой" не разъ разсказывается, съ какимъ благогов?ніемъ слушалъ Гоголь все, что говорилъ Пушкинъ. Многія изъ его зам?чаній и сужденій Гоголь немедленио записывалъ въ записную книжку.}, который съ любовью занялся литературнымъ и умственнымъ развитіемъ талантливаго "самородка". Онъ указывалъ Гоголю, что надо прочесть, объяснялъ Гоголю характерныя черты его таланта и р?шительно повелъ его на путь художественнаго реализма. "Изображеніе отрицательныхъ сторонъ русской д?йствительности" – вотъ дорога, которую указалъ Гоголю Пушкинъ.
       b) философское; с) политическое. Блестящій періодъ творчества Гоголя.
      Въ уравнов?шенной душ? нашего великаго поэта не было м?ста для той борьбы, которая мучила Гоголя: мы вид?ли, что Пушкинъ сум?лъ и въ жвзни, и въ творчеств? примирить плоть и духъ. Неизв?стно, открывалъ ли Гоголь передъ Пушкинымъ тайники своей души но, несомн?нно, если бы онъ это и сд?лалъ, онъ не встр?тилъ бы сочувствія себ? со стороны "п?вца земли". В?роятно, оказалъ вліяніе Пушкинъ и на политическое міровоззр?ніе Гоголя. "Націоналистъ" по уб?жденіяяъ, в?рящій въ Россію и примирившійся съ русской д?йствительносгью, Пушкинъ такіе же взгляды привилъ Гоголю. Сд?лать это т?мъ бол?е было легко, что Гоголь самъ шелъ къ такому міросозерцанію. И вотъ, взгляды "оффиціальной народности", отчасти "славянофильство" были прочно усвоены Гоголемъ. В?ра въ незыблемость "православія, самодержавія и народности" вошла въ его міросозерцаніе. Впрочемъ, подобно Пушкину, онъ не примкнулъ ц?ликомъ ни къ правительству, ни къ славянофиламъ, не сд?лался пропагандистомъ ихъ взглядовъ, по крайней м?р?, въ первый періодъ своей жизни. Н?сколько въ сторон? остался Гоголь отъ философскихъ и политическихъ настроеній эпохи. Подъ вліяніемъ своихъ новыхъ петербургскихъ друзей-писателей, онъ съ головой окунулся въ литературную жвзнь; онъ сталъ теперь серьезн?е смотр?ть на занятія литературой; издавъ свои "Вечера" въ св?тъ въ 1831 году, подъ псевдонимомъ "Рудаго Панька", онъ въ 1832 году, по сов?ту Пушкина, берется за сочиненіе большой бытовой комедіи изъ русской жизни. Кром? того, старательно изучаетъ русскую литературу, старается выяснить себ? сущность и ц?ли искусства, занимается исторіей {Мысли, имъ выработанныя въ это время, нашли себ? выраженіе въ т?хъ статьяхъ, которыя вошли поздн?е въ составъ его сборника "Арабески".}… Вообще семь л?тъ (1829-1836), проведенные имъ въ Петербург? въ обществ? Пушкина, были блестящей порой его жизни и творчества: въ этотъ періодъ времени развернулся его таланть, – онъ написалъ "Вечера на хутор?", въ 1835 году "Арабески", "Миргородъ" (въ этотъ сборникъ вошла и пов?сть "Тарасъ Бульба"), "Пов?сть о томъ, какъ поссорился Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ", "Старосв?тскіе пом?щики", "Записки сумасшедшаго", "Женитьбу", "Ревизора" (написанъ въ 1835 г., поставленъ на сцену 19 апр?ля 1836 г.), задумалъ и началъ "Мертвыя души", критическія и теоретическія статьи о русской литератур? и искусств?,- словомъ, сказалъ почти все, что онъ им?лъ сказать, и зат?мъ только перед?лывалъ передумывалъ и дополнялъ сказанное или задуманное раньше" (Котляревскій). Его творческій геній роковымъ образомъ померкъ со смертью Пушкина.
       Гоголъ-профессоръ. "Ревзоръ". Отношеніе Гоголя къ своему произведенію.
      Въ эти семь л?тъ многое перем?нилось въ жизни Гоголя,- онъ изъ чиновника сд?лался педагогомъ – преподавателемъ исторіи въ Патріотическомъ институт?, потомъ даже профессоромъ всеобщей исторіи въ С.-Петербургскомъ уннверситет?. Этотъ выборъ карьеры оказался очень неудачнымъ,- къ отв?тственнымъ обязанностямъ профессора Гоголь былъ не подготовленъ, одного таланта и блестящаго воображенія было мало тамъ, гд? не было знанія,- немудрено поэтому, что годъ его профессорства былъ очень ему тяжелъ. Эта новая неудача была большимъ ударомъ для впечатлительнаго самолюбія писателя. Но она им?ла и хорошіе результаты,- она приковала Гоголя къ литератур?. Онъ испробовалъ н?сколько путей, везд? терп?лъ неудачи: оставался одинъ – писательство. Но любопытно, что не своими литературными усп?хами недоволенъ былъ онъ: друзья-писатели, петербургскіе и московскіе, носили его на рукахъ; публика читала нарасхватъ его произведенія; критика русская, вообще недоброжелательная, тоже заинтересовалась новымъ св?тиломъ,- но Гоголю всего этого было мало. Судя по его письмамъ, онъ все еще мечталъ о какомъ-то "большомъ д?л?" {Онъ съ презр?ніемъ отзывался о своихъ первыхъ произведеніяхъ, которыя принесли ему славу: "да обрекутся они неизв?стности,- писалъ онъ о "Вечерахъ на хутор?",- покам?стъ что-нибудь ув?систое, великое, художническое, не изыдетъ изъ меня!" Съ этимъ "великимъ" онъ хот?лъ связать то "большое д?ло", о которомъ онъ мечталъ. "Я вижу ясн?е и лучше многое, нежели другіе,- писалъ онъ матери въ 1833 году.- Я изсл?довалъ челов?ка отъ его колыбели до конца, и отъ этого ничуть не счастлив?е. У меня болитъ сердце, когда я вижу, какъ заблуждаются люди. Толкуютъ о доброд?тели, о Бог? и, между т?мъ, не д?лаютъ ничего. Хот?лъ бы кажется, помочь имъ, но р?дкіе, р?дкіе изъ нихъ им?ютъ св?тлый, природный умъ, чтобы увид?ть истину моихъ словъ". Гоголь даже одно время бросилъ совс?мъ писать, мучаясь т?мъ, что его великіе замыслы не находятъ себ? великаго воплощенія, "мелкаго (писать),- говоритъ онъ,- не хочется, великое не выдумывается".}. Пушкинъ указывалъ ему, что это "большое д?ло" можно было сд?лать литературой, что обличеніе недостатковъ родной русской жизни – тоже д?ло немаловажное, но, должно быть, ему не удалось разуб?дить Гоголя. Вотъ почему и "Ревизоръ" {Въ 1-ый разъ поставленъ на сцену 19 апр?ля 1836 г.}, им?вшій большой усп?хъ и въ то же время вызвавшій озлобленіе въ широкихъ кругахъ русской публики, принесъ Гоголю больше горя, ч?мъ радости. Произошло это потому, что "на сцену Гоголь смотр?лъ не какъ авторъ заурядной театральной пьесы, котораго полное торжество заключается въ радушномъ пріем? и рукоплесканіяхъ публики, но съ затаеннымъ страхомъ и глубокою скорбью за судьбу своего созданія, въ которое онъ положилъ свою душу, свои лучшія, благородн?йшія стремленія" (Шенрокъ). Театръ ломился, когда давали "Ревизора", но многіе осуждали пьесу за дерзкую критику русской жизни. Гоголь былъ пораженъ т?мъ, какое впечатл?ніе произвела на русское общество его пьеса: "Господи Боже!- жаловался онъ.- Ну, если бы одинъ, два ругали, ну, и Богъ съ ними, a то вс?, вс?!" Измученный и потрясенный своей "неудачей", Гоголь у?зжаетъ за границу, чтобы тамъ отдохнуть и успокоиться. Онъ уб?дился теперь, что та публика, которой онъ съ юности рвался "служить", не понимала его, относилась къ нему враждебно… Къ тому же, и самъ Гоголь разочаровался въ той пьес?, которая недостаточно ясно выразила его основную мечту,- онъ хот?лъ "пропов?дывать", "морализировать", когда писалъ своего "Ревизора", a оказался "обличителемъ". Произошло это потому, что "великій художникъ,- воспитанникъ Пушкина, поб?дилъ въ Гогол? "моралиста". Увлеченный сюжетомъ "Ревизора", сюжетомъ, который былъ ему подаренъ Пушкинымъ, Гоголь предоставилъ свободу своему юмору,- и, въ результат?, получилась сатира, поражавшая въ сердце всю тогдашнюю русскую д?йствительность, съ ея централизаціей, съ ея чиновничествомъ и произволомъ {Это понялъ императоръ Николай Павловичъ, присутствовавшій на первомъ представленіи комедіи. "Ну, пьеска! – сказалъ онъ – вс?мъ досталось, a больше вс?хъ мн?!"}. Гоголь не м?тилъ такъ глубоко,- онъ ничего не им?лъ противъ строя тогдашней русской жизни,- онъ хот?лъ лишь изобличить пороки отд?льныхъ лицъ, которыя своими личными недостатками вносили дисгармонію въ систему, вообще превосходную, не нуждающуюся въ реформахъ. Говоря словами Капниста онъ стоялъ на той точк? зр?нія, которая утверждала, что "законы святы, да исполнители – лихіе супостаты", что вся б?да не въ порядкахъ, a въ душевныхъ качествахъ отд?льныхъ людей. Эта точка зр?нія на русскую жизнь проводилась и Карамзипымъ, и Жуковскимъ, и отчасти Пушкинымъ… Жандармъ, появляющійся въ конц? комедіи съ изв?стіемъ, что настоящій ревизоръ прі?халъ и зоветъ къ отв?ту порочныхъ чиновниковъ, игралъ въ глазахъ Гоголя слишкомъ большую роль,- онъ оправдывалъ строй русской жизни, указывалъ, что порокъ наказывается и въ Россіи. Но эта мораль пьесы оказалась слишкомъ бл?дна,- ея никто не зам?тилъ, ея не поняли,- и это было больно Гоголю.
       Объясненіе Гоголемъ смысла пьесы. Значеніе см?ха.
      Въ развязк? "Ревизора" онъ самъ объяснилъ истинный смыслъ своей комедіи. Въ уста "перваго комическаго актера" вложилъ онъ свои мысли, свои взгляды. "Н?тъ такого города на Руси, говорилъ Гоголь его устами, гд? бы вс? чиновники были порочны. Сл?довательно, не надо буквально понимать всего изображеннаго, не надо угадывать живыхъ людей въ изображенныхъ герояхъ. Авторъ изобразилъ "душевный городъ" – т. е. челов?ческую душу вообще, и вс? "чиновники", и жители этого города – это олицетворенія пороковъ, съ которыми долженъ бороться челов?къ,- иначе ждетъ челов?ка страшная кара. "Будто не знаете, кто это ревизоръ? Что прикидываться? Ревизоръ этотъ – наша проснувшаяся сов?сть, которая заставитъ насъ вдругъ и разомъ взглянуть во вс? глаза на самихъ себя. Передъ этимъ ревизоромъ ничто не укроется, потому что по Именному Высшему повел?нію онъ посланъ". Сов?сть – "настоящій ревизоръ" – "Хлестаковъ – в?треная св?тская сов?сть, продажная, обманчивая сов?сть; Хлестакова подкупятъ какъ разъ наши же, обитающія въ душ? нашея, страсти… Не съ Хлестаковымъ, но съ настоящимъ ревизоромъ оглянемъ себя! Клянусь, душевный городъ нашъ ст?итъ того, чтобы подумать о немъ, какъ думаетъ добрый государь о своемъ государств?. Благородно и строго, какъ онъ изгоняетъ изъ земли своей лихоимцевъ, изгонимъ нашихъ душевныхъ лихоимцевъ! Есть средство, есть бичъ, которымъ можно выгнать ихъ. См?хомъ, мои благородные соотечественники! См?хомъ, котораго такъ боятся вс? низкія наши страсти! См?хомъ, который созданъ на то, чтобы см?яться надъ вс?мъ, что позоритъ истинную красоту челов?ка. Возвратимъ см?ху его настоящее значеніе! Отнимемъ его y т?хъ, которые обратили его въ легкомысленное св?тское кощунство надъ вс?мъ, не разбирая ни хорошаго, ни дурного!… Не возмутимся духомъ, если бы какой-нибудь разсердившійся городничій, или, справедлив?е, самъ нечистый духъ, шепнулъ его устами: "что см?етесь? надъ собой см?етесь!" {Смыслъ этой фразы обращенной въ комедіи, словно къ публик?, д?йствительно, загадочный, разъясняется только этими словами Гоголя.} Гордо скажемъ ему: "Да, надъ собой см?емся, потому что слышимъ приказанье Высшее быть лучшими другихъ!… Не пустой я какой-нибудь скоморохъ, созданный для пот?хи пустыхъ людей, но честный чиновникъ великаго Божьяго государства, и возбудилъ въ васъ см?хъ,- не тотъ безпутный, которымъ пересм?хаютъ въ св?т? челов?къ челов?ка, который рождается отъ безд?льной пустоты празднаго времени, но см?хъ, родившійся отъ любви къ челов?ку. Дружно докажемъ всему св?ту, что въ Русской земл? все, что ни есть, отъ мала до велика, стремится служить Тому же, Кому вс? должны служить на земл?,- несется туда, кверху, къ Верховной в?чной красот?".
      Понятно, какъ оскорбительно было Гоголю сознать, что никтовъ автор? "Ревизора" не увид?лъ "честнаго чиновника великаго Божьяго государства" – пропов?дника добра,- a усмотр?ли или скомороха-шута, пот?шника толпы, или либерала-обличителя, или просто суроваго и несправедливаго судью-самозванца. Онъ уб?дился, что его опять не поняли читатели, и онъ сталъ защищать себя отъ многочисленныхъ и разнообразныхъ обвиненій,- особенно, отъ обвиненій въ томъ, что хот?лъ унизить Россію {Это онъ сд?лалъ не только въ частныхъ беседахъ и письмахъ, но и въ н?сколькихъ объяснительныхъ статьяхъ, посвященныхъ "Ревизору": "Отрывокъ изъ письма, писаннаго авторомъ посл? перваго представленія "Ревизора" къ одному литератору", въ "Предув?домленіи для т?хъ, которые хот?ли бы сыграть, какъ сл?дуетъ "Ревизора" и въ комедіи,,Театральный разъ?здъ посл? представленія новой комедіи" (1842), "Развязка Ревизора".}. "Если бы это была правда,- писалъ онъ Прокоповичу,- то хуже ("Ревизора") на Руси мн? никто не могъ нагадить. Но, слава Богу, это – ложь… Мн? страшно вспомнить обо вс?хъ моихъ мараньяхъ. Они въ род? грозныхъ обвинителей являются глазамъ моимъ. Забвенья, долгаго забвенья проситъ душа. И если бы появилась такая моль, которая съ?ла бы вс? экземпляры "Ревизора", a съ ними "Арабески", "Вечера" и всю прочую чепуху, и обо мн? въ теченіе долгаго времени ни печаталъ, ни изустно не произносилъ никто ни слова, я бы благодарилъ судьбу". Онъ охлад?лъ къ "Ревизору", какъ прежде къ "Гансу Кюхельгартену", и успокоенія искалъ, какъ и раньше, въ заграничномъ путешествіи.
      "Пророку н?тъ славы въ отчизн?" – писалъ онъ Погодину незадолго до отъ?зда, выражая въ этихъ словахъ все свое самомн?ніе и презр?ніе къ русской "черни". Но его все не оставляла мысль, что онъ совершитъ н?что великое: называя вс? свои сочиненія (въ томъ числ? и "Ревизора") "ученическими", онъ восклицалъ: "пора, пора, наконецъ, заняться д?ломъ!".
       Гоголь заграницей.
      Гоголь заграницей, въ періодъ 1836-1841 гг.- "большая загадка, которую, в?роятно, не разъяснятъ никакіе біографическіе матеріалы и даже личвыя признанія поэта. Въ этой сложной душ?, полно противор?чій, совершалось за этотъ періодъ времени то таинственное бореніе, которое художника, въ конц? концовъ, обратило въ моралиста и богослова, и въ юморист?-бытописател? заставило вновь проснуться съ подновленной силой старое романтическое міросозерцаніе. Это было бореніе сначала очень радостное, полное вдохновеннаго восторга, a въ конц? совс?мъ бол?зненное, истомившее художника и физически, и нравственно (Котляревскій).
      Заграницей онъ искалъ только впечатл?ній эстетическихъ,- онъ холодно относился къ западно-европейской культур?, къ современной жизни Европы, даже къ исторической старин?,- чаще всего оставался онъ одинъ съ глазу на глазъ, со своей душой, мятежной и жаждущей. Къ Германіи, Швейцаріи и Парижу отнесся онъ равнодушно; только Италія нравилась ему. Она успокаивала его больные нервы; св?томъ, тепломъ и красотой ласкала его больгое сердце. "Кто былъ въ Италіи, тотъ скажи "прощай" другимъ землямъ",- писалъ Гоголь друзьямъ,- кто былъ на неб?, тотъ не захочетъ на землю. Европа, въ сравненіи съ Италіей, все равно, что день пасмурный въ сравненіи съ днемъ солнечнымъ". "Душенька моя! моя красавица Италія!- восклицалъ онъ,- никто въ мір? ея не отниметъ y меня! Я родился зд?сь… Россія, Петербургъ, сн?га, подлецы, департаментъ, ка?едра, театръ,- все это мн? снилось…О, если бы вы взглянули только на это осл?пляющее небо, все тонущее въ сіяніи! Все прекрасно подъ этимъ небомъ". Особенно увлекался Гоголь Римомъ: "Зд?сь только тревоги не властны и не касаются души,- писалъ онъ…- Кром? Рима, н?тъ Рима на св?т?,- хот?лъ было сказать – счастья и радости, да Римъ больше, ч?мъ счастье и радость!".
       Жизнь въ Рим?.
      Въ Рим? Гоголь жилъ въ обществ? молодыхъ русскихъ художниковъ – сл?довательно, въ кругу утонченныхъ эстетическихъ удовольствій. Особенно сблизился онъ съ изв?стнымъ энтузіастомъ-художникомъ Ивановымъ, который всю свою жизнь отдалъ созданію одной картины: "Явленіе Христа народу" (находится въ Москв? въ Третьяковской галере?). Религіозное мстическое настроеніе Иванова было сродни Гоголю, высокое пониманіе миссіи художника тоже связывало обоихъ. Понятна изъ этого ихъ дружба, взаимное вліяніе ихъ и углубленіе въ душ? обоихъ религіознаго мистицизма.
      Къ этой пор? пребыванія Гоголя въ Италіи относится увлеченіе Гоголя католицизмомъ. Гоголь, какъ художникъ, былъ поб?жденъ красотою католической службы, великол?піемъ храмовъ, набожностью в?рующихъ и ликовъ. "Только въ одномъ Рим? молятся,- говорилъ онъ,- a въ другихъ м?стахъ показываютъ только видъ, что молятся". Русскіе аристократы, друзья Гоголя, изм?нившіе православію ради католичества, прилагали усилія, чтобы и Гоголя заставить сд?лать то же; для этого было организовано постепенное систематическое склоненіе великаго писателя въ католицизмъ. Онъ это зам?чалъ, но этому не противился,- говорилъ даже, что "позволяетъ втирать въ себя н?сколько хорошихъ мыслей". Впрочемъ, если Гоголь отъ православія и не уклонился, то, несомн?нно, охотно слушалъ разговоры о "божественномъ",- в?дь это было такъ близко основнымъ интересамъ его жизни!…
       Отношеніе къ родин?.
      Любопытно, что въ эту пору полной эстетической и религіозной жизни, когда писателю, удаленному отъ родины, она казалась далекимъ "сномъ",- творчество его работало интенсивно и все въ томъ же направленіи, которое далъ ему Пушкинъ. Гоголь "жилъ" Италіей, и, въ то же время, "грезилъ" Россіей,- и грезы эти были такъ ясны, такъ мучительно-живы, были облечены въ такую осязательную "плоть",- что перо Гоголя быстро рисовало одинъ русскій типъ за типомъ: Чичиковъ, Ноздревъ, Собакевичъ,- все это было такъ далеко отъ Италіи, отъ духовныхъ интересовъ Гоголя,- но все это росло передъ нимъ, окрашивалось ярко и жизненно {"Я живу около года въ чужой земл?,- писалъ онь одному другу,- вижу прекрасныя небеса, міръ, богатый искусствами и челов?комъ; но разв? перо мое принялось описывать предметы, могущіе поразить каждаго? Ни одной строки не могъ я посвятить чуждому. Непреодолимою ц?пью прикованъ я къ своему, и нашъ б?дный, неяркій міръ, наши курныя избы, обнаженныя пространства предпочелъ я небесамъ лучшимъ, прив?тливо гляд?вшимъ на меня".}.
       "Мертвыя души".
      Въ "Мертвыхъ Душахъ" Гоголь задумалъ опять "великое" произведеніе. Сперва, впрочемъ, онъ не придавалъ серьезнаго значенія своему труду: для Гоголя сначала это произведеніе было только см?шныжъ анекдотомъ, "карикатурой". Но его поразило, что чтеніе первыхъ главъ романа въ 1835 г. произвело на Пушкина такое впечатл?ніе, что онъ, см?явшійся при начал? чтенія, становился все сумрачн?е и, наконецъ, когда чтеніе кончилось, сказалъ: "Боже! какъ грустна наша Россія!" "Меня это изумило,- говоритъ Гоголь,- Пушкинъ, который такъ зналъ Россію, не зам?тилъ, что все это карикатура и моя собственная выдумка!" Т?мъ не мен?е, скоро и самъ Гоголь понялъ, что изъ "см?шного анекдота можетъ выйти большая картина". Посл? смерти Пушкина, въ 1837 году, отношеніе Гоголя къ начатому произведенію еще разъ м?няется. Для него трудъ, зав?щавный ему великимъ учителемъ, сд?лался въ его глазахъ "священнымъ". И ч?мъ бол?е онъ углублялся въ него, т?мъ шире разростались его художественные замыслы. Не сдерживаемый Пушкинымъ, покоренный своими мистическими настроеніями, онъ задумалъ, наконецъ, изъ "карикатуры" и "выдумки" сд?лать поэму.Подобно Данту, изобразившему въ своей "Божественной Комедіи": "Адъ", "Чистилище" и "Рай" – исторію челов?ческой жизни,- и Гоголь задумалъ написать исторію воскресенія челов?ческой души: первая часть его романа должна была соотв?тствовать дантовскому "Аду", вторая – "Чистилищу", третья – "Раю". Въ этомъ произведеніи Гоголь хот?лъ изобразить всю Россію,- все зло и добро ея жизни, и съ жаромъ принялся за работу. "Вс? оскорбленія, вс? непріятности посылались мн? высокимъ Провид?ніемъ на мое воспитаніе,- говорилъ онъ,- я чувствую, что неземная воля направляетъ путь мой… Мн? ли не благодарить пославшаго меня на землю! Какихъ высокихъ, какихъ торжественныхъ ощущеній, невидимыхъ, незам?тныхъ для св?та, исполнена жизнь моя! Клянусь, я что-то сд?лаю, чего не д?лаетъ обыквовенный челов?къ. Львиную силу чувствую я въ душ? своей!" Съ такой в?рой въ себя принялся онъ зa свое "великое" произведеніе; и въ то время, когда картины русской жизни рисовалъ онъ живыми, сочными красками и земные образы оживали передъ нимъ,- въ это время его личныя настроенія и выраженіе ихъ въ письмахъ его принимаютъ все бол?е и бол?е торжественный характеръ; онъ начинаетъ даже говорить библейскимъ стилемъ, усваиваетъ стиль ветхозав?тныхъ пророковъ: "Горе кому бы то ни было, не слушающемуся моего слова!" – говоритъ онъ въ письмахъ друзьямъ. "Никто изъ моихъ друзей не можетъ умереть, потому что онъ в?чно живетъ со мною!" – Друзья недоум?вали, читая такія изреченія, и, мало-по-малу, y многихъ стала зарождаться тревожная мысль, что Гоголь сд?лался ненормальнымъ.
       Бол?знь Гоголя.
      Нервы Гоголя были, д?йствительно разбиты; онъ самъ чувствовалъ, что боленъ, ждалъ смерти и боялся ея, такъ какъ хот?лъ сказать людямъ то, чего онъ еще не могъ сказать… Онъ то примиряется съ мыслью о близкой смерти, видя въ этомъ проявленіе мудрой воли Бога, то боится одной мысли о смерти, хватается за жизнь, лечится, молится…
       Смерть Пушкина.
      Странное впечатл?ніе на него проізвело изв?стіе о смерти Пушкина. "Все наслажденіе моей жизни – говорилъ онъ, все мое высшее наслажденіе исчезло вм?ст? съ нимъ. Ничего не предпринималъ я безъ его сов?та, ни одна строка не писалась безъ того, чтобы я не воображалъ его передъ собой. Что скажетъ онъ, что зам?титъ онъ, чему посм?ется, чему изречетъ неразрушимое и в?чное одобреніе свое – вотъ, что меня только занимало и одушевляло мои свлы… Боже" нын?шній трудъ мой ("Мертвыя души"), внушенный имъ, его созданіе… я не въ силахъ продолжать его". "Моя жизнь, мое высшее наслаждевіе умерло съ нимъ. Когда я творилъ, я вид?лъ передъ собой только Пушкина. Ничто мн? былв вс? толки, я плевалъ на презр?нную чернь: мн? дорого было егов?чное и непреложное слово. Все, что есть y меня хорошаго, вс?мъ этимъ я обязанъ ему. И теперешній трудъ мой есть его созданіе. Онъ взялъ съ меня клятву, чтобы я писалъ". "О, Пушкинъ, Пушкинъ, какой прекрасвый сонъудалось мн? вид?ть въ жизни,- и какъ печально было мое пробужденіе!" Въ такихъ искреннихъ жалобахъ великій художникъ оплакивалъ своего генія-вдохновителя и хранителя – Пушкина. Умеръ Пушкинъ, и вдохновеніе изсякло… Для Гоголя, по его словмъ, вся русская д?йствительность казалась "сномъ" (см. выше). Теперь и Пушкина онъ называетъ "сномъ"… Съ его смертью пересталъ Гоголь вид?ть "сны"… "Печально было мое пробужденіе!" – восклицаетъ онъ. Это было, д?йствительно, "печальнымъ пробужденіемъ!… Жизнь вела Гоголя къ этому пробужденію, смерть Пушкина ускорила это. Въ Гогол? умеръ великій художникъ-жанристъ, ученикъ Пушкина, – остался Гоголь больной, измученный челов?къ,мистикъ и фанатвкъ, съ мыслями о смерти, о загробныхъ мукахъ,- челов?къ, съ каждымъ днемъ уходившій отъ земли въ таинственный міръ своихъ смутныхъ и неясныхъ идей… Характерно, что "снами" называлъ онъ свои живыя впечатл?нія земной жизни,- a "пробужденіемъ" – отреченье отъ всего земного, углубленіе въ свой внутренній міръ, въ мысли "неземныя", чуждыя людей…
       Смерть Вьельгорскаго. Лирическія м?ста 1-й части; ихъ автобіографическое значеніе. Гоголь въ Россіи. Друзья Гоголя.
      Сильное впечатл?ніе произвела на него также смерть юноши-друга Іосифа Вьельгорскаго, умершаго въ Италіи отъ чахотки. По словамъ людей, близко знавшихъ этого юношу, юноша этотъ быдъ над?ленъ вс?ми дарами души и сердца… Поэзіей в?етъ отъ этого молодого лика! И этотъ юноша умеръ на рукахъ Гоголя, Гоголь пережилъ съ нимъ вм?ст? всю ужасную трагедію его медленнаго умиранія. Гоголь былъ потрясегъ этой смертью,- онъ говорилъ, что смерть – уд?лъ всего прекраснаго въ Россіи; онъ говорилъ, что теперь боится смотр?ть на "прекрасное": "я ни во что теперь не в?рю, и если встр?чаю это прекрасное, то жмурю глаза и стараюсь не гляд?ть на него. Отъ него мн? несетъ запахомъ могилы" {"Ночи на вилл?" – произведеніе, въ которомъ Гоголь изображалъ смерть Вьельгорскаго.}. Кром? "Мертвыхъ душъ", въ этотъ періодъ времени Гоголь написалъ пов?сть "Шинель" и занимался переработкой прежнихъ пов?стей: "Портретъ", "Тарасъ Бульба" и толкованіемъ своего непонятаго "Ревизора" ("Театральный разъ?здъ"). Работая надъ 1-ой частью "Мертвыхъ душъ" надъ изображеніемъ этого "русскаго Ада", Гоголь мечталъ о посл?дующихъ частяхъ,- и эти мечты отразили на себ? его тогдашніе этическіе, патріотическіе и религіозные взгляды въ т?хъ лирическихъ отступлегіяхъ, которыя, кстати и гекстати, прерываютъ въ той частт объективное изображеніе отрицательныхъ сторонъ русской жизни. Эти лирическія м?ста и отступленія (напр. "Русь, Русь! вижу тебя…", "не такъ ли ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка, несешься". "Другая судьба писателя, дерзнувшаго вызвать наружу все, что ежеминутно передъ глазами…") – оазисы, на которыхъ отдыхалъ писатель-идеалистъ, задыхавшійся среди т?хъ уродовъ, рисовать которые былъ онъ обреченъ въ силу своего таланта. Въ 1839-1840-омъ и въ 1841-1842-омъ году Гоголь прі?зжалъ въ Россію. Но эти возвращенія не приносили ему счастья и успокоенья. Здоровье его таяло {Особенно серьезно забол?лъ онъ въ В?н? въ 1840 г.}; онъ все дальше уходилъ отъ вс?хъ въ свой собственный міръ, a ему въ это время приходвлось устраивать денежныя д?ла свои и своей семьи, хлопотать о себ?, о правительственной субсидіи, объ изданіи своихъ сочиненій… Онъ ничего не им?лъ, онъ даже въ денежномъ отношеніи завис?лъ отъ своихъ пріятелей, которые помогали ему, – но духовно онъ отъ вс?хъ оторвался и считалъ себя челов?комъ, далеко ихъ вс?хъ опередившимъ въ духовномъ отношеніи {Онъ чувствовалъ себя духовно-близкимъ лишь къ Жуковскому, который, подъ старость такъ же, какъ и Гоголь, совс?мъ ушелъ отъ жизни и ея интересовъ въ свой собственный міръ; онъ, подобно Гоголю, тоже сд?лался мистикомъ. Близокъ былъ Гоголь и со Смирновой, которая увлеклась религіей.}. Они не понимали состоянія его души и шли къ нему съ непрошенной дружбой, сов?тами, сожал?ніями, указаніями, даже требованьями… Московскіе славянофилы – семья Аксаковыхъ, братья Кир?евскіе, Погодинъ и Шевыревъ,- представляли собой тотъ кругъ москвичей, въ которомъ преимущественно вращался Гоголь; они считали Гоголя "своимъ" {"Для своихъ московскихъ друзей Гоголь на склон? л?тъ являлся живымъ воплощеніемъ ихъ сердечныхъ чаяній. Малороссъ, который пишетъ по-русски и любитьМоскву, челов?къ религіозный и большой патріотъ, геніальный художникъ, въ развитіи своего таланта нич?мъ не обязанный Западу, мыслитель, задумавшій сказать свое глубокое, Юогомъ вдохновенное слово о Россіи,- слово, которое должно открыть русскимъ глаза на святую доброд?тель и великое призваніе ихъ родины – такой челов?къ долженъ былъ быть принятъ москвичами (славянофилами) какъ великій залогъ того, на что Россія способна безъ посторонней помощи" (Котляревскій).}, они считали даже, что им?ютъ на него не только вліяніе, но и "права". Это тяготило Гоголя, но бороться съ этимъ онъ не былъ въ силахъ. Но если онъ разд?лялъ иногіе излюбленные взгляды "славянофиловъ", онъ не былъ ими порабощенъ. Это видно, хотя бы, изъ того, что онъ пытался, было, установить свои отношенія съ людьми другого лагеря – съ "западниками"; такъ ненадолго сблизился онъ съ Б?линскимъ, которому даже поручилъ представить въ цензуру рукопись первой части "Мертвыхъ душъ".
       Отношеніе цензуры.
      Хлопоты съ цензурой тоже доставили Гоголю много испытаній,- они доказали ему лишній разъ, что и это произведеніе его не будетъ понято такъ, какъ хот?лось ему. Московская цензура не пропустила въ печать "поэмы" Гоголя: 1) потому что самое названіе "Мертвыя души" отзывается ересью, такъ какъ душане можетъ быть мертвая; 2) въ роман? усмотр?но было нападеніе на кр?постное право; 3) высказано было зам?чаніе, что покупка мертвыхъ душъ – уголовное преступленіе, можетъ въ Россіи вызвать подражаніе, и – 4) потому, что ц?на, которую Чичиковъ даетъ за "душу" – "два съ полтиною" – "возмущаетъ душу" {"Челов?ческое чувство вопіетъ противь этого", сказаль одинъ "гуманный" цензоръ. "Хотя, конечно, эта ц?на дается за одно имя, написанное на бумаг?, но все же это имя – душа, душа челов?ческая; она жила, существовала. Этого ни во Франціи, ни въ Англіи и нигд? нельзя позволить. Да посл? того ни одинъ иностранецъ къ намъ не прі?детъ!"}.
      Понятно, какъ чуждъ былъ Гоголь вс?хъ этихъ друзей и недруговъ, когда оставался одинъ, съ самимъ собою. Опять потянуло его въ Италію… "Если бы ты зналъ, какъ тягостно мое существованіе зд?сь, въ моемъ отечеств?! Жду – не дождусь весны и поры ?хать въ мой Римъ, въ мой рай",- писалъ онъ другу. "Съ того времени, какъ только вступила моя нога на родную землю – писалъ онъ въ другомъ письм? – мн? кажется, какъ будто я очутился на чужбин?. Вижу знакомыя, родныя лица; но они, мн? кажется, не зд?сь родились, a гд?-то я ихъ въ другомъ м?ст?, кажется, вид?лъ". Опять Россія стала казаться ему "сномъ", даже "кошмаромъ"…
      Его укр?пляла только в?ра въ то, что его "великій трудъ" будетъ конченъ и новымъ "откровеніемъ" явится для роднны. Себя онъ называетъ теперь "старою, полуразбитою вазой, наполненной драгоц?ннымъ содержаніемъ". "Неотразимая в?ра моя въ св?тлое будущее и нев?домая сила говорятъ мн?, что дадутся мн? средства окончить трудъ мой!" – писалъ онъ друзьямъ. "Онъ важенъ и великъ, и вы не судите о немъ по той части, которая готовится теперь предстать на св?тъ. Это больше ничего, какъ только крыльцо къ тому дворцу, который во мн? строится и разр?шитъ, наконецъ, загадку моего существованія!"
      Попрежнему, въ интимныхъ своихъ письмахъ пишетъ онъ пророческимъ тономъ, даетъ сов?ты, чуть не изрекаетъ предсказанія. "Если что въ жизни смутитъ тебя, наведетъ безпокойство, сумракъ на мысли, вспомни обо мн? – пишетъ онъ другому пріятелю – и при одномъ уже твоемъ напоминаніи отд?лится сила въ твою душу". На себя онъ начинаетъ смотр?ть теперь точно на какой-то источникъ благодати, и щедро изливаетъ ее на друзей {Онъ шлетъ благословенія vатери, сестрамъ, друзьямъ. Преосвященному Иннокентію онъ тоже шлетъ благословеніе: "Жму заочно вашу руку,- пишетъ онъ и силою вашего жe благословенія благословляю васъ! Неослабно и твердо протекайте пастырскій путь вашъ. Всемогущая сила надъ нами.Ничто не совершается безъ нея въ мір?: и наша встр?ча была назначена свыше. Она – залогъ полной встр?чи y гроба Господня".}. Онъ мечтаетъ теперь о монашеств?, о по?здк? въ Іерусалимъ.
       Бол?знь Гоголя.
      Въ 1842 году онъ у?халъ опять заграницу. Здоровье его все слаб?ло,- плоть разрушалась, a духъ все дальше и дальше уносился отъ земли въ сферы внутренней жизни. "Съ каждымъ днемъ становится св?тл?й и торжественн?й въ душ? моей,- писалъ онъ Жуковскому,- не безъ ц?ли и значенія были мои по?здки, удаленія и отлученія отъ міра, что совершалось незримо въ нихъ воспитаніе души моей, что я сталъ далеко лучше того, какимъ запечатл?лся въ священной для меня памяти друзей моихъ, что чаще и торжественн?е льются душевныя мои слезы и что живетъ въ душ? моей глубокая, неотразимая в?ра, что небесная сила поможетъ взойти мн? на ту л?стницу, которая предстоитъ мн?, хотя я стою еще нa нижайшихъ и первыхъ ея ступеняхъ. Много труда и пути и душевнаго воспитанія впереди еще! Чище горнаго сн?га, св?тл?е небесъ должна быть душа моя, и тогда, только тогда я приду въ силы начать подвиги и великое поприще,- только тогда разр?шится загадка моего существованія. Гр?ховъ, указанія гр?ховъ желаетъ и жаждетъ теперь душа моя! Еслибъ вы знали, какой теперь праздникъ совершается внутри меня, когда открываю въ себ? порокъ, дотол? не прим?ченный мною!"
       "Выбранныя м?ста изъ переписки". "Авторская испов?дь". Смерть Гоголя.
      Такіе подъемы настроенія нер?дко см?нялись паденіемъ энергіи, страхомъ, душевнымъ безсиліемъ,- р?дко выдавались періоды сравнительно спокойные, когда Гоголь могъ отрываться отъ своей души и продолжать свой трудъ. Конечно, написанное имъ въ періодъ одного настроенія не удовлетворяло его тогда, когда душой овлад?вало иное настроеніе. Это мучило Гоголя и приводило его въ отчаянье; въ одинъ изъ такихъ припадковъ отчаянья въ 1847 г. р?шилъ онъ обратиться ко всей русской публик? съ испов?дью-пропов?дью, путемъ опубликованія "Выбранныхъ м?стъ изъ переписки съ друзьями". Боязнь скорой смерти, страхъ унести съ собой за могилу свои мысли и чувства, не высказанныя вс?мъ русскимъ людямъ, сознаніе того, что не хватаетъ силъ эти мысли воплотить въ томъ "великомъ произведеніи", которое онъ хот?лъ сд?лать изъ "Мертвыхъ душъ",- вотъ причины появленія этихъ интимныхъ писемъ въ печати. Въ нихъ Гоголь отдавалъ родин? все дорогое ему,- все имъ пережитое и прочувствованное. "Челов?къ не отъ міра сего", для котораго родина была "сномъ", Гоголь не считался ни съ условіями тогдашней русской жизни, ни съ интересами современной жизни. Челов?къ малообразованный, отставній отъ жизни русской интеллигенціи, Гоголь въ своей книг? выступилъ р?шительнымъ консерваторомъ,- онъ защищалъ кр?постное право, враждебно относился ко всякимъ новымъ в?яніямъ въ области мысли и внутренней политики. Какъ истый сынъ "древней Руси" – онъ заботился только о "душевномъ д?л?", о спасеніи души, пропов?довалъ аскетизмъ, отреченіе отъ земли и нравственное самосовершенствованіе такому обществу, въ которомъ все сознательн?е д?лалась потребность коренныхъ реформъ жизни – подготовлялись 60-ые годы. На него многіе привыкли ошибочно смотр?ть, какъ на врага отрицательныхъ сторонъ русской жизни, a онъ вдругъ выступилъ ихъ р?зкимъ, фанатическимъ защитникомъ. To, что y Гоголя было внутренней "правдой", съ д?тства выроставшей въ его сердц?, то людямъ, не знавшимъ его, какъ челов?ка, казалось ложью, "изм?ной прежнимъ либеральнымъ уб?жденіямъ". Его недавніе поклонники обвинили его теперь и въ искателъств?, и въ неискренности. Никто изъ современниковъ не могъ примирить противор?чія между мыслями автора – и т?мъ смысломъ его произведеній, который, обыкновенно, съ ними связывался. Его книгу безпощадно ур?зала цензура, такъ какъ онъ заговорилъ о многомъ такомъ, о чемъ говорить вообще было непринято y насъ; ее высм?яла публика, жестоко обругала критика, и Гоголь остался попрежнему одинъ, съ непонятой, истерзанной душой… Потрясенный новой неудачей, Гоголь пишетъ свою "Авторскую испов?дь" и въ 1848 г. ?детъ на поклоненіе въ Св. Землю. Посл?дніе годы своей жизни проводитъ онъ на родин?, медленно угасая и уходя т?лесно и духовно въ другой міръ. Молитвы и посты сд?лали теперь изъ него совершеннаго аскета. Особенно развитію въ немъ аскетизма помогъ одинъ ржевскій священникъ о. Матв?й Константиновскій; его мрачное мистическое міросозерцаніе покорило больную душу Гоголя; бес?ды съ этимъ священникомъ производили на него потрясающее ввечатл?ніе. "Довольно! мн? слишкомъ страшно!" – перебилъ онъ однажды р?чь о. Матв?я. Передъ смертыо онъ совершенно ушелъ отъ міра и его интересовъ, сжегъ свои рукописи и, между ними, вторую часть своихъ "Мертвыхъ душъ". Гоголь скончался 21-го февраля 1852 г. почти отъ голодной смерти, истощенный постами, измученный душевными муками…
 

____________________

 
       а) Первый періодъ литературной д?ятельности Гоголя.
       Литературная д?ятельность Гоголяраспадается на три періода. Первый захватываетъ вс? юношескія произведенія его и "Вечера на хутор?". Это періодъ, по преимуществу, романтическій.Ko второму періоду, по преимуществу реалистическому,относятся вс? лучшія произведенія его. Третій періодъ, съ конца сороковыхъ годовъ (посл? 1837 г.) до смерти – періодъ мистицизма.
 

 
       "Ганцъ Кюхельгартенъ"
      Первымъ печатнымъ произведеніемъ Гоголя была, сочиненная имъ еще въ лице?, идиллія "Ганцъ Кюхельгартенъ". Историко-литературнаго значенія это произведеніе не им?етъ, но оно очень любопытно для біографа Гоголя, какъ краснор?чивый и ясный показатель его внутренней жизни въ юношескій періодъ. "Эта странная греза, съ ея героемъ изъ н?мцевъ и съ обстановкой нерусской, была, въ сущности, страницей изъ жизни самого автора, который скрылся подъ псевдонимомъ. Гоголь вложилъ много души въ эту сентиментальную пов?сть, которая причинила ему зат?мъ столько огорченій" (Котляревскій).
       Содержаніе.
      Содержаніе идилліи сл?дующее: тихо и мирно живетъ семья деревенскаго пастора. Украшеніемъ этой семьи была дочь Луиза, "р?звая св?жая, любящая, какъ ангелъ-хранитель, озаряющая закатъ его дней". Единственной т?нью въ этомъ счастливомъ бытіи является женихъ Луизы – Ганцъ. Онъ ее любитъ, но любовь эта не въ силахъ разогнать его тоски, не въ силахъ всец?ло овлад?ть его сердцемъ… Онъ обнаруживаетъ вс? симптомы романтическаго душевнаго разстройства… Онъ живетъ въ в?кахъ прошлыхъ, очарованъ чудесной мыслью, сидитъ подъ сумрачной т?нью дуба и простираетъ руки къ какой-то тайной т?ни. Онъ страдаетъ отъ прозы жизни, его тянетъ вдаль – вдаль, вдаль не только пространства, но и времени. Онъ вздыхаетъ по древней Греціи, по ея свобод?, славнымъ д?ламъ и прекраснымъ созданіямъ искусства" (Котляревскій). И, поб?жденный своимъ томительнымъ "стремленіемъ", Ганцъ тайкомъ покидаетъ предметъ своей любви и отправляется странствовать по св?ту. Въ его отсутствіе, его печальная Луиза, в?рная своей любви, изучаетъ своего жениха по т?мъ книгамъ, которыя ему были особенно дороги, которыя были тайными двигателями его жизни, непонятной для другихъ. Перечень этихъ книгъ им?етъ большую біографическую ц?нность,- очевидно, любимыя книги Ганца были въ свое время любимыми книгами самого Гогеля {А. Котляревскій говоритъ сл?дующее: "Подборъ книгъ чрезвычайно любопытный. Это библіотека, составленная изъ сочиненій лучшихъ выразителей т?хъ поэтическихъ мотивовъ, которые преобладаютъ въ поэзіи самого Гоголя. Платонъи Шиллеръ,какъ п?вцы того міра идей, тоска по которымъ не покидала нашего писателя во вс? моменты его жизни. Петрарка,какъ п?вецъ неземной любви, влюбленный въ воздушный женскій образъ, которымъ бредила и разгоряченная фантазія нашего поэта; Аристофанъ- Гоголь А?инской республики. Винкельманъ- восторженный жрецъ античной красоты и, наконецъ, Тикъ,- среднев?ковый палладинъ-кудесникъ, живувшій въ такомъ ладу со вс?ми привид?ніями".}.
      Два года скитался Ганцъ; за это время умеръ старый пасторъ, осирот?ла Луиза… Но отчаянье и ропотъ не овлад?ли ея сердцемъ; она все любитъ своего Ганца, ждетъ его и часто ходитъ на могилу отца. Наконецъ, Ганцъ возвращается. Онъ растерялъ свои мечты и надежды, утомился жизнью и пришелъ къ сознанію, что лучше жить мирной жизнью маленькихъ людей, ч?мъ гоняться по св?ту за какимъ-то неяснымъ великимъ д?ломъ. Онъ женится на Луиз?, и оба ведутъ счастливую уедниенную жизнь, чуждую треволненій большого св?та.
       Литературная исторія этого произведенія.
      Критики-изсл?дователи литературной д?ятельности Гоголя видятъ на этомъ первомъ его опыт? вліяніе н?мецкой идилліи Фосса "Луиза" и баллады Жуковскаго "Теонъ и Эсхинъ" {Кром? того, указаны сл?ды вліянія Байрона, Пушкина ("Евгеній Он?гинъ"), Батюшкова ("Странствователь и Домос?дъ").}. Изъ перваго произведенія взято, какъ фонъ, изображеніе н?мецкой жизни, взято сентиментальное настроеніе идиллическаго, м?щанскаго существованія,- изъ второго произведенія заимствованъ образъ героя, идеалиста-романтика, съ его неяснымъ, но непоб?димо-могучимъ стремленіемъ "куда-то" вдаль, прочь изъ этои мирной, спокойной обстановки провинціальной идилліи. Мы вид?ли уже, что такія неясныя стремленія были родственны юнош?-Гоголю, котораго тоже тянуло прочь изъ общества н?жинскихъ "существователей". Такое совпаденіе авторскихъ стремленій и стремленій "героя" его юношескаго произведенія – конечно, им?етъ большое значеніе и придаетъ особую ц?ну этому первому печатному произведенію.
       Недостатки произведенія.
      Къ главнымъ недостаткамъ этого юношескаго произведенія, объясняющимъ его неудачу, относятся промахи стиха и стиля. Гоголь никогда не научился свободно влад?ть стихомъ, a въ первомъ его произведеніи это неум?ніе выразилось такъ ярко и зам?тно, что картины "грандіозныя" и "страшныя" вышли изъ него комичными {*}. Немудрено поэтому, что и критика, и публика отнеслись къ произведенію Гоголя заслуженно-строго. Кром? того н?которые промахи его произведенія объясняются т?мъ, что онъ взялся изображать нерусскую жизнь, нерусскую природу, самъ ничего, кром? Малороссіи, не зная: по однимъ книгамъ невозможно было в?рно представить жизнь н?мецкой провинціи.
      {* Въ поэм? встр?чаются такія строки:
 
      "Подымается протяжно
      Въ б?ломъ саван? мертвецъ;
      Кости пыльныя онъ важно
      Отираетъ, молодецъ".
 
      Или:
 
      "И остальная жизнь моя -
       Заплата(т. е. плата)малая моя
      За прежней жизни злую пов?сть".}
       "Вечера на хутор? близъ Диканьки". Сочетаніе романтизма и реализма въ пов?стяхъ.
      Пов?сти, изв?стныя подъ общимъ именемъ: "Вечера на хутор? близъ Диканьки", представляютъ собою сборникъ, составленный изъ двухъ частей,- въ первуювошли пов?сти: "Сорочинская ярмарка", "Вечеръ наканун? Ивана Купала", "Майская ночь, или утопленница". Во вторуючасть вошли – "Ночь передъ Рождествомъ", "Страшная Месть", "Иванъ ?едоровичъ Шпонька и его тетушка", "Заколдованное м?сто". Вс? он? представляютъ много сходства и много различія. Сходство заключается въ томъ, что почти во вс?хъ этихъ пов?стяхъ (кром? пов?сти "Иванъ ?едоровичъ Шпонька") мы найдемъ, въ большей или меньшей м?р?, вс? главные признаки романтическаго и реалистическаго направленія. Въ этомъ отношеніи пов?сти Гоголя очень напоминаютъ произведенія Марлинскаго {См. выше, ч. II моей "Исторіи".}: на фон?, написанномъ очень реально, развертываются событія самаго фантастическаго свойства {См. выше, II ч. моей "Исторіи", главу о романтизм?. Фантастическій элементъ – одинъ изъ существенныхъ признаковъ романтизма.}: воображеніе автора не знаетъ пред?ловъ,- оно уноситъ его и читателя въ своеобразный міръ народной мечты, – темный міръ суев?рій, прим?тъ, преданій, легендъ, міръ сказки и ми?а… Авторъ взялъ этотъ міръ y малороссійскаго народа и силою своего духа расширилъ его и углубилъ: фантастическое и невозможное онъ представилъ реальнымъ и д?иствительнымъ. Онъ такъ слилъ мечту съ правдою, вымыселъ съ д?йствительностью, что художественное міросозерцаніе его – заразъ и романтическое, и реалистическое; произведенія же его порою производятъ впечатл?ніе какой-то пестрой галлюцинаціи, въ которой прихотливо сплетена хитрая неправда съ безхитростной правдой. Такою же пестротою отличаются и т? настроенія, которыя пронизываютъ эти произведенія: къ міру чертей и в?дьмъ, къ мистическому міру незд?шней, потусторонней жизни Гоголь относится то съ веселымъ, радостнымъ юморомъ, то съ ужасомъ челов?ка, который безсиленъ передъ этимъ страшнымъ сонмомъ мрачныхъ явленій, властвующихъ надъ людьми, надъ ихъ радостями и печалями… Въ зависимости отъ этихъ настроеній, и осв?щеніе картинъ природы м?няется до неузнаваемости: она повертывается къ челов?ку то съ прекрасной стороны,- представляется т?мъ поэтическимъ фономъ, на которомъ происходятъ событія чудесныя, но св?тлыя, радостныя, иногда даже см?хотворныя,- то она д?лается грозной и мрачной, пронизывается ужасомъ автора-ясновидца…
      Въ пов?стяхъ, въ которыхъ преобладаетъ реалистическое пониманіе жизни,- эта жизнь и фонъ ея,- природа представлены безъ всякой фантастики – просто и безхитростно, но въ то же время художественно-просто и правдиво.
      Такимъ образомъ, пов?сти, входящія въ составъ "Вечеровъ на хутор? близъ Диканьки", по характеру своему, д?лятся на дв? группы: 1) съ преобладаніемъ романтизмаи – 2) съ преобладаніемъ реализма.Въ первую группу входятъ произведенія, въ которыхъ фантастика ромаптизма представлена: а) въ св?тломъ, радостномъ осв?щеніи и – b) въ мрачномъ, вызывающемъ ужасъ. Къ произведеніямъ, по преимуществу романтическимъ, относятся: веселыя пов?сти – "Сорочинская ярмарка", "Майская ночь, или утопленница ", "Пропавшая грамота", "Ночь передъ Рождествомъ", "Заколдованное м?сто". Къ произведеніямъ романтическимъ, фантастика которыхъ мрачна,- относятся: "Вечеръ наканун? Ивана Купала", "Страшная месть". Къ произведеніямъ чисто-реалистическимъ относится бытовая пов?сть "Иванъ Федоровичъ Шпонька и его тетушка".
       Романтическій элементъ въ пов?стяхъ; фантастика пов?стей.
      а) Романтическій элементъвъ этихъ пов?стяхъ выразился прежде всего, въ выбор? сюжетовъ. Гоголь въ своихъ пов?стяхъ съ особеннымъ вниманіемъ останавливался на различныхъ разсказахъ о событіяхъ и происшествіяхъ чудеснаго характера {Онъ пользовался при этомъ не только произведеніями чисто-народной малороссійской фантазіи, но черпалъ сюжеты и изъ литературы, особенно н?мецкой романтической поэзіи.}. Въ "Сорочинской ярмарк?" такимъ происшествіемъ представлено появленіе чорта на ярмарк?, разыскивающаго свою "красную свитку"; эта свитка приноситъ людямъ несчастье; ея исторія и составляетъ ту основу разсказа, къ которой искусно прикр?плены вс? см?шные эпизоды этой пов?сти. Въ пов?сти "Вечеръ наканун? Ивана Купала" живо передано народное пов?рье о томъ, что папоротникъ, расцв?тающій въ эту ночь, можетъ помочь челов?ку отыскивать клады. Колдунъ Басаврюкъ и в?дьма завлад?ваютъ при помощи этого цв?тка душой б?дняка Петра; они заставляютъ Петра убить ребенка, маленькаго брата его нев?сты, и за это д?лаютъ его богачемъ, мужемъ любимой д?вушки. Но отъ мученій сов?сти онъ сходитъ съ ума и погибаетъ страшной смертью. Жена его идетъ въ монастырь замаливать великій гр?хъ мужа {Кром? народнаго пов?рія о цв?тахъ папоротника, о колдунахъ и в?дьмахъ, въ этой пов?сти мы встр?чаемъ отраженіе дегенды о продаж? души дьяволу изъ-за любви къ женщин?. (См. 2-ой вып. 1-ой части "Исторіи",Чудо о прельщенномъ отрок?" и др.).}. Въ пов?сти "Майская ночь, или утопленница" развито поэтическое пов?рье о русалкахъ, ихъ ночныхъ играхъ при лун?; кром? того, въ этой же пов?сти встр?чаемся мы опять съ в?рой въ существованіе в?дьмъ. Въ пов?сти "Пропавшая грамота" опять изображена народная в?ра въ существованіе колдуновъ, в?дьмъ: опять передъ нами вырисовывается герой, душа котораго принадлежитъ дьяволу. Нечистая сила въ этой пов?сти представлена съ такимъ размахомъ необузданной фантазіи, что читатель остается въ недоум?ніи, не в?ритъ и самъ авторъ своимъ разсказамъ. Пов?сть "Ночь передъ Рождествомъ" – сродни "Сорочинской ярмарк?"; зд?сь все сверхъестественное представлено съ самой мирной, см?шной стороны,- оттого и в?дьма-Солоха, и чортъ, ея возлюбленный, и колдунъ Пацюкъ, не вызываютъ ни ужаса, ни отвращенія; ихъ вм?шательство въ д?ла людскія никому не причиняетъ горя и страданія. Зато въ пов?стяхъ "Заколдованное м?сто" и, особенно, въ "Страшной мести" – сверхъестественное, чудесное опять принимаетъ гигантскіе разм?ры какого-то безумнаго ужаснаго бреда. Въ пов?сти "Заколдованное м?сто" выражена народная в?ра въ то, что "нечистая сила" оберегаетъ "клады" отъ челов?ка, напуская на него разные страхи. Въ пов?сти "Страшная месть" художественно передана исторія одного колдуна, который полюбилъ свою дочь и захот?лъ ею обладать. Это ему не удалось; онъ убилъ зятя, убилъ дочь, но самъ былъ наказанъ страшною казнью. Въ этой пов?сти ужасы громоздятся неисчислимою толпою; образы отвратительные см?няются другими, еще бол?е отталкивающими; оттого произведеніе это переходитъ границы художественности.
       Комическое фантастическое.
      Такимъ образомъ, "чудесное", фантастическое, им?етъ въ пов?стяхъ Гоголя самые различные отт?нки – отъ комическаго до ужаснаго. Какъ прим?ръ комическаго-фантастическаго,можно привести хотя бы участіе чорта въ пов?сти "Ночь передъ Рождествомъ".
      "Морозъ увеличился, и вверху такъ сд?далось холодно, что чортъ перепрыгивалъ съ одного копытца на другое и дулъ себ? въ кулакъ, желая сколько-нибудь отогр?ть мерзнувшія руки. Немудрено, однакожъ, и озябнуть тому, кто толкался отъ утра до утра въ аду, гд?, какъ изв?стно, не такъ холодно, какъ y насъ зимою, и гд? над?вши колпакъ и ставши передъ очагомъ, будто въ самомъ д?л? кухмистръ, поджаривалъ онъ гр?шниковъ съ такимъ удовольствіемъ, съ какимъ, обыкновенно, баба жаритъ на Рождество колбасу…
      …В?дьма сама почувствовала, что холодно, несмотря на то, что была тепло од?та; и потому, поднявши руки кверху, отставила ногу и, приведши себя въ такое положеніе, какъ челов?къ, летящій на конькахъ, не сдвинувшись ни однимъ суставомъ, спустилась по воздуху, будто по ледяной покатой гор?, и прямо въ трубу.
      …Чортъ такимъ же порядкомъ отправился всл?дъ за ней. Но такъ какъ это животное проворн?е всякаго франта въ чулкахъ, то немудрено, что онъ на?халъ при саномъ вход? въ трубу на шею своей любовницы, и оба очутились въ просторной печк? между горшками".
      Какъ прим?ръ прекрасно-фантасшическагоможно привести разсказъ о появленіи русалки ("Майская ночь"):
      "Неподвижный прудъ подулъ св?жестью на усталаго п?шехода и заставилъ его отдохнуть на берегу. Все было тихо; въ глубокой чащ? л?са слышались только раскаты соловьевъ. Непреодолимый сонъ быстро сталъ смыкать ему зеницы; усталые члены готовы были забыться и он?м?ть, голова клонилась… "Н?тъ, этакъ я засну еще зд?сь!" говорилъ онъ, подымаясь на ноги и протирая глаза. Оглянулся. Ночь казалась передъ нимъ еще блистательн?е. Какое-то страшное, упоительное сіяніе прим?шалось къ блеску м?сяца. Никогда еще не случалось ему вид?ть подобнаго. Серебряный туманъ палъ на окрестность. Запахъ отъ цв?тущихъ яблонь и ночныхъ цв?товъ лился по всей земл?. Съ изумленіемъ гляд?лъ онъ въ неподвижныя воды пруда; старинный господскій домъ, опрокивувшись внизъ, виденъ былъ въ немъ чистъ и въ какомъ-то ясномъ величіи. Вм?сто мрачныхъ ставней гляд?ли веселыя стеклянныя окна и двери. Сквозь чистыя стекла мелькала позолота… И вотъ почудилось, будто окно отворилось. Притаивши духъ, не дрогнувъ и не спуская глазъ съ пруда, онъ, казалось, переселился въ глубину его и видитъ: прежде выставился въ окно б?лый локоть, потомъ выглянула прив?тливая головка, съ блестящими очами, тихо св?тившими сквозь темнорусыя волны волосъ, и оперлась на локоть. И видитъ: она качаетъ слегка головою, она машетъ, она усм?хается. Сердце его вдругъ забилось… Вода задрожала… Длинныя р?сницы ея были полуопущены на глаза. Вся она была бл?дна, какъ полотно, какъ блескъ м?сяца, но какъ чудна, какъ прекрасна! Она засм?ялась…".
       Грандіозно-фадтастическое.
      Какъ прим?ръ грандіозно-фантастическаго,можно привести описаніе чудеснаго витязя-призрака, заснувшаго волшебнымъ сноаъ на вершинахъ Карпатъ:
      "Но кто середи ночи,- блещутъ, или не блещутъ зв?зды, ?детъ на огромномъ ворономъ кон?? Какой богатырь съ нечелов?ческимъ ростомъ скачетъ подъ горами, надъ озерами, отсв?чивается съ исполинскимъ конемъ въ недвижныхъ водахъ, и безконечная т?нь его страшно мелькаетъ по горамъ? Блещутъ чеканенныя латы; на плеч? пика; гремитъ при с?дл? сабля; шеломъ надвинутъ; усы черв?ютъ; очи закрыты; р?сницы опущены – онъ спитъ и, сонный, держитъ повода; и за нимъ сидитъ на томъ же кон? младенецъ-пажъ, и также спитъ и, сонный, держится за богатыря. Кто онъ? Куда, зач?мъ ?детъ? Кто его знаетъ? He день, не два уже онъ пере?зжаетъ горы. Блеснетъ день, взойдетъ солнце,- его не видно; изр?дка только зам?чали горцы, что по горамъ мелькаетъ чья-то длинная т?нь, a небо ясно, и туча не пройдетъ по немъ. Чуть же ночь наведетъ темноту, снова онъ виденъ и отдается въ озерахъ, и за нимъ, дрожа, скачетъ т?нь его. Уже про?халъ много онъ горъ и взъ?халъ на Криванъ. Горы этой н?тъ выше между Карпатами: какъ царь, подымается она надъ другими. Тутъ остановился конь и всадникъ, и еще глубже погрузился въ сонъ, и тучи, спустясь, закрыли его".
       Ужасно-фантастическое.
      Какъ прим?ръ ужасно-фантастическагоможно привести разсказъ о смерти колдуна изъ той же пов?сти "Страшная Месть":
      "Ухватилъ всадникъ страшною рукою колдуна и поднялъ его на воздухъ. Вмигъ умеръ колдунъ и открылъ посл? смерти очи; но уже былъ мертвецъ и гляд?лъ, какъ мертвецъ. Такъ страшно не глядитъ ни живой, ни воскресшій. Ворочалъ онъ по сторонамъ мертвыми глазами, и увид?лъ поднявшихся мертвецовъ отъ Кіева, и отъ земли Галичской, и отъ Карпата, какъ дв? капли воды схожихъ лицомъ на него.
      Бл?дны, бл?дны, одинъ другого выше, одинъ другого костист?й; стали они вокругъ всадника, державшаго въ рукахъ страшную добычу.
      Еще разъ засм?ялся рыцарь, и кинулъ ее въ пропасть. И вс? мертвецы вскочили въ пропасть, подхватили мертвеца и вонзили въ него свои зубы. Еще одинъ вс?хъ выше, вс?хъ страшн?е, хот?лъ подняться изъ земли, но не могъ, не въ силахъ былъ этого сд?лать – такъ великъ выросъ онъ въ земл?…
      Слышится часто по Карпату свистъ, какъ будто тысяча мельницъ шумитъ колесами на вод?,- то въ безвыходной пропасти, которой не видалъ еще ни одинъ челов?къ, мертвецы грызутъ мертвеца"…
      Съ такимъ же разнообразіемъ очерчены въ этихъ пов?стяхъ и т? лица, которыя играютъ главную роль во вс?хъ этихъ фантастическихъ происшествіяхъ. Особенно выдающуюся роль играетъ въ нихъ дьяволъ, зат?мъ колдуны и в?дьмы.
       Дьяволъ въ пов?стяхъ.
      Дьяволъ представленъ то въ вид? безшабашнаго кутилы-парня, который пропиваетъ все, даже свою свитку ("Сорочинская Ярмарка"), то въ вид? чудовища, или ц?лаго сонма безобразныхъ чудовищъ {"…И вс?, сколько ни было ихъ тамъ, какъ хмельныя, отплясывали какого-то чертовскаго трепака. Пыль подняли, Боже упаси, какую! Дрожь бы проняла крещенаго челов?ка при одномъ вид?, какъ высоко скакало б?совское племя… Только завид?ли д?да – и турнули къ нему ордою. Свиныя, собачьи, козлиныя, дрофиныя, лошадиныя рыла,- вс? повытягивались, и воть такъ и л?зутъ ц?ловаться".} ("Пропавшая Грамота"), то въ вид? франта-любезника, подшучивающаго съ людьми и легко попадающаго впросакъ {"…Спереди совершенно н?мецъ: узенькая, безпрестанно верт?вшаяся и нюхавшая все, что ни попадалось, мордочка оканчивалась, какъ y нашихъ свиней, кругленькимъ пятачкомъ; ноги были такъ тонки, что, если бы такія им?лъ яресковскій голова, то онъ переломалъ бы ихъ въ первомъ казачк?, но зато сзади онъ былъ настоящій губернскій стряпчій въ мундир?, потому что y него вис?лъ хвостъ такой острый и длинный, какъ теперешнія мундирныя фалды; только разв? по козлиной бород? подъ мордой, по небольшимъ рожкамъ, торчавшимъ на голов?, и что весь былъ не б?л?е трубочиста, можно было догадаться, что онъ не н?мецъ и не губернскій стряпчій, a просто чортъ".} ("Ночь передъ Рождествомъ"), то въ вид? "нечистой силы", морочащей людей и пугающей ихъ {"…Co страхомъ оборотился д?дъ… Боже ты мой, какая ночь! ни зв?здъ, ни м?сяца; вокругъ провалы; подъ ногами круча безъ дна; надъ головою св?силась гора, и воть-вотъ, кажись, такъ и хочетъ оборваться на него! И чудится д?ду, что изъ-за нея мигаетъ какая-то харя: y! y! носъ – какъ м?хъ въ кузниц?; ноздри – хоть по ведру воды влей въ каждую! губы, ей-Богу, какъ дв? колоды! Красныя очи выкатились на верхъ, и еще языкъ высунула и дразнитъ… Вотъ чудится ему, что пень дерева пыхтитъ и дуется, показываются уши, наливаются красные глаза, ноздри раздулись, носъ поморщился, и вотъ, такъ и собирается чихнуть".} ("Заколдованное м?сто").
       Природа въ пов?стяхъ.
      Природа въ этихъ пов?стяхъ Гоголя тоже изображается въ самыхъ различныхъ осв?щеніяхъ, въ зависимости отъ настроенія разсказа. Если разсказъ веселый, природа представлена св?тлой и ликующей,- когда событіе изображается въ пов?сти мрачное,- сгущаются краски и въ т?хъ ландшафтахъ, которые служатъ фономъ для развертывающихся событій.
       Веселый пейзажъ.
      Какъ прим?ръ залитаго солнцемъ пейзажа, дышащаго л?тнимъ жаромъ, истомою и л?нью,- пейзажа, представляющаго собою словно увертюру къ веселой, св?тлой пов?сти ("Сорочинская Ярмарка"), можно привести описаніе л?тняго дня въ Малороссіи:
      "Какъ упоителенъ, какъ роскошенъ л?тній день въ Малороссіи. Какъ томительно-жарки т? часы, когда полдень блещетъ въ тишин? и зно?, и голубой, неизм?римый океанъ, сладострастнымъ куполомъ нагнувшійся надъ землею, кажется, заснулъ, весь потонувши въ н?г?, обнимая и сжимая прекрасную въ воздушныхъ объятіяхъ своихъ! На немъ ни облака; въ пол? ни т?ни. Все какъ будто умерло; вверху только, въ небесной голубизн?, дрожитъ жаворонокъ, и серебряныя п?сни летятъ по воздушнымъ ступенямъ на влюбленную землю, да изр?дка крикъ чайки, или звонкій голосъ перепела отдается въ степи. Л?ниво и бездумно, будто гуляющіе безъ ц?ли, стоятъ подоблачные дубы, и осл?пительные удары солнечныхъ лучей зажигаютъ ц?лыя живописныя массы листьевъ, накидывая на другія темную, какъ ночь, т?нь, по которой только при сильномъ в?тр? прыщетъ золото. Изумруды, топазы, яхонты э?ирныхъ нас?комыхъ сыплются надъ пестрыми огородами, ос?няемыми статными подсолнечниками. С?рыя скирды с?на и золотые снопы хл?ба станомъ располагаются въ пол? и кочуютъ по его неизм?римости. Нагнувшіяся отъ тяжести плодовъ широкія в?тви черешенъ, сливъ, яблонь, грушъ; небо, его чистое зеркало – р?ка въ зеленыхъ, гордо поднятыхъ рамахъ… Какъ полно сладострастія и н?ги малороссійское л?то!"
       Мрачный пейзажъ.
      Какъ прим?ръ мрачнаго пейзажа, можно привести картину Дн?пра въ пов?сти "Страшная Месть":
      "…глухо шумитъ внизу Дн?пръ, и съ трехъ сторонъ, одинъ за другимъ, отдаются удары мгновенно пробудившиіся волнъ. Онъ не бунтуетъ,- онъ, какъ старикъ, ворчитъ и ропщетъ; ему все немило; все перем?нилось около него; тихо враждуетъ онъ съ прибрежными горами, л?сами, лугами, и несетъ на нихъ жалобу въ Черное море…
      Изъ пов?сти "Пропавшая Грамота":
      "…Что-то подирало его по кож?, когда вступилъ онъ въ такую глухую ночь въ л?съ. Хоть бы зв?здочка на неб?. Темно и глухо, какъ въ винномъ подвал?. Только слышно было, что далеко-далеко вверху, надъ головою, холодный в?теръ гулялъ по верхушкамъ деревъ, и деревья, что охмел?вшія казацкія головы, разгульно покачивались, шопоча листьями пьяную молвь. Какъ вотъ зав?яло такимъ холодомъ, что д?дъ вспомнилъ и про овчиный тулупъ свой, и вдругъ, словно сто молотовъ, застучало по л?су такимъ стукомъ, что y него зазвен?ло въ голов?… Глядь, между деревьями мелькнула и р?чка, черная, словно вороненая сталь… Долго стоялъ д?дъ y берега, посматривая на вс? стороны… На другомъ берегу горитъ огонь и, кажется, вотъ-вотъ готовится погаснуть, и снова отсв?чивается въ р?чк?, вздрагивавшей, какъ польскій шляхтичъ въ казачьихъ лапахъ… "
       Особенность Гоголевскихъ описаній природы.
      "Описаній природы (исключительно малороссійской) въ пов?стяхъ очень много. Гоголь изобразилъ и л?тній день ("Сорочинская ярмарка"), и вечеръ ("Майская ночь", "Ночь передъ Рождествомъ"), и ночь (тамъ же дважды); описалъ онъ и Дн?пръ ("Страшная Месть"), и его берега ("Страшная Месть"), л?съ ночью ("Пропавшая грамота"), волшебный замокъ ("Страшная Месть"), горы (тамъ же), видъ земли сверху ("Ночь передъ Рождествомъ"). Вс? эти "описанія" отличаются своеобразіемъ манеры письма. Они проникнуты субъективизмомъ автора, они передаютъ не столько самую картину, сколько "настроенія", получаемыя отъ ея созерцанія. Авторъ не скупится на различныя поэтическіе пріемы для усиленія впечатл?нія,- оттого y него гиперболы, олицетворенія, самыя см?лыя метафоры {Особенно ярко сказываетея эта манера письма въ общеизв?стномъ описаніи Дн?пра ("Чуденъ Дн?пръ…"). Зд?сь гиперболы, бьютъ въ глаза (…р?дкая птица долетитъ до середины его…); метафоры порой вызываютъ недоум?ніе (напр.: "сыплется громъ").}, громоздятся одна на другую. Но ц?ли своей Гоголь этими "описаніями" достигаетъ, – подымаетъ настроеніе читателя, настраиваетъего на тотъ тонъ, въ которомъ ведется разсказъ.
       Любовь въ пов?стяхъ.
      Къ элементамъ романтизма y Гоголя принято относить также изображеніе имъ чувствъ любви. Онъ охотно берется за изображеніе этого чувства, которое онъ влагаетъ въ сердца идеальныхъ героевъ своихъ пов?стей. Но любовь, мнъ изображаемая,- не живое, настоящее чувство, которое можетъ быть доступно героямъ изъ простонародья,- въ изображеніи Гоголя это чувство представляется приподнятымъ, идеализированнымъ. Его герои, особенно героини, представляются ему неземными созданіями, которыя вс? похожи на одно лицо, не отличаются индивидуалистическими и національными чертами {Въ изображеніи этихъ героевъ и героинь Гоголь изм?нялъ пріемамъ письма романтической школы. Онъ изображалъ этихъ героевъ такъ отвлеченно, какъ изображали своихъ героевъ псевдоклассики и особенно сентименталисты.}. Любовныя р?чи, которыми они обм?ниваются, отличаются риторизмомъ и приподнятостью тона,- т?мъ лирическимъ па?осомъ, которымъ Гоголь позаимствовался не изъ жизни, a изъ народной малороссійской п?сни.
       Крестьяне въ пов?стяхъ.
      Вліяніе литературныхъ пріемовъ роыантической школы въ этихъ пов?стяхъ н?которые критики видятъ и въ изображеніи саыой жизни малороссійскихъ крестьянъ,- эта жизнь представлена исключительно съ поэтической и декоративной стороны. Крестьяне Гоголя пляшутъ, поютъ п?сни, влюбляются, пот?шаются… Ихъ жизнь представлена в?чнымъ праздникомъ; о трудовой сторон? ихъ жизни читатель не догадается по пов?стямъ Гоголя; на кр?постное право н?тъ ни одного намека въ произведеніяхъ, посвященныхъ описанію жизни крестьянъ. Такая идеализація жизни, или, в?рн?е, художественная односторонность, была результатомъ литературной манеры романтиковъ, искавшихъ и въ природ?, и въ исторіи, и жизни – только интересныхъкартинъ, событій и героевъ.
       Романтическое и реалистическое міросозерцаніе. Романтическая и реалистическая манера письма.
      Поэтому въ поискахъ "оригинальнаго", "красиваго" – писатель, съ романтическимъ міросозерцаніемъ, обращалъ вниманіе на то, что бол?е поражало его избалованное воображеніе,- крупныя личности, красоты народной поэзіи, своеобразные народные обычаи, оригинальный костюмъ, проявленіе въ народ? высокихъ чувствъ,- вотъ, что его особенно привлекаетъ. Писатель-реалистъ, см?нившій романтика, наоборотъ, постарался заглянуть въ будничную жизнь челов?ка, постарался правдиво изобразить оборотную сторону его жизни. Съ такимъ литературнымъ міросозерцаніемънельзя см?шивать литературной манерыписьма. Вотъ почему писатель, съ романтическимъ міросозерцаніемъ, можетъ пользоваться реалистической манерой письма. Это и было съ Марлинскимъ,- это особенно зам?тно и на первыхъ пов?стяхъ Гоголя. Оттого въ самыхъ романтическихъ его пов?стяхъ очень силенъ реалистическій элементъ.
       Реалистическій элементъ въ пов?стяхъ. Малороссійская жизнь въ пов?стяхъ.
      b) Реалистическій элементъ въ этихъ пов?стяхъвыразился въ обрисовк? бытовыхъ сценъ малороссійской жизни, въ обрисовк? н?которыхъ д?йствующихъ лицъ. Этотъ реалистическій элементъ пронизываетъ, въ большей, или меньшей степени, вс? пов?сти, входящія въ составъ "Вечеровъ", но въ одной пов?сти онъ является исключительнымъ ("Иванъ ?едоровичъ Шпонька"). Мы вид?ли уже, что Гоголь очень старательно готовился къ сочиненію своихъ пов?стей: недовольный своимъ прекраснымъ знаніемъ провинціальной жизни Малороссіи, онъ старался отовсюду собирать достов?рныя св?д?нія о жизни и обычаяхъ малороссовъ. Передавая все это въ своихъ пов?стяхъ, Гоголь не прикрашивалъ этого романтизмомъ,- оттого малороссійская жизнь оказалась представленной y него живо и правдиво. Въ "Сорочинской ярмарк?" онъ набросалъ яркую картину сельской ярмарки {"…Шумъ, брань, мычаніе, блеяніе, ревъ – все сливается въ одинъ нестройный говоръ. Волы, м?шки, с?но, цыгане, горшки, бабы, пряники – все ярко, пестро, нестройно, мечется кучами и снуется передъ глазами. Разноголосыя р?чи потопляютъ другъ друга, и ни одно слово не выхватится, не спасется отъ этого потока; ни одинъ крикъ нe слышится ясно. Только хлопанье по рукамъ торгашей слышится со вс?хъ сторонъ ярмарки. Ломается возъ, звепитъ жел?зо, гремять сбрасываемыя на землю доски, и закружившаяся голова недоум?ваетъ, куда обратиться…" и т. д. Еще описаніе ярмарки въ пов?сти: "Пропавшая грамота" – изображенъ другой моментъ.}, вывелъ н?сколько типичныхъ лицъ (Черевикъ и его жена Хивря). Въ пов?сти "Майская ночь, или утопленница" живо изображена жизнь деревни – шумныя пот?хи деревенскихъ молодцовъ, типичные образы головы, винокура, Каленика. Въ пов?сти "Ночь передъ Рождествомъ" изображена жизнь деревни зимой, развлеченія молодежи (колядованья) и людей пожилыхъ, выведены яркіе типы Чуба, кума, дьячка, Солохи, Оксаны. Въ пов?сти "Иванъ ?едоровичъ Шпонька" Гоголь обстоятельно разсказалъ намъ жизнь мелкаго малороссійскаго "пана" – дворянина Шпоньки, тихаго и скромнаго юноши, потомъ офицера и, наконецъ, пом?щика. Рядомъ съ нимъ вырисовывается типичный образъ его тетушки, энергичной, добродушной старухи, и пом?щика Сторченко, прототипа Ноздрева. Наконецъ, въ пов?стяхъ "Пропавшая грамота" и "Заколдованное м?сто" живо и ярко представляются личнocти самихъ разсказчиковъ-фантазёровъ, которые съ такимъ жаромъ, съ такою в?рою передаютъ различныя небылицы про себя, что и "вралями" ихъ назвать нельзя, хотя и пов?рить имъ невозможно.
       Простонародные типы въ пов?стяхъ.
      Простонародные типы, представленные Гоголемъ въ его пов?стяхъ, не отличаются особенною сложностью. Онъ выводилъ или равнодушныхъ ко всему, флегматичныхъ и л?нивыхъ хохловъ, въ род? Солопія Черевика ("Сорочинская Ярмарка"), или "кума" изъ "Ночи передъ Рождествомъ", подчеркивалъ онъ въ своихъ герояхъ другую характерную малороссійскую черту – упрямство (Чубъ – изъ пов?сти "Ночь передъ Рождествомъ"; д?дъ – въ "Заколдованномъ м?ст?"). Хохлацкую "л?ность" онъ воплотилъ въ образъ колдуна Пацюка, который даже ?сть л?нится по-челов?чески. Въ лиц? "головы" (изъ пов?сти "Майская ночь") Гоголь изобразилъ типичное деревенское "начальство"; "голова" полонъ самомн?нія и упрямства,- въ деревн?, вдали отъ комиссара, онъ живетъ "царькомъ", самовластно накладываетъ подати на односельчанъ, ум?етъ ими властвовать; онъ только съ молодежью деревенской да со своей свояченицей не можетъ справиться. Рядомъ съ нимъ выведенъ живой образъ винокура. Это хитрый деревенскій торгашъ, ум?ющій провести всякаго, и, въ то же время, челов?къ, порабощенный народнымъ мистицизмомъ,- онъ в?ригь прим?тамъ, боится "нечистой силы" и во всемъ видитъ ея присутствіе и проявленіе.
       Пожилыя женщины.
      Типы "старухъ" и "пожилыхъ женщинъ" въ пов?стяхъ вс?довольно однообразны,- Гоголь представлялъ ихъ всегда въ комическомъ осв?щеніи – сварливыми, любительницами сплетенъ и ссоръ! Исключеніемъ изъ этихъ шаблонныхъ образовъ является Солоха – типъ хитрой, разбитной деревенской бабы, ум?ющей вс?хъ провести. Насколько удачны бывали н?которыя характеристики, имъ сд?ланныя, лучше всего видно изъ портрета кумовой жены (въпов?сти "Ночь передъ Рождествомъ") {"Кумова жена была такого рода сокровище, какихъ немало на б?ломъ св?т?. Такъ же, какъ и ея мужъ, она почти никогда не сид?ла дома, и почти весь день пресмыкалась y кумушекъ и зажиточныхъ старухъ, хвалила и ?ла съ большимъ аппетитомъ и дралась только по утрамъ со своимъ мужемъ, потому что въ это только время и вид?ла его иногда. Хата ихъ бьіла вдвое стар?е шароваровъ волостного писаря; крыша въ н?которыхъ м?стахъ была безъ соломы. Плетня видны быди один остатки, потому что всякій, выходившій изъ дому, никогда не бралъ палки для собакъ, въ надежд?, что будетъ проходить мимо кумова огорода и выдернетъ любую изъ его плетня. Печь не топилась дня по три. Все, что ни напрашивала н?жная супруга y добрыхъ людей, прятала, какъ можно подал?е отъ своего мужа и часто самоуправно отнимала y него добычу, если только онъ не усп?валъ ее пропить въ шинк?. Кумъ, несмотря на всегдашнее хладнокровіе, не любилъ уступать ей, и оттого почти всегда уходилъ изъ дому съ фонарями подъ обоими глазами, a дорогая половина, охая, плелась разсказывать старушкамъ о безчинств? своего мужа и о претерп?нныхъ ею отъ него побояхъ…"}.
       Молодежь въ пов?стяхъ.
      Молодежь въ пов?стяхъ тоже изображена довольно однообразно; особенно это однообразіе зам?тно тамъ, гд? Гоголь хот?лъ изобразить любящую пару, или нарисовать красавицу-д?вушку, или красавца-молодца. Простыя малороссійскія деревенскія д?вушки идеализированы имъ до того, что представляются какими-то поэтическими отвлеченностями (напр. Ганна изъ "Майской ночи", Пидорка изъ "Вечера наканун? Ивана Купалы"): он? окутаны поэтической дымкой, он? н?жны и сентиментальны, ихъ р?чи многословны и воодушевлены такимъ лирическимъ краснор?чіемъ, какимъ, конечно, въ жизни простая деревенская "дівчина" не могла обладать. Наибол?е жизненнымъ образомъ изъ "д?вушекъ" Гоголя является кокетливая, задорная Оксана, избалованная деревенская красавица – предметъ любви кузнеца Вакулы.
       "Иванъ ?едоровичъ Шпонька".
      Совершенно въ сторон? отъ разобранныхъ пов?стей Гоголя стоитъ его интересный разсказъ: "Иванъ ?едоровичъ Шпонька и его тетушка". Прежде всего, это единственный разсказъ, въ которомъ совс?мъ н?тъ м?ста фантастик? романтизма,- который является "реалистическимъ" отъ начала до конца. Зат?мъ, это единственный разсказъ въ "Вечерахъ" изъ жизни мелкопом?стныхъ дворянъ, т?хъ "существователей", о которыхъ не безъ значительной доли презр?нія отзывался Гоголь еще въ юности. Этотъ разсказъ потому и ц?ненъ, въ глазахъ историка литературы, что онъ является словно переходнымъ ко вс?мъ дальн?йшимъ пов?стямъ Гоголя, въ которыхъ великій писатель уже не касается никогда бол?е міра народныхъ в?рованій и быта народа, a весь уходитъ въ с?рый міръ такихъ "существователей", какимъ былъ Иванъ ?едоровичъ Шпонька.
       Содержаніе пов?сти. Герой.
      Иванъ ?едоровичъ былъ въ д?тств? "преблаговравный и престарательный мальчикъ,; способностями Богъ его обд?лилъ, зато онъ былъ настолько послушенъ, тихъ, скроменъ, внимателенъ и в?жливъ,- что учителя его очень ц?нили и сд?лали даже наблюдающимъ за усп?хами товарищей. Разъ только провинился Шпонька – проголодавшись, онъ взялъ съ одного л?нтяя взятку блиномъ, былъ изловленъ во время ?ды и выс?ченъ. Это увеличило его робость.
      Не кончивъ училища, онъ сд?лался офицеромъ п?хотнаго полка, но и зд?сь, въ веселой и свободной семь? офицеровъ, остался одинокъ со своей робкой, кроткой и доброй душой; не принималъ участія въ шумныхъ развлеченіяхъ товарищей, сид?лъ больше дома и занимался самыми мирными занятіями: "то чистилъ пуговицы, то читалъ гадательную книжку, то ставилъ мышеловки по угламъ своей комнаты, то, наконецъ, скинувши мундиръ, лежалъ на постели".
       Тетушка его.
      Его маленькимъ им?ніемъ и восемнадцатью душами его кр?постныхъ управляла его тетушка Василиса Кантаровна, сильная и энергичная старуха, которая никому спуска не давала {Пьяницу мельника, который совершенно былъ ни къ чему негоденъ, она собственною своею мужественною рукою, дергая каждый день за чубъ, ум?ла сд?лать золотомъ, a не челов?комъ. Ростъ она им?ла почти исполинскій, дородность и силу совершенно соразм?рную. Казалось, что природа сд?лала непростительную ошибку, опред?ливъ ей носить темно-коричневый, по буднямъ, капотъ съ мелкими сборками и красную кашемировую шаль въ день Св?тлаго Воскресенья и своихъ именинъ,- тогда какъ ей бол?е всего шли бы драгунскіе усы и длинные ботфорты. Зато занятія ея совершенно соотв?тствовали ея виду: она каталась сама на лодк?, гребя весломъ искусн?е всякаго рыболова, стр?ляла дичь, стояла неотлучно надъ косарями, знала наперечетъ число дынь и арбузовъ на баштан?, брала пошлину по пяти коп?екъ съ воза, про?зжавшаго черезъ ея греблю; взл?зала на дерево и трус ила груши; била л?нивыхъ вассаловъ своею страшною рукою и подносила достойнымъ рюмку водки тою же грозною рукою. Почти въ одно время она бранилась, красила пряжу, б?гала на кухню, д?лала квасъ, варила медовое варенье и хлопотала весь день и везд? посп?вала.}. Она при всемъ томъ была добродушна и н?жно любила своего племянника, даже н?сколько благогов?ла передъ его чиномъ подпоручика. Хорошая хозяйка, она довела маленькое им?ніе Шпоньки до процв?танія и, наконецъ, выписала его самого въ деревню. По полученіи ея письма, Шпонька, безъ колебанія, подалъ въ отставку и прі?халъ въ родное захолустье. Зд?сь его кроткую душу обв?яло идиллической тишиной и безоблачнымъ счастьемъ спокойной растительной жизни. Даже трудная жизнь кр?постного рабочаго люда повернулась къ сентиментальному Шпоньк? съ самой идиллической стороны {,,…Онъ неотлучно бывалъ въ пол? при жнецахъ и косаряхъ, и это доставляло наслажденіе неизъяснимое его кроткой души. Единодушный взмахъ десятка и бол?е блестящихъ косъ; шумъ падающей стройными рядами травы; изр?дка заливающіяся п?сни жницъ, то веселыя, какъ встр?ча гостей, то заунывныя, какъ разлука; спокойный, чистый вечеръ,- и что за вечеръ! какъ воленъ и св?жь воздухъ! какъ тогда оживлено все: степь красн?етъ, син?етъ и горить цв?тами; перепелы, дрофы, чайки, кузнечики, тысячи нас?комыхъ, и отъ нихъ свистъ, жужжаніе, трескъ, крикъ и вдругъ стройный хоръ; и все не молчитъ ни на минуту; a солнце садится и кроется. У! какъ св?жо и хорошо! По полю, то тамъ, то сямъ, раскладываются огни и ставятъ котлы, и вкругъ котловъ садятся усталые косари; паръ отъ галушекъ несется; сумерки с?р?ютъ… Трудно разсказать, что д?лалось тогда съ Иванъ ?едоровичелъ. Онъ забывалъ присоединиясь къ косарямъ, отв?дать ихъ галушекъ, которыя очень любилъ, и стоялъ неподвижно на одномъ м?ст?, сл?дя глазами пропадавшую въ неб? чайку…".}.
       Сторченко.
      Еще по дорог? домой въ деревню, познакомился онъ съ сос?домъ своимъ по им?нію Сторченкомъ. Этотъ пом?щикъ представлялъ собою полную противоположность Шпоньк?: р?зкій и грубоватый въ обращеніи, ругатель {Впрочемъ, "ругателемъ" онъ является только по отношенію къ своимъ кр?постнымъ. Характерная сцена угощенія Шпоньки. Когда онъ отказался взять "стегнышко", Сторченко заставилъ лакея стать на кол?ни и просить Шпоньку: "Становись, подлецъ, на кол?ни! Говори сейчасъ: "Иванъ ?едоровичъ, возьмите стегнышко!" – "Иванъ ?едоровичъ, возьмите стегнышко!" – прорев?лъ, ставъ на кол?ни, оффиціантъ съ блюдомъ".} и порядочный плутъ, онъ, въ то жо время, не былъ обд?ленъ добродушіемъ. Въ лиц? его Гоголь изобразилъ словно прообразъ Ноздрева, отчасти Собакевича. Своей р?шительностью онъ совершенно поработилъ робкаго Шпоньку, между т?мъ Шпоньк? нужно было вернуть одно зав?щаніе, припрятанное Сторченкомъ. Видя, что прямо зав?щанія не вернуть, тетушка р?шила женить племянника на сестр? Сторченка, въ надежд? получить зав?щаніе въ качеств? приданаго. Съ ужасомъ узналъ объ этомъ р?шеніи робкій Шпонька, но онъ не осм?лился спорить съ тетушкой и ограничился т?мъ, что впалъ въ полное смущеніе и отчаянье,- даже сны стали вид?ться ему все "про жену". Съ будущей супругой своей онъ не зналъ, о чемъ говорить {*}.
      {* "…Молчаніе продолжалось около четверти часа. Барышня все такъ же сид?ла.
      Наконецъ, Иванъ ?едоровичъ собрался съ духомъ: "Л?томъ очень много мухъ, сударыня!" – произнесъ онъ полудрожащимъ голосомъ.
      – "Чрезвычайно много!" – отв?чала барышня.- "Братецъ нарочно сд?лалъ хлопушку изъ стараго маменькина башмака, но все еще очень много".
      Тутъ разговоръ опять прекратился.}
      Пов?сть кончается разсказомъ объ одномъ такомъ "сн?", и читатель остается въ неизв?стности, женился ли Шпонька, получилъ ли онъ свое зав?щаніе, или н?тъ.
       Значеніе пов?сти.
      Но отъ этого ц?нность пов?сти не проигрываетъ. Передъ нами мастерской набросокъ н?сколькихъ лицъ изъ того круга, изъ котораго вышелъ самъ Гоголь. Съ юморомъ и безъ всякой злобы, даже съ чувствомъ симпатіи, нарисовалъ онъ намъ этихъ провинціальныхъ "существователей", ц?ль жизни которыхъ ничтожна, но жизнь которыхъ полна содержанія: они тоже волнуются, страдаютъ, y нихъ свои интересы…
       Отношеніе Гоголя къ кр?постному праву.
      Любопытно, что въ этой пов?стушк? Гоголь коснулся и кр?постного права, но ничего безобразнаго въ мудрыхъ расправахъ тетушки и въ отношеніяхъ Сторченка къ лакеямъ онъ не зам?тилъ. Онъ, несомн?нно, одобрялъ "тетушку" за то, что она своей властной дворянской рукой сд?лала пьяницу "золотомъ"; въ ругани Сторченка и кол?нопреклоненной просьб? оффиціанта "взять стегнышко", онъ увид?лъ только комическое.
       Происхожденіе этихъ пов?стей
      О происхожденіи этихъ пов?стей пришлось уже говорить выше. Гоголь занялся ихъ сочиненіемъ потому, что ему хот?лось въ Петербург? пожить впечатл?ніями д?тства и юности – вспомнить Малороссію, ея жителей и природу {Это "писаніе" издалека, какъ результатъ радостныхъ д?тскихъ воспоминаній, и внесло ту идеализацію въ описанія природы и жизни малороссійской, которая такъ очевидна въ "Вечерахъ на хутор? близъ Диканьки".}; къ этому прим?шались и матеріальныя соображенія,- въ разгаръ романтическихъ настроеній русской литературы интересъ къ Малороссіи, и поэтическому содержанію ея жизни былъ въ русскомъ читающемъ обществ? очень великъ,- и Гоголь р?шился эксплуатировать его въ свою пользу.
       Народный мистицизмъ.
      Матеріалы для своихъ пов?стей Гоголь почерпалъ изъ воспоминаній д?тства,-очевидно, ему самому приходилось не разъ слышать различныя народныя сказки, преданія и веселыя, и страшныя ("страховинны казочки") {"…Каганецъ, дрожа и вспыхивая, какъ бы пугаясь чего, св?тилъ намъ въ хат?. Веретено жужжало; a мы вс?, д?ти, cобравшись въ кучку, слушали д?да, не сл?завшаго отъ старости бол?е пяти л?тъ съ своей печки. Но ни дивныя р?чи про давнюю старину, про на?зды звпорожцевъ, про ляховъ, про молодецкія д?ла Подковы, Полторакожуха и Сагайдачнаго не занимали насъ такъ, какъ разсказы про какое-нибудь старинное чудное д?ло, отъ которыхъ всегда дрожь проходила по т?лу, и волосы ерошились на голов?. Иной разъ страхъ, бывало, такой заберетъ отъ нихъ, что съ вечера все показывается, Богъ знаетъ, какимъ чудищемъ. Случится, ночью выйдешь за ч?мъ-нибудь изъ хаты, вотъ такъ и думаешь, что на постели твоей уклался спать выходецъ съ того св?та… Я принималъ часто издали собственную свитку, положенную въ головахъ, зa свернувшагося дьявола".}. Эти д?тскія воспоминанія осв?жалъ онъ, какъ мы вид?ли, разсказами и матеріалами, которые, живучи уже въ Петербург?, собиралъ на родин? при помощи матери и знакомыхъ {Впрочемъ, при всей добросов?стности Гоголя въ этомъ отношеніи, онъ не разъ погр?шалъ противъ правды. Его "пов?сти" уже современными критиками разобраны были съ этнографической точки зр?нія и обнаружили въ Гогол? челов?ка, который обо многомъ говорилъ съ чужого голоса. Какъ на одинъ изъ яркихь прим?ровъ его отступленій отъ правды малороссійскаго быта, указываютъ, наприм?ръ, на свадьбу Грицка съ Параской въ "Сорочинской ярмарк?". Народная свадьба сопровождается многими и длинными обрядами и такъ скоро не могла быть закончена, какъ разсказываетъ Гоголь. Такъ же неправдоподобной, по указаніямъ этнографовъ, является сцена вызыванія д?вушки изъ дома при помощи игры на бандур?. Этотъ пріемъ п?ть "серенады" подъ окнами возлюбленныхъ въ Малороссіи не практикуется. Совершенно противор?читъ патріархальнымъ обычаямъ деревни и сочиненіе про отца такой п?сни, какую сложилъ Левко ("Майская ночь"). "Переряживаніе", къ которому онъ приб?гаетъ, тоже противор?читъ обычаямъ деревни,- рядятся въ деревн? только на Святкахъ.}. Въ результат?, источники его матеріаловъ оказались очень разнообразными – народная малороссійская фантазія въ сказкахъ и преданіяхъ, въ суев?рныхъ представленіяхъ жизни, дала ему богатый матеріалъ для созданіи типа чорта, в?дьмы, колдуна, оборотней. Увлеченный этой фантазіей, Гоголь, одаренный и самъ богатымъ воображеніемъ, весь ушелъ въ своеобразный міръ народныхъ суев?рій. Ho y народа къ этому міру зам?чается двоякое отношеніе – съ одной стороны, ужасомъ мрачной в?ры в?етъ отъ многихъ народныхъ преданій и суев?рныхъ представленій,- съ другой стороны, очень часто народъ ум?етъ съ юморомъ относиться къ этимъ созданіямъ своей фантазіи. Оттого и народныя произведенія фантастическаго содержанія распадаются на дв? группы: въ одной этотъ міръ народныхъ представленій рисуется съ трагической стороны, въ другихъ – съ комической. Въ народныхъ сказкахъ герои не разъ за панибрата обращаются съ "нечистой силой", надуваютъ ее, обыгрываютъ въ карты, даже поколачиваютъ. Такое двоякое, чисто-народное отношеніе къ "нечистой сил?" встр?чаемъ мы и y Гоголя. Его дьяволъ, колдунъ, в?дьма, являются мрачными (напр. чортъ и в?дьма въ "Вечер? наканун? Ивана Купалы", колдунъ въ "Страшной Мести"), то глуповатыми и см?шными {Въ этомъ посл?днемъ случа? Гоголю удается удивительно и мастерски сочетать реализмъ съ фантастикой. Какъ удивительно реально изображена имъ, наприм?ръ, игра въ карты съ в?дьмой и чертями въ аду: "Козырь!" вскричалъ онъ, ударивъ по столу картою такъ, что ее свернуло коробомъ; та, не говоря ни слова, покрыла восьмеркою масти. "А ч?мъ ты, старый дьяволъ, бьешь?" В?дьма подняла карту: подъ нею была простая шестерка. "Вишь, б?совское обморачиванье!"-сказалъ д?дъ и съ досады хватилъ кулакомъ что силы по столу. Къ счастью еще, что y в?дьмы была плохая масть; y д?да, какъ нарочно, на ту пору – пары. Сталъ набирать карты изъ колоды,- только мочи н?тъ; дрянь такая л?зетъ, что д?дъ и руки опустилъ. Въ колод? ни одной карты. Пошелъ уже такъ, не глядя, простою шестеркою; в?дьма приняла. "Вотъ теб? на! это что? Э, э! в?рно, что-нибудь да не такъ!" Вотъ, д?дъ карты потихоньку подъ столъ и перекрестилъ; глядь – y него на рукахъ тузъ, король, валетъ козырей, a онъ, вм?сто шестерки, спустилъ кралю. "Ну, дурень же я былъ! Король козырей! что? приняла? А? кошачье отродье! A туза не хочешь? Тузъ! валетъ!" Громъ пошелъ по пеклу…"} (напр. чортъ въ "Ночи передъ Рождествомъ", Пацюкъ, в?дьма въ "Пропавшей Грамот?").
       Значеніе народной п?сни для пов?стей.
      Народная п?сня малороссійская тоже оказала сильное вліяніе на эти пов?сти, главнымъ образомъ, на лирическія м?ста, монологи любящихъ, или тоскующихъ героевъ, на описаніе красавицъ и красавцевъ. Приводя ихъ разговоры, Гоголь иногда прямо перифразируетъ слова п?сни, пересказываетъ ее своими словами, удерживая самое типичное, характерное {Напр. "Ивасю, мой любый! б?ги къ Петрусю, мое золотое дитя, какъ стр?ла изъ лука; разскажи ему все: любила бъ его карія очи, ц?ловала бы его б?лое личико, да не велитъ судьба моя. Не одинъ ручникъ вымочила я горючими слезами. Тошно мн?, тяжело на сердц?. И родной отецъ – врагъ мн?: неволитъ идти зa нелюбаго ляха. Скажи ему, что и свадьбу готовятъ, только не будетъ музыки на нашей свадьб?: будутъ дьяки п?ть, вм?сто кобзъ и сопилокъ. He пойду я танцовать съ женихомъ своимъ,- понесутъ меня… Темная, темная будеть хата изъ кленоваго дерева и, вм?сто трубы, крестъ будетъ стоять на крыш?". Такое пользованье народной п?сней было y Гоголя вполн? сознательнымъ. Онъ п?сн? народной придавалъ очень большое значеніе, считая, что п?сня для историка важн?е документовъ. Въ "Арабескахъ" онъ говорилъ сл?дующее: "Историкъ не долженъ искать въ нихъ показателя дня и числа битвы, или точнаго объясненія м?ста, в?рной реляціи. Но когда онъ захочетъ узнать в?рный бытъ, стихію характера, вс? изгибы и отт?нки чувствъ, волненій, страданій, веселій и вображаемаго народа, когда захочетъ выпытать духъ минувшаго в?ка, общій характеръ всего ц?лаго и порознь каждаго частнаго, тогда онъ будетъ удовлетворенъ".}.
       Вліяніе легендъ на пов?сти.
      Кром? сказокъ и п?сенъ, воспользовался Гоголь широко и полуцерковными легендами, которыя явились результатомъ скрещенія творчества церковнаго съ народнымъ {Напр. летаніе Вакулы на чорт? есть народная обработка эпизода изъ житія св. Іоанна Новгородскаго, который леталъ на дьявол? въ Іерусалимъ. Къ области "легендъ" относится разсказъ Левко о той л?стниц?, которая соединяетъ небо и землю" ("Майская ночь").}. Иногда онъ н?сколько легендъ и сказаній соединяетъ въ одно; иногда самостоятельно ихъ развиваетъ.
      Очевидно, и лирическія преданія, богато окрашенныя народной фантазіей, тоже вдохновляли Гоголя на сочиненіе н?которыхъ пов?стей {Напр. народныя преданія о развалинахъ какого-нибудь стараго замка могли лечь въ основу пов?сти "Страшная Месть". Воспоминанія попа Данилы о казацкихь подвигахъ тоже относятся къ этой области.}.
       Литературныя вліянія (иноземныя и русскія). Новалисъ, Гофманъ. Жуковскій. Марлинскій. Пушкинъ.
      Наконецъ, несомн?нны надъ пов?стями Гоголя и литературныя вліянія. Н?мецкій романтизмъ, какъ мы вид?ли выше, выдвинулъ ц?лую группу писателей, которые особенно охотно разрабатывали фантастику народнаго творчества. Такъ, Новалисъ, особенно Гофманъ, модный y насъ во времена Гоголя писатель, дали въ своихъ произведеніяхъ образцы, которымъ подражали и русскіе романтики. Изъ нихъ Жуковскій, съ его колдунами, в?дьмами и дьяволами, оказалъ на Гоголя несомн?нное вліяніе {Напр. продажа Громобоемъ души дьяволу и страхъ его въ посл?днюю ночь напоминастъ эпизодъ изъ "Пропавшей Грамоты".}. Модный, въ то время, Марлинскій н?которыми своими произведеніями (напр. "Страшное гаданіе") тоже могъ поддержать стремленіе Гоголя творить въ этой же области романтической фантастики. Даже y Пушкина найдемъ мы н?сколько произведеній такого же рода: баллада "Утопленникъ" и "Гусаръ" являются, въ этомъ отношеніи, типичными. Въ польской литератур?, хотя бы въ сочиненіяхъ Мицкевича, Гоголь тоже могъ встр?тить разработку такихъ же фантастическихъ народныхъ преданій. Въ русской литератур? ближайшимъ предшественникомъ Гоголя надо признать Даля ("Сказки казака Луганскаго"), который подошелъ къ произведеніямъ народной фантазіи съ той же точки зр?нія, что и Гоголь {Впосл?дствіи Тургеневъ, въ его пов?сти "Б?жинъ Лугъ", опять введетъ насъ въ этотъ міръ народной фантазіи.}.
       Источники Гоголевскаго реализма. Квитка. Нар?жный.
      И реализмъ первыхъ гоголевскихъ пов?стей тоже им?етъ за собой богато-разработанную почву. Малороссійская сказка дала ему ярко-обрисованные типы упрямаго, л?ниваго хохла, богато над?леннаго и хитростью, и юморомъ. Эта же сказка дала ему живой образъ сварливой бабы-сплетницы. Оба эти характервые типа еще въ ХVІІ в. изъ сказки попали въ народную комедію ("интермедіи" и "интерлюдіи", "вертепъ"), a зат?мъ и ту комедію, которую усердно разрабатывали малороссійскіе писатели въ род? Гоголя-отца, Котляревскаго, Квитки-Основьяненко, Артемовскаго-Гулака {На это знакомство Гоголя съ подобными "комедіями" указываютъ, хотя бы, т? эпиграфы, которые онъ проставилъ въ н?которыхъ главахъ "Сорочинской Ярмарки". Объ украинской литератур? до Гоголя см. соч. Петрова "Очерки украинской литературы".} и др. Кром? того, большое значеніе для пов?стей Гоголя им?ли и такіе талантливые бытописатели, какъ Нар?жный. Его ум?ніе рисовать жизнь Украйны и ея типы отразилось на пов?стяхъ Гоголя. Въ русской литератур?, конечно, ближайшимъ предшественникомъ и учителемъ Гоголя былъ Пушкинъ, который сум?лъ въ своихъ произведеніяхъ нарисовать жизнь разныхъ слоевъ русскаго общества,- между прочимъ и захолустнаго, провинціальнаго, не безъ юмора обрисовавъ интересы и идеалы русскихъ деревенскихъ дворянъ. Въ своей "Полтав?" онъ набросалъ яркую картину малороссійской жизни и природы.
 

 
      Рыл?ева тоже называютъ учителемъ Гоголя; для своихъ историческихъ "Думъ" онъ очень часто бралъ сюжеты изъ жизни Малороссіи; въ ея прошломъ онъ сум?лъ найти немало героическихъ образовъ, высокихъ проявленій патріотизма и гражданской доблести.
       Погодинъ.
      Наконецъ, русскіе критики указываютъ на Погодина, какъ на писателя, котораго тоже, съ н?которымъ правомъ, можно назвать предшественникомъ Гоголя. Среди русскихъ литераторовъ своего времени онъ былъ "одинъ изъ первыхъ, который попытался въ "картину нравовъ" включить описаніе быта низшихъ слоевъ нашего общества. Онъ сд?лалъ больше; онъ не только описывалъ, но изображалъ этихъ намъ тогда мало знакомыхъ людей, изображалъ ихъ чувствующими и думающими, a также разговаривающими и при томъ довольно естественною р?чью. Содержаніе пов?стей оставалось въ большинств? случаевъ романтическимъ, но въ выполненіи проступалъ наружу довольно откровенный реализмъ" {Въ II ч. моей "Исторіи", въ глав?, посвященной характеристик? "романтизма", указано, что реализмъ былъ т?сно связанъ съ романтизмомъ, даже вытекалъ изъ него, какъ одно изъ главныхъ требованій романтической школы. Оттого такое сліяніе двухъ направленій встр?чаемъ мы и y Вальтеръ-Скотта, и y Гюго, и y Виньи, и y русскихъ романтиковъ – Марлинскаго, Загоскина, Лажечникова. Погодина и y Гоголя.} (Котляревскій).
      Въ разсказахъ своихъ онъ рисовалъ драмы маленькихъ людей,- драмы, которыя разыгрывались въ купеческомъ быту ("Суженый", "Черная немочь"), мелкопом?стномъ дворянств? ("Нев?ста на ярмарк?"), опускался онъ даже до вертепа людей падшихъ, чтобы показать читателямъ, что и въ сердцахъ воровъ и мошенниковъ теплятся искры добра; касался онъ и жизни кр?постного люда. Наконецъ, есть y него пов?сть изъ малороссійскаго быта,- это трогательный разсказъ о томъ, какъ Петрусь-б?днякъ любилъ Наталку, какъ гордый ея отецъ не хот?лъ отдать дочь за б?дняка, какъ Петрусь отправился зарабатывать деньги, но, вернувшись съ деньгами, засталъ свою Наталку замужемъ зa другимъ, но больную и разоренную. Петрусь отдалъ ей вс? свои деньги.
       Отношеніе русской публики и критики къ пов?стямъ.
      Усп?хъ "Вечеровъ" въ русской публик? былъ большой; даже придирчивая русская критика, въ общемъ, осталась довольна новой книгой. Публика русская оц?нила въ этихъ пов?стяхъ не только яркость изображенія малороссійской жизни и природы, но и тотъ живой и искренній комизмъ, которымъ вообще не отличалась современная русская литература. Ч?мъ-то св?жимъ, жизнерадостнымъ, неудержимо-веселымъ и молодымъ пов?яло въ русской литератур? съ появленіемъ книги Гоголя. Съ такой точки зр?нія похвалилъ ее Пушкинъ. Воейкову онъ писалъ: "Сейчасъ прочелъ "Вечера на хутор?". Они изумили меня. Вотъ настоящая веселость, искренняя, непринужденная, безъ жеманства, безъ чопорности. A м?стами какая поэзія, какая чувствительность! Все это такъ необыкновенно въ нашей литератур?, что я досел? не образумился!" He вс? критики были такъ доброжелательны,- большинство постаралось, прежде всего, найти недостатки. Одинъ критикъ отм?тилъ, что пов?сти страдаютъ излишнимъ реализмомъ, доходящимъ до "грубости" ("парни ведутъ себя совс?мъ, какъ нев?жи и олухи"), что особенно бросается въ глаза рядомъ съ чрезм?рной идеализаціей другихъ образовъ и высокопарнымъ па?осомъ т?хъ р?чей, которыми обм?ниваются иногда д?йствующія лаца. Полевой, не зная еще настоящаго автора этихъ пов?стей, заподозрилъ его въ стараніяхъ подд?латься подъ народность. "Этотъ пасичникъ – москаль,- писалъ онъ,- и притомъ горожанинъ; онъ неискусно воспользовался кладомъ преданій; мазки его несвязны"… Сочувственн?е отнеслись къ Гоголю Надеждинъ и Булгаринъ. Первый указывалъ на отсутствіе въ пов?стяхъ вычурности и хитрости, естественность д?йствующихъ лицъ и положеній, неподд?льную веселость и невыкраденное остроуміе. Особенно нравилась ему въ пов?стяхъ выдержанность "м?стнаго колорита". Булгаринъ хвалилъ Гоголя за стремленіе уловить духъ малороссійской и русской народности. Онъ ставитъ Гоголя выше Погодина, выше Загоскина. Особенно охотно сравнивали Гоголя съ Марлинскимъ. Это сопоставленіе особенно любопытно потому, что въ то время Марлинскій считался первымъ русскимъ романистомъ,- сравненіе съ нимъ Гоголя указываетъ, на какую высоту онъ сразу поднялся въ русскомъ самосознаніи и кого онъ долженъ былъ см?нить, кто былъ его ближайшимъ предшественникомъ въ глазахъ русской читающей публики.
       Значеніе этихъ пов?стей въ исторіи русской литературы.
      Въ исторіи русской литературы "Вечера на хутор? близъ Диканьки" занимаютъ почетное м?сто. Несмотря на вс? недостатки этихъ пов?стей, он? были первымъ наибол?е полнымъ и художественнымъ опытомъ нарисовать жизнь простонародья, заглянуть въ душу простого челов?яа, посмотр?ть на жизнь и природу глазами народа, заглянуть въ тотъ своеобразный міръ, міръ мистицизма, темнаго и, въ то же время, не лишеннаго красоты, о которомъ пришлось мн? говорить въ первыхъ главахъ 1-ой части 1-го выпуска этой книги. Если Гоголь отнесся къ изображаемому только какъ художникъ, какъ поэтъ,- то его ближайшіе посл?дователи-литераторы (особенно Григоровичъ и Тургеневъ) отнеслись къ простонародной жизни не только съ художественной стороны,- они осв?тили эту жизнь сознаніемъ общественныхъ д?ятелей, понимающихъ эту жизнь не съ показной, но съ оборотной стороны. Такое расширеніе идейнаго содержанія картины не должно умалять того факта, что всетаки учителемъ обоихъ нашихъ писателей былъ Гоголь.
       "Миргородъ".
      Пов?сти, вошедшія въ составъ второго гоголевскаго сборника "Миргородъ", по характеру своему и содержанію очень близко подходятъ къ т?мъ пов?стямъ, которыя составили его первый сборникъ "Вечера на хутор? близъ Диканьки". Мы увидимъ зд?сь такое же см?шеніе романтизмаи реализма,увидимъ, что и сюжеты, разрабатываемые Гоголемъ въ этомъ сборник?, берутся изъ т?хъ же областей малороссійской жизни, которыя равъше дали богатый и пестрый матеріалъ для его "Вечеровъ": въ пов?сти "Вій" Гоголь вращается въ кругу народныхъ суев?рныхъ сказаній; въ пов?стяхъ "Старосв?тскіе пом?щики" и "Пов?сть о томъ, какъ поссорились Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ" – въ области мелкой жизни провинціальныхъ "существователей"; въ пов?стя "Тарасъ Бульба" Гоголь изобразилъ героическое прошлое своей родины,- взялъ тему, тоже уже затронутую въ н?которыхъ пов?стяхъ изъ сборника "Вечера на хутор? близъ Диканьки" ("Страшная месть", "Ночь наканун? Ивана Купала").
       Отличіе пов?стей "Миргорода" отъ "Вечеровъ".
      Такимъ образомъ, отличаются эти пов?сти отъ бол?е раннихъ – не содержаніемъ и характеромъ, a большею яркостью красокъ, большею тонкостью рисунка и большею вдумчивостью, съ которою авторъ отнесся къ изображаемой имъ жизни. Такимъ образомъ, эти произведенія свид?тельствуютъ о большей зр?лости Гоголя, какъ художника и мыслителя, оц?нивающаго жизнь. Такому быстрому развитію въ немъ "художника" и "судьи жизни", конечно, способствовало сближеніе съ Пушкинымъ и другими выдающимися писателями русскими того времени.
 

 
      Пов?сть "Вій" представляетъ собою произведеніе, въ которомъ опять романтизмъ неразрывно см?шивается съ реализмомъ: жанровыя картины см?няются фантастическими, образы вымышленные,- какія-то мистическія чудовища, порожденіе испуганнаго воображенія народа и самого автора, стоятъ рядомъ съ самыми обыкновенными людьми. Картины природы идиллически-мирной перем?шаны съ пейзажами, полными мистическаго ужаса и тревоги.
       Роматическій элементъ въ "Віи".
      а) Романтическій элементъвъ пов?сти выразился, прежде всего, въ развитіи народнаго в?рованья въ существовавіе какого-то таинственваго Вія, въ существованіе в?дьмъ и въ возможность ихъ общенія съ обыкновенными людьми. Красавица панночка, дочь сотника, обладаетъ способностью оборачиваться въ собаку и въ старуху; она пьетъ кровь y людей, особенно y д?тей; она носится на плечахъ y т?хъ парней, которые ей нравятся, и замучиваетъ ихъ. Объ ней много страшныхъ исторій знаютъ дворовые ея отца. Она находится въ общеніи и съ представителями "нечистой силы" – съ темными силами земли, которыя олицетворены въ вид? чертей-демоновъ, и "Вія-котораго самъ Гоголь называетъ "начальникомъ гномовъ" {Въ подстрочномъ прим?чаніи къ пов?сти Гоголь говоритъ сл?дующее: "Вій – есть колоссальное созданіе простонароднаго воображенія. Такимъ именемъ называется y малороссіянъ начальникъ гномовъ, y котораго в?ки на глазахъ идутъ до самой земли. Вся эта пов?сть есть народное преданіе. Я не хот?лъ ни въ чемъ изм?нить его и разсказываю почти въ той же простот?, какъ слышалъ".}.
      Пристрaстіе романтиковъ кь пользованію волшебными мотивами народнаго творчества было присуще, какъ мы вид?ли, и Гоголю. Ему достаточно было намека для того, чтобы его собственное воображеніе легко и свободно начинало творить въ этой области. Гоголь тягот?лъ къ этому міру фантазіи и потусторонней жизни, в?роятно, потому, что, нервный и впечатлительный съ д?тства, онъ самъ не чуждъ былъ мистицизма {Объ этомъ свид?тельствуетъ, хотя бы, его собственное признаніе, что страшныя сказки въ д?тств? его очень занимали и волновали. Въ пов?сти "Старосв?тскіе пом?щики" Гоголь въ одномъ м?ст? вспоминаетъ, какъ часто въ д?тств? онъ слышалъ таинственный голосъ, его звавшій по имени. "Признаюсь, говоритъ онъ, мн? всегда былъ страшенъ этотъ таинственный зовъ. Я помню, въ д?тств? я часто его слышалъ: иногда вдругъ позади меня кто-то явственно произноситъ мое имя. Я, обыкновенно, тогда б?жалъ съ величайшимъ страхомъ и занимавшимся дыханіемъ изъ саду…"}.
      Вотъ почему все то ужасное, что творилось по ночамъ въ церкви, около гроба в?дьмы, описано имъ въ такихъ яркихъ, живыхъ краскахъ, что производитъ впечатл?ніе кошмара, горячечной галлюцинаціи. Въ русской литератур? не было картины ужасн?е этой, въ которой, необузданная до бол?зненности, фантазія писателя -романтикатакъ изумительно сочеталась съ описательной силой художника- реалиста.
      До какой бол?зненной проникновенности въ "фантастическое" доходитъ Гоголь въ этой пов?сти, лучше всего видно, хотя бы, изъ описанія той волшебной ночи, которую пережилъ Хома Бруть, б?гущій съ в?дьмой на плечахъ {"Л?са, луга, небо, долины – все, казалось, какъ будто спало съ открытыми глазами; в?теръ хоть бы разъ вспорхнулъ гд?-нибудь; въ ночной св?жести было что-то влажно-теплое; т?ни отъ деревъ и кустовъ, какъ кометы, острыми клинами падали на отлогую равнину; такая была ночь, когда философъ Хома Брутъ скакалъ съ непонятнымъ всадникомъ на спин?…".}.
      Даже взъ краткаго описанія той "ночи чудесъ",- мистической ночи, когда совершаются чудеса, когда все спить "съ открытыми глазами" и молча говоритъ великія тайны,- видно, что все это пережито Гоголемъ, перечувствоваво имъ самимъ ясно до ужаса {*}.
      {* "…Онъ чувствовалъ какое-то томительное, непріятное и вм?ст? сладкое чувство, подступавшее къ его сердцу. Онъ опустилъ голову внизъ и вид?лъ, что трава, бывшая почти подъ ногами его, казалось, росла глубоко и далеко, и что сверхъ ея находилась прозрачная, какъ горный ключъ, вода, и трава казалась дномъ какого-то св?тлаго, прозрачнаго до самой глубины, моря; по крайней м?р?, онъ вид?лъ ясно, какъ онъ отражался въ ней вм?ст? съ сид?вшею на спин? старухою. Онъ вид?лъ, какъ, вм?сто м?сяца, св?тило тамъ какое-то солице; онъ слышалъ, какъ голубые колокольчики, наклоняя свои головки, звен?ли; онъ вид?лъ, какъ изъ-за осоки выплывала Русалка… Видитъ ли онъ это, или не видитъ? Наяву ли это, или снится? Но тамъ что? в?теръ, или музыка? звенитъ, звенитъ и вьется, и подступаетъ, и вонзается въ душу какою-то нестерпимою трелью.
      "Что это?" думалъ философъ Хома Брутъ, глядя внизъ, несясь во всю прыть… Онъ чувствовалъ б?совски-сладкое чувство, онъ чувствовалъ какое-то томительно-страшное наслажденіе…".}
      Невозможно реальн?е представить "волшебное". Это опять какая-то галлюцинація,- разсказъ о своемъ, когда-то вид?нномъ, сн?.
      Какими бл?дными, нестрашными, мертвецами кажутся т?, которые такъ часто встр?чаются въ сочиненіяхъ Жуковскаго, если сравнить ихъ съ реалистическимъ описаніемъ мертваго лица красавицы-в?дьмы, съ ея мертвыми, невидящими очами!
       b) Реалистическій элементъ въ пов?сти.
      b) Реалистическій элементъпов?сти выразился въ описаніи быта старой дореформенной кіевской бурсы, въ обрисовк? типичныхъ бурсаковъ и дворовыхъ пана сотника.
      Бурса была своеобразной школой, въ которой только "избранные",- люди съ выдающимися способностями и научными интересами, пріобр?тали образованіе,-большинство же ничему не научивалось, но зато выносило оттуда характеры, вполн? подходящіе къ потребностямъ того жесткаго, суроваго времени. Учениковъ тамъ жестоко драли, держали впроголодь, и ученики, въ свою очередь, занимались больше всего избіеніемъ другъ друга, да заботой о собственномъ пропитаніи. Развлеченія тамъ были грубы и суровы. Немудрено, что, посл? такого воспитанія, многіе шли прямо въ Запорожскую С?чь, искать тамъ "лыцарской чести" и вольной жизни вн? всякихъ законовъ.
       Хома Брутъ. Національныя малороосійскія черты въ немъ. Литературная исторія этого типа.
      Героемъ пов?сти "Вій" Гоголь выставилъ "философа" {"Философомъ" онъ названъ потому, что былъ въ предпосл?днемъ класс? академіи. Въ посл?днемъ класс? преподавалось только "богословіе" – ученики носили названіе "богослововъ"; въ предпосл?днемъ класс? преподавалась "философія" – и ученики назывались "философами".} Хому Брута. Этотъ юноша представляетъ собою образъ, въ которомъ собрано много типичныхъ чисто-малороссійскихъ народныхъ чертъ. Онъ былъ до преизбытка над?ленъ душевнымъ равнодушіемъ, которое окрашивалось порою юморомъ, порою – просто флегмой и л?нью. Чему быть, тому не миновать" – обычная его поговорка, съ которою онъ готовъ идти безъ борьбы навстр?чу самому чорту. Такой фатализмъ очень скоро приводитъ его въ душевное равнов?сіе, изъ котораго вывести его трудно. Посл? своего приключенія съ в?дьмой, Хома плотно закусилъ въ корчм? и сразу успокоился, "гляд?лъ на приходившихъ и уходившихъ хладнокровно, довольными глазани и вовсе уже не думалъ о своемъ необыкновенномъ происшествіи". Въ церкви онъ, глядя на страшную в?дьму, самъ успокаиваетъ себя магическимъ: "ничего!"; когда жуть прокрадывается ему въ сердце – онъ прогоняетъ ее такимъ же магическимъ напоминаніемъ себ?, что онъ – "казакъ", что ему стыдно "бояться" чего бы то ни было. Посл? первой страшной ночи въ церкви онъ, посл? сытнаго ужина, сразу начинаетъ чувствовать себя спокойнымъ и довольнымъ. "Философъ былъ изъ числа т?хъ людей, которыхъ, если накормятъ, то y нихъ пробуждается необыкновенная филантропія. Онъ, лежа съ своей трубкой въ зубахъ, гляд?лъ на вс?хъ необыкновенно сладкими глазами и безпрерывно поплевывалъ въ сторону. Пос?д?въ отъ ужасовъ второй ночи, Хома, на разспросы о томъ, что происходитъ ночью въ церкви, хладнокровно отв?чаетъ: "много на св?т? всякой дряни водится! A страхи такіе случаются… Ну…" и больше ничего не сказалъ. Готовясь къ третьей, посл?дней ночи, онъ старается взять отъ жизни посл?днюю радость и пускается въ такой плясъ, что вс? на него смотрятъ съ изумленіемъ. Характерный образъ Хомы, казака-философа, фаталиста и флегматика, не разъ рисовался Гоголемъ и до этой пов?сти, и посл? нея. Старики-разсказчики, въ уста которыхъ вкладываетъ Гоголь свои "страховинны казочки", почти вс? отличаются y него этимъ же хладнокровіемъ. "Экая невидальщина! Кто на своемъ в?ку не знался съ нечистымъ!", спокойно разсуждаетъ одинъ. Друзья погибшаго Хомы Брута – такіе же философы". "Такъ ему Богъ далъ!" спокойно заявляетъ фаталистъ Халява: "Пойдемъ въ шинокъ, да помянемъ его душу!" Другой пріятель Тиберій спокойно заявляегь: "Я знаю, почему пропалъ онъ: оттого, что побоялся; a если бы не побоялся, то бы в?дьма ничего не могла съ нимъ сд?лать. Нужно только, перекрестившись, плюнуть на самый хвостъ ей, то ничего и не будетъ! Я знаю уже все это. В?дь y насъ въ Кіев? вс? бабы, которыя сидятъ на базар?, вс? в?дьмы". He желаніемъ сострить, хвастнуть, прилгнуть проникнуты эти слова,- непоколебимой в?рой въ истину своихъ словъ с невозмутимымъ спокойствіемъ… Это – черта удивительная, проникающая многія пов?сти Гоголя,- черта, быть можетъ, національная, малороссійская. Реалистъ, по міросозерцанію, малороссъ все волшебное, фантастическое въ своихъ сказкахъ и преданіяхъ ум?етъ представить реально. И только, при этомъ условіи, волшебное, даже ужасное, можетъ быть представлено юмористически {Какъ образчикъ такого страннаго см?шенія ужаснагосъ см?шнымъможно привести разсказъ одного изъ дворовыхъ сотника о судьб? Микитки, влюбившагося въ в?дьму-панночку: "воротился едва живой, и съ той поры изсохнулъ весь, какъ щепка; и когда разъ пришли на конюшню, то, вм?сто его, лежала только куча золы да пустое ведро,- сгор?лъ совс?мъ, сгор?лъ самъ собою".}.
       Другіе герои пов?сти.
      Къ "реалистическому" элементу пов?сти надо отнести еще б?глыя, но мастерски-сд?ланныя характеристики пріятелей Хомы Брута и дворовыхъ сотника. Особенно удалось Гоголю изображеніе пьяной бес?ды подгулявшихъ сторожей Хомы,- изъ отд?льныхъ отрывистыхъ фразъ, которыми они обм?ниваются, ясно и опред?ленно вырисовывается физіономія каждаго.
       "Психологія" въ пов?сти.
      Въ "психологическомъ" отношеніи эта пов?сть тоже представляетъ большой интересъ: Гоголю удалось изобразить постепенное наростаніе страха въ безстрашномъ, спокойнонъ сердц? бурсака-богатыря.
      Въ пов?стяхъ: "Старосв?тскіе пом?щики" и "Пов?сть о томъ, какъ поссорились Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ" Гоголь воспроизвелъ, на основаніи личныхъ воспоминаній и наблюденій, н?сколько сценъ изъ жизни т?хъ "существователей", которые окружали его съ д?тства, которыхъ онъ оц?нилъ и понялъ уже въ ранней юности, будучи еще ученикомъ Н?жинскаго лицея.
       "Старосв?тскіе пом?щики".
      Въ пов?сти: "Старосв?тскіе пом?щики" Гоголь отм?тилъ, что въ этой жизни казалось ему симпатичнымъ.Зная Гоголя, его консервативныя наклонности, мн? безъ труда поймемъ, что онъ всегда готовъ былъ "идеализировать" старину; это онъ и сд?лалъ въ своей пов?сти, выведя героями людей "старосв?тскихъ", т. е. представителей прошлаго, отживающаго покол?нія.
       Жизнь героевъ пов?сти. Безсодержательность этой жизни. "Незаконность" этой жизни.
      Съ добродушнымъ юморомъ и теплой любовью рисуетъ онъ патріархальную жизнъ двухъ любящихъ, н?жныхъ стариковъ, которые доканчиваютъ свое безобидное, безвредное, но, увы, и безполезное для челов?чества и родины существованіе на маленькомъ кусочк? земли,- кусочк?, отд?ленномъ отъ всего міра "частоколомъ". Старички за этимъ частоколомъ остаются чужды всякой "борьбы за существованіе", не знаютъ высокихъ чувствъ обществевности и патріотизма, они словно не знаютъ даже о томъ, что гд?-то льются челов?ческія слезы,- но они не знаютъ и т?хъ дурныхъ чувствъ, которыя рождаются отъ столкновенія челов?ка съ челов?комъ – ненависти, зависти, честолюбія… Ч?мъ меньше желаній, т?мъ меньше разочарованій,- т?мъ больше душевной тишины, больше счастья.Вотъ почему древніе философы учили, что счастливъ тотъ, кто ум?етъ ограничить свои желанія. Но это будетъ счастье эгоистическое,- для челов?ка, живущаго въ государств?, въ обществ?, нельзя замыкаться только въ кругу своей личной жизни! Гоголь не отм?тилъ "незаконности" такого эгоистическаго счастья; но, нарисовавъ такихъ "счастливцевъ", подчеркнувъ, что жизнь ихъ незапятнана зломъ,- онъ, со своей личнойточки зр?нія, осудилъ ея безсодержательность, только отдыхатьмогъ Гоголь въ обществ? добродушныхъ старичковъ, но житьзд?сь онъ не могъ,- ему не хватало зд?сь воздуха… Ихъ жизнь однообразна и пуста,- вс? интересы ихъ сводились къ ?д? и спанью, къ заботамъ о кухн?, кладовой,- ихъ меньше занимали поля съ хл?бомъ и л?са съ дубами, ч?мъ огородъ, садъ и птичій дворъ: это все было ближе къ нимъ, все это было нужн?е имъ,- людямъ съ маленькими потребностями (и къ тому же чуждыми корыстолюбія), ч?мъ крупное хозяйство, которое требуетъ изв?стной ширины экономическаго пониманія.
       Простота и чистота ихъ жизни. Отсутствіе любви къ людямъ.
      Старички отличались и положительными качествами – они были очень просты, просты "до святости", невзыскательны, добродушны и общительны,- жили для гостей – по словамъ Гоголя. Они были чисты, какъ д?ти, наивны и дов?рчивы. Эта "чистота" ихъ старческихъ сердецъ – удивительно подкупающая черта. "Любопытство" старичковъ не было живой любознательностью, ихъ гостепріимство и любезность не были проявленіемъ любви къ людямъ. Въ общепринятомъ смысл?, любовь къ людямъ т?сно связывается съ "служеніемъ челов?честву"; эта любовь всегда стремится сроявиться въ д?л?,- оно есть чувство активное,по существу. Этой активностью не отличались чувства старичковъ, и Гоголь не указалъ намъ ни одного добраго д?ла, которое сд?лали бы эти "добрые", ласковые, гостепріимвые, любезные старички. Въ ихъ душ? н?тъ м?ста злу, но н?тъ м?ста и добру. Ихъ казнить не зa что, но и идеализировать тоже не стоитъ. И мы не стали бы обвинять Гоголя въ такой неум?стной идеализаціи, если бы онъ, рядомъ съ ними, не выставилъ карикатурныхъ реформаторовъ-пом?щиковъ, которые насл?довали им?ніе старичковъ и разорили его. Всл?дствіе такого сопоставленія, выгоднаго для "старосв?тскихъ пом?щиковъ", есть полныя основанія говорить о попытк? нашего писателя идеализировать своихъ героевъ-стариковъ.
      Въ ихъ лиц? Гоголь превозноситъ доброе старое время, уже отошедшее въ прошлое, и казнитъ людей новыхъ,- хищниковъ и эксплуататоровъ, часто безтолковыхъ, недорожившихъ стариной {Въ одномъ м?ст? пов?сти Гоголь прямо осуждаетъ этихъ "новыхъ людей" съ чисто дворянской сословной точки зр?нія.}.
       "Темнота" этой жизни.
      Между т?мъ, Гоголь отм?тилъ еще черту ихъ жизни,- черту, которая, въ сущности, тоже должна была пом?шать такой идеализаціи. Люди непросв?щенные и не желающіе себя просв?щать, старички были окружены мракомъ нев?жества,- они стояли на той же ступени развитія, на которой стояли ихъ кр?постные, съ ихъ мистицизмомъ язычества. Темный міръ суев?рій, прим?тъ окружалъ со вс?хъ сторонъ обоихъ старичковъ,- онъ влад?лъ ихъ жизнью и смертью, и бороться съ нимъ они не могли. Стоило Пульхеріи Ивановн? уб?диться, что ея кошечка къ ней не вернется, она пришла къ нел?пой мысли, что, въ вид? кошки, приходила за ней смерть,- и что она умретъ. А?анасій Ивановичъ услышалъ голосъ, его зовущій. Онъ р?шилъ, что это его зоветъ Пульхерія Ивавовна и что онъ умретъ. И оба они умерли. Умерли отъ самовнушенія, отъ непоколебимой в?ры въ то, что какія-то темныя силы властвуютъ надъ безсильнымъ челов?комъ и что бороться не стоитъ. Да и не могли они бороться,- они не знали, во имя чегодолжны они бороться за жизнь; y нихъ не было сильныхъ интересовъ въ жизни, они не звали ея смысла,- они жили и умерли, какъ деревья, какъ растенія… Жили они безъ душевныхъ потрясеній. Умерли безъ ропота, спокойно и безбол?зненно, ничего собою въ жизнь не внеся, ничего не унеся въ могилу…
       "Личныя" причины симпатіи Гоголя къ героямъ пов?сти. Осужденіе этой жизни Гоголемъ.
      Быть можетъ, вся симпатія Гоголя къ этимъ старичкамъ проистекала изъ чисто-эгоистическаго чувства. Онъ, съ его в?чной тревогой душевной, съ его боязнью остаться въ мір? только "существователемъ", слишкомъ метался въ этой жизни, ища себ? жизненныхъ путей. Мы знаемъ, что онъ утомлялся и разочаровывался, что его тянуло въ милую Украину "отдохнуть", "сойти на минутувъ сферу этой необыкновенно уединенной жизни"… И вотъ, съ точки зр?нія такого утомленнаго страдальца", этотъ "полусонъ", "минута" отдохновенія въ обществ? старичковъ могла показаться ему "раемъ", который полонъ "неизъяснимой прелести". "И онъ представилъ эту жизнь "раемъ", хотя добросов?стность его не позволила ему закрыть глаза на крупные недостатки этой жизни. Но Гоголь не зам?тилъ, что главный ея недостатокъ – отсутствіе "общественнаго самосознанія",- отм?тилъ другіе, какъ-то: душевную скудость старичковъ, ихъ непроглядное нев?жество, онъ даже подъ конецъ пов?сти усумнился въ истинности ихъ взаимной любви. "Долгой, медленной, почти безчувственвой привычкой"называетъ онъ любовь А?анасія Ивановича; на "привычку" смахиваютъ и чувства Пульхеріи Ивановны, которая, умирая, заботилась о томъ, чтобы А?анасію Ивановичу готовилось то, что онъ любитъ, чтобы б?лье, ему подаваемое, всегда было чисто и пр.
       Отношеніе Гоголя къ "кр?постному праву" въ пов?сти.
      Изображая "патріархальную пом?щичью жизнь", сытую и безоблачную, Гоголь не коснулся жизни крестьянъ; отрицательныя стороны "кр?постного права", которое дало возможность героямъ пов?сти, безъ труда, безъ "борьбы за существованіе", "безъ зла", провести всю долгую жизнь, совершенно обойдены Гоголемъ. Онъ даже постарался доказать, что, подъ патріархальнымъ управленіемъ "старосв?тскихъ пом?щиковъ", и крестьяне блаженствовали,- были сыты; "д?вки" объ?дались фруктами и вареньями, приказчикъ богат?лъ, но отъ этого не б?дн?ли и пом?щики… Стоило появиться въ деревню пом?щикамъ-реформаторамъ, какъ блаженство деревни кончилось: все очень скоро оказалось разореннымъ. Поздн?е такую же патріархальную пом?щичью идиллію, съ полнымъ сознаніемъ причинъ, основаній и посл?дствій ея безнравственности, изобразилъ Гончаровъ въ разсказ? о жизни обывателей Обломовки и ея питомца Ильи Обломова.
       Идейные недостатки пов?сти.
      Такимъ образомъ, это произведеніе Гоголя, при всей художественности его картинъ, страдаетъ н?которыми недостатками. Причина ихъ коренится въ самомъ автор?: онъ не достаточно сознательно отнесся къ изображаемой жизни; его отношеніе къ героямъ пов?сти страдаетъ неопред?ленностью: начавъ съ идеализаціи, онъ переходитъ постепенно къ осужденію этой жизни. Разсказъ радостный, безоблачный, оканчивается печально: словно, авторъ, подъ конецъ пов?ствованія, увид?лъ самъ всю пошлость, всю мелочность своихъ героевъ. Сквозь "см?хъ" пробились "слезы"…
       Всесторонность въ изображеніи жизни героевъ.
      Своихъ безобидныхъ героевъ Гоголь сум?лъ обрисовать всесторонне: онъ далъ намъ ясное представленіе о томъ, какой видъ извн? им?лъ ихъ домикъ, каковы были комнаты этого домика. Онъ обрисовалъ намъ А?анасія Ивановича и Пульхерію Ивановну въ обществ? ихъ самихъ, въ обществ? знакомыхъ, въ отношеніяхъ къ крестьянамъ и приказчику. Онъ далъ намъ понятіе о томъ, какъ безалаберно вели они свое хозяйство, какъ ихъ обкрадывали и обманывали. Ни одна характерная деталь ихъ быта не ускользнула отъ внимательнаго глаза Гоголя. И вся совокупность этой удивительно-пестрой кучи разныхъ см?шныхъ, трогательныхъ и печальныхъ подробностей даетъ намъ два ясныхъ старческихъ облика.
       Литературная исторія пов?сти.
      Эта пов?сть Гоголя можетъ быть связана и съ литературой XVIII в?ка; среди произведеній этой поры была очень распространена "идиллія" – жанръ, въ которомъ изображались всегда идеальные герои, связанные чувствами идеальной любви или дружбы. Гоголь воспользовался избитой канвой, внесъ реализмъ, "прикр?пилъ къ земл?" сюжетъ, который, обыкновенно, разрабатывался вн? земныхъ отношеній. "Писатели очень любили такія благодарныя темы, какъ исторія двухъ любящихъ сердецъ, занятыхъ исключительно своимъ чувствомъ,- "Старосв?тскіе пом?щики" были удачной попыткой зам?нить въ этой тем? романтическіе элементы – реальными и бытовыми. Вм?сто прежнихъ пустынныхъ м?стъ – малороссійская деревня, вм?сто разочарованныхъ героевъ и томныхъ, или страстныхъ героинь – старикъ и старуха" (H. A. Котляревскій). Самъ Гоголь намекаетъ намъ на возможность такого сближенія его произведенія съ старыми "идилліями", называя въ одномъ м?ст? пов?сти своихъ старичковъ именами двухъ идеальныхъ героевъ старой идилліи – "Филемономъ и Бавкидою".
       Происхожденіе пов?сти.
      Исторія происхожденія пов?сти вполн? выясняется изъ указаній автора, что она основана на воспоминаніяхъ его д?тства. Когда, въ шум? и сует? городской жизни, Гоголь вспоминалъ эти два образа,- ему "мерещилось былое". "Вереница воспоминаній" возникала въ его душ?, когда онъ вспоминалъ "поющія двери" ихъ деревенскаго домика. Когда л?томъ 1832 г., посл? столичной сутолоки, неудачъ житейскихъ, Гоголь съ?здилъ на родину, онъ, очутившись въ обществ? различныхъ старичковъ-пом?щиковъ, очевидно, чувствовалъ себя такъ, какъ объ этомъ говоритъ въ начал? своей пов?сти. Но отъ этой жизни онъ быль оторванъ уже своей жизнью въ Петербург?, дружбой съ Пушкинымъ,- онъ не могъ уже жить этой жизнью, и онъ осудилъ ее такъ, какъ не могъ бы ее осудить, если бы не пожилъ культурной жизнью столицы. Кипучая жизнь столицы умудрила его,- и онъ, благодаря этому, сум?лъ лучше оц?нить недостатки провинціальной жизни.
       "Пов?сть о томъ, какъ поссорились Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ".
      Зам?тн?е, несомн?нн?е осужденіе этой жизни сказалось въ другой пов?сти этого сборника – "Пов?сти о томъ, какъ поссорились Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ". Въ этомъ произведеніи жизнь захолустной провинціи совершенно лишена того смягчающаго осв?щенія, которое въ пов?сти "Старосв?тскіе пом?щики" явилось результатомъ личныхъ симпатій и воспоминаній Гоголя.
       Жизнь у?зднаго города временъ Гоголя.
      Зд?сь онъ рисуетъ не "дворянское гн?здо", a во всей нагот? представляетъ безотрадную жизнь провинціальныхъ "существователей" у?зднаго города. И эта жизнь не озарена никакиии высшими интересами; и зд?сь люди, живущіе растительной и животной жизнью,- словно особая порода людей, которая пресмыкается въ пред?лахъ "частокола", отграничивающаго ихъ отъ жизни бол?е содержательной, бол?е идейной. Но зд?сь н?тъ и сл?да той подкупающей простоты и сердечности, которой озарена жизнь старосв?тскихъ пом?щиковъ,- въ этомъ произведегіи изображено существованіе изломанное, скованное приличіями, порабощенное сплетн? и злоб?… Это – тихое болото, котораго не стоитъ ворошить,- иначе со дна подымется грязь! Въ "Старосв?тскихъ пом?щикахъ" выведена пара существователей, y которыхъ одна душа, одно сердце, одн? привычки,- зд?сь передъ нами толпа существователей, съ самыми различными сердцами и привычками… Имъ нужно обезопасить себя другъ отъ друга, и потому зд?сь развиты какія-то своеобразныя "приличія", курьезныя понятія о чести и достоинств? челов?ка. Имъ не прожить такъ мирно своей жизни, какъ прожили герои первой пов?сти, хотя жизнь, которую ведутъ въ этомъ у?здномъ городк?, по существу, мало ч?мъ отличается отъ жизни А?анасія Ивановича и Пульхеріи Ивановны.
      Эта жизнь такая же мелочная и праздная. Вс? интересы ея обывателей сводятся къ ?д?, спанью, къ праздной болтовн?. Въ этой безсодержательной жизни всякая мелочь представляетъ огромное значеніе – отсюда любовь къ сплетнямъ, мелкимъ кляузамъ, отсюда развитіе y обывателей города такихъ мелкихъ чувствъ, какъ зависть, подозрительность, обидчивость… Въ такой сфер? н?тъ м?ста глубокимъ и прочнымъ чувствамъ,- пустяка бываетъ достаточно для того, чтобы дружба обратилась во вражду.
       Безсодержательность этой жизни.
      Челов?ку, даже обжившемуся въ этомъ мір?, всетаки порою д?лается скучно, и тогда онъ ц?пляется за всякую сплетню, за всякое вырвавшееся слово, за всякій намекъ, чтобы раздуть въ себ? "новыя" чувства, ими заполнить свою праздную жизнь. Такова психологическая идея этой см?шной и печальной пов?сти Гоголя. Съ этой точки зр?нія осудилъ онъ и жизнь "старосв?тскихъ пом?щиковъ", и въ ихъ праздной, мелочной жизни "ничтожныхъ событій" оказалось достаточнымъ для того, чтобы ими вызваны были "великія событія" – смерть обоихъ героевъ {Гоголь ошибается, говоря сл?дующее: "По странному устройству вещей, всегда ничтожныя причины родили великія событія и, наоборотъ, великія предпріятія оканчивались ничтожными сл?дствіями": 1) Гоголь путаетъ причины съ "поводами", a 2) ничтожныя причинытолько въ жизни пустой и мелкой производять "великія"(!) событія,- въ жизни большого разм?ра ничтожныя причины остаются незам?ченными.}. Въ пов?сти – о ссор? двухъ друзей оказалось достаточнымъ одного слова "гусакъ", чтобы два друга, "честь и украшеніе Миргорода", поссорились на всю жизнь и обр?ли каждый ц?ль и смыслъ жизни – въ судебной тяжб?, упорной, разорительной и непримиримой…
       Разсказчикъ.
      Разсказъ въ пов?сти ведется отъ лица какого-то обывателя города Миргорода; изъ его пов?ствованія вырисовывается его личность: онъ – глуповатый, наивный, словоохотливый челов?къ, весь живущій жизнью Миргорода, и съ обывательской точки зр?нія смотрящій на все, зд?сь происходящее.
      Характеристика героевъ, описаніе ихъ жизни, описаніе другихъ жителей города Миргорода, ихъ занятій, развлеченій, представляетъ собою н?что зам?чательное именно потому, что въ ней обрисовываются не только Иванъ Ивановичъ и Иванъ Никифоровичъ,- но и самъ разсказчикъ. Эта характеристика обличаетъ въ немъ челов?ка, живущаго сплетнями миргородской жизни, не ум?ющаго отличить мелкое отъ крупнаго,- существенное отъ незначительнаго. Въ результат?, сравненіе двухъ характеровъ, въ его устахъ представляетъ собою нагроможденіе безъ системы и плана всевозможныхъ душевныхъ и т?лесныхъ качествъ обоихъ героевъ; черты душевныя см?шиваются съ физическими прим?тами, привычками, даже съ особенностями костюма {Напр.: "Иванъ Ивановпчъ н?сколько боязливаго характера. У Ивана Никифоровича, напротивъ того, шаровары въ такихъ широкихъ складкахъ, что если бы раздуть ихъ, то въ нихь можно бы пом?стить весь дворъ съ амбарами и строеніемъ". Къ хорошимъ качествамъ души онъ относитъ такія обстоятельства, что y одного изъ нихъ удивительныя яблоки, что онъ любитъ дыни, что его уважаетъ комиссаръ.}. Вс? эти подробности, порознь взятыя, любопытны и уясняютъ не только двухъ героевъ, ихъ жизнь, привычки, убогое содержаніе ихъ души, но также и прочихъ миргородскихъ обывателей, которые отъ скуки, отъ праздности изучили другъ друга до мал?йшихъ подробностей. Они знаютъ, что скажетъ каждый изъ ихъ знакомыхъ, подавая другъ другу табакерку, знаютъ, что принято говорить еврею, продающему элексиръ противъ блохъ… Это жизнь, одуряющая своимъ однообразіемъ, своею скудостью. Въ этой сред? рождаются невозможные слухи (наприм?ръ, будто Иванъ Никифоровичъ родился съ хвостомъ) которые до того популярны, что ихъ приходится серьезно оспаривать. Это среда совершенно безпомощна въ оц?нк? нравственныхъ качествъ челов?ка,- она можетъ добрымъ и "богомольнымъ" считать челов?ка черстваго, – "прекраснымъ" она можетъ считать челов?ка зажиточнаго; эта среда в?ритъ еще въ авторитетъ комиссара и время считаетъ такими историческими событіями, какъ по?здка какой то Ага?іи ?едос?евны въ Кіевъ. По словамъ разсказчика, Иванъ Ивановичъ и Иванъ Никифоровичъ – "честь и украшеніе Миргорода" – отсюда мы можемъ заключить о желаніи автора въ лиц? этихъ двухъ типичныхъ "существователей" изобразить "лучшихъ" людей Миргорода; въ нихъ, какъ въ фокус?, собрано все характерное, все своеобразное, къ чему присмотр?лся м?стный обыватель, съ ч?мъ онъ сроднился, но что поражаетъ св?жаго челов?ка…
      Наивность разсказа выдержана Гоголемъ мастерски: она позволяетъ автору скрыть осужденіе этой жизни, позволяетъ ему удержаться отъ карикатурности, отъ того субъективизма, который только въ конц? пов?сти прорывается въ восклицаніи автора: "скучно жить на б?ломъ св?т?, господа!"
       Иванъ Ивановичъ; его характеристика: а) какимъ онъ казался жителямъ города. "Прекрасный челов?къ". "Богомольность" и "доброта". Челов?къ "приличій" "душа" общества.
      На Ивана Ивановича Гоголь обратилъ особое вниманіе. Онъ ему отводитъ большую самостоятельную характеристику и говоритъ о немъ немало, сравнивая его съ Иваномъ Никифоровичемъ. Прежде всего, онъ, по мн?нію жителей Миргорода, "прекрасный челов?къ". Но разсказчикъ напрасно напрягаетъ вс? свои усилія, чтобы доказать эту мысль: онъ говоритъ и о томъ, что y Ивана Ивановича удивительная бекеша, и что домъ его и садъ очень хороши, и что дыни-то онъ любитъ и самое удовольствіе ихъ кушать ум?етъ обставить церемоніаломъ: записываетъ день и число, когда съ?дена дыня. Повидимому, это безполезное занятіе, показывающее только, что y Ивана Ивановича слишкомъ много празднаго времени,- въ глазахъ разсказчика, обозначало большую наклонность героя къ порядку и хозяйственности. Зат?мъ прекрасныя качества души героя разсказчикъ старается доказать его богомольностью и добротой. Но изъ дальн?йшаго выясняется, что "богомольность" сводилась къ тому, что онъ по праздникамъ подтягивалъ басомъ хору п?вчихъ, a "доброта" выражалась въ томъ, что онъ разспрашивалъ нищихъ на паперти объ ихъ несчастіяхъ, хотя никогда не давалъ никому ни гроша. Изъ дальн?йшаго пов?ствованія мы узнаемъ, ч?мъ очаровалъ жителей Миргорода Иванъ Ивановичъ,- онъ былъ "душой" м?стнаго общества: ум?лъ витіевато говорить, любилъ щегольнуть и зналъ, какъ держать себя; онъ соблюдалъ свое достоинство, какъ никто въ город?; онъ ум?лъ со вс?ми уживаться и вс?мъ говорить пріятное… Правда, "приличія" – вещь относительная,- въ разныхъ слояхъ общества подъ "приличіями" понимается различное, и Гоголь далъ н?сколько образчиковъ см?шного и уродливаго толкованія этого понятія въ Миргород?: верхомъ приличія зд?сь считалось, наприм?ръ, отказываться до трехъ разъ отъ предложеннаго чая, и Иванъ Ивановичъ съ такимъ достоинствомъ ум?лъ ломаться передъ поставленной чашкой, что y наивнаго разсказчика вырывается восторженное восклицаніе: "Господи Боже! Какая бездна тонкости бываетъ y челов?ка! Нельзя разсказать, какое пріятное впечатл?ніе производятъ такіе поступки!… Фу, ты пропасть! Какъ можетъ, какъ найдется челов?къ поддержать свое достоинство!"
       Отношеніе Ивана Ивановича къ себ?.
      Это ум?ніе "поддерживать свое достоинство" основывалось y Ивана Ивановича на томъ уваженіи, которое онъ им?лъ къ себ?,- къ своему маленькому чину и званію. Къ тому же онъ совершенно серьезно считалъ себя "прекраснымъ челов?комъ", угоднымъ Богу и заслуживающикъ уваженія со стороны людей. Это "фарисейство" Ивана Ивановича – характерная его черта. Онъ не былъ сознательнымъ "тартюфомъ" – онъ жилъ наивнымъ лицем?ромъи умеръ довольный собой, съ полной в?рой въ себя, не омраченный сомн?ніями, не обезпокоенный внутренней борьбой, которая рождается въ душ? челов?ка, сознательно смотрящаго въ жизнь.
       b) "Д?йствительный Иванъ Ивановичъ.
      И, между т?мъ, этотъ "богомольный" и "добрый" челов?къ полжизни отдалъ на тяжбу съ другомъ-сос?домъ изъ-за слова "гусакъ"; онъ приб?галъ и къ лжи, и къ клевет?, и къ подкупамъ,- онъ обнаружилъ въ своей "праведной" душ? бездну дряни. Итакъ, хорошихъкачествъ души Ивана Ивановича онъ не доказалъ- передъ нами челов?къ ничтожный и потому мелочно-самолюбивый, праздный, любопытный, скупой, черствый и пустой, съ большимъ самомн?ніемъ. И читатель разстается съ нимъ, окончательно разув?рившись въ томъ, что это – "прекрасный челов?къ".
       Иванъ Никифоровичъ а) какимъ онъ казался жителямъ Миргорода. "Хорошій челов?къ". b) "Д?йствительный" Иванъ Никифоровичъ.
      Меньше м?ста отводитъ разсказчикъ Ивану Никифоровичу. Этотъ "обыватель" не отличался св?тскими достоинствами Ивана Ивановича, но, съ точки зр?нія согражданъ, онъ былъ тоже "хорошій" челов?къ, хотя бы потому, что грузный и неподвижный, въ полусонномъ состояніи пролежалъ y себя большую часть своей жизни, нич?мъ не интересуясь, никого не трогая. Въ маленькомъ городк? и это уже большое достоинство, когда челов?къ не д?лаетъ зла другимъ людямъ; в?дь зд?сь, въ этой мелочной сфер?, изъ пустяка могутъ разыграться "великія событія"! Но дальн?йшее пов?ствованіе о жизни Ивана Никифоровича объ его столкновеніяхъ съ бывшимъ другомъ обличаютъ и въ его душ? массу мелкихъ, злыхъ качествъ. Это существо, почти полу-животное, оказывается и скупымъ, и упрямымъ, и великимъ сутяжникомъ. Приливъ злости даже даетъ ему силы и энергію на веденіе судебнаго д?ла. И мы уб?ждаекя, что не любовь связывала друзей, a "привычка",- только благодаря случайности ихъ "дружба" была такъ продолжительна и благодаря случайности (прі?здъ къ Ивану Никифоровнчу Агафіи ?едос?евны, которая окончательно разссорила друзей) вражда сд?лалась упорной… Немудрено, что Гоголь, осв?женный интересами высшей культурной жизни, не могъ гляд?ть на своихъ героевъ глазами "разсказчика", глазами Миргорода,- ему грустно д?лалось за т? милліоны челов?чества, которые везд?, не только y насъ въ Россіи, ведутъ жизнь Миргорода, и y него вырвалось горькое восклицаніе: "скучно на этомъ св?т?, господа!"
       Судья. Городничій. Жизнь города.
      Кром? двухъ друзей Гоголь вывелъ въ пов?сти еще н?сколько типичныхъ образцовъ. Судья, который, во время судебнаго разбирательства, разговариваетъ о дроздахъ и, не слушая д?ла, его подписываетъ и берегь взятки об?ими руками; городничій, выслужившійся изъ солдагь, добродушный грабитель, который каждый день спрашиваетъ квартальныхъ, не нашлась ли пуговица отъ его мундира, потерянная имъ уже два года; чиновники и обыватели города, отъ самыхъ сановитыхъ до мелкихъ – все это обрисовано мастерски. Вс? эти образы, сцены изъ жизни города (пов?товый судъ, ассамблея въ дом? городничаго) – фонъ безотрадной пошлости и мелочности, на которомъ такъ ярко выд?ляются два друга – "честь и украшеніе Миргорода". Если въ "Старосв?тскихъ пом?щикахъ" подкупала читателя голубивая чистота героевъ, отсутствіе y ннхъ претензій, то въ этой пов?сти пошлость жизни не прикрывается нич?мъ. Простота безсознательности см?нилась зд?сь см?шнымъ искаженіемъ прежней патріархальной жизни новыми понятіями о чести, о достоинств? дворянина и чиновника – понятіями смутными, неосновательными, уродливыми, которыя еще ясн?е, еще очевидн?е и безотрадн?е представляютъ бездну пошлости, сказывающейся за этими претензіями.
       Сравненіе этой пов?сти съ "Старосв?тскими пом?щиками". Гуманность Гоголя въ этой пов?сти.
      Такимъ образомъ, если мы сравнимъ эту пов?сть съ пов?стью "Старосв?тскіе пом?щики", мы уб?димся, что ни т?ни сочувствія къ этой жизни незам?тно въ отношеніяхъ къ ней автора. Зд?сь Гоголь посл?довательно и сознательно осудилъ "пошлость пошлаго челов?ка". Зд?сь впервые опред?ленно сказалась его способность "вызывать наружу все, что ежеминутно передъ очами и чего не зрятъ равнодушныя очи,- всю страшную потрясающую тину мелочей, опутавшихъ нашу жизнь, всю глубину холодныхъ, раздробленныхъ, повседневныхъ характеровъ". Такимъ образомъ, въ этой пов?сти мы должны отм?тить наличность характерной особенности гоголевскаго см?ха,- "см?хъ сквозь слезы". Зд?сь н?тъ той поэтической идеализаціи жизни, которую мы встр?чаемъ въ "Вечерахъ на хутор?",- не съ праздничной, a съ будничной, пошлой стороны рисуетъ Гоголь въ этихъ очеркахъ свою Украйну. Это уже не тотъ беззаботный юморъ, которымъ осв?щены многія пов?сти "Вечеровъ на хутор? близъ Диканьки",- это горькій см?хъ челов?ка, тоскующаго о духовной скудости челов?ка. Для Гоголя, какъ челов?ка, сочиненіе такой пов?сти очень характерно: если юношей онъ рвался изъ этой сферы пошлыхъ обывателей въ какой-то другой лучшій міръ "истинныхъ людей", то теперь, озаренный идеалами этихъ лучшихъ людей, Гоголь спустился въ міръ "существователей", чтобы разобраться въ ихъ душахъ, посмотр?ть на нихъ "не равнодушными очами", a взоромъ челов?ка, настроеннаго гуманно. Вотъ почему въ обрисовк? героевъ Миргорода н?тъ сатиры, н?тъ обличенія, н?тъ суда,- есть только сожал?ніе къ нимъ, жалость къ челов?честву вообще…
       Литературная исторія пов?сти. "Два Ивана" – пов?сти Нар?жнаго.
      Литературная исторія этой пов?сти вполн? ясна. Живыя впечатл?нія захолустной малороссійской жизни, собранныя Гоголемъ въ 1882 г., когда онъ побывалъ на родин?, дали ему краски для обрисовки т?хъ образовъ, ничтожность которыхъ онъ чувствовалъ еще юношей. Уже до него Нар?жный въ пов?сти "Два Ивана, или страсть къ тяжбамъ" взялъ сюжетомъ сутяжничество, которое свойственно челов?ку, живущему мелочными интересами. To обстоятельство, что и y Гоголя выведены въ лиц? героевъ два Ивана и изображено то же явленіе, очевидно, характерное въ мароссійскомъ захолусть? – страсть къ тяжбамъ – позволяетъ утверждать, что пов?сть Гоголя, въ литературномъ отношеніи, завис?ла отъ произведенія Нар?жнаго. Но стоитъ сравнить оба произведенія, чтобы уб?диться, что для Гоголя пов?сть Нар?жнаго была только темой,- канвой, по которой онъ расшилъ самостоятельные рисунки,- намекъ y него обратился въ художественное произведеніе {"Заимствованіе" Гоголемъ y Нар?жнаго особенно сказалось въ сл?дующемъ эпизод?: y Нар?жнаго одинъ изъ Ивановъ поджигаетъ мельницу врага,- y Гоголя Иванъ Ивановичъ подпиливаетъ гусиный хл?въ Ивана Никифоровича. Психологія обоихъ героевъ, ночью выполняющихъ свои "адскіе замыслы", приблизительно сходно развита y обоихь писателей (см. о Нар?жномъ во II ч. моей "Исторіи"). Кром? того, позаимствовался Гоголь кой-ч?мъ, в?роятно, y другихъ писателей XVIII и XIX в.,- такъ образъ прихлебателя, котораго щелкаютъ ради пот?хи въ носъ, напоминаетъ собою и героя стараго романа "Злосчастный Никаноръ", и одного вводнаго героя въ роман? А. Измайлова "Евгеній".}.
       "Тарасъ Бульба". Отношеніе Гоголя къ этому сюжету.
      Челов?къ, съ опред?ленными стремленіями идеализировать старину,- Гоголь, в?роятно, съ особой любовью писалъ пов?сть "Тарасъ Бульба". Современная жизнь Украйна казалась ему с?рой и скучной {Сравни заключительныя слова пов?сти о томъ, какъ поссорились "Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ".},- зд?сь не было м?ста для размаха его воображенія, не было людей "интересныхъ" въ романтическомъ вкус?; не видалъ зд?сь Гоголь, повидимому, никого кром? "существователей", прозябающихъ безсознательной жизнью. Этотъ недостатокъ (неим?ніе ц?лей въ жизни, непониманіе ея смысла) всегда особенно возмущалъ Гоголя. Вотъ почему его больше настоящаго интересовало прошлоеМалороссіи – то время, когда она жила бурной исторической жизнью, когда полна "смысломъ" была жизнь всякаго казака, когда не было ненавистныхъ ему пошляковъ, a были "борцы" за родину, за в?ру. Оттого, сочиняя своего "Тараса Бульбу", Гоголь, в?роятно, отдыхалъ душой,- с?рая д?йствительность окружающей жизни не тормозила его воображенія,- и свободно создавало оно героическіе образы и картины, возвышающія душу. Благодаря этому, Гоголю удалось въ своей пов?сти создать "эпопею казачества". Въ самомъ д?л?, размахъ его творчества въ этой пов?сти чисто-эпическій,- ц?лую эпоху народной жизни сум?лъ онъ воплотить въ грандіозномъ облик? Тараса; въ лиц? своего героя ему удалось уловить яркія національныя черты своего народа. Въ н?которыхъ частностяхъ этой пов?сти (описаніяхъ, сравненіяхъ) Гоголь подымается до пріемовъ эпическаго творчества {Напр., въ описаніи боя казаковъ съ поляками встр?чаемъ мы "эпическое повтореніе": три раза повторяетъ Тарасъ свое обращеніе къ казакамъ: "что, паны? есть еще порохъ въ пороховницахъ? не ослаб?ла ли казацкая сила; еще не гнутся казаки?" Пространное сравненіе Андрія съ "молодымъ, борзымъ псомъ" отзывается Гомеромъ. Сравненіе его же съ "хл?бнымъ колосомъ", съ "молодымъ барашкомъ", сравненіе битвы съ "шумнымъ пиромъ" и многія другія частности, характерные признаки "поэмы", позволяютъ вид?ть въ пов?сти Гоголя произведеніе, вь которомъ эпическій элементъ очень силенъ.}.
       Гоголъ, какъ историкъ.
      Оц?нивая съ этой точки зр?нія произведеніе Гоголя, Е. А. Котляревскій называетъ автора "не историкомъ, a слагателемъ новой былины, y которой онъ иногда даже заимствуетъ обороты".
      Но это зам?чаніе едва ли вполн? в?рно: будучи поэтомъ-художникомъ, который былъ воодушевленъ народными преданіями и п?снями и оттуда вынесъ свое проникновеніе въ духъ народа, въ его силы и героевъ, Гоголь, конечно, въ то же время, былъ и историкомъ. Интересъ къ исторіи Малороссіи былъ y него ч?мъ-то органическимъ: среди юношескихъ его опытовъ встр?чаемъ мы уже начало пов?сти изъ жизни казаковъ; эти казаки постоянно фигурируютъ въ его "Вечерахъ", то подымаась до героическаго образа пана Данилы (въ пов?сти "Страшная месть"), то опускаясь до комическихъ очертаній Чуба и др. Какъ настоящій историкъ, всматривался Гоголь и въ причины, создавшія казачество, и старался оц?нить т? сл?дствія, которыя неизб?жно вытекали изъ этого сложнаго явленія. Мы знаемъ, что Гоголь собирался написать даже обширную исторію Малороссіи; въ своихъ "Арабескахъ" характеризуя "малороссійскія п?сни", онъ много говоритъ о т?хъ историческихъ условіяхъ, которыя создали богатырскій размахъ русской души, выразившійся въ образованіи Запорожской С?чи. Да и въ пов?сти "Тарасъ Бульба" не разъ Гоголь отклоняется въ сторону исторіи,- многіе факты изъ жизни своихъ героевъ объясняетъ условіями тогдашней жизни. Какъ историкъ, Гоголь добросов?стно изучалъ прошлое Украйны и по ученымъ трудамъ, и по источникамъ, и по народнымъ произведеніямъ, и по запискамъ современниковъ. Если т?мъ не мен?е, онъ многое нев?рно понялъ въ прошломъ Малороссіи, то это еще небольшая вина,- при тогдашнемъ состояніи науки даже исторія великой Руси не была еще истолкована сколько-нибудь yдовлетворительно.
       Историческія ошибки Гоголя въ этой пов?сти.
      Главная ошибка Гоголя, какъ историка, заключалась въ томъ, что онъ внесъ романтическую окраску въ историческую жизнь Украйны: такихъ "полковниковъ", какъ Бульба, онъ представилъ какими-то феодальными рыцарями которые им?ютъ свои "полки", сами р?шаютъ вопросы войны и мира. Въ то время полковники были "выборные" и надъ своимъ полкомъ не им?ли той власти, которую впосл?дствіи пом?щики пріобр?ли надъ своими кр?постными. Такимъ образомъ, отношеніе господъ къ кр?постнымъ Гоголь перенесъ въ XV в., произвольно придавъ этимъ отношеніямъ феодальный характеръ, что было ошибкой. Очевидно, что ромавтическая литература, съ ея замками, феодалами и самовластными среднев?ковыми баронами, оказала, въ этомъ отношеніи, чрезм?рное вліяніе на Гоголя и исказила историческую в?рность его пов?сти. Такая же тенденція придать казачеству характеръ рыцарскаго ордена нам?чается и въ изображеніи жизги Запорожской С?чи.
      Романтизмъ пом?шалъ Гоголю и в?рно представить психологію н?которыхъ д?йствующихъ лицъ. Если безукоризненно нарисованъ Тарасъ и его сынъ Остапъ, то совершенно фальшиво представленъ Андрій. Казакъ грубаго XV в?ка представленъ какимъ-то "романтическимъ любовникомъ", съ самыми тонкими настроеніями изящной, чувствительной души. Но историческая ц?нность пов?сти, несмотря на присутствіе историческихъ промаховъ, всетаки велика. Въ образ? Тараса Гоголю удалось изобразить д?йствительно-національный типъ.
       Малороссійское казачество; историческій смыслъ казачества. Разносторонность жизни. Свобода жизни.
      Историческій смыслъ малороссійскаго казачества заключался въ борьб? за народность и в?ру. Эта борьба съ турками, татарами и поляками закалила народный характеръ, придала людямъ Украйны черты жел?зной энергіи, которая часто то задерживалась и скрывалась подъ личиной хитрости и простодушнаго лукавства, даже флегматичности и л?ни,- то вдругъ вырывалась на свободу и принимала широкіе разм?ры стихійной силы, не знавшей удержу и пред?ловъ. Жизнь была сложна – приходилось бороться и хитростью, и силой, приходилось быть и дипломатомъ, и солдатомъ… Нужды времени требовали и многихъ другихъ практическихъ знаній: каждый казакъ долженъ былъ быть и землепашцемъ, и охотникомъ, и скотоводомъ, и садовникомъ, и врачомъ, и ремесленникомъ. Это развивало разносторонность, находчивость, предпріимчивость, но не привязывало челов?ка къ какому-нибудь одному опред?ленному д?лу. Постоянная готовность идти на встр?чу опасности, неув?ренность въ завтрашвемъ дн? пріучали равнодушно смотр?ть въ глаза смерти, не дорожить своей головой, но не ст?сняться и чужой судьбой…
       Отношеніе къ семь?. Идеалы.
      Безпутно и безалаберно шла зд?сь жизнь: семья и домашній очагъ были казаку ненужны; эти привязанности зам?нялись y нихъ духомъ "товарищества", связавшимъ ихъ въ вольную дружину удальцовъ-"лыцарей", собиравшихся въ Запорожской С?чи. Суровая жизнь, полная опасности, развивала въ ихъ суровыхъ сердцахъ духъ удальства и, въ то же время, ум?ніе на вс? опасности гляд?ть съ равнодушнымъ спокойствіемъ, даже съ юморомъ. Для нихъ "святымъ" въ жизни было немногое, – христіанская в?ра, родина да чувство товарищества. Эти немногіе и простые идеалы однако наполняли ихъ жизнь смысломъ, очищали облагораживали ихъ существованіе, д?лали ихъ "лыцарями", какъ они сами себя называли, оправдывали, въ ихъ собственныхъ глазахъ, и разбойничьи наб?ги на берега Чернаго моря, и жестокія расправы съ евреями и католиками.
       Патріотизмъ. Національныя черты казаковъ въ герояхъ, другихъ пов?стей Гоголя.
      Патріотизму они служили беззав?тно,- онъ былъ главнымъ идеаломъ ихъ жизни – идеаломъ суровымъ и жестоквмъ, затемнявшимъ вс? другія привязанности и стремленія (къ семь?, къ женщин?, къ мирнымъ занятіямъ). Многія изъ этихъ чертъ сохранились въ душ? малороссовъ и до временъ Гоголя, и въ своихъ "Вечерахъ", въ "Ві?" онъ собралъ вс? эти измельчавшіе остатки прежнихъ чувствъ, скованныхъ блестящимъ прошлымъ, но уже не находящихъ себ? объясненія въ настоящемъ… Въ "Тарас? Бульб?" Гоголь объяснилъ, откуда взялось y малороссовъ это л?нивое равнодушіе, эта флегматичность, этотъ юморъ и упрямство,- вс? т? національныя черты, которыя собраны и воплощены имъ въ д?йствующвгь лицахъ его героической пов?сти: что въ современной жизни казалось см?шнымъ, даже карикатурнымъ, то, въ историческомъ осв?щеніи героической пов?сти, пріобр?ло серьезный и глубокій интересъ. Вотъ почему и сама пов?сть, и главный герой ея им?ютъ большое историческое значеніе.
       Xарактеристика Тараса.
      Тарасъ Бульба является носителемъ вс?хъ типичныхъ сторонъ казачества. Челов?къ, полный энергіи, не выносящій мирной, домашней жизни, до с?дыхъ волосъ увлекающійся бурной жизнью, полной опасностей и тревогъ, онъ рисуется во весь ростъ, какъ семьянинъ, какъ военачальникъ, какъ челов?къ вообще.
       Бульба – семьянинъ. а) Отношеніе къ жен?. b) Отношеніе къ д?тямъ.
      Это – суровый мужъ и суровый отецъ. Съ презр?ніемъ относится онъ къ жен?, которая, по его словамъ, только "баба", т. е. существо, безконечно ничтожное. Она, въ его глазахъ, не пользуется никакимъ авторитетомъ, и сыновей своихъ онъ пріучаетъ не подчиняться ея вліянію. Мягкость женской души, въ его глазахъ, большая опасность для удалого казака, если онъ поддастся чарамъ любви женщины,- все равно даже материнской,- онъ можетъ "обабиться", сд?латься "мазунчикомъ" и погибнетъ для великаго д?ла служенія родин?. Какъ отецъ, Бульба представляется такимъ же суровымъ,- онъ не допускаетъ въ отношеніяхъ съ сыновьями ласки и мягкости и предпочитаетъ стать съ ними сразу въ отношенія старшаго товарища. Вотъ почему онъ, при первой же встр?ч? съ вернувшимися домой сыновьями, вступаетъ въ кулачную драку съ старшимъ, чтобы узнать его темпераментъ и силу, т. е. опред?лить ц?нность въ немъ будущаго боевого товарища. Когда приходится ему р?шать, что для него выше – любовь и жалость отца къ сыну, или любовь гражданина къ родин?, онъ безъ колебанія и сомн?ній, съ р?шительностью истаго римлянина ставитъ посл?днее чувство выше перваго и убиваетъ своею рукою Андрія, изм?нившаго родин?.
       Бульба, какъ военачальникъ, дипломатъ, товарищъ.
      Какъ военачальникъ, Бульба энергиченъ, неутомимъ, предпріимчивъ; онъ не знаетъ страха, усталости… Свовхъ удальцовъ-"лыцарей" онъ знаетъ прекрасно, ум?етъ вліять на нихъ и словомъ, и д?ломъ: когда надо – онъ пошутитъ, когда – зажжетъ ихъ сердца воодушевленной патріотическою р?чью, a иногда ихъ удаль ум?етъ воспламенить и лишней бочкой "горілки". Онъ хитеръ и прозорливъ,- въ Запорожской С?чи онъ ведетъ себя, какъ истый дипломатъ: ловко управляя психологіей казаковъ, онъ легко добивается назначевія новаго кошевого. Во время примиренія казаковъ съ поляками, онъ оказывается дальновидн?е вс?хъ. Къ своимъ ратнымъ товарищамъ относится онъ по-братски, со всею н?жностью, на которую онъ только былъ способенъ. Въ немъ глубоко развитъ духъ товарищества: умирая мучительною смертью, онъ думаетъ не о себ?, a о своихъ ратныхъ товарищахъ и, изнемогая отъ мученій, находитъ въ себ? довольно силъ, чтобы казакамъ, уносящимъ свои головы, указать пути спасенія.
       Бульба, какъ челов?къ.
      Какъ челов?къ, Бульба является воплощеніемъ т?хъ національныхъ чертъ, которыя нам?чены Гоголемъ въ различныхъ герояхъ его пов?стей. Только y Бульбы эти черты представлены въ крупномъ вид?. Упрямство казака Чуба упрямство глупое и см?шное, потому что направлено на вздоръ,- y Tapaca вырастаетъ въ упорство титана, воодушевленнаго патріотизмомъ. Равнодушіе и л?нивая флегматичность комическихъ хохловъ различныхъ пов?стей Гоголя – вырастаетъ въ лиц? Тараса въ героическое спокойствіе передъ лицомъ д?йствительной смерти… Юморъ его суровъ и не см?шонъ, – отъ него пахнетъ смертью. Самъ Тарасъ – изъ стали отлитая фигура, въ то же время страстная, мятежная. Но, жестокій и суровый въ д?л? расправы и мести, Тарасъ великодушенъ, когда надо отплатить за сод?янное добро: онъ щадитъ Янкеля за ту помощь, которую онъ оказалъ когда-то его брату. Гордый и непреклонный, онъ ум?етъ на-время смириться, унизить свое "лыцарское достоинство" и, подъ покровительствомъ Янкеля, подъ кирпичами ?хать въ Варшаву, чтобы повидать своего богатыря-сына, приговореннаго къ смерти… Онъ ?халъ къ нему не какъ отецъ, a какъ его ближайшій другъ и ратный товарищъ, чтобы прибавить силы нравственной въ его мужественное сердце. Но честь казачества была дороже для него этой "товарищеской любви" къ Остапу, и не выдержалъ онъ брани по адресу казаковъ,- выругался самъ, не побоявшись поставить на карту свою голову и свиданіе съ сыномъ. Въ моментъ казни Остапа, когда мужество стало покидать юношу и онъ воскликнулъ: "Батько! гд? ты? слышишь ли ты все это?" – онъ воодушевилъ его своимъ жел?знымъ крикомъ: "Слышу!" – и мужество сына-героя было спасено!…
       Остапъ.
      Подъ стать Тарасу его старшій сынъ Остапъ: еще сидя на школьной скамь? въ кіевской бурс?, онъ закалилъ свой характвръ – насл?діе, полученное отъ отца. Изъ этой суровой школы вынесъ онъ презр?ніе къ физической боли, и духъ товарщества, нелюбовь къ наук? и страсть къ вольной жизни. Онъ зд?сь выросъ свободный, вполн? готовый къ жизни и явился въ родной домъ безъ всякихъ н?жныхъ чувствъ къ отцу, какь къ отцу,- онъ уважалъ въ немъ казака,доблестнаго "лыцаря", и охотно пошелъ къ нему "въ науку". Запорожская С?чь, съ ея нравами и законами, a зат?мъ бурная бранная жизнь въ короткое время сд?лали изъ него истаго запорожца, который и драться ум?лъ безъ страха, и умереть безъ стона. Какъ Тарасъ, онъ съ презр?ніемъ относился къ женщин?,- она не нужна была его юному, но уже суровому сердцу. И Тарасъ, и Остапъ – герои малороссійскихъ "думъ", п?сенъ о доблестныхъ защитникахъ родины и в?ры.
       Андрій.
      Не таковъ былъ его братъ Андрій. Это – казакъ-романтикъ, это герой любовныхъ малороссійскихъ п?сенъ, который ум?етъ приласкать женское сердце, найдетъ много ласковыхъ именъ для милой д?вушки… Это – Левко изъ "Майской ночи", паробокъ изъ "Сорочинской ярмарки". Это – н?жная натура, откликающаяся на призывъ матери, на любовь женщины… Но это натура страстная и сильная, которая можетъ р?шиться на многое.
      Еще на школьной скамь? Андрій отличался большимъ воображніемъ и мечтательностью. Къ предпріятіямъ товарищей онъ относился, какъ поэтъ,- не достиженіе ц?ли ему было дорого, a т? настроенія, которыя волновали его. Когда онъ дрался съ поляками, – ему дороги были не ц?ли этой драки, a самая битва,- "поэзія битвы", ея настроенія… Вотъ почему идеалы казачества не могли глубоко овлад?ть его пылкой, поэтической душой; вотъ почему, поб?жденный новыми "настроеніями", онъ легко перешелъ на сторону поляковъ…
       Соединеніе въ пов?сти романтизма и реализма. а) романтизмъ.
      Образъ Андрія – слишкомъ тонокъ и сложенъ для той суровой казачьей среды, изъ которой вывелъ его Гоголь. Вотъ почему можно съ полнымъ правомъ сомн?ваться, правдивъ ли этотъ образъ въ историческомъ отношеніи.
      Пов?сть Гоголя представляетъ собой соединеніе романтическагои реалистическагоэлементовъ: а) Романтическій элементъвъ пов?сти сказался въ н?которой произвольной подкраск? малороссійской исторической жизни. Идеализація старины (особенно среднихъ в?ковъ) была излюбленнымъ пріемомъ романтиковъ-историковъ. Такой писатель, какъ Вальтеръ-Скоттъ, далъ, въ этомъ отношеніи, самые характерные образцы. Гоголь пошелъ по его сл?дамъ. Вот почему, несмотря на вс? достоинства историческія, пов?сть "Тарасъ Бульба" остается, все-таки, по существу своему, однимъ изъ самыхъ ц?нныхъ памятниковъ нашей романтики. Это пов?сть о герояхъи ихъ подвигахъ, и сами герои, и ихъ д?янія переходятъ нер?дко за черту возможнаго и правдоподобнаго. Грандіозность разм?ровъ въ очертаніи характеровъ д?йствующихъ лицъ, равно и въ описаніи событій, бросается въ глаза всякому при первомъ же взгляд?. "Читатель не получаеть отъ разсказа впечатл?нія эпически-спокойнаго и ровнаго. Онъ все время тревожно настроенъ: такъ подымаетъ его настроеніе самъ авторъ полетомъ собственнаго лиризма, или торжественнаго па?оса" {Ср., напр., описаніе того момента, когда Бульба сп?шилъ на выручку Остапа: "Какъ молнія, ворочалясь во вс? стороны его запорожцы. Бульба, какь гигантъ какой-нибудь, отличался въ общемъ хаос?. Свир?по наносилъ онъ свои кр?пкіе удары, воспламеняясь бол?е и бол?е отъ сыпавшихся на него. Онъ сопровождалъ все это дикимъ и страшнымъ крикомъ и голосъ его, какь отдаленное ржаніе жеребца, переносили звонкія поля. Наконецъ сабельные удары посыпались на него кучею; онъ грянулся лишенный чувствъ. Толпа стиснула и смяла, кони растоптали его, покрытаго прахомъ".} (Котляревскій). Эта грандіозность образовъ и патетичность описаній – характерные признаки романтизма. Читая многія страницы пов?сти, "чувствуешь себя, говоритъ Е. А. Котляревскій, невольнымъ участникомъ д?яній какого-то сказочнаго міра,- міра преданій, или ми?а". Романтическій элементъ отм?тили мы и въ обрисовк? Андрія, и въ исторіи его любви къ прелестной полячк?.
       b) Реализмъ въ пов?сти.
      b) Реалистическій элементъвъ пов?сти всец?ло отнесенъ на бытовую ея сторону. Описаніе домашней обстановки и жизни казака, военная и мирная жпзиь С?чи, голодный городъ, лагерная жизнь, типы казаковъ и евреевъ, описаніе Варшавы, особенно еврейскаго квартала,- все это перлы художественнаго реализма.
       Литературная исторія пов?сти. Интересъ Гоголя къ исторіи Малороссіи. Интересъ Гоголя къ народнымъ п?снямъ. Отраженіе п?сенъ на пов?сти Гоголя.
      Литературная исторія пов?сти очень сложна и до сихъ поръ еще не выяснена съ достаточной полнотой. Прежде всего, интересъ къ прошлому Малороссіи, и особенно къ казачеству, какъ самому яркому явленію ея исторіи, былъ силенъ y Гоголя съ юности. Онъ мечталъ то объ исторической трагедіи изъ жизни старой Украины, то объ исторіи Малороссіи, "въ шести малыхъ, или въ четырехъ большихъ томахъ". Для этой исторіи онъ даже собиралъ матеріалы, по его словамъ,- "около пяти л?тъ". Матеріалы эти очень разнообразны – л?тописи малороссійскія, записки, п?сни, пов?сти бандуристовъ, д?ловыя бумаги. "Исторія Малой Россіи" Бантыша-Каменскаго была тоже пособіемъ, ему хорошо изв?стнымъ. Но изъ вс?хъ этихъ "пособій" и "матеріаловъ" Гоголь вскор? особое вниманіе остановилъ на "народныхъ п?сняхъ". "Моя радость, жизнь моя, п?сни! – писалъ онъ собирателю ихъ Максимовичу.- Какъ я васъ люблю! Что вс? черствыя л?тописи, въ которыхъ я теперь роюсь, передъ этими звонкими, живыми л?тописями! Я не могу жить безъ п?сенъ… Вы не можете представить, какъ мн? помогаютъ въ исторіи п?сни,- он? вс? даютъ по новой черт? въ мою исторію!" – "Каждый звукъ п?сни мн? говоритъ жив?е о протекшемъ, нежели наши вялыя и короткія л?тописи",- писалъ онъ Срезневскому. "П?сни – это народная исторія, живая, яркая, исполненная красокъ, истиин, обнажающая всю жизнь народа,- писалъ онъ въ "Арабескахъ" о малороссійскихъ п?сняхъ. "Въ этомъ отношеніи п?сни, для Малороссіи – все: и поэзія, и исторія, и отцовская могила". Гоголь говоритъ дал?е, что чуткій историкъ по п?снямъ можетъ узнать "бытъ, стихію характера, вс? изгибы и отт?нки чувствъ, волненій, страданій, веселій народа, духъ минувшаго в?ка, общій характеръ всего ц?лаго, такъ что исторія разоблачится передъ нимъ въ ясномъ величіи". Вс? эти указанія, идущія отъ самого автора, зат?мъ рядъ изсл?дованій, сд?ланныхъ учеными критиками, доказываютъ, что п?сни оказали большое вліяніе на пов?сть (особенно въ первой ея редакціи); он? отразились на стил?пов?сти,- особенно на лирическихъея м?стахъ:описаніяхъ битвъ, характеристик? Тараса и Остапа, въ любовной исторіи Андрія. М?стами самый языкъ пов?сти принимаетъ складъ п?сни,- переходитъ въ разм?ръ народной п?сни. Пониманіе казачества, его идеалы – все это нав?яно п?снями.
       Вліяніе исторіи на пов?сть.
      Изъ историческихъ сочиненій Гоголь позаимствовался н?которыми фактами: жизнь С?чи, ея обычаи и нравы, различныя детали изъ в?ковой борьбы казачества съ Польшей, – все это взято изъ историческихъ сочиненій.
       "Славянофильство" въ пов?сти.
      Внесъ Гоголь въ свою пов?сть и свои зав?тныя стремевія и идеалы: въ уста Тараса Бульбы вложилъ онъ горячую р?чь, прославляющую Русь и русскаго челов?ка. Вліяніе друзей-славянофиловъ сказалось ясно въ этомъ апо?еоз? русской души: "н?тъ, братцы, такъ любить, какъ можетъ любить русская душа,- любить не то, чтобы умомъ, или ч?мъ другимъ, a вс?мъ, ч?мъ далъ Богъ, что ни есть въ теб? – а!… н?тъ! – такъ любить никто не можетъ!"…
       Вальтеръ-Скоттъ и европейскій историческій романъ.
      Гоголь им?лъ себ? предшественниковъ и въ иностранной, и въ руссвой литератур?. Отцомъ историческаго романа считается Вальтеръ-Скоттъ: онъ первый сум?лъ сочетать знаніе исторіи съ занимательностью поэтическаго разсказа; онъ первый научилъ въ историческомъ роман? правдоподобіе разсказа строить на в?рной передач? couleur locale (couleur historique и couleur ?thnografique). Ц?лая плеяда историковъ-романистовъ пошла no ero стопамъ: Викторъ Гюго, Виньи, y насъ Пушкинъ, были наибол?е видными представителями этого жанра. Гоголь примкнулъ къ этому почетному списку.
       Предшественники Гоголя въ созданіи русскаго историческаго романа: Нар?жный. Марлинскій. Загоскинъ. Лажечниковъ.
      Мен?е зам?тнымъ романистомъ былъ y насъ Нар?жный, который написалъ немало историческихъ пов?стей, сентиментальныхъ и патріотическихъ. Выше его стоитъ популярный y насъ Марлинскій; его разсказы изъ русской исторіи отличаются вн?шней исторической правдой,- онъ старательно изображалъ историческую в?рность обстановки,- декораціи, но не вникалъ въ духъ прошлаго. Оттого его герои древней Руси говорятъ и мыслятъ, какъ люди XIX стол?тія. Романъ Загоскина "Юрій Милославскій" въ свое время, былъ крупнымъ литературнымъ событіемъ, но впосл?дствіи критика разв?нчала это произведеніе; фальшивый патріотизмъ, приведшій къ крайней идеализаціи всего русскаго и къ карикатурному высм?иванью польскаго – главная черта этого романа. Историческій элементъ въ пов?сти слабо выдержанъ и носитъ лубочный характеръ. Популярны были и романы Лажечникова, но и въ нихъ было немало обычныхъ романтическихъ ужасовъ, восторговъ сентиментальности въ любовныхъ приключеніяхъ и фальшиваго патріотизма въ основномъ осв?щеніи.
       Отношеніе "Тараса Бульбы" къ предшествующимъ произведеніямъ этого рода.
      Вс? эти произведенія Марлинскаго, Загоскина, Лажечникова и др. принадлежали къ групп? романтическихъ историческихъ романовъ; "Тарасъ Бульба" примкнулъ къ нимъ. Такимъ образомъ, "новыхъ путей" въ созданіи историческаго романа Гоголь не указалъ, но старое довелъ до совершенства. Въ "Тарас? Бульб?" онъ изб?жалъ вс?хъ антихудожественныхъ условностей, не понижая общаго романтическаго тона всей пов?сти: "сентиментальную любовную интригу онъ не довелъ до приторности, героизмъ въ обрисовк? д?йствующихъ лицъ не повысилъ до фантастическаго" (Котляревскій). Его патріотизмъ не былъ тенденціознымъ, и морали въ своей пов?сти онъ не навязывалъ никакой. Кром? того, въ деталяхъ своего разсказа онъ сум?лъ остаться строгимъ реалистомъ. Вотъ почему, въ художественномъ отношеніи, его романъ неизм?римо выше романовъ его предшественниковъ, но онъ ниже "Капитанской дочки" Пушкина – произведенія, въ которомъ великому поэту удалось найти новый жанръ – чисто- "реалистическійисторическій романъ".
       Арабески.
      Въ одно приблизительно вреия съ "Миргородомъ" выпустилъ Гоголь въ св?тъ свой другой сборникъ: "Арабески". Сюда вошли его статьи историческаго, эстетическаго, критическаго, философскаго, педагогическаго и беллетристическаго содержанія. Гоголь всегда н?сколько преувеличивалъ въ себ? "мыслителя" за счетъ "художника". Это сказалось и на отношеніи Гоголя къ т?мъ статьямъ, которыя онъ пом?стилъ въ этотъ сборникъ. Судя по его предисловію, онъ самъ признавалъ, что не все, сюда вошедшее, заслуживаетъ печати, но въ то же время, не безъ доли самомн?нія, онъ заявлялъ, что всетаки считаетъ нужнымъ выпустить въ св?тъ все безъ изъятія, полагая, что русской публик? полезно будетъ узнать н?которыя его мысли: "если сочиненіе заключаетъ въ себ? дв?, три еще не сказанныя истины, то уже авторъ не въ прав? скрывать его отъ читателя,- и за дв?, три в?рныя мысли можно простить несовершенство ц?лаго". Если мы, д?йствительно, съ полнымъ правомъ признаемъ, что въ статьяхъ Гоголя найдется немало справедливыхъ и в?рныхъ мыслей, то всетаки такое нескромное заявленіе автора, что онъ высказываетъ "истины", очень характерно для Гоголя. Эта нескромность подм?чена была современной критикой и только обострила ея отношеніе къ "Арабескамъ".
       Статьи "Арабесокъ" эстетическаго содержанія.
      Статьи Гоголя эстетическагосодержанія ("Скульптура, живопись и музыка", "Объ архитектур? нын?шняго времени", "Посл?дній день Помпеи") представляютъ собою (особенно первая) скор?е стихотворевія въ проз?, ч?мъ разсужденія. Стиль этихъ статей отличается па?осомъ: Гоголь расточаетъ метафоры, сравненія, восклицательные знаки,- и, въ результат?, въ его этюдахъ больше поэзіи,- чувства, настроенія, ч?мъ мысли. Въ первой своей стать? Гоголь, сл?дуя за н?мецкими романтиками, поетъ гимнъ музык?, высшему изъ вс?хъ искусствъ, сильн?е другихъ д?йствующему на наши души. Онъ полагаетъ, что одна музыка можетъ прогнать эгоизмъ, овлад?вающій міромъ людей, что она нашъ "юный и дряхлый в?къ" вернетъ къ Богу. "Она вся – порывъ, писалъ онъ о музык?, она вдругъ, за однимъ разомъ, отрываетъ челов?ка отъ земли его, оглушаеть его громомъ могучихъ звуковъ и разомъ погружаетъ его въ свой міръ; она обращаетъ его въ одинъ трепетъ. Онъ уже не наслаждаетея, онъ не сострадаетъ – онъ самъ превращается въ страданіе, душа его не созерцаетъ непостижимаго явленія, во сама живетъ, живетъ порывно, сокрушительно, мятежно…" Въ стать? "объ архитектур?" онъ указываетъ на современное паденіе этого искусства и процв?таніе его въ прошломъ. Изъ вс?хъ архитектурныхъ стилей съ восхищеніемъ останавливаетъ онъ свое вниманіе на стил? готическомъ, среднев?ковомъ.
      "Н?тъ величественн?е, возвышенн?е и приличн?е архитектуры для зданія христіанскому Богу, какъ готическая" – писалъ онъ. "Но они прошли – т? в?ка, когда в?ра, пламенная, жаркая в?ра, устремляла вс? умы, вс? д?йствія къ одному, когда художникъ выше и выше стремился вознести созданіе свое къ небу, къ нему одному рвался… Зданіе его лет?ло къ небу, узкія окна, столпы, своды, тянулись нескончаемо въ вышину; прозрачный, почти кружевной шпицъ, какъ дымъ, сквозилъ надъ ними, и величественный храмъ такъ бывалъ великъ передъ обыкновенными жилищами людей, какъ велики требованія души нашей передъ требованіями т?ла…"
      Въ стать? "Посл?дній день Помпеи" онъ превозноситъ изв?стную картину Брюлова, указывая его ум?ніе пользоваться "эффектами" {Н. А. Котляревскій совершенно справедливо отм?чаетъ, что пріемъ пользоваться "эффектами" присущъ въ значительной степени самому Гоголю, – поэтому онъ и обратилъ вниманіе на эту сторону творчества Брюллова.} ,-ум?ніе сочетать реальное съ идеальнымъ.
       Статьи "Арабесокъ" историческаго содержанія.
      Историческія статьи Гоголя ("О среднихъ в?кахъ", "Жизнь", "Взглядъ на составленіе Малороссіи", "О малороссійскихъ п?сняхъ", "Шлецеръ, Миллеръ и Гердеръ", "О движеніи народовъ въ конц? V в?ка") явились, какъ результатъ его романтическихъ увлеченій средними в?ками {Эпоха, излюбленная ромавтиками. Недаромъ ученики Н?жинскаго лицея временъ Гоголя интересовались, главнымъ образомъ, этой эпохой и даже задумали сочинить книгу, посвященную этой эпох?.}, занятій исторіею Малороссіи и университетскими лекціями. He какъ ученый подошелъ Гоголь къ исторіи, a какъ поэтъ, художникъ, богато над?ленный лиризмомъ и яркой фантазіей, и патетическимъ цв?тистымъ стилемъ… Онъ рисуетъ картины, набрасываетъ живые портреты,- онъ творитъ, но только тогда, когда сюжетъ возбуждаетъ его вдохновеніе. Съ истиннымъ увлеченіемъ поетъ онъ гимнъ среднимъ в?камъ, бросаетъ н?сколько пламенныхъ строкъ "крестовымъ походамъ", "среднев?ковой женщин?", "страшнымъ тайнымъ судамъ", старому дому, въ которомъ живетъ алхимикъ, и пр.,- все это сюжеты "интересные", на которыхъ столько разъ останавливалось и останавливается вниманіе поэта и живописца… Кром? такого эстетизма "романтическаго пошиба" внесъ Гоголь въ свое пониманіе исторіи религіозное и консервативное міровоззр?ніе. Онъ стоялъ на той точк? зр?нія, что "не люди совершенно устанавливаютъ правленіе, что его нечувствительно устанавливаетъ и развиваетъ самое положеніе земли {Оттого онъ такое значеніе придавалъ изученію "географіи". Климатъ, почва,- конечно, большое значеніе им?ютъ на исторію народа въ первоначальный періодъего жизни, когда онъ находплся подъ властію природы, но всетаки не такое р?шающее, какъ думали въ начал? XIX в. н?которые историки (напр. Кузенъ), которые брались по географіи изв?стной земли говорить объ ея исторіи. Исторія культуры доказываетъ, что, съ теченіемъ времени, географическія вліянія все слаб?ютъ: челов?къ поб?ждаетъ природу.}, отъ котораго зависитъ народный характеръ, что поэтому-то фориы правленія и священны, и изм?неніе ихъ неминуемо должно навлечь несчастіе на народъ". Онъ и съ профессорской ка?едры, и въ своихъ статьяхъ училъ, что всеобщая исторія есть осуществленіе плановъ Провид?нія. Мудростью Промысла объяснялъ онъ переселеніе народовъ, осв?жившихъ старыя, увядающія цивилизаціи; Божественное Провид?ніе, по его словамъ, усилило власть римскаго первосвященвика, и это усиленіе сплотило Европу, просв?тило варваровъ.
       Взглядъ Гоголя на значеніе поэта.
      Такимъ образомъ, въ свои статьи Гоголь много вносилъ субъективизма – своихъ увлеченій, своихъ взглядовъ… Въ стать? о калиф? Ал-Мамун? онъ высказалъ интересный взглядъ на государственное значеніе "великаго поэта". "Они – великіе жрецы,- говоритъ Гоголь. Мудрые властители чествуютъ такихъ поэтовъ своею бес?дою, берегугъ ихъ драгоц?нную жизнь и опасаются подавить ее многостороннею д?ятельностью правителя. Ихъ призываютъ только въ важныя государственныя сов?щанія, какъ в?дателей глубины челов?ческаго сердца". Изъ этихъ словъ видно, что Гоголь "поэту" придавалъ неизм?рнмо больше значенія, ч?мъ Пушкинъ, который вид?лъ въ поэт? "личность", но никогда не смотр?лъ на него, какъ на "государственнаго д?ятеля", сов?тника царей… Какія причудливыя картины рисовала Гоголю его блестящая фантазія, вдохновленная историческими вид?ніями, лучше всего, видно изъ его "стихотворенія въ проз?": "Жизнь". Въ н?сколькихъ строкахъ ясно виденъ поэтъ-историкъ, сум?вшій уловить характерныя черты міровоззр?ній древняго Египта, веселой Греціи, жел?знаго Рима,- сум?вшій сопоставить древнія цивилизаціи міра лицомъ къ лицу съ христіанствомъ. Отъ этого вдохновеннаго и красиваго произведенія, быть можетъ, ведутъ свое начало "Ствхотворевія въ проз?" Тургенева.
       Гоголь о малороссійскихъ п?сняхъ.
      Въ стать? "о п?сняхъ малороссійскихъ" онъ отм?тилъ огромную историческую ц?нность этихъ народныхъ произведеній, въ которыхъ сохранились живыя лица борцовъ за родину, сохранились т? чувства, которыми жили эти борцы; и, въ то же время въ этихъ п?сняхъ вырисовывается ясно поэтическій образъ малороссійской женщины,- образъ, полный любви, ласки и красоты, осужденный суровой исторіей на разлуку, сиротство, вдовство… Гоголь отм?чаетъ живой драматизмъ, какъ характерную черту этихъ п?сенъ.
       Гоголь объ исторіи Малороссіи.
      Въ стать? "Взглядъ на составленіе Малороссіи" Гоголь даетъ сжатую исторію своей родины и особенно подробно останавливается на исторіи и характеристик? казачества. Идеи, имъ зд?сь выражевныя сжато, нашли блестящее, художественное воплощевіе въ "Тарас? Бульб?". Въ этой стать? любопытенъ взглядъ Гоголя на древнерусскую исторію,- оказывается, посл?кіевскій періодъ совс?мъ не затронулъ его поэтической воспріимчивости. Гоголь находитъ XIII в?къ "ужасно ничтожнымъ" временемъ, и въ то же время жестокимъ: "народъ пріобр?лъ хладнокровное зв?рство, говоритъ онъ, потому что онъ р?залъ, самъ не зная, за что. Его не разжигало ни одно сильное чувство – ни фанатизмъ, ни суев?ріе, ни даже предразсудокъ".
       Гоголь о Пушкин?. Гоголь о реализм?.
      Изъ критическихъ статей очень ц?нно разсуждевіе Гоголя о Пушкин?. "Н?сколько словъ о Пушкин?". Въ этой стать? онъ впервые ясно и опред?ленно объясняетъ то понятіе "народность", которое русской критикой, въ прим?неніи къ Пушкину, толковалось вкривь и вкось: одни критики см?шивали это понятіе съ "простонародностью", другіе съ "націонализмомъ". "Пушкинъ есть явленіе чрезвычайное и, можетъ быть, единственное явленіе русскаго духа,- писалъ Гоголь въ этой стать?. Это – русскій челов?къ въ конечномъ его развитіи, въ какомъ онъ, можетъ быть, явится черезъ дв?сти л?тъ. Самая жизнь его совершенно русская. Тотъ же разгулъ и раздолье, къ которому иногда, позабывшвсь, стремится русскій, и которое всегда нравится св?жей русской молодежи, отразились на его первобытныхъ годахъ вступленія въ св?тъ. Онъ остался русскимъ всюду, куда его забрасывала судьба: и на Кавказ?, и въ Крыму, т. е. тамъ, гд? имъ написаны т? изъ его произведеній, въ которыхъ хотятъ вид?ть всего больше подражательнаго. Онъ, при самомъ начал? своемъ, уже былъ націоналенъ, потому что истинная національность состоитъ не въ описаніи сарафана, но въ самомъ дух? народа. Поэтъ даже можетъ быть и тогда націоналенъ,когда описываетъ совершенно сторонній міръ, но глядитъ на него глазами своей національной стихіи, глазами всего народа, когда чувствуетъ и говоритъ такъ, что соотечественникамъ его кажется, будто это чувствуютъ и говорятъ они сами…" Въ этой же стать? Гоголь превознесъ Пушкина за его художественный "реализмъ" и опред?лилъ сущность этого направленія, осудивъ романтизмъ за наклонность изображать только эффектное. Обвиненіе любопытное въ устахъ Гоголя, который въ эту пору еще самъ не отд?лался отъ указанной имъ романтической слабости. Онъ защищаетъ Пушкина отъ нападенія критики, которая привыкла восхищаться его романтическими поэмами изъ кавказской и крымской жизни – и не поняла той "поэзіи д?йствительности", съ которою великій поэтъ выступилъ въ "Он?гин?", "Годунов?"… "Масса народа,- писалъ по этому поводу Гоголь,- похожа на женщину, приказывающую художнику нарисовать съ себя совершенно похожій портретъ; но горе ему, если онъ не сум?лъ скрыть вс?хъ ея недостатковъ! Никто не станетъ спорить, что дикій горецъ, въ своемъ воинственномъ костюм?, вольный, какъ воля, гораздо ярче какого-нибудь зас?дателя, и, несмотря на то, что онъ зар?залъ своего врага, притаясь въ ущель?, или выжегъ ц?лую деревню, однако же онъ бол?е поражаетъ, сильн?е возбуждаетъ въ насъ участіе, нежели нашъ судья, въ истертомъ фрак?, запачканномъ табакомъ, который невиннымъ образомъ, посредствомъ справокъ и выправокъ, пустилъ по міру множество кр?постныхъ и свободныхъ душъ. Но и тотъ, и другой, они оба – явленія, принадлежащія къ нашему міру: они оба должны им?ть право на наше вниманіе".
      Изъ этихъ знаменательныхъ словъ видно, что пока Гоголь, защищая Пушкина-реалиста, призналъ равноправіе за обоими художественными направленіями,-недалеко было уже то время, когда онъ, всл?дъ за Пушкинымъ, ц?ликомъ перейдетъ на сторону реализма.
       Беллетристическія статьи въ "Арабескахъ".
      Къ "беллетристическимъ" статьямъ, вошедшимъ въ составъ "Арабесокъ", принадлежатъ три: "Портретъ" (въ первой редакціи), "Невскій проспектъ" и "Записки сумасшедшаго". Изъ перечисленныхъ первыя дв? пов?сти тенденціозны; он? представляютъ собою конкретное изложеніе взглядовъ Гоголя на жизнь и психическій міръ художника {Гоголь по прі?зд? своемъ въ Петербургъ сблизился съ н?которыми художниками; впосл?дствіи въ Рим? онъ постоянно вращался въ кругу художниковъ; онъ любилъ музыку, изучалъ исторію искусствъ, много работалъ надъ развитіемъ своего эстетическаго вкуса. Изъ этихъ интересовъ его къ искусствамъ и развились его теоретическіе взгляды на искусство.}.
      Исходя изъ своего возвышеннаго взгляда на значеніе поэта-художника {Взглядъ, быть можетъ, развившійся y Гоголя подъ вліяніемъ философіи Шеллинга, хотя не сохранилось никакихъ доказательствъ знакомства Гоголя непосредственно съ ученіемъ этого философа.}, полагая, что "всякій геній – благословеніе Божіе челов?честву", онъ естественно интересовался т?мъ, какія обязанности ждутъ "генія" на земл?, какія радости и печали встр?титъ онъ въ обществ? простыхъ людей. Въ 30-хъ и 40-хъ годахъ этотъ вопросъ о призваніи поэта, о борьб? поэта съ прозой жизни былъ жгучимъ и интересовалъ не одного Гоголя. Художникъ, музыкантъ, поэтъ – словомъ геній, стоящій выше людей, былъ любимымъ героемъ многихъ пов?стей и романовъ того времени, не только русскихъ, но и иностранныхъ (Гофманъ). Обыкновенно, этотъ "геній" былъ несчастливъ въ жизни; его оскорбляла "чернь", не понимавшая генія, и жизнь его кончалась почти всегда трагически {Къ писателямъ, охотно развивавшимъ подобныя темы, относится шеллингіанецъ Одоевскій; онъ любилъ взывать къ "чувству возвышеннаго" и громилъ пошлость жизни. Въ пов?стяхъ "Посл?дній квартетъ Бетховена", "Импровизаторъ", "Себастіанъ Бахъ" онъ говоритъ о тайн? творчества. Пушкинъ въ "Египетскихъ ночахъ" вывелъ геніальнаго поэта въ лиц? импровизатора. Кукольникъ въ "Торквато Тассо" развивалъ мысль о розни между геніемъ и средой. Тимоф?евъ въ драматичсской фантазіи "Поэтъ", Полевой въ пов?сти "Живописецъ" и роман? "Аббадонна", Павловъ въ пов?сти "Именины" и многіе другіе современные писатели въ беллетристической форм? съ особымъ рвеніемъ разрабатывали въ это время подобныя темы.}.
       "Портретъ". "Чистое искусство".
      Изъ пов?стей Гоголя особенно интересна "Портретъ"; надъ нею онъ много трудился и ее не разъ перед?лывалъ. Въ пов?сти разработаны дв? темы – 1) о гибели художника Черткова и 2) о страшномъ ростовщик?. Въ первой тем? развита мысль о томъ, что нельзя служить заразъ корысти и чистому искусству, практическимъ выгодамъ и идеалу. Злой геній уб?дилъ талантливаго художника, что "все д?лается на св?т? для пользы", что глупо голодать, уйдя отъ людей въ міръ чистыхъ грезъ. И художникъ послушался этого голоса,- прельстился благами міра, сталъ смотр?ть на искусство, какъ средство наживы, и сд?лался ремесленникомъ, но разбогат?лъ, потому что научился подлаживаться подъ вкусы "черни". Когда ему однажды удалось увид?ть произведеніе, написанное художникомъ-идеалистомъ, онъ понялъ, какому великому божеству изм?нилъ, но вернуться къ нему уже не могъ.
       Взглядъ Гоголя на сущность и пред?лы художественнаго реализма.
      Кром? этого возвышеннаго взгляда на искусство, которое должно быть чисто и свято, Гоголь высказалъ въ этой пов?сти еще интересную мысль о томъ, что "реализмъ", какъ художественный пріемъ, долженъ знать границы, что не все въ окружающей насъ д?йствительности можетъ быть предметомъ художественнаго изображенія. Отвратительное лицо ростовщика, особенно его ужасные глаза, были такъ художественно написаны на портрет?, что ужасъ овлад?валъ вс?ми, кто только его вид?лъ. Гоголь спрашиваетъ: "Или для челов?ка есть такая черта, до которой доводитъ высшее познаніе искусства и, черезъ которую шагнувъ, онъ уже похищаетъ несоздаваемое трудомъ челов?ка,- онъ вырываетъ что-то живое изъ жизни, одушевляющей оригиналъ. Отчего же этотъ переходъ за черту, положенную границею для воображенія, такъ ужасенъ? Или за воображеніемъ, за порывомъ сл?дуетъ, наконецъ, д?йствительность,- та ужасная д?йствительность, на которую соскакиваетъ воображеніе съ своей оси какимъ-то постороннимъ толчкомъ,- та ужасная д?йствительность, которая представляется жаждущему ее тогда, когда онъ, желая постигнуть прекраснаго челов?ка, вооружается анатомическимъ ножомъ, раскрываетъ его внутренность и видитъ отвратительнаго челов?ка?"
      Эти мысли художника Черткова были, на самомъ д?л?, мыслями самого Гоголя въ этотъ періодъ его творчества, когда онъ отъ романтизма переходилъ къ реализму в старался самъ для себя опред?лвть сущность этого художественнаго направленія.
       Религіозное значеніе искусства.
      Наконецъ, въ этой же пов?сти встр?чаемъ мы идею о религіозномъ значеніи искусства. Художникъ, изобразившій ростовщика, изобразилъ, самъ того не подозр?вая, дьявола. Когда онъ это узналъ, онъ ушелъ въ монастырь, постомъ и молитвой искупалъ свой гр?хъ, гр?хъ артиста, изображавшаго воплощеніе гр?ха и зла – сатану. Съ т?хъ поръ свое искусство онъ посвятилъ иконописанію, но долго не могъ отд?латься отъ вліянія сатаны. Наконецъ, онъ былъ прощенъ.
      Такимъ образомъ, въ этой пов?сти Гоголь осудилъ то искусство, которое слишкомъ близко подходитъ къ жизни, не разбирается въ явленіяхъ д?йствительности {Гоголь словно предчувствовалъ возникновеніе въ литератур? "натуралистической школы", главными представителями которой являются Зола, Мопассанъ.}. Конечную ц?ль искусства усмотр?лъ онъ въ религіозно-нравственной миссіи.
       Литературная исторія пов?сти.
      Пов?сть эта, какъ было уже сказано, явилась, какъ отв?тъ на вопросы и сомн?нія, волновавшіе самого Гоголя; кром? того, она опиралась на ц?лый рядъ перечисленныхъ уже выше русскихъ произведеній, трактовавшихъ подобныя же темы, которыя были популярны также и въ н?мецкой романтической литератур? (ср. Гофмана "Элексиръ дьявола"). Фантастическій элементъ пов?сти – исторія ростовщика-дьявола – тоже обыченъ въ н?мецкой романтической литератур?; сравнительно съ неудержимой фантастикой Гофлана, Гоголь еще является писателемъ очень ум?реннымъ: чутье художника-реалиста помогло ему удержаться въ границахъ.
       "Невскій проспектъ".
      Трагическая участь непримиреннаго съ жизнью идеалиста-художника представлена въ пов?сти "Невскій проспектъ". Пискаревъ, юный художникъ, съ пылкой прекрасной душой, погибаетъ потому, что не могъ примириться съ т?мъ, что его в?ра въ неразрывную связь прекраснаго съ добрымъ и истиннымъ оказывается поруганной и осм?янной. Такимъ образомъ, основой пов?сти является мысль о разлад? мечты и д?йствительности {"О! Какъ отвратительна д?йствительность! что она противъ мечты!" – восклицаетъ Гоголь "Боже! что за жизнь наша! – в?чный раздоръ мечты съ существенностью!" – Восклицаніемъ: "какъ странно играетъ нами судьба наша!" – оканчивается эта пов?сть.}, мысль о борьб? художника съ прозой жизни.
      Пов?сть "Невскій проспектъ" представляетъ собой сочетаніе лирическихъ, патетическихъ м?стъ съ удивительными реалистическими картинками. Гоголь описываетъ главную улицу столицы въ различные часы дня, описываетъ бытъ ремесленниковъ, офицеровъ, чиновниковъ, художниковъ…
       "Записки сумасшедшаго".
      Въ пов?сти "Записки сумасшедшаго" представленъ разладъ мечты и д?йствительности, доводящій до безумія несчастнаго титулярнаго сов?тника Поприщина…
      "У Гоголя н?тъ бол?е трагичной пов?сти – говоритъ П. А. Котляревскій,- ч?мъ эти "Записки", читая которыя нельзя, однако, удержаться отъ см?ха. Самая грустная и романтическая мысль развита въ нихъ съ такимъ юморомъ и такъ реально, съ такимъ безпощаднымъ глумленіемъ надъ челов?ческимъ разсудкомъ, что, за этимъ сарказмомъ, на первыхъ порахъ можно просмотр?ть трагическій па?осъ разсказа".
       Поприщинъ.
      Титулярный сов?тникъ Поприщинъ, очевидно, им?лъ больше претензій, ч?мъ д?йствительныхъ основаній для того, чтобы занимать видное м?сто въ современномъ ему обществ?. Это былъ самолюбивый, даже честолюбивый муравей, котораго тяготила и мучила его ничтожность. И ч?мъ остр?е д?лались его мученія, т?мъ свободн?е отъ власти разума становилась его мечта. Этотъ процессъ постепенной поб?ды надъ разумомъ фантазіи, переродившей мечту въ галлюцинацію,- исторія постепеннаго помраченія разсудка – изображенъ Гоголемъ съ поразительной психологической в?рностью.
       Проблескиобщественной сатиры въ "Запискахъ".
      Въ "Запискахъ сумасшедшаго" встр?чаются проблески общественной сатиры, чего раньше мы не встр?чали въ гоголевскихъ произведеніяхъ: разсужденія чиновника о начальств?, мысли о томъ, какое м?сто въ св?т? принадлежитъ генераламъ и камеръ-юнкерамъ,- все это для того времени мысли см?лыя,- недаромъ тогдашняя цензура вс? эти м?ста вычеркнула изъ "Записокъ.
      Глубоко трогательнымъ воззваніемъ къ матери кончается этотъ см?шной и патетическій разсказъ.
       Сопоставленіе Поприщина съ Евгевіемъ ("М?дный всадникъ").
      Произведеніе это можно сблизить съ "М?днымъ всадникомъ" Пушкина. Въ обоихъ произведеніяхъ выведены "маленькіе люди" и съ большими претензіями. Въ обоихъ произведеніяхъ судьба зло см?ется надъ нимя, и y обоихъ героевъ высокое о себ? мн?ніе и неудовлетворенность жизнью доводитъ ихъ до безумія. У Пушкина эта идея развита сплошь въ трагическомъ осв?щеніи,- у Гоголя – въ комическомъ.
       Отношеніе критики къ "Миргороду" и "Арабескамъ". Булгаринъ. Шевыревъ. Б?линскій.
      И "Арабески", и "Миргородъ" появились въ печати приблизительно въ одно время. Тонъ гоголевскаго предисловія зад?лъ н?которыхъ критиковъ, и они (Сенковскій, Булгаринъ) высм?яли философскіе и историческіе взгляды Гоголя, о беллетристическихъ пов?стяхъ отозвались вскользь, хотя и одобрительно. "Пов?сть о ссор? Ивана Ивановича" не понравилась обоимъ критикамъ. "Какая ц?ль этихъ сценъ?- спрашивалъ Булгаринъ – сценъ, не возбуждающихъ въ душ? читателя ничего, кром? жалости и отвращенія? Въ нихъ н?тъ ни забавнаго, ни трогательнаго, ни см?шного. Зач?мъ же показывать намъ эти рубища, эти грязные лохмотья, какъ бы ни были они искусно представлены? Зач?мъ рисовать непріятную картину задняго двора жизни и челов?чества, безъ всякой видимой ц?ли?" – Изъ этихъ вопросовъ лучше всего видно, какъ мало въ то время понимали художественный реализмъ даже видные тогда литераторы, и какъ безпомощны были они въ критической оц?нк? литературныхъ произведеній. Впрочемъ – "Тарасъ Бульба" y обоихъ строгихъ критиковъ вызвалъ одобреніе. Съ большимъ сочувствіемъ о новыхъ произведеніяхъ Гоголя отозвался Шевыревъ; онъ поставилъ его среди первыхъ юмористовъ міра, назвавъ представителемъ славянскаго простодушнаго юмора. Многіе критики похвалилм Гоголя и за его реалмзмъ. Самой значительной м содержательной была критика Б?линскаго. Правда, онъ посм?ялся надъ "учеными" статьями Гоголя, но за то съ восторгомъ отозвался о немъ, какъ художник?, который безсознательно создаетъ "изъ ничего" "великое". Онъ превознесъ его за простоту вымысла, за реализмъ, ум?нье найти поэзію д?йствительной жизни. "Каждая его пов?сть – см?шная комедія, говорилъ онъ,- комедія, которая начинается глупостями и оканчивается слезами, и которая, наконецъ, называется жизнію. И таковы вс? его пов?сти: сначала см?шно, потомъ грустно! И такова жизнь наша: сначала см?шно, потомъ грустно! Сколько тутъ поэзіи, сколько философіи, сколько истины!" – Онъ отм?тилъ "народность" гоголевскихъ пов?стей, отсутствіе въ нихъ сентенціи и нравоученій. Гоголя онъ называетъ талантомъ "необыкновеннымъ, сильнымъ и высокимъ"… Онъ считаетъ его "главою русской литературы, занявшимъ м?сто, оставленное Пушкинымъ, начинателемъ новой эпохи въ исторіи русской литературы". "Если бы насъ спросили, писалъ онъ, въ чемъ состоитъ существенная заслуга новой литературной школы, мы отв?чали бы: въ томъ именно, что отъ высшихъ идеаловъ челов?ческой природы и жизни она обратилась къ такъ называемой "толп?",- исключительно избрала ее своимъ героемъ, изучаетъ ее съ глубокимъ вниманіемъ и знакомитъ ее съ нею же самою. Это значило сд?лать литературу выраженіемъ и зеркаломъ русскаго общества, одушевить ее живымъ національнымъ интересомъ. Уничтоженіе всего фальшиваго, ложнаго, неестественнаго долженствовало быть необходимымъ результатомъ этого новаго направленія нашей литературы, которое вполн? обнаружилось съ 1836 года, когда публика наша прочла "Миргородъ" и "Ревизора".
       Значеніе критики Б?линскаго для Гоголя.
      Изъ вс?хъ критическихъ отзывовъ того времени, несомн?нно, отзывы Б?линскаго обращали на себя больше всего вниманіе Гоголя. Къ тому же Б?линскій указывалъ Гоголю ту же дорогу, на которую его толкалъ великій Пушкинъ. Вотъ почему мн?ніе Б?линскаго о пов?стяхъ "Миргорода" въ исторіи развитія гоголевскаго художественнаго творчества сыграло большую роль. Оба величайшія произведенія Гоголя – "Ревизоръ" и "Мертвыя души" – вдохновленныя Пушкинымъ, совершенно отв?чали т?мъ требованіямъ, которыя предъявилъ Гоголю и Б?линскій, называя его "главой" новаго періода въ исторіи русской литературы.
       b) Второй періодъ д?ятельности Гоголя. Интересъ Гоголя къ театральному д?лу. Значеніе Гоголя въ исторіи русскаго театра.
      b) Второй періодъ д?ятельности Гоголя.Гоголь съ д?тства интересовался театромъ; еще ребенкомъ онъ полюбилъ сцену, пос?щая представленія въ дом? Трощинскаго; въ лице? онъ сорганизовалъ изъ товарищей труппу, и самъ съ большимъ увлеченіемъ и усп?хомъ принималъ участіе въ представленіяхъ, причемъ особенно удачно игралъ роли старухъ (роль Простаковой была его лучшей). По прі?зд? въ Петербургъ онъ даже пытался, было, поступить на сцену, но его декламація, простая и естественная, была въ то время до такой степени необычна, что театральные судьи, привыкшіе къ высокопарному, ходульному чтенію, на испытаніи забраковали его. Объ удивительной манер? Гоголя читать просто и живо сохранилось немало самыхъ лестныхъ отзывовъ его друзей и знакомыхъ. Кром? того, онъ обладалъ талантомъ имитированья: могъ представить чужую манеру держать себя и говорить. Вотъ почему такимъ усп?хомъ онъ пользовался, когда читалъ (в?рн?е: "представлялъ въ лицахъ") въ кругу друзей свои комедіи и пов?сти {"Гоголь, разсказываетъ С. Т. Аксаковъ, до того мастерски читалъ или, лучше сказать, игралъ свою пьесу ("Женитьба"), что многіе, понимающіе это д?ло, люди до сихъ поръ говорятъ, что на сцен?, несмотря на хорошую игру актеровъ, эта комедія не такъ см?шна, какъ въ чтеніи самого автора. Слушатели до того смеялись, что н?которымъ сд?лалось почти дурно".}. Вс? эти "сценическія наклонности'' и драматическія способности объясняютъ, до н?которой степени, то обстоятельство, что Гоголь много и серьезно поработалъ для русской сцены въ качеств? писателя. Его талантъ художника-реалиста, его любовь и знаніе "сцены" сд?лали то, что въ исторіи русской драмы онъ занялъ почетное м?сто "отца" новой реалистической бытовой комедіи. Въ его пьесахъ впервые правда жизни сочеталась съ художественной правдой въ искусств?. Посл? него сцена стала отраженіемъ жизни: общіе типы, типы заимствованпые, условности въ интригахъ, моральная тенденція – все исчезло: художникъ-драматургъ и бытописатель стали однимъ лицомъ. У своихъ предшественниковъ онъ немногому могъ научиться и на его долю выпало созданіе настоящей русской комедіи, т. е. такой, которая удовлетворяла одновременно двумъ требованіямъ, – и художественнымъ, какъ изв?стное литературное произведеніе, и требованіямъ идейнымъ, какъ в?рное изображеніе переживаемой д?иствительности. Такая гармонія формы и содержанія была, достигнута y насъ только Гоголемъ и притомъ самостоятельно и сразу. Были, конечно, недостатки и въ его комедіяхъ, но, т?мъ не мен?е, съ момента ихъ созданія должны мы начинать исторію нашего самобытнаго "національнаго" театра. Если это значеніе получилъ Гоголь, благодаря своей безсмертной комедіи "Ревизоръ", то для историка литературы любопытны и первые опыты его въ области драматургіи. Къ такимъ ближайшимъ предшественникамъ "Ревизора" относятся комедіи: "Игроки", "Женитьба" и разрозненныя сцены комедіи: "Владиміръ 3-ьей степени".
       "Игроки".
      "Въ комедіи "Игроки" представлены шуллера, картежные игроки, которые, сами того не подозр?вая, вступаютъ въ состязаніе. Типъ "шуллера" въ русской до-гоголевской комедіи и сатир? встр?чался довольно часто. Обыкновенно, этотъ преступный герой обыгрывалъ какого-нибудь "доброд?тельнаго", но, въ конц? концовъ, доброд?тель обязательно торжествовала, и порокъ оказывался наказаннымъ. Такимъ образомъ, шуллеръ въ старой комедіи и сатир? оказывался безжизненнымъ "общимъ м?стомъ",- служилъ автору лишь темой для морализаціи. Гоголь изб?гъ всякой морали и сум?лъ жизненно, въ н?сколькихъ различныхъ лицахъ, представить разновидности этого типа. Угнетенной доброд?тели въ комедіи тоже н?тъ,- пострадалъ изъ мошенниковъ тотъ, который сплоховалъ. Такимъ образомъ, "въ "Игрокахъ" описано не состязаніе хитрости и слабодушной простоты, порока и доброд?тели, a состязаніе семи жуликовъ-артистовъ, состязаніе, которое кончается самоуничтоженіемъ одного изъ самыхъ опасныхъ, по мн?нію Гоголя, пороковъ,- именно – плутовства". (Котляревскій).
       "Женитьба". Кочкаревъ. Подколесинъ. Агафья Тихоновна. Положительныя лица комедіи.
      Вторая, по времени, комедія "Женитьба" представляетъ больше интереса,- она глубже и шире захватываетъ русскую жизнь. Вотъ почему по справедливости, этой комедіи можетъ быть присвоено почетное названіе – "первой бытовой русской комедіи": въ ней каждое д?йствующее лицо является представителемъ изв?стнаго сословія,- зд?сь выведены и купцы, и чиновники, и военные. Вс? они очерчены ярко, характерно, ничего общаго не им?ютъ съ безжизненными образами старой комедіи. Яичница, Анучкинъ, Жевакинъ, Агафья Тихоновна, Устинья Наумовна,- все это, быть можетъ, н?сколько карикатурные, слишкомъ яркіе образы, но, т?мъ не мен?е, образы живые, облеченные въ плоть и кровь. "И вс?ми этими людьми вертитъ и крутитъ Кочкаревъ – натура, безспорно, энергическая, но съ однимъ, очень часто встр?чающимся, недостаткомъ,- съ отсутствіемъ мысли о томъ, "что изъ всего этого выйдетъ". Ему лишь бы д?йствовать и суетиться, a какъ на другихъ его суета отзовется,- до этого ему д?ла мало: онъ доволенъ, что вн?шался, что самъ на виду, и въ этой сует?, безъ расчета и плана, все его самоудовлетвореніе. И, рядомъ съ нимъ, его – заст?нчивый спутникъ Подколесинъ,- этотъ родной братъ Обломова, безъ стремленій, безъ желаній,- съ одной лишь мыслью, чтобы скор?е прошелъ день, который безконечно тянется. Этого челов?ка нич?мъ не пробудишь къ д?йствію: онъ, со своей флегмой и пассивностью, устоитъ противъ всякихъ доводовъ разума, или обольщеній мечты; жизнь для него – дремота въ сумерки, и никто, и ничто его отъ этого полусна не пробудитъ. Вскип?ть и заторопиться на мгновеніе онъ можетъ, во лишь зат?мъ, чтобы сейчасъ же впасть въ отчаянье страха передъ поступкомъ" (Котляревскій). Комедія см?шная, но безотрадная,- передъ нами выведена ц?лая галлерея лицъ "с?рыхъ, томительно-скучныхъ и глупыхъ"; жизнь ихъ безсодержательна, безсмысленна, a они этого не зам?чаютъ, не сознаютъ своего духовнаго убожества. Въ лиц? Агафьи Тихоновны онъ высм?ялъ отклоненіе отъ старины, изм?ну добрымъ старымъ традиціямъ жизни, безсмысленное тягот?ніе къ "новшествамъ". Въ лиц? Арины Пантел?евны, a особенно купца Старикова, Гоголь вывелъ положительные типы; его націоналистическія наклонности и стремленіе идеализировать патріархальныя "добрыя времена" сказались въ созданіи этихъ двухъ типовъ.
       Отношеніе критики. Н. А. Котляревскій объ "общечелов?чности" типовъ этой комедіи.
      Современники нев?рно поняли эту коиедію, назвавъ ее веселымъ "фарсомъ" {"Фарсомъ" называется комедія, построенная исключительно на см?шныхъ "положеніяхъ", на неожиданностяхъ, на курьезныхъ qui pro quo.}. Они обратили все вниманіе на интригу комедіи, д?йствительно, довольно запутанную и искусственную – и просмотр?ли то обстоятельство, что комизмъ комедіи основывался не только на "положеніяхъ" героевъ, но и на ихъ "характерахъ". "Присматриваясь къ любому типу, тамъ выведенному, мы видимъ, что онъ самъ по себ? законченъ и комиченъ. Его можно взять изъ той обстановки, въ которой онъ показанъ, взять его порознь, вн? его столкновенія съ другими типами,- и онъ возбудитъ ту же улыбку, тотъ же см?хъ, какъ р?дкій оригиналъ и типичный продуктъ нашей жизни. Этотъ гоголевскій типъ возвышается и до "типа общечелов?ческаго", которымъ мы такъ удивляемся въ комедіяхъ Мольера. Хотя бы т? же Подколесинъ и Кочкаревъ. Ихъ можно встр?тить въ любомъ м?ст?, и въ любое время: зд?сь они передъ нами въ роли мелкихъ обывателей Петербурга, a сколько такихъ лицъ,-лицъ, прыгающихъ въ окно въ р?шительную минуту, и лицъ, вносящихъ въ жизнь сумбуръ и суматоху, сколько ихъ д?йствовало и д?йствуетъ на широкой арен?, общественной и политической?"
       Отношеніе Гоголя къ комедіи.
      Самъ Гоголь придавалъ комедіи большое значеніе: онъ ее перед?лывалъ н?сколько разъ съ 1837 года до 1842 года, кореннымъ образомъ м?нялъ содержаніе и д?йствующихъ лицъ. Въ начал? эта комедія напоминала собою сюжетъ "Сорочинской Ярмарки" и "Ночи передъ Рождествомъ" и д?йствіе комедіи происходило въ Малороссіи, и пьеса называлась "Женихи".
       Значеніе этой комедіи.
      Значеніе комедіи въ исторіи русской литературы громадно: начать съ того, что многія комедіи Островскаго изъ купеческаго быта (купеческая д?вица, жаждущая жениховъ некупеческаго званія, типъ свахи, идеальный купецъ Стариковъ, старая тетка) развиваютъ и дополняютъ то, что геніально нам?чено Гоголемъ въ его первой "бытовой" комедіи. Зат?мъ зам?тное вліяніе оказала комедія и на романъ Гончарова Обломовъ (сцена разговора Подколесина съ Степаномъ, типъ Подколесина, Кочкаревъ).
       Попытка создать обличительную комедію съ общественнымъ содержаніемъ. "Владимірь 3-ьей степени".
      Поощряемый друзьями-писателями, толкавшими его на путь "обличителя" русской д?йствительности, Гоголь – чуть-было – не выступилъ съ комедіей, въ которой, по его словамъ, "правдиво и зло" осм?ивалась высшая русская бюрократія того времени. Обличеніе чиновничества въ русской сатир? до Гоголя было предметомъ многихъ см?лыхъ сатиръ. Очевидно, эти отрицательныя стороны бюрократического строя слишкомъ били въ глаза вс?мъ, если даже Гоголь, консерваторъ въ душ?, всегда охотно и искренне восхваляющій строй русской государственной жизни, считалъ необходимымъ обличать "чиновничество". "Онъ не допускалъ даже мысли о томъ, что сама правительственная система могла быть виновата въ томъ бюрократическом зл?, которое онъ такъ в?рно подм?тилъ и оц?нилъ; въ его глазахъ, вся вина падала не на укладъ правительственной власти, ставящій чиновника въ такое положеніе, при которомъ превышеніе власти и злоупотребленіе ею сами собой напрашивались, a на самого чиновника, какъ на отд?льную нравственную единицу. Какъ на личность, съ изв?стнымъ нравственнымъ содержаніемъ. Такимъ образомъ, вопросъ съ почвы общественной переводился Гоголемъ прямо на почву нравственную, a поздн?е на религіозную. Все зло проистекало, по мн?нію автора, изъ природы самого челов?ка, a не изъ т?хъ условій, въ какія онъ былъ поставленъ. Чтобы излечить его, не было нужды м?нять обстановку, въ которой онъ выросталъ и которая пріучала его къ гордын?, своеволію, самопоклоненію, хитростямъ, обманамъ, л?ни и отсутствію понятія о гражданскомъ долг? – лечить его нужно было или нравственнымъ возд?йствіемъ на его душу, или силою кары – силою падающаго на него несчастія" (Котляревскій). Съ такой точки зр?нія, смотр?лъ онъ всегда на чиновничество своего времени: въ эпоху централизаціи оно играло особенно большую роль,- недаромъ Гоголь-юноша мечталъ о чиновничіей карьер?, въ которой онъ вид?лъ истинное служеніе родин?. Недаромъ, возмужавъ и присмотр?вшись къ русской д?йствительности, Гоголь съ особою страстностью напалъ на бюрократію или в?рн?е на т?хъ недостойныхъ ея представителей, которые не понимали всей высоты и отв?тственности своего положенія. Чиновный міръ отъ губернатора до квартальнаго – любимая мишень его сатиры. Въ комедіи "Владиміръ 3-ьей степени" Гоголь хот?лъ вывести на сцену преидставителей высшей бюрократіи; но потомъ онъ самъ счелъ это дерзостью, которой тогдашняя цензура не пропуститъ, и отказался отъ мысли сочинить комедію.
      Въ 1842 году онъ писалъ Погодину, что принялся, было, зa ея сочиненіе; въ ней было много "злости, см?ха, и соли". "Но вдругъ остановился, писалъ онъ, увид?въ, что перо такъ и толкается объ такія м?ста, которыя цензура ни за что не пропуститъ. A что изъ того, когда пьеса не будетъ играться: драма живетъ только на сцен?. Безъ нея она, какъ душа безъ т?ла. Отъ этой начатой комедіи остались только сцены: "Тяжба", "Утро д?лового челов?ка", "Лакейская" и "Отрывокъ". Обличеніе "бюрократіи", но мелкой, захолустной Гоголь сд?лалъ въ поздн?йшей своей комедіи "Ревизоръ".
       Значеніе первыхъ драматическихъ опытовъ Гоголя.
      Вс? перечисленные драматическіе опыты настолько серьезны, такъ много объясняютъ въ содержаніи и характерныхъ особенностяхъ "Ревизора", что на нихъ стоило остановиться. Уже въ нихъ вполн? опред?ленно выразилось отношеніе Гоголя къ русской жизни, пониманіе имъ "комедіи" и опред?лилось то новое, что вносилъ онъ въ исторію русской драмы. "Ревизоръ" былъ лишь полнымъ и самымъ совершеннымъ выраженіемъ идей и понятій Гоголя.
       Общественное значеніе комедіи Гоголя.
      "Итакъ, въ своихъ комедіяхъ Гоголь выступилъ съ обличеніемъ русской жизни,- онъ обличалъ даже чиновничество только съ этическойточки зр?нія, что, прежде всего, должно было быть осуждено съ общественной,гражданской – такой судъ, вм?сто автора, на основаніи его комедій,произнесло русское общество надъ жизнью своего времени. Мало того, Гоголь научилъ и другахъ писателей ярко и живо рисовать безотрадныя стороны русской жизни. Вотъ почему, "вопреки самому Гоголю,его придется признать однимъ изъ отцовъ русскаго либерализма, или, в?рн?е, русской прогрессивной общественной мысли, которая, покинувъ общенравственныя точки зр?нія, переходила къ критик? существующаго общественнаго и государственнаго порядка" (Котляревскій).
       Гоголь о русской народной комедіи. Гоголь о см?х?.
      О "комедіи" и вообще о сущности и значеніи "см?ха" Гоголь думалъ много и серьезно. Наканун? перваго представленія "Ревизора" въ 1836 году онъ напечаталъ зам?чательную статью, въ которой выяснилъ свои взгляды на "см?шное". Онъ жаловался, что балетъ и опера завлад?ли русской сценой, что отсутствуетъ на русской сцен? "высокая комедія" – "в?рный сколокъ съ общества,- комедія, производящая см?хъ глубокостью своей ироніи,- не тотъ см?хъ, который производитъ на насъ легкія впечатл?нія, который рождается б?глой остротой, мгновеннымъ каламбуромъ, не тотъ пошлый см?хъ, который движетъ грубою толпою общества, для произведенія котораго нужны конвульсіи, гримасы природы, но тотъ электрическій, живительный см?хъ, который исторгается невольно и свободно, который разноситъ по вс?мъ нервамъ осв?жающее наслажденіе, рождается изъ высокаго наслажденія души и производится высокимъ и тонкимъ умомъ". Онъ указывалъ на то, чго русскіе писатели гоняются только за интересной искусственной фабулой, не зам?чая того, что въ самой жизни много интереснаго, достойнаго комедіи. Онъ нападалъ на отсутствіе національнаго элемента на нашей сцен?: это происходило потому, что большинство пьесъ были переводными, или перед?ланными съ иностраннаго. "Кого играютъ наши актеры?" – спрашиваетъ онъ. "Какихъ-то нехристей, людей – не французовъ и не н?мцевъ, но Богъ знаетъ кого, какихъ-то взбалмошныхъ людей – иначе трудно назвать героевъ мелодрамы, не им?ющихъ р?шительно никакой страсти, а, т?мъ бол?е, видной физіономіи! Не странно-ли? Тогда какъ мы больше всего говоримъ теперь объ естественности, намъ, какъ нарочно, подносятъ подъ носъ верхъ уродливости! Русскаго мы просимъ! Своегодавайте намъ! Что намъ французы и весь заморскій людъ? Разв? мало y васъ своего народа? русскихъ характеровъ! своихъ характеровъ! Давайте насъ самихъ! {Что такія слова – не пустыя "общія м?ста", видно, хотя бы, изъ того, что С. Т. Аксаковъ, до появленія въ св?тъ комедіи Гоголя какъ-то сказалъ ему, что въ русской жизни н?тъ ничего интереснаго для комедіи,- все такъ однообразно, гладко, прилично и пусто, "даже глупости см?шной не встр?тишь, – св?тъ пустой". Если такъ смотр?ли на русскую жизнь многіе даже интеллигентные люди,- т?мъ громадн?е заслуга Гоголя, открывшаго "см?шное въ русской жизни". Понятно почему Гоголь страстно сталъ оспаривать С. Т. Аксакова. Онъ сказалъ, что "комизмъ кроется везд?, что, живя посреди него, мы его не видимъ; но что, если художникъ перенесетъ его въ искусство на сцену, то мы уже сами надъ собой будемъ валяться со см?ху и будемъ дивиться, что прежде не зам?чали его".} Давайте намъ нашихъ плутовъ, которые тихомолкомъ употребляютъ во зло благо, изливаемое на насъ правительствомъ нашимъ, которые превратно толкуютъ наши законы". Въ этой же стать? говоритъ Гоголь и о великой нравственной сил? "см?ха" "О, см?хъ – великое д?ло! Ничего бол?е не боится челов?къ такъ, какъ см?ха. Онъ не отнимаетъ ни жизни, ни им?нія y виновнаго, но онъ ему силы связываетъ, и, боясь см?ха, челов?къ удержится отъ того, отъ чего бы не удержала его никакая сила. Благосклонно склонится око монарха къ тому писателю, который, движимый чистымъ желаніемъ добра, предприметъ уличить низкій порокъ, недостойныя слабости и привычки въ слояхъ нашего общества и этимъ подастъ отъ себя помощь и крылья его правдивому закону. Театръ – великая школа,- глубоко его назначеніе: онъ ц?лой толп?, ц?лой тысяч? народа, за однимъ разомъ читаетъ живой, полезный урокъ и, при блеск? торжественнаго осв?щенія, при гром? музыки, показываетъ см?шное привычекъ и пороковъ, или высокотрогательное достоинство "возвышенныхъ чувствъ челов?ка". Съ такимъ высокимъ пониманіемъ того значенія, которое должна им?ть его комедія для современниковъ и для исторіи русскаго театра, выступилъ Гоголь передъ русской публикой съ "Ревизоромъ".
       Основная идея комедіи "Ревизоръ", какъ ее понималъ Гоголь.
      Основная идея комедіи "Ревизоръ" – чисто этическая: авторъ хот?лъ показать зрителямъ своей пьесы и ея читателямъ всю низость порочнаго челов?ка, не исполняющаго того д?ла, къ которому онъ призванъ своимъ офиціальнымъ положеніемъ. Говоря языкомъ Гегеля, нашъ писатель доказывалъ, что "нед?йствительное (т. е. отклоненіе отъ правильнаго исполненія своей жизненной задачи, въ данномъ случа? – службы) – неразумно {См. выше, главу о философіи Гегеля.}. Своихъ героевъ Гоголь судилъ съ точки зр?нія своего высокаго пониманія значенія государственной службы, и судъ оказался строгимъ. Но было уже указано, что онъ интересовался только челов?комъ,сословіемъ, группой людей и никогда не становился на общественную точку зр?нія, которая подсказала бы ему бол?е широкое и глубокое пониманіе причинъ и сл?дствіе того зла, которое внесли въ жизнь его герои. Онъ не судилъ въ нихъ гражданъ,т. е. людей, связанныхъ изв?стными отношеніями съ другими людьми того же государства,- онъ оторвалъ своихъ героевъ отъ общества людей и судилъ ихъ только за то, что они угасили въ своей душ? "искру божію" – утратили сознаніе своего достоинства, пониманіе смысла и ц?ли жизни. Общественная точка зр?нія объяснила бы ему, что въ тогдашней сред? русскаго захолустья неоткуда было ему и взять этого св?та.
       Аллегорическое значеніе комедіи. Затруднительное положеніе критики при опред?леніи идеи комедіи.
      Въ "Развязк? Ревизора" Гоголь придалъ своей комедіи еще аллегорическій смыслъ. Городъ, въ который ждутъ ревизора – это наша гр?шная душа, которая боится голоса сов?сти. Ревизоръ – это сама сов?сть, "которая заставитъ насъ вдругь и разомъ взглянуть во вс? глаза на самихъ себя. Передъ этимъ ревизоромъ ничто не укроется, потому что по Именному Высшему Повел?нію онъ посланъ",- говоритъ Гоголь. "Въ нашемъ душевномъ город?, продолжаетъ Гоголь, безчинствуютъ страсти, какъ безобразные чиновники, воруя казну собственной души нашей". Хлестаковъ – это не настоящій ревизоръ,- это продажная "св?тская сов?сть, которую легко подкупаютъ наши же страсти". Такъ искусственно-тонко толковалъ свое произведеніе Гоголь въ то время, когда вс? просмотр?ли его моральныя тенденціи и опред?ляли его комедію, какъ злую сатиру на безотрадную русскую д?йствительность. Никто не понялъ его наивнаго желанія своей комедіей возд?йствовать на возрожденіе "чиновничьей сов?сти",- вс? увцд?ли въ пьес? желаніе автора высм?ять слабыя стороны русской правительственной системы. Вотъ почему т?, кому были дороги реформы, обновленіе русской жизни, радостно встр?тили "благородное" произведеніе Гоголя,- кому выгоденъ былъ старый режимъ, т? негодовали… Гоголь-консерваторъ оказался въ рядахъ т?хъ, кому онъ не сочувствовалъ. Эта странная случайность ставитъ критика въ затруднительное положеніе,- какова же идея пьесы: та ли, которую навязывалъ ей Гоголь, или та, которую усмотр?ли въ пьес? его современники? Исторія литературы даетъ не разъ указанія на то, что даже великіе писатели не всегда в?рно понимали свои творенія. Геній творитъ часто безсознательно, но его твореніе оказывается настолько содержательнымъ, что люди иногда н?сколько в?ковъ думаютъ надъ его творчествомъ, каждая эпоха открываетъ въ его произведеніяхъ такія идеи, которыхъ не подозр?валъ, быть можетъ, самъ ихъ творецъ. Сервантесъ, творя своего "Донъ-Кихота", хот?лъ только высм?ять страсть своихъ совреиенниковъ читать старые рыцарскіе романы,- и онъ нарисовалъ своего см?шного Донъ-Кихота, котораго поздн?йшая критика превознесла, какъ одного изъ самыхъ чистыхъ идеальныхъ героевъ, созданныхъ челов?комъ. Вотъ почему, мн?ніе автора о своемъ произведеніи очень ц?нно, но, главнымъ образомъ, для пониманія авторской души, н?которыхъ особенностей произведенія,- но оно необязательно для критика и историка литературы. Оттого мы, въ конц? концовъ, оставивъ толкованія Гоголя, должны будемъ признать, что, служа одной иде?, онъ безсознательно послужилъ другой. Тогда мы признаемъ за комедіей великое общественное значеніе: она изобличаетъ недостатки тогдашней чиновничьей Россіи, она нападаетъ на весь тогдашній бюрократическій строй, раскрывая вс? его посл?дствія.
       "Темное царство" въ комедіи. Герои комедіи.
      Захолустный городокъ, въ которомъ развертывается д?йствіе комедіи, представляетъ собой, въ полномъ смысл? слова, "темное царство". Только "см?хъ" Гоголя яркимъ лучомъ прор?заетъ тотъ мракъ, въ которомъ пресмыкаются герои комедіи. Все это люди мелкіе, пошлые, ничтожные; ни y одного даже не теплится въ душ? "искра божія",- вс? они живутъ безсознательной, животною жизнью. Гоголь обрисовалъ ихъ и какъ государственныхъ д?ятелей, и какъ людей частныхъ,- въ ихъ семейномъ быту, въ кругу друзей и знакомыхъ. Это не крупные преступники, не злод?и, a мелкіе плуты, трусливые хищники, которые живутъ в?чной тревогой, что придетъ день расплаты…
       Городничій. Чиновникъ-хищникъ.
      Въ лиц? городничаго Гоголь вывелъ чиновника, живущаго лихоимствомъ и казнокрадствемъ. Изъ вс?хъ своихъ товарвщей-чиновниковъ, тоже живущихъ взятками и вымогательствомъ, онъ – хищникъ самый безпощадный. "Такого городничаго, жалуются купцы Хлестакову, никогда еще, государь, не было". Требуя подарковъ для себя и семьи, онъ даже именины свои справляетъ въ годъ дважды. Но онъ не только пользуется обывателями, злоупотребляя традиціонными "порядками" жизни {Купцы, жалуясь Хлестакову, говорятъ, что не прочь д?лать подношенія городничему: "мы ужъ всегда порядокъ исполняемъ", говорятъ они.},- онъ обираетъ и казну, входя въ мошенническія сд?лки съ подрядчикаии, присваивая себ? деньги, ассигнованныя на постройку церкви. Смягчающимъ его вину обстоятельствомъ является то, что онъ очень смутно понимаетъ безобразіе своего лихоимства и казнокрадства: онъ оправдываетъ себя 1) наивнымъ восклицаніемъ: "если что я и взялъ, то уже безъ всякой злобы, 2) очень употребительнымъ аргументомъ: "вс? такъ д?лаютъ". "Н?тъ челов?ка, говоритъ онъ, который бы за собой не им?лъ гр?ховъ. Это ужъ такъ самимъ Богомъ устроено,- и волтерьянцы напрасно противъ этого говоратъ!"
       Его самовластіе.
      По отношенію къ обывателямъ онъ проявляетъ безпред?льное самовластіе и произволъ: отдаетъ въ солдаты не того, кого сл?дуетъ, подвергаетъ с?ченію невинныхъ людей.
       Его практическая сметка.
      Необразованный и грубый въ обращеніи (разговоръ съ купцами), онъ въ то же время отличается большой практической сметкой – и это его гордость. Онъ самъ говоритъ, что ни одинъ мошевникъ его провести не могъ, что онъ самъ ихъ "подд?валъ на уду". Онъ ясн?е вс?хъ другихъ чиновниковъ понимаетъ положеніе вещей, и когда т?, объясняя причины присылки къ нимъ ревизора, заносятся, Богъ знаетъ куда, онъ, какъ челов?къ практическій, говоритъ не о причинахъ,a o грядущихъ посл?дствіяхъ.Онъ лучше вс?хъ другихъ чиновниковъ города ум?етъ обд?лывать свои д?лишки, потому что прекрасно понимаетъ душу челов?ческую, потому что находчивъ, ум?етъ играть на челов?ческихъ слабостяхъ,- вотъ почему онъ долго и безнаказанно лавируетъ среди различныхъ доброд?тельныхъ губернаторовъ и ревизоровъ.
       Его двоев?ріе.
      Его необразованность сказывается не только въ отсутствіи лоска въ манерахъ, но выражается еще очевидн?е въ его суев?ріи,- онъ очень наивно, по-язычески, понимаетъ свои отношенія къ Богу, считая себя настоящимъ христіаниномъ и челов?комъ образцовой набожности ("я въ в?р? твердъ" – говоритъ онъ), подъ религіей понимая только обрядность, выражающуюся въ пос?щеніи церкви по праздникамъ, въ соблюденіи постовъ. Онъ стоитъ еще на той "двоев?рной" точк? зр?нія, которая допускаетъ возможность "подкупать" своего Бога жертвоприношеніями въ род? пудовой св?чи {"Поставлю такую св?чу, какой еще никто не ставилъ: на каждаго бестію-купца наложу доставить по три пуда воску",- говорить онъ.}.
       Добродушіе.
      Св?тлой чертой городничаго надо признать его добродушіе. Считая себя, благодаря сватовству Хлестакова, безконечно выше вс?хъ въ город?, онъ не заносится такъ, какъ его пустая супруга,- остается т?мъ же простымъ челов?комъ,- грубовато-радушнымъ и просто-гостепріимнымъ.
       Жена городничаго.
      Жена его, глупая и ничтожная женщина, до старости сохранившая манеры молодой кокетки-щеголихи, поражаетъ безконечной пустотой своей души. Она пом?шана на "св?тской жизни", на нарядахъ,- она воображаетъ себ?, что еще можетъ нравиться мужчинамъ, и соперничаетъ со своей дочерью въ д?л? пріобр?тенія поклонниковъ и ухаживателей. Живетъ она сплетнями и интригами у?зднаго города. Жевщина легкомысленная, она легко всему в?ритъ. Когда она р?шила, что пере?детъ въ Петербургъ и будетъ тамъ играть роль св?тской львицы, она не скрываетъ своего презр?нія ко вс?мъ своимъ недавнимъ друзьямъ и знакомымъ. Эта черта, свид?тельствующая объ ея душевной низости, ставитъ ее еще ниже ея супруга.
       Дочь.
      Дочь городничаго идетъ по стопамъ матери,- она тоже любитъ наряжаться, тоже любитъ кокетничать, но она еще не испорчена такъ, какъ мать, ложью и пустотой этой провинціальной жизви и не научилась еще такъ ломаться, какъ мать.
       Хлестаковъ. Хвастовство. Фантазія. Тщеславіе и самодовольство. Безполезность. Легкомысліе.
      Бол?е сложнымъ является образъ Хлестакова. Это – пустой безд?льникъ, ничтожный маленькій чиновникъ, весь смыслъ жизни котораго заключается въ томъ, чтобы "пустить кому-нибудь пыль въ глаза" – своими манерами, сигарами, моднымъ костюмомъ, отд?льными словечками… Онъ хвастаетъ постоянно передъ вс?ми и даже передъ самимъ собой. Его ничтожная, безсмысленная жизнь жалка, но онъ этого не зам?чаетъ,- онъ всегда доволенъ собой, всегда счастливъ. Особенно ему помогаетъ забывать неудачи его фантазія, которая легко уноситъ его изъ пред?ловъ д?йствительности. Въ немъ н?тъ горечи угнетеннаго самолюбія, какъ y Поприщина,- y него есть тщеславіе, и онъ лжетъ съ увлеченіемъ, потому что это лганье помогаетъ ему забыть свою ничтожность. Больное самолюбіе свело Поприщина съ ума, a тщеславіе пустого, легкомысленнаго челов?ка до этого не доведетъ. Онъ не вообразитъ себя "испанскимъ королемъ" и потому въ сумасшедшій домъ не попадетъ,- въ лучшемъ случа? его поколотятъ за вранье, или посадятъ въ долговое отд?леніе за долги. Въ Хлестаков? Гоголь вывелъ безполезнаго, ненужнаго челов?ка, который даже своими мыслями и языкомъ управлять не можетъ: покорный рабъ своей фантазіи, богато над?ленный "необыкновенною легкостью въ мысляхъ", онъ живетъ день за днемъ, не отдавая себ? отчета, что и зач?мъ онъ д?лаетъ. Вотъ почему онъ можетъ одинаково легко сд?лать зло и добро, и сознательнымъ плутомъ никогда не будетъ: онъ не выдумываетъ никакихъ плановъ, a говоритъ и д?лаетъ то, что подскажетъ ему его легкомысленная фантазія. Оттого онъ можетъ заразъ сд?лать предложеніе и жен? городничаго, и дочери, съ полной готовностью на об?ихъ жениться,- можетъ забрать въ долгъ деньги y чиновниковъ, уб?жденный, что имъ отдастъ, можетъ разолгаться до того глупо, что тутъ же и проговаривается, и заговаривается до чепухи.
       Психологическая ошибка чиновниковъ города.
      Напуганное воображеніе трусящихся чиновниковъ, ожидавшихъ ревизора, создало изъ этой "сосульки" ожидаемаго ревизора. Психологически эта ошибка вполн? понятна – она выражается пословицами: "пуганая ворона и куста боится", "у страха глаза велики". Этотъ "испугъ" и "тревога сов?сти" увлекли даже ловкаго и неглупаго плута-городничаго въ роковую для него ошибку.
       Судья. Попечитель богоугодныхъ заведеній.
      Другіе чиновники города представляютъ собою мелкія разновидности типа городничаго. Судья-челов?къ тоже нечистый на руку, чего онъ совершенно искренне самъ не зам?чаетъ {Онъ оправдываетъ себя очень распространеннымъ аргументомъ, указывающимъ на количественную сторону зла, "гр?хи гр?хамъ рознь!" – говоритъ онъ. Брать взятки борзыми щенками – это пустякъ, по его мн?нію; брать же крупныя взятки – это преступленіе – думаетъ онъ.},- д?ла не д?лаетъ, до нел?пости глупъ и, въ то же время, полонъ самомн?нія только потому, что обладаетъ см?лостью говорить о вопросахъ религіозныхъ съ такою свободой, что y в?рующихъ "волосы дыбомъ встаютъ". Но въ вопросахъ практическихъ онъ поражаетъ своею наивностью. Въ лиц? Земляники Гоголь вывелъ не только казнокрада, но еще мелкаго и подлаго интригана, который хочетъ товарищамъ по б?д? подставить ножку.
       Добчинскій и Бобчинскій.
      Добчинскій и Бобчинскій – олицетвореніе самой безпросв?тной пошлости. Они д?ломъ никакимъ р?шительно не занимаются, никакими вопросами религіозными, философскими, политическими даже въ той м?р?, которая доступна другимъ д?йствующимъ лицамъ комедіи, не интересуются,- они собираютъ и разносятъ только маленькія м?стныя сплетни, или питаютъ свое убогое любопытство, или наполняютъ свою праздную, никому ненужную жизнь…
       Осипъ.
      Въ лиц? Осипа Гоголь вывелъ типъ стараго кр?постного слуги, испорченнаго безд?льемъ лакейской жизни. Онъ вкусилъ плодовъ цивилизаціи петербургской жизни,- научился ?здить на извозчикахъ безплатно, благодаря сквознымъ воротамъ; онъ ц?нитъ "галантерейное обращеніе" столичныхъ мелочныхъ лавокъ и Апраксина двора. Своего легкомысленнаго и пустого барина онъ презираетъ отъ всей своей души, потому что чувствуетъ себя неизм?римо умн?е его. Къ сожал?нію, умъ его исключительно-плутоватый. Если его баринъ мошенничаетъ по наивности, то онъ вполн? сознательно.
       Русская комедія до Гоголя.
      Русская комедія до пьесъ Гоголя была псевдоклассической no форм?и обличительной no иде?.Выше {См. во ІІ-ой части моей "Исторіи русской словесности" главу о псевдоклассической комедіи.} были уже выяснены вс? формальныя особенности этои комедіи (соблюденіе трехъ "единствъ", особое стременіе къ запутанности интриги пьесы, симметрическое д?леніе д?йствующихъ лицъ на типы "положительные" и "отрицательные", любовная интрига, дидактизмъ). Мы вид?ли уже, что даже лучшія пьесы XVIII в. и начала XIX (даже Фонвизина и Грибо?дова), въ формальномъ отношеніи, точно придерживались псевдоклассическихъ традицій. Только выдающійся талантъ обоихъ названныхъ писателей оживилъ сухое схематическое построеніе пьесъ живымъ изображеніемъ д?йствительности. Гораздо хуже д?ло обстояло съ писателями, мен?е талантливыми,- д?йствующія лица ихъ пьесъ, въ огромномъ большинств? случаевъ, безжизненны, шаблонны, являются односторонними носителями какихъ-нибудь опред?ленныхъ пороковъ (скупость, хитрость, лицем?ріе и пр.). Вотъ почему "обличеніе" въ этихъ пьесахъ не шло дальше критики "общечелов?ческихъ" пороковъ. Правда, въ комедіяхъ "бытовыхъ" обличались недостатки русской д?йствительности (щеголи и щеголихи, французоманія, нев?жество, дворянская спесь, педантство мнимыхъ ученыхъ и пр.), но герои, представители этихъ русскихъ пороковъ, были все такъ же безжизненны, потому что авторы, сл?дуя рецепту псевдоклассицизма {См. 1-ую часть ІІ-го вып. моей "Исторіи русской словесности", стр. 192.}, рисовали ихъ характеръ только съ одной стороны – со стороны обличаемаго порока. И въ идейномъ отношеніи комедіи Фонвизина и Грибо?дова представляютъ счастливое исключеніе въ ряду произведеній XVIII-XIX в. Въ нихъ зло русской жизни (кр?постное право, злоупотребленія чиновничества) захватывалось глубоко, казнилось сознательно и безпощадно.
       Комедія Гоголя въ формальномъотношеніи. Отсутствіе положительныхъ героевъ. Отсутствіе любовной интриги. Введеніе массы въ д?йствіе.
      Если сравнить комедіи Гоголя съ лучшими образцами русской комической драматургіи XVIII и XIX в., то мы увидимъ, что, въ формальномъ отношеніи, он? далеко оставляютъ за собой даже пьесы Фонвизина и Грибо?дова. И "Женитьба", и "Ревизоръ" – первыя русскія реалистическія комедіи, почти свободныя отъ узъ псевдоклассическихъ правилъ {Въ об?ихъ пьесахъ соблюдено толъко единство времени: д?йствіе пьесъ совершается въ одинъ день.}. Подобно тому, какъ Пушкинъ далъ въ "Борис? Годунов?" первый образецъ драмы въ "шекспировскомъ" вкус?,- Гоголь то же самое сд?лалъ въ области русской комедіи. Онъ первый y насъ далъ въ об?ихъ своихъ комедіяхъ – пьесы безъ положительныхъ героевъ. Этимъ нарушалась та шаблонная симметрія, которая соблюдается даже Фонвизинымъ и Грибо?довымъ; онъ обошелся безъ любовной интриги, которая въ пьесахъ его предшественниковъ обыкновенно связывала идеальнаго героя съ героиней. Онъ первый y насъ ввелъ массувъ д?йствіе комедіи. Въ пьесахъ псевдоклассическихъ все вниманіе устремлялось, главнымъ образомъ, на одногогероя и героиню,- остальныя немногочисленныя д?йствующія лица оставались въ т?ни,- они нужны были только для того, чтобы подавать реплики главнымъ д?йствующимъ лицамъ. У Гоголя вс? д?йствующія лица, существеннымъ образомъ, вовлечены въ д?йствіе пьесы.
      По этому поводу Гоголь говоритъ въ "Театральномъ разъ?зд?" сл?дующее: "Комедія должна вязаться сама собой, всей своей массою, въ одинъ большой, общій узелъ. Завязка должна обнимать вс? лица, a не одно или два, коснуться того, что волнуетъ, бол?е или мен?е, вс?хъ д?йствующихъ лицъ. Тутъ – всякій герой; теченіе и ходъ пьесы производятъ потрясеніе всей машины".
       Комедія "характеровъ".
      И, д?йствительно, въ об?ихъ своихъ пьесахъ Гоголю удалось такъ завязать интригу, что въ развертываньи ея должня были принять участіе многіяд?йствующія лица. Наконецъ, подобно Шекспиру и Пушкину, Гоголь въ своихъ пьесахъ далъ комедіи "характеровъ",- т. е. нарисовалъ живыхъ людей, со вс?ми своеобразностями ихъ сложныхъ характеровъ. Псевдоклассики въ своихъ комедіяхъ, сл?дуя прим?ру древнихъ комиковъ, выдвигали готовые "типы", д?лая ихъ носителями опред?ленныхъ страстей {Напр. въ древней комедіи: "Хвастливый воинъ", "Паразитъ", "Матрона" и пр. въ псевдоклассической "Петиметръ", "Субретка", "Лицем?ръ", "Хвастунъ". Самое названіе ролей, до сихъ поръ удержавшееся въ театр? ("первый любовникъ", "комическая старуха", "резонеръ", "ing?nue", "благородный отецъ" и пр.) – насл?діе псевдоклассической эпохи.}.
       Комедія Гоголя въ идейномъотношеніи.
      Но если, въ "формальномъ" отношеніи, об? комедіи Гоголя были "новымъ" и очень см?лымъ словомъ, то, въ "идейномъ" отношеніи, даже "Ревизоръ" стоитъ гораздо ниже многихъ предшествующихъ русскихъ пьесъ. He только въ комедіяхъ Фонвизина, Грибо?дова, но даже въ произведеніяхъ мен?е выдающихся,- напр. въ "Ябед?" Капниста, встр?тимъ мы больше сознательнаго отношенія къ русской жизни, больше см?лости въ ея обличеніи, глубины и ширины въ ея пониманіи.
       Сравненіе комедій Гоголя съ современными ей пьесами.
      Лучше всего выясвяются разм?ры реформы, произведенной Гоголемъ въ области русской драматургіи изъ сравненія съ современными ему пьесами Хмельницкаго, кн. Шаховскаго, Загоскина и, особенно, Квитки-Основьяненко. Произведенія ихъ – пустые фарсы, карикатурно разыгрывающіе анекдоты изъ какой-то интернаціовальной жизни съ героями, типическія черты которыхъ давно вс?мъ изв?стны. Если въ этихъ комедіяхъ авторы брались за изображеніе русской жизни, они скользили, обыкновенно, по поверхности этой жизни, не заглядывая въ глубь ея.
       "Прі?зжій изъ столицы" комедія Основьяненко и значеніе этой пьесы для "Ревизора".
      Изъ названныхъ драматурговъ особенное зваченіе для исторіи "Ревизора" им?етъ Квитка-Основьяненко; среди его пьесъ есть одна, несомн?нно, большое значеніе им?вшая для "Ревизора". Эта пьеса называется: "Прі?зжій изъ столицы, или суматоха въ у?здномъ город?",- пьеса, по содержанію своему, очень близкая къ "Ревизору".
      Самъ Гоголь говорилъ, что сюжетъ "Ревизора" уступленъ ему Пушкинымъ, который передалъ ему разсказъ о д?йствительномъ случа?, им?вшемъ м?сто въ одномъ изъ русскихъ городовъ {Въ г. Устюжну прі?халъ какой-то авантаристъ, выдалъ себя ва ревизора и обобралъ чиновниковъ.}. Но содержаніе комедіи Квитки доказываетъ, что если y Пушкина Гоголь и позаимствовался "идеей", то многія детали онъ взялъ y Квитки, по своему разработавъ заимствованное. Содержаніе названной пьесы Квитки состоитъ въ сл?дующемъ.
       Содержаніе
      Городничій у?зднаго города Трусилкинъ получаетъ изв?стіе, что черезъ городъ по?детъ одна важная особа. Вс? въ город? и семья городничаго, и знакомые, и чиновники, встревожены этимъ изв?стіемъ, такъ какъ предполагаютъ въ ожидаемой "особ?" – ревизора. Дамы городскія, со своей женской точки зр?нія, интересуются будущимъ "гостемъ изъ столицы". Особенно взволнована сестра городничаго, старая д?ва сорока л?тъ, и жена одного чиновника, разбитная и глупая дама, мать дочери-вертушки, Ейжени (по-русски "Евгаша"), получившей воспитаніе въ трехъ французскихъ пансіонахъ.
      Чиновники опасаются воображаемаго ревизора и, каждый по своему, толкуютъ объ его прі?зд?. Изъ чиновниковъ въ пьес? большую роль играютъ Спалкинъ, у?здный судья, Печаталкинъ, почтовый экспедиторъ, и Ученосв?товъ, смотритель училищъ. Въ ожиданіи "ревизора", перетрусившій городничій принимаетъ рядъ экстренныхъ м?ръ: приказываетъ снять заборы на нижней улиц?, положить доски тамъ, гд? про?детъ "особа", сажей подмазать на улиц? фонари, и, наконец, чтобы не произошло пожара во время пребыванія "ревизора", запечататъ печи въ домахъ y б?дныхъ, и пр. Приставъ предлагаетъ набрать кое-кого и посадить въ острогъ, такъ какъ тамъ арестантовъ очень мало. Прі?зжаетъ незначительный чиновникъ Пустолобовъ, который сознательно плутуетъ, выдавая себя за "особу",- на самомъ д?л?, ему хочется жениться на богатой нев?ст?, и онъ, пользуясь растерянностью городничаго и чиновниковъ, совершаетъ рядъ очень хитро и искусно-сочиненныхъ мошенничествъ, по ошибк? в?нчается на старой д?в? сестр? городначаго, но дальше заставы не у?зжаетъ. Его обманъ раскрывается. Его задерживаютъ, отнимаютъ деньги. Комизмъ пьесы очень неглубокъ, и психологія д?йствующихъ лицъ авторомъ слабо разработана. Кром? того, есть тутъ и неизб?жный "идеальный любовникъ",- маіоръ Миловъ и "доброд?тельная д?вица" его любящая – племянница городничаго. Сличеніе этой пьесы съ "Ревизоромъ" доказываетъ, что Гоголь взялъ отсюда н?которыхъ д?йствующихъ лицъ, взялъ н?сколько сценъ,- но все это разработалъ совершенно самостоятельно.
       Отошеніе русской критики къ "Ревизору". Булгаринъ. Сенковскій.
      Критика отнеслась къ "Ревизору" очень разнообразно: противъ комедіи высказаны были обвиненія,- ей проп?ты были и дифирамбы. Булгаринъ разругалъ пьесу, назвавъ ее не комедіей, a "фарсомъ", давъ автору сов?тъ "поучиться драматическому искусству", такъ какъ онъ не им?етъ достаточныхъ для драматурга знаній. Критикъ находилъ въ пьес? "много цинизма и грязныхъ двусмысленностей"; онъ говорилъ, что "Ревизоръ" – клевета на русскую жизнь: "Ревизоръ" производитъ непріятное впечатл?ніе, говорилъ онъ,- не слышишь ни одного умнаго слова, не видишь ни одной благородной черты сердца челов?ческаго. Еслибъ зло перем?шано было съ добромъ, то, посл? справедливаго негодованія, сердце зрителя могло бы, по крайней м?р?, осв?житься, a въ Ревизор? н?тъ пищи ни уму, ни сердцу, н?тъ ни мыслей, ни ощущеній!" Сенковскій тоже назвалъ комедію Гоголя "непристойнымъ фарсомъ", въ которомъ н?тъ идеи, н?тъ нравовъ общества. Онъ говорилъ, что злоупотребленія бываютъ въ ц?ломъ мір? и изъ злоупотребленій нельзя писать комедій, потому что это не нравы народа, не характеристика общества, но преступленія отд?льныхъ лицъ. Упрекалъ Сенковскій Гоголя и за отсутствіе любовной интриги.
      Оба эти отзыва раздались изъ "консервативной" журналистики,- оба критика стояли на старой псевдоклассической точк? зр?нія.
       Кн. Вяземскій о "Ревизор?". Надеждинъ.
      Многіе критики выступили въ защиту "Ревизора". Кн. Вяземскій въ очень умной стать? превознесъ комедію Гоголя, поставилъ ее наряду съ "Недорослемъ" и "Горемъ отъ ума". Критикъ разбиваетъ старое псевдо-классическое д?леніе явленій природы на "низкія", недопустимыя искусствомъ,- и "возвышенныя". "Для художника, говорилъ Вяземскій, н?тъ въ природ? низкаго, a есть только истинное". Гоголя онъ превознесъ, какъ художника-реалиста. Защищаетъ онъ пьесу Гоголя и противъ т?хъ критиковъ, которые нападали на нее за отсутствіе морали, отсутствіе положительныхъ типовъ. "Литература не для малол?тнихъ", говорилъ онъ, и авторъ былъ правъ, что нарисовалъ лица въ томъ вид?, съ т?ми отт?нками св?та и безобразіями, какими они представлялись его взору. Пусть безнравственны лица – нравственно само впечатл?ніе, произведенное комедіей – и въ этомъ ея общественный смыслъ. Но надо быть справедливымъ и не преувеличивать самой безнравственности героевъ комедіи. Зач?мъ клепать на нихъ,- они бол?е см?шны, нежели гнусны: въ нихъ бол?е нев?жества, необразованности, нежели порочности… Говорятъ, что въ комедіи Гоголя не видно ни одного умнаго челов?ка; неправда. Уменъ авторъ. Говорить, что въ комедіи Гоголя не видно ни одного честнаго и благомыслящаго лица,- неправда – честное и благомыслящее лицо есть правнтельство, которое, силою закона поражая злоупотребленія, позволяетъ и таланту исправлять ихъ оружіемъ насм?шки". Съ большимъ сочувствіемъ отнесся къ комедіи журналъ Надеждина. Гоголя зд?сь похвалили за "ум?піе схватывать черты характеровъ"; его превознесли за то, что пьеса его отличается "народностью": "театръ нашъ скоро воскреснетъ", говорилъ критикъ,-"скажемъ больше, что мы скоро будемъ им?ть нашъ національный театръ, который будетъ насъ угощать не насильственными кривляньями на чужой манеръ, не заемнымъ остроуміемъ, не уродливыми перед?лками, a художественнымъ представленіемъ нашей общественной жизни". Критикъ указывалъ, что усп?хъ пьесы объясняется не только т?мъ, что она "см?шна",- "талантъ автора и современность произведенія" – вотъ, по его словамъ, главныя причины усп?ха. "Да, она см?шна, продолжаетъ авторъ, такъ сказать,- снаружи; но внутри – это горе-гореваньеце, лыкомъ подпоясано, мочалами испутано".
       Б?линскій о "Ревизор?".
      Въ 1840-омъ году отозвался о "Ревазор?" и Б?линскій. Онъ оц?нилъ пьесу съ эстетической точки зр?нія, признавъ, что строеніе, композиція пьесы образцовыя, что "Ревизоръ" – единственная русская комедія, которая вполн? удовлетворяетъ требованьямъ художественности. Критикъ ставилъ Гоголя выше Мольера, "для котораго поэзія никогда не была сама по себ? ц?ль, но средство исправлять общество осм?яніемъ пороковъ". "Комедія, говорилъ Б?линскій, должна представлять собой особый, замкнутый въ самомъ себ? міръ, т. е. должна им?ть единство д?йствія, выходящее не изъ вн?шней формы, но изъ идеи, лежащей въ ея основаніи".
       Гоголь о "Ревизор?".
      Вс? эти "похвалы" и "обвиненія", очевидно, не удовлетворяли Гоголя: онъ вид?лъ, что и хвалятъ его, и бранятъ многіе потому, что не понимаютъ т?хъ ц?лей, которыя пресл?довалъ онъ самъ, сочиняя свое произведеніе. Желая выяснить истинный смыслъ его, Гоголь написалъ н?сколько разъясненій "Ревизора": "Развязка Ревизора", "Дополненіе къ "Развязк? Ревизора", "Театральный разъ?здъ посл? представленія новой комедіи".
      " Развязка Ревизора". "Театральный разъ?здъ". Гоголь о "см?х?".
      Въ первомъ очерк? Гоголь постарался выяснить истинный смыслъ комедіи, раскрывъ ту аллегорію, которую она, якобы, собою представляетъ. Выше (стр. 131) было пересказано это толкованіе и отм?чена была его искусственность, даже фальшь, д?лающая мн?ніе Гоголя объ его пьес? для насъ необязательнымъ. Въ "Театральномъ разъ?зд?" Гоголь отв?чаетъ своимъ критикамъ, разбирая ихъ обвиненія, отчасти похвалы. Мы вид?ли уже, что обвиненія противъ пьесы сводились къ сл?дующему: 1) пьеса не комедія, a фарсъ; 2) построева она не по правиламъ: н?тъ завязки и развязки, 3) н?тъ доброд?тельныхъ героевъ. 4) комедія есть насм?шка надъ Россіей,- она опасна въ политическомъ отношеніи, такъ какъ она подрываетъ "основы" русской жизни. Эти обвиненія высказываются зрителями, которые, спускаясь посл? окончанія представленія по театральной л?стниц?, д?лятся впечатл?ніями, вынесенными изъ театра. На вс? обвиненія, тутъ же изъ толпы слышатся и отв?ты, оправдывающіе автора и его произведеніе. Одинъ изъ зрителей говоритъ о правильности построенія пьесы, о великомъ общественномъ значеніи серьезнаго комическаго сочиненія. Другой зритель опровергаетъ мн?ніе, будто комедія опасна въ политическомъ отношеніи, ссылаясь на слова одного мужичка, сказавшаго по поводу комедіи: "небось прытки были воеводы, a вс? побл?дн?ли – какъ пришла царская расправа". Изъ этого восклицанія онъ выводитъ заключеніе, что "основъ" государственной жизни пьеса незатрагиваетъ,- теряется уваженіе только къ порочнымъ слугамъ государства. Тотъ же зритель говоритъ о великомъ нравственномъ значеніи комедіи, приглашая слушателей внимательн?е заглянуть въ свои сердца,- поискать тамъ т?хъ чувствъ и мыслей, которыя высм?яны авторомъ въ его комедіи. Въ конц? концовъ, въ уста "автора" Гоголь влагаетъ свои мысли о великомъ очищающемъ значеніи "см?ха". Онъ указываетъ, какая громадная духовная сила сокрыта въ см?х? – его боятся вс?,- даже т?, "кто уже ничего не боится на св?т?". Серьезный см?хъ не есть пустозвонство. "Онъ углубляетъ предметъ, заставляетъ выступить ярко то, что проскользнуло бы, безъ проницающей силы, котораго мелочь и пустота жизви не испугали бы такъ челов?ка; ничтожное и презр?нное, мимо чего челов?къ проходитъ равнодушво всякій денъ" – проясняется и д?лается понятнымъ, благодаря указанію писателя-юмориста. Его и задача поэтому сводится къ тому, чтобы поучать отрицательныии образами, подчеркивая и отдавая на см?хъ безобразіе зла. Осм?ивая зло, онъ, т?мъ самымъ, возвышаетъ идеалъ добра. Вотъ почему юмористъ- не гаеръ, не балаганный шутъ-зубоскалъ, a врачъ, который врачуетъ челов?ческіе недуги, скорбя въ то же время надъ падшимъ челов?комъ. "Въ глубин? холоднаго см?ха, говоритъ "авторъ", могугъ отыскаться горячія искры в?чной, могучей любви, и кто льетъ часто душевныя, глубокія слезы,- тотъ, кажется, бол?е вс?хъ см?ется на св?т?".
       Историко-литературное значеніе "Ревизора".
      Комедія "Ревизоръ" им?етъ большое значеніе не только художественное и общественное (вопреки желанію автора), но и "историко-литературное". Гоголь, благодаря своимъ комедіямъ, сталъ во глав? новой школы драматурговъ-реалистовъ, которые навсегда освободились отъ узъ псевдоклассицизма и взялись за правдивое изображеніе русской жизни. Гоголь создалъ "національный" русскій театръ и, подъ его вліяніемъ, создалась ц?лая школа писателей, среди которыхъ самое видное м?сто занимаетъ Островскій. Какъ въ "Женитьб?", такъ и въ "Ревизор?" Гоголь далъ н?сколько удачныхъ портретовъ изъ русской д?йствительности,- и въ произведеніяхъ Гончарова, Тургенева. Островскаго, Пот?хина, Сухово-Кобылина и мн. др. мы встр?тимъ не разъ развитіе, усложненіе т?хъ русскихъ образовъ, которые впервые найдены и художественно отм?чены еще Гоголемъ.
       Пов?сти посл?дняго періода: "Шинель". Основная идея пов?сти "Шинель".
      Изъ пов?стей Гоголя посл?дняго періода, написанныхъ въ Италіи, особенно ц?нны дв?: "Шинель" и "Мертвыя Души".
      Основная идея пов?сти "Шинель" очепь возвышенна. Положительно можно сказать, что это маленькое произведеніе, по глубин? идеи, стоитъ выше всего написаннаго Гоголемъ. Въ этой пов?сти онъ не изобличаетъ никого,- онъ выступаетъ съ евангельской пропов?дью любви къ ближнимъ; онъ въ образ? героя рисуетъ "нищаго духомъ", челов?ка "маленькаго", "ничтожнаго", малозам?тнаго и утверждаетъ, что это существо достойно и челов?ческой любви и даже уваженія. Трудно было доказать такую "см?лую" идею въ то время, когда средняя публика находилась еще подъ вліяніемъ эффектныхъ героевъ Марлинскаго и его подражателей,- и т?мъ бол?е чести Гоголю, что онъ р?шился сказать свое слово въ защиту героя "униженнаго и оскорбленнаго", не побоявшись даже поставить его на пьедесталъ.
       Характеристика героя пов?сти.
      Акакій Акакіевичъ Башмачкинъ – маленькій чиновникъ, обиженный судьбою и людьми, не над?ленный никакими способностями, кром? ум?нія красиво переписывать бумаги, представленъ челов?комъ, который не только добросов?стно, но даже съ любовью занимается своимъ д?ломъ. Это д?ло, переписыванье бумагъ,- весь смыслъ и единственная радость его одинокой, полуголодной жизни,- ни о чемъ другомъ онъ не мечтаетъ, ни къ чему не стремится и ни на что другое онъ не способенъ. Когда ему, въ вид? повышенія, дали самостоятельную работу, онъ оказался не въ состояніи ея исполнить и просилъ оставить его при переписк?. Это сознаніе своего духовнаго безсилія подкупаетъ зрителя, располагаетъ его сразу въ пользу скромнаго Башмачкина.
      Но Гоголь въ своей пов?сти требуетъ уваженія къ этому челов?ку, которому, говоря словами евангельской притчи, былъ данъ "одинъ талантъ", и этотъ "талантъ" не былъ имъ зарытъ въ землю. Башмачкинъ, по мн?нію Гоголя, стоитъ выше даровитыхъ чиновниковъ, занимающихъ видныя м?ста, но небрежно отправляющихъ свои обязанности.
      Но не только уваженія къ Башмачкину, какъ къ скромному и честному работнику, требуетъ Гоголь въ своей пов?сти,- онъ требуетъ любви къ нему, какъ къ "челов?ку". Въ этомъ высокая моральная идея произведенія.
       Отношеніе Гоголя къ герою пов?сти.
      He над?ясь на то, что современные читатели въ состояніи будутъ сами разобраться въ этомъ произведеніи и понять "идею" его, Гоголь самъ раскрываетъ ее, изображая состояніе души одного чуткаго юноши, который понялъ благодаря встр?ч? съ Башмачкинымъ великое чувство христіанской любви къ ближнимъ. Эгоистическая и легкомысленная молодежь, въ чиновничьихъ вицъ-мундирахъ, любила пот?шаться надъ см?шнымъ и безотв?тнымъ старикомъ,- онъ покорно все переносилъ, лишь изр?дка жалкшхъ голосомъ повторяя: "Оставьте меня! Зач?мъ вы меня обижаете?" И Гоголь продолжаетъ:
      "И что-то страниое заключалось въ словахъ и голос?, съ какимъ они были произнесены. Въ немъ слышалось что-то такое, прекловяющее на жалость, что одинъ молодой челов?къ, который, по прим?ру другихъ, позволилъ-было себ? посм?яться надъ нимъ, вдругъ остановился, какъ будто пронзенвый, и съ т?хъ поръ, какъ будто, все перем?нилось передъ нимъ и показалось въ другомъ вид?. Какая-то неестественная сила оттолкнула его отъ товарищей, съ которыми онъ познакомился, принявъ ихъ за приличныхъ, св?тскихъ людей. И долго потомъ, среди самыхъ веселыхъ минутъ, представлялся ему низенькій чиновникъ, съ лысиною на лбу, съ своими проникающими словами: "Оставьте меая! Зач?мъ вы меня обижаете?" И въ этихъ проникающихъ словахъ звен?ли другія слова: "Я – братъ твой!" И закрывалъ себя рукою б?дный молодой челов?къ и много разъ содрогался онъ потомъ на в?ку своемъ, видя, какъ много въ челов?к? безчелов?чья, какъ много скрыто свир?пой грубости въ утонченной, образованной св?тскости – и, Боже! даже въ томъ челов?к?, котораго св?тъ признаетъ благороднымъ и честнымъ!"
      Башмачкинъ жилъ незам?тнымь и умеръ такимъ же нев?домымъ, забытымъ… Его жизнь не обильна впечатл?ніями, вотъ почему самыми крупными событіями въ ней было ужаснувшее его сознаніе, что надо купить новую шинель, радостныя мечты объ этой шинели, восторгъ его, когда шигель была y гего на плечахъ, и, наконецъ, мученья его, когда эта шинель была y него украдена и когда найти ее оказалось невозможнымъ… Вс? эти разнообразныя чувства, связанныя съ шинелью, ураганомъ ворвались въ его существованіе и смяли его въ короткое время. Башмачкинъ умеръ отъ такой же ничтожной причины, какъ старосв?тскіе пом?щики, и произошло это по той же причин?: слишкомъ безсодержательна была его жизнь, и оттого до гигантскихъ разм?ровъ выростала въ этой пустой жизни всякая случайность. Что для другого челов?ка, живущаго полной жизнью было бы непріятнымъ, но побочнымъ обстоятельствомъ, то для Башмачкина сд?лалось единственнымъ содержаніемъ жизни.
       Художественная ц?нность пов?сти.
      Въ художественномъ отношеніи, произведеніе это стоитъ очень высоко. Авторъ задалъ себ? трудную задачу,- окружить сочувствіемъ читателя ничтожный и см?шной образъ Башмачкина, не впадая въ карикатурность и слащавую сентиментальность. Какъ тонко и трогательно изобразилъ Гоголь маленькую, "муравьиную" душу своего героя, видно, хотя бы, изъ разсказа о т?хъ мысляхъ и пувствахъ, которыя овлад?ли имъ, когда онъ примирился, наконецъ, съ мыслью о необходимости купить новую шинель. У него ге хватало сорока рублей-
      "Акакій Акакіевячъ думалъ-думалъ и р?шилъ, что нужво будетъ уменьшить обыкновенныя издержки, хотя бы, по крайней м?р?, въ продолженіе одного года: изгнать употреблегіе чая по вечерамъ и не зажягать по вечерамъ св?чи, а, если что понадобится д?лать, идти въ комнату къ хозяйк? и работать при ея св?чк?; ходя по улицамъ, ступать, какъ можно легче и осторожн?е по камнямъ и плитамъ почти на цыпочкахъ, чтобы, такимъ образомъ, не истереть скоровременно подметокъ; какъ можно р?же отдавать прачк? мыть б?лье, a чтобы не занашивалось, то всякій разъ, приходя домой, скидать его и оставаться въ одвомъ только демикотоновомъ халат?,- очень давнемъ и щадимомъ даже самимъ временемъ.
      Надобно сказать правду, что сначала ему было н?сколько трудно привыкать къ такимъ ограничевіямъ, но потомъ какъ-то привыклось и пошло на ладъ,- даже онъ совершенно пріучился голодать по вечерамъ; но зато онъ питался духовно, нося въ мысляхъ своихъ в?чную идею будущей щинели. Съ этихъ поръ, какъ будто, самое существованіе его сд?лалось какъ-то полн?е, какъ будто онъ женился, какъ будто какой-то другой челов?къ присутствовалъ съ нимъ,- какъ будто, онъ быль не одинъ, a какая-то пріятная подруга жизни согласилась съ нимъ проходить вм?ст? жтзненную дорогу,- и подруга эта была не кто другая, какъ та же шинель, на толстой ват?, на кр?пкой подкладк? безъ износу… Онъ сд?лался какъ-то жив?е, даже тверже характеромъ, какъ челов?къ, который уже опред?лилъ и поставилъ себ? ц?ль. Съ лица и съ поступковъ его исчезло само собою сомн?ніе, нер?шительность, словомъ – вс? колеблющіяся и неопред?ленныя черты… Огонь порой показывался въ глазахъ его, въ голов? даже мелькали самыя дерзкія и отважныя мысли: "не положить ли, точно, куницу на воротникъ!"
      Такъ, балансируя между насм?шкой и сожал?ніемъ, см?хомъ и слезами, Гоголь тонко рисуетъ этотъ образъ, въ которомъ заразъ мы чувствуемъ сатиру и элегію.
      Изъ приведеннаго обрывка мы узнаемъ о томъ, что маленькій ничтожный Акакій Акакіевичъ былъ над?ленъ такой силой воли, которой, быть можетъ, не сыскать y многихъ людей съ характеромъ. Изъ этого же обрывка мы узнаемъ, что существо челов?ка, даже стоящаго на самой низкой ступени умственнаго развитія, доступно стремленіямъ къ "идеалу". Этимъ идеаломъвъ жнзви Башмачкина была хорошая ватная шинель. Мечта о шинели осв?тила его жизнь, показала ему ц?ль въ жизни – накопить денегъ для ея покупки. Эта мечта даже облагородила его, поднявъ его въ собственныхъ глазахъ…
       Другія д?йствующія лица въ пов?сти.
      Кром? Башмачкина, Гоголь вывелъ въ этой пов?сти чиновниковъ, находящихся на различныхъ ступеняхъ чиновничьей іерархіи. Легкомысленные молодые чиновники, между которыми есть и богачи, и знатные – это толпа, въ которой авторъ воплотилъ тотъ эгоизмъ, ту "свир?пую грубость", которой, по его словамъ, онъ много вид?лъ въ самой утонченной, образованной св?тскости. Въ "значительномъ лиц?" пов?сти Гоголь вывелъ челов?ка добродушнаго, но тщеславнаго и пустого; генеральскій чинъ ему вскружилъ голову,- къ своимъ подчиненнымъ и вообще людямъ, ниже его стоящимъ по служб?, онъ считаетъ необходимымъ отпоситься "строго, распекать ихъ при всякомъ удобномъ и неудобномъ случа?". И вотъ, челов?къ добрый въ душ?, одурманенный тщеславіемъ, онъ совершаетъ поступки, въ которыхъ тоже оказывается много самой "свир?пой грубости". "Челов?ческія", гуманныя отношенія къ людямъ вычеркнуты изъ программы его д?йствій,- онъ не желаетъ уеижать свое званіе внимательнымъ отношеніемъ къ людямъ, низшимъ по своему положенію!
       Литературная исторія пов?сти.
      Литературная исторія пов?сти выяснена историками литературы. Въ основ? ея лежитъ д?йствительный случай, происшедшій съ однимъ маленькимъ чиновникомъ, который долго копилъ деньги, чтобы купить ружье. Добившись, наконецъ, того, чего желалъ, онъ отправился на охоту и нечаянно уронилъ ружье въ р?ку и не могъ его достать. Съ горя онъ чуть не умеръ и спасли его товарищи, въ складчину купившіе ему новое ружье. Но, кром? этого случая, давшаго для пов?сти сюжетъ,нельзя не отм?тить и то обстоятельство, что пов?сть Гоголя органически связана съ русскимъ романомъ XVIII и начала XIX в.
       Предшественники Гоголя въ изображеніи маленькихъ людей.
      Среди произведеній Чулкова мы указали уже выше на пов?сть "Горькая участь", въ которой выведенъ чиновникъ – прообразъ Башмачкина. To же ничтожное мелкое существованіе героя, то же сочувственное, гуманное отношеніе къ нему автора. Сентиментализмъ принесъ съ собой пропов?дь любви къ людямъ "малымъ",- и, вотъ, Карамзинъ сд?лалъ, въ своей "Б?дной Лиз?" великое открытіе: "и крестьянки чувствовать ум?ютъ"; за его "Флоромъ Силинымъ, доброд?тельнымъ крестьяниномъ", въ нашей литератур? излюбленными сд?лались образы разныхъ маленькихъ людей, въ сердцахъ которыхъ авторы раскрывали высокія чувства любви къ людямъ, къ родин?, къ своему долгу. Пушкинъ въ Маш? Мироновой и ея родителяхъ раскрылъ въ сердцахъ простоватыхъ русскихъ людей ц?лый міръ возвышенныхъ чувствъ. Словомъ, это гуманное, благородное вниманіе къ т?мъ людямъ, мимо которыхъ равнодушно проходитъ толпа, сд?лалось традиціей русской литературы, и пов?сть Гоголя поэтому органически связана со всей предшествующей литературой. Гоголь сказалъ "новое слово" въ этой пов?сти только въ томъ отношеніи, что онъ въ "см?шномъ", "жалкомъ" нашелъ возвышенное и сум?лъ свою идею воплотить такъ художественно, какъ это не удалось его предшественнику въ XVIII в. – Чулкову.
       Значеніе пов?сти для посл?дующей русской литературы.
      Пов?сть Гоголя им?етъ большое значеніе и для посл?дующей русской литературы. "Мы вс? явились изъ-подъ "Шинели" Гоголя!" сказалъ Достоевскій – и, д?йствительно, многія пов?сти его,- пов?сти, самыя гуманныя по настроенію, отзываются вліяніемъ Гоголя. Вс? первыя произведенія Достоевскаго ("Б?дные люди", "Униженные и оскорбленные"),- все это развитіе гуманныхъ идей Гоголя, воплощенныхъ въ его "Шинели". Иностранная критика отм?чаетъ, что одной изъ самыхъ характерныхъ чертъ русской литературы надо признать тенденцію пропов?дывать состраданіе къ падшему брату, или вообще къ несчастному, обиженному судьбой и людьми. Д?йствительно, это наша литературная традиція, и въ исторіи ея укр?пленія и развитія самое видное м?сто занимаетъ Гоголь, съ его трогательною пов?стью "Шинель".
       Основная идея "Мертвыхъ Душъ" – а) съ точки зр?нія Гоголя.
      Опред?лить основную идею поэмы "Мертвыя Души" не совс?мъ просто. Объясняется это, прежде всего, т?мъ, что мы им?емъ лишь небольшую часть этого произведенія,- лишь первуючасть, да отд?льные разрозненные куски второй.Такимъ образомъ, судить обо всемъпроизведеніи мы не им?емъ возможности. A зат?мъ положеніе критика затрудняется т?мъ, что въ его распоряженіи есть толкованія, которыя далъ своему произведенію самъ авторъ, и об?щанія, которыя онъ хот?лъ выполнить при окончаніи поэмы, но не усп?лъ. По собственному признанію Гоголя, онъ самъ сначала писалъ безъ всякихъ серьезныхъ ц?лей. Пушкинъ далъ ему сюжетъ, благодарный для его таланта; Гоголь увлекся комизмомъ т?хъ положеній, которыя легко вплетались въ этотъ сюжетъ,- и сталъ писать "карикатуру," "не опред?ливши себ? обстоятельнаго плана, не давши себ? отчета, что такое долженъ быть самъ герой. Я думалъ просто, говоритъ Гоголь, что см?шной проектъ, исполненіемъ котораго занятъ Чичиковъ, наведетъ меня на разнообразныя лица и характеры". Это свободное, чисто-художественное творчество и помогло Гоголю создать лучшія страницы первой части – т? страницы, которыя вызвали y Пушкина восклицаніе: "Господи! какъ грустна Русь". Восклицаніе это поразило Гоголя – онъ увидалъ, что изъ "шалости" его пера, изъ его шутливаго, несерьезнаго, произведенія можетъ выйти н?что крупное. И вотъ, поощренный Пушкинымъ, онъ задушалъ въ своемъ произведеніи показать "съ одного боку Россію", т. е. полн?е, ч?мъ въ "Ревизор?" {Тамъ представленъ былъ, по мн?нію Гоголя, "уголокъ" Россіи,- зд?сь вся Россія, хотя и "съ одного бока".}, изобразить отрицательныя стороны русской жизни.
      Ч?мъ бол?е углублялся Гоголь въ свое произведеніе,- т?мъ слаб?е д?лалось вліяніе Пушкина; ч?мъ самостоятельн?е д?лалось отношеніе Гоголя къ его работ?,- т?мъ сложв?е, искусственн?е, тенденціозн?е д?лались его замыслы. Прежде всего, онъ задумалъ расширить пред?лы изображаемаго,- захот?лъ показать Россію ужъ не "съ одного бока", a всю ц?ликомъ – зло и добро, въ ея жизни заключенное; потомъ онъ сталъ думать о "план?" для своего уже начатаго произведенія,- онъ задавалъ себ? "тревожные вопросы о "ц?ли" и "смысл?" своего труда. И тогда поэма, въ его воображеніи, разрослась въ три части. В?роятно, поздн?е онъ усмотр?лъ въ ней тотъ аллегорическій смыслъ, о которомъ было уже сказано выше {См. стр. 131.}. Три части "Мертвыхъ Душъ" должны были, въ законченномъ вид?, соотв?тствовать тремъ частямъ дантовской "Божественной Комедіи": первая часть, посвященная изображенію только зла – должна была соотв?тствовать "Аду"; вторая часть, гд? зло не было такъ отвратительно, гд? начинается просв?тъ въ душ? героя, гд? выводятся уже н?которые положительные типы – отв?чала бы "Чистилищу",- и, наконецъ, въ заключительной третьей части, Гоголь хот?лъ представить въ апо?еоз? все то добро, которое заключалось въ душ? "русскаго челов?ка",- эта часть должна была соотв?тствовать "Раю". Такимъ образомъ, явилось то искусственное громоздкое настроеніе, та хитрая систематизація матеріала, съ которымъ не справился Гоголь.
      Но, кром? этой задуманности композиціи, еще моральная тенденція пом?шала Гоголю свободно творить. Все выраставшія заботы о своемъ "душевномъ д?л?", объ очищеніи своего сердца, пагубнымъ образомъ отразились на его творчеств?. И вотъ, его поэма понемногу обратилась въ какую-то "сточную трубу", куда онъ сливалъ свои воображаемые и д?йствительные "пороки" {В?роятно, это сильн?е всего зам?чалось въ сожженной части "Мертвыхъ Душъ", о которой самъ Гоголь говорилъ, какъ о неудачной вещи.}. "Герои мои потому близки душ?, говоритъ онъ, что они изъ души,- вс? мои посл?днія сочиненія – исторія моей собственной души". Онъ самъ сознавался, что, когда въ немъ усиливалось желаніе избавиться отъ разныхъ душевныхъ пороковъ, онъ "сталъ над?лять своихъ героевъ, сверхъ ихъ собственныхъ "гадостей" – своими собственными. И, по его словамъ, это помогло ему самому сд?латься лучше…
      Итакъ, самъ Гоголь даетъ намъ три толкованія своей поэмы – 1) начало ея (первая часть) – безхитростное изображеніе своеобразныхъ лицъ и характеровъ, взятыхъ изъ русской жизни. Характерная черта, объединяющая почти вс?хъ героевъ первой части – безотрадная пошлость, полная безсознательность жизни, непониманіе ея ц?лей и смысла: съ "этого боку" представилъ онъ "русское общество", 2) это произведеніе должно было охватить всю Россію,- все зло и добро, въ ней заключенное. Въ такомъ широкомъ толкованіи русской д?йствительности вид?лъ Гоголь "службу" передъ родиной – и 3) произведеніе это должно было служить ему лично, въ д?л? его духовнаго самосовершенствованія. На себя онъ смотр?лъ, какъ на "моралиста", который не только укажетъ согражданамъ на то зло, которое вносятъ въ жизнь отд?льные порочные д?ятели, но нарисуетъ и т? идеалы, которые спасутъ родину.
       b) съ точки зр?нія критики.
      Нетрудно понять, что для читателя "Мертвыхъ Душъ" необязательно это толкованіе: онъ им?етъ передъ глазами только первуючасть шэмы, въ которой мелькаютъ лишь случайныя об?щанія на то, что въ будущемъ разсказъ приметъ иной характеръ,- до личнаго "душевнаго д?ла" писателя читателю н?тъ д?ла. Поэтому приходилось судить произведеніе, оставивъ замыслы автора, не копаясь въ его душ?. И вотъ, современная и посл?дующая критика, вопреки Гоголю, опред?лила сама идею произведенія. Какъ раньше въ "Ревизор?", такъ и въ "Мертвыхъ Душахъ" усмотр?но было желаніе автора указать на безобразіе русской жизни, которое, съ одной стороны, завис?ло отъ кр?постного права, съ другой стороны,- отъ системы управленія Россіей. Такимъ образомъ, "идея" "Мертвыхъ Душъ" большинствомъ была признана обличительной, авторъ – причисленъ къ благороднымъ сатирикамъ, см?ло бичующимъ зло современной д?йствительности. Словомъ, произошло то же, что раньше было съ "Ревизоромъ": 1) желаніе автора было одно, a результаты его творчества привели къ выводамъ, которыхъ онъ совс?мъ не желалъ, не ожидалъ… 2) какъ относительно "Ревизора", такъ и относительно "Мертвыхъ Душъ" намъ приходится устанавливать идею произведенія, обходясь не только безъ помощи автора, но даже вопреки его желаніямъ: мы должны вид?ть въ этомъ произведеніи картину отрицательныхъ сторонъ русской жизни, и въ этой картин?, въ ея осв?щеніи, усмотр?ть великій общественный смыслъ произведенія.
       Характеристика Чичикова. Исторія его души и идеаловъ. Д?тство Чичикова. Недовольство д?йствительностью. "Деньги" въ жизни. "Карьера". Отношеніе къ людямъ. Постепенное расширеніе идеаловъ Чичикова.
      Центральную фигуру въ "поэм?" представдяетъ собою Чичиковъ. Гоголь особенно обстоятельно очертилъ этотъ образъ, который, какъ говорятъ, долженъ былъ занимать видную роль во вс?хъ трехъ частяхъ "Мертвыхъ душъ". Обрисовывая своихъ героевъ, Гоголь почти всегда даетъ намъ, бол?е или мен?е, обстоятельную исторіюихъ душъ {Исторія Плюшкина, Тентетникова, исторія жизни русскихъ мужиковъ (см. чтеніе Чичиковымъ списка именъ купленныхъ имъ крестьянъ). Въ уста Муразова онъ вкладываетъ объясненіе, почему интересна исторія челов?ка. Строгому генералъ-губернатору Муразовъ говопритъ: "…Если не примешь во вниманіе и прежнюю жизнь челов?ка, если не разспросишь обо всемъ хладнокровно, a накричишь съ перваго раза, напугаешь только его,- да и признанія настоящаго не добьешься; a какъ съ участіемъ его разспросишь, какъ братъ брата,- самъ-съ все и выскажетъ… Затруднительны положенья челов?ка, ваше сіятельство, очень, очень затруднительны. Бываегь такъ, что кажется кругомъ виноватъ челов?къ… a какъ войдешь,- даже и не онъ… Такое гуманное отношеніе къ каждому челов?ку рекомендуетъ Гоголь въ письм? къ "занимающему важное м?сто" ("Выбранныя М?ста"). Отсутствіе этого гуманнаго вниманія осудилъ онъ въ "Шинели'' – въ той сцен?, когда "значительное лицо" накричало на Башмачкина.}. Эта исторія, въ его глазахъ, много объясняетъ въ характер? героя, ко многому заставляетъ относиться снисходительн?е {"Какъ же не защищать человіка, когда знаю, что онъ половину золъ д?лаетъ отъ грубости и нев?д?нія?" ("Мертв. Души", слова Муразова).}. Вотъ почему обстоятельно разсказываетъ онъ о д?тств? и воспитаніи своего героя. Безпросв?тно, безотрадно было это д?тство: б?дность, отсутствіе любви и ласки, безнравственность черстваго, нелюбящаго отца, грязь вн?шняя и внутренняя,- вотъ, та обстановка, въ которой онъ выросъ, ник?мъ не любимый, никому не нужяый. Но судьба над?лила его жел?зной энергіей и стремленіемъ устроить свою жизнь "порядочн?е",ч?мъ отецъ-неудачникъ, нечистоплотный и въ нравственномъ, и въ физическомъ смысл?. Эта "неудовлетворенность д?йствительностью" окрылила энергію маленькаго Чичикова. Изъ раннихъ столкновеній съ нищетой и голодомъ, изъ жалобъ отца на безденежье, изъ наставленія его: "копить деньгу", такъ какъ только на одну "деньгу" въ жизни и можно положиться,- вынесъ мальчикъ уб?жденіе, что деньги – основа земного счастья. Оттого благополучіями жизни стало представляться ему то, что можно достать деньгами – сытая, роскошная жизнь, комфортъ… Такіе идеалы стали рисоваться ему… И вотъ онъ началъ "изобр?тать" и "пріобр?тать": грошъ за грошемъ копилъ онъ деньги, изворачиваясь всячески въ обществ? товарищей, обнаруживая настойчивость необыкновенную. Еще въ школ? сталъ онъ "д?лать карьеру", подд?лываясь подъ вкусы учителя. Еще на школьной скамь? развилъ онъ въ себ? талантъ всматриваться въ челов?ческія слабости, ум?ло играть на нихъ, медленно, упорно созидав свою муравьиную работу. Ум?ніе подладиться подъ челов?ка помогло ему на служб?, но оно же развило въ немъ стремленіе разбирать "нужныхъ" людей отъ "ненужныхъ". Вотъ почему холодно отнесся онъ къ печальной участи своего бывшаго учителя, вотъ почему онъ никакихъ чувствъ благодарности не питалъ къ старому откупщику, который помогъ ему получить м?сто. Чувство благодарности убыточно -оно требуетъ "отъ чего-то" отказаться, "ч?мъ-то" поступиться, a это не входило въ расчеты "пріобр?тателя"-Чичикова. Деньги, какъ единственная и главная ц?ль жизни,- ц?ль нечистая, и пути къ ней нечисты, и Чичиковъ пошелъ къ этой ц?ли дорогой мошенничествъ и обмановъ, не падая духомъ, борясь съ неудачами… Между т?мъ, выйдя на широкій просторъ жизни, онъ расширилъ и углубилъ свой идеалъ. Картина сытой, роскошной жизни см?нилась другой, – онъ сталъ мечтать о спокойной, чистой семейной жизни, въ обществ? жены и д?тей. Тепло, уютно и чисто было ему, когда онъ отдавался этой мечт?. Въ дом? было полное довольство; онъ – прим?рный мужъ, уважаемый отецъ и почтенный гражданинъ родной земли. Ему казалось, что когда сбудутся его мечты, онъ забудетъ все прошлое,- свое грязное, безотрадное и голодное д?тство и тернистую дорогу, обозначенную мошенничествами и плутовствомъ. Ему казалось, онъ броситъ тогда плутовство, "исправится" и оставитъ "честное имя" своимъ д?тямъ. И вотъ, раньше, плутуя, онъ оправдывалъ себя сознаніемъ, что "вс? такъ д?лаютъ", теперь прибавилось новое оправданіе: "ц?ль оправдываетъ средства".
       Пути къ этимъ идеаламъ.
      Чище сд?лались его идеалы, но пути къ нимъ оставались грязными, и Чичиковъ грязнился все больше и больше. И, въ конц? концовъ, ему самоиу пришлось сознаться, что "плутоватость" сд?лалась его привычкой, его второй натурой: "н?тъ больше отвращенія отъ порока!" – жаловался онъ Муразову – "огруб?ла натура; н?тъ любви къ добру, н?тъ такой охоты подвизаться для добра, какова есть для полученія имущества!" Н?сколько разъ удавалось Чичикову воздвигнуть шаткое зданіе своего благополучія на мошенническихъ прод?лкахъ всякаго рода; н?сколько разъ былъ онъ близокъ къ осуществленію своихъ идеаловъ,- и всякій разъ все рушилось, приходилось все строить сначала.
       Сила воли Чичикова. Умъ Чичикова.
      Онъ отличается необыкновенной силой воли. "Назначеніе ваше – быть великимъ челов?комъ",- говоритъ ему Муразовъ, упрекая его за то, что великая сила его души, его энергія, была всегда направлена къ нечистой ц?ли. Объ его энергіи не разъ говоритъ и Гоголь, хотя бы, разсказывая его многотрудную "одиссею", когда сызнова приходилось устраивать свою жизнь. Кром? силы воли, Чичиковъ над?ленъ большимъ умомъ, не только практическимъ,- сметкой, изобр?тательностью, лукавствомъ и изворотливостью, но и т?мъ созерцательнымъ, "философскимъ" умомъ, который ставитъ его выше вс?хъ другихъ героевъ поэмы. Недаромъ Гоголь въ его голову вкладываетъ глубокія размышленія о судьб? русскаго челов?ка (чтеніе списка купленныхъ мужиковъ). Кром? того, Чичиковъ здраво разсуждаетъ о пошлости жизни прокурора, о томъ воспитаніи, которое въ Россіи портитъ д?вушку. Недаромъ онъ понимаетъ не только слабости челов?ческія, но и достоинства людскія, недаромъ, сталкиваясь съ честными людьми (генералъ-губернаторъ, Муразовъ), онъ оказывается способнымъ, именно въ моментъ своего униженія, нравственно подыматься. Не плутомъ изворотливымъ и лукавымъ рисуется онъ въ ихъ обществ?, a павшимъ челов?комъ, который понимаетъ глубину и позоръ своего паденія. "За умъ онъ не уважалъ еще ни одного челов?ка", говоритъ Гоголь, пока судьба не свела его съ Костанжогло, Муразовымъ и др. He уважалъ потому, что самъ былъ неизм?римо умн?е вс?хъ.
       Наклонности Чичикова къ поэзіи.
      Въ своемъ практическомъ геро?-плут? Гоголь отм?тилъ еще одну характерную черту – наклонность къ поэзіи, къ мечтательности. Его минутвое увлеченіе барышней, встр?ченной въ пути, чистое увлеченіе губернаторской дочкой, его настроеніе въ дом? Платоновыхъ, наслажденіе вечеромъ въ им?ніи П?туха, весной – въ деревн? Тентетникова, самыя мечты его о тихомъ благообразномъ семейномъ счасть? полны д?йствительной поэзіи…
       Чичиковъ съ людьми.
      Образъ Чичикова сразу пошл?етъ, когда онъ попадаетъ въ общество пошляковъ. Это происходитъ потому, что онъ всегда подлаживается подъ т?хъ людей, съ которыни им?етъ д?ло: онъ даже говорятъ {У него и стиль особенный выработанъ для того, чтобы разговаривать съ "толпой". Этотъ стиль отличается кудрявой витіеватостью, заимствованною изъ старыхъ авантюрныхъ романовъ XVIII в.: тамъ, обыкновенно, выводятся доброд?тельные герои, гонимые судьбой. Когда Чичиковъ сравниваетъ себя съ "ладьей", носимой по волнамъ житейскаго моря, говоритъ о томъ, что онъ "гонимъ за правду", пострадалъ отъ людской злобы,- мы невольно представляемъ себ? этихъ романическихъ героевъ, и это впечатл?ніе, въ глазахъ провинціаловъ, которые еще въ начал? в?ка (д?йствіе романа происходитъ въ начал? XIX в?ка, еще при жизни Наполеона I) дочитывали старые романы,- очевидно, очень пріятное. Людей бол?е образованныхъ, Тентетникова, Платонова, оно только изумило. Впрочемъ, въ разговор? съ Мурановымъ Чичиковъ не приб?гаетъ къ помощи этого "поэтическаго" стиля, который такъ расположилъ въ егопользу Манилова и губернскихъ дамъ.} и ведетъ себя иначе въ обществ? Манилова, Собакевича и Коробочки. Съ первымъ онъ сентиментальничаетъ, мечтаетъ, втирается въ его чувствительное сердце; со вторымъ онъ д?ловитъ, и на недов?ріе хозяина отв?чаетъ такимъ же недов?ріемъ (сцена съ деньгами и распиской); на безобидную глупую Коробочку онъ кричитъ, сулитъ ей "чорта". Когда Чичиковъ оказывается въ "обществ?", онъ подд?лывается подъ "тонъ" этого общества, усваиваетъ т? манеры, которыя зд?сь считаются "приличными",- и потому для толпы онъ всегда будетъ "приличнымъ", "благонам?реннымъ", "пріятнымъ"… Онъ не станетъ, какъ Чацкій, идти противъ ц?лой Москвы,- политика Молчалина ему удобн?е и легче.
      Чичиковъ понимаетъ людей и ум?етъ производить впечатл?ніе выгодное,- даже умнаго Костанжогло онъ очаровываеть, недов?рчиваго брата Платонова располагаетъ въ свою пользу. Кром? того онъ остороженъ,- даже въ подвыпитіи онъ ум?етъ удержать свой языкъ отъ излишней болтливости: осторожности, очевидно, научила его жизнь. Впрочемъ, иногда и онъ ошибается: такъ ошибся онъ въ Ноздрев?, ошибся и съ Коробочкой. Но эта ошиабка объясняется т?мъ, что и y Ноздрева, и y Kopoбочки такіе своеобразные характеры, которыхъ сразу даже Чичиковъ не постигъ.
       Отношеніе Чичикова къ себ? самому.
      Чичиковъ очень высокаго мн?вія о себ?: онъ уважаетъ себя за свою энергію, за свой умъ, за свое ум?ніе жить. Онъ любитъ себя за свои "чистыя мечты", которымъ ревностно служитъ; онъ любитъ себя за свое благообразіе, за свой нарядный костюмъ, за свои благородныя манеры,- словомъ, за то, что, выйдя изъ грязной норы, изъ грязнаго общества отца,- онъ сум?лъ сд?латься, по его мн?нію, "порядочнымъ челов?комъ".
       "Мелочность" Чичикова.
      Страсть къ "пріобр?тенію" наложила на него н?которую печать "мелочности" – онъ собираетъ въ свою шкатулку даже старыя афиши,- черта, достойная Плюшкина. Устройство его шкатулки, съ ящичками и секретными отд?леніями, напоминаетъ комодъ Коробочки, съ его м?шечкаии для гривенниковъ, двугривенныхъ. Въ школ? Чичиковъ копилъ деньги по методу Коробочки. Мелочность Чичвкова выражается и въ его любопытств?: онъ всегда выспрашиваетъ половыхъ, слугъ, собираетъ всевозможныя св?д?нія "на всякій случай",- такъ, какъ Плюшкинъ собиралъ разные предметы въ своемъ кабинет?.
       "Сострадательность".
      Отм?чаетъ Гоголь, правда, не безъ ироніи, вскользь, еще одну черту – его "сострадательность",- онъ всегда подавалъ нищимъ гроши. Но сострадательность эта "грошовая",- она далека до способности самопожертвованія, отреченія отъ какихъ-нибудь благъ въ пользу ближняго. У Чичикова вообще н?тъ любви къ ближнему. Онъ не возвысился дальше идеаловъ любви семейной, по существу своему, всетаки эгоистическихъ.
       Сложность его натуры.
      Если Гоголь, д?йствительно, хот?лъ на Чичиков? показать возрожденіе порочнаго челов?ка къ добру, то надо сознаться, выборъ героя сд?ланъ былъ имъ удачно. Сложная натура Чичикова богата самыми разнообразными качествами. Изумительная энергія его сочеталась съ умомъ, здравымъ смысломъ, лукавствомъ, большою гибкостью и неутомимостью.
       Оригинальность ума Чичикова.
      Но, кром? всего этого, Гоголь отм?тиль въ немъ "челов?ка-изобр?тателя", способнаго выдумать н?что "новое", сказать обществу, погрязшему въ косности, свое новое, хотя и преступное слово. У Чичикова н?тъ косности,- его умъ свободенъ и фантазія крылата. Но все это качества, такъ сказать, "нейтральныя",- они могугь быть равно направлены на зло и добро. Но Гоголь отм?тилъ въ душ? своего героя наличность сознательности,- Чичиковъ знаетъ, что совершаетъ зло, но ут?шаетъ себя мыслью, что "д?ланіе зла" въ его жизни – лишь "переходный моментъ". Въ этомъ ум?ніи отличить "добро" и "зло" – кроется источникъ возрожденія Чичикова. Оно т?мъ для него легче, что, въ сущности, жизненные идеалы ("чистое семейное счастье") его были если не особенно высоки, то, все же, безупречны. Къ тому же въ душ? его есть мягкіе элементы поэзіи и мечтательности. В?роятно, на вс?хъ этихъ положительныхъ качествахъ Чичикова желалъ Гоголь построить его возрожденіе.
       Другія д?йствующія лица въ поэм?.
      Въ первой части своей поэмы Гоголь, кром? Чичикова, вывелъ ц?лый рядъ пом?щиковъ и чиновниковъ,- между пом?щиками есть хозяйственные (Собакевичъ, Коробочка) и безд?льные, разоряющіе свое хозяйство (Маниловъ, Ноздревъ, Плюшкинъ); между чиновниками есть безобидные (губернаторъ, вышивающій по тюлю, почтмейстеръ, прокуроръ и др.), есть плуты и взяточники различныхъ отт?нковъ, добродушные и злостные,- но н?тъ "челов?ка" въ томъ высокомъ значеніи этого слова, которое связываетъ Гоголь съ этимъ понятіемъ, когда рисуетъ своихъ уродовъ въ первой части "Мертвыхъ душъ". Критикуя Плюшкина, Гоголь даетъ намъ понять, что съ словомъ "челов?къ" онъ соединяетъ существо, полное благородныхъ движеній души, над?ленное яснымъ сознаніемъ того, что такое жизнь, каковы ея смыслъ и ц?ль (размышленія Чичикова по случаю смерти прокурора), каковы обязанности челов?ка къ семь?, обществу, государству. Ни y кого изъ этихъ перечисленныхъ лицъ н?тъ сознанія "долга" {Ср. разсужденія Костанжогло о "долг?" пом?щиковъ, р?чь генералъ-губернатора о долг? чиновниковъ, Муразова – о долг? челов?ка.} передъ родиной и людьми,- и, въ этомъ отношеніи, Чичиковъ головой стоитъ выше ихъ вс?хъ. Вс? они ведутъ безсознательную, пошлую жизнь, день за днемъ; духовные интересы ихъ ничтожны. "Темный уголокъ" Руси, изображенный въ "Ревизор?",- въ "Мертвыхъ Душахъ" разросся въ обширное "темное царство".
       Собакевичъ.
      Въ лиц? Собакевича Гоголь вывелъ дворянина-"кулака", захолустнаго медв?дя, грубаго, плутоватаго (пом?стилъ въ списокъ мужиковъ бабу, подд?лавъ имя). Духовныхъ интересовъ y него н?тъ никакихъ,- его "душа" проситъ только ?ды, основательной, богатырской… Къ людямъ онъ относится съ недов?ріемъ (сцена съ расплатой Чичикова и распиской); онъ – большой пессимистъ и ругатель. Къ "просв?щенію" онъ относится критически, понимая, впрочемъ, подъ "просв?щеніемъ" только модную изысканность блюдъ во вкус? французской куіни. Челов?къ онъ практическій, хитрый,- сразу понимаетъ, въ чемъ д?ло; ловко обд?лываетъ свои д?ла. Но хозяинъ онъ хорошій,- и самъ онъ живетъ въ тепл? и сытости, и крестьяне y него сыты и здоровы; онъ бережетъ ихъ съ эгоистической точки зр?нія, какъ необходимый ему рабочій скотъ.
       Коробочка.
      Хорошей, домовитой хозяйкой представляется Коробочка; но это челов?къ другого масштаба,-все въ ней мелко: и душа, и жизнь ея, и хозяйство… Глупая и темная старуха, суев?рна, в?рящая въ чорта, она ловко устраиваетъ свое существованіе, потому что, при всей своей глупости, она хитра, разсчетлива, осторожна; къ людямъ она тоже относится подозрительно, недов?рчиво; подобно Собакевичу, она всегда "насторож?", уб?жденная въ душ?, что челов?къ челов?ку – врагъ (homo homini lupus est). Это черствое, суровое міросозерцаніе она хитро и ум?ло прикрываетъ своею слезливостью, жалобами на вдовью безпомощность; она б?днится изъ хитрости, a въ комод? ея, вм?ст? со всякими старыми юбками, лежатъ и толст?ютъ м?шечки съ гривенниками и двугривенными. Она – такая же скопидомка, какъ Собакевичъ, и такъ же жиловата, какъ онъ, несмотря на все свое вн?шнее добродушіе, даже гостепріимство (впрочемъ, блинами она угощаетъ Чичикова въ разсчет?, что онъ будетъ закупать y нея разные товары). Ko всякимъ "новшествамъ" она, какъ и Собакевичъ, относится съ недов?ріемъ; y обоихъ слишкомъ узокъ даже хозяйственный кругозоръ, y обоихъ полное отсутствіе фантазіи, ширины и свободы замысловъ.
       Плюшкинъ.
      Въ лиц? Плюшкина вывелъ Гоголь скрягу-психопата; онъ указалъ въ этомъ жалкомъ старик? ужасныя сл?дствія страсти "пріобр?тать" безъ ц?ли,- когда само пріобр?теніе д?лается ц?лью, когда теряется смыслъ жизни. Гоголь подробно разсказываетъ намъ, какъ изъ разумнаго практическаго челов?ка, нужнаго для государства и семьи, Плюшкинъ обращается въ "наростъ" на челов?честв?, въ какую-то отрицательную величину, въ "прор?ху"… Для этого ему нужно было только утратить смыслъ жизни. Прежде онъ работалъ для семьи. Его идеалъ жизни былъ тотъ же, что и y Чичикова,- и онъ былъ счастливъ, когда шумная, радостная семья встр?чала его, возвращающагося отдохнуть домой. Потомъ жизнь его обманула,- онъ остался одинокимъ, злобнымъ старикомъ, для котораго вс? люди казалисъ ворами, лгунами, разбойниками. Н?которая наклонность къ черствости съ годами увеличивалась, жестче д?лалось сердце, тускн?лъ прежде ясный хозяйственный глазъ,- и Плюшкивъ потерялъ способность различать крупное отъ мелкаго въ хозяйств?, нужное отъ ненужнаго,- все вниманіе, всю свою бдительность устремилъ онъ на домашнее хозяйство, на кладовыя, ледники… Тогда, какъ крупнымъ хл?бнымъ хозяйствомъ пересталъ онъ заниматься,- я хл?бъ, главное основаніе его богатства,- годами гнилъ въ сараяхъ, собиралъ онъ всякую рухлядь въ своей кабинетъ, даже y своихъ же мужиковъ кралъ ведра и друія вещи… Онъ терялъ сотня, тысячи, такъ какъ не хот?лъ уступять копейки, рубля. Онъ выжилъ совс?мъ изъ ума, и душа его, никогда не отличавшаяся величіемъ, совс?мъ измельчала и опошл?ла. Плюшкинъ сд?лался рабомъ своей страсти, жалкимъ скрягой ходящимъ въ лохмотьяхъ, живущимъ впроголодь. Нелюдимый, угрюмый, доживалъ онъ свою ненужную жизнь, вырвавъ изъ сердца даже родительскія чувства къ д?тямъ.
       "Плюшкинъ" и "Скупой Рыцарь".
      Плюшкина можно сопоставить со "скупымъ рыцаремъ" Пушкина, съ тою только разницею, что y Пушкина "скупость" представлена въ трагическомъ осв?щеніи,- y Гоголя въ комическомъ. Пушкинъ показалъ, что сд?лало золото съ челов?комъ доблестнымъ, челов?комъ крупнымъ,- Гоголь показалъ, какъ извратила копейка обыкновеннаго, "средняго челов?ка"…
       Остатки св?та въ душ? Плюшкина.
      Впрочемъ, Гоголь, такъ гуманно относящійся ко вс?мъ людямъ, даже къ падшимъ, не удержался отъ того, чтобы не бросить одного луча св?та въ деревянное сердце своего героя,- когда Плюшкинъ вспомнилъ свое д?тство, школу, товарищей,- на минуту согр?лось его сердце, тепл?е сд?лался его потухшій взоръ. Такъ въ сердц? скупого барона воспоминаніе о былой дружб? съ умершимъ герцогомъ, о дняхъ боевой славы, тоже согр?раетъ охлад?вшее сердце.
       Маниловъ; историческое значеніе этого типа.
      Интересный образъ представляетъ собою Маниловъ. Самъ Гоголь призналъ, что рисовать такіе характеры очень трудно. Въ немъ не было ничего яркаго, р?зкаго, бросающагося въ глаза. Такихъ расплывчатыхъ, неопред?ленныхъ образовъ много въ св?т?, говоритъ Гоголь; на первый взглядъ они похожи другъ на друга, но стоитъ вгляд?ться въ нихъ, и только тогда усмотришь "много самыхъ неуловимыхъ особенностей". "Одинъ Богъ разв? могъ сказать, какой былъ характеръ Манилова",- продолжаетъ Гоголь.- "Есть родъ людей, изв?стныхъ подъ именемъ: "люди такъ себ?, ни то, ни ce – ни въ город? Богданъ, ни въ сел? Селифанъ". Изъ этихъ словъ мы заключаемъ, что главное затрудненіе для Гоголя представляло не столько вн?шнее опред?леніе характера, сколько внутренняя оц?нка его: хорошій челов?къ Маниловъ, или н?тъ? Неопред?ленность его и объясняется т?мъ, что онъ ни добра, ни зла не д?лаетъ, a мысли и чувства его безупречны. Онъ – мечтатель, сентименталистъ; онъ напоминаетъ собою безчисленныхъ героевъ различныхъ сентиментальныхъ, отчасти романтическихъ романовъ и пов?стей: т? же мечты о дружб?, о любви, та же идеализація жизни и челов?ка, т? же высокія слова о доброд?тели, и "храмы уединеннаго размышленія", и "сладкая меланхолія", и слезы безпричинныя и сердечные вздохи… Приторнымъ, слащавымъ называетъ Гоголь Манилова; скучно съ нимъ всякому "живому" челов?ку. Совершенно такое же впечатл?ніе производитъ на челов?ка, избалованнаго художественной литературой XIX в?ка, чтеніе старыхъ сентиментальныхъ пов?стей,- та же приторность, та же слащавость и, наконецъ, скука.
      Но сентиментализмъ y насъ захватилъ н?сколько покол?ній, и потому Маниловъ – живой челов?къ, отм?ченный не однимъ Гоголемъ. Гоголь только отм?тилъ карикатурную сторону этой созерцательной натуры,- онъ указалъ на безплодность жизни сентиментальнаго челов?ка, живущаго исключительно въ мір? своихъ тонкихъ настроеній. И вотъ, тотъ образъ, который для людей конца XVIII в?ка считался идеальнымъ, подъ перомъ Гоголя предсталъ "пошлякомъ", коптителемъ неба, живущимъ безъ пользы родин? и людямъ, не понимающимъ смысла жизни… Маниловъ – карикатура на "прекраснодушнаго челов?ка" (die sch?ne Seele), это изнанка Ленскаго… Недаромъ самъ Пушкинъ, рисуя поэтическій образъ юноши, боялся, что если бы онъ остался въ живыхъ, подольше пожилъ впечатл?ніями русской д?йствительности, то подъ старость, отяжел?въ отъ сытной, безд?льной жизни въ деревн?, закутанный въ халатъ, онъ легко обратился бы въ "пошляка". И Гоголь нашелъ, во что онъ могъ бы обратиться – въ Манилова.
      Ц?ли жизни y Манилова н?тъ,- н?тъ никакой страсти – оттого н?тъ въ немъ задора, н?тъ жизви… Хозяйствомъ онъ не занимался, мягкій и гуманвый въ обращеніи съ крестьянами, онъ ихъ подчинилъ полному произволу приказчика-плута, и имъ отъ этого было нелегко.
      Чичиковъ легко понялъ Манилова и ловко разыгралъ съ нимъ роль такого же "прекраснодушнаго" мечтателя; онъ засыпалъ Манилова витіеватыми словами, очаровалъ н?жностью своего сердца, разжалобилъ жалкими фразами о своей б?дственной судьб? и, наконецъ, погрузилъ его въ міръ мечты, "паренія", "духовныхъ наслажденій"… "Магнетизмъ души", грезы о в?чной дружб?, мечты о блаженств? вдвоемъ философствовать въ т?ни вяза,- вотъ, мысли, чувства и настроенія, которыя въ Манилов? сум?лъ ловко расшевелить Чичиковъ…
       Ноздревъ.
      Полную противоположность Манилову представляетъ Ноздревъ. На сколько Маниловъ – натура въ себя углубленная, живущая въ своемъ собственномъ мір?, настолько Ноздревъ – натура общественная, челов?къ, не им?ющій никакого собственнаго міра. Это – общественный паразитъ, который не можетъ существовать безъ людей. Хозяинъ онъ никуда не годный, семьянинъ – тоже: онъ – картежникъ-шуллеръ, барышникъ, собутыльникъ, словомъ, онъ живетъ только въ "обществ?",- ч?мъ больше народу, т?мъ онъ чувствуетъ себя лучше, т?мъ откровенн?е раскрываетъ онъ себя. Это – лгунъ и хвастунъ по профессіи, крайняя степень Хлестакова, который вретъ только тогда, когда разыграется его фантазія. Въ противоположность ему, Ноздревъ вретъ всегда,- и пьяный, и трезвый, когда это ему нужно и когда не надо,- вретъ, не разбирая, в?рятъ ему, или н?тъ. Это – челов?къ "изолгавшійся". Легкость въ мысляхъ y него необыкновенная, такая же, какъ y Хлестакова,- оттого мысль y него скачетъ непосл?довательно, одна фраза часто логически не связывается съ другой (ср. разсказъ его объ ярмарочныхъ развлеченіяхъ). Жизнерадостный, суетливый, онъ всегда доволенъ жизнью. Самолюбія y него н?тъ, оскорбленій онъ не боится, и поэтому, взбалмошный и задорный, онъ легко наноситъ оскорбленія другимъ, не разбирая людей, не задумываясь о будущемъ; съ людьми онъ совершенно не считается, ни подъ кого не подлаживается и во вс?хъ видитъ только себя – то есть безшабашнаго гуляку, добродушнаго, беззаботнаго плута, для котораго суета и плутовство не есть средство удовлетворить корыстолюбіе, a просто возможность наполнить ч?мъ-нибудь свою безпокойную жнзнь,- средство занять ч?мъ-нибудь праздныя силы своей пошлой, но сильной натуры. Эта жажда жизни, д?ятельности, неразумно направленная, и создаетъ изъ него безпокойнаго челов?ка, "историческаго челов?ка", скандалиста, который готовъ "нагадить" всякому, не по злоб?, a всл?дствіе "неугомонной юркости и бойкости характера". Это – натура стихійная,- онъ не воленъ въ своихъ поступкахъ, въ своихъ словахъ. Его моральное безволіе удивительно сочетается y него съ наличностью энергіи (онъ можетъ на нед?лю запереться въ дом? для подбиранія картъ), съ р?шительностью и настойчивостью. Въ лиц? его Гоголь вывелъ сильнаго, но пошлаго челов?ка, въ жизни котораго н?тъ никакой ц?ли и смысла: онъ предпріимчивъ, какъ Чичиковъ, но его предпріимчивость безц?льна, безсмысленна, a потому и все существовавіе его – безнадежная глупость. Его Гоголь не выбралъ бы въ герои возрожденія.
       с) Третій періодъ "идеи" второй части "Мертвыхъ Душъ".
       с) Третій періодъ д?ятельности Гоголя.Гоголь сжегъ вторую часть своихъ "Мертвыхъ Душъ", но сохранившіеся отрывки позволяютъ высказать предположеніе, что идея этой второй части уже была иная; въ первой часгпиГоголь судилъ русское общество съ точки зр?нія содержательности его жизни и пришелъ къ печальному выводу: русская жизнь оказалась безсмысленной, пошлой,- почти вс? герои (кром? Чичикова) оказались "мертвыми душами",- ни одинъ не подошелъ сколько-нибудь подъ то идеальное пониманіе "челов?ка", которое выработалось y него. Въ отрывкахъ второй частичувствуется иное отношеніе къ русскому обществу: и герои зд?сь уже не животныя (кром? П?туха, которому, собственно, м?сто въ первой части), и отношеніе къ нимъ автора другое. Глубже, гуманн?е относится теперь Гоголь къ павшему челов?ку: горячей, мучительной любовію къ ближнему проникнуты т? страницы, гд? говоритъ y него Муразовъ, гд? авторъ разсказываетъ о Хлобуев?, объ униженіи Чичикова… Это "гуманное" отношеніе къ людямъ – и есть "идея" дошедшихъ отрывковъ второй части. И зам?чательно, что эти разрозненныя главы, по настроенію своему, гораздо ближе къ лучшимъ произведеніямъ Достоевскаго, Тургенева, Гончарова, Островскаго, ч?мъ законченння и отд?ланныя главы 1-ой части.
       Значеніе второй части для исторіи русской литературы.
      Гоголь хот?лъ нарисовать "положительные" русскіе типы, но, очевидно, онъ не сум?лъ художественно выполнить своего замысла,- онъ лишь нам?тилъего. Писатели-реалисты, его ученики, сл?дуя за нимъ, нарисовали намъ т? идеальныя лица изъ русской д?йствительности, которыя не дались ему {Его желаніе нарисовать идеальную русскую д?вушку въ лиц? Улиньки не удалось,- но, вм?сто него, эту задачу разр?шил Тургеневъ, Островскій, Толстой и др.}. Это реалистическое изображеніе "добра" создало новую эру въ русской литератур?. Оно неразрывно связалось съ пропов?дьюгуманности, съ пропов?дьюлюбви къ челов?ку. Такъ незам?тно, постепенно, благодаря Гоголю, русская литература, въ сущности, подошла къ пропов?ди идеаловъ христіанства. Такимъ образомъ, самое значеніе писателя изм?нилось. Раньше писатель былъ мирнымъ "одописцемъ-виршеплетомъ", былъ "гражданиномъ", былъ "сатирикомъ", былъ, какъ Пушкинъ – "челов?комъ", въ самолъ лучшомъ значеніи этого слова, изображавшимъ добро и красоту, но никто до Гоголя не былъ "пропов?дникомъ слова Божія",пропов?дникомъ евангельскойлюбви. A посл? него почти вс? лучшіе наши писатели сд?лались такими "пропов?дниками" (Достоевскій, Л. Толстой и др.). Писательское слово y него и y его учениковъ вернуло себ? то значеніе, которое им?ло въ древней Руси.
       Идеалы общественной жизни во второй части.
      Кром? того, въ этихъ главахъ второй части ясн?е вырисовываются идеалы общественной жизни, какъ они представлялись теперь Гоголіо. Дворянянъ, по его уб?жденію, долженъ "сид?ть на земл?", быть отцомъ для крестьянъ, в?рнымъ слугою отечеству. Служба его – въ забот? о процв?таніи своего им?нія, въ довольств? его самого и крестьянъ, потому что, по мн?нію Гоголя, процв?таніе родины завис?ло отъ процв?танія т?хъ единицъ, которыя называются "граждане". Такимъ образомъ, не на реформахъ и новшествахъ строилъ Гоголь это благополучіе, a на возстановленіи патріархальной, но "поисшатавшейся старины'" {Ср. попытку Москвы XVI в. улучшить жизнь очищеніемъ жизни въ дух? старины.}. Обязанность чиновника, купца, всякаго челов?ка – выяснить свой "долгъ" передъ людьми и Богомъ, и свято его исполнять, не гоняясь за большимъ, не выходя изъ т?хъ пред?ловъ, въ которые каждаго забросила судьба. Обязанности начальствующихъ лицъ – относиться къ людямъ, ниже ихъ стоящимъ, такъ же патріархально-гуманно, какъ пом?щикъ долженъ былъ относиться къ кр?постнымъ.
       Апо?еозъ "труда".
      Въ апо?еоз? представилъ Гоголь въ этой части "трудъ",- неустанный трудъ везд?, на вс?хъ областяхъ челов?ческой д?ятельности. Особенно рельефно подчеркнулъ онъ значеніе труда жизнью и р?чами Костанжогло. "Самъ возьми въ руку заступъ,- говоритъ этотъ герой Гоголя,- жену, д?тей, дворню заставь; умри на работ?! Умрешь, по крайней м?р?, исполняя долгъ". Если мы этотъ "гимнъ труду", даже физическому, сопоставимъ съ т?мъ "тягот?ніемъ къ земл?", которое такъ явственно чувствуется во многихъ отрывкахъ второй части, мы уб?димся, что Гоголь – предшественникъ Льва Толстого, тоже призывающаго и къ "земл?" и "труду".
       "Исканіе" Гоголемъ русскаго челов?ка.
      Въ своей поэм? Гоголь часто съ тревогой и любовью говоритъ о "русскомъ челов?к?", объ его душевныхъ качествахъ {Онъ отм?тилъ беззаботность, способность не задумываться долго надъ затрудвеніями, способность в?рно угадывать инстинктомъ то, чего не хватаетъ всл?дствіе незнанія, размашистость натуры и добродушіе, способность ругаться отъ всего сердца, нелюбовь сознаться въ своихъ гр?хахъ, способность сильно и м?тко выражаться, гостепріимность русскаго челов?ка, разгульность и способность съ грустью задуматься надъ жизнью, неспособность д?лать д?ло путемъ общественной работы, способность жить заднимъ умомъ, любовь къ широкимъ, захватывающимъ настроеніямъ (быстрая ?зда), донкихотство русскаго челов?ка, способность увлекаться утопіей, потребность въ постоянномъ побужденіи извн?.} ,- отм?чаетъ онъ и недостатки русскаго характера, и достоинства,- во второй части онъ видимо старался эти отд?льныя, подм?ченныя, разрозненныя черты воплотить въ живыхъ образахъ,- оттого типы первой части бол?е широки, бол?е общечелов?чны,- типы второй, хотя и бл?дн?е очерченные, бол?е типы русскіе,- оттого именно имъ суждено было произвести литературное потомство въ посл?дующей русской литератур?.
      Это упорное и сознательное стремленіе выяснить духовный міръ людей своей родины, опред?лить "народность" – характерная черта Гоголя.
       Тентетниковъ.
      Изъ типовъ второй части наибольшею обработкою отличается образъ Тентетникова. Это – челов?къ съ хорошимъ сердцемъ, недюжиннымъ умомъ, челов?къ съ честными принцвпами, съ тонквмъ чувствомъ чести и самолюбіемъ, но челов?къ "недод?ланный"; y него отъ природы н?тъ огня въ сердц?, a извн? этотъ огонь къ нему не былъ привитъ,- такъ какъ рано умеръ его идеальный учитель Александръ Петровичъ. Онъ усп?лъ лишь развить въ душ? юноши хорошія чувства,- оставалось только воспламенить его… Но этого не произошло, и "невоспламененный" вступилъ онъ въ жизнь. Мечталъ онъ служить родин? великую службу на поприщ? чиновничьемъ, для этого даже по?халъ въ Петербургъ, но ничтожность работы легко погасила рвеніе молодого чиновника, мечтавшаго о широкомъ пол? д?ятельности. Къ тому же онъ не сошелся съ начальствомъ,- безъ сожал?нія бросилъ службу и у?халъ въ деревню, мечтая служить отечеству въ качеств? дворянина-пом?щика. Но выдержки не хватило и зд?сь. Неум?ло взялся онъ за улучшеніе жизни крестьянъ, и изъ его благихъ начинаній ничего не вышло, и даже школа, имъ заведенная, не им?ла усп?ха, a поведеніе крестьявъ сд?лалось еще хуже.
      Онъ легко изнемогъ и тоскующій, упрекающій себя, сд?лалея "байбакомъ", "лежебокою". Правда, онъ мечталъ порой принести пользу отечеству въ качеств? писателя – и уже началъ обдумывать обширное сочиненіе, которое должно было обнять всю Россію со вс?хъ точекъ зр?нія – съ гражданской, политической, религіозной, философской,- но дальше "обдумыванья" онъ не шелъ,- и медленно, вяло и безц?льно тянулась его молодая жизнь. Такъ съ даровитостью его натуры, съ яснымъ пониманіемъ смысла жизни соединилось безволіе, отсутствіе выдержки. Чуть было не женился онъ на прекрасной д?вушк?, Улиньк?, дочери генерала Бетрищева, да самолюбіе пом?шало,- пом?шала нетерпимость къ чужимъ слабостямъ: не могъ онъ допустить, чтобы добродушный старикъ-генералъ назвалъ его на "ты". И свадьба его разошлась. У него вообще высокое о себ? мн?ніе,- какъ Он?гинъ, онъ презираетъ деревенскихъ сос?дей и потому со вс?ми сп?шитъ раззвакониться.
       Платоновъ.
      Подъ пару ему молодой Платоновъ, богатый, образованный юноша, над?ленный и умомъ, и хорошимъ сердцемъ, но р?шительно ничего не д?лающій и потому до бол?зни скучающій. Оба эти героя очень близки къ Он?гину,- въ нихъ н?тъ только холодности и жесткости озлобленнаго он?гинскаго духа,- но ихъ вс?хъ соединяетъ одинаково безотрадное отношеніе къ жизни, смыслъ которой для нихъ утраченъ (Тентетниковъ), или никогда не былъ понятенъ (Он?гинъ, Платоновъ).
       Костанжогло.
      Въ лиц? Костанжогло изобразилъ Гоголь, собственно, Плюшкина въ пору его процв?танія: та же "мудрая скупость", то же знаніе жизни и хозяйства, которому прі?зжали учиться y Плюшкина его сос?ди. Только идеалы Костанжогло шире. Плюшкинъ работалъ для себя, для семьи,- Костанжогло считаетъ, что работа – есть нравственный долгъ всякаго гражданина,- долгъ передъ родиной, передъ крестьянами. Онъ не корыстолюбивъ,- онъ даже щедръ: готовъ дать взаймы большую сумму денегъ почти незнакомому Чичикову,- онъ не "пріобр?татель": не деньги – ц?ль его жизни, a "трудъ" – вотъ, его жизненный идеалъ, a деньги льются къ нему со вс?хъ сторонъ, какъ непрошенная награда за его "идеализмъ". Онъ работаетъ, чтобы показать прим?ръ крестьянамъ и сос?дямъ,- онъ "пріобр?таетъ" потому, что, по его мн?нію, процв?таніе родины зависитъ огь богатства пом?щиковъ. Онъ – нервный, возбужденный челов?къ, котораго возмущаютъ Хлобуевы, Платоновы, Тентетниковы… Онъ потому легко сближается съ Чичиковымъ, что чувствуетъ и въ немъ силу "созидающую", труженика. Костанжогло – фанатикъ идеи, оттого онъ одностороненъ: – онъ, наприм?ръ, врагъ всякихъ новшествъ, не только т?хъ глупыхъ, которыя завелъ y себя въ деревв? Кошкаревъ, но онъ даже врагъ школы, такъ какъ считаетъ землепашество "святымъ д?ломъ" и не считаетъ нужнымъ отъ сохи отрывать мужика къ книг?. Дай Богъ, чгобы вс? были хл?бопашцами!" – говоритъ онъ.
       Муразовъ.
      Неудачную профессію выбралъ Гоголь для самаго идеальнаго героя второй части – Муразова. Онъ – откупщикъ, т. е. лицо, взявшее y казны въ аренду право торговли водкой. На этомъ занятіи нажилъ онъ большія деньги. И вотъ, въ уста этого "благообразнаго старца", торгующаго водкой, вложилъ Гоголь самыя гуманныя р?чи о любви къ падшему челов?ку, о необходимости кротко относиться къ людямъ; онъ чуть не договаривается до толстовской мысли, что челов?къ не им?етъ права судить другого. Этотъ старикъ не изв?рился въ жизнь и челов?ка,- оттого его бодрое слово можетъ поднять упавшій духъ Хлобуева,- оттого ему уступаетъ законникъ-генералъ-губернаторъ,- оттого ему, кажется, было суждено возродить Чичикова.
       П?тухъ.
      П?тухъ – это комическій образъ обжоры, для котораго весь смыслъ жизни, вся радость жизни, вся поэзія, фнлософія – въ ?д?. Собакевичъ любитъ по?сть съ аппетитомъ и основательно, потому что ?да – физіологическая потребность. П?тухъ ?стъ и ?стъ съ увлеченіемъ, потому что иного смысла въ жизни y него н?тъ.
       Хлобуевъ.
      Хлобуевъ – добрый, честный челов?къ, пом?щикъ, разорившійся всл?дствіе своей безалаберности, ширины своего характера и слабости воли. Челов?къ религіозный, онъ, однако, находитъ ут?шеніе въ Бог? и живетъ такимъ чудакомъ, день за днемъ, махнувъ на все рукой, приближаясь быстро къ полному разоренію и нищет?.
       Кошкаревъ.
      Въ лиц? Кошкарева осм?ялъ Гоголь то зло русской жизни, съ которымъ онъ до смерти не примирился,- бюрократическій ея строй, наклонность къ централизаціи власти, къ "управленію бумажному, фантастическому управленію провинціями, отстоящими за тысячи верстъ, гд? не была никогда нога моя, и гд? могу над?лать только кучи несообразностей и глупостей" – говоритъ Гоголь мыслями Тентетникова. Въ д?ятельности Кошкарева, который даже въ управленіе деревней ввелъ сложный бюрократическій режимъ, высм?ялъ Гоголь модный въ его время обычай плодить комиссіи и изводить кипы бумаги на "отношенія", "рапорты" и пр.
       Ширина гоголевскихъ типовъ. Ихь общечелов?ческое значеніе.Чичиковъ.
      Было уже указано, что типы, выведенные Гоголемъ (особенно въ первой части), отличаются шириной художественнаго захвата. Въ самомъ д?л?, Чичиковъ – не только типъ русскій,- это типъ, им?ющій общечелов?ческое и в?чное значеніе {Гоголь посл? характеристики Чичикова задаетъ читателю вопросъ: "А кто изъ васъ, полный христіанскаго смиренія, не гласно, a въ тишин?, одинъ, въ минуты уединенныхъ бес?дъ съ самимъ собою, углубитъ во внутрь собственной души сей тяжелый вопросъ: "а н?тъ ли и во мн? какой-нибудь части Чичикова?".}. Это образъ д?льца, предпринимателя-афериста, которыхъ немало y разныхъ народовъ и въ разные в?ка. Въ изображеніи Гоголя этотъ типъ принялъ толъко чисто-русскую окраску довольно откровеннаго плута, который, въ обществ? пом?щиковъ-кр?постниковъ, чиновниковъ-взяточниковъ, д?йствуетъ не такъ тонко, какъ, быть можетъ, д?йствовалъ бы въ наши дни русскій, или западно-европейскій " пріобр?татель "-аферистъ.
       b) Коробочка. c) Ноздревъ; Тентетниковъ.
      Такое же широкое значеніе им?ютъ и н?которые другіе герои поэмы. Мы вид?ли уже, что самъ Гоголь растолковалъ широкое значеніе Хлестакова. To же онъ д?лаетъ относительно н?которыхъ героевъ "Мертвыхъ Душъ",- относительно Коробочки онъ говоритъ, что Коробочку можно найти въ аристократическомъ дом? {"Да полно, точно ли Коробочка стоитъ такъ низко на безконечной л?стниц? челов?ческаго совершенствованія? Точно ли такъ велика пропасть, отд?ляющая ее отъ сестры ея, недосягаемо огражденной ст?нами аристократическаго дома…".}; по поводу Ноздрева онъ говоритъ, что Ноздревы еще долго не выведутся изъ міра {"Онъ везд? между нами и, можетъ быть, только ходитъ въ другомъ кафтан?; но легкомысленно-непроницательны люди, и челов?къ въ другомъ кафтан? кажется имъ другимъ челов?комъ".}; расширяетъ онъ и образъ Тентетникова, сказавъ, что онъ принадлежитъ къ семейству т?хъ людей, которые на Руси не переводятся; посл?гоголевская русская литература это доказала своими "лишними людьми".
      Тавая ширина художественнаго обобщенія сд?лала то, что почти вс? герои Гоголя получили нарицательное значеніе, обратились въ клички, сразу опред?ляющія типическія черты челов?ка. Стоитъ, наприм?ръ, сказать слово "маниловщина",- и ярко предстанетъ ц?лая жизнь челов?ка.
       Психологія губернскаго города.
      Кром? психологіи отд?льныхъ лицъ, Гоголь богато разработалъ и "психологію толпы": губернскій городъ, съ которымъ связано д?йствіе поэмы, представлевъ съ самыхъ разнообразныхъ сторонъ: представленъ онъ мирнымъ и соннымъ въ начал?, когда прі?зжаетъ Чичиковъ, представленъ заинтересованнымъ личностью новоприбывшаго, представленъ влюбленнымъ въ героя, когда онъ прослылъ "мильонщикомъ" и "херсонскимъ пом?щикомъ"; представленъ этотъ городъ "за д?ломъ", въ канцеляріи,- представленъ веселящимся во время бала, или за карточнымъ столомъ; наконецъ, онъ обрисованъ встревоженнымъ таинственными слухами о "мертвыхъ душахъ", о генералъ-губернатор?,- наконецъ, подавленнымъ, уничтоженнымъ суровой р?чью генералъ-губернатора. Чиновники, дамы, вообще обыватели, представляютъ эту толпу, которую наблюдаетъ авторъ: онъ разсказываетъ намъ мелькомъ о губернатор?, главная радость жизни котораго – вышивать по тюлю, о прокурор?, съ подмигивающимъ глазомъ и густыми бровями, о квартальномъ, "съ привлекательнымъ румянцемъ на щекахъ", о дамахъ,- "просто пріятной" и "пріятной во вс?хъ отношеніяхъ", о трактирномъ половомъ, о мужикахъ, размышляющихъ вслухъ о судьб? колеса чичиковской брички,- и вся эта пестрая толпа живетъ передъ нами. Въ "обществ? губернскаго города" онъ рисуетъ міръ пошлости и сплетни,-міръ, въ которомъ добродушіе какъ-то сливается съ мелочной злобой и недоброжелательствомъ,- міръ безпросв?тный, "темное царство", которое осв?щается только громовой р?чью генерал-губернатора. Съ этимъ темнымъ царствомъ мы познакомились уже въ "Пов?сти о томъ, какъ поссорились Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ", въ "Ревизор?".
       Психологія животныхъ.
      И въ предыдущихъ своихъ произведеніяхъ Гоголь касался міра животныхъ,- въ "Мертвыхъ Душахъ" онъ не разъ изъ міра челов?ческаго спускается въ міръ животныхъ, заглядываетъ въ ихъ психологію. Кони Чичикова,- почтенный "Гн?дой", "Зас?датель" и лукавецъ "Чубарый",- какъ живые стоятъ передъ читателемъ,- благодаря Гоголю, онъ знаетъ ихъ темпераменты, ихъ привычки и характеры. Животныя и птицы во двор? Коробочки, красноногій мартынъ, задумчиво глядящій на другого мартына,- вс? очерчены, хотя и мелькомъ, но мастерски: челов?ческія настроенія, ощущенія, міровоззр?нія, открываетъ Гоголь въ этомъ низшемъ мір?, который окружаетъ челов?ка. Онъ такъ сближаетъ этотъ міръ съ людьми, что, наприм?ръ, полупьяный кучеръ Селифанъ, бес?дующій съ конями, поощряющій и наказующій, кажется какою-то "переходною ступенью" отъ лошадей къ тому, кого они везутъ – къ самому герою поэмы.
       "Описанія" въ "Мертвыхъ Душахъ".
      Поэма богата самыми разнообразными описаніями: Гоголь даетъ много различныхъ картинъ природы {Напр. изъ большихъсписаній интересны: л?съ П?туха, садъ Плюшкина, садъ Платонова, м?стоположеніе усадьбы Тентетникова, деревни Манилова, Собакевича, Плюшкина, Тентетникова…}, охотно рисуетъ онъ и картины бытовыя, жанровыя {Напр. трактиръ, въ которомъ остановился Чичиковъ, харчевня, гд? онъ встр?тился съ Ноздревымъ, базаръ въ Москв? въ Щепномъ ряду, канцелярія, губернскій балъ, игра чиновниковъ въ карты.}, всегда обстоятельно описываетъ обстановку комнатъ, костюмъ героевъ, ихъ наружность. Детальность его письма, то, что въ XVIII в?к? получило y н?мцевъ названіе: "Kleinmalerei" – достигаетъ y него высокой степени. Стоитъ прочесть начало поэмы,- въ?здь Чичикова въ городъ, чтобы уб?диться, до какахъ мелочей доходитъ письмо Гоголя. Но вс? эти мелочи типичны, характерны, вс? ум?стны, вс? прибавляютъ н?что ц?нное или къ характеру героевъ, или къ физіономіи города, деревни, дома, челов?ка, животнаго, или природы.
       "Реализмъ" "Мертвыхъ Душъ".
      Въ своемъ произведеніи (особенно въ первой части) Гоголь далъ образцовое реалистическое произведеніе; въ немъ уже н?тъ прежнихъ романтическихъ замашекъ. Онъ окончательно вступилъ на путь художественнаго реализма,- недаромъ онъ самъ въ своемъ произведеніи выступилъ на защиту этой художественвой школы. Онъ отдаетъ должное писателямъ-идеалистамъ, которые изъ жизни берутъ только возвышенное, благородное и прекрасное. Они правы, если таковъ ихъ геній, что жизнь представляется имъ съ прекрасной стороны,- велико ихъ значеніе и велика благодарность, которую слышатъ они отъ современниковъ -
      "…не таковъ уд?лъ, и другая судьба писателя, дерзнувшаго вызвать наружу все, что ежеминутно предъ очами, и чего не зрятъ равнодушныя очи,- всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавшихъ нашу жизнь, всю глубину холодныхъ, раздробленныхъ, повседневныхъ характеровъ, которыыи кишитъ наша земная, подчасъ горькая и скучная дорога,- и, кр?пкою силою неумолимаго р?зца, дерзнувшаго выставить ихъ выпукло и ярко на всенародныя очи! Ему не собрать народныхъ рукоплесканій, ему не зр?ть признательныхъ слезъ и единодушнаго восторга взволнованныхъ имъ душъ; къ нему не полетитъ навстр?чу шестнадцатил?тняя д?вушка, съ закружившеюся головою и геройскимъ увлеченьемъ; ему не позабыться въ сладкомъ обаяньи имъ же исторгнутыхъ звуковъ; ему не изб?жать, наконецъ, отъ современнаго суда, лицем?рно-безчувственнаго современнаго суда, который назоветъ ничтожными и низкими имъ лел?янныя созданія, отведетъ ему презр?нный уголъ въ ряду писателей, оскорбляющихъ челов?чество, придастъ ему качества имъ же изображенныхъ героевъ, отниметъ отъ него и сердце, и душу, и божественное пламя таланта. Ибо не призваетъ современный судъ, что равно чудны стекла, озирающія солнцы, и передающія движенья незам?ченныхъ нас?комыхъ; ибо не признаетъ современный судъ, что много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую изъ презр?нной жизни, и возвести ее въ перлъ созданія: ибо не признаетъ современный судъ, что высокій восторженный см?хъ достоинъ стать рядомъ съ высокимъ лирическимъ движеньемъ, и что ц?лая пропасть между нимъ и кривляньемъ балаганнаго скомороха!"
       Отношеніе Гоголя къ реализму.
      Изъ этой цитаты видно, какъ труденъ былъ для Гоголя "крестъ" – быть художникомъ-реалистомъ, уд?лъ котораго рисовать только пошлость жизни; видно, кром? того, до какой степени не пріучена была къ правдивому реализму современная Гоголю публика, если самому писателю приходилось доказывать ей азбучныя истины. Въ другомъ м?ст? поэмы онъ говоритъ, что въ русской литератур? типъ "доброд?тельнаго челов?ка" избитъ, заношенъ, что пора взяться за изображеніе "подлеца". Онъ самъ на вопросъ, зач?мъ изображать б?дность, да б?дность, да несовершенство нашей жизни, зач?мъ выкапывать людей изъ глуши отдаленныхъ закоулковъ? отв?чалъ: "что же д?лать? если уже таковы свойства сочинителя и, забол?въ собственнымъ несовершенствомъ, уже не можеть изображать онъ ничего другого".
       "Лирическія отступленія" въ поэм?.
      Но Гоголь самъ опровергаетъ свои слова о своемъ "несовершенств?" не разъ въ первой части, об?щая {*} въ будущеvъ дать другіе образы, бол?е чистые и высокіе опровергаетъ онъ себя и обильными лирическими отступленіями, въ которыхъ чувствуется искренній па?осъ. Это – первыя наши "стихотворенія въ проз?". Содержаніе ихъ различно,- въ нихъ отдается онъ мечтательнымъ воспоминаніямъ о своемъ д?тств? (начало ?І-ой главы первой части), то обращается къ молодежи съ просьбой дорожить т?ми благородными чувствами, которыя присущи юности;- не терять ихъ на жизненномъ пути; то съ лирическимъ па?осомъ говоритъ онъ о счастливой участи писателя-идеалиста (начало VІІ-ой гл.), то восторженно взываетъ онъ къ Руси, говоритъ объ ея величіи, б?дности, о непостижимой связи, которая его сердце привязываетъ къ ней (глава XI); то быстрая русская ?зда и "птица-тройка" переполяяетъ его сердце восторгомъ и гордостью, и в?рой, и любовью къ родин?,- то онъ мечтаетъ о появленіи на Руси могучаго челов?ка, который сум?етъ однимъ словомъ двинуть заснувшую громаду впередъ (ч. II гл. I)…
      {* "И долго еще опред?лено мн? чудною властью идти объ руку съ моими страшыми героями, озирать всю громадно-несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный міру см?хъ и незримыя, нев?домыя слезы! И далеко еще то время, когда инымъ ключомъ грозная вьюга вдохновенья подымется изъ облеченной въ святой ужасъ и въ блистаніе главы, и почуютъ, въ смущенномъ трепет?, величавый громъ другихъ р?чей!"… "Но… можетъ быть, въ сей же самой пов?сти почуются иныя, еще досел? небраныя струны, предстанетъ несм?тное богатство русскаго духа, пройдетъ мужь, одаренный божественными доблестями, или чудная русская д?вица, какой не сыскать нигд? въ мір?, со всей дивной красотой женской души,- вся изъ великодушнаго стремленіи и самоотверженія, и мертвыми покажутся предъ ними вс? доброд?тельные люди другихъ племенъ, какъ мертва книга передъ живымъ словомъ! Подымутся русскія движенія!"
      …"Предстанутъ колоссальные образы, двигнутся рычаги широкой пов?сти, раздастся далече ея горизонтъ, и вся она приметъ величавое лирическое теченіе".}
      Этотъ "лиризмъ – характерный спутникъ юмора",- того особеннаго см?ха, который соединяется съ мягкостью, чувствительностью души. Это см?хъ, когда плачетъ сердце,- см?хъ, который легко см?няется слезами. Писатель-юмористъ – всегда субъективенъ, и произведенія его всегда лироэпическія. Таковы же и "Мертвыя Души".
       "Литературная исторія" поэмы. а) "Юморъ".
      Лучше всего это выясняется изъ литературной исторіи поэмы. Если даже и Пушкинъ далъ Гоголю сюжетъ "Мертвыхъ душъ", то юмористическое осв?щеніе его,- тонъ самаго произведенія, принадлежитъ исключительно Гоголю. И, въ этомъ отношеніи, онъ – ученикъ великаго юмориста XVIII-го в?ка Лаврентія Стерна и писателя XIX в. Жана-Поля Рихтера. В "Исторіи Тристрама-Шанди" Стерна встр?чаемъ мы ту детальность письма, которая такъ характерна для Гоголя, ту яркость въ обрисовк? души и вн?шности разныхъ чудаковъ, наконецъ, то же грустно-насм?шливое отношеніе автора къ жизни. Въ "Сентиментальномъ путешествіи по Европ?" того же Стерна см?шное, даже циничное, прихотливо соединяется съ трогательнымъ: высм?ивая челов?ческія слабости, онъ въ то же врехя страстно любитъ челов?ка; самое опред?леніе юмора, какъ "соединеніе видимаго см?ха съ невидимыми слезами", принадлежитъ Стерну. Писатель субъективный, онъ такъ же любилъ лирическія отступленія, въ которыя влагаетъ весь па?осъ своей чувствительной, издерганной души. Жанъ-Поль-Рихтеръ вышелъ изъ его школы, и то же соединеніе см?ха и слезъ характерны для его творчества.
       b) "Форма".
      Но форма поэмы "Мертвыя Души" взята не y нихъ. Само названіе "поэмы", конечно не подходитъ къ гоголевскому произведенію,- онъ назвалъ ее такъ тогда, когда захот?лъ представить въ своемъ произведеніи всю Русь,- написать н?что всеобъемлющее, напоминающее, по композиціи, "Божественную Комедію" Данте. На самомъ д?л?, передъ нами типичный "плутовской ромамъ" – романъ о приключеніяхъ плута. Такіе романы очень были популярны y насъ въ XVIII в?к?. Самый образцовый представитель этого жанра – романъ Лесажа "Приключенія Жилблаза" {Оттуда заимствовалъ Гоголь идею пов?сти о капитан? Коп?йкин?.}. Было y насъ и въ XVIII, и въ XIX в?к? много другихъ переводныхъ и оригинальныхъ произведеній этого жара, и во времена Гоголя большимъ еще усп?хомъ y русской публики пользовался романъ Булгарина: "Похожденія Ивана Выжигина". Форма такого романа представляетъ большія удобства для писателя-жанриста: герой романа встр?чается съ ц?лымъ рядомъ разныхъ людей, попадаетъ въ различныя положенія – все это даетъ возможность писателю широко захватить жизнь и всесторонне осв?тить душу героя. Такая форма и для ц?лей Гоголя была самая удобная,- ею онъ и воспользовался.
       с) "Реализмъ" предшественниковъ и современниковъ Гоголя. Пушкинъ.
      Въ области реалистическаго творчества Гоголь въ свое время им?лъ y васъ много предшественниковъ и современниковъ, но никто такъ широко и глубоко не захватывалъ русской жизни, какъ это сд?лалъ онъ въ своихъ "Мертвыхъ Душахъ" – это первый по времени "реальный романъ, который помогъ читателю уловить смыслъ переживаемаго имъ историческаго момента" (Котляревскій). Реализмъ Пушкина былъ чище, художественн?е, такъ какъ былъ свободенъ отъ всякихъ тенденцій, кром? того, y Гоголя даже въ "Мертвыхъ Душахъ" зам?тной осталась романтическая замашка къ идеализаціи, къ лиризму, но Пушкинъ въ своихъ пов?стяхъ никогда не вдумывался въ смыслъ русской жизни, или жизни вообще. Если его Маша Миронова и старики Мироновы вышли образами глубокими, многоговорящими, то это не было результатомъ какихъ-нибудь тревожныхъ исканій авторомъ "русской души", сознательнаго желанія оправдать, возвеличить, или учить чему-нибудь русскій народъ,- великія находки Пушкина были случайны, были результатами его непосредственнаго художественнаго чутья.
       Марлинскій. Лермонтовъ – Герценъ. Одоевскій. Сологубъ. Загоскинъ. Даль. Гребенка. Основьяненко. Полевой; Павловъ; Булгаринъ; Сенковскій. Погодинъ.
      Другимъ ближайшимъ предшественникомъ Гоголя былъ Марлинскій, большинство произведеній котораго им?ютъ автобіографическое значеніе; изъ современной жизни онъ выбралъ для изображенія, главнымъ образомъ, военную среду. По его сл?дамъ пошелъ Лермонтовъ въ "Геро? нашего времени"; шире захватилъ жизнь Герценъ въ своемъ автобіографическомъ очерк?: "Записки одного молодого челов?ка", но онъ представилъ идейную жизнь русской интеллигенціи того времени. Писатели, представлявшіе русскую жизнь, брали, обыкновенно, отд?льные уголки этой жизни: жизнь аристократіи обличалъ съ моральной точки зр?нія Одоевскій, отчасти Марлинскій; безъ тенденціи "обличенія" живописалъ это же общество гр. Сологубъ; жизнь Москвы и московскихъ дворянъ изображалась въ пов?стушкахъ Загоскина; бытовыя сценки изъ жизни дворянской усадьбы встр?чаются въ пов?стяхъ Даля; жизнь малороссійскихъ дворянъ живо и "колоритно" не разъ изображалась Гребенкой, и особенно Квиткой Основьяненко; изображенію солдатской жизни посвящены н?которыя произведенія Даля; отношенія солдатчины къ кр?постничеству см?ло изображены въ пов?стяхъ Н. Полевого, особенно Н. Павлова; типы мелкихъ чиновниковъ не разъ мелькаютъ въ бытовыхъ очеркахъ Булгарина и Сенковскаго; Гребенка тоже охотно изображалъ этотъ бытъ; жизнь мастеровыхъ, лавочниковъ и другихъ "с?рыхъ людей" охотно и ум?ло изображалась Далемъ, Погодинымъ; ему же принадлежатъ лучшія, по тому времени, изображенія простонародья.
      Такимъ образомъ, художественный реализмъ и до Гоголя уже овлад?лъ русской литературой; но если много ц?ннаго въ русской жизни удалось осв?тить его св?томъ, если много серьезныхъ вопросовъ было заброшено въ русское самосознаніе благодаря этимъ попыткамъ правдиво изобразить русскую д?йствительгость, то, всетаки, до Гоголя и его "Мертвыхъ Душъ" эти попытки были бл?дны, были безсильны, потому что ни y кого изъ названныхъ писателей (кром?, конечно, Пушкина) не было такого яркаго, могучаго таланта, какъ y Гоголя, не было того страстнаго, фанатическаго желанія узнать всю Русь, во всей ея ширин?, и ей "послужить". Только ученики его Тургеневъ, С. Аксаковъ, Л. Толстой, Гончаровъ и др. могутъ идти съ нимъ рядомъ по сил? письма и по сознательности {Гоголь могъ ошибаться въ пониманіи русской жизни, но это не уничтожаетъ и не умаляетъ "сознательности" его отношеній.} отношенія къ жизни.
       Н. А.Котляревскій о реализм? "Мертвыхъ Душъ"
      Талантъ Гоголя помогъ ему создать школурусскаго реалистическаго романа. Совершенно справедливо H. В. Котляревскій характеризуетъ ширину и глубину этого таланта.
      Гоголь, "какъ большой художвикъ, творитъ людей словами, и они стоятъ, какъ живые, передъ нами, но, кром? этой жизненности и жизнеспособности, эти люди обладаютъ и еще однимъ качествомъ, которымъ они обязаны тому же таланту автора, но, главнымъ образомъ, его зоркому и серьезному взгляду на жизнь. Это качество – ихъ типичность. Они вс? "типичны", т. е. ихъ умствеввый складъ, темпераментъ, ихъ привычки, образъ ихъ жизни не есть н?что случайное, или исключительное, н?что лично имъ принадлежащее,- весь ихъ внутренній міръ, и вся обстановка, которую они создаютъ вокругъ себя – художественный итогъ внутренней и вн?шней жизни ц?лыхъ группъ людей, ц?лыхъ круговъ, классовъ, воспитавшихся въ изв?стныхъ историческихъ условіяхъ; и эти условія не скрыты отъ васъ, a пояснены намъ именно благодаря типичности т?хъ лицъ, которыхъ авторъ выставилъ, какъ художественный синтезъ вс?хъ своихъ наблюденій надъ жизнью.
      "Возьмемъ ли мы пом?щичьи типы, и мы сразу увидимъ, что въ нихъ дана вся патологія дореформеннаго дворянства, съ его маниловщиной на чужомъ труд?, съ кулачествомъ Собакевича, не отличающаго одушевленнаго раба отъ неодушевленнаго, съ ноздревщиной, которая знаетъ, что, въ силу дворянскаго своего положенія, она всегда сум?етъ вывернуться и не погибнетъ, съ самодурствомъ Кошкарева, который учреждалъ министерства и департаменты въ своей усадьб?, мня себя самодержавнымъ, или, наконецъ, съ благомысліемъ и добродушіемъ Тентетникова, который пр?лъ на корню, избавленный отъ необходимости къ чему-либо приложить свою волю и энергію.
      "Почти въ каждомъ взъ гоголевскихъ типовъ можно найти такую типичность. Всегда выведенное имъ лицо интересно и само по себ?, какъ изв?стная разновидность челов?ческой природы, и кром? того, какъ ц?льный образъ, по которому можно догадаться о культурныхъ условіяхъ, среди которыхъ онъ выросъ. Въ этомъ смысл? Гоголь для своей эпохи былъ единственный писатель: ничей взоръ не проникaлъ такъ вглубь русской жизни, никто не ум?лъ придать такую типичность своимъ образамъ и, если въ оц?нк? художественнаго разсказа выдвигать на первый планъ эту способность писателя обнаруживать тайныя пружины окружающей его жизни, показывать намъ, какими общими теченіями мысли, какими чувствами, стремленіями, среди какихъ привычекъ живетъ не одно какое-нибудь лицо, a ц?лыя группы лицъ, изъ которыхъ слагается общественный организмъ,- если эту способность ц?нить въ бытописател?-реалист?, то, безспорно, исторію русскаго реальнаго романa придется начинать съ Гоголя".
       Русская критика о "Мертвыхъ Душахъ".
      Русская критика и въ оц?нк? "Мертвыхъ Душъ" разошлась кореннымъ образомъ; впроченъ, больше отзывовъ было восторженныхъ; т?мъ не мен?е, русской критикой, какъ было уже указано (стр. 136 и др.), Гоголь былъ недоволенъ,- онъ желалъ обстоятельнаго разбора своей "поэмы", a услышалъ только ругань, или неум?ренныя восхваленія.
       Булгаринъ. Сенковскій. Полевой.
      Булгаринъ призвалъ многое въ произведеніи Гоголя забавнымъ и см?шнымъ, призналъ наличность умныхъ зам?чаній, но заявилъ, что вс? эти счастливыя частности тонутъ въ странной см?си вздора, пошлостей и пустяковъ. Въ общемъ, "поэма" показалась ему не совс?мъ приличной и, во всякомъ случа?, произведеніемъ несерьезнымъ. Гоголя онъ сравнилъ съ Поль-де-Кокомъ. Таково же отношеніе къ "Мертвымъ Душамъ" Сенковскаго,- онъ не отрицаетъ присутствія въ "поэм?" легкаго остроумія, но не видитъ серьезной художнической наблюдательности: "стиль его грязенъ, картины зловонны",- говоритъ придирчивый критикъ,- правды русской жизни онъ въ поэм? не нашелъ. Полевой, застар?лый романтикъ, не могъ переварить гоголевскаго реализма и призналъ въ "Мертвыхъ Душахъ" – грубую карикатуру, которая перешла за пред?лъ изящнаго. Произведеніе это онъ называетъ "неопрятной гостинцей", "клеветой на Россію". "Сколько грязи въ этой поэм?!- продолжаетъ Полевой.- И приходится согласиться, что Гоголь – родственникъ Поль-де-Кока. Онъ – въ близкомъ родств? и съ Днккеесомъ, но Диккенсу можно простить его грязь и уродливость за св?тлыя черты, а ихъ не найти y Гоголя".
       Шевыревъ. К. Аксаковъ. Б?линскій о "Мертвыхъ Душахъ". Вліяніе Гегеля на исканія y насъ "русской народности".
      Кром? такихъ немногихъ суровыхъ отзывовъ, большинство было восторженныхъ; критики были поражены новизной явленія, поражены богатствомъ картинъ, типовъ и положеній, но никто изъ нихъ не р?шается высказаться по существу и съ достаточной полнотой опред?лнть все значеніе "Мертвыхъ Душъ" для русской жизни, хотя каждый изъ нихъ и торопится сказать, что эта поэма въ общественномъ смысл? явленіе очень знаменательное (Котляревскій). Изъ серьезныхъ критикъ надо указать отзывъ Шевырева, который, впрочемъ, слишкомъ много говоритъ о будущихъ русскихъ идеальныхъ герояхъ, об?щанныхъ Гоголемъ. Этотъ критикъ указалъ, между прочимъ, на торжество реализма въ нашемъ искусств? и на то значеніе, которое въ этой поб?д? сыграли "Мертвыя Души". К. Аксаковъ отъ произведенія Гоголя былъ въ такомъ восхищеніи, что поставилъ Гоголя рядомъ съ Гомеромъ и Шекспиромъ. Это вызвало даже р?зкую отпов?дь Б?линскаго, въ защиту униженныхъ міровыхъ геніевъ. Самъ Б?линскій не посвятилъ "Мертвымъ Душамъ" ц?лой статьи, но н?сколько разъ въ разныхъ работахъ отзывается о нихъ сочувственно. "Мертвыя Души", по его словамъ, "твореніе чисто-русское, національное, выхваченное изъ тайника народной жизни, столь же истинное, сколько и патріотическое, безпощадно сдергивающее покровъ съ д?йствительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовью къ плодовитому зерну русской жизни; твореніе необъятно художественное по концепціи и выполненію, по характерамъ д?йствующихъ лицъ и подробностямъ русскаго быта и, въ то же время, глубокое по мысли, соціальное, общественное и историческое". Б?линскій былъ живо затронутъ также лиризмомъ Гоголя, романтическими порывами его души, его страстнымъ исканіемъ живой русской души; Б?линскаго заинтересовали и об?щанія Гоголя дать продолженіе поэмы съ другими лицами, хотя посл? "славянофильскихъ" восторговъ Шевырева и К. Аксакова по поводу этихъ будущихъ идеальныхъ русскихъ героевъ, онъ сталъ критически относиться къ об?щаніямъ Гоголя. Онъ даже въ этихъ об?щаніяхъ прозр?лъ опасность, грозящую гоголевскому таланту, и сталъ печатно уб?ждать его "не увлекаться такими замыслами, которые не отв?чаютъ вполн? опред?лившемуся характеру его таланта". По адресу К. Аксакова, Б?линскій сказалъ: "истинная" критика "Мертвыхъ Душъ" должна состоять не въ восторженныхъ крикахъ о Гомер? и Шекспир?, объ акт? творчества, о тройк?,- н?тъ, истинная критика должна раскрыть па?осъ поэмы, который состоитъ въ противор?чіи общественныхъ формъ жизни съ ея глубокимъ субстанціальнымъ началомъ,досел? еще таинственнымъ, досел? не открывшимся собственному сознанію и неуловимымъ ни для какого опред?ленія. Увлеченный Гегелемъ, Б?линскій такъ же страстно, какъ и Гоголь, старался опред?лить идеальныя стороны народности русской,- то положительное, что она должна внести въ сокровищницу челов?ческой культуры, чтобы завоевать право на почетный титулъ "историческаго" народа. Ясное опред?леніе русскихъ идеаловъ – и искаженіе этихъ идеаловъ въ изображенной Гоголемъ русской жизни,- вотъ, т? основанія, на которыя рекомендовалъ Б?линскій вступить серьезному критику "Мертвыхъ Душъ".
       "Выбравныя м?ста изъ переписки съ друзьями".
      О причинахъ появленія въ св?тъ "Выбранныхъ м?стъ изъ переписки съ друзьями" было уже говорено выше {См. выше стр. 138.}. Гоголь въ этоvъ произведеніи поторопился "передъ смертью" договорить то, чего онъ не могъ,- не им?лъ времени и таланта выговорить путемъ беллетристики – путемъ продолженія "Мертвыхъ Душъ". И вотъ, онъ обнародовалъ н?которыя интимныя письма свои къ ближайшимъ друзьямъ и знакомымъ,- въ результат?, получилась странная книга, въ которой торопливо, сбивчиво, м?стами съ горячимъ воодушевленіемъ, м?стами съ какимъ-то фальшиво-приподнятымъ пао?сомъ говоритъ онъ о т?хъ вопросахъ, воторые мучили его передъ смертью. Это книга больная, но это книга правдивая. И нельзя было тяжел?е придумать оскорбленія умирающему челов?ку, какъ сказать, что онъ "лгалъ" въ своей книг?. И это Гоголю сказали. Въ своей "Авторской испов?ди" онъ говоритъ по этому поводу сл?дующее: "…называть лжецомъ и обманщикомъ, над?вшимъ личину набожности, приписывать подлыя и низкія ц?ли – это такого рода обвиненія, которыхъ я бы не въ силахъ былъ взвести даже на оьъявленнаго мерзавца… He м?шало бы подумать прежде, ч?мъ произносить такое обвиненіе: "Не ошибаюсь ли я самъ? в?дь я тоже челов?къ. Д?ло тутъ душевное. Душа челов?ка – кладезь, не для вс?хъ доступный, и на видимомъ сосодств? н?которыхъ признаковъ нельзя основываться… Н?тъ, въ книг? "Переписка съ друзьями", какъ ни много недостатковъ во вс?хъ отношеніяхъ, но есть также въ ней много того, что не скоро можетъ быть доступно вс?мъ… Для того, чтобы сколько-нибудь почувствовать эту книгу, нужно им?ть или очень простую и добрую душу, или быть слишкомъ многостороннимъ челов?комъ, который, при ум?, обнимающемъ со вс?хъ сторонъ, заключалъ бы высокій поэтическій талантъ и душу, ум?ющую любить полною и глубокою любовью".
      Гоголь былъ правъ, говоря, что мысли его не умрутъ – многое изъ того, что онъ высказалъ въ своей книг?, нашло развитіе въ наши дни въ литературной и публицистической д?ятельности Л. Толстого.
       Содержаніе. Патріархальный складъ государственной жизни.
      Слишкомъ пестро и разнохарактерно содержаніе "Выбранныхъ м?стъ", чтобы можно было сколько-нибудь стройно и полно изложить "философію" Гоголя. Приходится довольствоваться лишь бол?е главнымъ. Во-первыхъ, въ этомъ произведеніи много чисто-автобіографическаго; боязнь смерив, горячая, фанатическая любовь къ Богу, заботы о строеніи своего "душевнаго д?ла", самобичеваніе, различныя признанія касательно своихъ сочиненій – все это не им?етъ общественнаго значенія. Такое значеніе остается только за мыслями Гоголя о государств?, обществ?, русскомъ народ? и русской интеллигенціи, о значеніи литературы, ея содержаніи и ц?ляхъ. Гоголь, въ юности идеализировавшій бюрократическій строй русской жизни, подъ конецъ, совершенно въ немъ разочаровался. И въ "Мертвыхъ Душахъ", и въ "Переписк?" ны р?зкія нападенія его на систему управлять страной при помощи "бумагъ изъ Петербурга", при помощи комиссій и іерархіи чиновниковъ. Вм?сто этого строя, Гоголь мечталъ о какомъ-то "патріархальномъ устройств?" государства: во глав? его стоитъ государь, который кь подданнымъ относится сердечно, какъ "отецъ", съ в?рою и любовью. Такими-же государями "въ миніатюр?" должны были быть "генералъ-губернаторы" и "губерваторы"; гуманно, просто, безъ чинопочитанія должгы были отностться другъ къ другу люди въ этомъ гоголевскомъ государств?. Прямой путь къ этому идеалу "очищевіе своей собственной души и сердца". He реформы въ западномъ дух? необходимы отечеству, говорилъ Гоголь, a моральное возрожденіе каждаго отд?льнаго челов?ка. To же приблизительно въ наши дни говоритъ Л. Толстой. Къ просв?щенію въ западномъ дух? онъ относился такъ же, какъ тотъ же Л. Толстой. Жизнь идеальнаго государства будетъ течь быстро и правильво, когда каждый опред?литъ свой "долгъ" и, довольствуясь малымъ жребіемъ, честно понесетъ его въ жизни: мужикъ пусть пашетъ землю, пусть пом?щикъ патріархально къ нему относится, оберегаетъ его, наставляетъ, хвалитъ, наказываетъ, судитъ, и чиновникъ пусть честно исполняетъ свою работу, купецъ пусть честно работаетъ,- и тогда все процв?тетъ безъ реформъ.
       Пом?щикъ-дворянинъ, его значеніе въ государств?.
      Особенное вниманіе уд?лилъ Гоголь пом?щику-дворянину. Это, по его представленію,- маленькій государь въ своемъ пом?стьи: онъ передъ Богомъ отв?чаетъ за своихъ кр?постныхъ,- оттого "святой" называетъ онъ работу въ деревн? разумнаго, доброд?тельнаго пом?щика. Не освобожденіе крестьянъ нужно мужикамъ, училъ Гоголь, не школы и не книги, a разумгое руководительство и религіозное воспитаніе. Трудъ землепашца и дворянина-пом?щика, живущаго неотлучно въ деревн?,- основа процв?танія отечества.
       Апо?еозъ "труда" и работы надъ "землей".
      Это тягот?ніе къ "земл?", обожествленіе труда, особенно физическаго {Онъ пом?щику рекомендуетъ косить вм?ст? съ крестьянами.} опять сближаетъ Гоголя съ Л. Толстымъ.
       "Русское общество" въ пониманіи Гоголя.
      Русскимъ обществомъ Гоголь недоволенъ въ своихъ письмахъ: онъ не разъ говоритъ о какой-то тревог?, которая растетъ въ русской интеллигенціи, о растерянности, пустот? русской мысли, о какихъ-то исканіяхъ чего-то. Гоголь правъ былъ, отм?тивъ переходный характеръ русскаго общественнаго самосознанія, но онъ ошибся, не угадавъ близости 60-хъ годовъ и всего переустройства русской жизни на новыхъ либеральныхъ началахъ. Въ своей книг? онъ повторилъ ту ошибку, въ которую впали многіе русскіе люди временъ Грознаго, которые мечтали исправить русскую жизнь, возстановивъ "поисшатавшуюся старину" тогда, когда въ русскомъ обществ? уже назр?вало предчувствіе реформы Петра. Вотъ почему и книга Гоголя н?сколько смахиваетъ на "Домострой", съ его патріархальными взглядами на жизнь, съ его идеализаціей изжитыхъ формъ жизни.
       Женщина.
      Зато совс?мъ не по старинному смотр?лъ Гоголь на "женщину",- ее онъ боготворитъ, ей отводитъ первое м?сто въ исторіи челов?ческой жизни, общественной и семейной. Отзвуки юношескаго романтизма привели Гоголя къ такому преклоненію.
       Мысли Гоголя о значеніи церковной поэзіи для поэзіи новой русской. Православная церковь.
      Съ историко-литературной точки зр?нія любопытны н?которыя письма его о поэзіи русской. Онъ отм?чаетъ органическую связь русской лирики съ поэзіей древне-русской, церковной. Онъ указываетъ, что русскіе поэты даже XVIII в?ка изъ Св. Писанія почерпали и образы, и настроенія. Ломоносовъ, Державинъ, Пушкинъ, Языковъ даютъ ему особенно много основаній для этого утвержденія. Восхваленіе Россіи, русскаго царя въ нашей поэзіи – есть отзвукъ того полурелигіознаго па?оса, съ которымъ о царяхъ и родин? говорится только въ Ветхомъ Зав?т?. И Гоголь лирическому поэту своего времени рекомендуетъ Ветхій Зав?тъ, говоря, что тамъ источникъ в?чной и возвышенной, божественной поэзіи. Изъ христіанскихъ церквей онъ отдаетъ предпочтеніе православной: въ ней больше заботъ о небесномъ, въ ней больше смиренія, больше любви къ людямъ, больше гуманности… И опять, въ его словахъ мы слышимъ словно указаніе русскому писателю, откуда брать ему идеалы – изъ Св. Писанія, изъ ученія Восточной Церкви: "Святые отцы" и "Златоустъ" – лучшія книги для народа, говоритъ Гоголь. И въ этихъ словахъ передъ нами воскресаетъ старая, допетровская Русь, когда, д?йствительно, эти книги были настольными y русскаго грамот?я.
       Отношеніе Европы и Россіи.
      Р?шаетъ Гоголь не разъ вопросъ объ отношеніяхъ Европы и Россіи: онъ критически, даже съ юморомъ относится къ "кваснымъ патріотамъ", къ славянофиламъ, но критикуетъ и "западниковъ". Къ "Западу" онъ относится съ полнымъ недов?ріемъ,- ему кажется, что западная культура изсякаетъ, и что скоро къ Россіи "за мудростью" обратятся заграничные люди. "Вс? европейскія государства, говоритъ онъ, теперь бол?ютъ необыкновенною сложностью всяких законовъ и постановленій", идеалы религіозные тамъ забыты, и "душевнымъ д?ломъ" никто не занимается. He то онъ вид?лъ въ Россіи, по крайней м?р?, въ томъ кругу, въ которомъ онъ вращался: очевидно, въ самомъ д?л?, вс? эти губернаторши, пом?щики, "значительныя лица", поэты, которымъ онъ писалъ свои письма, думали больше о своей душ?, о "своемъ внутреннемъ строеніи", ч?мъ о земл?. И это ут?шало Гоголя. Онъ говоритъ, что русское общество его времени "все чего-то ищетъ, ищетъ уже не вн?, a внутри себя. Вопросы нравственные взяли перев?съ надъ политическими и надъ учеными". Гоголь не зналъ о другихъ настроеніяхъ русскаго общества, и это незнаніе сд?лало для людей иныхъ уб?жденій его книгу непонятной, и глупой, и неприличной, и вредной…
       Разнообразіе тона и стиля "писемъ".
      Гоголь писалъ свои письма къ разнымъ лицамъ, къ умнымъ и глупымъ, къ восторженнымъ и спокойнымъ; онъ самъ говоритъ, что писалъ такъ, чтобы его всякій понялъ,- оттого въ его письмахъ много разнообразія даже въ манер? письма. Грубоватому и недалекомy пом?щвку онъ писалъ грубоватое письмо, говоря, очевидно, понятнымъ для него стилемъ. Эго письмо особенно возмутило Б?линскаго. Гоголь сов?туетъ пом?щику вн?дрять y крестьянъ уваженіе къ честнымъ и хорошимъ работникамъ; передъ образцовымъ "мужикомъ" обыкновенные должны были снимать шапки; если кто не сниметъ, то по адресу такого Гоголь рекомендовалъ пом?щику употребить "кр?пкое слово": "ахъ, ты, невымытое рыло! Самъ весь зажилъ въ саж?, такъ что и глазъ не видать, да еще не хочетъ оказать и чести честному! Поклонись же ему въ ноги!" Это "невымытое рыло" – только "мужицкій стиль", которымъ, очевидно, Гоголь хот?лъ указать лишь на моральную неочищенность мужика. "Мужика не бей, говоритъ онъ въ томъ же письм?. Съ?здить его въ рожу еще не большое искусство. Но ум?й пронять его хорошенько словами". Это "съ?здить по уху" – уже, очевидно, пом?щичій жаргонъ, подъ который подд?лывается Гоголь, стараясь сд?латься вполн? яснымъ своему простоватому и грубому корреспонденту.
      Вообще многое изъ того, что указалъ Гоголь въ русской жизви, и умно, и в?рно; его собственные взгляды часто возвышены и чисты, но когда онъ переходилъ на практическую почву, то сов?ты его часто наивны, даже неумны… Такъ, въ этомъ же письм? къ пом?щику онъ рекомендуетъ пом?щику, для поднятія въ деревн? авторитета сельскаго батюшки, всюду брать съ собой этого батюшку на работу и каждый день сажать его за господскій столъ. Гоголь не пожелалъ заглянуть по-челов?чески въ душу этого несчастнаго священника, который даже пооб?дать въ кругу своей семьи не им?етъ права! Наивны сов?ты тому же пом?щику сжечь передъ мужиками н?сколько ассигнацій въ доказательство того, что онъ, пом?щикъ, не корыстолюбивъ!
       Отношеніе русскаго общетва къ этому произведенію.
      Когда эти странныя письма сд?лались достояніемъ публики, они ни въ комъ, кром? интимныхъ друзей, не вызвали къ себ? сочувствія. Особенно возмущены были люди либеральнаго склада мыслей, недавніе поклонники Гоголя. Они увид?ли въ книг? его изм?ну его прежнимъ честнымъ уб?жденіямъ, уввд?ли ложь и подлость. Всего энергичн?е такое отношеніе выразилось въ письм? Б?линскаго къ Гоголю. Самъ фанатикъ по темпераенту, самъ больной и измученный жизненной борьбой, критикъ много злого и несправедливаго сказалъ Гоголю, уже стоявшему одной ногой въ могил?. Въ этомъ столкновеніи двухъ великихъ современниковъ сказалось все русское общество, съ различными полюсами его тогдашняго міровоззр?нія.
      Б?линскій написалъ Гоголю, что прежде "любилъ его со всею страстью", видя въ немъ надежду, честь, славу русской земли, "одного изъ великихъ вождей ея на пути сознанія, развитія, прогресса". Теперь отъ этой страсти осталось "презр?ніе и ненависть", такая же страстная… Книгу Гоголя онъ назвалъ "хитрой, но черезчуръ нецеремонной прод?лкой для достиженія небеснымъ путемъ чисто-земной ц?ли". Онъ съ негодованіемъ остановился на выраженіи: "ахъ, ты – невымытое рыло!"… He вникая въ истинный смыслъ этой грубости, онъ назвалъ Гоголя пропов?дникомъ кнута, апостоломъ нев?жества, поборникомъ обскурантизма и мракоб?сія; онъ нападаетъ на религію Гоголя: "не истнной христіанскаго ученія, говоритъ онъ, a бол?зненной боязнью смерти, чорта и ада в?етъ изъ вашей книги; онъ высм?ялъ стиль книги, онъ указалъ на слухи о томъ, что книга Гоголя написана была имъ для того, чтобы попасть въ наставники цесаревича…
       "Авторская испов?дь".
      Въ отв?тъ на эту "критику", жестокую и незаслуженную, и на другія подобныя же написалъ Гоголь свою "Авторскую испов?дь". Глубокою горестью, тоской проникнуто это, ясное по мысли, спокойное по изложенію сочиненіе. Гоголь умиралъ, непонятый современниками и потерявшій надежду, что они его поймутъ, что ему простятъ за промахи, что поблагодарятъ за то страстное желаніе принести пользу родин?, которое руководило имъ въ жизни и которое онъ перенесъ въ свои сочиненія. У грядущихъ покол?ній проситъ онъ въ своей трогательной "Авторской испов?ди" справедливости и милости…
       Гоголъ, какъ личность; трагедія его жизни.
      Гоголь принадлежалъ къ характерной для Россіи семь? людей "алчущихъ правды"- "счастливаго" довольства собой ему не было дано въ уд?лъ. Въ этомъ заключается его личное"несчастіе". Несчастливъ былъ онъ и оттого, что натура его представляла собою причудливое соединеніе самыхъ противор?чивыхъ качествъ: эгоизма и – способности самопожертвованія и смиренія,- см?шенія земного и небеснаго заразъ… Немного Хлестаковъ (по его собственному признанію) и Муразовъ,- онъ в?чно боролся съ собою, в?чно хлопоталъ надъ устройствомъ своей души и, окрыленный лучшими чувствами, игралъ не безъ самодовольства несвойственную ему роль "пророка"! Гоголь – "герой безвременья". Если бы онъ появился въ древней Руси, быть можетъ, онъ сыгралъ бы тогда великую роль именно въ той д?ятельности, которая такъ влекла его къ себ?.
      Въ этомъ отношеніи, онъ совершенно не похожъ на Пушкина,- y того душа была въ равнов?сіи, въ ней не было того раздвоенія, которое исковеркало Гоголя.
       Трагедія Гоголя, какъ писателя.
      Если мы вглядимся въ Гоголя, какъ въ "писателя",- мы и зд?сь увидимъ ту же раздвоенность: "художникъ-реалистъ" и "моралистъ-пропов?дникъ" не слились въ его лиц?. Пушкинъ никогда не брался "учить" людей добру, и, т?мъ не мен?е, училъ ихъ, пробуждая добрыя чувства. Онъ никогда не подчинялъ своего творчества морали и высоко держалъ свое знамя писателя,- Гоголь, наоборотъ, пропов?дникъ, по призванію съ д?тскихъ л?тъ, и великій художникъ – по таланту, хот?лъ принести въ жертву морали свой прирожденный талантъ,- но оказался не въ состояніи "учить" людей такъ, какъ хот?лось ему. Трагедія его литературной карьеры и заключается въ томъ, что, когда, подъ вліяніемъ Пушкина, въ немъ "моралистъ" уступилъ "художнику", онъ написалъ свои безсмертныя произведенія,- онъ былъ ими недоволенъ. Когда же "моралистъ" въ немъ поб?дилъ "художника", онъ сталъ печатать такія вещи, которыя нравились ему, но перестали нравиться другимъ и встр?чены были укоромъ. Эта двойная борьба со своей душой и своимъ талантомъ была причиной несчастья его жизни. Это былъ съ д?тства "отравленный талантъ", который творилъ трудно,- кровью сердца и слезами очей своихъ.
      Даже св?тлую и свободную любовь Пушкина къ "земл? онъ до боли заострилъ своей пропов?дью состраданія къ ближнимъ. Эта любовь перестала быть свободной и радостной.
       Проф. Д. Н. Овсяннико-Куликовскій о характерныхъ особенностяхъ таланта Гоголя.
      Въ ц?нной работ? проф. Д. Н. Овсяннико-Куликовскаго: "Гоголь" мы найдемъ указаніе еще другихъ психологическихъ причинъ гоголевскихъ неудачъ, найдемъ и очень м?ткую характеристику особенностей его таланта и манеры письма.
      Сравнивая пріемы творчества Пушкина и Гоголя, проф. Овсяннико-Куликовскій отм?чаетъ существенное различіе ихъ. Пушкинъ относится къ разряду писателей-наблюдателей,- рисующихъ жизвь полностью, какъ она есть; Гоголь относится къ разряду писателей- экспериментаторовъ– т?хъ, которые д?лаютъ надъ жизнью эксперименты, опыты;такіе писатели подходятъ къ жизни съ опред?ленной идеей, и изъ жизни выд?ляютъ только н?которыя, интересующія ихъ черты {Эти два пріема, "пушкинскій" и "гоголевскій", "явились" отправными точками, отъ которыхъ пошли въ русской литератур? XIX ст. два направленія, два теченія, дв? школы, до сихъ поръ еще не сказавшія своего посл?дняго слова и продолжающія развиваться дальше. "Пушкинское" и "гоголевское" проходятъ, съ 30-хъ годовъ и досел?, по всей русской литератур?, то сближаясь, то разлучаясь, дополняя другъ друга. Къ писателямъ "пушкинской" школы относится, наприм?ръ, въ лучшихъ своихъ произведеніяхъ Тургеневъ; къ "гоголевской" – Гончаровъ, Достоевскій, Л. Толстой, Чеховъ…}. Художникъ-наблюдатель стремится дать правдивое и полное изображевіе жизни. Онъ "присматривается и прислушивается къ жизни, стараясь понять ее,- онъ стремится постичь челов?ка въ жизни,взятой въ опред?ленныхъ пред?лахъ м?ста и времени, и въ своихъ созданіяхъ онъ не столько обнаруживаетъ и передаетъ свою манеру вид?ть и слышать жизнъ и свой дарь чувствовать челов?ка,сколько, открывая намъ широкую картину д?йствительности, даетъ намъ возможность, при ея помощи, развивать и совершенствовать наше собственное пониманіе жизни, нашъ собственный даръ чувствовать челов?ка и все челов?ческое". У художниковъ-экспериментаторовъ н?тъ такого безпристрастія въ творчеств?: онъ на фактахъ, взятыхъ изъ жизни, доказываетъ свою идею:въ силу нарочитаго подбора нужвыхъ чертъ, нужныхъ типовъ, "изучаемая художникомъ сторона жизни выступаетъ такъ ярко, такъ отчетливо, что ея мысль, ея роль становятся понятны вс?мъ".
       Пушкинъ и Гоголь.
      Гоголь, и какъ челов?къ, былъ экспериментаторъ, – онъ постоянно д?лалъ опыты надъ своей душой, не ст?снялся д?лать опыты и надъ душой своихъ друзей. Вотъ почему онъ никогда не жилъ просто{См. многочисленные факты, это подтверждающіе, кь книг? проф. Овсяннико-Куликовскаго.}. Въ этомъ отношеніи, онъ тоже противоположность Пушкину. "Душа, открытая вс?мъ впечатл?ніямъ и вс?мъ сочувствіямъ, любознательный и воспріимчивый умъ, разносторонность натуры, живой интересъ къ д?йствительности въ многообразяыхъ ея проявленіяхъ – таковы т? особенности душевной организаціи, въ силу которыхъ Пушкинъ былъ въ искусств? "художникомъ-наблюдателемъ" и вм?ст? "мыслителемъ", a въ жизни – мыслящимъ "передовымъ челов?комъ", откликавшимся на вс? важн?йшіе интересы и запросы времени. Онъ бодро и сочувственно, съ заинтересованнымъ вниманіемъ, смотр?лъ на Божій міръ и, наблюдая людей и жизнь, почти не заглядывалъ, разв? урывками и случайно, въ свою собственную душу. Онъ не думалъ? себ?, какъ не думаетъ? себ? естествоиспытатель, наблюдая природу. He таковъ былъ Гоголь: сосредоточенный и замкнутый въ себ?, склонный къ самоанализу и самобичеванію, предрасположенный къ меланхоліи и мизантропіи, натура неуравнов?шенная, Гоголь смотр?лъ на Божій міръ сквозь призму своихъ настроеній, большею частью, очень сложныхъ и психологически-темныхъ, и вид?лъ ярко и въ увеличенномъ масштаб? преимущественно все темное, мелкое, пошлое, узкое въ челов?к?; кое-что отъ этого порядка онъ усматривалъ и въ себ? самомъ,- и т?мъ жив?е и бол?зненн?е отзывался онъ на эти впечатл?нія, идущія отъ другихъ, отъ окружающей среды… Онъ изучалъ ихъ одновременно и въ себ?, и въ другихъ".
      Вотъ почему, въ сравненіи со "св?тлымъ", широкимъ пушкинскимъ умомъ, огромный, но узкій, односторонній, умъ гоголевскій былъ "темнымъ" (Овсяннико-Куликовскій). Потому и умъ, и творчество его были несвободны. И, какъ это ни странно, – они оказались въ рабств? y давно пережитыхъ религіозныхъ и моральныхъ взглядовъ древней Руси {Быть можетъ, это объясняется т?мъ, что Гоголь, по словамъ проф. Овсяннико-Куликовскаго, по натур? своей былъ "мыслителемъ", но плохимъ "ученикомъ", т. е. своего умственнаго кругозора не расширялъ "чтеніемъ", какъ это д?лалъ, наприм?ръ, Пушкинъ. Вотъ почему домашнее религіозное воспитаніе Гоголя сд?лалось основаніемъ его "философіи". Онъ и не вышелъ изъ ея узкихъ пред?ловъ, не расширяли ее, a углубили.}. Въ Гогол? русская старина, забытая въ Х?II и XVIII в?к?, опять воскресла, но, не будучи въ состояніи сродниться, слиться съ жизнью XIX стол?тія, изломала того великаго челов?ка, которымъ овлад?ла. Посл? этой великой искупительной жертвы, въ д?ятельности Тургенева, Толстого, Достоевскаго и другихъ великихъ его учениковъ мы увид?ли уже органическое и мирное скрещеніе старыхъ русскихъ идеалов съ новой жизью.
       Историческое значеніе Гоголя.
      Изъ всего вышесказаннаго ясно великое историческое значеніе Гоголя:
      1) Если Пушкинъ, какъ художникъ, открылъ поэзію древней Руси,- поэзію ея идейной жизни, то Гоголь, какъ челов?къ и писатель, сд?лался проводникомъ въ новую русскую жизнь нравственныхъ и религіозвыхъ идеаловъ старины. Достоевскій и Л. Толстой – его ученики.
      2) Всл?дствіе этого онъ кореннымъ образомъ изм?нялъ y васъ пониманіе и роль "писателя"; онъ первый придалъ ему характеръ "пророка", "пропов?дника" христіанской морали; литературу онъ, при помощи Б?линскаго,объяснявшаго истинный смыслъ его творчества, сд?лалъ общественной силой (см. ниже стр. 255).
      3) Гоголь органически связанъ съ реалистической литературой XVIII в?ка,- съ русскими сатириками и драматургами этой эпохи. Какъ Пушкинъ, онъ подвелъ итогивсей предшествовавшей литературы, упорно раскрывавшей безотрадныя стороны русской жизни.
      4) Подобно Пушкину, онъ не только подвелъ итоги прошлой литературной жизни,- онъ нам?тилъи содержаніе посл?дующей.Оттого самъ Б?линскій поставилъ его во глав? новаго періодарусской литературы. Въ этомъ новомъ період?, впрочеиъ, не умерли и пушкинскія традиціи. Въ русской литератур? XIX в. мы должны различaть дв? литературныя школы – "пушкинскую" и "гоголевскую".
      5) Въ исторіи русскаго реализма онъ потому играеть большое значеніе, что первый заговорилъ о теоріи реализма,первый сознательно вырабталъ пріемы новаго творчества.
      6) Гоголь страстно любилъ Россію и всею душою хот?лъ проникнуть въ "духъ" русскаго народа, опред?лить его будущее. Вотъ почему въ исторіи русскаго "народничества" играетъ онъ большую роль.
 

 

(1811-1848).

 
       Біографія Б?линскаго. Отецъ его.
       Біографія его.В. Г. Б?линскій родился въ б?дной семь? военнаго врача въ Свеаборг?. Тяжелы были первыя впечатл?нія ребенка. Отецъ его, "неудачникъ въ жизни", былъ челов?къ умный и, для своего времени, образованный, но озлобленный; онъ плохо жилъ со своею женою, мало заботился о семь? и не уживался съ людьми. Страсть къ вину совс?мъ погубила его.
       Мать.
      Мать Б?линскаго тоже не отличалась уживчивостью и мягкостью, но она еще меньше могла им?ть вліянія на ребенка, ч?мъ отецъ, который всетаки импонировалъ ему своимъ умомъ, ум?ніемъ критически относиться къ жизви и людямъ, знаніями и начитанностью.
       Д?тство Б?линскаго.
      Одинокій, замкнутый въ себ? росъ Б?линскій въ родной семь?, рано научившись относиться сознательно къ окружающей его жизни. Первоначальное образованіе получилъ онъ въ у?здномъ училищ? въ г. Чембар? (Пензенской губ.), гд? выд?лился изъ среды товарищей своимъ развитіемъ и начитанностью. Въ семь? родной Б?линскій чувствовалъ себя тяжело: нищета, злоба, взаимные укоры и общее недовольство царили тамъ; ребенку приходилось выносить иногда даже незаслуженные побои отъ пьянаго отца; это возмущало его не по л?тамъ развитое самолюбіе и отталкивало отъ семьи, гд? царилъ произволъ.
       Литературныя вкусы Б?линскаго въ юности.
      Продолжалъ онъ свое образованіе въ Пензенской гимназіи. Зд?сь онъ сблизился съ учителемъ естественной исторіи Поповымъ, который отнесся къ нему сердечно и давалъ ему книги изъ своей большой библіотеки. Гимназіи Б?линскій не кончилъ: бросилъ ее пос?щать и, оставивъ ее, онъ держалъ экзаменъ прямо въ университетъ. Уже въ это время ранней юности увлекся онъ романтизмомъ – Жуковскій, Марлинскій, Шиллеръ, Радклиффъ были его любимыми писателяии,- вм?ст? съ юными своими друзьями сл?дилъ онъ и на русской журналистикой: Полевой и Надеждинъ были тогда самыии популярными журналистами. Они особенно увлекали и юношу-Б?линскаго. Этотъ ранній періодъ своей сознательной жизни онъ самъ называлъ впосл?дствіи "бурвымъ періодомъ" ("Sturm und Drang"). Въ это время пробужденія критицизма и молодого задора онъ чувствовалъ себя большимъ либераломъ и безпощадно относился къ тогдашней русской д?йствительности.
       Б?линскій въ университет? Драма "Дмитрій Калининъ". Кружокъ Станкевича.
      Въ 1824 году, выдержавъ экзаиенъ, Б?линскій поступилъ въ Moсковскій университетъ на словесный факультетъ. Зд?сь онъ увлекся только Надеждинымъ, который знакомилъ своихъ слушателей съ н?мецкими философскими системами, особенно пропагандируя міросозерцаніе Шеллинга. Въ университет? Б?линскій пробылъ только три года,- онъ не ужился съ тяжелымъ режимомъ, которымъ обставлена была тогда жизнь "казеннокоштныхъ" студентовъ въ Московскомъ университет?; кром? того, запутался онъ въ одной студенческой исторіи и, наконецъ, провинился т?мъ, что сочинилъ драму "Дмитрій Калининъ", которая представляетъ собой очень р?зкій протестъ противъ кр?постного права {Bсe это время, до сближенія со Станкевичемь, онъ былъ "либераломъ" и, по его словамъ, "былъ полонъ героическихъ стремленій, горячо ненавид?лъ существовавшій общественный строй, въ то же время мучительно сознавалъ себя нулемъ"}. Драма, своимъ страстнымъ либерализмомъ, произвела на товарищей Б?линскаго сильное впечатл?ніе. Онъ им?лъ наивность представить ее въ цензурный комитетъ, состоявшій тогда изъ профессоровъ университета. Когда открылось, что сочинитель драиы "казеннокоштный" студентъ Б?линскій, уже неоднократно навлекавшій на себя гн?въ ближайшаго начальства самостоятельностью своихъ мыслей и поведенія, онъ былъ исключенъ "за неаккуратное пос?щееіе лекцій" и "по ограниченности способностей". Ничего не далъ Б?линскому самъ университетъ, но зато тамъ Б?линскій сблизился съ кружкомъ Станкевича. Юноши-участники кружка чтеніемъ и бес?дами усердно восполняли недостатки тогдашняго университетскаго образованія. Особенно увлекались они н?мецкой философіей Шеллинга, потомъ Гегеля; изучали всемірныя литературы, разрабатывали вопросы эстетики и исторіи философіи. Б?линскій всей душой отдался этому кружковому самообразованію, и сразу выд?лился въ обществ? друзей своимъ умомъ, своей страствой жаждой знанія.
      Б?линскій былъ сильно смущенъ своимъ изгнаніемъ изъ университета; онъ даже долго не р?шался сообщить домой о своей неудач?. Крайняя нужда надвинулась на него: и вотъ недоучившійся студентъ, ради куска хл?ба, б?гаетъ по грошовымъ урокамъ, берется за переводы бульварныхъ романовъ и пр.
       Первые литературные опыты. Семейныя отношенія.
      Сближеніе съ Надеждинымъ приводитъ его къ журналистик?; онъ д?лается переводчикомъ съ французскаго въ журналахъ своего бывшаго профессора: "Телескоп?" и "Молв?"; переводилъ онъ всякую мелочь,- краткія газетныя сообщенія, анекдотцы. Въ семь? д?ла шли все хуже и хуже, и Б?линскому приходилось постоянно вм?шиваться въ жизнь родителей, заступаться за братьевъ, хлопотать объ ихъ судьб?. Его поддерживала только дружба съ Станкевичемъ и другими членами этого кружка,- людьми, "отборными по уму, образованности, талантамъ и благородству чувствъ",- какъ онъ характеризовалъ ихъ въ одномъ письм?.
       Значеніе кружка Станкевича въ жизни Б?линскаго. Вліяніе н?мецкой философіи на уб?жденія Б?линскаго.
      Отъ нихъ позаимствовался Б?линскій своими знаніями н?мецкой философіи, знаніемъ философскихъ теорій эстетики и исторіи. Мы вид?ли уже, что вс? эти теоріи и y Шеллинга, и y Гегеля отличались крайней отвлеченностью. У?ровавъ въ нихъ, и Б?линскій, и его друзья стали мыслить отвлеченно,- отъ жизни русской они ушли въ идеальныя умозрительныя построенія, – и вотъ юношескій либерализмъ Б?линскаго, только что навлекшій ему большую непріятность, сталъ безсл?дно выв?триваться. Недавно еще Шиллеръ, благородный защитникъ правъ угнетеннаго челов?чества, былъ для него "богомъ",- теперь Б?линскій отвернулся отъ него съ тою р?шительностью и безповоротностью, на которую былъ способенъ только онъ. Теперь онъ превозносилъ Пушкина, Гёте, Шекспира за то, что т?, якобы, стояли вн? мелочей будничной жизни, что они съ олимпійскимъ величіемъ созерцали в?чную красоту, и только ей одной служили въ своихъ міровыхъ созданіяхъ.
      "Пуще всего оставь политику и бойся всякаго политическаго вліянія на свой образъ мысли! Люби добро,- и тогда ты будешь необходимо полезенъ своему отечеству, не думая и не стараясь быть ему полезнымъ",- писалъ въ одномъ письм? юноша Б?линскій, покоренный идеалами отвлеченнаго прекраснодушія. "Если бы каждый изъ индивидовъ, составляющихъ Россію, путемъ любви дошелъ до совершенства,- тогда Россія, безъ всякой политики, сд?лалась бы счастлив?йшею страною въ мір?. Просв?щевіе – вотъ путь ея къ счастью". Въ другомъ письм? онъ пишетъ, что политическія движенія французовъ для Россіи ненужны: каждый народъ им?етъ свой смыслъ, свое значеніе, свой путь. Постепенность развитія – залогъ истиннаго прогресса: "правда, говоритъ онъ, мы еще не им?емъ правъ, мы еще рабы, если угодно, но это оттого, что мы еще должны быть рабами. Россія еще – дитя, для котораго нужна нянька, въ груди которой билось бы сердце, полное любви къ своему питомцу, a въ рук? которой была бы лоза, готовая наказывaть за шалости. Дать Россіи, въ теперешнемъ ея состояніи, конституцію – значитъ погубить Россію". Онъ теперь оправдывалъ правительство, которое "не позволяетъ писать противъ кр?постного права, а, между т?мъ, исподволь освобождаетъ крестьянъ". Приводя другіе подобные факты, онъ восклицаетъ: "въ Россіи все идетъ къ лучшему". Онъ рекомендуетъ христіанскую любовь къ ближнему – какъ разумное основаніе общественной и государственной жизни. Онъ готовъ в?рить, что эта "христіанская политика" есть особый уд?лъ русскаго народа: "быть апостолами просв?щенія – вотъ наше значеніе!" говоритъ онъ. "Итакъ будемъ подражать апостоламъ Христа, которые не д?лали заговоровъ и не основывали ни явныхъ, ни тайныхъ политическихъ обществъ, распространяя ученіе своего божественнаго Учителя. He суйся въ д?ла, которыя до тебя не касаются, но будь в?ренъ своемуд?лу, a твое д?ло – любовь къ истин?. Къ чорту политику, да здравствуетъ наука!… Къ чорту французовъ!", которые занимаются политикой: "Германія – вотъ Іерусалимъ нов?йшаго челов?чества!" – съ такой страстностью впиталъ въ себя Б?линскій "умиротворяющія" идеи Шеллинга, особенно Гегеля.
      Онъ самъ потомъ говорилъ, что отъ этихъ идей тогда "освир?п?лъ, опьян?лъ", разсыпалъ "неистовыя проклятія" на благороднаго Шиллера за то, что тотъ призывалъ борьбой защищать права челов?чества: "я сорвался съ ц?пи и поб?жалъ благимъ матомъ" – разсказываетъ Б?линскій. Когда онъ познакомился съ гегелевской "философіей религіи" и "права", усвоилъ себ? его историческое міросозерцаніе – онъ вс? эти идеи принялъ открытой душой – по его словамъ: "новый міръ" ему открылся…
       "Все дйствительное разумно".
      "Сила есть право – и право есть сила",- писалъ онъ. "Н?тъ, не могу описать теб?, съ какимъ чувствомъ услышалъ я эти слова – это было освобожденіе! Я понялъ идею паденія царствъ, законность завоевателей! я понялъ, что н?тъ дикой матеріальной силы, н?тъ владычества штыка и меча, н?тъ произвола, н?тъ случайности!- и кончилась моя опека надъ родомъ челов?ческимъ, и значеніе моего отечества предстало мн? въ новомъ вид?… Слово "д?йствительность" сд?лалось для меня равнозначительно слову "Богъ"… Это и былъ тотъ моментъ, когда Б?линскій ув?ровалъ, что все д?йствительное разумно."Я гляжу на д?йствительность, говоритъ онъ, столь презираемую прежде мною, и трепещу таинственнынъ восторгомъ, сознавая ея разумность". По его словамъ, онъ сближается теперь даже съ пошляками,- "мн? уже не душно въ ихъ кругу, они уже интересны для меня объективно" – "всякій правъ и никто не виноватъ; н?тъ ошибочныхъ мн?ній, a есть моменты духа. Ето развивается, тотъ интересенъ каждую минуту, даже во вс?хъ своихъ уклоненіяхъ отъ истины"; "требуя отъ каждаго именно только того, чего отъ него можно требовать, я получаю отъ него одно хорошее и ничего худого… Надо по вн?шности своей походить на вс?хъ!" говоритъ онъ, покоренный "фаталистическимъ" ученіемъ Гегеля, который личности, герою, единиц? мало отводитъ м?ста въ исторіи, a массу, толпу – д?лаетъ основой міровой эволюціи.
       "Чистое искусство".
      Увлекается теперь Б?линскій "чистымъ искусствомъ". Одинъ изъ его друзей, Панаевъ, такъ характеризуетъ его: "Увлекшись толкованіями гегелевой философіи и знаменитою формулою, извлеченною изъ этой философіи, что все д?йствительное разумно",- Б?линскій пропов?дывалъ о примиреніи въ жизни и искусств?. Онъ дошелъ до того (крайности были въ его натур?!), что всякій общественный протестъ казался ему преступленіемъ, насиліемъ… Онъ съ презр?ніемъ отзывался о французскихъ энциклопедистахъ XVIII стол?тія, о критикахъ, не признававшихъ теоріи "искусства для искусства", о писателяхъ, стремившихся къ новой жизни, къ общественному обновленію; онъ съ особеннымъ негодованіемъ и ожесточеніемъ отзывался о Жоржъ-Зандъ. Искусство составляло для него какой-то высшіе, отд?льный міръ, замкнутый въ самомъ себ?, занимающійся только в?чными истинами и не им?вшій никакой связи съ нашими житейскими дрязгами и мелочами… Истинными художниками почиталъ онъ только т?хъ, которые творили безсознательно.Къ такимъ причислялись Гомеръ, Шекспиръ и Гёге. Шиллеръ не подходилъ къ этому воззр?нію, и Б?линскій, н?когда восторгавшійся имъ, охлаждался къ нему по м?р? проникновенія своею новою теоріею".
       Журнальная д?ятельность Б?линскаго.
      Вс? эти новыя знанія Б?линскій приложилъ скоро къ д?лу. Въ это время его участіе въ журналахъ д?лалось все бол?е серьезнымъ, в въ 1834 году, черезъ два года посл? изгнанія взъ университета, печатаетъ онъ свою большую критическую статью "Литературныя мечтанія". Зд?сь онъ широко прим?няетъ и свои философскіе взгляды, и свои знанія русской литературы. Съ этой работы начинается серьезная литературная д?ятельность Б?линскаго. Этой д?ятельностью онъ добываетъ себ? средства къ существованію, подвергая свою судьбу каждый день т?мъ случайностямъ, которыя въ то суровое время м?шали свободному существованію русской журналистики. Посл? напечатанія писемъ Чаадаева журналъ Надеждина "Телескопъ", которымъ жилъ Б?линскій, оказывается закрытымъ; юному критику приходилось искать новаго источника доходовъ. Но философъ, признавшій, что "все д?йствительное разумно, еще не унывалъ,- онъ пожилъ въ деревн? своего друга Бакунина, побывалъ на Кавказ?. Ненадолго онъ устроился, было, въ "Московскомъ Наблюдател?", но и этотъ журналъ оказался недолгов?чнымъ, и Б?линскому приходилось пользоваться поддержкой друзей – В. Боткина, К. Аксакова, Ефремова. "И именно въ эти тяжкіе годы Б?линскій жиль стремленіями къ "абсолютной жизни", теоретически доказывалъ "разумную", "прекрасную" д?йствительность" (Пыпинъ).
      Въ поискахъ денегъ, онъ сочинилъ даже грамматику, но она не пошла на книжномъ рынк? и не доставила денегъ. Б?линскій продолжаетъ жить "въ долгъ".
       Вліяніе Герцена на міросозерцаніе Б?линскаго.
      Въ 1837 году онъ встр?тился съ Герценомъ, вернувшимся въ Москву изъ ссылки. Герценъ, жившій тогда горячими политическими интересами, былъ пораженъ происшедшей съ Б?линскимъ перем?ной,- они сразу разошлись посл? первой же словесной стычки, но диспуты ихъ продолжались. Герценъ самъ изучилъ Гегеля и по своему сталъ толковать н?которыя его "истины". Б?линскій, бредившій Гегелемъ, стоялъ за свой политическій "квіетвзмъ", за эстетическое пониманіе ц?лей поэзіи, за разумность д?йствительности… Быть можетъ, горячія, возмущенныя р?чи Герцена уже посл? перваго свиданія заронили вскру сомн?нія въ душу Б?линскаго, такъ какъ, хотя онъ и долго, въ продолженіе н?сколькихъ л?тъ, не уступалъ своему оппоненту, т?мъ не мен?е, онъ понемногу сталъ охлад?вать къ своей философіи и, "утомившись отвлеченностью", сталъ "жаждать сближенія съ д?йствительностью".
       Б?;линскій въ Петербург?. Новые идеалы Б?линскаго.
      Въ конц? 1839 года онъ переселяется въ Петербургъ, чтобы вести критическій отд?лъ въ "Отечественныхъ Запискахъ" Краевскаго. Въ первые годы онъ проводитъ еще свои гегеліанскіе взгляды ("Очерки Бородинскаго сраженія", "Менцель, критикъ Гёте", "Горе отъ ума"), но уже съ конца 1839 года начинается въ жизни Б?линскаго періодъ сомн?ній въ истин? своихъ взглядовъ, подготовляется переворотъ, и въ середин? 1840 года онъ р?зко м?няетъ свои "примирительные" взгляды на "протестующіе". Въ письмахъ своихъ онъ пишетъ теперь сл?дующее: "Проклинаю мое гнусное стремленіе къ примиренію съ гнусною д?йствительностью! Да здравствуетъ великій Шиллеръ, благородный адвокатъ челов?чества, яркая зв?зда спасенія, эманципаторъ общества отъ кровавыхъ предразсудковъ преданія!" Теперь вс? "ц?нности", въ глазахъ Б?линвскаго, сразу переоц?ниваются: Гёте оказывается "отвратительною личностью", Жоржъ-Зандъ сд?лалась "апостоломъ", героиней. Больше всего достается теперь "д?йствительности". Б?линскій называетъ ее "палачомъ", "пошлостью", "гнусностью": борьба съ жизнью опять окрылила его: "въ душ? чувствую больше жару и энергіи, больше готовности умереть и пострадать за свои уб?жденія",- пишетъ онъ въ одномъ письм?. Онъ говоритъ, что, сбросивъ иго н?мецкой философіи, проснулся – "и страшно вспомнить мн? о моемъ сн?"; теперь Германія для него – "нація абсолютная, но государство позорное",- взам?нъ того выросли теперь въ его глазахъ французы, еще недавно посылаелые "къ чорту"!… Онъ зло изд?вается теперь надъ Гегелемъ, называетъ его "Егоръ ?едорычемъ", кланяется его "философскому колпаку" и пр. "Что мн? въ томъ,- восклицаетъ онъ,- что я ув?ренъ, что разумность восторжествуетъ, что въ будущемъ будетъ хорошо, если судьба вел?ла мн? быть свид?телемъ торжества случайности, неразумія, животной силы. Что мн? въ томъ, что моимъ, или твоимъ д?тямъ будетъ хорошо, если мн? скверно, и если не моя вина въ томъ, что мн? скверно? Не прикажешь ли уйти въ себя? Н?тъ, лучше умереть!".
       Б?линскій о перем?нахъ своего міросозерцанія.
      Удивляясь самъ р?зкимъ переворотамъ своего міровоззр?нія, оправдывалъ онъ себя т?мъ, что они – результатъ его честнаго исканія истины {"Тотъ не любитъ истины, кто не хочетъ для нея заблуждаться",-говоритъ онъ.}. "Теперь я весь въ иде? гражданской доблести, весь – въ па?ос? правды и чести,-восклицаетъ онъ,- и, мимо ихъ, мало зам?чаю какое бы то ни было величіе!… Во мн? развилась какая-то фанатическая любовь къ свобод? и независимости челов?ческой личности, которая только возможна при обществ?, основанномъ на правд? и доблести"; "борьба за понятія – д?ло святое, и горе тому, кто не боролся!" – говоритъ онъ.
      Въ это время онъ очень сблизился съ Герценомъ и, подчининившись его вліяніямъ, увлекся сенсимонизмомъ и политическими тревогами которыми наканун? 1848 года сталъ волноваться Западъ. "Ты знаешь мою натуру,- пишетъ онъ другу,- она в?чно въ крайностяхъ. Я съ трудомъ и болью разстаюсь съ старой идеей, отрицаю ее до нельзя, a въ новую перехожу со вс?мъ фанатизмомъ прозелита! Итакъ, я теперь въ новой крайности,- это идея сенсимонизма {См. выше, стр. 71-72.}, которая стала для меня идеею идей, альфою и омегою в?ры и знанія. Она для меня поглотила и исторію, и религію, и философію". На семейную жизнь и положеніе женщивы онъ смотр?лъ теперь глазами сенсимонистовъ. Отъ своего философскаго эготизма отвернулся. "Что мн? въ томъ, что живетъ общее,- восклицаетъ онъ,- когда страдаетъ личность! Что мн? въ томъ, что геній на земл? живетъ въ неб?, когда толпа валяется въ грязи… Прочь же отъ меня блаженство если оно – достояніе мн? одному изъ тысячъ!".
       Требованія, предъявляемыя имъ теперь къ литератур?. Отношеніе къ Пушкину. Фанатизмъ Б?линскаго.
      Теперь м?няется y него и критическое м?рило,- не красотъ, не литературныхъ достоинствъ требуетъ онъ, a только, чтобы она была д?льна,служила жизни. "Ты – сибаритъ, сластёна,- пишетъ онъ другу,- теб?, вишь, давай поэзію, да художества – тогда ты будешь смаковать и чмокать губами! A мн? поэзіи и художественности нужно не больше, какъ настолько, чтобы пов?сть была истинна, т. е. не впадала въ аллегорію, или не отзывалась аллегоріею. Главное – чтобы она вызывала вопросы…". Любопытенъ теперь отзывъ его о томъ стихотвореніи Пушкина ("Поэтъ и Чернь"), которымъ онъ восхищался недавно. "Помню,- разсказываетъ Тургеневъ,-съ какою комическою яростью онъ однажды при мн? напалъ на отсутствующаго, разум?ется, Пушкина за его два стиха въ "Поэтъ и Чернь" -
 
      "Печной горшокъ теб? дороже:
      Ты пищу въ немъ себ? варишь!
 
      "И конечно!- твердилъ Б?линскій, сверкая глазамя и б?гая изъ угла въ уголъ,- конечно дороже. Я не для себя одного, я для своего семейства, я для другого б?дняка въ немъ пищу варю – и прежде, ч?мъ любоваться красотою истукана, будь онъ распрефидіасовскій Аполлонъ – мое право, моя обязанность накормить своихъ и себя, назло всякимъ негодующимъ баричамъ и виршеплетамъ!" Б?линскій сознавалъ крайность, несправедливость своего пристрастнаго, непримиримаго отношенія къ тому, что противор?чило его уб?жденіямъ, но фанатически стоялъ за свою "нетерпимость". "Если сд?лаюсь терпимымъ,- писалъ онъ,- знай, что съ той минуты во мн? умерло то прекрасное-челов?ческое, за которое столько хорошихъ людей любили меня больше, нежели сколько я стоилъ того". "Я знаю, что сижу въ односторонности,- пишетъ онъ въ другомъ письм?,- но не хочу выходить изъ нея – и жал?ю и бол?ю о т?хъ, кто не сидитъ въ ней! Этотъ партійный "фанатизмъ" наложилъ тяжелую печать на литературную д?ятельность Б?линскаго въ посл?дній періодъ его творчества {Между т?мъ, въ одномъ письм? онъ же р?шительно осуждаетъ "гадость и пошлость духа партій", которыя требуютъ готовыхъ р?шеній и затемняютъ истину.}.
       Б?линскій въ интимномъ кругу друзей. Б?линскій и славянофилы.
      При строгостяхъ тогдашней цевзуры, своихъ новыхъ "уб?жденій" Б?линскій не могъ печатно проявлять,- свои "идеи",- онъ могъ проводить ихъ лишь въ дружескихъ, интимныхъ бес?дахъ да въ письмахъ. И вотъ, вм?ст? со своими друзьями-едивомышленниками, онъ внимательво сл?дитъ за политическою жизнью Европы, интересуется вс?ми иностранными лвтературными новинками, главнымъ образомъ, по вопросамъ соціологическимъ. Въ печати же свой неизрасходованный пылъ "неистовый Виссаріонъ" тратилъ главнымъ образомъ, на высм?иваніе славянофиловъ, не стараясь особенно вникнуть вь ихъ философскіе взгляды, и съ легкою сов?стью путая ихъ взгляды со взглядами Погодина и Шевырева,- главными литературными застр?льщиками "оффиціальной народности". Между т?мъ, съ славянофилами y него до конца жизни осталось н?что общее: да это и немудрено,- и онъ, и они – вышли вс? изъ-подъ крыла Станкевича, воспитались на Гегел? {Даже соціальными ученіями славянофилы увлекались, отсюда преклоненіе ихъ передъ русскою "общиной".}. Б?линскій, наприм?ръ, съ неменьшею страстностью, ч?мъ т? же славянофилы, ч?мъ Гоголь, всегда интересовался русскимъ народомъ, пытался себ? опред?лить его "духъ".
       Б?линскій и "русская народность".
      "Русская личность пока – эмбріонъ,- писалъ онъ въ одномъ письм?,- но сколько широты и силы въ натур? этого эмбріона! какъ душна и страшна ей всякая ограниченность и yзкость! Она боится ихъ, не терпитъ ихъ больше всего – и хорошо, по моему мн?нію, д?лаетъ, довольствуясь пока нич?мъ, вм?сто того, чтобы закабалиться въ какую-нибудь дрянную односторонность! Русакъ пока еще, д?йствительно, ничего, но посмотри, какъ онъ требователенъ, не хочетъ того, не дивится этому, отрицаетъ все, а, между т?мъ, чего-то хочетъ, къ чему-то стремится!". Такимъ образомъ, если славянофилы и Гоголь идеализировали положительные идеалы русскаго народа, воплотившіеся въ "народ?-богоносц?", "народ?-пахар?", святомъ подвижник? древней Руси,- Б?линскій идеализировалъ силу "протеста" и "критицизма", д?йствительно, им?ющуюся въ русскомъ народ?: былинный образъ Василія Буслаева, многія пословицы русскаго народа, русскіе реформаторы, въ род? св. Владимира и Петра, еретики древней Руси – вотъ, представители этого "протестующаго начала".
      Б?линскій не прочь былъ идеализировать даже современное русское общество, только идеальныхъ героевъ онъ искалъ совс?мъ не тамъ, гд? Гоголь. "Что хорошіе люди – говорилъ онъ – есть везд?, объ этомъ и говорить нечего, что ихъ на Руси, по сущности народа русскаго, должно быть гораздо больше, нежели какъ думаютъ сами славянофилы, и что, наконецъ, Русь есть по преимуществу страна крайностей и чудныхъ, странныхъ, непонятныхъ исключеній – все это для меня аксіома, какъ дважды два четыре",- но изображать этихъ героевъ въ литератур? было нельзя,- ихъ, по словамъ Б?линскаго, не пропустила бы "цензурная таможня". "А почему?-продолжаетъ онъ,- потому именно, что въ нихъ челов?ческое – въ прямомъ противор?чіи съ тою общественною средою, въ которой они живутъ. Мало того: хорошій челов?къ на Руси можетъ быть вногда героеиъ добра, въ полномъ смысд? слова, но это не м?шаетъ ему быть, съ другихъ сторонъ, гоголевскимъ лицомъ: честенъ и правдивъ, готовъ за правду на пытку, на колесо, но – нев?жда, колотитъ жену, варваръ съ д?тьми".
       Усп?хъ Б?линскаго въ сред? читателей.
      Долго работалъ Б?линскій въ "Отечественныхъ Запискахъ". Это была пора расцв?та его таланта. Съ жадностью читались его статьи молодежью, заучивались наизусть, какъ стихи. Наконецъ, въ силу принципіальныхъ разногласій, онъ разошелся въ 1846 г. съ издателемъ. Опять подошли крутыя времена,- т?мъ бол?е, что теперь Б?линскій былъ уже семейнымъ челов?комъ и, къ тому же, обострилась его хроническая бол?знь легкихъ. Въ ц?ляхъ леченія ?здилъ онъ и на югь Россіи, но эта кратковременная по?здка мало пользы принесла ему: плоть его зам?тно разрушалась, но духъ гор?лъ все т?мъ жо огнемъ.
       "Современникъ".
      Въ 1847 году основанъ былъ новый журналъ "Современникъ". Лучшіе писатели того времени были сотрудниками новаго органа: Герценъ, Гончаровъ, Тургеневъ, Григоровичъ, Дружининъ, Достоевскій, Некрасовъ въ эти начальные годы журнала пом?щали въ немъ свои пов?сти и романы {Почти вс? эти писатели составили "кружокъ" Б?линскаго; его горячія р?чи въ кругу этой избранной молодежи им?ли большое воспитательное значеніе для этихъ молодыхъ писателей.}. Привлечены были и такіе ученые, какъ Соловьевъ, Кавелинъ. Б?линскій въ новомъ журнал? велъ отд?лъ критики.
       Б?линскій заграницей.
      Въ 1847 году ему, для поправленія легкихъ, пришлось ?хать заграницу. Но изъ леченія зальцбруннскими водамн никакого серьезнаго толка не вышло: между т?мъ, работать было нужно, чтобы не жить на счетъ друзей, чтобы не умереть съ голоду… И вотъ, почти умирающій, взбудораженный, съ разбитой грудью и издерганными нервами, Б?линскій продолжаетъ гор?ть "огнемъ неугасимымъ",- пишетъ свои пламенныя статьи, вс?мъ интересуется, попрежнему восхищается и возмущается, какъ юноша… Заграницей, подъ сердитую руку, написалъ онъ свое письмо Гоголю. Фанатизмомъ партійности внушено ему это письмо. В?дь, въ сущности, Гоголь говорилъ въ своихъ "Выбранныхъ м?стахъ" многое такое, во что еще недавно самъ Б?линскій в?рилъ, и о своей в?р? заявлялъ даже въ печати (ср. стр. 239 съ 230 и др.),- и всетаки Б?линскій, почти умирающій, не простилъ умирающаго Гоголя и жестоко "распялъ" его!
       Бол?знь и смерть.
      Въ 1848 году бол?знь его быстро приняла опасный характеръ, но онъ все работалъ съ тою же энергіей; наконецъ, работать стало не подъ силу… Онъ зналъ, что идетъ смерть, но ясность интересовъ оставалась та же. Неутомимый труженикъ умеръ б?днякомъ, потому что никогда не былъ "пріобр?тателемъ", a только честнымъ слугой своей родины.
       Личность Б?линскаго.
      Б?линскій принадлежалъ къ той же семь? "алчущихъ правды", какъ и Гоголь, но онъ былъ счастлив?е великаго юмориста,- больше ясности и широты было въ его ум?, отличался онъ большею в?рою въ истину – и энергіею въ ея достиженіи. Къ служенію истин? не прим?шивалъ онъ личныхъ заботъ о себ?, о своей душ?,- онъ весь отдался русскому обществу, только ему служилъ.
       Литературная д?ятельность Б?линскаго.
       Литературная д?ятельность Б?линскагоясно распадается на три періода: первый періодъ захватываетъ время отъ начала его серьезной критической работы до увлеченія Гегелемъ (съ начала 30-ыхъ годовъ до ихъ конца). Это періодъ, когда онъ находился подъ вліяніемъ Надеждина, "скептической школы", и отчасти Шеллинга. Второй періодъ, съ копца 80-хъ годовъ, захватываетъ первые годы сороковыхъ. Въ этотъ періодъ времени Б?линскій находится подъ вліяніемъ Гегеля. И, наконецъ, сороковые годы, до смерти, представляютъ третій періодъ, когда великій критикъ увлекся идеями общественными и политическими.
       Первый періодъ литературной д?ятельности Б?линскаго.
       а) Первый періодъд?ятельности Б?линскаго совпалъ съ участіемъ его въ журналахъ Надеждина. Надеждинъ былъ самъ знаменитый, въ свое время, критикъ, популярный профессоръ, поклонникъ и пропагандистъ "шеллингіанства" и, наконецъ, другъ Б?линскаго.
       Надеждинъ и скептическая школа въ московскомъ университетp3;.
      Надеждинъ былъ ученикомъ изв?стнаго профессора Московскаго университета Каченовскаго, основателя y насъ "скептической школы" въ наук? русской исторіи. Этотъ "скептицизмъ", какъ научный пріемъ, им?лъ въ свое время большое значеніе, такъ какъ помогъ русской исторической наук? отд?латься отъ многихъ фантастическихъ построеній, пров?рить подлинность источниковъ. За свой скептицизмъ Каченовскій былъ нелюбимъ современниками,- его ругали т?, кому дорогъ былъ авторитетъ Карамзина, кто в?рилъ всякимъ историческимъ утопіямъ {Правда, со своимъ "скептицизмомъ", Каченовскій иногда вдавался въ крайности: такъ онъ усумнился въ подлинности "Слова о полку Игорев?".},- но посл?дующія покол?нія отдали ему за это должное.
       Скептицизмъ въ литератур?.
      Литературными выразителями этого скептицизма были Надеждинъ и сотрудникъ "Телескопа" – Чаадаевъ {См. выше, стр. 64-66.}. У Надеждина, какъ литературнаго критика, высказывается такое же отрицательное отношеніе къ русской исторической жизни, какъ y Чаадаева, и, въ то же время, основнымъ эстетическимъ требованіемъ его было требованіе "народности" въ художественномъ творчеств?. Получалось противор?чіе, изъ котораго никогда не вышелъ Надеждинъ: онъ отрицалъ существованіе y насъ литературы, отрицалъ смыслъ въ русской исторической жизни,- и требовалъ какой-то "народности" отъ литераторовъ, требовалъ отказаться отъ европеизма и искать своего.
      Въ прим?неніи къ литератур?, Надеждинъ свой скептицизмъ выразилъ т?мъ, что отрицательно относился и къ псевдоклассикамъ, и къ современнымъ писателямъ, которыхъ называлъ "псевдоромантиками". Онъ требовалъ созданія такого направленія, въ которомъ соединился бы истинный классицизмъ (античный) съ истиннымъ романтизмомъ (поэзія среднихъ в?ковъ, къ которой онъ относилъ и Шекспира). Челов?къ образованный, ловко влад?вшій перомъ, начитанный въ философіи и ум?вшій обращаться съ терминами, Надеждинъ, въ свое время, производилъ впечатл?ніе своими статьями, въ которыхъ была и ?дкость остроумія, и свобода сужденій. Онъ былъ одинъ изъ самыхъ строгихъ и несправедливыхъ критиковъ Пушкина.
      Изъ школы Надеждина вынесъ Б?линскій р?шительность и см?лость сужденія, требованія народности отъ литературы, скептицизмъ къ русской исторіи, шеллингіанское пониманіе поэзіи и, къ сожал?нію, н?которую несогласованность въ самыхъ основахъ своего міросозерцанія.
      Вс? эти особенности сказались въ первой большой стать? его "Литературныя мечтанія".
       "Литературныя мечтанія".
      Въ основ? этой статьи положена мысль, что y насъ н?тъ литературы, потому что н?тъ еще общества, не выяснилась еще физіономія народа, не опред?лилась русская народность. Между прочимъ, онъ д?лаетъ попытку опред?лить самое понятіе "литература" и "народность".
       Опред?ленія понятія "литература". Опред?леніе "народности".
      Литература, это – "собраніе такого рода художественно-словесныхъ произведеній, которыя суть плодъ свободнаго вдохновенія и дружныхъ усилій людей созданныхъ для искусства, дышащихъ для одного его и уничтожающихся вн? его, вполн? выражающихъ и воспроизводящихъ въ своихъ изящныхъ созданіяхъ духъ того народа, среди котораго они рождены и воспитаны". Итакъ, литература – зеркало жизни; поэтъ служитъ только красот?, но невольно, безсознательно, какъ эхо, отражаетъ всю жизнь. Искусство – высшее откровеніе божественнаго духа въ челов?к?, поэтъ – глашатай в?чной истины, жрецъ, служитель "чистой красоты". "Духомъ" народа называетъ онъ ту сторону его бытія, въ которой онъ отражаетъ какую-нибудь сторону жизни ц?лаго челов?чества; если народъ не въ состояніи этого сд?лать, "онъ не живетъ, a прозябаетъ", и ц?нности исторической не им?етъ. Восторженныя строки посвящаетъ онъ красот? и стройности мірозданія. Для него природа – живой организмъ, конкретное воплощеніе мірового духа. Вс? эти идеи – отраженіе шеллингіанства, насл?діе лекцій и бес?дъ Надеждина.
       Скептицизмъ Б?линскаго.
      Надеждинскій скептицизмъ выразился въ строгомъ отношеніи къ русской литератур?,- ея y насъ н?тъ, есть лишь писатели, но н?тъ между ними той органической преемственности, которая говорила бы о развитіи объ исторіи… Это р?шительное сужденіе Б?линскаго совершенно ошибочво: онъ не зналъ русской литературы Х?III в. во всемъ ея объем?, зналъ лишь произведенія отд?льныхъ писателей, a потому не зам?тилъ т?хъ звеньевъ, что соединяютъ ихъ крупныя произведенія, при помощи мелкихъ въ н?что органически-ц?лое.
       Манера письма.
      Съ небрежной развязностью критикуетъ Б?линскій писателей XVIII и XIX в?ка, безапелляціонно раздавая приговоры,- для ученіка Надеждина не было авторитетовъ. Такъ же р?шителенъ его отзывъ о Пушкин?: творчество его изсякло,- "Борисъ Годуновъ" былъ посл?днимъ его вдохновеніемъ". Съ такою же опред?ленностью говориль онъ и о мелкихъ писателяхъ своего времени. Онъ опред?лилъ свое время, какъ "переходное", когда кончился одинъ періодъ, "пушкинскій", и когда вс? старые боги оказалась упраздненными.
       Другія статьи этого періода.
      Къ этому же періоду относится много другихъ статей Б?линскаго,- лучшія: "О русской пов?сти и пов?стяхъ Гоголя", "О стихотвореніяхъ Баратынскаго, Кольцова, Бенедиктова", "О романахъ Лажечникова" и др.
       Б?линскій о Гогол?.
      Говоря о Гогол?, онъ написалъ ц?лую исторію русской пов?сти, сочинилъ разсужденіе объ идеальной и реальной поэзіи. Въ Гогол? онъ призналъ художника, который в?рно отражаетъ д?йствительность, призналъ "народность" его пов?сти, ихъ художественныя красоты. В?рный себ?, онъ превозноситъ "безсознательность" Гоголя, отсутствіе моральныхъ и иныхъ тенденцій и еще разъ развиваетъ свои взгляды на творчество и творца. "Способность творчества,- говоритъ онъ,- есть великій даръ природы; актъ творчества, въ дум? творящей, есть великое таинство, минута творчества есть минута великаго священнод?йствія; творчество безц?льно съ ц?лью, безсознательно съ сознаніемъ, свободно съ зависимостью". "Поэтъ – рабъ своего предмета, ибо не властенъ ни въ его выбор?, ни въ его развитіи, ибо не можетъ творить ни по приказу, ни по заказу, ни по собственной вол?, если не чувствуетъ вдохновенія, которое р?шительно не зависитъ отъ него".
      Понятно, что, придерживаясь такихъ взглядовъ, Б?лянскій долженъ былъ въ это время восхищаться стихотвореніями Пушкина: "Поэтъ и Чернь", "Поэту", "Чернь", "Эхо".
       Второй періодъ литературной д?ятельности Б?линскаго. Гегель.
       Второй періодъ умственнаго развитіяБ?линскаго далъ ему "систему", которая сразу внесла порядокъ въ его міросозерцаніе. За эту "стройность" системы, въ которой все такъ было ясно, все было р?шено, все на м?ст?, Б?линскій и привязался къ Гегелю. Теперь въ его мысляхъ и статьяхъ н?тъ уже т?хъ неясностей, несогласованностей, даже противор?чій, которыя были y него насл?діемъ надеждинской школы {См. объ этихъ противор?чіяхъ въ работ? акад. Жданова: "Памяти В. Г. Б?линскаго", стр. 22 и др.}. Въ своихъ критическихъ статъяхъ сталъ онъ теперь настойчиво твердить о "разумности д?йствительнаго", о наличности развитія въ историческомъ ход? русской жизни; еще настойчив?е сд?лались теперь его попытки опред?лить "духъ" русскаго народа.
      Наибол?е типичными статьями этого періода были статьи: "Менцель, критикъ Гёте", "Очерки Бородинскаго сраженія", "Горе отъ ума".
       "Менцель, критикъ Гете".
      Въ первой изъ названяыхъ статей онъ защищаетъ "д?йствительность". "Все, что есть, необходимо,- говоритъ онъ,- разумно и д?йствительно… Посмотрите на природу, приникните съ любовью къ ея материнской груди, прислушайтесь къ біенію ея сердца – и увидите, въ ея безконечномъ разнообразіи, удивительное единство; въ ея безконечномъ противор?чіи – удивительную гармонію. Кто можетъ найти хоть одну погр?шность, хоть одинъ недостатокъ въ твореніи Предв?чнаго Художника? Кто можетъ сказать, что вотъ эта былинка не нужна, это животное лишнее? Если же міръ природы, столь разнообразный,- столь, повидимому, противор?чивый, такъ разумно д?йствителенъ, то неужели высшій его – міръ исторіи – есть не такое же разумно-д?йствительное развитіе божественной идеи, a какая-то сказка, полная случайныхъ и противор?чащихъ столкновеній между обстоятельствами? И однако же есть люди, которые твердо уб?ждены, что все идетъ въ мір? ве такъ, какъ должно. Удивительно ли посл? этого, что исторія y нихъ является то сумасшедшимъ, то смирительнымъ домомъ, то темницею, наполненною преступниками, a не пантеономъ славы и безсмертія, полнымъ ликовъ представителей челов?чества, выполнителей судебъ Божіихъ! Хороша исторія!… Такіе кривые взгляды, иногда выдаваемые за высшіе, происходятъ отъ разсудочнаго пониманія д?йствительности, необходимо соединеннаго съ отвлеченностью и односторонностью. "Разсудокъ" ум?етъ только отвлекать идею отъ явленія и вид?ть одну какую-нибудь сторону предмета; только "разумъ" постигаетъ идею неразд?льно съ явленіемъ и явленіе неразд?льно съ идеею и схватываетъ предметъ со вс?хъ его сторонъ, повидимому, одна другой противор?чащихъ и другъ съ другомъ несовм?стныхъ,- схватываетъ его во всей его полнот? и ц?льности. И потому разумъ не создаетъ д?йствительности, a сознаетъ ее, предварительно взявъ за аксіому, что все, что есть, все то и необходимо, и законно, и разумно. Онъ не говоритъ, что такой-то народъ хорошъ, a вс? другіе, непохожіе на него, дурны, что такая-то эпоха въ исторіи народа, или челов?ка – хороша, a такая-то дурна, но для него вс? народы и вс? эпохи равно велики и важны, какъ выраженія абсолютной идеи, діалектически въ нихъ развивающейся.
      Обращяясь къ "д?йствительности" въ жизни, Б?линскій говоритъ: "Самыя преступленія, какъ бы они ни были ужасны, все это для него явленія одной и той же д?йствительности, выражающія необходимые моменты духа, или уклоненія его отъ нормальности, всл?дствіе внутреннихъ и вн?шнихъ причинъ". Онъ высм?иваетъ т?хъ историковъ, которые берутся говорить объ "ошибкахъ" великихъ историческихъ д?ятелей. Cъ этой точки зр?нія онъ осуждаетъ и Менцеля, критика Гёте.
       "Очерки бородинскаго сраженія".
      Въ стать? объ "Очеркахъ бородинскаго сраженія" Глинки, онъ стоя на своей излюбленной точк? зр?нія, обращается къ русской жизни и защищаеть разумность монархической власти,- ея великое значеніе. "Царь есть нам?стникъ Божій,- говоритъ онъ,- a царская власть, замыкающая въ себ? вс? частныя воли, есть преобразованіе единодержавія в?чнаго и довременнаго разума" {Въ этой стать? Б?линскій говоритъ о томъ, что престолъ долженъ бытъ насл?дственнымъ,- онъ говоритъ, что президентъ Соединенныхъ Штатовъ только "почтенная, но не свящеиная особа", да и сами Соединенные Штаты – не народъ.}. Вс? эти идеи, даже патріотическія настроенія, не чуждыя шовинизма, удивительно совпадаютъ съ мыслями Пушкина {Пушкинъ о монархіи говоритъ сл?дующее: "Зач?мъ нужно, чтобы одинъ изъ насъ сталъ выше вс?хъ и даже выше самого закона? Зат?мъ, что законъ – дерево; въ закон? слышитъ челов?къ что-то жесткое и небратское. Съ однимъ буквальнымъ исполненіемъ закона недалеко уйдешь!… Государство безъ полномощнаго монарха – автоматъ: много-много, если оно достигнетъ того, до чего достигнули Соединенные Штаты. A что такое Соединенные Штаты? Мертвечина. Челов?къ въ нихъ выв?трился до того, что и вы?деннаго яйца не стоитъ".} и настроеніемъ его патріотическихъ одъ {См. выше, стр. 77-78.}.
       "Горе отъ ума".
      Въ стать? о "Гор? отъ ума" онъ напалъ на автора за его стремленіе бороться съ русскою "д?йствительностью". Поэтому онъ отрицательно отнесся къ Чацкому, назвалъ его "крикуномъ, фразеромъ, идеальнымъ шутомъ", призналъ его лицомъ комическимъ, и причину его "горя" увид?лъ не въ "ум?", a въ "умничаньи" {Опять близкое совпаденіе съ мыслями Пушкина.}… Гораздо выше комедій Грибо?дова поставилъ онъ гоголевскаго "Ревизора", въ которомъ вид?лъ объективное изображеніе д?йствительности, безъ всякихъ попытокъ при помощи "резонеровъ" "поучать" зрителей.
       Что такое "д?йствительность"?
      Въ этой стать? критикъ д?литъ поэзію на два вида: на "поэзію положенія", или "д?йствительности" – и "поэзію отрицанія", или призрачности. Подъ словомъ д?йствительностьразум?ется все, что есть міръ видимый и міръ духовный,- міръ фактовъ и міръ идей – разумъ въ сознаніи и разумъ въ явленіи. Словомъ, открывающійся самому себ? духъ есть д?йствительность,- тогда все частное, все случайное, все неразумное есть призрачность, какъ противоположность д?йствительности, какъ ея отрицаніе, какъ кажущееся, но не сущее… Челов?къ служитъ царю и отечеству, всл?дствіе возвышеннаго понятія о своихъ обязанностяхъ къ нимъ, всл?дствіе желанія быть орудіемъ истины и блага, всл?дствіе сознанія себя, какъ части общества, своего кровнаго и духовнаго родства съ нимъ – это міръ д?йствительности. "Овому талантъ, овому два" и потому, какъ бы ни была ограничена сфера д?ятельности челов?ка, какъ бы ни незначительно было м?сто, занимаемое имъ не только въ челов?честв?, но и въ обществ?, но если онъ, кром? своей конечной личности, кром? своей ограниченной индивидуальности, видитъ въ жизни н?что общее и, въ сознаніи этого общаго, по степеви своего разум?нія, находитъ и источникъ своего счастья,- онъ живетъ въ д?йствительностии есть "д?йствительный челов?къ", a не призракъ, истинный, сущій, a не кажущійся только челов?къ. Если челов?ку недоступны объективные интересы, каковы жизнь и развитіе отечества, ему могутъ быть доступны интересы своего сословія, своего города, своей деревни, такъ что онъ находитъ какое-то, часто странное и непонятное для самого себя, наслажденіе, для ихъ выгодъ лишаться собственныхъ, личныхъ выгодъ – и тогда онъ живетъ въ д?йствительности.Если же онъ не возвышается и до такихъ интересовъ,- пусть будетъ онъ супругомъ, отцомъ, семьяниномъ, любовникомъ, но только не въ животномъ, a въ челов?ческомъ значеніи, источникъ котораго есть любовь, какъ бы ни была она ограничена, лишь бы только была ограниченіемъ его личности – онъ опять живетъ въ д?йствительности.На какой степени ни проявился духъ, онъ – д?йствительность, потому что онъ любовь, или безсознательная разумность, a потомъ – разумъ, или любовь, сознавшая себя… Когда его сознаніе, или его субъективно-объективное существованіе, заключено только въ смысл?, или конечномъ разсудк?, наглухо заперто въ соображеніи своихъ личныхъ выгодъ, въ эгоистической д?ятельности, a не въ разум?, какъ въ сознаніи себя только чрезъ общее, какъ въ частномъ и преходящемъ выраженіи общаго и в?чнаго – онъ призракъ, ничто,хотя и кажется ч?мъ-то". Съ такой точки зр?нія осудилъ Б?линскій героевъ "Ревизора", видя въ нихъ извращеніе д?йствительности.
       Что такое русская народность?
      Такъ же страстно продолжалъ онъ искать духъ русской народности: нашему гегеліанцу нужно было опред?лить "субстанцію" духа русскаго народа, защитить его права на почетное званіе "историческаго народа". "Народность" опред?лить ему, при его скептицизм?, было не легко – не могъ онъ примкнуть къ "патріотамъ", не выносилъ онъ и "космополитовъ"-
      "Терп?ть не могу я,- писалъ онъ,- восторженныхъ патріотовъ, вы?зжающихъ в?чно на междометіяхъ, илм на квасу да каш?; ожесточеншые скептики для меня въ 1000 разъ лучше, ибо ненависть иногда бываетъ только особенной формой любви; но, призваюсь, жалки и непріятны мн? спокойные скептики, абстрактные челов?ки, безпаспортные бродяги въ челов?честв?! Какъ бы ни ув?ряли они себя, что живутъ интересами той или другой, по ихъ мн?нію, представляющей челов?чество, страны,- не в?рю я ихъ интересамъ".
      Говоря о народности, Б?линскій скор?е готовъ былъ примкнуть къ своимъ постояннымъ литературнымъ противникамъ – славянофиламъ, ч?мъ оказаться въ одномъ лагер? съ противниками національной идеи.
      "Что "личность" въ отношеніи къ иде? челов?ка,- говоритъ онъ,- то "народность" въ отношеніи къ иде? челов?чества. Безъ національностей челов?чество было бы мертвымъ логическимъ абстрактомъ,- словомъ безъ содержанія, звукомъ безъ значенія. Въ отношеніи къ этому вопросу, я скор?е готовъ перейти на сторону славянофиловъ, ч?мъ оставаться на сторон? т?хъ гуманнческихъ космополитовъ, потому что если первые и ошибаются, то какъ люди, какъ живыя существа,- а вторые и истину-то говорятъ, какъ такое-то изданіе такой-то логики".
      Онъ в?рилъ въ русскій народъ, въ его будущее: "Да, въ насъ есть національная жизнь,- говоритъ онъ,- мы призваны сказать міру свое слово, свою мысль, но какое это слово, какая мысль – объ этомъ пока еще рано намъ хлопотать!". "Мы в?римъ и знаемъ,- писалъ онъ въ одной стать?,- что назначеніе Россіи есть всесторонность и универсальность: она должна принять въ себя вс? элементы жизни духовной, внутренней, гражданской, политической, общественной и, принявши, должна сама быстро развить ихъ изъ себя {Ср. мн?ніе Достоевскаго о "всемірной отзывчивости, какъ главн?йшей способности нашей національности".}.
       Взглядъ на русскую исторію и литературу.
      Теперь, окрыленный Гегелемъ, онъ примиряется съ русской исторіей, признаетъ существованіе исторіи русской литературы. Но не изученіе фактовъ привело его къ этому в?рному заключенію, a Гегель съ его системою "развитія".
      "Важн?е всего то,- пишетъ онъ въ 1842 г.,- что наша юная, возникающая литература, какъ мы зам?тили выше, им?етъ уже свою исторію, ибо вс? ея явленія т?сно сопряжены съ развитіемъ общественнаго образованія на Руси, и вс? находятся въ, бол?е или мен?е, живомъ, органически-посл?довательномъ соотношеніи между собой".
       Взглядъ на Пушкина.
      Теперь въ его глазахъ страшно выросъ Пушкинъ, какъ явленіе, органически связанное съ многов?ковой русской литературой, какъ результатъ ея развитія.
      "Ч?мъ бол?е думали мы о Пушкин?,- говоритъ онъ,- т?мъ глубже прозр?вали въ живую связь его съ прошедшииъ и настоящимъ русской литературы, и уб?ждались, что писать о Пушкин? – значитъ писать о ц?лой русской литератур?; ибо какъ прежніе писатели русскіе объясняютъ Пушкина, такъ Пушкинь объясняетъ посл?довавшихъ за нимъ писателей. Эта мысль сколько истинна, столько и ут?шительна: она показываетъ, что, несмотря на б?дность нашей литературы, въ ней есть жизненное движеніе и органическое развитіе, сл?дственно, y нея есть исторія".
       Третій періодъ въ д?ятельности Б?линскаго.
       Третій періодъ въ д?ятельности Б?линскаго.Наибол?е ц?нной работой Б?линскаго въ этотъ періодъ было большое критическое изсл?дованіе д?ятельности Пушкина въ связи съ его предшественниками, начиная съ Ломоносова; ц?нны отд?льныя статьи о Лермонтов?, Кольцов? и, наконецъ, рядъ годичныхъ "обозр?ній" текущей русской литературы съ 1844 по 1847-ой годъ.
      Цензурныя условія времени не позволяли Б?линскому быть откровеннымъ съ читателями,- приходилось отводить душу въ интимныхъ бес?дахъ, a печатно лишь говорить намеками и общими фразами.
       Взглядъ Б?линскаго на смыслъ литературы.
      Конечно, взглядъ его на значеніе литературы теперь м?няется. "Въ наше время,-писалъ онъ въ 1843 г.,- искусство и литература больше, ч?мъ когда-либо прежде, сд?лались выраженіемъ общественныхъ вопросовъ, потому что въ наше время эти вопросы стали общ?е, доступн?е вс?мъ, ясн?е,- сд?лались для вс?хъ интересомъ первой степени, стали во глав? вс?хъ другихъ вопросовъ".
       Значеніе писателя. Критика историческая.
      Въ 1848 году, незадолго до смерти, Б?линскій писалъ еще р?шительн?е: "Поэтъ – прежде всего, челов?къ, потомъ гражданинъ своей земли, сынъ своего времени. Онъ и долженъ служить времени. Поэтъ долженъ выражать не частное и случайное, но общее и необходимое, которое даетъ колоритъ и смыслъ всей его эпох?". Съ другой стороны, это заключеніе и критику ставитъ обязанность объяснять писателя,,изъ его времени". "Исключительно эстетическая критика,- продолжаетъ Б?линскій,- потеряла всякій кредитъ – на см?ну ей пришла критика историческая".
       Взглядъ на Пушкина.
      Такимъ опытомъ "исторической критики" было его новое изсл?дованіе о Пушкин?. Теперь Пушкинъ, въ глазахъ Б?линскаго, н?сколько опускается, для него теперь это только – великій поэтъ-художникъ, озаренный гуманными идеалами, над?ленный тонкимъ чувствомъ изящнаго. Онъ сд?лалъ для русской поэзіи великое д?ло, облагородивъ ее истинной красотой, но этимъ и кончилась его миссія. Теперь Б?линскій "старается извинить" Пушкина за его стихотворенія "Поэту", "Поэтъ и Чернь",- ошибочно видя въ нихъ полное и единственное "profession de foi" Пушкина, его взглядъ на поэзію и значеніе поэта {См. выше, стр. 79-81.}. Онъ "извиняетъ" поэта историческими причинами, условіями его жизни и т. д. По поводу "ревности" Алеко и жизни Татьяны онъ пишетъ прочувствованныя страницы о "правахъ любви", о предразсудкахъ общества, неправильномъ положеніи женщины въ культурномъ обществ?. Взгляды сенсимонистовъ видны въ его пламенныхъ р?чахъ {См. выше, стр. 71-72.}.
       Взглядъ на народную поэзію.
      Къ народной русской поэзіи Б?линскій всегда относился скептически, быть можетъ, отчасти въ пику славянофиламъ, которые превозвосили народное творчество, откуда извлекали идеалы русскаго народа. Въ 1841 г. по поводу "Слова о полку Игорев?" онъ писалъ, что въ этомъ произведеніи н?тъ никакой глубокой идеи. По его словамъ, это ничего больше, какъ простое и наивное пов?ствованіе о томъ, какъ князь Игорь, съ удалымъ братомъ Всеволодомъ и со всею дружиной, пошелъ на половцевъ. О былинахъ онъ говоритъ сл?дующее: "Искать въ нихъ общей мысли – все равно, что ловить жемчужныя раковины въ Фонтанк?. Он? нич?мъ не связаны между собою; содержавіе вс?хъ ихъ одинаково, обильно словами, скудно д?ломъ, чуждо мысли. Поэзія въ проз? содержится въ нихъ, какъ ложка меду въ бочк? дегтя".
       Разнообразіе и пестрота содержанія сочиненій Б?линскаго.
      Пестро и разнообразно содержаніе работъ Б?линскаго. Онъ много писалъ относительно сочиненій Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Грибо?дова; по выраженію Аполлона Григорьева, "имя Б?линскаго, какъ плющъ, обросло четыре поэтическихъ в?нца,- четыре великихъ и славныхъ имени сплелось съ ними такъ, что, говоря о нихъ, какъ объ источникахъ современнаго литературнаго движенія, постоянно бываетъ въ необходимости говорить о немъ,- высокій уд?лъ, данный судьбой немногимъ изъ критиковъ, едва ли даже, за исключеніемъ Лессинга, данный не одному Б?линскому". Но, кром? оц?нки сочиненій названныхъ писателей, говорилъ Б?линскій о многихъ другихъ писателяхъ, старыхъ и современныхъ ему. Онъ перебралъ вс?хъ вожаковъ русской литературы XYIII и начала XIX вв.: говорилъ не разъ о Ломоносов?, Кантемир?, Державин?, Карамзин?, Крылов?, Жуковскомъ, Батюшков?, о старшихъ современникахъ своихъ – Баратынскомъ, Кольцов?, Языков?, Лажечников?, Одоевскомъ, Марлинскомъ,- о младшихъ: Ап. Майков?, Достоевскомъ, Тургенев?, Некрасов?. Исполняя обязанности "присяжнаго" критика, онъ сл?дилъ за всякой литературной новинкой своего времени, и среди авторовъ, имъ оц?ненныхъ, найдется много такихъ, имена которыхъ намъ теперь незнакомы. Въ своихъ всегда содержательныхъ статьяхъ онъ обстоятельпо разработалъ много идей самаго различнаго характера: касался онъ и эстетики, и театра, и общественныхъ вопросовъ, и философіи, и науки…
       Страстность статей Б?линскаго. Акад. П. Н. Ждановъ о Б?линскомъ.
      Его статьи были всегда содержательны: это ихъ особенность; иногда по поводу пустой книжонки Б?линскій высказывалъ широкія, захватывающія мысли, которыя покоряли читателя, главнымъ образомъ, благодаря страстности ихъ тона и уб?жденія. Эта страстность – отличительная черта Б?линскаго. Онъ самъ говорилъ, что его лучшія работы – "импровизаціи", что, отдавшись вдохновенію, онъ чувствовалъ себя, какъ будто на ка?едр?, въ роли горячаго оратора. Онъ самъ признаетъ, что онъ – прирожденпый памфлетистъ, что полемика – его стихія. И, д?йствительно, въ этой страстности, въ этой энергичной в?р? въ истину своихъ словъ – сила Б?линскаго. Онъ многое повторилъ изъ того, что сказано было его ближайшими предшественниками, напр. Надеждинымъ, но никто не сум?лъ такъ горячо, проникновенноговорить съ читателями, какъ Б?линскій. "Когда вы перечитываете Б?линскаго, говоритъ акад. Ждавовъ, вы не всегда съ нимъ соглашаетесь, вы можете отыскать y него противор?чія, обмолвки, даже фактическія неточности,- но вс? эти наблюденія, весь вашъ критическій скептицизмъ не охраняютъ васъ отъ обаянія искренняго таланта и горячаго уб?жденія,- чувствуешь, что кровью написана всякая строка". Оттого такъ жизненны его статьи: "полв?ка тому назадъ умеръ писатель, a въ его сочиненіяхъ все чувствуется біеніе живого челов?ческаго сердца" (Ждановъ). До него не было y насъ критиковъ, писавшихъ "кровью и слезами", слившихъ свою жизнь съ работой въ такой м?р?, Б?линскій.
       Русская критика до Б?линскаго. Псевдоклассики-романтики. Полевой – романтикъ. Историческое значеніе Б?линскаго.
      Русская критика начала свое существованіе со временъ появленія Карамзина. Критическіе разборы Ломоносова, Тредіаковскаго, Сумарокова,- эти споры о словахъ, см?шанные съ летными выходками, и играютъ никакого значенія въ исторіи нашей критики. Лишь когда литературный переворотъ совершенъ былъ Карамзинымъ, началась y насъ принципіальная критика. Враги Карамзина, старые псевдоклассики, не усп?ли еще печатно защитить себя отъ карамзинскаго сентиментализма, какъ народился y насъ романтизмъ Жуковскаго, потомъ Пушкина. Самая горячая борьба разгор?лась, какъ разъ, около имени Пушкина. Его первыя поэмы "Русланъ и Людмила", особенно Кавказскій Пл?нникъ и "Бахчисарайскій фонтанъ" (съ предисловіемъ Вяземскаго) вызвали y васъ оживленую полемику о "романтизм?". Врагами "романтизма" выступили "классики" Мерзляковъ, Каченовскій, Катенинъ, отчасти Надеждинъ. Защитниками – кн. Вяземскій, Бестужевъ, Веневитивовъ, Полевой. Споръ вышелъ довольно безтолковый, часто переходившій на личную почву, но всетаки много выяснившій. "Романтики" перекричали "классиковъ",- в романтизмъ, какъ художественная школа, не только получилъ y насъ права гражданства, но и окончательно задавилъ ложный классицизмъ. Особенно большую роль въ этой поб?д? сыгралъ талантливый публицистъ, широко-образованный Полевой. Онъ принесъ къ вамъ "теорію романтизма" и сд?лался его главнымъ застр?льщикомъ. Но Пушкинъ, въ эти дни торжества романтизма, поднялся уже до художественнаго "реализма". На помощь ему явился Гоголь со своими пов?стями и комедіями,- и Полевой оказался старов?ромъ. Тогда явился Б?линскій.
      Его главное значеніе и заключается въ томъ, что онъ:
      1) разъяснилъ современникамъ высокую поэзію "реалистической" литературы,- этимъ онъ облегчилъ современникамъ пониманіе Пушкина и Гоголя. Явившись самъ, какъ литературное сл?дствіе д?ятельности обоихъ великихъ вашихъ писателей, онъ отплатилъ имъ т?мъ, что объяснилъ ихъ величіе современникамъ. Благодаря ему, они выросли въ русскомъ самосознаніи,- ихъ в?рн?е поняли, оц?нили {Впрочемъ, мы вид?ли, что его оц?нки далеко не всегда были в?рны: такъ ширина пушкинскаго міросозерцанія не ум?стилась въ его одностороннемъ ум?.}. Этимъ облегчена была возможность бол?е глубокаго вліянія на посл?дующую русскую литературу,- этимъ ускоренъ былъ темпъ развитія русской литературы;
      2) въ русскую критику онъ внесъ опред?ленныя эстетическія, философскія и общественныя основы;
      3) изъ критики, до того отличавшейся педантскимъ доктринерствомъ, сд?лалъ онъ живую общественную силу, внеся жгучую струю отзывчивости къ общественной жизни. Благодаря этому, писатель y насъ сд?лался "общественнымъ д?ятелемъ";
      4) онъ неизм?римо расширилъ область критики, выведя ее изъ т?сной рамки узко-эстетическихъ вопросовъ въ широкія области идейныхъ интересовъ эпохи;
      5) "эстетическую" критику зам?нилъ "исторической".
      6) Его значеніе велико и какъ личности. He им?я возможности въ печативысказывать свои уб?жденія, онъ сум?лъ вь своемъ интимномъ кружк?вліять на литературную молодежь своимъ горячимъ словомъ: вотъ почему ученики Пушкина и Гоголя въ литературномъ отношеніи,такіе писатели, какъ Тургеневъ, Гончаровъ, Некрасовъ и многіе другіе, сд?лались учениками Б?линскаго въ идейномъ отношеніи{Оттого на стр. 235, въ оц?нк? Гоголя, сказано, что онъ при помощи Б?линскагосд?лалъ литературу общественною силой.}.
       Гоголь. Б?линскій. Пушкинъ.
      Гоголь, Б?линскій и Пушкинъ шли по разнымъ путямъ челов?ческаго самосознанія. Гоголь, въ своихъ исканіяхъ истины, шелъ узкимъ путемъ самоуглубленія, питался исключительно "своими соками", не осв?жая ихъ, не пополняя ихъ "вліяніями извн?". Б?линскій совс?мъ не занимался "душевнымъ д?ломъ",- и жилъ только чужими вліяніями, широко и свободно черпая ихъ изъ жизни русской и западноевропейской интеллигенціи и м?няя ихъ поперем?нно. Пушкинъ въ своей жизни соединилъ оба эти пути: его внутренняя работа органически слилась съ широкимъ и, въ то же время, осторожнымъ изученіемъ чужихъ мыслей, чужого ума. И Гоголь, и Б?линскій отразили дв? крайнія стороны русской души – первый – тягот?ніе къ самоанализу, къ "внутреннему д?янію" (древняя Русь, русское сектантство, ученія Толстого) – и второй – легкость увлеченія "посл?днимъ словомъ", пришедшимъ "извн?", (XVII и особенно весь XVIII, начиная съ реформы Петра, философскія и политическія увлеченія XIX в?ка). Эти "увлеченія" всегда легко отрывали русскихъ людей отъ однихъ "авторитетовъ", чтобы безотчетно-рабски подчинить ихъ другимъ. Изъ "скрещенія" вс?хъ этихъ "возд?йствій" Пушкина, Гоголя и Б?линскаго – возд?йствій литературныхъ и идейныхъ сложилось все содержаніе, характеръ, особенности и идеалы русской литературы ХІХ-го стол?тія.
 
 
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

19.12.2008