ГЛАВА 7

Сумерки еще цеплялись за вершины Сьерра-Невады, снова показавшейся вдали, но вскоре весь ландшафт погрузится во мрак и воцарится ночь. Сарраг скрипнул зубами. Он не припоминал, чтобы хотя бы раз в жизни испытывал подобное чувство при виде этих гор, предвещавших приближение Гранады. Самое большее через пару дней они въедут в ворота города. Шейх, по-прежнему связанный, пытался справиться с раздражением, терзавшим его с самого ареста, но тщетно. Ярость была слишком жгучей, а возмущение — слишком сильным. Мечта, только-только начавшаяся осуществляться, разбилась вдребезги из-за человеческой глупости. Он немного развернулся на лошади, повод которой был прикручен к седлу ехавшего впереди всадника, и окликнул Эзру.

— Судьбу нельзя предвидеть, ребе. Мы искали путь на небеса и вот едем по дороге в ад.

— А кто виноват? Арабы! Ваши братья! Как обычно, они ведут себя как слепцы, варвары.

— Насколько мне известно, это не мои братья возводят костры, чтобы вас поджарить! — буркнул шейх. — Не будьте дураком.

— О, вам совершенно незачем завидовать христианам! Ваши дальние предки, альмохады, эти берберы, тупые и одержимые, были не более терпимы по отношению к нам. Бывали времена, когда и они тоже вынуждали нас выбирать между верой и смертью!

Сарраг сплюнул на землю.

— Узнаю вашу манеру сваливать все в одну корзину! У большинства мусульман с альмохадами столько же общего, как у вас с попами из Инквизиции!

Он собрался продолжить, когда за тревожным криком раздалась команда:

— Спешиться!

Офицер не успел договорить, как мимо щеки Саррага просвистел арбалетный болт.

— Развяжите нас! — взмолился шейх. Но его голос заглушил грохот пушки. Дымящееся ядро, прилетевшее ниоткуда, смело двух всадников, превратив их в бесформенную кровавую кашу.

— Неверные! — взревел один из солдат.

Все произошло очень быстро. На растерявшихся насридов надвигалась королевская пехота. Эзра отчетливо различил мундиры между стволами пробковых дубов. Поскольку грозная репутация испанской пехоты была хорошо известна, не возникало сомнений, что от арабов и мокрого места не останется. Даже без поддержки артиллерии. Самое смешное, подумал раввин, что они с Саррагом окажутся жертвами сражения, не имеющего к ним никакого отношения. Отчаянным рывком, невзирая на связанные руки, Эзра вывалился из седла и грохнулся на землю. Уже в падении он успел заметить, что шейх последовал его примеру. Снова грохнули пушки, и лошади встали на дыбы, рискуя затоптать лежавших.

— Во имя Всемилостивого, освободите нас! — воззвал Сарраг к кому-нибудь, кто мог услышать.

Но его крик пропал втуне, заглушённый гулом сражения, звоном клинков и свистом арбалетных болтов. Вокруг в клубах пыли метались тени. Противники схватились врукопашную. Сраженные падали, победители устремлялись дальше. Сколько времени длилось сражение? Вполне достаточно, чтобы из двадцати пяти человек арабского подразделения в живых не осталось практически ни одного. Их изрубили на куски. Сарраг с Эзрой лежали неподвижно, уткнувшись лицом в пыль. Настолько неподвижно, что остались живы лишь благодаря тому, что их сочли мертвыми.

Отовсюду неслись стоны раненых и умирающих и голоса снова построившихся в походные ряды и зашагавших на закат королевских пехотинцев. Эзра с Саррагом боялись поднять голову. Послышались приглушенные шаги. А потом, словно кошмар начался снова, резкий голос проговорил:

— Вы заплатите за наших братьев…

Чья-то рука схватила Саррага за воротник и рывком вынудила подняться. Первое, что шейх увидел, — кинжал в руке арабского офицера, и только потом — его залитое кровью лицо. Шейх в ужасе недоумевал, каким чудом этот человек еще жив. Он начал что-то бормотать, чтобы привести офицера в чувство, но тщетно. Тот не слушал. Он бешено скрутил ворот бурнуса Саррага, причем с такой силой, что ткань треснула, обнажив грудь шейха.

— Отправляйся к неверным в ад!

Эзра, бессильный свидетель, хотел закричать, но из горла не вырвалось ни единого звука.

Офицер нацелился на горло шейха. Тот закрыл глаза, отдаваясь на милость Всемогущего.

И в этот миг кончик кинжала замер буквально на волоске от сонной артерии.

Сарраг ждал. Смерть не приходила. И тогда он тихонько приоткрыл глаза. Офицер по-прежнему стоял перед ним, но выражение его лица полностью изменилось. Ярость исчезла, сменившись изумлением.

Вытаращив глаза, он уставился на висевший на груди Саррага серебряный медальон.

— Меч и полумесяц… Откуда у тебя этот медальон?

— Он принадлежит мне всю жизнь, как до этого принадлежал моему отцу, а до него — деду.

— Знаешь, что он означает?

— Конечно. Это герб Банну Саррагов.

— Ты хочешь сказать… — с трудом выговорил офицер.

— Что я — Банну Сарраг. Меня зовут Шахир, Шахир ибн Сарраг.

— Не… Не может быть… — Офицер выронил кинжал и, схватив руку шейха, поднес ее к губам. — Простишь ли ты меня?

Шейх несказанно изумился:

— Объясни…

— Я — из гвардии Юсуфа ибн эль Барра.

Все стало ясно: Юсуф ибн эль Барр был главой клана Банну Сарраг, который несколько дней назад возвел нового султана — Боабдила — на трон Гранады.

Эзра, все еще лежавший на земле, ловил каждое слово. Он тоже знал, кто такой Юсуф ибн эль Барр, а также о той роли, которую эль Барр играл последние годы в клане Банну Саррагов. Эзра также припомнил, что они при первой встрече с шейхом коснулись этой темы.

На самом деле все началось лет на пятнадцать раньше, когда Гранадой еще правил султан Абу эль Хассан. Опасаясь проблем со стороны могущественного клана Банну Сарраг, он решил вырезать всех наиболее значимых представителей этого семейства. Уцелевшие не могли простить столь чудовищного деяния. Но колесо судьбы не стоит на месте. Когда Айша приняла решение сбросить Абу эль Хассана, кто пришел ей на помощь? Кто стал ее поборниками? Откуда взялись эти воины, разбившие султана и возведшие на трон Боабдила? Банну Сарраги, восставшие из могилы.

— Вы не могли бы меня поднять? — рискнул пробормотать раввин.

Офицер подобрал свой кинжал. Сначала он перерезал веревки на руках шейха, затем Эзры и помог раввину встать.

— Простишь ли ты меня? — повторил он, явно совершенно убитый.

В ответ Сарраг безразличным тоном проронил:

— Помоги нам отловить наших лошадей… Мы и так уже потеряли слишком много времени.

Франсиско Торквемада знаком велел фра Альваресу сесть. Глаза Великого Инквизитора лихорадочно блестели, уголок губ подергивался в нервном тике. Он непрерывно то сцеплял, то расцеплял руки. Несведущий мог бы счесть это проявлением нервозности, но тем, кто хорошо знал Великого Инквизитора, было отлично известно, что это проявление экзальтации. С того самого момента, как он ознакомился с документами, доставленными слугой-арабом, и была установлена связь между ними и бумагами, найденными в доме маррана, Абена Баруэля, Торквемада не мог усидеть на месте. Наконец-то! Наконец-то все, что он предчувствовал давным-давно, оказывалось правдой: заговор! Заговор, задуманный совместно иудейством и исламом. Отныне у него в руках неопровержимое доказательство, которое он швырнет в лицо его противникам, чтобы показать им, что эти нечестивцы — жиды, мусульмане, гитаны, содомиты — всегда преследовали лишь одну цель: уничтожение католицизма и Испании. Конечно, это «доказательство» еще довольно хрупкое, поскольку пока что основывается на зашифрованных рукописях и на предположениях араба-слуги, чьи мотивы остаются пока неизвестными. Но Торквемаду всегда привлекали трудности.

Он устроился поудобнее и поинтересовался:

— Вы уверены, что он не забыл?

— Это невозможно. Отец Менендес — сама суровость.

— Верно. Но, как все ученые, он бывает рассеян.

— Не без этого. Но в данном случае он отлично знает, насколько это важно. К тому же, как мне кажется, дело его захватило. Достаточно было увидеть выражение его лица, когда я принес ему эти бумаги. С первых строк он впал в транс. Буквально затрясся от предвкушения.

Торквемада отлично знал, что в этом весь отец Менендес, некогда носивший имя Давид Толедано. Сын и внук раввина, он лет десять назад принял истинную веру и с полным смирением вступил в орден доминиканцев. Человек блестящего ума, он некоторое время преподавал в университете Саламанки и сохранил из своих еврейских корней явно выраженный интерес к каббале. Как и многие его коллеги, он посвятил себя изучению этой якобы магической силы, основанной на буквах и цифрах, таинственная сила которых вроде бы определяет судьбу. Если и есть на Полуострове человек, способный разобраться в этих непонятных бумажках, написанных Абеном Баруэлем, то только Педро Менендес.

Торквемада уже собирался опять выказать свое нетерпение, как раздался стук в дверь.

— Входите! — немедленно приказал он.

Дверь распахнулась, и появился человек лет шестидесяти. Маленький, упитанный, круглолицый, несколько жеманный, в слишком широкой шерстяной рясе и сандалиях. Прижимая к груди листки бумаги, он быстро прошел через комнату и предстал перед Великим Инквизитором. Торквемада указал ему на стул:

— Присаживайтесь, фра Менендес.

Маленький человечек неловко сел, явно смущаясь могущественного собеседника.

Едва он уселся, как Торквемада спросил:

— Ну? Каковы ваши выводы? Доминиканец прочистил горло.

— Мы столкнулись с очень необычным делом, чтобы не сказать — необыкновенным.

Голос у него оказался тоненьким, вовсе не соответствующим комплекции.

Поскольку Торквемада с Альваресом молчали, он продолжил:

— Я с большим вниманием изучил рукопись, которую вы мне доверили. Нет никаких сомнений, что это криптограмма.

— Это нам известно, фра Менендес.

— Конечно. Но в этой криптограмме зашифрован план. План, составленный из цитат. Цитат из Нового Завета, Ветхого Завета и Корана. Спешу уточнить, что автор этого труда, несомненно, был самым выдающимся каббалистом и теологом в мире. То, что он составил, просто потрясающе, даже нет слов, достойных описать…

Инквизитор резко оборвал восторги монаха:

— Должен напомнить вам, что это о заговорщике, враге веры вы говорите с таким восторгом.

Человечек всполошился:

— Нет-нет, фра Торквемада! Я восторгаюсь лишь ученым. Его познания и…

— Вы упомянули о плане.

— Действительно. Это план, расшифровка которого приведет того, кто им обладает, к какому-то месту или предмету, что одно и то же. Однако, чтобы преуспеть, нужно пройти несколько этапов или, если угодно, несколько городов.

— Как вы пришли к такому выводу?

— Благодаря этому… — Перебрав листочки, он выбрал один. Тот самый, который нашли у Абена Баруэля в день ареста. — Смотрите, — ткнул он в конец странички.

— Бургос.

— Бургос… Вот оно, объяснение. Все символы, указанные в этом… Чертоге, несут достаточно информации, чтобы, если их расшифровать, привести — скорее всего — в Бургос.

— У вас есть доказательства? Вы пытались расшифровать эти символы?

Менендес изобразил покаянный вид.

— О, я пытался, и как! С того самого момента, как вы доверили мне эти листки, я все время их анализировал. Мне удалось разобрать некоторые пассажи, но, увы, большая часть мне пока недоступна. — И поспешил оправдаться: — Нужно также принять во внимание, что вы предоставили мне слишком мало времени. — Он продолжил: — Посмотрите на этот фрагмент: Но, увы, целое стоит не больше раба. Так как напоминает того, кто, когда низринулся, расселось чрево его, и выпали внутренности его. По зрелом размышлении, мне кажется, я понял, кто скрывается за этим описанием.

Торквемада с Альваресом навострили уши.

— Но, увы, целое стоит не больше раба. Согласно заповедям Моисея, плата за жизнь раба составляла тридцать шекелей или сто двадцать денье. «Что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребреников». — Он прервался и спросил: — Видите, к чему ведет автор?

— Не идет ли речь об Иуде? — предположил инквизитор.

— Совершенно верно. И словно чтобы отмести все сомнения, автор подтверждает это фразой: «Так как напоминает того, кто, когда низринулся, расселось чрево его и выпали все внутренности его». Это глава первая стих восемнадцатый Деяний Святых Апостолов. Совершенно очевидно, что тут описано…

На сей раз ответил Альварес:

— Самоубийство Иуды?

— Именно! — ликующе воскликнул Менендес. — Вы поняли, по какому принципу сформулированы эти Чертоги?

— Весьма хитроумно, — признал Торквемада. — Но какое отношение имеет Иуда к Бургосу?

Менендес снова погрустнел.

— Понятия не имею. Чтобы это выяснить, нужно расшифровать весь Чертог.

Инквизитор схватил листок и потряс им перед носом Менендеса.

— Здесь есть одна фраза. Фраза, которая проходит красной нитью через все тексты. Да славится И. Е. В. Е. в царствии его, и так далее. Я не каббалист, но мне кажется, что она — ключ к этой криптограмме. Вы пытались ее изучить?

— Конечно. И вы совершенно правы, говоря, что она — ключ, потому что именно благодаря ей мы знаем количество городов. Вы позволите? — Он забрал листок у Торквемады и громко прочитал: — Да славится И. Е. В. Е. в царствии его. Имя есть 4. Тут мы получили важную информацию. «Имя есть 4» означает, что четыре города отделяют действующих лиц от конечной цели. Слово «Имя»…

— И. Е. В. Е. Эти инициалы… Почему? Каббалист смутился:

— Этот тетраграмматон напрямую связан с иудаизмом.

— Но что еще?

— Иудеи никогда не произносят имя Бога, потому что, согласно их вере, имя это непроизносимо по определению. Насколько мне известно, со времен зарождения иудаизма и вплоть до второго или третьего века до рождества Господа Нашего именно тетраграмматон использовали, упоминая Создателя. Позже его заменили на Адонаи или Иахве. Не так давно некоторые христиане, читая Библию в оригинальном варианте, прочли этот тетраграмматон как Иегова или Яхве. Однако на самом деле этот тетраграмматон начался с неопалимой купины. И. Е. В. Е. — имя, выбранное Богом, чтобы открыться Моисею через слова «я тот, кто я есть» или «я то, что я есть». Во времена талмудистов мудрецы долго спорили по казавшемуся им фундаментальным вопросу: какие из имен Господа дозволительно писать, произносить или стирать, ежели они написаны на бумаге? И пришли вот к какому решению: семь имен можно писать, но не стирать: Эль, Элохим, Эхиех, Иахве, И. Е. В. Е. , Саваоф и Шадай. Все остальные божественные имена…

— Я достаточно наслушался по этому вопросу! Чушь, бредни… — Торквемада резко встал и принялся нервно мерить комнату шагами. — Вывод таков. Перед нами некий план. План, поделенный на восемь этапов. Бургос — один из них. Четвертый.

— Пятый, — поправил Менендес. — Поскольку у нас есть три так называемых малых Чертога, и один главный. Не знаю, какой смысл в этой градации, но было бы логичным предположить, что до Бургоса еще четыре города.

— Допустим. А пока что перед нами два вопроса: к чему или кому ведет этот маршрут? И почему Абен Баруэль, будучи сам евреем, счел нужным втянуть мусульманина в это дело? А еще у нас есть предположения, которые высказал нам слуга этого мусульманина. Предположения, исполненные угрозы. Главное я услышал: «Крушение всей политической и религиозной системы, которая правит Испанией с установления Инквизиции».

— Прошу меня простить, фра Торквемада, — вмешался Альварес. — Он также слышал, как один из этих двоих сказал: «Если это так, то вы отдаете себе отчет, что мы имеем дело с самым невероятным, самым чудесным приобретением за всю историю человечества? Бесценным сокровищем. Доказательством бытия Бога!»