Звучали барабаны.
      Юные барабанщики в коротких штанах и коричневых рубашках не щадили своих малых сил. Под барабанный бой колонны проходили мимо трибун и терялись в тенистых дубовых и буковых аллеях, окружающих стадион.
      Ганс еще подумал, что сегодня у фрау Рифеншталь, руководившей съемками, будет очень много работы.
      Фюреру будет на что посмотреть.
      Они и в самом деле шли, как грядущие герои.
 
      Фюрер умер седьмого мая.
      Его похороны были назначены на десятое. Достаточное время, чтобы правительственная комиссия подготовилась как следует.
      Тяжесть первого удара уже сгладилась. Боль стала глуше, ощущение потерянности медленно уступало место надеждам. Германия погрузилась в траур. Германия готовилась достойно проводить в последний путь своего вождя.
      Вблизи города Бранау, там, где река Инн делает изгиб, за два дня вырос мемориальный комплекс, в центре которого желтела глиной свежая могила. Над ней на тонком гранитном постаменте высился чугунный орел, раскинувший крылья и обхвативший цепкими лапами земной шар, выполненный из огромных самоцветов, специально подобранных по прочности и способности сохранять цвет в течение столетия. Уже заготовлена была надгробная плита из черного габбро, на которой золотом сияли строки великого Гёте:
      Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день идет за них на бой!
      Курсантов привезли за день до похорон. Ганс ун-Леббель никогда еще не видел такого столпотворения. Казалось, что в небольшом австрийском городке собралась вся Германия. Гостиницы всех не вмещали и не могли вместить. Приехавшие жили в школах и интернатах, институтских и спортивных залах, они размещались в огромных армейских палатках, заботливо подвезенных расторопными хозяйственниками из ведомства Лея. На каждом перекрестке чадили полевые кухни, только на этот раз они готовили не для солдат, а для любого, кто пожелал бы попробовать сытной еды немецкого солдата.
      Германия готовилась проводить своего вождя в последний путь.
      Из Голландии прилетело несколько самолетов, груженных знаменитыми черными тюльпанами, из Италии дирижабли доставили миллионы роз и гвоздик, горная дивизия СС «Эдельвейс», оправдывая свое название, заготовила несколько десятков венков из вечнозеленой туи, в которую белыми звездочками были вплетены эдельвейсы, собранные горными стрелками.
      Ганс ун-Леббель видел, как на городской площади у ратуши насупленный и озабоченный Бенито Муссолини разговаривает с высшим генералитетом рейха - он узнал Гелена, Шерера, Бранхорста, резко постаревшего Кейтеля и двух обергруппенфюреров СС - Кальтенбруннера и Скорценни, которые выделялись среди присутствующих высоким ростом.
      День похорон запомнился ун-Леббелю невероятной суетой.
      Церемонию назначили на двадцать часов. За два часа до этого к мемориальному холму потекли с разных сторон многочисленные людские змеи, которые казались бесконечными. Места расположения были определены заранее, но и при этом дело не обошлось без накладок. Ходили слухи, что где-то кого-то затоптали насмерть, кого-то задавило неосторожно развернувшимся автобусом, но сам Ганс этих трагедий не видел. А вот сдерживать напирающую толпу им вместе с эсэсовцами дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер» пришлось, и надо сказать, что сдержать ее оказалось нелегко.
      Техники из Министерства пропаганды заранее установили радиорупоры с учетом рельефа местности, поэтому выступления ораторов могли услышать все собравшиеся.
      С короткой, но очень красивой речью выступил Бальдур фон Ширах, за ним следом, энергично рубя перед собой рукой, сказал слово дуче, проникновенно прокричал хриплым сорванным голосом свою речь представитель Японии. Потом выступили ветераны национал-социалистического движения - камрады Герман Геринг, Йозеф Геббельс, Генрих Гиммлер, Рудольф Гесс, дали слово престарелому маршалу Петэну, представлявшему Францию, и Мосли, который олицетворял Британские острова.
      Гроб с фюрером лежал в море цветов на артиллерийском лафете.
      Над местом погребения стрекотал маленький трофейный геликоптер - неутомимая Лени Рифеншталь руководила съемками, которые ее операторы одновременно вели из десятков мест.
      Ровно в девять часов ребята из «Гитлерюгенда» зажгли факелы. Это было очень красиво и торжественно, сотня юных барабанщиков ударили в свои барабаны. Под звучную дробь гроб медленно поплыл над землей к зияющей могиле. Залп, произведенный из нескольких тысяч карабинов, буквально оглушил толпу, за ним последовал еще один залп, и еще, и еще - каждый залп означал год, проведенный фюрером у кормила власти.
      Откуда-то издалека послышался гул. Гул стремительно приближался - над медленно растущим холмом свежей земли пронеслось несколько стремительных «хейнкелей», ударили из своих пушек трассерами в темнеющее за рекой пространство, потом высоко в небе поплыли эскадрильи тихоходных бомбардировщиков, строй которых составлял лозунги: «Да здравствует вождь Германии!» «Германия помнит тебя!» и наконец «Германия превыше всего».
      Всезнающий ун-Диттельман сообщил собравшимся в автобусе курсантам, что именно в этот момент во всех крупных концлагерях Германии Судьбе принесена сакральная жертва - из числа евреев и цыган. Ему не особо поверили, но спорить никто не стал.
      Над могилой фюрера к тому времени вырос высокий холм, насыпанный руками присутствующих. Те, кому это было поручено, принялись украшать холм цветами и венками, а в небе к тому времени вдруг появились новые боевые машины - те самые диски, один из которых приземлялся на аэродроме школы люфтваффе. Пять дисков стремительно приблизились к месту погребения, зависли в воздухе, и в небесах вспыхнули распадающиеся и медленно гаснущие букеты салюта.
      И в это время громко заговорили репродукторы.
      – Грандиозная картина наблюдается сейчас в Атлантике, - сообщил далекий диктор. - За сто километров от калифорнийского побережья Америки - этого последнего оплота еврейских плутократов - всплывают подводные лодки германского флота и японских союзников. Открываются герметичные боксы… Уже! Стартовала первая ракета! Еще! Еще! Дорогие слушатели, вы можете смело поверить вашему корреспонденту - это незабываемое зрелище. Десятки ракет, оставляя за собой огненные хвосты, уносятся к калифорнийскому берегу, неся смерть врагу и разрушение его городам. Нет, это пока демонстрационная атака, показывающая, что война с еврейским капиталом вступила в последнюю фазу. Следующий удар, как обещал вождь германского народа Бальдур фон Ширах, будет нанесен оружием возмездия, разработанным великими немецкими физиками. Америка будет сокрушена. Мощь германского флота гарантирует победу над врагом.
      Удар нанесен. Ракеты унеслись к побережью. Не теряя времени, подлодки погружаются в воду. Слышите грохот? Это прошла к материку эскадрилья «зенгеров», она довершит то, что будет начато ракетной атакой из океана.
      Спи спокойно, наш мудрый фюрер! Германия постоит за себя! Ты сделал ее непобедимой, ты внушил немецкому народу веру в себя.
      Будь спокоен, вождь, - дух, пробужденный тобой в немце, никогда не умрет. Весь мир будет принадлежать Германии, а она, в свою очередь, будет принадлежать всему миру.
      – Вот это да! - сказал ун-Диттельман. - Массированный удар с подводных лодок! А еще «юнкерсы» не подключились, которые в Колумбии и Венесуэле базируются! Да, камрады, нам, похоже, и проявить себя не удастся. Только одно и останется - черномазых и желтоухих по джунглям гонять! На этом много славы не получишь!
      Ганс сидел, закрыв глаза, и все пытался представить себе массированную ракетную атаку с подлодок. Грандиозно! Несомненно, начало боевых действий было лучшим реквиемом по усопшему. Новый вождь правильно выбрал время и еще правильнее - место атаки. Сейчас от Голливуда, в котором американцы привыкли одерживать свои исторические победы над врагом, остались одни обломки. Он представил себе, как мечутся в панике все эти американские Дугласы Фербенксы и Юлы Бриннеры, и усмехнулся.
      Могила фюрера была украшена живыми цветами, они горами лежали на небольшом холме, под которым нашел успокоение фюрер - розы и тюльпаны, гладиолусы и нарциссы, белоснежные каллы и лилии, астры и хризантемы. Скрещенные лучи прожекторов освещали тонкий гранитный шпиль, на вершине которого чугунный орел сжимал цепкими лапами голубую Землю.
      Будущее неотвратимо наступало.
      Оно было грандиозным.
      Старый летчик оказался прав - смерть одного человека, пусть даже великого вождя, ничего не означала для нации, осознавшей свое предназначение и понявшей путь крови.
      Гансу ун-Леббелю хотелось найти свое место в общем потоке.
      Мысленно он дал фюреру клятву, что станет хорошим солдатом.
 
      В школу люфтваффе Ганс ун-Леббель уже не вернулся.
      Неожиданного для него самого ун-Леббеля из Бранау направили в Берлин. Оттуда, согласно командировочному предписанию, он выехал в Пенемюнде. Где это находится, ун-Леббель даже не знал. Оказалось - в Восточной Пруссии. Солдат приказы не обсуждает, однако на душе у Ганса было неспокойно. Мечта поманила и посмеялась над ним. В Пенемюнде его доставили геликоптером.
      Городок был небольшим, но на выезде с аэродрома у Ганса внимательно проверили документы. Дежурный по контрольно-пропускному пункту - пожилой армейский фельдфебель с серым пожеванным лицом - аккуратно вписал данные из предписания в толстый журнал, долго шевелил губами, перечитывая написанное, потом приветливо и степенно кивнул ун-Леббелю и вышел во двор, показывая приезжему дорогу.
      – Зайдешь к Швенку, вторая комната вон в том корпусе, - распорядился он. - Получишь белье, разместишься вон в том домике, а потом пойдешь докладывать начальству. Сейчас все равно никого нет, к половине десятого подтянутся.
      Ун-Леббель прошел по аллее, окруженной корявыми балтийскими соснами, вошел в указанный корпус и постучался во вторую комнату.
      Капрал Швенк был немногим моложе дежурного. К тому же носил сильно увеличивающие круглые очки, отчего глаза его казались не соответствующими маленькому сморщенному личику с низким лбом и редким седоватым ежиком над ним. Картину довершали большие уши и выступающий на худой шее кадык. На арийца он мало походил, скорее, казался карикатурой на еврейского банкира с Уолл-стрит, какими их обычно рисовали в «Фолькише беобахтер».
      – Еще один, - констатировал Швенк, прочитав предписание и выбрасывая на стол целлофановый пакет с простынями и полотенцем. Сверху он положил небольшую коробку. - Твоя комната четвертая, в остальных уже живут. Ключа не надо, там не заперто. В половине десятого зайдешь в штаб и доложишься о своем прибытии. «Швабесс-отель» находится в белом здании в центре поселка. Завтрак в семь-тридцать, обед в час, ужин в семь часов. Старайся не задерживаться, здесь этого не любят. Развлечений у нас мало. Ничего не поделаешь - остров. - Швенк подумал и добавил: - Старайся поменьше удивляться, солдат, здесь будет много непривычного для тебя.
      – А для вас? - поинтересовался ун-Леббель.
      Капрал пожал узенькими плечами и заставил Ганса расписаться в ведомости.
      – Я уже привык, - сказал он.
      На крыльце коттеджа сидели двое крепких русоволосых парней в тренировочных костюмах. Они с интересом оглядели ун-Леббеля.
      – Генрих, - назвал свое имя один.
      – Гейнц, - крепко пожал протянутую руку другой.
      – Ганс, - представился ун-Леббель.
      – Обживайся, камрад, - сказал Генрих. - Познакомиться ближе мы еще успеем.
      В комнате, отведенной для ун-Леббеля, стояли деревянная кровать, платяной шкаф, стол и два стула. На столе чернел эбонитовой панелью новенький «Блаупункт». Ун-Леббель включил приемник, нашел танцевальную мелодию, застелил постель. Среди вещей, выданных ему капралом, оказался тренировочный костюм, в коробке обнаружились японские кеды. Ганс повесил форму в шкаф, переоделся в спортивный костюм и, бросив на плечо полотенце, вышел на крыльцо.
      – Душ здесь есть? - спросил он.
      – Что душ, - восторженно сказал Гейнц. - Здесь к твоим услугам целое море.
 

***

 
      Сосны и камень. И тени деревьев, среди которых вились асфальтовые дороги и усыпанные гравием тропинки.
      Аллея вывела Ганса в центр поселка. Штаб он определил сразу - по наличию у здания легковых служебных автомобилей. Генерал Дорнбергер, которому он представился, с любопытством и удовольствием оглядел ун-Леббеля.
      – Прекрасно, - похвалил он. - Как устроился?
      – Хорошо, мой генерал, - лаконично сказал ун-Леббель.
      – С товарищами уже познакомился? - генерал вышел из-за стола, обошел Ганса, откровенно разглядывая его со всех сторон.
      – Так точно, - свел каблуки ун-Леббель.
      – Прекрасно, прекрасно, - генерал вернулся за стол. - И ты, наверное, недоумеваешь, зачем здесь собрали здоровых, крепких ребят. Верно?
      – Мы все ждем указаний, - уклонился от прямого ответа Ганс.
      – Что ж, - генерал взял предписание и, далеко отведя его, как это обычно делают дальнозоркие люди, ознакомился с записями. - Сегодня вечером вам все объяснят. А пока… - он одобрительно покивал Гансу. - Пока знакомься со своими новыми товарищами и новым местом службы. Обещаю одно, солдат, легко тебе здесь не будет. - Он почесал нос и совсем по-граждански добавил: - Зайди в пятый кабинет, тебе выпишут пропуск. У нас на острове пропускной режим, без пропуска тебя затаскают в комендатуру.
      Выйдя из штаба, ун-Леббель огляделся.
      Среди сосен просвечивали контуры зданий, в полукилометре от них угадывались огромные железные конструкции поставленных на попа мостов, левее белели непонятного назначения, но явно производственные здания.
      Он прошелся среди сосен. Было прохладно. Пахло хвоей и морем.
      Дорога вывела его к колючему периметру, за которым на железных постаментах стояли длинные остроносые цилиндры, устремленные в небо. Их было несколько десятков, без сомнения, все эти цилиндры представляли собой грозное, пока еще не ведомое ун-Леббелю оружие, возможно, то самое Оружие Победы, о котором не раз говорил фюрер.
      Здесь его остановили.
      Два эсэсмана с автоматами на изготовку проверили у него документы, потом один из них ушел в будку и принялся куда-то звонить. Второй - рослый рыжий парень одного с ун-Леббелем возраста - молчаливо разглядывал Ганса, ожидая окончания процедуры проверки.
      Второй охранник закончил процедуру и вышел из будки. И сразу настороженность охранников уступила место дружелюбным, приветливым улыбкам. Теперь они точно знали, что ун-Леббель свой.
      – С прибытием, - поздравил рыжий, с уважением оглядывая нашивки ун-Леббеля, свидетельствующие о том, что он проходил службу на Востоке. - В охрану?
      Ун-Леббель неопределенно пожал плечами.
      До обеда он успел искупаться. Холодная и почти пресная вода Балтийского моря приятно освежила его. Ганс посмотрел на часы. Было без десяти час, опаздывать, как сказал Швенк, не стоило.
      В холле «Швабесс-отеля» ун-Леббелю встречались различные гражданские люди, в форме почти никто не ходил. Особого внимания на Ганса никто не обращал, лишь дважды он перехватил внимательные и явно заинтересованные взгляды.
      Предупредительный официант показал ему место за длинным столом. Рядом уже сидели его соседи по коттеджу.
      – Привыкаешь? - дружелюбно осведомился Гейнц.
      Так обедать Гансу еще не приходилось. Вереница официантов - в черных костюмах и белых сорочках с бабочками - во главе с метрдотелем торжественно шествовала вокруг стола, от высших чинов к нижестоящим. Первый официант наливал суп, второй клал на тарелку картофелину, третий посыпал ее зеленью, четвертый выкладывал на тарелку аппетитно поджаренную свиную ножку, пятый наливал в бокал вино, шестой поливал блюдо соусом.
      – Зря ты надел форму, - сказал Гейнц. - Здесь это не приветствуется. - И первым поднял бокал: - Выпьем за знакомство, камрады!
      – Прозит, - сказал Генрих.
 

***

 
      Услышанное вечером ошеломило ун-Леббеля.
      Комната, в которой их собрали, ничем не напоминала помпезные залы заседаний, где обычно проходили совещания. Даже бюста фюрера - этого неотъемлемого и обязательного атрибута правительственных учреждений - на столе не было.
      Да и люди у столов собрались странные - из тех, к кому в войсках относились с недоверием за способность разбираться в устройстве мира при совершенной непригодности для его защиты. Впрочем, на этот счет Ганс имел свое мнение. Никакая храбрость не смогла бы одержать громкие победы, не будь у немецкого солдата совершенного оружия, разработанного собравшимися в комнате людьми. Капитулировала бы Англия, если бы ее города не расстреляли летающими бомбами «фау»? Удалось бы прорвать оборону русских под Сталинградом, если бы в бой своевременно не вступили «королевские тигры» и «пантеры»? Одержали бы немецкие летчики сотни своих воздушных побед, если бы их вдруг лишили вертких «мессершмиттов» и грозных «фокеров»?
      Но то, что предлагали эти люди сейчас, выходило за рамки здравого смысла.
      – Таким образом, - докладывал высокий, плотный мужчина с золотым значком почетного члена НДСАП на лацкане хорошо сшитого пиджака, - в настоящее время проблемы, связанные с ракетой-носителем, способной вывести на околоземную орбиту полезный груз, успешно решены. Мы имеем в заделе прекрасный носитель А-9, на подходе носитель А-9 UNI, способный вывести на орбиту до двадцати пяти тонн груза.
      Встал вопрос о полете человека в космос. Встал вплотную. Германия на пороге космической эры. Еще один шаг, и мы сможем объявить миру о создании германских военно-космических сил.
      – Прекрасно, Вернер, - сказал со своего места генерал Дорнбергер. - Мне кажется, пора объяснить этим мальчикам, для чего они вызваны в Пенемюнде и какие задачи им придется решать.
      – Позвольте представить, - сказал человек, которого генерал назвал Вернером. - Генрих Герлах, летчик-испытатель концерна «Мес-сершмитт», Гейнц ун-Герке и Ганс ун-Леббель, рекомендованные для испытательных полетов. Все трое отличаются отменным здоровьем, высокопрофессиональны и пригодны для выполнения поставленных задач. Гейнц и Ганс к тому же являются воинами СС, это говорит само за себя.
      Докладчик повернулся к ошеломленным кандидатам.
      – Прошу прощения, - улыбаясь, сказал он, - что с вами не провели предварительных бесед, но меня уверили, что рыцари СС готовы выполнить любое задание рейха, не задавая излишних вопросов и не требуя гарантий безопасности. Сами понимаете, режим секретности, установленный на острове, не способствует доверительным разговорам. Хочется верить, что ваше руководство не ошиблось в вас.
      Ганс почувствовал, как в горле у него пересохло. Он бросил взгляд на товарищей. Похоже, что ун-Герке испытывал те же чувства. Генрих Герлах улыбался.
      – Эти кандидатуры отобраны из многих, - покивал Дорнбергер. - Не думайте, камрады, что дорога к звездам дастся вам легко. Даже тренировки будут гораздо тяжелее, чем прежде. Можете поверить старому вояке, Дорнбергер знает, что говорит.
      Он встал, указывая на докладчика.
      – Вернер фон Браун, - представил его Дорнбергер. - Генеральный конструктор машины, которую вам придется испытывать. Будьте уверены. Он никому не обещает сладкой жизни.
      Генерал указал на другого - угрюмого и спокойного.
      – Правая рука нашего Вернера - гениальный механик Генрих Грюнов, он способен заставить полететь даже каминные щипцы, если этого потребуют интересы дела.
      Генерал кивнул.
      Грюнов на секунду привстал со своего места.
      – А это, - Дорнбергер указал на полного розовощекого мужчину с короткой шкиперской бородкой. - Это создатель ракетного двигателя Артур Рудольф. Именно он управляет всеми лошадьми, которые понесут ракету в космос.
      Он еще раз оглядел троих кандидатов веселыми и хитрыми глазами.
      – С остальными вы познакомитесь в процессе подготовки. Впрочем, пет, здесь присутствует еще один человек, которого я просто обязан представить вам. Это доктор Зигмунд Рашер, разработчик медицинской программы исследований. Его эксперименты в области авиационной медицины имели большое значение для организации высотных полетов. Теперь он будет готовить вас к полету в космос.
      Теперь вы знаете всё. Доктор Браун любезно предоставил вам сутки на размышления - принять участие в экспериментальных полетах или отказаться от этого. Предупреждаю: никого не будут преследовать за отказ, вас просто переведут служить в дальние гарнизоны. Сами понимаете, режим секретности требует особой осторожности, камрады!
      Отказаться от полета?
      Ганс ун-Леббель почувствовал, что у него холодеют щеки. Ну уж нет! Никогда в жизни. Это был шанс. Шанс встать вровень с лучшими летчиками Германии, и ун-Леббель готов был на все, чтобы воспользоваться представившейся возможностью.
      Что он и сказал вслух, вызвав веселый смех окружающих.
 
      Их было трое.
      Тренировки оказались не просто тяжелыми, они проходили на пределе физических и душевных сил. Центрифуга, многократно увеличивающая вес, сплющивающая, вжимающая в кресло, заставляющая глотать воздух, как пищу. Томящее молчание сурдокамеры, когда кажется, что весь мир умер, что в нем больше не осталось живого и некому прийти тебе на помощь. Барокамера, за считанные секунды поднимающая в самые разреженные слои атмосферы или бросающая в океанские бездны с их невыносимым давлением. И тренировки, тренировки, тренировки…
      Иногда ун-Леббель чувствовал себя абсолютно вымотанным. В его душе была пустота, нередко он спрашивал себя, зачем ему все это нужно. Но, преодолевая минутную слабость, он вновь становился на движущуюся резиновую дорожку, пробегая на месте утренние пять километров, а потом в принудительном режиме - с ударами током, неожиданными дикими воплями из динамиков, при ослепительных вспышках света - решал поставленные перед ним задачи.
      Воскресенье было выходным днем.
      Втроем они шли купаться на море, потом завтракали в «Швабесс-отеле», иногда отправлялись на прогулку на катере. В этих случаях за ними всегда следовало два сторожевика. Товарищей это раздражало, сам ун-Леббель относился к такому сопровождению спокойно - полет, к которому они готовились, требовал повышенного внимания. Их группа была слишком мала, чтобы пренебрегать безопасностью любого из них.
      Генрих Герлах был чистокровным немцем, рожденным в Германии. Он работал летчиком-испытателем в концерне «Мессершмитт» и испытывал не один самолет. Рассказывал он об этих испытаниях без особой бравады, но сразу чувствовалось - этому парню довелось подергать черта за хвост.
      Он испытывал «бесхвостку» инженера Липпиша.
      – Дерьмо, а не машина, - вздыхал Генрих. - Управление тяжелое, вместо шасси - полозья под крылом. На ней гробанулись Юрген и Лео, а меня спас бабкин талисман.
      И показывал засушенное воробьиное крыло, которое носил под нательной шелковой рубахой. «Она у меня колдунья, - смеясь, говорил Генрих. - Однажды после очередной аварии она Юргена за месяц на ноги поставила. А ведь на него уже наши профессора из Берлинского медицинского центра рукой махнули!»
      Герлах принимал участие в испытаниях новых перехватчиков, разработанных фирмой «Хейнкель», пилотировал «юнкерсы», предназначенные для длительных беспосадочных перелетов, но более других ему нравился «люфттойфель» - небольшая и компактная реактивная машина, предназначенная для разведывательно-диверсионных служб Германии.
      – Это машина, - в глазах у Герлаха появлялся огонек. - Вы только представьте: скорость, как у винтового «мессершмитта», при необходимости можно планировать с выключенным двигателем, а если приспичит - включай поршневой мотор, смонтированный под фюзеляжем. И при этом на ней можно одновременно перебрасывать до пятнадцати человек с полным снаряжением.
      Гейнц ун-Герке был направлен в научно-исследовательский центр Пенемюнде с военно-морского флота. Он был подводником-диверсантом и весь его опыт работы с техникой сводился к управлению торпедой. К зависти Герлаха и ун-Леббеля Гейнц даже участвовал в самых настоящих военных действиях. Во время североамериканской попытки высадиться на Кубе он был в составе сводного германско-итальянского отряда подводников, пустившего ко дну американский авианосец и два тяжелых крейсера.
      – Командовал нами итальяшка, - рассказывал Гейнц. - Граф де ла Пене. Мужик уже в годах, но, надо сказать, крепкий - все на своем примере показывал. Что сказать, пусть и макаронник, но в душе настоящий эсэсман! Мы тогда на «тройках» были - катамаран из сдвоенных торпед и под ними на подвеске боевая торпеда. Работали в бухте, где американцы стояли. Там мин понатыкано, противолодочные сети - одна на одной. И вот граф этот сам повел нас в атаку. Ночь, штормит, торпеды идут устойчиво, но никто ведь никогда не знает, чем все кончится. И вот экипаж этого графа поймал на винты проволоку. Разумеется, потеряли ход, а прожектора по бухте так и шарят, того и гляди засекут. Так вот, граф принял решение отцепить боевую торпеду и подтащить ее под корабль. А это, камрады, непросто, она весит более трехсот килограммов. Хоть и в воде, а массу ведь никуда не денешь. Сорок минут возились, но дотащили «малышку».
      Дальше-то просто, там Магнитки стоят, она к днищу авианосца в момент присосалась.
      А утром и рванула. Уже после атаки основной группы. Американцы бдительность потеряли, у них траур - как же, два крейсера без боя потеряли! А тут как раз подарок графа и сработал. Им бы поутру водолазов спустить, днище осмотреть, а американы поленились…
      – А сюда-то ты как попал? - поинтересовался Герлах. - Ладно, ун-Леббель без пяти минут летчик. А ты ведь в иной среде обитал!
      – Приехали шишки из Берлина, - сказал ун-Герке. - Кто готов выполнить опасное и важное для рейха задание? Ну, разумеется, все шаг вперед, только два или три макаронника замешкались. А затем всех, кто согласие изъявил, на медицинское обследование отправили. Отобрали двух - меня и Эрнста ун-Бломберга, а потом, когда выяснилось, что ун-Бломберг в прошлом году легкую контузию получил на тренировке, я один и остался.
      Вечером они смотрели на звезды. Созвездия распластались по небу, сплетаясь в причудливые узоры, звезды мигали, сверкали, переливаясь разными цветами. У горизонта, чуть выше сосен висела яркая звезда - Венера.
      – Красиво, - задумчиво протянул ун-Леббель.
      – Достижимая цель, - не глядя вверх, коротко отозвался Генрих Герлах.
 

***

 
      В один из выходных ун-Леббель отправился к морю в одиночестве.
      Он искупался и некоторое время лежал на крупном белом песке среди гранитных валунов, подставляя спину неяркому, но теплому северному солнцу. Мысли текли легко и неспешно, ничего не хотелось делать.
      Пляж был маленьким - белесый пятачок, окруженный с одной стороны зеленоватой водой, с другой - высокими корявыми соснами.
      Поднявшись с намерением в очередной раз искупаться, ун-Леббель увидел женщину. Тоненькая, светловолосая, она вновь напомнила ему незнакомку из снов. Женщина сидела у воды, вытянув ноги, подставляя маленькие ступни набегающим волнам. В следующее мгновение ун-Леббель ее узнал.
      – Барбара? - спросил он, остановившись у женщины за спиной. Плечи женщины заметно вздрогнули. Медленно она повернула голову и посмотрела на Ганса. Она его не узнала. Трудно было узнать в молодом крепком мужчине вчерашнего долговязого и нескладного юнца.
      – Вы меня знаете? - спросила женщина.
      – Барбара, - уже уверенно сказал Ганс и присел на корточки рядом. - Барбара-Стефания. Штутгарт, зима пятьдесят третьего. Мальчик, которого привезли сделать мужчиной…
      На лице женщины появился слабый румянец. Она вспомнила.
      – Постой, - сказала она. - Как тебя звали?
      – Так же, как и сейчас, - сказал ун-Леббель. - И тогда, и сейчас меня звали Гансом.
      – Ты вырос, - задумчиво сказала Барбара-Стефания.
      – А как вас зовут сейчас? - спросил, в свою очередь, Ганс. - По-прежнему Стефанией?
      Женщина покачала головой.
      – Мы не слишком долго носим свои имена, - вздохнула она. - Теперь меня зовут Мартой.
      – Что вы делаете здесь? - нежно глядя в лицо, которое ему снилось ночами, спросил ун-Леббель.
      – То же, что и тогда, - женщина грустно усмехнулась. - Это как клеймо - если проставлено, остается на всю жизнь.
      В этот же вечер Ганс пришел в «веселый домик», как на острове называли публичный дом. Барбара была свободна.
      В ее комнате они вдруг неожиданно вцепились друг в друга, обмениваясь жадными поцелуями и торопливо освобождаясь от одежд.
      В этот раз все было по-другому. Совсем по-другому. Их тела сплелись на постели, втискиваясь друг в друга, словно хотели стать одним целым. Их стоны превращались в один общий стон, они дышали рот в рот, не отрывая слепившихся губ. Барбара была его первой женщиной. И, наверное, последней. Он входил в нее нежно и яростно. Глаза Барбары были широко открыты, и она неотрывно смотрела в глаза Гансу. Потом закрыла глаза, прерывисто и сильно обнимая мужчину за шею.
      – Да, да, - слабо сказала она. - Да.
      После любви они неподвижно лежали рядом. Слабая рука Барбары скользила по его щеке, подбородку, и трудно было понять - ласкает ли она Ганса или изучает его.
      – Как ты вырос! - тихо шепнула Барбара. И, помолчав, призналась: - Мне было стыдно тогда. Ты был совсем мальчишкой.
      – Мне тоже, - глядя в потолок, сказал Ганс. Сейчас ему было хорошо.
      – На этот раз ты не сбежишь? - с легким смешком спросила женщина. - Останешься на ночь?
      Ганс остался.
      Это была безумная ночь, полная любви и нежности. У Ганса не было опыта, но в эту ночь даже он понимал, что в отношениях Барбары не было рабочей добросовестности, она отдавала ему все, и он восторженно принимал ее дар, стараясь ответить тем же.
      На пороге он поцеловал ее на прощание, нимало не заботясь, что подумают посетители «веселого домика», увидев, как нежно он целует проститутку.
      А вечером в комнату ун-Леббеля вошел генерал Дорнбергер.
      Жестом остановив вскочившего Ганса, генерал сел на стул, вытирая шею платком. Начались белые ночи, и снаружи стояло неопределенное, лишенное примет время.