Покружившись рядом с Рыбкиным, летающая пиявка направилась к очередному мимикродону. Ящеров Феликс старался отстреливать подальше от Теплого Сырта, не дай бог подстрелить какого-нибудь женского любимца, упреков бы хватило на всю оставшуюся жизнь. Смотреть на то, как пиявка обрабатывает мимикродона, было неприятно и жутковато. Острые челюсти пиявки отхватывали от бедного ящера пласт за пластом, оставляя чистые срезы плоти, еще сочащиеся густой оранжевой кровью. На этот раз пиявка повела себя не совсем обычно. Оставив недоеденного мимикродона, она скользнула ближе к следопыту. Теперь она была так близко от Рыбкина, что при желании Феликс мог бы дотянуться до нее рукой. Сора-тобу-хиру, покачиваясь на мускулистой пяте, внимательно смотрела на человека. Глаза у нее были желтоватые, с длинными вертикальными зрачками, они ярко блестели, и в них отражались пустыня, звезды и сам следопыт. Сора-тобу-хиру заскрежетала горловыми пластинами, качнулась вперед, и ее тело мелькнуло рядом с лицом Рыбкина. Кислородная маска не давала почувствовать запаха хищника, но Феликсу показалось, что он ощущает приторную сладость свежей крови.
      Так же стремительно пиявка качнулась назад к мимикродону и вновь изогнулась над ним, заканчивая трапезу. Оставив на песке влажные следы крови, пиявка вытянулась вертикально, внутри нее что-то заклокотало, и послышался звук, напоминающий глухой выдох. Желтые немигающие глаза пиявки по-прежнему смотрели на человека. Рыбкин не шевелился.
      Пиявка приблизилась и вытянулась на песке рядом с человеком. У нее было темное глянцевое тело, состоящее из тугих колец, поросших изогнутой редкой щетиной.
      Рыбкин осторожно вытянул руку, буквально по миллиметрам приближая пальцы к ее телу. Наконец пальцы в перчатках ощутили упругую жесткость щетины, скользнули дальше и коснулись темного бока пиявки. Рыбкин подержал руку на теле пиявки, потом, неожиданно для себя самого, принялся поглаживать бок хищника. Вряд ли задубевшая шкура пиявки чувствовала его прикосновения, но он медленно почесывал ее, раздвигая щетину, и с удовлетворением видел, как медленно гаснет цепочка желтых глаз, скрываясь за бугристой кожицей век. Это были секунды обоюдного доверия. Сердце Феликса билось так неистово, что он боялся его стуком испугать хищника. Он был первым, кто коснулся живой пиявки.
      Коснулся - и остался жив.
      Сколько времени прошло в этом странном единении, Рыбкин не знал. Из оцепенения пиявку вывел салют, вспыхнувший над далекими куполами Теплого Сырта. Следопыт вдруг ощутил, как упруго вздулись мускулы под жесткой шкурой, а в следующий момент сора-тобу-хиру уже плясала на гребне высокого бархана метрах в десяти от Рыбкина, а в фиолетово-темном небе за ней рассыпались искрами огненные шары салюта.
      Сполохи высветили летающую пиявку в ее полном великолепии. Сейчас эта страшная обитательница Марса выглядела удивительно изящно. Но салют испугал сору-тобу-хиру, пиявка взвилась в воздух, и вскоре ее тень стремительно промелькнула на фоне пылающих ярких созвездий, уносясь через холодные марсианские солончаки, вдруг радужно вспыхнувших под рассыпающимся в небе салютом.
      Глава 6
      Новости, которые происходили в Большом мире, обитатели Теплого Сырта узнавали из компакт-радиограмм, поступавших с Земли. Использовался старый способ, который применялся военными разведками еще со Второй мировой войны.
      Информация записывалась на большой скорости и в несколько секунд выстреливалась на приемники межпланетных станций, где аппаратура производила обратную развертку информации.
      Таким же способом передавалась необходимая научная информация, запрошенные специалистами научные монографии и материалы научных конференций и симпозиумов, в том числе полученных с других планет Солнечной системы. Халымбаджа был большим специалистом в обработке полученных КРабов, к тому же на него работал кибернетический центр Марса, поэтому заказываемую литературу Феликс Рыбкин получал без запоздания, чему немало способствовал и тот факт, что Игорь относился к следопытам с нескрываемой симпатией. В обмен на свою оперативность он всегда требовал от них рассказов о своих находках и изысканиях. Неудивительно, что в отдельных вопросах Халымбаджа был информированней самого директора Теплого Сырта Александра Филипповича Лямина.
      Последнее время он атаковал Феликса.
      - Слушай, Феликс, - ныл Игорь. - Расскажи! Я же вижу, ты снова что-то затеял. И вечерами тебя не бывает. Где тебя носит, а? Вроде и Наталья еще не прилетела.
      Как все информированные люди Теплого Сырта, он был в курсе астрономического романа Рыбкина, всячески сочувствовал ему и страшно радовался, когда Феликс делился с ним своими переживаниями. Сейчас его задевало таинственное молчание Рыбкина. Вот уж действительно загадочный человек. Не зря же сам Игорь назвал Феликса Лоуренсом Марсианским. Неделями где-то пропадает, а потом такое выдает, что все поселение месяц гудит, осмысливает новые открытия следопытов.
      - Ну, Феликс! - Глаза у Халымбаджи были такие умоляющие и страдальческие, что порой Рыбкина так и подмывало выложить радисту все. Ведь было что рассказать, честное слово, было!
      С каждой новой встречей Феликса и сору-тобу-хиру связывали все новые ниточки взаимопонимания. Уже через два дня Рыбкин отправился на встречу без очередного мимикродона. Этой встречи Феликс опасался больше всего. Ведь ему предстояло встретиться с голодным хищником, и неизвестно было, как летающая пиявка себя поведет. Голод не тетка, голодная пиявка вполне могла наброситься на человека, который после долгих встреч казался ей абсолютно беззащитным.
      И действительно, некоторое время пиявка кружила по окрестностям бархана в поисках мимикродона, пока не сообразила, что на этот раз добыча ей не приготовлена. Минут двадцать она недовольно булькала и шипела на соседнем бархане, потом спустилась с гребня и приблизилась к следопыту. Рыбкин напрягся, увидев рядом цепочку голодных желтых глаз.
      Спроси его кто-нибудь, почему он посчитал пиявку голодной, Рыбкин бы, пожалуй, не ответил. Возможно, что за время контактов с сору-тобу-хиру он научился определять состояние хищника, но скорее этот вывод он сделал из того, как настойчиво летающая пиявка искала очередного мимикродона. Сытый хищник не заботится так о своем пропитании.
      Впрочем, и этот вывод Рыбкин сделал на основе изучения материалов о земных хищниках. Многие исследователи указывали, что хищник никогда не убивает свои жертвы без причины, он убивает всегда для того, чтобы насытиться.
      Убивать без причины - привилегия человека, его отрицательное и страшное качество.
      Пиявка покачалась над следопытом, выжидательно разглядывая его. Феликс сидел в напряжении, чувствуя, как медленно текут по его спине холодные струйки пота. Мышцы окаменели, готовые в любую секунду взорваться от выброса адреналина.
      Сейчас Рыбкин чувствовал свое тело настолько, что слышал даже биение пульса и мерное тиканье часов на обеих руках.
      Пауза становилась все более напряженной и опасной. Летающая пиявка, выгибаясь гибким сегментным телом, описала вокруг следопыта круг и вновь остановилась перед ним. Теперь Рыбкину казалось, что в желтых немигающих глазах пиявки сквозит любопытство. Внутри пиявки снова что-то заклокотало, она изогнулась и, совершив головокружительный бросок, скрылась за ближайшим барханом. "Вот и все, - устало подумал Феликс. - Без мимикродона я ей не интересен. Хорошо, что не напала".
      Он приподнялся - и, как выяснилось, поспешил. Стремительная тень мелькнула у него над головой, и летающая пиявка явилась вновь. Она снова застыла перед человеком, покачиваясь и раздувая верхнюю часть своего конусообразного тела.
      И снова человек и инопланетный хищник замерли друг против друга в безмолвном ожидании. Этакая война нервов, в которой победа должна была принадлежать тому, кто окажется терпеливей.
      Пиявка сдалась первой. Она знакомо зашипела, вытягиваясь на бархане и расслабляя кольца. Феликс протянул руку, касаясь ее упругого тела. Пиявка смотрела на него. Феликс снова принялся почесывать бурое и бугристое тело хищника, ощущая пальцами грубую жесткую щетину. Летающая пиявка развернулась во всю свою шестиметровую длину, шумно выпуская воздух, и заскрежетала. Тело ее пружинисто выгнулось навстречу человеческой руке, и Феликс с облегчением понял, что в этом опасном поединке он одержал очень важную и необходимую победу. Желтые глаза пиявки расслабленно погасли. Из верхней части конуса, где скрывалась круглая пасть с зубастыми пластинами челюстей, послышалось нечто вроде довольного урчания. Казалось, что на сору-тобу-хиру напало какое-то странное оцепенение. Она лежала неподвижно, отдаваясь рукам человека, словно испытывала удовлетворение от прикосновения человеческих рук.
      Вокруг них была холодная марсианская пустыня, над которой горели яркие немигающие звезды. Волнистая из-за бесконечных барханов равнина отражала свет звезд, искрясь кристаллами солончаков. Время от времени неподалеку с шуршанием пролетали марсианские кактусы. Где-то далеко полыхнула зарница аресологи запустили в верхние слои атмосферы Марса очередную геофизическую ракету.
      Неожиданно летающая пиявка пошевелилась. Мягкие бока ее налились жесткой упругостью футбольного мяча, летающая пиявка шумно засасывала воздух внутрь своего тела, и слышно было, как воздух клокочет внутри ее дыхательных камер, смешиваясь с водородом и превращаясь в горючую смесь, позволяющую марсианскому хищнику совершать огромные прыжки.
      Вспыхнули огоньки глаз. Пиявка приподнялась над песком, некоторое время качалась из стороны в сторону, словно дерзость человека ее изумляла, потом с легким шуршанием обогнула его по кругу и замерла, вытягиваясь во весь свой рост. Рыбкин почувствовал себя крошечным рядом с этим исполином. Пиявка опять с шумом выдохнула воздух, и на песке взвились фонтанчики потревоженного песка. Кольца летающей пиявки стали упруго сжиматься, пиявка резко уменьшалась в размерах, и вот уже цепочка ее глаз вновь оказалась на уровне лица человека. Бам-м! - словно лопнула струна невидимого музыкального инструмента. Машинально Феликс закрыл глаза, а когда открыл их, пиявка уже плясала на высоком гребне бархана, готовясь к новому прыжку.
      Дождавшись окончательного исчезновения пиявки в холодном безжизненном пространстве пустыни, Рыбкин сел на песок, посидел немного, мечтательно глядя на звезды, потом откинулся на спину и, счастливо улыбаясь, закрыл глаза.
      - Рыбкин! - Голос Халымбаджи привел следопыта в чувство. - Ну, расскажи хоть что-нибудь! Это правда, что ты занимаешься пиявками?
      - С чего ты взял? - насторожился Феликс.
      - Но я же не похож на идиота, - сказал Игорь. - У Джефа ты снял весь массив информации по сору-тобу-хиру и мимикродонам, с Земли тебе идут материалы по дрессировке хищников... Ты мне одно скажи, получается?
      "Ну, Том, - с неожиданным для него самого раздражением подумал Рыбкин. - Нашел кому рассказать!"
      Он был несправедлив к радисту. Игорь Халымбаджа был неплохим парнем, разве что любопытство у него бежало впереди рассудительности, а язык порой обгонял мысль. Но подобные недостатки присущи не только радистам, справедливо рассудил Рыбкин, порою ими и следопыты грешат.
      - Позже, Игорек, позже, - досадливо морщась, сказал следопыт. - Еще на пару недель у тебя терпения хватит?
      Радист почему-то огляделся по сторонам.
      - Обещаешь? - жадно спросил он.
      - Обещаю, обещаю, - махнул рукой Рыбкин. - Только ты пока никому не слова. Я обещаю, что ты все узнаешь первым. Хорошо?
      - "Джордж Вашингтон" на подходе, - поощрительно сообщил Халымбаджа и улыбнулся. - Они три дня назад в режим торможения вошли.
      Глава 7
      А на следующую ночь, ближе к утру, сору-тобу-хиру спасла ему жизнь. Было это почти на заре, когда бледная желтая полоска зари высветила горизонт на востоке, и звезды стали тускнеть и исчезать одна за другой с неба, медленно светлеющего до нежных фиолетовых оттенков. Промерзший за ночь песок марсианской пустыни с легким шипением отдавал воздуху влагу, заискрились таинственно солончаки, и среди блестящих кристаллов соли засуетились со свистом колючие темные шары кактусов. Марсианские колючки начали вылезать из песка, разбрасывая по мерзлой поверхности барханов широкие листья, торопясь впитать влагу, которая легким туманом повисла между барханов. Феликс возвращался на Теплый Сырт с базы следопытов у чужого города. Он вышел пораньше, чтобы к восходу солнца добраться до поселения. Марс был значительно меньше Земли, и со всем своим снаряжением Рыбкин весил чуть более тридцати пяти килограммов, поэтому идти было легко.
      К северу над горизонтом мерцали две яркие голубоватобелые звезды. Одна из них, несомненно, была Землей, вторую же Рыбкин никак не мог опознать, пока не догадался, что это не звезда, а планетолет, идущий в режиме торможения. Скорее всего это был планетолет "Джордж Вашингтон", на котором должна была прилететь Наташа. От этой мысли даже просто смотреть на ослепительную звездочку у горизонта стало теплее и приятнее.
      Рыбкин расслабился, и это едва не погубило его. Пиявка вынырнула из барханов неожиданно, следопыт заметил ее в последний момент, когда сору-тобу-хиру уже развернулась для нападения, открыв жуткую зубастую пасть. Летающая пиявка была огромной, она пронеслась над барханом темной тенью, на секунду замерла в воздухе, изогнулась перед атакой, и Феликс понял, что теперь уже он ничего не успеет сделать.
      Неожиданный удар сшиб его на мерзлый песок. Феликс упал, обрушив на себя часть изогнутого бурого бархана, и неловко завозился, пытаясь подняться. Нового нападения почему-то не последовало. Причину этого Феликс понял, когда поднялся и отряхнул со стекол очков налипший песок. Над барханами в жестокой схватке сцепились две сору-тобу-хиру - одна была гигантской, не менее чем в двенадцать колец, вторая, более активная, была значительно меньше, но вместе с тем подвижнее. Меньшая пиявка яростно накидывалась на своего сородича, яростно оттесняя его в пустыню. Медленно, но неотвратимо, расстояние между пиявками и следопытом увеличивалось. Большая пиявка отказалась от нападения и скачками устремилась на юг.
      Меньшая пиявка последовала за ней. Обе пиявки совершали гигантские и стремительные скачки, пока не растворились в холодном красном безмолвии пустыни, над которой уже желтел холодный кружок Солнца в окружении неяркой марсианской зари.
      Рыбкин сел на песок, запоздало переживая ужас нападения. Несомненно, меньшая пиявка спасла ему жизнь. Среагировать на это нападение Феликс бы не сумел. "Сегодня же привезу ей большого мимикродона, - подумал следопыт. - Или даже двух. Она это заслужила!" Неизвестно почему, но он был уверен, что этр была его пиявка. В конце концов, не было на Марсе случая, когда одна пиявка нападала на другую с целью защиты жертвы. Совместной охоты пиявки тоже никогда не вели. Сору-тобу-хиру всегда охотились в одиночку. Феликс расстегнул клапан, достал из комбинезона фляжку с горячим кофе и жадно сделал несколько глотков. Он живо представил вдруг, как пиявка разделывается с ним, оставляя на теле ровные срезы, которые Феликс уже не один раз видел на тушах мимикродонов. Ему стало не по себе, и он против воли опасливо огляделся.
      Пустыня постепенно оживала. На солончаках зашевелились темные шары кактусов. Они выпустили длинные толстые стрелы стеблей, на которых навстречу солнцу раскрывались огромные мясистые листья. Через час листья пожухнут и опадут, но запасенной с их помощью энергии кактусам будет достаточно, чтобы превратить свое тело в емкий кислородный баллон. Вдоль бархана потянулась цепочка бугорков -" мимикродон куда-то направлялся по своим делам, не рискуя высунуть своего страшного рыла из-под залежей красного песка. Скорее всего он видел недавнюю схватку в воздухе, и эта схватка произвела на него неизгладимое впечатление.
      Похоже, что схватка эта произвела впечатление не только на мимикродона. Рыбкин услышал далекие голоса, доносящиеся от сверкающей на солнце обсерватории, и увидел группу людей, неуклюже бегущих по красному песку в его сторону.
      Пенькова и Матти Феликс узнал сразу, но третья фигурка... Она была значительно стройнее двух других. Феликс закрыл глаза, чувствуя, как яростно забилось его сердце. Он недоуменно посмотрел на север, где неярко и ровно горели две большие звезды. Одна из них, несомненно, была Землей. Вторая... Феликс обязательно хлопнул бы себя по лбу, если бы не надетые на лицо кислородная маска и очки. Спутать СПУкомплекс с тормозящим планетолетом! На это был способен лишь новичок, космический первогодок, для которого нет разницы между пламенем тормозного двигателя планетолета и плазменным сгустком солнечного генератора, которому в ближайшем будущем предстояло освещать и согревать поверхность Марса вместо центрального светила.
      Маленькая фигурка в комбинезоне с разбегу упала на колени перед следопытом.
      - Живой? - услышал Феликс голос Наташи.
      Она уткнулась кислородной маской в плечо Рыбкина.
      - Нет, ты все-таки дурак, Феликс! Дурак, дурак, дурак! Я о нем беспокоюсь, места себе на Земле не нахожу, а он тут чем занимается?!
      Рыбкин боялся пошевелиться и неосторожным движением спугнуть девушку. Еще больше он боялся расплескать чувство счастья, которое вдруг до краев наполнило его душу.
      Пеньков и Матти смущенно переминались рядом, не решаясь вмешаться в это неожиданное объяснение.
      - Что с ним сделается? - наконец неловко пробасил Пеньков. - Он, говорят, в одиночку весь подземный город облазил. Еще до облавы.
      Матти локтем ткнул громоздкого Пенькова в бок. Пеньков по-детски шмыгнул носом и замолчал. Слышно было, как он переводит дыхание. Мембраны в маске хрипели.
      Рыбкин осторожно отстранил Наташу, отстегнул свою кислородную маску и поцеловал девушку в открытую часть щеки.
      Матти деликатно отвернулся и фальшиво озабоченным голосом предложил Пенькову:
      - Володя, пошли посмотрим солончаки. Мне кажется, она вылетела из трещины.
      - А по-моему... - начал Пеньков, но Матти сделал страшные глаза, и неуклюжий астроном наконец сообразил.
      - Ага, - заторопился он. - А Феликс за Наташенькой присмотрит!
      Они, смешно подпрыгивая и держа карабины на изготовку, поднялись на высокий бархан.
      Наташа смущенно освободилась, поднялась на ноги и, глядя в сторону, сказала:
      - Ну, вот я наконец и вернулась. Ты рад?
      - Ужасно, - признался Феликс. - Ты даже не представляешь, как я рад!
      Их переход на "ты" был так естественен, что никто из них не смутился. Тем не менее Наташа отвела взгляд и принялась отряхивать меховой комбинезон от песка.
      - Я так испугалась! - сказала она. - Ребята меня встречали, а тут, смотрим, на тебя сразу две пиявки набросились! Как только они тебя не тронули!
      Феликс встал, наклонился и поднял с песка карабин.
      Матти с Пеньковым были метрах в двухстах от них. О чем-то разговаривая между собой, они неторопливо возвращались назад.
      За их спинами поблескивали стволы карабинов. Пеньков словно футбольный мяч гнал перед собой кактус.
      - Пойдем, - сказал Феликс. - Я тебя провожу.
      - А мальчишки? - встревожилась девушка.
      - Они уже тоже возвращаются, - сказал Феликс.
      - А если пиявка действительно выбралась из расщелины? продолжала тревожиться Наташа.
      Следопыт снова посмотрел на возвращающихся из солончака астрономов.
      - Нет там никакой расщелины, - сказал он. - Просто ребята не хотели смущать нас.
      Девушка подошла ближе, заглядывая Рыбкину в глаза, и Феликс вновь ощутил теплую волну нежности. Он осторожно взял девушку за руку, и, несмотря на то что оба они были в меховых перчатках, они ощутили тепло рук друг друга. Взявшись за руки, они двинулись к куполу обсерватории, около которого с карабином в руках стоял Сережа Белов.
      Глава 8
      Свадьба Феликса и Наташи была на Марсе третьей.
      Было шумно и весело. Приглашены были многие - пожаловали следопыты во главе с Опанасенко, астрономы из обсерватории и другие, знавшие Рыбкина и Наташу. Женщины с Биоцентра преподнесли невесте букет огромных красных тюльпанов. С тюльпанами в руках и в белом платье, которое за два вечера сшил слывший марсианским модельером Саня Дрекслер, Наташа смотрелась потрясающе.
      Поддерживая сзади фату, за ней уморительно и неуклюже ковылял мимикродон Санька. Сейчас он был белоснежным, как невеста, и с большим алым пятном на груди. Поселенцы пили марсианское вино, изготовленное в Биоцентре под руководством Ирины Славиной, директор системы "Теплый Сырт" Александр Филиппович Лямин щедрым жестом выделил молодоженам новенький жилой купол. "Джордж Вашингтон" все еще тестировал отражатели, и вакуум-сварщики под руководством Юры Бородина закончили оборудование купола, а на куполе сварили веселого и симпатичного мимикродона, опирающегося на семигранную гайку. Да и сыграли они на свадьбе весело и самозабвенно - ансамбль их, состоящий из двух гитар, синтезатора и скрипки, мог поднять из могилы мертвого, а на свадьбе собрались молодые люди, любящие со вкусом повеселиться, поэтому и свадьба была яркой и веселой, благо, что Лямин щедрость свою не ограничил подаренным куполом и объявил день свадьбы всеобщим выходным днем.
      Гемфри Морган, прилетевший с юга, подарил невесте букет из веточек колючего саксаула. На каждой из них нежно светился крошечный красно-синий цветок. Можно было представить, сколько труда потребовалось следопытам, чтобы собрать этот маленький букет, всем ведь известно, что колючка цветет крайне редко - один раз в пять марсианских лет.
      Феликс вспомнил, как они с Наташей нашли цветущую колючку в развалинах чужого города, который долгое время принимали за заброшенную старую базу землян. Они бродили среди проломленных куполов на шестигранных основаниях, все вокруг густо поросло марсианской колючкой и саксаулом, тонуло в песке и пыли, а в пустых куполах гулко отзывалось на любой звук крикливое эхо.
      Наташа увидела свисающий из трещины в цементе толстый стебель колючки с крошечным цветком на конце и принялась считать кольца, которые образовывались на колючке после каждого цветения. Наташа насчитала восемь колец, свидетельствующих о том, что колючке в цементе было восемьдесят земных лет, а это значило, что брошенную базу никак не могли построить земляне, потому что они высадились на Марсе значительно позже.
      Сам он знал об этом значительно раньше, когда бродил по развалинам и спускался в темные жуткие провалы, ведущие в пустые подземные катакомбы. Сначала вокруг были только бетон и ржавые железные конструкции, потом следопыт оказался в странном круглом тамбуре и, наконец, вошел в коридор, стены которого неожиданно осветились неярким янтарным светом. Источник свечения находился где-то внутри матовых ярко-желтых стен. Удивительно, но свечение гасло, стоило лишь покинуть коридор. Видимо, в стены и пол коридора были вмонтированы датчики, реагирующие на появление в нем любого существа. Опанасенко очень удачно назвал материал стен янтарином - он действительно светился, как балтийский янтарь.
      Пиявки жили во мраке высохших туннелей водораспределителей, там у них были гнезда, свитые из высохших стеблей марсианского саксаула и неведомо откуда взятой блестящей ткани, постепенно превращающейся в пыль.
      С непонятной тревогой Рыбкин подумал о летающей пиявке, несомненно, она должна была появиться в пустыне у солончаков. Ей тоже понравилась эта игра с человеком.
      Но подбежала возбужденная и радостная невеста, увлекла Феликса в круг танцующих, и ему стало не до забот, ведь это был их день, и Феликсу хотелось, чтобы Наташе было сказочно хорошо.
      Потом праздник продолжался для них двоих, и к обсерватории они отправились лишь на четвертый день.
      Марсианская осень вступала в свои права, между волнами хрупких от морозов барханов чернели остатки кактусов, уже выпустивших свои споры на волю ветра. Взорвавшиеся кактусы напоминали спустившие камеры поливиниловых мячей.
      Марсианские колючки округлились, свили свои стебли в тесные кольца и приготовились к зимовке. Южный ветер сдувал с барханов рыжую пыль и гнал ее лоземкой через всю пустыню. Чистые летом темно-фиолетовые небеса уже заметно помутнели, и Феликс пожалел, что они не воспользовались мотонартами наверное, Наташе было трудно идти по постоянно меняющей свои очертания пустыне.
      - Смотри, Пеньков, - удивленно сказала Наташа. - Что они там делают?
      В стороне от купола обсерватории, окруженной павильонами, ближе к солончакам среди ржавых песков чернели три маленькие человеческие фигурки.
      "Интересно, как она с такого расстояния Пенькова угадала?" - с неожиданно проснувшейся ревностью, которая удивила его самого, подумал Рыбкин.
      - И Матти с ним, - сказала Наташа. - По-моему, они что-то нашли!
      Они свернули. Теперь ветер дул им в лицо, щипая за открытые участки кожи на лице. Феликс старался идти так, чтобы Наташа оставалась у него за спиной. Чем ближе они подходили к группке людей в пустыне, тем худшие предчувствия овладевали следопытом. По всему выходило, что астрономы толпились там, где происходили его встречи с летающей пиявкой. Рыбкин невольно ускорил шаги.
      Теперь он сам узнал и громадного плечистого Пенькова, который, опираясь на карабин, что-то оживленно говорил Матти, жестикулируя свободной рукой. Сережа Белый сидел на корточках, разглядывая между барханами что-то невидимое следопыту.
      Заметив приближающихся людей, все трое астрономов выпрямились.
      - А-а, Феликс! - радостно сказал Пеньков. - Здравствуй, Наташенька!
      - Что это вы здесь собрались? - спросила Наташа. - А программа наблюдений?
      Матти крепко пожал руку Рыбкину.
      - Пеньков пиявку убил, - объяснил он. - Ждали вас утром, смотрим - кружится. Володька взял карабин - и в пустыню!
      - С первого выстрела снял! - хвастливо объяснил Пеньков. - Нет, Феликс, все-таки эти подствольники - классная штука. Правда, и пиявка удачно подставилась, с первой гранаты - напополам.
      Следопыт подошел к краю бархана и заглянул вниз. На мерзлом красном песке темнело пятно, посреди которого неподвижно лежало бурое тело пиявки, изуродованное взрывом гранаты. Он машинально посчитал сегменты. Сегментов было шесть. "Все правильно, - с тоскливым гневом подумал Феликс. - Наверное, она ждала меня здесь всю ночь. И удивлялась, что я не прихожу. А утром увидела Пенькова. И радостно бросилась ему навстречу. Как собака, которая долго ждала хозяина. Она же не знала, что Пеньков встретит ее выстрелом из гранатомета! Она ждала хозяина, друга ждала, а не охотника..." Он осторожно прыгнул с бархана и подошел к убитой пиявке. Шесть глаз ее были широко и укоризненно открыты.
      Рыбкин отвел глаза. Утренняя радость куда-то исчезла, на смену ей пришло неожиданное горькое отчаяние. Он не мог смотреть на Пенькова, хотя и понимал, что это глупо, что простодушный астроном ничего не знал. Винить следовало прежде всего самого себя. Если бы ребята знали...
      Че-ерт! Он стиснул кулаки, стараясь не смотреть ни на дышащего радостью Пенькова, ни на ничего не понимающих, но чувствующих неладное Матти и Белого, на встревоженную его поведением Наташу. Говорить ничего не хотелось. Да и что теперь говорить!
      Феликс сел на край бархана, чувствуя, как предательски влажнеют под маской щеки. Как все глупо получилось! Он с размаху ударил кулаками в мерзлый неподатливый песок.
      - Он же за Наташу боялся... И за тебя! - что-то сообразив, вздохнул Матти.
      - Ну! - подтвердил Пеньков, бестолково взмахивая обеими руками.
      Карабин был уже у него за спиной, и лучи красного солнца робко играли на ворони ствола.
      - Помолчите, ребята, - негромко сказал Сергей. - Кажется, ты опять сделал что-то не то, Володя!
      Наташа молча присела на бархан рядом с мужем. Ее присутствие делало осознание собственной вины еще более острым. Рыбкин судорожно вздохнул, посмотрел в темно-фиолетовую бездну над головой. В бездне бледно расплывались вдруг растерявшие резкость звезды.
      Можно было продолжать искать оправдание себе, Пенькову и всем тем, кто никогда не ходил по пустыням Марса без карабина. Но все это было бы лишь ненужной и пустой тратой времени. "Хватит стрелять, - неожиданно подумал Феликс. - Хватит. В прорезь прицела никогда не увидишь чужой души. То, что видно в прицел, всегда становится мишенью..."
      Красное холодное солнце высвещало безжизненные марсианские пески до самого горизонта. На западе стремительно всходил похожий на тающую льдинку Деймос.
      Наташа положила руку на плечо Феликса. Рядом с ними уныло топтались ничего не понимающие астрономы. В низинке между барханами блуждали тени, и с легким льдинистым звоном скапливался бурый марсианский снег, постепенно заметая остывшее тело мертвой пиявки.
      Убивать - это проще всего. Куда сложнее делать из вчерашних врагов друзей и чувствовать, что ты всегда в ответе за тех, кого однажды приручил, что ты должен, ты просто обязан дарить им тепло и свет своей человечьей души.
      Царицын, май 1999 года