Анастасия, прикрыв серые свои глаза, гладила мягкие волосы Ивана, и только Богу сейчас было известно, о чем могла думать поморская вдова, о любви молоденького .мичмана, которому, вполне вероятно, суждено сложить живот свой во славу государя и Отчизны в первом же бою.
      5. СМОТРИНЫ ГОСУДАРЕВЫ
      Государь Петр Алексеевич стоял на берегу, нервно постукивая прутиком по кожаному голенищу ботфорта.
      Корнелий Крейс сунулся к нему одутловатым лицом, торопливо зашептал что-то на ухо по-немецки. Курила Артамонов присел в сторонке на лобастый камень в шапке оленьего моха. Сбоку камня темнели какие-то сморщенные грибки. С Беломорья веяло свежим ветром.
      Петр внимательно слушал наперсника и друга, нетерпеливо кивая. Потом обернулся, глазами ища Курилу.
      - Волнуешься? - спросил.
      Курила встал, неторопливо и без подобострастности подошел к государю. Государь был высок, но и Курила ростом ему не уступал, а статью, пожалуй, и превосходил даже.
      - Немного есть, Петр Алексеевич, - сказал он. - Не каждый день государю на внимание свои труды представляешь.
      Петр поднял подзорную трубу, поднес к глазу, оглядел залив. На оловянно поблескивающих волнах покачивалась одинокая шкуна. Еще несколько часов назад Петр вместе с адмиралом Крейсом облазили все закоулочки шкуны и убедились в отсутствии минных зарядов в оной. На ней же и в залив испытательный прибыли, а до берега добрались на заранее приготовленном ялике.
      - Что-то не видно твоей подводки. - Редкие усы Петра вздернулись в насмешливой улыбке.
      - Кабы видна была, государь, - сумрачно молвил Курила, - толку было бы от моей работы.
      Петр остро глянул на корабельного мастера.
      - Посмотрим, посмотрим, - хмыкнул он и что-то сказал по-немецки, оборотясь к Крейсу.
      Адмирал сидел на корточках, раздвинув в стороны острые колени, и с великим любопытством палочкой шевелил морскую звезду. Услышав царя, Корнелий Крейс поднял голову.
      - Так есть, мин херц Питер, - подтвердил он. - Дорога к звездам всегда лежит через тернии.
      Петр снова прильнул к трубе. Видно было, что царя одолевает нетерпение.
      - Дуришь ты голову, плотник, - дернул он щекой. - Отвлекаешь от дела занятых людей. Ты мне вот что скажи почему подводкою судно названо? Диковинно название больно.
      - Сие проистекает из сущности оного судна, - начал неторопливо объяснять Курила. - Во-первых, судно движется под водой, а во-вторых, призвано оно подводить заряды под вражеские корабли... А "Садко" мы ее назвали, потому как...
      Внезапно на море раздался оглушительный взрыв, что заставил корабельного мастера замолчать. Над шкуною встал фонтан бурлящей воды. Петр жадно смотрел в подзорную трубу. Крейс поднялся и тоже торопливо прильнул к окуляру своей трубы. Шкуна, разломленная взрывом надвое, быстро тонула. Скрылись в поднявшемся водовороте корпуса, мелькнули зачехленные мачты, потом на месте затонувшего судна вздулся небольшой водяной бугорок и сразу же сгладился. Там, где совсем недавно стояло на якоре судно, катились медленные и ленивые волны.
      Государь отнял трубу от слезящегося глаза.
      - Ты что-нибудь видел, Корнелий? - спросил он.
      - Нит-шего, кроме утонутия судна, - флегматично отозвался Крейс, продолжая наблюдение.
      На волне медленно плеснулась, приходя в себя, оглушенная взрывом рыбина.
      - Ну, - сказал Петр Алексеевич. - Где же твоя подводка, Курила?
      Секретное судно он уже видел и все его излазил с природным своим любопытством. Даже погрузиться в морские воды великое желание изъявил, но Курила тому с твердостью воспротивился: "Не дело, государь, тебе в пекло самому лезть, для того у тебя и подданные существуют".
      Курилу Артамонова поддержал адмирал: "Государь у отечества один, назидательно сказал он. - Не стоит рисковать будущностью российской ради удовлетворения мимолетного любопытства. Будь мудрым, Питер!"
      Теперь государь желал увидеть судно, пустившее ко дну рыбацкую шкуну, но более - сделавших это людей.
      Он вновь прильнул к подзорной трубе. Однако глядел он вдаль, а потому не заметил блеснувшего в двадцати саженях от берега стеклышка и не подозревал, что его самого сейчас разглядывают командующие ею мичмана. Оставляя за собою расходящиеся усы волн, труба двинулась к берегу, медленно приближаясь к месту, где стоял государь со своими спутниками.
      С шумом разошлась вода. Петр с растерянностью оторвался от подзорной трубы и увидел, что в пяти саженях от него, медленно расталкивая воду, появился выпуклый верх подводки с горбом бочонка.
      - О mein Gott! - потрясение выдохнул Корнелий Крейс. Donnerwetternocheinmal!
      Поднялась откидная крышка на бочонке, и на скользкую мокрую поверхность подводки, огороженную низкими леерами, выбрался, салютуя государю, Иван Мягков. За ним показался Яков Раилов, следом - голый по пояс волосатый Григорий Суровикин.
      - Виват! - вскричал он с радостным нахальством. - Виктория, государь! Полная виктория!
      Петр Алексеевич захохотал.
      Подводка меж тем приблизилась к берегу, и стало видно, что нос ее обит железами. Уткнувшись носом в песок, судно замерло. Коротко прогремели барабаны, опуская грузы на дно.
      - Всех на берег! - с хищным нетерпением велел государь и ликующе глянул на спутников.
      На берегу выстроилась команда "Садко". Первым в маленькой шеренге стоял мичман Иван Мягков, следом - мичман Яков Раилов, за ними выставил грудь с какой-то казачьей наградою уже успевший облачиться Григорий Суровикин, а за ним - все шестеро гребцов: три Гаврилы, два Николая и Григорий. Петр, не делая различий, каждого обнял, каждого прижал к груди и крепко расцеловал.
      - Орлы! Орлы! - восклицал он, переходя от одного подводника к другому.
      Обернувшись к своему спутнику, сказал:
      - Мичманов жалую лейтенантами и пятьюстами целковыми каждого, казачка тремястами рублями и медалью, остальных жалую каждого полусотней рублей.
      Повернулся к невозмутимо высившемуся Куриле, сгреб его в объятия, царски поцеловал в губы и, насмешливо дернув за бороду, сказал:
      - А ты, Курила Фадеевич, проси чего хочешь. Желаешь, дворянством тебя оделю?
      Глава четвертая
      1. ПРИБЫТИЕ В СЕВЕРНЫЙ ПАРАДИЗ
      Санкт-Петербург встретил экипаж "Садко" хмурым ненастьем.
      Строящийся город частию стоял на материке и час-тию на островах, образованных Невой при слиянии с Финским заливом Варяжского моря. Три главных устья реки делили город на четыре главные части, из коих две лежали на островах и две на материке. Малая Невка простирала течение прямо на север, чуть ниже река вновь делилась на два рукава, именованных Большой и Малой Невой. Земля, объятая Малой Невкой и Малой Невою, получила название Санкт-Петербургской стороны, земля между Малой и Большой Невою - Васильевский остров, за Малой Невкой земли получили название Выборгской стороны, а за Большой Невою Московской части, или Адмиралтейской стороны. Из Большой Невы ниже Малой Невки истекала река, названная Фонтанкою, которая, описав полукруг, опять же в Неву вливалась. Подобным же образом с Санкт-Петербургской стороны окружала город небольшая речка Карповка, протекая из Малой Невки в Малую Неву.
      На северном берегу Невы лежал небольшой остров, отделенный глубокими протоками. На сем острове государь Петр Алексеевич в мае 1703 года изволил заложить первое основание города Санкт-Петербурга, построив земляную шестиугольную крепость. Заложена она была-в день Исаакия Далматского - день рождения государя. Его величество изволил своими руками положить первый камень в основание второго фланка бастиона, названного именем Меншикова. Хотя крепость покамест еще была земляной, однако ж бастионы и куртины, фланцы и ор-лионы, кавалиеры и дополнительные постройки в виде кронверка, равелинов и контрогардов исполнены были весьма искусно и с надлежащим старанием.
      Земли в устье Невы были болотистые, необитаемые и бесплодные. Но хотя сии места и казались неудобными к обитанию, положение их ввиду обилия чистых вод и способности к коммерции и к заведению флота уже довольно сильны были, чтобы возбудить в государе великое желание к построению города. Ничто не могло отвратить бодрый дух Петра Алексеевича от столь полезного мероприятия, направленного к соделанию пользы для подданных. Надеялся государь, и не без оснований, что с развитием коммерции войдет мало-помалу в его государство дотоле едва видимый вкус в науках и художествах.
      Имея твердое намерение воздвигнуть в устье реки Невы град, государь Петр Алексеевич принял все потребные меры, чтобы в оном месте укрепиться. Уже в 1705 году земляная крепость начала застраиваться каменным зданием. Внутри оной все были деревянные строения и построенная в 1703 году соборная церковь Петра и Павла, посвященная Новгородским митрополитом Иовом.
      Еще не заложены были все задуманные бастионы, но из земляной крепости вело несколько ворот - к Васильевскому острову, на Большую Неву, Кронверкские. Крепость сию строил архитектор Трезин, он же строил и кронверк, который пока еще вел к завершению.
      Комендантом крепости был полковник Рен. Государь Петр Алексеевич жил в деревянном дворце, построенном два года назад. Оный дворец состоял из небольших брусчатых хоромцев, в длину не более десяти, а в ширину трех саженей. Снаружи дворец был раскрашен под кирпич, а внутри оббит холстом. По сторонам были светелки, а посередине между ними - сени.
      Из дворца государя открывался вид на начатое строительство Адмиралтейства, огороженное земляным валом и палисадником. Неподалеку от государевой обители видны были мазанки торговых рядов. Совсем рядом стоял Посольский дом.
      Поскольку главная часть города была на Петербургской стороне, то и обыватели первые дома свои начали уже строить тамо же. Впрочем, некоторое обывательское строительство начато уже было и на Адмиралтейской стороне, и на Васильевском острове, где выделялись роскошью хоромы светлейшего князя Меншикова, стоявшие на взморье.
      Город только начинал строиться, поэтому преобладало население мужеска пола, однако ж порой и в солдатских казармах слышался задиристый и подбадривающий женский смех. Да и по улицам уже двигались экипажи с гербами, а из экипажей нет-нет и выглядывали прелестные дамы с мушками над кокетливыми бантиком - губками.
      В питейных заведениях подавали не только медовуху и горькие водки, но и гишпанские и италианские вина, голландский ром и немецкие шнапсы, привозимые предприимчивыми иностранными купцами.
      В гавани стояло небольшое и быстроходное судно под государевым флагом со славным именем "Посланник". Команда на нем собрана была из преданных государю людей, и капитаном сего судна был капитан Бреннеманн, которого государю Петру Алексеевичу представил и за коего лично ручался царский наперсник и любимец Франц Лефорт. Именно на "Посланника" под покровом ночи была тайно загружена секретная подводка, после чего выход на берег экипажу был категорически воспрещен. Привыкшая к тайным поручениям и связанными с ними лишениями команда не роптала, более того, моряки с "Посланника" преисполнились гордостию за свою миссию и превосходством над экипажами иных кораблей.
      В Европе шла наследственная война. Австрия, Англия и Голландия выступали противу Франции. Полагали, что и Карл, вторгаясь со своим двадцатидвухтысячным войском в Шлезию и Саксонию, действовал в соответствии с тайным союзом, заключенным с Францией. Петр повелел, чтобы его министр в Вене предложил цесарю выгодную дружбу, о чем одновременно объявлено было польскому, английскому и датскому посланникам.
      В Европе шли прииски подходящих кандидатур для найма в российскую армию. Министру своему Шафирову государь предписывал от своего имени спросить, не нужно ли России вступить в союз противу Франции. Государь лукавил, указ о том уже был подготовлен и мог быть объявлен в любой момент.
      К тому времени вопросы тайной войны приняли особое значение. В лето 1706 года под стражу за измену был взят племянник князя Кропоткина, чуть позже и сам князь. Государь, имея виды на князя, повелел его не пытать. Тяжело болен был граф Федор Алексеевич Головин, ведавший Посольским приказом, жить ему оставалось менее месяца, с его болезнью многие тайные связи в Европе были, к великому огорчению Петра, пресечены. Сам государь пребывал в Киеве, как того требовали интересы Отечества.
      Григорий Суровикин сидел в крепости на гауптвахте за самовольное оставление судна и драку, учиненную в оное самовольное время в питейном заведении купца Боборыкина, что располагалось неподалеку от строящегося
      Адмиралтейства.
      Казак пел грустные песни и баллады, лестью и выгодой подкупал своих стражей и несколько раз в камере, где содержался арестованный, смеялись девки и слышались хлопки стреляющей в потолки финь-шампани. Вот и сейчас, идя темными коридорами, Иван Мягков слышал хрипловатый голос Григория:
      Ах, плавала лебедушка по морюшку, плавала белая по синему.
      Ах да плававши, она, лебедушка, воскликнула песню лебединую последнюю...
      Послышался плеск женских ручек, хвалебные восклицания и поцелуи. Иван неодобрительно глянул на смущенного начальника караула, толкнул с силою дверь. Голый по пояс Суровикин сидел на топчане. Рядом с казаком сидело женское создание лет тридцати, полное жеманства и заметно опьяневшее. Девица все поправляла платье, стараясь прикрыть обнаженное плечо, которое под действием ее старательности оголялось еще больше.
      Григорий посмотрел на вошедших.
      - Забавляешься, соколик? - спросил Мягков. Начальник караула зло оглядывал смущенных часовых, и губы его шевелились: "Ужо вам, подлецам! Дайте только наедине остаться".
      Девица ахнула, одергивая подол скомканного платья. Суровикин привстал, нацедил себе в кружку из штофа, глотнул, вытер губы и с ленивой небрежностью повернулся к отцу командиру.
      - Вставай, Григорий, - хмуро сказал Иван. - Хватит гужеваться. Время пришло отечеству с верностию и усердием послужить.
      2. ПЕРВОЕ БОЕВОЕ ЗАДАНИЕ
      Рыхлые мрачные тучи низко повисли над свинцовыми водами Северного моря. Позади остались неприветливые шведские земли и скалистое неуютное побережье Норвегии, пройден был уже пролив Скагеррак, "Посланник" шел под парусами мимо голландских плодородных земель, приближаясь к конечному пункту своего путешествия - Английскому каналу. Корабль покачивало на изрядной боковой волне, но капитан Бреннеманн не зря был отрекомендован Лефортом вниманию государя, умело и искусно вел капитан судно через штормящее море, даром что немец, а не искусный в кораблевождении голландец или англичанин.
      Иван Мягков, лежа на незастланной постели в отведенной каюте, предавался мечтаниям.
      Не о славе, не о доблестях мечтал молодой флотский офицер, обласканный вниманием государя. О любви мечталось ему. Вспоминал Иван Анастасию, оставленную в далеком поморском поселении. Беспокоился Иван об оставленной возлюбленной.
      - Верь мне, Настенька, я вернусь, - сказал Иван. - Ванечка. - Женщина заплакала. - Ничего хорошего не будет. Не позволят тебе быть со мной, сам ведь ты это знаешь. Сам все лучше моего понимаешь!
      Иван обнял любимую, погладил гибкую спину, задумчиво и тоскливо глядя в потолок. Права была Настасья - никогда ему не позволят отец с матерью связаться с безродною девкою. Плевать Ивану было, что осудят его в обществе, он бы и без общества этого прекрасно прожил, только вот не позволят!
      - Брошусь в ноги государю, - хрипло сказал он и сам себе не поверил. Нет, не в то не поверил, что бросится, в то не поверил, что государь его поймет. Хоть и говорят про него, что вот уже год сам Петр Алексеевич живет с лифляндской девкою Катериной, урожденной Скавронской, находившейся в услужении у светлейшего князя Меншикова. Но ведь что позволено Юпитеру, никогда не дозволится быку.
      - Ох, Ванечка! - Слезы ожгли грудь. - На беду мы с тобою встретились... Люб ты мне, ждать тебя буду, только не будет нам счастья!
      Иван сел, склонился, натягивая ботфорты. Хотелось куда-то бежать, делать что-то. Но некуда бежать было, а что сделать можно, Иван не знал. С Востроуховым он, правда, поговорил. Подполковник дерзостию молодого офицера в душе своей возмутился, но внешне был невозмутим. Жизнь - штука длинная, сегодня с царским любимцем не поспоришь, а завтра, глядишь, нету любимца, вольно с ним согласно уставу поступать или просто по возрасту. Государева любовь - штука ненадежная. Сегодня в любимцах, а завтра - в шуты запишут, а то и в крепостной равелин заключат. Стар был подполковник Ануфрий Васильевич Востроухов, стар и мудр, а потому точно знал, что в конце своем всегда выигрывает тот, кто переживает соперника. Да и толку ему в этой девке? Не мальчик уже Ануфрий Васильевич, семья у него, дети, а уж девку для удовольствия чином обладающий да влас-тию всегда себе приищет. А Мягкову с насмешливостью сказал:
      - Ты, Иван Николаевич, более о службе государевой думай. А девка-то, куда она, граф мой разлюбезный, денется? Моря наши холодны, леса - голодны. Сохраню ее по просьбе твоей для племени младого да отчаянного!
      Иван накинул полотняный поморский плащ и вышел на палубу. Негоже было на гражданском судне в офицерских одеждах щеголять. С этакой неосторожностью от всей секретности следа не останется. Капитан Бреннеманн за поведением экипажа следил со стойким вниманием, самых малых нарушений из виду не выпускал.
      Волна была довольно высока, и, по всему судя, дело близилось к шторму. Иные волны после некоторых маневров корабля пенистой своей шапкой прокатывались по палубе, ставшей темной и глянцевой. Штурвальный стоял с крепостью и стойкостью, уверенно ведя корабль указанным капитаном курсом. "Посланник" уже миновал Дуврский пролив и сейчас жался к французским берегам, направляясь к Булони, где обозначено было место рандеву.
      На мостике виднелась крупная темная фигура капитана Бреннеманна, внимательно наблюдавшего берег в подзорную трубу.
      - Погодка, - поежился оказавшийся рядом Яков.
      Даже не верится, что в такую погоду он решится выйти в море...
      - Вот и француз в это никогда не поверит, - не согласился Иван.
      - Слушай, брат, - сказал Яков. - Я вот все думаю, а не проще ли было уйти по суше? Ну, к швейцарцам, например.
      - Слишком опасно. - Иван смотрел на капитана. Тот что-то втолковывал рулевому. - Ты понимаешь, война. Если он попадется с этими документами, сразу же на плаху отправят. А мысль, что он уйдет морем, да еще в такую погоду, никому и в голову не придет. Тем более что на море в такую погоду никаких судов не будет.
      Капитан Бреннеманн отдал команду. На носу судна загрохотали якорные цепи.
      - Все, - усмехнулся Яков. - Наше время, Ваня! И действительно, рогожа, скрывающая подводку, была уже снята, и гребцы по одному опускались в люк.
      - Пойдем, - сказал Иван. - Время, Яша! Григорий Суровикин уже сидел на скамеечке рядом с минным отделением. Глаза его блестели, вокруг густо пахло
      хлебной водкой.
      - А ты чего здесь? - хмуро спросил Иван. - Нам пьяные да разбитные нынче без надобности.
      - Нешто я не с экипажу? - ухмыльнулся минер.
      - Вылазь, Григорий, - приказал Мягков. - Ты своим духом нам всех гребцов потравишь. Сказано же было, в боевых условиях - ни-ни!
      Суровикин продолжал сидеть.
      - Вылазь, вылазь, - нетерпеливо подтолкнул его Мягков. - Не дай Бог, травить начнешь. Задохнемся, Григорий! Не уйдешь - с экипажа спишу.
      Суровикин зло выругался и полез из подводки.
      Гребцы глядели ему вслед. Видно было, что командная твердость Ивана Мягкова пришлась им по душе. Развязность казака гребцам не особо нравилась. Выросшие на севере, выжившие в подчинении своим капитанам, гребцы не могли не порицать нарушителя.
      Яков меж тем проверил, плотно ли закрыт люк, задраена ли дверь в минное отделение, и показал своему капитану большой палец. Почти тут же в корпус подводки требовательно постучали условным знаком. Иван так же обуслов-ленно ответил. Послышался визг талей. Подводка дернулась, закачалась и повисла над волнующимся морем. Спустя некоторое время в днище ее с гулом ударила волна, за ней другая, судно закачалось вслед морскому волнению. "Весла б не поломать!" озабоченно подумал Мягков.
      В окна стала видна полоска качающейся зеленоватой воды, некоторое время подводка отчаянно раскачивалась морем, потом канаты, на которых она висела, были отцеплены, и судно погрузилось на глубину.
      - Разом! - приказал Мягков, и гребцы дружно налегли на весла, направляя подводку к берегу.
      Иван выставил подзорную трубу и прильнул к ней, внимательно оглядывая пенящееся волнующееся море.
      Темным силуэтом мелькнул покачивающийся на волнах "Посланник" и сразу же пропал. Вокруг была только пузырящаяся вода, взлетающая к небесам и время от времени захлестывающая верхнюю часть трубы. Гребцы споро двигали веслами, только мышцы буграми вздувались,
      Сколько прошло в напряженной неистовой гребле? Вода была кругом, зеленоватая вода, пришедшая в Английский канал из открытого моря вместе со штормом.
      Ничего! Или...
      - Гавря!
      Несколько минут разглядывания вздымающейся воды.
      Ничего...
      - Грикша!
      Только вода вздымается и пенится вокруг.
      - Разом!
      Вот уже и берег французский темной полоской про-чертился, разделяя морскую тьму от туч.
      - Гавря!
      Глаза начали слезиться. Легко было говорить чинам из Адмиралтейства сплаваете, мол, заберете и назад. Посадить бы этих чиновных дармоедов на весла, посмотрели бы тогда, как им с этим простым делом управиться бы удалось!
      - Грикша!
      Берег чужой рядом совсем, видно, как краснеют над серым обрывом красной черепицей дома.
      - Гавря!
      - Табань!
      - Грикша!
      Что-то сорной щепочкой мелькнуло среди вздымающихся пузырчато-зеленоватых волн.
      - Табань!
      Точно! Утлая лодчонка носилась между безднами. В лодочке съежился человечек в мокром плаще, придерживающий шляпу, из-под которой ветер рвал длинные кудри парика. Человечек делал судорожные попытки грести.
      - Груз на дно!
      Болтанка усилилась, теперь уже подводку вздымало вверх, бросало из стороны в сторону, а надо было под ревущими потоками воды открывать люк изнутри, выбираться на опасную и скользкую поверхность и пытаться поймать, закогтить кошкой лодку, в которой съежился и молился своему Богу вышедший в море шпион.
      Иван Мягков пожалел, что нет с ними ловкого и бесстрашного Григория Суровикина, которому лодку поймать, что коня стреножить. Всем хорош казак, только вот с дисциплиною не в ладах, привык к степной вольности" стервец. Долгая с ним еще предстояла морока, чтобы вырастить из кривоногого степняка доброго моряка. С этими мыслями Иван Мягков обвязывался петлею из пеньки и открывал верхний люк подводки.
      Штормовое море встретило его оглушительным плеском волн, воем и визгом ветра. Малая лодчонка со шпионом болталась на волнах саженях в пяти от всплывшей подводки.
      Первый бросок оказался неудачным - кошка всплеснула в сажени от лодки. Иван смотал веревку, размахнулся и метнул кошку еще раз, да снова неудачно.
      Лодку сносило влево.
      - Грикша! - заорал Мягков вниз и, когда подводка развернулась носом к объекту трудов их, вскричал: - Разом!
      Могучее единовременное движение мышц внизу привело к тому, что расстояние между подводным кораблем и лодкой неизвестного значительно уменьшилось. Мягков снова прицельно взмахнул рукой и метнул кошку. В это время порыв ветра едва не оторвал его от подводки. Еще мгновение - и бросило бы Ивана в губительно вздымающуюся бездну вод. На его счастье, пеньковая петля, которой он обвязался при выходе наружу, удержала его. Кошка меж тем впилась двумя своими крючьями в деревянный борт лодки, канат натянулся струной на балалайке, некоторое время грозил лопнуть со звоном, но выдержал.
      Мягков принялся выбирать канат, подтаскивая лодку поближе. Человек, сидящий в лодке, бросил весла и принялся помогать ему. Расстояние между судами быстро сокращалось, наконец нос лодки ударил о борт подводки.
      - Прыгай! - заорал Мягков, протягивая незнакомцу руку.
      Тот чуть помедлил, решаясь, потом все-таки прыгнул, целясь достать руку моряка своей рукой в длинной перчатке. Перчатка намокла и оттого едва не выскользнула из руки Мягкова. Чертыхаясь и кроя по-матерну французские моды и непредусмотрительность незнакомца, Иван все-таки удержал узкую ладонь шпиона в своей. Однако малой задержки оказалось достаточно, чтобы незнакомец грянулся коленями о борт подводки и окунулся по грудь в холод и пену морской волны. Мягков вытянул его на выпуклую палубу, помог незнакомцу спуститься по деревянным ступеням в ее глубину. При свете канделябра, стоявшего на штурманском столике, он наконец разглядел загадочного слугу плаща да кинжала. Шпиону на первый взгляд было лет тридцать пять. Острые искусные усики, крупные черты лица, орлино крючковатый, но тонко очерченный нос, выдающиеся скулы, чрезмерно развитые мышцы челюстей выдавали в нем гас-конца. В темных и внимательных глазах светился живой и острый ум. Был незнакомец одет в светло-голубой, порядочно выцветший камзол, поверх которого красовалась роскошная перевязь, шитая золотом, а шляпу он потерял при падении в воду, и сейчас на нем был лишь черный роскошно завитой парик.
      - Вы здесь старший? - поинтересовался шпион, обращаясь к Мягкову. - У меня мало времени, господа. Я к вам - и сразу обратно.
      Обратно? Иван посмотрел на Якова. Брат покачал головой. Обратное путешествие было чистым безумием.
      - Обстоятельства изменились, - сказал шпион, доставая из камзола пухлый пакет. - Этот пакет вы передадите тому, кто посылал вас за мной. Он во всем разберется. От меня же передайте ему, что Пьер де Монтескью все помнит и постарается выполнить данное ему поручение до конца. Буду ждать посланника каждую пятницу во второй половине дня в означенном загодя месте на Мосту Самаритянки. - Он помялся немного, потом достал из-за обшлага камзола меньший пакет и протянул его Мягкову. - Если это возможно, пусть оный пакет будет доставлен в Суздаль княжне Артаньяновой. Буду премного обязан гонцу, что доставит его адресату.
      Он посидел немного, без нужды подтянул ботфорты и поднялся. Видно было, что выбираться из подводки в штормовое море ему не слишком хотелось, но долг обязывал. Вокруг гостя темнела лужица воды. Яков принял пакет, спрятал в ларец, укрепленный на стене, закрыл ларец на ключ.
      Иван поднялся.
      - Я помогу вам, Пьер, - с живостию сказал он. Лодка все еще болталась на канате, волны швыряли ее из стороны в сторону. Шпион, держась за леера, прошелся по подлодке, примерился и прыгнул в лодку. На этот раз прыжок получился более удачным.
      - Счастливо! - крикнул Иван, обеими руками держась за края люка.
      - И вам того же! - крикнул шпион, пытаясь освободить свою лодку от крючьев кошки. Это у него не получилось, и, воскликнув что-то по-французски, шпион достал из-за обшлага ботфорта кинжал и обрезал веревку. Сев за весла, он короткими гребками погнал лодку в сторону берега.
      Иван спустился в подводку, задраивая за собой люк. Яков вопросительно глянул на него.
      - Отважный, черт! - сказал Мягков. - В такую погодку только тот плавать рискнет, кто с дьяволом договор подписал!
      Он глянул в подзорную трубу. Утлая лодка болталась уже близ обрывистого берега. Видно было, что причалить гребцу не удастся. А он и не пытался. Капитан подводки видел, как шпион отчаянно бросился в воду и поплыл навстречу земле. Волна подняла его, покачала на гребне и швырнула на гальку. Шпион покатился по мелкому камню, вскочил и, прихрамывая, бросился под защиту скал. От россыпи камней ему навстречу бросились трое в алых плащах. Один из них был высок и дороден, но полнота эта выглядела полнотой могучего человека, водящего знакомство с силой и здоровьем, второй казался невысоким и стройным, в трубу угадывалось его молодое простодушное, но с некоторой слащавостью лицо с тоненькими усиками. Третий же из тех, кто оказывал помощь неожиданному пловцу, высокий и хорошо сложенный мужчина, с благородным и красивым, но излишне бледным лицом, показался Ивану знакомым.
      - Живой, собачий сын! - удивленно и радостно воскликнул Мягков.
      Поведя трубой в другую сторону, он нашел "Посланника". Маленькой игрушкою судно болталось на беснующейся груди моря. Вернуться на корабль было значительно труднее, чем покинуть его, но сделать это предстояло обязательно.
      - Грузы поднять! - приказал командир подводки. С погружением качка резко уменьшилась. Теперь держать курс к "Посланнику", где их с нетерпением ожидал капитан Бреннеманн, готовый немедленно увести судно в более безопасные воды, было значительно легче.
      - Грик-ша! - подал команду Мягков, глянул в трубу, еще раз сориентировался и подал другую команду, которую давно уже ждал его экипаж: - Разом!
      5. ГАУПТВАХТА ДЛЯ МИНЕРА
      Григорий Суровикин вновь маялся на гауптвахте. Похоже, что он становился постоянным обитателем крепости. Караул ужесточили и девиц легкомысленных в узилище минера теперь уж не впускали, да и финь-шампанью баловать пересыхающую глотку не приводилось. Настроение у казака оттого было мрачным - господам офицерам за образцовое выполнение задания награды выпали славные, а Григорию за непотребное употребление хлебной водки при исполнении оного досталось лишь наказание.
      Мягков, объявляя о том минеру, не выдержал и сказал по-простому:
      - Кончай дурью маяться, Гришка! Славное дело нам всем государем поручено, негоже одной пьяной голове полезное отечеству изобретение под беду подвести! Думай, голова садовая, нарушения твои и проступки всему экипажу нашему дорого обойтись могут!
      Суровикин думал.
      Беда ли, что казак чарку лишнюю примет? Питие да веселие в натуре казацкой. Он, Суровикин, не просился на подводку эту таинственную, его попросили. Тому как подкопов Суровикиным под вражий крепостя немерено сделано и все они были удачными. Не раз турков с татарами из оных крепостей выгоняли, ровно муравьев из разворошенных муравейников. Дышать им, вишь ли, нечем! Да нешто он, Григорий, репу пареную ел или кашу гороховую? Ишь, голубая кость, все повод ищут происхождением унизить, в казачество мордой ткнуть.
      Но это Григорий так себе говорил, чтобы распалить чуточку. Господа офицеры, Мягков да Раилов, характерами были в общем-то славными и лишнего себе не позволяли, с денег, жалованных государем, по двадцать каждому гребцу выделили, да и Суровикина не забыли, и в компании простецкой не погнушались первую викторию одержанную отметить. К тому ж рукоприкладства со словами матерными с их стороны не замечалось.