Вокруг света с киллерами за спиной

И погода вроде держалась неплохая, и чайки летали высоко, и буревестников, так замечательно описанных великим пролетарским писателем и поэтом Алексеем Пешковым, поблизости видно не было, а с лица Ильи Константиновича не сходил густой зеленый румянец, и сидел он в постоянной боевой готовности у борта яхты, судорожно держась за леер. Гигиенические пакеты Олаф Педересон русскому уже не выносил — все равно ведь загадит, так пусть лучше акулам Атлантики свое презрение выказывает. Олаф иной раз уже жалел, что взял на борт такую сухопутную крысу, но утешал себя мыслью, что русский обвыкнет, путь-то еще долгий, глядишь, и с силами все-таки соберется для бесед с товарищем по путешествию.

Самого Олафа Педерссона морская болезнь не брала. Он в России такие дозы на грудь принимал, в такую качку впадал, что после этого любой шторм в океане казался ему легким волнением. Бывало, подъедешь к границе со стороны русских и, пока пограничники шлагбаум полосатый поднимают, вольешь в себя две-три бутылочки «Столишной», а на своей стороне уже думаешь о негативных последствиях сего необратимого поступка. И ведь как метко назван русскими их спиртной напиток — сколько ни выпей, а сто граммов всегда лишними окажутся!

— Э-э, — окликнул Олаф Русского и выразительно сморщился. — Плохо?

— Да уж не хорошо, — отозвался Илья Николаевич, осторожно Заглядывая в изумрудно-голубые океанские воды. Прямо под яхтой куда-то спешил по своим делам косяк макрелей. А может быть, и трески.

Этой самой треске или макрели поведение Ильи Константиновича не нравилось, но что поделаешь, если путешествуешь на нижней полке? Вот косяк и мирился с недостойным поведением человека. Под яхтой плыть безопаснее, она по крайней мере касаток и дельфинов отпугивает. А им только волю дай — так косяк почистят, что останется лишь маленькая стайка.

— Э, — снова сказал Олаф Педересон и протянул Илье Константиновичу жестянку пепси. — Пей!

Нет, швед все-таки был неплохим человеком, только фамилия у него позорная. Вот и все мы такие, с виду плохие, а в душе всегда чистый нетронутый уголок найдется, в котором и ангелу отдых.

Илья Константинович отпил из банки, и ему стало легче. Воздух пропах винной пробкой и солью. В вантах и парусах яхты свистели океанские ветра. Ангольское течение несло яхту на юг. По левому борту нескончаемой полоской желтела пустыня Намиб.

Русской был уверен, что теперь-то киллеры его след потеряли.

Из колхоза «Тихий Нил» он улетел на вертолете продовольственной комиссии ООН. Это только на словах они прилетали, чтобы определить объемы продовольственной гуманитарной помощи, на самом деле они выискивали, что еще из Африки можно вывезти. И доискались — Председатель на них ручных леопардов натравил. Вертолетчик в обратный путь до Луанды летел налегке, так чего ж ему было попутчика не прихватить?

А в Луанде и Педерссон подвернулся со своей регатой.

— Пойду полежу немного, — сказал по-английски Русской.

Олаф Педерссон понимающе кивнул лохматой и бородатой головой.

Был он атлетически сложен и к тому же — голубоглазый блондин, немцы таких в свое время называли белокурыми бестиями. Войдя в каюту. Русской еще раз убедился в справедливости немецких оценок. Все стены каюты обклеены голыми красотками, причем ракурсы по-шведски такие смелые, что при виде стены у Ильи Константиновича дух перехватило и морская болезнь куда-то отползла на карачках. Особенно хороша была юная брюнеточка на шпагате и сразу с двумя вибраторами.

Илья Константинович лег на постель, задумчиво глядя на красоток. Педерссону было хорошо, он плыл вокруг света, но, к сожалению, мог подбросить лишь до Пунта-Аренас, что в Магеллановом проливе. Дальше он опять должен был плыть в одиночку.

Да и сам Илья Константинович не выдержал бы долгого и утомительного плавания. Все-таки суша под ногами куда надежнее палубы.

Помнится, он и в Индийском океане чувствовал себя нехорошо. Русской представил себе проделанный им путь и зажмурился. Никому бы он не пожелал стольких опасностей! Даже врагу. Куда милосерднее было бы просто пристрелить его на пороге собственного дома, чем заставлять пускаться во все тяжкие в странствиях по свету!

Илья Константинович прикрыл глаза и погрузился в дрее му. Во сне он видел вокруг себя океанскую бездну с серебристыми косяками, плывущими в разнообразных направлениях. Да и сам себя он ощущал гибкой сильной рыбиной, что плывет к берегам далекого неведомого материка, чтобы отметать… Тьфу, черт! Он проснулся и укоризненно посмотрел на улыбающуюся дамочку с вибраторами. И здесь достали! После арабских приключений Илью Константиновича к женщинам не влекло, да и африканские похождения пламени страсти не прибавляли, но все-таки… Он перевернулся на другой бок и попытался уснуть, чтобы снова ощутить себя сильной крупной рыбиной, плывущей туда, куда она захочет. И это ему почти удалось, но только на время, потому что неожиданно впереди среди зарослей морской капусты затаилась сеть, которая медленно стягивалась вокруг Русского гибельной ловушкой. Он снова открыл глаза и почувствовал, что лежит на постели в поту. По металлическому трапу загремели торопливые шаги, и Илья Константинович увидел бородатое лицо Педерссона.

— Лучше? — спросил яхтсмен.

— А то! — сказал Илья Константинович, спуская ноги с постели.

— Там гидросамолет летает, — сообщил Педерссон. — И кружит, и кружит!

Упоминание о гидросамолете встревожило Русского. Чертыхаясь и кряхтя, он выбрался на палубу. Океан был безлюдным до самого горизонта. Никаких гидросамолетов в пределах видимости не наблюдалось. И это несколько успокоило бизнесмена. Мало ли откуда мог прилетать и кому принадлежать самолет?! Китобойной флотилии, например, или вооруженным силам какой-нибудь африканской республики, или даже туристам. «Знаем мы этих туристов!» — угрюмо возразил внутренний голос.

Между тем яхта, послушная тугим парусам и умелым рукам ее хозяина, повернула на запад, медленно, но уверенно преодолевая Бенгальское течение, и взяла курс в открытый океан. С севера, где оставался экватор, нещадно палило солнце, в небе стайками порхали летучие рыбы, яхту сопровождал, лениво помахивая крыльями, огромный альбатрос, и Илья Константинович стал понемногу успокаиваться.

На капитанском мостике опять появилась борода Педерссона.

Яхтсмен что-то напевал по-шведски. Мотивчик был так себе, слуха у Олафа вообще не было, да и голос… В общем, не годился голос Олафа Педерссона для серьезной эстрады, запой Олаф со сцены, ничего бы хорошего из этого не получилось. Так, второй Борис Моисеев со своей голубой… э-э-э… луной. Но может быть, Илья Константинович Русской был излишнее пристрастен. Или фамилия яхтсмена ненужные ассоциации порождала.

Глава 21

Всю последующую неделю погода стояла отменная, и даже Атлантический океан был тихим. Душа Ильи Константиновича Русского радовалась океанскому великолепию. Он себя ощущал знаменитым Юрием Сенкевичем, которого пригласил в кругосветное путешествие еще более знаменитый Тур Хейердал. Он возлежал в шезлонге, потягивая через соломинку кока-колу из жестяной банки, и расспрашивал Олафа Педерссона об особенностях шведской модели развития. Педерссон был путешественником и об экономике родной страны имел смутное понятие, но в том-то и был весь смак выпытывать детали у ничего не знающего человека. Он их всегда дополняет своими домыслами, и тогда получается такое, что никаких юмористических журналов не надо.

Наконец пытать шведа Русскому надоело. Он включил приемник и принялся обшаривать эфир, надеясь найти голос Москвы. Очень ему захотелось услышать русских дикторов и узнать, что делается на Родине. Или хотя бы «Подмосковные вечера» услышать. Но лучше бы он этого не делал! По крайней мере спокойствия бы не лишился. На русский голос он наткнулся быстро. Голос был громким и ясным. Русской откинулся в шезлонге, но уже первые фразы заставили его вскочить в напряжении.

— Диспетчер! Диспетчер! — надрывался громкий близкий голос. — Мы опять его, суку, потеряли!

Ответ неведомого Диспетчера понял даже швед. Все слова, сказанные диспетчером, относились к истинно русскому языку, можно сказать — исконно русскому, потому что нет никаких сомнений, что отдельные слова русского мата появились сразу же за первыми словами, которые произнес ребенок: «мама», «папа» и «дай!» Олаф Педерссон восторженно показал большой палец.

— Хорошьё! — крикнул он.

Ничего хорошего в этих переговорах Илья Константинович не увидел. Высказав свое мнение о неведомых собеседниках и отведя тем самым душу, Диспетчер принялся надиктовывать им координаты утерянного объекта. Русской не был силен в географии, а уж топография для него вообще была словно темный лес, но тут и он понял, что речь идет о том районе Атлантики, где сейчас крейсировала яхта «Глория». А это означало, что убийцы, идущие по следу бизнесмена, получили необходимые указания от своего шефа. Неведомый Диспетчер обладал широкими возможностями, похоже, он даже к спутникам морского наблюдения доступ имел, иначе откуда бы ему взять данные о местонахождении бизнесмена?

Илья Константинович мрачно посмотрел на небеса, и неожиданная мысль вдруг закралась ему в голову. А если… Нет, вот этого точно быть не могло. Не может Он собственную заповедь нарушать!

Но настроение испортилось окончательно.

А еще спустя пару часов они подверглись нападению морских разбойников.

Разбойников было двое, и неслись они под красными парусами виндсерфингов. Скорость у них была больше, чем у яхты, и бандиты стремительно нагоняли ее. Поравнявшись яхтой, морские разбойники с гиканьем и воплями принялись забрасывать ее ручными гранатами. Фонтаны дыма и пламени встали на корме. Яхта задрожала, мачта с парусом со скрипом накренилась и рухнула в воду. Нарушение международного морского права было налицо, только вот апеллировать не к кому. Бог далеко, а альбатросы юридического образования не имеют.

— Прыгай! — закричал швед и, надев оранжевый спасательный жилет, ринулся в воду. Русской последовал за ним. Некоторое время они яростно выгребали, стараясь отплыть от яхты как можно дальше.

Швед меланхолично матерился по-своему. Удивительно, но Русской его прекрасно понимал.

Наконец над яхтой вспух черный гриб, корпус ее медленно развалился, уходя под воду, а над белыми барашками волн побежали язычки пламени.

— Дизтопливо горит, — спокойно сказал швед, словно терпеть подобные кораблекрушения ему было не в диковину.

Виндсерфингов нигде видно не было. Морских разбойников тоже.

К месту гибели яхты от горизонта спешили большие бело-черные дельфины.

«Кажется, приплыли», — подумал Русской и испытал неожиданное облегчение от того, что вся эта безумная гонка закончилась. Похоже, швед испытывал подобные же чувства. Он лежал на спине, и волны тихо омывали островок его волосатого пупка. Конец был совсем уже близко.

Неожиданно вдали послышался стрекот гидроплана. Вскоре самолет оказался над местом катастрофы, сделал круг и пошел на посадку, разбрасывая вокруг себя буруны серебристых брызг. Двигатели чихнули несколько раз и замолчали. Гидроплан закачался на волнах.

Неподалеку от него, встав на хвост, невозмутимо наблюдали за происходящим дельфины. В фюзеляже гидроплана открылся люк и на поплавок выбрался мордастый мужик в футболке с надписью «Антарктида — родина негров». Мужик был в шортах, открывающих полные и загорелые волосатые ноги. На голове мужика была белая панама, на ногах желтели резиновые пляжные шлепанцы, на груди чернел фотоаппарат, а на толстой шее вызывающе желтела толстая цепь.

Первый раз Илья Константинович был искренне рад встрече с этим человеком.

— Ну ты даешь, мужик! — радостно заорал Жора Хильке-вич. — А я думаю, куда он слинял? Утром всю саванну на вертолете облетел, ты как в воду провалился! Не, братила, я такого цймуса еще никогда не видел, классное сафари получилось! Мы этих жирафов с десяток настреляли, я из гранатомета двух бегемотов завалил, полдня мы их из болота доставали! Такое жаркое сварганили — пальчики оближешь! Знаешь, как под арбузовку ихнюю пошло? Я даже к «Муролицу» не притронулся, хотя мне его из Мурманска шесть ящиков привезли! Потом негритоски подвалили. Сначала просто плясали, а потом! Потом, братила, такая камасутра была, что у меня до сих пор внизу колокольчики звенят! Бабы ничего, только черные. Их в темноте только на ощупь и найдешь. Я одну поймал, полночи ее в «кунге» парил, под утро смотрю, а это колдун ихний, Ненегро его зовут… Ну ладно, Жорик зла не помнит. — Он протянул Русскому мясистую ладошку и помог ему взобраться на поплавок. — А мы на китов поохотиться взялись. Мне тут два гранатомета подвезли и гранат к ним несколько ящиков! Я не Жорой буду, если с пяток китов мы не отстреляем! Они как раз к Антарктиде пошли!

— Педерссона вытащи, — сказал, стуча зубами. Русской.

— Что? — Жора Хилькевйч пожал полными плечами. — Извини, братила, но я с пидерсонами никаких дел иметь не хочу.

— Он по фамилии Педерссон, — перебираясь ближе к люку, объяснил Илья Константинович. — А по национальности он швед. Миллионер он, Жора! — Ну, если миллионер… — протянул Хилькевйч и помог Олафу вылезти на поплавок. Осмотрев его, он скривился и пробормотал недоверчиво: — Бородатый, блин, как Костиков из Кремля. А ты говоришь, не пидерсон.

Гидроплан взревел моторами, промчался по воде, оставляя за собой пенистую дорожку, и поднялся в воздух.

Преследователи, выглядывая из-за обломков яхты, с завистью смотрели ему вслед.

— Ушел, — с досадой прохрипел коренастый и окунулся с головой в горько-соленую волну. — Ушел, козел! — Тише ты, — сказал долговязый, солидно и экономно плывя брассом, а проще сказать — по-собачьему. — За козла и в Атлантике ответить можно!

— Все равно догоним! — бесновался коренастый, выпрыгивая из воды. — Дого-оним! Давай, братан, лови дельфина! Я видел, на них в дельфинариумах плавают! Вон их сколько плывет!

И в самом деле, с разных сторон к незадачливым наемным убийцам стягивались дельфины. Похоже, что все они тут были дрессированные и жаждали оказать помощь утопающим.

Дельфины подплыли ближе.

— Да это же касатки! — ахнул коренастый и даже выгребать перестал. — Глянь, зубы у них какие!

— Теперь мы за твоих козлов точно ответим, — сказал долговязый и перевернулся на спину, сложив руки и ноги, чтобы касаткам было легче глотать. А чего сопротивляться, если надежды на спасение нет?

— Врешь! — прохрипел коренастый. — Мы еще побарахтаемся!

И он, что-то достав из кармана, принялся это что-то полоскать в чистой океанской воде. Уж на что долговязый, не один год отслуживший контрактником в ВДВ, был неприхотлив и вынослив, но и его замутило. А о касатках и говорить не приходилось: выпустив из дыхала по едкому вонючему фонтану, шесть касаток тут же перевернулись на спину, открывая небесам белоснежные животы. Остальные, стремительно набирая ход, пустились восвояси.

— Что это у тебя? — спросил долговязый, держа голову повыше над водой. — Порошок против акул? — Носки! — проорал коренастый. — С самой Африки тащил, все постирать некогда было!

Долговязый снова лег на спину, глядя в бездонное голубое небо.

— Ну и чего ты добился? — печально спросил он. — Теперь мы просто утонем. До берега еще знаешь сколько?

— У тебя сотовый далеко? — печально поинтересовался коренастый. — Звони, братан, Диспетчеру.

— Не буду я ему звонить, — сказал долговязый. — Пусть меня лучше касатки порвут! Ты знаешь, что он с нами сделает?

— Догадываюсь, — уныло подтвердил коренастый. — Но ты все-таки позвони, может быть, он нас еще простит!

Долговязый окунул голову в воду и принялся отфырки-ваться, обеими руками держась за плавник касатки.

— А ты бы простил? — поинтересовался он.

— Я бы? — Коренастый подумал самую малость. — Я бы на его месте на нас бомбу сбросил. Чтобы не мучились. Эх, если бы ты его тогда в Лхасе подстрелил!

— Да нельзя было! — уныло признался долговязый. — Я же еще во Владике подрядился информацию о нем поставлять в «Новости дня». И в газету «Владивостокское утро». А каждую заметку словами заканчивал: «Илья Константинович Русской все еще жив!»

— Так ты это специально? — Коренастый навис над долговязым, но тут же сам окунулся в воду. — Выходит, ты специально в него промахнулся, когда мы были в Лхасе? И в японской гостинице ты знал, что его в номере нет? И винтовку в Нагпуре специально утопил?

— Зато сколько бабок заработали! — смущенно оправдывался долговязый.

Коренастый вскарабкался на касатку и за руку втащил долговязого на черную наждачно-жесткую спину.

— Звони! — потребовал он. — Сейчас же звони, козел! Долговязый поморщился.

— Хорош тебе, надоел, — сказал он. — За козла ведь и ответить можно!

Глава 22

Русской сидел на берегу пролива, и будущее казалось ему тоскливым, как спектакль захудалого провинциального театра. Потрясение, которое он испытал при кораблекрушении, выбелило виски Ильи Константиновича и сделало его лик почти иконным — темным и безрадостным. Праздник закончился тяжким похмельем. Суматошливый Жора Хилькевич неожиданно изменил планы и улетел в Бразилию ловить анаконду, рассудительный швед уплыл с таким же, как и он, искателем приключений.

На прощание швед по-родственному прижался бородатой щекой к не менее бородатой щеке Русского и высказался, что у каждого в жизни бывает своя Полтава, может быть, фрэнду Илье когда-нибудь повезет.

Близкий стук копыт Илья Константинович воспринял как неожиданный дар судьбы. Он приник ухом к земле, пытаясь сообразить, откуда доносится стук копыт, и услышал близкие голоса. С холмов, поросших густым кустарником, медленно вышел гордый гнедой жеребец с небрежно откляченной нижней губой и острыми прядающими ушами. Жеребца вел под уздцы кучерявый черноволосый молодец в кумачовой рубахе, черных плисовых штанах и щегольски смятых гармошкой сапогах. Под мышкой молодец держал кнут. В зубах его тлела цигарка. На лошади, подобрав ворох юбок, сидела черноволосая цыганка и что-то негромко напевала. Песенка была задорная, а мотив показался Илье Константиновичу удивительно знакомым. Все-таки культура двух континентов, несомненно, имела общие корни.

Заметив Русского, молодец остановился, выплюнул цигарку и сверкнул на встречного золотой фиксой. Ворот красной рубахи молодца был распахнут, и на смуглой шее нагло желтела толстая цепь, которую никак нельзя было назвать медной. Молодец радостно улыбнулся и что-то негромко сказал сидящей на лошади подружке. Та спрыгнула с лошади, подбежала к Илье Константиновичу и что-то затараторила на местном диалекте, но Русской поднял руки и отрицательно замотал головой, показывая, что он ничего не понимает. Убедившись, что перед ними не местный, женщина немного подумала.

— Дойч? — спросила она. — Шпаниш?

— Русский, — признался Илья Константинович. Лицо женщины озарила радостная улыбка. Она схватила Русского за руку, выворачивая ее ладонью вверх, и затараторила:

— Ах, родной мой! Чует мое сердце, беда у тебя! Потому ты невеселый и хмурый! Позолоти ручку, миленький, Марь-яна тебе всю правду расскажет! Хочешь — на прошлое погадает, о настоящем поведает, о будущем расскажет… — В руках ее торопливыми голубями запорхали карты.

«Цыганка, — понял Илья Константинович. — И по-русски шпарит запросто, словно всю жизнь на российских вокзалах провела!»

Цыган отпустил лошадь, и та принялась пастись, лениво подбирая редкие клочья травы, выбивающейся из каменной россыпи берега.

Цыганка же впилась в Илью Константиновича, словно воробей в гусеницу, оторвать ее от потенциального клиента сейчас можно было только лебедкой таежного вездехода, да и то трос мог не выдержать. Торопливым шепотом цыганка обезличенно поведала Русскому о трудностях его прошлой жизни, мимолетно посочувствовала его не менее тяжелому настоящему, заставила Илью Константиновича опуститься на валун, намереваясь погадать на его беспросветное будущее.

— Постой, постой, — сказал Илья Константинович и сунул пятидолларовую бумажку за корсет гадалки. — Вы-то откуда здесь?

— Кочевали, — неопределенно сказала цыганка.

— А сами откуда?

— Из Поворино Воронежской области, — призналась цыганка. — Знаешь такой город?

— Знаю, — сказал Русской. — Далеко же вас занесло!

— Далеко, — загрустила гадалка и, повернувшись к цыгану, звонко крикнула: — Рома, иди сюда, земляка встретили!

Оба они действительно оказались цыганами, родом оба были из Поворино, маленького железнодорожного городка в черноземной полосе России. Каждый год они уходили в табор и кочевали по России, питаясь чем Бог пошлет. Роман Михай в меру своих сил и способностей чинил бороны в колхозах и совхозах, его жена Марьяна занималась гаданием; по осени цыганская семья возвращалась к постоянному месту жительства с неплохим барышом — благо, дураков среди рядовых россиян, а тем более сельского руководства всегда хватало.

А как поется в известной песне, «пока живут на свете дураки, обманом жить нам, стало быть, с руки». Несколько лет назад семья Михай отправилась на обычный летний промысел. В путешествии своем они в тот год посетили много городов федерации, однажды заночевали на реке*** близ русского города***. Название мы опускаем умышленно, чтобы цыганским путем не воспользовались какие-нибудь изменники родины и шпионы. Так вот, на ночь они расположились на одном из островов, изобильно усеивающих русло реки. Немало было выпито в тот вечер и много было спето печальных цыганских песен под аккомпанемент гитар. Проснувшись утром, табор обнаружил, что по-прежнему находится на острове, но сам остров уже не находится на реке, а медленно дрейфует по одному из морей, примыкающих к Северному Ледовитому океану. Дальнейшее путешествие было длинным и противоречило всему, что ученым известно об океанских течениях.

На плавающем острове цыганский табор посетил ряд канских стран, побывал в Австралии, на островах Потаского архипелага и даже в Антарктиде. Но там цыга-нам непонравилось, потому что, во-первых, было холодно, но главное — там некого было облапошивать, ведь населяют Антарктиду в основном королевские пингвины, а пингвины, .как известно, ведут натуральное хозяйство и наличными деньгами не располагают.

Однако ударили морозы, и цыгане по льдинам добрались вначале до Огненной Земли, где их приятно удивили невежество и доверчивость местных аборигенов, а после недолгой, но прибыльной работы на острове табор наконец перебрался на материк. Большинство цыган ушли к теплым местам, на месте остались лишь единицы, которые не могли оставить местных бар… аборигенов, которых можно было стричь, как баранов, — в любое время и с любого места.

Ответный рассказ Ильи Константиновича Русского потряс цыган, и они сразу же прониклись к нему сочувствием.

— Коней ковать умеешь? — дружелюбно спросил цыган Роман Михай.

Илья Константинович отрицательно помотал головой.

— Бороны чинить? — уже не сомневаясь в отрицательном ответе, спросил цыган. — Кормушки для скота из труб ладить?

Русской не умел и этого. Сокрушенно поцокав языком, Роман Михай сказал:

— Несчастный человек, уже в годах, а ничему толковому так и не научился. Хочешь, воровать научу?

Почему-то стыдно было Русскому признаться простодушному цыгану в том, что воровскому искусству он сам мог бы поучить кого угодно, не зря же в свое время возглавлял три инвестиционных фонда, две страховые компании и одно хитрое учреждение, занимавшееся, по сути дела, обыкновенным мошенничеством, которое учредители и работники меж собой называли селенгом. Селенг этот сводился к тому, что маленькая группа людей организованно собирала большие деньги с возможно большей группы людей, верующих в халяву, собранные деньги тратились на нужды этой меньшей группы людей, а большей части объявлялось, что с халявой им не повезло и в силу предпринимательского риска все они могут смело говорить, что по жизни узнали суть поговорки «бедность не порок». Надо ли говорить, что счет шел на миллиарды, да что там миллиарды — триллионы рублей! А чему мог научить его малограмотный цыган? Искусству уводить из-под носа владельцев лошадей? Обманывать доверчивых председателей колхозов, окрашивая старые бороны черной краской и выдавая их за новые, или пуще того — получая авансы в кассе сельхозартели и после этого уже не утруждать себя особым физическим трудом? Да мелко плавал он, этот цыган, но обижать его сейчас Илье Константиновичу было не с руки.

— Хорошему чего не поучиться! — согласно кивнул он.

— Человеком будешь! — заверил его Роман Михай. — В хромовых сапогах ходить будешь! Цепь купишь! Баб в бабках купать будешь!

В жизни довелось Илье Константиновичу в дни шальных загулов купать знакомых девиц в шампанском, молоке, йогурте, но в деньгах… Что говорить, идея эта сразу пришлась Русскому по душе, и даже тревога за свое будущее как-то отошла на второй план.

Похоже, что Роман Михай знал толк в развлечениях, поэтому Илья Константинович сразу же доверился веселому и наглому цыгану и безбоязненно отправился с цыганской парой в их недалеко расположенное селение.

— Ты сегодня третий русский, — сказал Михай. — День какой-то неудачный. До тебя мы еще двоих встретили. Марьяна им гадала. Всё они допытывались, удастся ли им какого-то бизнесмена пристрелить.

— Ну и что она им нагадала? — похолодев в душе, спросил Русской.

— Чистую правду, — пожал плечами цыган, — Не удастся им этого бизнесмена прикончить.

— А почему? — заинтересовался Илья Константинович.

— А как они это сделают? — сверкнул фиксой цыган. — Марьяна у них все деньги выманила и пистолеты в придачу.

— А где они теперь? — спросил Русской и осторожно огляделся по сторонам.

— Не знаю, — пожал плечами цыган. — Деньги, наверное, на новый пистолет зарабатывать пошли.

Табор представлял собой десяток живописных кибиток, беспорядочно расставленных вокруг большого шатра. Неподалеку от табора лениво паслись кони. У одной из кибиток ругались по-цыгански лохматые черноглазые ребятишки. От шатра, приставив ко лбу согнутую козырьком руку, смотрел рослый цыган с густой и окладистой бородой.

— Вот мы и дома, — сказал Роман Михай. — Водку пьешь?

Наутро, проснувшись с пересохшей глоткой и тяжелой головой, Илья Константинович Русской с трудом вспомнил детали вчерашнего веселья. Помнится, пили. Но это было естественно. В карты играли. И в этом он ничего предосудительного не увидел. Водки было много, картежников, жаждавших облапошить глупого русского, — и того больше. Но вот сколько было выпито и какой частью тела к нему повернулась картежная судьба, Русской при всем старании вспомнить не мог. Он лежал в шатре цыганского барона, и на нем были хромовые сапоги, плисовые штаны и кумачовая рубаха. Кумачовая рубаха странно топорщилась у него на животе, словно Илья Константинович разъелся неожиданно быстро или был беременным. В последнее верилось с трудом, а поправиться за один день до такого состояния было невозможно. Илья Константинович сел, с трудом снял ремень и с оторопью уставился на груду долларов, высыпавшихся из-под рубахи.

Поверх денег тяжело упал новенький, еще в невытертой ворони «вальтер». Откуда взялись деньги и пистолет. Русской вспомнить не мог. Торопливо стащив с левой ноги сапог, Русской зашарил в носке. Золотая кредитная карточка оказалась на месте, но ясности в происходящее не внесла.

В шатер вошел хмурый Роман Михай.

— Здорово, — облегченно сказал Илья Константинович.

— Здравствуй, батька, — отозвался Роман Михай. — Как спалось?

— Погоди, погоди, — затряс головой Русской. — Откуда все это?

Роман Михай равнодушно посмотрел на груду денег, печально вздохнул и сказал:

— Здоров ты, батька, в карты играть. Ох и здоров!

— И много я вчера выиграл? — осторожно спросил Русской.

Цыган снова вздохнул.

— Сначала ты меня раздел, — сказал он. — И Марьяну, черт тебя подери, выиграл. Потом вы с бароном схлестнулись. Кулай Михай тот еще игрок, а вот против тебя не сладил. Сначала он тебе все бабки из нашего общака проиграл, потом против денег Антарктиду поставил и снова продул, рискнул на табор сыграть — и опять ему не повезло… В общем, теперь ты у нас за главного… — Он снова вздохнул и жалобно Попросил: — Батька, отдай Марьянку. Двенадцать лет с ней живем, пятерых детей нажили…

— Да забирай, — с легким сердцем согласился Русской. — Вот, блин, влип! С Антарктидой ладно, с Антарктидой мы еще разберемся. Что мне с табором делать?

Радостный Роман Михай посоветовал:

— А ты его вечером назад проиграй, — и вспомнил: — Там вчера двое русских приходили. Ну, которым Марьяна гадала. Так они с тобой тоже в карты сели играть.

Илья Константинович похолодел.

— На что играли-то? — хватаясь за сердце, спросил он. — На краба какого-то, — сказал цыган. — Я еще удивлялся, зачем тебе при таких-то бабках какие-то крабы.

— И что же? Цыган развел руками.

— Ты опять выиграл! Потом они с тобой на их новый пистолет играли. Хороший пистолетик, новый совсем. — Михай досмотрел на новоявленного барона, картинно развел руками и сказал: — И они тоже проиграли! Пьяные были, в оправдание киллеров добавил Роман Михай.

Илья Константинович долго ломал голову, пытаясь вспомнить своих партнеров по игре, но в памяти всплывали лишь взвизгивающие цыганки, угрюмые бородатые морды и мелкие, назойливые, как комары, цыганята, выпрашивавшие у него деньги.

— Рубаху не отдашь? — глянул на него карим глазом Роман Михай.

Русской подумал, махнул рукой и принялся через голову Стягивать кумачовую рубаху.

— Сапоги со штанами тоже бери, — сказал он, чуть задыхаясь от усилий.

Цыган восхищенно всплеснул руками.

— Ай, ромалэ! Настоящий цыган — для друга последней рубахи не пожалеешь!

Похвала и лесть цыгана Илье Константиновичу были приятны, и он не стал объяснять, что в адидасовском костюмчике и рибоковских кроссовках чувствует себя гораздо удобнее.

Глава 23