Наступило время прощаться, а Званцев не знал, как это делается. Да и не хотел он прощаться. Привык к техноморфам, очень привык. - Ты не грусти, - подбодрил его Дом. - Ты ведь даже состариться не успеешь. Одиннадцать лет туда, столько же обратно. Годик или полтора поболтаемся в системе. Надо же двигать науку вперед? Сколько тебе исполнится, когда мы вернемся? - Пятьдесят один год, - грустно сказал Званцев.
      – Вот видишь, - вздохнул Дом.
      – Званцев, я твоим именем планету назову, - пообещал Митрошка.
      – Планета Александрия. Звучит?
      – Сколько вас летит?
      – Восемь техноморфов, - сказал Дом. - Мы - вторая звездная. Первая летит к Альфе Центавра. А мы полетим к Сириусу. Лично я думаю, что это не слишком удачная мысль. Зачем исследовать сразу две двойных системы? Я склоняюсь к тем, кто считает, что в подобных системах не может быть планет.
      – Программа исследований утверждена КОСМОЮНЕСКО, - напомнил Званцев. - Двадцать два года… Долгий срок.
      – Ты детям рассказывай о нас, - попросил Дом.
      – Каким? - не понял Званцев.
      – Да своим, своим, - нетерпеливо сказал Дом. - Ведь у вас с Аленой когда-то они появятся? Жаль, мы с Митрошкой этого времени не дождались.
      – Я же говорил, что первыми к звездам полетят техноморфы, - хвастливо сказал Митрошка. - И вообще, не ваше это дело - летать к звездам. По крайней мере при нынешних скоростях. И ты, Дом, не ворчи, в любом случае вариант Сириуса обещает больше, чем Альфа Центавра. Правда, у них будет три звезды, они еще и Проксиму захватят, да и вернутся раньше нас - но разве в этом дело?
      – Когда старт? - спросил Званцев.
      – Через неделю, - отозвался Дом. - Но вылетаем уже завтра. Ты же знаешь, звездолетам опасно стартовать с Земли, да и невыгодно. А мы за неделю обживем корабль, познакомимся лучше. Мы ведь не люди, нас на психологическую совместимость проверять не надо.
      – Я с кем угодно психологически совмещусь, - сказал Митрошка. - Ты, Званцев, не кисни, когда мы вернемся, обязательно в деревню поедем, погоняем в озере ихтиозавра. Я его за жабры на свет божий вытащу!
      – У него нет жабер, - поправил робота Званцев.
      – Хвост у него есть? - уточнил Митрошка. - Вот за хвост мы его и потянем. Званцев, улыбнись!
      А как Александру улыбаться было? Не бездушные железяки, друзей в полет провожал. Может быть, навсегда. Грустно ему было, как в тот раз, когда обездушенного Митрошку с завода вернули.
      – Жаль, Аленка с вами не попрощается, - вспомнил он.
      – Долгие проводы - лишние слезы, - заявил Митрошка, но тут же добавил: - Вообще-то, конечно, жалко. Она к нам всегда хорошо относилась.
      – Никогда не думал, что это будете вы, - грустно улыбнулся человек. - Астронавты…
      – Здрасьте! - удивился Митрошка. - Отбирали ведь самых талантливых! Званцев, неужели ты в нас сомневался?
      – До Нептуна пойдем на плутониевых разгонниках, - сказал Дом. - Там включим прямоточник. Знаешь, какой у нас расчетный максимум захвата? Почти тридцать вар! Почистим пространство от свободного водорода.
      – Я теперь ускорение в сорок «же» запросто выдерживаю, - гордо сообщил Митрошка. - Пойдем со скоростью ста десяти мегаметров в секунду. Кромин обещал, что будет не рейс, а прогулка.
      Кромин был конструктором межзвездных кораблей. Конечно, он работал не один, проектированием занимались целые институты, но он был главным. И идея отправить в первые межзвездные именно свободно запрограммированных техноморфов принадлежала ему. Говорят, в его институте работают три совершенно гениальных техноморфа, к которым Кромин относится как ко всем остальным сотрудникам. Наверное, это правильно. Если уж мы породили электронный разум, то должны к нему относиться без предубеждения. Бунтовать роботы не будут, они слишком любят познавать, а главное - понимают, что делают это во имя всего остального человечества. И чувствуют себя, что еще важнее, частью этого человечества.
      – Ладно, - сказал Дом. - Давай прощаться. Тебе еще домой около трех часов лететь. А нам придется пройти программу дезинсекции. Ученые очень боятся занести что-то ненужное во Вселенную.
      – Званцев, - пообещал Митрошка, - я тебе с Сириуса такую коллекцию камней привезу, полгода любоваться будешь. Все твои аквамарины, бериллы и топазы будут бледно смотреться. Обещаю.
      – Ты себя привези, - посоветовал Званцев. - Исследовать чужие звездные системы - опасное дело.
      – Можно подумать, что в кратеры лазить было безопасней, - возразил Митрошка. - Званцев, пока нас не будет, ты здесь с кремниевыми формами жизни разберись. Где одна ящерка у лавы грелась, там и другим место есть. Только зря не рискуй. Я тебя знаю, ты у нас человек отчаянный. Только ты уж постарайся, дождись.
      – Сами постарайтесь уцелеть, - сказал человек.
      Не то они сейчас говорили, Званцев это чувствовал, но они продолжали перебрасываться ничего не значащими шуточками, а в пустыне, над которой уже вставал сумрак, время от времени вздымались столбы пламени - транспортные корабли стартовали точно по расписанию, чтобы доставить на орбиту для строящейся станции «Циолковский» необходимые грузы.
      Станцию сооружали на редкость простым способом. Вначале вывели на орбиту форму, из пластика, продули ее и дали пластику затвердеть, а теперь строители обшивали искусственный спутник пластинами из сверхтвердых и вязких сплавов, способных погасить космическое излучение. С Земли станция «Циолковский» выглядела огромной лучистой звездой, словно в окрестностях системы вспыхнула сверхновая.
      – Пора, - сказал Дом. - Меня уже вызывают.
      – Привет Аленке, - сказал Митрошка. - И передай ей вот это, - он сунул в руку человека флэшку. - Там синте-стихи. Я старался - звук, цвет, запах, все в меру. Дому понравилось.
      – Знаешь, Званцев, - доверительно сообщил Дом. - Если бы так насели на тебя, ты бы объявил автора гением. Хорошо, что он обошелся без блатной фразеологии, я этому только порадовался.
      – Бездари всегда завидуют гениям, - объявил Митрошка. - Ну, какие у тебя интересы: вечно тебя волнуют собственные фильтры, ассенизация отходов, порядок в комнатах. Бескрыл ты, Дом, не можешь воспарить над серой действительностью.
      – Мне посмотреть можно?
      – Тебе можно, - разрешил робот. - Ты же, как пишут в старых романах, вторая половинка, связанная с Аленой узами священного брака. Тебе можно.
      – Посмотри, - сказал Дом. - Только с одоратором будь осторожнее, он же сам без нюха, он там такое насинтезировал!
      – Трепачи, - засмеялся Званцев.
      – Профессионалы, - поправил Митрошка. - А вообще, Званцев, спасибо тебе.
      – Ладно, - сказал человек, - идите… профессионалы.
      Он долго смотрел вслед удаляющимся техноморфам.
      Митрошка в сумерках выглядел совсем как человек, а Дом, напротив, напоминал огромный голубой колобок, катящийся по бетонным плитам площади. Техноморфы не обернулись. Наверное, на этом настоял Митрошка, вычитав в каком-то старом романе, до которых он был великий охотник, что настоящие мужчины не оборачиваются при прощании. Они уходят, смело глядя в будущее, и не боятся опасностей, которые их там обязательно ждут.
      Званцеву стало одиноко.
      Он пытался успокоить себя тем, что ничего страшного не произошло. Роботы выросли, поднялись на более высокий уровень и ступили на дорогу, ведущую к новому витку познания. И не стоило грустить, что к звездам летят они, а не люди. Когда-нибудь наступит звездное время и для человека.
      Он посмотрел на флэшку, которую все еще сжимал в кулаке.
      Надо же, синте-стихи. Написанные Митрошкой. Посвященные Алене.
      Вряд ли это можно будет назвать поэзией, но ведь Митрошка старался. Он очень старательный и настырный, и всегда ему хочется добиться хороших результатов.
      Он сел в кабину флаера и с грустью подумал, что давно отвык от тесноты. В свое время Дом заменил ему все - и жилье, и летательное средство, и личного повара, и собеседника. Даже, случалось, от смерти его спасал. Но теперь Дома не было. Вряд ли он когда-нибудь решится завести другой, слишком многое их связывало - его, Митрошку и Дом.
      Флаер неслышно поднялся в небо, сориентировался по звездам и запросил Званцева о конечном пункте их полета.
      – Домой, - отстучал Званцев на клавиатуре, воткнул флэшку в свободный разъем компьютера и услышал стихи, которые читал робот. Всего он ожидал от Митрошки, только не этого.
 
Послушай, как звезды шуршат,
они, срываясь с небес,
обретают свой ад
и устилают лес,
смешиваясь с листвой
и превращаясь в тлен,
бережно сохранят
оттиск твоих колен.
И безнадежно зло
дробно тревожит лес,
дятел, что пробует до-
стучаться до мертвых небес.
 
      Конечно, это были несовершенные стихи, но это были стихи. Слушая, как их читает Митрошка, Званцев видел осенний лес и звездное небо, с которого падали звезды, он почти физически услышал дробный стук дятла, стрекот сорок в березняке и почти неслышное журчание реки. «Черт, - подумал Званцев. - А ведь он может! Интересно, что он напишет, когда вернется со звезд?»

      Митрошка сидел на траве и смотрел в пространство перед собой.
      – Митрошка, что с тобой? - спросил Званцев.
      – Живут же люди, - сказал Митрошка. - Невероятно интересной жизнью живут. А мы… Камни, температура лавы… Интенсивность выбросов… Тьфу!
      – Какая муха тебя укусила? - удивился человек.
      Митрошка медленно помигал глазами, меняя напряжение в подсветке, будто хотел видеть сквозь Званцева.
      – Ты бы слышал, что он несет, - сказал Дом. - Я его иной раз даже понять не могу. Вроде бы все слова русские, но непонятны, словно Митрошка на каком-то неведомом языке изъясняется. Званцев, может, он взялся санскрит изучать?
      – Митрошка, ты с нами разговаривать не хочешь? - поинтересовался Званцев.
      – А о чем с вами базар вести, фофаны бестолковые? - помедлив, ответил робот. - Чего пустую бодягу гнать?
      – Не понял, - сказал Званцев. - Ты на каком языке изъясняешься?
      – На родном, - ответил Митрошка. - На том самом, на котором нормальные пацаны, настоящие бродяги базар ведут.
      – Ни черта понять не могу, - сказал Дом.
      – Может, сбой программы? - предположил Званцев. - Глюки?
      – Не похоже, - усомнился Дом. - Я его вчера заставил ко мне подключиться, протестировал все - мозги работают, как часы и даже лучше.
      – Не забивай человеку баки, Дом, - влез в разговор Митрошка. - У него и без твоих объяснений бестолковка болит! Бьешь понт, точно ты и в самом деле лепила. Званцев, играй ушами в мою сторону, мы с тобой непонятки сами без тупья разберем.
      – Надо на завод сообщить, - сказал Дом. - Пусть его специалисты посмотрят. Я ведь и в самом деле не профессионал, мог чего-то и не заметить.
      Митрошка встал.
      – Пора лыжи делать, - не глядя на Дом и Званцева, заявил он. - Зекать вас, гундосых, не могу. Ни хрена вы в нормальном базаре не петрите.
      Званцев ему не препятствовал.
      – Дом, - тихо сказал он. - Пусти за ним Наличность. Надо же посмотреть, от кого он такого нахватался.
      Наличностью звали малоразмерного кибера, которого пускали для закупки разных мелочей или продуктов, а также в случаях, если кому-то надо было лично передать послание, невозможное в электронном виде.
      – За товарищами следить… - начал Дом.
      – Дом! - повысил голос человек.
      – Да уже, уже, - с досадой отозвался Дом. - Хотя нам с тобой, Званцев, это чести не делает.
      Митрошка неторопливо прошелся по парку. Летящую в стороне Наличность он не замечал, двигался по аллее, явно уже обозначив для себя конечную цель маршрута.
      – Давно с ним это? - спросил Званцев.
      – Третий день, - прикинул Дом. - Вроде бы все нормально, железобетонные плиты ему на голову не падали, под излучение не попадал, сидел дома, материалы последней экспедиции обрабатывал. Были у него соображения о типах базальтов в рифтовых трещинах. Ни с того ни с сего… Может, внешняя инфекция? Подключился где не надо, поймал червяка, а? Может такое быть, Званцев? С ним раньше такое случалось?
      – Ты же знаешь, что нет, - сказал человек. - Включи связь с Наличностью, посмотрим, что там Митрошка поделывает.
      Митрошка подошел к скамейке в сквере. На ней сидел старый и довольно странный человек с изрезанным морщинами лицом и пустыми, выцветшими глазами. Чем-то это лицо было знакомо Званцеву.
      – Привет, кореш! - поздоровался Митрошка.
      – Здоров будь, бродяга, - ответил мужчина. - Кандехаешь куда или корефана ищешь?
      – Еще побазарить захотел, - сказал Митрошка. - Складно песни поешь. Кем по жизни был?
      – Клюквенником, - признался мужчина. - Слыхал про таких?
      – Сурьезная профессия, - сказал Митрошка.
      – А ты калякаешь по-рыбьи, - одобрительно кивнул мужчина. - Захарчованный чумак. Давно таких не встречал. Чалился?
      – Бог миловал, - солидно отозвался Митрошка.
      Мужчина поднялся и неторопливо пошел по аллее, постукивая перед собой тросточкой. Митрошка пристроился рядом.
      – Хорошие у тебя кони, - сказал мужчина Митрошке. - Ступаешь, а не слышно. Корье пьешь?
      – Чистенькая слаще, - отозвался тот.
      – Ты слышишь, Званцев? - вздохнул Дом. - Вроде все слова знакомые, а вместе не складываются. На каком же языке они говорят?
      Званцев задумался. Чем-то знакомы ему были эти слова, когда-то, он был уверен в этом, Званцев даже слышал их, но при каких обстоятельствах и от кого, вспомнить не мог.
      – И ведь человек этот не иностранец, - заключил Дом. - Он здесь часто отдыхает. Пенсионер и инвалид.
      – Инвалид? - не понял Званцев.
      – Ну, ты же тросточку видел, - объяснил Дом. - Слепой он.
      – А зовут его Витя Усарь, - уже уверенно сказал Званцев. - Живой еще. Я думал он давно умер.
      – И ты знаешь, на каком языке он с нашим Митрошкой разговаривает?
      – Это не язык, - сказал Званцев. - Это воровской жаргон. Я его в детстве слышал. Феней называется. Вором был в молодости Витя, а потом полжизни в тюрьме просидел. Выпустили, когда посчитали, что он уже общественной опасности не представляет. А в прежние времена он пацанам такие песни пел, так заливал, все пытался приохотить их к воровскому миру! Сам его слушал.
      – Жулик? - переспросил Дом. - Ну, тогда наш Митрошка от него нахватается!
      На аллее между тем Витя Усарь предавался воспоминаниям. -…Шесть деревяшек древних мы тогда взяли. Наш король двинул кони в столицу, скинул эти доски немчуре, так веришь, Митроха, мы на эти бабки два года гудели, батончикам сиськи тискали.
      – Дурной пример заразителен, - сказал Званцев. - Надо его от этого старичка отвадить, собьет он нашего Митроху с честной научной дорожки. Он же слепой, не понимает, что с роботом разговаривает.
      – Ну, воровать Митрошка не начнет, - рассудительно отозвался Дом.
      – Зато изъясняться начнет так, что мы его понимать перестанем, - возразил Званцев.
      – Я словари найду, - пообещал Дом. - Есть ведь словари, чтобы перевести с жульнического языка на обыкновенный?
      – Может, и есть, - сказал Званцев. - Но меры надо принимать радикальные. Уж больно прилипчива эта зараза, пристанет и не отпускает. По детству своему помню.
      Перевоспитание Митрошки продвигалось туго. По взаимному согласию Званцев и Дом делали вид, что не понимают Митрошку, когда тот начинал изъясняться по фене. И сколько бы это продолжалось, Званцев не знал, но выручила командировка за Урал.
      Узнав о предстоящей поездке, робот довольно музыкально пропел:
 
А мать моя опять рыдать,
И снова думать и гадать,
Куда, куда меня пошлют…
 
      – У тебя не было матери, - жестко сказал Дом. - Разве только учесть материнскую плату заводского компьютера…
      – Детдомовские мы с Витьком, - вздохнул Митрошка. - «Коридоры детдома были школою нам, тюрьмы стали для нас академией».
      – Очнись, - Дом легонько стеганул робота слабым разрядом.
      Блатная романтика очаровала Митрошку, воровской язык его завораживал. Однако Званцев и Дом по-прежнему делали вид, что они не понимают, когда робот обращался к ним по фене.
      – Понимаешь, Званцев, - сказал Дом, - я тут выяснил. Феня - это искаженно. Правильно надо говорить офени. Было такое племя торговцев-коробейников, они и выдумали собственный язык, чтобы люди их секреты не понимали. А от них уже и пошло. Но наш-то, наш-то! Прямо хоть бери его и память стирай!
      – Это не метод, - заявил Званцев. - Надо, чтобы он сам от дурной привычки отказался.
      – Гапоны, - сказал Митрошка. - Мусора. Красноперые.
      Дом и Званцев промолчали, словно эти слова, произнесенные с несомненной ругательской интонацией, относились не к ним.
      К концу командировки стало очевидно, что робот воровской фразеологией переболел. Он все реже употреблял феню в разговорах, постепенно перестал качать из интернета воровские романы конца двадцатого века, не упоминал о своем знакомстве с блатарем и самостоятельно пришел к выводу, что любой преступник - обуза на шее общества, следовательно, использование воровского жаргона есть не что иное, как вызов этому обществу.
      – Давно бы так, - сказал Званцев одобрительно. - Выкинь мусор из головы, Митрошка, и помни, что русский язык велик и могуч.
      – А английский? - жадно спросил Митрошка.
      – И английский, - согласился Званцев. - Он тоже велик и могуч.
      – А французский? - продолжал интересоваться робот.
      – Отстань, - утомленно отмахнулся Званцев. - Любой язык велик и могуч. Кроме жаргона, которым пользуются малые группы людей. Заметь, не народности, а именно общественные группы.
      – Вроде программистов? - не унимался Митрошка.
      – Видишь, - вздохнул человек. - Когда захочешь, ты все правильно понимаешь.
      – Космонавты тоже пользуются жаргоном, - через некоторое время объявил Митрошка. - И врачи. Значит ли это, что они находятся на одной социальной ступени с преступниками?
      – Митрошка, - сказал Званцев. - Лучше бы ты занялся русским языком. Или английским.
      – Лучше русским, - сказал робот. - Боюсь, что на английском ты снова перестанешь меня понимать.
      Неделю или две Митрошка изъяснялся на старославянском языке.
      Еще через неделю он вовсю использовал молодежный сленг.
      К концу командировки он пытался объяснить Званцеву, в каких случаях до реформы письменности использовались буквы «ять», «ер» и «i».
      – Между прочим, получалось очень красиво, - заметил робот. - Реформа обеднила русский язык.
      – Слушай, Званцев, - озабоченно заметил Дом, - что-то не так идет. Мы кого, филолога растим?
      – Ничего, перемелется, - махнул рукой человек. - Главное, что феней не пользуется. И идиотские мысли выбросил из своей металлической башки.
      – Не всегда коту творог, бывает и головой об порог, - согласился Дом.
      – Дом, ты что? - удивился Званцев.
      – Дурак дом построил, а умница купил, - признался Дом. Званцев тихо вздохнул.
      Болезнь и в самом деле оказалась заразной и обещала стать затяжной.
      Дом неосознанно брал пример с робота Митрошки, он уже самостоятельно добрался до толкового словаря русского языка Владимира Ивановича Даля.

      – Где Дом? - поинтересовался Званцев.
      Робот Митрошка отводил в сторону глаза, на металлическом лице его невозможно было что-либо прочитать. Непроницаемой была физиономия робота и потому казалась загадочной.
      – В лесу, - коротко объяснил Митрошка. - Званцев, говорит, без меня обойдется, а есть существа беззащитные, им помощь нужна.
      – Что еще за существа? - нахмурился Званцев. - Опять какие-то игры, Митроха?
      – А что я? - сказал робот. - Ты о Доме спрашивал? Я и говорю, в лес наш Дом отправился. Тут недалеко, полусотни километров не будет.
      – Ну и зачем он туда отправился? - продолжал расспросы человек.
      – Слушай, Званцев, ну я-то тут при чем? - взмолился Митрошка. - Я его отговаривал. Я ему втолковывал, что глупость он затеял.
      – Та-ак, - с расстановкой подытожил Званцев. - Что за глупость?
      – Я не при делах, - ретировался Митрошка. - Это его личное решение. Мне-то что? Можем слетать посмотреть.
      Лес и в самом деле оказался не слишком далеко. Десять минут лёту.
      – Где он? - спросил Званцев Митрошку.
      – Где, где, - с особой интонацией сказал Митрошка. - А то ты сам не видишь!
      И в самом деле - не увидеть лежащую на опушке огромную голубую варежку было трудно.
      – Это еще что за ерунда? - удивился человек.
      – Здорово, Званцев, - глухо сказала варежка. - Ты не волнуйся, я уже заканчиваю. Все-таки странные вы существа, люди, и сказки у вас, мягко говоря, странные.
      – Дом, ты о чем? - удивился Званцев.
      – Про сказки, - сказал Дом. - Понимаешь, Званцев, для того, чтобы лягушку поймать, пришлось лед на озере вскрывать. Весь в иле перемазался, пока хороший экземпляр добыл. И что же? Дрыхнет и просыпаться не желает. Может, мне ее током ударить?
      – Садист, - прошипел Званцев. - Механический садист. Не смей измываться над бедным животным. И кто у тебя там еще кроме лягушки?
      – Заяц и волк, - вздохнул Дом. - Заяц все скачет да морковкой хрустит, а волк скулит и в двери скребется. Прикинь, я ему бифштексы синтезировал, так не жрет, гаденыш серый. Зайца ему подавай!
      – А медведя у тебя там нет? - поинтересовался Званцев. Дом подозрительно молчал.
      – Ну? - настаивал Званцев.
      – Званцев, ты не волнуйся только, - отозвался Дом. - Он спокойный, даже не проснулся, когда я его из берлоги вынимал. Я ему логово оборудовал, так веришь, он даже лапу из пасти не вытащил. И слюни пускает, словно у бочки меда сидит. Меня мышка-норушка куда больше достает. Гонял ее, гонял, а все без толку. Даже определить, где она находится, не могу. Весь пластик внутренней облицовки изгрызла, наверное, ход пытается прорыть. Слушай, ну почему у мышей такие острые зубы?
      Званцев промолчал. Он зримо представлял волка, изнемогающего при виде зайца, спящего на его любимом диване медведя и неторопливую мышь, прогрызающую ход в недрах Дома.
      Вернуть медведя в берлогу, закопать лягушку в ил, выпустить в лес шалого волка, который тут же погнался за одуревшим со страха зайцем, было делом недолгим. Вскоре они уже направлялись в город. В Доме стоял запах псины и свежей земли. Митрошка бродил по Дому и что-то бормотал себе под нос. Видимо, слова эти были не слишком лестными для Дома, тот неумело отругивался.
      – Слушай, Дом, - поинтересовался Званцев. - А с чего тебя на сказки потянуло?
      – Жалко зверей стало, - признался Дом. - Вон какие морозы стоят. Что по Цельсию, что по Фаренгейту. А жилья своего у них нет. Ну и решил дать им морозы переждать. Ты, Званцев, не волнуйся, я бы обязательно вернулся.
      – Сказочник, - съязвил Митрошка. - Доброхот!
      – Я все понимаю, - сказал человек. - Одного понять не могу - почему именно теремок?
      – Общежитие, - пояснил Дом. - Сожительство разных видов. Хотелось понаблюдать вблизи. Интересно же, Званцев. А в «Теремке» конкретно сказано, кто должен в нем жить.
      – Исследователь! - с неопределенной интонацией сказал Митрошка.
      – Ты радуйся, - коротко хохотнул Званцев. - Это он сказки по второму тому Афанасьева изучал, там хоть чертей и ведьм нет. Представляешь, он ведь мог и собственным домовым обзавестись. Мог ведь, Дом?
      Дом подозрительно молчал.
      Они летели над землей, и за прозрачной стеной мелькали ровные квадраты снежных полей, разделенные дорогами и темными лесополосами. Слышно было, как в недрах Дома скребется мышка-норушка, пытаясь найти свои запасы.
      – В конце концов, - сказал Дом задумчиво, - что есть домовой? Хранитель жилища. Полезнейшее существо.
      – Дом, не смей! - тревожно сказал робот Митрошка. - Званцев, ты ведь разумное существо! По крайней мере относишь себя к таковым. Ну разве можно такими глупыми идеями бросаться?

      Званцев в приметы верил.
      Скажем, встанешь не с той ноги - целый день все из рук валиться будет. Сорока в распадке застрекотала до полудня - жди неприятностей. Новый спутник над вулканом прошел - гости незваные пожалуют. Хорошо, если рыбаки нагрянут, у них хоть рыбкой разжиться можно, но ведь может и начальство прикатить, а от начальства, как известно, всегда одни неприятности, на то оно и начальство, чтобы подчиненным настроение портить.
      Сегодня все складывалось на редкость удачно: сороки молчали, медведь малинника не ломал, ночь вообще беззвездная выпала, и встал Званцев, как полагается, с левой ноги.
      Робот Митрошка сидел на валуне и что-то ладил, работая всеми четырьмя щупальцами.
      Он развернул на спине гелиоприемник и подзаряжался прямо от солнца. Избыток энергии играл в его титановых мышцах.
      – Все возишься, - проворчал Званцев. - Нам ведь сегодня на сопку идти. А у тебя, как всегда, наверное, ничего не готово.
      Митрошка посмотрел на него большими фасеточными глазами, раздраженно схлопнул гелиоприемник и пробормотал вроде бы про себя, но так, чтобы хозяин обязательно услышал, что пока роботы ишачат, не покладая конечностей, некоторые отлеживаются в Эсдэвэ и за временем не следят.
      Эсдэвэ, как в просторечии называли Специализированный дом вулканолога, медленно приходил в себя после сна - системы задействовал, вчерашним мусором отплевывался. Видно было: вчерашняя гулянка с рыбаками, заглянувшими на огонек, пришлась ему совсем не по вкусу, что и говорить, по-хамски они вчера себя вели, а Эсдэвэ к культурным людям привык. Теперь Дом, как его именовал Званцев, обижался и ворчал, обещая некоторых, кто порядка не признает и чистоту не соблюдает, на порог не пускать. Дезодоранты использовал даже с излишком - запах стоял, как в салоне красоты. Митрошка закончил работу, поднялся, и его повело. Заметно повело, даже щупальцами за валун ухватился, чтобы равновесие сохранить.
      – Опять электролит ночью пил? - с упреком спросил Званцев. - Ох, отправлю я тебя на перепрограммирование! Свежий электролит тебя до добра не доведет. Тебе сегодня в кратер лезть, а ты щупальцем пошевелить не можешь!
      Митрошка промолчал, а когда вулканолог повернулся к нему спиной, обиженно забубнил в свои динамики, что некоторые себя слишком разумными считают. Права робота ни в грош не ставят, а понять не могут, что робот - живое существо, пусть и искусственное, ему тоже разрядка требуется, а чем еще возникающее в цепях излишнее напряжение снять? Конечно, электролитом!
      – Раскудахтался! - громко сказал Званцев и пошел умываться в реке.
      Когда он вернулся, робот Митрошка стоял у Эсдэвэ, горбясь от контейнера с аппаратурой, а Дом, закончив наводить чистоту, заземлился, вошел в интернет в поисках хороших мелодий. Это сам Званцев ему такое задание дал, только вулканолог подозревал: Дом шныряет в интернете не потому, что ему приказано, а ради собственного удовольствия. Бывали дни, когда, возвращаясь после трудного рабочего дня, Званцев слышал, как Дом песенки современной попсы исполнял, одновременно ядовито комментируя убогость слов и способности тех, кто эти слова писал. Наверное, от скуки. Трудно ведь в одиночестве стоять, когда и словом перекинуться не с кем. А когда они возвращались, Дом затевал ехидную перепалку с Митрошкой. Похоже, он просто завидовал, что у Митрошки конечности есть и что Званцев берет его с собой, отправляясь в сопки.
      – Мы сегодня пойдем куда-нибудь? - поинтересовался робот. - Или я зря на себя все это барахло навьючил?
      – А я еще не завтракал, - сказал Званцев. - Это тебе легко, ночь у блока питания простоял - и готов к путешествиям. А человек, брат, по утрам поесть должен и желательно чего-нибудь вкусненького. Сейчас посмотрю, что там Дом приготовил, позавтракаю, а тогда уже и тронемся в путь.
      Митрошка ничего не сказал, но когда Званцев повернулся к нему спиной, с грохотом свалил контейнер на землю. Слышно было, как он нарочито бодро топает за спиной, насвистывая «Марш энтузиастов».
      Словно показывал, что готов к маршруту, как бы о том другие ни говорили.
      Дом Званцева порадовал - в столовой на столе шипел аппетитный бифштекс с гарниром в виде хрустящего картофеля-фри, дымился кофе и желтели поджаренные в тостере гренки. Играла музыка. Хорошая музыка.
      – Ночью опять грунт дрожал, - сообщил Дом. - Сваи его уходили в почву на десяток метров, следовательно, он знал, о чем говорил. - Тебе не кажется, что близится извержение?
      Званцеву так не казалось. Никаких внешних признаков грядущего извержения не наблюдалось: вулкан не курил, даже пар сквозь расщелины не пробивался, и оба гейзера у подножия сопки были спокойны, без признаков кипения, которое свидетельствовало бы о том, что магма поднимается выше. А Дом всегда был паникером, волновался даже без веских причин.
      – Ты особо не задерживайся, - предупредил Дом. - Детектор вчера симпатичный малинник нашел. Я компот сварю. Рыбу как приготовить?
      – Можно бы ухи сварить, - бездумно сказал Званцев.
      – Я лучше нафарширую, - не согласился Дом. - Ты этих рыбаков больше не приводи. Вчера они рыбу прямо в раковине чистили, все фильтры засорились, я их с утра очищал, так до конца и не закончил. На фига мне гниющая органика в канализационных трубах?
      – Ты лучше скажи, где Митрошка электролит берет? - поинтересовался Званцев, торопливо допивая кофе.
      Дом не откликался.
      – Вот-вот, - сказал Званцев. - В этом вы, машины, всегда заодно. Зря вас свободой воли наделили.
      – У каждого отдушина должна быть, - вздохнул Дом. - Вы-то вчера этиловый спирт для чего хлестали? Для удовольствия? Хочешь, покажу, как вы вчера выглядели, - ты и эти самые рыбачки?
      – Не надо, - отказался Званцев, прекрасно представляя картину.
      – А пели-то как, - пробурчал Дом. - Ты ведь знаешь, что у тебя голоса нет.
      Дом музыку любил и считал себя тонким ценителем, с особенным удовольствием он слушал арии из итальянских опер и грузинские хоровые песни. Званцев подсмеивался над ним, называя увлечения Дома пережитками прошлого, давно вышедшими из моды.
      За окном что-то загремело, послышались тяжелые шаги, и на пороге показался Митрошка.