- А назовите его Робинзоном, - безмятежно сказал Остерманн. - Славное имя - Робинзон Крузо... Попугай на острове кричит ему: "Бедный, бедный Робинзон Крузо!" Представляете?
      Дефо помолчал.
      - Откуда вы взяли это имя? - спросил он.
      - Да так. - Остерманн потянулся за табакеркой, но остановился. - Глупое дело, моего мясника в Петербурге так зовут.
      - Буду счастлив презентовать вам мой труд по выходу его из типографии, сказал Дефо.
      - Знать бы только, где вас найти...
      - Знать бы только, где я к тому времени буду! - ответствовал собеседник.
      Они негромко, но с чистосердечием посмеялись.
      - Поговорим о деле, - предложил Дефо.
      - Почему бы и нет? - ответно усмехнулся Остерманн.
      - Не буду лукавить, союз с Россией Англии был бы очень выгоден, становясь серьезным, заметил англичанин. - И в торговых отношениях с вами многие в достаточной степени заинтересованы. Нам нужен корабельный лес, нам нужна пенька, деготь, медная и железная руда. Впрочем, России мы тоже могли бы ответно поставить достаточно нужного и ценного для нее. Но! - Дефо поднял палец. - Среди политических партий, парламента и правительства у россиян и Петра Алексеевича немало союзников и еще больше врагов. Думается, что будущий союз еще долго будет оставаться в проектах. Тот же Мальбрук, черт бы его побрал, ведет двойную игру.
      - Притворяется другом, будучи по натуре змеей, - понимающе кивнул Остерманн.
      - У вас образный язык, - заметил Дефо.
      - Писать не пробовали?
      - Где уж, - уныло сказал Остерманн. - Русские моего немецкого не разумеют, соотечественники же русского моего не понимают.
      - И все-таки я вижу в нашей встрече определенные резоны, - сказал Дефо. Пока государи меж собой сговариваются, подданные их делают державы сильными и могучими. Я уполномочен сделать вам определенные предложения.
      - Я тоже, - сказал Остерманн.
      Они снова посмеялись. Англичанин достал из дорожной сумки пузатую фляжку, обтянутую прутковым каркасом, и предложил Андрею Ивановичу выпить.
      - Старый добрый эль, - сказал он. - Греет тело и душу.
      - Благодарствую, - сказал Остерманн и подношение принял без лишней щепетильности и стеснительности.
      Эль действительно грел и тело, и душу. Он даже кости согревал. Выпив еще немного, тайные дипломаты почувствовали друг к другу особое расположение, которое, как правило, вызывается откровенностями беседы и общностью нечаянных пороков.
      - Так вот, - сказал Даниель Дефо. - Может случиться так, что договор так и не будет подписан. Разумеется, что мы многое потеряем, если судьба разведет нас в разные углы европейской квартиры. Но мы можем противостоять этому.
      - Что предлагаете вы? - поинтересовался немец, снова принимаясь нюхать табак.
      - Информацию, - сказал Дефо. - Поставки оборудования через третьих лиц, включая и то, что годится для горного дела. Корабельное оснащение, карты... Металлургическое оборудование...
      - Все?
      Дефо засмеялся.
      - Mein lieber Freind, - сказал он. - Откроем карты. Я всегда считал, что чрезмерная осторожность порождает ненужную подозрительность. Если уж мы заочно хорошо знакомы... Наше соглашение, разумеется, будет касаться и сотрудничества тайных служб. Скажем, внедрение российской агентуры через третьи страны, обмен разведывательной информацией, взаимная тайная дипломатия...
      - Что вы потребуете взамен?. - поинтересовался Остерманн.
      - Пшеницы, пеньки, льна, корабельного леса, дегтя, - принялся деловито загибать пальцы англичанин. - Разумеется, что русским купцам будет обеспечен режим высшего благоприятствования.
      - Любовь со взаимностью, - сказал Остерманн.
      - У нас неплохие позиции в Порте, - сказал англичанин.
      - Звучит неплохо, - признал посланец русского государя. - Пожалуй, мы можем договориться.
      - Главное, не обращайте внимания на маневры политиков, - предупредил англичанин. - Политики часто губили многие благие начинания. Остерманн согласно кивнул головой.
      - Вы не призываете нас отозвать из Англии своих шпионов, - с легкой усмешкой сказал он. - Это радует.
      - Ежели вы их отзовете, то кто же будет гарантом тому, что соглашение будет соблюдаться в достаточной степени? - удивился англичанин. - И потом, мы обещаем вам, что будем делиться некоторыми секретами, но это вовсе не значит, что мы будем делиться всеми секретами. Чтобы овладеть некоторыми, вашим шпионам придется достаточно попотеть.
      - Разумеется, что за вами кто-то стоит, - задумчиво сказал русский посланник.
      - Резонное замечание, - раздвинул в улыбке полные губы англичанин. Разумеется, что за спиною у меня в достаточной степени влиятельные люди Англии, которым очень нужны дружеские связи с Россией, даже если эти связи будут тайными.
      - И вы возьмете на себя обязательство помочь бедному Паткулю, крови которого так жаждет неразумный шведский король?
      - Думается, что он может избежать казни, - уклончиво сказал Дефо.
      - Но о выходе дружественной английской эскадры в Балтийское море не может быть речи? - догадался его собеседник.
      - Это уже парламентские прерогативы, - сухо сказал англичанин. - Мы же обсуждаем возможное. Я привык говорить о реальном и не люблю строить замки из песка, сии замки, как правило, оказываются крайне непрочными.
      Остерманн немного подумал.
      - Разумеется, что ваши предложения оформлены письменно?
      - Разумеется, - сказал Дефо и вытащил из-за обшлага дорожного камзола тугой пакет. - Сами понимаете, что оформлен он моей рукой, нельзя позволить, чтобы к возможному заговору, каким может быть расценен наш приватный разговор, оказались причастны люди с высоким положением. Это взорвет общественное мнение Англии, и тогда будет бесполезно кому-нибудь доказывать, что мы действовали исключительно во благо страны.
      - Зо, зо, - согласился Остерманн. - В свою очередь, я передаю вам наши протоколы. Из них вы можете увидеть, что мысли влиятельных политиков России движутся сходным путем.
      - Вы исключительно приятный собеседник, - галантно сказал англичанин. - Я почел бы за подарок судьбы, доведись нам побеседовать за хорошим бочонком эля, ведя беседы об отвлеченных предметах. Может быть, вы сумели бы несколько задержаться? Здесь неподалеку есть уютный постоялый двор, в нем неплохая кухня, а в погребах у хозяина найдутся напитки на самый взыскательный вкус.
      - Увы, - ответствовал Остерманн. - Не могу забыть, уважаемый Даниель, что я всего лишь гость на благословенной английской земле, и кроме того инкогнито. Уже вечер, и мне пора двигаться в обратный путь. Мне кажется, однако, что это не последняя наша встреча. Может быть, в следующий раз мы найдем время и для отвлеченных бесед.
      Он приоткрыл дверь кареты и ловко выскользнул на землю.
      - Счастливой дороги, - сказал англичанин. - Хотя я и в некотором недоумении. Вы пришли со стороны моря, а я не видел парусов. Уж не обращаетесь ли вы в чайку, господин Остерманн?
      Русский посланник рассмеялся.
      Как мы найдем друг друга в следующий раз? поинтересовался он.
      - Назначьте время сами, - безмятежно сказал Дефо.
      Опубликуйте в своих "Ведомостях" что-нибудь о светлейшем князе и его будущих поездках. А место останется прежним. Разумеется, вам придется делать некоторое упреждение, ведь "Ведомости" достигают Англии не сразу. Нас разделяет немалое расстояние!
      - Прощайте! - Остерманн крепко пожал руку английскому коллеге и шагнул в окруживший карету густой альбионский туман.
      Некоторое время Дефо сидел неподвижно, прислушиваясь к удаляющемуся шуршанию шагов, потом покинул карету и двинулся вслед за недавним собеседником. Когда он оказался на берегу, то Остерманна там уже не было. Над проливом стоял туман, и из тумана доносился скрип уключин и негромкое шлепанье весел о воду. Звуки удалялись, потом прекратились, и Даниель Дефо с огромным удивлением услышал плеск волн и громкое сопение, словно всплывший кит прочищал свой дыхательный тракт. Покачивая головой, Даниель вернулся к карете, сел на место кучера и тронул лошадей.
      "Как он мне предложил назвать моего героя? - неожиданно подумал он. - Да, Робинзон Крузо... Забавно, очень забавно..."
      3. КРОТКАЯ ВОДА
      Возвращение к родным берегам, да еще после успешного выполнения дела порученного и славной виктории, в которой ты за поругание флага российского отомстил, дело торжественное и ответственное.
      Григорий Суровикин с горшочком краски и кистью сидел, откинув холсты, и неторопливо дорисовывал на борту подводки крест. Это уже был пятый крест, и каждый из крестов означал удачно потопленное вражеское судно.
      Рядом с Суровикиным на корточках сидел юнга Степаша Кирик и даже язык высунул от усердия, словно не казак, а он сам этот крест на борту славного подводного корабля рисовал.
      - Дядька Гриша, - с жалостливым выражением на лице попросил Кирик. - Дай кисточкою мазнуть!
      Суровикин отодвинулся чуть и склонил голову, любуясь своей работой, потом с некоторою неохотою дал мазануть по кресту свежей краской и юнге. Степаша вожделенно обвел крест на дубовом корпусе и с сожалением вернул кисточку казаку. Соскучась по детям, Суровикин с большой симпатией относился к юнге, даже порой сладкие пастилки для него у капитана Бреннеманна воровал. Капитан о том ведал, но относился к тому со снисходительностью, он сам нередко юнгу теми же пастилками оделял.
      - Небось страшное дело - мины под вражьи корабли закладывать, - с легкою задумчивостью сказал Степаша Кирик.
      - А то, - почти с мальчишеской горделивостью сказал Суровикин. - Главное дело доверяется. Бывало, семь потов прольешь да восьмым умоешься, пока крюк во вражье брюхо ввернешь! Это тебе, брат, не с шелобайщика-ми в орлеца на пристани дуться!
      - Дядька Гриша, - снова заладил свое мальчишка. - А когда вы меня под воду возьмете? Обещали же однажды, да все с обещалкиных не выйдете!
      Григорий промыл кисть, прикрыл крутой гулкий бок подводки и сказал, тайно показывая на капитанский мостик, где толпились бравые капитаны с трубами подзорными в руках.
      - А это тебе, брат, не со мной договариваться надо, а с капитаном Иваном Мягковым. Подойди да с ласкою попроси. А как спросит, умеешь ли грести, ответствуй, что можешь. Глядишь, кто-то из загребных прихворнет, а как замена понадобится, капитан про тебя и вспомнит'
      - Суров он больно, - сказал мальчишка. - К такому и подходить боязно. Пойдешь с душою, а вернешься с отказом.
      - Терпи, казак, - сказал Суровикин ободрительно.
      Атаманом будешь! Степаша, ты вот мне скажи, как ты на корабль-то со своей боязливостью попасть угораздил?
      Мальчик погрустнел.
      - Родился-то я в Корельском посаде, - сказал он. - Отец корелянин был, мать русскую взял. Род наш на Мурмане промышлял, у Семи островов. Знаешь такое место? Знатно там, природа ласкова да и удача рыбацкая великая бывает. Как отец живой был, так мы ничего себе жили, папка мой по праздникам даже монпансье и медовые пряники покупал. Вкусные пряники были, вкуснее пастилок, коими ты меня с капитаном угощаешь. А как отец потонул, мать в поденщицы пошла да простыла на работах сильно и померла.
      Меня мужики и взяли на карбас зуйком. Палубу драить, дела мелкие сполнять... А куда деваться было, инако прямо с голоду умирай... Шел мне тогда осьмой годок.
      По осени хозяин карбаса Никита Желанный подрядился в Норвегу триста пудов жита доставить. Море беспокойным было, у нас примета такая, что моря пуще бояться по осени надо. Сам знаешь, чаще всего в море без воротиши по осени уходят. Нам всем боязно было в море выходить, да подряд сполнять надо. Желанный человеком хорошим был, да малость жадноватым, потому и гарчил на людей и в дело, и не в дело.
      И поплыли. Только море подшутить лихорадно решило. За Танагубой пала непогода лютая. Положило карбас вдоль волны, трое рыбаков, что за киль ухватиться успели, да я сам и уцелели тогда. Только недолго нам жизни радоваться было, сутки океан-батюшка нами ровно детскими забавами игрался. Лежим на побочине, слабеть уже начали. Еще одного в море снесло... А как погибель совсем близко стала, тут и избавитель наш объявился, капитан Иоганн, он тогда в Мурман за пенькою шел... Ну, рыбаки в Мурмане объявились... Кому радость, кому горе великое. А мне, робятенку, и радоваться некому. Сел на причале, плачу. Тут капитан Иоганн ко мне и подошел. Выслушал, слезы мои осушил. Идем, говорит, киндер, я из тебя моряка делать буду. Третий год с ним плаваю, с ним и на флот государев пришел...
      Он человек хороший, он меня по-немецки изъясняться учит, картографии да штурманским наукам обучает, к корабельному делу пристроил.
      - Горька твоя судьба, Степаша, - прочувствованно сказал казак. - Только вишь, мир не без добрых людей. Учись с охотою, как года подойдут, государь тебя в Голландию морскому делу обучаться пошлет. Капитан ом. станешь, кораблем великим будешь командовать. Да что капитаны, ты еще, глядишь, и в капитан-командоры выйдешь, а то и до шаутбенахта дойдешь, такие, как наш Иван Николаевич, у тебя в подчинении будут!
      Они посидели на холстах под боком у подводки, потом Суровикин с неохотою встал, поглазел на кричащих за кормою "Посланника" чаек, потянулся и предложил:
      - А айда, Степаша, ко мне, я тебя колотым сахарком угощу.
      - Не хочу я сахару, - взросло сказал мальчишка. - Я лучше к загребным схожу. Гаврила Рябиков там с досугом невод плетет, меня учить обещался.
      - Нехитрое это дело - рыбу в невода ловить, - сказал Суровикин. - Вот ты, Степаша, пробовал когда ловить велику рыбу на уду с голым крючком?
      - Да разве так можно? - усомнился юнга. - Рыба ж не дура, дядя Гриша, она наживу любит.
      - А вот будем в отдыхе на берегу, - пообещал казак, - пойдем мы с тобой на залив, там я тебя и поучу. Мои-то умеют, отца иной раз облавливают!
      Мальчишка ушел к загребным. Григорий Суровикин постоял немного, подставляя обветренное лицо свое солнцу да ветру, потом огляделся воровски по сторонам, убедился, что никто за ним не смотрит, откинул холст, с удовольствием окинул взглядом рисованные кресты, колупнул краску на одном из них безымянным пальцем и засмеялся от нахлынувших чувств радости да гордости за удачно выполненные дела.
      Глава девятая
      I, О РЫЦАРЯХ ПЛАЩА И КИНЖАЛА
      Для подыскания шпиона в чужом государстве немалое искусство надобно. Жадному - усыпь путь ефимками, мимо десяти пройдет, к одиннадцатому потянется. Падок до женщин - окружи красавицами, одной из них и достанется из любовника веревки вить да государственные секреты вытягивать. Третий рожден с авантюрною жилкой, такому жаждется с риском жить, так ты ему дай этот риск, он тебе и приплачивать станет за то, что столь выгодно устроился в жизни. Четвертый карьеры жаждет, так ему надо вовремя путь впереди расчистить и помочь преуспеть в государственной пользе, а как исполнишь сие, и этот твоим будет. Любви промеж вас особой не случится, а вот уважение и чувство взаимной необходимости рядом держать будут. А есть и такие, за кем грехи тайные тянутся. Один сладострастным мужелюбцем живет, другой - руки в казну запускает, еще у одного покойник в сундуке таится. Узнай их тайные грехи да пристрастия, станешь владеть ими и подталкивать к выполнению надобного. Но самые главные твои помощники - те, кого зависть гложет. Такие ко всем с презрением относятся,
      всех подозревают и пристрастно приглядываются к окружающим, грехи и пороки у них выискивая. Все им кажется, что недооценивают их способности и усердие, вот и поглядывают они по сторонам, чтоб настоящего ценителя найти. Похвали его в нужное время, о способностях великих скажи, заметь несоблюдно, что-де не там живет человек, в иной стране и оценили бы по уму, и для способностей простор достаточный дали бы. А привыкнет человек этот мнительный к лести твоей да пожеланиям славным, бери его, как налима в коряге, голыми руками, он тебе не токмо государя своего отдаст, но и отечества, его не оценившего, не пожалеет.
      Шпионы разделяются на три категории - одни из них имеют ум наблюдательный и размышлениями своими способны до истины добраться. Такие обычно занимают посты и доступ имеют изрядный к тем знаниям, что разведчик для пользы своего государства с великим риском добывает, - тайные задумки государя своего, планы военные, сведения о запасах, международные дела да влечения.
      Другие к оному не способны и могут использоваться лишь как добытчики слухов, светских сплетен, сбора сведений о тайных пороках и пристрастиях более вероятных кандидатов для тайных приискных дел.
      Третьи и к тому не пригодны, а потому могут использоваться лишь для самых грубых дел - посеять панику, диверсию совершить, неугодного человека убрать, а то и просто - нужные слухи своевременно распускать.
      Счастлив тот, кто в своей горсти держит шпионов всех видов, такой готов ко всему, и уподобить его можно искусному живописцу, который полной палитрою красок и оттенков пользуется, а потому и картина у него выходит искусная и живая.
      Петр, не желая войны сразу с двумя неприятелями, пытался заключить мир, и все равно ему было, с кем этот мир будет заключен - с Портою или шведским королем. Посланник государя в Константинополе граф Толстой обладал циничным изощренным умом, но и ему приходилось туго - в соперниках у него был французский посол в Стамбуле барон Шарль де Ферриоль. Еще в марте одна тысяча семьсот шестого года французский политический интриган в меморандуме на имя султана Ахмеда III писал: "Все толкает московского царя на войну с Турцией настроение у греков и валахов и его чрезвычайная амбициозность. Поэтому надо опередить царя и напасть на него, пока он не может справиться со Швецией". В начале 1707 года Толстой через своих шпионов сумел ознакомиться с многочисленными посланиями французского посла. Незамедлительно он принялся возражать, но чаще эти возражения имели вещественную форму - деньги и подарки, - вот был язык, который без особого переводу понимали приближенные турецкого султана. Петр Андреевич Толстой с удовольствием доносил Головкину, что труды французские и подарки Ферриоля пропали даром, а ему, Толстому, обошлись все хлопоты в несколько шкурок горностая и четыре пары соболей. Понятное дело, кому пошли эти подарки - в Турции запретили носить Соболя всем, кроме султана и его визиря.
      Тайное соглашение с англичанами оказалось выгодным - английский посол Саттон и голландский посол Ко-льер выполняли указания своих правительств и сдерживали Османскую империю от нападения на Россию. Нельзя сказать, что усилия их были односторонни - вездесущие шпионы сообщали также, что морские державы опасались вступления Карла в испанскую войну в союзе с Францией, а потому осторожно подталкивали его к войне с Петром.
      Но еще более важным было все-таки предотвратить союз Турции и Швеции против государства Российского. Дружеские отношения султана со шведским королем и его ставленником в Польше Станиславом Лещинским служили усилению антирусских настроений в Стамбуле. Уже назначен был крымским ханом Девлет-Гирей, лозунгом которого была война против России. "Резать неверных - значит совершать дело, угодное Аллаху", - говорил Девлет-Гирей. Он и ханство Крымское принял в надежде, что московиты навсегда будут отдалены от благодатных крымских берегов.
      В этих условиях ставка делалась на иждивения. "Садко" и "Посланник" крутились близ турецких берегов. Ночами золото с подводки, маскируемой искусно под большую лодку, перегружалось на фелюги. Туркам о том донесли. Однако, сколь их корабли ни бороздили турецких прибрежных вод, следов контрабандной лодки не сыскивалось, однажды лишь ее, казалось бы, засекли, да тут же потеряли из виду.
      Иной раз казалось, что еще немного - и счастье улыбнется туркам. Однако кысмет! Не было удачи турецким галерам! Гаджи-бей усердствовал более иных и лунной ночью лично наблюдал в зрительную трубу малую плоскую лодку, движущуюся вдоль турецкого берега. Уверенный в удаче, Гаджи-бей приказал сыграть тревогу и двинулся на перехват лодки, уже готовя гранаты и мечтая о щедрой султанской награде. Увы! Редкое облачко нежданно заволокло жирную луну, а когда та освободилась из плена, на месте, где замечена была лодка, плавно катило к берегу свои волны спокойное море.
      - Иблисы! - суеверно отмахнулся Гаджи-бей. - Это иблисы помогают неверным!
      - Жаль, что луна зашла за облака, - заметил ему помощник. - Если бы не облака, вы, достойнейший ага, захватили бы и иблисов. Не вижу вам равного на морях.
      Ни Гаджи-бей, ни его помощник даже не подозревали, что в ангелах-хранителях у них был сам русский царь, повелевший подводникам своим блюсти тайну, а спасительницей нежданной стало облако, затмившее луну, - ведь у Григория Суровикина давно чесались руки опробовать в деле самодвижущуюся подводную мину, коей с недавних пор оснащена была подводка.
      Погрузившись на глубину, экипаж "Садко" некоторое время выжидал, пока турецкая галера не пройдет стороной. Гребцы лениво шевелили веслами, удерживая лодку на месте. Наконец капитан Мягков выдвинул подзорную трубу. Треугольные паруса галеры канули в густом черноморском мраке, курсом на Зонгулдак. Мягков выждал еще некоторое время, потом дал команду на всплытие. И вовремя - от турецкого берега уже скользила черным призраком просмоленная рыбацкая фелюга. Экипажем на этой фелюге были армяне, мечтающие о независимости, а потому служившие российскому посланнику не за страх, а за совесть.
      Толстой средств на иждивения не жалел. Турецкий визирь Хасан следил за русским послом, поэтому с большой информированностью сообщал, что за несколько лет Толстой роздал в различных местах около трех тысяч кошелей, или полтора миллиона талеров. Вот цена была мира с султаном Ахмедом, несомненно, что не все досталось его приближенным, чему-то радовался и сам султан.
      Бывший участник стрелецкого бунта действовал в Стамбуле нагло, государю своему служил верно и с уме-лостию. Тайная палитра у него была полна всех красок и всех оттенков, поэтому рисовал он в отличие от барона де Ферриоля живописные масляные портреты, в то время как у того чаще случались гравюры по типу немецких - сплошь черный да белый цвета, без малейшего оттенка.
      Вовремя сказанное слово опасения значит ничуть не меньше врученного кошеля с талерами или ефимками. А если к тому присовокупить донесения о небывало большом количестве русских пушечных кораблей, якобы появившихся на Азове, то и султан проявлял некоторую осторожность, тем более что любимые наложницы его ночами с усердием отрабатывали появившиеся у них золотые редкостные украшения. Они нежно уговаривали Ахмеда не рисковать благополучием государства и выждать более благоприятных времен.
      А дела государственные в самой России были не столь уж блестящими. В конце 1707 года на гвардейский отряд князя Юрия Долгорукого, что занимался поимкой беглых в казацких землях, напали казаки и всех беспощадно побили, включая и князя. Командовал казаками атаман Кондратий Булавин, которому не нравились новые порядки, насаждаемые Петром Алексеевичем. Булавин разослал везде прелестные письма. Пока царь воюет, он надеялся отстоять казацкие вольности и ввести на их землях самоуправление. Оставить сие без последствий было никак невозможно, и на борьбу с восставшей чернью пришлось бросить тридцать тысяч регулярного войску, ведь казаки предательски били в спину и без того ослабленного войной государства. Ах, Булавин! Предательски ударил атаман в спину Азову, что готовился к отражению вероятного турецкого нападения, сошелся в переговорах с калмыками да ногайцами, да и с турками принялся казацкие политесы крутить, обещая оным, что ежели государь не пожалует казаков против прежнего, то они от него отложатся и станут служить султану, и пусть султан государю не верит, что мир ему желанен; государь и за мирным состоянием многие земли разорил, также и против султана корабли и всякий воинский снаряд готовит.
      Вот уж подлость казаческая! Граф Толстой сил и золота не жалеет, чтобы султана в миролюбии убедить, а тут и шпионов заводить не надо - правда и неправда сплетутся в узел единый и станут средь турков недоверие к словам дипломатическим сеять!
      И башкиры бунтовали. Не нравилось кочевникам, что на землях их заводы ставить стали и налоги великие на ведение войны брать. Раньше как было? Уплатили положенный ясак и свободны, как кобылицы в зеленых лугах, а теперь и кобылиц не остается - берут коней да кобылиц для нужд царской конницы! Да и комиссары, что сбором скота и поимкой беглых занимались, жестоки не в меру были. Одного такого, Сергеева, в конце концов за тяжелый характер и издевательства повесили в Казани, а потом и далее пошли - сожгли и разорили триста деревень и убили да в плен увели тринадцать тысяч русских. И ведь чего удумали - такоже на поклон к туркам пошли, выражая желание перейти под султанское покровительство или крымского хана благоволение заслужить - дай-де хана для управления Башкирией! А на плаху за измену не желаете?
      Озноб да пожары сотрясали империю, и лекарства для того, чтоб жар сих болезней усмирить, требовались крепкие - иначе как плахами да виселицами и не вылечишь!
      2. ЦАРСКИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ
      В начале января государь Петр Алексеевич, получив от любимца своего Меншикова депешу об очередной виктории, отправился в Польшу. Узнав, что шведская армия движется к Гродну, не медля ни дня, государь приказал занять Гродненский мост и стоять стойко, а буде неприятель настойчив в атаках - мост рубить, но Карла с его гренадерами в Гродну не допускать. Сам же отправился в Вильно.
      Однако назначенный к Гродненскому мосту бригадир Мильфельс поражен был изменою и позволил шведам занять Гродно сразу же после отъезда государя. За сие приказано было его арестовать и поступить с ним сурово, но Мильфельс, иудино семя, бежал. Карл же занял город всего с шестьюстами гренадеров. Узнав о том, государь послал в Гродно трехтысячное войско, чтобы полонить короля. Но шведскому государю, этому долговязому недолетке, и здесь способствовала удача, хотя лихая конница порубала в капусту шведский корпус, стоявший у дома короля. Карл сумел отбиться и уйти, не попав в неволю.
      Петр Алексеевич дал распоряжения генералам и в марте 1708 года прибыл в Петербург, оставив войско на надежных и верных воинских начальников своих.
      Петербург строился, и кипучая жизнь города восхищала царя. Осмотрев все, он на буере поехал в Шлиссельбург встречать родственников. Царицу, невестку с дочерьми и своих сестер Петр Алексеевич встретил за восемь верст от крепости и въехал царственным кортежем в оную при великой пушечной стрельбе. После обеда и некоторого отдыха в крепости кортеж прибыл в Петербург. В честь прибывших женщин дан был бал, под коий Петр Алексеевич занял хоромы князя Меншикова, благо с винами да провиантом в доме князя было не в пример более вольно, нежели во дворце самого царя, да и просторы залов позволяли кружиться в бешеных контрадансах, меняя сорочки.
      Капитан-лейтенанты Раилов и Мягков были призваны к государю, который удостоил любимцев наградами, представил сиятельному семейству и собственноручно налил каждому по чаше пуншу, который тут же был подожжен. Капитан-лейтенанты мужественно, хотя бы и несколько привычно, хлебнули подлинно огненного зелья, приведя тем в смятение и восторг царствующих дам.
      Дамы довольно откровенно оглядывали господ капитан-лейтенантов, Иван Николаевич смущался и краснел.
      - А что, капитан-лейтенант Раилов, - спросил государь в самый разгар веселья, - хорошо ли живется тебе с молодой женой? Слышал я, что в прошлый год взял ты за себя Аксакову-Мимельбах, так ли это?
      Яков непринужденно признался и прибавил, что жилось бы им с молодой супругой славно, только вот не виделись они давно, ведь Варвара Леопольдовна живет в тятином поместье, а это куда как далеко от Петербурга.
      - Вот и пора уж семьей перебираться к морю, - заметил государь, топорща усы и по-кошачьи кругля глаза. - Быть здесь новой столице российской, к тому все идет. А что, Яков Николаевич, брат твой, капитан-лейтенант Мягков, женился тож или по-прежнему вольным кораблем по жизни плывет?
      - Вольно плывет, государь, - сказал капитан-лейтенант Раилов. - И слышать о женитьбе не хочет.
      - Ну и славно, - засмеялся Петр. - Я сам ему невесту приищу. Эй, капитан-лейтенант-Мягков, согласен ли ты, чтобы государь твоим сватом выступил? Не разгневаешься ли на него за сию нахальную вольность?
      Придворные засмеялись, сестры царя Наталья, Мария да Феодосия с лукавыми улыбками принялись переглядываться, чем вконец смутили бравого моряка.
      - Государь, - сказал Мягков, - рано мне еще жениться, не чувствую в себе стремления к семейному уюту...
      - Врешь, врешь! - весело перебил его Петр. - Каждый моряк нуждается в крепкой гавани за своей спиной. Даешь ли ты мне, капитан-лейтенант, право найти тебе супругу по своему усмотрению?
      - Государь, - снова начал Мягков, и голос его задрожал. - Не смею скрывать от тебя, что сердечная рана меня мучит...
      - Вот и славно! - с жаром воскликнул царь. - Тем более надлежит тебе в брак вступить, чтобы счастливой семейной жизнью душевные травмы превозмочь. Еще раз тебя спрашиваю, капитан-лейтенант, желаешь видеть меня своим сватом?
      Иван Николаевич покраснел и смутился еще больше.
      - Решено, - объявил государь. - Обещаю тебе, капитан-лейтенант, что найду тебе супругу по душе. Ну, может, крива будет или пышностями отлична, так это и к лучшему, в семье будет спокойно и благополучие семейное на том держаться будет!
      - Государь! - жалобно выкрикнул Мягков. Стоящий рядом Апраксин незаметно, но больно толкнул парня в бок мясистой ладонью, пальцы которой украшены были драгоценными перстнями:
      - Молчи, дурак! Целуй государю руку да благодари!
      - Решено! - сказал Петр Алексеевич. - Завтра едем свататься. Потом благодарить меня будешь. - Он подмигнул капитан-лейтенанту Мягкову, хитро прищурился и приказал: - А ну налейте ему, а то от радости на капитан-лейтенанта истинно столбняк напал! Не каждому такое выпадает, что государь сам ему сватом вызывается быть! Завтра же поутру жду тебя при дворе! Приказываю быть в мундире и при шпаге, чтобы бравым видом своим ты невесту с первого взгляду в полное восхищение привел!
      Час спустя пьяный Иван Николаевич жарко дышал в лицо брату:
      - Утоплюсь! Ей-ей, утоплюсь! Не надо мне государевой невесты, не люба она мне будет! Слышишь?!